Твой звёздный час

5

— Но это вовсе не гостиница! — воскликнула Энн.

Рейт тем временем выруливал на подъездную аллею и вскоре затормозил перед парадными дверями внушительного каменного замка. С того момента как ей было объявлено, что они вместе едут в Роттердам, Энн не переставала возражать и спорить, но это не возымело никакого действия.

— И что же я там должна делать, пока ты будешь ходить на свои деловые встречи? — негодовала она.

— Ты никогда не производила на меня впечатления человека, безразличного ко всем и вся, который способен страдать от скуки. Это на тебя не похоже.

Она подозрительно посмотрела на него, ожидая подвоха. Неужели дождалась-таки комплимента от этого зануды? У него, конечно же, на уме совсем другое, и Энн, кажется, хорошо понимала, что именно. Не такая уж она круглая дура.

— Я не поеду с тобой, — настаивала она. — Я не хочу.

Но каким-то образом все ее протесты были отклонены. И вот теперь она здесь, сидит в машине и в растрепанных чувствах таращится на муженька, злясь на его способность оставаться невозмутимым, когда сама она просто кипит от негодования.

Она только из-под венца, не привыкла прислушиваться к мнению мужа, быть частью пары… частью супружеской четы, и ей было обидно, что новоявленный супруг так безапелляционно присвоил себе право решать все за них обоих.

— Да, это не гостиница, — спокойно ответил Рейт на ее вопрос. — Это — частный дом. Хозяйка замка — француженка. После смерти мужа мадам решила не продавать дом, а сдавать приезжим. Как и все француженки, она, может, и не отменная кулинарка, но зато первоклассная хозяйка, очень искусная в приеме гостей.

Энн нахмурилась. Что-то в голосе Рейта, когда он говорил о мадам, неприятно резануло ее. Даже и без дальнейших описаний нетрудно было представить себе эдакую элегантную, не имеющую возраста даму, одну из тех, что всегда внушали ей робость.

— Но ты говорил, что у тебя дела в Роттердаме, — возразила она, — а это место очень далеко от города.

— Все-то два часа езды, — раздался небрежный ответ. — И потом, живя здесь, я имею уважительную причину избегать тамошней общественной жизни, которая так же скучна, как и люди, в ней участвующие. Я думал, тебе здесь понравится. Ты же всегда предпочитала сельскую местность.

Энн отвернулась и стала смотреть в сторону. Верно, она предпочитала деревню и при иных обстоятельствах, вероятно, только наслаждалась бы такой поездкой, если бы не совершала ее с этим сердцеедом, да еще в качестве его жены.

А Рейт тем временем уже выбрался из машины и начал помогать ей.

На сей раз на Энн не было любимых леггинсов со свитером. Ей пришлось сменить их на длинную юбку из джерси и такой же жилет, под которым была мягкая кремовая рубашка. Костюм дополнялся вязаным жакетом в тон всему остальному, который она прихватила для тепла. Она выбрала такой наряд, потому что он не мялся в дороге, чему она особенно обрадовалась в тот момент, когда дверь дома распахнулась и на пороге появилась хозяйка.

Так и есть — она, конечно же, была в черном — юбка шерстяного крепа (вероятно, от какого-нибудь известного кутюрье), дополненная простой атласной блузкой и вязаной кашемировой шалью, уютно окутывавшей ее плечи. Три нити крупного жемчуга охватывали шею. Жемчуг, естественно, был натуральный — так же, как и бриллианты в ушах и на пальцах.

Но не элегантность этой дамы заняла мысли Энн, неохотно шагающей к крыльцу рядом с супругом, а ее возраст, точнее — его отсутствие. Ей не было, как хотелось надеяться, лет пятидесяти-шестидесяти, а скорее — сорок. В общем, она была по возрасту куда ближе к Рейту, чем сама Энн.

Энн не понимала, почему это вызывало у нее такую враждебность к мадам, но хорошо видела, что та платит ей взаимностью. Не обращая никакого внимания на незнакомку, хозяйка повернулась к Рейту и холодно произнесла:

— О, я не ожидала, что ты привезешь с собой… подружку.

— Энни — моя жена, — твердо сказал Рейт, подталкивая ее вперед.

Подружка или жена — объяснение не произвело на мадам ровно никакого впечатления. Ее явно не обрадовало появление спутницы.

— Я отвела тебе те же покои, что и всегда, — по-французски обратилась она к Рейту, каким-то образом ухитрившись втиснуться между ними и повернуться к гостье спиной.

Сама Энн бегло говорила по-французски. У нее вообще была способность к языкам, а, кроме того, помогла возможность практиковаться, пока они с отцом находились в Брюсселе. По правде говоря, ее французский был куда лучше, чем у Рейта.

— Но если ты вдруг предпочтешь другие апартаменты… — продолжала хозяйка.

Другие апартаменты. Сердце Энн как-то неприятно стукнуло. Она-то надеялась, что они остановятся в каком-нибудь большом отеле, где никто не будет их знать, и, конечно, займут отдельные номера. В конце концов, Рейту тоже не интересно делить с ней спальню.

Они прошли по огромному и неуютному холлу, где гуляли сквозняки, и Энн порадовалась, что надела длинную юбку. В Голд Крауне было тепло благодаря низким потолкам и деревянной обшивке стен, а этот замок с его величественными покоями и каменными стенами, должно быть, не протопишь, подумала Энн.

Мадам вела их по холодной каменной лестнице. Устилавший лестницу ковер, сильно потертый, был украшен гербами, видимо, того старинного рода, к которому принадлежал покойный муж хозяйки. Энн приостановилась, чтобы получше разглядеть этот геральдический орнамент. Насколько она поняла, один из символов должен был означать, что некогда представители рода были какой-то отдаленной ветвью французской королевской семьи.

Француженка шла впереди вместе с Рейтом, на родном языке выражая сожаление, что присутствие его жены не позволит им, как обычно, с такой приятностью ужинать наедине. На что Рейт вежливо отвечал по-английски:

— Разумеется, нет. Но я уверен, что моя драгоценная половина в полной мере оценит твое замечательное кулинарное искусство.

Энн недоуменно покосилась на него. Вот уж где совершенно необязательно разыгрывать роль любящего супруга. Ее так и подмывало сказать, что не станет возражать, даже если он будет ужинать наедине с мадам хоть до утра. Но вместо этого она довольствовалась тем, что с холодной вежливостью улыбнулась хозяйке и польстила на хорошем французском, что с нетерпением ждет возможности отведать ее замечательные блюда.

Мадам быстро, с прищуром, посмотрела на гостью и только чуть поджала свои ярко накрашенные губы. Больше она ничем не выдала своих эмоций, однако обращаться к Рейту по-французски перестала.

— Я надеюсь, вам здесь понравится, — учтиво проговорила она, обращаясь к Энн перед тем, как оставить их вдвоем, но ее тон и голос выражали полную отчужденность.

На этот раз пришла очередь гостьи проигнорировать ее реплику.

Когда женщина удалилась, Энн пришло в голову, что между француженкой и Рейтом, вероятно, были более тесные отношения, чем бывают между постояльцем и хозяйкой. Но, как ни странно, ей почему-то не захотелось язвительно высказывать это подозрение вслух. Ее пылкость и порывистость вообще были предметом домашних шуток, и она порой горестно сознавала, что склонна сначала говорить, а уж потом думать. Но тут, коль скоро дело касалось личной жизни всего лишь временного супруга, ее остановила не только разумная сдержанность. Ей пришлось признать, что сама тема интимных отношений была для нее слишком опасна, поскольку она рисковала сделать какое-нибудь неосторожное замечание и тем самым дать Рею возможность высмеять ее невинность и неопытность.

Она прошла вслед за мужем в гостиную в их покоях и ощутила устоявшийся в воздухе запах духов француженки. Молча оглядывала она убранство комнаты: старинную резную мебель красного дерева, богато украшенное, в золоченой раме, зеркало в стиле рококо, висящее над камином, таинственно поблескивающую шелковую драпировку стен. Роскошную обстановку дополняли вазы, полные белых, словно восковых, лилий. Да, такая комната способна вызвать робость, подумала Энни, уставившись под ноги, на чуть выцветший абиссинский ковер.

— Обычно я занимаю вот эту спальню, — услышала она за спиной голос Рейта, открывшего одну из двух дверей. — При ней — смежная ванная. Но, если ты предпочтешь…

Что бы она предпочла, так это оказаться дома, мрачно подумала Энн. И ему это хорошо известно.

— Неважно, — махнула она рукой. Но не смогла удержаться, чтобы не съязвить. — Тебе ванна больше пригодится. Надо же хорошенько вымыть шею перед приятным ужином наедине.

— Ревнуешь?

Энн оторопело застыла, пораженная этой неожиданной, нелепой насмешкой. Ревнует? Это она-то? Да этот самовлюбленный тип для нее ничего не значит. Два чувства, которые затрагивают их отношения — это нескрываемое пренебрежение с его стороны и бессильное сопротивление — с ее.

Ревность… Даже невозможно себе представить. Ему это прекрасно известно. Тогда зачем он это сказал?

Энн тряхнула головой, не желая утруждать себя смехотворным отрицанием. Зачем, если нечего отрицать? Вместо этого она отвернулась и сердито напомнила:

— Я не собиралась сюда ехать.

— Возможно, но ведь ты здесь. Мы оба здесь, а коли так, следует притерпеться.

Она повернулась и пошла прочь. Он опередил ее, загораживая дорогу в спальню.

— Постой, Энни, — скомандовал он. — Ты уже не дитя, которое убегает и прячет лицо, когда не может победить в споре.

— В споре? — горестно подняла на него глаза Энн. — Разве тебя можно переспорить? Ты же всеведущий, всезнающий. Что ж, продолжай. К чему притерпеться? Хорошо, давай я как послушная девочка буду играть в свои детские игры, пока вы с этой мадам развлекаетесь.

— Между графиней и мной ничего нет, — угрюмо проговорил Рейт, намеренно подчеркивая титул.

— Не знаю, может, и нет. Но ей бы очень хотелось.

— Повторяю, между нами ничего нет, — ровным голосом продолжал уязвленный муж. — Но если бы даже и было…

— То это меня не касается! — саркастически закончила его мысль Энн.

— Пожалуй. Но я не это хотел сказать. Должен заметить, что тебе следует попытаться отбросить в сторону свою враждебность ко мне и вместо буйной фантазии призвать на помощь женскую интуицию и разум. Я взял тебя с собой для того, чтобы у нас было время привыкнуть к нашему новому положению. Зачем бы я стал для этого привозить тебя в дом своей любовницы? Недовольство, моя дорогая, следует проявлять не тогда, когда муж берет тебя в командировку, а когда он ищет повод, чтобы не взять.

При этих словах он, с ехидцей, заулыбался, и это так разъярило ее, что она почувствовала, как лицо покрывается пятнами.

— Такое давление в котле и такой маленький выпускной клапан, — поддразнил Рей, дотрагиваясь до ее щеки.

— Перестань обращаться со мной как с ребенком! — закричала Энн. — Я — не дитя!

— Ты так считаешь? — улыбка сменилась пристальным, оценивающим взглядом. — Эх, если бы это было правдой!

— Нет, благодарю вас, вина довольно, — помотала головой Энн, делая героические усилия, чтобы не зевнуть.

Рейт не преувеличивал кулинарных талантов хозяйки, тем не менее, сама атмосфера ужина разочаровывала и вызывала чувство досады. Сперва ее забавляло, что мадам в разговоре намеренно обходила ее, обращаясь исключительно к своему визави, затем начало раздражать. Справедливости ради она вынуждена была отметить, что галантный супруг всеми силами старался смягчить поведение мадам и вовлечь в беседу Энн, но та устала от этой игры и не могла дождаться, когда же можно будет улизнуть.

— Вы не будете возражать, если я вас покину и отправлюсь в кровать? — спросила она, поднимаясь и благодаря за ужин, прежде чем Рейт успел вымолвить хоть слово.

— Пожалуй, и мне пора, — вторя ей, проговорил он.

— Нет-нет, ты оставайся, — запротестовала Энн.

Но он уже легонько взял ее под локоть и, поблагодарив хозяйку, повел молодую жену к двери.

— Тебе незачем было это делать, — напустилась на него Энн, когда они оказались в холле. — Вполне мог бы остаться.

— Как это — оставить мою новобрачную в одиночестве? — шутливо ужаснулся Рейт.

Энн взглянула на него, поджав губы.

— К чему эти остроты? — недовольно сказала она. — Я не круглая дура и прекрасно все понимаю.

— Что ты понимаешь? — переспросил он, когда она замолчала.

Но Энн только головой качнула. Что толку повторять то, что оба и так знали? Ведь она не была той девушкой, на которой этот заносчивый тип мечтал бы жениться по-настоящему, да и сама меньше всего мечтала о нем.

— Я все-таки не понимаю, зачем ты притащил меня сюда? — внезапно взорвалась она. — Что мне тут делать, пока ты в Роттердаме? Брать у графини уроки стряпни?

— Тебе не придется тут оставаться, — решительно ответил Рей. — Ты едешь со мной.

— Что? — в недоумении воззрилась на него Энн.

— Полагаю, тебе понравится месье Кальдерон, и ты найдешь его интересным собеседником. К тому же он плохо говорит по-английски, а мой французский таков, что мне, конечно же, понадобится твое содействие.

Что он хочет сказать?.. Интересным собеседником? Я? Ведь его бизнес связан с такими вещами, в которых она очень слабо разбирается.

— Месье Кальдерон — видный деятель движения в защиту окружающей среды, — словно читая ее мысли, пояснил Рейт. — Он руководитель одной очень влиятельной организации, которая финансирует различные экологические проекты. В их осуществлении принимает участие и кое-кто из королевской семьи. Я знаю, что ты интересуешься этим, и уверен, вам будет о чем поговорить.

Как странно было услышать вдруг обычные человеческие слова, без дежурных насмешек. Энни даже не сразу сообразила, что ответить.

— Ну и конечно, ты избавишь меня от дополнительных расходов на переводчика, — невозмутимо прибавил Рейт.

С выражением оскорбленного достоинства Энн стрельнула в него глазами. А ей-то, глупой, на секунду поверилось, что он способен обращаться с ней как с человеком равным, от которого не ждут каких-то выгод. Она уже собралась было отказаться от поездки к Кальдерону, но перспектива торчать в этом замке заставила ее смолчать.

— Мне тут нужно просмотреть кое-какие бумаги, — прервал ее размышления Рейт, открывая дверь в соседний с гостиной кабинет. — Так что, если захочешь, иди в ванную первой.

Умом Энн понимала, что следует мысленно поблагодарить его за тактичность, но она почувствовала себя неуверенно и неуютно, как ребенок, которого отправляют спать, чтобы не путался под ногами. Не было ли это просто уловкой со стороны лукавого мужа, чтобы избавиться от нее, а самому вновь присоединиться к мадам? Что ж, если ему хочется побыть с француженкой, совершенно необязательно врать ей, обидчиво думала Энн. Он совершенно свободный человек, как, впрочем, и она.

Но тогда почему же ей просто до тошноты неприятно мысленно представлять Рейта и мадам вместе? Воображать, как соприкасаются темные силуэты их голов, как мадам шепчет что-то своими пухлыми, густо намазанными губами на ухо старому знакомцу?

Вероятно, в крайнем раздражении решила Энн, дело тут не в ее губах, а просто в физической реакции организма на поданную за ужином чересчур жирную пищу.

Да, уныло думала она, раздеваясь и шагая в огромную, на гнутых ножках ванну, когда они с Уолтом решили спасать имение, ей и в голову не приходило, каким испытаниям придется себя подвергать. Последние две недели оказались куда более волнительными, чем она могла предполагать.

Так, например, за свадебным завтраком был момент, когда, оглядывая знакомые лица, Энн вдруг почувствовала острую боль утраты дорогих отца и деда. Ей так не хватало их в этот миг! Слезы застилали глаза, ком застрял в горле. Она быстро наклонилась над тарелкой, чтобы никто не заметил ее переживаний. Рейт в это время был занят разговором с женой Патрика, во всяком случае, ей так казалось. Оттого-то она почувствовала себя еще более униженной и обделенной лаской родных, когда он вдруг сунул ей в руку большой носовой платок и наставительно произнес:

— На свадьбе смеются, а не плачут, а папы с мамой у меня тоже нет.

Вот и сейчас снова нежданно навернулись слезы. Она сердито стряхнула их. Что это с ней в последнее время? Она никогда не была плаксой.

Да, на еду мадам не поскупилась, только ее надо было запивать горячим чаем, думала Энн, выпрыгивая из ванны. Она завернулась в толстое белое полотенце и стала быстро-быстро растираться им, словно желая не столько высушить кожу, сколько отогнать назойливые воспоминания. Потом она натянула хлопчатобумажную футболку со смешной детской картинкой на груди и скорчила рожу своему отражению в зеркале. Вот уж сейчас никто бы не счел ее безумно счастливой новобрачной, подумала Энн. Если Рейт женится по-настоящему (сделает ли он это когда-нибудь?), то вряд ли на такой женщине, тем более на девчонке, которая укладывается в постель в простой футболке. Энн сомневалась, что, например, мадам носит такое белье.

Подобрав сброшенную одежду, она направилась в спальню и, войдя в нее, крикнула:

— Рейт, я закончила!

Ответа не последовало. Где же он? Дверь спальни была закрыта. Энн нахмурилась и, закусив губу, стояла, нерешительно переводя взгляд с двери на кровать. Ей бы меньше всего хотелось, чтобы Рейт будил ее стуком в дверь, выясняя, где его жена. Вздохнув, она подошла к двери и приоткрыла ее. Супруг сидел за письменным столом возле окна, склонившись над разложенными бумагами. Несколько мгновений она глядела на него. Ей выпал редкий случай наблюдать за ним, будучи незамеченной. Да, он красив прямо-таки демонической красотой, отметила Энн. Многие женщины были бы просто на седьмом небе, имея такого мужа. Но она-то не из их числа, хотя когда-нибудь на самом деле выйдет замуж и не за такого…

— Что ты, Энни? — невозмутимо спросил Рейт, даже не подняв головы.

Как он узнал о ее присутствии?

— Если пришла сказать, что не можешь заснуть без любимого плюшевого мишки, — продолжал он, — то боюсь, что не смогу тебе помочь.

От обиды у Энн потемнело в глазах. Она уже давным-давно не спит с плюшевыми мишками. Разве что в последние недели, когда ей было так тяжело и одиноко после потери близких.

— Я пришла сказать, что ванна свободна, — холодно вымолвила она.

— Не хочешь чего-нибудь выпить перед сном? — Рейт отложил бумаги и повернулся к ней.

Глаза ее удивленно расширились, а кожу чуть тронул румянец. Вопрос явно застал ее врасплох.

Да, она бы, пожалуй, не отказалась, но внезапно Энн вспомнила, что неодета.

— Пойду надену халат, — пробормотала она.

Он поднялся и пошел прямо к ней. Его темные брови насмешливо поползли вверх, и Энн напряглась под этим взглядом.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны, малышка, — усмехнулся он. — Но вряд ли это потребуется. Думаю, я в достаточной мере владею собой, чтобы не обезуметь от вожделения при виде тебя в футболке — не самое соблазнительное одеяние. Не сказал бы, что типично новобрачное.

— Ты, конечно же, спишь в шелковой пижаме, — парировала Энн, вспомнив книгу, герой которой отходил ко сну именно в этом наряде. — Имей в виду, что…

Она не договорила, потому что Рейт захохотал. Ей редко приходилось видеть его смеющимся, и почему-то собственный вид и звук его смеха привели ее в оторопь.

— Что с тобой? Ты смеешься надо мной? — глухо спросила она.

— Нет-нет, золотце, — откликнулся он. Глаза его посветлели от этого приступа веселья и опять стали больше походить на янтарь, чем на тусклое золото пронзительного орлиного взгляда. — Нет, моя славная, я не надеваю на ночь шелковых пижам. По правде говоря, — продолжал он, в упор глядя на нее, — я вообще ничего не надеваю.

Это уже было выше ее сил. Она почувствовала, что опять краснеет. Предательская алая волна заливала лицо, уши, шею, ввергая ее в бездну неловкости и унижения.

Виноваты были не слова, не насмешки Рея, а ее собственное воображение. Перед ее мысленным взором возник ужасный в своем правдоподобии образ обнаженного супруга — нагота мужского тела, сгорающего от вожделения.

Она судорожно глотала, пытаясь отогнать коварное видение, и была слишком поглощена своими эмоциями, чтобы заметить, как веселье в глазах Рейта сменилось пристальным, встревоженным выражением. Нахмурив брови, он наблюдал за ее искаженным мукой, неожиданно покрасневшим лицом.

— Иди спать, Энни, — услышала она его отрывистый голос. — Ты здорово вымоталась за последнее время. Хорошенько выспишься, и все будет в порядке.

Но ее словно прорвало:

— Я не ребенок, Рейт! — почти зарыдала она в исступлении. — Я взрослая, я женщина! Я требую, чтобы ты относился ко мне как к равной!

Слезы застилали ее глаза. Она пыталась в отчаянии стряхнуть их, слыша предостерегающий голос Рейта.

— Не искушай меня, Энни. Ох, не искушай меня.