Твой звёздный час

9

Энн разбудил стук. Кто-то колотил в дверь спальни. Услышав свое имя, она с тревогой узнала голос Патрика.

Но где же ее благоверный защитник? Энн почувствовала неловкость, когда сообразила, почему ей было так тепло и уютно и не хотелось просыпаться. Да потому, что она переместилась с края постели и теперь лежала посередине, свернувшись клубочком возле Рейта.

— Лежи, лежи, Энни, не волнуйся. Я пойду узнаю, что ему надо. — Он поднялся и включил ночник, одновременно спуская ноги. Энн поспешно отвела взгляд.

Но она не успела сделать это достаточно быстро, и в глазах уже запечатлелся контур его голого, пугающе совершенного тела. Ее щеки тронул теплый румянец.

Краешком глаза она заметила, как он потянулся за лежащим в ногах халатом, уверенным, сильным движением надел его, и только тогда со вздохом облегчения полностью открыла глаза.

— Да, Пат, в чем дело? — услышала она недовольный голос супруга.

Энн с благодарностью отметила, что, приоткрывая дверь, он встал так, чтобы ночной гость не видел, что делается в комнате. Но, похоже, бесцеремонного дядюшку именно это и интересовало и, просто-напросто оттолкнув Рейта, он ворвался с криком:

— Элизе плохо! Где твоя жена?

Он остановился уже у самой кровати и, увидев на ней племянницу, был, казалось, больше разочарован, чем обрадован.

В смущении Энн старалась получше завернуться в одеяло, чтобы скрыть наготу. Рейт же резко и требовательно спросил:

— В чем дело, сударь? Что стряслось с Элизой?

— Э-э… У нее разболелась голова, и я хотел узнать, нет ли у вас аспирина или еще чего-нибудь. Мы не можем найти своих лекарств.

— Разболелась голова?! — Брови Рейта вскинулись в гневе. — Ты будишь нас в два часа ночи, потому что у твоей жены болит голова?

— Ну, это, скорее, мигрень, чем простая головная боль, — защищался Патрик.

— Если у нее мигрень, я очень сомневаюсь, что аспирин поможет, — сказал Рейт.

Стараясь удержать на себе одеяло и сохранять при этом непринужденный вид, Энн быстро проговорила:

— К сожалению, дядя, у меня здесь ничего нет. Поищи на кухне, в аптечке. Бедняжка Элиза, — с чувством прибавила она. — Должно быть, это ужасная боль.

— Да, конечно. Ну тогда я спущусь вниз и поищу, — ответил родственник. — Сожалею, что потревожил вас.

Он совсем не похож на человека, испытывающего сожаление, отметила про себя Энн.

Рейт проводил нахального родственника до двери и молча, но очень выразительно распахнул ее.

— Бедняжка Элиза, — нервно повторила Энн, беспокойно наблюдая, как Рейт возвращается к кровати.

— Если у нее действительно мигрень, — хмуро сказал он, — в чем я лично сомневаюсь.

— Что ты хочешь сказать? — с тревогой воскликнула Энн, замирая в недобром предчувствии. — Ты думаешь, Патрик разбудил нас специально, чтобы проверить…

— Что мы действительно спим вместе? Не сомневаюсь, что дело именно в этом, — мрачно подытожил Рейт.

Суровое выражение, с каким это было сказано, заставило сердце Энни тревожно забиться. Отвернувшись, она нервно покусывала нижнюю губу. Постель слегка прогнулась под тяжестью тела Рейта, когда он лег рядом, погасив ночник.

— Рей, — тихо позвала она, — как ты думаешь, насколько серьезны его подозрения? Я имею в виду, что он бы не вломился сюда, если бы не был уверен…

— Похоже на то, — помолчав, согласился Рейт и, услышав, как Энн тихонько вскрикнула, добавил: — Не будем делать поспешные выводы и расстраиваться. Тем более что он сейчас не увидел ничего такого, что бы давало подтверждение его домыслам. Отнюдь нет.

Энни понимала, что Рейт прав, но ее душевное равновесие было нарушено. Она беспокойно ворочалась, не в силах заснуть.

— Да что с тобой? Патрик ушел. Спи.

— Не могу, — дрожа, призналась Энн. — Я боюсь его. Что, если этот тип все узнает?

Она услышала шорох одеял. Рейт приподнялся и зажег лампу.

— Тебе нечего бояться, — успокаивающе сказал он, наклоняясь над ней. Ее супруг полулежал, до половины закрытый одеялом, верхняя часть торса была обнажена. — Ну что ты, милая? Ты плачешь? — мягко спросил он.

Она быстро замотала головой, хотя прекрасно знала, что он заметил в ее глазах предательский блеск.

— Ты же сказал, нас посадят в тюрьму, — сдавленным голосом произнесла она.

— Я сказал, могут посадить, — поправил ее Рейт.

Он глубоко вздохнул, и Энн увидела, как вздымается его грудная клетка, всей кожей ощутив нечто странное, нежное, будто мягкое прикосновение бархатистой кошачьей лапы. Она инстинктивно попыталась заглушить это ощущение поспешной речью.

— Никогда не думала, что стану бояться этого мерзкого Патрика, — сказала она охрипшим голосом.

— А я никогда не думал, что настанет день, когда ты признаешься, что чего-нибудь боишься, тем более — мне, — отозвался Рейт. — Все будет хорошо. Обещаю тебе, что все будет хорошо. Иди сюда.

Когда он подвинул ее к себе и обнял, Энни слишком удивилась, чтобы возражать.

Как давно никто вот так не держал ее, не был так нежен, умиротворенно думала она. Рейт, осторожно откинув волосы с ее лица, поглаживал их.

— Я до сих пор не могу поверить, что женатый человек, отец двух детей дошел до такого, — прошептала она. — Ворваться сюда среди ночи, вот нахал!

— Не думай об этом. Он уже ушел, — успокаивал Рейт.

— Знаю.

Она приподняла голову над его плечом и тревожно заглянула ему в глаза.

— Но ведь если бы мы не спали на одной кровати… Если бы ты, например, спал в кресле, а я бы была…

— В ночной рубашке, — криво усмехнулся он. — Говорю тебе, моя славная, не думай об этом.

— Не могу — покачала она головой. И вдруг, содрогнувшись всем телом, уткнулась лицом в его плечо. — Не могу-у-у…

— Энни, что с тобой!

Она вся напряглась, уловив нотки удивления в его голосе, но не поддалась, когда он попытался отодвинуть ее от себя. Она поняла, что ей вовсе не хочется отрываться от его теплого тела, не хочется опять очутиться на своем холодном, неуютном краю постели. Не хочется…

Она почувствовала, как ее охватывает дрожь от теплого дыхания сильного, способного успокоить и защитить ее мужчины.

— Энни, глупышка моя маленькая, успокойся!

Теперь его голос звучал по-другому — глуше и вместе с тем обволакивающе. Ее сердце порывисто забилось. Дыхание Рейта ласкало ей кожу. Его рот был совсем рядом с ее шеей, и стоит ей лишь чуть подвинуться…

Она задрожала от острого наслаждения, кровь бешено запульсировала в венах — его губы начали ласкать ее.

— Солнышко, ты понимаешь, что произойдет, если ты меня сейчас же не отпустишь? — услышала она мягкое предостережение.

«Не отпустишь?» Когда она поняла, что он имеет в виду, глаза ее невольно расширились от удивления. Сама не зная, как это случилось, она, оказывается, цепко обхватила своими маленькими пальцами его сильную руку. «Не отпустишь»…

Охваченная неожиданным возбуждением, она ясно осознавала, что отпускать его ей совсем не хочется. Ею овладело страстное желание оставаться рядом с ним — с его телом, руками, губами.

— Милый…

Уловил ли он в ее голосе признание… смущение, желание?

Его рука скользнула с ее волос и нежно охватила шею. Она следила за ним расширенными глазами. Глаза же Рея сделались блестящими и темными, будто состоящими из одних зрачков.

В волнении Энн прикусила нижнюю губу.

— Не надо, — послышался глухой мужской басок.

И вслед за этим она почувствовала как его губы и язык освобождают эту истерзанную губу, как теребят и ласкают каждый ее кусочек, вызывая такое неподдельное безумство желаний, что ему пришлось силой удерживать ее голову на подушке. А она лишь неистовым шепотом умоляла целовать ее правильно, а не мучить так жестоко.

— Как правильно? Вот так, Энн? — отрывисто спросил он, целиком охватывая губами ее рот.

Никто раньше не целовал ее так крепко и трепетно, но ее потрясло не это, а собственная страсть. Словно бы ее неопытное тело умудрилось-таки поддаться чувственным порывам.

Без всякого осознанного ею усилия, тело выгнулось дугой, руки уцепились за плечи любимого, губы раскрылись, и где-то в глубине сознания, еще позволяющего ей рассуждать, промелькнула мысль обвить себя вокруг его тела, быть еще ближе, раскрыться еще сильней. Если бы она умела…

Она вздрогнула, когда Рей, на миг оторвавшись от нее, хрипло пробормотал:

— Господи, Энни, да ты же эротоманка. А я и не предполагал.

Он не договорил. Его рука, до этого ласкавшая ее шею, опустилась к ее груди, и она бессознательно тотчас подвинулась так, чтобы его горячая ладонь легла на твердый сосок. И тут же ею овладело сильное желание подвигаться под его ладонью, потереться об нее в эротическом экстазе. Казалось, только это и могло усилить то острое и непреодолимое стремление, что заполняло теперь все ее существо. Побуждение это было столь сильно, что Энн едва подавила рвущийся из груди крик.

Но, видно, Рейт все же уловил этот безмолвный порыв, потому что его пальцы уже гладили сосок, и он уже тянулся к нему губами. Едва лишь почувствовав, как он ласково, с мучительной медлительностью потягивает его, Энни безвольно содрогнулась всем телом. Ей казалось, что она уже не принадлежит себе. Но тут Рейт отпустил сосок и, медленно обводя пальцем багровую окружность на ее груди, сказал с шутливой беспощадностью:

— Это еще что. Вот сейчас…

И когда рот его вновь захватил сосок и начал ритмично сосать, чувство, заливавшее и переполнявшее ее через край, приобрело такую остроту, что Энн неистово впилась пальцами в спину Рейта.

Он откинул простыни, начав поглаживать изгиб ее бедра, скользя затем дальше, нежно и твердо нажимая на нижнюю часть живота, словно знал, что сладкая боль, ноющая у нее в груди, начинается в том месте, где покоилась теперь его рука. Ее тепло и нежное надавливание усиливали болезненно-сладкое чувство, овладевшее ею. Энн подумала, что никогда в жизни не испытывала ничего подобного, никогда не чувствовала себя такой возбужденной, жаждущей, беспомощной и непредсказуемой.

Рейт опять отпустил сосок, и легкий озноб тронул ее горячую и влажную грудь.

В приглушенном свете ночника она видела четкий ореол вокруг его головы, склоненной над нею. Опалив губами ложбинку между ее грудей, он с каждым поцелуем спускался все ниже и ниже.

Как на чужое и незнакомое, взирала Энн на собственное тело. Груди набухли и горели, особенно та, которой досталось больше ласк.

Когда он обвел языком пупок, ее будто свело судорогой. Руки Рея переместились с ее живота на внешнюю сторону бедер и, протиснувшись под них, приподняли.

Только теперь она в ужасе попыталась воспротивиться. Но он легко, как пушинку, приподнял ее, укладывая и удерживая в такой интимной позе, что вся она с головы до ног залилась краской. Обомлев, Энн не могла отвести взгляд от головы Рея, склоненной между ее ног над самой потаенной и неприкосновенной частью тела.

Но когда его губы, нежно щекоча, дотронулись до внутренней поверхности ее бедра, Энн, вся охваченная перехлестывающим через край паводком чувственности, уже не помнила о смущении.

А Рейт все целовал и ласкал ее кожу, приближаясь все ближе и ближе к самому интимному месту.

Но еще до того, как он достиг цели, ее тело уже начало полностью отзываться, понимать его, желать его, не слушая больше конфузливых сигналов рассудка, пытавшегося остановить подобное бесстыдство.

Горячая волна захлестнула ее, когда она услышала глухое, одобрительное бормотание Рейта, обнаружившего, как отзывчиво ее женское естество, как желанно ей нежное прикосновение его языка к маленькому бугорку плоти, такому чувствительному к его ласке, что тут же все тело Энн забилось в припадке пронзившего ее болезненного наслаждения.

Кажется, и Рейт ощутил то же самое, потому что его руки, державшие ее тело, вдруг напряглись, он поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и было видно, как от внутреннего жара покраснела кожа на его скулах. От взгляда, опалившего ее, сердце Энн замерло.

— Нет, — чужим, низким голосом произнесла она, видя, что его голова вновь склоняется над ней.

— Да, — глухо настаивал он. — Ты себе и не представляешь, что это за ощущение. Как упоителен этот вкус, как давно мне хотелось попробовать тебя вот так. Ты была права, солнышко, — ласково прибавил он. — Ты самая настоящая женщина!

И вновь под его ненасытным ртом, Энн содрогнулась в экстазе.

Но теперь жажда наслаждения оказалась иной: ее тело и все ее чувства были раскрепощены. Нарастающее внутри нее предвкушение нашло выход в резком, болезненном крике:

— Рей, ну же, ну! Я хочу тебя… там!

Она почувствовала, как Рейт медленно отпустил ее тело и, отодвинув смятые простыни, выпрямился возле нее, стоя на коленях.

У нее перехватило дыхание. В слабом свете ночника она видела его целиком, во всей его мужественности, во всей мощи желания.

— Скажи это еще раз, — скомандовал он. — Скажи еще раз, что хочешь меня!

Казалось бы, ее должны были отпугнуть его взгляд и этот требовательный тон, вернуть назад ее скованность и неловкость, задавить в ней всякое желание.

Но вместо всего этого она ощутила такую решимость и уверенность, которых и не подозревала в себе раньше. Ее глаза были устремлены прямо на него, тело распростерлось в истоме, спина чуть выгнулась в немом призыве, и из горла вылетели хриплые звуки:

— Я хочу тебя, Рей. Я хочу… прошу… скорее…

И застонала в жадном вожделении, лишь только его руки заскользили по ее телу, откликаясь на ее призыв.

Он наклонился над ней, охватив ее груди, и с нежной вкрадчивостью, будто впервые, поцеловал ее рот. Энн обвила его руками и потянула на себя в яростном, требовательном желании.

— Ты хочешь этого, Энни? Хочешь? — повторял он, держа ее в объятиях, прижимая к себе со всей мощью своего тела.

— Да. Да. Да, — настойчиво откликалась она, побуждая войти в ее плоть.

— Но ты такая маленькая, — слабо протестовал он.

— Хочу тебя, — повторяла Энн. — Хочу тебя целиком.

И наконец она ощутила, что он движется внутри нее по-настоящему — так глубоко и одновременно так нежно! И это наполнило ее радостью и торжеством женщины. Пусть она, в отличие от него, непривычна к такой близости. Но у нее была своя собственная способность — принимать, выдерживать и подтверждать неистовую мужественность Рейта.

…Она слышала, как сильно колотится на ее груди сердце любимого, постепенно замедляя свой бег. Его руки крепко обнимали ее, тело было горячим, как и у нее.

Но теперь, когда ее желание было удовлетворено, она вновь почувствовала стеснение и неуверенность. Оказавшись в плену чувственного влечения, Энн знала только одно: она любит Рейта и желает его. А он желает ее. Но теперь необычность этих переживаний вызвала в ней страх: ей казалось, что обнажение собственных чувств сделало ее уязвимой и зависимой. Ее вдруг охватила паника. В смятении Энн стремительно отвернулась от Рейта. Но от него не ускользнула вдруг возникшая напряженность. В недоумении он внимательно посмотрел на нее.

— Энни, что случилось?

Стремясь опередить его дальнейшие вопросы, она сама поспешно и нервно заговорила:

— Ну что ж, во всяком случае теперь Патрик не посмеет заявить, что наш брак ненастоящий.

Рейт словно одеревенел.

— Так вот для чего все это было, — отрывисто сказал он, привстав от неожиданности. — Значит, только ради этого ты и хотела меня?

Он тихо чертыхнулся сквозь зубы, заставив Энн тревожно сжаться.

— Бог ты мой! А я-то подумал!..

— Рейт! — неуверенно позвала Энн.

Но он не ответил, даже не посмотрел на нее.

Он подвинулся на край, погасил свет и, поворачиваясь к ней спиной, угрюмо произнес:

— Давай спать, Энни. Тебе надо проспаться.

Чувствуя себя совершенно несчастной и раздавленной, Энн свернулась в маленький, жалкий калачик. Тело ее непривычно болело, в горле от волнения пересохло.

Странное дело, после такой раскованности и откровенности, с какими она требовала от Рейта любви, теперь она была не в силах объяснить ему, как нужны ей сейчас его поддержка и ободрение, как сильно ей хочется, чтобы он обнял ее и сказал, что все понимает, что знает, как трудно ей свыкнуться с ее новым положением, с тем, что она его любит…

Слова готовы были вырваться из уст, но самолюбие не позволяло произнести их.

Наверное, Рейт не обнял ее, не утешил, потому что их близость не означала для него то же, что и для нее, недаром говорят, что мужчины устроены иначе — они могут просто наслаждаться, а их чувства при этом остаются незатронутыми.

Но уж знать-то, что чувствует она, он должен! Просто обязан понимать, что произошло с ней. Ведь ему известно, как она относится к случайному сексу. Она бы никогда не смогла так вести себя с ним, если бы не любила.

Ну и что же ей теперь делать? Только каяться, ведь во всем виновата она сама.

Энн опасливо приоткрыла глаза. Но бояться было нечего. Она была одна в постели и, по-видимому, одна в комнате.

Она медленно уселась на кровати, крепко придерживая на себе спасительную простыню, и покраснела, вспомнив причину легкого недомогания.

«Ты такая маленькая», — сказал Рейт, боясь причинить ей боль. По правде сказать, она почувствовала ее только теперь.

Энн растерянно глядела на пустую постель, и ее первоначальные опасения сменились чувством страха.

Она глупо поступила ночью, позволив Рейту отвернуться и не объяснив ему своих переживаний. Но сегодня все будет по-другому, бодро сказала она себе. Однако, где же Рейт?

Энн сбросила с себя простыню, но тут же, досадливо вздохнув, вспомнила, что у нее нет при себе чистой одежды. Придется надеть вчерашнюю и дойти в ней до старой спальни. Но она приятно удивилась, наткнувшись взглядом на аккуратную стопку свежего белья на одном из стульев. Ее нижнего белья.

Рейт — это мог быть только он — предвосхитил ее намерения. Улыбка тронула губы Энн.

Да, любимый прав, решила она получасом позже, выходя из ванной, посвежевшая после душа и уже одетая. Ее футболки вовсе не годятся для замужней женщины и уж совершенно излишни, когда она в постели с ним, согреваемая его теплом. Ночная майка, да и любая другая рубашка будет лишь преградой между ними, помехой для прикосновения его рук и губ.

Энн затрясла головой, прогоняя свои эротические видения, но, взглянув в зеркало, поняла, что зарумянившееся лицо и блеск глаз все равно выдают ее.

Интересно, когда они увидятся, напомнит ли ему ее вид о событиях прошлой ночи? Не предложит ли он ей подняться наверх…

Как на крыльях, заспешила Энн вниз по лестнице. Никогда не думалось, что любовь будет вызывать в ней такую приподнятость чувств. Она радостно вздохнула, вся лучась непомерным счастьем.

Когда окрыленная любовью женщина была уже у подножия лестницы, из библиотеки вышла миссис Диджен.

— А где же мой супруг? — горя нетерпением, спросила счастливица, расплываясь в широкой улыбке.

Экономка посмотрела на нее с недоумением.

— Он ушел, миссис Уолстер, — ответила она почтительно, не решившись назвать хозяйку по имени. — Велел не будить вас, потому что вы провели беспокойную ночь, и сказал, что вернется поздно. Вроде бы будет обедать в Лондоне с важным клиентом.

Энн замерла от неожиданности. Вся ее радость мигом улетучилась, сменившись замешательством.

Почему он не разбудил ее, ничего ей не сказал? Как он мог оставить ее вот так после этой ночи? Ни словом, ничем другим не намекнув на то, что было между ними. Предстоящий день вдруг померк, представившись чередой скучных часов, которые будут медленно тянуться до его возвращения.

— Я приготовлю вам завтрак, — предложила миссис Диджен.

Энн молча покачала головой, глотая тяжелый комок, сдавивший горло.

Десять минут спустя она одиноко стояла у окна в библиотеке, подавленно глядя вдаль, когда дверь отворилась. На мгновение она подумала, что это Рейт, и обернулась, радостно встрепенувшись и расцветая улыбкой. Но то был не он. В комнату вошел Патрик.

— Супруга, конечно, нет, — язвительно констатировал он, оглянувшись по сторонам. — Ну что ж, я ли не предупреждал тебя, Энни? Теперь-то ты понимаешь, зачем он женился на тебе?

«Уйди, несносный», — хотелось сказать ей, но слова застряли в горле. Вместо этого она отвернулась, надеясь, что таким образом заставит его умолкнуть, но дядюшка лишь ехидно рассмеялся.

— Не нравится слышать правду, а? Не хочешь смотреть в лицо фактам? Что ж, дорогая моя, всем нам время от времени приходится сталкиваться с неприятной истиной. Мне, например, было крайне неприятно узнать, что этот дом мне не достанется.

— Ты же знал условия завещания, — неуверенно проговорила Энн.

— Ах, ну конечно, — с омерзительным кривлянием закивал Патрик. — И я был не единственным, кто их знал, не правда ли? Неужто, когда Рейт посватался к тебе, у тебя не возникло даже крохотное подозрение? Ведь он до этого знал тебя сто лет. Почему же он не сделал этого раньше?

— Я не намерена выслушивать все это! — гневно воскликнула Энн. — Наши чувства, наша женитьба — все это тебя не касается. Это — наше личное дело.

— О, разумеется, — подхватил готовый на любую пакость дядюшка. — Пора бы уже повзрослеть, детка, и взглянуть на вещи трезво. Он женился на тебе по одной единственной причине — из-за Голд Крауна. Но это еще не вся задача. Чтобы полностью быть уверенным, ему необходимо сделать тебя беременной, не правда ли? Ему ведь еще нужно произвести наследника. Тебе не нравятся мои слова, Энни? Думаешь, что ты ему понадобилась ради тебя самой? Очнись! Если бы он так хотел тебя, он бы тебя давным-давно имел, — безжалостно измывался Патрик, пока белая как мел, потрясенная услышанным, Энн пыталась что-то возражать. И он добил ее, прибавив: — Подумай, зачем такому, как он, нужна ты? Да он может заполучить любую женщину, какую пожелает, пойми — любую. Я не хотел причинять тебе боль, ты ведь моя племянница, — помолчав, заговорил дядя уже другим, тошнотворно мягким и льстивым тоном. — Я лишь хочу помочь тебе защититься. Дай ему понять, что видишь его насквозь. Как можешь ты оставаться с ним, понимая, что на самом деле ему не нужна? А ведь ты понимаешь это, не так ли? Будь иначе, он бы сейчас был с тобой, как ты считаешь? Ты знаешь, где он сейчас и с кем?

Энн не осмеливалась обернуться. Она боялась, что этот ненавистный ей человек заметит в ее глазах боль и страдание.

Рейт женился на ней ради Голд Крауна? Разумеется. Она это знает и всегда знала. Могла ли она быть столь глупа, чтобы хоть на миг поверить во что-то другое?

— Пат, можно тебя на минутку? Я что-то не найду ключей от машины.

Энн облегченно расслабилась, услышав из-за приоткрывшейся двери робкий голос Элизы. Патрик, раздраженно ворча, последовал за женой в коридор. Не вчера ли вечером она жалела ее за то, что та замужем за человеком, который столь откровенно не любит и не уважает жену, и еще удивлялась, как она может с ним жить, поступившись собственной гордостью. За что же карает ее олицетворяющая судьбу Немезида! Ведь древнегреческая богиня воздавала наказание не за покорность, а за гордыню, и скорее всего ее карающий меч будет занесен над нею, Энн. За горделивую неприступность, а теперь и за бескомпромиссную любовь к Рейту.

А любит ли ее он?

Какой же она была дурой, надеясь, что любит, что такое возможно. Но если ее чувства к нему так неожиданно изменились, то ведь это вовсе не значит, что и его отношение к ней претерпело подобную метаморфозу.

Ведь он был с ней, держал в объятиях, ласкал ее и, подняв на вершину блаженства, удерживал там.

Короткое рыдание вырвалось у нее. Ведь она сама просила его об этом, умоляла. А он, в конце концов, очень сексуальный мужчина.

Как могла она быть так глупа? И как ей теперь смотреть ему в глаза? Хорошо хоть противный дядька вывел ее из заблуждения, прежде чем она успела признаться Рейту в любви.

Слезы душили ее. Ее сердце разбито. Но, по крайней мере, хоть гордость остается при ней.