Твоя кровь, мои кости

Она глянула на ужасную морду зверя. Его плотоядная улыбка стала еще шире.

— Продолжай, Цветочек. Продолжай притворяться, пока мир вокруг тебя увядает. К утру ты будешь мертва. Или убей его сейчас, и покончим с этим.

Она стояла прямо перед ними обоими, крепко сжимая в кулаке кинжал. Все растения вокруг нее поникли на стеблях, листья превратились в пепел. Только недотроги процветали, их семенные коробочки были спелыми и зелеными, мякоть туго натягивалась на капсулы, наполненные до краев.

Довольный ее уступчивостью, зверь схватил Питера за волосы. Запрокинув голову парня, обнажая шею. Стоя над ним в таком положении, она могла видеть, как сильно бьется его пульс. В его глазах была неуверенность.

— Это то, чего ты хочешь. — В нетерпении зверь провел пальцем в кольце по сонной артерии Питера. — Это будет быстро и просто. Можешь побеспокоиться о сердце позже, когда оно перестанет биться.

Дрожащей рукой она прижала кинжал к горлу Питера. Он не дрогнул. Даже не моргнул. Ей стало интересно, сколько раз его постигала такая же участь. Сколько раз, умирая, он смотрел в глаза Уэстлоку.

Это было похоже на повторение последней кровавой луны… только у нее был нож. Красный цвет был во всем. В мансардных окнах. В полуночных цветах. В круглом лике луны, в кровавой ухмылке Джеймса. Они прошли полный круг, будто весь Уиллоу-Хит был проклят, чтобы бесконечно повторять одну и ту же забытую историю.

На этот раз она не допустит, чтобы это закончилось смертью.

— Нам запретили посещать оранжерею, — сказала она, немного поторопившись. — Восемь лет назад. Середина августа. Помнишь?

Питер посмотрел на нее, на его коже появились ямочки под ее лезвием.

— Джеймс выучил новое слово на латыни, пока был в школе. Dissilire — «разлетаться на части». Он сказал, что хочет провести демонстрацию. Ты чуть не лишился глаза.

— Хватит, — прорычал зверь, брызгая слюной. — Прикончи его.

Но Питер все понял. Он дернулся, резко встав и ударив зверя затылком в морду. Из его носа брызнула кровь, и существо, пошатываясь, попятилось к столу, на котором были разложены перезрелые недотроги. С громким хлопком лопнул первый из стручков. Семена разлетелись картечью. Зверь вскинул руки, когда шелуха взорвалась одна за другой, и цепная реакция прокатилась по ряду.

Если Уайатт собиралась что-то предпринять, ей нужно сделать это сейчас, пока зверь отвлекся. Ее пальцы сомкнулись на ингаляторе, полном пара. Голос Джеймса, сам того не желая, всплыл в ее сознании. Это был голос призрака пятилетней давности, ясный, как вчерашний день.

«Это называется «вдохни и выдохни»».

28. Питер

Все было красным. Луна в небе. Свет в теплице. Кровь, алая и яростная, хлынула из разбитого носа Джеймса Кэмпбелла. Питер покачнулся вперед, перед глазами у него заплясали звезды, в голове зазвенело от удара.

Несколько мгновений назад, будто они ждали сигнала, арсенал трупов зверя ожил. Только что они стояли, как немертвые часовые, сплошь из хрящей и скелетов, а в следующее мгновение начали двигаться, приближаясь к троице в центре оранжереи. Он быстро прикинул в уме, кто находится в помещении. Когда он пришел, их было семеро.

Семеро — это семь членов гильдии, которых он привел к смерти. Он уложил одного, когда впервые вошел в оранжерею, и его желудок скрутило от хруста костей в ладонях, от безвольного падения тела на пол.

Осталось шесть.

Шестеро, в помещении, где он мог видеть только пятерых.

Он вгляделся в тени и не увидел ничего, кроме пятен. Сквозь треск лопнувшей скорлупы и звон разбивающейся глины он услышал одинокий звук шагов.

Он даже не успел повернуться, как холодная сталь впилась ему в бок. С его губ сорвался бессловесный вопль, когда нож выскользнул из него, а затем вошел снова, вонзившись с влажным чавканьем. Где-то в темноте, пронизанной семенами, он услышал, как Уайатт выкрикивает его имя.

Он увидел красное.

Почувствовал вкус красного.

Он подумал о страже смерти, улыбающемся ему, с безмятежным выражением на лице.

Тебе нравится то, что ты видишь? Или это пугает тебя?

Беспорядочное разбрасывание семян начало замедляться, и в комнате воцарилась зловещая тишина. Уайатт перестала кричать. Осознание этого вызвало у него приступ ужаса. Он развернулся, полуослепший, с кружащейся головой, и выбил кинжал из руки закутанного в плащ противника как раз перед тем, как тот нанес третий удар.

Мелькание конечностей, короткая потасовка, и вторая шея хрустнула у него в руках. Тело упало, и он тоже, с силой ударившись об пол коленями. Питер раскинул руки, стараясь не упасть на землю. Боль, раскаленная добела, пронзила его вены.

Несмотря на звон в голове, он осознал, что вокруг него стоит глубокая и сверхъестественная тишина. Оставшиеся трупы стояли по стойке смирно, будто они вообще не двигались. Он поднял голову, ошеломленный и истекающий кровью, и сразу увидел источник изменения.

Уайатт и зверь стояли в центре оранжереи, слившись в поцелуе. Она застала его врасплох… его руки разведены в стороны, открытые ладони — в крови. Она целовала существо так, словно оно было реанимировано, ни разу не глотнув воздуха.

Постепенно напряжение спало, его руки сомкнулись вокруг нее в объятиях. Над головой заработали разбрызгиватели, рассеивая воду. Та окружила их туманом, окутав зимний сад холодной дымкой. В мгновение ока Питеру снова стало четырнадцать лет, камни святилища раскалились у него под ногами, странная, как мурашки, боль пронзила его, когда Джеймс наклонился и поцеловал Уайатт в губы.

У ног Уайатт лежал ингалятор, его полимерный зеленый корпус ярко выделялся на фоне камня. Когда они отстранились друг от друга, в животе Питера поселилось понимание, а щеки Уайатт залил румянец. Джеймс Кэмпбелл уставился на нее, затаив дыхание и сбитый с толку, кровь заливала его лицо, словно краска.

— Уайатт?

— Джейми. Это ты. — Не сдержав рыданий, она заключила его в объятия. На соседней лозе помидоры набухли и стали плотными, стеклянисто-красными. Она почувствовала облегчение, созревающее прямо на воздухе. — Я сделала это. Не могу поверить. Получилось. Сработало.

Джеймс заключил ее в объятия, встретившись взглядом с Питером поверх ее головы. В глубине его взгляда не было ничего жесткого или холодного. Ничего сверхъестественного. Ничего странного. Только теплый, светло-коричневый, пепельный от звездного света, будто он только что очнулся ото сна.

— Питер?

При звуке своего имени у Питера сжалось сердце. Он попытался подняться на ноги, но потерпел неудачу и тяжело рухнул на колени. Перед его глазами поплыли чернильные пятна, и он схватился за раны на боку, чувствуя, как сквозь пальцы просачиваются красные струйки.

— Господи, — сказал Джеймс, отпуская Уайатт. — Питер.

«Ерунда», подумал он, хотя собирался сказать это вслух. Он хотел сказать им, что знает, каково это — умирать, но это было не так. По крайней мере, пока. Но он не мог произнести ни слова. Уайатт опустилась перед ним на пол, ее платье промокло насквозь, глаза были большими, круглыми и испуганными.

— Питер. — Она обхватила его лицо руками. — Посмотри на меня. Посмотри.

Он посмотрел. Ее губы были, как обычно, ярко-красного цвета, с размазанной помадой.

— Ты молодец, — сказал он. — Очень оригинально.

Ее улыбка сменилась сомнением.

— Я импровизировала.

Джеймс подошел к ней сзади, тяжело дыша, словно забыл, каково это — набирать полные легкие воздуха. Его губы были красными, как румяна, щеки раскраснелись, и Питер не мог собраться с силами, чтобы почувствовать что-либо, кроме облегчения. Вот Уайатт, а вот Джеймс, они оба полны красок. Яркие, как фотография.

Они всегда были втроем.

Он примет все, что будет дальше.

— Эй. — Уайатт встряхнула его, и он открыл глаза, глядя на нее снизу вверх. Он даже не заметил, что закрыл их. — Ты можешь идти?

— Конечно, — сказал он, хотя так и остался сидеть неподвижно, воздух со свистом вырывался из его рта. Она покачнулась на пятках, хмуро глядя на него.

— Почему он не встает?

— Уайатт, — позвал Питер, но она, казалось, его не слышала.

— Это не должно было причинить ему вреда, — в ее голосе послышалось беспокойство. — Он должен быть бессмертным.

— Уайатт, — попытался он снова, немного громче, чем раньше.

— Ему все еще нужно поправиться, — сказал Джеймс, проводя рукой по мокрым волосам. — Я уверен, что на это потребуется время.

— Уверен? — выплюнула Уайатт, чувствуя, как нервы превращают ее в нечто раздражительное.

— Ну, да, — насмешливо сказал Джеймс. — Я не врач.

— Уайатт! — рявкнул Питер, прорезав голосом тишину оранжереи. — Посмотри на меня.

Она посмотрела. Уайатт выглядела прелестно в лунном свете, все на ней было красного цвета. Будто искупалась в сукровице. Крещенная кровью. Он был таким идиотом. Ему никогда не нужно было возвращаться домой. Дом был прямо перед ним. «Тысяча маленьких жизней», зверь насмехался над ним, «а ты даже не понял значения этого слова».

Он всегда усваивал свои уроки с опозданием на мгновение.

— Это еще не конец, — сказал он. — Мы выиграли немного времени, но небеса все еще должны быть закрыты. Это значит, что тебе придется сломать кулон.

На переносице у нее появилась морщинка.

— Не знаю, нравится ли мне этот план.

— Не имеет значения, нравится он тебе или нет. Это должно быть сделано.

— Что, если это не разорвет связь между зверем и Джеймсом? Что, если это уничтожит их обоих? Я имею в виду, мы даже не знаем наверняка, к чему приведет уничтожение ожерелья.

Но Питер знал. Он прекрасно знал. И ничего не оставалось, как ждать, когда настанет час расплаты.

— У нас нет другого выбора. Ты помнишь, что говорила твоя тетя — открытую пасть нужно кормить, иначе она проглотит все целиком. Мы не отправили зверя обратно в ад, мы заперли его в клетке. Задание не выполнено.

— Я не могу так рисковать, — сказала она, понизив голос до шепота. — Мы только что вернули его.

Слеза скатилась по ее лицу. Он протянул руку и поймал ее, прежде чем она успела упасть.

— Мы приехали в Уиллоу-Хит, чтобы похоронить его, — напомнил он ей так мягко, как только мог. — Ты это знала. Это была твоя идея.

— Но если есть какой-то способ…

— Нет. — Он оборвал ее, прежде чем она смогла обрести ложную надежду и уцепиться за нее.

— Смерть есть смерть. Ты не можешь обманывать ее вечно.

— Ты это делал, — отрезала она.

— Нет, — не согласился он, — я этого не делал. Я был привязан, одна полужизнь сменяла другую. Я умер триста лет назад с топором в животе. Остальное было прожито урывками.

В ее глазах блестели непролитые слезы.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что это правда. — Он сморгнул видение стража смерти и протянул руку, чтобы дотронуться окровавленным пальцем до полумесяца на ее шее. — Это прощание, Уайатт. А не воссоединение.

Они оба уставились на объект своих разногласий. Джеймс Кэмпбелл, третий член их странного летнего триумвирата — мальчик-нежить, живущий в одолженном времени. Он стоял в нескольких футах от них, медленно разминая и затем сжимая пальцы.

— Что, черт возьми, ты мне дала?

— Я не знаю, — призналась Уайатт, шмыгая носом. — Какой-то эликсир. Это не продлится вечно.

— О, — Джеймс задвигал челюстью, когда сглотнул. — Сколько у меня времени?

— Ингалятора хватит на восемь часов, — сказала она. — По одной затяжке каждые два часа. Дольше, если сможешь выдержать. Маккензи принесет еще, когда сможет.

— Уайатт, — предостерег Питер. — Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать.

Снаружи теплицы в темноте раздался звериный рык. Уайатт вскочила на ноги рядом с Джеймсом, глядя на их водянистое отражение в зеркальном стекле.

— Что это было?

— Ничего хорошего, — ответил Питер, безуспешно пытаясь подняться с пола.

— Давайте преодолевать препятствие за препятствием. — Джеймс хрустнул костяшками пальцев, разглядывая тела, которые, пошатываясь, стояли по всей оранжерее. Марионетки, застывшие без своего кукловода. На его лице появился болезненный оттенок. — Это чертовски жутко. Уайатт, помоги мне поднять Питера на ноги. Давай занесем его в дом, пока эти придурки не решили проснуться.

29. Уайатт

Потребовалось немало усилий, чтобы затащить Питера обратно в дом, даже с помощью Джеймса. Благодаря невероятной решимости им удалось усадить его на кухонный стул.

— Защита снята? — спросил Джеймс, безуспешно щелкая выключателем.

Уайатт упала на колени у ног Питера, и грязное кружево ее платья расплылось вокруг нее.

— Она мало-помалу разваливалась. — Девушка потянулась к липкому подолу рубашки Питера, отмахиваясь от его рук. — Не трогай. Дай-ка я посмотрю.

У стола Джеймс раздавил паука ладонью. Некоторое время он молча рассматривал его, прежде чем стряхнуть липкие остатки на штанину. Снаружи, в курятнике, что-то чирикнуло.

— Это очень похоже на «Ночь живых мертвецов», — сказал Джеймс. — Полагаю, у тебя есть план?

Уайатт с трудом сглотнула. Она не хотела рассказывать ему ни об ожерелье, ни о расширяющемся разрыве в лесу. Не хотела говорить, что единственный способ запечатать его — это отправить зверя обратно в небо, или что они вполне могут приговорить его к вечности в аду вместе с ним. Пока нет.

Вместо этого она сказала:

— Сейчас я сосредоточена не на этом.

— Джеймс прав. — Питер с гримасой поерзал на стуле. — Нам следует обсудить, как пройдет остаток вечера.

Уайатт бросила на него самый убийственный взгляд, на который была способна.

— Я же сказала, что сейчас мое внимание сосредоточено не на этом.

Питер проигнорировал девушку, глядя поверх ее головы на Джеймса.

— Мы решили одну проблему, вернув тебя, но и создали другую. В небе образовалась дыра, и она расширяется. Все может пролезть. Эти звуки, которые ты слышишь снаружи? Это только первая волна. Есть вещи постарше и покрупнее, которые только и ждут, чтобы вырваться на свободу.

— Я очень хорошо знаком с тем, — вежливо сказал Джеймс, — какие существа устраивают себе жилище в темноте.

— Тогда ты знаешь, как важно, чтобы мы закрыли дверь, прежде чем они вырвутся на свободу.

— Звучит достаточно прямолинейно, — сказал Джеймс. — В чем же подвох?

— Пока зверь остается здесь, в этом мире, небеса остаются открытыми.

Джеймс откинулся на столешницу.

— Понимаю. И он застрял внутри меня.

— Да, это наша текущая проблема.

— Блестяще. — Улыбка не коснулась его глаз. — Я так понимаю, распятие и капля святой воды проблему не решат.

Уайатт резко повернулась к нему лицом.

— Это бесполезно.

— Просто немного юмора висельника, — сказал он. — Настроение здесь отвратительное.

Питер, сидевший на стуле, издал еще один стон. Подцепив пальцем рубашку, он приподнял ее, чтобы осмотреть повреждения под ней. При виде искалеченного торса, желудок Уайатт сжался. Он быстро вернул ее на место, быстро посмотрев на нее в темноте кухни.

— Я не умираю, — сказал он.

— Кто сказал, что ты умираешь?

— Ты смотришь на меня так, словно стоишь у моей могилы.

— С ним все в порядке, — сказал Джеймс. — Это всего лишь царапина.

— Порез от бумаги — всего лишь царапина, Джейми, — выпалила она, и остатки ее терпения улетучились в клубах дыма. — Питер, у тебя везде кровь. Я даже не смогла разглядеть, где порез.

— Два, — сказал он немного неуверенно. — Один в боку, другой внизу живота. — Он запрокинул голову и закрыл глаза. — Я не волнуюсь. Они не задели ничего жизненно важного.

— Все жизненно важно.

К ее удивлению, Питер рассмеялся.

— Прекрати. — В горле у нее застрял ком паники. — Питер, прекрати. Ты усиливаешь кровотечение.

В ответ он только расхохотался еще громче, его плечи затряслись, рубашка стала красной, красной, красной от крови. Она сердито смотрела на него, пока смех, наконец, не перешел в прерывистое дыхание.

— Ой.

— Почему рана не заживает? — спросила Уайатт, отводя руки в сторону и задирая рубашку на пупке.

— Рана выглядит глубокой, — сказал Джеймс, наклоняясь, чтобы рассмотреть ее поближе. — Ему нужно будет наложить швы.

— Я не знаю, как накладывать швы.

— Я справлюсь. — Питер втянул воздух, зажимая кусочек мяса прямо под третьим ребром. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас принес набор для шитья.

— Сейчас. — Она вскочила на ноги, ее собственная рана протестующе кричала. — Не двигайся.

За ней последовал еще один смешок.

— Теперь она слушается, — услышала Уайатт слова Питера.

Она побежала наверх, спотыкаясь по пути о ковры будры плющевидной. Набор для шитья был спрятан в старом гардеробе ее матери, между потрепанными коробками с книгами в мягкой обложке. Она схватила его и побежала, уронив при этом несколько наперстков.

Когда она проскользнула обратно на кухню, Питер уже стоял на ногах, покачиваясь в желтом свете керосиновой лампы. Дверь в кладовую была открыта, и в проеме стояла Кура, ее глаза были большими и черными.

— Я же просила тебя не двигаться, — проворчала Уайатт, усаживая Питера обратно на стул. Он неловко опустился на сиденье, с шипением выпуская воздух сквозь зубы.

— Я не могу накладывать швы в темноте.

— Джеймс мог бы зажечь для тебя свет. Кстати, где он сейчас?

Как будто его позвали, Джеймс снова появился в дверях, держа в руках две бутылки темного ликера.

— Я нашел вино.

— Сейчас действительно подходящее время? — мрачно спросила Уайатт, откручивая пробку.

— Я был мертв пять лет. — Пробка с хлопком вылетела, и он понюхал содержимое. — А в аду был гораздо дольше. Не могу придумать лучшего времени, чтобы выпить. Тебе тоже стоит попробовать. Ты слишком сильно взвинчена. Это беспокоит Питера.

Когда он налил ей бокал, она не отказалась от него. Запах карамели ударил ей в нос, когда она сделала осторожный глоток. Виски попало ей в горло, и она закашлялась, с силой поставив бокалом на столешницу.

— Это не вино.

— Нет? — Джеймс задумчиво уставился в свой стакан. — Хм.

Питер не обратил на них внимания, он был полностью сосредоточен на своей задаче, краска схлынула с его лица. От вида открытой раны у нее задрожали колени. Она схватилась за край стойки, чтобы не упасть.

— Питер?

— Почти закончил, — сказал он, и слова прозвучали напряженно.

Джеймс все это время молчал, потягивая напиток и наблюдая, как Бастард клюет его шнурки. В конце концов Уайатт принялась расхаживать вперед-назад, сопровождаемая Курой, у которой под ногами вертелась стайка кур. Вскоре после этого Крошка незаметно появилась, и в свете фонаря из-за своей тени казалась крупной, как львица. Старая кошка уселась на стол и принялась чистить лапы, ее зеленые глаза светились в темноте.

Наконец Питер откинулся на спинку стула. Его руки обмякли, игла с щелчком упала на пол. Подняв подбородок, он поискал взглядом Уайатт в полумраке захламленной кухни.

— Уже зашил, — сказал он. — Счастлива?

— Нет.

— Мы можем поговорить?

— Пока нет.

— Уайатт.

— В ванную, — выпалила она, паника сменилась решимостью. — Давай приведем тебя в порядок.

Как бы ссложно ни было затащить его внутрь, им двоим потребовалось значительно больше, усилий, чтобы поднять его по лестнице. Все трое были в ужасном состоянии — Уайатт был под кайфом от адреналина и шаталась, а Джеймс — изрядно пьян. Питер повис между ними, преодолевая ступеньку за ступенькой. В раздражении Крошка немного покружила вокруг троицы, время от времени задевая их лодыжки.

В конце концов, они добрались до лестничной площадки. Джеймс вошел в выложенную плиткой темноту ванной и поставил керосиновую лампу на туалетный столик.

— Мы теряем время, — сказал он, выглянув в окно.

Уайатт проигнорировала его и открыла кран, мысленно помолившись, чтобы трубы все еще работали. Она услышала лязг меди, журчание воды, и из крана в ванну хлынула чистая холодная струя. Она подождала, пока вода нагреется, а затем ванна наполнится, повернулась и увидела Питера, прислонившегося к двери, его сувенирная футболка была залита кровью, глаза закрыты. Джеймс стоял рядом с ним, молча оценивая.

— На тебе чертовски нелепая футболка.

Питер слабо улыбнулся.

— По-моему, она милая.

— Питер, — рявкнула Уайатт, — ты должен был раздеться.

Он приоткрыл один глаз.

— Хм?

Со стоном она закрыла кран и поднялась на ноги. Он двигался как пьяный, заваливаясь набок, когда Уайатт стягивала с него рубашку через голову. Прижав его к Джеймсу, она стянула с него спортивные штаны. Наконец, оставшись в одних трусах, он позволил Джеймсу помочь ему залезть в ванну. Они устроились там, погрузив икры в воду, от которой поднимался пар.

Уайатт стояла неподалеку, пораженная тем, как спокойно они смотрели друг на друга — мальчик, собранный по кусочкам из уцелевших частей, и мальчик, который стал равен смерти. А потом появилась она, до отказа набитая чем-то, чего совсем не понимала. Что-то, что вырывалось из нее искрами и мерцанием. Благоухающими цветами и покрытыми плесенью побегами.

Может быть, страж смерти ошибся. Может быть, наступит рассвет, и они будут жить долго и счастливо, о чем могли только мечтать в темноте. Может быть, они найдут способ прогнать зверя и оставить Джейми здесь, с ними. Может быть, они вернут Уиллоу-Хит к жизни и останутся здесь навсегда, спрятанные в своем личном уголке мира.

Они трое, навсегда.

Погруженная в свои мысли, она забралась в ванну вслед за ними и принялась искать мочалку и кусок мыла. Найдя, Уайатт обнаружила, что Джеймс изучает ее, а Питера откинул голову ему на грудь. Они еще глубже погрузились в пену, Джеймс смотрел на нее слишком оценивающим взглядом.

— Твое ожерелье, — заметил он.

Она выжимала воду из ткани, изо всех сил стараясь казаться беззаботной.

— Что с ним?

— Ничего, — сказал он после слишком долгой паузы. — Красивое.

— Спасибо.

Желудок у нее словно налился свинцом. Сердце забилось быстрее, чем у кролика. Проведя лето в Уиллоу-Хит, она поняла, что нет ничего опаснее Джеймса Кэмпбелла, когда у него слишком много времени для размышлений. Ей следовало снять ожерелье еще на кухне. Следовало спрятать его где-то в укромном месте.

Она не хотела думать об остатке ночи.

Не хотела говорить ему, что напрасно тратит время, потому что спасти его было невозможно. Так оно и было. Это все, что у нее осталось.

Она осторожно стала оттирать кровь с кожи Питера. Она начала с липких костяшек его пальцев, ее руки дрожали. Некоторое время единственным звуком был прерывистый плеск воды и шлепанье стекающих капель по кафельному полу. Снаружи, в непроглядной тьме, что-то издало серию пронзительных щелчков. Кожистый силуэт скользнул мимо заколоченного окна.

— Летучие мыши, — пробормотал Джеймс. — Как раз то, что нам нужно.

Отчаянно пытаясь подавить ком паники в груди, Уайатт начала напевать. Сначала тихо, но потом мелодия старой ирландской арии зазвучала в воздухе между ними. Под ее прикосновениями в груди Питера стало невероятно тихо. Она отжала полотенце и намочила его заново, напев превратился в полузабытую песню.

Питер позволил ей волноваться за него, слушая, как она поет, счищая кровь с его кожи. Это занятие сблизило их до невозможности, ее платье цвета слоновой кости обвивало талию в воде. Она заколебалась, ее голос сорвался, когда Уайатт запнулась на припеве. Питер, лежавший перед ней, сделал первый вдох, как ей показалось, за несколько минут.

— Не останавливайся.

Сердце у нее заколотилось где-то в горле.

— Не могу вспомнить остальное.

— Она лжет, — сказал Джеймс, лениво взбивая пальцем пену. — Она знает каждое слово. Ты просто заставляешь ее нервничать.

— Джейми!

— Что? Мы и дальше будем притворяться, что не понимаем, что тут происходит? Мы все можем умереть к утру. — Он помолчал и добавил: — Некоторые из нас уже мертвы.

— Не говори так.

— Что? — Он пожал плечами. — Это правда.

Когда она замолчала, Питер протянул руку и взял ее за запястье. Мочалка тяжело шлепнулась в ванну, когда он усадил ее себе на колени, не обращая внимания на то, что Джеймс сидел прямо у него за спиной, поддерживая его у кромки воды.

— Перестань волноваться, — сказал Питер, целуя ее в лоб, чтобы облегчить боль. — Ты что, не помнишь? Меня, как известно, трудно убить.

— Сейчас неподходящее время для развития чувства юмора.

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал Джеймс, — думаю, сейчас самое подходящее время для этого.

Уайатт провела рукой по воде, обдав его брызгами.

— Тебя никто не спрашивал.

— Укуси меня, — выпалил он в ответ и заулыбался.

Над его головой сквозь доски пробивался лунный свет. Питер проследил за ее взглядом, а затем и за Джеймсом. Они молча наблюдали, как перламутровый камень заливает щели розовыми красками.

— В школе я выучил одно валлийское слово, — сказал Джеймс. — Хайрет. В нашем языке нет прямого перевода, но оно означает глубокую тоску по дому, в который ты никогда не сможешь вернуться.

Его слова отдались в душе Уайатт, и по ее венам разлилось узнавание. Вот оно, слово, обозначающее это чувство. То, как она провела долгий, одинокий год, горюя о том, кем она была. Скучая по Уайатт, к которой она никогда не сможет вернуться.

— Никто из нас никогда больше не станет тем, кем мы были, — сказал Джеймс, отгоняя ее мысли. — И Уиллоу-Хит никогда не станет для нас тем, чем был.

— Прекрати, — сказала Уайатт. — Прекрати говорить так, будто это конец.

Но это было правдой. Она знала это, и он тоже. Уайатт не могла скрыть от него правду, даже если бы попыталась. Вода в ванне начала остывать. Она медленно теребила пальцами нить. На этот раз, когда взгляд Джеймса упал на ожерелье, девушка накрыла его своими пальцами.

— В чем дело? — спросил Джеймс. — Сомневаюсь, что несколько старых досок и ржавых гвоздей надолго удержат дом.

— У нас есть план, — сказал Питер. — И Уайатт собирается его придерживаться.

Белое золото кулона приятно холодило ладонь.

— Мы все трое продержимся до рассвета, — сказала она. — Такова цель.

Глаза Джеймса вспыхнули керосиновым золотом в темноте.

— Да?

Услышав это, Питер, пошатываясь, поднялся на ноги. С него ручьями стекала вода, когда Джеймс и Уайатт, пошатываясь, поднялись вслед за ним, держась за руки. Он стряхнул их с себя, высунул ногу из ванны и потянулся за полотенцем.

— Я в порядке. — Он обернул полотенце вокруг шеи и принялся тереть волосы, пока они не встали дыбом. — Перестань беспокоиться обо мне. Джейми, прими еще немного эликсира. Мне не нравится мысль о том, что зверь может вернуться, а мы даже не узнаем об этом.

— Я чувствую себя прекрасно, — возразил Джеймс.

Питер, поморщившись, потянулся за спортивными штанами, полез в карман и вытащил ингалятор. Бросив его Джеймсу, он начал натягивать штаны.

— Давай, — сказал он. — Сделай это сейчас.

Джеймс нахмурился, но подчинился. В комнату с легким шипением проникли испарения благовоний. Уайатт выбралась вслед за парнями, борясь с желанием подойти к Питеру. Помочь ему одеться, прокляв свою гордость. Чтобы заставить его пообещать: мы все выберемся из этого живыми.

Небрежно наложенный шов на животе Питера был грубым и раздражающим. Он был таким же, как и у нее, рубцы на животе порозовели от стежков. Также было и с Джеймсом, его торс был собран из кусочков, как лоскутное одеяло. Они были одинаковы и внутри, и снаружи.

Если кто-то и мог найти способ обогнать смерть, так это они втроем.

— Вытритесь, — сказал Питер и бросил им обоим по полотенцу. — Мы уходим.

Уайатт замерла.

— Куда?

— В рощу. — Он натянул чистую рубашку через голову. — Там все началось, там мы все и закончим.

30. Питер

До рощи, до кладбища, спрятанного в лабиринте хвойных деревьев, было рукой подать. Когда-то, до того как зверь зарылся в их корни, деревья, должно быть, цвели. Вечнозеленые и терпкие, с ветвями, полными живности, и стволами, липкими от соснового сока.

Теперь они были мертвы.

Там ничего не росло, даже Питер.

Они быстро и бесшумно передвигались по лугам, держась ближе друг к другу, и не сводя глаз с неба. Низко пригибались, когда что-то пролетало мимо. Впереди, среди сосен, возвышалась часовня, скат ее крыши резко выделялся в темноте, а основание было покрыто бледно-белыми цветами. Куда бы он ни повернулся, окружающие деревья были увешаны провисшей паутиной, свидетельствовавшей о присутствии вдовы.

Ему хотелось, чтобы все это не выводило его из себя так сильно. Раньше они проделывали этот путь тысячу раз. Лето сменялось летом. И в дождь, и в ясную погоду, когда солнце палило им в спину, и под сверкающей россыпью звезд.

Было что-то правильное в том, что они втроем снова находились здесь.

Вопреки смерти и благодаря ей. В конце концов, мы снова оказались вместе.

Луна над головой близилась к зениту. Еще немного, и наступит полночь. Затмение наступит и исчезнет. Рассвет зальет небо, и мир вспыхнет золотыми звездами. Он знал, как это бывает. Он видел так много восходов, что все они стали казаться ему одинаковыми.

Он видел один даже в глазах стража смерти.

Он знал, что за этим последует. Другого исхода не было.

Уайатт остановилась в нескольких футах от гниющих ступеней часовни и глядела на вход. После их встречи с вдовой первые ростки начали пускать корни. Широкие доски деревянного сооружения были оплетены виноградными лозами, будто все, что удерживало их вместе, было толстыми нитями плюща и кружевным поясом сладко пахнущей жимолости. Протянув палец, Уайатт коснулась опаловой головки цветка, такой бледной, что казалось, она светится в лунном свете.

— Я никогда раньше не видела ничего подобного, — тихо сказала она.

— Адские цветы, — заметил Питер. — Это не особо хорошо.

Джеймс вырвал цветок и заложил стебель за ухо.

— Они также известны как асфодели, если ты поклонник Гомера.

Питер провел бархатистым изгибом лепестка между большим и указательным пальцами.

— Оставьте пасть ада открытой достаточно долго, и елисейские цветы, как правило, пробьются сквозь щели.

— Хмм. — Уайатт оторвала лепесток и позволила ему упасть на землю, а сама поднялась по лестнице и вошла в часовню. Как только она скрылась из виду, решимость Питера пошатнулась. Он заколебался. Джеймс мгновенно оказался рядом, поддерживая Питера за плечо.

— Ты настоящий мерзавец, — сказал он. — Ты знаешь, что это за ожерелье.

— Да. — Питер закрыл глаза.

— И ты все равно позволяешь ей его носить?

— Я позволю ей уничтожить его.

Джеймс издал тихий смешок. Звук разнесся между ними в темноте.

— Она никогда тебя не простит.

— Знаю.

Они нашли Уайатт в медленно разрушающемся здании часовни. Во время дождя крыша обвалилась, и прогнившие балки наконец-то поддались. Из огромных проемов в потолке струился водопад плюща, а бледный лунный свет разливался по полу водянистыми оттенками розового. Уайатт стояла в лучах света, глядя на луну. В таком виде она казалось неземной… блестящее в лунном свете, мокрое платье цвета слоновой кости облепляло ее, как кисея, и на мгновение он ощутил острый укол сомнения. Может, она была права. Может, ему стоит подождать.

Может, они вместе встретят рассвет.

Джеймс вполголоса засвистел старую ирландскую колыбельную, и этот звук вывел Уайатт из транса. Она повернулась, внимательно разглядывая его и Джеймса, пока они шли между скамьями.

— Что-то не так?

— Он просто немного устал, — ответил Джеймс, усаживая Питера на скамью.

— Я так и знала. — Она побледнела. — Знала, что нам не следовало заставлять тебя покидать дом.

— Это была моя затея, — напомнил ей Питер, когда Джеймс бочком подсел к нему, опершись локтями о спинку скамьи. В конце концов к ним присоединилась Уайатт. Некоторое время после этого они втроем сидели молча, глядя на его пустую обитель.

Странно, что он сидел на этом месте жизнь за жизнью, маленький и напуганный, и наблюдал, как члены гильдии низко склонялись перед помостом. Странно, что он был обескровлен и расчленен, его кровь разлита по чашам, а тело брошено в грязь. Странно, как исчезла боль, растворилась до такой степени, что ты уже не мог вспомнить, на что она была похожа, только то, что ты чувствовал ее в первую очередь. Он попытался мысленно вернуться назад, вспомнить, как умирал, и обнаружил, что не может.

Он помнил только эту жизнь. Это невыносимо медленное вращение земли вокруг своей оси. Он помнил только Джеймса. То, как тот смеялся, освещенный снизу мерцающим светом светлячков. Помнил только Уайатт и то, как грохотали небеса, когда он поцеловал ее в тот первый невозможный раз.

Он не заметил, когда его сморил сон. Он знал только, что его разбудило.

Это был щелчок, скрежет оникса по дереву. Он открыл глаза, расправил плечи и увидел, что Джеймс Кэмпбелл ускользает под покровом темноты.

— Останься, — сказал Питер, стараясь не разбудить Уайатт. Она лежала, свернувшись калачиком, на скамейке, положив голову ему на колени, ее волосы были распущены и рассыпались волнами. От звука его голоса Джеймс остановился. Он вытянул шею, хрустнув костями, и медленно перевел взгляд на Питера. Его взгляд снова стал жутким, лишенным блеска, черным. Он выглядел крепко сбитым, адский цветок за ухом увял, а растение «вдовий поцелуй» впилось в горло.

— Тебе что, нужны зрители?

Его вопрос эхом разнесся в тишине пещеры. Уайатт шевельнулась, и они оба замолчали, наблюдая, как она устраивается поудобнее.

— Я хочу, чтобы ты был рядом, — сказал Питер, как только ее дыхание выровнялось. — На случай, если план провалится.

— Ты обезумел? Если что-то пойдет не так, то из-за меня.

— Ты не можешь знать наверняка.

— Я чувствую это, Питер, — он постучал двумя пальцами по груди, скривил губы в гримасе. — Это внутри, оно терзает меня. Раздирает на мелкие кусочки. Какую бы великолепную смесь ты ни приготовил, она нестабильна. Мы не можем этому доверять.

— Так прими еще одну порцию.

У Джеймса сдавило горло, когда он сглотнул.

— Я уже принял две.

Питер провел рукой по лицу, чувствуя, что медленно сдувается. На него навалилось глубокое изнеможение, застойная усталость, от которой у него двоилось в глазах.

— Ты можешь продержаться еще немного?

— Для чего?

Когда Питер не ответил, Джеймс выругался и отошел от скамьи. Звук его шагов резал тишину, даже когда он растворился в розоватой темноте часовни. Когда он вернулся, его щеки пылали, а волосы были в беспорядке, будто он их теребил. Джеймс опустился на скамейку перед ними, оперся руками о поручень и наклонился поближе.

— Ты совершал много глупостей, когда мы были детьми, — сказал Джеймс. — Я никогда не держал на тебя зла. Да и с чего бы мне это делать? Твой мир такой маленький, он как песчинка. Ты не знал ничего лучшего. Но это? Я должен просто стоять в стороне, пока ты позволяешь ей все разрушать?

— Ты разбудишь Уайатт, — все, что сказал Питер.

— О, я разбужу Уайатт, да? — смех Джеймса прозвучал сдавленно. — Если бы она не спала, я бы ударил тебя по лицу.

— Это не изменит моего решения.

— Нет, — согласился Джеймс, — но так я бы почувствовал себя лучше. — Закатав рукава, он прислонился спиной к деревянному выступу и посмотрел на бескрайнее небо. В полуночной тьме сверкали белые звезды. Прошло много времени, прежде чем он заговорил снова. — Там, где я был, не было звезд. Ты знал об этом? Это разъедало меня изнутри… полная темнота. Ничего не оставалось, как царапать эту темноту, пока пальцы не начинали кровоточить. Пока она не разлетелась на кусочки. Пространство заставляет тебя чувствовать себя ограниченным, но там, внизу… — Он посмотрел на черные кольца на пальцах. Кольца были грубыми, выкованными вручную. Пять колец, пять смертных лет в глубинах ада. На мгновение он посмотрел вдаль, в темные глубины, где Питер похоронил его.

— У тебя никогда не было формального школьного образования, — сказал он наконец. — Ты знаешь, что происходит, когда звезда разрушается?

— Нет, — признал Питер.

— Она поглощает сама себя. Ничто не ускользает, даже свет. — Взгляд его глаз встретился с взглядом Питера. — Если это ожерелье сделает то, для чего предназначено, то именно ты и приведешь в действие.

Питер сглотнул.

— Я не боюсь темноты.

— А что, если я боюсь? — Джеймс криво усмехнулся. — Что если я не хочу возвращаться?

— Ты уже мертв, Джейми, — прошептал Питер. — Я не могу спасти тебя. Но все еще могу спасти её.

Грохот снаружи заставил их поднять головы. Уайатт резко села, сон сразу же покинул ее.

— Что это было?

Джеймс приложил палец к губам.

— Тихо.

— Уайатт, — раздался голос из рощи. Питер похолодел, когда узнал Маккензи Беккет. — Уайатт, ты здесь? Боже. Я только что наступила на что-то мокрое. Эй? Кто-нибудь? На ферме выключен свет. Пожалуйста, не говорите мне, что мы проделали весь этот путь зря. — Послышался скрежет. Скрип подгнившей ступеньки. Голос изменился, стал низким и сдавленным. — Уайатт?

— Это не она, — сказал Питер, но тут же обнаружил, что Уайатт повернулась на скамье рядом с ним, скрестив ноги и положив ладони на колени.

— Уайатт, — пропел мимикрирующий. Когти заскребли по деревянной обшивке часовни, звук был похож на скрежет гвоздей по классной доске. — Выходи и поиграй.

Уайатт повернула голову в сторону, прислушиваясь к звуку. Она закатила глаза, пока те не превратились в сплошные склеры. Джеймс потянулся к ней, но Питер выставил руку, останавливая его.

— Оставь её.

Они завороженно наблюдали, как вены вздулись на ее руках толстыми бесцветными буграми. На мгновение воцарилась тишина, совершенная и соборная. А затем, без предупреждения, она резко запрокинула голову. Открыв глаза, она, не моргая, смотрела на луну.

— Мне это не нравится, — мрачно пробормотал Джеймс как раз в тот момент, когда она издала жуткий вопль.

31. Уайатт

В горле у Уайатт пересохло, голос сорвался. Она задыхалась в темноте, в груди у нее красными всполохами сверхновой вспыхивали звезды. Гладкая как атлас, сила струилась по ее венам. И тут, вплетенное в ткань ее сознания, она почувствовала это — сосущий хлопок, будто сапог выдернули из грязи. Земля содрогнулась. Небеса перевернулись. Где-то за пределами часовни, погруженный в глубокую бархатную тьму, лес вздыбился от того, что она сотворила.

Легкий наклон ее головы, мысленный рывок, и в ответ она почувствовала переплетение вьющегося плюща, протянутого через изогнутые межреберные промежутки. Нити ивалайса плотно обернули мембрану вокруг шипастой лестницы позвонков. Забавно, что она так долго ни за что не хваталась, чувствуя себя несвязанной и неподатливой, но обнаружила, что нужные ей нити все это время дремали внутри нее. И ухватиться за них было самой простой задачей на свете.

Еще одно подергивание, еще один рывок. Что-то поднялось с земли, содрогнувшись всем телом. Просто, просто, просто. Она могла видеть все это так ясно, будто сидела за ткацким станком — ее сердце билось, как галево (прим. переводчика — часть ткацкой машины), а сердце посылало потоки энергии по венам. Постепенно картина начала обретать очертания гобелена из костей и цветов. Уайатт открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что главная дверь часовни закрывается за густой решеткой плюща.

Джеймс наклонился над скамьей, он прищурился.

— Срань господня.

Уайатт потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он увидел. Когда она поняла, ее желудок словно налился свинцом. В дверном проеме висел найденный скелет, причудливо вписанный в зеленую стену.

Уайатт осела, вытаращив глаза.

— Я пыталась защитить часовню.

— А вместо этого оживила Питера. Умница. — Джеймс перемахнул через спинку скамьи и направился по проходу, чтобы посмотреть на ее творение.

— Я не хотела этого делать, — выпалила Уайатт. — Питер, мне так жаль.

Но Питер исчез. Она развернулась, вглядываясь в сгущающиеся тени, ища его, и обнаружила, что маленькая дверь в келью священника широко распахнута. Следуя за ним, она заглянула внутрь. Старый походный фонарь был зажжен, лампочка тихо потрескивала. Питер стоял над своим смятым матрасом, склонив голову под резким наклоном потолка. По полу были разбросаны предметы, которые она вытащила в тот день, когда совершила набег на его комнату, — йо-йо, машинки из спичечных коробков и маленькие пластиковые фигурки, с которых облупилась краска. Наклонившись, он поднял стоявшего на коленях игрушечного солдатика, и стал рассматривать его со всех сторон.

Уайатт легонько постучала по стене, оповещая о своем присутствии. Он не посмотрел на нее. Его внимание было приковано к широкой зеленой базуке, висевшей на плече солдатика.

«Выжженная земля», — лениво подумала она.

— Что ты здесь делаешь?

Он положил игрушку на стол и наблюдал, как она завалилась набок.

— Прощаюсь.

Что-то в том, как он это произнес, вызвало у нее в груди глубокую грусть. Она нащупала серебряную луну у себя на шее и обнаружила, что вместо этого ее пальцы сомкнулись на пуговице Кабби.

— Нам не нужно этого делать, — прошептала она. Неуверенность в ее голосе привлекла его взгляд. В мерцающем свете светодиода его глаза казались серо-синими. Как апрельский ручей, на котором медленно тает лед. — Я имею в виду, нам не обязательно прощаться. Когда все это закончится. Что, если мы останемся?

Если никто другой не скажет этого, то скажет она. Питер, стоявший перед ней, казался высеченным из камня. Одного его взгляда было достаточно, чтобы сбить ее с толку.

— Каким именно ты представляешь себе финал, Уайатт?

— Легким. Я восстановлю защиту. — Она воздержалась от упоминания о том, что вытащила его скелет из могилы, обойдя стороной ужасную правду о своих способностях. Она чувствовала себя не лучше зверя, манипулирующего чем-то мертвым в своих целях. Стараясь, чтобы ее голос не дрогнул, она сказала:

— Я смогу это сделать.

— Я знаю, что сможешь. Всегда могла. — Он пожал плечами. — И что потом?

— Что ты имеешь ввиду?

— Защита ослабнет. Со всем живым всегда так. — Он подошел ближе, слегка кренясь. — Ты будешь здесь всю оставшуюся жизнь? День за днем? Присматривать за подопечными, пока не состаришься, не согнешься и не окажешься на пороге смерти?

Она сглотнула, ее нервы были на пределе. Ей не понравилось, как он смотрел на нее, его широко раскрытые глаза были полны решимости.

— Я лишь пытаюсь пережить эту ночь, Питер. Я не заглядываю так далеко вперед.

— Почему нет? Помечтай со мной минутку… ты же любишь это делать. — Он навис над ней, согнув плечи, словно притягивая к себе. — А что, если у тебя будут дети?

— ети? — испуганно пролепетала она. — Нам по восемнадцать.

Она сказала «нам», не «мне». Ее охватило чувство унижения, мокрое и холодное. Он не обратил внимания на то, как она запнулась от собственных слов, как покраснели ее щеки.

— Нам не всегда будет столько, — тихо сказал он. — Что, если они не смогут делать то, что делаешь ты? Что тогда? Ты научишь их проливать кровь во имя леса? Ты покажешь им, как разделать меня на куски и стереть мои кости в порошок?

— Что? — ужас пронзил ее насквозь. — Нет. Никогда.

Он поджал губы. Его глаза были голубыми, как тающий снег, и такими знакомыми ей, как ничто другое.

— Я не сделаю этого, Уайатт. Я не стану привязывать тебя к этому месту только для того, чтобы удержать. А это то, что нужно, чтобы удержать тьму в лесу. Это место поглотит тебя больше, чем уже поглотило.

У нее вырвался судорожный вздох, похожий на всхлип.

— Никто из нас не будет привязан к этому месту. Сегодня вечером мы отправим зверя обратно в небо.

— Верно. Мы сделаем это. — Он протянул руку и провел пальцем по круглой поверхности кулона. — Когда наступит полное затмение, ты разобьешь его, прежде чем в часовню попадет что-нибудь еще.

В дверь снова постучали, и появился Джеймс, выглядевший подавленным. Взгляд его темных глаз слишком надолго задержался на ожерелье.

— Почти пора.

Они втроем направились обратно в неф, где в заросшем плющом потолочном окне сияла круглая красная луна. Небо было странно темным, часовня окрасилась в тусклый розовый цвет. В последний раз, находясь здесь, они все лежали голова к голове в роще, наблюдая, как луна скрывается в тени земли.

Уайатт помнила ту ночь так, словно это было вчера. Воспоминание о поцелуе Питера все еще крутилось у нее в голове, и поддавшись импульсу, она под покровом темноты взяла его за руку. Она была в ужасе от мысли, что ее отвергнут, у нее кружилась голова от ощущения, что Джеймс следит за каждым ее движением. Но Питер только крепче прижал ее к себе, удерживая их вместе в бездонной тьме. Она лежала совершенно неподвижно, едва осмеливаясь дышать. Сердце в груди билось, как птичка.

Джеймс был первым из них, кто услышал приближение гильдии. Он выпрямился, осматривая деревья.

— Кто-то идет.

Они бросились за ним и обнаружили, что он смотрит в землю. Белые ночные флоксы высунули свои головки из грязи, их розовые лепестки были такими красивыми в лунном свете.

— Черт, — выдохнул он. Где-то в лесу кто-то выкрикивал их имена. Свет фонарика прорезал темноту, пробиваясь сквозь деревья. На мгновение на лице Джеймса отразился страх. — Питер, он у тебя?

Питер просто смотрел вдаль, на лес. Как он делал всегда, прислушиваясь к тихому дыханию леса. Оказавшись в поле его зрения, Джеймс схватил его за плечи и сильно встряхнул.

— Питер! Посмотри на меня. Нож. Ты принес его?

— Да, — его ответ был лаконичным. Осторожным. Он не смотрел на Уайатт. — Он у меня в ботинке.

— Ты полный придурок. — Джеймс сильно толкнул его в грудь. Питер подался вперед, и каблук его ботинка вырвал цветы с корнем. — Они выпотрошат тебя, если найдут его при тебе. Что ты собирался с ними сделать, а?

— Ничего.

— Ничего, — передразнил Джеймс, пихая его во второй раз. Питер врезался спиной в широкий ствол вяза. — Тебе просто нравится думать об этом? Ты просто хочешь притвориться, что всемогущий?

Без предупреждения кулак Питера взметнулся в воздух, ударив Джеймса по носу. Тот отшатнулся, кровь хлынула из его лица, брызгая красным. Уайатт втиснулась между ними, делая все возможное, чтобы помешать Питеру нанести второй удар. К тому времени там уже было множество фонариков, свет пронизывал ряды деревьев, и вся роща была покрыта серебром.

Вытирая кровь с подбородка, Джеймс пнул землю к флоксам. Он повернулся к ней, в его глазах сверкала ярость.

— Убирайся отсюда, Уайатт. Не показывайся им на глаза.

Теперь они были одни. Вшитые в полуразрушенную часовню нитями плюща и пуговицами из костей. За ними никто не шел. Больше не было секретов. И не было времени. Кровавая луна была в зените, красная и тусклая. Ее тетя как-то назвала это время самой буйной луной. Она не сомневалась, что это правда.

Джеймс, стоявший рядом с ней, встряхнул ингалятор. В тишине тот глухо звякнул.

— Думаю, он кончился.

— Что? — она удивленно взглянула на него. — Закончился? Уже?

— Оказывается, нет точной дозы для моего состояния. Однако, твоя кузина — довольно умная ведьма. Не говори ей, что я так сказал.

У нее больно сжалось сердце.

— И что? Это все? Мы должны просто отпустить тебя?

Джеймс одарил ее кривой улыбкой.

— Обычно именно так поступают с мертвецами.

— В этом нет ничего обычного, и ты это знаешь. Мы должны что-то предпринять.

— Мы что-то и предпринимаем, — напомнил ей Питер, и она поняла, что он имеет в виду ожерелье.

— Не только это. Что-то еще.

— Что например?

— Я не знаю! — Ее крик разнесся в темноте. — Что угодно!

Питер потер затылок, выглядя более усталым, чем она когда-либо видела.

— Нет смысла бороться. Решение уже принято. Джеймс уходит.

Джеймс, прислонившийся к ближайшей скамье, не стал этого отрицать.

— Джейми, ты не можешь. — Она почувствовала себя так, словно ее ударили под дых. — Там небезопасно.

— Здесь тоже, — сказал он. — По крайней мере, пока я с тобой. Я не горю желанием оказаться по ту сторону защиты, когда случится худшее.

Уайатт не могла представить себе ничего хуже, чем то, что его не будет с ними, чтобы вместе встретить неизбежный конец. Она уже собиралась сказать это, когда он заговорил снова.

— Знаешь, я узнаю это ожерелье.

Она прерывисто вздохнула.

— Правда?

— Конечно. Мой отец был зациклен на нем долгие годы. Он знал, что у твоего отца на чердаке какие-то секреты, и чуть с ума не сошел, пытаясь понять, что бы это могло быть. Временами он только об этом и говорил.

— Так, значит, ты знаешь, что оно делает?

Взгляд его глаз встретился со взглядом Питера поверх ее головы, и что-то бессловесное промелькнуло между ними.

— Да, — сказал он наконец, смирившись. — Я знаю, что оно делает.

— Ты не обязан этого делать, — поспешила сказать она. — Тебе не обязательно уходить. Маккензи может сделать больше. Она знает, как это делается.

— Маккензи здесь нет.

За лесом раздался вой. Это был долгий и низкий крик того, кто охотился. В горле у нее пересохло. Ее тело ощущалось песочные часы. Время все уходило и уходило.

— Мы только вернули тебя, — прошептала Уайатт. — Ты не можешь уйти. Питер, скажи ему.

Но Питер молча стоял рядом с ней, глядя на луну невидящим взглядом. Его рубашка прилипла к боку, кровь алыми пятнами проступила на хлопке.

— Он знает, что я прав, — сказал Джеймс, убирая ингалятор в карман. — И он позволит мне уйти, потому что не хочет, чтобы я оставалась с тобой наедине, когда придет время.

— Ты что, — огрызнулась она, — его переводчик?

Джеймс подавил смешок и притянул ее к себе, заключив в крепкие медвежьи объятия. Она попыталась оттолкнуть его, но он крепко держал ее, поцеловав в макушку.

— Я люблю тебя, Уайатт Уэстлок. Ты это знаешь?

Она высвободилась из его объятий, по ее лицу текли слезы. У ее ног бледно-красные маточные почки пробивались сквозь щели в прогнувшейся древесине. Они медленно раскрывались, превращаясь в кровоточащие сердечки. Ей хотелось сорвать их, одно за другим. Спрятаться, чтобы никто не мог увидеть. Она так долго старалась ничего из себя не выплескивать, а теперь просто трещала по швам.

Все было открыто, каждая частичка ее сердца была обнажена. Это было слишком. Все было чересчур.

— Скажи «я люблю тебя, Джейми», скажи это, — попросил он.

— Нет.

Тень улыбки промелькнула на его губах.

— Ты пожалеешь об этом.

По всей длине двери, украшенной скелетами, адские цветы распустились в белые головки, похожие на бумагу. Полуночные цветы, черные тычинки которых придавали им сходство с пустыми черепами. В полумраке глаза Джеймса казались слишком черными. Он уже увядал, зверь постепенно отнимал его у них. Он хрустнул костяшками пальцев, и кости с громкими щелчками выровнялись.

— Что ж, это будет весело.

— Мятеж, — сухо заметил Питер.

Улыбка Джеймса стала ослепительной.

— А разве мы не собираемся попрощаться?

— Мы уже это делали однажды, — сказал Питер, зажимая рану в боку. — Когда я хоронил тебя, помнишь?

Джеймс цокнул языком.

— Обидчивый, как всегда.

Он преодолел оставшиеся между ними ступеньки, и схватил Питера за шею так, что они столкнулись лбами. С трудом выдохнув, тот закрыл глаза. Они простояли так секунду-две — и ни один из них не произнес ни слова. Где-то в лесу что-то издало трель, высокую и чистую.

Наконец Джеймс сказал:

— Я думаю, у тебя идет кровь.

— Немного.

Они оторвались друг от друга, булавочные уколы в боку Питера превратились в кровавую рану.

Джеймс посмотрел на них обоих.

— Летом на озере Комо было бы спокойнее.

Питер и Уайатт стояли рядом и смотрели, как он уходит — сквозь заросли морозника, в заросли лысых деревьев. Прочь от убежища, где они сражались, росли и играли.

Когда он ушел, и ночь стала тихой, Уайатт повернулась к Питеру.

— Что теперь?

— Мне нужно присесть, — признался он. — Пока я не потерял сознание.

— О Боже. Прости. — Она прижалась к нему, помогая добраться до основания алтаря. Он соскользнул вниз, увлекая ее за собой, и они оба ударились о землю чуть сильнее, чем следовало. Со стоном Питер вытянул ноги. Он был призрачно-бледным, рана в боку обильно кровоточила.

— Мне показалось, ты говорил, что умеешь накладывать швы, — сказала Уайатт.

— Я не говорил, что у меня это хорошо получается. Как ты думаешь, кто накладывал тебе? — Он не стал дожидаться ответа. Вместо этого наклонился и поцеловал ее, медленно и нежно.

— Ты знаешь, что делать, — сказал он, когда они оторвались друг от друга.

— Прямо сейчас?

— Мы больше не можем откладывать, — сказал он. — Это несправедливо по отношению к Джейми. Ты пришла сюда, чтобы проводить в последний путь, а не позволить зверю разорвать его на части.

Снаружи, в лесу, что-то тяжелое с треском ломилось сквозь деревья. Титан, выползающий из глубин Тартара.

— Сейчас, Уайатт, — сказал Питер раздраженно.

Она потянулась к кулону и натянула цепочку достаточно сильно, чтобы расстегнуть застежку. Цепочка серебристой спиралью легла ей на ладонь. Ощупывая ее пальцами, она провела по краю, пока не наткнулась на петельку, скрытую в серебряной оправе.

— Даже не думаю, что мне нужно его разбивать, — пробормотала она. — Тут есть маленькая петелька, выглядит почти как медальон.

Уайатт, посмотрев на кулон, нахмурилась, и повертела его в руках, пока что-то не щелкнуло. Ей показалось, что она услышала, как Питер вздохнул, когда петелька ослабла, и кулон открылся в форме двух полумесяцев. Из него потекла кровь, черная и влажная, стекая ей на ладонь.

— Отвратительно.

— Кровь зверя, — объяснил Питер, когда она протянула ему руку. — Добывается из мертвых деревьев в роще. Это древний алхимический ритуал. Под воздействием воздуха составные ингредиенты в конечном итоге разделяются, что лишает зверя связи с этой стороной неба. Обе части будут втянуты обратно в бездну.

— Но в этом нет никакого смысла, — сказала Уайатт, продолжая разглядывать кулон. — Джейми умер всего пять лет назад. Зверь живет здесь уже много веков.

— Это правда, — медленно сказал Питер.

У нее закружилась голова.

— Кроме того, Прайс сказал, что зверь питался душой Джейми. Это паразитические отношения, а не дружеские.

— Да.

Воздух в святилище был спертый и неподвижный. По ее коже пробежал жуткий холод.

— Ты сказал, что в медальоне была какая-то смесь. Кровь зверя и что еще?

— Уайатт…

— Что ещё?

— Порошок из костей, — тихо ответил Питер.

Из ее легких вышел весь воздух. Медальон выскользнул у нее из рук и со звоном упал на пол между ними.

— Зверь никогда не был привязан к Джеймсу. Он был привязан к тебе.

Она посмотрела на Питера и увидела, что он смотрит на нее, его глаза были бледными и холодными, как лед. Из его носа потекла тонкая струйка крови. Черная, как деготь. Скользкая, как живица.

— Нет.

Его губы сложились в подобие улыбки.

— Я люблю тебя.

— Нет. — Ее голос был тверд, как камень. — Этого не случится.

— Уайатт, — сказал он, как всегда, спокойно, — ты меня слышишь?

— Я слышу тебя, ты лжец. Я слышала тебя, и я ненавижу тебя.

Улыбка тронула его губы.

— Ты же это не всерьез.

— Ты меня обманул.

Его глаза были ярко-розовыми.

— Ты бы не пошла на это, если бы этого я этого не сделал.

— Вот почему он ушел, — выдохнула она. — Джеймс, он… Боже, он знал? Он знал и ушел в лес, чтобы позволить мне убить тебя?

— Мы не сошлись во мнениях, — сказал Питер, хотя слова выходили запыхавшимися. Ему не хватало воздуха. Он умирал у нее на глазах. И это была ее вина. Как будто она произнесла это вслух, Питер сказал: — Я сам это выбрал, Уайатт.

— Черта с два, ты это сделал, — воскликнула она. — Скажи, как мне это остановить.

— Ты не сможешь. Уже все сделано.

— Я не хочу, чтобы это было так. Я сказала тебе, чего хочу. Я хочу остаться здесь, с тобой. Хочу всего, о чем мы говорили. — Слова лились из нее нескончаемым потоком. Она не могла их остановить. — Мы можем ссориться. Можем ненавидеть друг друга. Мы можем ухаживать за этим местом, пока не состаримся и не согнемся. Мне все равно. Мне все равно, что мы будем делать. Просто останься здесь, со мной.

Он покачал головой.

— Я уже говорил тебе… я достаточно долго обманывал смерть. Я никогда не был предназначен для такой жизни.

Ей хотелось ударить его. Хотелось закричать. Хотелось, чтобы земля разверзлась. Она вскочила на ноги, ища, дикая и обезумевшая. Им ничем нельзя было помочь. Не было ничего, кроме темноты, первые лучи рассвета просачивались в витражное окно верхнего этажа.

Ей пришло в голову, что Джеймс где-то поблизости — возможно, все еще в пределах слышимости. Джеймс Кэмпбелл, их интриган и планировщик. Он понимал работу гильдии гораздо лучше, чем она. Он должен знать, что делать.

— Джеймс, — позвала она, и ее голос сорвался на крик. — Джеймс Гэвин Кэмпбелл!

— Это бесполезно, — сказал Питер. — Он ушел.

— Нет. — Она снова опустилась на колени, рухнула перед ним, обхватив его лицо руками. — Ты все испортил. Все.

Его глаза затрепетали и закрылись. Она почувствовала, как у него перехватило дыхание, и дотронулась до его груди, ощущая, как замедляется биение его сердца под рубашкой.

— Это всегда шло к концу, — сказал он ей.

— Не так, — выдавила она из себя. — Ты должен был отправиться домой.

— Все в порядке. — Он прижался губами к ее векам, сначала к одному, потом ко второму. Его поцелуи были мокрыми от ее слез. — Уайатт, все в порядке. Я уже дома.

Она хотела сказать что-нибудь едкое, но тут у него вырвался стон, и он привалился спиной к каменной ограде. Алтарь, на котором он умирал, снова и снова, от рук ее семьи. Из его правого уха красной рекой потекла кровь. Уайатт вытерла ее большим пальцем, слезы неудержимо катились у нее по щекам.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, не оставляй меня одну.

— Небеса закроются. Ты будешь в безопасности.

— Мне плевать на небеса! — Это вырвалось у нее почти криком. Камни задрожали под ними, земля содрогнулась от ее горя. — Ты не можешь оставить меня здесь без себя.

— Все в порядке. — Его глаза затуманились, их цвет потускнел. — Цветочек, с тобой все будет в порядке.

Послышался странный стук, словно игральные кости катились по дереву. Звук шагов заставил ее повернуться лицом к двери. В проеме стояли двое членов гильдии в плащах, уставившись на груду увитых плющом костей. Сначала она подумала, что ее защита не сработала. Она подумала, что ожившие помощники в оранжерее наконец-то пришли за ними, вернувшись к жизни, когда зверь вырвался из рук Джеймса.

Но обереги были предназначены только для того, чтобы сдерживать тьму, а не смертных людей. Еще раз взглянув на вновь прибывших, она поняла, что они были очень даже живы. Она узнала некоторых из них — таких же, как ее отец, суровых и неулыбчивых. Они смотрели на нее исподлобья, наблюдая, как Питер умирает под ней.

— Что? Что происходит? — потребовала ответа Уайатт.

— Кэмпбелл послал нас сюда, чтобы мы подождали, — сказал более высокий из членов гильдии. — Нам были даны четкие указания. Держаться подальше от посторонних глаз и дать парню довести свой план до конца.

Он со смехом сказал:

— Кажется, финал уже близок.

32. Уайатт

— Кэмпбелл? — Уайатт, пошатываясь, поднялась на ноги, ничего не понимая. Пол под ней провалился, когда сквозь камень пробились толстые листья растения Марь белая. — Джеймса здесь нет.

Член гильдии посмотрел на нее с недоумением на лице.

— Джеймс Кэмпбелл умер пять лет назад, — сказал он так, словно она была в полном неведении. — Мы здесь по приказу его отца.

Появилась еще одна фигура — Джозеф Кэмпбелл, высокий и внушительный, в костюме-тройке. Человек, который привел все это в движение еще в Салеме, когда впервые вручил ей документы на Уиллоу-Хит. Теперь он изучал Уайатт темным, оценивающим взглядом, который делал его удивительно похожим на сына.

— Ты отлично сыграла свою роль, — сказал он. — Я в восторге.

— Помогите ему, — выдохнула она. — Пожалуйста.

Но Джозеф не шелохнулся.

— Мальчику уже не помочь. Он обречен на смерть с того дня, как его отец вонзил топор ему в живот.

— Нет, — она покачала головой. — Я с этим не согласна.

Выражение лица Джозефа стало задумчивым, когда он искоса взглянул на нее.

— В руках Уэстлоков миссия гильдии всегда была пассивной. Твой отец, как и его предки, стремился обуздать лес. Они считали себя стражами врат, защищающими мир смертных от любых древних ужасов, которые могли выползти из чащи леса.

Протянув руку, он сорвал с дверного проема асфодель. Белый, как бумага, цветок завертелся у него в пальцах.

— Я никогда не сидел сложа руки. Я предпочитаю действовать по плану. Было время, в самом начале, когда я думал, что, возможно, однажды вы с Джеймсом поженитесь. Это казалось разумной партией. О Питере будут заботиться, тобой будут управлять, а Уиллоу-Хит перейдет к Кэмпбеллам. В наших руках огромные силы ада не будут в наморднике. Их можно будет обуздать. Обуздать, как жеребца, и использовать как животное для боев.

Уайатт едва слышала его. Все, что она могла чувствовать, — это замедляющийся стук сердца Питера у себя в груди. Все, что она могла слышать, — это ужасный вой у себя в ушах. Опавшие лепестки раздавились под носком ботинка Джозефа, когда он подошел ближе, разглядывая ее так, словно она была чем-то диким и клыкастым, готовым к нападению.

— Представь себе, дар бессмертия в руках того, кто знает, как им пользоваться. Мужчины, а не мальчика. Только, как я обнаружил, даром Питера не так-то легко поделиться.

Уайатт обрела дар речи.

— Обнаружил? Ты отравил собственного сына!

— Цель оправдывает средства, — сказал Джозеф, отмахнувшись от упоминания о своем единственном ребенке, будто тот был не более чем икотой. — Это сказал Никколо Макиавелли. Видишь ли, все дело в логических выводах. Хорошо это или плохо, зависит от результата. И посмотри на выигрыш… какое прекрасное решение многовековой дилеммы. Отец Уайатт думал, что, изгнав чудовище, он освободит свою дочь. Вместо этого он всего лишь передал бразды правления в мои руки.

— Ты не прикоснешься к ней, — прорычал Питер, безуспешно пытаясь подняться на ноги. На его губах заструилась кровь цвета темного вина, когда он рухнул на колени, только хватка Уайатт на его плечах удержала его на ногах. — Я убью тебя.

— Пустые угрозы, — Джозеф фыркнул. — Ты не помнишь, но мне было десять лет, когда я впервые увидел, как они убивают тебя. Это большая честь — быть приглашенным в часовню перед официальным посвящением. Отец думал, мне будет полезно увидеть, как творится история. Вместо удивления я испытывал только отвращение. Вся эта власть, и никто, кроме тебя, не мог ею воспользоваться.

Он повернулся к Уайатт, изучая ее со странным пылом в глазах.

— Теперь ты, — выдохнул Джозеф, и в его голосе прозвучало удивление. — Уайатт Уэстлок. Боже милостивый, кто бы мог подумать? Мы были посвящены в подробности твоего предыдущего представления. Мы стояли в роще и смотрели, как ты вытаскиваешь кости Питера из земли. Ты наложила обереги, не пролив ни капли крови. Никаких настоек, никаких порошков, никаких видимых ран. Только сила, чистая и необузданная. Этот мир веками не видел такой магии, как у тебя. Представь, что я мог бы сделать с девушкой, которая способна сотрясать землю под ногами. Я мог бы разрушать города. Я мог бы развязывать войны.

— Ты не прикоснешься к ней, — снова выплюнул Питер, но звук получился прерывистым. Он издал один булькающий вздох. Уайатт в отчаянии потянулась к нему, но чьи-то руки обхватили ее за талию. Ее оторвало от земли, ноги взметнулись к небу, из горла вырвался дикий крик.

— Заберите ее, — приказал Джозеф. — Сожгите это место дотла.

— А с ним что делать? — раздался голос откуда-то позади нее.

— Оставьте его, — ответил Джозеф. — Он уже мертв.

— Нет. — Слово вырвалось у нее криком. Она посмотрела Питеру в глаза, они были широко раскрытыми и испуганными. Он пытался подняться и падал, снова и снова, хватаясь руками за скамьи в поисках опоры, его колени раз за разом ломались о деревянный паркет. Уайатт сопротивлялась в равной мере, рычала и царапалась, как бездомная кошка, и не раз пускала себе кровь. Над головой первые лучи рассвета проникали в широкую галерею с витражной фреской в виде пеликана. Свет преломлялся на полу всполохами красного, желтого и голубого.

— Отпустите меня! — закричала она. — Отпустите!

— Свяжите ей руки, — крикнул Джозеф куда-то за пределы видимости. — Не позволяйте ей прибегнуть к магии.

Уайатт взбрыкнула ногами, размахивая ими в дикой ярости. Удовлетворение вспыхнуло у нее в груди, когда ее каблук попал в цель. Она упала, а ее похититель со стоном опустился на колени. На мгновение освободившись, девушка сильно ударилась о землю, выбив весь воздух из легких. А потом поползла обратно по ступенькам, двигаясь на четвереньках, как животное.

— Питер, — всхлипнула она, поднимаясь на ноги. — Питер!

— Хватайте ее, черт возьми! — крик Джозефа потонул в усиливающемся ветре. Деревья на залитом солнцем горизонте пришли в неистовство. — Кто-нибудь, немедленно схватите ее!

— Питер, — снова позвала она, вваливаясь в открытую дверь.

Питер неподвижно лежал на полу, безжизненно завалившись на бок. Его глаза были открыты — два невидящих голубых озера. Одна рука была вытянута, пальцы сжаты, будто он тянулся к ней.

Ее сердце замерло на несколько ударов, а затем забилось снова. Быстро, быстро, быстро. Оно пульсировало в ней с невероятной быстротой, ее платье потемнело от грязи, руки были скользкими от крови. Она была зеркальным отражением стража смерти, горе превратилось в нечто деформированное и пронизывающее ее кости.

Она набрала в легкие побольше воздуха. Рассвет был прохладным, свежим и ясным.

Она закричала.

Это был крик, от которого раскололись небеса. Она все сильнее и сильнее выдавливала его из себя, пока не почувствовала, как ткань ее сознания разрывается от этого звука. Мир соскользнул со своей оси, раскалываясь, дерево прогибалось у нее под ногами.

Над головой взорвалось стекло, осыпав ее розовым калейдоскопом. Осколки оцарапали ей кожу и порезали волосы, рассыпавшись по полу мелким дождем. Она кричала и кричала, пока в легких не осталось ничего, кроме пыли, а потом кричала даже после этого. Ее голос стал жалким и каким-то другим, вырывающимся из глубокого и темного колодца. Часовня вокруг нее погрузилась в туман, бесформенный и серый, будто она вышла из ткани времени.

А потом, всхлипнув, она затихла. Вся ярость выплеснулась из нее на одном дыхании, оставив ее опустошенной и задыхающейся. Часовня снова обрела четкость. Она обнаружила, что стоит в море мерцающего стекла, сквозь трещины которого проникает дневной свет. Единственным звуком было ее дыхание, прерывистое в тишине. Отдаленная трель жаворонка.

С дрожащими коленями, Уайатт осматривала часовню в поисках медленного расцвета своей силы. Она прислушивалась к сердитому треску деревьев, грохоту приближающейся бури. Урагана. Грозы. Концу гребаного мира.

Вместо этого воцарилась тишина.

Ветер стих. Листья затрепетали и замерли.

Ничто не двигалось. Ничто не дышало. Мир вокруг нее застыл, эхо ее крика поглотил внезапный вакуум. Она услышала топот башмаков по камню, почувствовала шелест плащей, когда члены гильдии подобрались ближе. Пригнувшись, она приготовилась к тому, что должно было произойти.

Но ничего не случилось.

Их шаги затихли, они остановились, когда — в глубине маленькой деревянной часовни — Питер сел.

33. Джеймс

Джеймсу Кэмпбеллу было семь лет, когда отец впервые познакомил его с Питером и Уайатт. Он запомнил тот день в ярких красках. Диван в гостиной был оранжевым. Старая деревянная мебель — вишневого цвета. Небо за широким трехстворчатым окном было голубым.

Джеймс Кэмпбелл был хорошо воспитанным мальчиком с хорошими манерами. Он знал, что от него ожидают хорошего поведения. Он поставил свою обувь на коврике у двери. Говорил «да, пожалуйста» и «нет, спасибо». Он сел туда, куда ему предложили сесть, и ждал, не ерзая, разглядывая невзрачного на вид мальчика, который сидел, уткнувшись в спинку кресла напротив него. Рядом стояла женщина с напряженным и неулыбчивым лицом, из-за ее ног выглядывала девочка с совиными глазами.

Здесь цветов было уже больше: у мальчика были белые волосы и голубые глаза. Девочка была вся красная. Красное лицо. Красные волосы. Отвратительное красное платье.

Он не помнил дальнейшего разговора, но запомнил вот что: женщина вывела девочку из комнаты. Мужчины перешептывались в коридоре. Маленький беловолосый мальчик, маленький и угрюмый, его босые ноги были в грязи.

В конце концов, Джеймс получил задание.

— Ты останешься здесь на лето, — сказал его отец. — Ты должен ходить туда, куда ходит Питер. Делать то, что делает Питер. Если он попадет в какую-нибудь неприятность, ты немедленно скажешь мне. Понял?

Но Джеймс ничего не понимал. Он хотел отдыхать. Хотел купаться в море и есть мороженое до боли в животе. Ему не нравилось здесь, в этом странном доме с бесконечными лугами и крошечным покрытым пылью телевизором. Его друзья играют в футбол и большой теннис, а он сидит здесь и скучает до слез.

Но быть хорошо воспитанным мальчиком означало быть послушным. И он согласился.

После этого они все трое росли вместе. Это было невозможно не заметить. Они росли почти так же, как деревья — сначала рядом друг с другом, а затем сплелись все вместе, их ветви переплелись. Он узнал о таком природном явлении в седьмом классе. Иноскуляция — когда стволы нескольких деревьев росли так близко друг к другу, что срастались в одно целое. Это были они, подумал он, слушая лекцию вполуха.

Он, Питер и Уайатт, их корни были так запутанно переплетены, что никто из них не мог сказать, где заканчивается один и начинается другой.

Месяцы, проведенные в Англии, были долгими и скучными, полными нудных лекций и бесконечных семейных торжеств. Отточенный акцент, вилки для салата и улыбки, пока щеки не заболят. В те дни у него появилась склонность к мелким кражам. Каждый раз, когда родители тащили его в очередной громадный дом в слишком пустынной местности, он старался найти что-нибудь, что напоминало бы ему о Уиллоу-Хит.

Зажигалка для Питера, который был очарован огнем. Тюбик губной помады для Уайатт, которая никогда не обходилась без нее. Было что-то особенное волнующее в том, чтобы сделать что-то такое простое, как например положить в карман авторучку, когда он знал, что это ему запрещено. Брать то, что хотелось, вместо того, чтобы ждать, когда ему это дадут. Он ходил из дома в дом, хорошо воспитанный, с приятной речью и совершенно послушный, рассовывая по карманам свои сувениры и считая дни до июня.

Лето было для того, чтобы мечтать. Чтобы валяться у ручья и носиться по лугам, драться, играть и расти друг с другом. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что скрывать информацию о Питере и Уайатт доставляет ему такое же удовольствие, как и воровать безделушки из домов.

Это было так волнующе — хранить тайну, скрывая их обоих. Он наблюдал, как они постепенно сближаются, и не проронил ни слова своему отцу. Он заснул, свернувшись калачиком под балдахином Уайатт, и ни единой душе не сказал, что Питер тоже был там, обнимал ее в темноте. Он стоял на страже на полуразрушенном чердаке амбара, пока Питер отрывал голубой пуговичный глаз от любимого медведя Уайатт, и чувствовал, как у него в животе что-то екает от восторга.

Дома от него требовали совершенства. Качества оценок. Спортивного мастерства на уровне. Идеального узла на галстуке. Он постепенно разрушал это все, нанося удары отцу, где только мог. Превращая задержания в отстранения от занятий, отстранения от занятий в исключения. Все это время он копил украденные моменты и свои сокровища, как жадный дракон. Он ничего не говорил отцу.

Ему следовало бы догадаться, что Джозеф Кэмпбелл поймет это.

Джеймс с тревогой вспоминал свой последний день. Накануне Уайатт брыкалась и кричала, ее запихнули в семейную машину вместе с кошкой и отвезли в квартиру ее тети в штате Массачусетс. Питер, охваченный обычной для него молчаливой яростью, потребовал немедленного возмездия с помощью зажженной спички. В течение нескольких часов старый амбар был уничтожен, небо покрылось сажей.

Джеймсу потребовался почти час, чтобы отговорить Питера от этого шага. Он заверил его, что они пойдут за ней. Конечно, они пойдут. Они были неразлучны. И более того, они принадлежали ему.

А ему не нравилось, когда кто-то забирал его вещи.

Он только что вернулся в летний коттедж из главного дома, собираясь упаковать свои вещи, когда его случайно встретил отец.

— Вот и ты, — прогудел Джозеф, вталкивая его в кухоньку с низкими потолочными балками, как только он нырнул внутрь. — Я тебя повсюду искал.

— Я был с Питером.

Улыбка его отца была необычно холодной. Оглядываясь назад, он должен был увидеть в ней опасность.

— Посиди со мной немного, — сказал он. — За все лето мы ни разу по-настоящему не поговорили.

Стол был накрыт широким ассортиментом блюд, которые готовила прислуга дома, когда были праздники. Или когда его мать заставала отца с любовницей. Но в тот день праздника не было. Была только невыносимая летняя жара, небо за окном все еще было затянуто дымом. Его мать вернулась домой, в Англию, и сама принимала гостей.

Джеймс, заподозрив что-то, задержался в дверях.

— С чего вдруг?

— Я подумал, мы могли бы поесть, — сказал отец, усаживая его на стул во главе стола. — Я беспокоюсь о тебе. Какой бы отец не переживал? На тебя напали.

— Питер едва ли напал на меня.

Он выплевывал слова, острые, как бритва, даже зная, как это выглядит со стороны. Ему вправили нос, но он все еще был слишком чувствителен к прикосновениям. Левый глаз заплыл и не открывался. И все же он знал, не стоит перечить отцу. Усевшись на стул, он взял вилку и подцепил красную каплю клюквенного соуса, но не стал пробовать ни капли.

Сидя во главе маленького стола в коттедже, его отец расстегнул пуговицу на пиджаке. Не говоря ни слова, он потянулся за блестящим бокалом красного вина и поставил его перед тарелкой Джеймса. Джеймс прекратил атаку на еду из четырех блюд.

— Мне нельзя, — сказал он, потому что был хорошим мальчиком и знал, чего от него ждут.

— Тебе нельзя, — согласился его отец. — Но это не значит, что ты не можешь.

Джеймс молча уставился на отца, на его вилке застрял кусочек йоркширского пудинга. Улыбка отца стала шире.

— Я что-то не так понял? Это кодекс, по которому, как уверяет меня твой школьный директор, вы живете?

Джеймс снова промолчал. Между ними стоял бокал, полный вина, красного и темного, как кровь.

— Думаешь, я тебя не вижу, — сказал отец, откидываясь на спинку стула. — Думаешь, я не знаю, что в твоем багаже полно краденых вещей, или что вы с Питером каждую ночь после наступления темноты пробираетесь в комнату Уайатт Уэстлок. Думаешь, я не знаю всех твоих секретов. Но я вижу тебя, Джеймс. Я вижу все.

Ему хотелось наброситься на него, закричать, уйти в ярости, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы сделать что-либо, кроме как продолжать сидеть, сжимая вилку так, что побелели костяшки пальцев, в яростном молчании.

— Пей, — приказал отец и поднял свой бокал в тосте. — Твоя мать воспитала тебя в лучших манерах, чем эти.

Джеймс сделал, как ему было велено, мечтая оказаться где угодно, только не здесь, под пристальным взглядом отца. Вино обожгло, когда он выпил его. От него в желудке образовалась дыра, а в голове — волдыри. Он уронил вилку и откинулся на спинку стула с влажным, бессловесным бульканьем.

— Что это? — с трудом выдохнул он. — Что там было?

— Цикута, — сказал отец, будто это был гарнир. Он взглянул на часы. — Я бы сказал, что у тебя есть в лучшем случае девяносто минут.

Джеймс, пошатываясь, поднялся на ноги, и скатерть полетела вместе с ним. Он не осознавал, что сжимает ее в кулаках. Несколько тарелок упали на пол, фарфор разбился вдребезги. Его отец даже не вздрогнул. Только скрестил руки на животе и улыбался, наблюдая, как его единственный сын хватается за горло.

— Ты знаешь, как убить Питера? — спросил он.

Джеймс ничего не ответил, вслепую ища противоядие, и мир превратился в водоворот Млечного Пути, когда все перед глазами потемнело по краям и вытянулось как в туннеле.

— Думаю, ты знаешь, — сказал отец. — Думаю, он точно объяснил тебе, как это сделать. И это не может быть кто-то из нас, не так ли? Потому что мы не заботимся о нем. Не так, как ты. Ты и это мерзкое рыжее отродье.

С этими словами отец поднялся со стула. Отложив салфетку, он в последний раз взглянул на сына.

— Убей Питера, — сказал он, — и живи вечно. Или умри, и я сам найду способ вернуть Уайатт Уэстлок сюда. Даже если для этого мне придется убить ее отца.

А потом он ушёл.

И Джеймс больше никогда его не видел.

Теперь он смотрел на него. Там, в окружении пяти членов гильдии в капюшонах, стоял его отец — постаревший, поседевший и потолще в талии. Он не заметил Джеймса, который ждал в тени. Он не знал, что его сын скрывается где-то поблизости, собранный по кусочкам из остатков ада, зверем, бьющимся о его кости.

С того места, где Джеймс стоял, он мог разглядеть нетерпение, отразившееся на лице отца. Он проклинал себя за недальновидность. Ему не следовало оставлять Питера и Уайатт одних. Он думал, что защищает, удаляясь от них на безопасное расстояние. Он думал, что сможет сдерживать демона достаточно долго, чтобы Уайатт сделала то, что нужно.

Ему следовало предвидеть, что его отец будет на три шага впереди.

Так, как он всегда был впереди.

Он расхаживал вдоль линии деревьев, беспокойный и встревоженный, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Он не знал, что делать — повернуть назад и вмешаться или убежать далеко в противоположном направлении. Он был бомбой замедленного действия, его время истекало. За сварной решеткой из ребер он чувствовал, как медленно раскрывается пробуждающаяся сущность. Что-то коварное, словно колючая проволока, царапнуло когтями по позвоночнику. В животе у него заурчало, тело охватили приступы голода.

Пошарив в кармане, он вытащил ингалятор. В легкие с шумом ворвался пустой воздух. Когда он выбросил ингалятор в темноту леса, из его горла вырвался не совсем его собственный рев.

«Не сейчас», — подумал он, проводя руками по волосам. «Не сейчас, черт возьми».

Сквозь завалы его мыслей прорвался крик. Вой баньши, высокий, чистый и прерывистый. Он пронесся сквозь него, и воздух застрял у него в горле. Лишая дыхания.

Это была Уайатт, ее крик пронзил предрассветное небо.

Мир разверзся у него под ногами, трещина расколола землю на глубокие темные впадины. Он обошел расширяющуюся пропасть, чуть не свалившись в нее, и сильно ударился о дерево. Он не знал, было ли это делом рук Уайатт, или медальон сделал свое дело. То ли мир откликнулся на нечеловеческую высоту ее крика, то ли готовился поглотить его.

Крики становились все громче и громче, деревья склонялись над головой, роща вырывалась с корнем, как взрывающаяся звезда. Джеймс крепко вцепился в ветку и ждал, когда наступит конец… бездонная тьма, бесконечная ночь.

Но ничего не произошло. Все стихло. Стало слишком тихо. Слишком неподвижно. Глубоко внутри него что-то мурлыкало. Что-то старое, пресыщенное и более знакомое, чем это имело право быть. У него потекли слюнки, он спотыкался, разрываясь между вечным голодом и жутким ужасом.

— Она остановила время, — проворковал зверь. — Она либо очень умная ведьма, либо очень легкомысленная. Миры не могут вот так замирать. Они распадутся на части. Кто-то должен пойти и заставить часы идти вновь.

— Убирайся из моей головы, — рявкнул он, схватившись за виски.

— Это то, чего ты хочешь? — вскипел ужасный голос. — Ты хочешь, чтобы я ушел? Хочешь жить полужизнью, как Питер?

Вокруг него царила ужасающая тишина, такая же неправильная, как река, замерзающая летом.

— Я могу показать тебе, как изгнать меня, Джеймс Кэмпбелл, — напевал ему паразит. — Но ты должен поторопиться. Беги обратно к своей ведьме, и я покажу, что тебе нужно сделать, чтобы не потерять из виду звезды.

Его голова была полна шепота, рот полон зубов, и он бросился бежать.

34. Уайатт

Чьи-то руки схватили Уайатт за плечи, но при виде мальчика в часовне они разжались. Или, может быть, она попыталась высвободиться, девушка не знала точно. Тишина земли затягивала ее, как грязь, так что Уайатт двигалась словно во сне. Ноги налились свинцом. Шаг был неровным. Она замедлилась и почти ползла.

Когда Уайатт добралась до того места, где упал Питер, он уже был на ногах. У нее вырвался беззвучный смешок-полурыдание, когда она столкнулась с ним и привстала на цыпочки, пытаясь поймать его взгляд. Безмятежная голубизна его глаз исчезла. Вместо нее была только чернота, глубокая и холодная.

— Питер, — ее волосы были взлохмачены, и медные пряди колебались в воздухе между ними. ‑ Питер, посмотри на меня.

Ее руки нашли его грудь, скользнув по тому месту, где всего несколько минут назад она чувствовала его сердце. Там ничего не было. Только приводящая в ужас тишина.

— Нет, — прошептала она. — Нет.

По проходу покатился камень. Звук шагов приближался, и она поняла, что прямо у нее за спиной стоят члены гильдии, ожидая, когда можно будет вмешаться. Ей было все равно. Она позволила им идти.

— У того, что ты сотворила, есть название, — сказал Джозеф Кэмпбелл, появляясь рядом с ней. — Оно связано со старой и глубоко запретной магией. Должен признаться, я никогда не думал, что ты способна на это.

Эта жуткая тишина поглотила любое эхо, которое мог бы донести его голос. Казалось, что посреди комнаты разверзлась огромная и дьявольская пустота, звук всасывался в нее, как звездный свет в вакуум. Все казалось увеличенным, скручивающимся в слишком резкую фокусировку.

— Баньши сожгли не просто так, — выплюнул член гильдии. — Посмотри, что ты наделала. Это работа дьявола. Теперь ты никогда не увидишь рай.

Услышав отвращение в его голосе, Питер склонил голову набок. Он выглядел как-то не так, его движения были по-звериному быстрыми. В уголках рта появилась жуткая улыбка. Уайатт заметила холодную вспышку ярости в глубине его глаз, и у нее внутри все сжалось. Слишком поздно она поняла, откуда взялся гнев в ее крике.

— Я не это хотела сделать, — выдохнула она.

Солнечный свет пробивался сквозь разбитое окно, рассыпаясь по полу подвижными золотыми призмами. Питер внезапно оказался окутан светом и выглядел именно таким возвышенным святым, каким они его себе представляли. Все, что осталось от него сейчас, — это тело, до краев наполненное яростью девушки, которая любила его.

— Мерзость, — прошептал член гильдии.

Приказ Джозефа Кэмпбелла прозвучал резко, как удар хлыста.

— Не дайте ему уйти.

Ужасная тишина взорвалась, когда все разом зашевелились. Двое членов гильдии протиснулись мимо Уайатт и приблизились к Питеру с церемониальными кинжалами наготове. Инстинктивно Уайатт потянулась глубоко внутрь себя и уцепилась за ниточку. Она нащупала толстую кожу, крепкую, как поводья. Питер сделал ложный шаг, его губы растянулись в сдерживаемом рычании.

Охваченная ужасом, Уайатт отшатнулась. На нее нахлынуло ужасное понимание. Она сделала это. Она подавила волю Питера так же, как вытаскивала его кости из грязи.

Поколебавшись, члены гильдии двинулись вперед. Солнечный свет отразился на кончике кинжала, и Уайатт широко развела руку, реагируя на это движение. Удар, натяжение, рывок. Питер сделал выпад. Под его руками хрустнула кость, и тело рухнуло на пол. За первым последовало второе. Питер двигался, как по команде, и нить между ними натянулась.

Отползая назад, третий член гильдии развернулся и бросился бежать, направляясь к двери. Уайатт сделала всего один шаг, и Питер отреагировал, отрезав путь к отступлению фигуре в плаще. Его рука сомкнулась на горле адепта. Он смотрел на свою жертву пустыми, безжизненными глазами, наблюдая, как та перестает извиваться.

— Питер, берегись!

Его голова дернулась вверх как раз в тот момент, когда четвертый член гильдии вскочил со скамьи и вонзил кинжал ему в основание позвоночника. От удара Питер подался вперед, отбросив тело, которое держал в руках, и повернулся лицом к нападавшему. Рукоять кинжала торчала из его спины, затыкая рану, и кровь растекалась все шире. Если он и чувствовал боль, на его лице это никак не отразилось. Он выглядел суровым, холодным и бессмертным, как бог.

Обезоруженный, член гильдии упал на колени.

— Пожалуйста, — он поднял руки в знаке мольбы. Адепт, молящийся своему святому. — Пожалуйста, помилуй.

В выражении лица Питера, когда он наблюдал за человеком, стоящим на коленях, не было ничего заинтересованного. Ничего злого или мстительного. Было только ужасное безразличие. Он медленно протянул руку и положил окровавленную ладонь на голову стоявшего на коленях человека. У послушника вырвался вздох, в котором в равной степени смешались облегчение и страх.

Хрустнула кость.

Тело упало на землю.

За его спиной последний член гильдии неподвижно смотрел на него.

— Что ты делаешь? — раздался в тишине голос Джозефа Кэмпбелла. — Прикончи его!

Дрожащий член гильдии приготовил нож и медленными, неохотными шагами приблизился к Питеру. Тот наблюдал за его приближением. Ближе. Пульс Уайатт участился, когда член гильдии бросился бежать. Питер выбросил руку вперед. С отвратительным треском голова мужчины ударилась о край скамьи. На виске у него расцвела красная вспышка, и он безжизненно рухнул на пол.

Когда Питер наконец повернулся к Уайатт, в комнате остался только Джозеф Кэмпбелл. Отец Джеймса стоял, обливаясь потом в своем костюме, с лицом цвета прокисшего молока.

— А теперь, Питер, — сказал он тем тоном, который приберегал для них, когда они замышляли что-то нехорошее, — подумай хорошенько. Ты знаешь моего сына. Вы выросли вместе. Помнишь то лето, когда я учил вас троих играть в крикет? Подарки, которые я приносил тебе из года в год? — под его туфлями хрустело стекло, когда Питер продолжал приближаться, расправив плечи и не моргая. Схватив Джозефа за лацканы, Питер без особых усилий поставил его на пятки. Они стояли нос к носу в круге солнечного света, и плющ ниспадал вокруг них изумрудным водопадом.

— Отзови его, — умолял Джозеф дрожащим голосом. — Пожалуйста, отзови его. Ты хорошая девочка, Уайатт. Ты не убийца. Эта жизнь никогда не была предназначена для тебя. Твой отец сказал это о тебе незадолго до своей смерти.

— Мой отец? — повторила Уайатт. За последние несколько минут это был первый звук, отозвавшийся эхом. От него задрожали колонны маленькой часовни, увитые виноградной лозой. В ее груди вспыхнуло новое горе и гнев. — Его тоже ты убил? Как ты убил Джеймса?

Ей не требовалось подтверждения. Она видела, что правда ясно написана на его лице. Ей казалось странным, что они с матерью никогда не слышали ни о каком официальном диагнозе. Странно, что им ни разу не позвонили из больницы. Даже когда они уехали, Уайатт числилась ближайшей родственницей.

Она должна была быть умнее. Должна была понять, что это за трюк. Это была приманка, чтобы вернуть ее в Уиллоу-Хит. Ловушка, предназначенная для того, чтобы привести в движение то, чего нельзя было избежать.

У алтаря Джозеф безрезультатно пытался вцепиться Питеру в запястье.

— Пожалуйста. Я не хочу умирать.

— Питер, — сказала Уайатт. — Посмотри на меня.

Он слишком быстро повернул голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Кровь, словно вода, вытекла из его уха, заливая лицо. В его взгляде не было ничего знакомого. Никакого утешения. Никакого узнавания. Все, что она видела, отражаясь в стекле его взгляда, было отражением ее самой. Пустой источник ее ярости. Медленный упадок ее мужества.

Уайатт вспомнила, как он ходил по курятнику, давая имена всем цыплятам. Как коза ходила за ним по пятам, кусая его за рукава. Как он изощрялся в жестокости, чтобы скрыть тот факт, что все, чего он хотел, — это найти укромное место для жизни. Он никогда не хотел этого для себя — быть убийцей. Он не хотел этого, но она все равно сделала из него убийцу.

Это было несправедливо.

Он стоял необычайно неподвижно, как солдат, ожидающий приказа, раскрашенный всеми цветами восходящего солнца. Где-то за пределами часовни дневной свет разливался по полям, лесу, фермерскому дому. Весь мир просыпался.

— Я люблю тебя, — сказала она ему. Поздно. Слишком поздно. Поднялся ветер, мир наконец-то вздохнул полной грудью. Ее шепот донесся до меня в облаке белоснежных лепестков, оторвавшихся от своих соцветий. — Но больше нет. Пусть все закончится. Отпусти его.

Хватка Питера ослабла, и Джозеф отшатнулся назад, упав на алтарь. Он схватился за грудь и в безумной панике похлопал себя по спине, пытаясь отдышаться.

В нескольких футах от него, расслабившись, стоял Питер и смотрел, его глаза были полны солнечного света. Наблюдал, ничего не видя. С оглушительным криком Джозеф вытащил из-за пазухи карманный нож и бросился на Питера.

Уайатт едва успела среагировать, как из тени выступила фигура и встала между неподвижным Питером и пошатнувшимся Джозефом. Клинок Джозефа с хлюпаньем вонзился Джеймсу Кэмпбеллу под ребра. Его отец упал на спину, белый как полотно.

— Невозможно, — выдохнул он. — Это невозможно.

— Ой, — сказал Джеймс, тыча пальцем в рукоять.

Разинув рот, Джозеф рухнул на колени.

— Это уловка. Это… это уловка. Что ты за демон такой?

— Твой сын, — проворчал Джеймс, вытаскивая нож. — Боже, он глубоко вошел. — На его рубашке проступила алая кровь. Он повертел оружие в руках, искоса взглянув на Уайатт. — Готова?

— К чему?

— Ты сбила миры с толку. — На его щеках появились ямочки от улыбки. — Я пришел, чтобы вернуть все на круги своя.

Она напряглась, готовясь к возмездию… к неизбежному удару ножом в сердце Джозефа. Вместо этого Джеймс повернулся лицом к Питеру. На мгновение все стихло. Улыбка Джеймса дрогнула и погасла.

— Ты настоящий засранец, — выдохнул он и вонзил лезвие Питеру в грудь.

Сквозь ребра. Прямо в сердце. В ее сердце, хотя оно больше не билось. Ужасная дрожь прошла по земле, ее отголосок прокатился по воздуху. Уайатт отбросило назад, и она ударилась головой о деревянную скамью. В глазах у нее двоилось, перед глазами все плыло, и она моргнула как раз вовремя, чтобы увидеть, как земля разверзлась черной злобной пастью. Прогнувшийся пол с треском превратился в пропасть.

Раздался крик, Джозеф Кэмпбелл рухнул в нее головой вперед, и земля поглотила его одним бездонным глотком. Потолок над головой начал обваливаться, будто сама земля готовилась поглотить часовню целиком. Уайатт с трудом поднялась на ноги и увидела, что Джеймс изо всех сил пытается удержать вес безжизненного Питера, наполовину волоча, наполовину неся его тело по осыпающемуся проходу.

Уайатт бросилась к нему, уворачиваясь от падающей черепицы. Вместе они вытащили Питера на освещенный участок рощи. Их встретил настоящий переполох. Деревья десятками валились с корнем, одно на другое, как карточный домик.

— Уходи, — рявкнул Джеймс. — Уходи, уходи, уходи.

Они вырвались из-за деревьев как раз в тот момент, когда мир позади них рухнул. Он обрушился с сильным содроганием, тяжелым, как тектонический скрежет плит.

А потом, так же быстро, как началось, все стихло.

Они лежали на краю впадины, глубокой и широкой. Она простиралась на всю длину рощи, на месте которой раньше была огромная воронка. Казалось, что сама пасть ада поглотила ее вместе с часовней и всем остальным.

Им было даровано мгновение тишины. Мгновение полной неподвижности. Уайатт лежала, не двигаясь, боясь оглянуться, пальцы Питера были холодными в ее руках. Слезы лились и лились без конца, и она позволила им это делать. Где-то вдалеке запела певчая птица.

И тут молчание прервалось. Джеймс, стоявший рядом с ней, издал мучительный вопль. Уайатт быстро вскочила, ее сердце бешено заколотилось, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он отпрянул назад, хватаясь за живот. Он выгнулся дугой от боли, когда оторвался от земли

— Джейми! — она поползла за ним, но он не слышал ее. — Джейми!

Он продолжал извиваться, царапая свою кожу, пока ей не показалось, что он вот-вот разорвет себя пополам. Ей, наконец, удалось схватить его как раз в тот момент, когда он, пошатываясь, перевалился через край провала. Тьма разверзлась под ними, все ниже и ниже без видимого конца.

Джеймс схватился руками за выступ, судорожно глотая воздух. Уайатт крепко обхватила его за талию, когда его тело забилось в конвульсиях, охваченное какой-то невидимой дрожью. На лбу у него вздулись вены, и он издал еще один крик, более высокий и пронзительный, чем первый. Что-то чернильно-темное соскользнуло с его языка, скользкое, как угорь. Оно уплыло в тень, его удлиненное тело нырнуло в глубину. Задыхаясь, Джеймс замер, наконец поддавшись тому, чтобы его оттащили от края. Он рухнул лицом в грязь, и Уайатт упала вместе с ним, чувствуя, как тяжелое биение его сердца отдается в ее спине.

В конце концов, они перевернулись на спину. Уайатт охватило тяжелое чувство завершенности, ощущение было тяжелым, как одеяло. Все было сделано. Все кончено. Она лежала на клочке клевера, наблюдая, как набегают облака. Не грозовые, а пушистые белые кучевые облака. Небо было бледно-лазурного цвета. Цвета лета.

Того самого оттенка голубого, который всегда влек ее домой.

35. Уайатт

Они похоронили Питера в саду, под шаткой пирамидой из неплотно уложенных камней. Могила бедняка, без опознавательных знаков. Когда все было готово, Уайатт и Джеймс встали бок о бок и уставились в землю, наблюдая, как медленно распускаются голубые незабудки в свежевскопанной почве.

— Может, нам стоит где-нибудь написать его имя?

Джеймс нахмурился, глядя на груду камней.

— Я не знаю, как оно правильно пишется.

— Ты… — Она сердито посмотрела на него, прикрывая глаза от солнца. — Его несложно произнести по буквам, Джейми.

— Зверь называл его по-другому, — сказал он, наклоняясь, чтобы поднять с земли цветок. — Я слышал, когда зверь был в моем теле.

— Петтиер, — сказала она, вспоминая.

Джеймс кивнул.

— Питер Криафол.

Целый ряд эмоций захлестнул ее. Удивление. Печаль. И потом, вслед за этим, принятие. В конце концов, стало понятно, что она вообще никогда по-настоящему не знала Питера. Что для них обоих он был чем-то вроде мечты, на которую ни один из них не знал, как претендовать.

Но он любил ее. Он любил их обоих. И она тоже любила его… те частички себя, которые он считал нужным ей дать. Это что-то значило. Сняв кожаный шнурок со своей шеи, Уайатт прикрепил пуговицу Кабби к самому верхнему камню. Джеймс наблюдал за ней, засунув руки в карманы.

— Он бы хотел, чтобы ты сохранила ее.

Она всхлипнула.

— Во-первых, она никогда не была моей.

Они постояли там еще немного, наблюдая, как пчелы жужжат между кустами дикого индиго.

— Я продолжаю прокручивать в голове события прошлой ночи, — сказала она, когда молчание стало слишком тяжелым. — И не перестаю гадать, что я могла бы сделать по-другому.

— Это пустая трата времени, — сказал Джеймс. — Все кончено. Мы не можем ничего изменить.

Вспышка гнева пронзила ее.

— Мы предотвратили твою смерть, не так ли?

На это у него не было ответа. Взглянув на Джеймса, она увидела, что его глаза прищурены от солнца, а выражение лица мрачное. Ей было интересно, что он видит в потемках своей головы. Какие воспоминания он унес с собой из глубин ада.

Колеблясь, она спросила:

— Как твоя рана?

— Лучше, — он улыбнулся, но это мало помогло развеять атмосферу беспокойства между ними. — Видишь?

Он приподнял низ рубашки, открывая ей вид на торс. Зловещие шрамы, перекрещивающиеся друг с другом, начали исчезать. След от удара отцовского ножа уже затянулся.

— Ты… — Она замолчала, не зная, что сказать, и остановилась на: — … вернулся навсегда?

— Я не знаю, — признался он, глядя в небо. — Но что бы ни было во мне, это ушло, и я не превратился в соляной столб. Ощущение многообещающее.

— Думаешь, ты бессмертный? Как Питер?

Он приподнял бровь.

— Это не та теория, которую я хотел бы проверять.

Пока они разговаривали, Крошка тихонько подобралась к их ногам, ее глаза были широко раскрыты и затуманены. Она выглядела усталой, медлительной, шерсть у нее была в пятнах, а движения скованы артритом. Обойдя могилу, она отыскала солнечное местечко в цветущей скорпионьей траве. Когда с этим было покончено, Крошка посмотрела на Уайатт с такой твердостью, которая говорила о том, что она не сдвинется с места.

— Все в порядке, — прошептала Уайатт. — Ты тоже можешь идти.

Крошка тихонько мяукнула и закрыв глаза, зарылась поглубже в голубую массу лепестков. Уайатт смахнула слезинку, прежде чем та успела скатиться.

— Она всегда была кошкой Питера.

— Здесь все принадлежит Питеру, — ответил Джеймс. — Так было всегда. И ты знаешь, что бы он сделал, если бы был здесь с нами, ведь так?

Он поднял серебряную зажигалку, помятую сильнее, чем в прошлый раз, когда она ее видела. Поднялся ветер, взъерошил ее волосы, и она поймала себя на том, что улыбается ему.

— Он бы все сжег.

36. Уайатт

В конце концов, все сгорело гораздо быстрее, чем она ожидала.

Дом со скошенными фронтонами был погружен в торф, декоративные узоры позеленели от мха. То, что осталось от крыши, было покрыто кружевными кольцами лишайника, вдовьи часы утопали в цветах глицинии. Было что-то очаровательное в том, как они скручивались сами по себе, как трещали дрова, как дым валил из окон огромными столбами древесного угля.

Уайатт Уэстлок стояла на краю вымощенной плиткой дорожки, Джеймс Кэмпбелл стоял рядом с ней, держа петуха под мышкой. Рядом с ними коза жевала клевер, не обращая внимания на начинающийся пожар. Стайка куриц то появлялась, то исчезала из виду, подбирая с травы жуков.

Небо над головой было затянуто облаками. Они распахнулись, и дождевая вода струйками стекала на то место, где она росла. Постепенно, когда ливень, прошедший в начале лета, погасил пламя, густая стена дыма рассеялась. Пламя стало тлеть, а затем — в конце концов — зашипело в последний раз.

Она простояла там еще час.

Второй.

Уайатт смотрела, как гаснет огонь, пока от дома не осталась только обугленная оболочка, осевшая и странная. Она сделала большой глоток воздуха. И почувствовала тысячу вещей одновременно.

— Идем, — сказала она козе, прищелкнув языком. — Маккензи тебя возненавидит.

— А как же я? — спросил Джеймс, следуя за ней по пятам.

— Маккензи и так тебя ненавидит, — напомнила она ему. — Но думаю, ее друзья могут счесть тебя сносным.

Вместе они повернулись спиной к горящему дому.

К ее наследию.

Они загрузили животных в машину, куры запрыгали в своих птичьих клетках. Включилось зажигание, двигатель с ворчанием завелся. В зеркале заднего вида в небо поднялась последняя струйка дыма. Уайатт молча попрощалась с мальчиком, который жил там. С девочкой, которая мечтала о нем. С ее сердцем, оставленным в саду, чтобы оно выросло во что-то новое.

А затем она отправилась домой.