Ты мой худший вариант

Глава 23. Когда страшно не успеть

Зак

Надо идти на пару. Надо хотя бы присутствовать там, чтобы потом получить зачет.

Мне ведь нужен этот дебильный диплом. Несколько бумажек с гербовой печатью, которые откроют мне путь к деньгам и свободе, а мир распахнётся передо мной как открытые настежь двери.

Это будет совсем скоро, буквально через пару месяцев. Я ведь так сильно этого ждал и хотел.

Почему же тогда мне так херово?

Почему больше всего на свете мне сейчас хочется что-нибудь разъебать? Например, этот чертов стенд с расписанием, около которого я стою уже какое-то время. Стою, смотрю в него как дебил, но не могу понять ни слова. Буквы расплываются и отказываются складываться во что-то знакомое.

Блядство какое-то.

Зачем она сказала это? Зачем она соврала мне, что любит меня?

Я ведь и так готов был сделать для нее все. Она ведь мне нравилась и без этой дешевой манипуляции, которой беззастенчиво пользовались все вокруг. Все, начиная от моей ненормальной матери и заканчивая одноразовыми девочками, которые почему-то считали, что слово «люблю» обеспечит им абонемент в мою постель.

Любовь как требование: «Зак, ты не можешь меня бросить! Я ведь люблю тебя! Давно люблю, с первой нашей встречи в клубе! Давай еще хотя бы раз встретимся!»

И пофиг, что я к ней ничего не чувствую и сразу об этом честно говорил.

Любовь как оправдание любого поступка: «Захарчик, мальчик мой, ну не сердись на мамочку, мамочка же тебя так любит!»

И пофиг, что вчера она порвала все мои рисунки и ударила меня по лицу, потому что была не в адеквате без своих таблеток. Сегодня она их снова достала, поэтому теперь радостная, добрая и снова любит своего сыночка. Который обязан ей за это все простить.

Любовь как приз, который надо заслужить: «Как я могу тебя любить, если ты ведешь себя так отвратительно? Ты позоришь меня и всю нашу семью! Позоришь нашу фамилию!»

И пофиг, что со мной происходит на самом деле. Ему же именитый психолог сказал, что такого неуправляемого подростка как я можно приструнить только жесткими мерами. К примеру, ремнем.

Любовь – это всегда лишь средство манипуляции. Не более того. Тот, кто говорит, что любит, обычно всегда что-то от тебя хочет.

Поэтому я до сих пор не могу понять, зачем Лие это было нужно. И меня это бесит, бесит!

Она ведь ничего от меня не требовала, не шантажировала меня, не играла со мной во все эти идиотские игры. Она была такой настоящей, что я уже и забыл, что у нас все не по правде. Да, это, конечно, изначально было ради договора, но…

Но я ведь и правда хотел ее целовать. И сейчас хочу. Я хотел перебирать ее светлые волосы и дышать ее тонким запахом. И сейчас хочу. Я хотел входить в нее, со свирепой первобытной радостью осознавая, что она только моя.

И продолжаю этого хотеть.

Даже несмотря на то, что от злости все внутри меня полыхает адским огнем. От злости и безнадежности.

И я не знаю, что с этим делать! Может, и правда разъебать расписание? С ноги, кроша это дурацкое стекло? Мне станет от этого легче?

– Захар!

Я машинально оборачиваюсь и сразу же кривлюсь. Чертова Жанна, как же она меня достала. Ну видит же, блядь, что она меня не интересует! Какого хрена раз за разом навязывается, а?

И хотя я понимаю, что в моих интересах быть с ней повежливей, но сегодня на это нет сил.

– Отвали.

– Захар, послушай…

– Я сказал! Отъебись уже от меня! – рявкаю я.

Она вспыхивает, в ее бледном кукольном лице появляется что-то живое. Она порывисто поворачивается, взмахнув длинными темными волосами, и явно собирается уйти, но почему-то не уходит. Вздыхает и снова делает шаг ко мне.

– Твоя девушка в кабинете моего отца, – скороговоркой произносит Жанна.

– Что? – хмурюсь я. – Какого хрена она там забыла?

– Она пришла и стала на него кричать, я так и не поняла, в чем там дело. Что-то с ее мамой, кажется. Папа сказал, что они поговорят, выгнал меня, закрыл дверь на ключ и… – она глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться, и я вдруг понимаю, что она нервничает. В обычно равнодушных глазах сейчас видна растерянность, а губы у нее некрасиво подрагивают. Но почему-то от этого она внезапно кажется живой и даже симпатичной.

Нормальной.

У меня не входит в голову то, что она говорит.

Лия. Кабинет. Директор. На ключ.

Ничего не понимаю, но предчувствие мерзкое. У меня все внутри ощетинивается, а инстинкты поднимают голову.

– И что? – резко спрашиваю я. – Ты ушла?

Она отводит глаза.

– Не ушла. Осталась в коридоре. И мне показалось… мне показалось, что я слышала, как она кричала. Я не знаю… Может, это не так?

Она смотрит на меня отчаянно и жалобно одновременно.

– Я даже не знаю. Я хотела постучаться, но… Как-то…Давай вместе туда пойдем. Или нет, лучше ты один сходи. Мне все это… не очень нравится. Но я не знаю… Все же должно быть нормально, да?

Жанна будто ищет у меня подтверждения, что ее отец не делает там ничего плохого. Но меня тошнит от одной мысли, что Лия заперта там с этим старым мудаком. И мне пиздец как страшно.

– Ты идешь?

Я понимаю, что уже иду размашистыми шагами в сторону его кабинета, почти бегу, а Жанна волочится со мной рядом, тормозя мое движение.

– Нет, – она останавливается. – Слушай. Я не пойду. Ты…

Я не дослушиваю. И даже не отвечаю ей, нет смысла. Я бегу. Бегу к кабинету директора через один коридор и две лестницы.

Я не думаю. Ни о чем не думаю.

Мне просто надо успеть.

Пока я бегу, на ходу набираю номер Лии. Звонок идет, но ответа нет. Плохой знак. Очень плохой.

Я подлетаю к двери приемной и со всей силы дергаю ее на себя. Заперто. Реально заперто. Жанка не врала. Удивительно, что у нее в кои-то веки проснулась совесть.

– Откройте! – ору я, все еще надеясь, что она ошиблась. И что сейчас мне откроют и там не будет ничего страшного. Ничего такого, от чего у меня внутренности разъедает кислотой, а в голове мутится от ужаса.

Я несколько раз ударяю по двери кулаком, но когда не вижу никакой реакции, понимаю, что мне просто не оставили другого выхода.

Все на парах, в коридоре никого нет, и это сейчас мне на руку.

– Лия! – на всякий случай ору я прямо в дверь. Но в ответ ни звука.

Тогда я просто отхожу чуть в сторону, упираюсь для устойчивости в стену и бью со всей силы ногой по тому месту, где замок. Это громко. И в полной тишине звучит еще громче. Я примериваюсь для следующего удара.

– Ты что творишь, ирод! – выглядывает из кабинета напротив пожилая бухгалтерша с обесцвеченными кудряшками. – Опять хулиганишь?

– Идите нахер.

– Да как ты смеешь! Да я сейчас тебе…

– Нахер. Валите.

Я ударяю по замку еще раз. И еще.

Пожилая бухгалтерша визгливо обещает вызвать полицию и найти на меня управу, а потом выскальзывает из кабинета и куда-то бежит. Наверное, за охраной. У меня мало времени. Значит, надо бить еще сильнее.

С четвертого удара дверь наконец поддается, и я врываюсь в приемную.

Директор стоит в дверях своего кабинета, загораживая своей жирной тушей весь обзор. Ну да, вряд ли он мог не расслышать выбивание двери в свою приемную. Он сто процентов в ярости.

Но я, сука, тоже.

И почему он тут стоит один?!

– Где Лия? – спрашиваю я с угрозой и подхожу к нему ближе. – Где она, блядь?

Старый мудак холодно усмехается.

– Громов-Громов…Молодая горячая кровь, а мозгов ни на грамм. В твоих интересах сейчас извиниться и уйти, пока сюда не пришла охрана. Даю тебе один шанс. Последний. Исключительно из уважения к твоей семье. Ты сейчас прекращаешь орать, послушно выметаешься отсюда, оплачиваешь мне новую дверь, а вечером зовешь мою дочь на свидание. Тогда я не буду звонить твоему отцу, и у тебя будет…

И вдруг я слышу приглушенный звук рыданий. От этого звука меня перекрывает так наглухо, что я со всей силы толкаю этого мудилу, буквально пропихивая его жирное тело через двери кабинета, бросаюсь туда и вижу…

Сука.

Я вижу зареванную Лию, скорчившуюся на краю дивана. Она в тонкой маечке, ее пиджак валяется рядом, она обхватила себя обеими руками, она дрожит.

Я медленно поворачиваюсь к директору.

– Захар! – как-то по бабьи взвизгивает он, делая шаг назад. – Захар! В твоих интересах…

Я бью не задумываясь. В лицо. А потом еще раз, слыша мерзкий хруст ломающегося носа.

Директор воет, у меня перед глазами все залито алым, а в ушах чей-то дикий крик.

– Зак! Зак! Не надо! Не надо!

И только тогда, когда Лия подбегает и бесстрашно бросается прямо между мной и этим старым мудаком, я вдруг соображаю, что это кричала она.

И останавливаюсь против своей воли.

Директор сидит на полу, прижав руки к залитому кровью лицу.

– Я тебя засужу, – гнусаво обещает он. – Я засажу тебя за решетку, я тебя…

Мне на него и на его угрозы так сильно похуй, что он даже не представляет.

– Лия, что он тебе сделал? – резко спрашиваю я. Потому что только это сейчас важно.

– П-пугал, – запинаясь, говорит она. Голос ее дрожит. – Угрожал. Закрыл в к-кабинете, не выпускал, п-пиджак вот заставил снять…А маму он…

И вдруг ее прерывает громкий безумный смех.

– Бред! Полный бред! Кто поверит словам какой-то малолетней шалавы? – смеется директор, давясь кровью. – Кто?

– Я, – говорю я, и в моем голосе звучит что-то такое, от чего директор вздрагивает и замолкает. – Наш семейный адвокат. Мой отец. СМИ. Мне продолжать?

Директор не успевает ответить, потому что к нам врывается охранник колледжа. Он судорожно дергает рацию, переводит взгляд то на меня, то на директора, то на зареванную Лию и, кажется, не может понять, что ему делать.

– Вызвать полицию, Виктор Потапович? – растерянно выпаливает он. – На вас напали?

– Вызвать полицию? – зло ухмыляясь, спрашиваю я у директора.

Повисает пауза.

– Не надо, – неохотно бормочет он, отводя взгляд. – Я просто…упал. И ударился. Ребята мне оказывают первую помощь.

– Тогда, – охранник облегченно выдыхает, но все еще мнется, не решаясь уйти, – за медициной сходить, да?

– Сходи.

Когда охранник уходит и мы снова остаемся в кабинете втроем, директор выдыхает, глядя на меня с плохо скрываемой ненавистью, и гнусавит:

– Хорошо. Убедил. Я не звоню твоему отцу и забываю вот это, – он осторожно трогает свой залитый кровью нос, – а ты забываешь про все остальное. Никаких СМИ. Мы поняли друг друга?

– Да! – выпаливает Лия, хватая меня за рукав и глядя на меня с диким отчаянием в прозрачных серых глазах. – Ты же согласен, Зак? Это важно! Тебе нужен диплом!

Неправда. Мне нужна она.

А она сейчас думает, что я готов между баблом и ею выбрать деньги.

У меня горько и мерзко во рту. Я смачно сплёвываю на пол директорского кабинета, прямо на дорогой ковер, с которого мудаку теперь придется выводить пятна крови.

– Нет, – говорю я через паузу, как будто принимаю решение.

Но это неправда. Решение я принял еще тогда, когда бежал сюда, зная, что сделаю что угодно и похер на последствия.

– Нет?!

– Нет. Мне срать на отца. И на его деньги тоже. А вот на нее – нет, – я киваю на Лию, а потом беру ее за руку и вывожу из кабинета.