Ты обратилась в лунный свет

2

Он шел быстрым шагом по Клиф-Вок. Холодный ветер с океана, налетевший во второй половине дня, развевал его волосы. Солнце уже стало пригревать, но его косые лучи не могли противостоять холодному ветру. Ему показалось, что смена погоды отражает изменение его настроения.

До настоящего момента его план осуществлялся вполне успешно, но после обеда у Нуалы всего два часа тому назад его одолевали предчувствия. Нуала стала подозрительной и обязательно поделится со своей падчерицей. Все может раскрыться.

Туристы еще не покинули Ньюпорт. Их было даже в избытке — запоздалые зеваки, стремящиеся пожить в особняках, оберегаемых Обществом охраны памятников, и повосхищаться реликвиями минувшего века, пока большинство домов не закроется до следующей весны.

Глубоко задумавшись, он остановился возле Брейкерс, этой замечательной вычурной драгоценности, Американского дворца, ослепительного примера того, что можно создать, имея воображение, амбиции и деньги. Корнелиус Вандербильт построил его в начале девяностых годов прошлого века для себя и своей жены, но наслаждался роскошью совсем недолго. Парализованный в 1895 году, он умер в 1899-м.

Постояв возле Брейкерс еще немного, он улыбнулся. Именно история Вандербильта подсказала ему эту идею.

Но теперь надо было действовать без промедления. Ускорив шаг, он миновал Университет Салв Регина, ранее известный как Желтый Дом, стокомнатное экстравагантное сооружение, прекрасно смотревшееся на фоне неба. Его известняковые стены и мансарда превосходно сохранились.

Через пять минут он приблизился к «Латам Мейнор», величественному сооружению, достойному и более изысканному сопернику вульгарного Брейкерс. Когда-то роскошная собственность эксцентричных Латамов, это здание еще при жизни последнего из членов семьи пришло в упадок. Теперь же, спасенное и отреставрированное почти до прежнего величия, оно стало убежищем состоятельных пенсионеров, доживающих здесь свой век в привычной роскоши.

Он стоял и не сводил глаз с величественного мраморного фасада «Латам Мейнор», потом достал из глубокого кармана ветровки сотовый телефон, быстро набрал номер и слегка улыбнулся, услышав нужный голос. Это означало, что одной проблемой будет меньше.

Он произнес только два слова.

— Не сегодня.

— Тогда когда же? — помедлив, спросил ровный голос.

— Еще не знаю. Надо принять кое-какие меры предосторожности. — Голос его звучал резко. Он не допускал обсуждения своих решений.

— Конечно. Извини.

Прервав разговор, он повернулся и пошел быстрым шагом.

Пора собираться к Нуале на обед.

3

Нуала тихонько напевала, нарезая помидоры на своей не слишком опрятной кухне. Движения ее были быстры и уверенны. Солнце почти зашло, и в окно над мойкой подул прохладный ветер с океана. Она уже почувствовала легкий холодок, проникающий сквозь плохо заделанную заднюю стену.

При всем при том она знала, что ее кухня, оклеенная красно-белыми обоями, с кирпичным линолеумом и сосновыми шкафчиками и полками на стенах была теплая и уютная. Закончив с помидорами, она потянулась за луком. Салат из помидоров с луком, приправленный постным маслом, уксусом и обильно политый соусом из трав, отлично подойдет к жареной бараньей ножке. Она надеялась, что Мэги все еще нравится баранина. В детстве это блюдо было ее любимым. «Может, следовало спросить, — подумала Нуала, — но так хочется удивить ее». По крайней мере, она точно знала, что Мэги не вегетарианка, — когда они были вдвоем на Манхэттене, та заказала телятину.

Картошка уже закипела. Когда сварится, Нуала процедит ее, но пюре сделает в самый последний момент. Противень с бисквитами готов, оставалось только поставить его в духовку. Зеленая фасоль и морковь тоже готовы, она разогреет их, когда гости усядутся за стол.

Нуала заглянула в столовую. Стол накрыт. Она сделала это еще утром. Мэги будет сидеть напротив, на втором хозяйском месте. Символический жест: сегодня вечером в доме будут две хозяйки — мать и дочь.

Задумавшись, она на миг прислонилась к косяку двери.

Хорошо, что наконец есть кому рассказать о своих страшных подозрениях. Она обождет дня два, а потом скажет:

— Мэги, я должна поговорить с тобой кое о чем. Ты совершенно права, я сильно обеспокоена. Может, я просто старая подозрительная дура, но…

Как было бы хорошо открыть Мэги свои подозрения. Даже в детстве у нее был ясный, аналитический ум. «Фин-ну-ала», — произносила девочка, когда хотела поделиться с ней чем-нибудь важным, предупреждая таким способом, что разговор будет очень серьезным.

«С этим званым обедом надо было подождать до завтра, — подумала она. — Следовало дать Мэги перевести дух. Но я такая — всегда сперва делаю, потом думаю».

Ей так хотелось показать Мэги своим друзьям после всего, что она им о ней рассказала. И еще когда она их приглашала, то думала, что Мэги приедет на день раньше.

Но Мэги позвонила вчера и сообщила, что у нее на работе проблемы и это займет дня два.

— Художественный руководитель — психопатка и просто сходит с ума из-за фотографий, — объяснила она. — Поэтому завтра не смогу выехать раньше полудня, а может, просижу тут часов до четырех или до половины пятого.

В четыре Мэги позвонила.

— Нуала, звонила пару раз, но у тебя было занято. Я только что закончила и иду к машине.

— Не важно, как долго ты будешь добираться.

— Надеюсь, что приеду раньше гостей и смогу переодеться.

— О, не беспокойся. Поезжай осторожно, а я займу их коктейлем, пока тебя не будет.

— Договорились. Лечу.

Вспомнив разговор, Нуала улыбнулась. Было бы ужасно, если бы Мэги задержалась еще на день. Она, должно быть, уже где-то возле Бриджпорта и, наверное, застряла в дорожной пробке, но все же она едет к ней. Господи, Мэги едет к ней.

Поскольку делать было больше нечего, Нуала решила отдохнуть и посмотреть вечерние новости. Есть еще время принять хорошую, горячую, расслабляющую ванну.

Она собиралась уйти с кухни, когда услышала шум снаружи, и не успела выглянуть в окно, как дверь открылась. Она вздрогнула, но на пороге появился гость, и она ему приветливо улыбнулась.

— Привет, — сказала она. — Рада видеть, но до начала еще два часа, поэтому не могу оставить тебя надолго.

— А я не надолго, — быстро ответил ее посетитель.

4

После того как его мать переехала во Флориду, продав дом, который старик Сквайр подарил на свадьбу его бабушке, Лайам Моор Пейн купил кондоминиум на Виллоу-стрит. Он пользовался им каждое лето, но, даже убирая свою лодку в гараж в конце сезона, он частенько приезжал сюда из Бостона на выходные, убегая от сумасшедшего мира международных финансов.

Просторная квартира с высокими потолками и террасой с видом на залив Наррагансетт была обставлена отборной мебелью из семейного дома. Уезжая, его мать сказала: «Эти вещи не будут смотреться во Флориде, а мне они никогда особенно не нравились, можешь забирать. Ты, как и твой отец, любишь громоздкое старье».

Выходя из душа и вытираясь, Лайам подумал об отце. Неужели они с ним так похожи? После тяжелого рабочего дня на бирже отец всегда шел прямо к бару в кабинете и делал себе очень сухой, очень холодный мартини, медленно его выпивал, а потом, полностью расслабившись, отправлялся наверх принять ванну и переодеться к вечеру.

Лайам энергично растирался полотенцем, слегка улыбаясь мысли о том, что они с отцом были так похожи, хотя и различались в мелочах. Почти ритуальные отмокания отца в ванне сводили Лайама с ума, потому что ему нравился бодрящий душ. Еще он любил выпить мартини не до, а после душа.

Спустя десять минут Лайам, стоя у бара в кабинете, осторожно налил финской водки в охлажденный бокал со льдом и слегка помешал содержимое. Потом он перелил напиток в тонкий бокал на ножке, капнул туда две капли оливкового сока, подождал, пока он разойдется по поверхности водки, и, довольно вздохнув, сделал первый глоток.

— Аминь, — произнес он вслух. Было без десяти восемь. У Нуалы он должен быть через десять минут, а поскольку дорога занимает минут девять, он не боялся опоздать. Кроме того, все знали, что коктейль у Нуалы протянется до девяти часов, а может, и дольше.

Лайам решил устроить себе маленький отдых. Он опустился на красивую кушетку, обитую темно-коричневой марокканской кожей, и осторожно положил ноги на антикварный кофейный столик, по форме напоминающий стопку старых жерновов.

Он закрыл глаза. Неделя была долгой и напряженной, но выходные обещали стать интересными.

Перед его мысленным взором явилась Мэги. Замечательно, что у нее есть связь с Ньюпортом, очень сильная связь, как выяснилось. Он был потрясен, узнав, что она знакома с Нуалой.

Он вспомнил, как расстроился, обнаружив, что Мэги ушла из ресторана «Четыре Времени Года», ничего ему не сказав. Злой на себя за свое невнимание к Мэги, он решил ее отыскать и исправить ситуацию. Порасспросив, он узнал, что Мэги ушла с Нуалой еще до обеда, и ему подумалось, что они могли пойти в «Иль Тинелло».

Для молодой женщины у Мэги были слишком постоянные привычки.

Мэги. Он представил ее себе — ее красивое лицо, ум и энергию, которые она излучала.

Лайам допил водку и со вздохом выбрался из своего уютного уголка. «Пора идти», — подумал он. Взглянув на себя в зеркало в прихожей, он отметил, что красно-синий галстук, который подарила мать на день рождения, вполне подходит к темно-синему блейзеру, хотя традиционный полосатый был бы лучше. Пожав плечами, он решил не думать об этом, надо спешить. Он запер дверь и отправился на обед к Нуале.

5

Эрл Бейтман растянулся на диване с бокалом вина в руке, на столике рядом лежала только что прочитанная книга. Он знал, что пора одеваться к званому обеду у Нуалы, но наслаждался бездельем, используя возможность поразмышлять о прошедшей неделе.

Перед отъездом из Провиденса он проверил письменные работы 101-го класса антропологии и отметил, что почти все они были выполнены на «хорошо» и «отлично». Семестр должен быть интересным, а может, даже и захватывающим.

А теперь он надеялся, что в выходные в Ньюпорте больше не будет переполненных ресторанов и дорожных пробок, обычных для летнего сезона.

Эрл занимал гостевое крыло фамильного дома, Сквайр Холла, построенного Сквайром Моором для своей младшей дочери по случаю ее бракосочетания с Гордоном Бейтманом, с «вампиром», как называл его Сквайр, из-за того, что четыре поколения Бейтманов занимались похоронным делом.

Из всех домов, подаренных им своим детям, этот оказался самым маленьким — показатель того, что отец был против этого брака. Ничего личного, просто Сквайр боялся смерти и даже запретил произносить это слово в своем присутствии. Появление в семействе человека, который несомненно будет совершать обряд погребения своих родственников, было постоянным напоминанием запретной темы.

Гордон Бейтман отреагировал на это тем, что убедил свою жену называть дом Сквайр Холл, — лукавая месть тестю и тонкое напоминание о том, что никто не почитает его больше, чем он.

Эрл всегда верил, что собственное имя было еще одной издевкой над Сквайром, потому что старик Сквайр всегда пытался создать впечатление, будто его так назвали в честь того, что поколения Мооров из Дингля имели привилегированный титул сквайров, а между тем в старину в графстве Дингль сквайры должны были дергать себя за чуб в знак особого уважения к графу.

Когда Эрл сумел убедить отца, что не собирается стать еще одним гробовщиком в семье Бейтманов, отец продал похоронное бюро частной корпорации, которая сохранила прежнее имя заведения и наняла хорошего управляющего.

Теперь родители проводили девять месяцев в году в Южной Каролине, поближе к его замужним сестрам, и разрешили Эрлу в это время пользоваться всем домом. Он отказался от предложения. Это крыло было в его вкусе, с книгами и экспонатами, запертыми в стеклянных шкафах. Еще отсюда открывался роскошный вид на Атлантический океан. Эрл считал, что море очень успокаивает.

Покой. Возможно, это он ценил более всего.

На шумном нью-йоркском собрании потомков Сквайра Моора он старался держаться в стороне и только наблюдать, не судить слишком строго и не участвовать в хвастливых россказнях. Казалось, что его родственники только и говорят о том, как хорошо они преуспели, и, подобно Лайаму, с упоением наперебой рассказывают анекдоты про своего эксцентричного, а порой и жестокого предка.

Эрл также знал, как охотно некоторые из них уцепились за прошлое его отца, потомственного гробовщика. На приеме он подслушал разговор двоих, унижавших его и отпускавших едкие шуточки о преемниках и о самой профессии.

«Холера их побери», — думал он, вставая с дивана. Было без десяти восемь, пора собираться. Ему не хотелось идти на обед к Нуале, но, с другой стороны, там будет Мэги Холлоувей. Она такая хорошенькая…

Да, ее присутствие гарантировало, что вечер не будет скучным.

6

Доктор Вильям Лейн, директор резиденции «Латам Мейнор», в третий раз посмотрел на часы за последние пять минут. Он и его жена должны быть у Нуалы Моор в восемь часов, а между тем уже без десяти восемь. Крупный, лысеющий пятидесятилетний мужчина, доктор Лейн был утешительно внимателен со своими пациентами, терпение это, однако, не распространялось на его жену.

— Одиль, — позвал он, — ради Бога, поторапливайся.

— Сию секунду. — Ее глубокий и музыкальный голос донесся с лестницы из дома, который некогда служил каретной у «Латама Мейнора». Спустя мгновение она влетела в гостиную, на ходу застегивая сережку.

— Я читала миссис Патерсон, — сказала она. — Ты же знаешь, Вильям, какая она. Все еще не привыкла к новому месту и никак не хочет смириться с тем, что сын продал ее дом прямо из-под нее.

— Скоро привыкнет, — раздраженно сказал он. — Они здесь все постепенно становятся абсолютно счастливыми.

— Знаю, но порой нужно время. Я считаю, что новым гостям поначалу необходимо хоть немного внимания и заботы. Как я выгляжу? — Она улыбнулась своему широкоглазому и белокурому отражению в зеркале.

— Ты прекрасна. Всегда хороша, — коротко сказал Лейн. — Что тебе известно об этой падчерице Нуалы?

— Нуала все мне о ней рассказала, когда навещала Грету Шипли в прошлый понедельник. Ее зовут Мэги, и Нуала была замужем за ее отцом много лет тому назад. Она собирается погостить две недели. Похоже, Нуала совершенно счастлива. Не правда ли, замечательно, что они снова встретились?

Не ответив, доктор Лейн открыл дверь и отступил в сторону. «Настроение у тебя отличное», — подумала Одиль, проходя мимо него и спускаясь к машине. На мгновение она задержалась и взглянула на «Латам Мейнор», его мраморный фасад мерцал в лунном свете.

Она торопливо заметила:

— Кстати, я взглянула на миссис Хаммонд, у нее одышка, и она какая-то бледная. Может, тебе ее посмотреть перед уходом?

— Мы и так опаздываем, — нетерпеливо ответил доктор Лейн, открывая дверцу машины. — Если я понадоблюсь, то смогу вернуться через десять минут, а тебе скажу, что с миссис Хаммонд сегодня ничего не случится.

7

У Малкома Нортона в этот вечер настроение было не особенно хорошим. Седовласый мужчина с военной выправкой, он производил внушительное впечатление, но за импозантной внешностью скрывался неуверенный человек.

Три дня тому назад Нуала позвонила и пригласила его к себе на обед, чтобы познакомить со своей падчерицей. Для него это был шок — не само приглашение, а неожиданная новость, что у Нуалы появилась падчерица.

Адвокат с приличной практикой, работающий в одиночку, Нортон заметил, что в последнее время список его клиентов сильно сократился, частично по причине их старения — он стал почти экспертом по делам безнадежно больных, но также из-за приезда нескольких молодых и агрессивных адвокатов.

Нуала Моор была одной из немногих оставшихся клиентов, и ему казалось, что он знает ее дело вдоль и поперек. Она ни разу не упоминала о своей падчерице.

Постепенно и осторожно Малком Нортон уговаривал Нуалу продать дом и перебраться в «Латам Мейнор». До недавнего времени она проявляла интерес к этой идее, признавшись, что после смерти мужа Тима дом опустел, а его содержание и ремонт становились все дороже.

— Знаю, что надо менять крышу, что отопительная система устарела, и любой, кто купит дом, должен будет установить центральное воздушное кондиционирование, — говорила она ему. — Вы полагаете, я смогу взять за него тысяч двести?

Его реакция была сдержанной.

— Нуала, цены на недвижимость здесь сильно упадут после Дня труда. Может, на следующее лето нам удастся выручить столько, но мне хочется, чтобы вы хорошо устроились, и если вы готовы переехать в «Латам» прямо теперь, то за эти деньги я могу взять заботы о доме на себя и кое-что тут поправить. В итоге я смогу вернуть свои деньги, а вам больше не придется на него тратиться. Имея страховку Тима и деньги от продажи, вы сможете заполучить самое лучшее место в «Латаме» и, может, даже оборудовать одну комнату под студию.

— Было бы замечательно. Надо указать это в заявлении, — сказала Нуала и поцеловала его в щеку. — Вы настоящий друг, Малком.

— Я подготовлю бумаги. Вы приняли хорошее решение.

Малком не рассказал Нуале того, что узнал от своего приятеля из Вашингтона. Предложенное правительством изменение в законе об охране окружающей среды должно быть вот-вот принято, а это означало, что с части собственности, в настоящее время находящейся под надзором Закона о сохранности Ветленда, будут сняты ограничения по развитию. Владения Нуалы как раз подпадают под этот закон. «Останется только почистить пруд, спилить несколько деревьев, и получится прекрасный вид на океан», — думал Малком. Какой-нибудь толстосум готов заплатить немалые деньги, чтобы любоваться этой красотой, а может, даже снесет старый дом и построит новый в три раза больше. По его подсчетам, это может стоить миллион долларов. Если бы все пошло как запланировано, он сумел бы выручить восемьсот тысяч долларов в течение пары лет.

Тогда он смог бы рассчитаться со своей женой Дженис, имея для этого достаточно наличных, уйти на пенсию и переехать во Флориду с Барбарой.

Его жизнь изменилась с тех пор, как Барбара пришла к нему работать секретаршей. Моложе его на семь лет, она была очень привлекательной пятидесятишестилетней вдовой. Дети ее были уже взрослыми и жили самостоятельно, поэтому работать она стала от скуки. Однако вскоре между ними возникло взаимное влечение. Она подарила ему столько тепла, сколько Дженис не дала за всю их совместную жизнь.

Но она была не из тех, кто заводит романы на работе, — об этом она дала понять сразу. Если он хочет быть с ней, то должен стать холостяком. А для этого, решил он, ему нужны только деньги. Тогда…

— Ну, ты готов?

Малком взглянул на нее. Перед ним, скрестив на груди руки, стояла его жена, с которой он прожил тридцать пять лет.

— Да, если ты готова, — ответил он.

Сегодня он задержался на работе и прошел прямо в спальню. С утра он увиделся со своей женой в первый раз.

— Как ты провела день? — спросил он вежливо.

— Как я обычно провожу день? — огрызнулась она. — Веду канцелярию в богадельне. Но, по крайней мере, хоть один из нас приносит в дом стабильный доход.

8

В 19.50 Нейл Стефенс, управляющий Инвестиционной корпорацией «Карлсон и Паркер», оторвался от работы и потянулся. В торговой конторе «Мир 2» он остался один, если не считать группы уборщиков, которые пылесосили что-то внизу в холле.

Как младший исполнительный директор фирмы, он занимал большой угловой кабинет, откуда открывался хороший вид на Манхэттен, любоваться которым у него, к сожалению, не было времени, особенно сегодня.

Последние несколько дней рынок весьма дестабилизировался, и многие акции «К и П» дали разочаровывающий доход. Сами акции были твердые, выгодные, и потеря в цене, в общем, не удручала, проблема же состояла в том, что слишком много мелких инвесторов захотели продавать их, поэтому ему и его сотрудникам пришлось убеждать их не суетиться.

«На сегодня хватит, — подумал Нейл. — Пора выбираться отсюда». Он поискал пиджак и нашел его в кресле в «зоне переговоров», в удобно обставленном углу, где, по мнению дизайнера, была «доброжелательная атмосфера» для клиентов.

Сморщившись при виде измятого пиджака, он встряхнул его и надел. Нейл был рослым тридцатисемилетним мужчиной, сумевшим избежать полноты с помощью курса специальных занятий, включающих игру в рокетбол дважды в неделю. Его старания не пропали даром, и он был неотразимо привлекателен, с вдумчивыми карими глазами, в которых светился ум, его обаятельная улыбка внушала доверие. А доверие ему было крайне необходимо, потому что, как знали его сослуживцы и друзья, от внимания Нейла Стефенса ничто не ускользало.

Он попытался разгладить рукава пиджака, вспомнив, что его ассистентка Триш утром повесила пиджак на место, а потом принципиально не замечала, когда он снова небрежно бросил его после обеда.

— Другим сотрудникам действует не нервы, когда я слишком много о тебе забочусь, — сказала она. — И потом, я без конца убираю за своим мужем дома. Сколько еще можно взвалить на бедную женщину?

Нейл улыбнулся, но улыбка исчезла, когда он вдруг спохватился, что забыл позвонить Мэги и узнать ее телефон в Ньюпорте. Сегодня утром он собирался на неделю в Портсмут к маме на день рождения, а это в нескольких минутах езды от Ньюпорта. Мэги сказала, что остановится недели на две у своей мачехи. Он надеялся, что они проведут время вдвоем.

Они с Мэги случайно встретились ранней весной в магазине на Второй авеню, на углу Восточной Пятьдесят шестой улицы. С тех пор при каждой встрече они оживленно беседовали, а однажды вечером буквально натолкнулись друг на друга в кинотеатре, вместе посмотрели фильм, а потом отправились в паб «Нери» пообедать.

Поначалу Нейлу нравилось, что Мэги, как и он, воспринимала их встречи несерьезно, ни единым намеком не показывая, что для нее их отношения стали более чем дружеские. Казалось, она тоже поглощена только работой.

Однако через полгода таких случайных встреч его стало раздражать, что Мэги продолжает вести себя так, будто он интересует ее лишь как приятный компаньон для походов в кино и обедов. Не понимая, что происходит, Нейл начал ждать этих встреч, захотел узнать о ней как можно больше. Она упомянула как бы невзначай, что овдовела пять лет тому назад, и по интонации он понял, что она не хотела об этом думать.

Поразмыслив, Нейл решил, что Мэги могла оставить свой телефон на его автоответчике. Вернувшись к столу, он прослушал пленку.

— Привет, это Мэги Холлоувей. Спасибо за звонок. Меня не будет в городе до тринадцатого.

Запись оборвалась. Возможно, Мэги не любила оставлять послания.

«Прекрасно», — подумал он мрачно, положил трубку и подошел к окну. Перед ним простирался залитый огнями Манхэттен. Он смотрел на мосты Ист-Ривер и вспоминал, как сказал Мэги о том, что его контора была на сорок втором этаже Международного торгового центра, а она рассказала ему про свое первое посещение коктейльного приема Виндоус этажом выше.

Уже смеркалось, огни мостов зажглись, потом засверкали дома, дороги, и город стал похож на аристократку Викторианской эпохи, увешанную бриллиантами, тут было все сразу — ожерелье, браслеты, кольца, серьги и даже диадема.

Ее ощущение передалось Нейлу.

Но у него было и другое впечатление о Мэги, которое его беспокоило. Три недели тому назад, в субботу, он зашел в кино посмотреть старый французский фильм «Мужчина и женщина». В зале было немноголюдно, и посреди фильма он заметил Мэги, сидящую одиноко неподалеку от него. Он хотел уже подойти к ней, но увидел, что она плачет. По лицу ее текли слезы, и она зажимала рот рукой, чтобы подавить рыдания. История была про молодую вдову, которая не могла смириться с потерей мужа.

Во время титров он поспешил уйти, не желая, чтобы она его заметила, и думая, что ей не понравится, если ее застанут в минуту слабости.

Поздно вечером он обедал с друзьями в «Нерп», когда она вошла. Она остановилась возле их столика, поздоровалась, а потом присоединилась к группе за большим столом в углу зала, ничем не напоминая расстроенную женщину, рыдающую над судьбой несчастной вдовы.

«Проклятье! — подумал Нейл. — Она уехала почти на две недели, а я не могу с ней связаться. Не знаю даже имени ее мачехи».

9

«Если бы не этот чопорный искусствовед, неделю можно было бы считать удачной», — размышляла Мэги, съезжая с маршрута 138 в Ньюпорте. Оба фотосеанса прошли исключительно хорошо, особенно съемки для журнала «Вог».

Но после дотошной работы над съемками каждой складки астрономически дорогих нарядов было особенно приятно надеть джинсы и клетчатую рубашку. Вообще, кроме голубой набивной блузки и длинной юбки, которые она собиралась надеть сегодня к обеду у Нуалы, Мэги взяла с собой очень немного.

«Нам будет так хорошо вдвоем, — думала она. — Две спокойные недели в Ньюпорте. У нас с Нуалой будет время повспоминать!» Она улыбнулась сама себе.

Звонок Лайама и его сообщение, что он тоже будет на обеде у Нуалы были неожиданными, оказывается, он проводил в Ньюпорте немало времени.

— Дорога из Бостона очень удобная, — отметил он. — Я приезжаю довольно часто, особенно в не сезон.

— Не знала об этом, — удивилась она.

— Ты многого обо мне не знаешь, Мэги. Может, если бы ты уезжала не так часто…

— И может, если бы ты не жил в Бостоне, а почаще бывал в Нью-Йорке…

Мэги снова улыбнулась. «Лайам славный, — подумала она, — даже несмотря на то что порой слишком большого о себе мнения». Остановившись на светофоре, она еще раз проверила маршрут. Нуала жила рядом с легендарным Оушн-драйв, на Гаррисон-авеню. «С третьего этажа даже видно океан! — восклицала она. — Сама увидишь, когда будешь у меня в студии».

За неделю Нуала звонила трижды, чтобы убедиться, что никаких изменений не будет.

— Мэги, ты приедешь? Ты меня не разочаруешь?

— Конечно, нет, — заверяла она и думала: показалось ей или действительно в голосе Нуалы прозвучало какое-то беспокойство, которое она заметила, еще когда они обедали на Манхэттене. У Нуалы год назад умер муж, и она начала терять друзей — одна из неприятностей старости. «Естественно, у нее появляется ощущение бренности жизни», — подумала Мэги.

Такое же выражение она видела на лицах обитателей приютов, когда снимала для журнала «Лайф» в прошлом году. Одна женщина мудро сказала: «Иногда мне страшно, что на земле не осталось никого, кто бы помнил, что я когда-то была молодой».

Мэги поежилась и поняла, что в машине становится холодно. Отключив кондиционер, она немного приоткрыла окно и вдохнула густой морской запах, наполнявший воздух. Если ты вырос в Мидвесте, то никогда не сможешь вдоволь надышаться океаном.

Посмотрев на часы, она увидела, что уже без десяти восемь. У нее не будет времени освежиться и переодеться до начала. Хорошо, что она позвонила Нуале и предупредила, что может задержаться.

Мэги свернула на Гаррисон-авеню, и перед ней открылся океан. Притормозив, она остановилась возле очаровательного, обшитого досками домика со ставнями и круглым крыльцом. «Это должен быть дом Нуалы», — подумала она, но дом выглядел очень темным. Снаружи никаких огней, а внутри едва виднелся слабый свет.

Она припарковалась, вышла из машины и, не доставая чемодана из багажника, взбежала по ступенькам и позвонила в дверь.

Ничего.

Мэги стала заглядывать в окна, форточки на них были открыты, и почувствовала резкий запах горелого. Она снова и снова звонила в дверь.

Изнутри не доносилось ни звука, шагов тоже не было слышно, «Что-то не так, — подумала она с беспокойством. — Где Нуала?» Мэги припала к ближайшему окну, старательно вглядываясь сквозь занавески.

Вдруг у нее пересохло во рту. Из того немногого, что она увидела, можно было понять, что в комнате царит ужасный беспорядок. Содержимое шкафа было разбросано по смятому ковру, а сам шкаф неуклюже завален на кушетку. Камин находился напротив окна, шкафчики по бокам его были открыты. Слабый свет исходил от пары канделябров на каминной полке. Когда ее глаза привыкли к темноте, Мэги смогла разглядеть одну туфлю на высоком каблуке, валявшуюся возле камина.

Что это? Она наклонилась поближе и увидела маленькую ногу в чулке, торчавшую из-за двойного кресла напротив камина. Она кинулась к двери, дернула ручку, но дверь была заперта.

В панике она помчалась к машине, схватила телефон и набрала 911. Потом остановилась, вспомнив, что у ее телефона код Нью-Йорка, а это Род-Айленд. Номер Нуалы начинался на 401. Трясущимися пальцами она набрала 401–911.

Когда на звонок ответили, она смогла произнести:

— Я на Гаррисон-авеню, 1, в Ньюпорте. Не могу попасть в дом. Через окно видно, что на полу кто-то лежит, думаю, это Нуала.

«Не надо заговариваться, — сказала она себе. — Перестань». Но когда послышался спокойный, неторопливый голос диспетчера, в ее голове пульсом застучали два слова: Нуала умерла.

10

Чет Брауэр, начальник ньюпортской полиции, отступил в сторону, давая возможность криминальному фотографу снять место преступления. Помимо неприятного факта, что в его районе кого-то зверски убили — Нуале были нанесены множественные удары по голове, — во всей этой картине было нечто непонятное.

Несколько месяцев в округе не было ни одного взлома. Кражи случались, когда большинство домов закрывалось на зиму и становилось объектом налетчиков, охотившихся за телевизорами и другими подобными вещами. «Удивительно, как много людей до сих пор не установило охранную сигнализацию, — подумал Брауэр, — как много людей вообще не запирало дома».

Он был в первой патрульной машине, когда получил звонок из Службы спасения. Приехав на место, где молодая женщина, назвавшаяся падчерицей миссис Моор, показала ему на окно, он разглядел лишь то, о чем она уже рассказала. Они с сыщиком Джимом Хаггерти обошли дом и, почти не касаясь ручки, обнаружили, что дверь с черного хода не заперта. Они вошли в кухню.

Чайник на плите выгорел до черноты. Запах горелой картошки перебивал другой, более приятный. «Жареная баранья ножка», — отметил он про себя. Перед тем как войти в гостиную и столовую, он автоматически выключил на плите все горелки.

Он не заметил, что падчерица шла за ними, и услышал стон.

— О, Нуала, Фин-ну-ала, — произнесла она и опустилась на колени, потянувшись к руке убитой, но он ее остановил.

— Не прикасайтесь к ней!

В этот момент раздался звонок, и он вспомнил, что стол в столовой накрыт. Шум за окном говорил о прибытии новых машин. Через несколько минут офицеры сумели увести падчерицу и других гостей в соседний дом. Их попросили не уходить, пока всех не опросят.

— Шеф.

Брауэр поднял голову. Рядом стоял Эдди Суза, новобранец.

— Там некоторые, с кем вы хотели поговорить, начинают нервничать.

По привычке Брауэр наморщил лоб. Он делал это обыкновенно, когда раздражался или задумывался. На этот раз он раздраженно ответил:

— Скажи им, я буду через десять минут.

Перед уходом он еще раз прошелся по дому. Кругом ужасный беспорядок. Даже в студии на третьем этаже все было перевернуто, краски разбросаны по полу, словно наспех просмотрены и забракованы; шкафы и полки опустошены. «Не каждый преступник, только что совершивший убийство, стал бы тратить время на такой основательный обыск, — подумал он. — Что ж он искал?»

В двух спальнях на втором этаже тоже что-то искали. В одной из них был открыт шкаф и выброшено содержимое всех ящиков. Матрас на кровати перевернут, было видно, что белье совсем свежее. Брауэр догадался, что эта комната была приготовлена для падчерицы.

Содержимое большой спальни было разбросано. Шкатулка для драгоценностей из розовой кожи, точно такая же, как он подарил своей жене на Рождество, была открыта, а бижутерия рассыпана по поверхности кленового комода.

Брауэр решил расспросить друзей Нуалы о ценностях, которые могли у нее быть.

В разоренной спальне убитой он пробыл подольше. Тот, кто это сделал, не был просто вором или наркоманом-грабителем, решил он. Преступник что-то искал. «Или преступница», — подумал он. Очевидно, что Нуала Моор почувствовала опасность. По всему было видно, что она спасалась бегством, когда ее ударили сзади. Это могли сделать и мужчина, и женщина. Тут не требовалось большой силы.

Брауэр заметил кое-что еще. Моор вероятно готовилась к обеду, а это означало, что она стояла на кухне, когда появился преступник. Она побежала от него в столовую, поскольку путь к кухонной двери был перекрыт. Преступник, вероятно, пришел этим путем, а поскольку признаков взлома не было, значит, дверь была не заперта. Если, конечно, миссис Моор сама не впустила злодея. Брауэр отметил, что надо проверить надежность замка.

Но ему все же пора поговорить с гостями. Он оставил сыщика Хаггерти дожидаться следователя.

11

— Нет, благодарю вас, — сказала Мэги, указательными пальцами сжимая виски. Она слабо сознавала, что с утра ничего не ела, почти десять часов, но от мысли о еде у нее перехватило горло.

— Может, чашечку чая, Мэги?

Она подняла глаза и увидела доброе участливое лицо Ирмы Вудз, соседки Нуалы. Легче было кивнуть в знак согласия, чем продолжать сопротивляться. И, к ее удивлению, чашка согрела ей пальцы, а горьковатый чай приятно разлился в груди.

Они находились в гостиной большого дома Вудзов. Семейные фотографии были расставлены повсюду — на столах, тумбочках и на камине. «Наверное, дети, внуки», — подумала она. Хозяева были ровесниками Нуалы.

Несмотря на потрясение, Мэги подумала, что ей надо обратить внимание на гостей. Среди них был доктор Вильям Лейн, директор «Латам Мейнор», где располагался местный дом престарелых. Крупный, лысеющий мужчина лет пятидесяти, доктор Лейн был приятно обходителен в выражении соболезнования. Он пытался предложить ей легкое успокоительное, но Мэги отказалась. Даже самое слабое успокоительное действовало на нее одуряюще в течение нескольких дней.

Мэги заметила, что как только хорошенькая жена доктора Лейна Одиль что-нибудь произносила, ее руки начинали двигаться.

— Нуала приходила навестить свою подругу Грету Шипли почти каждый день, — объясняла она, делая пальцами манящее движение, потом покачала головой и сложила пальцы, словно в молитве. — Грета не вынесет этого, не вынесет, — не переставала повторять она.

Она произнесла это несколько раз, и Мэги взмолилась, чтобы она не повторила снова. Но Одиль закончила новой фразой:

— Все в ее художественном кружке будут очень расстроены. Все, кто его посещал, прекрасно проводили время. О Боже, мне это только что пришло в голову.

«Это так похоже на Нуалу, — подумала Мэги, — делиться своим талантом с другими». Она вспомнила, как Нуала подарила ей первые краски, когда ей исполнилось шесть лет. «Я собираюсь научить тебя, как писать прекрасные картины», — сказала Нуала. «Но ничего не вышло, потому что я была недостаточно способной, — думала Мэги. — Но когда Нуала дала мне в руки глину, искусство стало для меня реальностью».

У камина стоял Малком Нортон, представившийся ей как адвокат Нуалы. Это был интересный мужчина, но ей показалось, что он позировал. Было в нем что-то напускное, почти фальшивое. Однако его печаль и заявление: «Я был ее другом, поверенным и адвокатом», — говорили о том, что он считал себя тем, кому нужно было соболезновать.

«Но почему все решили, что именно мне надо соболезновать, — спросила она себя. — Им всем известно, что я повстречала Нуалу совсем недавно, более чем через двадцать лет разлуки».

Жена Нортона Дженис все время тихо разговаривала с доктором. Спортивного вида женщина, она могла быть красивой, если бы не резко опущенные уголки губ, придававшие ей грубое и даже злое выражение.

Раздумывая над этим, Мэги удивилась, как ее мозг справлялся с потрясением от смерти Нуалы. С одной стороны, было очень больно, с другой — она наблюдала за этими людьми как бы через объектив фотокамеры.

Лайам и его брат Эрл сидели рядышком в креслах у камина. Когда Лайам вошел, он обнял ее и сказал:

— Мэги, как это ужасно, — но потом понял, что ей нужен покой, чтобы справиться со своими чувствами, и не сел рядом с ней в двойное кресло.

«Двойное кресло, — подумала Мэги. — Именно возле двойного кресла нашли тело Нуалы».

Эрл Бейтман наклонился вперед со скрещенными на груди руками, точно задумался. Мэги видела его только на собрании Мооров, но помнила, что он был антропологом и читал лекции о погребальных обрядах.

Сообщила ли Нуала, какие похороны она бы хотела? Может, адвокат Малком Нортон знает.

Звонок в дверь заставил всех замереть. В комнату вошел начальник полиции, вслед за которым Мэги попала в дом Нуалы.

— Мои люди возьмут у вас показания, так что мы отпустим вас очень скоро. Но прежде всего у меня есть несколько вопросов к вам всем. Мистер и миссис Вудз, попрошу вас остаться.

Его вопросы были обычными, например, была ли у миссис Моор привычка не запирать двери.

Вудзы сказали ему, что она вообще никогда их не запирала и даже шутила, что была бы рада потерять ключи от парадной двери, потому что всегда могла попасть в дом с черного хода.

Он спрашивал, не беспокоило ли ее что-нибудь в последнее время. Все в один голос сказали, что Нуала была счастливым человеком и с радостью ждала приезда Мэги.

У Мэги на глаза навернулись слезы. И вдруг она вспомнила: Нуала действительно была обеспокоена.

Брауэр сказал, что если они потерпят еще какое-то время, пока его люди зададут каждому по несколько вопросов, он обещает, что их скоро отпустят по домам. Вдруг Ирма Вудз прервала его:

— Есть одно дело, которое, наверное, следует объяснить. Вчера приходила Нуала. Она написала новое завещание и хотела, чтобы засвидетельствовали ее подпись. Она также попросила нас вызвать мистера Мартина, нотариуса, чтобы он оформил все официально. Она немного волновалась, говорила, что мистер Нортон может расстроиться из-за того, что она отказывается продавать ему свой дом.

Ирма Вудз посмотрела на Мэги.

— В завещании Нуала просит вас навещать ее подругу Грету Шипли в «Латам Мейнор» или звонить ей как можно чаще. За исключением нескольких благотворительных пожеланий, она завещала вам дом и все свое имущество.