Ты обратилась в лунный свет

12

Очевидно, Мэги Холлоувей не согласилась с версией убийства Нуалы. Он заметил это еще в похоронном бюро. Теперь, во время погребальной мессы, он видел, как она недоверчиво покачала головой, когда священник заговорил о бездумной жестокости, уносящей так много невинных жизней.

Мэги была достаточно умна и наблюдательна. Она может представлять реальную угрозу.

Но когда все стали выходить из церкви Святой Марии, он успокоил себя мыслью, что теперь она обязательно вернется в Нью-Йорк и выставит дом Нуалы на продажу. «А мы-то знаем, кто явится к ней с предложением перед ее отъездом», — подумал он.

Он с удовольствием заметил, что Грету Шипли в церковь сопровождала медсестра. После мессы ему надо было сразу же уходить. Перед отъездом Мэги, вероятно, нанесет ей визит вежливости.

Он нетерпеливо ерзал на своем месте, месса должна была скоро закончиться. Солист запел: «Я пред тобою, Господи», и гроб медленно понесли к выходу.

Ему не хотелось идти на кладбище теперь, хотя он знал, что другого выхода нет. Потом. Он сходит туда потом… и один. В отличие от остальных, у него для нее есть особый подарок.

Из церкви он вышел вместе со всеми, кто провожал Нуалу в последний путь. На этом кладбище были похоронены многие выдающиеся католики Ньюпорта.

Могила Нуалы была вырыта рядом с могилой ее мужа. Скоро надпись на надгробии станет завершенной; рядом с датами рождения и смерти Тимоти Джеймса Моора была выбита дата рождения Нуалы, осталось только обозначить дату ее смерти. «Мир твоему праху» написано заблаговременно.

Он старался выглядеть печальным во время последней молитвы… «Не слишком ли поспешно», — подумал он. С другой стороны, тяжело нависшие тучи грозили пролиться сильным дождем.

Когда служба закончилась, Ирма Вудз пригласила всех к себе в дом на поминки.

Он рассудил, что отказаться было бы неловко, к тому же есть возможность узнать, когда Мэги Холлоувей собирается уезжать. «Уезжай, Мэги, — подумал он, — здесь у тебя будут большие неприятности».

Спустя час, когда гости, угощаясь напитками и бутербродами, разговорились, он вздрогнул, услышав, как Ирма Вудз сказала Мэги, что полиция ушла из дома и уборщики навели там порядок.

— Так что, Мэги, дом для тебя готов. Но ты уверена, что будешь чувствовать себя там спокойно? Знай, что в нашем доме тебе всегда рады.

Стараясь выглядеть непринужденно, он подошел ближе, пытаясь ничего не пропустить. Стоя к Мэги спиной, он услышал, как она ответила:

— Нет. В доме Нуалы мне не будет страшно. Я хотела погостить у нее две недели, так я и сделаю. За это время переберу вещи и обязательно навещу Грету Шипли в «Латам Мейнор», как просила Нуала.

Он напрягся, когда она добавила:

— Миссис Вудз, вы так добры. Я вам очень благодарна, но вот в чем дело. Когда Нуала пришла к вам в пятницу утром с завещанием, вы ее спрашивали об этом? Я имею в виду, вас не удивило, что она хотела обязательно его засвидетельствовать и заверить у нотариуса, и притом очень срочно?

Ему показалось, что миссис Вудз молчала целую вечность. Ее ответ был очень осторожен:

— В общем, да, я думала об этом. Сперва мне показалось, что это был порыв. После смерти Тима Нуала была очень одинока и просто с ума сходила от счастья, что нашла тебя. Но после ее смерти я подумала, что здесь кроется еще какая-то причина. Похоже, Нуала узнала, что с ней может случиться что-то ужасное.

Он присоединился к группе у камина. Он разговаривал с ними, но мысль его бешено работала. Мэги навестит Грету Шипли. Как много знала Грета? Что она заподозрила? Надо что-то делать. Рисковать нельзя.

Грета. Очевидно, что она не очень хорошо себя чувствует. Все видели, что в церкви она была в сопровождении медсестры, и каждый поверит, что потрясение от смерти ее подруги вызвало сердечный приступ. Неожиданно, но, конечно, ничего удивительного.

«Прости, Грета», — подумал он.

13

В сравнительно молодом возрасте, в шестьдесят восемь лет, Грета Шипли была приглашена на прием в недавно отреставрированный «Латам Хауз», только что переименованный в пансионат «Латам Мейнор». Новый пансионат для престарелых принимал заявления от желающих в нем поселиться.

Ей понравилось все, что она там увидела. На первом этаже великолепного здания находился салон и мраморно хрустальная столовая, где знакомый ей с детства огромный банкетный стол был заменен на небольшие столики. Элегантная библиотека с глубокими кожаными креслами и красивым камином выглядела очень привлекательно, а соседняя комната, где должен был стоять телевизор, сулила уютные вечера в приятной компании.

Грете понравился и распорядок: прием начинался в пять часов в большом зале, потом следовал обед в шесть. Ей понравилось, что обитатели пансионата должны будут переодеваться к обеду, словно на прием в приличном клубе. Грета воспитывалась у суровой бабушки, которая взглядом могла уничтожить любого неряшливо одетого. Всем, не способным одеться соответствующим образом, обед будет подаваться в их апартаментах.

В пансионате имелось также и отделение для длительного медицинского ухода на случай, если он кому-то понадобится.

Вступительный взнос был, конечно, внушительный, начиная от двухсот тысяч долларов за большие отдельные комнаты с ванной и до пятисот тысяч за двухкомнатную квартиру, которых в пансионате было только четыре. При жизни обитатель пансиона являлся полным владельцем своего жилища, но после его смерти владение переходило к пансионату, что давало возможность снова продать комнату новому претенденту. Жители пансионата должны были также ежемесячно платить по две тысячи долларов за коммунальные услуги что, конечно, частично покрывала социальная защита.

Гостям разрешалось обставлять комнаты по своему вкусу, но только с одобрения персонала, хотя обстановка, предлагаемая пансионатом, была исключительно удобна и безупречного вкуса.

Недавно овдовевшая и тяжело переживающая одиночество, Грета охотно продала свой дом на Охре Пойнт, переселилась в «Латам Мейнор» и успокоилась, что приняла хорошее решение. Как одна из первых жителей, она занимала самое лучшее помещение, просторное, со всеми удобствами, где она смогла разместить свои самые изысканные вещи. Но лучше всего было то, что когда она закрывала дверь, то не боялась одиночества по ночам. У дверей пансионата всегда стояла охрана, за порогом дежурила медсестра, а в комнате был звонок для вызова помощи, если понадобится.

Грета наслаждалась обществом приятных ей соседей и без труда избегала общения с теми, кто действовал ей на нервы. Она также поддерживала давнишнюю дружбу с Нуалой Моор; они часто вместе обедали и, по совету Греты, Нуала согласилась дважды в неделю давать уроки живописи в пансионате.

После смерти Тимоти Моора Грета начала кампанию по переселению Нуалы в пансион. Нуала сопротивлялась, уверяя, что ей и одной неплохо и она не сможет без своей студии, но Грета уговорила ее указать во вступительном заявлении свое желание занять двухкомнатный номер, где бы она смогла устроить себе студию, после чего Нуала задумалась, а когда адвокат одобрил ее решение, наконец согласилась.

«Но теперь этого не произойдет», — печально думала Грета, сидя в кресле, не притрагиваясь к обеду.

Она очень расстроилась после своего приступа слабости на похоронах Нуалы. До настоящего утра Грета чувствовала себя совершенно нормально. «Возможно, если бы я хорошо позавтракала, этого не случилось бы», — думала она.

Она не имеет права чувствовать себя плохо, когда ее собирается навестить падчерица Нуалы, Мэги Хеллоувей. В похоронном бюро перед службой Мэги представилась ей и сказала:

— Миссис Шипли, надеюсь, вы уделите мне некоторое время. Я знаю, что вы были близким другом Нуалы, и тоже хочу с вами подружиться.

В дверь постучали.

Грете нравилось, что персоналу пансионата было рекомендовано входить в комнаты гостей только после приглашения, даже если возникало подозрение, что у жильца появилась какая-то проблема. Однако медсестра Маркей, видимо, не понимала, что, если дверь не заперта, это не означает, будто можно врываться в любое время. Некоторым такие бесцеремонные медсестры нравились, но только не Грете.

Не успела Грета отозваться на стук, как сестра Маркей уже была в комнате с профессиональной улыбкой на крепком лице.

— Как мы чувствуем себя сегодня, миссис Шипли? — громко спросила она, подходя поближе, усаживаясь на пуфик и глядя почти в упор.

— Прекрасно, благодарю вас, мисс Маркей. Надеюсь, что вы тоже в добром здравии.

Грету всегда раздражало доверительное «мы». Она неоднократно говорила об этом, но эта женщина принципиально не обращала внимания, так что зачем волноваться, сказала себе Грета. Вдруг она ощутила сильное сердцебиение.

— Слышала, что в церкви у нас был обморок…

Грета положила руку на грудь, словно этим жестом могла успокоить сердце.

— Миссис Шипли, что случилось? С вами все в порядке?

Грета почувствовала, как ее схватили за запястье.

Сердцебиение кончилось так же внезапно, как началось. Она смогла произнести:

— Дайте только минутку, и мне станет лучше. Просто легкая одышка, вот и все.

— Советую вам откинуться и закрыть глаза. Сейчас позову доктора Лейна. — Лицо сестры Маркей было всего в нескольких дюймах от нее. Инстинктивно Грета отвернулась.

Спустя десять минут обложенная в кровати подушками, Грета пыталась убедить доктора, что случившееся с ней легкое недомогание совершенно прошло. Но позднее, тихонько засыпая с помощью слабого успокоительного, она не могла избавиться от неприятного воспоминания, как всего две недели тому назад недавно поселившаяся здесь Констанция Райнлендер внезапно умерла от сердечного приступа.

Сперва Констанция, потом Нуала. Бабушкин управляющий говорил, что смерть любит троицу. «Не хотелось бы стать третьей», — подумала она засыпая.

14

Нет, это не был кошмарный сон, это действительно произошло. Стоя на кухне дома Нуалы, который теперь невероятным образом принадлежал ей, Мэги реально осознала события последних дней.

В три часа Лайам помог ей перенести вещи из дома Вудзов. Он поставил их наверху лестницы.

— В чьей спальне ты собираешься спать? — спросил он.

— Не знаю.

— Мэг, ты на грани срыва. Ты уверена, что хочешь здесь остаться? Мне эта идея кажется не слишком удачной.

— Да, — ответила она, помолчав. — Я хочу здесь остаться.

Ставя чайник на плиту, Мэги отметила, что у Лайама было отличное свойство никогда не спорить.

Вместо возражений он просто сказал:

— Тогда оставляю тебя, но надеюсь, что ты постараешься отдохнуть. Не начинай распаковываться или разбирать вещи Нуалы.

— Конечно, не сегодня.

— Завтра позвоню.

У двери он по-дружески обнял ее за плечи и ушел.

Внезапно почувствовав усталость, едва передвигая ноги, Мэги заперла парадную и черную двери и отправилась наверх. Заглянув в обе спальни, она отметила, что предназначенная ей комната была второй по величине в доме. Обставлена она была очень просто — кленовая двуспальная кровать, туалетный столик с зеркалом, тумбочка у кровати, кресло-качалка — и никакой индивидуальности. На туалетном столике стоял только старомодный эмалированный туалетный комплект: расческа, щетка, зеркальце, крючок для застегивания пуговиц, маникюрный набор.

Затащив сумки в комнату, Мэги сняла юбку и свитер, нырнула в свою любимую ночную рубашку и залезла под одеяло.

Теперь, после почти трехчасового сна, освежившись чашечкой чая, она наконец почувствовала просветление в голове и даже осознала, что одолела шок от смерти Нуалы.

«Осталась печаль, но это другая история, — подумала она. — Это не пройдет никогда».

Наконец, впервые за последние четыре дня, она почувствовала голод. Открыв холодильник, она увидела, что он доверху заполнен: яйца, молоко, сок, небольшая жареная курица, батон хлеба и кастрюля домашнего куриного супа. «Наверное, миссис Вудз», — подумала Мэги.

Она решила сделать себе бутерброд с курицей и небольшим количеством майонеза.

Едва устроившись уютно за столом, она вздрогнула от стука в заднюю дверь. Она развернулась и, увидев, что ручка поворачивается, напряглась всем телом, готовая к действию, но с облегчением вздохнула, разглядев в овальном окошке двери лицо Эрла Бейтмана.

Брауэр предположил, что Нуала испугалась на кухне грабителя, когда он вошел в эту дверь. Эта мысль и представившаяся ей картина заставили Мэги отойти подальше. В сознании у нее промелькнуло, правильно ли она поступит, открыв дверь, но затем, скорее разозлившись, чем испугавшись, она распахнула ее и впустила посетителя.

Рассеянный вид ученого, которого она сразу же почувствовала в Бейтмане, теперь более прежнего бросался в глаза.

— Мэги, прости меня, — сказал он. — Уезжаю в Провиденс до пятницы, и когда садился в машину, мне пришло в голову, что ты могла не запереть эту дверь. Я говорил с Лайамом, он сказал, что оставил тебя здесь. Не хотел мешать, просто, думаю, поеду мимо, проверю и закрою замок сам, если он открыт. Прости, но с дороги не видно, легла ты спать или нет.

— Ты мог бы позвонить.

— Я один из тех отсталых, у кого нет телефона в машине. Извини. Никогда не был хорошим бойскаутом. Кажется, помешал тебе кушать.

— Все в порядке. Это всего лишь бутерброд. Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Я спешу. Мэги, зная, как Нуала к тебе относилась, думаю, что понимаю, как много она значила для тебя.

— Да, очень много.

— Если позволишь дать тебе маленький совет, подумай над словами великого исследователя Дуркхайма о смерти. Он писал: «Печаль, как радость, растет и умножается, передаваясь от одного человека к другому».

— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросила Мэги.

— Я тебя расстроил, но мне так не хотелось бы этого делать. Я хочу сказать, что ты, похоже, имеешь привычку хранить горе в себе. В такой ситуации, как теперь, лучше не замыкаться. Понимаешь, я бы хотел стать твоим другом.

Он открыл дверь.

— Вернусь в пятницу днем. Закройся на все замки. Пожалуйста.

Он ушел. Мэги щелкнула замком и села на стул. На кухне вдруг стало пугающе тихо, и она почувствовала, что дрожит. Как мог Эрл Бейтман подумать, что она будет ему благодарна за такое неожиданное появление и подозрительную проверку замка?

Она встала, на цыпочках быстро прошла через столовую в темную прихожую и присела у окна, глядя сквозь жалюзи.

Она видела, как Бейтман идет по дорожке к машине.

Подойдя, он открыл дверцу, потом повернулся и долго стоял, уставившись на ее дом. У Мэги появилось ощущение, что, хотя ее не было видно в темноте дома, Эрл Бейтман знал или чувствовал, что она за ним наблюдает. Фонарь у обочины отбрасывал на дорогу рядом с ним круг света, и Мэги видела, как Бейтман, вступив в этот круг, широко махнул рукой — прощальный жест, явно адресованный ей. «Он не может меня видеть, — подумала она, — но он точно знает, что я здесь».