Тьма и золото полуночи

8

Я не в силах избавиться от страха, когда на следующее утро просыпаюсь в Итхре. Вспоминаю трещины, скользящие по Круглому столу, и то, как Самсон и Олли с отвращением и разочарованием смотрели на меня после моего маленького приключения в роли призрака… Все разваливается. Всего несколько месяцев назад я чувствовала себя сломанной, но способной действовать. Может, у меня больше и не было Иммрала, но у меня была любовь Самсона, дружба Олли и надежная компания друзей. Я не теряла надежды. Но все это рассыпается. Мне следовало знать, что так будет. Фундамент моих отношений пошатнулся после того, как я утратила силу: вместо кирпича он теперь выстроен из песка. Как я могла ожидать, что он останется прежним? Как я могла ожидать, что прежними останутся они, если я уже не знаю, кто я такая?

Мне страшно спуститься вниз, страшно столкнуться с неугасающим гневом Олли. Поэтому я прячусь в своей комнате до последней минуты, как прежде, до того, как мы снова стали друзьями. Я слышу, как собираются они с папой. В какой-то момент мне кажется, что брат остановился у моей двери, возвращаясь из ванной. Если бы он постучал, я бы ответила, но он этого не сделал. Наконец я слышу, как Олли и папа уходят в школу и на работу, и спешу собрать учебники. По дороге к метро я мельком думаю о том, не отправить ли Олли сообщение, попросить меня извинить, но не делаю этого. Какая-то малая часть меня твердит, что Олли не нужен Иммрал, чтобы спасти меня, когда я хожу по Итхру, даже если бы это он потерял Экскалибур. Тогда это он лишился бы силы, а я ее сохранила бы. И осталась бы самой собой. И если должна перед кем-то извиняться, так это перед Самсоном, я не подчинилась его приказу, да еще и огрызнулась на него.

Но отправить сообщение Самсону я не могу. Мы никогда не встречались в Итхре, несмотря на все поцелуи и доверие в Аннуне. Прошедшей ночью я спросила Самсона, расстаемся ли мы. Но мы же на самом деле никогда и не были вместе. А считаются ли отношения в Аннуне за реальные?

Сегодня во время перерыва Чарли снова просит меня посидеть с ней. Я не нахожу в себе сил отказаться, хотя и предполагала провести перемену в студии, где я наверняка осталась бы одна. Учитель рисования, мистер Нолан, в последнее время появляется там все реже и реже. Ходят слухи, что его хотят уволить. В конце концов, никто больше не интересуется искусством. Но Чарли хотя бы ничего не говорит. Она сжимает мою руку, словно это единственное, что удерживает ее от распада. Ее старые подружки начинают это замечать. Они бросают на меня подозрительные взгляды, перешептываются, без сомнения предполагая, что я как-то манипулирую Чарли.

Наконец одна из них, Виктория фон Геллерт, прежде бывшая самой доверенной особой Чарли, подходит к нам.

– Лотти, у тебя все в порядке? – спрашивает она.

– Мм… – рассеянно откликается Чарли.

– Что она с тобой делает? – шипит Виктория. – Идем, Лотти, сходим куда-нибудь. А это, – она кивает в мою сторону, – воняет!

– Нет, это, должно быть, те духи, в которых ты искупалась, – спокойно говорю я.

Я не позволю оскорблять меня прямо в лицо. Они вполне могут делать это за моей спиной, как нормальные люди.

– Ты слышишь, что оно мне сказало? – обращается Виктория к Чарли.

– Я слышала, что ты это заслужила, – отвечает Чарли. – Оставь меня в покое, Виктория. Я хочу посидеть здесь с Ферн.

Виктория судорожно вздыхает, потом возвращается к своей компании. Они склоняются друг к другу, яростно перешептываются, уходя подальше от моей «вони».

– Они вернутся и покусают нас, – замечаю я.

– Может быть, – откликается Чарли.

И весь остаток дня не говорит больше ничего.

Но то, что Чарли за меня заступилась, что-то разжигает. Я благодарна ей, но это также заставляет меня по-другому подумать о Самсоне и Олли. Я всегда истолковывала их попытки смягчить мою потерю Иммрала как жалость. Но возможно, это была совсем не жалость? Чарли заступилась за меня из-за дружбы, от понимания, что так будет правильно. Могли ли Самсон и Олли руководствоваться такими же соображениями? Мог бы Олли стать таким же прекрасным внутренне, как и внешне?

Я понимаю, что должна фундаментальным образом пересмотреть свой взгляд на себя. Однажды я уже это сделала, избавилась от состояния жертвы, стала более открытой. Потеря Иммрала грозила превратить меня… нет, не снова в жертву, но в некое вечно обиженное существо, лишенное всяческих надежд. Я ведь уже привыкла быть лидером, так или иначе. Спасительница, Избранная. Моя обида на Мидраута – это личное: он убил мою мать. Он много раз пытался убить меня и брата. В моем уме наши судьбы переплетались с тех самых пор, как я открыла в себе Иммрал. Но я больше не знаю, кто я такая, раз уж я выпала из центра всей истории.

Когда наступает вечер, я спускаюсь ненадолго вниз, лишь для того, чтобы убедиться, что Олли вернулся после очередного протеста «Кричи громче». С ним Киеран, и я на мгновение задумываюсь, не пришел ли он для того, чтобы помешать нашей с братом ссоре.

– Как дела, прекрасно? – бодро произносит Киеран, входя в гостиную.

Меня всегда изумляет то, как он осваивается в чужом пространстве, – он здесь кажется больше на месте, чем я.

В ответ я пожимаю плечами, желая, чтобы Олли посмотрел на меня. Киеран окидывает нас взглядом:

– О, близнецы в ссоре? Я думал, Олс немножко поутих.

– Не веди себя так, словно уж очень хорошо меня знаешь.

Олли улыбается, но на его лице заметно некое напряжение, которого Киеран не замечает.

– Но я ведь прав, не так ли?

– Я вчера вечером сглупила, – говорю я Киерану. Мне легче общаться с ним, чем с Олли. – И сейчас у меня в голове полная неразбериха.

– Из-за Мидраута? Или Клемми и вашего папы?

– Вроде того. Ну, в любом случае я выплеснула все на тех, кого люблю.

Киеран фыркает, внезапно потеряв уверенность, а я пытаюсь понять, не зашла ли я слишком далеко, создав неловкость. Потом Олли говорит от двери:

– Я немножко о таком знаю. Выливаешь собственную мысленную дрянь на тех, кто не может от тебя ускользнуть. И я такое делал похуже, чем ты.

Я поражена, а он грустно улыбается мне, но каким же он выглядит усталым… И хотя я улыбаюсь в ответ, я не могу избавиться от тревожного комка внутри.

Прихожу в Аннун раньше обычного, надеясь, что Самсон уже будет в своем прежнем состоянии. Такого не случалось, чтобы я прибыла, а его еще не было в рыцарском зале или бы он уже не разговаривал с одним из капитанов лоре или с лордом Элленби. Наскоро заглянув в конюшню, чтобы Лэм поддержала меня, ткнувшись носом, я отправляюсь искать Самсона. Мне требуется много времени, чтобы его найти, – так много, что я уже начинаю гадать, не опоздал ли он наконец-то. По крайней мере, я знаю, что он не с лордом Элленби, потому что прохожу мимо командира Тинтагеля, когда тот направляется к башне Чарли вместе с Джин. Лорд Элленби лишь кивает мне и улыбается на ходу. В моей груди вспыхивает искра надежды – ведь если Самсон уже сказал бы лорду Элленби, что я нежелательна в полку бедеверов, меня бы вызвали на серьезную беседу вместо доброжелательного кивка.

Наконец я нахожу Самсона наверху купола, на парапетах, что смотрят на город. Здесь всегда находятся стражи, каждый занимает свое место по компасу. Самсон не рядом с харкерами, он стоит посередине, глядя на купол, что накрывает центр башни, и явно пытается в чем-то разобраться.

Его лицо мрачнеет, когда я подхожу.

– Мы можем поговорить? – спрашиваю я.

– Сейчас не самое подходящее время… – начинает он, но его прерывает Иаза, появившийся с другой стороны купола.

– Не понимаю, что они значат… – говорит Иаза, но резко умолкает, увидев меня. – Ох. Виноват.

– Нет, это я помешала, – возражаю я. – Я просто…

Я в отчаянии смотрю на Самсона, надеясь, что он поймет, что мне нужно.

– Дай мне минутку. Встретимся внизу, – говорит он мне.

Я киваю, чувствуя себя глупо, чувствуя себя отвергнутой, и спускаюсь по лестнице, чтобы подождать Самсона там, где всегда его жду, – в саду, где аптекари ухаживают за травами и где ароматы розмарина и эвкалипта сливаются в головокружительную смесь.

Ждать долго не приходится. Мне хочется спросить Самсона, что они с Иазой делали наверху, но есть и более важная тема.

– Прости, – выпаливаю я. – Пожалуйста, не заставляй меня уходить!

Самсон подходит ко мне, обнимает, прижимается лбом к моей голове:

– Я бы никогда не стал угрожать тебе таким образом.

Я, запинаясь, начинаю объяснять свой поступок, думая в это время, что куда легче было бы передать все через кого-то другого, как я делаю с Олли и Киераном, и у меня даже мелькает мысль, не будет ли слишком странно, если я попрошу Джин присоединиться к нам, чтобы переводить мое бессвязное бормотание.

– Ты ведь знаешь, что я все понял? – говорит Самсон, когда я наконец умолкаю. – Мне трудно вообразить, что это значило для тебя, но я догадываюсь. И я представляю, как бы сам себя чувствовал… Ты делаешь точно то же самое, что сделал я, когда ворвался в дом вампиров… ты пытаешься доказать то, что тебе не нужно доказывать.

Несколько лет назад Самсон признался мне, что тот подвиг, что занес его в историю танов, был героической, глупой, нарушающей правила попыткой спасти свою тогдашнюю подругу от разрушения.

– Но я должна что-то доказать, – пылко возражаю я. – Ты не можешь понять до конца, потому что ты был избран для того, чтобы стать таном. А я – нет, помнишь? Андраста… – У меня перехватывает дыхание, когда я произношу имя своей погибшей наставницы. – Она привела меня сюда. Она и моя мама просто шантажировали лорда Элленби, чтобы он допустил меня до турнира…

– А турнир как раз и доказал, что ты должна стать рыцарем, – заканчивает за меня Самсон. – Если бы здесь было не твое место, твое ожерелье не изменилось бы. Ты не получила бы скимитар. Тебе следует забыть о том, что это не твое место, Ферн.

Я стараюсь поверить ему. Был однажды краткий миг – несколько месяцев назад, – когда я могла по-настоящему это принять, когда у меня был Иммрал и я действительно могла что-то изменить. Когда я ощущала, что товарищи-таны меня ценят.

– Не знаю, как стать полезной, – шепчу я. – Не понимаю, почему некоторые из вас хотят, чтобы я и теперь оставалась здесь, теперь, когда у меня нет силы.

Самсон долго молчит. Достаточно долго для того, чтобы я начала думать: он признается, и он тоже этого не понимает, и, в конце концов, меня лучше было бы выставить. Потом он говорит:

– Чего ты от меня ждешь, Ферн? Я не могу заставить тебя верить, что ты здесь нужна. Никто этого не может. Единственная, кто может по-настоящему понять, почему мы можем хотеть, чтобы ты здесь осталась, – это ты сама. Пока ты не осознаешь, насколько ты изумительна, с Иммралом или без него, никто не сможет этого сделать за тебя. Не по-настоящему.

– Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость к себе или польстить моему эго, – говорю я. – Я действительно себя не знаю.

Самсон вздыхает и садится на раму поднятой кровати. Я сажусь рядом с ним. Он берет мою руку, его кожа кажется темно-янтарной рядом с моей светло-песочной.

– Я никогда никому этого не говорил, – начинает он, – даже лорду Элленби. Когда я несколько лет назад находился в штаб-квартире Мидраута в Королевском арсенале, кое-что случилось.

Самсон никогда не рассказывал мне подробно о том, что он пережил в то время, когда находился под прикрытием. Я время от времени затрагивала эту тему, но он отказывался говорить об этом, а я не настаивала. Бывают иногда переживания, которыми не хочется делиться, потому что стоит это сделать, как тебя начинают видеть по-другому. Это меняет взгляд на тебя. Именно поэтому я лишь вкратце объяснила ему, как появился на моем лице шрам. Но никогда не было секретом то, что меня обижали в Итхре, и вряд ли мнение Самсона обо мне от этого могло измениться, – но я не упоминала об участии в той истории моего брата. Я хотела защитить Олли, чтобы Самсон, узнав такое, не стал смотреть на Олли как-то иначе.

Я подавляю собственный страх из-за того, что собрался открыть мне Самсон, и из-за того, какие у меня могут возникнуть чувства. Просто обхватываю его ладонь руками, давая понять, что ему ничто не грозит. И он начинает.