Тьма и золото полуночи

5

На первый взгляд ничего особо не изменилось, после того как лорд Элленби объявил, что Мидраут может иметь какое-то отношение к исчезновению рыцарей. Но в глубине течения, управляющего замком, что-то сдвинулось. Рееви, которые прежде проводили все время в архивах, сейчас делят свои усилия между исследованиями и наблюдениями за действиями рыцарей вместе с другими танами. В одной из боковых комнат появилась огромная карта страны, и я частенько застаю там Иазу – он отмечает булавками новые места, где в последний раз видели исчезнувших рыцарей.

Джин возглавляет небольшую команду аптекарей, они изучают шипастые веревки, которые мы в прошлом году обнаружили в головах сновидцев, – выясняют, не найдутся ли там какие-то ключи к нашей цели. Другие украдкой заглядывают в рыцарский зал и конюшню, перед тем как мы отправляемся в патруль, предлагают нам самодельные кулоны, наполненные травами.

– Здесь белый клевер и вероника, – объяснил кто-то из них, пытаясь надеть кулон мне на шею, пока я седлала Лэм. – Это на удачу и для защиты.

– Похоже на то, что́ люди использовали, чтобы оградиться от чумы, – замечаю я и при первой же возможности позволяю Лэм съесть кулон.

Растения действительно могут иметь магическую силу в Аннуне, но ведь никто из нас не знает, что представляют собой те твари или как их остановить. И я сильно сомневаюсь, что несколько сухих листочков проделают такой фокус.

Но самая большая перемена состоит в том, что все уже на пределе. Мне не нужен Иммрал, чтобы ощущать чувство вины, тревогу и страх, проносящиеся по замку, как торнадо.

Как-то ночью Наташа в бешенстве врывается в Тинтагель. Это не похоже на нее – обычно она носит маску спокойствия. Она рявкает на своих рыцарей в конюшне, а когда ее конь Домино слишком сильно тычется в нее носом, она кричит:

– Ох, отстань, Дом, бога ради!

Конь дергает ушами и обиженно смотрит на нее. После патрулирования Наташа врывается в рыцарский зал и падает в кресло. Я с тревогой посматриваю на нее и держусь в сторонке. А Олли осторожно подходит ближе, принимая на себя удар ее ярости.

– Наконец-то посижу… Почему сегодня все такие медлительные? – произносит она.

Олли вскидывает брови, глядя на меня, отказываясь делать какие-то замечания.

– Незачем вести себя так, – говорю я.

– Я никак себя не веду! – фыркает Наташа.

– Ты ведешь себя как сука, – заявляет Найамх, подъезжая к ней. – Что случилось? Расскажи… ты знаешь, я все равно все из тебя вытяну.

Наташа что-то ворчит, но сдается перед требованием Найамх.

– Это мои родные. Мы… мы потеряли одного, когда на Тинтагель напали трейтре.

Я невольно тянусь к Наташиной руке. Она прежде никогда об этом не упоминала. Она справлялась с потерей в Итхре и ни слова об этом не сказала. К нам молча подходит Самсон, вид у него мрачноватый.

– В общем, у него была своя кружка, – продолжает Наташа. – Ну такая, из дешевых, с надписью: «Я луч долбаного солнца». Глупо вроде бы, но это была его вещь. Он не стал бы пить из другой посуды, даже вино ему наливали в эту дурацкую кружку. И после его смерти она стояла в кухне, как память о нем, словно он всегда с нами. Это был единственный предмет, который позволила нам сохранить его семья. – Наташа глубоко вздыхает, сдерживая слезы. – Я днем пришла домой, а остальные… они ее выбросили. Я бы и не узнала об этом, если бы не должна была прибраться в кухне. Увидела кружку в мусорном ведре на куче подгнивших фруктов!

– Ты уверена, что это сделали они? Может, кто-то по ошибке… уборщица…

– Это они! – резко бросила Наташа. – И знаете, как они это объяснили? – Она обводит взглядом всех нас, стоящих вокруг стола. – Они забыли, что это его вещь! Единственная, та, из-за которой все его постоянно дразнили! Эта кружка была неразрывно с ним связана, и они забыли? И выглядели смущенно, когда я им напомнила, словно все трое просто… – Она щелкает пальцами. – Словно просто стерли его из памяти!

Олли изумлен:

– О боже, Наташа, это не они! Это Мидраут!

– Как-то уж слишком, – качает головой Найамх.

– Нет, со мной такое случилось, – говорит Олли. – То есть нет, не со мной, с моим другом. – Он бросает на меня взгляд, и я понимаю, что он имеет в виду Киерана. – Он потерял сестру, а я как-то раз был у него дома и упомянул о ней, и его родители посмотрели на меня пустыми глазами, словно на мгновение совсем забыли про нее. Похоже, это то же самое, верно?

– И ты думаешь, это из-за Мидраута? – В голосе Наташи звучит надежда… ей не хочется верить, что ее друзья могут быть такими бессердечными.

– Может, он и не сознательно это провоцирует, – говорит Самсон, – скорее это похоже на побочный эффект всего того, что он делает. Чем больше мы помним о реальных умерших, тем больше мы будем искать причину их смерти, так? Мы можем гневаться. Полагаю, он уже не видит большой пользы в гневе, он просто хочет промыть всем нам мозги.

Мы переглядываемся, боль потерь все еще достаточно сильна, чтобы отразиться на наших лицах, и мы признаем правоту Самсона. Призраки могущественны. В Итхре они – источник страха. В Аннуне они – воспоминания, знаки неугасающей любви. И Мидраут убивает эти воспоминания так же наверняка, как убивает воображение. Без наших призраков мы просто пустые оболочки. Я думаю, каким усталым кажется Олли каждый раз, когда Киеран убеждает его поучаствовать в протестах, думаю о вытягивающей душу неподвижности в конюшне в последнее время, и истинность слов Самсона проникает в мою душу. Мы приближаемся к эндшпилю игры Мидраута: истощение наступит раньше, чем мы сдадимся.

– Нам бы следовало… – начинает Наташа, но ее прерывает далекий крик.

Мы выбегаем из зала в поисках его источника. Звук несется из башни Чарли. Какой-то аптекарь несется вниз по лестнице из ее комнаты как раз в тот момент, когда из своего кабинета выходит лорд Элленби, чтобы выяснить, что происходит.

– Она невозможна! – кричит аптекарь.

– Что ты там делал? – резко спрашивает лорд Элленби.

– Я пытался заставить ее открыться…

– У тебя было разрешение?

– Нет времени! Информация нужна нам немедленно!

Я замечаю, что Джин уже направилась к лестнице, чтобы успокоить Чарли, но мой взгляд тут же возвращается к лорду Элленби, стоящему совершенно неподвижно. Аптекарь съеживается под его безмолвным гневом.

– Эта молодая женщина вынесла бесконечные пытки от того единственного человека, который должен был ее защищать. И ты думаешь, что выяснение намерений ее отца стоит новых пыток?

– Нет, но…

– Убирайся!

– Сэр? – Аптекарь не верит услышанному.

– Мне не нужны аптекари, которые подвергают новым травмам кого-то в моем замке.

Когда аптекарь, покраснев, уходит, чтобы отдать свой портал рееви, я наблюдаю за лордом Элленби. Он смотрит в открытую дверь башни. Мне казалось, что сильнее восхищаться им невозможно, но в данный момент это именно так. Разве мы можем с честью выстоять против Мидраута, если опустимся до его уровня?

– Как вы думаете, сэр, с ней все будет хорошо? – спрашиваю его я.

– Я не знаю, Ферн. Что ей нужно, так это чувствовать себя в безопасности, но разве это возможно, если такое множество людей вокруг напоминают ей о ее отце?

В прошлом году Чарли становилась все более жестокой ко мне. Я понимала: она находится под влиянием отца – перемены в ее настроении подсказали мне, что дело неладно. И я была права – Мидраут экспериментировал над собственной дочерью, и хотя он не может дотянуться до нее, пока она в Тинтагеле, шрамы слишком глубоки. В Итхре она мягче, чем год назад, но все равно это лишь оболочка ее прежнего «я».

В Боско Чарли сидит одна. Некогда ее окружала толпа подружек. Я не знаю, в том ли дело, что теперь у нее нет «защиты» отца, но они в итоге рассеялись, они больше не ищут близости с ней. Я тоже ее избегала, предполагая, что ей не захочется иметь рядом врага ее семьи. Может, она и не любила отца, но у людей бывают весьма смешанные чувства, когда речь заходит о кровных связях.

Но в день после ее последнего взрыва меня потянуло к ней. Что-то было в том, как она аккуратно сидела, скрестив ноги в лодыжках, с рассеянным взглядом, – что-то, вызвавшее у меня желание утешить ее. Потом я сообразила, в чем дело: она шевелила руками, мягко, машинально. Точно так же она гладила Локо, воспоминание о своей собаке, в своей камере в башне. Я вдруг заметила, что уже сижу рядом с ней. Думаю, Чарли заметила мое присутствие, потому что чуть заметно склонилась в мою сторону, принимая мое общество. А я просто молча сидела рядом с ней, пока движения ее рук не замедлились и наконец не затихли.

– Я тебя постоянно вижу, – сказала Чарли. – Во сне.

Это было почти вопросом – желанием убедиться, что она не сходит с ума.

– Да, – шепнула я.

– Там ты и какая-то женщина по имени Джин. И мужчина. Высокий…

Она снова принялась гладить воздух. Если бы Локо вдруг оказался здесь, он бы от восторга уже завалился на спину.

– Его зовут лорд Элленби. Он хороший. Клянусь, он там, чтобы помочь тебе.

Чарли впервые смотрит на меня расширившимися глазами:

– Он напоминает мне… – Она умолкает.

– О твоем папе? – заканчиваю за нее я.

Она кивает.

– Понимаю, – говорю я. – Но он настолько отличается от Мидраута, насколько это вообще возможно. Он уже десятки лет борется с твоим папой. Он очень многим пожертвовал…

Я не в силах продолжать. Только мне одной известно, что в Итхре лорд Элленби – бездомный. Ему было бы слишком тяжело, если бы кто-то еще выяснил, что сделало с ним нападение Мидраута более пятнадцати лет назад.

– Ты мне говорила, что хотела его убить? – тихо спрашивает Чарли.

– Твоего папу?

Она кивает.

Прежде чем ответить, я убеждаюсь, что нас никто не услышит.

– Да.

– Тогда почему он не мертв? – В ее жалобном тоне нет злобы, только любопытство.

– А ты все еще хочешь, чтобы он… умер?

– Да, пожалуйста.

Простота ее ответа, подчеркнутая отчаянной грустью, потрясает меня.

– А ему ничто не грозит? Лорду Элленби? – снова задает вопрос Чарли.

– Нет, – отвечаю я. – И ты можешь ему доверять. Клянусь.

Она кивает и отворачивается. Я встаю, чтобы уйти, но ее пальцы стремительно хватают меня за запястье.

– Посидишь со мной до звонка? – просит Чарли.

Я киваю, и мы сидим рядом, молча, пока звонок не заставляет нас разойтись по разным классам.