Тысяча миль в поисках души

Командировка, длившаяся пятнадцать лет

Весной 1975 года собственный корреспондент «Правды» в Соединенных Штатах Америки Борис Стрельников пересек Атлантический океан, возвращаясь на Родину из командировки, которая длилась в общей сложности пятнадцать лет.

Сейчас, дорогие читатели, вам предстоит новая встреча с Борисом Стрельниковым. Встреча долгая, интересная, волнующая: мы с вами только что взяли в руки его книгу, которая называется «Тысяча миль в поисках души». Эта книга — результат его корреспондентской работы в США. И можно смело сказать, что писалась она тоже пятнадцать лет: с того дня, когда, только что прилетев в Нью-Йорк, молодой журналист сел за свой первый репортаж из Америки.

Книга Стрельникова, хронологически вобравшая в себя значительный отрезок жизни американского общества, строго документальна, и в этом ее сила. В ней приводятся подлинные факты и оставлены настоящие фамилии действующих лиц. Иначе нельзя представить время, в которое писались эти очерки. В ней немало и цифр: без них, оказывается, не может обойтись не только статистик, но и публицист. Но пусть читатель не удивляется, узнав из книги, что бензин в Америке стоит не так уж дорого, а рабочий-строитель получает не так уж мало. Жизнь быстротечна, за нею не могут угнаться даже вращающиеся со страшной скоростью ротационные машины. Вот и сейчас, пока готовилась и печаталась эта книга, опять поднялись цены на бензин, на продовольствие, на жилье, увеличился военный бюджет, а заработки многих трудящихся упали до критической черты.

Когда читаешь книгу Бориса Стрельникова, перед глазами встает вся огромная страна, от океана до океана. Как умный, добрый и проницательный собеседник, автор приглашает читателей проехать вместе с ним по всем американским штатам — от знойного Техаса и до покрытой арктическими льдами Аляски, от Нью-Йорка на востоке до Лос-Анджелеса на крайнем западе. Вместе с ним мы посещаем десятки американских городов, заглядываем в индейские резервации и в негритянский Гарлем, беседуем с миллионерами — владельцами шахт, заводов, яхт и разговариваем с безработным на Бауэри, у которого в кармане вот уже давно нет ни цента. Автор вводит нас в круг революционно настроенных рабочих, радикальных интеллигентов, поэтов, писателей, инженеров…

У Бориса Стрельникова острый взгляд, большой внутренний такт советского человека и широкое сердце, открытое для понимания людей, живущих в ином обществе, в ином мире. Как бы поворачивая колесо времени назад, он ведет нас по ступенькам истории великого народа. На страницах книги мы встречаемся с замечательными сынами Америки: Авраамом Линкольном, Марком Твеном, Фенимором Купером, с борцами за равноправие негров, с героями минувшей мировой войны — нашими боевыми союзниками…

Я получил от редакции задание: сказать несколько слов об авторе этой книги. Поначалу задание показалось мне не особенно сложным. Но вот я положил перед собою стопку чистой бумаги и надолго задумался: с чего же начинать? Интересно, подумал я, насколько журналист должен быть знаком со своим героем, прежде чем обретет моральное право сказать самому себе: «Материал собран, теперь могу писать!»

Помню, давным-давно, еще в «Комсомольской правде», молодой способный очеркист подготовил серию писем о девяти ребятах из передовой комсомольско-молодежной бригады. На летучке очеркиста хвалили. Дежурный критик сказал: «Он очень тщательно собирал материал. Поставил в комнате рабочего общежития десятую койку, с ребятами спал, утром уходил с ними в цех, вечером шел на танцы, в кино. И так всю неделю».

Семь дней, проведенных с героями, — тогда этот срок казался нам достаточно большим.

Я прожил со Стрельниковым в общежитии четыре года — наши кровати стояли голова к голове. Занимался в одной учебной студенческой группе. Потом мы вместе ездили на работу в «Комсомолку» — наши кабинеты располагались дверь в дверь. Спустя много лет вдвоем в автомобиле мы пересекли Соединенные Штаты из конца в конец, от Атлантического океана до Тихого и обратно. Уже возвратясь из Америки и взяв отпуск, мы побывали на моей родине, в Бухаре, а потом в далекой сибирской деревне Малая Ничка отыскали большой рубленый дом, где родились его отец и дед, где прошло детство Бориса…

Несведущему это может показаться парадоксом, но чем больше знаешь человека, тем труднее о нем писать. Легче всего написать, пожалуй, о герое, к которому приехал на день-два. Посмотришь его на рабочем месте, а если удастся, то и дома, в кругу семьи, узнаешь несколько интересных случаев из жизни. Ну, а потом мостиком фантазии соединишь их в один сложившийся сюжет, упомянешь о производственных показателях, опишешь, как выглядит собеседник внешне. А если знаешь человека долгие годы? Какой портрет рисовать? Восемнадцатилетнего парнишки, вчерашнего десятиклассника, в шлемофоне танкиста? Или слушателя Центральной комсомольской школы, сидевшего на лекции в синем спортивном костюме, который составлял весь его гардероб? Или представительного, уже начавшего седеть мужчину, который берет в здании ООН интервью у глав государств, прибывших на сессию Генеральной Ассамблеи?..

С чего же все-таки начать? Я думаю, лучше всего с того дня, когда начался его путь в Америку. Хорошо помню тот августовский вечер, когда я встретил Стрельникова в редакционном коридоре «Комсомолки», растерянного, ошарашенного.

— Вот иду из «Правды». Был у заместителя главного редактора Юрия Жукова, — сообщил он мне под большим секретом. — Предлагают ехать на постоянную работу в Нью-Йорк…

— И ты, конечно, согласился?

— Нет, пока окончательного ответа не дал. Надо хорошенько подумать.

Подумать было над чем и Борису Стрельникову и редакции «Правды». К тому времени Борис проработал в «Комсомолке» семь лет. Сначала заместителем заведующего иностранным отделом, потом — ответственным секретарем редакции. Затем он снова вернулся в свой отдел, на этот раз в должности члена редколлегии. И хотя он не имел специального образования, успел Показать себя способным международником. Писал очень острые международные заметки, весьма интересно освещал фестивали молодежи и студентов в Берлине и Бухаресте, ездил в составе комсомольской делегации в Париж, прошел партизанскими тропами по джунглям борющегося Вьетнама и выпустил отдельной книжкой свой путевой дневник.

Достаточно ли этого для начала самостоятельной работы в качестве полномочного представителя «Правды»? Конечно, было немалым риском доверить молодому журналисту один из самых важных форпостов за границей — нью-йоркский корпункт. Но Юрий Жуков и тогдашние руководители американского отдела Даниил Краминов и Евгений Литошко журналистским чутьем угадали, что из Стрельникова должен получиться хороший журналист-международник. Ну, конечно, не сразу.

— Многого с тебя спрашивать пока не будем, — сказали ему в «Правде». — Учи язык, присматривайся, записывай, запоминай…

Через три месяца мы провожали Стрельникова в Нью-Йорк. Он улетал задумчивым, озабоченным:

— Не знаю, смогу ли оправдать доверие «Правды»? Как там пойдет дело? Получится ли?..

Первый год, надо сказать, получалось не очень. В газете шли лишь заметки да короткие отчеты о работе ООН.

И только где-то на втором или даже на третьем году корреспондентской работы Бориса Стрельникова в «Правде» стали появляться такие очерки, как «Ищите меня в Миссисипи», «Карандашный набросок Нью-Йорка», «Бродвейские вечера». Они сразу обратили на себя внимание живостью изложения, тонкими наблюдениями, суровой правдой жизни.

Конечно, можно было, как это делали его предшественники, посылать в Москву солидные корреспонденции, густо пересыпанные фактами и цифрами, взятыми из официальных отчетов, из вынужденных признаний буржуазных газет: цифры убеждают и впечатляют. Но ведь о том же бедственном положении негров в Гарлеме можно рассказать и по-другому. Наверное, даже лучше пойти не в библиотеку советского представительства, а к станции метро и доехать до 125-й улицы. А затем написать о том, что увидел своими глазами:

«Прямо на тротуаре прислоненные к стене дома четыре больших детских портрета в траурных рамках. Это девочки, убитые в Бирмингеме. Слепой негр в выцветшей форме американского солдата играет на скрипке что-то печальное. На груди слепого два ряда орденских планок. Старая негритянка, закрыв лицо руками, стоит на коленях перед портретами. Она раскачивается из стороны в сторону, и ее плечи содрогаются от рыданий.

… Кто-то трогает меня за плечо. Обернувшись, я вижу трех белых полицейских.

— Что-нибудь потерял здесь, приятель? — насмешливо спрашивает один из них. — Ах, просто гуляешь? Ничего себе, выбрал место для прогулки! Когда стемнеет, я не дам ломаного гроша за твою жизнь…

Адреса очерков показывали, что Стрельников много ездит: Техас и Северная Дакота, Аляска и Новый Орлеан, Голливуд и Сиэтл, Скалистые горы и знакомые еще по школьным учебникам Великие озера… В его очерках слышался скрежет зуборезных станков на прокопченных заводах Чикаго и тоскливые песни негров-издольщиков Юга, свист ковбойского лассо и протяжные гудки пароходов, плывущих по Миссисипи. Стрельников работал всегда и везде. Он находил своих собеседников в офисах крупнейших монополистических концернов и на бирже безработных, у большого конвейера автомобильного Детройта, в индейской резервации, в вагоне «сабвея», у бензоколонки… И с каждым днем ему все больше открывалась Америка, великая страна, где совсем рядом соседствуют труд и капитал, богатство и нищета, величие и позор…

Нет, Стрельников не смеялся, не иронизировал над неизлечимыми социальными язвами американского общества. Ведь бедствия, которые они порождают, обходят владельцев банков, особняков и яхт, они стучатся в жилища бедняков. Советский корреспондент глубоко сочувствует горю старого шахтера, с которым случай свел его в ночном поезде. Он понимает его, хотя, конечно, и не оправдывает. Он разделяет горе солдата-негра Джонсона, жизнь которому сломала вьетнамская война.

Ясно, что корреспондент «Правды», коммунист, не мог быть просто сторонним наблюдателем, холодным хроникером, бесстрастным фиксатором событий. Стрельников и не думал скрывать своих симпатий. Он на стороне тех, кто борется за человеческие права, кто требует вернуть домой американских солдат, топчущих чужую землю, кто никак не хочет смириться с тем, что родина Авраама Линкольна выступает в позорной роли мирового жандарма…

Материалы книги гневно обличают тех, кто противостоял этим честным, мужественным людям. Стрельников пробирался в самое логово бёрчистов, на сборище ку-клукс-клана, когда на холме горел крест и фигуры в белых капюшонах с прорезями для глаз вопили проклятия коммунистам, неграм, католикам. Это было опасно. Уж если мракобесы стреляют в своих президентов, то что им стоило ухлопать какого-то иностранного журналиста, к тому же еще и большевика!

Но дело есть дело, а долг есть долг.

Советский человек за границей… Не в милой русскому сердцу Болгарии, а в крупнейшей стране капиталистического мира, цитадели империализма. И здесь надо жить, работать, передавать ежедневно материалы в Москву с другого конца земли…

— Ну, как вы там, в Америке? — каждый раз спрашивали Стрельникова друзья, когда он приезжал в отпуск. Он даже написал книгу, пытаясь ответить на все вопросы, которую так и назвал: «Как вы там, в Америке?» Но вопросы не прекращались.

Я тоже спрашивал, хотя читал все его газетные публикации и книги. Спрашивал, пока не побывал в Америке и не увидел все своими глазами.

В Вашингтон я прилетел прямым рейсом из Москвы. Борис встретил меня в аэропорту и привез к большому дому в зеленом пригороде американской столицы, где он жил со своей семьей.

В кабинете над письменным столом я заметил плакатик, приколотый булавкой к стене: «Джентльмены! Очень прошу Вас не бросать окурки и спички на пол, не мять глаженое белье в шкафу и по возможности не рыться в игрушках детей. Лед, виски и содовая вода, как всегда, к Вашим услугам в холодильнике».

— Странно, однако, ты встречаешь гостей, — сконфузился я. — Почему ты считаешь, что я полезу к тебе в шкаф?

Стрельников засмеялся:

— К тебе это не относится. Тут в наше отсутствие приходят ребята из ФБР. Вот я и написал им, чтоб не слишком безобразничали.

Тем временем я с интересом разглядывал кабинет. Два книжных шкафа, набитых в основном справочной литературой. Вдоль стены на стеллажах пухлые папки досье, которые помогала ему вести жена Юлия Валентиновна. На тумбочке вполголоса верещал портативный телевизор.

— Он всегда у меня включен, — сказал Борис. — Важные новости могут-передать в любое время суток.

Под столом я увидел пишущую машинку в футляре, которой, Как потом убедился, он пользуется крайне редко: за годы походной жизни привык писать от руки, а в корпункте перепечатывать материал не хватает времени, так и приходится передавать с листа. Зато Стрельников никогда не расставался в поездке с карманным магнитофоном, записывал слова собеседников, любил на сон грядущий наговорить впечатления прожитого дня. На шее у него постоянно болтался фотоаппарат.

Стрельников отлично водит машину. Мы проехали с ним по Америке шестнадцать тысяч километров без всяких дорожных неприятностей. Я, конечно, заметил, что он отличается завидной работоспособностью. Весь день просидеть за рулем, потом с ходу писать очередной путевой репортаж и же охрипшим от усталости голосом, пугающим соседей по мотелю, передавать его в Москву — это ведь не каждый сможет. Впрочем, мне показалось, что в поездке Стрельников даже отдыхал, в Вашингтоне ему доставалось больше: нужно прочесть ворох газет, принять людей, ответить на письма, посетить пресс-конференции, выполнить всякие редакционные поручения. И так каждый день.

Однако и ночью не бывало покоя. Когда Стрельников работал, Москва спала. А когда Стрельников ложился спать, Москва принималась работать. Звонили из учреждений и издательств, из редакций журналов и газет. Просили написать очерк, проконсультировать рукопись, разыскать какую-то книгу, дать справку, проверить спорный факт, с кем-то встретиться, кого-то встретить, заказать гостиницу…

— Вы уж нас извините за этот звонок. Мы как-то не подумали, что в Вашингтоне ночь. У нас самый разгар работы…

В эту книгу Борис Стрельников включил очерки «От Великих озер до Миссисипи», «Посвящается Марку Твену» и «Индейцы», которые родились после того, как мы вдвоем проехали по маршруту авторов «Одноэтажной Америки» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Мы долго готовились к этому путешествию. Как я говорил, нас связывает давняя дружба: мы вместе учились, вместе пришли в «Комсомолку», теперь работаем в «Правде». Но за все эти годы нам не приходилось писать вместе. Мы работаем совсем в разных жанрах: один из нас очеркист-международник, другой — фельетонист. Получится ли прок от такого творческого союза, как будет выглядеть наша объединенная строка?

Предвидели мы и еще одну трудность. Обычно, когда писатели пишут вместе, они и выступают как одно лицо: вместе радуются, удивляются, негодуют, у них единое восприятие факта и явления, стоящего за ним. Мы понимали, что единого восприятия материала у нас не может быть. Вопросы, которые будут возникать у первого, покажутся наивными второму. Зато впервые вступивший на американскую землю будет воспринимать отдельные факты острее, чем старожил, которому они уже примелькались.

Что же тут делать? Как писать: «мы» или «я и он»? В конце концов было решено писать о вещах так, как они будут восприниматься каждым из соавторов, а для удобства повествования новичка именовать Москвичом, а старожила — Вашингтонцем. Вот почему в этих очерках фигурируют два действующих лица — Вашингтонец и Москвич.

…Свое автомобильное путешествие мы заканчивали в Нью-Йорке. Позади остались пляжи Лос-Анджелеса, знойные пустыни Аризоны, кукурузные поля Среднего Запада, хвойные леса Южной Каролины, нефтяные вышки Техаса. Позади остались сотни встреч с самыми разными людьми. А здесь, в Нью-Йорке делать было уже нечего. Тут наши дороги расходились: Борис возвращался в Вашингтон, а я должен был улетать в Москву. Оставалось написать письма друзьям, купить сувениры и упаковать чемодан.

На все это ушло не так уж много времени. После ужина в отеле Борис предложил проехать на Западную сторону.

— Хочется побывать в знакомых местах, — сказал он раздумчиво.

Где-то на семидесятых улицах у старого двенадцатиэтажного дома Борис остановил машину.

— Вот тут мы и прожили много лет. Давай поставим машину в гараж, а сами немного погуляем.

У автомобиля возник служитель-негр, открыл дверцу и вдруг, узнав Бориса, принялся дружески хлопать его по спине:

— О, Борис! Где же ты пропадал? Мы тут, признаться, думали, что тебя упрятали в тюрьму. Ведь ты же из красных, не так ли?

— Нет, со мной ничего не случилось. Вот уже семь лет, как я работаю в Вашингтоне. Мы с тобой еще потолкуем, Джордж. Ты еще не сменишься, когда мы придем за машиной?

Постояли. Повздыхали. Закурили…

— Ну, а как остальные жильцы? — поинтересовался Борис.

— Все на месте. И парикмахер Майкл, что вас брил, и механик Пэт, который чинит холодильники. Живут, стареют. У каждого свои дела. А вон еще ваш старый знакомый. — Джордж показал на перекресток, где выкатил свою тележку продавец сладостей.

— Добрый вечер, мистер Калитовский! — приветствовал торговца Стрельников, подходя к тележке.

Продавец прищурил свои подслеповатые глаза:

— А, мистер…

— Стрельников, — подсказал Борис.

— Да, да, Стрельников, — обрадовался продавец сладостей. — Но, знаете, так вас и забыть можно. Ваши детки что-то давно не прибегают ко мне за шоколадом.

— Мы давно переехали в Вашингтон. И дети уже выросли…

— Жаль, что дети растут, — не то в шутку, не то всерьез сказал Калитовский. — С них я имел хороший доход.

— Ну, угостите нас своими конфетками, — сказал Борис, протягивая мелочь.

Я шел рядом и думал, что этот район среднего Манхэттена, для меня кусок чужого и незнакомого города, стал для него чем-то своим, привычным и близким. Что и грустные старички на скамейках, и толстый полицейский, разгоняющий у светофора неповоротливое автомобильное стадо, и негр Джордж, и торговец сладостями со славянской фамилией Калитовский — это живые люди, среди которых он жил и с которыми по-человечески подружился, а не просто персонажи его очерков. Я еще думал о том, что Стрельников так хорошо может писать о них, потому что он сам жил их тревогами и заботами. Ведь если под окнами старого серого дома в Нью-Йорке стреляют гангстеры, если молоко в «супермаркете» стоит сегодня уже дороже, чем вчера, если в Сентрал-парке подростки, одурманенные марихуаной, задушили школьницу, шедшую с уроков, то это тревожит не только механика Пэта, парикмахера Майкла и продавца сладостей Калитовского. Это самым прямым образом касается и семьи советского гражданина Стрельникова.

Более пятнадцати лет прожил в Америке Борис Стрельников, около половины своей сознательной жизни. Нет, эта страна не была для него просто очередным местом прохождения службы. Он приехал сюда молодым, начинающим журналистом, а здесь, в Америке, стал одним из крупнейших советских очеркистов-международников. Его перо партийного журналиста служит делу Коммунистической партии, последовательно и неуклонно претворяющей в жизнь нашу миролюбивую ленинскую внешнюю политику. Б. Стрельников — член Союза писателей СССР. Его работа отмечена орденом Ленина и премией имени Воровского.

Очерки Бориса Стрельникова проникнуты глубокими симпатиями и уважением к американскому народу, к его истории, культуре, традициям, к его трудовому и научному гению, взметнувшему ввысь небоскребы, создавшему могучую индустрию, давшему миру выдающихся ученых, инженеров, поэтов… Это всегда чувствовали советские люди, это видели сами американцы. Не случайно американские газеты перепечатывали такие корреспонденции Бориса Стрельникова, как «На мосту через Эльбу», «У них советские ордена», «На родине Линкольна», «Вдали от небоскребов» и др, Перепечатывали, потому что они были написаны человеком объективным, честным, хорошо разбирающимся в сложных проблемах американской жизни, человеком, владеющим большим журналистским мастерством.

Стрельников всегда хотел понять самые сокровенные помыслы, чаяния, надежды американцев, узнать, что они думают о войне и мире, какими хотят видеть советско-американские отношения.

«Похоже, что «холодная война» сдается в архив», — сказал ему рабочий-строитель из Чикаго Джон Першинг.

«Народ хочет добрых отношений с Россией, — заявил ему старый безработный, с которым он разговаривал у моста Голден Гейт в Сан-Франциско. — А желание народа нельзя игнорировать вечно».

Борис Стрельников постоянно искал и находил материалы, факты, документы прошлого и настоящего, которые сближали наши народы, подчеркивали общность интересов и стремлений, вели к взаимопониманию и дружбе. Он был первым советским корреспондентом, рассказавшим о подвиге четырех советских солдат Асхата Зиганшина, Филиппа Поплавского, Ивана Федотова и Анатолия Крючковского, которые в течение 49 дней боролись с штормовым океаном и победили. Их мужеством, их верной солдатской дружбой восторгалась Америка.

В марте семьдесят четвертого года Стрельников полетел в Лос-Анджелес специально для того, чтобы увидеться с известным нейрохирургом Уильямом Робертсоном. Видный врач принял журналиста дома. Он предполагал, что корреспондент заинтересовался его научной работой, теми сложными операциями, которые он проводил в клинике. Но Стрельников сказал нейрохирургу:

— Я хочу рассказать читателям нашей газеты об офицере разведки из 1-го батальона 273-го полка 69-й пехотной дивизии 1-й американской армии.

— Как вы меня нашли? — изумился Робертсон. — Кто вам обо мне рассказал? Неужели лейтенант Сильвашко? Он жив? Вы видели его? Или майор Ларионов? Капитан Петров? Сержант Андреев?

Хозяин провел гостя в свой кабинет, снял со стены рамку. Под стеклом удостоверение:

«Младший лейтенант Уильям Д. Робертсон приказом по войскам 1-го Украинского фронта №060 от 13 мая 1945 года награждается орденом Александра Невского. Орден №27357. Командующий войсками 1-го Украинского фронта Маршал Советского Союза И. Конев».

А за что офицер Соединенных Штатов получил советский орден, Борис уже знал. Группа разведчиков младшего лейтенанта Робертсона на Эльбе первой вышла к расположению наших войск. Это был исторический момент, венчавший долгую, самую страшную в истории человечества войну: союзники соединились!

Вечер был отдан воспоминаниям, Робертсон рассказывал, как он пошел в разведку, как встретил бегущих эсэсовцев, спасавшихся от наступающих русских, и как он, размахивая самодельным американским флагом, поднялся на башню городского замка…

Свой очерк — «На мосту через Эльбу», Стрельников закончил словами Уильяма Робертсона:

— Спроси меня сейчас всевышний: — «Уильям, какой день из своей жизни ты хотел бы пережить снова?» — я бы ответил: — «Тот, когда я обнял русского солдата на мосту через Эльбу…»

Очерк был напечатан, но это было началом, а не концом большой работы. Целый год продолжался нелегкий журналистский поиск. Стрельников разыскивал адреса, делал запросы, обращался в официальные учреждения и к частным лицам. Но зато к тридцатилетию Победы был написан еще один очерк: «У них советские орденам. В нем он рассказал о других участниках встречи на Эльбе, которых нашел и с которыми повидался…

В трудное и сложное время начинал Борис Стрельников работу в Соединенных Штатах. Это были годы, когда небезызвестный Джон Фостер Даллес и другие подобные ему лихорадочно раздували «холодную войну».

Прошли годы, и Борис Стрельников из американского Центра управления космическими полетами в Хьюстоне написал об историческом рукопожатии в космосе Алексея Леонова и Томаса Стаффорда…

Да, времена теперь наступили иные. Народы видят и на себе ощущают благодатные плоды титанических усилий Центрального Комитета КПСС и его Политбюро, Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарища Л. И. Брежнева, направленных на обеспечение всеобщего мира и международной безопасности.

Илья Шатуновский