Ныне все знают, что Тютчев — один из прекраснейших наших поэтов. Но и при жизни Федора Ивановича Тютчева, и долгое время после его кончины это знание или, вернее, понимание было уделом очень немногих людей — прежде всего тех, кто сами являли собой цвет русской литературы; как будет показано в этой книге, истинные ценители тютчевского творчества в XIX веке — Пушкин, Некрасов, Фет, Достоевский, Толстой…
Судьба тютчевского творчества, в сущности, удивительна и таинственна. Казалось бы, человек такого уровня и масштаба должен был более всего поражать восприятие своих современников, которые имели возможность разглядеть его лучше и полнее, чем мы, далекие потомки.
Однако небольшой круг людей, понимающих, кто такой Тютчев, начал понемногу расширяться лишь в самом конце XIX века. Понимание постоянно — хотя и не без отступлений назад в периоды тяжких испытаний XX столетия — нарастало. Становилось все яснее, что Тютчев — не только гениальный поэт, но и истинно великий мыслитель, один из творцов русской историософии (то есть философии истории), притом его творчество в сферах поэзии и мысли тесно взаимосвязано. Наконец пришло осознание и его неоценимой роли в политической — точнее, внешнеполитической — истории России.
Словом, по мере хода времени, — которое, все больше отдаляя от нас эпоху Тютчева, вроде бы должно было отдалять и тем самым неизбежно умалять и его самого, — тютчевский образ, напротив, непрерывно вырастал в глазах потомков и в нем открывались почти или даже совсем неведомые ранее стороны и грани.
Во второй половине XX века творения Тютчева были изданы тиражом, в несколько десятков раз превышающим тираж его изданий за предшествующие полтора столетия! И посвященных ему книг и статей появилось за указанное время также в десятки раз больше, чем до этих пор.
Первое жизнеописание поэта создал хорошо знавший его человек, ставший мужем его дочери Анны, Иван Сергеевич Аксаков. В течение трех десятилетий он встречался с поэтом и все же в начале своей книги был вынужден констатировать «невозможность составить его полную, подробную биографию…». И в самом деле: нужны были долгие и разнообразные разыскания, чтобы выявить и осмыслить действительный жизненный и творческий путь Тютчева.
Еще сравнительно недавно общедоступные сведения о Тютчеве были столь скудны, что писавшим о нем нередко приходилось многое попросту выдумывать или хотя бы додумывать. Правда, вполне уместно сочинить роман о Тютчеве, то есть в большей или меньшей степени вымышленное повествование. Но опыт убеждает, что достойное художественное произведение о великом человеке может создать только писатель, способный мыслить и чувствовать на его уровне — то есть, по сути дела, также великий писатель…
Что же касается жизнеописания Тютчева, ныне есть определенные возможности строить его на всецело документальной основе. Иногда высказывается мнение, что без известной доли вымысла история жизни будет сухой и плоской. Но едва ли это справедливо. И нет серьезных оснований сомневаться в том, что достоверно известные события жизни поэта и его эпохи, подлинные слова его и близких ему людей, разнообразные реалии общественной жизни и быта (вплоть до, скажем, размера жалованья, или, по-нынешнему, зарплаты) способны, в их взаимосвязи и взаимоосвещении, создать общеинтересное повествование о Федоре Ивановиче Тютчеве.
В этой книге нет никаких вымыслов; в ней есть отдельные элементы домысливания тех или иных документальных сведений, но каждый раз отмечается, что речь идет именно о предположении, а не о заведомо достоверном факте, и читатель имеет возможность решить, насколько предположение убедительно.
…Историческая судьба Тютчева действительно уникальна. При жизни его величие увидели, в сущности, лишь несколько человек, которые сами были великими людьми. Возможно, поэта и поразило бы его нынешнее всеобщее признание…
И все же не забудем, что он сказал:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется…
В этих строках можно ведь услышать все же и предугадывание грядущего всенародного отзыва. И еще загадочное стихотворение:
Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, —
Но днем, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
Тютчев долго был такой — светлейшей, но незримой — дневной звездой. Палящие лучи грандиозного пожарища, охватившего Россию, сокрывали эту звезду… Но теперь мы все видим ее проникновенный и неиссякаемый свет.