U-977

Глава 14 ЮЖНЫЙ КРЕСТ

Над головой простирался свод усыпанного звездами неба, позади лунная дорожка искрилась бриллиантовой россыпью, и везде вокруг волновалось безбрежное море. Я смотрел на мир, окружавший меня, с чувством благоговейного восторга. Вдыхать полной грудью чистый свежий воздух — это эликсир для души. Я снова и снова наполнял легкие, потому что после удушливой, пропитанной маслом атмосферы нашей подводной темницы этот морской воздух казался самым ценным из всех даров. Вахтенные поднялись на мостик. Все свободные от вахты столпились в рубке управления, но только немногие могли видеть через люк отблески звезд. «Разрешите одному подняться на палубу?» — обычная формула на борту подлодки, когда кто-то просит разрешения подняться на мостик. Правила предписывают, что, кроме вахтенных, только двое могут одновременно быть на палубе. Но не сейчас. Скоро на палубе оказались все. Только команде машинного отделения пришлось остаться внизу и одному радисту, поскольку мы еще должны были наблюдать за радаром. Нас еще могли преследовать, хотя последние несколько дней прошли без каких-либо нарушений покоя, по крайней мере с этой стороны.

Всех нас охватило волнение. Это были необыкновенные минуты. Мы стояли, не отрывая глаз от звезд — так давно их не видели, а впереди нас ждали и другие радости. Мы уже могли различать звезды Южного полушария, и я показывал их тем, кто никогда не плавал в этих широтах. Наш провинившийся товарищ тоже был здесь, но неприятный эпизод уже забылся, мы снова чувствовали, что мы вместе. Мы смеялись и шутили. Да, мы были счастливы.

— Жизнь стоит того, чтобы жить снова! — заявил Мозес. — Вы не загоните меня в этот старый гроб. Он хуже темницы.

— Прекрасно. Можешь взять шлюпку. Она твоя.

Ночь прошла быстро, но никто не хотел спать. Мы чувствовали себя слишком возбужденными. Казалось, нам даровали полное освобождение от всех обязательств. Волны впереди, волны позади, и морские свиньи вокруг. Не могу выразить словами нашу радость от всего этого. Все прошлые лишения и неприятности забылись — так хорошо было оказаться в живых этой ночью.

Сначала мы решили снова погружаться на рассвете, но потом отложили до восхода солнца. Не хотелось упускать такого зрелища. Солнце вставало, кроваво-красный шар огня над бескрайним простором воды, а мы все стояли и восхищались этим спектаклем. Все молчали, только смотрели и смотрели, не отрывая глаз. Пока мы стояли в молчании, я как будто впервые увидел эти изможденные морщинистые лица, обросшие лохматой бородой, запавшие глаза, серую кожу с желтовато-зеленым оттенком, бледные губы. Эти лица, когда-то свежие и здоровые, за время нашего похода превратились в маски смерти, как будто эти 66 дней оказались труднее, чем вся огромная работа во время войны. Волосы моего старшего помощника стали совсем седыми.

Когда окончательно рассвело, мы лениво погрузились на глубину. Мы придумали, как разделить сутки, поменяв ночь и день: спать днем, а ночью подниматься на поверхность и работать. Конечно, это не касалось вахты. Не то чтобы в этом была большая разница, свет в подлодке был всегда одинаковый: и полдень и полночь ничем не отличались на наших часах. Во всяком случае, именно в полночь мы получали нашу основную еду, после чего отправлялись работать до рассвета, а потом уже шли спать. Таким способом мы получили возможность наслаждаться природой, когда приходило время подниматься на поверхность. Во время этих ночных переходов мы еще принимали меры предосторожности, расчехлили пушки, разобрали и почистили их. Было странно видеть, как хорошо они сохранились даже после проведенного под водой времени. Мы перезарядили их, оставив запасной магазин у каждой пушки. Мы также восстановили палубную вахту в прежней силе и установили поисковый приемник в полном порядке. Если корабли или самолеты атакуют нас, мы будем защищаться, мы не собирались дешево отдавать свои жизни. Если нас заставят сражаться, мы будем сражаться.

За время нашего великого перехода мы узнали, что энергия и сила воли одного человека могут изменить судьбу каждого на борту. Как командир, я обязан был следить, чтобы на лодке царило общее согласие во имя спасения каждого человека. Я носил свою белую фуражку как знак, что несу ответственность за ведение нашего предприятия до самого конца, что бы ни случилось. Я благодарил судьбу за то, что она научила меня руководить людьми, когда я командовал учебной подлодкой на Балтике. Два года назад я бы не справился с той огромной ответственностью, которая легла на мои плечи, но я твердо решил добиваться, чтобы мои приказы выполнялись до последней буквы, и жестко пресекать всякие попытки внести разлад в наши ряды или подорвать дисциплину, пока мы в море.

Казалось, что все самое плохое наконец осталось позади. Все, что мы должны были делать, — это не раскрывать своего предприятия, пока не приведем его к благополучному завершению. Меня беспокоила только одна мысль. Пока мы шли под водой, запасы топлива сократились до 40 тонн. Естественно, некоторые начали рассчитывать и пришли к заключению, что мы никогда не достигнем Аргентины, учитывая, сколько топлива мы уже израсходовали и как далеко нам еще оставалось идти. Это было совершенно правильно, и, на первый взгляд, перспективы выглядели довольно мрачно. Мы прошли 1800 миль с тех пор, как покинули Христианзунд, и израсходовали 40 тонн топлива. Теперь, имея те же 40 тонн, мы должны были пройти еще 5500 миль. Совершенно верно, что наши баки вмещали 120 тонн, когда их устанавливали. Однако в дни, непосредственно предшествовавшие падению Германии, 80 тонн оказались тем количеством, которое мы сумели взять.

Все немецкие резервы были израсходованы, а все планы создать синтетическое топливо или изобрести устройства, позволяющие дольше использовать топливо, разлетелись в пух и прах. То очень небольшое количество, которое наш инженер умудрился сэкономить благодаря своему восхитительному ноу-хау, израсходовалось очень быстро.

После тщательной проработки и обсуждения всех деталей я пришел к выводу, что мы можем позволить себе погружаться только в особых случаях, ведь погружение — очень расточительный процесс. И мы не должны использовать шнорк. Поэтому я приказал идти 10 часов на поверхности на малой скорости с одним двигателем, а остальные 14 часов идти на электромоторах. Мы решили не принимать в расчет любые неудачи, которые могли бы произойти из-за такого медленного движения. Я посчитал, что мы достигнем цели где-то в середине августа. Я надеялся, что к этому времени у нас еще останется около 5 тонн в запасе. Если топливо все же закончится, мы поставим парус и пройдем оставшееся расстояние, полностью использовав все течения и ветры, которые будут нам благоприятствовать. Если же произойдет худшее, мы всегда сможем отправиться в Бразилию.

Настроение команды значительно улучшилось. Мы часто встречали пассажирские пароходы со всеми навигационными огнями, ведь война закончилась. Однажды ночью нас обогнал пассажирский пароход, и мы услышали отдаленные звуки танцевальной музыки.

Люди ходили взад и вперед по прогулочной палубе, а мы смотрели на них и испытывали страстное желание участвовать в этом празднике жизни. В течение целого часа это гигантское судно, настоящее море света, беззаботно проходило мимо нас своим путем. Морской волк, когда-то гроза и ужас океана, превратился в ручного щенка.

Мы снова установили наше устройство для поиска радара. Курить на мостике строго запрещалось. Может быть, это и было чересчур, но я не хотел рисковать. Когда ночью мы шли на поверхности, тем, кто хотел, разрешалось курить, сидя у перископа в боевой рубке. Теперь мы могли настроить приемник и наслаждаться музыкой и, что гораздо важнее, снова слушать новости. После полнейшей изоляции от мира целых два месяца мы могли получить более ясную картину того, что происходит в мире. Из услышанного стало очевидно, что дома все обстоит достаточно скверно. Мы наконец узнали, что случилось после капитуляции. Ничего, что могло бы помочь нам, никакого развала коалиции победителей. Германия шаталась под гнетом поражения. Все это давало пищу для размышлений. Снова и снова я анализировал все события, проведя немало времени в горьких и противоречивых раздумьях. Казалось, я не мог трезво взвесить факты.

Команда не могла говорить ни о чем, кроме положения тех, кто остался на родине. Каждое сердце сжималось от беспокойства и страха за них. Что стало с теми, кого они любили, после оккупации, особенно с беженцами, вероятно вынужденными в самом жалком состоянии вести борьбу, за существование? У них нет ни кровати, чтобы спать, ни одеяла, чтобы укрыться. Они ничего не знают о своих отцах и братьях, а если удается что-то узнать, то новости плохие: он или убит, или остался калекой. И неоткуда ждать помощи, потому что у каждого свои проблемы и нет ни времени, ни сил помочь кому-то еще. Возможно, люди дерутся за кусок хлеба, за картофельные очистки. Старики и дети голодные, а мертворожденные дети стали частью повседневности. Моя мать оставалась в Берлине во время последней битвы, и я всегда чувствовал себя несчастным, когда думал о том, что могло с ней произойти. В таком же положении были и многие другие.

Состояние подлодки было ужасающим. Вся обшивка проржавела. Я отдал приказ старшему помощнику произвести тщательный ремонт. Лодку надо покрасить везде, где потребуется. Надо очистить ржавую плесень с боеприпасов и покрыть их смазкой. Эти 66 дней под водой сказались на лодке так же, как и на нас самих. К сожалению, старший помощник не симпатизировал мне. Он настаивал, что подлодку надо утопить у берегов Аргентины, а потому ремонт — только даровая трата времени и сил. Я порекомендовал ему выполнять приказ и не спорить. Все рядовые до последнего человека оказались на моей стороне, и состояние лодки значительно улучшилось. Большие магазины для скорострельных пулеметов были разобраны, тщательно смазаны и собраны снова. Когда один матрос беззаботно оставил патроны лежать на палубе, чтобы облегчить себе работу, я указал ему на опасность взрыва и посоветовал выполнять свои обязанности точно так, как его учили в школе пулеметчиков. Старший помощник, однако, думал, что знает дело лучше меня, и сделал несколько умаляющих меня замечаний, позаботившись, чтобы я нечаянно услышал их. Я вызвал его в свою каюту и побил, однако он открыто выступил против меня, говоря, что я не имею права ему приказывать и больше ему не начальник, какая бы ни была власть.

Кажется, наступил предел. Я никому не мешал выражать беспокойство или даже критиковать меня, правда в приличной форме. Но тут было совсем другое. Я решил не спорить с ним, однако с горечью сознавал, что его агрессивное поведение угрожает нам раздором среди команды. Я не имел официальной власти или начальников, которые могли бы поддержать меня, я должен был справиться с ситуацией сам. А ведь именно по вине этого офицера вышел из строя перископ, что могло иметь самые неприятные последствия, когда мы шли со шнорком. Он забыл закрепить перископ во время аварийного погружения. В результате под давлением воды на глубине 50 футов оборвались провода, а перископ упал, и все призмы разбились.

Я решил, что его поведение сейчас и те неудачи, за которые он был в ответе, оправдают особые меры. Построив команду, я объявил им, что старший помощник освобождается от всех его обязанностей. Я запретил всем выполнять его приказы или обсуждать с ним что-либо, касавшееся нашего похода. Второй помощник занял его пост.

К этому времени мы приближались к островам Зеленого Мыса, ожидая увидеть их острые пики в любой момент. Мы так давно не видели земли, что глаза в нетерпении буравили темноту. Когда наступил рассвет, стало смутно появляться сначала одна тень, потом другая. Мы не потрудились спуститься под воду. Мы были совершенно уверены, что наблюдателей на острове нет.

Солнце встало, и массивные утесы отвесно поднялись из моря. Это было впечатляющее зрелище. Мы начали различать поля и зеленые лужайки на склонах и в море рыбацкие суда с разноцветными парусами. Чтобы чувствовать себя в безопасности, мы шли на перископной глубине. Правда, наш перископ был слабым, но в этих местах никто не собирался высматривать следы винтов, остававшиеся, когда подлодка шла близко к поверхности. Скоро мы прошли мимо острова, который лежал не больше чем в тысяче метров от нас. Каждый имел возможность посмотреть в перископ и полюбоваться видом людей, работавших на открытом воздухе. Мы все почувствовали, что должны провести здесь хотя бы несколько дней, чтобы восстановить силы. Союзники, конечно, не будут охотиться за нами на островах Зеленого Мыса.

В своей лоции я увидел, что некоторые острова группы необитаемые, и команда буквально запрыгала от радости при мысли высадиться на одном из них. Мы выбрали остров Бланка и, всплыв около него, почувствовали себя в полной безопасности. Все поднялись на палубу полюбоваться спокойным морем, скалами, отражающимися в его голубом просторе, и белыми берегами вдали. Дельфины играли вокруг нас. Казалось, они стараются прыгнуть на нос лодки. Мы были благодарны им за их беспечную игру. В бинокль не просматривалось никаких следов человеческого присутствия, кроме нескольких хижин рыбаков, очевидно убежища на случай непогоды. В это время года все должны быть на более крупных островах. Мы осторожно приближались к берегу, используя электромоторы. В чистой, прозрачной воде проглядывалась каждая скала и отмель, но буруны бушевали так яростно, что мы решили стать на якорь. Позже мы хотели перебраться на берег на шлюпках.

Острова Зеленого Мыса лежат в водах, кишащих акулами. Однако мы быстро преодолели первые колебания насчет купания. Присутствие дельфинов показывало, что опасности нет, а в такой чистейшей воде в любом случае всегда можно увидеть приближение хищника. Не все знают, что дельфины, которые намного быстрее и проворнее акул, собираясь большими «стаями», могут прогнать или даже убить чудовище, многократно превышающее их по размеру. Были даже случаи, когда дельфины спасали людей от акул, образуя защитное кольцо вокруг пловца и подталкивая его к земле своим телом.

Наши усилия добраться до берега провалились из-за бурунов, и нам пришлось ограничиться его видом и радостью, что мы еще живы и находимся в таким прекрасном месте. Мы развлекались греблей на маленьких желтых шлюпках, и время от времени кто-нибудь пытался состязаться с дельфинами или нырять вместе с ними. Но животные никогда не подплывали слишком близко к нам. Не думаю, что мы их беспокоили, они были очень проворны. Ночь была теплой и ясной, и мы устроили на борту праздник, чтобы уничтожить всякое упоминание о ссорах, происходивших в нашем подводном плавании, о нервотрепках тех страшных дней. В первый раз с незапамятных времен мы вместе пели и снова были счастливы. И когда думали о наших соотечественниках, влачивших жалкое существование за колючей проволокой, ясно осознавали, что на свете нет ничего более ценного, чем свобода.

После всеобщего купания утром мы подняли якорь, и наш единственный дизель снова начал монотонное гудение. Держа курс на юг, мы определили место по последнему острову в группе Зеленого Мыса и скоро оставили его далеко позади. Вокруг простиралось гладкое спокойное море, высоко в небе сияло солнце. Целыми днями все лежали на палубе, и вскоре бледные тела начали покрываться загаром. Конечно, это было хорошо. Сыпь и нарывы исчезли за несколько дней, изможденные худые лица снова округлялись. Люди перестали огрызаться и ссориться, а те, кто не разговаривал друг с другом раньше, снова стали друзьями и шутили и смеялись вместе. Мы держали на палубе шланг и постоянно обливались из него. Но конечно, в такую жару все хотели искупаться в море.

Идеально было бы устроить серфинг. Дерева у нас хватало, веревок тоже, и за день доску для серфинга приготовили. Но ее нельзя тащить сзади, так как она может попасть под винты подлодки. Тогда линь прикрепили к носу лодки, и наиболее предприимчивый из нас вскарабкался на качающуюся доску. К ней привязали еще одну веревку для надежности, и тогда серфингист мог кататься стоя, на коленях или даже лежа на доске. Он крутился на волнах, то мягко поднимаясь, то опускаясь на волнах. Это был великолепный спорт. Из предосторожности мы привязывали крепкий ремень вокруг сёрфингиста, и несколько человек держали его. Когда он падал в море, мы вытаскивали его. Так он держался подальше от винтов и не было необходимости останавливать двигатель. Кроме того, таким способом лодка сохраняла маневренность.

Как только наступал день, первый был уже на доске, остальные ждали очереди. Конечно, мы наглотались соленой воды, потому что ни один из нас не был специалистом в серфинге, а большинство видели его только в кино. Однако даже когда погода стала портиться, команда не могла удержаться от любимого развлечения. Признаюсь, многие сильно поцарапали ноги, карабкаясь на доску или соскальзывая с нее, но это никого не пугало. Никто не простудился, наоборот, все как будто получили новую жизнь. Едва ли кто-нибудь спал внизу, воздух там был слишком зловонным и влажным. Кроме того, там стояла жара. Люди укладывались на одеялах и подушках прямо на палубе. Здесь же мы и ели. Я радовался, что нас никто не видит. Только представьте себе: военный корабль с койками и навесами от солнца, подвешенными между пушек. Мы тренировались в точности попадания по мишеням пустыми бутылками, ловили рыбу гарпуном или с помощью гранат, чтобы разнообразить наш рацион. Летающие рыбы очень вкусны. Особенно восхищались мы маленькими медузами с их радужными перепонками, лениво скользившими по ветру. По сравнению с другими кораблями подлодка обладает огромным преимуществом: она позволяет соприкасаться с удивительным подводным миром. Большинство людей, выходящих сегодня в море, ничего не знают о возможностях, таящихся в глубине. Но мы в подлодке долго учились размышлять о бесконечном богатстве подводного мира и живых существ, обитающих в нем. Однако никогда еще мы не находились под таким впечатлением от изобилия и разнообразия цветов и оттенков.

Когда поблизости оказывались корабли, мы обычно меняли курс, чтобы не попасть им на глаза. Потом мы задумались, нужна ли эта суета, если можно просто замаскироваться. Мы разрезали простыни и парусину на полосы и распределили их так, чтобы издали выглядеть как безвредное грузовое судно. Мы даже оснастили лодку дымовой трубой, разрезав лист жести и приладив его в открытом ящике с промасленной ветошью внутри. Мы соединили его с трубой сжатого воздуха, чтобы ветошь горела поярче. Когда возникала необходимость, клубы дыма, пыхтя, поднимались в небо, разбрасывая искры. При таком убедительном эффекте мы никогда больше не уклонялись от встречи с пароходами.

Однажды человек на серфинге вдруг душераздирающе закричал. Рядом плыла огромная рыба. Мы испугались, не акула ли это. В жизни не видел я таких огромных монстров. К счастью, это оказался кит. Если человек сильно испугался, то на кита встреча не произвела впечатления. Он трижды проплыл вокруг лодки, а потом плыл рядом в течение нескольких часов, пока мы бросали ему сардины. Со временем он стал нашим талисманом. Наш Мозес даже предположил, что он мог бы стать отличным буксиром, если бы почувствовал к тому склонность.

Теперь мы приближались к экватору. Солнце пылало на безоблачном небе. Ни малейшего ветерка, ни даже слабой ряби на волнах. Мы находились в экваториальной штилевой полосе, спокойных вод которой так боялись старые парусные корабли. Чтобы защитить голову и шею от палящего солнца, мы придумывали разные головные уборы. Мой собственный шлем от солнца имел чуть ли не ярд в поперечнике. На следующий день мы пересекали линию экватора. Организовав праздник, провели ритуал в тех же масштабах, что и по пути во Фритаун. Только теперь он проходил на палубе. Я играл Нептуна. Шеф полиции бил несчастную жертву широким мечом, нанося один или два удара от души. Но как раз когда праздник был в разгаре, мы услышали шум самолетов и спешно установили наш прибор приема радара. Шли ли они, чтобы наконец найти нас? Наблюдатели даже отказались смотреть, как окунают наших непосвященных, переключив все внимание на самолеты. Хотя мы ничего не могли видеть, шум двигателей не прекращался. Надо ли нам погружаться или нет? Так или иначе, мы встали к пушкам, зарядив их. Фетида заняла свой пост у пушки, а Врач и Парикмахер встали к пулеметам. Весь двор занял свои посты на случай, если придется погружаться. Может быть, со стороны это выглядело забавно, но нам было не до шуток. Последняя из команд подлодок, наводящих ужас на всех морях, наряжена в смешные одежды и полна решимости сражаться за свою жизнь. Но до этого не дошло. Гудение двигателей, возможно просто пассажирских самолетов, постепенно растаяло вдали, и мы смогли закончить наш ритуал, правда уже с какими-то смутными чувствами.

Однажды произошел довольно-таки серьезный инцидент: наш бывший старший помощник потерял свой автомат. Когда дело доходит до кражи оружия, события приобретают неприятный оборот. Подозрения пали на одного из наших радистов. Его не любили в команде за явное отвращение ко всякой дополнительной работе. Все помещения перевернули в поисках автомата, но ничего не нашли. Я поговорил с теми, кому больше доверял, и сказал, что необходимо найти виновника. Некоторое время мы больше не говорили об этом, но через четыре дня я получил сообщение, что автомат найден в радиорубке и что вор — радист. Я вызвал его к себе в каюту, и он сознался. Затем собравшаяся в носовом кубрике команда устроила ему выволочку: побрили голову, запретили выходить на палубу в течение двух недель и отправили под арест в помещение на корме, поближе к торпедным аппаратам, где он должен был сидеть на хлебе и воде. Естественно, никто с ним не разговаривал. Человек, укравший оружие, лишается доверия, и мы держали его под строгим контролем до конца похода.

Шли дни, мы следовали нашим бесконечным курсом, журчание воды под килем не прекращалось ни на минуту. Мы почернели от загара. Мы сидели на палубе, болтая ногами в воде, когда не ели и не пили. Работы было мало. Что до стирки, эта проблема решилась очень просто. Мы привязали белье на веревке позади лодки на час, после чего выяснилось, что ни одна прачечная не может сравниться с морской водой в кильватерной струе. Наши помещения блестели как новые, ржавчину отскребли, и тропическое солнце высушило все деревянные части.

Однажды по радио мы услышали, что U-530 вошла в Ривар-Плате. Что будет с командой подлодки? Передадут ли ее или позволят остаться в Аргентине, стране, о которой мы так мечтали? К сожалению, мы не знали испанского. Было бы гораздо лучше получать сведения непосредственно из Аргентины, а не зависеть от подвергнутых цензуре передач из других стран.

Время пошло быстрее. Один раз мы увидели отблеск огней в небе, что предвещало Рио-де-Жанейро. Теперь мы шли все дальше и дальше на юг, становилось холоднее. Троgики остались позади. Нас готовили к операциям в Северной Атлантике, поэтому, не имея под руками карт Южного полушария, мы вычисляли курс и сами делали для себя карты. К счастью, бортовые книги сообщали долготу и широту всех важнейших городов на побережье. Мы постарались избегать берегов Бразилии, где, как известно, было много опасных рифов и скал. Не стоило идти на риск ради нескольких часов.

Потом мы услышали, что подлодку U-530 со всем личным составом передали США в качестве военнопленных. Эта угнетающая новость тяжело ударила по всем нашим надеждам на свободу. Теперь следовало все обдумать заново. Столкнувшись с реальностью, я больше не мог питать иллюзий. Что мы должны делать теперь? Возможно, лучше пойти в Бразилию или Уругвай или просто затопить лодку у берегов Аргентины и попытать счастья? Это была неплохая мысль, и теперь, когда наши соотечественники переданы врагу, это — лучший способ избежать клетки военнопленного. По моим предположениям, многие готовы, сшив вещевые мешки и собрав вещи, отправиться в путь. Некоторые упаковали и инструменты, надеясь найти работу на берегу. Другие, начитавшись приключенческих историй и насмотревшись фильмов о Диком Западе, вообразили себе странные картины Южной Америки и пришли в сильное возбуждение.

До сих пор я всегда собирал доверенных людей. Я никогда не хотел злоупотреблять положением командира, стать диктатором и потерять доверие команды. Поэтому я не участвовал в спорах ни за, ни против, поскольку сам еще ничего не решил. Я должен принять важное решение, и оно требует серьезного обдумывания. Я знаю, что ложный шаг навлечет опасность на будущее каждого из нас. Вы не можете легко относиться к международному трибуналу над военными преступниками. Подавляющее большинство высказалось за затопление подлодки. Проект звучал довольно привлекательно. Мой вновь назначенный старший помощник был старше всех по возрасту и, по моему мнению, лучше других подходил для того, чтобы обсудить все подробно. Каждый день мы разговаривали с ним, а ночью стояли на вахте, Мы должны были что-то решить, люди хотели знать, чего им ждать в ближайшем будущем. Я старался выиграть время. Ни в коем случае нельзя делиться на соперничающие фракции, но оставалось всего несколько дней, пора прийти к какому-то заключению, Мои беседы со старшим помощником прояснили мои мысли, и я начал понимать, что последствия затопления корабля могут быть очень серьезными. Фактически они просто обязаны быть серьезными. Поэтому я заключил, что мы не должны рассматривать подобный способ действия. Мое решение стало непоколебимым.

Речь не могла идти о Буэнос-Айресе. У нас нет карт, а если бы и были, слишком опасно подниматься вверх по реке с ее отмелями 100 миль до аргентинской столицы без лоцмана. Поэтому я решил идти в Мар-дель-Плата. Маяк этой гавани, по нашим расчетам, должен был показаться через два дня. Именно это решение я и обрушил на команду, зная, что если я хочу довести дело до конца, то должен объяснить все предельно ясно и просто. Все полагались на мои слова. Они хорошо знали, что принято окончательное решение, но многие еще надеялись затопить подлодку и собирали вещи, чтобы идти на берег.

— Подводники, — начал я, собрав всех. — Я горжусь вами. Мы сделали, похоже, невозможное. Прошло три с половиной месяца, как мы приняли решение, и теперь его выполнили. Мы знаем, что это было нелегко. Мы уходили без необходимого ремонта, потеряли в самом начале всех наших специалистов, кроме двух, а они считаются незаменимыми. И, несмотря на все это, мы прошли весь путь. Наши двигатели в рабочем состоянии, на борту все, кроме перископа, содержится в полном порядке. Команда машинного отделения особо заслуживает нашей благодарности. Все без исключения выполняли свои обязанности отлично и под палящим солнцем тропиков, и под водой. Все остальные, как вы видите, вычистили и выкрасили подлодку, пока она не стала такой, какой должна быть — образцовой. Я очень хорошо знаю, какую работу вы выполнили. Если бы мы шли сейчас домой, как бы мы гордились и радовались! Наше путешествие закончилось. Когда я смотрю на ваши загорелые здоровые лица, я чувствую себя удовлетворенным. Вы показали характер, показали, что вам можно доверять.

Но теперь мы должны принять окончательное решение. Я не хочу решать что-то, не посоветовавшись с вами. У нас выбор: или затопить подлодку и высадиться в неизвестность, или отправиться в Мар-дель-Плата. Я хочу объяснить, как это представляется мне.

Совсем не трудно затопить подлодку. Но что случится потом? Сразу, как только мы высадимся на берег, перед нами встанут вопросы, на которые нет ответа. Мы должны уничтожить шлюпки или нас будут преследовать с момента высадки. Но шлюпки не горят легко и быстро, они из резины. Что еще важнее, пламя можно увидеть издали. Да и будет ли у нас время жечь эти шлюпки? Ладно, предположим, все прошло хорошо. Мы прощаемся друг с другом и уходим в 32 разных направлениях, потому что едва ли правильно маршировать всем вместе. Лично я в более выгодном положении, чем вы: у меня есть друзья в столице. Но давайте подумаем о вас. Вы должны идти в немецкой форме, не зная языка и без гроша в кармане. У меня опять-таки преимущество: я знаю английский и французский. Рано или поздно кто-то из вас попадет в полицию, и тогда весь район оцепят и тщательно прочешут. Союзники предложат награду за нас, газеты и радио расскажут нашу историю. Сможете ли вы в таких условиях долго скрываться? Если даже кому-то удастся, его имя и приметы разошлют на все полицейские посты, и он не сможет вести нормальную жизнь или начать новую под вымышленным именем. Если кого-то схватят, кто знает, в чем нас будут подозревать? Но одно совершенно точно: нас всех обвинят в затоплении подлодки после окончания войны и припишут нам злой умысел. Только подумайте, какие обвинения выдвинут против нас, если подлодка затонет, и к каким последствиям это приведет. И это будет самое горькое окончание нашего замечательного приключения, потому что, если нас схватят, надежда на освобождение в ближайшем будущем рухнет. С другой стороны, предположим, мы входим в гавань, где с нами ничего не может случиться. Мы начинаем с чистого листа. Если нам не повезет и нас все-таки схватят, мы, во всяком случае, сможем оглянуться на тот факт, что три месяца мы жили свободно. Хотел бы кто-нибудь из вас отказаться от этого похода, несмотря на все трудности? Для большинства это станет самым важным воспоминанием всей жизни. Время не пропало для нас даром, ведь мы могли провести его как военнопленные в совершенно других условиях.

По моему мнению, у нас один выход. Мы должны войти в аргентинский порт. Подумайте над этим. Не воображайте, что я хочу давить на вас. Если вы отвергнете мое решение, я, очевидно, ничего не смогу сделать против 31 человека. Тогда пусть один из вас, кому доверит большинство, поместит меня под арест, а сам примет на себя ответственность как командир этой подлодки.

Через час я жду старшего помощника с сообщением о вашем решении.

Когда я закончил, большая часть команды перешла на мою сторону без особого шума. Я отдал специальный приказ, чтобы на борту ничего не повреждать и не разрушать.

17 августа 1945 года, в яркий солнечный день, мы впервые разглядели береговую линию Аргентины и маяк. Когда он стал хорошо виден, вся команда выстроилась на палубе. Никто не потерялся. Мы находились слишком далеко от берега, чтобы кто-нибудь мог тайком ускользнуть ночью. Если кто-нибудь смог бы уйти, это поломало бы весь наш план, и трудно было бы объяснить появление беглецов вместе с членами нашей команды. Между тем мой старший помощник, стоя на вахте в последний раз, следил за указателем оборотов, чтобы быть уверенным, что двигатели сохраняют нужную скорость. Над нами появился альбатрос. Сначала он летал над лодкой, потом сел на воду и позволил нам пройти мимо, может быть, в четырех футах от него. Он посмотрел на нас крошечными глазками, как если бы говорил: «С вашими бородами вы выглядите очень странно. Откуда вы взялись?» Мы открыли коробку сардин, и каждый раз, как птица пролетала над лодкой, бросали ей рыбку. Так она держалась поблизости довольно долго. Но когда мы попробовали дать хлебные крошки, альбатрос улетел. Находясь еще вне трехмильной зоны, мы подали по-английски сигнал «Немецкая подлодка» и заглушили двигатели. Несколько рыбацких лодочек подошли посмотреть на нас с любопытством, и, кажется, наши бороды произвели на них большое впечатление. Скоро приблизились аргентинский тральщик и две подлодки. С них информировали, что прибудет группа для встречи. Вскоре подошел моторный катер с офицером, несколькими старшинами и рядовыми. Дальше все пошло без задержек. В своей безупречной белой форме они производили приятное впечатление, а их отношение не оставляло желать ничего лучшего. Я принял аргентинского офицера на палубе и проводил в боевую рубку, в то время как ею подчиненные разошлись по лодке. Он сказал, что ему приказано проводить нас в гавань, и его обязанность предупредить затопление подлодки или ее повреждение тем или иным способом. Я объяснил, что у нас нет намерения делать что-либо подобное. Я так же предложил самому командовать во время входа в гавань, потому что команда понимает только по-немецки, а управлять подлодкой, не будучи знакомым с таким сложным оборудованием, трудно любому. Он согласился со мной, приняв слово чести. Так я отдал последние приказы как командир U-977.