У красных ворот

ФЕОДОСИЯ

На работе Сергея и Вику поздравили с законным браком и по их просьбе с понимающими улыбками дали трехнедельный отпуск. Мол, как же, как же, все так понятно — медовый месяц.

Молодые уезжали на три недели в Феодосию. Предполагалось, что они поживут у близких друзей покойного Ионы Захаровича, вернее, у их детей. Родители этих детей Ефим Зиновьевич и Марта Петровна Свирские, ныне покойные, были дружны с Сергеевым дедом еще со времени феодосийского подполья в гражданскую войну. При белых Иона Захарович и Ефим Зиновьевич служили в газете «Крымский вестник». Каменев был выпускающим, а Свирский — наборщиком. Свирский сочувствовал большевикам и выполнял разные поручения Придорожного.

Они встретились в 1921 году в той же Феодосии. Иона Захарович приехал работать в этот город секретарем окружкома. Если бы не Каменев, Свирский погиб бы от аппендицита: медицинской помощи практически в городе не было. Иона Захарович сумел срочно организовать операцию Ефиму Зиновьевичу и спас его от смерти. Это событие со временем стало преданием в семье Свирских, и имя Ионы Захаровича чтилось в ней. После войны сын Свирских Михаил учился в Москве, жил некоторое время у Каменевых. Москвичи нередко проводили отпуска, каникулы в Феодосии. Семьи продолжали дружить уже во втором поколении.

Сережу сюда не возили. До семнадцати лет врачи запрещали ему южное солнце — была увеличена щитовидная железа. И вот только теперь представилась возможность поехать в этот город.

Любовь Ионовна не сомневалась, что Сергея и Вику примут в Феодосии хорошо. Супруги поживут в городе, поездят по Крыму, в общем, прекрасно проведут свои медовые три недели.

…Поезд Москва — Феодосия уже вошел в пределы города и не спеша двигался к вокзалу. Слева было море, справа набережная — самая нарядная улица Феодосии. Сергей и Вика были уже одни в купе. Решили выйти последними из вагона, не смешиваться с остальными пассажирами, чтобы их легко нашли встречающие. Ведь они не знали друг друга. Молодожены стояли обнявшись и смотрели на море, скорлупки лодок на нем и застывший далеко от берега серый утюг большого судна. Хорошо просматривался пляж, где в тесноте лежали, сидели, ходили люди, слышались их голоса, визг, смех…

Было по-утреннему жарко, солнечно, сине.

— Как хорошо, Сережа! — сказала Вика и прижалась к нему.

— Очень, — подтвердил он и крепко обнял ее.

Поезд остановился, их слегка качнуло.

— Пошли, — сказал Сергей.

На перроне, когда они с вещами стояли у подножки своего вагона напротив белого с колоннами здания вокзала, к ним подошел человек невысокого роста с черными лохматыми бровями над запавшими серыми глазами и спросил у Сергея:

— Вы не Сережа Гречанный?

— Да.

— Очень приятно. Я Свирский.

— А-а-а, Михаил Ефимович! — воскликнул Сергей. — Познакомьтесь, моя жена Вика.

— Очень рад, — Свирский пожал протянутую Викой руку.

— Как вы, Сережа, похожи на своего дедушку! Изумительно! Ведь я видел вас совсем маленьким, когда учился в Москве. А сейчас передо мной молодой человек и даже женатый.

— Все говорят про сходство с дедушкой, — сказал Сергей.

— Он у нас часто бывал. Последний раз приезжал с Еленой Анатольевной в шестьдесят восьмом. Любил Феодосию.

— Я хорошо знаю его жизнь в Феодосии во время гражданской войны. Ведь он написал об этом повесть.

— Это новость! Как прочесть? — спросил Свирский.

— Я пришлю вам.

— Это для нас будет такой подарок!

— А пока примите, пожалуйста, вот этот подарок. От мамы, папы, бабушки и от нас, — Сергей достал из Викиной сумки большой сверток. — Тут для всех членов вашей семьи.

— Боже мой! Зачем? Нам так неловко принимать от близких людей!

— Это от чистого сердца, — сказал Сергей. — Михаил Ефимович, к вам просьба: мне очень хотелось бы посмотреть места в городе, которые дедушка описывает в своей рукописи.

— О, я вам дам такого гида, лучше быть не может! Мой младший сын Лева. Он город знает, как свою квартиру. Вы ему только скажите, какое место.

— Большое спасибо, Михаил Ефимович.

— Дорогие друзья! Чего же мы стоим? Пойдемте. Сейчас я вас отвезу к нам, мы пообедаем. А жить вы будете у старшего сына. Он сейчас с женой в отпуске. Вам будет удобно. У него однокомнатная квартира. Не возражаете?

— Нет. Да, Вика?

— Конечно, конечно, — подтвердила она.

…Так начались для Сергея и Вики радостные дни.

С утра они уходили на пляж. Михаил Ефимович, работавший заместителем главного врача одного из санаториев, устроил им пропуск на санаторский пляж. Здесь было значительно меньше народа, чем на городском, и чище.

На Вику сразу обратили внимание санаторские любители женской красоты.

— Видел новенькую? — говорил один другому. — Вот это девушка!

— Да, просто люкс. Просто с картинки. Длинноногая, с высокой талией.

— А бюст! — поддержал другой.

— Одна?

— Да нет, вот с тем парнем. Говорят, муж.

Вика вела себя холодно-вежливо с пляжными поклонниками. С одним наиболее настойчивым ухажером Сергей чуть не подрался. Но все это были мелочи по сравнению со щедростью солнца и синего моря. Плавали вдвоем до буйка, а порой, обманывая бдительность спасателей, дежуривших на берегу, и дальше.

Обедали они в кафе, на углу двух улиц, после трех часов, когда оно, забитое до отказа в обеденные часы, пустело. Здесь стоял полусумрак и было относительно прохладно. И они, прокаленные солнцем, просоленные морем, с нетерпением поглощали еду. Потом шли на квартиру, защищенную шторами от солнца; ими быстро овладевал сладкий послеобеденный сон. Проснувшись, обязательно обнаруживали на простынях крупинки пляжного песка.

На столе красовался натюрморт из яблок, персиков, винограда, тщательно отобранных и купленных на базаре Викой.

— Попробуем дары юга — предлагала она.

Дары поглощались, потом они снова шли к морю, а вечером в летний кинотеатр или концертный зал, а то просто гуляли по набережной. На танцы не ходили: Сергей танцевал плохо, стеснялся.

— Роскошная у нас с тобой жизнь, — говорила Вика, — подольше бы.

Ездили на экскурсии по древнему и всегда удивительному Крыму.

Однажды они были в Музее Грина в Феодосии, а потом в его домике в Старом Крыму.

Сергей любил Грина. Он тихо ходил по домику, незаметно для экскурсовода притрагивался к предметам; думал, как вещи, их сочетание в пространстве этих побеленных комнаток отражают душу человека, которому они принадлежали.

Вике было любопытно, но и только, и, когда они вышли из домика, она спросила мужа:

— Почему ты такой молчаливый?

— Я побывал у Грина. Тебя разве ничто не тронуло?

— А что именно?

— Ну атмосфера его жилья?

— Домик как домик. Увидела, где жил писатель Грин. Что больше? Приеду и расскажу: была в Севастополе, Ялте, Бахчисарае и в этом месте.

— Ты его не читала?

— Нет.

— Поэтому так говоришь.

— Всех невозможно прочесть, — в голосе Вики появились нотки раздражения.

— Но Грин — это не все, он — один из небольшого ряда исключительных писателей, — продолжал Сергей, не обращая внимания на ее реакцию.

— Я не собираюсь, как ты, стать журналисткой, — сказала она, накаляясь.

— При чем здесь это — журналист не журналист. Не обижайся, пожалуйста, просто, на мой взгляд, прочтение Грина входит в минимум, необходимый среднекультурному человеку.

— Вот и женился бы на Соньке! — окончательно вспылила Вика.

— Ну зачем так! Я люблю не ее, а тебя, — сказал он искренне.

Обезаруженная признанием, Вика промолчала, а потом довольно спокойно сказала:

— Я просто воспитана по-другому. Я не очень-то много читала.

— Вика, слушай, это можно наверстать.

Потом они сели в экскурсионный автобус. Он повозил их по Старому Крыму вдоль белостенных домиков под красной черепицей. Малолюдье и тишина городка умиротворяли. Молодожены, забыв про ссору, сидели обнявшись. Автобус выбрался на Симферопольское шоссе и повез их в Феодосию.

С помощью пятнадцатилетнего Левы, похожего на отца, а ростом уже выше его на полголовы, Сергей познакомился с местами, где бывал Придорожный в городе.

На Карантине — окраине Феодосии в верхней части города — Лева сказал Сергею:

— Вы знаете, говорят, что здесь в основном ничего не изменилось. Как было до революции, так и осталось.

Сергей с Левой ходили по кривым и крутым улочкам, плохо, а то и вовсе не мощенным, с одноэтажными приземистыми домиками под красной черепицей, побеленными, порой крашенными светло-голубой краской, иногда со ставнями на маленьких окнах, как бы смотрящих исподлобья. Заходили в тесные дворики с металлическими умывальниками, прибитыми к забору над эмалированными тазами или оцинкованными корытами; в иных двориках рос виноград; снова выходили на улицы с редкими фонарями, нечастыми прохожими. Кое-где паслись куры, попадались бездомные собаки.

На одной из улиц Лева подвел Сергея к домику с мемориальной доской на стене. Сергей узнал, что здесь в революционные годы была конспиративная квартира подпольного ревкома.

— Сюда приходил ваш дедушка, — сказал Лева.

— Да, Лева, приходил он сюда, — откликнулся Сергей. — Ведь ему тогда было примерно столько, сколько мне сейчас.

И Сергей представил себе, как в темную ночь пробирался Придорожный к этому дому. Стояла, наверное, первозданная тишина, мерцали в черноте неба звезды, и он, единственный, шел по этой улочке, были слышны его осторожные шаги, потом Придорожный тихонько условным стуком в окно давал знать о себе. Еще немного, и скрипела калитка, кто-то невидимый открывал ее, и Придорожный исчезал за ней.

Голос Левы возвратил Сергея в сегодняшний день:

— Пойдемте к башне Климента.

Сергей и Лева были у башни Климента, где стоял Придорожный днем перед своим арестом, разыскали место, где помещался ФЛАК, побродили возле Генуэзской башни: там когда-то стояло деревянное здание — местный театр, а в нем блистала Елена Степовая. Прошли примерно тот путь, который Придорожный совершал из тюрьмы в контрразведку… «Что испытывал он, — подумал Сергей, — ожидая в любой момент экзекуции? Наверное, все же страх. Но важно, что дедушка его побеждал. А смог бы я, как он, выстоять?» Вопрос впился в Сергея и этакой занозой засел в нем, беспокоил. Ему хотелось предельно честно ответить самому себе. Понимал: для этого надо вообразить себя в обстоятельствах, в которых оказался Придорожный. Но Сергей так и не смог разобраться в себе.

Здесь, в Феодосии, былое деда встало зримо, весомо перед глазами внука. Тот как бы побывал в дедовском прошлом.

В один из последних дней августа Сергей и Вика стояли с вещами на платформе вокзала. Они уезжали домой, их провожало все семейство Свирских. Вика в левой руке держала подарок — букет роз.

— Кончились золотые денечки, — сказала с грустной улыбкой Вика. — Спасибо вам.

— Да, спасибо! Ждем вас в Москве, друзья, — присоединился Сергей. — Там, Лева, я тебя буду водить по городу.

— Обязательно приеду, — откликнулся мальчик.

— Приезжайте еще, молодые люди, — пригласила жена Свирского, невысокая полная женщина. — Приезжайте.

— Большой привет от всех нас бабушке, маме, папе, — сказал Михаил Ефимович. — До отхода — пять минут. Вам лучше занять места.

Стали прощаться. Сергей и Вика поднялись в тамбур.

— До встречи! — крикнул Сергей.

Поезд тронулся, стали медленно уходить назад море, пляж с купающимися. Они стояли у окна и махали оставшимся на перроне.

— Прощай, Феодосия, — сказала Вика.

— Лучше до свидания, — поправил ее Сергей.

Она молча пожала плечами.