У красных ворот

СЕРГЕЙ

После первого курса Сергей перешел на дневное отделение факультета журналистики. Училось ему легко. Хотелось писать. И он писал рассказы, посылал их в разные периодические издания.

Рассказы были искренними, в какой-то мере прямолинейными, заданными. В них проступала наивная и честная душа автора.

Прообразами персонажей рассказа о молодых влюбленных были Сергей и Вика, Звягинцев (пожилой поклонник) и Полина Петровна (мать героини). Да и другой рассказ — о неравном браке — в чем-то вторил первому. Вика иногда появлялась в отраженной жизни Сергея — в снах, рассказах, но о ее нынешнем существовании он узнавать не пытался. Однажды ему позвонил Лешка, бывший знакомый распавшейся семьи Сергея. Тот самый Лешка, которого когда-то Вика ставила в пример: он работал помощником механика в гараже и приносил домой каждый день не меньше десятки.

— Ничего про Вику не знаешь? — спросил Лешка.

— Не интересуюсь, — ответил Сергей.

— А зря! За большого человека вышла. Четырехкомнатный кооператив строят, в золотишке ходит. Сама огребает — будь здоров. А знаешь, кто ты? — И, не дожидаясь ответа, крикнул: — Лопух!

Сергей подумал: «Сам Лешка звонил или Вика его попросила? Да нет, вряд ли. Не могла она опуститься до этого».

Сергей получал рецензии на свои рассказы. Они были отрицательными.

Рецензенты писали:

«Рассказ не продуман хорошо, дает повод к двоякому толкованию, характеры обрисованы поверхностно».

«Ваш рассказ не более чем проба пера. Так что задача ваша не выполнена: то, в чем вы хотели убедить читателя, написано неубедительно».

«В отношении языка и художественной выразительности в рассказе имеются существенные недостатки».

«Для вас характерна слабость изобразительных средств».

«Превратить хороший замысел в хороший рассказ автору не удалось. Характер героя оригинальностью не блещет. Описанная история не вызывает доверия, представляется неубедительной, не дает ощущения жизни. Следовательно, рассказа пока нет».

Град критических камней…

После каждого брошенного в него камня Сергей сникал, не хотелось касаться ручкой листа бумаги. Получая очередной удар, он звонил Соне. Домашним не говорил — не хотел расстраивать.

— Понимаешь, Соня… — начинал Сергей.

Соня немедленно понимала. По тону своего друга.

— Все ясно, опять отказали. Ну и что? Вспомни Мартина Идена. Я считаю, рассказ вполне нормальный. — Она конечно же всегда знала, что и куда посылал Сергей. — Мой совет — продолжай писать. То, что ты не графоман, я головой ручаюсь.

Сергея, конечно, ободряли слова Сони. Но главным, что через некоторое время заставляло снова писать, было его упорство.

Как-то позвонив, Соня посоветовала направить возвращенные и новые рассказы в другие редакции.

Часть новых рецензий, полученных Сергеем, была уничтожающей, а в других появились комплиментарные фразы, правда, к печати рассказы не рекомендовали:

«Автор увидел отрицательное явление, борьба с которым не развернулась еще во всю ширь. С этой точки зрения рассказ Гречанного стоит на высоте — он актуален».

«Вы человек способный, и вам следует упорно работать».

«Рассказ написан литературно вполне грамотно, в нем есть запоминающиеся эпизоды».

— Вот видишь! Я же говорила тебе! — восклицала Соня об этих каплях меда, доставшихся Сергею.

Теперь уж он дал прочесть рецензии родителям, с рассказами они были знакомы.

— Тебя ругают и хвалят, сынок. Значит, ты небезнадежен. Что-то есть в душе. Главное, на отрицательные моменты обращай внимание. Для публикации, видимо, твои рассказы еще не созрели.

Любовь Ионовна полусоглашалась с мужем:

— Папа в каком-то смысле прав, но все же, знаешь, Федор, читаешь журналы и порой наталкиваешься на такое, что с души воротит. И рядом с таким чтивом Сережин рассказ о директоре НИИ, честное слово, не хуже.

Бабушке — у нее было плохо со зрением — Сергей читал свои вещи и рецензии на них.

— Трудный, очень трудный ты выбрал путь, Сереженька, для себя. Но дедушка одобрил бы. И еще скажу; это твой путь.

А однажды небо будней прочертила яркая комета: Сергей получил рецензию, где ее автор писал:

«С. Гречанному удался образ главного героя — пытливого, по-мальчишески неуравновешенного, настойчивого. Рассказ можно бы рекомендовать для альманаха при условии, если автор внесет некоторые исправления в него».

Далее они подробно перечислялись.

Эти «некоторые исправления» Сергей внес в рассказ немедленно. И через два дня после получения рецензии он направился в редакцию с исправленным текстом рукописи. Сергей приложил копию рецензии и свое письмо на имя редактора отдела. В письме автор сообщал, что возвращает редакции свой рассказ, «исправленный в соответствии с замечаниями рецензента». Так посоветовал сделать отец.

Сергей ехал в редакцию на троллейбусе. Стоял октябрь. По стеклам троллейбуса стекали дождевые струи. Капли воды методично падали на край покрытого коричневой обивкой сиденья. Молодой автор был счастлив. Напротив сидела женщина с плоским ожесточенным лицом. «Наверное, несчастье у человека», — посочувствовал Сергей.

В редакции его связала робость. Он шел боком по длинному коридору, уступая дорогу встречным. Ему казалось, что здесь работают люди, стоящие над повседневностью, обыденностью и потому не похожие на живущих рядом с ними.

Сергей открыл дверь с табличкой «Отдел прозы». Справа от входа за столом скучала девица в джинсах. Она курила. Посмотрела на него, немного щурясь от дыма.

— Добрый день! — сказал Сергей.

— Добрый.

— Я тут принес рукопись, переделанную по замечаниям рецензента. Хотел бы передать заведующему отделом. Вот письмо ему.

— Он занят. Оставьте.

Она взяла у Сергея сколотые большой скрепкой листы и вложила в светло-серую папку, на которой было крупно и размашисто написано красным карандашом: «Самотек». Сергей в нерешительности стоял у стола.

— Вам сообщат о результате, — сухо сказала девица.

Примерно через месяц Сергей получил на почте большой белый конверт. Он быстро вскрыл его, засунул в него руку, нащупал листы бумаги, хотел вытащить. Что-то не отпускало их. «Приклеились», — подумал Сергей. Осторожно отделил листы от конверта и извлек. Сразу узнал свою рукопись. К ее первому листу скрепкой было прикреплено маленькое письмо на редакционном бланке. Сергей прочел: «Уважаемый тов. С. Гречанный! Редакция не может опубликовать Ваш рассказ. Недавно на страницах нашего журнала печатался рассказ на аналогичную тему. С уважением, зав. отделом прозы (подпись)».

«Как же так? — думал Сергей, ошарашенный ответом. Он стоял с конвертом в одной руке и рукописью в другой. — Ведь рецензент одобрил… Замечания его я учел. Как же так? Разве он не знал раньше, что подобный рассказ уже был? Недоразумение? Да, наверное. Надо позвонить, поехать в редакцию».

Он позвонил заведующему отделом прозы, сбивчиво рассказал свою историю.

— Бывает, бывает… рецензент оказался не в курсе. Вы кто?

— Студент факультета журналистики МГУ.

— Не отчаивайтесь, пишите. Привет.

И Сергей писал.

Товарищ Сергея по курсу — Анвер Хамидулин, юноша с широким лицом, обрамленным темно-каштановой бородкой, с угольно-черными глазами, в которых мелькала усмешливая хитрость, сказал:

— Серега, ты меня послушай: свои рассказы не посылай в редакцию, а сам туда относи, завязывай узелки, может, какое-нибудь заданьице дадут. Репортаж напишешь. Смотришь — на полосе появишься. Дело тебе говорю.

Анвер так и поступал. И на страницах молодежной газеты нет-нет да и публиковались его короткие заметки. Анвер приехал из Казани. В Москве его домом было общежитие. Он часто приходил к Сергею. Юноша нравился Любови Ионовне и Федору Тарасовичу за стеснительную скромность, щепетильную порядочность и, конечно, за искреннюю привязанность к Сергею. Анвера нередко приглашали обедать, ужинать, оставляли ночевать. Когда его первый раз попросили сесть за обеденный стол, он вымученно улыбнулся, щеки пошли красными пятнами:

— Нет, нет, спасибо. Я сыт.

Федор Тарасович отлично понял состояние товарища Сергея: ведь лет двадцать с лишком в этой комнате он сам был в положении Анвера, когда его, студента из провинции, Иона Захарович и Елена Анатольевна приглашали садиться обедать. Вспомнила об этом случае и Любовь Ионовна. Они по-родительски относились к Анверу — сверстнику сына. Для молодого казанчанина, без родственников и знакомых в Москве, дом товарища был средоточием человеческой теплоты.

…Теперь Сергей отвозил свои рассказы в редакцию сам. Отказы получал в устной форме.

Как-то заведующий отделом литературы и искусства газеты, молодой человек с большой головой, на которой торчал хохолок светлых волос, улыбаясь, сказал Сергею:

— Слушай, старик, сейчас не до твоих рассказов. Кинофестиваль на носу. Хочешь, помоги нам. Тем более что ты будущий журналист. Тебе нужна практика.

— Я… я готов, — сказал Сергей с придыханием.

Предложение заведующего ошеломило. Сергей никак не ждал такого.

— Нам нужно побольше интервью с почетными гостями фестиваля. Потолкайся в гостиницах, где они остановились, на просмотрах, лови их на ходу, на лету… В общем, проявляй инициативу. Мы тебе выпишем временное удостоверение, а там дело за тобой. Ну давай!

По дороге домой Сергей беспрестанно вынимал из бумажника темно-розовый прямоугольничек картона, на котором было напечатано:

«Временное удостоверение №…

Выдано тов. Гречанному С. Ф. в том, что ему поручается организация материалов для газеты.

Действителен до 20 июля 198… года.

Ответственный секретарь (подпись)».

Он шел по солнечной стороне тихой улицы вдоль серого железобетонного забора полиграфического комбината. Чернел только что политый асфальт. Но кое-где солнце уже успело высушить его — там и сям на нем появились серые пятна.

Сергей не замечал жары… «Анвер, Анвер… умница, — думал Сергей. — Какой мне совет дал! Идиот я все же. Сам бы до этого не дошел. Ведь это событие! Надо будет поговорить с Анвером. Что он скажет? Все дела побоку, занимаюсь только заданием».

Он поехал в оргкомитет фестиваля, выписал фамилии почетных гостей — актеров, режиссеров, продюсеров, кинокритиков… Узнал, где они остановились, и сразу стал выяснять, чем каждый из них замечателен творчески. Через два дня он был заочно знаком с ними. «Основа для разговора есть», — решил Сергей.

Дома у всех в руках побывало удостоверение. Мать поцеловала сына, отец крепко обнял, а бабушка погладила внука по голове.

Сергей дежурил в гостинице с утра. Однажды он искал встречи с французским актером. Позвонил по внутреннему телефону из холла, представился. Женский голос сказал:

— Обождите минутку.

Сергей услышал французскую речь, потом его попросили:

— Обождите в холле у киоска с сувенирами.

Сергей на всякий случай подошел к лифту, чтобы уж наверняка встретить актера: вдруг передумает и к киоску не подойдет. Молодой репортер стоял у лифта, неспокойно вертел головой по сторонам и вдруг увидел француза, спускающегося по широкой мраморной лестнице.

Он шел непринужденно, пластичный в своих движениях, элегантный: темно-каштановые волосы тщательно причесаны на косой пробор, пиджак цвета морской волны и светло-серые брюки ловко сидели на нем.

Сергей подбежал к нему и сказал:

— Бонжур, месье!

Запас французских слов у Сергея состоял из двух десятков. Подал удостоверение переводчице.

— Бонжур, месье! — ответил актер.

Его лицо с широковатым носом и твердым подбородком доброжелательно улыбалось. «Обаятельный человек», — подумал Сергей.

— Парле ву франсе, месье?[2]

Сергей отрицательно замотал головой. Затем они сели в низкие мягкие кресла холла. Беседовали с помощью переводчицы. Сергей назвал ряд фильмов с участием актера и сказал, что его тронула игра, она очень реалистична.

— О, это неудивительно, мой друг! — живо воскликнул актер. — Я считаю себя учеником Станиславского. Еще в школе Шарля Дюлена я познал его систему.

Интервью Сергея пошло в номер, как говорится, с колес. Затем были интервью с индийцем, японцем, бразильцем, венгром, итальянцем, американцем, сомалийцем, колумбийцем… Конечно, их актуальность немало помогла публикации. Дни фестиваля были радостные, можно сказать, праздничные.

В газете его признали. Он писал короткие репортажи о выставках художников, небольшие рецензии, брал интервью, как-то даже поместили беседу (почти подвал) с одним маститым скульптором. Во всем этом Сергею помогало увлечение изобразительным искусством, литературой, к чему он когда-то безуспешно хотел приобщить Вику.

Сергей был газетным разнорабочим, на подхвате; знал это и не стеснялся, самолюбие не страдало. Любил просто сидеть в отделе, что называется, дышать воздухом редакции, а особенно по вечерам в кабинете заведующего отделом, во время его дежурства по номеру.

Заведующий давал ему вычитывать гранки, сокращать их, если не влезали в номер, поручал отвечать на звонки.

— Слушай, старик, — сказал он однажды Сергею, — то, что ты занимаешься разной мелочевкой, — это хорошо, иначе из тебя настоящий журналист не получится. А что бы тебе проблемную статью жахнуть? О книжной торговле. А? Я тебе даже могу заголовок подкинуть: «О книгах ходких и пылящихся на полке». Он точно отражает одну актуальную тему. Поговори с покупателями, книготорговцами, издателями. Больше советов давать не буду: учить плавать — бросать в воду.

И Сергей с разбега бросился в воду. Барахтался, окунался с головой, появлялся на поверхности, раза два ему бросали спасательный круг, наконец выплыл и добрался до желанного берега.

Появилась статья. Ее пафос был в том, как не издавать книги, не находящие спроса.

— Ну, Серега, — сказал Анвер, — ты меня здорово обошел, но я рад за тебя. Теперь, вот увидишь, письма пойдут на статью. Придется отвечать — это как пить дать. Будешь делать обзор писем.

Сергею как-то неловко было перед Анвером за свой успех. Положив ему руку на плечо, он сказал:

— Ничего, Анвер, будет время, и ты меня обойдешь, увидишь. Ты способнее меня.

Сергей искренне так думал.