У незримой границы

ИСКУССТВО ДОБРА И СПРАВЕДЛИВОСТИ

Нам, взрослым, тоже приходилось сотни раз останавливаться на перекрестках жизни, чтобы выбрать правильный путь. Мне не в один день стало ясно, что жизнь свою я посвящу охране советской законности, — мечтал я и о далеких морях и небывалых перелетах… Но самой романтичной для меня всегда казалась профессия следователя. Работника милиции я не представлял себе иначе как человека, атлетически сложенного, постоянно готового к схватке. Оказалось, что я сильно преувеличивал. За минувшие годы мне пришлось поработать с десятками следователей, и добрая половина из них были женщины. Мог ли я представить в юности, что, кроме отменного физического развития, бесстрашия и заряженного пистолета, существует целый арсенал других, намного более действенных средств? И прежде всего — человечность, умение понять, ощутить, почувствовать. Еще юристы Древнего Рима учили, что юстиция — это искусство добра и справедливости. Искусство это немыслимо без наличия у милицейских работников высоких этических принципов.

Этика являлась одним из древнейших направлений философии. Объектом ее изучения была мораль. Словом «этика» мы обозначаем сегодня систему нравственных норм, регламентирующих поступки людей. Нормы эти обязательны для каждого человека, независимо от его должности, профессии, образования и заслуг. Такое же свойство присуще и нормам закона — ему тоже подчинены все люди в равной степени.

Мы знаем, что уже длительное время разрабатываются проблемы профессиональной этики. О включении такого курса в подготовку юристов ратовал еще в свое время известный правовед А. Ф. Кони. Он утверждал, что любому служителю правосудия в момент сомнений могло бы оказать немалую помощь знание судебной этики. А сомнения, как известно, сопровождают на каждом шагу и розыскного работника, и следователя, и судью, поскольку именно сомнения лучше всего помогают выяснению истины.

Может возникнуть вопрос: в чем же суть профессиональной этики, если существуют общечеловеческие этические нормы, обязательные для всех нас? Суть в том, что наряду с этим у отдельных профессий есть свои специфические особенности, выходящие за рамки общих норм. Так, например, мы знаем, что лгать нельзя. Что ложь должна быть осуждена. И в то же время нам известно немало исключений, когда ложь оправдана. Можно привести пример хотя бы из врачебной практики. Больной, чье выздоровление уже невозможно, спрашивает врача о своем состоянии. Истина в этом случае была бы слишком жестокой: положение безнадежно… Нетрудно понять, что врачебная этика не позволяет такого ответа. Утешительные слова врача обладают целительной силой, и медицина знает сотни примеров, когда благодаря им выздоравливали и безнадежно больные.

Разумеется, это не исключает и других возможностей. Например, некоторые родители не скрывают, что своего ребенка они усыновили или удочерили. Если тот видит в новых родителях действительно добрых, хороших людей, он будет любить и уважать их, как если бы они были настоящими.

Работникам милиции тоже приходится на каждом шагу встречаться с обстоятельствами, которые необходимо тщательно взвешивать на весах Фемиды. Возьмем такой пример. В ходе следствия возникает необходимость контролировать переписку подследственного. В практике это бывает нередко: письма сообщников преступника могут помочь напасть на их след или отыскать похищенные и спрятанные ценности, и так далее. Чтобы не позволить самовольного вторжения в личную жизнь, такая проверка переписки может производиться только с санкции прокурора или по судебному решению. Так что юридически тут вроде бы все ясно. А этически? Допустим, в письме содержатся сведения, которые не относятся к следствию — хотя бы сведения глубоко интимного характера. Здесь закон полагается на порядочность следователя, и мне не приходилось слышать, чтобы на этой почве возникали какие-либо недоразумения и конфликты. Но могут возникнуть ситуации и посложнее. Например, обвиняемому пишут, что умер его брат. По обычным нормам, тут сомнения быть не может: следователь должен сообщить печальную весть своему «подопечному». Ну а если никакого брата у подследственного на самом деле нет, и известие это является лишь зашифрованным предупреждением о том, что попался еще кто-то из соучастников, и теперь надо быть особенно осторожным? Исключить такую возможность нельзя, и следователю приходится не сразу поступить в соответствии с этическим принципом, а сперва удостовериться в том, соответствует ли известие истине.

Каждый допрос — потерпевшего, свидетеля, обвиняемого — является своеобразным диалогом. И вовсе не одни только показания обвиняемого требуют особого внимания: вызвать сомнения могут и показания потерпевшего и свидетеля. Обвиняемый может давать ложные показания сознательно. Но так же могут поступать по самым разным мотивам и свидетели и потерпевшие. Хотя бы по ошибке. И в таких диалогах следователь сам должен почувствовать, насколько искренен допрашиваемый и какая степень откровенности допустима со стороны самого следователя, чтобы не пострадало установление объективной истины.

Произошла кража… На улице пристали хулиганы… На скамейке спит пьяный, бросив рядом пустую бутылку… В каждом таком случае люди обращаются к милиционеру или звонят по телефону 02. Что ожидает работника милиции на месте вызова, предсказать нельзя. Может быть, прозвучит предательский выстрел, может быть, в руке «мирного» пьяницы сверкнет нож. Поэтому работник этот должен обладать и физической силой, и юридической и этической зрелостью. От наличия этих качеств зависит очень многое: безошибочность решений и действий в сложных ситуациях и одновременно способность по-человечески подойти к любому происшествию. В принципе это можно сказать о представителях любой профессии, однако при охране незримой границы непредвиденные и острые коллизии возникают намного чаще.