У незримой границы

Я ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЖДУСЬ ТЕБЯ…

Дело это у нас проходило над названием «Дело Графа». С того времени минуло несколько лет. Возвращаться к нему хотя бы в мыслях не было ни времени, ни повода, так что этот случай и участвовавших в нем людей я как бы предал забвению. Это неизбежный процесс: память предназначена хранить лишь самые яркие события, а все прочее попадает в ее архивы. Правда, в случае надобности мы можем туда обратиться, и воспоминания оживут.

Думаю, что я никогда не стал бы рыться в этом архиве ради «Дела Графа», однако порой наши действия определяются неожиданными обстоятельствами. Так случилось и на этот раз. Однажды в мой кабинет вошли два молодых человека, и я сразу же узнал их: это были Лига и Харис.

Посещению я искренне обрадовался. Когда Харис был осужден, я остался в твердой уверенности, что на скамье подсудимых он находится в последний раз в своей жизни. Нет, он вовсе fie давал подобных обещаний, однако, чувствуя его отношение ко всему происшедшему, я верил, что в его жизни это была последняя ошибка. Потерянные годы — слишком дорогая плата за сомнительные удовольствия, в которых нет ни смысла, ни надобности.

Вместе мы рассматривали и свадебные фотографии Лиги и Хариса. Счастливые лица, наряды, цветы, фата… Разговаривали о том, что они сейчас делают, где живут, какие планы строят на будущее. А после их ухода «Дело Графа» воскресло в моей памяти, из прошлого возникли знакомые лица из маленького районного городка, где я начинал работать инспектором уголовного розыска…

Легкий ветерок раскачал вершины берез, спустился по сучьям и ускользнул за озеро. Харис и Лига сидели на берегу, а мысли их были далеко — путешествовали по дороге фантазии. В мыслях оба они находились в окружении родных и друзей, Лига была в длинном свадебном платье, на которое ниспадали складки фаты. И казалось — сегодня им принесли все цветы мира, и только им двоим предназначены все наилучшие слова…

— Лига, ты о чем думаешь?

— О том же… Так будет, так обязательно будет!

В глазах влюбленных светилась радость. Волосы Лиги переплелись с мягкой летней травой. Ветерок все еще нашептывал что-то березам, а Харис с Лигой ничего не видели, не слышали…

Перед отходом поезда на Ригу в зал ожидания вошел инспектор уголовного розыска Целмс. Он был в штатском, и у занятых своими делами людей не вызвал ни малейшего интереса. Усевшись неподалеку от кассы, он углубился в какой-то журнал. Никому и в голову не пришло бы, что сейчас журнал занимал Целмса меньше всего. С места, где он устроился, помещение хорошо просматривалось, и инспектор мог незаметно оглядывать каждого входящего. Милиции еще не были известны точные приметы разыскиваемого преступника, однако опыт свидетельствовал: что-то — интуиция, быть может? — порой даже в таком случае помогает узнать преступника по каким-то, вроде бы и совершенно не бросающимся в глаза особенностям его поведения. Преступника постоянно преследует страх. Недаром говорят: от самого себя не убежишь. Каждый встречный кажется переодетым сыщиком, который может остановить, задержать, увести… Так что в любой миг надо быть готовым бежать. Бежать, бежать, бежать — чтобы в конце концов все же попасться. Потому что далеко ли можно убежать?..

Целмс терпеливо дождался ухода поезда. До следующего оставалось несколько часов, на станции никого не было, сидеть сейчас здесь значило терять зря время, а в отделе милиции его ждали и другие дела. Инспектор закрыл журнал и поднялся.

Прежде чем уйти, он все же предупредил дежурного по станции, что милиция разыскивает преступника. И на всякий случай оставил телефон, по которому можно было позвонить.

Дежурный выслушал инспектора с большим вниманием. Поинтересовался приметами и разочаровался, узнав, что приметы пока еще неизвестны. Целмс даже забеспокоился, не перестарался ли он, информируя дежурного: похоже, железнодорожник только и ждал удобного случая, чтобы пустить в дело свой никому пока не ведомый сыскной талант. Если он начнет теперь подозревать каждого пассажира, худа будет больше, чем добра.

Предчувствия не обманули Целмса. Вскоре после того, как он пришел в отдел милиции, станционный Мегрэ позвонил и взволнованно сообщил, что на вокзале только что появился подозрительный человек с объемистым чемоданом. Человек поинтересовался, когда отправляется ближайший поезд. На вопрос дежурного — в каком направлении поезд нужен, странный пассажир ответил, что это безразлично. Тогда дежурный потребовал предъявить документы. Незнакомец бросил чемодан и пустился наутек. Настичь его дежурный не сумел — тот как сквозь землю провалился.

Это были уже не шутки.

Целмс вместе с сослуживцами сел в машину и поспешил на станцию. Дежурный поджидал их с нетерпением. Вместе они обошли окрестности, проехали по улицам. Но исчезнувшего так и не нашли.

Пришлось обратиться к чемодану. В нем обнаружили новый костюм, меховой воротник от пальто, несколько платьев, парик, пару туфель и документы — прописанный в Вильнюсе паспорт и военный билет. Документы оказались подделанными.

Но самым важным были приметы преступника, сообщенные дежурным по станции. Преступника — потому что честный человек в такой обстановке вряд ли бросил бы свои вещи и кинулся бежать.

Оперативное совещание в уголовном розыске районного отдела милиции началось с обсуждения действий по раскрытию краж в магазинах. Все кражи были совершены с небольшими промежутками времени между ними и в малом радиусе. Это заставляло предположить, что кражи — дело рук одного или нескольких прибывших «гастролеров»: до начала этих событий подобных преступлений в городе не совершалось. Не исключалось, однако, что к кражам причастны и местные жители, так как чувствовалось, что воры неплохо ориентируются в районе. Предстояло проверить всех ранее судившихся за подобные дела.

Но самым интересным оказался брошенный на вокзале чемодан. Найденные в нем вещи оказались похищенными из комиссионного магазина. Не хватало только хрустальных ваз, тоже украденных. По словам дежурного, другого багажа, кроме чемодана, у незнакомца с собой не было. Значит, в городе у него действительно были свои люди.

Что можно было сделать сейчас? Усилить контроль за транспортом, систематически наблюдать за рынком, не выпускать из поля зрения гостиницу, ресторан, буфет, связаться с товарищами из соседнего района — на случай, если бы разыскиваемый человек появился у них. Послать срочный запрос в Вильнюс. Хотя документы были фальшивыми, но вильнюсская прописка могла оказаться и не случайной.

Оставшись после совещания один, начальник уголовного розыска капитан милиции Ругайс снова принялся продумывать ход расследования. Что-то они не заметили, не предусмотрели; где-то совершили ошибку. Иначе «гастролер» уже сидел бы здесь, в кабинете, и давал показания. Конечно, на след они нападут, да, собственно, уже и напали: чемодан с вещами — реальная улика… Остался, можно сказать, пустячок: найти хозяина этого чемодана. Что же, приметы его есть, сегодня же их разошлют по всем районам…

В следственной и розыскной работе немало парадоксов. И один из них заключается в том, что нельзя чрезмерно спешить! Иначе обвинишь невиновного. Но нельзя и медлить. Найти и предать суду преступника нужно как можно скорее. Медлительность тут могут воспринять как неспособность государства оградить людей от преступлений.

Капитан Ругайс понимал, что магазинных воров надо найти побыстрее. Потому что вряд ли они остановятся на уже содеянном. От них можно ожидать еще не одной неприятности…

Харис и Лига готовились к свадьбе, до которой оставалось уже всего две недели. Дни пролетали словно на невидимых крыльях, потому что вдруг оказалось, что надо сделать еще невероятно много — достать, заказать, договориться, пригласить… Мать Лиги просила дочь еще подумать и, может быть, отложить свадьбу на какое-то время: ее беспокоили разговоры о том, что Харис стал слишком часто наведываться в ресторан. В маленьком городке ничто не остается не замеченным, поэтому матери Лиги было известно и то, что и дочь ее в последнее время все чаще видели в той же компании. Лигу, до сих пор испытывавшую к ресторанам лишь отвращение! Но уговоры не подействовали. Надо полагать, мать приложила бы куда больше усилий, знай она, что до приезда в этот город Харис успел провести два года в местах лишения свободы. Однако Лига об этом решила промолчать. Девушка была уверена, что в той беде роль сыграло скорее стечение обстоятельств: Харису тогда не исполнилось еще и восемнадцати, и киоск он взломал скорее из любопытства: хватит ли смелости? Смелости хватило; однако вскоре после того пришла повестка с вызовом к следователю. Затем последовал суд и те два года, о которых Харису хотелось бы не вспоминать больше никогда.

Родители его жили в Риге. Отец был известным в республике художником, мать работала модельером в ателье. Намерению сына обзавестись семьей они противиться не стали, скорее наоборот: Лига сразу понравилась им, она выглядела спокойной и рассудительной и, как они полагали, могла в лучшую сторону повлиять на Хариса, ни спокойствием, ни рассудительностью не отличавшегося. По секрету мать сообщила сыну, что свадебным подарком с их стороны будет цветной телевизор. Обняв ее, он сказал в ответ:

— Не слишком ли дорого, мам? Телевизор мы уж как-нибудь купим и сами. Я бы лучше хотел что-нибудь из отцовских полотен…

При следующей встрече мать шепнула, что телевизор они все-таки подарят, но и картину тоже. Мама, милая мама…

Шли последние дни июля.

Кражи в магазинах все еще оставались нераскрытыми, хотя со времени последней из них прошло уже две недели. После того как незнакомец со станции скрылся, прекратились и кражи, и это заставляло предполагать, что он-то и был главным действующим лицом во всех этих преступлениях. Главным — или единственным? Ответить на это было трудно, пока личность исчезнувшего оставалась неустановленной.

Магазинное дело Ругайс держал в центре внимания. Обдумав все возможности розыска, он решил испробовать еще одно направление: проверить почтовые операции, особо интересуясь перепиской с Вильнюсом. Не могло ли случиться, что если у вора есть сообщники в городе, то краденое они пересылают ему по почте? Выглядела такая версия не очень убедительно, но все-таки имела право на существование. А уж если возникает версия, то она в любом случае должна быть проверена — таков неписаный закон работников следствия и розыска.

Такая проверка потребует много времени и труда, гарантировать успех она не могла.

Однако результаты уже первых дней проверки заставили задуматься: за два последних месяца в Вильнюс было отправлено целых семь посылок — много для маленького города. Все они были на имя некоего Праниса Ланкутиса. Адресовались они на Вильнюсский главпочтамт до востребования, что свидетельствовало о стремлении адресата принимать некоторые меры предосторожности. А отправителем посылок оказалась проживавшая на Парковой улице женщина по имени Хелга Раме. Участковый инспектор быстро собрал все необходимые сведения о ней: тридцати лет, незамужняя, работает официанткой в ресторане, любит хорошо одеться, дома у нее часто собираются веселые компании. Однако до сих пор Раме не была замечена ни в каких нарушениях закона.

Но это было еще не все. При проверке операций по денежным переводам удалось установить, что из Вильнюса, от того же самого Ланкутиса, Раме получила несколько денежных переводов общей суммой на полторы тысячи рублей. Переводы тоже высылались до востребования. Если предположить, что таким способом проводились расчеты за краденое, то выходило, что загадочный Пранис Ланкутис недурно зарабатывал, рассчитываясь с сообщниками: общая стоимость украденного значительно превышала полторы тысячи.

Было решено незамедлительно допросить Раме о ее связях с Вильнюсом. Однако оказалось, что официантка, взяв отпуск, уехала в Ригу — погостить у друзей.

К счастью, ее местопребывание в Риге удалось установить быстро.

Харис проснулся поздно. Вчера они с Лигой приехали к его родителям, проводившим лето на даче в Вецаки. Ужин затянулся, разговоры о предстоящей свадьбе (столько проблем!) перемежались осмотром картин. Дача показалась Лиге похожей на настоящий музей. Винтовая лестница вела на второй этаж, где помещалась мастерская художника. Все стены мастерской от пола до потолка были увешаны полотнами, среди которых Лиге больше всего пришлись по сердцу пейзажи и марины. На одном из полотен бескрайняя ледяная, заснеженная равнина сливалась вдалеке с мглистым небом, и казалось, что вот-вот на горизонте возникнет собачья упряжка и фигурки путешественников — настолько ярким было впечатление. На другой стене внимание девушки привлек портрет Рериха. Великий мастер задумчиво глядел с полотна, а позади, словно в почетном карауле, застыли окутанные фиолетовой дымкой горы. Но больше всего было все же своих, здешних пейзажей: мост через Гаую, красные черепичные крыши города Талей, подножие горы Гайзиньш в пору, когда цветет черемуха…

Харис вспомнил, что на пляже их ждут Хелга с Эдвином. Идти очень не хотелось, однако ничего другого придумать было нельзя: Граф обещал исчезнуть сразу после того, как будет выполнено его последнее поручение, исчезнуть — и больше не напоминать о себе. А это было очень важно: буквально через день-другой, уже в субботу, они с Лигой станут мужем и женой. А Харис не желал допускать и мысли, что у Лиги по его вине смогут возникнуть какие-то неприятности. Ах, если бы все это оказалось лишь кошмарным бредом, если бы не существовало никакого Графа!..

Но это, к сожалению, не было бредом.

…Когда из воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних Хариса перевели в исправительное учреждение для взрослых, вечером к нему подошли несколько местных «аристократов». Один сразу же потребовал поменяться с ним одеждой — отдать что получше и получить взамен похуже, другой заявил, что новичок вместо него с утра будет убирать помещение. Оказалось, что и койка его была уже занята, так что спать ему придется у двери, поближе к параше. Когда Харис попытался возразить, он получил такой удар под ложечку, что потемнело в глазах. Однако, падая, он успел заметить, как и его обидчик отлетел в угол: кто-то нанес ему неожиданный удар. Этот «кто-то» и был Граф.

Вскоре Харис убедился, что Граф пользовался авторитетом. Он имел уже третью судимость за кражи. Был из Вильнюса, но перед последним арестом жил в Риге и довольно бойко изъяснялся по-латышски. То, что он заступился за Хариса, сыграло свою роль; юношу оставили в покое. Однако чем дальше, тем лучше понимал он, что Граф поступил так не просто из сочувствия, но с намерением впоследствии, после освобождения, использовать Хариса на воле.

Поэтому, отбыв наказание, Харис уехал из Риги и поселился в отдаленном уголке Латвии. Тут он устроился на работу, решив забыть прошлое; здесь встретился с Лигой. Жизнь потекла спокойно.

Но однажды на улице его остановил Эдвин — парень, отбывавший срок вместе с Харисом. Эдвин передал привет от Графа и напомнил, что шеф не любит, когда начинают валять дурака. По словам Эдвина, Граф советовал Харису почитать на досуге кое-какие книжки, хотя бы «Записки Серого Волка» Ахто Леви и «Калину красную» Шукшина, для того, чтобы понять, какая судьба может постигнуть и его самого, и Лигу. Записки Ахто Леви Харис читал, и расправа бандитов с Сирьи не исчезала из его памяти; «Калина красная» ему не попадалась, но достаточно было и фильма: картину он видел.

Почему он не пошел тогда в милицию и не рассказал обо всем сам? Боялся? Другого объяснения Харис найти не мог.

Они с Эдвином стали работать на одном комбинате, где тот был шофером грузовика, так что никого не удивляло, если их часто видели вместе. Эдвин заблаговременно подыскал объекты для взлома — остальное было, как говорится, делом техники. Некоторое время работа шла как по маслу, однако две недели назад приехал сам Граф, чтобы лично участвовать в ограблении комиссионного магазина: там были товары, представлявшие для него особый интерес, — он коллекционировал хрусталь. Взлом прошел гладко, но, когда Граф уже собрался в обратный путь, к нему неожиданно привязался дежурный по станции. Потребовал документы. Пришлось бросить чемодан с вещами и дать тягу. Харис был свидетелем происшедшего: в тот момент он стоял снаружи, и уложенные в сумку хрустальные вазы еще находились у него в руках. Лишившись чемодана, вазы Граф потом все-таки увез с собой. Из города ему удалось выбраться незамеченным.

Но Хариса чем дальше, тем больше беспокоила мысль о том, что брошенный чемодан наведет милицию на след, а документы Графа, хотя и липовые, все же смогут указать правильный путь…

В Вильнюс направили инспекторов Целмса и Эглитиса. На месте им дали в помощь участкового инспектора. Пранис Ланкутис, по кличке Граф, был, как оказалось, хорошо знаком литовской милиции.

Все трое стали поджидать Ланкутиса в засаде. Прошел день, минула ночь — Граф не появлялся. Почуял опасность? Правда, соседи утверждали, что он часто и надолго исчезает из дома: по его словам, на его беспокойной работе приходилось то и дело выезжать в командировки. Решили ждать дальше.

На следующий день Ланкутис тоже не показался. Но когда наступила полночь, в двери осторожно повернулся ключ. В комнате стояла темнота. Вошедший включил свет — и тут же услышал приказание: «Не двигаться!» Инстинкт самосохранения сработал, рука сама собой скользнула в карман, однако в следующее мгновение оказавшийся на полу Граф понял, что сопротивление бесполезно. Из его кармана Целмс извлек заряженный пистолет. Для верности на Графа надели наручники. Тогда он решил изобразить возмущение:

— На каком основании врываетесь в чужую квартиру? Без прокурора я с вами и разговаривать не стану, не теряйте времени понапрасну.

— Об этом мы позаботились. Ознакомьтесь с санкцией прокурора на ваш арест и с постановлением об обыске квартиры.

При обыске обнаружили украденные из комиссионного магазина хрустальные вазы. Собственно, их даже не пришлось искать: они красовались на полках секции, словно в витрине. Хотя с точки зрения реализации хрусталь был не самым удобным товаром, страсть коллекционера на этот раз одержала верх над деловыми соображениями.

Тем не менее Ланкутис решил не сдаваться так просто. На допросе он отрицал все. О кражах ему ничего не известно, выдвинутые против него обвинения просто смехотворны, а следователю лучше было бы заняться писанием фантастических рассказиков. Вещи? Ну и что же? Просто-напросто его знакомая Раме попросила его продать кое-что из ее имущества; в этом нет ничего преступного. Почему убежал от дежурного по станции? Тот выглядел немного не в себе, а от таких лучше держаться подальше. Документы. Нашел на улице и не успел сдать в стол находок. Пистолет? Он и сам удивлен, потому что купил его за пол-литра у какого-то забулдыги, полагая, что это импортная зажигалка…

Вечером, когда пляж опустел, компания отправилась в Ригу. Обосновались в кафе «Кристина». Магнитофон проигрывал «Странный вечер» Раймонда Паулса. Харис с Лигой танцевали. Эдвин такого времяпрепровождения не признавал, и они с Хелгой пили кофе с бальзамом. Эдвин, ухмыльнувшись, громко сказал Хелге:

— А здорово эти втюрились друг в друга! Прямо Ромео и Офелия!

Хелга промолчала. Объяснять Эдвину, что у Ромео с Офелией нет ничего общего, кроме разве их автора, вряд ли стоило: до утра он все равно забыл бы. Не хотелось Хелге продолжать этот разговор еще и потому, что Харис и Лига выглядели счастливыми и было завидно и грустно. Скоро их свадьба. И для них начнется другая жизнь…

После кафе все четверо направились на улицу Аусекля, где жили родители Хариса. Сейчас они продолжали отдыхать на даче, так что квартира была пуста. Можно было продолжить вечеринку.

Но продолжить ее так, как им хотелось бы, не удалось. Не успели они войти, как в дверь позвонили, и работники милиции пригласили всех следовать за ними.

Так внезапно закончилось лето.

Следствие приближалось к концу. Ланкутис все еще запирался.

Для следователя признание — не главное доказательство вины, зато для виновного оно всегда является смягчающим вину обстоятельством.

Ругайс по-прежнему интересовался ходом следствия, хотя уголовный розыск свою работу уже выполнил: нашел виновных и передал их следственному отделу. Эдвин свою вину признал и глубоко раскаивался. Правда, раскаивался он и тогда, когда попал на скамью подсудимых впервые. Причиной всех несчастий, происходивших с ним, он считал постоянное отсутствие денег. Денег ему было нужно столько, чтобы всегда можно было себе позволить все, чего душа пожелает. А душа его желала, например, каждый вечер проводить в ресторане. Тут и зарплаты министра не хватило бы.

Хелга тяжело переживала отсутствие удобств, к которым она привыкла дома. Но все же ухитрялась прихорашиваться перед каждым допросом: как знать, может быть, и пригодится… Однако косметика не помогала, и каждая беседа со следователем кончалась слезами, так что по щекам Хелги стекали черные струйки.

Харис замкнулся в себе. И причиной тому было крушение столь уже, казалось, близкой другой жизни. Чувствовалось, что он все понял и продумал. Он не отрицал всего, как Ланкутис, не давал, подобно Эдвину, обещаний стать в дальнейшем образцом поведения. И Хариса и самого Ругайса волновал вопрос: простит ли Лига? Она простила ему былую ошибку, но нельзя же отпускать грехи до бесконечности. И сколько можно ошибаться? Похоже было, что без Лиги Харис пропадет. И Ругайс решил поговорить с нею. Не уговаривать, а просто поговорить о том, что на этот раз послужило причиной падения Хариса.

Разговор этот все изменил. В день свидания Лига пришла к Харису и сказала ему то, что в тот миг было для него нужнее всего:

— Все будет хорошо, слышишь? Я буду тебя ждать. Приезжать в гости. Я все знаю. Я обязательно дождусь тебя, слышишь?

Когда начался суд, в зале были и Целмс с Ругайсом. Как ни странно, в зале суда изменилось и их отношение к Графу: он тоже отказался от позы человека, которому все позволено. Граф говорил о своем детстве, прошедшем без матери, о послевоенном голоде и бродяжничестве, от которого он не смог отвыкнуть и впоследствии. Может быть, конечно, это была всего лишь новая поза, поза страдальца, обиженного жизнью, и таким способом Граф хотел пробудить сочувствие в судьях?

Не без того, наверное. Однако была в его словах и правда…