У синего Черного моря

У леса опушки — мышиные норы,

В одной проживает мышонок-обжора.

Он мог перегрызть от зари допоздна

Изрядную кучу семян и зерна.

О стебель, совсем несъедобный и грубый,

С большим наслажденьем точил свои зубы.

Мышонку тому было не до игры,

Одно на уме — были б зубы остры.

Одну только знал он на свете забаву —

Позавтракать и пообедать на славу.

Другие мышата, лишь ночь настает,

Берутся за лапки, встают в хоровод.

И скрипки свои на зеленые плечики

Кладут не спеша музыканты-кузнечики.

Мышонка-обжору не тянет плясать.

Уж лучше причмокивать,

Чавкать,

Жевать!

Напугана мама, — ведь это не шутка,

Мышонку грозит несваренье желудка.

«Постой, отдохни хоть немного, малыш,

Ты пищей обильной себе навредишь!»

Куда там, не слушает маму мышонок.

И мама вздыхает: «Ох, глупый ребенок!»

Вновь зерна хрустят на зубах у сынка.

Чуть-чуть пожует и готова мука!

Все мыши давно забрались в свои норки,

А нашему надо догрызть еще корки.

Заснул наконец, а поближе к утру

Живот разболелся, — видать, не к добру.

Чем дальше, тем пуще, мучение прямо.

Быть может, сумеет помочь ему мама?

Притихнет и снова кричит во весь дух:

«Ох-ох, мой животик, раздулся, распух!»

На градусник мама взглянула понуро:

«Конечно, повышена температура!

А все оттого, что всегда и везде

Мой глупый сынок неумерен в еде».

Не так-то и просто в потемках, при свечке,

Лекарство достать из домашней аптечки.

Но мама на ощупь касторку нашла,

Накапала в ложку и сыну дала.

Над тазом дымящимся поворожила —

Горячий компресс на живот положила.

По всей вероятности, он и помог,

Поскольку пошел на поправку сынок.

Спокойно уснул под родительским кровом,

Чтоб вскоре проснуться живым и здоровым.

Из норки он выбежал и запищал:

«Ой, как же я за ночь одну отощал!»

Касторка, компрессы — забыл он про это,

Не хочет и слышать про слово «диета».

Напрасно и мама минуту спустя

Пыталась пресечь дорогое дитя.

Не слушает сын, продолжая задорно

Лущить семена и размалывать зерна.

Давно уж… видать, с незапамятных пор

На свет не рождалось подобных обжор.

Мышонок толстел и в боках раздавался,

Все время одной лишь едой занимался.

И как-то однажды в безоблачный день

Нависла над ним непонятная тень.

Наверх поглядеть — тоже нужно усилье.

Все ближе свистят ястребиные крылья.

И в самый последний спасительный миг

Рванулся мышонок к норе напрямик.

На ястреба даже взглянуть он боится,

Страшит его рядом летящая птица.

Весь скован он страхом, а толстый живот

Быстрее бежать ну никак не дает.

Но вот уж, себя уцелевшим считая,

С разбега мышонок в нору залетает,

А тут-то его и настигла беда:

Застрял, наш толстяк — ни туда ни сюда.

Зажат, как в тисках, в земляном коридоре,

Ни взад ни вперед — просто сущее горе.

Тянули его, но длинней он не стал,

Лишь ястреб ему полхвоста оторвал.

Пойдет ли на пользу ему эта встряска,

Не знаю. Но только окончена сказка.