У Волги и на Кубани

Глава первая Враг рвется к Волге

В июне 1942 года гитлеровское командование заканчивало подготовку к проведению нового крупного стратегического наступления.

Однако после больших потерь, понесенных в операциях 1941–1942 годов, немецко-фашистская армия уже не имела достаточных сил для осуществления крупных наступательных операций с решительными целями на всем советско-германском фронте, как это было в начале войны. Поэтому гитлеровское командование в летней кампании 1942 года намеревалось на центральном советско-германском фронте удерживать занимаемое положение, а все основные усилия армий сосредоточить для проведения крупной стратегической операции на юге нашей страны, чтобы разгромить здесь советские войска, захватить нефтеносные районы Кавказа, а затем выйти к Ирану и Ираку.

Одновременно ставилась цель достигнуть Волги и захватить Сталинград — крупный военно-промышленный центр страны и стратегический пункт. Но кавказское направление в гитлеровских планах летней кампании 1942 года считалось более важным.

28 июня из района восточнее Курска ударная группировка «Вейхс» (2-я, 4-я танковая немецкие и 2-я венгерская армии) группы армий «Б», поддержанная авиацией 4-го воздушного флота, перешла в наступление в общем направлении на Воронеж.

А 30 июня из районов Волчанска, Славянска и Артемовска начали наступать 6-я армия и войска группы армий «А» (11, 17 и 1-я танковая армии), чтобы вместе с силами группы армий «Б» окружить и уничтожить войска Юго-Западного и Южного фронтов западнее Дона и открыть себе дорогу на Северный Кавказ и к Сталинграду. Вначале задача по захвату этого города и выходу к Волге возлагалась на 4-ю танковую и 6-ю армии.

В завязавшихся сражениях сильные танковые группировки фашистов прорвали оборону и стали развивать наступление в восточном направлении. На левом фланге Брянского фронта, куда Ставка направила свои резервы, враг был задержан перед Воронежем. Но южнее войска Юго-Западного фронта, понеся в тяжелых боях большие потери, не смогли остановить противника, и его танковые группировки продолжали углубляться в нашу оборону.

Уже к 7 июля прорыв достигал около 300 километров по ширине и до 170 километров в глубину.

Для усиления своей кавказской группировки, в которую входили 17-я и 1-я танковая армии, Гитлер повернул из-под Воронежа 4-ю танковую армию вдоль Дона на юг. Следовательно, теперь на главное, кавказское направление немцы бросили обе танковые армии. А в сторону Сталинграда наступала 6-я армия, считавшаяся, правда, одной из самых боеспособных в германских вооруженных силах и имевшая очень сильный состав.

В те дни войска Юго-Западного и Южного фронтов не могли оказать упорного сопротивления сильным ударным группировкам противника.

Создалась реальная угроза прорыва врага к Волге и на Северный Кавказ. ЦК ВКП(б) и Государственный Комитет Обороны придавали сталинградскому направлению первостепенное значение и принимали срочные и решительные меры для того, чтобы создать здесь устойчивый фронт обороны, организовать отпор врагу, максимально обескровить его, остановить наступление и сорвать гитлеровский замысел захвата Сталинграда и кавказской нефти. Вместе с тем надо было надежно обеспечить с юга фланг и тыл центральной группировки советских войск.

К 10 июля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение выдвинуть из своего резерва в район западнее Сталинграда войска трех армий (63, 62 и 64-й), чтобы создать фронт обороны на дальних подступах к Сталинграду по линии Павловск, Клетская, Верхне-Курмоярская. Одновременно предусматривалось развертывание усиленного строительства трех оборонительных обводов на подступах к Сталинграду.

Для организации обороны на всем сталинградском направлении на базе управления Юго-Западного фронта 12 июля был создан Сталинградский фронт. В состав его вошли кроме трех названных выше армий отходившая 21-я, а также 8-я воздушная армии.

Несколько позже Сталинградскому фронту были переданы отступавшие с большими потерями 28-я и 38-я армии, на базе которых потом сформировались 1-я и 4-я танковые армии, 57-я армия и Волжская военная флотилия.

Командующим фронтом был назначен Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, членом Военного совета фронта стал Н. С. Хрущев, а начальником штаба — генерал-лейтенант П. И. Бодин.

Фронту было приказано силами 62-й и 64-й армий создать прочную оборону западнее Дона (в большой его излучине) по линии Клетская, Суровикино, Верхне-Курмоярская и не допустить прорыва немецко-фашистских войск к Волге, а 63-ю и 21-ю армии предполагалось развернуть вдоль северо-восточного берега Дона, от Павловска до Клетской, фронтом на юг, чтобы не дать противнику продвинуться через Дон на север.

К середине июля гитлеровцам удалось захватить Валуйки, Россошь, Кантемировку, Миллерово и оттеснить советские войска за Дон на фронте от Воронежа до Ростова. И только в большой излучине Дона на линии Клетская, Цимлянская держались наши отдельные части. Именно Здесь и стремился теперь враг прорваться к Сталинграду.

К тому времени 62-я армия генерала В. Я. Колпакчи выходила из района Сталинграда для занятия рубежа обороны, а основные силы 64-й армии только еще выдвигались в эшелонах по железной дороге к фронту от Тулы, и лишь головные ее соединения выгружались и сосредоточивались под Сталинградом.

Вот в таких очень невыгодных для советских войск условиях начиналась битва на Волге.

Военный совет Сталинградского фронта потребовал от командования 62-й и 64-й армий выдвинуть вперед сильные передовые отряды (по одному полку с артиллерией от каждой дивизии) на рубеж рек Чир и Цимла, чтобы задержать продвижение противника, не допустить форсирования им Дона и выиграть время, необходимое для обеспечения развертывания войск на оборонительном рубеже, указанном Ставкой.

17 июля передовые отряды 62-й и 64-й армий вступили в бой с авангардными частями противника на рубеже рек Чир и Цимла и упорным сопротивлением задержали их продвижение. Этот день и считается началом Сталинградской битвы. Однако 22 июля передовые отряды 64-й армии оказались обойденными противником с флангов и, попав в тяжелое положение, начали отход.

Шесть суток потребовалось врагу для преодоления сопротивления передовых отрядов, чтобы приблизиться к главной полосе обороны наших войск. А за это время основные силы 62-й и часть сил 64-й армий смогли подойти к своим рубежам и занять оборону в большой излучине Дона от Клетской до Верхне-Курмоярской.

Немецкая разведка вскрыла сосредоточение наших сил в районе Сталинграда, и Гитлер потребовал от командования группы армий «Б» и командующего 6-й немецкой армией генерала Паулюса немедленно нанести по ним удар, захватить город, после чего развивать наступление вдоль Волги и выйти к Астрахани.

Командующий 6-й армией сосредоточил против Сталинградского фронта 26 дивизий, 3000 орудий и минометов, около 500 танков и 1200 самолетов[1]. 23 июля часть этих сил ударила по правому флангу 62-й армии и дивизиям, стоявшим на стыке двух армий, с расчетом прорвать оборону, окружить советские войска, сделать стремительный бросок вперед и с ходу овладеть Сталинградом.

Развернулись ожесточенные бои. Танковые и моторизованные войска противника упорно рвались вперед. Но полки 62-й и 64-й армий смело и упорно отстаивали свои позиции.

Только огромное превосходство врага в силах позволило ему прорвать оборону южнее Клетской, на правом фланге 62-й армии, и к 26 июля выйти к Дону севернее Калача. Создалась крайне серьезная обстановка. Враг мог отрезать от Сталинграда войска обеих наших армий.

В этих условиях Ставка Верховного Главнокомандования передала в распоряжение командования Сталинградского фронта 1-ю и 4-ю танковые армии, находившиеся еще в стадии формирования, чтобы нанести контрудар по прорвавшейся группировке противника, разгромить ее и восстановить положение.

Но 4-я танковая к решению такой задачи еще не была готова, поэтому армии в сражение пришлось вводить в разное время.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский, который тогда же был послан в район Сталинграда как представитель Ставки, позже писал: «Изучение сложившейся на фронте обстановки показало, что единственная возможность ликвидировать угрозу окружения 62-й армии и захвата противником переправ через Дон в районе Калача и к северу от него заключалась в безотлагательном нанесении по врагу контрударов наличными силами 1-й и 4-й танковых армий»[2].

Первый контрудар был нанесен 25 июля из района Калача в северо-западном направлении на Верхне-Бузиновку силами 1-й танковой армии генерала К. С. Москаленко, а второй — силами 4-й танковой армии генерала В. Д. Крюченкина 27 июля из района Трехостровской в западном направлении на Верхне-Бузиновку.

Немецкое командование, стремясь сорвать этот контрудар, бросило 26 июля силы 24-го танкового и 51-го армейского корпусов против правого фланга 64-й армии, где оборонялись дивизии полковника А. И. Колобутина и генерал-майора Н. И. Бирюкова (29-я и 214-я). Враг при поддержке более ста танков потеснил их и вышел к Дону в районе Нижне-Чирской, что южнее Калача. Это побудило Ставку в директиве от 28 июля указать командующему Сталинградским фронтом, что направление Нижне-Чирская, Сталинград является кратчайшим путем к городу, что противник, переправившись через Дон, может использовать этот путь для обхода города с юга и выхода в тыл главным силам фронта.

Но удар врага севернее развития не получил. Хотя поставленные перед 1-й и 4-й танковыми армиями задачи полностью и не были выполнены, противник, однако, понос большие потери. Советские войска задержали продвижение гитлеровцев, не позволили им осуществить стремительный бросок на Сталинград.

Ожесточенное сражение в большой излучине Дона продолжалось до 31 июля. Упорной обороной и решительными контрударами советские войска замедлили, а потом и остановили продвижение 6-й армии перед внешним обводом Сталинграда.

Гитлеровское командование начало усиливать сталинградскую группировку войск. В состав 6-й армии дополнительно были переданы 17-й и 11-й немецкие корпуса. Но и ввод в сражение этих сил не принес врагу серьезного успеха.

Не мог противник сломить нашу оборону и на кавказском направлении. В этих условиях гитлеровское верховное командование посчитало необходимым в первую очередь разделаться с группировкой советских войск под Сталинградом.

30 июля на совещании в ставке Гитлера начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль говорил, что судьба Кавказа решится под Сталинградом, поэтому необходима передача сил из группы армий «А» в группу армий «Б», и это должно произойти как можно дальше к югу от Дона[3]. Того же мнения был и сам Гитлер.

И вот 4-я немецкая танковая армия, которая была повернута с северного участка на кавказское направление, теперь снимается оттуда, снова включается в группу армий «Б» и перебрасывается на север, чтобы совместно с 6-й армией Паулюса захватить Сталинград. На это направление гитлеровцы перенацеливали и основные силы своего 4-го воздушного флота.

А вскоре на сталинградское направление начали выдвигаться войска гитлеровских сателлитов: 8-я итальянская армия и соединения 3-й и 4-й румынских армий.

Эти резкие изменения в перенацеливании крупных германских сил с одного важного направления на другое в ходе одной военной кампании, бесспорно, говорили о слабости стратегии фашистского руководства.

Нетрудно понять, что к такому повороту в оценке военных событий Гитлером привел ход развития вооруженной борьбы, навязанный советским Верховным Главнокомандованием.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал, что сталинградское направление «вопреки расчетам и желанию нацистских стратегов, из вспомогательного превратилось в решающее направление борьбы на всем советско-германском фронте»[4].

Итак, выполняя приказ Гитлера, его 4-я танковая армия 30 июля переправилась у станицы Цимлянской на левый берег Дона и двинулась на север вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград к городу на Волге.

Оборонявшаяся у Котельникова малочисленная и ослабленная в длительных боях 51-я армия оказалась изолированной от основных сил Северо-Кавказского фронта. В связи с этим Ставка 30 июля включила ее в состав Сталинградского фронта. Действуя на очень широком фронте, 51-я не могла оказать должного сопротивления танковым ударам врага, и уже 2 августа противник занял Котельниково.

С выходом сюда фашистской танковой армии образовалось второе важное направление на Сталинград с юга. Назревала серьезная угроза не только для левого фланга 64-й армии, но и для всего тыла главных сил Сталинградского фронта, создавалась опасность выхода противника к Волге. Учитывая это, командование фронта развернуло на рубеже Красный Дон, Райгород (левее 64-й армии) находившуюся в резерве 57-ю армию генерал-майора Ф. И. Толбухина.

В связи с тем что силы 64-й армии частично вели бри южнее реки Аксай, в 40 километрах от основного рубежа обороны, управлять боевыми действиями было затруднительно. Поэтому вновь назначенный командующий 64-й армией генерал-майор М. С. Шумилов 2 августа принял решение о создании отдельной оперативной группы под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова. В состав группы вошли 29-я стрелковая дивизия полковника А. И. Колобутина и 154-я бригада морской пехоты полковника А. М. Смирнова. С августа в нее были включены также 138-я и 157-я стрелковые дивизии, отходившие со стороны Котельникова, 6-я гвардейская танковая бригада и два полка гвардейских минометов.

После подчинения 51-й армии Сталинградскому фронту ширина его полосы обороны достигла почти 800 километров, а в его составе уже находилось восемь армий. Поскольку управление таким количеством войск вызывало затруднения, а противник мог проводить наступление крупными силами на двух направлениях (с запада и с юга), Ставка 5 августа выделила из Сталинградского еще один фронт — Юго-Восточный. Все войска, находившиеся севернее и северо-западнее Сталинграда (21, 62, 63 и 4-я танковая армии и 28-й танковый корпус), вошли в Сталинградский фронт, командующим которого был оставлен генерал-лейтенант В. Н. Гордов. В состав Юго-Восточного вошли 64, 51, 57, 1-я гвардейская танковая армии, училища, соединения и части 118-го УРа, 13-й танковый корпус, а также 8-я воздушная армия. Командующим фронтом стал генерал-полковник А. И. Еременко.

9 августа Ставка указывала обоим фронтам: «Иметь в виду… что оборона Сталинграда и разгром врага, идущего с запада и юга на Сталинград, имеет решающее значение Для всего нашего советского фронта»[5]. Ставка обязывала командующих фронтами принять все меры для того, чтобы отстоять Сталинград и разбить врага на ближних подступах к городу.

А немецкое командование стремилось во что бы то ни стало пробиться к Волге и Сталинграду. Поэтому 4-я танковая армия из района Котельниково сразу же перешла в наступление и стала быстро продвигаться на север.

Оперативная группа генерала В. И. Чуйкова вступила в тяжелые бои. Враг стал обходить ее с востока и повел наступление на глубокий фланг, угрожая группе полным окружением, направив одновременно основные силы армии вдоль участка железной дороги Котельниково — Сталинград. Командующий 64-й армией генерал М. С. Шумилов решил отвести войска генерала Чуйкова на рубеж реки Аксай. Здесь они снова вступили в тяжелые бои, и снова противник стал угрожать им окружением. Тогда Шумилов с разрешения командующего фронтом оттянул группу на основной рубеж обороны по реке Мышкова.

Следует сказать, что соединения генерала В. И. Чуйкова в ходе тяжелых шестидневных боев выполнили важную оперативную задачу. Притянув к себе свыше трех дивизий 4-й немецкой танковой армии, они серьезно ослабили ударную группировку врага, наступавшую на основной рубеж обороны.

6 августа 4-я танковая армия противника, поддержанная крупными силами авиации, перешла в наступление. Наиболее сильные бои разгорелись на левом фланге 64-й армии (Абганерово, Тингута). Танкам врага удалось сделать в наших позициях прорыв шириной девять километров, глубоко вклиниться в оборону, занять железнодорожный разъезд 74-й километр, станции Тингута, Абганерово и приблизиться к Сталинграду на расстояние 40 километров.

Наши воины сражались мужественно.

На стрелковый батальон старшего лейтенанта Куликова из 126-й стрелковой двигались 11 танков и пехота противника, поддерживаемые артиллерийским огнем. На помощь подошли артиллеристы дивизиона лейтенанта Малахова, которые со стрелковыми подразделениями отразили атаки, подбили несколько танков и уничтожили до сотни фашистов. Но тут же на батальон стало наседать до полка фашистов, на его позиции шло более двадцати танков. И снова было отбито пять атак, уничтожено 10 танков и около 250 гитлеровцев.

С этого времени главная тяжесть борьбы на фронте 64-й армии переместилась на левый ее фланг. Учитывая обстановку, сложившуюся здесь, штаб Юго-Восточного фронта направил в распоряжение командарма 64-й 204-ю стрелковую дивизию, 13-й танковый корпус, 133-ю отдельную тяжелую танковую бригаду, а также несколько артиллерийских и гвардейских минометных полков, поставил перед армией задачу нанести контрудар по вклинившейся в нашу оборону группировке противника и восстановить положение.

Ранним утром 9 августа ударила по врагу наша артиллерия, а полчаса спустя на первый эшелон фашистов обрушили огонь гвардейские минометные полки. Такой массированный удар «катюш» был применен здесь впервые. Когда стихли громовые раскаты и погасли огненные трассы реактивных снарядов, в атаку ринулись танки и стрелковые полки.

Противник был ошеломлен и мощью огня, и внезапностью наших действий, и силой удара. Гитлеровцы дрогнули. Уцелевшие танки и недобитая пехота начали отходить. А танкисты 13-го танкового корпуса, 133-й отдельной тяжелой танковой бригады, 254-й танковой бригады, а также 38, 126, 204-я стрелковые дивизии, курсантские полки продолжали громить врага.

Смело и дерзко действовали танкисты. Так, командиры танков 133-й тяжелой танковой бригады лейтенанты Малоземов, Андреенко и Антонов ворвались в боевые порядки врага и за двадцать минут уничтожили десять танков противника, раздавили шесть орудий и истребили около сотни фашистов. А танкисты батальона капитана Мотяева за несколько минут схватки подбили пять боевых машин врага.

Успешно проведенный армейский контрудар по сильной группировке 4-й танковой армии врага был высоко оценен Военным советом фронта и Ставкой.

В двухдневных боях главная группировка врага была отброшена на 10 километров. В этом сражении наши войска наголову разгромили более трех вражеских полков, сожгли и подбили более 60 танков и 40 исправных танков захватили. 64-я армия снова вышла на внешний оборонительный обвод по северному берегу реки Мышкова.

Немецкое командование вынуждено было наступлейие приостановить. Но хотя попытка врага силами 4-й танковой армии прорваться к Сталинграду с юга была отражена, он стал сразу же подтягивать новые силы. Ожидались новые схватки.

Вот в такое суровое время я ехал из Сталинграда в 64-ю армию на должность начальника штаба армии. По дороге мы обгоняли много небольших колонн пехоты, следовавших к линии фронта, встречались с машинами, на которых везли раненых, с группами мирных жителей, в основном женщинами с детьми, которые уходили в тыл.

Мы въехали в небольшой населенный пункт, где располагался командный пункт армии. Грохотали выстрелы наших орудий, огневые позиции которых были где-то впереди, изредка слышались взрывы вражеских снарядов вокруг деревни. Шла огневая дуэль.

Когда я подошел к небольшому деревянному домику, возле которого стоял часовой, меня чуть не сбил с ног выскочивший из дверей небольшого роста полковник с полуразвернутой картой в руках. Он побежал куда-то вдоль траншеи, начинавшейся во дворе. «Должно быть, получил за что-то нагоняй от командарма, — подумал я, — если так стремглав выбежал от него». В тот же вечер я узнал, что это был заместитель начальника оперативного отдела штаба армии Петр Михайлович Журавлев.

Поправив гимнастерку, фуражку, ремни, я вошел в домик и увидел незнакомых мне генерала и дивизионного комиссара. Первый, лет сорока пяти, полный, плечистый, сидел за деревенским столиком, на котором была разложена карта и стояли два телефонных аппарата, сосредоточенно рассматривал карту и даже не посмотрел в мою сторону. Другой, смугловатый, моложавый, сидел в стороне от столика. Он цепким взглядом окинул меня, но не проронил ни слова.

Я представился генералу, склонившемуся над картой. Это был Михаил Степанович Шумилов. Он как-то слишком долго задержал на мне строгий, проницательный взгляд своих небольших серых глаз. Казалось, будто он сомневается в том, что перед ним стоит новый начальник штаба армии. Чувствуя это, я поторопился вручить командарму предписание. Генерал Шумилов медленно прочитал его, вновь ощупывающе взглянул на меня.

— Прошу удостоверение личности, — сказал он и, внимательно ознакомившись с документом, опросил грубоватым, с легкой хрипотцой голосом: — На фронте были или из тыла?

Я доложил, что на фронте с первого дня войны и что только недавно вышел из тяжелых боев под Севастополем.

Выслушав мой ответ и вроде бы удовлетворившись им, Шумилов вышел из-за стола, пожал мне руку и кивнул в сторону дивизионного комиссара.

— Представьтесь члену Военного совета армии.

Дивизионный комиссар привстал, поздоровался со мной, назвался коротко:

— Абрамов.

Командарм снова сел за стол, еще раз прочитал мое предписание, снова повертел в руках удостоверение, долго всматривался в меня, потом неторопливо сказал:

— Обстановка на фронте сложная. Войска дерутся хорошо, но управление ими отстает. Начальник штаба армии полковник Новиков — человек грамотный, исполнительный, но в сложной обстановке порой теряется и многое упускает в работе. Вот я и попросил Военный совет фронта найти ему замену…

Слова «многое упускает в работе» меня несколько озадачили, ведь эта оценка относилась к работе начальника штаба.

— Предстоят тяжелые бои, — продолжал генерал Шумилов, — так что постарайтесь как можно быстрее вникнуть в обстановку.

Мы пошли в блиндаж начальника штаба. Полковник Н. М. Новиков стоял, склонившись над картой, развернутой на столе, и не сразу нас заметил. Когда мы подошли совсем близко к нему, он повернулся, встретился лицом к лицу с командармом и как-то растерялся. «Нервный и боится командующего», — подумал я. И хотя Новиков еще не знал, что он уже не начальник штаба армии, но, видимо, догадался, что ничего хорошего от прихода Шумилова ждать ему не приходится.

Командующий, не глядя на Новикова, с какой-то особой суровостью бросил:

— Передайте дела новому начальнику штаба товарищу Ласкину, а сами направляйтесь в распоряжение Военного совета фронта.

Полковник Новиков не шевельнулся и не вымолвил ни единого слова. Было ясно, что все эти тяжелые, ошеломляющие слова командарма для него были полной неожиданностью. Шумилов вышел. Я хорошо понимал душевное состояние Новикова. Он хотел ознакомить меня с положением дел на фронте, но, заметив его растерянность, я сказал, что обстановку мне доложат операторы.

Да, первая моя встреча с генералом Шумиловым была, прямо скажем, несколько сухой, официальной и не совсем товарищеской. Глядя на бывшего начальника штаба, я подумал, что, возможно, и мне уготована такая же судьба. Ведь она на фронте не всегда зависит от самого офицера, а часто определяется всякого рода обстоятельствами. А иногда — волей начальника.

…Наступила темная ночь. Мы с операторами изучали и анализировали обстановку. В блиндаж неожиданно вошел командарм.

— Ну как выглядит обстановка на фронте? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — У противника танковые и моторизованные дивизии. Маневрируют они умело. Надо постоянно следить за ними, для борьбы с танками всегда держать наготове артиллерию, особенно истребительные противотанковые артполки. Следует хорошо подумать и над определением районов, по которым будем использовать залпы реактивных минометных полков. Такого мощного массированного огня «катюш» мы до последних дней еще не применяли. Ни в коем случае нельзя допустить их ударов ближе километра от своей пехоты. И вместе с тем надо, чтобы войска быстро использовали их огневой удар для атаки…

Потом командарм внимательно выслушал мое мнение, которое я основывал на опыте севастопольской обороны, в частности, относительно создания резервов и оборонительных полос.

Этот короткий разговор сразу убедил меня в хороших деловых качествах командарма. Всегда считалось, что достоинства военачальников такого масштаба нужно оценивать по трем качествам: первое — высокая оперативная подготовленность, то есть способность глубоко анализировать обстановку, уметь оценивать противника, раскрывать его замысел, грамотно использовать в бою свои силы и средства; второе — умение организовать взаимодействие; третье — твердое и умелое руководство войсками в ходе сражения. Всеми этими качествами в полной мере, как я потом убеждался многократно, обладал генерал Михаил Степанович Шумилов.

В эти дни войска изучали приказ Народного Комиссара Обороны СССР И. В. Сталина № 227 от 28 июля 1942 года, в котором указывалось, что немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду и Волге и хотят любой ценой захватить Северный Кавказ с нефтяными и другими богатствами, что отступать дальше — значит загубить себя и вместе с тем нашу Родину, что немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Поэтому надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской земли. Ни шагу назад без приказа высшего командования! Таков призыв нашей Родины.

Конечно, каждый боец и командир должен был проникнуться глубоким пониманием сложившейся обстановки, требований приказа и сознанием личной ответственности за судьбу Родины. В этом направлении проводилась большая партийно-политическая работа. И конечно, такой приказ не мог не найти самого горячего отклика среди людей.

Глава вторая У стен волжской твердыни

Ожидалось новое крупное наступление врага, поэтому советское командование проводило наращивание сил в районе Сталинграда и укрепление рубежей обороны.

Основная группировка войск Сталинградского фронта — 4-я танковая и 62-я армии — прикрывала западное направление.

Войска Юго-Восточного фронта оборонялись на юго-западном направлении. Наша 64-я занимала участок от Логовской на восток по реке Мышкова до Тингуты. Левее располагалась 57-я армия, а 51-я стояла на широком фронте между озерами Барманцак и Сарпа. Правее от нас продолжала обороняться 62-я армия.

Мы считали, что гитлеровцы будут наносить удар вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград, то есть по левому флангу 64-й и в стык ее с 57-й армией, на наиболее опасном и кратчайшем к городу направлении с юга, чтобы выйти на тылы армии и фронта. Поэтому генерал М. С. Шумилов принял решение основные усилия армии сосредоточить на левом фланге, на участке Капкинский, Тингута.

Сюда были поставлены наиболее полнокровные стрелковые дивизии: 126-я полковника В. Е. Сорокина, 204-я полковника А. В. Скворцова и 38-я полковника Г. Б. Сафиулина. Они были усилены истребительными противотанковыми артиллерийскими полками. Здесь же сосредоточивались три армейских артиллерийских полка, устанавливались противотанковые минные заграждения и вкапывались в землю танки. А в глубине на этом же направлении располагался общевойсковой резерв — 29-я и 138-я стрелковые дивизии, 13-й танковый корпус, подвижной противотанковый резерв и один гвардейский минометный полк. Создание такого крупного резерва в армии в условиях обороны, думается, было достигнуто впервые за четырнадцать месяцев войны. Это говорило и о новых наших возможностях, и о том, что в сражении за Сталинград советские войска будут вести самые активные действия.

Немецко-фашистское командование считало, что 6-й и 4-й танковой армиям, наступавшим с разных направлений, не удалось до сих пор с ходу прорваться к Сталинграду потому, что их действия не были согласованы по времени, а сами удары были недостаточно сильными. Теперь гитлеровцы более тщательно готовили новое наступление. Прикрыв фланг ударной группировки с севера подошедшими войсками 8-й итальянской армии, они планировали силами 6-й и 4-й танковой армий осуществить одновременный концентрический удар с запада и с юга, чтобы стальными клиньями пробить нашу оборону, взять в клещи войска 62-й и 64-й армий, составлявшие главные силы, оборонявшие город, разгромить их и захватить Сталинград.

А для осуществления взаимодействия между двумя этими армиями и привлечения внимания нашего командования к центральному участку фронта планировалось нанесение вспомогательного удара в направлении Калач, Сталинград, в стык 62-й и 64-й армий.

Безусловно, это был замысел опытною и коварного врага.

Для достижения поставленной цели противник сосредоточил 39 дивизий (в том числе четыре танковые и три моторизованные), 1040 танков и 7400 орудий и минометов. Наступление этих сил поддерживал весь 4-й воздушный флот в количестве 1200 самолетов. Это позволило врагу обеспечить превосходство над нашими войсками в орудиях и минометах в 2,2 раза, в танках — в 4 раза, а на южном участке — даже в 6 раз[6].

Ударная группировка 6-й армии Паулюса в составе девяти дивизий наносила удар с северо-запада по нашей 4-й танковой армии, занимавшей оборону в малой излучине Дона, а 4-я танковая армия Гота, имевшая десять дивизий, — с юга, из района Абганерово, Плодовитое, по войскам 64-й армии.

На рассвете 17 августа, едва взошло солнце, в небе показалась армада фашистских самолетов.

Тяжелые бомбардировщики шли на высоте 2–2,5 тысяч метров большими группами, развернувшись на широком фронте.

— Будут бомбить Скворцова, — уверенно сказал командарм и, посматривая то и дело на самолеты, медленно зашагал туда-сюда по траншее.

— Началась бомбежка! — крикнул кто-то.

Нам было хорошо видно, как от самолетов отделялись бомбы и летели вниз с нарастающей скоростью.

Это была авиационная подготовка наступления. А затем в бой вступила артиллерия.

Мощные бомбы, снаряды и мины взрывались всюду, поднимая вверх фонтаны серой земли. Песчаная пыль слепила людей. Вскоре вся полоса обороны оказалась в сплошном дыму и в огне. Мы смотрели на этот бушующий смерч и думали, уцелеют ли наши люди, на которых обрушены эти удары.

Все знали, что вслед за огневой подготовкой начнется наступление танков и пехоты. Но в какую минуту точно? Упустить момент начала атаки — упустить многое. И хотя за противником следили тысячи глаз, все же командиры постоянно отдавали распоряжения: «Усилить наблюдение за танками и пехотой, быть готовыми к отражению наступления».

Бомбежка закончилась, но встречный огневой бой продолжался. Вскоре в небе снова появились вражеские самолеты. Они произвели какие-то перестроения, и большая группа бомбардировщиков ринулась в пике. Легкие бомбардировщики один за другим ныряли вниз, сбрасывали бомбы и тут же с сильнейшим ревом уходили ввысь. И снова плотный артиллерийский огонь врага. А вот и танки устремились в атаку. Три корпуса танковой армии Гота (48-й танковый, 4-й армейский и 6-й армейский румынский) перешли в наступление.

Это было 15 августа около шести часов утра, то есть в тот же день и час, когда Паулюс двинул свою 6-ю армию на Сталинград с северо-запада.

По мере приближения немецких танков в бой вступали одна за другой наши истребительно-противотанковые и артиллерийские полевые батареи. Но и противник усиливал огонь, он велся с обеих сторон с небывалой силой.

В первые минуты истинное положение дел на каком-либо участке более или менее точно могли знать лишь командиры передовых подразделений. Но каждый из них видел обстановку только на своем небольшом участке. А так как с началом схватки эти командиры лишились телефонной связи, да к тому же перед ними были вражеские танки я пехота, то им было не до докладов. Не могли передать обстоятельной информации в это время командиры и штабы дивизий. Поэтому штаб армии оценивал общий ход боя по активности бомбежки, плотности артиллерийско-минометных разрывов и количеству танков врага на том или ином участке. Командующий хорошо чувствовал пульс боя и сделал вывод, что главное сражение развертывается на левом фланге армии.

Первые короткие доклады командиров стрелковых дивизий сводились к тому, что враг наступает крупными силами, но встречен мощным артиллерийским огнем, несет потери.

Но вскоре стали поступать и первые тревожные данные. Командир 204-й стрелковой полковник А. В. Скворцов докладывал, что на его участке, от совхоза имени Юркина до Тингуты, наступает свыше 100 танков и более дивизии пехоты, на левом фланге враг прорвался к первым траншеям. Однако полки удерживают свои позиции.

Поступали сведения о переходе в наступление противника и от соединений, оборонявшихся на центральном участке. Но не было вестей из 38-й стрелковой полковника Г. Б. Сафиулина, так как связь с ней нарушилась. Поэтому туда направились офицеры штаба, чтобы на месте выяснить и оценить обстановку. И именно на участке этой дивизии ситуация оказалась наиболее сложной. Там прорвались танки и пехота противника. Командарм Шумилов поспешных выводов не делал и пока не докладывал начальству обстановку. Воздерживались информировать о ней штаб фронта и мы в штабе армии.

Лишь к восьми часам командарм сделал обстоятельный доклад командующему фронтом А. И. Еременко. Суть его сводилась к следующему: фашистский генерал Гот бросил в наступление все силы 4-й танковой армии. Общая ширина наступления достигает сорока километров, но наиболее сильные и яростные атаки проводятся на пятнадцатикилометровом фронте в направлении участка железной дороги Абганерово — Тундутово. Здесь действуют более четырех дивизий, не менее 300 танков и едва ли не вся авиация противника.

Таким образом, наш прогноз о направлении главного удара со стороны противника полностью подтвердился.

Наступление врага, докладывал генерал М. С Шумилов, встретило упорное сопротивление обороняющихся частей 126, 204 и 38-й дивизий, огонь ведет вся артиллерия армии. Полки удерживают свои позиции. Противник несет большие потери. Несколько десятков танков подбито и подожжено. На отдельных участках 204-й и 38-й дивизий танкам, однако, удалось прорваться к первым траншеям. Отмечен подход резервов противника из глубины.

Командарм попросил в заключение нанести удар по подходящим колоннам пехоты фронтовой авиацией.

Нам было известно, что командующий фронтом генерал А. И. Еременко всегда считал доклады М. С. Шумилова исчерпывающими, ясными и правдивыми, поэтому вопросов, как правило, почти не задавал. Так было и на этот раз. Но просьбу о выделении авиации он все же не удовлетворил, объясняя это тем, что армия Паулюса ведет крупное наступление на 4-ю танковую армию генерала В. Д. Крюченкина, имеет там успех, и поэтому, дескать, вся авиация направляется на северный участок.

Шли напряженные бои. Враг подводил новые эшелоны танков и пехоты.

Ценой больших потерь гитлеровцам удалось на стыке 126-й и 204-й дивизий прорвать первые позиции и вклиниться в оборону на глубину 4–5 километров, а на участке 88-й стрелковой, которую атаковали около 70 танков и более дивизии пехоты, вели тяжелейшую борьбу полки первого эшелона, которыми командовали майор Петров, майор Четвертухин и капитан Давиденко. Воины проявляли исключительный героизм и мастерство. Некоторые батальоны, окруженные вражескими танками, дрались до самой темноты, но своих позиций не оставили. Быстрым маневром на это направление были переброшены два истребительных противотанковых артиллерийских полка и полк «катюш», затем введена в бой часть сил 13-го танкового корпуса полковника Т. И. Танасчишина. Они нанесли противнику большой урон, и наступление его здесь было приостановлено.

Чтобы лучше понять, насколько упорными и кровопролитными были бои, вспомним о том, как действовал батальон 706-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии, которым командовал коммунист капитан Муратов. В предыдущих боях подразделение было очень ослаблено: в нем оставалось немногим более 20 активных штыков. А сейчас на этих людей обрушился сильный артиллерийско-минометный огонь, сброшен бомбовый груз с самолетов, а затем ринулись танки и автоматчики. Но наши бойцы не дрогнули. Пропустив машины, они вступили в тяжелый бой с пехотой, расстреливая гитлеровцев в упор и во фланг и отсекая их от танков. А они все наседали. Таяли ряды наших воинов, держаться становилось все труднее. Не выпускал из рук пулемета и Муратов. К исходу дня в строю остались лишь два бойца и тяжело раненный командир. Когда стало вечереть, капитан написал донесение: «Отражено шесть атак. Уничтожено несколько десятков солдат и офицеров противника. Нас осталось двое. Продолжаю вести огонь. Муратов».

Капитан Муратов погиб, не оставив своей позиции.

За два-три часа до захода солнца уже стало очевидным, что накал сражения вот-вот должен стихнуть. Поэтому в дивизии, оборонявшиеся на важнейших участках, были направлены офицеры штаба армии для выяснения обстановки.

Много старательности, настойчивости и умения вкладывали операторы, разведчики, артиллеристы, танкисты и инженеры, чтобы сказать свое слово при выработке оперативного решения.

Конечно, командарм самостоятельно готовит свое решение. Но штаб обязан дать ему необходимые сведения о противнике, своих войсках, подготовить самые разнообразные расчеты. А начальник штаба, конечно, всегда должен быть готов доложить свои соображения по всем этим вопросам.

Как же оценил обстановку и какое принял решение командарм?

Было ясно, что в течение ночи противник подведет вторые эшелоны танков и пехоты и завтра с утра продолжит наступление. Наиболее сильные удары следует ожидать на направлении Абганерово, Тундутово, где враг достиг наибольшего успеха. Исходя из этого, главные огневые и ударные силы армии сосредоточиваются на стыке 126-й и 204-й стрелковых дивизий. Для усиления обороны передовой линии на этом направлении в первый эшелон вводится резервная 29-я стрелковая дивизия, усиленная двумя истребительными противотанковыми артиллерийскими полками и танками, которые вкапывались в землю.

На этом же участке сосредоточивались армейские пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки «катюш», а также армейские инженерные батальоны для установки противотанковых заграждений.

Поздно вечером нам стало известно, что 4-я танковая армия генерала В. Д. Крюченкина, державшая оборону в малой излучине Дона, северо-западнее Сталинграда, не выдержала сильных ударов 6-й армии врага и оставила свои оборонительные позиции.

Гитлеровцы в нескольких местах форсировали Дон и расширили плацдарм на участке в 45 километров. Все попытки нашего командования оттеснить противника назад не удались. Угроза прорыва обороны там возрастала. Поэтому Военный совет фронта указал генералу М. С. Шумилову на то, что теперь особенно важно, чтобы 64-я любой ценой удержала свои рубежи обороны.

За короткую летнюю ночь не успели полностью рассеяться пыль и гарь от взрывов многих тысяч бомб, снарядов и мин. Поэтому утро 18 августа было сумрачным и тусклым. Наступление враг начал не с самого раннего утра, как было накануне. Мы с волнением ждали этого часа. И он настал, и снова разразилась артиллерийско-минометная канонада, снова повисли в небе бомбардировщики, методично освобождаясь от бомбового груза, а вскоре крупные силы танков и пехоты возобновили попытки продвинуться вперед.

По силе огня было видно, что, как и накануне, самый ожесточенный бой снова развертывается на левом фланге армии. Но теперь многие наши противотанковые батареи были поставлены на самые передовые позиции, и поэтому артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, очень метко разили танки и пехоту на подступах к первой линии окопов. Одни за другими вспыхивали танки врага. Многие из них вынуждены были менять маршруты, чтобы уклониться от губительного огня противотанкистов. Но, изменяя направление, они подставляли под снаряды бортовую броню, и наши артиллеристы это немедленно использовали. За весь день, несмотря на многократные яростные атаки, немцы смогли лишь несколько потеснить на отдельных участках полки 204-й и 38-й дивизий, но оборону армии нигде не прорвали.

Ничего, в сущности, не добившись в попытках продвинуться вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград, Гот перенес направление главного удара несколько восточнее — в полосу обороны 57-й армии, рассчитывая прорваться к Сталинграду вдоль Волги через Красноармейек.

20 августа гитлеровцы снова перешли в наступление.

К исходу второго дня напряженных боев на этом направлении соединениям 4-й немецкой танковой армии удалось прорвать оборону на правом фланге армии, где стояли 15-я гвардейская и 422-я дивизии, и к вечеру 21 августа 90 вражеских танков и пехота вклинились в нашу оборону на глубину 10–12 километров. Это значило, что танки врага могли вскоре выйти к Волге в районе Красноармейска.

Командующий 57-й армией генерал Ф. И. Толбухин немедленно выдвинул к участку прорыва 56-ю танковую бригаду, истребительные противотанковые артиллерийские полки и часть сил 36-й гвардейской стрелковой дивизии.

А генерал М. С. Шумилов приказал повернуть фронт двух левофланговых стрелковых дивизий 64-й армии (204-й и 38-й) с юга на восток, чтобы не допустить удара противника по левому флангу. Одновременно туда подтягивались противотанковые артиллерийские средства и армейский резерв — 13-й танковый корпус и 138-я стрелковая дивизия.

В это же время командующий фронтом генерал А. И. Еременко для предотвращения угрозы флангу и тылу всего Юго-Восточного фронта срочно направил в состав 57-й армии четыре истребительных противотанковых артиллерийских и четыре гвардейских минометных полка. Оборона здесь была серьезно упрочена, поэтому все дальнейшие попытки врага развить наступление на Красноармейск были отражены. Не добившись успеха на красноармейском направлении, немецкое командование снова перенесло главные усилия 4-й танковой армии на левый фланг нашей 64-й и создало здесь сильную ударную группировку в составе 24-й и 14-й танковых дивизий, в которых было до 300 машин. Наша разведка своевременно обнаружила этот маневр фашистов, и им срочно были противопоставлены 20-я истребительная противотанковая артиллерийская бригада, 186-й и 665-й истребительные противотанковые артиллерийские полки и 133-я тяжелая танковая бригада.

В полдень 22 августа противник нанес сильнейший удар западнее Тингуты. Начались кровопролитные бои. В целях психического воздействия на наши войска противник в тылу нашей обороны поджигал все, что мог. Пожары полыхали в приволжской степи днем и ночью. Горели сухая стерня, стога соломы и сена, отдельные строения, разбитые автомашины.

А группы гитлеровских автоматчиков, проникающие в зону нашей обороны, вели бесприцельный огонь во фланг и тыл подразделениям. Враг надеялся надломить дух наших воинов.

Перед вечером фашистам удалось овладеть станцией Тингута. Командарм после этого ввел в бой истребительные противотанковые полки, и мощный натиск врага был сдержан.

Тяжелые бои, летняя жара в песчаной степи крайне изнуряли людей. Гимнастерки солдат и офицеров были серыми от пыли и белесыми от пота, выпаренного немилосердным солнцем, а лица их опалены и тронуты пороховой гарью. Но никто не падал духом, все держались стойко.

С утра 23 августа ударная группировка 4-й танковой армии Гота снова бросилась в наступление. И снова двое суток непрерывных ожесточенных боев с танками.

Очень нелегкое это дело — борьба с танками, когда они применяются массированно, эшелон за эшелоном. Ни полк, ни дивизия своими средствами с этой грохочущей лавиной стали и огня не справятся. Тут большую роль могут сыграть средства армейского подчинения. И у нас в 64-й умело организовывали противотанковую оборону. Когда машины противника выходили из своих исходных районов (3–4 километра от переднего края обороны), по ним начинала бить с закрытых позиций полевая артиллерия, применяя подвижный заградительный огонь по рубежам. А как только танки приближались на 1000–1500 метров, в борьбу вступали гвардейские минометные полки. Реактивные снаряды «катюш» не пробивали толстую броню, но крошили гусеницы, поджигали сам танк. Когда же крестоносные громадины были на расстоянии прямого выстрела противотанкового орудия, начиналась горячая работа для батарей истребительно-противотанковых полков. А с подходом танков к переднему краю огонь вели одновременно все виды артиллерии и пехота. Тут завязывался самый жаркий и беспощадный бой. Танки, грозно рыча, надвигались прямо на окопы. Бойцы, затаившись в укрытиях, выбирали наиболее выгодный момент и подбивали их ручными гранатами, поджигали бутылками с горючей смесью.

Но вот часть машин проламывалась через передний край, и создавалась угроза прорыва их в глубину. В действие немедленно вводились армейские подвижные противотанковые резервы — полки истребительной противотанковой артиллерии и танки. Они развертывались для боя либо на заблаговременно предусмотренных и отрекогносцированных рубежах, либо вступали в борьбу с ходу.

В этих суровых схватках войска армии закалялись, воспитывали в себе высокую стойкость и упорство, избавлялись от танкобоязни и учились выдерживать массированные налеты авиации. Так, воины 29-й стрелковой дивизии, которую в районе совхоза близ Абганерова в течение целого дня утюжили немецкие танки, ни на шаг не сдвинулись с места и бесстрашно стояли против брони и огня.

В район наблюдательного пункта командира этой дивизии полковника А. И. Колобутина внезапно ворвалась группа танков противника. И хотя офицеры штаба быстро приняли меры самообороны, все же справиться с такой лавиной им было трудно. Гитлеровцы стреляли в упор. Но в это самое время метрах в четырехстах от наблюдательного пункта передвигалась на новую позицию артиллерийская батарея младшего лейтенанта Н. Н. Савченко. Заметив танки противника, офицер быстро развернул батарею, и она немедленно открыла огонь. С прямой наводки четыре орудия буквально за несколько минут уничтожили семь танков противника. Никто из артиллеристов тогда не знал, что на НП в это время находились командир, комиссар, начальник штаба дивизии и другие офицеры. Успешные действия батареи позволили полковнику Колобутину вывести личный состав штаба, эвакуировать раненых и занять новый наблюдательный пункт.

В течение дня батарейцы младшего лейтенанта Савченко подбили 12 танков. Кстати, в сорок третьем Н. Н. Савченко так же мужественно сражался на Курской дуге и при освобождении города Мерефы, уже в звании капитана, погиб смертью героя.

В эти тяжелые дни генералы М. С. Шумилов и В. И. Чуйков особенно хорошо показали себя в руководстве войсками.

Мне вспоминается такой случай. 23 августа В, И. Чуйков выехал на передовые позиции в район Абганерова. На одном из участков он заметил наших отходящих бойцов, которые оказались, как выяснилось, без руководства. Генерал остановил солдат и быстро организовал оборону.

Вскоре на этом участке обозначилось наступление еще более крупных сил противника, чем раньше, и Василий Иванович решил непосредственно руководить боем. Обычно, когда он прибывал в часть, тут же его адъютант или он сам звонил в штаб армии и сообщал, где находится. Но в этот день не было ни одного звонка. Приближался вечер. Все руководство армии собралось на командном пункте, а генерала Чуйкова не было. Мы обзвонили все штабы дивизий, но никто толком ничего не мог сказать. Все были всерьез обеспокоены. Тогда член Военного совета армии К. К. Абрамов направил на передовую комиссара штаба армии старшего батальонного комиссара Б. И. Мутовина и политработника старшего батальонного комиссара Валиковского с задачей во что бы то ни стало найти Чуйкова.

Мутовин потом рассказывал, что, пока они через офицеров и бойцов искали В. И. Чуйкова, стало совсем темно. Жаркий бой затих, но совсем близко взлетали сигнальные и осветительные ракеты. Значит, линия фронта рядом. Наконец солдаты указали место, где стоял «виллис» Чуйкова. Василий Иванович спал на разостланной у машины шинели, а адъютант и водитель дремали в кабине. Когда Мутовин разбудил их, Чуйков по взлету ракет мгновенно понял, что они находятся неподалеку от линии фронта, и строго сказал адъютанту:

— Я разрешил немного отдохнуть себе и водителю, а вам поручил смотреть за полем боя. А вы тоже спать? Похоже, что вы, товарищ адъютант, из тех, которые охраняли штаб Чапаева, да потеряли чувство ответственности, уснули и этим погубили народного героя… Обидно было бы из-за вашей безответственности попасть в лапы немцев. Правильно я говорю?

Адъютант стоял как вкопанный и не проронил ни одного слова. Стоял молча и водитель машины: тоже вроде бы чувствовал себя виноватым.

Потом, обращаясь к Мутовину, Чуйков сказал:

— Спасибо, что своевременно появились тут. Четверо суток, знаете, не спал. Измучился. Прилег на шинель, чтобы немного передохнуть, да вдруг задремал…

Нужно сказать, что Василию Ивановичу ежедневно приходилось выезжать на самые опасные участки, и его хорошо знали в войсках. Известно, что каждый человек имеет свою особую натуру, свой особый нрав, свой характер, свой образ мыслей и действий. Наиболее полно личность человека проявляется в трудной, опасной обстановке. А генерал В. И. Чуйков уже не раз побывал в таких ситуациях, и все отмечали его боевые достоинства.

Вместе с тем многие говорили, что в отношении штабных офицеров генерал Чуйков бывает несправедлив.

Однажды он вошел ко мне в блиндаж, где кроме меня были начальник штаба артиллерии армии полковник А. Н. Янчинский, комиссар штаба старший батальонный комиссар Б. И. Мутовин и старший офицер оперативного отдела майор А. Г. Полнер. Генерал Чуйков, всмотревшись в мою карту, сказал:

— Вы, товарищ Ласкин, следите за своими штабистами, а то они могут подвести вас. Вот уже вижу их работку. — Взяв карандаш, Василий Иванович прочертил на карте красную линию, более точно, по его мнению, определяющую передний край на одном из участков.

Стоявший у стола майор Полнер, отвечавший за своевременное нанесение на карту изменений в обстановке, растерянно смотрел то на Чуйкова, то на нас, то на карту. Чувствовалось, что он в памяти перепроверял свою работу, Я приказал Полнеру выяснить, не допущена ли ошибка.

Через несколько минут Полнер доложил, что обозначение на карте переднего края полностью соответствует действительности.

— Идите доложите об этом генералу Чуйкову, — сказал я.

— Но генерал ведь мне все равно не поверит, — засомневался Полнер, однако пошел.

Вскоре позвонил мне Василий Иванович.

— Видно, что штаб стал работать лучше, — сказал он. — Но я допускаю, что там внизу с местностью не совсем разобрались.

— Вот это упорство! — сказал Мутовин, а полковник Янчинский добавил:

— Что штабных он недолюбливает, это верно. Зато ценит настоящих вояк. И сам первый из них…

Тут все вспомнили случай, происшедший в конце июля на Дону.

Противник сильно обстреливал и бомбил с воздуха наши позиции. Чуйков наблюдал за полем боя. Вместе с ним в неглубокой траншее находились и некоторые офицеры штаба. На наблюдательный пункт посыпались бомбы. Но ни один офицер не ушел в находившееся рядом укрытие, потому что не уходил Василий Иванович. Взрывной волной сбило с ног полковника Н. М. Журавлева, который был всего метрах в пяти от Чуйкова, слегка засыпало землей полковника А. Н Янчинского и других, а генерал будто ничего этого не замечал и спокойно продолжал стоять в окопчике.

Когда бомбежка кончилась, Б. И. Мутовин, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил:

— Во время налета надо бы уходить в укрытие.

В. И. Чуйков, услышав эту фразу, сказал резко:

— Если старший начальник от каждой бомбы будет бегать по укрытиям и терять наблюдение, то он не заметит, как над его головой начнут ходить танки. И что за авторитет будет иметь такой начальник у подчиненных, как он сможет требовать от войск удержания позиции при бомбежках?

В тот же день наши зенитчики сбили самолет и захватили в плен немецкого летчика с картой. Начальник разведки армии привез его на наблюдательный пункт и доложил генералу Чуйкову о том, что пленный является жителем Эльзас-Лотарингии.

— Показал ли пленный, где находятся аэродромы и по каким дорогам сюда продвигаются танковые и моторизованные колонны немцев? — прервал Василий Иванович майора вопросом.

Тот доложил, что пока он таких данных не дал, и почему-то опять повторил, что пленный из Эльзас-Лотарингии.

— При чем тут Эльзас-Лотарингия?! — сердито спросил Чуйков. — Все они лезут бить нас. — Потом он взял карту пленного, на которой все названия населенных пунктов были обозначены на русском и немецком языках, быстро просмотрел ее и сказал: — Пустая карта. Но линия фронта есть. Только она совсем приближена к Дону. Торопятся, гады… Разведчик, видимо стремясь реабилитировать себя в глазах Чуйкова, спросил пленного:

— Какова была ваша задача?

Чуйков снова резко прервал его:

— Их задача ясная — бить нас. А мы их должны бить. Но уничтожать надо прежде всего авиацию и танки. Они нам больше всего мешают. Вот и надо узнать, где они сейчас находятся.

Генерал тут же сам допросил пленного. Не прошло и десяти минут, как на карте появились кружки — немецкие аэродромы, протянулись линии танковых и моторизованных колонн.

— Ясно! Колонны идут на 62-ю, соседнюю, — сказал Василий Иванович и хмуро добавил: — Видно, что для разведывательной работы вы, майор, не годитесь.

Через несколько дней начальником разведки штаба армии был назначен майор И. М. Рыжов — молодой, вдумчивый, способный, хорошо знавший дело разведчик, умевший организовать ее и проанализировать добытые данные.

…Итак, события 24 августа.

64-я продолжала вести ожесточенные бои. К исходу дня враг смог продвинуться на участке обороны 29-й и 204-й дивизий на глубину 3–4 километра. Своевременно подтянутыми и введенными в действие огневыми и ударными силами противнику был нанесен большой урон в танках и живой силе, и оборону армии удалось восстановить.

Иначе развивались события на северо-западном участке фронта. Здесь тремя днями раньше Паулюс сосредоточил на плацдарме ударную группировку в составе 8-го, 51-го армейских и 14-го танкового корпусов, и 23 августа эти силы при мощной поддержке авиации перешли в наступление в направлении Вертячий, Бородин, северная окраина Сталинграда. 14-й танковый корпус, сломив сопротивление оборонявшихся частей, в высоком темпе двигался в стык наших танковой и 62-й армий и вскоре вышел на средний оборонительный обвод.

Для парирования этого удара ни у командования армий, ни у фронтов на этом направлении готовых резервов не было. Поэтому танковой группировке противника вскоре удалось вонзить клин в оборону советских войск на глубину до 60 километров и в этот же день выйти к Волге севернее Сталинграда на участке Латышанка, Рынок.

Упершись в Волгу, противник сразу же повернул острие удара на юг, непосредственно на Сталинград. Другая его группировка начала развивать наступление в юго-восточном направлении, угрожая левому флангу 62-й и тылу 64-й. А чтобы сломить организованное сопротивление Сталинградского гарнизона, парализовать управление, вызвать панику среди защитников и населения города, немецкое командование во второй половине этого же дня подвергло город массированному налету авиации, в котором участвовало до 600 тяжелых и легких бомбардировщиков 4-го воздушного флота под командованием опытнейшего генерала Рихтгофена, того самого, что вместе с Манштейном воевал в Крыму, наносил авиационные удары по войскам Крымского фронта, по защитникам Севастополя.

Горели дома, нефтехранилища, суда на Волге. Вверх поднимались огромные огненные языки, тянулись длинные шлейфы темного дыма. Вскоре весь город потонул в зареве пожаров, окутался дымом.

На подступах к Сталинграду, на северной его окраине и в воздухе шли непрерывные бои. Только нашими авиаторами в воздушных схватках и зенитной артиллерией 2-го корпусного района ПВО страны в этот день было сбито 90 немецких самолетов.

С выходом противника к Волге Сталинградский фронт оказался расчлененным на две части. Нарушен был и волжский водный путь, по которому шло снабжение фронтов.

Высшее гитлеровское командование стремилось расширить фронт наступления на Сталинград и требовало от Паулюса усилить удары с северо-запада, а от Гота — вбить в оборону глубокий танковый клин силами 4-й танковой армии с юга. Тогда войска 62-й и 64-й армий оказались бы в клещах между двумя немецкими армиями, попали бы в большой оперативный мешок и были бы отрезаны от баз снабжения. Не надо быть крупным стратегом, чтобы понять особую роль 64-й армии в прочном удержании своих рубежей в этих условиях.

Глубокий танковый прорыв противника к Сталинграду оказался неожиданным для нашего командования. И вот в такой сложной обстановке командование Юго-Восточного фронта сумело быстро собрать и в ночь на 24 августа выдвинуть на северную окраину города группу войск, состоявшую из полка 10-й дивизии НКВД, 124-й стрелковой бригады, 99-й танковой бригады, курсантов военно-политического училища и батальона морской пехоты. Руководство всеми этими силами было возложено на командира 124-й стрелковой бригады полковника Горохова.

Одновременно по решению Сталинградского городского комитета обороны в заводских районах формировались рабочие батальоны для защиты города, охраны предприятий и наведения порядка в городе. Уже 24 августа около 2000 рабочих Тракторного завода с тридцатью танками под командованием генерал-майора Н. В. Фекленко вступили в бой с врагом в районе своего завода. Вскоре к ним присоединились батальоны, сформированные из рабочих заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь».

Таким образом, в критический для Сталинграда момент вместе с воинами Красной Армии на защиту города с оружием в руках выступили рабочие.

24 августа Ставка дала своему представителю генерал-полковнику А. М. Василевскому и командованию фронта следующие указания:

Одновременно было приказано выдвинуть 4-й и 16-й танковые корпуса и 64-ю стрелковую дивизию в район северо-западнее Сталинграда.

Исполняя эти указания Ставки, командование Сталинградского фронта создало в районе Самофаловки (50 километров северо-западнее Сталинграда) ударную группу в составе 298, 35, 27-й стрелковых дивизий, 28-го танкового корпуса, 169-й танковой бригады и поставило ей задачу нанести контрудар в юго-западном направлении по флангу прорвавшихся к Волге вражеских войск. Командование возлагалось на заместителя командующего фронтом генерал-майора К. А. Коваленко. Одновременно была создана в районе северо-западнее станции Гумрак группа из остатков 2-го и 23-го танковых корпусов под командованием начальника бронетанковых и механизированных войск Сталинградского фронта генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева с задачей нанести контрудар в северо-западном направлении, чтобы совместно с соединениями генерала Коваленко отрезать вражеские силы, прорвавшиеся к Волге, и восстановить положение на фронте 4-й танковой и 62-й армий по левому берегу Дона.

Для отвлечения резервов противника и ослабления его натиска на Сталинград Ставка, кроме того, приказала командующему Сталинградским фронтом частью сил 63-й и 21-й армий провести наступление в направлении Еланское, Серафимович против глубокого северного фланга 6-й немецкой армии, форсировать Дон и выйти на ее тылы и коммуникации.

Но проведенные фронтами контрудары успеха, к сожалению, не принесли.

А между тем враг на всех направлениях рвался к Сталинграду. 24 августа вторая группировка армии Паулюса перешла в наступление в районе Калача, форсировала Дон и стала обходить левый фланг 62-й с юга. Положение этой армии, открытые фланги которой находились под ударами с севера и юга, становилось очень тревожным. Открывался и правый фланг 64-й армии.

Что касается наступления частью сил 63-й и 21-й армий на фронте Еланское, Серафимович, то четыре стрелковые дивизии этих армий форсировали Дон, отбросили части противника и к 27 августа отвоевали и удержали плацдарм шириной 50 и глубиной до 25 километров. Это вынудило Паулюса перенацелить сюда часть своих резервов и этим несколько ослабить наращивание сил группировки, идущей непосредственно на Сталинград. Однако в 6-й немецкой армии было еще достаточно сил, чтобы продолжать развивать наступление.

Верховное главное командование вермахта требовало от командующего 4-й танковой армией Гота нанесения новых и новых ударов, чтобы сломить оборону нашей 64-й и войти в Сталинград с юга. Этих ударов ждал и Паулюс.

И генерал Гот делал все, чтобы войти в Сталинград первым. Используя внутренние коммуникации для перегруппировок, он создал новую танковую группировку и 25 августа нанес сильнейший удар по левому флангу 64-й армии (38-й стрелковой дивизии) и по правому флангу 57-й армии на красноармейском направлении.

События там развивались быстро, и вскоре после трудных боев на участке 38-й стрелковой сложилась серьезная обстановка.

Б это время там находился заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков.

— На самом левом фланге армии и восточнее танки и пехота противника прорвали передний край, — сообщил он мне по телефону. — Разрозненные группы нашей пехоты отходят. Так как противник атакует весь участок этой дивизии, то Сафиулин не сможет что-либо направить на самый левый фланг. Знаю, что ваши резервы израсходованы, но требую изыскать и направить сюда все, что найдется под рукой. И в первую очередь артиллерию. На стыке армий надо непременно задержать противника…

Мы быстро смогли перебросить туда две батареи противотанковой артиллерии. Генерал Голиков, приняв их, сам возглавил борьбу с прорвавшимися силами противника, и продвижение врага было остановлено.

При очередной встрече с генералом Ф. И. Голиковым я спросил:

— Как получилось, что вместо координации действий двух армий вам пришлось командовать полусотней стрелков и двумя батареями?

— Вы, товарищ Ласкин, хорошо знаете, — ответил генерал, — что на фронте даже небольшое преимущество врага, если не принять мер, может развиться в крупный для него успех. А ведь в тот момент на опасном участке не оказалось наших сил. Вот и пришлось взяться за руководство боем малого масштаба. Ну а задача-то была решена большая, согласитесь…

Откровенно скажу, что с этим человеком мне всегда было интересно беседовать. Из его скупых фраз, отдельных слов, а иногда только намеков можно было почерпнуть много важного и полезного. Во всем чувствовалась высокая эрудиция генерала Ф. И. Голикова. Имея непосредственный контакт с Военным советом фронта, находясь постоянно в курсе событий на всем сталинградском направлении, он при рассмотрении обстановки в полосе армии непременно увязывал ее с событиями на других участках. И как-то само собой получалось, что мы в штаарме могли осмысливать и оценивать положение дел не только на юге и юго-западе, но и на всем сталинградском направлении. А это было очень важно в то тяжелое время.

Хочу отметить, что Филипп Иванович не спешил категорически излагать свои выводы и решения. В этом отношении он придерживался русской пословицы: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Каждую фразу генерал произносил тихо, не торопясь, как бы взвешивая слова. Эта привычка, видимо, осталась у генерала Голикова от того времени, когда он перед войной был начальником Главного разведывательного управления и не раз докладывал важные материалы лично И. В. Сталину. А там нужны были очень скупые, но самые веские слова.

У Филиппа Ивановича была и еще одна особенность. Во время заслушивания докладов он всегда пристально всматривался в глаза собеседника. И вообще он всегда с каким-то особым вниманием следил за характерами людей и в течение очень короткого времени мог дать им совершенно точные оценки. Помню, когда зашел разговор об офицере штаба армии майоре А. Г. Полнере, генерал Голиков сказал:

— Светлый, хороший ум у человека. И характер под стать — спокойный, но живой.

Это было правдой.

А о полковнике А. Н. Янчинском Филипп Иванович отозвался так:

— Я видел его в бою. Дело знает, умеет быстро распорядиться, потребовать. Но он или не знал никогда чувства осторожности или утратил его. Нельзя работнику армейского масштаба бегать от батареи к батарее во время огневых налетов противника. Скажите, товарищ Ласкин, ему об этом…

И еще — генерал Голиков никогда не стремился «накачивать» инструктажами подчиненных. Он верил в способности командиров, доверял их инициативе, понимал, что даже очень грамотный, опытный начальник не может точно предвидеть, как сложится обстановка на том или ином этапе боя. Подробный же, до мелочей инструктаж оковывал инициативу подчиненных. Филипп Иванович всегда умел увидеть главное, существенное и направить мысль командира в нужном направлении.

Но продолжим повествование о событиях на фронте.

На правом фланге 57-й армии, на красноармейском направлении, две танковые дивизии врага, в составе которых было до 250 танков, поддерживаемых авиацией, снова прорвали оборону 422-й и 15-й гвардейской дивизий и вышли непосредственно на подступы к Красноармейоку. Командующий армией генерал Ф. И. Толбухин направил к участку прорыва свой резерв — танковую бригаду, истребительные противотанковые полки и в полном составе 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Танкам противника был поставлен прочный заслон. Суровые бои здесь продолжались два дня. Враг нес большие потери в технике и живой силе. К концу дня 20 августа он, убедившись в невозможности пробиться на север, вынужден был наступление приостановить.

Десять суток, с 17 по 26 августа, немецкий генерал Гот бросал армию с одного направления на другое, стремясь прорваться к Сталинграду. Ценой значительных потерь ему удалось оттеснить левый фланг 64-й и правый фланг 57-й армий и овладеть станциями Абганерово и Тундутово, разъездом 74-й километр. Фронт обороны на стыке этих армий хотя и еще более растянулся, но оставался неодолимым.

Таким образом, замысел врага — прорвать танковым клином оборону советских войск ударами с юга и вместе с 6-й армией Паулюса, наступавшей с северо-запада, взять в стальные клещи 62-ю и 64-ю армии, а затем и город Сталинград — был сорван.

Но в эти дни возникла серьезная опасность на правом фланге нашей армии, в районе Калача. Здесь противник отбросил левофланговые соединения 62-й в северном направлении и довольно глубоко продвинулся к Сталинграду. Между двумя армиями образовался более чем тридцатикилометровый разрыв. Для ликвидации его ни у фронта, ни у командования армий резервов не было. Таким образом, 64-я могла оказаться под ударами противника по открытому правому флангу и даже с тыла.

Положение осложнялось еще и тем, что в ходе многодневных боев войска имели большие потери в людях, в танках и артиллерии, все резервы в соединениях и армии были полностью израсходованы.

…Уже полмесяца я был на сталинградской земле, но до сих пор ни разу мне не удалось переговорить по телефону с начальником штаба соседней 62-й армии генералом Н. И. Крыловым — моим «однополчанином» по Севастополю. Телефонный провод, связывающий два штаба, вырывало буквально целыми километрами, а концы обрывов просто невозможно было найти. Не удавалось установить связь и через штаб фронта по ВЧ.

А в этой сложной обстановке особенно важно было знать положение наших частей и противника на стыке армий и согласовать действия.

Наконец-то нам удалось связаться по телефону. Конечно, оба были рады, что еще живы и воюем опять вместе на самом активном фронте.

— Как правый сосед, я должен был первым позвонить вам, — сказал Н. И. Крылов. — Но обстановка у нас изменяется каждый час. Управление войсками очень затруднено, и я боюсь, как бы не растерять дивизии. В одесском огневом кольце было горячо, в севастопольском еще жарче. И здесь не лучше. Огонь полыхает от самого переднего края и до Волги. И все же она, великая русская река, думается, в главном, то есть в достижении устойчивой обороны, будет работать на Красную Армию…

Когда мы ознакомили друг друга с обстановкой, то обнаружили опасность, возникающую на стыке наших армий. И самое обидное — никто из нас в это время ничего не мог сделать, чтобы прочно заслонить открытый участок обороны. Ведь главные силы обеих армий увязли в боях на противоположных флангах, а резервов не было. И хотя у противника на этом направлении мы тоже не отмечали крупных сил для нанесения ударов в направлении Сталинграда и по флангам армий, но он, имея танковые и моторизованные части, мог быстро создать необходимую для этого группировку. И это нас тревожило.

Безусловно, немецко-фашистское командование в эти дни допускало ошибку, не использовав для броска вперед открытый фронт на стыке двух армий.

Всю сложность и опасность положения 64-й вместе с нами видел и заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Ф. И. Голиков. Он с небольшой группой офицеров фронта находился на вспомогательном пункте управления, координируя действия войск 64-й и 57-й армий.

Перед вечером 26 августа, когда Военный совет 64-й обсуждал вопрос о том, как же дальше действовать нашей армии, Ф. И. Голиков принял самое живое участие в оценке складывающейся обстановки. Он прямо говорил, что армия, продолжая обороняться на занимаемом рубеже по реке Мышкова и вдоль железной дороги между станциями Абганерово и Тундутово, по существу уже находится в оперативном мешке, созданном двумя немецкими армиями. Если фашисты в ближайшие сутки смогут подвести резервы или перебросят некоторые силы с центрального участка к правому или левому флангу 64-й армии, они сразу же выйдут на ее тылы и завяжут узлом горловину мешка западнее Сталинграда. И тогда армия, отрезанная от тылов, не в состоянии будет выполнять главную задачу — оборонять Сталинград.

— Противник держит нас в самом невыгодном оперативном положении, — заключил генерал Ф. И. Голиков. — Надо лишить его условий, при которых он все еще вынашивает замысел окружения наших армий.

Командарм М. С. Шумилов был точно такого же мнения в оценке складывающейся обстановки.

Генералы были правы. Если возникла серьезная опасность окружения целой армии, а для ее предотвращения нет средств, то нельзя выжидать, пока враг сомкнет кольцо окружения, надо решительно выдвигать имеющиеся ресурсы на выгодные рубежи в тылу, организовать там оборону, а окружающим силам противопоставлять в первую очередь танковые части, чтобы не допустить их соединения, и всеми средствами бить врага.

Поэтому было признано необходимым отвести войска армии на заранее подготовленный рубеж по реке Червленая. Тогда протяженность фронта обороны армии сократилась бы со 120 до 35–40 километров и был бы создан общий сплошной фронт обороты войск 62-й и 64-й армий по рекам Россошка и Червленая.

Когда предлагаешь высшему начальству свой план наступления, это зачастую воспринимается с похвалой. Совсем по-другому чувствует себя командир, когда предлагает совершить отход, хотя он по обстановке и крайне необходим.

В моей военной практике уже приходилось встречаться с обстоятельствами, которые вынуждали командующего армией решать вопрос на отвод войск без указаний сверху. Генерал И. Е. Петров смело принял решение на отвод Приморской армии с севера Крыма на Севастополь и этим не только сохранил войска, но и организовал героическую оборону Севастополя. У командарма 64-й генерала М. С. Шумилова была связь с фронтом. Поэтому он и генерал Ф. И. Голиков звонили командующему фронтом, чтобы получить от него одобрение решения. Но в это время генерала А. И. Еременко не было на командном пункте. Тогда мне было поручено доложить начальнику штаба фронта генералу Г. Ф. Захарову обстановку и мнение Военного совета о дальнейших действиях армии. Перед вечером 26 августа я говорил по ВЧ с ним дважды, причем второй доклад делал в присутствии генералов М. С. Шумилова и Ф. И. Голикова.

Содержание этого ответственного доклада забыть невозможно.

Вот краткие его выводы:

Начальник штаба фронта Захаров с выводами доклада согласился и сказал, что обо всем этом доложит командующему фронтом по его прибытии на КП. Но в этот день ответа на свой доклад мы не получили.

Понимая всю опасность обстановки и нависшую над армией угрозу, Военный совет армии, будучи уверенным, что приказ на отход армии непременно последует, поручил мне подготовить план отвода войск армии на рубеж по реке Червленая, не оглашая его перед работниками штаба армии. Заранее разработанный план позволил бы нам в более короткие сроки приступить к выполнению отвода войск после получения на это разрешения командующего фронтом. И он был нами подготовлен. В разработке плана принимали участие заместитель начальника оперативного отдела полковник Л. М. Журавлев и начальник штаба артиллерии полковник А. Н. Янчинский. Командарм М. С. Шумилов и генерал Ф. И. Голиков очень внимательно рассмотрели его.

По плану вначале отводились стрелковые соединения правого крыла армии — 66-я морская стрелковая бригада и 157-я стрелковая, поскольку они находились намного впереди других дивизий и их тылам в первую очередь грозил удар противника с севера. По достижении этими соединениями промежуточного рубежа начинали отходить 126-я и 29-я стрелковые дивизии и армейские артиллерийские части, находившиеся ближе к центру обороны. В третью ночь отход на рубеж реки Червленая должны были совершить все остальные силы армии.

Что же касается организации обороны на новом рубеже, то суть ее выражена в следующих строках плана:

Из этого видно, что с выходом войск 62-й и 64-й армий на заранее подготовленный рубеж обороны по рекам Россошка, Червленая появлялась возможность организовать достаточно прочную оборону на среднем обводе и создать необходимые резервы.

Однако этому плану не суждено было осуществиться. Командование фронта разрешения на отвод армии не дало. А противник к исходу 27 августа вышел на рубеж Малая Россошка, Карповка, к участку железной дороги Калач — Сталинград и навис над глубоким флангом и тылом нашей армии.

Вечером этого дня командарм М. С. Шумилов в присутствии генерала Ф. И. Голикова снова докладывал по ВЧ командующему фронтом А. И. Еременко о серьезности обстановки. Он подчеркивал, что возникла опасность полного окружения армии, и поэтому считал необходимым своевременно отвести ее с занимаемого рубежа на более выгодный. Генерал А. И. Еременко и на этот раз отводить армию не разрешил. Тогда Шумилов попросил разрешения переместить на промежуточный рубеж войска правого крыла 64-й, которые противник глубоко обошел с севера. Командующий не дал разрешения и на это, подчеркнув, что обстановка требует удерживать занимаемые армией рубежи обороны.

Позже нам стало известно, что рубеж, обороняемый войсками правого крыла 64-й армии, командование фронта рассчитывало использовать в качестве исходного района при нанесении предполагаемого контрудара по левому флангу 6-й немецкой армии. Но для этого у фронта не было никаких резервов. Да и время было упущено.

Нам стало известно, что 25 августа командующий 62-й генерал-лейтенант А. И. Лопатин, сменивший в этой должности В. Я. Колпакчи, тоже обращался к командующему фронтом с просьбой разрешить отвод войск на более выгодный рубеж, так как противник обошел фланги армии, но тоже получил отказ. Как видим, командующие армиями независимо друг от друга ставили перед генералом Еременко вопрос об отводе соединений на выгодный подготовленный рубеж обороны. А 27 августа Ставка запрашивала командующего фронтом, не следует ли отвести войска этих армий. Значит, такие меры настоятельно диктовались обстановкой.

Днем 28 августа начальник разведотдела армии докладывал, что перед фронтом армии противник ночью проводил перегруппировку сил в восточном направлении. Но масштаб перегруппировки и новый район сосредоточения сил врага нам тогда установить не удалось.

Вечером этого же дня в армии было получено распоряжение штаба фронта, в котором подчеркивалась возможность отвода на промежуточный рубеж только трех правофланговых соединений — 66-й морокой стрелковой бригады, 157-й и 126-й стрелковых дивизий. Однако оговаривалось, что сам отвод может начаться лишь по дополнительному распоряжению командующего фронтом.

Командующий армией М. С. Шумилов принял решение в первую очередь отвести правофланговые соединения — 66-ю морскую стрелковую бригаду и 157-ю стрелковую, а 126-ю дивизию оставить на своем рубеже, чтобы прикрыть отход вначале этих соединений, а затем и других сил армии, действовавших на центральном и левом участках.

В эти планы «вмешался» противник. После того как ему не удалось прорвать оборону на стыке 64-й и 57-й армий, немецкое командование в течение двух ночей скрытно произвело передислокацию сил 4-й танковой армии и создало новую группировку перед центром обороны 64-й, на участке, который удерживала 126-я дивизия. Состав этой группировки был очень сильным — весь 48-й танковый корпус немцев и две пехотные дивизии.

Рано утром 29 августа в воздухе появились большие группы вражеских самолетов, и началась бомбежка боевых порядков 126-й дивизии, которой командовал полковник В. Е. Сорокин. В предыдущих боях этот командир проявил высокую ответственность за выполнение боевой задачи, личное мужество и храбрость. Военный совет и штаб его высоко ценили и во всем доверялись ему.

Вслед за бомбежкой на позиции обрушился сильнейший артиллерийско-минометный огонь. А вскоре на воинов дивизии двинулось около 200 танков. За ними на широком фронте шла пехота. Следует признать, что противник довольно хорошо организовал взаимодействие между пехотой, танками и авиацией. Все гитлеровские солдаты имели по нескольку сигнальных и осветительных ракет, и как только появлялись бомбардировщики, они немедленно обозначали ими передний край и направление, куда следует сбрасывать бомбы. Но в последнее время упорство советских войск в обороне заставляло противника подходить к нашим позициям почти вплотную. В этом случае авиация противника не решалась бомбить наш передний край и производила массированные удары лишь со 150–200 метров от него.

Все поле боя скрылось в пороховом дыму и пыли. Казалось, что в полосе дивизии все живое уничтожено. Но стоило танкам и пехоте противника приблизиться к обороне, как с новой силой гремели выстрелы нашей артиллерии и строчили пулеметы. Дивизия жила и сражалась. Ей помогала огнем слева соседняя 29-я стрелковая полковника А. И. Колобутина.

Воины выстояли, ни один из них не оставил своих позиций. Первый танковый натиск гитлеровцев был отражен. Все же командарм приказал перебросить сюда с левого фланга часть артиллерийских, гвардейских минометных полков «катюш» и 13-й танковый корпус. Но они находились километрах в тридцати от этого участка и могли подойти только к вечеру. В эти минуты мы еще лучше поняли и оценили значение решения командарма — оставить 126-ю дивизию на занимаемом рубеже для прикрытия отхода войск армии. Если бы этого сделано не было, то 200 танков врага застали бы соединение в колоннах, не развернувшихся к бою на новом рубеже, и оно было бы смято. А кроме этого противник выходил бы на фланг основных сил армии и отрезал их от Сталинграда.

Через три часа после первого натиска противника начались новые удары его авиации и новые атаки.

Около сотни танков врага ворвались на передний край обороны, а вслед за ними и пехота. Десятка два машин противника вышли к артиллерийским позициям дивизии. Расчеты вступили в отчаянные поединки с танками. Большие потери несли обе стороны.

Комиссар артиллерийского полка батальонный комиссар Акимов заметил, что у одной пушки осталось всего два человека. Он помог им выкатить орудие на прямую наводку и сам вел огонь по танкам до тех пор, пока осколок вражеского снаряда не оборвал его жизнь.

В результате упорнейших боев продвижение врага здесь снова было остановлено.

Часов около десяти командарм М. С. Шумилов докладывал командующему фронтом генералу А. И. Еременко, что 4-я танковая армия и авиация противника буквально душат 126-ю дивизию, что резервов нет и создать устойчивый фронт сопротивления не представляется возможным.

Генерал Шумилов просил помочь авиацией, а также разрешить отвод войск армии на рубеж реки Червленая. Еременко сказал, что авиацию послать не может, так как у 62-й армии положение еще хуже, а относительно отвода армии приказал ждать его указаний.

Только около тринадцати часов в армии было получено боевое распоряжение командующего фронтом, которое требовало в ночь на 30 августа отвести правофланговые соединения нашей армии (66-ю морскую стрелковую бригаду, 157-ю и 126-ю стрелковые дивизии) на промежуточный рубеж обороны Ляпичев, река Крепь, разъезд 74-й километр и вывести в резерв командарма 29-ю и 204-ю стрелковые дивизии.

А фронт удара противника все больше расширялся.

Сразу же после полудня противник снова бросил на обороняющихся авиацию и предпринял третий танковый удар по той же 126-й дивизии. Так как войска были уже сильно ослаблены, то события стали развиваться очень быстро. Командир соединения полковник В. Е. Сорокин успел доложить командарму о том, что свыше 100 вражеских танков прорвались в глубину обороны, около 15 из них вышли на его наблюдательный пункт и что весь личный состав штаба и охраны вступил в схватку с ними и надвигающейся пехотой.

Это был последний доклад комдива. Вскоре он был тяжело контужен и в бессознательном состоянии захвачен немцами в плен. Погибли комиссар дивизии Владыченко, начальник политотдела батальонный комиссар Макаров, начальник артиллерии подполковник Аникеев и еще несколько офицеров. Управление частями этой дивизии нарушилось.

Быстро среагировать на ход развернувшихся событий, парировать удар врага было очень сложно. У нас не было для этого необходимых сил.

Командарм правильно считал, что против крупных танковых и пехотных группировок нецелесообразно бросать в бой отдельные разрозненные части. Поэтому он дал указание подтянуть все, что можно, на выгодный рубеж в тылу по реке Червленая, чтобы до подхода противника создать там надежный фронт сопротивления.

К вечеру танки противника продвинулись довольно глубоко, ворвались в Гавриловну и охватили полукольцом части 138-й и 29-й стрелковых дивизий.

Командир 138-й дивизии полковник Иван Ильич Людников уже побывал во многих тяжелых сражениях. Это был бесстрашный человек, обладавший железной волей и выдержкой, Он проявлял удивительное хладнокровие в самых сложных и опасных ситуациях. И вот сегодня прямо на его НП двигалась, ведя интенсивный огонь, танковая армада врага, а он спокойным, ровным голосом отдавал нужные распоряжения и, как говорится, держал дивизию в руках. Мужеством, бесстрашием и умением воевать прославил себя Иван Ильич.

И на этот раз он вывел дивизию из-под ударов и наметившегося окружения, и вскоре она заняла новый рубеж обороны.

В этих боях особое мужество проявили воины 500-го и 186-го истребительных противотанковых полков (командиры подполковники Шлейфман и Кудряшев), за один день уничтожившие 35 танков, а также 19-го гвардейского минометного полка майора Ерохина, которые истребили две колонны гитлеровцев.

Но некоторые подразделения 126-й и 29-й дивизий были полностью окружены и с боями пробивались из железных тисков. Так, стрелковый батальон 29-й дивизии под командованием старшего лейтенанта Лопатина пять часов беспрерывно сражался в тесном кольце вражеских сил. Умело и скрытно маневрируя, он многократно внезапно и дерзко нападал на врага и, прорвавшись через позиции противника, соединился со своими. В этих боях батальон истребил полторы сотни фашистов, потеряв только 11 человек.

В 22 часа 29 августа мы доносили в штаб фронта, что соединения армии начали отход в условиях окружения и полу окружения.

А враг рвался вперед, бросал на нас все новые силы, проникал глубоко между советскими частями, поливая все окрест неприцельным огнем пулеметов и автоматов, чтобы воспрепятствовать отходу наших войск.

Попадая под удары авиации и танков, многие колонны наших частей вынуждены были расчленяться, вступать в бой в невыгодных условиях, задерживаться и потому часто оказывались обойденными.

Только в 19 часов 30 минут 30 августа Военный совет Юго-Восточного фронта подписал оперативную директиву об отводе к утру 31 августа соединений левого фланга 62-й армии и всех сил 64-й армии на средний оборонительный обвод по рекам Россошка и Червленая.

64-й армии надлежало занять оборону по западному берегу реки Червленая на участке Новый Рогачик, Ивановка.

Для рекогносцировки нового рубежа, организации обороны на нем, принятия управления отходившими частями командарм М. С. Шумилов направил своего заместителя генерала В. И. Чуйкова с группой офицеров, а сам со штабом руководил боевыми действиями войск и их отходом. Несмотря на то что для прикрытия в соединениях выделялись сильные арьергарды, сдержать натиск врага им не всегда удавалось.

Танковые и моторизованные группы противника на ряде участков опережали наши части в выходе на северный берег реки Червленая, поэтому организовать прочную оборону на атом рубеже в такой сложной обстановке было очень не просто.

Из-за нехватки в армии радиостанций, перемещения штабов, сильной бомбежки частей на путях их отхода управление войсками сильно затруднялось. Офицеры штаба метались по различным направлениям, чтобы передать распоряжение командарма тому или иному штабу или командиру, ориентировать их в обстановке и т. д. А начальник связи армии полковник Т. Р. Борисенко с нового командного пункта армии сразу же направлял к линии фронта группы телефонистов с катушками, чтобы встречать отходившие штабы соединений и подключать их в связь со штаармом.

Утром 31 августа штаб армии наконец-то установил связь с командиром 157-й стрелковой дивизии полковником Л. В. Кирсановым.

— Один дивизион нашего 422-го, — доложил он, — вышел на восточный берег реки Червленая, но все остальные силы дивизии находятся на подступах к этому рубежу… Противник преследует нас по пятам, а около тридцати танков прорвались к Червленой и ведут огонь… В борьбу с ними вступил артдивизион…

На вопрос, как далеко от него танки, комдив ответил:

— Они ползают буквально в ста метрах от нас…

И связь с Кирсановым внезапно прекратилась.

Тут же меня связали с начальником штаба артиллерии армии полковником А. Н. Янчинским, который вместе с группой офицеров находился при генерале В. И. Чуйкове и встречал отходившие артиллерийские части. Он доложил, что к огневым позициям армейского артиллерийского полка подошли немецкие танки, что артиллеристы вступили в бой, а руководит огнем генерал Чуйков. И громовые залпы заглушили наш разговор.

Внезапная атака немецких танков, как доложил прибывший потом на КП армии Янчинский, была отражена. Фашисты потеряли там 15 машин.

И тем не менее танки противника в некоторых местах вышли на рубеж, где армия должна была организовать оборону. А ведь некоторые стрелковые соединения еще находились только на подходе к этому рубежу.

Командарм М. С. Шумилов, а затем и генерал Ф. И. Голиков докладывали командующему фронтом, что положение на рубеже реки Червленая можно исправить только нанесением сильных контрударов. Для этого собираются танковые части и подтягивается 204-я дивизия. Но поскольку этих сил будет недостаточно, Шумилов просил немедленно выделить войска дополнительно, а также нанести по противнику удары авиацией. Генерал А. И. Еременко и на этот раз в авиации отказал, но тут же направил нам 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора М. И. Денисенко.

С прибытием ее, а также 13-го танкового корпуса, в котором было всего 25 танков, 133-й тяжелой танковой бригады и 204-й стрелковой дивизии командование армии организовало контрудар из района Ивановки в направлении Варваровки вдоль северо-западного берега реки Червленая.

Конечно, эти меры не могли обеспечить решение поставленных задач полностью, но они облегчили отход отдельных наших соединений на рубеж Басаргино, Ивановка.

Противник, сосредоточив перед фронтом армии в районе Нариман, Ракотино группировку в составе пяти дивизий, в том числе двух танковых и одной моторизованной, при поддержке крупных сил авиации 1 сентября нанес сильнейший удар по 204-й и 29-й стрелковым дивизиям, еще не успевшим занять свои участки обороны на правом фланге армии. Несмотря на упорное сопротивление наших войск, врагу удалось в нескольких местах выйти на рубеж обороны по реке Червленая, а 24-я немецкая танковая дивизия сумела прорваться в глубину, к Басаргино. Организовать прочную оборону на этом рубеже нам уже не удалось.

Запоздалый отвод 64-й армии можно объяснить крайне сложной обстановкой под Сталинградом.

Итак, выгодный и подготовленный рубеж на среднем обводе по рекам Россошка и Червленая, где командующие 62-й и 64-й армиями рассчитывали организовать прочную оборону, из-за запоздалого начала отвода войск мы занять не смогли. В ходе отступления под ударами врага соединения 64-й армии понесли очень серьезные потери в личном составе и артиллерии.

Несколькими днями позже командарм М. С. Шумилов говорил:

— 29 и 30 августа были самыми тяжелыми днями для армии за все время обороны.

И это действительно так.

В 20 часов 1 сентября командующий фронтом А. И. Еременко отдал приказ о перемещении левофланговых соединений 62-й армии и всех сил 64-й армии на внутренний оборонительный обвод.

И в эту же ночь стрелковые соединения 64-й армии, оставив на занимаемых рубежах арьергарды, начали отход.

К утру 2 сентября на рубеже Песчанка, Елхи, Ивановка заняли оборону войска нашей армии, а правее, на рубеже Рынок, Орловка, Гумрак, — войска 62-й. С этого дня началась борьба непосредственно у стен Сталинграда.

Внутренний оборонительный обвод являлся последним рубежом, на котором советские войска могли дать решающий бой, чтобы не допустить врага в Сталинград и к Волге. Поэтому Военный совет фронта 1 сентября издал приказ № 4, в котором требовал от защитников Сталинграда усилить сопротивление, не жалеть сил в борьбе с ненавистным врагом, не допустить его к Волге и отстоять город.

А в 3 часа 10 минут 2 сентября командующим 64-й армией был издан боевой приказ войскам, в котором говорилось, что противник группами танков с мотопехотой форсировал реку Червленая на участке Варваровка, Гавриловна, Нариман и стремится прорваться в Сталинград, нанося главный удар вдоль железной дороги на Воропоново.

Командарм приказал в течение ночи на 2 сентября вывести войска армии на рубеж Песчанка, Елхи, Ивановка, остановить наступление противника и, уничтожая его живую силу и боевую технику, прочно удерживать этот рубеж, не допуская противника к Волге и Сталинграду.

В конце этого документа высказывалось требование разъяснить всем частям и подразделениям, каждому командиру и бойцу, что указанный рубеж является линией, дальше которой противник не должен быть допущен ни в коем случае. За нами Волга и Родина. Ни шагу назад! Лучше славная смерть, чем позор отхода.

Войсками 62-й и 64-й армий на внутреннем оборонительном обводе был создан сплошной фронт обороны. С этого времени нанесение врагом удара по открытым флангам наших войск с целью их окружения на подступах к Сталинграду становилось маловероятным. Он вынужден был проводить фронтальное наступление на прочную оборону. Но зато противник получил и ряд преимуществ. В связи с приближением его к Волге глубина нашей обороны резко уменьшилась, и фашистская артиллерия могла обстреливать ее на всю глубину, вплоть до передовых армейских тылов.

Прижатые к Волге войска двух наших армий вступили теперь в самый решающий и тяжелый этап оборонительных боев. Тут очень важно было своевременно разгадать любой замысел, любую военную хитрость немецкого командования. На фронте порой можно многое не знать о противнике, но и в этом случае надо стремиться разгадать его замысел.

Теперь наш командный пункт расположился в реденьком лесочке на берегу Волги. Разрывы бомб и крупнокалиберных снарядов вздымали и пенили великую русскую реку.

Командование 64-й считало, что теперь удары противника наиболее вероятны по правому крылу армии и в стык ее с 62-й. Поэтому основные огневые средства — пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки, истребительные противотанковые части и резерв — держало ближе к правому флангу. А через несколько дней за правым крылом армии был подготовлен второй оборонительный рубеж.

В эти дни особенно большое и непосредственное влияние на ход борьбы под Сталинградом оказывала Ставка Верховного Главнокомандования. Еще 29 августа, как только обозначился прорыв противником обороны 64-й армии, в Москве увидели непосредственную угрозу Сталинграду: ударные группировки 4-й танковой и 6-й немецких армий могли соединиться в городе. Надо было незамедлительно ослабить силу врага с запада и сорвать его замысел. Поэтому Ставка потребовала от прибывшего в эти дни в Сталинград заместителя Верховного Главнокомандующего генерала армии Г. К. Жукова нанести по войскам противника контрудар с севера. В этих целях в состав Сталинградского фронта передавались из резерва Ставки 24-я (командующий генерал-майор Д. Т. Козлов) и 66-я (командующий генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский) армии, включались вновь созданная 16-я воздушная армия и заново укомплектованная 1-я гвардейская армия.

3 сентября 1942 года Ставка указывала Г. К. Жукову, что положение под Сталинградом ухудшилось, что противник находится в трех верстах от города и его могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Ставка требовала от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам, указывала на недопустимость какого-либо промедления и предлагала бросить всю авиацию на помощь Сталинграду.

Исполняя эти указания Ставки, войска 24, 66 и 1-й гвардейской армий Сталинградского фронта, расположенные северо-западнее города, перешли в наступление против левого фланга 6-й немецкой армии, чтобы разгромить вражескую группировку, прорвавшуюся на левый берег Дона, ликвидировать коридор, образовавшийся между Сталинградским и Юго-Восточным фронтами, и отвлечь на себя силы врага, наступающего на Сталинград.

Но противник был очень силен. Гитлеровское командование непрерывно направляло под Сталинград все новые подкрепления, танки, артиллерию и самолеты. Имея большое превосходство над нами в силах, особенно в авиации и танках, оно могло наносить мощные огневые удары по нашим наступающим войскам и задержать их продвижение. И все же натиск трех армий Сталинградского фронта заставил врага ослабить силу удара на город.

Лишившись выгодного оперативного положения, позволявшего ослабить 62-ю и 64-ю армии на подступах к Сталинграду путем вклинения в них танковых группировок с двух направлений, противник вынужден наносить по обороняющимся войскам фронтальные удары. Уже 5 сентября частью сил 4-я танковая и 6-я немецкие армии при мощной поддержке авиации перешли в наступление из района Елхи, нацеливаясь на южную окраину Сталинграда, в стык 62-й и 64-й армий. В упорных кровопролитных боях две пехотные дивизии и около 100 танков противника несколько потеснили наши 126-ю и 204-ю стрелковые (командиры соответственно полковники Д. С. Куропатенко и А. В. Скворцов).

Для уничтожения ворвавшегося в нашу оборону врага были выдвинуты 157-я стрелковая дивизия полковника А. В. Кирсанова, 66-я морская стрелковая бригада полковника А. Д. Державина, истребительные противотанковые полки и использован огонь армейских артиллерийских групп. Наши части на всех участках дрались мужественно, стойко и не допустили гитлеровцев к Волге.

Особым героизмом отличались бойцы 716-го стрелкового полка полковника К. М. Андрусенко из 157-й дивизии. В те дни прославился пулеметчик этого полка Афанасий Ермаков. Он всегда хладнокровно подпускал противника на очень близкое расстояние, а затем открывал меткий и губительный огонь из пулемета «максим». Только на этом рубеже он уничтожил около сотни фашистов. И до этого на его счету уже было триста убитых оккупантов. В последующих боях Ермакова тяжело ранило. Всех нас очень обрадовало известие о том, что 5 ноября 1942 года Афанасии Иванович Ермаков стал Героем Советского Союза.

В приказе командующего 64-й армией от 9 сентября 1942 года говорилось: «…Все попытки врага, имеющего превосходство в силах, пробиться к берегам Волги и захватить Сталинград разбивались на рубежах, занимаемых частями армии. Военный совет Юго-Восточного фронта отмечает проявление непоколебимой стойкости, отваги и мужества всем личным составом армии в борьбе за индустриальный центр Волги — город Сталинград и высоко оценивает действия войск армии.

Военный совет 64-й армии объявляет благодарность бойцам, командирам и политработникам армии за стойкость, упорство в обороне и умелые действия по уничтожению немецких танков и пехоты и выражает твердую уверенность в том, что в будущих боях войска армии проявят еще более высокие подвиги в борьбе с врагом, угрожающим нашей Родине».

А гитлеровское командование бредило Сталинградом. 8 сентября воропоновская группировка противника снова нанесла удар в стык двух наших армий и несколько оттеснила правый фланг 64-й. В последующие дни противник продолжал наступление на всех участках фронта. К исходу 12 сентября ему удалось занять важные позиции на подступах к Тракторному заводу и снова потеснить левофланговые соединения 62-й армии к юго-западной окраине города. А на стыке ее с 64-й фашисты вплотную приблизились к Волге. Город, таким образом, был охвачен вражескими силами с трех сторон.

А войска нашей армии, отразив удары врага, прочно укрепились на последнем оборонительном рубеже по высотам юго-западнее города. В период полуторамесячных оборонительных боев они нанесли большой урон 4-й танковой армии немцев, не допустили ее к Волге и сорвали замысел врага вбить танковый клин в оборону советских войск с юга, окружить 62-ю и 64-ю армии и захватить Сталинград.

Мне хочется хотя бы на отдельных боевых эпизодах первых десяти дней сентября показать, как мужественно и самоотверженно защищали наши воины волжскую твердыню.

…Стрелковый батальон 204-й дивизии, которым команден вал коммунист старший лейтенант Григорий Сизоненко, отразил с утра уже несколько вражеских атак. Но немцы, подтянув новые силы, опять начали наступление на позиции подразделения. Едва была отбита эта атака, как враги опять устремились вперед еще более крупными силами. Кроме того, они начали обходить батальон. Сизоненко уверенно руководил боем, и батальон наносил врагу большой урон. Но силы были неравны. Комбат позвонил на НП полка и попросил помочь огнем и подкреплением.

— Помощи не ждите, — ответил комиссар. — На правом фланге наступают танки. Помощь нужнее там. Подпускайте гитлеровцев как можно ближе и бейте наверняка. Но назад ни шагу!

— Трудно, но, думаю, выдержим, — пообещал Григорий.

И немцы еще раз были задержаны, но они опять подбросили резервы и снова стали продвигаться к позициям батальона.

Сизоненко подполз к пулеметчику Белову:

— Ну как, и на этот раз дадим им прикурить?

— Обязательно! — повернулся боец к командиру на мгновение и тут же сосредоточенно прильнул к прицелу.

— Смотри, ты сейчас у меня главный калибр во всем батальоне. Поближе немцев подпусти!

И еще раз противник был остановлен. Однако и у Сизоненко осталось совсем мало бойцов. В полдень на эту горстку изнуренных длительными боями, раненых в большинстве людей фашисты бросили свежий батальон.

— Противник снова наступает большими силами, — доложил комбат на КП полка. — А людей у меня осталось совсем мало. Что делать?

— Бить, Гриша, только бить, — снова отозвался комиссар. — Рубеж отстоять во что бы то ни стало. Больше сюда не звони. Я и командир уходим на участок, где наступают танки. Там еще тяжелее…

Немцы вели усиленный огонь и подходили все ближе. Сизоненко приказал подпустить их как можно ближе и только тогда уничтожать огнем в упор и гранатами.

— Огонь! — скомандовал Григорий, когда гитлеровцы были уже метрах в тридцати.

Разорвала напряженную тишину длинная пулеметная очередь. Это заработал «максим» Белова. Тут же застрочили автоматы, полетели через бруствер гранаты. Фашисты дрогнули и в панике побежали, оставляя на поле боя убитых и раненых.

Батальон старшего лейтенанта Григория Сизоненко за этот день истребил более двухсот пятидесяти фашистов и удержал позиции. Через несколько дней 38 бойцов этого батальона были представлены к наградам.

А стрелковый батальон, которым командовал коммунист капитан Моргунов, вместе с артиллерийским дивизионом капитана Васильева при первой же попытке вражеской пехоты приблизиться к позициям нанес ей и танкам такой большой урон, что атака сразу же захлебнулась. Но Моргунов не был этим удовлетворен и решил, используя удобный момент, добить гитлеровцев.

— Поддержи-ка беглым моих… — попросил он капитана Васильева.

Под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня батальон бросился в атаку. Немцы в панике побежали, оставив на поле боя пять подбитых танков и свыше двухсот трупов. Подразделение не только удержало свои позиции, но и захватило траншеи противника.

Особое мужество и героизм в этом бою проявил заместитель политрука роты Баранов. Он в первой же схватке был ранен, но отказался оставить поле боя и только после второго тяжелого ранения, когда окончательно потерял силы, был эвакуирован в тыл.

5 сентября стрелковые части 204-й дивизии, державшие оборону на правом фланге армии, вели упорные бои с наступающими силами противника. Командир этой дивизии полковник А. В. Скворцов на этот раз недооценил мощь возможного его удара. И в течение первых же двух часов боя под натиском пехотной дивизии, 50–60 танков и в условиях бомбежки с воздуха два стрелковых полка стали отходить. Соседи тоже были несколько оттеснены противником. А воины этого полка устояли на своем рубеже, но, естественно, оказались в окружении. До самой ночи они вели тяжелый бой с наседавшими на них со всех сторон фашистами. Оставалось совсем мало боеприпасов. Командование полка решило осуществить прорыв кольца окружения. И вот во второй половине ночи началась внезапная для немцев атака.

Стрельбой в упор, гранатами и штыками бойцы проложили себе дорогу, вышли из окружения, с рассветом заняли оборону на новом рубеже, сразу же вступили в новую схватку с наступающим противником и вместе с другими частями задержали его продвижение.

6 сентября на батарею старшего лейтенанта Фишмана надвигалось свыше десятка танков. По ним открыли огонь все три орудия. Но скоро был тяжело ранен командир батареи. Его заменил старший сержант Кушнарев. Он перебегал от орудия к орудию, указывая цели, помогая артиллеристам. Расчеты сержантов Козиева, Антонова и Гаврилова подбили пять танков. Несколько машин все-таки подошло почти вплотную к позициям батарейцев, а одна из них смяла пушку Козиева. Бой продолжали вести два расчета. На лицах артиллеристов пот, кровь от ран, но они не отходят от орудий. А тут из глубины вышла новая группа танков. Нужна была огневая помощь. И ее оказала соседняя батарея лейтенанта Бурковского, которая во фланг стала расстреливать танки. Теперь главной опасностью для противника стала эта батарея, и около десяти танков двинулись в ее сторону.

Лейтенанту Бурковскому не было нужды давать батарейцам целеуказания, команды. Наводчики орудий Соловьев, Яшин и Белованов хладнокровно и точно уничтожили 5 танков.

На одном из участков наш ослабленный стрелковый батальон под обстрелом минометов и орудий и нажимом превосходящих сил противника отходил на новый назначенный ему рубеж. Справа от него выдвигалась группа танков противника. Потом появилась пехота. Командир артиллерийской батареи лейтенант Лещенко видел это, но приказа на открытие огня пока не подавал. Когда фашисты были настолько близко, что едва не стали обходить батальон, прозвучал голос командира:

— По фашистской сволочи прямой наводкой, шрапнелью — огонь!

Загремели выстрелы. И как метлой смело вражескую пехоту с пригорка. Батарея тут же перенесла огонь на танки, и те стали резко забирать вправо. Но вслед за первой шла вторая волна пехоты.

— По выдвигающейся цепи фашистов шрапнелью!.. И свинцовый дождь снова обрушился на врага.

— Слева танки! — крикнул кто-то.

Лещенко приказал расчету Петрова открыть по ним огонь, а двум другим — бить наступающую пехоту. Как бешеные, метались фашисты по полю, но всюду их настигала смерть. Потом все три орудия начали уничтожать танки. Но они все-таки продвигались.

— Усилить темп стрельбы! — скомандовал лейтенант.

Стволы орудий раскалились до предела, но батарея не прекращала огня до тех пор, пока фашисты не повернули вспять.

А рота лейтенанта Задорожного из 133-й тяжелой танковой бригады, имевшая только восемь машин КВ, получила приказ не пропустить на одном из участков танки противника. За ночь экипажи вкопали свои КВ в землю и замаскировали их. С утра гитлеровцы перешли в наступление. Впереди двигалось больше двадцати танков. Когда настал наиболее благоприятный момент, Задорожный подал команду:

— По ближайшей группе танков бронебойными — огонь!

Грянуло восемь выстрелов, и два фашистских танка тут же заполыхали, а остальные начали терять строй и расползаться по лощине. Часть их, сманеврировав за складками местности, показалась справа, а через некоторое время и с тыла. Роте, по существу, пришлось отбиваться со всех сторон. Но Задорожный четко руководил огнем, командиры танков младшие лейтенанты Федорин, Константинов и другие умело распределяли силы, выбирая цели.

Фашисты тоже вели интенсивный огонь по нашим танкам. Но эта дуэль, несмотря на громадное превосходство, которое имели гитлеровцы, закончилась для них полнейшим поражением: почти все их танки были подбиты или подожжены.

А как не рассказать о работе гвардейских минометных полков!

Однажды на южном участке противник вклинился в нашу оборону и для развития успеха подводил две колонны пехоты. Об этом доложили генералу М. С. Шумилову.

— Надо их не допустить к линии фронта, — сказал командарм. — Это самые лучшие цели для «катюш».

И он тут же отдал необходимые распоряжения командующему артиллерией.

Обе подходившие колонны хорошо наблюдались. Командиры гвардейских минометных полков подполковники Н. В. Воробьев и Л. Н. Парковский получили задачу уничтожить их поочередно. И вот засверкали огненные вспышки и громыхнули раскатистые взрывы снарядов в гуще одной из колонн немцев. И больше ее никто не видел. Это поработали «катюши» Воробьева. Другая колонна от страха залегла и долго не поднималась. Командир полка Парковский, не прекращая наблюдения за нею, приказал вывести установки на огневую позицию. Вскоре небо снова разрезали огненные трассы и сотни взрывов громом рассыпались в районе, где залегла пехота врага. И за второй колонной наблюдение было прекращено.

В упорных боях враг нес большие потери в живой силе и технике. Непосредственный участник боев под Сталинградом немецкий офицер Г. Вельц писал: «Сталинград пожирает немецких солдат! Каждый метр стоит жизней. В бой бросают все новые и новые батальоны, а уже на следующий день от них остается всего какой-нибудь взвод»[10].

С передовых позиций хорошо было видно, сколько на поле боя стояло подбитых, подожженных и изуродованных немецких танков, какое множество неподобранных трупов лежало неподалеку от нашего переднего края и сколько могил с деревянными крестами и касками на них бугрилось в приволжской степи.

В обобщенном донесении командования 64-й армии сообщалось, что только за период с 1 по 6 сентября частями армии выведено из строя около 120 танков противника.

Но гитлеровцам по-прежнему виделся поверженный Сталинград. Пленные сообщали, что им обещаны с захватом города высокие награды, а по окончании войны — имения на землях Украины и юга России. И фашистские головорезы отчаянно рвались к городу и Волге.

На войне от требования высшего командования «Не отступать! Стоять насмерть!» до претворения его в жизнь не так уж близко, а под Сталинградом, где мы все еще продолжали уступать в силе противнику, — в особенности. И надо было ненависть бойцов к врагу помножить на их сознательность, глубокое понимание ими того, что дальнейший отход еще более осложнит обстановку не только под Сталинградом, но и на других участках советско-германского фронта, создаст новые трудности.

Надо было повысить чувство ответственности каждого воина за судьбу Родины. Хорошо помню, как однажды член Военного совета армии Константин Кирикович Абрамов в кругу политработников сказал:

— Беседуя с бойцом или командиром, вы должны добиться от него понимания того, что он не просто Иванов пли Карпов, а защитник Родины и своей земли и что судьба нашего Отечества находится в его руках.

Какое сильное впечатление оказывал на людей такой разговор!

Мы часто говорим, что успехи в любом деле, а особенно на фронте, достигаются благодаря руководству Коммунистической партии. Это бесспорно. Но кто в подразделении, в полку, в дивизии представляет партию? Да те же комиссары, политработники, командиры и рядовые коммунисты. Это они, комиссары Владыченко, Макаров, Акимов, коммунисты — командиры Людников, Кирсанов, Сизоненко, Баранов, Задорожный, Бурковский, Ерохин, Колобутин, Сафиулин и многие тысячи других большевиков, выполняя волю ЦК ВКП(б), приказы высших командных инстанций, поднимали боевой дух солдат. Это они своей командирской требовательностью, простым душевным словом и личным примером вели их на тяжкий бой, на подвиг. На последнем перед Сталинградом рубеже прозвучали клятвы бойцов: «Будем стоять насмерть, бороться до последнего дыхания!», «Лучше славная смерть, чем позор отступления и трусость перед врагом!», «Назад дорога нам закрыта приказом Родины и народа!».

Если полистать дивизионные, армейские и фронтовые газеты тех далеких дней, повествующие о жестоких боях за Сталинград, перечитать многочисленные листовки, выпущенные политорганами, можно часто увидеть в них берущие за душу призывы: «Защищая Сталинград, ты защищаешь свою Родину, ее богатства, ее честь, ее независимость. Ты спасаешь свою семью от рабства, поругания и лютой смерти. Судьба Родины в твоих руках, товарищ…», «Можно выбрать друга, можно выбрать жену, мать не выбирают. Мать одна. Она дала нам жизнь и силу. Мы защищаем мать-Родину, единственную для нас всех…», «За Волгой для нас земли нет. Но вся страна, весь народ с нами…», «На берегу Волги родился великий Ленин. Не допустим к Волге врага…»…

Теперь уже трудно назвать имена тех людей, кто находил такие проникновенные, доходящие до ума и сердца каждого фронтовика слова.

В эти дни в нашей 64-й армии проводилась большая работа по обучению и воспитанию воинов. Была даже выпущена специально для бойцов и офицеров брошюра «Фронтовой товарищ». Одним из ее авторов был комиссар штаба армии старший батальонный комиссар Б. И. Мутовин.

Во «Фронтовом товарище» была помещена и клятва воинов артиллерийского полка 29-й стрелковой дивизии, где комиссаром был Семен Маркович Рогач. Вот ее слова: «В тяжелые для Родины дни мы клянемся не запятнать своей чести, не отступить ни на шаг без приказа. Мы клянемся каждой каплей крови, клянемся жизнью наших детей, отцов, матерей и жен — побить ненавистного врага».

А далее давались советы, как лучше бить фашистов.

Вошли в книжечку и афоризмы выдающихся русских полководцев. Популярной стала, в частности, среди воинов известная фраза М. И. Кутузова: «Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасности, а тот, кто действует инициативно и смело, исходя из приказа командира и требований обстановки».

Заканчивалась книжечка «Фронтовой товарищ» словами Н. В. Гоголя: «Нету силы на свете, которая бы поборола русскую силу».

Вообще партийно-политическая работа в войсках в тот период была самой разносторонней, целенаправленной и очень действенной. И было видно, что в ходе тяжелых боев за Сталинград полностью сформировался, окреп и закалился советский солдат-фронтовик, уверенный в своем мастерстве и силе оружия, что коммунисты, будь то командиры, политработники или рядовые бойцы, заслуженно пользуются большим авторитетом и оказывают огромное влияние на воинов.

Как-то вечером начальник политотдела армии полковой комиссар Матвей Петрович Смольянов говорил группе работников штаба и политотдела, что всюду воины перед боем подают заявления с просьбой принять их в партию. А многие, выступая перед своими товарищами или оставляя записки, просили, если они погибнут в бою, считать их коммунистами. Начальник политотдела армии прочитал одну из таких записок. Ее оставил рядовой 108-го стрелкового полка 36-й гвардейской дивизии Михаил Александрович Денисов, павший смертью героя в бою. Вот эта записка:

— Как вы думаете, товарищи, — спросил Смольянов, — почему солдат, вступая в жестокий бой, хочет, чтобы его считали ленинцем-коммунистом?

Все присутствующие сошлись на том, что в коммунистах бойцы видят самых преданных Родине людей, самых честных, самых стойких и самых бесстрашных ее защитников. И они стремятся быть похожими на них, а символично взяв себе гордое имя коммуниста, одновременно берут на себя и высокий долг партийца: сражаться мужественно, и если уж погибнуть, так смертью героя.

К группе подошел член Военного совета армии К. К. Абрамов. Узнав о теме разговора, он сказал:

— Да, работники штаба и политотдела армии, бесспорно, оказывают огромную помощь соединениям и частям в подготовке и воспитании людей. Но вы все, товарищи, мало связаны с командирами и политработниками низшего звена. А для солдата и сержанта главный учитель и авторитет — командир и политрук роты, батареи, командир и комиссар батальона, дивизиона… Они в любом бою всегда с солдатами и сержантами и личным примером ведут их на боевые подвиги. Политотдельцы армии должны больше помогать именно им…

Я могу с уверенностью сказать, что все коммунисты, и в их числе политработники всех категорий, являлись примером организованности и дисциплины ленинской гвардии большевиков, так умело работавших с массами людей в самых тяжелых боевых условиях.

10 сентября генерал-лейтенант В. И. Чуйков был назначен командующим войсками соседней справа 62-й армии. Перед отъездом он зашел ко мне в блиндаж попрощаться. Я искренне сожалел, что от нас уходил такой боевой генерал. Он очень многое сделал для достижения устойчивой обороны 64-й армии с первых же дней ее прихода на фронт. Помощь Василия Ивановича командирам соединений и частей в организации боевых действий войск по отражению многочисленных ударов врага в это тяжелое время мы все видели и высоко ценили.

Глава третья Решающее сражение в городе

Итак, вражеские полчища вышли непосредственно к Сталинграду.

Советское Верховное Главнокомандование, поставив войскам задачу удержать город во что бы то ни стало, постоянно усиливало боевую мощь Юго-Восточного фронта, армии которого сражались непосредственно в районе Сталинграда и южнее его. Их цель заключалась в том, чтобы упорной обороной и контрударами во взаимодействии с войсками Сталинградского фронта обескровить главную стратегическую группировку врага, нацеленную на город, остановить ее наступление и выиграть время для сосредоточения стратегических резервов севернее Дона. 12 сентября Ставка непосредственную оборону города возложила на войска 62-й и 64-й армий Юго-Восточного фронта.

Именно эти объединения теперь стали представлять собой единую крупную оперативную группировку наших сил непосредственно у стен Сталинграда и должны были принять на себя всю силу ударов противника и втянуть его в изматывающие бои. Вскоре в нашу армию стали прибывать новые гвардейские минометные полки с реактивными установками М-8, М-13, М-30 и истребительные противотанковые артиллерийские части.

С приближением боевых действий к Волге и сужением участка активной борьбы под Сталинградом командование Юго-Восточного фронта создало мощную фронтовую артиллерийскую группу на левом берегу Волги, чтобы она могла в любое время обрушить на опасную группировку врага массированный огневой удар перед фронтом 62-й и правым крылом 64-й армий и серьезно облегчить положение обороняющихся войск.

Для немецкого командования теперь наиболее быстрое овладение Сталинградом стало составлять главнейшую и самую неотложную задачу военных действий на всем советско-германском фронте. Поэтому на совещании в ставке фюрера 12 сентября в районе Винницы, на котором присутствовал и командующий 6-й армией Паулюс, Гитлер, оценивая стратегическую обстановку и задачи германских войск, заявил, что силы русских находятся на грани истощения и что они, дескать, не способны предпринять какие-либо ответные действия широкого стратегического характера. То обстоятельство, что теплое летнее время уходило, что предстоят осенняя грязь и холода, что план летней военной кампании срывается под Сталинградом и на Кавказе, просто бесило Гитлера, И он тогда потребовал от командующего группой армий «Б» Вейхса и Паулюса как можно быстрее захватить Сталинград.

В этих целях Гитлер прежде всего усилил 6-ю армию 48-м танковым корпусом из состава 4-й танковой армии.

Теперь Паулюс для непосредственного удара по войскам 62-й и правому флангу 64-й армий сосредоточивает тринадцать дивизий, в том числе 3 танковые, 1 моторизованную и 9 пехотных. В составе их насчитывалось 170 тысяч солдат и офицеров, около 1700 орудий и минометов, около 500 танков, поддерживаемых с воздуха авиацией 4-го воздушного флота в количестве до 1000 самолетов[12]. Кроме того, перед левым крылом 64-й действовали пять пехотных дивизий 4-й танковой армии. На этот раз немецкое командование рассчитывало прорваться к Волге сразу на двух направлениях. Один удар намечалось нанести из района восточнее Гумрака в направлении центра города через Мамаев курган, чтобы рассечь 62-ю армию на части, другой — мощью 48-го танкового корпуса из района Верхней Ельшанки в направлении южной окраины города.

Этим силам врага на фронте протяженностью 65 километров противостояли войска 62-й и 64-й армий.

В их составе было 90 тысяч бойцов, 1000 орудий и минометов, 120 танков, из них 50 легких. Действия армий могли поддержать 389 самолетов.

Превосходство противника над нашими войсками, таким образом, на этом решающем направлении было весьма ощутимым.

Совершенно очевидно, что войскам 62-й и 64-й армий предстояло решать ответственные задачи в условиях невыгодного соотношения сил. Особенно это относилось к 62-й, против которой враг наносил главный удар, нацеливая его в направлении центральной части города. Здесь в сорокакилометровой полосе гитлеровцы имели пятикратное превосходство по танкам и двукратное в людях.

Невыгодным было и оперативное положение наших армий. Прижатые к городу и к берегу Волги, они лишились выгодных рубежей в глубине обороны. И теперь враг мог просматривать и простреливать артиллерией всю оборону и брал под прямой огонь Волгу.

В создавшихся условиях даже небольшой отход наших частей к Волге ставил бы под угрозу всю оборону Сталинграда.

Эту опасность ясно сознавали командиры всех инстанций и поэтому чувствовали, как никогда, высокую ответственность за организацию прочной обороны и удержание рубежей.

В эти дни в действиях сторон находила широкое применение тактика ближнего боя. Гитлеровцы лезли к Волге, чтобы сбросить нас в реку, а наши воины вцепились в свои позиции, не отступая ни шагу назад. Авиация врага из-за боязни ударить по своим не всегда могла бомбить наши передовые порядки. Это использовали защитники города и еще крепче держали свои рубежи на переднем крае.

Командующий нашей армией теперь главные усилия и резервы сосредоточил на правом фланге. За этим же флангом была подготовлена вторая армейская полоса обороны. Особое значение придавалось удержанию высот 125,0, 128,2 и 133,2.

Но в целом оборону 64-й армии у стен Сталинграда даже в условиях большого превосходства противника в силах и нашего невыгодного оперативного положения мы считали прочной. Получая большое подкрепление, огневые средства и танки из глубины страны, мощную поддержку авиации, сильное зенитно-артиллерийское прикрытие с воздуха и мощную огневую поддержку с левого берега Волги, оборона приобретала как бы новое свое качество и особую упругость.

Можно сказать, что в эти дни Сталинградской битвы наиболее выразительно достигалась тесная и непосредственная взаимосвязь между тактикой, оперативным искусством и стратегией.

Заметим, что у гитлеровского командования такой взаимосвязи в период битвы за Сталинград и Кавказ не было. Хорошо разработанные в немецкой армии вопросы тактики и оперативного искусства находились в полном отрыве от стратегии. Стягивая большие силы непосредственно к Сталинграду, фашисты до предела истощали свои резервы, ослабляли глубокие фланги и этим до крайности ухудшали стратегическое положение группировки своих войск на всем южном фронте.

С раннего утра 13 сентября начался решающий штурм обороны города. Главный удар наносился против войск 62-й армии в направлении Мамаева кургана (высота с отметкой 102), на вершине которого когда-то стоял шатер татарского хана Мамая.

Второй удар был нацелен в стык 62-й и 64-й армий. Гитлеровцы намеревались рассечь их, а затем развивать удары на север и на юг, вдоль берега Волги.

В ходе ожесточенных боев немцам в этот день удалось незначительно вклиниться в оборону наших войск, вплотную подойти к Мамаеву кургану и просочиться в город. С утра 14 сентября они, введя в сражение дополнительные сухопутные силы, возобновили штурм, прорвали оборону 62-й армии, захватили вокзал, вышли на Мамаев курган — господствующую у города высоту — и взяли под огонь центральную переправу через Волгу.

А на стыке 62-й и 64-й армий противник захватил Купоросное и вышел к Волге. Теперь 62-я оказалась отрезанной не только с севера от войск Сталинградского фронта, но и с юга от основных сил Юго-Восточного фронта.

Командующий фронтом генерал А. И. Еременко принял решение вернуть Мамаев курган и высоты на стыке армий в районе Ельшанки, чтобы, опираясь на них, продолжать упорно удерживать город. Для этого в состав 62-й армии вливалась срочно переправленная через Волгу под огнем врага 13-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор А. И. Родимцев. Командующий 62-й армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков с ходу ввел в бой эту дивизию с задачей взять Мамаев курган.

В итоге яростных боев, неоднократно доходивших до рукопашных схваток, гвардейцы 13-й при содействии двух стрелковых полков 112-й стрелковой дивизии и при поддержке артиллерийского огня фронтовой артиллерии взяли штурмом Мамаев курган.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал, что эти два сентябрьских дня для Сталинграда были слишком тяжелыми. Противник шаг за шагом прорывался через развалины города к Волге, и перелом был создан лишь 13-й гвардейской дивизией А. И. Родимцева, которая внезапно для противника контратаковала его и 16 сентября отбила Мамаев курган.

В то время как войска двух наших армий отражали наступление врага непосредственно на город, силы Сталинградского фронта (1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии) по требованию Ставки снова начали наступательные действия с севера на юг с целью разгрома противника, прорвавшегося к Волге в районе Рынка, и соединения с 62-й армией. Наступление продолжалось до 18 сентября.

А с утра 19 сентября провела контрудар и 64-я армия в направлении Купоросное, Ельшанка. В нем участвовали 422, 126 и 138-я стрелковые дивизии, поддерживаемые авиацией и фронтовой артиллерией, ведущей огонь из-за Волги. В боях, продолжавшихся трое суток, они притянули на себя часть сил ударной группировки противника, наступающей на Сталинград, и этим облегчили тяжелую борьбу воинов 62-й армии тоже наносившей по врагу контрудар.

Однако крупная группировка врага возобновила наступление в направлении Мамаева кургана и центральной части города. И здесь снова развернулись кровопролитные бои. 21 сентября 13-я гвардейская дивизия отразила двенадцать атак. И все же 22–23 сентября вражеским войскам удалось выйти к Волге в центре города и расколоть войска 62-й армии.

Командование фронта направляет в 62-ю армию новые подкрепления, и оборона здесь снова становится устойчивой.

Но с 26 сентября начались новые удары противника. В эти дни ему удается овладеть центром города, а к 4 октября поселками заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь» и прорваться в район Тракторного завода.

Одновременно в южной части города враг потеснил левый фланг 62-й армии и прорвался к Волге южнее реки Царица, на участке шириной до 10 километров.

С приближением фашистов к Волге Гитлеру казалось, что оставшиеся 5–6 километров они преодолеют быстро, сбросят советские войска в реку. И враг со дня на день ожидал падения Сталинграда. Геббельс по радио заявил, что битвой на Волге руководит сам фюрер и победа, как никогда, близка[13].

Учитывая ухудшение обстановки в районе города, Ставка продолжала усиливать армии, защищавшие Сталинград, и одновременно потребовала от фронтов проведения более активных действий.

64-я армия 27 сентября начала наступление на своем правом фланге в районе Купоросного, а 2 октября — в направлении Песчанки. В осуществлении контрудара участвовали 422, 157, 138 и 36-я гвардейские стрелковые дивизии. И хотя к территориальным успехам эти действия не привели, но они оттянули значительные силы гитлеровцев с фронта 62-й армии.

Особенно отважно сражались части и подразделения 422-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал полковник И. К. Морозов.

Много довелось мне в боях видеть командиров различных рангов. И каждый из них всегда в чем-то был своеобразен, по-своему интересен. Мне вспоминается командир 422-й гвардейской: небогатырского роста, но по-молодецки стройный и энергичный, с приятным смугловатым лицом, полковник И. К. Морозов был человеком завидной храбрости и уравновешенности. Он в любой обстановке быстро принимал решение, умело и настойчиво осуществлял его и ни на один час не терял управления дивизией.

…В самом городе днем и ночью продолжались упорные бои. Особенно сильный натиск врага был в северных районах, и в частности в районе Тракторного завода и завода «Баррикады». 15 октября гитлеровцам удалось овладеть Тракторным, прорваться в этом районе к Волге и отрезать от основных сил 62-й армии группу войск под командованием полковника С. Ф. Горохова. Но большего они не достигли. Втянувшись в изнурительные, кровопролитные бои в черте города, немецко-фашистские войска сами оказались в ловушке и уже не в состоянии были захватить не только Сталинград целиком, но даже и отдельные его районы. Повсюду они несли большие потери.

Немецкий генерал Ганс Дёрр писал: «За каждый дом, цех, водонапорную башню, железнодорожную насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу развалин велась ожесточенная борьба… Расстояние между нашими войсками и противником было предельно малым. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из рамок ближнего боя было невозможно. Русские превосходили немцев в отношении использования местности и маскировки и были опытнее в баррикадных боях и боях за отдельные дома»[14].

Да, в этом Дёрр оказался прав. Защитники Сталинграда умело дрались не только за каждый дом, за каждый этаж, но и за каждый метр родной земли.

Героизмом наших воинов был восхищен весь мир. Американская газета «Нью-Йорк геральд трибюн» 27 сентября 1942 года писала: «В невообразимом хаосе бушующих пожаров, густого дыма, разрывающихся бомб, разрушенных зданий, мертвых тел защитники города отстаивали его со страстной решимостью не только умереть, если потребуется, не только обороняться, где нужно, но и наступать, где можно, не считаясь с жертвами для себя, своих друзей, своего города. Такие бои не поддаются стратегическому расчету; они ведутся со жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских воздушных налетов. Но именно такими боями выигрывают войны».

А в английской газете «Рейнольдс ньюс» 29 сентября 1942 года говорилось: «Эпос Сталинграда будет жить вечно. Героизм вооруженного русского народа, искусство русских командиров будут вызывать восхищение во всем свободном мире. Мы с полным основанием восхищаемся Сталинградом».

Несмотря на сильную огневую поддержку артиллерии и удары авиации, врагу если и удавалось продвинуться вперед на отдельных участках, то лишь на несколько десятков метров за сутки.

Становилось ясно, что немцы делали свои последние шаги на восток. Защитники Сталинграда проявляли особую стойкость и массовый героизм.

В те тяжелые дни ЦК ВКП(б) направил под Сталинград группу видных деятелей партии и государства для разъяснения складывающейся на фронтах и в стране обстановки и для оказания помощи руководящим кадрам. В 64-ю армию прибыл член ЦК ВКП(б) и Исполкома Коминтерна Дмитрий Захарович Мануильский. Он несколько дней был в войсках, а 13 октября на специальном совещании командиров, комиссаров соединений и ответственных работников управления армии выступил с речью.

Многим из нас не раз приходилось читать статьи и выступления этого крупнейшего деятеля большевистской партии, но увидел я его впервые. Он был одет в военную форму без знаков различия.

— Враг проводит наиболее активные наступательные действия главным образом на южном участке советско-германского фронта и для этого стянул сюда всю технику, — сказал тогда Д. З. Мануильский. — Если бы ему удалось в июле — августе захватить Сталинград и кавказскую нефть, наши трудности борьбы намного бы возросли. Но советский народ никогда не склонит головы перед врагом. Война еще более бы затянулась, но конец ее может быть только один — полное поражение фашистской Германии…

Целых три месяца враг топчется у стен Сталинграда, неся огромные потери в людях и технике. Зашло в тупик наступление немцев и на Кавказе. Красная Армия в ходе ожесточенных и упорных боев под Сталинградом снова и снова показала неиссякаемую силу духа нашего народа… Центральный Комитет партии уверен, что защитники Сталинграда выполнят свой долг перед Родиной до конца и город врагу не сдадут. Вашу упорную борьбу видит вся страна и воины других фронтов. Вам, товарищи, тяжело. Вам труднее, чем кому бы то ни было на фронте и в тылу. Это знают Центральный Комитет партии, Советское правительство и наш народ. Партия и народ восхищены и горды тем, что сумели воспитать таких людей, как вы, защитники Сталинграда, превратившие город в неприступную крепость. Длительным и упорным сопротивлением вы дали возможность нашим армиям на других фронтах облегчение и возможность лучше укрепиться и подготовиться к решительным схваткам.

Организация — сильная сторона немцев. Такой умелой организации у нас в начале войны не было.

В ходе войны, и особенно в битве под Сталинградом, наши командные кадры многому научились и добились серьезного улучшения организации ведения операций.

Немцы с самого начала войны осуществляли разного масштаба операции по окружению наших частей и соединений. Теперь этого нет. Под Сталинградом им не удалось окружить советские войска. И в этом огромная заслуга принадлежит 64-й армии.

Гитлеровцы умели использовать в бою каждый выгодный рубеж и каждый населенный пункт. Мы же грешили в этом деле. Сейчас и это прошло. Доказали это сталинградцы, самоотверженно и умело защищающие каждый метр земли.

Слабая сторона гитлеровского командования — авантюризм, стремление идти вперед во что бы то ни стало. Под Сталинградом это стремление поставило немцев в невыгодное стратегическое положение. У них на флангах висят наши войска. Близится зима. Совершенно объективно можно сказать, что вторая зима будет для немцев намного хуже, чем первая.

Вторая слабость немцев — отсутствие нефти, которую они надеялись получить у нас. Это сорвалось. Захваченные ими майкопские месторождения нефти нашими войсками разрушены. Для их восстановления потребуется не менее шести месяцев. Международное положение гитлеровской Германии тоже начинает ухудшаться. И вскоре это ухудшение станет очень заметным и ощутимым для нее. Турция до сих пор не выступила против нас потому, что правители ее ориентируются больше всего на Англию. Ось Япония — Германия непрочна. У них много противоречий. Германия воюет против Франции и Голландии, а Япония в это время захватывает часть их колоний. Германия нацеливается на Индию, но туда смотрит и Япония. Поднимаются против фашистского угнетения и народы Европы…[15]

Затем Д. З. Мануильский коротко рассказал о трудовых подвигах наших людей в тылу, работающих для нужд фронта, для победы над ненавистным врагом, и заверил нас в том, что армия совсем скоро будет получать в небывало больших количествах лучшую боевую технику.

Мануильский закончил свою речь пожеланием нам боевых успехов и просил командиров и комиссаров соединений, вернувшись в свои части, передать воинам от имени ЦК нашей партии большую благодарность и поклониться им за их мужественную и стойкую борьбу с врагом.

В ответном слове командарм генерал М. С. Шумилов от имени всех воинов 64-й армии попросил выразить Центральному Комитету партии заверение в том, что клятва, данная войсками народу, — отстоять Сталинград — будет выполнена.

Выступление Д. З. Мануильского произвело очень сильное впечатление на нас. Все с какой-то новой силой осознали то, что во главе всей борьбы с фашизмом стоит Центральный Комитет большевистской партии, что он занимается и самыми крупными вопросами международного положения страны, и конкретными проблемами укрепления ее военной мощи, и руководством при планировании и проведении важнейших военных операций.

А вслед за этим защитникам Сталинграда стало известно обращение Михаила Ивановича Калинина «Слово к бойцам», опубликованное в армейской газете «За Родину» 25 октября. В нем отмечалось: «Военный опыт говорит, что наиболее стойкие части, части, наносящие самые крепкие удары по врагу, вместе с тем несут и наименьшие потери. Значит, стойкость является одним из больших факторов для одержания победы над врагом. Нестойкие части — это жертвы врагу, тогда как враг является жертвой стойких войск»[16]. Какие справедливые слова!

Живой отклик в сердцах бойцов вызвало и письмо Михаила Ивановича Калинина «Богатырям Сталинграда», опубликованное позже.

Выступление Д. З. Мануильского и письма к защитникам Сталинграда М. И. Калинина явились своего рода программой в проведении партийно-политической работы в войсках.

В связи с тем что оборона 84-й стала устойчивой и что острие ударов гитлеровцы направили прежде всего на 62-ю армию, в первых числах октября командование фронта взяло у нас закаленную в боях 138-ю дивизию полковника И. И. Людникова в свой резерв и переправило ее на левый берег Волги.

Приближалась зима. Фашисты торопились взять Сталинград. Гитлеровское командование, увлекшись боями за сам город, продолжало стягивать к нему новые силы, ослабляя внимание к флангам и к событиям на всем сталинградском стратегическом направлении в целом.

12 октября гитлеровцы силами пяти дивизий, в том числе двух танковых, начали новое наступление, которое поддерживалось большим количеством бомбардировщиков. Напряженные бои шли в районах Мамаева кургана, Тракторного завода и в воздухе. От бомб и снарядов продолжали рушиться каменные жилые и производственные здания Сталинграда, пылали последние уцелевшие до сих пор деревянные постройки, взлетали громадные глыбы земли и бетона, камни и целые деревья. Но советские воины упорно держались на своих позициях.

С утра 15 октября противник бросил в бой свежую 805-ю пехотную дивизию и продолжал развивать наступление на юг и на север вдоль Волги. Однако разрубленная пополам 62-я армия продолжала стойко сражаться. Северная группа под командованием полковника С. Ф. Горохова дралась в окружении. А в ночь на 16 октября на правобережье переправилась 138-я дивизия И. И. Людникова, которую командарм В. И. Чуйков сразу же ввел в бой севернее завода «Баррикады».

В эти дни октября в 64-ю армию прибывали части 7-го стрелкового корпуса трехбригадного состава под командованием генерал-майора С. Г. Горячего.

Корпус был поставлен на правый участок обороны армии в районе Купоросного. А вскоре последовал приказ командующего фронтом — подготовить отсюда удар в направлении Ельшанка, центральная часть города с задачей разгромить противостоящего противника, соединиться с войсками 62-й армии и совместными усилиями очистить от врага занятые им кварталы Сталинграда.

Для выполнения этой задачи в армии создавалась довольно сильная ударная группировка: две стрелковые дивизии (422-я и 126-я), весь состав 7-го корпуса, четыре танковые бригады (13, 56, 90 и 155-я). Эти силы поддерживались огнем фронтовой артиллерии из-за Волги, трех пушечных артиллерийских полков армии, группой пяти полков и двух дивизионов реактивной артиллерии. Действия группировки поддерживала и прикрывала авиация.

Организацию удара проводил лично командарм М. С. Шумилов. В это время к нам в армию прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования — начальник Генерального штаба генерал-полковник Александр Михайлович Василевский.

— Понятна ли задача наступающей группировки армии? — спросил он М. С. Шумилова.

— Разумеется, — ответил командарм и добавил уверенно: — Но направление удара, считаю, следовало бы проводить не через Ельшанку и вдоль берега Волги, а несколько западнее, на Песчанку.

— На первый взгляд решение верное, — улыбнулся генерал А. М. Василевский. — Но направление удара вдоль Волги выбрано потому, что противник все время стремится расширить коридор между 62-й и 64-й, взять под огонь Волгу на большом участке и еще больше затруднить переброски наших войск и подачу боеприпасов через реку. Наступлением вдоль Волги мы еще более убедим гитлеровское командование в нашем стремлении соединить фланги армий. Паулюс, понимаете ли, от Волги не уйдет и поэтому вынужден будет не только отвлекать сюда часть сил из своей ударной группировки, но и дополнительно выдвигать в этот район резервы из глубины. Привлекая внимание противника к этому участку, мы отвлекаем его от других направлений. Это очень важно. Ваш, Михаил Степанович, удар должен быть достаточно сильным, чтобы заставить противника делать и первое и второе… Знаю, — продолжал Александр Михайлович, — что части 7-го стрелкового еще только выходят в свои районы. Но, проехав вдоль Волги, я не увидел ни одной колонны.

— Но ведь войска переправляются через Волгу только ночью и туг же выдвигаются в свои районы, — пояснил М. С. Шумилов. — А с наступлением светлого времени суток они прекращают движение и маскируются.

— То, что противник может засечь выдвижение отдельных колонн 64-й на север, — заметил генерал-полковник А. М. Василевский, — для нас сейчас не опасно. Пусть он их видит. Так что выдвигайте отдельные колонны и днем….

Тогда нам еще не было известно, что Верховный Главнокомандующий еще в конце сентября рассмотрел и утвердил план контрнаступления, подписанный Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, и что уже началось последовательное сосредоточение сил в районах, откуда менее чем через месяц ударные группировки трех фронтов начнут мощное контрнаступление. Поэтому выдвижение 7-го стрелкового корпуса на самый правый фланг нашей армии было связано не только с нанесением удара вдоль Волги для соединения с войсками 62-й армии. Преследовалась более далекая цель — приковать к этому району внимание немецкого командования и этим отвлечь его от других направлений. Да и прибытие А. М. Василевского в нашу армию было связано главным образом с тем, чтобы создать благоприятные условия для успешного проведения готовящегося Ставкой контрнаступления с целью окружения и полного разгрома гитлеровских сил под Сталинградом.

Генерал-полковник А. М. Василевский, умело решивший целый ряд важных оперативных задач на сталинградском направлении, был известен в штабах армий. Я знал его с 1938 года, когда он работал в Генеральном штабе, а я был на должности для особых поручений при первом заместителе Наркома обороны И. Ф. Федько.

Помню, однажды после совещания ответственных работников Наркомата обороны в кабинете первого заместителя наркома Ивана Федоровича Федько между ним и начальником Генерального штаба Борисом Михайловичем Шапошниковым в моем присутствии произошел разговор о Василевском. И. Ф. Федько просил Б. М. Шапошникова отпустить А. М. Василевского на должность начальника управления боевой подготовки Красной Армии, поскольку до учебы в академии он являлся начальником отдела боевой подготовки военного округа и с работой справлялся очень хорошо.

Б. М. Шапошников сказал, что Василевский хорошо руководил и может далее хорошо руководить боевой подготовкой войск. Но теперь он крупный и глубоко мыслящий оператор, а значит, и настоящий генштабист, поэтому, мол, место Александра Михайловича только в Генштабе. И. Ф. Федько согласился с этими доводами.

Услышав такие похвальные высказывания двух виднейших военных деятелей Красной Армии в адрес А. М. Василевского, я стал относиться к нему с особым уважением.

Александр Михайлович Василевский, уже будучи начальником Генерального штаба, оставался мягким, сдержанным, тактичным во всем человеком. Говорил он тихо, размеренно, наполняя каждое слово глубоким смыслом, делая ударение на особо важном, мелочей не замечал и целиком был поглощен решением больших оперативных вопросов. Здесь, под Сталинградом, каждый, кто встречался с А. М. Василевским, еще и еще раз убеждался в том, каким крупным военным талантом обладает этот генерал. Глубочайшим знанием дела, мудростью и спокойствием при решении самых сложных вопросов он внушал к себе непоколебимое доверие и уважение окружающих.

Итак, нам надо было заставить Паулюса как можно активнее расходовать глубокие резервы и ослаблять фланги ударной группировки для наращивания сил в первой линии.

В 10 часов 25 октября после сорокаминутной артиллерийской подготовки ударная группировка 64-й армии перешла в наступление. Враг успел организовать сильную огневую систему и оказывал упорное сопротивление. Особенно активно действовала его авиация, группами по 20–30 самолетов непрерывно наносила бомбовые удары по нашим войскам.

В результате тяжелых двухдневных боев нам удалось здесь продвинуться всего на три-четыре километра. Противник вынужден был, как мы и ожидали, перетянуть сюда значительные силы с фронта 62-й армии и перенацелить огонь.

Проводили наступление и войска Донского фронта[18] на севере. Хотя оно и не дало ожидаемых результатов, но все же отвлекло на себя артиллерийский огонь, авиацию и часть сил противника с северного участка 62-й армии и заставило его приостановить натиск в заводской части города.

О значении многократных наступательных действий Донского фронта и 64-й армии Маршал Советского Союза Г. К. Жуков писал: «Не будь помощи со стороны Донского фронта и 64-й армии, 62-я армия не смогла бы устоять и Сталинград, возможно, был бы взят противником». Одновременно маршал подчеркивал, что удары с севера и юга по флангам ударной группировки противника и упорные оборонительные действия 62-й армии в самом городе заставили немецкое командование в октябре снимать свои части с удаленных флангов, заменяя их румынскими. Этим ослаблялась оборона в районе Серафимовича и южнее Сталинграда, что было очень важно для предстоящего контрнаступления советских войск.

Настал день 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. На торжественном заседании в Москве, посвященном этому юбилею, выступил И. В. Сталин. «Будет и на нашей улице праздник!» — об этих словах Верховного тут же узнал каждый боец. А содержание всего доклада несколько позже мы глубоко изучали сами и разъясняли его воинам. Доклад вызвал большой подъем в настроении людей, вселил в них уверенность в близкой победе над врагом.

…Если в первый период боев под Сталинградом немецко-фашистские войска продвигались в глубину нашей обороны в среднем по два километра в сутки, то к концу оборонительного периода — лишь по нескольку десятков метров. А теперь и такое продвижение было остановлено.

В конце октября немцы уже не могли наступать крупными силами. В связи с этим 8 ноября немецкий диктор прочел следующее выступление Гитлера: «Я хотел достичь Волги у одного определенного пункта, у одного определенного города. Случайно этот город носит имя самого Сталина. Но я стремился туда… потому, что это весьма важный пункт. Через него осуществлялись перевозки тридцати миллионов тонн грузов, из которых почти девять миллионов тони нефти. Туда стекалась с Украины и Кубани пшеница для отправки на север… Остались незанятыми только несколько совсем незначительных точек. Некоторые спрашивают: а почему же вы не берете их побыстрее? Потому, что я не хочу там второго Вердена. Я добьюсь этого с помощью небольших ударных групп!»[19]

Время проведения крупных операций и сильных ударов по сталинградцам окончательно миновало. А советские войска крепко удерживали свои позиции.

Г. Вельц, который приводит слова фашистского главаря, писал: «Мы прорывали стабильные фронты, укрепленные линии обороны, преодолевали оборудованные в инженерном отношении водные преграды — реки и каналы, брали хорошо оснащенные доты и очаги сопротивления, захватывали города и деревни… А тут, перед самой Волгой, какой-то завод, который мы не в силах взять! Для меня это отрезвляющий удар: я увидел, насколько мы слабы»[20].

По Волге шла густая шуга. В скором времени она превратится в ледостав, а затем в зимний лед. Тогда река не препятствие. Все это пугало гитлеровцев.

11 ноября противник провел последнее наступление в полосе 62-й армии. Но ему удалось потеснить лишь один стрелковый полк южнее завода «Баррикады» и на небольшом участке прорваться к Волге.

Таким образом, немецким войскам не удалось полностью захватить город. А те силы, которые оказались в его черте, среди разрушенных кварталов, были под постоянным огнем защитников Сталинграда.

И все же за два дня до начала контрнаступления Красной Армии Гитлер отдал приказ, в котором говорилось: «Трудности борьбы за Сталинград мне известны. Однако для русских теперь, во время ледостава на Волге, трудности являются еще большими… Поэтому я ожидаю, что руководство снова со всей своей неоднократно доказанной энергией и войска снова со столь часто проявляемой удалью сделают все, чтобы по меньшей мере прорваться к Волге в районе орудийного завода и металлургического завода и занять эту часть города»[21].

Но у генералов 6-й немецкой армии уже ничего не получалось. Паулюс много раз приказывал им атаковать, продвигаться вперед, а войска все не могли сдвинуться с места, им стало не до удали, на которую уповал Гитлер. Поэтому последний приказ фюрера остался без внимания. Да и сам этот приказ на наступление для очень сильной германской армии, действующей на важнейшем стратегическом направлении, выглядел уродливо мелким: это задача максимум для дивизии. Гитлеровское командование, увлекшись борьбой за город, утратило чувство понимания и оценки всего стратегического размаха борьбы под Сталинградом и на Северном Кавказе.

Да что, собственно, мог дать теперь, в ноябре, захват отдельных районов города, если летне-осенний поход этого года уже закончился?! Сталинград и Кавказ советские войска продолжают удерживать, и все политические и стратегические планы фашистского руководства Германии уже сорваны. Ударные группировки врага — 6-я и 4-я танковые армии — были скованы намертво.

И Гитлер уже стал требовать от своих вооруженных сил «безусловно удерживать достигнутые линии при любой попытке врага прорвать их». Одновременно он предупреждал, что «последними боями русские сами были чрезвычайно ослаблены и зимой 1942/43 года не могут вводить силы, как в прошлом»[22].

А советский народ, его Вооруженные Силы, в том числе и воины 64-й армии, в дни смертельной опасности для Родины еще теснее сплотились вокруг Коммунистической партии, сумели выстоять и обескровить врага.

Маршал Советского Союза А. И. Еременко в своей книге «Сталинград» писал:

Только за время боев с 25 июля по 30 сентября войсками 64-й было выведено из строя до 100 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, подбито и сожжено 410 танков, уничтожено 514 орудий и много другой боевой техники[24].

Армия выполнила возложенную на нее Ставкой задачу.

Прекрасные солдаты были в нашей армии, и руководили ими прекрасные командиры. Мне, в то время начальнику штаба армии, и хочется рассказать подробнее о работе штаба, о командирах армейского звена.

…Уже три месяца я работал начальником штаба 64-й армии. Все это время было насыщено грозными боями и сражениями, в которых проявилась большая творческая работа всего армейского управления.

Армейское звено управления характерно тем, что оно планирует и организует действия войск как в операции, так и в бою. Именно здесь закладываются основы использования различных сил и средств, порядок их взаимодействия на поле боя в самых различных условиях обстановки. Поэтому офицеры управления армии должны быть прекрасно подготовленными людьми.

Скажем прямо, с офицерами штаба армии нам повезло. Почти все они были выпускниками военных академий и могли быстро разбираться в обстановке армейского масштаба. Каждый из них умел оперативно мыслить, работал старательно, энергично, с полной отдачей.

Должен сказать, что и я многому научился у своих товарищей — работников штаба армии, хотя и сам учил их. Поэтому за короткое время нашей совместной работы штаб превратился в очень слаженный коллектив.

Но работа штаба и всего управления во многом зависит от командующего армией, от его подготовленности, стиля работы и организаторских способностей. В этом отношении был для каждого из нас образцом Михаил Степанович Шумилов. Член партии с 1918 года, командир роты и полка в гражданскую, военный советник при командующем Центральным фронтом в республиканской Испании, он и теперь, в роли командарма, показал себя зрелым военачальником. М. С. Шумилов спокойно и глубоко анализировал обстановку, принимал продуманные и смелые решения, определяя войскам ясные задачи, твердо держал в своих руках управление.

Обычно Михаил Степанович не испытывал затруднений при принятии решения. Как правило, оно определялось при первом глубоком анализе обстановки. Командарм, как он сам говорил, мысленно ставил себя на место противника, всесторонне оценивал его возможный замысел и, исходя из этого, определял свой. Генерал Шумилов умел смело сосредоточить основные усилия армии на ведущем направлении для решения главной задачи. А хорошо зная, что на войне бывают всякие неожиданности, он всегда стремился создавать и сохранять резервы. Мне, воевавшему до этого в Севастополе, где у командования армии почти никогда не было необходимых резервов, это обстоятельство особенно бросалось в глаза.

Михаил Степанович хорошо понимал роль штаба в управлении войсками и никогда не пренебрегал его мнением, хотя решение всегда принимал на основе собственных глубоких размышлений.

Принятое решение он проводил в жизнь с железным упорством и не вносил в него изменений до тех пор, пока это не вызывалось обстановкой по ходу боя. А пульс боя командующий постоянно чувствовал очень тонко. Шумилов избегал скоропалительных решений, и это серьезно облегчало работу командиров соединений и штаба армии.

По натуре Михаил Степанович был человеком крутым, прямым, любил деловые качества и правдивость в людях, сам был очень работоспособен и честен во всем. Я не знаю случая, чтобы в своих докладах командарм приукрашивал положение дел или излишне подчеркивал сложность обстановки. Всегда чувствовалось, что Военный совет фронта глубоко верил в способности Шумилова. И Михаил Степанович полностью оправдал оказанное ему Ставкой и Военным советом фронта доверие — командовать армией на важнейшем стратегическом направлении.

Работать начальником штаба армии, действующей на таком ответственном участке, и для меня было большой честью. Тут я не могу не сказать о работе штаарма в целом и некоторых офицерах штаба, которые составляли основную его «рабсилу».

В современной войне даже самый способный командарм не может успешно осуществлять руководство боевыми действиями без хорошего штаба. Ведь прежде чем начиналась любая операция, любое сражение, над планированием и организацией его кропотливо трудился коллектив работников штаба, начальников родов войск и служб, составляющих управление армии. Штаб добывает, изучает, анализирует и обобщает все необходимые данные, рассчитывает соотношение сил, предусматривает ход развития операции, подготавливает соображения по решению и уточняет взаимодействие войск. В отдельные периоды боев в состав 64-й входило 15–17 стрелковых и танковых соединений и столько же отдельных артиллерийских, гвардейских минометных и истребительно-противотанковых полков. Управлять таким количеством войск, конечно, нелегко. Надо было каждому соединению и каждой части готовить, передавать или пересылать приказы и распоряжения, контролировать выполнение ими поставленных задач.

Одна из главных проблем, которая всегда больше всего доставляла нам хлопот, — это более точное определение сил и раскрытие замысла противника. Без этого не может быть принято правильное решение. И офицерам разведывательного отдела приходилось напряженно трудиться. Они хорошо понимали обстановку в оперативном масштабе и часто по собственной инициативе организовывали разведку. Разумеется, что при динамических действиях противника не всегда и не легко можно было добыть нужные данные.

А во время обороны, когда нашим войскам приходилось и отходить, а пленение солдат врага было редким явлением, получать нужные разведывательные данные было особенно сложно. Мы использовали главным образом сведения, добытые разведывательными подразделениями соединений и информацию разведывательных органов фронтов.

Но противника надо было знать, и мы ставили войскам конкретные задачи на разведку, применяли засады в целях захвата пленных, засылали в тыл противника агентов и наблюдателей, давали заявки фронту на ведение разведки авиацией.

Чтобы показать, насколько трудно было выявлять врага, состав его группировок, я приведу такой характерный пример.

30 июля авиационная разведка фронтов установила выдвижение отдельных колонн противника с юго-запада в сторону Котельникова. Потом из этого района агенты, снабженные рациями, передали о том, что в Котельниково вошли танковые и моторизованные части немцев и что они выдвигаются в сторону Сталинграда. Ни в штабе фронта, ни в армии в тот момент никто не знал, что это за войска. Но на следующий день наши агенты передали опознавательные знаки на бортах автомашин. Из штаба франта сообщили, что машины с такими знаками принадлежат дивизиям, ранее находившимся в 4-й танковой армии немцев. Это уже зацепка. А несколько позже агентура подтвердила, что все части, прибывшие в Котельниково, действительно входят в состав 4-й танковой, поскольку захваченный пленный назвал фамилию «большого начальника» генерала Гота. Было определено, что на Сталинград выдвигаются новые силы — целиком 4-я танковая армия. Двумя днями позже это подтвердили пленные румыны и немцы. Состав же армии Гота был определен только в ходе боев в районе Абганерово.

А в определении группировок врага нам очень хорошо помогала артиллерийская разведка. Она умело вскрывала артиллерийско-минометные средства противника, а по ним можно было определить и группировки пехоты.

Все добытые данные наносились на карту, изучались, сопоставлялись, определялись силы и группировки врага. Затем мы готовили доклад-справку и карту с нанесенными сведениями о противнике и обычно докладывали выводы разведки командарму. Шумилов нам доверял, но все же иногда ставил дополнительные задачи на разведку, на перепроверку или ограничивался указанием, на чем сосредоточить внимание разведчикам.

А вообще не будет преувеличением сказать, что в боях под Сталинградом мы неплохо научились видеть врага и раскрывать его замыслы.

Оперативный отдел, возглавляемый полковником С. М. Лукиным, был как бы главной рабочей «кухней» штаба армии. Именно здесь проводился глубокий анализ положения дел на фронте армии, отрабатывались карты с обстановкой, определялось соотношение сил и вырисовывались в деталях соображения по использованию сил и средств в бою.

Выражение «соображения в деталях» не описка. Бои под Сталинградом гремели непрерывно. Командарм и штаб армии следили за их ходом и оценивали события на различных направлениях в течение всего дня. И им было всегда известно положение дел на фронте армии и соседей. Обычно перед вечером командарм вместе со мной и начальником оперативного отдела еще раз оценивал обстановку и принимал принципиальное решение на действия войск. Следовательно, операторы должны были работать очень напряженно, целенаправленно и непрерывно.

В штабе армии большая часть оперативных документов зарождалась на рабочем месте заместителя начальника оперативного отдела полковника П. М. Журавлева. Он тогда только что окончил военную академию и был подготовлен на уровне последних требований штабной службы.

Но важнейший документ — боевой приказ, как правило, готовил начальник оперативного отдела полковник С. М. Лукин. Боевые донесения в вышестоящие штабы составлял старший помощник начальника оперативного отдела майор А. Г. Полнер, а оперативные сводки готовил помощник начальника отдела майор Степанов. Ответственным за постоянную связь с разведывательным отделом, отделом связи, штабами артиллерии, бронетанковых войск и инженерных войск был помощник начальника отдела капитан А. Ф. Ляшев. Кроме того, каждый из офицеров отдела являлся и направленцем, в обязанность которого входило постоянно детально знать обстановку на участках определенных дивизий.

Конечно, круг деятельности всех офицеров управления армии выходил далеко за рамки штаба. Они часто днем и ночью выезжали в войска, лично проверяли и уточняли обстановку на месте, доводили до руководства дивизий распоряжения командарма и начальника штаба армии, обстановку на соседних участках и оказывали командирам помощь в правильном использовании специальных сил и средств в бою. Особенно часто приходилось высылать офицеров вперед, когда обстановка складывалась сложная, неясная и даже противоречивая. И все это обычно происходило под огнем врага.

При выполнении заданий офицеры часто становились непосредственными участниками боев. Например, когда в 157-й стрелковой дивизии в районе Елхи была неясная обстановка, туда был направлен капитан А. Ф. Ляшев. Вместе с офицером штаба соединения он пошел проверить передний край обороны одного из батальонов. Но там наших бойцов не оказалось, и штабники внезапно столкнулись с гитлеровцами. В завязавшемся бою те начали обходить наших офицеров, у которых скоро кончились патроны. Пришлось ручными гранатами прокладывать себе путь к своим. И офицеры мужественно пробились через фашистскую цепь.

Таких случаев было немало.

А сколько опасных моментов было на самом командном пункте армии! Он не раз подвергался сильным бомбежкам противника с воздуха. 3 сентября на КП в районе Ягодного упало около ста бомб, и большие потери были в составе охраны и среди связистов. Одна бомба громыхнула почти рядом с блиндажом, в котором находились генерал В. И. Чуйков и дивизионный комиссар К. К. Абрамов. Накат укрытия был снесен, а генералов взрывной волной бросило на землю. Мы быстро подбежали к блиндажу. В. И. Чуйков, стряхивая с себя землю, сказал:

— Если бы вырыли наше укрытие чуть подальше от блиндажа начальника штаба, нам бы был конец. Спасибо тем, кто указал это место… — И, повернувшись ко мне, он добавил: — Везет вам, товарищ Ласкин… Сколько раз бомбит противник командный пункт, а все штабисты будто неуязвимы…

Однажды надо было доставить донесение командарма в штаб фронта. Машины через Волгу не ходили (мост на день снимался), и капитан А. Ф. Ляшев с пакетом был послан на самолете У-2. Немецкий истребитель напал на него и стал обстреливать. Летчик начал резкое снижение, чтобы приземлиться. Но местность была сплошь изрезана оврагами, и посадка оказалась неудачной. Самолет разбился, пилот и Ляшев серьезно пострадали.

Доставка пакета задерживалась. И тут две женщины, оказавшиеся поблизости, раздобыли где-то грузовую машину и хотели отправить пострадавших в госпиталь. Но капитан Ляшев настоял, чтобы их везли сначала в штаб фронта. Донесение было доставлено в срок, и Ляшев тут же сообщил в штаб армии о выполнении задания, ничего не сказав ни о происшествии, ни о своем состоянии.

Военные события под Сталинградом проходили очень динамично. Каждый день на карты наносились все новые и новые данные о противнике на фронте нашей армии и соседей. Каждый день появлялись изменения в начертании переднего края обороны и в расположении наших войск. Ведь одни части и соединения снимались с передовой, другие прибывали в армию и тут же выходили на боевые участки, третьи контратаковали врага, четвертые совершали маневр с одного участка на другой. Много напряженного труда, умения и смекалки требовалось, чтобы подготовить оперативно грамотный и обоснованный расчетами доклад командарму. И работники штаба делали все, чтобы помочь командующему найти лучшие возможности разгрома врага. Нужно сказать, что соображения штаба почти никогда не расходились с оценкой и решением командарма.

Особое место в нашей работе занимал вопрос использования артиллерии, в частности гвардейских минометных частей «катюш». И самым ближайшим помощником командарма в этом деле были командующий артиллерией армии полковник С. Н. Петров и начальник штаба артиллерии армии полковник А. Н. Янчинский. Хорошо подготовленные, энергичные, деятельные, они были способны в самые короткие сроки организовать широкий маневр артиллерии и сосредоточить на нужных направлениях массированный огонь.

Исключительно большую и ответственную работу проводили инженерные войска, руководимые генералом Ю. М. Брадзиловским, а после его ухода на должность начинжа Воронежского фронта — генералом В. Я. Пляскиным.

Эти образованные, с большим опытом военные инженеры приложили много сил и умения для укрепления оборонительных рубежей, создания минных полей, устройства переправ через Волгу, при прокладывании новых маршрутов движения, в подготовке командных и наблюдательных пунктов.

Большую сложность представляла организация четкого и устойчивого управления войсками в условиях частых и резких изменений в обстановке, большой нехватки радиостанций и постоянного нарушения технической связи бомбами и снарядами. В составе армии в отдельные периоды, как я уже отмечал, было до 17 стрелковых и танковых соединений, много отдельных частей. Штаб контролировал ход выполнения ими каждого приказа и распоряжения. Обеспечивать связь с войсками в ходе боевых действий — труднейшее дело. И тут невозможно недооценить работоспособность, настойчивость, а подчас и изобретательность начальника связи армии полковника Т. Р. Борисенко и завидное трудолюбие, аккуратность, мастерство подчиненных ему командиров и рядовых связистов.

Нельзя не сказать добрых слов и о службе тыла, которой руководил генерал Григорий Васильевич Александров. Обеспечить многие сотни стволов различных видов артиллерии и минометов боеприпасами, танки и транспорт горючим, десятки тысяч людей питанием и обмундированием в условиях непрерывных артналетов и бомбежек и через такое препятствие, как Волга, — очень сложная задача. Но активный участник гражданской войны, Г. В. Александров имел богатый опыт работы, неиссякаемую энергию, твердый характер и делал все возможное для бесперебойного снабжения армии. Он почти каждый вечер являлся в Военный совет и докладывал о состоянии тыла и обеспечения всем необходимым войск, настойчиво просил позвонить в какую-либо инстанцию — потребовать, согласовать, уточнить, попросить, подтолкнуть. А часто, минуя фронтовую инстанцию, он вел переговоры со многими ответственными работниками Наркомата обороны, в том числе и с начальником Тыла Красной Армии генералом армии А. В. Хрулевым, и всегда добивался своего.

Как-то я ему сказал!

— Уж очень настырный и шумный у вас характер, Григорий Васильевич. Помогает ли он в деле?

— Тыл — организация особая, Иван Андреевич, — поучительно ответил генерал Александров. — Тут одного приказа мало. По опыту знаю, что надо многих тормошить, а многое добывать самим. Без настырности тут никак не обойтись…

Хочу особо подчеркнуть, что на всей нашей оперативной деятельности благотворно отражалась партийно-политическая работа, которую проводил политаппарат штаба и партийное бюро, секретарем которого был капитан Сергей Шевелев. На парторганизацию и политаппарат управления армии опирались и командующий, и начальник штаба, и в целом Военный совет. Поэтому весь наш коллектив был сплоченным, монолитным, работоспособным, все понимали друг друга, и это обеспечивало в работе слаженность всех звеньев.

Здесь, конечно, была очень велика и роль членов Военного совета армии. Бригадный комиссар Зиновий Тимофеевич Сердюк (до войны первый секретарь Киевского обкома КП(б)У) был партийным руководителем и, став человеком военным, быстро научился определять узловые проблемы партийно-политической работы в войсках, ставил перед политотделом армии, комиссарами и политорганами соединений четкие и конкретные задачи. Будучи ответственным за оперативную деятельность армии, он стремился постоянно быть вместе с командующим, участвовал в рассмотрении всех важнейших оперативных мероприятий.

Второй член Военного совета, дивизионный комиссар Константин Кирикович Абрамов, отвечал за материально-техническое обеспечение армии, то есть за работу тыла, но часто бывал в передовых частях, под огнем. Всегда живой и жизнерадостный, прямой и искренний во всем, он был очень смелым и необыкновенно находчивым человеком, В сложных ситуациях бывал суровым, крутым, но, как говорится, быстро отходил. За героизм и мужество, проявленные К. К. Абрамовым в боях под Смоленском, ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Как-то мы спросили Константина Кириковича, почему он очень редко бывает на передовом пункте управления вместе с командармом и очень часто выезжает в войска.

— Тут моя помощь никому не потребуется, — ответил он. — Ведь все важные вопросы Военный совет решает вечером на командном пункте. А вот командирам и комиссарам дивизий и полков помогать нужно всегда. На передовой лучше чувствуешь пульс боя, своими глазами видишь боевую работу частей и познаешь людей. Я могу подметить такое, что командиры и комиссары могут упустить или недооценить. А в бою каждый промах — лишние жертвы…

Итак, заканчивался оборонительный период Сталинградской битвы. Мне, как севастопольцу, хотелось бы сказать о некоторых особенностях обороны Севастополя в сравнении со сражением у берегов Волги.

Под Сталинград для постоянной работы в войсках и оказания помощи фронтам и армиям Ставка направляла крупнейших военных и партийных работников. Через горнило сражения у волжских берегов прошла целая плеяда видных полководцев и военачальников — будущих Маршалов Советского Союза: Г. К. Жуков, А. М. Василевский, В. И. Чуйков, Ф. И. Толбухин, А. И. Еременко, К. С. Москаленко, Н. И. Крылов, К. К. Рокоссовский, Р. Я. Малиновский. Каждый из них свои глубочайшие военные знания, организаторские способности целиком вкладывал в подготовку и проведение крупных мероприятий, направленных на разгром врага.

Важно, что весь ход борьбы в Сталинградской битве непосредственно направляли Центральный Комитет партии, Государственный Комитет Обороны и Верховное Главнокомандование. Все это обеспечивало высококвалифицированное руководство военными действиями.

В Сталинградской битве особенно наглядно и содержательно проявилось постоянно и хорошо организованное взаимодействие в стратегическом и оперативном масштабах. Хотя наиболее трудная задача в обороне и выпала на долю 62-й и 64-й армий, но задачу по удержанию Сталинграда решали и многие другие объединения. Четко согласованные действия между различными армиями и фронтами не раз резко ослабляли удары противника и срывали его замыслы. Кроме того, в ходе всей обороны на Волге Сталинграду оказывали помощь и силы, действующие на Северном Кавказе. Своей упорной обороной они сковали крупные группировки врага и не позволили ему дополнительно перенацелить силы на Сталинград.

Далее, в отличие от Крыма в Сталинграде было чем бить противника. Достаточно сказать, что только в непосредственном подчинении командарма 64-й находилось 15–17 стрелковых и танковых соединений, до пятнадцати полков полевой и противотанковой артиллерии и гвардейских минометных полков. А с воздуха армию прикрывали части корпуса ПВО и истребительные части 8-й воздушной армии. Армия почти никогда не испытывала недостатка в боеприпасах. На Сталинград работал почти весь тыл страны.

В распоряжении же севастопольского командования, по существу, не было самых главных средств современной войны: авиации, танков, «катюш» и противотанковой артиллерии, а имевшаяся полевая и береговая артиллерия либо испытывала недостаток в боеприпасах, либо вообще оставалась без них.

Еще одна особенность: оборона под Сталинградом характеризовалась широкой маневренностью сил и средств и исключительной активностью. Здесь за четыре месяца были проведены сотни сильных контратак, несколько десятков крупных контрударов и несколько частных наступательных операций советских войск.

В Севастополе маневр силами и средствами в ходе боев почти не проводился: нечем, собственно, было маневрировать. Проведенные за все восемь месяцев три армейских контрудара наносились в основном силами, прибывавшими в Севастополь с Большой земли. Длительное удержание рубежей здесь достигалось прежде всего упорством войск, дравшихся до последних возможностей. Поэтому оборона в Севастополе носила менее маневренный и более позиционный характер, чем под Сталинградом.

Важно также отметить, что, несмотря на глубокое проникновение на советскую территорию врага, в целом Сталинградская битва все же проходила в выгодной стратегической обстановке. Наши армии, действующие на огромной дуге от Воронежа через Сталинград до Новороссийска, держали главные силы гитлеровцев в громадном мешке. Это позволяло советскому командованию использовать против врага удары наших войск и авиации с различных направлений.

Совершенно другое положение было в Севастополе.

Там, наоборот, противник, прижав севастопольцев к берегу моря и взяв их в огневое кольцо, мог обстреливать наши позиции чуть ли не со всех сторон. К тому же под конец обороны защитникам города не могли помочь ни боевые корабли с моря, как это было в декабре 1941 года, ни авиация. Город находился в длительной осаде. Противник же, имея большое превосходство над нами в силах, полное господство в воздухе, мог свободно осуществлять любой маневр.

Далее. В Сталинградской битве силы советских войск и решающие средства борьбы постоянно наращивались, что дозволяло создавать прочную глубокую оборону и наносить неожиданные и сильные контрудары по врагу.

В Севастополе же в ходе летнего штурма города силы его защитников непрерывно таяли, а подкреплений почти не поступало. Крайне мало получали мы и боеприпасов. Поэтому сопротивление и удары наших войск по врагу неуклонно ослабевали.

Оборонительные бои за Сталинград характеризовались и тем, что в их ходе не было длительных оперативных пауз. Борьба шла почти непрерывно.

А в Севастополе в течение восьмимесячной обороны были две оперативные передышки между тяжелыми боями. В это время враг накапливал силы и проводил тщательную подготовку нового штурма. И мы могли передохнуть, укрепить позиции и подготовиться к новым кровопролитным схваткам.

И наконец, отличны сами масштабы сражений. Под Сталинградом в некоторые периоды битвы одновременно с каждой стороны действовало до полутора миллиона человек на семисоткилометровом фронте. Например, с нашей стороны на последнем этапе обороны в ней участвовало восемь армий, более десятка тысяч орудий и минометов, около двадцати гвардейских минометных полков и до 400 самолетов.

В Севастополе же протяженность фронта обороны равнялась всего 35–40 километрам. Генерал Манштейн имел 300 тысяч солдат и офицеров, а количество защитников города было в три раза меньше.

Но надо сказать и о том общем, что характеризовало борьбу как в Севастополе, так и в Сталинграде. Это сходство, а вернее, полное родство касается беззаветного мужества, стойкости и самоотверженности защитников обоих городов. И в Крыму, и у волжских берегов наши бойцы проявили беззаветную любовь к своей Отчизне, величайшую ненависть к врагу, массовый героизм.

Итак, подводя краткие итоги оборонительного периода, отметим, что за все четыре месяца трудных оборонительных сражений защитники Сталинграда вывели из строя до 700 тысяч отборных гитлеровских солдат и офицеров, более тысячи танков, свыше двух тысяч орудий и минометов, более 1400 самолетов, подорвали наступательный дух солдат немецкой армии и создали выгодные условия для нанесения мощных контрударов[25]. Конечно, гитлеровское командование никогда не предполагало, что их лучшие армии будут так обескровлены, измотаны и морально надломлены.

Таким образом, ни на Кавказе, ни под Сталинградом стратегические задачи, поставленные Гитлером, решены не были. Значит, вся планируемая и проводимая гитлеровским командованием летняя кампания 1942 года потерпела полный крах.

Глава четвертая Разгром

Вся страна продолжала ковать для фронта оружие, формировала новые части. В район Сталинграда шли танковые, механизированные, стрелковые и артиллерийские соединения, знаменитые «катюши». На аэродромах приземлялись новые самолеты различного назначения. Центральный Комитет ВКП(б) и Верховное Главнокомандование готовили силы для проведения контрнаступления.

Теперь ставилась цель разгрома наиболее крупной стратегической группировки врага под Сталинградом. Осуществлению этой задачи способствовали и невыгодность стратегического положения гитлеровских войск, рассредоточенных по огромной дуге на юге страны, и большая уязвимость их коммуникаций, протянувшихся более чем на 2000 километров.

В таких условиях гитлеровское командование не могло быстро перебросить на это направление крупные резервы из Германии или с других участков советско-германского фронта, чтобы своевременно воздействовать на ход военных событий.

Не лучше было оперативно-стратегическое положение немецко-фашистских войск и непосредственно в районе Сталинграда. 6-я полевая и 4-я немецкая танковая армии были скованы советскими войсками в самом городе, а на их растянутых флангах находились более слабые во всех отношениях румынские и итальянские части. Советские соединения занимали охватывающее положение по отношению к главной ударной группировке немцев.

Было установлено, что оборона врага наиболее уязвима на флангах этой ударной группировки и что именно здесь, в междуречье Волги и Дона, следует зажать в кольцо основные силы 6-й и 4-й танковой армий и нанести по ним сокрушительный удар. Достижение такой цели «не только радикально изменило бы обстановку в этом районе, но и привело бы к крушению все еще активно действующего южного крыла вражеского фронта»[26], а также позволило развернуть широкие наступательные операции по освобождению Родины от фашистского ига.

Так возникла основная идея контрнаступления, высказанная впервые 13 сентября Г. К. Жуковым и А. М. Василевским в докладе И. В. Сталину. Характерно, что эта оценка обстановки на советско-германском фронте сделана в тот же день, когда Гитлер на совещании в своей ставке заявил, что «русские находятся на грани истощения своих сил и что к ответным действиям широкого стратегического характера они больше не способны».

Политбюро ЦК ВКП(б), Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая все эти факторы, считали, что у нас созданы предпосылки для проведения стратегического контрнаступления на сталинградском направлении. Первоочередной его задачей должно быть осуществление разгрома ударной немецкой группировки — 6-й и 4-й танковой армий в районе Сталинграда, а также основных сил сателлитов Германии (итальянских и румынских соединений). Последнее привело бы к противоречиям и ослаблению внутри фашистского блока и могло предотвратить вступление в войну Турции на стороне фашистской Германии.

В сентябре Г. К, Жуков и А. М. Василевский вылетели в район боевых действий у Сталинграда, чтобы изучить на месте вопросы, связанные с контрнаступлением.

После их возвращения в Москву Ставка обсудила представленный план контрнаступления, и в конце сентября Верховный Главнокомандующий утвердил основы его замысла.

Суть плана состояла в том, чтобы одной сильной группировкой вновь создаваемого Юго-Западного фронта нанести удар по противнику с севера на участке Серафимович, Клетская и развить стремительное наступление на юг в направлении Калач, Советский. Другой группировке Сталинградского фронта ставилась задача прорвать оборону врага южнее Сталинграда на участке Ивановка до озера Барманцак и продвигаться в северо-западном направлении, то есть тоже на Советский и Калач. Наши войска должны были рассечь оборону на флангах главных сил врага, разгромить здесь 3-ю и 4-ю румынские армии и охватить сходящимися клиньями гитлеровские войска в районе Сталинграда между Волгой и Доном. Одновременно образовывался надежный внешний фронт окружения. А чтобы не допустить контрударов противника по войскам Юго-Западного фронта со стороны Сталинграда, в наступление переходили две армии Донского фронта.

Таким образом, контрнаступление на сталинградском стратегическом направлении должны были осуществить войска трех фронтов. Главную задачу в операции выполняли Юго-Западный и Сталинградский фронты.

На Сталинградском фронте в наступление переходили три армии (64, 57 и 51-я). Главную ударную группировку составляли две последние левофланговые армии, наносившие удар в общем направлении на Советский. За ними в качестве эшелона развития наступления находились два механизированных корпуса и один кавалерийский. Наступление поддерживала с воздуха 8-я воздушная армия. А 62-я армия генерала В. И. Чуйкова и часть сил 64-й армии, действовавших на правом фланге, должны были стойкой и активной обороной сковать и максимально измотать силы врага, втянутые в борьбу за город.

Вот что представлял собой план действий советских войск по окружению и разгрому сил врага на сталинградском направлении, получивший наименование «Уран».

К началу контрнаступления общее соотношение сил и средств сторон было следующее: в людях и самолетах примерно равное, в артиллерии было наше превосходство в 1,7 раза, а в танках — в 2,3 раза[27].

Следует сказать, что в те дни ни командование, ни штаб 64-й армии ничего не знали об этом плане. Только в самом конце октября к нам на командный пункт армии прибыл командующий фронтом генерал-полковник А. И. Еременко, который изложил новую задачу армии только генералу М. С. Шумилову. Выйдя из блиндажа, он беседовал с нами, с офицерами штаба, но никому из нас не сказал ни слова о предстоящей операции. Лишь на следующее утро командарм ознакомил с полученной задачей меня и начальника оперативного отдела полковника Г. С. Лукина.

64-я должна была, прочно удерживая рубеж от Волги до Елхи, нанести удар по противнику левым флангом на участке Елхи, Ивановка, разгромить противостоящие части врага и совместно с 57-й армией обойти окружаемую фашистскую группировку с юга. Для решения этой задачи генерал М. С. Шумилов создал группировку в составе пяти стрелковых дивизий (38, 157, 204, 29 и 36-я гвардейская), 154-й бригады морской пехоты и 13-й и 56-й танковых бригад, поддерживаемую огнем всей армейской артиллерии. На этом же направлении использовались четыре гвардейских минометных полка.

Вскоре к нам прибыл начальник штаба фронта генерал-майор Иван Семенович Варенников. Так как письменного приказа штаба фронта на наступление у нас еще не было, а разработка плана операции на основе устных указаний командующего фронтом шла полным ходом, то было ясно, что генерал Варенников приехал для того, чтобы уяснить, насколько правильно понята нами задача армии и как она решается.

После рассмотрения наших наметок решения и плана действий войск армии при выполнении новой задачи генерал Варенников сказал, что указания командующего фронтом на действия армии нами поняты и решаются правильно.

Поскольку для создания в ходе наступления огня требуемой плотности в армии не хватало артиллерийских средств, командарм настойчиво просил фронт выделить армии добавочное артиллерийское усиление. Но генерал А. И. Еременко не мог выполнить нашу просьбу из-за все еще ограниченного количества артиллерийских средств. Он лишь принял решение передать в нашу армию несколько артиллерийских полков РВГК[28], но только после использования их в период огневой подготовки на участке 57-й армии. По этой причине время перехода в наступление нашей армии было определено на несколько часов позже, чем 51-й и 57-й армий.

При подготовке операции исключительно большое значение придавалось ее скрытности.

К начальной стадии разработки плана операции в армии, кроме меня и начальника оперативного отдела полковника Г. С. Лукина, никто не привлекался. Все основное содержание операции, а также расчеты сил и средств были отражены только на картах командарма и начальника штаба. Категорически запрещалось вести переписку и телефонные переговоры с вышестоящим командованием по вопросам, относящимся к операции. Они излагались при личной встрече и только тем лицам, кто мог решить данный вопрос, при этом не делалось никаких намеков на предстоящее наступление.

Любые передвижения войск и техники проводились только в ночное время по графику, тщательно разработанному в армии. Нужно сказать, что в условиях голой степи южнее Сталинграда и близости Волги требовались продуманные способы маскировки, тщательный и жесткий контроль за исполнением графика.

Система мероприятий, проводимых Ставкой, командованием фронтов, армий и соединений, позволила скрытно сосредоточить ударные группировки и ввести в заблуждение немецкое командование. Оно ничего не знало о месте, времени наступления и силах, которыми будут нанесены удары. Таким образом, была обеспечена полная внезапность перехода наших войск в контрнаступление.

10 ноября 1942 года на командном пункте 57-й армии в Татьяновке Военный совет Сталинградского фронта проводил совещание с командующими 64, 57 и 51-й армий и с командирами 13-го и 4-го механизированных и 4-го кавалерийского корпусов. Прибывшие туда представители Ставки генерал армии Г. К. Жуков и генерал-полковник А. М. Василевский заслушали решения командармов и командиров корпусов, уточнили вопросы взаимодействия и готовности войск к наступлению.

План наступления 64-й докладывал командарм М. С. Шумилов.

— Принятое решение и установленный порядок взаимодействия в армии и с соседними 57-й и 62-й возражений не вызвали… Жуков и Василевский особенно тщательно рассматривали и согласовывали действия эшелона развития при встрече с ударной группировкой Юго-Западного фронта и по созданию внешнего фронта, — сообщил нам потом командарм. — Второй важной проблемой, интересовавшей представителей Ставки, было политико-моральное состояние войск, готовность их к переходу в наступление и к разгрому врага. Зная о боевых качествах всех дивизий и полков армии по предыдущим боям, большом подъеме и высоком духе всего личного состава, я с уверенностью доложил, что войска армии к наступлению готовы. Сказал и о том, что порядок наступления и вопросы взаимодействия войск, танков и артиллерии отработаны практически на местности с командирами дивизий и полков…

Да, генерал М. С. Шумилов имел все основания так сказать о воинах своей армии.

Только теперь, после информации командарма о совещании в штабе фронта, я впервые понял, что готовится грандиозное контрнаступление советских войск.

Известно, что готовность к наступлению определяется многими факторами, в том числе и материальной обеспеченностью частей. Непосредственно за нашей армией была Волга. В условиях рано начинавшихся заморозков обеспечить всем необходимым целую армию — задача очень трудная, но она была решена успешно.

Особо следует сказать о партийно-политической работе. Теперь надо было готовить людей не к обороне, а к наступлению. Сочетались две задачи: добиться высокого морального духа и порыва воинов к полному разгрому врага в наступлении и научить наступательным действиям. И политработники, командиры и парторганизации этого добились. А 14 ноября в частях армии было получено письмо Военного совета Сталинградского фронта к коммунистам. В нем делался акцент на то, что мы, сталинградцы, опаленные пороховым дымом, познавшие горечь отступления и проявившие огромное упорство в обороне, теперь должны громить врага и гнать его с нашей земли.

В войсках глубоко понимали значение предстоящего наступления, люди были полны стремления к решительному штурму вражеских позиций.

Вечером 17 ноября Военный совет армии провел специальное совещание с командирами и политработниками дивизий и полков, чтобы еще раз убедиться в полной готовности частей и соединений к решению поставленных задач. На совещании присутствовали член Военного совета фронта Н. С. Хрущев и заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант М. М. Попов.

Вечером 18 ноября 1942 года мы получили сообщение, что наступление 64-й армии и других войск Сталинградского фронта назначено на 20 ноября.

Мы полагали, что в этот же день начнут боевые действия и войска других фронтов. Но утром 19 ноября узнали, что Юго-Западный и Донской фронты уже перешли в наступление.

В этот день во всех ротах и батареях были проведены короткие митинги, на которых был зачитан приказ Военного совета Сталинградского фронта № 9, где говорилось: «Настал час грозной, но справедливой расплаты с подлым врагом — немецко-фашистскими оккупантами. Мы отстояли Сталинград. Теперь на нашу долю выпала честь начать мощное наступление». Выступавшие воины-сталинградцы призывали своих боевых товарищей смелее идти на штурм ненавистного врага. Приказ Военного совета и сообщение о том, что войска других наших армий на Дону уже перешли в решительное наступление, вызвали в душах бойцов высокий наступательный порыв.

Я видел, что и командарм сердцем переживал предстоящее сражение, еще и еще в деталях проверял готовность своих подчиненных к наступлению. Снова в который раз мы просматривали установленный порядок огневой подготовки и вопросы взаимодействия. А порядок был установлен такой: сперва открывала огонь и вела его сорок минут вся артиллерия и «катюши» М-8. За 5 минут до начала атаки наносили удары гвардейские минометы М-13, «катюши» и М-31. Их залпы являлись сигналом для танков и пехоты. Кроме того, был установлен сигнал «Гроза», передаваемый по телефонам. Он должен был повторяться офицерами штаба и телефонистами вплоть до начала атаки. А в батальонах и ротах сигналом к броску вперед являлась серия зеленых ракет.

Вечером мы докладывали в штаб фронта о полной готовности войск к выполнению задачи.

Настала последняя ночь перед наступлением. Стояла какая-то особс. я тишина, но всюду в частях и подразделениях, на позициях, в штабах и в тылу кипела жизнь. Командиры батальонов, рот, политработники всех звеньев находились среди бойцов в окопах, проверяли их готовность к наступлению.

…Утро 20 ноября. В 8 часов должна была начаться артподготовка. Но в тот день, как и накануне, над сталинградской степью повис густой седой туман, а потом большими хлопьями повалил снег. Над полем боя была плотная завеса. Ни противника, ни соседей не было видно. Командующий фронтом А. И. Еременко, находясь на наблюдательном пункте командующего 57-й армией, позвонил генералу М. С. Шумилову:

— Как видимость у вас?

— Сплошная белая мгла, товарищ командующий, — ответил Михаил Степанович.

— А что думаете о возможности наступления в таком тумане?

— Считаю невозможным… Это сложнее, чем в самую темную ночь: противника не видно, а опасность ударить по своим велика. Да и войска к действиям в таких условиях не готовились. Надо ждать, пока рассеется туман…

— Правильно, — одобрил А. И. Еременко. — Мы с Федором Ивановичем Толбухиным такого же мнения.

Через несколько минут было получено указание: «Работу в 8.00 не начинать до особого распоряжения».

После девяти туман стал понемногу таять, а вскоре поступило распоряжение штаба фронта начать артподготовку ровно в 10 часов.

И вот точно в назначенное время загрохотали орудия. Вскоре вся оборонительная полоса противника на глубину 3–4 километра оказалась в огне и дыму. Затем грохнули залпы гвардейских минометов, и тут же соединения 57-й армии пошли на штурм врага.

Но наши войска в наступление пока не переходили. Мы продолжали вести артиллерийский огонь по высоте 128,2, находившейся перед самым левым флангом армии, чтобы не допустить оттуда ведения противником флангового огня по двинувшимся вперед полкам 57-й армии. А мы наступление должны были начать после прибытия к нам артиллерийских полков РВГК из 57-й армии.

В 13 часов 30 минут в полосе 64-й началась повторная артиллерийская подготовка. Несколько сот орудий, минометов и пусковых установок М-8 ударили по обороне врага. Воздух наполнился грохотом канонады. Особенно выделялись «голоса» орудий 19-й тяжелой артиллерийской дивизии РВГК генерал-майора артиллерии В. И. Дмитриева. Словно огненный смерч бушевал на земле. Вскоре вступили в действие установки М-13 и М-31.

Создавалось впечатление, что полыхала сама земля. Многие из нас такой эффект массированного удара «катюш» видели впервые.

С начала пуска эрэсов с наблюдательного пункта был подан сигнал «Гроза», а вскоре ввысь взметнулось множество зеленых ракет — сигнал атаки. Артиллерия перенесла свой огонь с переднего края на некоторую глубину, танки и пехота пошли в наступление. Их поддерживали огнем станковые пулеметы, пушки. А вскоре грянуло мощное «ура». Начался штурм вражеских позиций. Минут через 8–10 танки обогнали стрелков.

По мере приближения машин и пехоты к вражеским позициям стена нашего артиллерийского огня перемещалась все дальше и дальше. Создавался как бы своеобразный огненный вал для продвижения пехоты.

Радостно было сознавать, что наконец-то мы после долгих месяцев оборонительных боев перешли в наступление. Но кто из нас тогда мог знать, что наступление 19–20 ноября явится началом качественно нового этапа в ходе Великой Отечественной и всей второй мировой войны!

А враг оказывал упорное сопротивление. Особенно сильно ощетинился опорный пункт в районе высоты 128,2, откуда немцы вели ураганный огонь.

Эту высоту, являвшуюся ключевой позицией врага, на которую наступала 38-я стрелковая дивизия полковника Г. Б. Сафиулина, наши с ходу взять не смогли. Командарм сосредоточил туда огонь двух армейских артиллерийских полков и всей 19-й тяжелой артиллерийской дивизии РВГК.

Гул выстрелов и грохот разрывов, сливаясь с треском пулеметных и автоматных очередей, перекатывался по всему фронту. Огневой бой с обеих сторон становился все ожесточеннее. Полки 38-й дивизии возобновили атаку. Воздух снова сотрясает русское «ура». Воины врываются в окопы, в блиндажи врага и огнем автоматов и гранатами уничтожают фашистов.

Все мы внимательно наблюдали за результатами огня и за атакующими цепями полков. На белом снежном поле хорошо были видны наши бойцы. С напряжением следили мы и за действиями противника. Все данные наблюдения и доклады командиров дивизий говорили о том, что наступление началось успешно. Вскоре на высоте 128,2 всплеснулся алый флаг, установленный батальоном старшего лейтенанта Хичатурова из 38-й дивизии. Опорный пункт на этой высоте оказался настоящей крепостью, врытой в землю. Тут были и дзоты с пулеметами и орудиями, и глубокие блиндажи, и система многорядных траншей. А за грядой укреплений — врытые в землю танки.

Наступавшая справа 157-я стрелковая встретила упорное сопротивление частей противника и несколько отстала от 38-й дивизии. Не могла выйти вперед и 169-я дивизия 57-й армии, которая наступала левее. Таким образом, 38-я, продвинувшись вперед, оказалась под огнем противника с фронта и с флангов. Немецкое командование стало спешно подтягивать на этот участок резервы и танки.

Вскоре свыше 20 фашистских машин вышли на выгодные высоты и с места открыли огонь из пушек и пулеметов по наступающим полкам 38-й дивизии. А еще около 30 танков и до полка пехоты перешли в контратаку против правого фланга дивизии. Активный огонь нашей артиллерии довольно быстро накрыл и танки, и пехоту. Вражеская атака захлебнулась. Но и наше наступление приостановилось. А из глубины своей обороны противник к этому участку выдвигал новые группы танков и резервы.

К этому времени стало известно, что наступавшие на правом фланге ударной группировки армии 204-я и 29-я стрелковые дивизии тоже встретили отчаянное сопротивление врага южнее Елхи и продвижение их было остановлено.

Становилось ясно, что в полосе наступления армии противник очень силен, что огневая система в его обороне еще далеко не подавлена. Поэтому командарм отдал приказ: наступление 38-й дивизии прекратить, полкам занять выгодные рубежи и закрепиться.

Воспользуюсь и я небольшой передышкой, чтобы сказать несколько слов о командире 38-й стрелковой.

Полковник Ганий Бекинович Сафиулин был самым молодым командиром дивизии в нашей армии. Но во многих проведенных боях он показал себя вдумчивым, подготовленным, инициативным и мужественным офицером. Его полки, как правило, в обороне ставились на самые опасные участки, на направлении главных ударов врага. В тяжелых боях соединение выходило без больших потерь из самых критических положений и снова било врага. И в этом главная заслуга принадлежала Ганию Бекиновичу. Он умел точно оценить силы врага, правильно организовать бой. И внешне Сафиулин был очень привлекательным человеком: открытое и дружелюбное лицо, вдумчивые, добрые глаза. Энергичный, горячий, решительный, он пользовался большим уважением генерала М. С. Шумилова. Искренне любил его и я. У командования армии всегда была уверенность в том, что любой приказ воинами 38-й будет выполнен.

Большую помощь во всем оказывал Сафиулину тоже молодой, грамотный и вдумчивый начальник штаба дивизии майор Александр Данилович Овсянников. Нам хорошо была известна их дружба. И когда вновь стало воссоздаваться корпусное звено, Г. Б. Сафиулин был назначен командиром корпуса, а А. Д. Овсянников — начальником штаба этого же корпуса. И на этих должностях оба показали себя превосходно.

…Возобновив наступление, 157-я и 38-я левофланговые дивизии нашей армии и правофланговые дивизии 57-й прорвали тактическую зону обороны врага.

Успешно развивались события на левом крыле фронта, где войска 51-й и 57-й армий взломали оборону румын на фронте до 50 километров и в образовавшуюся брешь был введен эшелон развития наступления. Части 13-го и 4-го механизированных корпусов, преодолевая сопротивление врага, устремились в северо-западном направлении на Советский, а 4-й кавалерийский — в юго-западном направлении, обеспечивая левый фланг группировки фронта от удара противника с юга.

Так с 20 ноября стали развиваться события южнее города. А на северном участке сталинградского направления в этот день ударная группировка Юго-Западного фронта — 5-я танковая и 21-я армии — продолжала наступать в юго-восточном направлении, стремясь перехватить коммуникации противника и не допустить его отхода на юго-запад. Во второй половине дня войска этих армий, обходя фланги двух корпусов 3-й румынской армии с запада и востока, создали реальные условия для их окружения в районе Распопинской, А 65-я армия Донского фронта, наступая в юго-восточном направлении, громила правофланговые части румын и угрожала левому флангу 6-й немецкой армии.

Переход войск Сталинградского фронта в наступление был довольно неожиданным для противника и поэтому ошеломил немецко-фашистское командование. Гитлеровский полковник В. Адам, первый адъютант командующего 6-й немецкой армией, свидетельствует, что, будучи вызванным к начальнику штаба армии, он увидел там Паулюса, который вместе с начальником штаба, начальниками оперативного и разведывательного отделов стоял перед картой, висевшей на стене. «С напряженным вниманием следил я за тем, как наносятся последние данные на карту, — пишет В. Адам. — В районе действий 4-й танковой армии была проведена жирная красная стрела, прорезавшая в центре передний край. Советская Армия вступила в бой и на южном направлении. Паулюс подвел итоги: „…С севера Красная Армия продолжала наступать. Ее левое крыло продвигается в юго-восточном направлении на Верхне-Бузиновку. Мы должны считаться с тем, что через несколько часов 11-му армейскому корпусу будет отрезана дорога на юг. Наиболее серьезная угроза создана для железнодорожной ветки Морозовская — станция Чир“.

…Мы переживали тревожные дни. Носились самые различные слухи. Никто не знал, откуда они взялись. Никто не знал, что в них верно… Наконец вечером 20 ноября мы кое-что узнали о положении у нашего левого соседа — 4-й танковой армии. Противник прорвал с юга немецкую оборону и продвинулся к Дону. Командование группы армий выделило 29-ю моторизованную дивизию, чтобы закрыть брешь, но дивизия не смогла противостоять натиску советских войск.

4-й армейский корпус и 20-я румынская пехотная дивизия отступили и теперь сражались фронтом на юг… По последним донесениям, советские танки подошли непосредственно к командному пункту 4-й танковой армии.

Какой оборот приняло дело? Зияющая брешь на пашем левом фланге, а теперь еще и на правом…»[29]

Стремительные действия танковых и механизированных корпусов Юго-Западного и Сталинградского фронтов содействовали успеху наших стрелковых соединений, наступление которых развивалось очень благоприятно.

Однако наша 64-я, встретив упорное сопротивление противника, смогла лишь левым флангом несколько продвинуться вперед.

Немецкое командование стремилось сделать все, чтобы сорвать наступление наших войск южнее Сталинграда. За ночь на стык 64-й и 57-й армий оно подтянуло резервы. А с утра 21 ноября крупные силы пехоты и до 60 танков нанесли контрудар по выдвинувшейся вперед 38-й и 157-й дивизиям. Завязались жестокие бои, особенно в районе высоты 128,2, где действовали полки 38-й дивизии. С утра до полудня гитлеровцы пять раз атаковали эту высоту, но каждый раз, попадая под массированный артиллерийский огонь, несли большие потери и откатывались.

Вскоре командир 38-й дивизии полковник Г. Б. Сафиулин доложил о сосредоточении новых немецких сил и танков перед участком дивизии.

Командарм хорошо видел и понимал обстановку на этом участке фронта. Для поддержки 38-й дивизии он приказал снова сосредоточить там огонь армейских артиллерийских полков и тяжелых полков РВГК. Одновременно генерал Шумилов передал Г. Б. Сафиулину: «Высоту 128,2 закрепить и ни в коем случае не оставлять. Помощь скоро будет». Он приказал также командиру 157-й дивизии полковнику А. В. Кирсанову дать залп полком «катюш» перед высотой 128,2 и этим ускорить наступление.

А враг упорно стремился отвоевать высоту. После полудня сорок бомбардировщиков противника нанесли по ней удары, и тут же с трех направлений двинулись гитлеровские автоматчики и свыше 70 танков. Мужественно сражались воины 38-й и 157-й дивизий.

Наводчик орудия из 38-й дивизии Ткаченко, вступив в настоящее единоборство с большой группой танков, двигавшейся прямо на огневые позиции артиллеристов, одну за другой поджег шесть машин. А командир 5-й роты 343-го стрелкового полка старший лейтенант Н. Г. Тимофеев, захватив исправное немецкое орудие, сам открыл из него огонь по танкам. Четыре танка подбил он из трофейной пушки. Все контратаки противника были отражены и высота удержана.

В ходе двухдневных непрерывных боев противник понес большие потери. Только на участке 38-й дивизии за один день было подбито 26 танков и выведено из строя до двух полков пехоты. Но 38-я тоже имела немалые потери, и командарм решил ночью вывести дивизию из боя, выдвинув вместо нее 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерала М. И. Денисенко, находившуюся во втором эшелоне армии.

Характер боя в полосе армии в этот день нашим приказом был определен так:

Но 22 ноября противник наступательных действий не предпринимал. Видимо, это было вызвано большими потерями, которые враг понес в ходе многократных атак 20 и 21 ноября. Оценив так обстановку, генерал М. С. Шумилов отдал приказ на возобновление наступления. 36-я гвардейская и 157-я стрелковая дивизии, штурмуя и взламывая вражеские позиции, устремились вперед.

В 157-й дивизии успешнее других действовал 716-й стрелковый полк полковника М. И. Андрусенко и особенно батальон под командованием старшего лейтенанта А. Н. Быковского. Воины этого подразделения под сильным огнем ворвались во вторую линию обороны врага на высоте 126,2 (в 5 километрах юго-западнее Ягодной) и вступили с ним в смертельную схватку.

Для возврата этой важной позиции противник стал подтягивать танки. А в батальоне Быковского к этому времени остался только 31 человек. Был дважды ранен и выбыл из строя и сам комбат. Возглавил бойцов комиссар батальона М. Гевко. Силы были слишком неравны, но это не сломило упорства наших воинов. Исключительно храбро сражались старшие лейтенанты Ф. Саенко, А. Баразгов, лейтенанты А. Алексеев, Ф. Зайцев, В. Орлов, младший лейтенант М. Лысюк, старший сержант В. Бойко-Баба, сержант Л. Билек, рядовые И. Ковбаса, А. Коцуба и другие безвестные герои. Пять контратак врага отразила эта группа смельчаков. Вскоре вражеская пуля вывела из строя старшего политрука М. Гевко. Погиб Ф. Саенко. Уже дважды был ранен старший лейтенант А. Алексеев. Но оставшиеся бойцы под командованием старшего лейтенанта А. Баразгова продолжали уничтожать противника и удерживать занятые окопы. Ни один красноармеец не оставил позиций.

После короткого затишья на горстку храбрецов снова обрушился шквал огня, пошла лавина танков. Но вот уже запылала машина, подожженная сибиряками Гавриленко и Седовым. От зажигательных бутылок других воинов вспыхнули еще три танка. Когда врагам все же удалось полностью окружить наших бойцов и приблизиться к ним вплотную, они стали отбиваться гранатами, а потом вступили в рукопашную. Геройски сражался и умело руководил боем старший лейтенант А. Баразгов. Лейтенанты Алексеев и Бобков истребили около сорока фашистов, но и сами погибли смертью героев. Пал в неравной схватке с фашистами лейтенант Ф. Зайцев. У красноармейцев Коцубы и Ковбасы вышел из строя пулемет, и друзья, по существу безоружные, бросились на врага. Коцуба вырвал автомат из рук немецкого офицера и прикладом сбил его с ног. Но воспользоваться трофейным оружием ему не довелось. Тут же пулеметчики были сражены очередями немецких автоматов.

Когда наши войска вновь захватили высоту 126,2, они обнаружили там 27 погибших бойцов и командиров 2-го батальона. Все они были исколоты штыками, головы их были разбиты, руки изуродованы. Не было ни одного тела, которое бы не имело страшных следов изуверства гитлеровцев[31]. Враги боялись даже мертвых советских бойцов!

Рассказы об этом надругательстве фашистских негодяев над нашими людьми потрясли воинов 157-й и других дивизий армии. Ответ их был один: «Бить гитлеровскую нечисть во всю русскую силу. Нет ей пощады! Приказ командования — разбить врага — выполним!»

…Здесь мне хочется сказать о командире 157-й дивизии полковнике Александре Васильевиче Кирсанове. Этот человек и своим характером, и своими действиями, поступками выделялся среди других комдивов. Все, конечно, воевали хорошо, были подготовленными и мужественными офицерами. Но Кирсанов как-то по-особому беспокоился за выполнение боевой задачи и вместе с тем был экспансивным, если можно так сказать, наступательным. Он будто постоянно выискивал противника сам и заставлял это делать своих подчиненных. Поэтому на участке дивизии Александра Васильевича днем и ночью шли бои. На любой выпад врага он тут же отвечал огнем артиллерии и всегда добивался успеха. Для него, казалось, не существовало внезапности. В любой, самый неожиданный момент он мгновенно оценивал обстановку и находил самые разумные способы действий. Комдив очень ценил каждого человека, и, когда ему стало известно о судьбе батальона Быковского, он тяжело переживал эту весть: такие храбрецы полегли! Кирсанов и сам был очень храбр. В последующих боях Александр Васильевич стал генералом, Героем Советского Союза.

Уважаемым человеком был и начальник штаба дивизии майор Михаил Иванович Шеремет. Он побывал уже во многих боях, был тяжело ранен, но в тыл не ушел. Своими знаниями, деловитостью и аналитическим складом ума он много помогал комдиву в организации боя, в четком управлении дивизией. С обоими я часто встречался в боях и искренне любил и ценил их.

В боях этих дней войска 64-й армии притянули на себя большие силы врага, в том числе больше 100 танков, и этим не позволили использовать их против подвижной ударной группировки фронта, облегчив ее продвижение. 13-й и 4-й механизированные корпуса в это время, ломая сопротивление отдельных частей противника, продолжали стремительно наступать в общем направлении на Советский, отрезая врагу пути отхода на юго-запад. А 4-й кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта Т. Т. Шапкина продвигался на запад, прикрывая главную ударную группировку фронта от возможного натиска противника с юго-запада.

Еще более успешно развивалось наступление войск Юго-Западного фронта на севере. Танковые и механизированные корпуса 5-й танковой и 21-й армий, продвигаясь на юго-восток, громили сопротивляющиеся части гитлеровцев и оттесняли их к востоку, в сторону Сталинграда. А 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерала И. А. Плиева и перешедшая в наступление частью сил на правом фланге фронта 1-я гвардейская армия генерала Д. Д. Лелюшенко устремились на юго-запад к реке Чир, образуя внешний фронт окружения.

Таким образом, начавшееся контрнаступление советских войск развивалось успешно. Немецко-фашистское командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы задержать его и не позволить нам сомкнуть танковые клещи ударных группировок. Однако теперь далеко не все удавалось врагу.

Непосредственный свидетель событий тех дней немецкий полковник В. Адам, находившийся 21 ноября на командном пункте 6-й армии, располагавшемся в станице Голубинской, писал, что на Дону 3-я румынская армия полностью разгромлена, и брешь на левом фланге увеличилась. 11-й армейский корпус и 14-я танковая дивизия истекали кровью в оборонительных боях. 4-я танковая армия (южнее Сталинграда) рассечена, и ее штаб бежал на запад. Тыловые службы всех частей бежали, преследуемые советскими танковыми клиньями. В сложившейся обстановке командующий армией Паулюс решил организовать свой передовой командный пункт в районе станицы Нижне-Чирская (между Доном и Волгой) и переместить туда штаб армии.

При движении туда штабных колонн им все чаще загромождали путь опрокинутые машины и повозки… Все Здесь говорило о бегстве.

А рано утром 22 ноября колонны штаба армии и присоединившийся к ним штаб 8-го армейского корпуса проезжали через Калач. Здесь все увидели страшную картину. «Подхлестываемые страхом перед советскими танками, мчались на запад грузовые, легковые и штабные машины, мотоциклы, всадники и гужевой транспорт. Они наезжали друг на друга, застревали, опрокидывались и загромождали дорогу… В лихорадочном стремлении спасти собственную жизнь люди оставляли все, что мешало поспешному бегству…»[32]

Но совсем по-другому держали себя немецкие части, действующие непосредственно на фронте в районе Сталинграда. Здесь все дивизии были хорошо управляемы, полностью сохраняли свою силу и продолжали оказывать упорнейшее противодействие наступлению наших войск. Опомнившись от первых наших ударов, они еще больше смыкались друг с другом, вступали в отчаянные схватки, стремясь удержать подготовленные для зимней обороны позиции, и часто переходили в контратаки, чтобы вернуть утерянные рубежи.

Поэтому наступление войск 64-й армии, не вышедших еще в оперативную глубину противника, проходило в тяжелых условиях.

И все же в течение 20–23 ноября левофланговые соединения армии — 36-я гвардейская, 157-я и 204-я стрелковые дивизии — в упорных боях продолжали взламывать оборону, стойко отражали контратаки, продвигались вперед, вышли на рубеж реки Червленая и закрыли таким обратом гитлеровцам все пути отхода на юг и юго-запад.

А подвижная ударная группировка Сталинградского фронта (4-й механизированный корпус), не встречая организованного сопротивления врага в оперативной глубине, продолжала неудержимо наступать в направлении Советского, чтобы сомкнуться с ударной группировкой Юго-Западного фронта, соединения которой стремительно продвигались в юго-восточном направлении к Калачу, и завязать горловину огромного мешка.

22 ноября 26-й и 4-й танковые корпуса 5-й танковой армии овладели городом Калач и сразу же устремились на Советский. Вслед за танковыми частями 5-й танковой и 21-й армий продвигались и стрелковые соединения. Они завершали разгром разрозненных, но все еще сопротивляющихся трупп противника, оказавшихся в тылу наших танковых и механизированных корпусов, окружали их, громили и брали в плен.

Продолжала наступление и 65-я армия Донского фронта.

Таким образом, общий фронт прорыва обороны врага все более расширялся. К полудню 23 ноября была полностью окружена распопинская группировка противника (южнее Серафимовича), а к вечеру завершена ее ликвидация. Только в плен было взято 27 тысяч солдат и офицеров 3-й румынской армии.

Нависшую над 6-й армией угрозу хорошо видел ее командующий Паулюс, и он предпринимал отчаянные попытки не допустить смыкания советских танковых клещей в оперативной глубине. В этих целях были выдвинуты из-под Сталинграда 24-я и 16-я танковые дивизии, которые нанесли сильный, но безуспешный контрудар по нашим танковым частям.

В 16 часов 23 ноября — на пятые сутки наступления — 4-й танковый корпус Юго-Западного фронта под командованием генерал-майора А. Г. Кравченко и 4-й механизированный корпус Сталинградского фронта под командованием генерал-майора В. Т. Вольского соединились в районе Советского и замкнули кольцо окружения, перерезав все коммуникации противника.

Вслед за танковыми корпусами продолжали наступление с севера и с юга навстречу друг другу стрелковые соединения пяти армий, которые и встретились в районе восточнее Советского. Теперь в кольцо была взята группировка врага, насчитывающая одну треть миллиона человек, и образован внутренний фронт окружения.

В окружении оказались 22 дивизии и более 160 отдельных частей, входивших в состав 6-й и частично 4-й танковой немецких армий. Общая численность войск врага здесь превышала 300 тысяч человек.

Первый этап стратегического контрнаступления советских войск был завершен.

Глава пятая Крах

В создавшихся условиях командующий 6-й армией Паулюс решил организовать прорыв кольца окружения в юго-западном направлении и вывести армию за Дон, на что запросил разрешения у верховного командования. Отход должен был начаться в ночь на 26 ноября. Мощный танковый клин, усиленный моторизованными частями, должен был проложить войскам дорогу.

Командующий группой армий «Б» генерал-полковник Вейхс согласился с этим предложением и определил рубеж — реку Чир, где должна была закрепиться армия Паулюса после выхода из окружения.

Но Гитлер отход окруженных войск не разрешил. «6-я армия останется там, где она находится сейчас, — заявил он. — Это гарнизон крепости, а обязанность крепостных войск — выдержать осаду». 24 ноября он подписал приказ, в котором требовал от Паулюса продолжать обороняться в районе Сталинграда и «любой ценой удерживать там позицию, завоеванную столь большой кровью» до деблокирования извне[33].

К этому доводу гитлеровское командование добавляло и второй — в ходе отступления будет потеряна вся техника, артиллерийское вооружение, и армия потеряет боеспособность.

Паулюс, поняв, что его армия, зажатая в крепкие клещи, оказалась пригвожденной к одному месту и полностью лишена оперативной маневренности, стал усиленно укреплять рубежи обороны по окружности, вытянутой с запада на восток, и создавать резервы за счет войск, отведенных восточнее Дона и выводимых из Сталинграда. А германское верховное командование начало спешно создавать силы для проведения операции по освобождению армии Паулюса.

Нам не раз приходилось слышать вопрос, мог ли Паулюс вывести из окружения армию в 330 тысяч человек, если бы он получил на это разрешение или принял бы решение на свободу действий?

Если бы вывод 6-й немецкой армии начался сразу же по завершении ее окружения, тем более на завершающем его этапе, когда немецкие танки, артиллерия и живая сила могли совершать маневр, а наши войска еще не создали надежного внешнего фронта окружения, то, вероятно, какая-то часть 6-й армии могла бы прорваться из кольца. Исключать этого нельзя, потому что армия Паулюса была еще способна нанести довольно сильный удар.

Теперь же эта возможность исключалась.

Во-первых, отвод такой массы войск и по решению самого Паулюса, и по сложившейся обстановке мог начаться не ранее 26 ноября. К этому времени наши войска, действовавшие на внешнем фронте окружения, находились от дивизий противника, оказавшихся в кольце, на удалении от 100 до 200 километров, причем основная масса войск могла передвигаться только пешим порядком. Следовательно, до выхода к внешнему фронту окружения гитлеровцам потребовалось бы минимум 4–6 суток.

В этих условиях, да еще в открытом поле, при ледяном степном ветре и при отсутствии зимнего обмундирования у этих полчищ, судьба их была предрешена.

Во-вторых, за последние дни боев танковые и тяжелые артиллерийские части гитлеровцев совершали много передвижений по разным направлениям для отражения ударов наших войск и почти полностью израсходовали горючее. Они уже были не в состоянии добраться до внешнего фронта окружения. А какую бы силу представляла остальная масса войск с потерей этих боевых средств? Они были бы уничтожены максимум в два-три дня.

Собственно, примерно к такой оценке положения своей окруженной армии приходили и сам Паулюс, и командующий группой армий «Б» генерал-полковник Вейхс. В своем донесении Гитлеру Паулюс писал, что армия окружена, запасы горючего скоро кончатся, — следовательно, танки и тяжелые орудия будут неподвижны.

В-третьих, прежде чем добраться до внешнего кольца окружения, Паулюсу надо было еще вначале оторваться от войск внутреннего кольца окружения. Наше командование внимательно следило за всякими передвижениями противника и держало наготове артиллерию и танки для того, чтобы при обнаружении первых признаков отхода гитлеровцев немедленно перейти в преследование. Следовательно, отход врага внутри кольца в течение 4–6 суток мог проходить только под ударами наших войск и авиации.

Наше Верховное Главнокомандование правильно считало, что Гитлер будет принимать все меры к высвобождению 6-й армии.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский, непосредственно координировавший тогда действия трех фронтов на сталинградском стратегическом направлении, пишет: «Гитлеровцы в самом срочном порядке, безусловно, примут все меры к тому, чтобы при максимальной помощи извне выручить свои войска, окруженные под Сталинградом; поэтому важнейшей задачей для нас является скорейшая ликвидация окруженной группировки врага и освобождение своих сил, занятых этой операцией; до решения этой основной задачи нужно как можно надежнее изолировать окруженную группировку от подхода неприятельских войск»[34].

Действительно, после ликвидации окруженных сил врага у нас высвобождалось бы 300 тысяч человек личного состава, большое количество артиллерии, танков и целая воздушная армия. Они в зимней кампании могли бы быть использованы для решения новых задач на главных направлениях советско-германского фронта и еще более существенно повлиять на ход дальнейшей борьбы. Поскольку наша разведорганы определили численность окруженных войск в 85–90 тысяч, а в составе наших соединений, на которые возлагался разгром сил, оставшихся в кольце, имелось до 300 тысяч человек и 312 танков, задача по ликвидации врага могла быть выполнена в короткий срок.

Общий план действий наших войск сводился к тому, чтобы ударами по сходящимся направлениям на Гумрак расчленить фашистскую группировку и уничтожить ее по частям.

Однако первые же наши попытки двинуться на позиции окруженного врага встретили упорнейшее сопротивление. Дело в том, что фактически в котле оказалось в 4 раза больше сил, чем предполагалось. Значительно были преуменьшены данные и в отношении артиллерии и танков. Собственно, враг и теперь имел некоторое превосходство над нами в силах и средствах.

Потому и продвижение наших войск было незначительным. Например, за несколько дней наступления левое крыло 64-й армии преодолело всего 18 километров, а правое — только 4. Несколько успешнее действовала 57-я армия.

И лишь войска Донского фронта, наступавшие с севера, заставили врага отойти на восток и вывести силы из малой излучины Дона на юго-восток за Дон. Кольцо окружения сжималось. Но в целом в ходе этих боев мы еще не смогли рассечь и разгромить находящегося в кольце врага.

Тогда Ставка приняла решение направить из своего резерва в состав Донского фронта под Сталинград 2-ю гвардейскую армию под командованием генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского и более тщательно подготовить операцию по уничтожению окруженной группировки.

В ходе разработки советским командованием нового плана разгрома окруженных немецко-фашистских войск стали поступать данные о сосредоточении крупных вражеских сил к югу от Среднего Дона. Вскоре стало известно, что гитлеровское верховное командование спешно создает новую группу армий «Дон» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна, на которую возлагалась задача по высвобождению окруженных в районе Сталинграда войск. В состав ее вошли оперативная группа «Холлидт» и армейская группа генерала Гота, сосредоточенная в двух районах: у Котельникова и у Тормосина.

Всего в группе армий «Дон» насчитывалось до 30 дивизий, в том числе шесть танковых.

Но Манштейн не мог собрать ударные силы за счет резервов ни в группе «Холлидт», ни у Гота, поэтому не был готов к наступлению, вынужден был стягивать войска с кавказского направления и ждать, пока на восточный фронт прибудут новые силы из Франции.

А время подстегивало. Паулюс торопил своих старых коллег — генералов. И Манштейн решил начать наступление пока силами одной котельниковокой группировки, исходя при этом из того, что она ближе к Сталинграду, что на своем пути ей не придется преодолевать Дон и что советский заслон на котельниковском направлении по сравнению с другими участками фронта является наиболее слабым. Поэтому Манштейн надеялся на успех. А по выходе сил на рубеж реки Мышкова в наступление должна была перейти и тормосинсяая группировка.

Эти две группировки должны были сломить наши силы на южном участке внешнего фронта окружения, пробить коридор в кольце, двинуть по нему автоколонны грузовиков с горючим для снабжения танков и другой техники, находящейся в мешке, и соединиться с армией Паулюса.

И генерал Гот торопился. Его танковые дивизии к 15 декабря преодолели рубеж реки Аксай, а передовые части подошли к реке Мышкова.

Действовавшие здесь на очень широком фронте войска 51-й армии, 4-й и 13-й механизированные корпуса, серьезно ослабленные в предыдущих боях, не смогли остановить наступление трех танковых и четырех пехотных дивизий врага. А главные силы соединений 2-й гвардейской армии могли подойти к этому рубежу не ранее 20–21 декабря. Поэтому командующий Сталинградским фронтом А. И. Еременко снял с внутреннего фронта окружения ряд стрелковых соединений и усилил 51-ю армию. Из 64-й армии туда были направлены 38-я стрелковая дивизия полковника Г. Б. Сафиулина и несколько артиллерийских частей. Но и это не могло гарантировать создание здесь устойчивого фронта. Обстановка складывалась очень сложной. В случае дальнейшего продвижения гитлеровцев на север создавалась непосредственная угроза удара по войскам 64-й и 57-й армий с тыла. В этих условиях Паулюс не замедлил бы нанести встречный удар из кольца, и левофланговые дивизии нашей армии, как и правофланговые соединения 57-й, рисковали бы оказаться, как говорится, между молотом и наковальней.

Следовательно, перед этими армиями стояла задача не выпустить противника из кольца окружения и не допустить удара по нашим войскам извне, с тыла.

Учитывая это, командующий 64-й армией генерал М. С. Шумилов решил создать более сильный общий резерв (две стрелковые дивизии) и противотанковый (три истребительных противотанковых артиллерийских полка) и одновременно держать наготове два гвардейских минометных полка «катюш». Все эти силы в случае необходимости предполагалось развернуть за левым флангом армии фронтом на юг.

Примерно такие же мероприятия проводились и в соседней 57-й армии, правофланговые соединения которой также могли оказаться под ударами врага с двух противоположных направлений. Поэтому нужна была особая согласованность в действиях двух наших армий.

Мне каждодневно приходилось вести переговоры по ВЧ с начальником штаба 57-й армии полковником Н. Я. Приходько по этому вопросу. А командующий 57-й генерал Ф. И. Толбухин, человек беспокойный и заботливый, сам часто звонил нам, и мы договаривались обо всем.

К 22 декабря ударной группировке Гота удается выйти за реку Мышкова. Теперь враг находился на удалении 40 километров от окруженных войск.

По замыслу Манштейна для наращивания силы удара котельниковской группировки должны были начать наступление немецко-фашистские войска из района Тормосина. А по достижении наступающими высот в районе Ерико-Крепинского, до которых оставалось всего 20 километров, наносила удар из мешка и 6-я армия.

Манштейн был большим авторитетом в вермахте, и потому в армии Паулюса все надеялись, что кольцо окружения будет разорвано и кризисная ситуация превратится в победу.

Но тут подошедшие к рубежу реки Мышкова передовые части 2-й гвардейской армии генерала Р. Я. Малиновского вступили в сражение с котельниковской группой Гота, и продвижение ее было остановлено. В результате упорных десятидневных боев противник потерял свыше 200 танков и до 60 процентов пехоты, окончательно истощил свои силы и с 23 декабря перешел к обороне.

Тормосинская группировка тоже не могла наступать в сторону окруженных войск. Ей было не до выручки окруженной 6-й армии. Дело в том, что с 16 декабря, как нам стало известно, войска Юго-Западного и часть сил Воронежского фронтов развернули наступление на среднем течении Дона, громили там 8-ю итальянскую армию и немецкие войска из группы «Холлидт». Развивая удары к югу, они отодвинули внешний фронт окружения до 250 километров и стали угрожать тылу группы армий «Дон». Поэтому немецко-фашистское командование вынуждено было часть сил тормосинской группировки использовать против наступавших войск Юго-Западного фронта.

В таких условиях Паулюс не мог наносить удар из мешка.

В ожесточенных боях 2-я гвардейская армия вместе с войсками 51-й армии и 7-м танковым корпусом генерала П. А. Ротмистрова окончательно надломили хребет группе Гота и ночью 28 декабря овладели узловой железнодорожной станцией и городом Котельниково. С этого времени войска Сталинградского фронта развернули широкое наступление на всех направлениях. Противник повсеместно начал отходить. Так же успешно развивалось наступление и войск Юго-Западного фронта, которые с севера выходили на тылы группы армий «Дон».

Тут уж генерал-фельдмаршалу Манштейну было не до восстановления положения на Дону и не до вызволения 6-й армии Паулюса.

Таким образом, к концу декабря 1942 года замыслы врага полностью провалились. Если Паулюс не мог двинуть из мешка армию навстречу Готу, когда между ними было расстояние всего в 40 километров, то теперь вопрос о высвобождении ее силами извне уже не стоял.

Положение окруженных войск все ухудшалось. Но Гитлер продолжал ободрять их. Он обратился к ним с новогодним приказом, в котором обещал сделать все возможное для освобождения войск.

Но этих возможностей у него уже не было.

Наступила новогодняя ночь. Мы собрались в блиндаже командующего армией Михаила Степановича Шумилова у радиоприемника. Прозвучали позывные Москвы, и вслед за этим мы услышали хорошо знакомый всем спокойный голос Михаила Ивановича Калинина. Хотя мы, сталинградцы, и знали военное положение на юге страны, но все же радостно было слышать главу государства, говорящего о ходе развития контрнаступления, о нарастающих ударах Красной Армии в районе Среднего Дона и на Северном Кавказе, о потерях врага и о том, что советские войска прочно удерживают инициативу.

Когда Михаил Иванович поздравил советский народ и Красную Армию с Новым годом, мы прокричали «ура» и подняли кружки за скорую победу. А неподалеку ударили орудия, и рванулись в черное небо на врага тяжелые снаряды. В эту артиллерийскую музыку тут же подключились минометы, пулеметные очереди, а также разноцветные ракеты, запущенные ввысь. Страна вступила в новый, 1943 год.

Гитлеровское верховное командование понимало, что армия Паулюса неминуемо погибнет. Но ему выгодно было, чтобы она продолжала и в окружении упорно драться, чтобы этим сковать у Волги как можно больше и как можно дольше крупные силы Красной Армии.

Поэтому Гитлер требовал упорно держаться в окружении. Требовал этого и генерал-фельдмаршал Манштейн, который боялся, что в случае капитуляции окруженных войск высвободившиеся советские соединения будут брошены против него. И он даже теперь старался убедить Паулюса, что его армия будет деблокирована.

Паулюс, конечно, видел неизбежную гибель своей армии. Но он продолжал выполнять требования Гитлера и приказывал войскам удерживать свои позиции.

Советское командование решило приступить к уничтожению окруженных войск. Задача эта возлагалась на Донской фронт, в состав которого с 1 января 1943 года включались 62, 64 и 57-я армии Сталинградского фронта. Теперь этот фронт имел семь армий, в которых насчитывалось 218 тысяч человек, 5610 орудий и минометов, 169 танков и до 300 самолетов[35].

В людях и танках мы превосходили врага в 1,2 раза. У нас было больше артиллерии и минометов и абсолютное превосходство в авиации. Учитывая, что группировка Паулюса еще сильна, хорошо укрепилась на рубежах обороны и будет драться упорно, было принято решение действовать главным образом огнем, чтобы максимально сохранить жизни людей. С этой целью Ставка направила на Донской фронт несколько артиллерийских соединений орудий крупного калибра и части гвардейских минометов. Именно в связи с этим Ставка послала сюда же начальника артиллерии Красной Армии, крупнейшего и талантливого организатора массированных артиллерийских ударов генерал-полковника артиллерии Николая Николаевича Воронова.

В основу плана операции было положено нанесение главного удара с запада на восток с целью рассечения вражеской группировки на части и последующего их разгрома. Для наступления на направлении главного удара привлекались три армии. В центре на узком участке действовала 65-я армия генерала П. И. Батова, максимально усиленная артиллерией, реактивными установками и танками. Справа к ней примыкала 21-я армия генерала И. М. Чистякова, а слева — 24-я армия генерала И. В. Галанина. На этом же направлении использовалась и вся авиация фронта — 16-я воздушная армия. Здесь было создано внушительное превосходство наших сил над врагом: в людях и в артиллерии — в 2 раза, в минометах — в 4 раза и абсолютное превосходство в авиации.

Остальные четыре армии фронта — 66, 62, 64 и 57-я, — не имевшие превосходства над противником, должны были наступать на отдельных участках, стремясь приковать к себе как можно больше сил врага.

Эта операция получила закодированное наименование «Кольцо».

Наша 64-я наносила удар в направлении разъезда Басаргино. Ударную группировку составляли 204, 29, 36-я гвардейская и 157-я стрелковые дивизии, 143-я и 154-я морские стрелковые бригады, поддерживаемые семью армейскими артиллерийскими полками.

После того как 64-я армия вошла в состав Донского фронта, к нам прибыли командующий этим фронтом генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский и командующий артиллерией фронта генерал-майор Василий Иванович Казаков. До этого мне не приходилось встречаться с ними. К. К. Рокоссовский был в зимней генеральской форме: бекеше, серой каракулевой папахе и в высоких валенках. Когда в блиндаже командарма он снял бекешу, на груди его блеснули два ордена Ленина и три ордена Красного Знамени. Выше среднего роста, стройный, подтянутый, с правильными и красивыми чертами лица, он своей внешней привлекательностью и подчеркнутой аккуратностью в одежде как-то, мне казалось, «не вписывался» в суровую фронтовую обстановку. Мы тогда не знали, что Рокоссовскому было уже за сорок пять. Выглядел он тридцатипятилетним, не больше, и мы немало удивлялись тому, что очень молодому генералу доверен такой ответственный пост.

Когда Константин Константинович заговорил с нами, в нем ничего не было «начальствующего». Говорил Рокоссовский очень просто, как-то по-товарищески и очень вежливо, мягко. Заслушивая доклад командарма Шумилова об обстановке на фронте, о состоянии войск и обеспеченности боеприпасами, он ни разу не перебил его.

Однако на просьбу М. С. Шумилова выделить пополнение и усилить армию артиллерией генерал Рокоссовский ответил тоже очень спокойно, но твердо:

— Ни того, ни другого мы вам не дадим. А чтобы для вас не был обиден такой ответ, скажу, что и соседние с вами армии Чуйкова и Толбухина тоже не получат ничего. Основные силы фронта будут сосредоточены на другом участке кольца…

В конце беседы стоявший рядом со мной член Военного совета армии К. К. Абрамов тихо шепнул мне:

— Заметили, что командующий фронтом еще ни разу не употребил слово «я»? Любопытная деталь, знаете ли…

Затем состоялся ужин. За столом в блиндаже командарма сидели человек восемь. В общем разговоре почти не касались предстоящей операции по разгрому Паулюса, а Константин Константинович больше говорил о боевых делах 16-й армии, которой он год назад командовал под Москвой.

После ужина командующий фронтом остался беседовать с М. С. Шумиловым, а генерал В. И. Казаков стал рассматривать разработанный нами план использования артиллерии в предстоящем наступлении. План был признан удачным и доложен К. К. Рокоссовскому.

Уезжая от нас, Константин Константинович сказал Шумилову:

— Учтите, главная ваша задача: огнем и активными действиями на отдельных участках истреблять врага, оковать его силы и по возможности притянуть на себя часть резервов.

Итак, войска Донского фронта были готовы к наступлению. Но советское командование, желая избежать напрасного кровопролития, 8 января 1943 года предъявило Паулюсу ультиматум с требованием от него прекращения сопротивления всеми окруженными германскими войсками и их капитуляции. В нем говорилось, что 6-я германская армия, соединения 4-й танковой армии и приданные им части усиления находятся в полном окружении наших войск с 23 ноября 1942 года. Все попытки немецкого командования спасти окруженных оказались безрезультатными. Спешившие к ним на помощь германские войска разбиты Красной Армией, и остатки их отступают на Ростов. Положение окруженных тяжелое. Они испытывают голод, болезни и холод. Суровая русская зима только начинается.

Ультиматум заканчивался предупреждением, что, если предложения о капитуляции не будут приняты, войска Красной Армии будут вынуждены вести действия на уничтожение окруженных германских войск.

Ультиматум был подписан представителем Ставки Н. Н. Вороновым и командующим Донским фронтом К. К. Рокоссовским.

Парламентеры, направленные с ультиматумом, к Паулюсу допущены не были. Более того, Паулюс отдал приказ в случае повторного появления советских парламентеров открыть по ним огонь без предупреждения.

А между тем очевидец этих событий командир 767-го гренадерского полка полковник Штейдле так писал о положении, в котором были тогда вояки Паулюса: «Поле, усеянное мертвыми телами, неописуемо страшно. С ужасом смотришь на обнаженные конечности, разорванные грудные клетки, сведенные судорогой руки. И каждый раз я не могу оторвать глаз от этого страшного зрелища — от мертвых лиц, совсем недавно еще беспечно юных или солдат старших возрастов, вчера еще полных энергии. Теперь лица их застыли в скорбной гримасе, и под густыми бровями остекленевшие выплаканные глаза. Во имя чего они приняли смерть, во имя чего бесцельно погибли?

Никто не должен отворачиваться от этого зрелища. Никто не должен пройти мимо, и пусть гнетущие вопросы никому не дают покоя»[36].

Да, Фридрих Паулюс являлся крупной фигурой фашистского германского генерального штаба и хорошей машиной в руках Гитлера. Он еще до войны был начальником штаба 6-й армии. А незадолго до ее начала был назначен на должность первого обер-квартирмейстера и заместителя начальника генерального штаба сухопутных сил. Он непосредственно разрабатывал план «Барбаросса» — план войны против Советского Союза — и проводил крупные штабные учения с генералами с учетом этого плана.

Гитлер считал Паулюса одним из лучших генералов вермахта и намеревался назначить его начальником штаба оперативного руководства главного командования вместо Йодля, но воздержался сделать это только потому, что рассчитывал после победного завершения Сталинградской битвы связать падение Сталинграда с его именем. Паулюс верно служил Гитлеру и только поэтому не довел до подчиненных содержание ультиматума, отдал приказ об открытии огня по парламентерам без предупреждения, поставил под угрозу гибели свою армию.

И все же многим солдатам содержание ультиматума о капитуляции было известно. Некоторые узнавали о нем из листовок, сбрасываемых нашими самолетами, другие — из передач, проводимых нами на немецком языке. В 64-й армии к этой работе подключилась группа немецких коммунистов, возглавляемая выдающимся деятелем германского рабочего движения Вальтером Ульбрихтом. Эта группа антифашистов-коммунистов провела несколько дней в войсках армии, а сам Вальтер Ульбрихт ночевал у нас на командном пункте, в одном блиндаже с теперь уже, после октября 1942 года, заместителем начальника штаба армии по политической части подполковником Б. И. Мутовиным.

Вместе с работниками политотдела армии эти товарищи, используя мощные громкоговорящие установки, вели работу по разложению войск 6-й армии. Передачу обычно проводили вечером, когда офицеры уходили на свои командные пункты и имелась возможность обратиться прямо к солдатам. В выступление включалось и содержание ультиматума о капитуляции и убедительные доводы, доказывающие, что ни Манштейн, ни «воздушный мост» Геринга окруженные войска снасти не могут и что продолжение борьбы только приведет к гибели солдат.

В политотделе армии и в группе товарища Ульбрихта было много писем немецких солдат, которые также свидетельствовали о плохом состоянии окруженных войск, их подавленном настроении.

Позволю себе привести отдельные характерные выдержки из некоторых писем.

Ефрейтор-пехотинец писал домой: «Мы попали в настоящий чертов котел. Здесь форменный ад». Другой ефрейтор сетует: «Сталинград стал нам поперек горла. В роте осталось лишь 7 человек. Повсюду видны солдатские кладбища. Теперь только одно слово „Сталинград“ приводит нас в ужас». А рядовой солдат, касаясь боевых действий, сообщал родителям: «Наиболее ужасными являются уличные бои. В нашем подразделении было 140 человек, сейчас осталось только шесть». Отчаяние звучит в письме его сослуживца: «Боюсь, нам не удастся вырваться. Русские тоже умеют воевать, они никого не выпустят из этого котла». А вот свидетельство одного унтер-офицера: «К нам самолеты уже не летают. Лошадей съели. У Иозефа была собака. Ее тоже съели. Поверь, это не шутка».

Немецкие солдаты были в отчаянном положении. Позже пленные рассказывали, что советские передачи по громкоговорящим установкам «хватали их за сердце, впиваясь в мозг, вызывали думы о плене и последующем возвращении на родину». И все же никто из них добровольно в плен не сдавался. Почему?

Ответить на этот вопрос можно так.

Во-первых, командование 6-й армии постоянно внушало солдатам, что фюрер непременно выручит окруженных. Для вселения в них больших надежд на это зачитывалось непосредственное обращение Гитлера к окруженным, в котором говорилось: «Армия может быть уверена, что я сделаю все, чтобы своевременно вызволить ее, поэтому не надо думать об уходе с Волги».

Уверяли солдат и в том, что войска Манштейна уже идут, спасение совсем близко и что надо продолжать удерживать позиции. И одурманенные солдаты все еще верили в победу фюрера. В среде солдат, пишет немецкий офицер Вельц, говорили так: «…внутри — мы, вокруг нас кольцом — русские, а вокруг них — германские дивизии, которые уже идут к нам на выручку»[37]. Они слушали это охотно, потому что верили.

Во-вторых, в окруженных войсках все еще действовала строжайшая дисциплина. Приказа офицера пока никто не мог ослушаться. Офицеры требовали не сдаваться в плен и драться до последних сил. Солдат, предлагавших сложить оружие, расстреливали. За отказ воевать в 6-й армии было вынесено более 300 смертных приговоров. К тому же все солдаты знали, что каждый из них находится под наблюдением гестапо, что добровольная сдача в плен сразу же станет известна ему. Поэтому могли пострадать их семьи.

Сама по себе 6-я армия считалась одной из лучших в вермахте. Ее называли победительницей столиц. В 1940 году она вихрем пронеслась по Бельгии и первой вошла в Брюссель. С такой же скоростью она продвигалась по полям Франции к Парижу. В июне 1941 года 6-я армия вторглась в пределы Советского Союза, захватила его южные районы и истребила сотни тысяч советских людей. С начала 1942 года ею стал командовать крупный военный теоретик-оператор и опытный генерал Фридрих Паулюс, и до последнего времени его полчища не знали горечи поражений. А если учесть, что в составе соединений 6-й и 4-й танковой армий было много эсэсовцев, жандармов и полицейских частей, так зверствовавших по отношению к нашим воинам, попавшим в плен, и к мирным жителям, то определенно можно сказать: они не ждали пощады за свои злодеяния, боялись мщения наших солдат и нашего народа и потому воевали фанатично, с отчаянностью обреченных.

Безусловно, играла свою роль и пропагандистская машина Геббельса. Немецкий офицер Вельц писал, что она преподносила информацию о русских — как исчадии ада.

«Нам внушали, что в своей неуемной ненависти они не берут пленных, а предают смерти посредством чудовищных пыток»[38]. Это делалось для того, чтобы никому даже в голову не пришла мысль перебежать к русским. И этого в значительной мере добиться удалось.

И получалось так, что гитлеровские вояки и боялись, и не хотели сдаваться в плен.

После отказа Паулюса принять ультиматум советского командования и капитулировать Ставка дала указание Донскому фронту о проведении наступления с целью разгрома окруженных немецких войск.

Перед нанесением решающего удара по окруженному врагу Военный совет Донского фронта обратился к войскам с письмом-призывом, в котором говорилось:

Когда об этом письме узнали воины, то их ответ был один: «Добьем фашистских извергов в Сталинграде и порадуем наш народ!»

И вот 10 января в 8 часов в нашей армии был получен сигнал «Оперативно», по которому немедленно прекращались всякие переговоры по линиям связи. А через 3 минуты после этого полковник А. Н. Янчинский подал команду открыть огонь. И в 8 часов 5 минут ударила артиллерия, громыхнули залпы «катюш». Началась огневая подготовка наступления. Около семи тысяч орудий и минометов и несколько сот реактивных установок обрушили сотни тонн губительного металла на вражескую оборону, подавляя и уничтожая огневые точки, разрушая укрепления, истребляя живую силу фашистов. А вслед за этим самолеты 16-й воздушной армии начали бомбить артиллерийские позиции, резервы и штабы противника.

Настало время атаки. Десятки зеленых ракет взвились в небо на широком фронте. Артиллерийский огонь переместился несколько вглубь. Ровно в 9 часов послышалось перекатистое мощное «ура». Войска перешли в наступление. Начались завершающие действия по ликвидации окруженной группировки.

Однако сплошного продвижения войск не было. Обороняемые немцами выгодные и хорошо подготовленные рубежи являлись последними, на которых еще можно было упорно драться, и фашисты яростно цеплялись за каждую позицию. Используя многочисленные дзоты, доты, а также врытые в землю танки, они поливали огнем все открытое степное снежное поле и задерживали продвижение наших войск.

Командующий фронтом К. К. Рокоссовский писал: «Бывая часто на позициях, я наблюдал, что собой представлял тогда боевой порядок наступавших войск. Жиденькие цепочки бойцов двигались по заснеженному полю. За ними перекатами, поэшелонно, двигались орудия прямой наводки…На огромном пространстве виднелось до десятка танков… Артиллерия, действовавшая с закрытых позиций, сопровождала своим огнем весь этот боевой порядок, нанося удары по отдельным участкам. Время от времени обрушивались на противника залпы „катюш“»[40].

Да, было именно так. А в 62, 64 и 57-й армиях, не входивших в состав ударной группировки фронта, силы были еще малочисленнее. Поэтому на южном фасе кольца окружения противник удержал все свои позиции. Не имели заметного успеха и войска 21-й и 24-й армий. Лишь 65-я армия генерала П. И. Батова, имевшая наибольшее огневое усиление, ломая оборону, продвинулась до 4–5 километров.

Наша 64-я армия и правофланговые соединения 57-й стали проводить наступление ночью, чтобы не давать покоя врагу, изматывать и ослаблять его силы.

Ночные действия оказались довольно эффективными. 204-я стрелковая дивизия генерал-майора А. В, Скворцова и 36-я гвардейская дивизия генерал-майора М. И. Денисенко вклинились в оборону врага. А 422-я стрелковая дивизия полковника И. К. Морозова и 38-я стрелковая дивизия полковника Г. Б. Сафиулина, входившая в это время в состав 57-й армии, разгромили противника в районе Басаргино, прорвали его оборону и захватили Воропоново. На подступах к Воропонову был захвачен аэродром с восемнадцатью исправными самолетами. Личный состав аэродрома, спавший в блиндажах, был застигнут врасплох и захвачен в плен. Ночью на 13 января полк 38-й дивизии под командованием капитана Давиденко разгромил артиллерийскую часть противника, захватив 26 исправных орудий и склады с боеприпасами, а полк майора Петрова внезапной атакой овладел станицей Басаргино.

Но дальше войска 64-й и 57-й армий продвинуться по могли. Не имела особого успеха и ударная группировка фронта (65-я и 21-я армии). Противник, используя населенные пункты по берегам рек Червленая и Россошка и подтягивая резервы в первую линию, успевал организовать оборону и оказывал упорное сопротивление.

17 января после некоторых перегруппировок сил войска 64, 57, 21, 65 и 24-й армий, поддержанные с воздуха силами 16-й воздушной армии, перешли в решительное наступление на всех направлениях. Враг не выдержал ударов и стал откатываться в сторону Сталинграда, цепляясь за окопы второй линии.

К 25 января войска фронта нанесли противнику большой урон и вышли на линию Большая Россошка, Воропоново, Садовое. Правофланговые соединения нашей армии завязали бои на улицах Сталинграда, а левофланговые и все войска 57-й армии, наступавшие до сих пор на запад и на север, повернули фронт наступления на восток и вместе с 21-й и 65-й армиями продвигались навстречу войскам 62-й армии генерала В. И. Чуйкова. Кольцо окружения продолжало неумолимо сжиматься. Протяженность линии фронта по кольцу стала составлять всего 75 километров вместо 170 на 10 января 1943 года. Положение окруженных войск становилось критическим.

23 января Паулюс вызвал на совещание командиров корпусов. В ходе обсуждения вопроса о дальнейших действиях все говорили о катастрофическом положении, но лишь некоторые высказывались за прекращение военных действий.

Начальник штаба армии генерал Шмидт после этого совещания попросил Паулюса послать его на самолете в ставку вермахта для личного доклада обстановки Гитлеру. Паулюс ответил: «Вы остаетесь здесь. Вы знаете хорошо… что конец может наступить в любой момент. Никто не поможет нам»[41]. И он поручил Шмидту составить доклад Гитлеру об обстановке с просьбой на разрешение капитулировать.

Утром 24 января Паулюс доносил в гитлеровскую ставку, что войска не имеют боеприпасов и продовольствия, связь поддерживается только с частями шести дивизий, единое командование невозможно, что катастрофа неизбежна, и просил разрешения на капитуляцию.

Гитлер ответил: «Запрещаю капитулировать. 6-я армия выполняет свою историческую миссию и должна удерживать свои позиции до последнего человека и до последнего патрона».

И Паулюс слепо выполняет этот приказ Гитлера, требуя, чтобы войска продолжали упорно сопротивляться. Но теперь все попытки задержать наше наступление оказались тщетными. С утра 26 января, продолжая продвижение вперед, части 64-й и 57-й армий завязали бои на улицах города в южной его части. А войска 21-й и 65-й армий, наступавшие с запада, шли к Сталинграду в направлении центра. Навстречу им от Волги с востока стали приближаться соединения 62-й армии, настойчиво выбивавшие противника из развалин города, отвоевывая у него квартал за кварталом.

В этот день к 11 часам 51-я и 52-к стрелковые дивизии и 121-я танковая бригада 21-й армии, 13-я гвардейская дивизия генерала А. И. Родимцева и 284-я стрелковая дивизия 62-й армии соединились на западных скатах Мамаева кургана и у поселка Красный Октябрь.

Таким образом, окруженная группировка противника оказалась рассеченной на две части — на южную и на северную. В южной группировке, охваченной войсками 64, 57 и 21-й армий в районе центральной и южной частей города, находились девять потрепанных фашистских дивизий, а также штаб 6-й армии и ее командующий Паулюс. В северной группировке, зажатой войсками 65, 66 и 62-й армий в районе заводов «Баррикады» и Тракторного, были остатки двенадцати немецких дивизий.

И даже в этой обстановке Паулюс решил продолжать борьбу за удержание северной и южной частей города. Но осуществлять единое управление и руководство двумя рассеченными группировками стало невозможно. Тогда он назначает командующим северной группой войск командира 11-го армейского корпуса генерала Штреккера, а командующим южной группой войск — командира 71-й пехотной дивизии генерал-майора Росске. Фактически же руководство южной группой осуществлял штаб 6-й армии и сам Паулюс.

Перед нашими войсками теперь стояла более легкая задача — ликвидировать расчлененные и ослабленные вражеские группировки. Наши орудия вели огонь прямой наводкой по гитлеровцам, укрывающимся в зданиях, за обломками стен домов, среди развалин.

В эти дни особенно отличился меткой стрельбой 140-й минометный полк полковника И. Г. Орлова. Эта часть была сформирована из рабочих сталинградского завода «Баррикады» и принимала участие в защите своего города во всех тяжелых боях в составе нашей армии.

28 января войска 64-й и 57-й армий преодолели сопротивление противника, вышли на северный берег реки Царица и вместе с 21-й армией продолжали сжимать кольцо окружения вокруг южной группировки врага.

В ночь на 29 января 29-я и 36-я гвардейская стрелковые дивизии, наступая вдоль улиц, вышли в район вокзала, 157-я и 204-я стрелковые дивизии уничтожали врага в юго-западной части города, а части 7-го стрелкового корпуса наступали с юга вдоль Волги, преодолевая глубокие овраги по берегам реки Царица. Беспрерывно грохотали выстрелы наших орудий и минометов, в сплошной рокот слились густые пулеметные и автоматные очереди. Теперь всюду можно было наблюдать, как на разрушенных домах, на небольших высотках и курганах наши бойцы водружали красные флаги.

В стане врага, несмотря на категорические требования немецких генералов в плен не сдаваться и удерживать позиции, солдаты и даже отдельные офицеры стали целыми группами выползать из блиндажей, из подвалов и других укрытий. Подняв руки, они медленно, чуть волоча ноги, шли навстречу красноармейцам. Другие поднимали вверх белые тряпки, становились на колени и кричали: «Рус, сдаюс. Гитлер капут!» Третьи, увидев перед собой советских воинов с автоматами, бросались обратно в убежище. Но в целом вояки Паулюса еще пытались оказывать сопротивление.

В ночь на 30 января на участке 204-й стрелковой перешел линию фронта офицер — адъютант командира 20-й румынской дивизии, который заявил, что командир этого соединения бригадный генерал Дмитриеску со своим штабом находится на элеваторе и что он хотел бы сдаться в плен, но, не зная условий, колеблется и потому направил его для выяснения обстановки и условий сдачи в плен. Командир 204-й дивизии генерал-майор А. В. Скворцов доложил об этом генералу М. С. Шумилову. Командарм для ведения переговоров и принятия капитуляции румынской дивизии направил на место событий заместителя начальника штаба армии по политической части подполковника Б. И. Мутовина.

Мутовин вместе с генералом Скворцовым и его замполитом полковником Колесником решили с наступлением темноты направить румынского офицера обратно в свою дивизию с нашим представителем — командиром взвода разведки (в погонах майора) — в сопровождении двух автоматчиков-связистов, которые вслед за офицерами тянули линию связи.

Командир был проинструктирован о порядке и содержании переговоров. Вся эта группа благополучно перешла переднюю линию румынских войск, а вскоре офицер доложил по телефону, что находится в штабе 20-й румынской дивизии и вступил в переговоры с бригадным генералом Дмитриеску.

Мутовин и Колесник находились все это время у телефона. Они приказали передать Дмитриеску, что ему на размышление дается 30 минут. В случае непринятия наших требований по району элеватора будет открыт огонь артиллерии и «катюш».

Дмитриеску быстро ответил согласием и отдал своей дивизии приказ прекратить огонь, сложить оружие и сдаться в плен советским войскам. К 21 часу 30 января остатки сильно побитой дивизии были пленены нашими войсками. А генерала Дмитриеску подполковник Б. И. Мутовин доставил в штаб 64-й армии.

Генерал Дмитриеску не скрывал своей радости по поводу того, что для него теперь война закончилась благополучно. На первых допросах он ничего интересного об оперативной обстановке сказать не мог, так как сам ее не знал. Генерал утверждал, что его солдаты и офицеры давно хотели сдаться в плен, но боялись пулеметных и автоматных очередей немцев в спину, ведь те всегда находились непосредственно позади румынских полков. Говорил и о том, что румынский правитель Антонеску требовал от дивизии держать оборону вместе с немецкими войсками до конца.

А на всех остальных участках немецкие части все еще огрызались огнем пулеметов, автоматов, минометов и орудий. От пленных нам стало известно, что штаб 6-й немецкой армии находится в южной группе войск и расположился в большом неразрушенном доме на большой площади в центре города. Это была, как мы поняли, площадь Павших борцов.

Для наращивания силы удара в направлении этого участка города в стык между 29-й и 36-й гвардейской стрелковыми дивизиями была введена в бой 38-я морская стрелковая бригада под командованием полковника И. А. Бурмакова. Весь день 30 января на фронте южного фаса кольца окружения шли упорные бои.

Части 64-й и 57-й армий вплотную подошли к центру города. Но и в этих условиях гитлеровцы все еще сопротивлялись.

А советские воины, горя стремлением быстрее уничтожить остатки фашистских войск и непременно быть активными участниками освобождения города, смело рвались вперед и настойчиво штурмовали один за другим вражеские опорные пункты. 38-я морская стрелковая бригада полковника И. А. Бурмакова с приданным ей 329-м инженерным батальоном, наступая по улицам в центре города, встретила особо упорное огневое сопротивление на улицах Ломоносова и у площади Павших борцов. Захваченные здесь пленные показали, что они прикрывают подходы к большому зданию, в подвале которого размещаются штаб и командующий 6-й армией. Командир бригады И. А. Бурмаков решил в течение ночи окружить это здание. К 6 часам утра 31 января эта цель силами бригады и 329-го инженерного батальона в основном была достигнута.

В ту длинную зимнюю ночь в штабе 6-й немецкой армии, как потом стало известно, происходили следующие события. Поздно вечером Паулюс собрал ближайших своих помощников и снова подтвердил им свое решение о том, что за все действия войск северной группы и их последствия всю ответственность несет командир 11-го армейского корпуса генерал-лейтенант Штреккер, а за действия южной группы — командир 71-й пехотной дивизии генерал-майор Росске. По управлению армии все вопросы решает начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт.

Хотя фактически Паулюс продолжал руководить штабом армии и войсками южной группы, все же этим решением он как бы полностью отстранял себя от командования армией и от возможных переговоров с советским командованием о капитуляции. Он не хотел формально связывать свое имя с этим актом. А за несколько часов до этого Паулюс по предложению начальника штаба Шмидта направил Гитлеру телеграмму следующего содержания: «6-я армия, верная присяге Германии, сознавая свою высокую важную задачу, до последнего человека и до последнего патрона удерживает позиции за фюрера и отечество»[42]. И может быть, отчасти благодаря этой угоднической телеграмме произошло любопытное последующее событие. Через несколько часов начальник штаба армии генерал-лейтенант Шмидт подал командующему телеграмму Гитлера о том, что Паулюс производится в генерал-фельдмаршалы, и поздравил его с этим высшим полководческим чином.

Прочитав телеграмму, Паулюс, как свидетельствует его адъютант полковник Адам, задумался, а потом сказал, что телеграмма, вероятно, должна означать приказ о самоубийстве, потому что фельдмаршалы в плен сдаваться не должны, однако такого удовольствия он фюреру не доставит, так как это будет поводом свалить всю вину за поражение на него, фельдмаршала.

А вслед за этим генерал Росске — командующий южной группой войск — доложил Паулюсу и начальнику штаба армии Шмидту о том, что русские приближаются к штабу армии и что войска южной группы больше не в состоянии оказывать сопротивление. Настал конец борьбы в окружении.

В предутренний час 31 января два этих ответственных немецких генерала и фельдмаршал Паулюс пришли к неизбежному и единственно возможному выводу о необходимости капитулировать.

Около семи часов утра по распоряжению генерал-лейтенанта Шмидта из подвала универмага вышел офицер — переводчик штаба — и поднял белый флаг. Находившийся на наблюдательном пункте командира 2-го мотострелкового батальона начальник оперативного отделения штаба 38-й мотострелковой бригады старший лейтенант Ф. М. Ильченко приказал прекратить огонь и вместе с офицером связи бригады лейтенантом А. И. Межирко, переводчиком и несколькими автоматчиками направился к зданию универмага.

Немецкий офицер заявил, что их командование просит на переговоры высшего начальника. Ильченко взял на себя инициативу осуществить это дело. Он и горстка его людей вместе с немецким переводчиком спустились в подвал универмага. А через несколько минут подошли туда заместители командиров батальонов по политической части Н. Ф. Гриценко, Л. П. Морозов и Н. Е. Рыбак.

Старший лейтенант Ф. М. Ильченко был принят начальником штаба армии Шмидтом и командующим южной группой войск Росске. Они заявили, что готовы начать переговоры о капитуляции, но официально будут вести их только с представителями более высокого ранга, и тут же попросили, чтобы русские уже сейчас прекратили артиллерийский огонь.

О результатах первых предварительных переговоров с немецкими генералами Ильченко по телефону доложил командиру бригады полковнику И. А. Бурмакову, а тот — командарму 64-й М. С. Шумилову. Пленение советскими войсками немецкого фельдмаршала, воплощавшего собою высший полководческий ранг одной из самых сильных и агрессивных империалистических армий того времени, — тоже явление, пожалуй, уникальное и, несомненно, представляет интерес для читателей. Поэтому, с нашей точки зрения, показ тех конкретных условий, в которых проходила капитуляция огромной массы фашистских войск и пленение их командующего — фельдмаршала Паулюса, заслуживает детального освещения. Это тем более необходимо сделать, что в отдельных газетных и журнальных статьях по этому вопросу из-за незнания подлинных событий их авторами допускались отдельные неточности.

В 7 часов 40 минут 31 января меня и моего заместителя по политической части подполковника Б. И. Мутовина вызвал командующий армией генерал М. С. Шумилов. В его домике находился член Военного совета армии бригадный комиссар З. Т. Сердюк. Командарм, ознакомив нас с последним донесением командира 38-й бригады полковника И. А. Бурмакова, сказал, что вопросу капитуляции немцев Военный совет придает важное значение, поэтому поручает начальнику штаба выехать в район боевых действий и в качестве официального представителя советского командования провести переговоры с гитлеровским командованием о прекращении военных действий со стороны немцев, их капитуляции, а также о сдаче в плен командующего 6-й армией Паулюса и его штаба. Со мной должен был поехать подполковник Б. И. Мутовин. Пленение Паулюса было обязательным условием.

В этот момент задребезжал телефонный звонок, и в трубке, которую поднял командарм, послышался голос полковника Бурмакова. Он снова докладывал, что, по сообщению старшего лейтенанта Ильченко, немецкое командование принципиально готово пойти на переговоры о капитуляции, однако вести их согласно только с официальным представителем штаба Донского фронта. Бурмаков просил указаний на дальнейшие действия.

— Для ведения переговоров с немецким командованием выезжает начальник штаба армии генерал Ласкин, — сказал М. С. Шумилов.

В район боевых действий сразу же выехали подполковник Б. И. Мутовин и начальник разведки. Маршрут их следования к фронту проходил через вспомогательный пункт управления армии, и находившийся там начальник оперативного отдела штаба армии полковник Г. С. Лукин, узнав о цели поездки офицеров, присоединился к ним.

Минут десять спустя выехал и я, взяв с собой переводчика В. М. Степанова и помощника начальника оперативного отдела капитана А. Ф. Ляшева.

Примерно в 8 часов 20 минут мы прибыли на наблюдательный пункт командира 38-й бригады. Командир ее полковник И. А. Бурмаков коротко доложил обстановку на участке бригады и о том, что в штабе 6-й армии немцев продолжают находиться старший лейтенант Ильченко и небольшая группа красноармейцев.

— Я направил туда своего заместителя по политической части подполковника Винокура, — добавил комбриг. — Но что там сейчас происходит, нам пока неизвестно, донесений не поступало…

Мы с полковником Бурмаковым тут же направились в район площади Павших борцов. И вот мы на переднем крае, примерно в 100 метрах от универмага. По этому участку наша артиллерия огня уже почти не вела.

Здесь мы встретились с командиром 2-го батальона бригады Бурмакова старшим лейтенантом Латышевым. Небольшого роста, очень энергичный, он со знанием дела доложил нам обстановку в масштабе его боевого участка. Мы видели, что красноармейцы этого подразделения залегли на снегу, но вперед никто не продвигался, хотя сильного огня немцы здесь не вели. Я высказал недоумение но этому поводу.

— Пленные показывают, товарищ генерал, — доложил Латышев, — что впереди вся местность заминирована. Сейчас мы направляем саперов для разведки… А вот тропка, по которой проходили немецкие солдаты. — Комбат указал жестом направление. — Вам тоже можно идти только здесь…

— Хорошо, комбат. Спасибо за добрый совет, — поблагодарил я. — А огневое обеспечение нашего продвижения вы все-таки подготовьте на всякий случай.

— Обеспечим, товарищ генерал, — козырнул комбат.

Мы направились по указанной тропе. Впереди меня шел командир батальона старший лейтенант Латышев, за мной — полковник Бурмаков, потом — наши адъютанты, лейтенант Степанов и капитан Ляшев.

Для лучшего понимания обстановки важно знать, как действовала группа подполковника Б. И. Мутовина, которая к этому времени уже находилась в штабе Паулюса. Вот как об этом рассказывает сам Мутовин:

Об этом моменте я пишу главным образом потому, что ранее в статьях некоторых авторов указывалось, что будто с Паулюсом до нас имели встречу подполковник Л. А. Винокур и старший лейтенант Ильченко.

Уточняя детали истины, я подчеркиваю, что Ф. И. Ильченко и три-четыре человека, вошедшие с ним в штаб 6-й фашистской армии первыми и уже знавшие о том, как поступали эти изверги с нашими парламентерами, безусловно, рисковали жизнью. В темном подвале штаба любой гитлеровец мог всадить в них пулю или кинжал. Заслуга Ильченко состоит и в том, что он без всяких указаний сверху взял на себя инициативу в ведении предварительных переговоров с командованием армии противника и успешно их провел.

Подключившаяся затем группа парламентеров во главе с Б. И. Мутовиным, конечно, способствовала успешному ведению переговоров о капитуляции немецких войск, однако она, как затем и наша группа, шла по проторенной Ильченко дороге и уже после того, как были определенно выяснены намерения противника.

Следует дать еще некоторые пояснения. Во-первых, все наши товарищи, оказавшиеся до нас в подвале универмага (в немецком штабе), входили туда с центрального входа — с площади Павших борцов. Мы же с полковником Бурмаковым подошли к этому зданию с тыльной стороны, где находились высокая арка и большой двор. Нас встретили не с белым флагом, а с автоматами. Во-вторых, о переговорах подполковника Мутовина с генералами немецкой армии нам в тот момент ничего не было известно. Мы даже не знали о том, что он уже находится в штабе, и поэтому действовали так, как нам подсказывала обстановка.

Во внутреннем дворе универмага было много вооруженных автоматами солдат и офицеров. Одни стояли, другие сидели на каких-то вещах, третьи — приплясывали, стараясь согреться. А впереди особняком стояла полукругом цепочка рослых гитлеровцев с автоматами на изготовку и расстегнутыми кобурами на поясах — личная охрана Паулюса.

Примерно в 8 часов 50 минут мы были остановлены стеною этих рослых автоматчиков, преградивших нам путь. Идущему впереди меня старшему лейтенанту Латышеву пришлось уступить мне дорогу, Я назвал себя генералом Красной Армии и руками оттолкнул в сторону двух автоматчиков, стоявших на нашем пути. Можно было заметить, что эсэсовцы были уже не теми, какими были до своего поражения. Ни те, кого мы оттолкнули от тропы, ни их соседи с автоматами, ни те, кто стоял в глубине и приплясывал, не оказали нам никакого сопротивления. Мы спросили, где вход в штаб, и один офицер подвел нас к небольшой каменной лестнице, показал рукой в подвал. Мы спустились туда. Впереди меня теперь опять шел Латышев. Спустившись вниз, мы оказались в совершенно неосвещенном полуподвале, где толпилось большое количество гитлеровцев. Окна были заложены мешками с песком, и лишь в небольшие щели между ними проскальзывали тонкие лучи света. Кое-где мерцали, словно светлячки, огоньки карманных фонариков. Мы с вытянутыми вперед руками стали продвигаться вдоль стены. Я что-то сказал идущему впереди старшему лейтенанту Латышеву. Но получилось это, видимо, слишком громко. Комбат остановился и тихо сказал мне:

— Товарищ генерал, пожалуйста, тише. Тут ведь логово фашистов. Всего можно ожидать…

Нащупав в стене дверь, он открыл ее. И вот мы в большой полуподвальной комнате. И здесь низкие окна были заложены мешками с песком. Плавали облака табачного дыма. Посреди комнаты, которая слабо освещалась тускло горевшей керосиновой лампой, покрытой обгорелым бумажным абажуром, и огарком свечи, стоял длинный стол. У стола лицом к входу сидели и стояли несколько немцев. На плечах некоторых виднелись генеральские погоны. Между ними шел оживленный разговор. И видимо, поэтому никто из них не обратил на нас внимания. Всмотревшись в глубину комнаты, мы увидели человек пятнадцать гитлеровских солдат, сидевших на полу вдоль стен с телефонными аппаратами. Некоторые из них негромко вели телефонные переговоры. На полу вразброс лежали чемоданы, котелки и каски.

Поняв, что мы вошли в комнату какого-то большого начальника, я подошел поближе к столу и подал команду:

— Встать, руки вверх!

Находившиеся у стола офицеры встали и застыли. Но руки подняли лишь некоторые из них. Изможденные лица, напряженно выжидающие глаза. А большинство гитлеровцев, находившихся в глубине комнаты, команду вовсе не выполнили. Видимо, не слышали или не поняли ее. Поэтому я вторично скомандовал, но уже в более резкой форме. Так как справа и слева от меня на гитлеровцев были направлены стволы автоматов двух наших адъютантов, они поняли, с кем имеют дело, и все быстро вскочили с мест, замерли, подняв руки.

— Вы все пленены.

Стоявший за столом немецкий генерал щелкнул каблуками и, приложив руку к козырьку, представился:

— Генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии…

— Генерал-майор Ласкин, официальный ответственный представитель советского командования, — назвал я себя. — Уполномочен принять капитуляцию немецких войск.

Поочередно отрекомендовались и другие офицеры и генералы, стоявшие у стола.

Затем генерал Шмидт сказал, обращаясь ко мне:

— Ваше имя нам известно, я поэтому мы можем приступить к переговорам. Переговоры буду вести я и генерал-майор Росске — командир 71-й пехотной дивизии.

Затем Шмидт сообщил, что оружие большинством офицеров штаба уже сдано по требованию советских офицеров, прибывших ранее, но все же еще раз предложил присутствующим передать оружие нашим офицерам.

Едва он успел закончить фразу, как из-за стола вышел вперед подтянутый, еще молодой генерал, уже называвший себя, и теперь уже на русском языке отрапортовал:

— Генерал-майор Росске, командующий южной группой войск. Господин фельдмаршал Паулюс передал мне все полномочия по ведению переговоров о капитуляции.

Мне этот фашистский генерал показался слишком заносчивым и высокомерным и захотелось осечь его.

— Собственно, господин генерал, — сказал я, — мы прибыли не вести переговоры о капитуляции, а принимать саму капитуляцию.

В этот момент ко мне подошли полковник Г. С. Лукин и подполковник Б. И. Мутовин и сообщили, что их группа и заместитель командира 38-й бригады по политической части подполковник Л. А. Винокур с генералами Шмидтом и Росске уже договорились о капитуляции, что с нашими требованиями немцы согласились, но до конца переговоры не доведены, поскольку немецкое командование ожидало прибытия представителя от командования фронта в звании генерала. Не могли они встретиться и с Паулюсом, который не захотел принять их, объясняя это тем, что он нездоров и в данное время армией не командует.

Я не мог этого не учесть и потому сказал немецким генералам:

— Мы хотели бы поговорить с господином Паулюсом лично.

Шмидт отрицательно качнул головой:

— Это невозможно. Командующий 6-й армией возведен в чин генерал-фельдмаршала, но в данное время армией не командует. К тому же сейчас он нездоров и все вопросы по ведению переговоров поручил решать мне — начальнику штаба — и генералу Росске.

Молнией мелькнула мысль: «А есть ли в подвале Паулюс вообще и жив ли он? Иначе почему он наотрез отказывался встретиться с нашими офицерами?»

— Где сейчас находится господин Паулюс? — спросил я Шмидта.

— Паулюс находится в другой комнате этого же подвала, — ответил Шмидт и зачем-то снова повторил, что ему присвоен чин генерал-фельдмаршала и что в данное время состояние здоровья его очень неважное.

Было понятно, что этим Шмидт намекал на необходимость соответствующего обращения с Паулюсом с нашей стороны.

Генералу Шмидту было предложено доложить фельдмаршалу о прибытии советской делегации и пригласить его в эту комнату для переговоров лично с ним. Шмидт направился к Паулюсу. Вместе с ним я направил и старшего лейтенанта Латышева, чтобы взять под охрану вход в помещение, где был Паулюс, и никого, кроме генерала Шмидта, в комнату не впускать и не выпускать из нее. Буквально через минуту комбат доложил, что немецкий часовой от охраны комнаты Паулюса отстранен и поставлен наш. Как потом я узнал, им оказался сержант Петр Алтухов. С ним вместе как ответственный за охрану Паулюса у двери находился и комбат Латышев.

Через несколько минут вернулся Шмидт.

— Фельдмаршал просит предоставить ему двадцать минут на приведение себя в порядок, — сообщил он, — а переговоры с вами поручает вести мне и Росске.

Убедившись, что Паулюс находится здесь, что вход к нему взят под нашу охрану, и согласившись с тем, что фельдмаршалу действительно неудобно сдаваться в плен в небрежном виде, мы предоставили ему это время и тут же предъявили генералам Шмидту и Росске требование немедленно отдать приказ всем окруженным под Сталинградом войскам прекратить огонь и всякое сопротивление.

— Гут, айн момент, — услужливо засуетился генерал Росске.

И тут же последовало его распоряжение телефонистам передать в части приказ на прекращение огня.

Далее мы потребовали:

— организованно передать в распоряжение советского командования весь личный состав немецких войск, вооружение и всю боевую технику;

— передать все оперативные документы, в частности документы, исходящие от высшего немецкого командования;

— прекратить всякие радиопереговоры с высшими инстанциями;

— доложить содержание последних распоряжений Гитлера и командующего группой армий «Дон» фельдмаршала Манштейна для 6-й армии.

Короче говоря, нами велись не двусторонние переговоры об условиях капитуляции немцев, а предъявлялись категорические ультимативные требования о безоговорочной капитуляции, которые полностью принимались немецким командованием.

— Хотел бы сообщить господину генералу и господам офицерам, — сказал Шмидт, — что требование о передаче оперативных документов невыполнимо, так как все они сожжены. Радиопереговоры с высшим командованием уже не ведутся, поскольку все радиостанции выведены из строя огнем вашей артиллерии. — Генерал задумался, видимо перебирая в памяти наши требования, и добавил: — Что касается последних распоряжений Гитлера войскам 6-й армии, то все они сводились к одному требованию — продолжать драться и удерживать позиции до последних возможностей. По поводу же распоряжений Гитлера Манштейну нам ничего не известно…

Затем генерал Шмидт также попросил прекратить огонь с нашей стороны.

Мы послали офицера 38-й бригады на ближайший наблюдательный пункт, чтобы доложить командующему армией генералу М. С. Шумилову о том, что переговоры начались и что немцы просят прекратить огонь на всем участке фронта.

Такое распоряжение командарм отдал. Но так как наступление вели и войска 57, 21 и 62-й армий, то, конечно, бои продолжались. Да и до красноармейцев нашей армии приказ дошел не сразу. Поэтому огонь продолжался даже в районе универмага. Несколько позже мне и командиру 38-й бригады пришлось из штаба Паулюса еще раз передавать просьбу командарму о прекращении огня нашими войсками.

Поскольку зафиксированное на бумаге самим противником полное поражение немецких войск под Сталинградом представляло интерес, мы предложили генералу Росске написать короткий приказ об этом. Он тут же сел за пишущую машинку и стал печатать приказ с заранее подготовленного текста.

Пока готовился приказ, мы через переводчика следили за ходом передаваемых по телефонам распоряжений войскам и установили пункты, где гитлеровцы должны складывать оружие, передавать технику и группировать пленных. Было принято решение временно офицеров от солдат не отделять. У здания универмага и в подвале появились новые группы наших солдат и офицеров. Командир бригады полковник Бурмаков стал энергично руководить разоружением собравшихся здесь офицеров.

Но вот генерал Росске представил нам подготовленный им последний приказ немецкого командования от 31 января. При этом он назвал этот приказ прощальным. Переводчик зачитал нам его на русском языке. Вот его содержание:

— В приказе есть большие неточности, — сказал я генералу Росске. — Ведь главную свою задачу — разгромить советские войска под Сталинградом и захватить этот город — армия не выполнила.

Росске поморщился, приподнял вверх плечи и сказал:

— Солдаты воевали хорошо.

— И главное, — заметил я, — не говорится о выполнении важного нашего требования — всем организованно сдаться в плен.

Росске, видимо понимая свое положение, тут же абзац «немедленно сложить оружие» дополнил словами «и организованно сдаться в плен».

С этим приказом Росске незамедлительно в части выехали немецкие офицеры и некоторые представители нашей делегации. В части, которые продолжали упорно сопротивляться, направился начальник штаба 71-й немецкой пехотной дивизии и начальник разведки 64-й армии.

Одновременно передавались распоряжения и по телефонам о том, чтобы немецко-фашистские войска сложили оружие.

Контролируя содержание этих распоряжений, мы заметили, что Шмидт и другие работники штаба южной группы не учитывают дивизии, находившиеся в северной окруженной группировке.

Мы предупредили об этом Шмидта. Генерал ответил, что с группой у них нет никакой связи и что командующий этой группой генерал Штреккер должен сам решить вопрос о капитуляции.

Пришлось указать, что мы имеем дело с командующим и с начальником штаба 6-й армии, а не с второстепенными лицами, что нами от имени командования фронта предъявлены требования о немедленной капитуляции всех окруженных под Сталинградом войск и поэтому необходимо дать указания генералу Штреккеру о немедленной капитуляции подчиненных ему частей. Доставку такого распоряжения мы брали на себя. Однако Шмидт продолжал упорствовать.

Мы поняли, что этот вопрос может решить пока что только Паулюс. Кстати, истекли и двадцать минут времени, предоставленные нами. Мы напомнили об этом Шмидту и потребовали встречи с фельдмаршалом.

Шмидт нехотя вторично направился к Паулюсу.

Минуты через две он вернулся и сообщил, что фельдмаршал плохо себя чувствует и просит дать ему еще двадцать минут. Эта просьба вызвала у нас недоумение. Ведь ясно, что времени, ранее отпущенного командующему на подготовку к встрече с нами, было вполне достаточно. Поэтому просьба его была отклонена, и мы решили немедленно войти в комнату Паулюса.

Наш офицер бесшумно открыл дверь. Окно в продолговатой комнате не было заложено мешками с песком. Мы сразу увидели Паулюса, Одетый в шинель, он, заложив назад руки, медленно шагал от двери в противоположную сторону. Я вошел в комнату, Паулюс повернулся к двери и, увидев меня, остановился. За мной в комнату вошли полковники Лукин, Бурмаков, подполковники Мутовин, Винокур, переводчик и немецкий генерал Шмидт.

Пятидесятитрехлетний фельдмаршал был выше среднего роста, худощавый, пожалуй, излишне прямой, подтянутый, выхоленный. Сейчас лицо его было бледно. Он смотрел на нас усталыми Глазами.

Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс подошел ко мне и, высоко подняв вверх правую руку, на скверном русском языке произнес:

— Фельдмаршал германской армии Паулюс сдается Красной Армии в плен.

Мы потребовали передать нам личное оружие. Паулюс ответил, что личного оружия он при себе не имеет, что его пистолет находится у адъютанта. Далее уже на немецком языке Паулюс почему-то счел необходимым и уместным сообщить, что звание фельдмаршала ему присвоено только 30 января, поэтому, мол, он новой формы одежды еще не имеет и представляется в форме генерал-полковника.

— Да вряд ли теперь новая форма мне и понадобится, — добавил он, как нам показалось, с горькой усмешкой.

Я потребовал предъявить документ, удостоверяющий личность командующего армией. Фельдмаршал заявил, что у него имеется только солдатская книжка, тут же вынул ее из внутреннего кармана кителя и подал мне.

Заглянув в книжку и не найдя в ней, кроме записи «Фридрих Паулюс», никаких других пометок, в том числе и фотокарточки, я вернул ее владельцу.

Потом наша делегация кратко обменялась мнениями по поводу сложившейся обстановки. Зная, что некоторые гитлеровские генералы уже совершали самоубийство, чтобы не попасть в плен, мы решили проверить карманы Паулюса. Это сделал подполковник Мутовин. Паулюс хотя вначале несколько и удивился, но все же воспринял процедуру как должное, не выразив возражения.

Сообщив Паулюсу, что наши ультимативные требования о капитуляции немецких войск генералами Шмидтом и Росске выполнены только в отношении южной группы войск, мы потребовали от него немедленно отдать приказ о прекращении огня войсками северной группы 6-й армии и сдаче ее войск в плен. Паулюс ответил, что о всех условиях капитуляции он проинформирован начальником штаба и с ними согласен. Относительно капитуляции северной группы он заявил, что его армия рассечена на две изолированные группы, не имеет связи с северной группой и что в таких условиях единое командование всей армией невозможно.

— Поэтому, — сказал Паулюс, — я снял с себя обязанности командующего армией и поручил командование северной боевой группой командиру 11-го армейского корпуса генералу Штреккеру и южной — командиру 71-й пехотной дивизии генерал-майору Росске. Следовательно, вопрос о капитуляции должен решаться командующим каждой группы в отдельности, а по штабу армии — его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом.

Несмотря на наши требования и сообщение о том, что доставку приказа фельдмаршала в северную группу о прекращении огня мы берем на себя, Паулюс стоял на своем.

Он, видимо, по-прежнему считал себя связанным приказом Гитлера, запрещающим капитуляцию.

Затем, перепроверяя показания Шмидта, мы потребовали от Паулюса передать нам шифровки высшего командования и другие оперативные документы, а также сообщить о содержании последних распоряжений Гитлера и фельдмаршала Манштейна.

Паулюс, как и раньше Шмидт, ответил, что все шифровки, карты и другие оперативные документы по указанию начальника штаба сожжены. Что касается последних распоряжений Гитлера, то в них повторялось требование продолжать упорно, до последних возможностей, удерживать позиции и ждать подхода к Сталинграду группы Манштейна.

После этого Паулюс обратился к нам с просьбой, чтобы все пленные генералы и офицеры были размещены отдельно от солдат и чтобы у них были оставлены форма одежды и холодное оружие. Он передал нам список генералов и некоторых старших офицеров и кроме этого просил оставить при нем первого адъютанта полковника Адама.

Мы заявили, что вопросы размещения пленных генералов и офицеров будут решены позднее, а полковнику Адаму позволили оставаться при фельдмаршале. Паулюсу было разрешено взять с собой все личные вещи.

На наш вопрос, готов ли фельдмаршал к отъезду, Паулюс ответил, что все необходимые указания и штабу армии и войскам им были отданы своевременно и теперь он готов к отъезду.

На этом, собственно, и были закончены все принципиальные вопросы о капитуляции 6-й армии.

В разговоре с нами, в отличие от генерала Шмидта, который на каждый наш вопрос или требование реагировал недоверчиво, тревожно, Паулюс держал себя внешне спокойно. И наши офицеры и солдаты вели себя безукоризненно выдержанно. Они чувствовали в себе силу и действовали уверенно и спокойно.

Дальнейшее разоружение и пленение немецких войск, находившихся в районе площади Павших борцов и прилегавших к ней жилых кварталах, было возложено на командира 38-й бригады полковника И. Д. Бурмакова и представителя армии заместителя начальника штаба армии по политической части подполковника Б. И. Мутовина. С немецкой стороны ответственность за выполнение частями требований нашего командования возлагалась на генерала Росске. А фельдмаршалу Паулюсу, генерал-лейтенанту Шмидту и полковнику Адаму было предложено следовать со мной в штаб 64-й армии.

Мы вышли из подвала во двор универмага. Немецкой охраны здесь уже не было. Ее обезоружили и пленили наши воины. Эта операция полковником Бурмаковым была возложена на старшего лейтенанта Ф. И. Ильченко. Теперь весь двор был заполнен подошедшими сюда нашими солдатами и офицерами.

Паулюс, увидев в непосредственной от себя близости советских бойцов, слегка кивнул им головой.

Красноармейцы ликовали, во дворе гремело наше могучее русское «ура». Не передать то волнение, ту радость, которую испытывали все мы, глядя на наших воинов. Их ликование легко понять. Тяжелые дороги отступления, горечь утрат, неимоверные испытания — все выдержали эти люди. И именно они сбили спесь с гитлеровцев, считавших себя непобедимыми. Каждый из них, участвуя в разоружении немцев, видя перед собой гитлеровского фельдмаршала, мог по праву считать себя участником его пленения.

К этому времени во двор универмага были поданы машины. Генерал Шмидт должен был следовать с полковником Лукиным, полковник Адам — на втором грузовике, а Паулюсу я предложил сесть в легковую машину со мной. Бледный, с неподвижным лицом, он кивнул головой и пошел к машине. Но в этот момент в кирпичную стену, находившуюся от нас на удалении четырех-пяти метров, ударил артиллерийский снаряд. Паулюс вздрогнул, еще больше побледнел, заявил, что не может ехать в такой, по существу, боевой обстановке, и просил нас дать распоряжение нашим войскам о прекращении огня.

Конечно, находясь несколько дней в подвале и зная, что стороны получили приказ о прекращении огня, он полагал, что в городе уже установилась полная тишина. Но распоряжению командарма до солдата, который ведет огонь, надо пройти много инстанций. И видимо, кто-то из артиллеристов еще не получил приказа…

Мы убедили Паулюса, что наши войска огня уже не ведут, что выстрел был случайным, и снова предложили ему сесть в машину. Но Паулюс сказал, что он не хотел бы ехать в первой машине, так как все поле вокруг этого здания заминировано. Пришлось приказать полковнику Лукину ехать с его пассажиром первыми. Лишь когда мы выбрались на дорогу, наша машина обогнала Лукина и пошла в голове колонны.

Ехали мы неторопливо, сообразуясь с зимней дорогой, пересеченной оврагами. К тому же хотелось лучше рассмотреть все, что происходило вокруг на недавнем поле боя. Ведь всего два с лишним часа тому назад все живое здесь было укрыто и замаскировано, а утренний морозный воздух прорезали снаряды, мины и пули. А сейчас огромное количество людей с обеих сторон вышло из окопов и блиндажей и усыпало белое снежное поле.

Наши красноармейцы небольшими группами и даже в одиночку конвоировали колонны пленных немцев, потерявших всякий воинский вид. Обутые в эрзац-валенки, накрытые и обмотанные полотенцами и женскими платками, обросшие бородами, на которых застыли сосульки, они были похожи на дикарей. С безучастным видом пленные шагали по снежным тропам и вдоль обочины дороги. Всю эту картину наблюдал и Паулюс. И когда наша машина подошла совсем близко к одной из таких колонн, я дал знак водителю замедлить ход, чтобы заставить фельдмаршала лучше увидеть своих вояк, которые всего несколько часов назад еще стреляли в нас, выполняя приказ командующего.

Паулюс уныло посматривал на шагавших пленных, печально покачивал головой и еще более серел.

— Вы неважно выглядите, господин фельдмаршал, — заметил я.

— Да, — согласился Паулюс. — Это ужасно… Позорная капитуляция, страшная трагедия солдат. А ведь до сих пор 6-я армия считалась лучшей сухопутной армией вермахта…

В полдень мы въехали в Бекетовку и остановились у домика, где находился генерал М. С. Шумилов.

Предупредив Паулюса и Шмидта о том, что им предстоит встреча с командующим 64-й армией, мы направились в домик.

В комнате командарма генерала М. С. Шумилова было человек десять, в том числе заместитель командующего Донским фронтом генерал-лейтенант К. П. Трубников и первый секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) — член Военного совета фронта А. С. Чуянов.

Я доложил командарму, что боевой задание по принятию капитуляции южной группировки немецких войск и пленению командующего 6-й армией и его штаба выполнено и что командование немецкой армии отказалось, однако, отдать приказ генералу Штреккеру о капитуляции войск северной группы.

Затем генералу М. С. Шумилову представился Паулюс. Вскинув правую руку вперед и вверх, он сказал по-русски:

— Фельдмаршал германской армии Паулюс сдался войскам Красной Армии в плен.

Я заметил, что руки его дрожат, левая часть лица нервно дергается. Во всем его поведении чувствовалась растерянность.

За ним назвал себя генерал-лейтенант Шмидт. В его глазах был испуг. Встретившись впервые с группой советских генералов, он с тревогой поглядывал то на одного, то на другого из них.

Командарм М. С. Шумилов был внешне суров и как-то по-особому торжествен. Он предложил Паулюсу и Шмидту раздеться. Пока полковник Адам подхватывал их шинели, генерал Шумилов довольно громко сказал:

— Вас пленили войска 64-й армии, которые дрались с вашей 6-й и 4-й танковой армиями, начиная от Дона, Аксая и до конца битвы под Сталинградом. Вы хотели нас окружить и разбить. Но окружили и разбили мы вас… Прошу садиться.

И вот командующие двух сражавшихся друг против друга армий — 64-й советской и 6-й немецкой — сели за один стол. Шумилов потребовал от Паулюса предъявить документы, удостоверяющие, что он командующий 6-й армией. Хотя я еще в подвале универмага смотрел солдатскую книжку, удостоверявшую, что ее владелец — Фридрих Паулюс, имел об этом же подтверждение генерала Шмидта и нашего начальника разведки майора Рыжова, но, по правде говоря, где-то подсознательно тревожила мысль: самого ли Паулюса я привез?

Паулюс ответил то же, что и мне в подвале, и передал командарму солдатскую книжку.

— А есть ли документ, удостоверяющий, что вы произведены в генерал-фельдмаршалы? — спросил Шумилов.

— Нет, — ответил Паулюс. — Приказ фюрера был получен по радио. Но этот факт может подтвердить начальник штаба армии.

Шмидт тут же закивал, подтверждая слова Паулюса.

— Могу ли я с полной достоверностью доложить высшему командованию о том, что у нас в штабе находится командующий 6-й армией фельдмаршал Паулюс? — спросил Михаил Степанович.

— Яволь, можно, — кивнул Паулюс.

— Кто пленен с вами?

— Вместе со мной находятся начальник штаба армии генерал-лейтенант Шмидт и полковник Адам. Имена других генералов и полковников армии переданы в записке парламентеру, — ответил Паулюс.

Руки фельдмаршала, лежавшие на столе, дрожали мелкой дрожью, левая половина лица продолжала подергиваться. Но он все же старался держать себя спокойно. А генерал Шмидт непрерывно бросал испуганные взгляды то на Шумилова, то в сторону, то на графин с водой, стоявший перед ним, и беспокойно перебрасывал руки со стола к себе на колени и обратно.

— Советское командование гарантирует вам жизнь и безопасность, а также сохранность мундира и орденов, — громко и четко произнес Шумилов.

Лицо Паулюса сразу оживилось.

— Мы требуем от вас отдать приказ северной группе войск о капитуляции, — продолжал наш командарм.

Паулюс ответил, что после разъединения армии он сложил с себя обязанности командующего армией и отдавать приказы войскам не может.

— В северной группе имеется свой командующий, — повторил он, — который, оставаясь непосредственно с войсками, должен принимать необходимые решения по своему усмотрению. Я надеюсь, что вы поймете мое положение.

Но Шумилов настаивал на отдаче такого приказа, делая упор на то, что каждый начальник должен приказать своим подчиненным прекратить боевые действия, когда он видит, что дальнейшее бесцельное сопротивление приведет к полному их уничтожению.

Однако фельдмаршал, конечно же не желая связывать свое имя с капитуляцией, продолжал повторять, что он не командует армией, что сам находится в плену и такой приказ уже отдать не имеет возможности. Этот вопрос, повторял он, может решить только начальник, непосредственно находящийся с войсками.

Дальнейший разговор по этому вопросу становился бесполезным.

Шумилов спросил Паулюса, почему тот не принял ранее предлагаемый ему представителем Ставки генералом Вороновым и командующим Донским фронтом генералом Рокоссовским ультиматум.

— Были многократные приказы и требования верховного главнокомандующего германской армией Гитлера сражаться, — сказал Паулюс. — И я не должен был нарушать их. К тому же армия для этого имела боевые возможности. Русский генерал поступил бы так же, как и я.

— Какие же мотивы послужили к сдаче оружия теперь?

— Теперь наши войска окончательно выдохлись и не стало боеприпасов. Поэтому борьба была прекращена.

На этом официальные переговоры с Паулюсом были закончены. Их содержание генерал М. С. Шумилов сразу же доложил командующему фронтом генералу К. К. Рокоссовскому, который приказал после обеда пленных направить в штаб фронта.

После этого фельдмаршал Паулюс, генерал Шмидт и полковник Адам были приглашены на обед.

За столом Паулюс весьма осторожно прикасался и к содержимому в бокале, и к еде. На вопрос Шумилова, почему фельдмаршал так осторожен к пище, Паулюс ответил, что за последнее время он очень мало ел и сейчас боится перегрузить желудок.

А генерал Шмидт совсем не пил и почти ничего не ел, очевидно боясь быть отравленным. И за столом у командарма и во время обеда он не проронил ни слова. Жестокий и надменный фашист, он теперь выглядел жалким, затравленным волком.

Совершенно по-особому и как-то независимо от своего начальства вел себя адъютант Паулюса полковник Адам. И в выпивке и в еде он себя не ограничивал. Развязнее стал и его язык.

По окончании обеда я спросил его, почему генерал Шмидт все время молчит.

— Шмидт хорошо знает, что побежденные должны молчать, — ответил Адам.

После обеда Паулюс, Шмидт и Адам были отправлены в штаб Донского фронта.

Между тем части нашей армии продолжали разоружать вражеские войска.

Однако не везде все шло гладко. Так, в универмаге, в подвале которого находились наши командиры, обстановка была напряженной. На верхнем этаже этого здания продолжала оставаться довольно большая группа вооруженных немецких офицеров. То ли они еще не знали о капитуляции, то ли были не согласны с ней. Из пустых глазниц окон эти отъявленные фашисты открыли огонь из автоматов по советским воинам, находившимся неподалеку от универмага. Несколько наших солдат было ранено, был убит командир 125-го отдельного истребительного противотанкового артиллерийского дивизиона 29-й стрелковой дивизии майор Семен Маркович Рогач. До этого он был комиссаром 77-го артполка этой же дивизии. Будучи по натуре волевым, решительным, храбрым и имея за плечами большой боевой опыт, в том числе и финской войны, он захотел перейти на командную должность. Высокая партийность, организованность в работе, постоянные бои сделали С. М. Рогача прекрасным командиром и очень авторитетным в дивизии человеком. И вот какой печальный конец…

К 17 часам подполковник Б. И. Мутовин доставил в штаб армии семерых гитлеровских генералов, в том числе генерал-майора Росске, командира 29-й моторизованной дивизии генерал-лейтенанта Ляйзера, начальника артиллерии 51-го армейского корпуса генерал-майора Весселя, командира 1-й кавалерийской дивизии румын генерала Братеску и других. Всего в этот день советские войска пленили около 50 тысяч врагов. Три армии — 64, 57 и 21-я — прекратили боевые действия в районе Сталинграда.

Утром 1 февраля я позвонил начальнику штаба фронта генералу М. С. Малинину, чтобы узнать о положении дел на фронте северной группировки противника. Малинин рассказал, что Паулюс во время допроса его генералом Н. Н. Вороновым и командующим фронтом генералом К. К. Рокоссовским отказался выполнить их требование и отдать приказ окруженным войскам о капитуляции. Отказался подписать такой приказ и генерал Штреккер. Поэтому начат разгром группировки.

В 8 часов 30 минут артиллерия и авиация фронта нанесли огневой удар огромной силы по войскам и оборонительным сооружениям северной группы противника, А вскоре на некоторых участках стали появляться белые флаги. Из блиндажей и подвалов выползали перепутанные гитлеровцы. С поднятыми вверх руками они группами шли навстречу нашим воинам сдаваться в плен. Однако на некоторых участках враг еще продолжал сопротивляться. Отдельные стычки продолжались и утром следующего дня, Наконец все стихло. Остатки окруженных войск стали в массовом порядке сдаваться в плен. В течение 1 и 2 февраля еще 40 тысяч солдат и офицеров сложили оружие.

За период ликвидации окруженного противника войсками Донского фронта было взято в плен более 91 тысячи гитлеровцев, в том числе более 2500 офицеров и 24 генерала.

А на поле боя после завершения ликвидации окруженной группировки было подобрано и похоронено около 140 000 убитых гитлеровских солдат и офицеров.

Общие же потери немецко-фашистской армии за время наступления советских войск с 19 ноября 1942 года по 2 февраля 1943 года на сталинградском направлении составили свыше 800 тысяч человек, около 2 тысяч танков и штурмовых орудий, более 10 тысяч орудий и минометов, до 3 тысяч боевых и транспортных самолетов[45].

В 16 часов 10 минут представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов и командующий Донским фронтом генерал-полковник К. К. Рокоссовский направили Верховному следующее донесение:

Итак, угасло огненное дыхание кровавых боев на Волге.

Советские войска под Сталинградом не только разбили лучшие армии германского вермахта и государств — сателлитов Гитлера, но и нанесли уничтожающий удар по бредовым замыслам и захватническим устремлениям нацизма.

В разрушенном Сталинграде и на подступах к нему смолкли громовые раскаты величайшего в истории сражения, продолжавшегося 200 дней. И теперь сталинградцы с гордостью за свою армию смотрели, как по дорогам мимо Бекетовки и через нее нескончаемым потоком тянулись вереницы пленных гитлеровцев, тяжело волоча ноги, обернутые кусками шинелей, снятых с убитых солдат, мешками, Головы их были закутаны полотенцами, женскими платками, старым тряпьем. Все они были подавлены, унылы.

Некоторые из них впивались безумными и ледяными главами в наших красноармейцев, гордо стоявших и наблюдавших эту картину, на их добротные валенки, полушубки и ушанки…

В те дни возвращались в родной город местные жители. Несколько женщин везли в санках своих детей с левого берега Волги на правый, в Сталинград. Но ведь в городе почти не осталось ни улиц, ни домов.

Работник политотдела армии полковник Валиковский спросил женщин:

— Куда же вы перебираетесь, ведь в городе негде жить?

Одна из женщин ему ответила:

— Мы с Тракторного. Мы знаем, что Красной Армии очень нужны танки, поэтому будем работать. А насчет устройства — это вопрос другой. Мы везем с собой железные печки…

Сталинградцы по-настоящему ощущали радость победы и заслуженно гордились своей причастностью к этому историческому событию. В те дни еще нигде не говорилось, что совершен перелом в ходе войны. Но в душах людей он уже совершился. Ликовали не только сталинградцы, ликовала вся Красная Армия, весь советский народ.

Оценивая позже героические дела воинов-сталинградцев, частей, соединений и армий, организаторские способности наших полководцев, Маршал Советского Союза А. М. Василевский вместе с тем подчеркивал, что храбро воевать, умело «управлять войсками, правильно распорядиться силами и средствами — это большое дело, но еще важнее создать эти силы и средства. Поэтому главная и основная заслуга в этой исторической победе под Сталинградом и в победах над фашизмом в целом безраздельно принадлежит советскому народу и Коммунистической партии, сумевшим мобилизовать все ресурсы страны для отпора врагу… обеспечить армию первоклассным вооружением и техникой и послать на фронт лучших своих сыновей»[47].

Значительную помощь воинам-сталинградцам в достижении победы на Волге оказал рабочий класс Сталинграда, который в условиях ожесточенного артиллерийского огня и бомбежки противника строил и ремонтировал танки, орудия, трактора, изготавливал боеприпасы, бутылки с горючей смесью, ручные гранаты и многое другое. А многие из рабочих садились в новые или отремонтированные танки и вели свои машины в бой прямо из цехов завода.

4 февраля в Сталинграде был проведен массовый митинг. На него прибыли тысячи бойцов и командиров — участников героических боев. Какая была всеобщая радость, какое ликование и подъем!

На митинге было принято приветствие воинам — участникам Сталинградской битвы. В нем говорилось:

Приказом Верховного Главнокомандующего всем сталинградцам был дан пятидневный отдых. Победу торжественно отмечали в каждой воинской части. На праздничных встречах выступали солдаты и офицеры, рассказывали о наиболее интересных боевых эпизодах, о героических подвигах товарищей.

Был устроен торжественный вечер и Военным советом нашей 64-й армии совместно со Сталинградским обкомом ВКП(б). Командарм генерал М. С. Шумилов и секретарь обкома А. С. Чуянов поздравили всех с победой. И после первых тостов запели душевные русские песни. Настроение у всех было радостное, приподнятое.

Не припомню сейчас, по чьему распоряжению на начальника тыла нашей армии генерал-майора Г. В. Александрова была возложена задача по организации питания всех взятых под Сталинградом военнопленных. Как только ему стало об этом известно, он вбежал ко мне в комнату, схватил трубку аппарата ВЧ и связался с начальником Тыла Красной Армии генералом А. В. Хрулевым.

— Зачем вы без ножа режете старого своего сослуживца? — закричал он в трубку. — Зачем возложили на меня кормежку девяноста тысяч пленных? Где мы возьмем продукты, по какой норме кормить их, в чем готовить пищу? У меня целая армия своих людей. Тыл армии и без того измучился, обеспечивая полгода под огнем врага огромную армию. Учтите и то положение, что по приказу командарма мы проводим сбор вооружения, техники и боеприпасов противника, разбросанных по широким степным просторам у Сталинграда. Прошу организацию питания пленных возложить на другую армию.

Генерал Хрулев, отличавшийся исключительной памятью, ответил!

— Я вас, дорогой Григорий Васильевич, помню и знаю давно, Ваши способности и умение выходить из любого трудного положения мне тоже известны, Именно поэтому на вас и возложена эта задача, А мы вам поможем.

В эти же дни начальник инженерной службы армии генерал-майор В. Я. Пляскин тоже получил особое задание из Москвы: немедленно организовать разминирование полей в районе Сталинграда и на ближайших подступах к нему, чтобы весной колхозники могли приступить к вспашке и обработке земли. Указывалось, что эта задача имеет исключительно важное значение.

А ведь вся сталинградская земля была буквально начинена взрывчаткой. Стояла зима. Мины вмерзли в землю. И все же самоотверженными действиями инженерных войск громадная территория вскоре была очищена от взрывоопасных предметов.

Великая битва на Волге завершилась блестящей победой Советских Вооруженных Сил. Было разгромлено пять армий фашистской Германии и ее союзников: две немецкие, две румынские и одна итальянская. Всего враг потерял убитыми, ранеными и пленными до полутора миллионов человек, свыше 3,5 тысячи танков, 4,3 тысячи боевых и транспортных самолетов, 24 тысячи орудий и минометов.

Разгромом врага на Волге была создана благоприятная обстановка для развертывания наступления советских войск на других направлениях советско-германского фронта, особенно на Северном Кавказе. Было положено начало массовому изгнанию врага с советской земли.

За боевые подвиги в боях под Сталинградом были награждены орденами и медалями 18 896 бойцов, командиров и политработников 64-й армии. А в апреле приказом Наркома обороны за проявленную отвагу и героизм личного состава в боях с гитлеровскими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность 64-я армия была преобразована в 7-ю гвардейскую, а входившие в ее состав стрелковые дивизии — в гвардейские соединения.

Вскоре наша армия была выдвинута на другой «горячий» фронт — под Белгород. В апреле на подступах к этому городу ее соединения разгромили противника и вышли к реке Северский Донец. Здесь армия получила приказ на переход к обороне.

Утром 15 мая мне позвонил М. С. Шумилов и велел зайти к нему. Я полагал, что он даст какие-нибудь дополнительные указания по организации обороны. Но как только вошел в блиндаж, Михаил Степанович взял со стола лист бумаги и врастяжку сказал:

— Вчера по прибытии с рекогносцировки получил из Москвы сообщение, касающееся вас.

Я сразу насторожился: ведь весть может быть и хорошей, и дурной.

Командарм протянул мне бланк телеграммы. В ней было сказано, что я назначаюсь начальником штаба Северо-Кавказского фронта. Подписи — Сталин, Жуков, Василевский. Недоумение и волнение у меня сразу исчезли, и почему-то молнией мелькнула мысль: какая же высокая и ответственная должность мне предложена, если вопрос о назначении на нее решался на таком высоком уровне!

Михаил Степанович и находившийся в блиндаже член Военного совета армии З. Т. Сердюк поздравили меня и пожелали новых боевых успехов.

Назначение это для меня было совершенно неожиданным. Ведь в июне сорок первого я был начальником штаба дивизии. Но, видимо, война сама отбирает кадры, у нее свои особые законы. Прошло почти два года сражений, и все это время мне пришлось быть на фронте. В первые месяцы боев мне, как и всем воинам 15-й Сивашской мотострелковой дивизии, довелось испытать такое, чего никак не мог себе раньше представить. Борьба с танками, мчавшимися на окопы и стрелявшими прямо в упор, когда мы могли их бить только гранатами… Бесчисленные бомбежки, когда в небе не было ни одного советского самолета… Атаки на врага без всякой огневой поддержки, чтобы отбить высотку, с которой гитлеровцы косили наших огнем… Бои в окружении, когда нужно было бросаться на прорыв кольца навстречу пулям и осколкам… Затем борьба за Крым на Перекопских рубежах и героическая оборона Севастополя. Не успел подлечить раны, как снова в бой. Начиналась битва за Сталинград. Собственно, два первых года войны мне довелось воевать и жить в сплошном огненном аду, А что поделаешь! Это время было самым трудным и тяжелым не только для фронтовиков, но и для всего нашего народа.

Теперь закончилась моя служба в 7-й гвардейской. Тяжело было расставаться с этой прославленной армией, о дружным коллективом боевых друзей, вместе с которыми перенес трудные дни, отчаянные часы и минуты, горечь неудач и впервые ощутил великую радость победы.

Дружески распрощавшись с командующим армией Михаилом Степановичем Шумиловым, членами Военного совета Зиновием Тимофеевичем Сердюком и Константином Кириковичем Абрамовым, офицерами штаба, а по телефону с командирами и начальниками штабов дивизий, я ранним утром 16 мая на машине выехал в Краснодар.