У врат преисподней ветрено…

Глава 6

Алан не мог прийти в себя от изумления. На мгновение им овладел цинизм и чувство холодного неверия, когда Дом, едва успев замолчать, загомонил.

Хэлен вдруг заметно испугалась. Она быстро огляделась по сторонам, потом посмотрела на Пауйса, чьи суровые манеры не могли скрыть его торжества.

– Действуя в соответствии с полученными от меня сведениями, полиция обнаружила тайный склад плутониевых боеголовок, – продолжил он.

– Боеголовки! – закричал кто-то. – У нас же их нет! Они запрещены в сорок втором!

– Вероятно, их сделал Огненный Шут или кто-то из его приятелей. Хорошо известно, что несколько ученых помогали ему в его странных опытах с огнем.

– Но ему понадобились бы невероятные средства!

Саймон Пауйс развел руками, прекрасно сознавая, что пришел час его власти.

– Вероятно, – сказал он, – Огненный Шут ими располагал. Я всем вам говорил, что он – нечто большее, нежели только источник раздражения. Его власть простерлась даже далее, чем я сначала предполагал.

Хэлен с побледневшим лицом села. Она не сделала попытки подвергнуть сомнению заявление Пауйса. Она была сбита с толку, но столь же убеждена в истинности его слов, как и все собравшиеся в Солнечном доме.

Собравшаяся на галерее публика бормотала и толкалась, стараясь получше разглядеть Саймона Пауйса.

Львиная голова старика была гордо поднята. Очевидно, красноречия ему больше не требовалось. Он безраздельно владел Солнечным домом.

– Если полиция обнаружила тайный склад боеголовок, мы услышим об этом с минуты на минуту.

Он бросил взгляд на возвышавшийся центральный дверной проем и сел.

Напряжение росло, и Алан чувствовал, что не сможет больше его вынести. Он уже собрался повернуться и идти сквозь стоявшую сзади толпу, когда в боковой двери показалась чья-то фигура в форменной одежде и зашагала вдоль рядов к трибуне.

Это был начальник полиции Сэндаи; на его изжелта-коричневом лице блестели капельки пота. Все не сводили с него глаз, а он по нескольким ступенькам взошел на трибуну и почтительно подошел к президенту Бенджозефу.

Микрофон подхватил его голос и разнес по всему Дому:

– Господин президент, мой долг сообщить вам, что я, действуя по собственной инициативе, объявил в Швейцарии-Сити чрезвычайное положение. На первом уровне обнаружен тайный склад плутониевых боеголовок с дистанционными взрывателями того типа, что применяется для их запуска из космоса. Мои люди конфисковали их и ждут дальнейших указаний.

Бенджозеф глянул на Пауйса.

– Вы уверены, что обнаружили все эти бомбы? – спросил он.

– Нет, сэр. Мы знаем лишь о тех, что нашли. Там могут быть другие. А те хранились в заброшенном складе оружия в одной из пещер.

– Вы уверены, что в прошлом, когда этот склад очищали от вооружений, не произошло недосмотра?

– Совершенно уверен, сэр. Это новое пополнение. Они хранились в контейнерах, использовавшихся раньше для той же цели, вот и все.

Бенджозеф вздохнул.

– Ну что ж, господин Пауйс, это теперь по вашей части, не так ли? Как вы узнали об этих бомбах?

– Мой секретарь, Юджин Джаннэр, доложил мне о своих первых подозрениях два дня назад. Последовавшие позднее проверки доказали, что подозрения оправдались. Как только я узнал об этом, я дал знать полиции, – Пауйс говорил неторопливо, смакуя свой триумф.

Бенджозеф обратился к Сэндаи.

– А есть ли у вас какие-либо свидетельства, доказывающие, кто в ответе за создание этого незаконного запаса?

– Да, сэр. Почти нет сомнений, что к этому имеет отношение человек, известный как Огненный Шут. Пещеру охраняли люди, о которых известно, что они работали на него. Сначала они попытались не пропустить нас, но физического сопротивления не оказали. Один из них потом признался, что является последователем Огненного Шута.

– А Огненный Шут? – непреклонно спросил Пауйс. Сэндаи сглотнул и вытер пот со лба.

– Пока не задержан, сэр.

Прежде чем его место заняло дальнейшее выпячивание челюсти и выражение решимости, по лицу Саймона Пауйса промелькнуло раздраженное нетерпение.

– Было бы неплохо, если б вы как можно скорее нашли его и его сообщников, Сэндаи. У него вполне могут оказаться готовы другие бомбы. Вы уже закрыли космопорты и взяли под контроль выходы из самого города?

– Естественно, сэр, – Сэндаи, видимо, обиделся.

– В таком случае поспешите найти его. Само существование мира может зависеть от того, насколько быстро вы определите его местонахождение и арестуете!

Сэндаи галопом сбежал со ступенек и торопливо зашагал прочь из Дома.

Алан не стал дожидаться окончания слушаний. Саймон Пауйс высказал свою точку зрения, великолепно пояснил ее на примере и безжалостно вколотил в присутствовавших. Практически не оставалось сомнений, что именно он станет президентом.

Протискиваясь через толпу, Алан добрался до лифта, а потом эскалатор вывез его наружу. Должно быть, новости уже просочились в прессу, поскольку вокруг Сэндаи уже роились корреспонденты лазервидения, а он, явно взволнованный, пытался протолкнуться между ними.

Не заботясь о том, кто его увидит и как будут истолкованы его действия, Алан побежал по газону к ближайшему лифту.

Он был уверен, что его прежнее суждение об Огненном Шуте не могло оказаться столь безнадежно неверным. Им двигало лишь чутье, но он настолько не сомневался в правоте этого чутья, что возвращался во второй раз на запутанный первый уровень. Ему не терпелось самому взглянуть на те самые свидетельства.

К тому времени, как он попал на нижние уровни, там уже шумела еще одна стайка репортеров. У подножия трапа, ведшего на первый уровень, полиция окружила груду тяжелых квадратных металлических ящиков без маркировки.

Пользуясь тем, что стражей порядка занимали репортеры, Алан обогнул их и вошел в тоннель, куда заходил раньше – в тот самый, который вел в лабораторию Огненного Шута.

По обеим сторонам входа в нее стояло двое часовых. Алан предъявил удостоверение работника городской администрации, и они тщательно его изучили.

– Хочу оглядеться, сержант, – сухо сказал он одному из них. – Городская администрация желает знать, что здесь творится, чтобы в случае необходимости принять меры.

Они пропустили его, и он оказался в комнате, оборудованной всевозможными инструментами и приборами. Назначение многих из них он не смог понять. В помещении царил полумрак, освещала его единственная аварийная лампа над входной дверью. Видимо, лабораторию покинули очень быстро, поскольку некоторые признаки говорили о том, что тут проводился некий поспешно прерванный эксперимент. Дверь холодильной камеры была открыта, под ногами хрустели сломанные пробирки, в сумраке поблескивали разлившиеся по полу, скамьям и оборудованию реактивы. Он не стал ни к чему прикасаться, а прошел к следующей двери. Это была старомодная стальная дверь, чуть ли не в фут толщиной, но, когда он ее толкнул, дверь подалась. В комнате за дверью была полнейшая темнота. Он вернулся поискать какой-нибудь источник света, остановился на переносном аварийном светильнике, подхватил его за рукоять и осторожно двинулся в следующую комнату.

Там стоял едва переносимый едкий запах пролитых химикатов. У него заслезились глаза. Должно быть, здесь размещался склад. Большинство посуды с реактивами осталось цело, как и коробки с запасными частями, снабженные аккуратными этикетками. Тем не менее, ничто не наводило на мысль о военном назначении лаборатории. Производственного оборудования оказалось немного. Несомненно, это место использовалось только для исследовательских работ. Хотя, разумеется, небольшое производство могло размещаться в другой части первого уровня.

Он вышел из склада и толкнул еще одну дверь слева от себя. Сначала ему показалось, что она заперта, но со второго раза дверь подалась. Несмотря на то, что склад пах реактивами, новая комната попахивала сыростью. Это оказался кабинет. Вокруг были разбросаны папки, записные книжки; а вот шкафчик для микрофильмов оказался поврежденным; его содержимое отсутствовало. Он еще заметил небольшой старомодный кабельный монитор, и, заинтересовавшись, куда нацелены телекамеры, включил его. Экран замерцал, появилось изображение части наружного коридора. Он стал переключаться с одного канала на другой, но всякий раз на экране возникали то ничем не примечательный коридор, то какая-то пещера или комната, пока после очередного переключения экран не вспыхнул поярче: в очередной комнате оказалось прекрасное освещение.

В комнате находилось двое мужчин и женщина.

Женщину Алан раньше не видел. Но мужчину ни с кем нельзя было спутать. Лишенное кожи, словно ее ободрали, красное тело Корсо при хорошем освещении выглядело еще более отталкивающе, а грузное туловище все еще накрашенного Огненного Шута колыхалось в такт дыханию.

Взволнованный Алан попытался включить звук, но, видимо, соответствующий регулятор на мониторе отсутствовал. Он не имел представления, где находилась троица, но достаточно уверенно можно было предполагать, что эти камеры наведены на разные места первого уровня. Значит, они должны быть где-то рядом.

Женщина подошла к Огненному Шуту и прижалась к нему всем телом, пальцами правой руки поглаживая его по спине.

Он улыбнулся – как-то в высшей степени благородно, если учесть, что теперь за ним охотились – и бережно отодвинулся, что-то ей говоря. Она, видимо, не обиделась. Корсо выглядел оживленнее. Он явно ощущал необходимость безотлагательных действий – в отличие от Огненного Шута.

Алан вдруг услышал движение в соседней комнате и торопливо выключил монитор.

– Господин Пауйс? Сэр? – раздался голос сержанта.

– Что такое? – отозвался Алан, ругаясь внутренне: «Чтоб ты сдох!»

– Я только хотел узнать, как у вас дела, вот и все… Здесь же воняет – сил нет.

– Я в порядке, сержант, благодарю.

Он услышал, как сержант вернулся на свой пост. Теперь он заметил еще одну, меньших размеров дверь, ведшую из комнаты. У этой двери не было никакого запора, только выступ в верхней части. Когда дверь не открылась, он потянулся получше рассмотреть этот выступ. Выступ представлял собой небольшую полосу металла, соскальзывающую в углубление. Алан повозился с ней немного, потянул, и, наконец, механизм сработал; дверь открылась. Никогда раньше Алан не видел засовов.

В свете аварийной лампы он разглядел узкий низенький проход. На одном ушке (другое отломилось) криво висела ржавая табличка. Алан схватил ее, с отвращением ощущая пальцами прикосновение грязной ржавчины, и разобрал надпись: Всему персоналу вход запрещен! Он отпустил табличку, и она громко звякнула о стену, когда он пошел дальше по тоннелю. Через некоторое время он наткнулся на еще одну дверь, но эта вообще не открывалась. Алан прошел мимо и добрался до конца тоннеля, который наполовину перегораживала еще одна упавшая тяжелая стальная дверь. Он перелез через нее, размышляя, ходил ли кто-нибудь здесь с тех времен, когда нижние уровни, использовавшиеся первоначально для хранения оружия, военной техники и под воинские казармы, забросили после Великого разоружения две тысячи сорок девятого года.

Откуда-то спереди послышался шум, и Алан, пораженный, автоматически выключил аварийную лампу.

Голоса доносились сначала неясно, а потом, когда Алан осторожно придвинулся поближе, стали различимы слова.

– Мы не должны были оставлять невредимыми те механизмы. Если какой-нибудь дурак станет в них ковыряться, случится Бог знает что.

– Пусть узнают, – голос Огненного Шута звучал подобно ударам сердца.

– Вот только на кого свалят? – услышал Алан слова измученного Корсо. – На тебя. Да, не связываться бы мне со всем этим…

– Ты согласился с моими открытиями. Теперь передумал?

– Да нет… Черт!

Алан услышал, как кто-то споткнулся.

Хихикнула и заговорила женщина:

– Ты уж очень спешишь, Корсо. Что за срочность? Они сейчас прочесывают те коридоры, о которых знают. У нас достаточно времени.

– Если только они не обнаружат шлюпку, прежде чем мы до нее доберемся, – проворчал Корсо.

Алан крался за ними в темноте.

– Меня только топливо беспокоит. Ты уверен, что нам хватит топлива? – спросил Огненный Шут.

Хотя этого человека и обвиняли в намерении взорвать мир, Алан чувствовал к нему несомненное расположение, вслушиваясь в густой, теплый голос.

– Мы, разумеется, не доберемся до Луны на том, что имеем. Но чтоб попасть куда хотим, горючего хватит.

– Хорошо.

Алан услышал басовитое завывание, какое-то шипение, глухой удар – и голоса вдруг будто отрезало. Еще немного – и его рука коснулась металла.

Он включил аварийную лампу, и обнаружил, что дошел до толстой гладкой стальной стены. Как ее открыть, сообразить он не мог. Алан потратил около часа, пытаясь привести в действие запорный механизм, но в конце концов опустошенный, недовольный, бросил это занятие и зашагал в том направлении, откуда пришел.

Чуть погодя земля задрожала, и он остановился, пораженный мыслью, что это, наверное, взорвался тот самый запас бомб. Когда через несколько мгновений дрожь прекратилась, он подумал, что мог бы догадаться о причине. Огненный Шут упоминал некую космическую шлюпку. Возможно, это она стартовала, хотя он не понимал, как такое возможно из столь глубокого подземелья.

Алан чувствовал неимоверную усталость. Его голова и тело болели немилосердно, и он не мог надолго ни задумываться, ни действовать. Через каждые несколько ярдов ему приходилось останавливаться с дрожащим от пережитого телом. Но вот отчего именно? От каких-то новых нервных или психологических потрясений – или виноваты были события всех нескольких прошедших дней? Он и раньше не мог разобраться в своих чувствах, а теперь сделать это был и вовсе не в состоянии.

Им внезапно овладело уныние, когда он в плачевном состоянии доковылял до лаборатории. В главном зале он безвольно уронил аварийную лампу, вдруг осознав, что откуда-то снаружи идет ужасный жар. Когда он дошел до выхода, часовых там не оказалось. Где-то вдали он слышал шум и крики. Добравшись до главного коридора, Алан увидел, что он ярко освещен.

И этот свет – какое-то странное зеленовато-голубое сияние – исходил из громадной пещеры Огненного Шута.

Мимо пробежал полицейский, и Алан крикнул:

– Что случилось?

– Пожар! – ответил тот на бегу.

Огонь вливался в коридор стремительным потоком, клубился, вздымался, метался, словно сама геенна. Ничто не поддерживало его горения, и все же он двигался, будто по собственной воле.

Зачарованный, Алан следил за его приближением. Скоро жара стала невыносимой, и он попятился в лабораторию.

И только тут его осенило, что надо бы побежать к трапам. Он оказался в ловушке. К тому же, в лаборатории находились легковоспламеняющиеся вещества, которые немедленно загорятся, как только до них доберется пламя.

Он опять побежал ко входу, отупев от жары, и увидел, что уже поздно. Стена вздымавшегося огня почти добралась до него.

До сих пор страха он не испытывал. Какая-то его часть почти радовалась этому огню. Но воздух становился все менее и менее пригоден для дыхания.

Он подергал открытые двери, ища другой выход. Единственно возможным представлялся тот, через который он только что вошел.

Ему пришло в голову, что все вокруг неверно оценили Огненного Шута – все, кроме его деда, ясно понимавшего опасность.

Огненный Шут спустил ад на Швейцарию-Сити. Но как? Он никогда не видал и не слыхал об огне, подобном тому, который сейчас стрелой мчался по коридору. Он закашлялся и вытер пот, застилавший глаза.

Его мозг, наконец, снова заработал. Но теперь ему было слишком поздно предпринимать что-либо созидательное.

И вдруг вход заполнил ревущий вал огня. Алан попятился, ударился спиной об угол скамьи, и спотыкаясь, бросился в кабинет. Едва он захлопнул за собой стальную дверь, как послышался звук взрыва: пламя добралось до пролитых реактивов.

Откуда-то продолжал поступать воздух. Он оставил вторую дверь в маленький тоннель открытой.

Дверь, отгородившая его от огня, начала раскаляться, и он с ужасом фаталиста отчетливо осознал, что, как только она расплавится – а это случится неизбежно – он погибнет.

Он решил, что в последнюю минуту выйдет из кабинета и кинется в тоннель. Здесь, в темноте, перед лицом смерти, его спутанное сознание стало проясняться; а жара все усиливалась. Чувство необычайного спокойствия снизошло на него, и он начал запоздало размышлять.

Думы эти в его теперешнем затруднительном положении большой пользы принести не могли. Они сказали ему, что выхода нет, но помогли смириться с неизбежным. Он подумал, что понимает сейчас философское спокойствие, приходящее к людям, оказавшимся на пороге смерти.

Он осознал, что в течение нескольких дней двигался в каком-то полусне, хватаясь за нечто такое, что могло быть – он поколебался, а потом додумал – любовью. Им правили чувства, он был их игрушкой, не осознавая причин своего поведения.

Он всегда был в какой-то степени неустойчив в этом отношении, возможно, из-за своей склонности подавлять неприятные мысли, иногда посещавшие его. Не имея родителей, не пользуясь любовью деда, он провел детство в вечном поиске внимания; в школе его отучили от склонности к самолюбованию, а работа не давала ему возможности выражения подобных чувств. Сейчас он искал, может быть, той недоданной любви в Огненном Шуте, постоянно вызывавшем родительские образы. Несомненно, он искал того и в Хэлен. И теперь, пришпоренный обидными намеками деда на его незаконное рождение, он начал поиски, приведшие его сюда – к смерти!

Он встал, безучастно глядя, как дверь медленно накаляется докрасна.

Может, и многие другие, подобно ему, отождествляли Огненного Шута с некой потребностью быть нужными?

Он улыбнулся. Что-то слишком уж все кстати; право же – слишком легко. И все же он наткнулся на ключ к популярности Огненного Шута, пусть даже пока не приблизился к полной правде.

Рассматривая это под другим углом, он сопоставил факты. Их оказалось немного, вполне очевидных. Собственная психологическая потребность Огненного Шута создала убеждения, которые он проповедовал, и они нашли отклик в сердцах большой части населения мира. Но эти убеждения не облегчили по-настоящему их несчастий, лишь дали выход чувствам.

Дверь стала дымчато-белой, и он ощутил запах тлеющей стали. Комнату наполнил жар, у него пересохло во рту, а из тела с потом ушла вся влага.

Мир достиг некой критической точки. Возможно, так случилось потому, что, как говорил Огненный Шут, человек оторвался от своих корней и вел все более искусственную жизнь.

И тем не менее Алан не мог с этим полностью согласиться. Какой-нибудь наблюдатель с другой звезды, к примеру, глядя, как возводятся и рушатся созданные человеком строения, увидел бы в этом не более чем естественный процесс. Разве считают люди «неестественным» муравейник? А что такое сама Швейцария-Сити, как не громадный муравейник?

Он с удивлением заметил, что дверь из белой превратилась в красную, и что жара в комнате спадает. Тотчас вернулся проблеск надежды. Он позабыл свою задумчивость и начал пристально следить за этими переменами. Скоро дверь стала лишь теплой на ощупь. Он толкнул, но дверь не пошевелилась. Потом он сообразил, что металл расширился от жары. Он нетерпеливо ждал, то и дело для пробы толкая дверь, пока, наконец, она не подалась, и шагнул в погубленную лабораторию.

Огонь уничтожил многое, но сейчас комната утопала в какой-то жидкости. Еще бившие там и сям из стен под потолком струйки рассказали ему об источнике его спасения. Очевидно, эту старую часть города надо было уберечь от огня больше всякой другой – старые автоматические огнетушители в конце концов сработали и залили огонь.

Снаружи творилось то же самое. Эти огнетушители не проверяли – о них даже не знали – многие годы, однако, приведенные в действие крайне высокой температурой, они все же сделали то, для чего предназначались.

Он с облегчением побежал по темному коридору, найдя, наконец, дорогу к трапу. Кучка контейнеров там все еще оставалась, но не так много, как он раньше видел. Полиция сумела забрать их, или подобрал Огненный Шут? Разумеется, огню на самом деле не под силу разрушить оболочек плутониевых бомб, но многим ли это сегодня известно? Много ли паники, желал знать Алан, сопутствовало порожденному Огненным Шутом всесожжению?

На всем пути наверх Алан видел выметенные огнем уровни. Ему приходилось гнать и гнать себя, взбираясь по аварийным лестницам, обходя обугленные трупы и обломки.

Открытый огонь не использовался в городе много лет, и правила противопожарной безопасности соблюдались не слишком тщательно – до сих пор в том не было необходимости.

Алан внутренне криво усмехался: пользуется ли сейчас Огненный Шут той же популярностью, что и вчера?

Первых людей он встретил на пятнадцатом уровне. Они с трудом открывали дверь в жилой коридор, очевидно, снаряженные как спасатели.

Люди в изумлении уставились на него.

– Откуда вы явились? – спросил один из них, вытирая грязным рукавом почерневшее от сажи лицо.

– Попал в западню внизу. Старые огнетушители погасили пожар.

– Могли бы погасить и в самом начале, – сказал другой, – но тогда не сработали. Мы пытались. Когда загорается этот огонь, его ничто не может погасить.

– Тогда почему он погас сейчас?

– Спасибо звездам, что тут еще скажешь. Мы не знаем, почему. Он вдруг ослабел и исчез между пятнадцатым и шестнадцатым уровнями. Можно лишь предположить, что дрянь, из которой он сделан, не вечна. Мы не знаем, почему он горит и чем горит. Подумать только, мы доверяли Огненному Шуту, а он такое сотворил с нашими домами…

– Вы уверены, что виноват Огненный Шут?

– Ну, а кто еще? У него же был арсенал плутониевых бомб, так ведь? Резонно допустить, что у него имелось и другое оружие – огненное, которое он сам сделал.

Алан пошел дальше.

Полурастаявшие коридоры уступили место нетронутым, полным озабоченного народу, кружившегося вокруг людей, собиравших спасательные отряды. В импровизированных медпунктах врачи оказывали помощь жертвам огня и травмированным психически – тем, кому посчастливилось выжить. Самые нижние уровни строились с расчетом на подобные разрушения, а вот те, что поновее – нет. Если бы он оказался на десятом уровне, или даже на девятом, где все еще жили до пожара несколько семей, он бы не уцелел.

Хотя взбираться по аварийным лестницам и было нелегко, Алан предпочел это переполненным людьми и их страхом лифтам. Так он поднимался, благодарный мирной тишине лестниц после человеческого водоворота в коридорах.

Он пересекал коридор тридцатого уровня, когда увидел в одной из витрин магазинов (это был потребительский коридор) яркий лозунг. ЖИТЬ СВОБОДНЕЕ С РЛД, гласил он. Здесь размещался штаб РЛД по выборам президента. На другом плакате – встроенном, трехмерном – улыбалась Хэлен Картис. Вверху, над портретом, было написано «Картис», под портретом – «президент». Досадное «будущий» было опущено.

Он остановился и обратился к двери:

– Можно войти?

Дверь отворилась. Он прошел через увешанную плакатами переднюю в большую комнату, заваленную предвыборными материалами. Повсюду громоздились связки красочных листовок и плакатов. Вокруг никого не было.

Он взял пластобумажный плакат с портретом Хэлен. Вделанная в его покрытие звуковая дорожка стала тихонько нашептывать: «Картис – будущий президент, Картис – будущий президент, Картис – будущий президент». Он бросил плакат, и, упав, тот перестал бормотать.

– Вижу, что потеряла еще один голос, – послышался сзади голос Хэлен.

– У меня ведь было такое чувство, что я тебя встречу, – тихо сказал он, все еще глядя на упавший плакат.

– Ну еще бы, в моем-то штабе выборов. Это всего только склад. Хочешь взглянуть на кабинеты? Они довольно нарядные, – ее голос, в отличие от слов, был нисколько не приветлив.

– Что ты собираешься теперь делать со всем этим? – сказал он, обведя комнату усталой рукой.

– Использовать, разумеется. А ты что думал?

– Я думал, что теперь предвыборная кампания не стоит того, чтобы тратить на нее твое время.

– Ты считаешь, что, поскольку я поддерживала Огненного Шута, когда он был популярен, у меня нет шансов теперь, когда его не любят – так?

– Да.

Он удивился. Она, похоже, сохранила присутствие духа. Теперь возможности победить на выборах у нее не осталось. Его интересовало, не прячется ли она от очевидного?

– Послушай, Алан, – сказала она убежденно, – если бы этого не случилось, я без боя стала бы президентом. Теперь драка будет – и я, пожалуй, рада.

– Тебе всегда нравилось подраться.

– Это точно – если противник достаточно силен.

Он улыбнулся.

– Ты случайно не в меня целишься? Говорят, если мужчина недостаточно любит женщину, она считает его сильным; если он ее слишком любит, она считает его слабым. Противник слабоват, Хэлен?

– Впечатлительный ты что-то сегодня, – слова звучали нарочито холодно. – Нет, это к тебе никак не относится. Я говорила о том, что твоему деду улыбнулась удача. Теперь наши роли поменялись, не так ли?

– Я не знаю, как к этому отношусь, – сказал он, борясь со все более мрачным настроением. – Я никого из вас по-настоящему не поддерживаю. В целом, думаю, я благосклоннее к радикал-либералам. Ведь они все еще могут выиграть выборы по округам, если ты не добьешься поста президента, верно же? Это дало бы тебе сильный голос в Доме.

– Если меня оставят лидером партии, Алан, – лицо ее смягчилось, когда она смирилась с истиной, от которой до того пряталась. – Не каждый, кто одобрял мое место вчера, одобряет его сегодня.

– Мне неприятно говорить об этом, но я предостерегал тебя. Надо б тебе лучше знать, когда расхаживать, привлекая толпы. Политикам следует пользоваться доверием народа и нравиться ему. Люди, несомненно, хотят современного, нового президента, – но еще и уважаемого. Когда избиратели сядут и подумают об этом, если бы даже дело с Огненным Шутом не приняло такой оборот, они выберут того кандидата, который внушает доверие. Пылкие политики вроде тебя, Хэлен, пользуются успехом лишь короткое время. Это даже я знаю. Предположительно, после того как показала себя «Женщиной Народа», ты могла бы вести упорные парламентские дебаты, и, возможно, поскакать домой. Но теперь ты столь сильно отождествила себя с Огненным Шутом, что у тебя нет надежд победить. Я бы бросил, – он задумчиво посмотрел на нее.

Она немного посмеялась, широко шагая меж тюками плакатов.

– У меня нет никаких шансов, ты прав. Но я буду продолжать драться. Счастливчик старый Саймон, а? Теперь он – тот человек, который предупреждал людей о грозившей им опасности. За кого им еще голосовать?

– Не горюй, Хэлен. Почему бы тебе опять не заняться живописью? Уж там ты знаешь, что к чему. Правда, даже я понимаю в политике больше твоего. Тебе не надо бы вовсе туда лезть. Есть прирожденные политики, только ты – не из их числа. Я дюжину раз просил тебя об этом раньше, но мне все так же хочется знать, что заставляет тебя продолжать.

– Одна из самых веских причин – чем больше осуждают люди мои поступки, тем неотступнее я продолжаю по-своему. Достаточно честно? – Она обернулась, лукаво глядя на него, наклонив голову набок.

Он улыбнулся.

– Одним словом, ты – просто упрямица. Может быть, если бы я поощрял тебя в занятиях политикой, ты стала бы сейчас известной художницей, избавившись ото всех этих забот.

– Может быть. Но есть и еще кое-что, Алан, – она говорила негромко, забираясь на один из тюков. Усевшись, она начала болтать ногами и стала очень хорошенькой. Тот макияж, каким она раньше пользовалась, отсутствовал. – Дело в том, что я в это сейчас влезла, и собираюсь упорно продолжать до конца. Утону или выплыву.

Он рассказал ей о своем посещении первого уровня, опустив, что слышал, как уходил Огненный Шут с друзьями – и о том, что побывал на краю гибели.

– Я считал, что погибну, – сказал он, – и подумал о тебе. Меня интересовало, если точно, не ищем ли мы оба одного и того же.

– Ищем? Я и не знала, что ты – из ищущих, Алан.

– До тех пор пока не взорвалось это дело Огненного Шута, я был из прячущих. Я многое прятал от себя. Но кое-что, сказанное дедом, дало толчок чему-то еще во мне. – Он примолк. – Неужели это случилось лишь три дня назад? – вслух удивился он.

– Что же он сказал?

– А, – ответил Алан с легким сердцем, – он довольно прозрачно намекнул, что с моим происхождением не все в порядке.

– Это жестоко с его стороны.

– Возможно, это пошло мне на пользу. Может быть, что-то вынесло на поверхность. Как бы там ни было, я стал интересоваться Огненным Шутом. Потом ты пришла ко мне, и мое любопытство возросло еще больше. Может, потому, что ты связала себя с убеждениями Огненного Шута, я связал его с тобой, с того и пошло. В тот же вечер я отправился посмотреть на Огненного Шута, – ну, ты знаешь.

– Ты говорил с ним лично? – в ее голосе прозвучала зависть.

– На самом деле я его как следует никогда не видел. Но побывал на вчерашней «аудиенции». Я подумал, что понимаю, почему ты его поддерживала. Он по-своему здраво мыслит. – Он нахмурил брови. – Но то же самое, полагаю, можно сказать и про деда.

– Да.

Она не сводила с него глаз, рот ее слегка приоткрылся, груди под кружевным лифом двигались быстрее обычного.

– Я рад, что все это случилось, – продолжил он. – Думаю, мне пошло на пользу.

– Ты рад, что нашли плутониевые бомбы, и что случился пожар?

– Нет. Я не мог по-настоящему поверить в виновность Огненного Шута, покуда не увидел доказательств своими глазами. И до сих пор не испытываю к нему ненависти за то, что он пытался сделать, и за то, что все еще может попытаться сотворить. Мне его жаль. Он в своем роде на самом деле простодушный и благородный великан, о котором ты пыталась рассказать.

– Я думаю так же. Ты побывал внизу. Ты уверен, что Огненный Шут в ответе за хранение тех бомб и поджог?

– Боюсь, свидетельства очевидны.

– Идиотство какое-то, – сердито сказала она. – Зачем бы ему понадобилось творить подобное? Человеку, до краев наполненному любовью…

– Любовью или ненавистью, Хэлен?

– Что ты имеешь в виду?

– Он учил любить человечество, но ненавидел труды человеческие. Он ненавидел то, что считал нашими ошибками. Не вполне искренняя любовь, а?

– Мы никогда не узнаем. Знать бы, спасся ли он. Надеюсь, что спасся, пока не попытался учинить новых диверсий.

Во второй раз за последние несколько дней Алан поймал себя на том, что скрывает нечто от своей бывшей возлюбленной. Он не сказал ей, что знал: Огненный Шут сумел ускользнуть, по крайней мере с Земли. Вместо этого он сказал:

– А нужно ли, чтобы он спасся? В конце концов он в ответе за смерть по меньшей мере сотни людей. Жилые коридоры, начиная с девятого и десятого, вплоть до пятнадцатого, полны трупов. Возможно, куда больше сгорело у себя дома. Ужасная смерть, Хэлен. Я знаю. Я сам подходил близко к ней. Надо ли было ему спастись, не понеся наказания?

– Человек вроде Огненного Шута, возможно, не осознает своей вины, Алан. Так что кому говорить?

– Он разумен. Я не думаю, что он сумасшедший, по крайней мере в нашем понимании. Извращенный, возможно…

– Ой, ладно, давай прекратим разговор об Огненном Шуте. Сейчас его ищут по всему миру. Его исчезновение доказывает его вину, во всяком случае для Саймона Пауйса и общественности. Я заметила, что многие оставались благосклонными к Огненному Шуту и некоторое время спустя известий о бомбах. Если бы не начался пожар, он, возможно, все еще пользовался бы мощной поддержкой со стороны тех людей, которые считали, что эти бомбы ему подбросили.

– Невозможно подбросить целый склад плутониевых бомб, Хэлен. Огненный Шут должен был их сделать. Он один располагал для этого всем необходимым.

– Так все и думают. Но вполне достаточно политиков, которые знают лучше, Алан.

– Ядерное оружие много лет под запретом. О чем ты говоришь?

– Не все отказались от своих арсеналов в первые дни Великого разоружения, Алан. Оказалось изрядно тех, кто вцепились в некие тайные склады оружия, пока не увидели, как идут дела. Разумеется, когда заработало Солнечное правительство и угроза войны уменьшилась до ничтожных размеров, они забыли об этих арсеналах или избавились от них.

– Боже правый! Ядерные бомбы. Я не суеверен. Война осталась в прошлом. Но ужасно, что оружие все еще где-то рядом.

– Его предостаточно, – насмешливо сказала она. – По крайней мере, чтобы вести большую межпланетную войну!