У всех на виду

Сила воли

До чего нескладно всё получилось! И главное — день-то начался хорошо. Позавтракал с супругой, газету прочитал и не спеша в поликлинику пошёл бюллетень закрывать. Провернул я это мероприятие в пятницу, на работу мне выходить в понедельник, значит, в резерве два дня. Хорошо? Хорошо. Удачно? Очень даже удачно!

Иду я домой в отличнейшем настроении и решаю; раз такое дело, заверну в шашлычную.

Зашёл. Заказал купаты и бокал сухого вина. Сижу, угощаюсь, вижу, за соседним столиком компания расположилась. Одни — чернявый, ещё двое мужчин и женщина-блондинка. Люди мне незнакомые, закусывают, ведут беседу про жилищный кооператив, про какие-то ставки. Потом чернявый говорит: «Если сегодня нормально отработаем, мы в порядке». А женщина-блондинка спрашивает: «Сколько в зале мест?» Чернявый говорит: «Пятьсот».

Тут я смекнул: не иначе артисты. В городе второй день афиши висят — концерт эстрадной бригады.

И надо же, прямо из шашлычной отправился я в кассу и взял два билета на концерт. Развлечёмся, думаю, с супругой Марусей, скоротаем вечерок.

Знал бы я, что со мной приключится на концерте, я бы лучше съел эти билеты!

Пришли мы в Дом культуры, а там уже народу полно. Не часто нас приезжие артисты своим вниманием балуют. Нас больше область обслуживает и самодеятельность.

Начался концерт, и вскорости всем стало ясно: праздника искусств ожидать не приходится. Художественный чтец довольно-таки слабо выступил, солист на балалайке отработал, певица-блондинка вышла с микрофоном. Я её моментально узнал, видел днём в шашлычной. Голос у неё, как ветер в трубе.

Я её слушаю и зрителей разглядываю. Мы сбоку сидим, нам всё видно. Замечаю, многие сотрудники наши тоже присутствуют. Клягин из планового отдела со всем семейством. Каширина из бухгалтерии с мужем, майором милиции.

Продолжаю я свой обзор и вижу: в третьем ряду сидит лично товарищ Блинцов Яков Ермолаевич, наш управляющий, и с ним супруга.

Вот, думаю, удача! Он тоже, возможно, меня увидит, как я содержательно провожу вечер, нахожусь, как говорится, в мире прекрасного. Но хорошо, если так. А если он строго посмотрит: я ещё на бюллетене, мне бы болеть в домашних условиях, а я развлекаюсь в общественном месте. Нет, такого быть не может! Не в состоянии Яков Ермолаевич запомнить, кто из его сотрудников здоров, а кто на бюллетене. У него голова другим занята.

С той минуты, как углядел я управляющего, настроение у меня сразу пошло на подъём. И концерт показался вроде не такой уж плохой. Что ни говорите, близость начальства вдохновляет.

А концерт продолжается. Выходит конферансье и объявляет:

— Центральный номер нашей программы. «Волевые опыты». Создатель этого уникального номера и его исполнитель — известный артист-учёный Эдуард Шельменский!

Конферансье сделал ручкой, заиграла музыка, и вышел артист-учёный Эдуард Шельменский. Я его тут же узнал. Это был не кто иной, как тот чернявый, что питался в шашлычной.

Вышел он в белом халате, в чеплашке и в полумаске из марли.

Мне Маруся шепчет:

— Это он, наверно, от гриппа. Для профилактики.

Я говорю:

— Вполне возможно.

А сам я другое думаю: «Не хочет, чтоб его лицо чересчур примелькалось». Но, по правде говоря, у меня такой зрелой мысли тогда ещё не было. Она впоследствии возникла, в воскресенье утром.

Сперва артист-учёный сказал небольшую речь. Я её в точности запомнил.

— Уважаемые зрители! То, что вы увидите, не является примитивным усыплением. Я работаю по совершенно новой системе, которая базируется на последних достижениях телепатии и кибернетики. Я, как индуктор, посылаю волевые импульсы реципиенту. Хочу предупредить: граждане, у которых в квартире напряжение в сети сто двадцать вольт, к опытам не допускаются во избежание перегрева и короткого замыкания, так как индуктор излучает напряжение двести двадцать…

Он это всё говорит, а в зале многие переглядываются: мол, не иначе нам предстоит увидеть нечто необыкновенное по линии телепатии и кибернетики.

— Сейчас,— говорит артист-учёный,— я предложу вашему вниманию опыты, в которых столкнётся моя воля индуктора с волей реципиента. Приглашаю желающего подвергнуться испытанию!..

Только он это сказал, и прямо в ту же секунду выходит из зала мужчина и подымается на сцену, и я в его лице узнаю одного из той тёплой компании.

Артист-учёный с ним здоровается, будто впервые его видит, сажает на стул, достаёт из кармана такую штуковину, как у врача в поликлинике, выслушивает его и говорит ему строгим голосом:

— Внимание! Вы думаете, что находитесь на концерте и отдыхаете. А я убеждён, что ваши мысли сейчас направлены на то, чтобы взлететь в небо. И вот вы уже не человек, вы птица, но не орёл и не сокол, а петух. Слышите? Вы петух. Летите!

И, можете себе представить, этот подопытный его дружок начинает хлопать руками и орёт «кукареку». Бегает по сцене, подпрыгивает и кукарекает.

Проделывает он эти птичьи номера, а артист-учёный обращается в зал:

— Как видите, реципиент проявил очень слабую волю. Я навязал ему свою значительно более сильную и легко выиграл поединок.

Оборачивается он к петуху и говорит:

— Выключаю свою волю!

Услыхав эти слова, петух сразу превратился в того, кем был до опыта. Стоит, виновато улыбается и головой качает: мол, сам даже не понимаю, что со мной стряслось. Спускается он со сцены и ходу из зала.

Артист-учёный поясняет:

— У этого гражданина так называемый комплекс неполноценности. Вы видели, он смутился и покинул зал. Это бывает. А теперь продолжим. Кто следующий?..

— Я! Я следующий!..

Я встал — и на сцену. «Черта с два,—думаю,— навяжешь ты мне свою волю. Про что захочу, про то и буду думать!»

Когда я на сцену вышел, артист малость подрастерялся. Не ожидал. Он надеялся, что выйдет свой человек, делай с ним любые фокусы, поскольку он в доле. А тут перед ним посторонний товарищ.

Артист говорит:

— У вас какое дома напряжение?

— Какое надо,— говорю.— Двести двадцать.

Тогда артист говорит:

— Я завяжу вам глаза, чтобы не распылялась ваша зрительная энергия и не рассеивалось внимание.

Я говорю:

— Пожалуйста. Дело ваше.

Выслушал он меня, как того первого, усадил на стул, глаза мне платком завязал и спрашивает:

— Ваше имя и отчество?

— Семён Семёнович.

— Если не возражаете, я буду беседовать с вами в образе вашей супруги…

Я говорю:

— Хорошо, Маруся, я согласен.

Слышу в зале смех. Мне интересно, как на моё поведение товарищ Блинцов реагирует. Смеётся или неудовольствие проявляет, но, к сожалению, я этого не вижу.

Артист говорит:

— Сеня! Ты меня слышишь?

Я говорю:

— Слышу, Маруся.

— Ты с работы пришёл, Сеня, или с прогулки?

Тут я сразу соображаю, что насчёт прогулки он мне свою волю навязывает. А мне это совершенно ни к чему. Мне ж интересно открыться управляющему с самой наилучшей стороны. И тогда я в ответ артисту проявляю свою силу воли.

— Безусловно,— говорю,— я как следует потрудился, сделал, что положено, и пришёл домой, к семье.

А артист нажимает, гнёт свою линию:

— А может, ты там отдыхал?

Я говорю:

— На работе, Маруся, отдыхают одни только лодыри. Лично для меня работа — это всё!.. Я люблю свою работу. Почему? Прежде всего потому, что у нас в учреждении исключительно хороший руководитель, товарищ Блинцов Яков Ермолаевич. Он людей знает и каждого работника может оценить. Побольше бы таких замечательных руководителей!..

Слышу, в зале шумок. Потом узнаю голос управляющего:

— Ну, хватит, хватит!

Артист говорит:

— Прошу полной тишины. Сеня, ты дома, на отдыхе, не хочешь ли ты спеть?

«Ага,— думаю,— опять ты меня на отдых склоняешь. Ладно, пойду тебе навстречу, заодно проявлю свои культурные возможности. А то если откажусь, у тебя твой номер сорвётся, поскольку не удалось тебе навязать мне свою волю, чтобы я в присутствии руководства проявил себя как любитель погулять».

Я говорю:

— Хочу спеть…

И пою:

В зале, конечно, оживление, а Шельменский быстренько мне глаза развязал и говорит:

— У вас большая сила воли. Я хотел отвлечь ваши мысли от служебных дел, но у меня это получилось только в самом конце опыта. Спасибо.

А я думаю: «Это вам спасибо». Вернулся я на место. Пока шёл по проходу, ни на кого не смотрел, вдруг слышу:

— Ну, Семён Семёныч, силён ты!

Но это сказал не управляющий. Это Мигунов из отдела сбыта реплику бросил.

Концерт был в пятницу, да? А в воскресенье утром газета вышла, а в газете рецензия. Вернее сказать, не рецензия, а фельетон. И там весь концерт полностью описан.

Всего пересказывать не стану, одно только место приведу: «Доколе наш город будет подвергаться набегам „диких“ бригад и ансамблей откровенных халтурщиков?»

А дальше говорится про артистов, и в особенности про Эдуарда Шельменского. Оказывается, он деятель — пробы ставить негде. Ловчила и жулик, каких поискать.

Вся эта гоп-компания, безусловно, скрылась и скорей всего уже держит путь в новом направлении.

Так что они-то все уехали.

А я остался со своей сильной волей.

И теперь вы мне только одно скажите: с каким лицом я в понедельник на работу выйду?

Я вас спрашиваю. А?..