Между Провинциальными и Национальными соревнованиями целый месяц мая. Я получаю приглашения от каждого университета, в которые подавала документы, то же самое и у Полли. В первую субботу месяца она приходит ко мне, и мы обсуждаем, какой университет выбрать.
— Теперь нам на самом деле надо сделать выбор, — говорит она. Мы сидим на моей кровати с брошюрами из всех шести университетов, которые раскиданы вокруг нас. Это немного сложно.
— Ты, по крайней мере, претендуешь на некоторые программы в трех разных университетах, — говорю я ей.
— Это было очень умно с моей стороны, — допускает она.
Черлидинг не квалифицируется как вид спорта, даже в девятой поправке, никому из нас не получить атлетическую стипендию нигде в пределах южной границы. Множество людей думают, что мы получаем их, во многом потому, что время от времени черлидеры из Палермо получают стипендии гимнастов в Штатах, что отнюдь не является нашей квалификацией. Когда мы с Полли учились в десятом классе, один из выпускников как раз это и сделал, и отправился в университет Флориды, но большинство из нас отправятся в учебные заведения Канады за свои собственные деньги, или за счет любой стипендии, которую только сможем себе отхватить.
— В Гамильтоне реально ужасное качество воздуха, — говорю я ей, кидая брошюру McMaster к ее ногам.
— Ага, но кампус великолепен, — замечает она. — И это величайший учебный госпиталь. Кроме того, мы живем будущим! Они, наверно, накрывают себя чем-то на подобии воздушного пузыря, и это, определенно, должно быть весело.
— Угу, — соглашаюсь я. Я перетасовываю свои три брошюры. Я была идиоткой, остановившись на трех разных программах. Мне просто нужно было выбрать одну. — У программы исследования древности и археологии в Карлетоне есть вариант годичного обучения за рубежом в университете Эдинбурга.
— И тонна предложенных денег для тебя, — замечает Полли. — Кто знал, что у такой крошечной блондинки есть мозг?
— Заткнись, — говорю я. — Ты хуже доктора Хатта. Он утверждает, что это благодаря его репетиторству.
— Знаешь, возможно, он не так уж и не прав, — размышляет Полли. — В этом году ты была слишком зациклена на этом и черлидинге.
— Пожалуйста, не напоминай мне, — прошу я. — Не позволяй мне выбрать университет только из-за того, что он далеко отсюда.
— Ты всегда собиралась уехать отсюда подальше, — напоминает мне Полли, что является правдой. — Но также ты собиралась и вернуться назад.
— Если я поеду в Карлетон, то смогу приезжать домой только на праздники, — говорю я. — Не на выходные.
— Но тебе придется ехать на поезде, — говорит она. — Плюс, ты будешь жить в столице, где происходит наибольшее колебание температур.
— Серьезно? — спрашиваю я.
— Холоднее только на Улан-Баторе, — усугубляет она.
— Я не уверена, что это весомый аргумент, — спорю я.
— Эй, скажи это Королеве Виктории, — говорит она. — Я думаю, тебе больше нравятся исследования древности, чем обычная история культуры кельтов, разве я не права? Плюс, ты всегда сможешь выбрать себе уроки кельтского. Если ты уедешь в Карлетон, то сможешь увидеть все еще до того, как станешь специалистом.
— Вот это хороший аргумент, — признаю я и хмуро смотрю на письмо из Карлетона. Полли права. Они предлагают мне хренову кучу денег и обещание обучения по обмену в Шотландии, в добавок ко всему прочему, Департамент сделал все так, что очень сложно от этого отказаться. — Никаких глубоких мыслей насчет Брока?
— Это был твой безопасный вариант, и мы обе об этом знаем, — говорит она, пренебрежительно махнув рукой.
— Эй, они заслуживают большего, — возражаю я.
— Неважно, — она возвращается обратно на подушку, и я прислоняюсь к ней.
— Значит, Карлетон и McMaster, — говорю я. — Мы сошлись во мнении не идти в университет, в названии которого содержится имя.
— Несомненно, — подтверждает она. — К тому же, Гамильтон и Оттава — оба на одном железнодорожном маршруте, так что это будет не так плохо.
— Все никогда уже не будет прежним, — говорю я, глядя в потолок. Я чувствую дыхание Полли на своей щеке и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.
— Нет, — шепчет она. — Не будет. Никогда уже. Тебе бы хотелось остаться в этом навечно?
— Боже правый, нет, — возражаю я. — Я думаю, мы уже достаточно выпотрошили потенциал кафетерия нашей школы. Я готова к общественным столовым залам.
— Ты абсолютно нелепа, — она вздыхает. — Давай позовем остальных девчонок, и мы сможем вместе отправить наши ходатайства на вид на жительство.
«Мы живем будущим», — сказала она. Я думаю, что снова к этому готова.
Бренда работает, но Челси и Карен появляются спустя пять минут после того, как мы позвонили им. Мэлори потребовалось больше времени, потому что она возвращалась с города, и также потому, что плохая погода. Когда она заходит в мою комнату, то сообщает, что папа хочет знать, планируем ли мы заказать пиццу или собираемся попозже организовать рейд на кухню.
— А потом он сказал что-то о Наполеоне и России, но на самом деле я не заострила на этом внимание, потому что читала сообщение от Кларенса, — говорит Мэлори.
Я выхожу за дверь и кричу так громко с лестницы, как только могу:
— Делай, что хочешь, Россия! Мы справимся!
— Что хотел Кларенс? — спрашивает Карен. Она скинула все свои вещи, касающиеся университета, на пол, потому что на кровати не оставалось места.
— Он получил приглашение со школы бизнеса Лорье, но также повторное с экономической школы Ватерлоо, — говорит Мэлори. — И почему-то, он решил, что я в состоянии ему помочь.
Мэлори собирается стать медсестрой, что, как она сказала, гораздо менее захватывающе в отличие от того, чем каждый из нас собрался заниматься, а я сказала, что это, вероятно, означает то, что она получит работу намного быстрее.
— Люди доверяют тебе, на этом все, — говорит Полли. — Что весьма кстати для врача.
— Спасибо, — благодарит Мэлори и подмигивает.
— Мы с Полли определились, — сообщаю я. — Я еду в Карлетон.
— А я Еду в Мак, — добавляет Полли.
— Технически, я тоже еду в Мак, — говорит Мэлори. — Но это скомбинировано с Conestoga, так что я поеду жить в Kitchener.
— Наркоманка! — заявляет Челси, и мы втроем впадаем в мгновенное замешательство.
— Почему из всех слов ты выбрала именно это? — спрашивает Карен, бросив в нее подушкой. — С тем же успехом ты могла бы уехать жить на Луну.
Существует множество шуток на тему продолжительности бушующего сезона и сохраняющейся значимости Канадской Защищенности, но, на самом деле, я не особо заостряю на этом внимание. Мысли о будущем, как эта, как мысли о поцелуе с Дионом — это что-то, о чем я рада знать, что могу сделать, но в данный момент не воспринимаю в серьез.
— Мы можем никогда больше не увидеть друг друга, — говорит Мэлори. — В этом вся суть. Всегда есть такая вероятность.
— На этом хватит, — говорю я. — Мы здесь, чтобы убедиться, что никто не будет слишком грубым в своем ходатайстве на вид на жительство, а не для того, чтобы говорить о том, какими несчастными мы будем в сентябре из-за разлуки друг с другом.
— Это пропускаем, — командует Полли, и мы все возвращаемся к нашим анкетам. Полли мгновенье перетасовывает их, а затем передает мне, держа лицевой стороной вниз. Я закрываю глаза и вытягиваю одну наугад.
— Мэлори! — провозглашаю я, и Полли протягивает мне ручку. — Однокомнатная или двухкомнатная?
— Однокомнатная, — говорит Мэлори в тот момент, как все остальные кричат, — двухкомнатная!
Я внимательнее присматриваюсь к брошюре.
— У тебя все еще будет своя собственная спальня. Вы будете делить только кухню. Также, это намного дешевле.
— Хорошо, — говорит Мэлори, — но если мне понадобится помощь в спасении, я призову всех вас к ответственности.
— Конечно, — говорит Полли.
Мы заполняем те части анкеты, где говорим о том, какой одержимой чистюлей и тихоней является Мэлори, несмотря на то, что на самом деле она своего рода грязнуля. Карен говорит, что всегда лучше соврать о подобных вещах, так есть шанс, что тебе не попадется какой-нибудь сумасшедший.
— Если все врут, не попадется ли мне в любом случае кто-нибудь сумасшедший? — спрашивает Мэлори.
— Без разницы, кто следующий? — спрашиваю я и передаю Мэлори ее заполненную анкету, а она проверяет ее.
Следующей мы заполняем анкету Полли, также вынуждая ее выбрать двухкомнатный вариант жилья, хотя мы и не преувеличиваем ее любовь к чистоте. Карен будет жить со своей тетей, так что мы не заполняем ее анкету вообще, и справляемся с анкетой Челси, не комментируя слишком много ее выбор жить в Тандер Бей.
— И, Гермиона, — говорит Полли, переворачивая мою анкету и забрав у меня ручку.
— Делай свое грязное дело, — говорю я.
Полли заполняет анкету, принимая советы ото всех остальных, и это не сильно отличается от того, как я бы сделала это сама. Они бы могли позволить мне выбрать однокомнатную квартиру, если бы я надавила, но комнаты в Карлетоне достаточно приличных размеров, и я не против их делить. Как единственный ребенок в семье, я никогда не делала этого прежде, и я представляю это, как получение хороших жизненных навыков.
Хотя, по большей части, это относится к тому, чтобы быть окруженной людьми, которые хорошо меня знают.
Наше будущее решено, и я спускаюсь на первый этаж. Папа что-то готовит, и как следствие этого все поверхности кухни заставлены, так что я решаю попозже заказать пиццу или две.
— Я говорил тебе! — кричит он, когда я поднимаюсь наверх с телефоном.
— Говорил! — кричу я в ответ. Я закрываю дверь за своей спиной и спрашиваю у всех, кто какую начинку предпочитает. Вы думаете, что их выбор я должна знать назубок, но Карен становится экспериментатором, когда дело касается начинки для пиццы, и обычно между ней и Мэлори проходят достаточно сложные переговоры, прежде чем мы сможем сделать звонок, так как Мэлори предпочитает исключительно сырную начинку.
На данном этапе большинство девушек, вероятно, врубили бы музыку и красили друг другу ногти, но с тех пор, как мы стали профессионально заниматься, вместо всего этого мы предпочитаем скучковаться на кровати и смотреть фильмы. Так очень тесно, но мы справляемся до тех пор, пока Полли не начинает злиться от предсказуемости заговора в фильме и садится, размахивая руками и крича на вымышленных персонажей.
— Кларенс собирается ехать в Лорье, — докладывает Мэлори приблизительно на трети фильма. Мы останавливали фильм так много раз, прерываясь на пиццу, попкорн и походы в туалет, что я едва могу вспомнить о том, что происходило в самом его начале. Хотя сейчас все приближается к развязке, к одному из этих счастливых концов, которые может обеспечить только Голливуд. Плохой парень будет пойман, и после этого все будут жить счастливо.
Сейчас у мамы проблемы с фильмами. Она не может смотреть, как арестовывают людей, потому что это убивает ее. Теперь она практически не читает фантастику. Она не знает, что я это заметила, что еще хуже, потому что это означает, что мы не можем поговорить об этом. Я хочу сказать ей, что это нормально, что я не переживаю, что плохого парня не поймали. Она сделала себе установку на мою долгую счастливую жизнь, и, по ее мнению, для этого должно случиться правосудие, но я уже сделала свой выбор.
Я собираюсь отправиться в Карлетон, где буду дышать свежим воздухом зимой и горячим воздухом летом. Я отправлюсь по обмену в Шотландию и выясню, на что, черт возьми, похож на вкус хаггис. Я сяду на поезд, а потом проеду восьмичасовой путь на машине. Я заведу новых друзей и, в конце концов, перестану быть черлидером. Я не знаю, что со мной будет, когда это произойдет, но я не боюсь. И я сделаю все эти вещи независимо от того, поймаем мы плохого парня или нет, потому что мой план всегда был таким. Я думаю, что могу остановиться на своем собственном плане. Я думала, что моя речь у костра означала, что я изменила традиции школы Палермо и переписала будущее. Я думала о стольких вещах.
— Куда собирается ехать Лео? — спрашивает Челси, и я признательна, что моя реакция не намного хуже, чем косой взгляд от Полли.
Моя жизнь не будет долгой и счастливой в традиционном смысле, но я сыта по горло традициями маленького городка.
Мне нравилось здесь расти, и это место навсегда останется моим домом, откуда я родом, но это заканчивается. Мы впятером больше никогда не будем проводить время вместе вот так. Когда-нибудь я проведу целые недели, не видя Полли. И это будет жизнь, которую я выбрала сама. Можете не сомневаться, я собираюсь жить счастливо.
— Эй, — говорит Полли, нежно толкая меня, пока остальные встают и потягиваются. — Слишком серьезное лицо для конца такого фильма.
Появляются титры. Я забыла о том, что произошел грандиозный эпизод. Но все в порядке. Я буду жить.
В тот момент, когда я вхожу в школьный автобус, я понимаю, что допустила ошибку. Мне следовало приехать вместе с отцом завтра утром, пропустить всю эту шумиху перед соревнованиями и избежать каждой лишней секунды нахождения в лагере Manitouwabing. Я не думала, что все будет так плохо. Я не думала, что буду так остро чувствовать запах деревьев. В конце концов, сейчас другое время года — весна, а тогда было лето, — и я думала, этой разницы будет достаточно. Ветрено, поэтому волны на озере грохочут об скалы на побережье, вместо того чтобы слегка задевать их, как было прошлым летом. Я закрываю глаза и понимаю, что намного ближе к панической атаке, чем была на протяжении всех прошедших месяцев.
— Гермиона! — кричит Тиг, а Полли хватает меня за плечо. Она несильно трясет меня, но этого достаточно, чтобы успокоить меня.
— Извини, — говорю я. — Я не была готова к этому.
— Просто оставайся сосредоточенной, — советует Полли. И она не имеет в виду победу на Национальных соревнованиях.
В отличие от того времени, когда мы были здесь в лагере, сейчас все двенадцать девушек Палермо разместились в одной хижине. Это единственное, чего не было летом, и Полли с радостью напоминала об этом всю дорогу, пока автобус тащился к лагерю. Мы с ней застолбили себе двухъярусную кровать напротив входа. Как со-капитанам, нам следовало занять кровати ближе к центру хижины, но мы уступили их Дженни и Алексис, которые вероятнее всего будут выбраны вместо нас на будущий год. Ночью здесь точно будет прохладно, но мы все привезли с собой спальные мешки и фланелевые пижамы.
Полли достает из чемодана свой купальник и кладет его на кровать. Я уже готова выдать саркастический комментарий по поводу загара, когда замечаю, что и все остальные девушки выуживают купальники с сумок.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — спрашиваю я.
К моему удивлению, мне отвечает не Полли, а Мэлори.
— Мы хотим сделать что-нибудь сумасшедшее всей командой, — говорит она. — На озере будет реально холодно, поэтому мы только окунемся, но мы не хотим, чтобы ты расстраивалась из-за этого. Мы не захотим попасть в контрольный список или еще куда-то до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.
— Хотя мы все равно поставим ее в затруднительное положение, — подхватывает Дженни. С тех пор, как она непреднамеренно пустила слухи обо мне, она крайне аккуратна в словах, которые говорит мне.
— Нет, — говорю я. — Нет, это великолепная идея. За исключением того, что у меня нет купальника.
Мой купальник пролетает через все помещение хижины от Полли ко мне и бьет меня по лицу. Все хихикают.
— Спасибо, — благодарю я. — Надо полагать, парни снаружи?
— Готовы и ждут, — кивает Астрид. Она снова подросла, и Полли пришлось в автобусе перешивать подол ее юбки, потому что она забыла об этом. Швы получились немного кривые, потому что в каждом школьном автобусе дорога ощущается очень уж ухабистой, но они не слишком заметны. Хотели мы этого или нет, в этом году все подросли.
— Тогда ладно, — говорю я, и вскоре дюжина девушек уже в купальниках и с полотенцами.
— Нам позволено плавать? — спрашивает Мэлори. — Я об этом как-то никогда не задумывалась.
— Я узнавала, — говорит Карен. — Кэлдон сказала, что мы можем ходить на озеро, когда захотим, если мы настолько глупые, чтобы сделать это.
— Давайте сделаем это до того, как я передумаю, — просит Полли и бросается вперед, чтобы открыть дверь хижины.
Парни стоят и ждут нас, они в майках, плавательных шортах и с полотенцами на плечах.
— Будет не так уж и плохо! — говорит Кларенс. — Я плавал у коттеджа в мае, было прохладно, но нормально.
— В твоем коттедже горячая ванна, — замечает Мэлори.
— Мы можем прижаться друг к другу, чтобы согреться, — говорит Тиг.
— Я быстрее поцелую вуки, — парирует Полли. (Примеч. Вуки (англ. Wookiee), в буквальном переводе — «народ деревьев», раса волосатых двуногих гуманоидов, которые жили на планете Кашиик. Героисаги «Звездные войны»).
Мы все направляемся к пристани. Уже прибыли несколько других команд, пропустивших распределение, но когда мы сами по себе маршируем мимо них к озеру, никто не высказывает в наш адрес серьезных возражений.
— Несколько правил! — объявляет Тиг. — Ладно, на самом деле правила только два. Все прыгают с края пристани. Как только вы оказываетесь в воде, то остаетесь на месте, пока не спрыгнет вся команда. Если по какой-то причине вы не прыгните и оставите всех нас тонуть, мы вернемся с креативной идеей мести.
— Это глупая игра, — говорит Полли, поглядывая на меня, но я уже далеко.
Они нашли меня там, где деревья вырастают прямо из озера, прежде чем вытягиваются вверх к облакам. Там я лежала без сознания и наполовину погруженная в озеро, где плоские серые скалы и розовые камни гранита. И теперь я снова собираюсь туда прыгнуть.
На середине пристани останавливаются бок о бок Лео с Тигом, Эрик прямо за ними. Кажется, они обсуждают порядок прыжков, и наконец-то Эрик просто скидывает полотенце и бежит к краю. Когда прыгает, он кричит, коротко и резко, и замолкает, прежде чем достигает воды с громким всплеском. Тиг и Лео следуют прямо за ним, а затем обе Сары и Астрид.
— Как вода? — спрашивает Дион, когда они выныривают на поверхность и перестают плескаться друг на друга.
— Освежает, — говорит Эрик. Его зубы практически не стучат, но тем не менее. — Вам определенно лучше как можно быстрее присоединиться к нам.
Один за другим мы прыгаем. Озеро заполняется всплесками, дрожащими друзьями, и вдруг здесь больше не страшно. Это просто озеро. И я люблю плавать.
— Пойдем, Гермиона, — кричит Кларенс. — Здесь чертовски холодно!
Я смеюсь и притворяюсь, что озеро может слышать меня. Я представляю, что оно понимает: я не боюсь его. Мы оба оказались в неудачном месте. Но это не причина, чтобы мы избегали друг друга. Я делаю глубокий вдох, вытягиваю руки над головой и отдаюсь этому ощущению. Я аккуратно прорезаю воду, которая шокирующее холодная, и выныриваю рядом с Дионом, который барахтается в воде. Я ложусь на спину, и слабый июньский закат согревает мое тело. Один долгий момент я плыву, ощущая вокруг себя воду, а затем рядом со мной всплывает Полли и утягивает меня под воду.
Я всплываю на поверхность, отфыркиваясь, а она смеется. Дион тоже смеется, а я понимаю, что мне нравится видеть его улыбку. Неподалеку барахтаются в воде Лео и Тиг, и впервые за долгое время Лео улыбается мне. Возможно, он начинает понимать. Хотя, на самом деле, мне все равно. Я не хочу быть ни для кого образцом, чтобы быть лучшим человеком.
— Мы уже можем выходить? — спрашивает Камерон. Его лицо слегка посинело.
— Думаю, это великолепная идея, — соглашается Тиг и плывет к лестнице.
Несколько девушек пытаются выбраться наружу. Это возможно, но босиком неудобно из-за угрожающего нашествия полосатых моллюсков. Большинство из нас просто ждут своей очереди к лестнице. Справедливости ради, я решаю, что раз я была последней прыгнувшей, то и выходить из воды тоже должна последней. Я барахтаюсь в воде около лестницы, но не близко, чтобы пресекать людям путь.
— Ты выглядишь счастливой, — говорит Дион, тяжело дыша недалеко от меня. Он может бегать и танцевать вечно, но судя по всему плавать ему тяжело. На самом деле, я не удивлена. Парни не всегда легко плавают.
— Так и есть, — говорю я. — Я не была уверена, что буду, но так и есть.
— Это хорошо, — вздыхает он. — Чем будешь заниматься летом?
— Вероятно, работать, — говорю я. — Пока не знаю, где именно. В прошлом сентябре мои родители собирались помочь мне найти работу, но потом передумали.
Мне комфортнее не договаривать. Это не избегание или отрицание. Это просто естественное течение разговора.
— Я работаю на отца Мэлори, — говорит он. Мы плывем ближе к лестнице, когда толпа редеет. — Рано утром, но зато это означает, что мне не надо работать, когда слишком жарко, и я могу провести это время на пляже.
— Звучит хорошо, — отвечаю я. — Хотя, лично я надеюсь на работу в магазине с кондиционером.
— Каждому свое, — говорит он. — Но если ты когда-нибудь захочешь потусоваться со мной после обеда, я буду более чем счастлив.
Я вспоминаю наш поцелуй, и хотя мне не должно быть тепло в холодной июньской воде, это напоминает мне о том, что я могу быть нежной. Мне нравится быть нежной.
— Было бы здорово, — говорю я, и мы улыбаемся друг другу как идиоты.
— Гермиона, пойдем! — зовет Полли. — Я хочу принять горячий душ перед ужином!
Дион поднимается по лестнице, а я следом за ним.
— Увидимся на ужине, — говорит он и направляется в сторону хижины парней.
— Ты позволила ему снова себя поцеловать? — спрашивает Полли, наклоняясь ближе ко мне, так, чтобы больше никто не смог услышать, но мне все равно, кто может услышать.
— Нет, — отвечаю я. — Но в будущем я не исключаю такой возможности.
— Ты невероятна, — говорит Полли, шлепнув меня своим полотенцем.
— Что? Он перестанет быть одиннадцатиклассником, — я танцую вне зоны ее досягаемости.
— Ага, но ты будешь студенткой, которая собирается уехать осенью в Оттаву, — Полли обворачивает полотенце вокруг себя. Безусловно, слишком холодно, чтобы проводить свободное время снаружи.
— Я пересеку этот мост, когда доберусь до него, — говорю я. — Не все мы можем выбрать один и тот же университет, как и наши половинки.
— Это было совпадение, — протестует Полли. Я рада тому, что этот факт является правдой, но это все еще меня поражает.
— Как скажешь, — говорю я, и поднимаюсь по деревянным ступенькам. — Когда приезжает Святой Игнатий?
— Эйми написала мне прямо перед тем, как я потеряла сигнал, — говорит она. — Они только выезжали.
— Ух, им придется провести три часа на четырехсотом шоссе, — говорю я.
— А также они будут ужинать в «Макдональдсе» вместо здешней столовой, — замечает Полли. — Звучит как выгодная сделка.
— Кстати, об этом, — говорю я, придерживая для нее дверь хижины. — Мама упаковала мне армейские запасы еды, и я готова поспорить, что ваши с Мэлори отцы сделали то же самое. У нас определенно будет настоящий пикник.
— И не будем говорить об этом Тигу, — соглашается Полли.
Когда автобус Святого Игнатия приехал, парни уже вернулись с ужина и рассказали, что у нас в меню. Эйми видит нас сквозь окно и машет нам. Лицо Полли слегка розовеет, но никто не замечает. Эйми подходит к нам, и когда ее лицо начинает светиться, вы практически верите, что это потому, что мы оставили ей картофельный салат.
В воскресенье в шесть тридцать утра нас будит Кэлдон. Вокруг разносится слабое ворчание, потому что списки показательных выступлений были вывешены еще вчера вечером перед ужином, и Палермо Хейтс будут выступать предпоследними. Что означает, нам не добраться до сцены примерно до двух часов, если все пойдет по графику. Но все никогда не идет по графику. Первыми выступает школа Святого Игнатия, в десять часов утра. Мне интересно, они только проснулись, или их тренер разбудил их еще раньше?
— Я не хочу этого слышать, — говорит Кэлдон, пока Астрид ворочается на своей кровати. — Вы все знали, на что подписывались. Через пятнадцать минут я хочу видеть всех вас на завтраке.
— Я не смогу собраться за пятнадцать минут, — протестует блондинка Сара.
— Без одежды, без одежды, — говорит Полли, вскидывая руки вверх и собирая свои волосы в простой конский хвостик. — На это у нас есть целый день.
— Я все еще не понимаю, зачем нам вставать так рано, — стонет Алексис.
— Как и я, — отвечаю я. — Но когда Кэлдон говорит прыгать, я даже не спрашиваю, насколько высоко. Особенно сегодня.
Потому что согласно расписанию завтрак состоит исключительно из шведского стола. У родителей Дженни в Палермо свой собственный продуктовый магазин, и они пожертвовали большое количество умеренно здоровой пищи. Это поможет нам продержаться до вечера. Выступление в два часа дня означает, что нам надо перекусить чем-то легким за ланчем. Я делаю все возможное, чтобы не думать об ужине. К тому времени мы или победим, или проиграем, и гадать об этом бессмысленно.
— Гермиона, передай сок, — просит Тиг. Его кофейная зависимость в такие дни, как этот, особенно тяжелая, но, похоже, он с этим хорошо справляется. Возможно, он достал таблетки с кофеином. Они все еще легальны.
— Зачем мы поднялись? — стонет Лео.
— Потому что мы будем соревноваться снаружи, — отвечает Кэлдон. —Вы никогда не делали этого раньше. В этом случае вы сможете понаблюдать, как первые команды выполняют свои номера, прощупать почву и все еще иметь массу времени, чтобы подготовиться.
— Хорошая идея, тренер, — говорит Тиг. —Я просто надеялся, что для этого вы выберете тот день, когда у меня будет кофе.
— Оставайся сильным, Эндрю, — иронично отвечает Кэлдон. — Это твой последний день сильного черлидера Палермо Хейтс. Сделай его самым лучшим.
— Мы избранные, мы избранные счастливчики! —восклицает Тиг, хватаясь за сердце так, будто его подстрелили из арбалета.
— Вот это другое дело, — одобрительно говорит Кэлдон, пока Флори передает ей молоко.
К десяти часам мы все уже заплетены и наши прически украшены лентами, а парни даже успели вздремнуть. Мы вместе сидим на трибуне, ближе к выходу, в уголке, так чтобы мы смогли уйти, как только Святой Игнатий закончит выступление. Приехало больше родителей, чем я прогнозировала. Они также все украсили себя цветами своих школ, но по факту я могу сказать, что существует немало детей среди зрителей, так что Кэлдон не единственный тренер, кто хочет, чтобы ее команда была вне конкуренции.
Поле было ровным и гладким. Каждый камень заботливо убран, а каждый бугорок вдавлен в землю. Пока мы занимали свои места, спортивные координаторы стелили маты, перепроверяя друг за другом, чтобы быть уверенными, что все крепежи на липучках держатся, и ничто не соскользнет. Земля сухая — этот май не влажный — но выглядит упругой. Наверное, она будет мягче, чем крытый корт, который используем мы. Поскольку поле снаружи, правила слегка изменили, чтобы дать командам пять минут подготовиться на поле, прежде чем начнется отсчет десяти минут до начала конкурсных выступлений. Святой Игнатий, как первая команда этого дня, получает семь минут. Я не совсем уверена в том, что Эйми сможет сделать с этими дополнительными двумя минутами, но в данный момент она, вероятно, рада получить их.
— Смешанные чувства? — шучу я над Полли, когда, зажужжав, оживает звукоустановка позади нас, а ведущий тестирует микрофон.
— Черт, нет, — отвечает она. — В любви и на войне все средства хороши.
— Хорошо, — отвечаю ей. — Я бы не хотела, чтобы ты делала мне сейчас поблажки.
Она ухмыляется, ее белоснежные зубы буквально сверкают, а команда Святого Игнатия выходит на поле на свои семь минут. Представив их, ведущий переключает музыку, и прежде, чем я успеваю понять, что происходит, знакомая музыка наполняет мои уши.
Это было утро, солнечное утро июня, еще две секунды назад, но сейчас темнота последнего летнего вечера августа. Мы не выбираем сами музыку для разминки. Они просто включают что-то популярное и веселое. Естественно, они выбрали это. Басы гудят в земле подо мной, а в воздухе витает запах сосны. Из-за музыки я не могу услышать звуки озера, но я не могла слышать их и тогда. Я не знала об этом, пока они не рассказали мне. Но это не они рассказали мне. Это что-то, что я сама помню.
— Гермиона! — Полли шипит мне прямо в ухо. — Дион, помоги мне!
Они спускают меня вниз с трибуны, вне поля зрения присутствующих. Хотя я все еще могу слышать это, чувствовать этот запах. Дион сжимает меня в объятиях, подхватив под колени и обвив рукой мою талию, и он слишком близко, слишком близко.
— Ради всего святого, опусти ее вниз, — говорит Полли. — Просто опусти ее на землю.
— Ее отец еще не приехал? — спрашивает Дион. Он опускает меня вниз, но не отпускает. Не уверена, что могу стоять. Он никогда снова не поцелует меня. Почему, черт побери, кому-то вообще захочется меня целовать? Я даже не могу нормально дышать.
— Нет, — отвечает Полли. — Но я думаю, мы в порядке.
— Я не думаю, что все в порядке, — говорит Дион, вероятно, потому, что полностью удерживает мой вес, но Полли поворачивается ко мне и игнорирует его.
— Гермиона, или ты что-нибудь скажешь, или я дам тебе пощечину, — угрожает она.
Я хочу сказать ей, что я в порядке. Я хочу быть в порядке. Я хочу, чтобы Дион перестал смотреть на меня так, будто я развалюсь на части. Хочу танцевать перед зрителями, слышать их подбадривания, взлететь и быть пойманной людьми, которым я доверяю. Но я не могу сделать ничего из этого. Больше не могу.
— Гермиона, я не шучу, — Полли на самом деле звучит испуганно. Великолепно. Я и ее сломала. Сейчас мне нужно дышать. Нужно дышать.
— Я здесь, — наконец говорю я. Полли расслабляется, и каким-то образом солнце становится ярче. — Не бей меня.
— Где твой телефон? — спрашивает она. Мне нужно, чтобы музыка остановилась. Слышать это, вспоминать об этом — тяжело, и я не могу делать что-то еще.
— В хижине, — говорю я. — Он не работает, помнишь?
— Пойдем, — командует она, потянув меня и поставив на ноги. К моему удивлению, мои колени не дрожат, и я не падаю. Хотя Дион все еще удерживает меня. На всякий случай.
Полли тянет меня в сторону хижины, а Дион идет следом, окончательно сбитый с толку.
— Мне приходилось, — говорит она строго, красиво и с полной решимостью, — иметь дело с черлидингом последние десять лет моей жизни, так что ты не имеешь права развалиться на куски в последнюю минуту.
Это правда. Полли в черлидинге потому, что она хочет победить. Я должна извиниться, что была последний год плохим другом, в то время как весь этот год Полли поддерживала мой эгоизм. Мы не ссоримся, не по-настоящему, просто она хочет напомнить мне, почему она позволила мне уговорить себя на это, когда мы были в пятом классе.
Полли врывается в хижину и оставляет нас с Дионом неловко стоять в шаге друг от друга. Он не смотрит мне в глаза. Я хочу поцеловать его, и все вокруг снова начинает вращаться.
— Ты можешь вернуться назад, если хочешь, — предлагаю я.
— Нет, — отказывается он. — Я в порядке, если и ты в порядке.
— Я, правда, хочу быть в порядке, — говорю я. Меня пугает то, как сильно я этого хочу.
— Я знаю, — отвечает он.
Полли возвращается с моим телефоном, выглядя при этом весьма триумфально.
— Забавная история, — говорит она. — На самом деле, в лагере неплохой прием сети. Внутри хижины дерево блокирует сигнал, но хижина сотрудников на холме, и в ясный день можно получить одно или два деления.
— Правда? — спрашивает Дион. Я следую за ними на холм к хижине сотрудников.
— Кому я буду звонить? — интересуюсь я.
— Ты позвонишь доктору Хатту, — говорит Полли, не пытаясь скрыть, что закатывает глаза от моей недогадливости. — А он пнет тебя под зад, в каком бы гольф-клубе он ни находился, а затем мы вернемся назад.
— Он, правда, не очень понимает черлидинг, — говорю ей, набирая номер.
— Он понимает тебя. Пойдем, Дион, — она марширует с ним вниз с холма, пока я нажимаю кнопку «позвонить», и через несколько минут раздаются гудки.
— Гермиона! — приветствует он, отвечая на звонок. — Я думал, сегодня у тебя большой слет черлидеров.
— Национальные соревнования, — поправляю я. — И да, я здесь.
— Тогда, почему, черт побери, ты звонишь мне? — спрашивает он.
— У меня случился своего рода срыв, который, как вы мне говорили, у меня мог произойти, — признаюсь я намного тише, чем ожидала. Сейчас, когда мне пришлось сказать это, сейчас, когда мы далеко от музыки, все снова приходит в норму, хотя края и потрепаны, и я чувствую, что могу взорваться в любой момент. — Они включили мою песню.
— Гермиона Винтерс. Я хочу, чтобы ты внимательно меня послушала, — говорит он. На самом деле, у меня не так много других вариантов, поэтому я слушаю. — Вокруг всегда будут спусковые крючки. Ты услышишь эту песню по радио, будешь регулярно проходить мимо сосен большую часть своей жизни. У тебя будут обрывочные воспоминания о той ночи, когда тебя изнасиловали, и совершенно ясные воспоминания, связанные с твоим абортом. Вокруг будут люди, которым ты просто не сможешь доверять, и люди, которым ты доверишь свою жизнь. Не многим своим пациентам я могу сказать эти вещи, но я могу сказать это тебе. Ты смогла адаптироваться, и ты храбрая. Так что, приспособься, иди и выиграй на этих глупых танцевальных соревнованиях, чтобы мне не пришлось консультировать тебя по вопросам развития комплекса неполноценности.
— Не хочу вас оскорбить, — говорю я, — но я все еще считаю вас самым худшим психиатром.
— Я знаю, милая. Поэтому это и срабатывает.
Я никогда не задумывалась, почему доктор Хатт согласился лечить меня. Он говорил, что хотел взяться за еще одно дело, прежде чем выйдет на пенсию, и я поверила ему, но думаю, здесь что-то большее. Он знал, что вокруг меня будут люди типа офицера Плуммер или Лео Маккена, люди, которые смогут увидеть в нападении на меня переломный момент в их собственных жизнях. Он знал, что другие психиатры попытаются построить свою карьеру на моем случае, с газетными статьями и, возможно, изданными книгами, если бы судебное разбирательство было особенно сочным. Доктор Хатт не хочет ничего из этого. Он просто хочет заново собрать меня воедино и спокойно отправиться рыбачить.
А я хочу победить.
— Спасибо, — говорю я.
— Всегда пожалуйста, Гермиона!
А затем, что становится для меня откровенной неожиданностью, он добавляет:
— Удачи.
Я отключаю телефон, не попрощавшись, и спускаюсь вниз к Полли и Диону. Это заняло больше пятнадцати минут. Мы пропустили особое выступление Эйми. Теперь я могу извиниться за все произошедшее, а Полли не скажет мне в ответ, что все нормально. Мы это пропустим. Мы оставим это позади, вместе.
— Извини, что заставила пропустить выступление Эйми, — говорю я.
— Я посмотрю запись, — говорит она, но я знаю, что она поняла меня. — Давайте возвращаться. Я хочу увидеть, как выйдет следующая группа, а потом, наверно, нам следует поправить твою прическу.
— И мою, — добавляет Дион. — Я думаю, что она сместилась на целый сантиметр, когда я поймал тебя.
— Мое сердце кровоточит, — говорю я ему. Полли закатывает глаза, но улыбается, когда берет меня за руку.
Когда мы возвращаемся на трибуны, зрители болеют не за нас. Но я притворяюсь, что это так.
Большую часть утра мы проводим, сидя на полу в хижине девочек и притворяясь, что не умираем от волнения. Технически, лагерь Manitouwabing, не говоря уже о нашем тренере, придерживается строгой политики, когда дело касается хижин для мальчиков и хижин для девочек, но поскольку мы на конкурсе и наша школа подписала отказ от претензий, политика лагеря стала немного мягче. Поэтому мы перетащили матрасы со всех верхних коек на пол, разложив их рядышком, и это выглядело как самая странная студенческая ночевка в мире. У нас было целых пять минут, чтобы привыкнуть к земле на площадке, прежде чем они объявят нас, и сейчас мы решаем, как правильно их использовать.
— Левая сторона выглядит неплохо, — говорит Тиг. Он сидит на моем матрасе и играет с замком на моем спальном мешке. Перед ним макет поля, сделанный из карандашей, ручек, и нескольких моих шпилек, которые не поместились в моих волосах. — Но вот склон на правой стороне они не исправили.
— Справа от нас или от сцены? — спрашивает Дженни. Я рада, что она об этом спросила, так мне не приходится этого делать. Нам с Полли не удалось понаблюдать за второй командой, но они были не особо смелыми в использовании пространства, так что мы бы и не увидели ничего из того, что хотели. — Я имею в виду зрителей.
— От сцены, — говорит Тиг, указывая на карандаш. — На этой стороне можно было увидеть всех подготавливающихся, и их гимнасты практически растерялись.
— Так что на практике нужно, прежде всего, выполнить акробатику, — говорю я. Мы с Полли сидим бок о бок, прислонившись к каркасу кровати, в то время как Мэлори и Карен выглядывают из-за наших плеч. Все сидят очень аккуратно, избегая помять форму или прическу. Выглядит все это немного комично.
— А затем броски, я думаю, — говорит Полли. — Не так, что прямо вверх-вниз, а когда каждый приземляется не в том месте, откуда был подброшен. Зрители, будьте настороже.
— Это не может быть настолько опасно, — замечает Алексис. Она возится с ленточкой, и Камерон отодвигает ее руку в сторону, чтобы она все не испортила. — Или, возможно, они не позволят этому здесь произойти. Плюс в том, что мы все выжили в лагере.
— Веский довод, — замечаю я. — Просвети и меня, ладно?
— Но я пока еще ни разу не уронил тебя, — возражает Тиг, и я ничего не отвечаю, потому что это правда.
Звучит аккуратный стук в дверь, что означает, что это не Кэлдон. Мне интересно, может ли это быть мой отец, неизвестно как предупрежденный о моем обмороке, но когда Карен открывает дверь, за порогом стоит Эйми, все еще в своей форме, хотя ее волосы слегка растрепаны. Там, где были заплетены косички, теперь волны, и она выглядит моложе, чем обычно.
— Позволите взойти на борт? — спрашивает она. — Я имею в виду, я знаю, что технически я враг, но все же.
Все смотрят на Полли, потому что именно она обычно принимает такие решения, и это застигает ее врасплох.
— Входи, Эйми, — говорит Мэлори, и я вспоминаю, что они с Кларенсом долгое время были лучшими друзьями, в любом случае, подмечать такие вещи очень хорошо.
— Ага, — говорю я. — Не то чтобы ты могла чем-нибудь навредить нам.
Я могу видеть, как замечание зависает прямо на кончике языка Тига, пока Эйми подходит к нам. Команда уважает частную жизнь Полли, что заставляет меня гордиться ими. Но сейчас это практически убивает Тига. Полли смотрит на него с расчетливым выражением на лице, а затем тянет Эйми прямо на свои колени. Эйми вскрикивает от удивления, а потом начинает хихикать.
— Кроме того, мы пропустили твой выход, — говорит Полли. Наверно, Эйми видела, как мы покинули трибуны, но так же, наверное, она слышала и музыку. Она знает, что это означает. — Как все прошло?
— О, нет, — протестует Эйми. — Вы не получите от меня никакой секретной информации.
— Господи, Оливер, — говорит Лео. — Что хорошего в том, чтобы иметь внутренний источник, если ты не можешь вытащить из нее информацию?
Как правило, Лео более милый, чем Тиг. Его обращение со мной и немного странные отклонения Тига — еще один намек на то, что все меняется. Так что, я абсолютно уверена в том, что он не собирался говорить то, что сказал.
Тиг начинает так сильно смеяться, что заваливается на пол. Лео становится таким пунцовым, я не думала, что человек вообще на такое способен. Эйми поворачивает лицо к плечу Полли, но я могу с точностью сказать, что она трясется от смеха. Полли выглядит совершенно шокированной. Вероятно, она провела все это время, придумывая остроумные ответы для Тига, и была застигнута врасплох парнем, которому на протяжении месяцев оказывала холодный прием.
— Лео Маккена! — говорит Бренда.
— Нет, нет, вы поняли, что я имел в виду! — протестует он, но в это время все впадают в истерику. — Мне, правда, жаль, — говорит он Эйми. — Я совсем не это… имел в виду.
— Все в порядке, — Эйми заикается, все еще продолжая смеяться. — Я все еще не могу сказать тебе ничего другого, кроме того, что думаю, у нас все в порядке, и прежде всего я рада, что все закончилось.
— Конкуренция? — спрашивает Полли.
— Нет, — отвечает Эйми. — Средняя школа. Моя команда не такая совершенная, как ваша.
Это довольно эффективно убивает весь смех, но не все погружаются в сентиментальные размышления. Девять из восемнадцати членов команды сегодня в последний раз взойдут на танцевальную площадку. Это самый большой выпуск с тех пор, как я присоединилась к команде в девятом классе. Во многом это конец целой эпохи. Больше, чем что-либо еще, я хочу уйти победителем.
Рядом с подушкой Полли пищит будильник, и она встает, чтобы выключить его.
— Час дня, ребята, — объявляет она. — Парни, на выход. Нам нужно сделать последние приготовления, а потом мы встретимся с вами снаружи.
Эйми провожает парней на улицу, а мы поворачиваемся друг к другу, поправляя ленточки и убирая выбившиеся из причесок волосы. Последняя минута уходит на макияж. Дженни хрустит своей шеей, и Мэлори кричит на нее. Мы готовы настолько, насколько возможно. Присоединяемся к парням снаружи и двигаемся в сторону трибун, как команда.
Кэлдон ждет нас, и мы разогреваемся, делая все возможное, чтобы игнорировать музыку и выкрики других команд. Без четверти два она останавливает нас и уходит, чтобы размяться. Она будет наблюдать за нами вместе с Флори и нашими родителями с трибун, но она провела нас настолько далеко, насколько смогла. Остальное зависит от нас.
— Все сюда, — зову я, и моя команда собирается вокруг меня.
Мы проходили уже это в прошлом году и теперь полны надежды. Мы были хороши, но другие команды были лучше. В этом году, я знаю, у нас есть шанс. Мы просто должны отыскать это и показать на площадке. Я делаю глубокий вдох. В воздухе чувствуется аромат сосны, но он больше не беспокоит меня. Команда, которая только что покинула площадку, приближается к нам. Я могу слышать их шепот, такой же, как ветер среди деревьев.
— Это она, — говорят они. — Она именно та.
Моя команда начинает разрывать круг, чтобы найти источник шепотков и заткнуть их. Это тот момент, когда я делаю выбор. Это будет не в последний раз.
— Слушайте все, — говорю я, и вот так просто они снова со мной. — Это наш день. Нам необязательно было пересекать всю страну или даже пересекать провинцию, потому что это наш день. Мы тренировались для этого, готовились и думали об этом. Тиг перестал пить кофе, и я точно уверена в том, что Дженни перестала есть мороженое с мартовских каникул. Из-за тренировок вы проваливали тесты. У вас были дополнительные задания. Каждый из вас выбрал для себя быть здесь. Несмотря на жесткую конкуренцию, вы все решили попробовать. Вы все выбрали отказаться от возможности когда-либо выспаться, чтобы по утрам тренироваться. Вы выбрали ограничить свою социальную жизнь. Также вы выбрали сделать товарищей по команде своими друзьями. И вы выбрали сегодняшний день.
— В течение этого года, в воздухе и на земле, я обращалась с просьбами к большинству из вас. И я собираюсь просить в последний раз, — теперь я практически шепчу, как ветер и деревья, и моя команда наклоняется ближе, чтобы услышать мою речь. — Выберите выйти вместе со мной, еще один раз. Выберите сделать самое лучшее, что можете. Выберите довериться своей команде. Выберите победить, а я знаю — я точно знаю — мы можем это сделать.
Из горла Тига вырывается рычание. Мне никогда не овладеть таким рыком, мой всегда звучит как рев львенка с несварением желудка, но я вместе с остальными присоединяюсь к нему. Это та вещь, которую мы берегли для национальных, наша козырная карта, чтобы отличиться от остальных команд Онтарио. Мы навсегда «Боевые Золотые Медведи», но ради очень особого случая мы можем копнуть глубже.
— Леди и джентльмены! — произносит комментатор. — Из Палермо, Онтарио, пожалуйста, встречайте «Боевые Золотые Медведи»!
Мы выбегаем наружу, яростные и скалящиеся, и я наблюдаю за тем, как акробаты делают свои трюки, как только начинается отсчет времени. Мы выполняем перекрестные броски, чтобы просто посмотреть, как это будет выглядеть, и Тиг рапортует, что земля в порядке. Все-таки, это не приводит к разрушительному эффекту. Когда мы сделаем это по-настоящему, четверо из нас будут в воздухе, и это будет выглядеть намного круче. На выход у нас сорок пять секунд, и Полли ведет всех на их позиции, как только часы останавливаются. Лео встает на свое место около меня, покручивая плечами от нервов, и адреналин в последний раз пробегает по телу, прежде чем инстинкты берут свое.
— Извини, Винтерс, — говорит он, и это все, что я слышу. Меня никто так не называл месяцами. Я скучаю по нему как по другу.
— Спасибо, — отвечаю я, и это ужасно, потому что мы уже нацепили наши фальшивые пластиковые улыбки. — Скажи мне это еще раз, — говорю я. — После.
— Я буду говорить тебе это так часто, как ты захочешь, — говорит Лео. И вот я понимаю, что именно это он и имеет в виду. Он больше не собирается ждать момента, чтобы извиниться, этот момент может и не настать. Он вырос как человек, и в течение следующих пяти секунд меня не волнуют причины этого.
Затем включается музыка, и я знаю, что собираюсь взлететь.
Я не замечаю офицера Плуммер в толпе, пока мы не заканчиваем выступление. До того момента, как музыка остановилась, я не видела зрителей. Некоторые парни и девушки смотрят на своих родителей и осторожно кивают головами (Кэлдон запретила махать под страхом множества, множества кругов бега), но я никогда так не делаю. Моя сосредоточенность — это мое лучшее оружие. Как у флаера, по большей части моя судьба в руках разных людей, в прямом смысле, поэтому я делаю все возможное, чтобы быть стабильной, в надежде, что это поможет другим устойчиво держать меня на высоте.
Так что я исполняю свой номер. И он совершенен. Мы попадаем в каждое приземление, мы тянем каждый носок. В своих выпадах Тиг достигает таких высот, каких я никогда не видела, и толпа звереет в тот момент, когда мы делаем крупномасштабную передачу перекрестных выпадов. С самого начала нашего выступления улыбка черлидера у меня на лице наполовину фальшивая, но с того момента, как Дион подбрасывает меня в воздух, и я пролетаю мимо Полли в руки ожидающих поймать меня Кларенса и Камерона, это все — настоящая я. Когда музыка останавливается, и на пять идеальных секунд дольше положенного мы застываем на наших позициях, зрители аплодируют так громко, что вертолет для тушения лесных пожаров может пролететь прямо над моей головой, а я могу даже не услышать его. А затем мы спрыгиваем на маты, плача и целуясь, именно в этот момент таймер показывает по нолям.
Рядом со мной прыгает Мэлори, выглядя счастливее, чем я когда-либо видела ее. Она обнимает меня, смеясь, и я думаю, одновременно плача, но здесь так шумно, что я не могу ее нормально слышать. Ее рот рядом с моим ухом, и я разбираю повторяющиеся слова «Мы сделали это! Мы сделали это!», прежде чем Полли и остальные выпускники прорываются к нам, и мы становимся массой рук, вздохов и смеха.
— Заткнитесь! Заткнитесь! — говорит Лео, но он не злится. Он просто говорит нам о том, что они вот-вот объявят наши очки.
Каждая команда набрала менее шестидесяти очков со всеми подкатегориями хореографии, синхронности, креативности, техники, исполнения и стиля. На данный момент, первое место удерживает первая команда Британской Колумбии, у них пятьдесят три очка. Я думаю, мы были лучше, заслужили, по крайней мере, одно идеальное очко, но судьи могут видеть то, что мне не видно, и они не склонны быть предвзятыми к моей школе так, как я.
— Давайте, — шепчет Тиг. Его убивает то, что объявление очков длится так долго. Судьи не испытывают каких-либо драматических чувств, и пока соревнования продолжаются, они склонны затягивать оглашение результатов.
— Леди и джентльмены, команда школы Палермо Хейтс зарабатывает… — провозглашает комментатор, — пятьдесят семь из шестидесяти! И занимает первое место!
Комментатор рассказывает о том, где мы потеряли три очка, но я больше не могу его слушать. Семнадцать людей кричат мне в уши, и я сама кричу довольно громко. Это именно тот момент, когда я, наконец, смотрю на зрителей и вижу своего отца, подпрыгивающего на месте и обнимающего маму Полли, пока Кэлдон и Флори свистят и размахивают руками. Рядом с ними офицер Плуммер, которая искренне аплодирует, хоть и выглядит слегка смущенно. Это наверно ее первое нахождение на соревнованиях по черлидингу.
— Двигаемся, ребята, — говорит Полли. Нам нужно привести себя в порядок после слез и поцелуев, так что следующая команда может проходить на свое выступление.
Я не знаю, как оказалась сбоку от группы. Возможно, я пыталась взять инициативу на себя. Возможно, я шла немного не в ногу с остальными. Я не помню. Что я помню, как подняла голову, когда мы проходили мимо команды из Нью Йорка, третьей команды из Онтарио, которые попали на соревнования потому, что Онтарио была принимающей провинцией. Они были в одном объединении с командой Эйми, поэтому мы не сталкивались с ними на Провинциальных соревнованиях. Я не знаю, лучше они нас или нет, но они не смогли победить команду Святого Игнатия, поэтому я не слишком волнуюсь. Кроме того, их цвета красный и черный, и они все одеты в штаны. Прямо до этой минуты это было всем, что я знала об их школе. Когда они проходили мимо и так быстро, что я даже не уверена, что это произошло, я встретилась взглядом с одним из парней.
Я не узнала его, не совсем, но я узнала выражение на его лице. Это выражение мы надеваем на лицо, когда наши учителя говорят нам: «Вы сделали домашнюю работу?». Это то выражение, которое нацепил бы парень, когда офицер Плуммер сказала бы: «Ты подменил образец ДНК, чтобы избежать получения обвинения в изнасиловании и преступной небрежности?». Или так и будет, в зависимости от того, как я решу поступить дальше.
Он видел меня на танцах. Раньше, в лагере, и теперь прямо здесь. Он должен осознавать, что я реальный человек, не неодушевленный предмет. Может, он думал, что был романтичным, если изнасилование с применением наркотиков в лагере черлидеров вообще могло когда-либо считаться романтичным. Может, он просто придурок. В любом случае, он опоил меня, увел меня от моих друзей, изнасиловал и оставил в озере. Теперь выбор за мной. И он знает об этом. Он должен появиться там с пластиковой улыбкой на лице и быть в восторге от талисмана его школы, а здесь его возвращения, возможно, будет ждать взведенный курок. Он не хочет знать об этом до тех пор, пока все не разрушится. Пока я не сделаю выбор, чтобы все разрушить.
Я рассматриваю свои варианты. Я могла бы прямо сейчас убийственно закричать, но у меня нет доказательств. Я могла бы сказать Полли, черт, я могла бы сказать Мэлори, и она бы убила его для меня. Или, по крайней мере, я могла обвинить его во всем и посмотреть, как он побежит, когда его будут преследовать «Медведи». Но это может привести к нашей дисквалификации. Я хочу, чтобы он заплатил, естественно, но также я хочу победить.
Сейчас вся его команда прошла мимо меня, а я вышла из себя. Впереди меня Полли замечает, что я пропала, и оглядывается через плечо, чтобы посмотреть, где я. Она что-то говорит Карен, а затем идет назад, чтобы встать около меня.
— В чем дело? — спрашивает она. — Ты в порядке?
— Я в порядке, — говорю я ей. Потому что так и есть. Прямо сейчас в моих руках весь его мир, и это ощущается очень, очень хорошо.
— Что ты делаешь? — спрашивает она.
— Я делаю выбор, — отвечаю я. — Что ты думаешь по поводу мести?
— Кто-то сказал, что это копание двух могил, — говорит Полли. — Но если ты сможешь сделать это с минимальным побочным ущербом, то я — за. А что?
Я смотрю на нее. Сейчас она в ленточках и короткой юбке, но я знаю, что скрывается под всем этим. Когда Полли рассказывает людям, что собирается в Мак, потому что там лучший учебный госпиталь, большинство людей полагают, что она собирается стать врачом. Они ошибаются. Полли планирует быть первым человеком, которого увидят новорожденные, только что появившиеся на свет, также она планирует помогать их мамам в этом деле. Вероятно, она смогла бы стать великим врачом, но вместо этого она собирается стать чертовски хорошей акушеркой. Она выглядит абсолютно безобидной, кроме тех моментов, когда обнажает свои зубки. В своем сердце она навсегда останется «медведем».
— Успокойся, — говорю я и переплетаю наши пальцы. Я не \достаточно сильная, чтобы оттянуть ее назад, не совсем, но я смогла бы немного сдержать ее. — Высокий, с каштановыми волосами. Это он.
Полли остается абсолютно неподвижной. Мне приходится дважды проверить, чтобы убедиться, что она дышит. Она не выглядит злой или охваченной местью, как я думала. Вместо этого, она, как и я, выглядит задумчивой.
— Что ты собираешься делать? — спрашивает она.
— Я еще не решила, — признаюсь я.
— Ну, помни, что здесь офицер Плуммер, — говорит она. — Если ты нуждаешься в профессионале или еще что.
— У меня нет доказательств, — напоминаю я ей. — Этот парень каким-то образом подменил образец ДНК. Он на самом деле не хочет, чтобы его поймали. Если бы я просто так бросила ему в лицо обвинения, он мог бы просто соскочить.
Мы наблюдаем за тем, как команда Нью Йорка заканчивает свою подготовку. Мне интересно, знают ли они. Мне нравится думать, что девушки сбросят его на задницу, не раздумывая, и я чертовски сильно надеюсь, что парни сделают также, но, может, они так не поступят. Возможно, когда он рассказал им о своем летнем завоевании в лагере, они поздравляли его. Возможно, он упустил крошечные детали, где я не давала своего согласия, и они никогда не соединят все кусочки воедино. Возможно, они все просто придурки.
— Ты должна что-то решить, — говорит Полли.
— Знаю, — отвечаю я. Если быть честной, я с нетерпением жду этого. В прошлый раз он лишил меня возможности сделать выбор, оставил меня только с обрывками воспоминаний. Возможно, сейчас я просто верховожу этим, наслаждаясь ощущениями, пока это длится. Возможно, я позволила всей власти проникнуть в свою голову. Наверно, доктор Хатт гордился бы мной.
Комментатор называет имя команды, и зрители начинают аплодировать. Они выскакивают наружу, черно-красные пятна, и я вижу, как он выбрасывает бутылку из-под воды в мусорный бак.
— Кретин, — замечает Полли. — Вторичная переработка была прямо здесь.
— Полли! — говорю я. — Иди, возьми у Мэлори мешок с застежкой. Большой.
— Зачем? — спрашивает она. Потом понимает зачем, и уходит так, будто я подожгла ей ноги.
Я не уверена в легальности всего этого. Я имею в виду, я знаю, что это сработало в «Законе и Порядке», но это телевидение, тем более американское. Но он выбросил это. Там был его образец ДНК, и он его выбросил. Я стою около мусорного бака, мои глаза выискивают его бутылку, когда включается музыка.
Полли возвращается с пакетом прежде, чем начинается выступление, а вместе с ней и офицер Плуммер.
— Я люблю тебя, — потому что действительно люблю.
— Я знаю, — отвечает Полли, потому что это правда.
— У тебя отлично все получилось, Гермиона, — говорит офицер Плуммер. Я не уверена, о чем именно она говорит, о черлидинге или о той части, где бутылка поможет раскрыть преступление. Она щелкает парой перчаток, несмотря на то, что прямо сейчас она в штатском, и Полли передает ей пакет.
Я наблюдаю за тем, как она удерживает бутылку, аккуратно пломбирует и прикрепляет к пакету ярлычок.
— Я узнаю его имя по записям, — говорит офицер Плуммер. — Мы привлечем его и сделаем новые тесты так скоро, как только возможно.
— Спасибо, офицер, — говорю я еще раз. — Вы потрясающая.
Она выглядит так, будто хочет сказать, что это я потрясающая, но, к счастью, она этого не делает. Вместо этого она машет нам и направляется к своей машине. Возможно, она, наконец, поняла, что я хочу быть потрясающей в чем-то другом.
— Нам лучше идти, — говорит Полли. — У Мэлори миллион вопросов, и если в ближайшее время мы не вернемся, они пошлют поисковую группу.
— Ты просто хочешь перед всеми поцеловать Эйми, когда мы выиграем, — говорю я ей.
— Заткнись, — огрызается она и берет меня за руку. — Сегодня все для нас, если мы этого захотим.
— Да, — соглашаюсь я. — Так и есть.
Я не думаю об университете, или о последующем суде, и даже о соревнованиях по черлидингу. Я не переживаю о людях, которые молились за меня, или о том, что являюсь «изнасилованной девушкой». Я танцевала раньше, и буду танцевать и завтра. Пока я покидаю поле вместе с Полли, я закрываю глаза и представляю малыша, которого никогда не было, и маленькую девочку, которая уже никогда никем не станет. Они будут забыты.
И я тоже.