Короны Ниаксии. Убить вампира-завоевателя

11

Свою лошадь Атриус определенно привез из Обитр. От нее исходила какая-то сверхъестественная сила. Это был крупный, мускулистый тяжеловоз, светло-серой масти, с темными пятнистыми ногами, испещренными розовыми шрамами. Такое удивительное животное я видела впервые. Восседавший на ней Атриус возвышался над всеми, кто ехал рядом. В отличие от большинства местных лошадей, которые не могли привыкнуть к новым вампирским хозяевам и которых приходилось постоянно успокаивать, эта обладала каменной невозмутимостью. В пути Атриус постоянно поглаживал ей гриву. Взор его был устремлен к горизонту. Казалось, он заглядывает в запредельные дали прошлого или будущего.

Поглаживание гривы. Вроде бы мелочь, но эта мелочь постоянно привлекала мое внимание и вызывала… недоумение. Большинство гленских воинов сочли бы это непростительной слабостью. Себе они не позволяли ничего подобного. Атриус не стеснялся показывать свою привязанность к лошади. У меня это не укладывалось в голове. Не он ли вторгся в наш дом, словно злобный голодный волк, готовый растерзать Глею?

Ехали мы долго. Атриус скакал впереди армии. Мы с Эреккусом ненамного отставали от него, хотя наша повозка катилась в стороне от солдат. Наверняка таков был приказ Атриуса, всегда думавшего о моей безопасности. По той же причине Эреккус неотлучно находился при мне. Он усердно забавлял меня разговорами, болтая обо всем на свете, а это очень быстро надоедало. И потом, длительное присутствие среди толпы всегда утомительно для арахессы. Напряжение, поначалу незаметное, после нескольких дней пути сделалось очень ощутимым. У меня постоянно ломило затылок, ныл мозг. Боль была острой.

Ощущение не из приятных, но я была обязана с ним справиться. Возможно, мое задание растянется на месяцы и даже на годы. Все зависело от распоряжений Зрящей матери и ожиданий, какие она возлагала на меня.

Я постоянно помнила об Арахессии. Получая задания, мы действовали самостоятельно и независимо друг от друга, но, учитывая громадную важность моего поручения, я чувствовала необходимость связаться со Зрящей матерью и сообщить о своих наблюдениях.

Однако шансов найти укромное местечко и пообщаться с ней никак не выпадало. В первый день пути я думала, что с восходом солнца вампиры укроются в шатрах и у меня появится такая возможность, но мы даже не стали разбивать лагерь. Поставили временные укрытия от солнца, куда и набились солдаты. Эреккус постоянно находился рядом, и отлучаться было рискованно. Особенно если учесть, что он почти не нуждался во сне.

После недельного странствия мы достигли широкой равнины, поросшей травой. Здесь было легко держать оборону, а простор позволял заранее увидеть приближение врагов. Думаю, Атриус сознавал, что столь долгий, почти безостановочный поход измотал солдат, они нуждались в отдыхе. Он приказал разбить лагерь; не такой обширный, как прежний, куда меня притащил Эреккус, но шатры ставились по всем правилам.

У меня появилась возможность уединиться, не привлекая внимания.

Мой шатер снова поставили на границе лагеря, вдалеке от солдатских. Правда, рядом с моим Эреккус воздвиг свой. Но когда он закончил возиться с установкой обоих шатров, его потянуло пообщаться с соотечественниками. Видно, устал от меня в той же мере, что и я от него. Удивительно, с какой прытью он отправился вглубь лагеря.

Я немного постояла у входа в шатер, наблюдая за происходящим. Посередине бивуака развели огромный костер. Вокруг кучками собрались воины. Они выпивали и разговаривали. Я чувствовала их усталость и в то же время – необычное оживление. Вечером в лагерь притащили несколько еще живых оленей, но они уже дергались в судорогах. Вампиры пили их кровь прямо из жил или наполняли кружки, которые поднимали, произнося пьяные тосты. Ветер поменял направление. Мне стало зябко. Я вздрогнула и уловила проблески ауры оленей. Я ожидала, что они полны страха. Страх действительно был, но размытый и приглушенный, покрытый густым слоем восторженной покорности.

Вампирский яд. Наверное, для оленей это было благом.

Но вечер чем-то отличался от прочих. Я ощущала… празднество. Может, сегодня был канун какого-то обитранского праздника? Может, в эту ночь принято поклоняться Ниаксии? Будь рядом Эреккус, я бы спросила у него, но я не сожалела о его отсутствии.

Наоборот, собиралась сполна воспользоваться появившейся свободой.

Я обошла вокруг лагеря, подмечая расположение шатров и караульных постов. Удаляться на большое расстояние рискну не раньше утра, когда взойдет солнце, но освоиться с окрестностями не помешает.

Мои круги становились все шире. Костер делался все меньше. Я находилась на самой дальней границе лагеря. А ведь вампиры еще не разошлись по шатрам, и я сознавала, что искушаю судьбу.

Я застыла, осматривая горизонт.

Неподалеку происходило что-то странное. Я это чувствовала. Ощущение было почти знакомым, но искаженным. Как будто какая-то каменная глыба превратилась в расплавленную сталь, что делало ее острее и опаснее.

Любопытство – эта несносная черта моего характера – одержало верх.

Держась в тени скал, я стала медленно приближаться к тому месту.

Атриус.

Он стоял на коленях, держа голову оленя и приникнув к его горлу. Рубашка и мундир валялись рядом. Голое туловище было забрызгано кровью.

Олень отличался внушительными размерами. Такие крупные животные в Глее попадались редко. Руки Атриуса едва обхватывали оленью голову. Напрягшиеся мышцы выдавали, каких усилий ему это стоило. Оленья кровь, пачкая белую шкуру животного, капала на песок.

Я не смела шевельнуться.

Мне доводилось часто наблюдать за хищниками, терзавшими свои жертвы. Совсем недавно я видела солдат Атриуса, делавших то же самое возле костра, но эта сцена… она чем-то отличалась. Зрелище было жутким и чужеродным и в то же время глубоко естественным. Оно меня отталкивало, завораживало и…

И слегка пугало.

Наверное, «пугало» – не то слово, поскольку волосы у меня на затылке встали дыбом, а спину стала бить мелкая дрожь. Что-то изменилось в моем восприятии этого вампира. Я чувствовала несоответствие между прежними мыслями о нем и тем, что наблюдала сейчас.

Глаза Атриуса были открыты и смотрели прямо на меня. На мгновение мы оба застыли, ошеломленные внезапной встречей. Затем он быстро и с каким-то непостижимым изяществом встал. Олень продолжал биться в судорогах у его ног.

Кровь текла по подбородку Атриуса, покрывая грудь. Лунный свет придавал его коже холодный бледный оттенок, отчего оленья кровь казалась почти черной.

– Что ты здесь делаешь?

Вопрос, как всегда, был задан спокойным тоном, но я уловила гнев, пылающий где-то в глубине его сущности, который он быстро подавил.

– Гуляю, – ответила я.

Атриус тыльной стороной ладони вытер рот, а получилось – еще больше размазал кровь по лицу.

– Возвращайся к себе в шатер, – сказал он.

– Почему? У вас ведь сегодня какое-то празднество? – спросила я и кивком указала на оленя. – Ты тоже пировал?

– Потому тебе и нельзя высовывать нос из шатра.

Атриус сощурился. Видимо, догадался о причине моего появления здесь.

– Эреккус отпустил тебя одну? – спросил он.

Теперь Эреккусу влетит.

Я шагнула к Атриусу, но он вдруг попятился и чуть не споткнулся о камни. Казалось, ему не терпелось скрыться от меня.

Я остановилась.

Он быстро взял себя в руки. Настолько быстро, что другие вряд ли заметили бы, но я успела заметить… страх. Не передо мной. Причина была иной.

Я пристально следила за ним, осторожно дотрагиваясь до его сущности, которую он так тщательно оберегал. Его грудь тяжело вздымалась. Он морщил нос.

Признаки голода. Он был голоден.

– Возвращайся к себе в шатер, – повторил Атриус. – И оставайся там до утра.

– А все-таки что у вас происходит. Это… праздник? Вы совершаете какой-то ритуал?

– Ритуал, – почти со смехом ответил он. – Но не такой, как у вас.

– Тогда что это?

– Праздник Дома Крови в честь рождения нашего королевства. Его отмечают раз в пять лет, на растущей луне, перед самым днем весеннего равноденствия.

– Раз в пять лет, – повторила я. – Должно быть, для вас это особые даты… А может, и нет, учитывая вашу продолжительность жизни.

– Это особая дата, – раздраженно бросил он. – И они…

Атриус посмотрел на лагерь, где вокруг костра теснились воины. Взгляд был непроницаемый, дернулся кадык. Завоеватель повернулся ко мне, опять вытер рот и, похоже, только сейчас сообразил, какой у него вид. Полуголый, перепачканный в оленьей крови.

– Возвращайся к себе в шатер, – в третий раз произнес он. – Это приказ.

Приказ, отданный мне столь непринужденно-властным тоном? Его слова ненароком задели меня, отчетливо напомнив, когда я слышала их в последний раз. Было это в ту ночь, когда я намеревалась убить вампира, который сейчас стоял передо мной.

Я склонила голову, чтобы скрыть сарказм на лице, и мне это почти удалось.

– Слушаюсь, командир. Не смею мешать твоему… – кивком подбородка я указала на оленью тушу, – …пиршеству.

Я повернулась и пошла. Он смотрел мне вслед. Прядильщица милосердная, как же он умел неподвижно замирать. Не только телом, но и всем существом. Своей глубинной сутью. Впрочем, это спокойствие было внешним. А внутри бился зверь, рвущийся наружу. Но Атриус крепко держал этого зверя. Углубиться в его внутреннюю темноту я не решалась.

– Осторожнее с любопытством, прорицательница, – крикнул он вслед. – Это опасно.

Я остановилась, обернулась и улыбнулась ему.

И уловила намек. Легкий, будто струйка дыма на фоне непроницаемой бархатной черноты его сущности.

Проблеск интереса.

Осторожнее, командир.

– Так и есть, – сказала я и с улыбкой пошла дальше.

Я подчинилась приказу Атриуса, хотя его слова меня немного рассердили. Но мне хотелось остаться в живых, а потому его совет держаться подальше от орды пьяных вампиров, разгоряченных безумным празднеством, казался вполне мудрым.

Однако я позволила себе ненадолго отклониться в сторону.

Теперь, когда я попалась Атриусу на глаза, времени у меня будет немного. Он наверняка заставит Эреккуса зорко стеречь меня весь день, а потому действовать надо быстро. Еще когда мы останавливались на привал, я заприметила невдалеке маленький пруд. Пожалуй, даже не пруд, а застоявшуюся воду, что осталась после недавних обильных дождей. Но других водоемов поблизости не было. Если бы понадобилось, я могла бы связаться с Арахессией и через камень, однако стихия камня куда менее податлива, чем вода. В отличие от многих сестер, я плохо владела общением через камень. Крепость была выстроена на узле пересечения нескольких мощных средоточий нитей, пронизывающих Глею и соединявших главные природные стихии. И пока существовали эти нити, мы могли общаться с крепостью из любого уголка страны.

Быстро достигнув пруда, я опустилась на колени. Подол платья сразу намок. Я торопливо начертила на песке знаки и погрузила ладони в мутную воду.

Нагнулась над водой. Потом еще ниже.

И еще…

Я почувствовала нити. Сквозь воду я ощущала, как они расходятся во все стороны. Найти ту, что тянулась к крепости, не составляло труда. Такая нить всегда находилась поблизости и была теплее, словно ее пульсации были выше.

Я потянулась к этой нити и потянула…

Прошла секунда, другая. Я ждала. Я ощущала крепость, но это еще ничего не значило. Возможно, сестрам сейчас было не до меня. Я подавила сильное желание выругаться. Секунды превратились в минуту. Неизвестно, когда мне представится возможность связаться с крепостью снова.

Наконец я облегченно вздохнула. Передо мной возникло лицо Зрящей матери, словно появившись на поверхности воды.

– Здравствуй, Силина, – произнесла она. – Расскажи, как твои успехи.

Зрящая мать была доброй и отзывчивой, но, когда она выслушивала наши донесения с заданий, все, не имеющее отношение к делу, отметалось. Она держалась сурово и сдержанно. Меня это устраивало.

– Я сумела проникнуть в армию завоевателя, – сказала я, – и заняла место прежней прорицательницы.

Для Зрящей матери было важным то, что я выполнила первую часть задания. Каким образом, значения не имело. Пожелай она услышать подробности, сама задала бы вопрос.

– Было непросто сломить его недоверие, – продолжила я. – Он знает о существовании нашего ордена и сразу понял, кто перед ним. Я сказала, что сбежала из Арахессии. Он предложил мне защиту от арахесс в обмен на мою верность ему на протяжении войны.

Зрящая мать молчала. На таком расстоянии было трудно оценить ее сущность, однако я уловила нечто странное. Молчание имеет разные оттенки, и постичь смысл конкретно этого я при всем желании не могла.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Все это мудрые шаги… пока он тебе верит.

– Он мне верит.

– Постарайся, чтобы так и оставалось.

– Да, Зрящая мать. Он уже однажды заставил меня сделать прорицание. Его следующая цель – захват Алги, и мое хождение по нитям должно было помочь выработать стратегию наступления.

– И оно помогло?

Я помолчала, обдумывая, как лучше всего ответить на этот вопрос.

– Да и нет. Само хождение было плодотворным. Но полученные сведения я немного исказила.

И вновь молчание, которое мне не удавалось распознать.

– Почему ты это сделала, дитя мое? – спросила Зрящая мать, и ее вопрос меня ошеломил.

«Почему?»

– Потому что… не могла же я ему и в самом деле помочь захватить Алгу, – сказала я.

– Местная армия никуда не годится. Она слаба, а сознание солдат вечно затуманено дурманом. Этот вампир вполне может захватить город.

Сказано было пренебрежительным тоном. Казалось, Зрящая мать жертвует не городом, а несколькими шариками на игральной доске.

Я не находила слов. Точнее… я знала, что сказать. Просто эти слова я не считала возможным говорить Зрящей матери.

– Силина, ты что молчишь?

– Я… – Я встрепенулась, тщательно обдумывая каждое слово ответа. – Зрящая мать, если позволить ему завоевать Алгу, будут человеческие жертвы.

– Ты знаешь, кем управляется Алга. Население там и шагу ступить не может без пагубного зелья. Не нам судить о моральной стороне какого-то одного действия. Мы ведем более крупную игру.

«Лицемерка».

Это слово мелькнуло в мозгу раньше, чем я успела его поймать. Прежде у меня и в мыслях не было назвать так кого-то из арахесс, а тем более Зрящую мать. Сначала она обрекла город-государство на гибель, наказывая Алгу за преступления правителя и безволие населения, и следом заявила, что не нам судить о моральной стороне завоевания.

Не зря я многие годы училась владеть эмоциями, не позволяя им выплескиваться наружу.

– Я тоже не стану лить слезы по правителю Алги и его окружению, – сказала я. – Но там живут тысячи людей. Многие из них ничем не провинились. Там живут дети.

Последнее слово выдало меня с головой.

Судя по лицу, Зрящая мать меня поняла. Но ее сочувствие было с оттенком жалости. Так смотрят на пса, который помочился на комнатные растения, спутав их с кустами на лужайке.

Я мысленно выругалась. Я ненавидела этот взгляд. Он был барьером между мной и другими сестрами-арахессами. Напоминанием о том, что я попала в орден, будучи намного старше, чем они, и потому отличалась от них.

– Силина, ты не станешь по-настоящему свободной до тех пор, пока не сбросишь с себя иго прошлого, – сказала она. – Прошлое не должно диктовать будущему.

– Я это знаю, Зрящая мать.

– Мы сражаемся за то, что предначертано. А предначертанное лежит вне пределов добра и зла.

Мне было противно выслушивать подобные наставления, но внешне я этого не показывала, сохраняя выражение покорности на лице. Ничто не нарушало внешнего спокойствия.

– Понимаю, Зрящая мать. В будущем я сделаю иной выбор.

Я оглянулась на лагерь. Костер по-прежнему горел. Пьяное празднество затянулось, но я помнила распоряжение Атриуса. Самое время возвращаться.

– Ступай, – сказала Зрящая мать, словно почуяв мою тревогу. – С тобой наша вера и наш орден.

Зрящая мать умолкла. Казалось, даже находясь далеко отсюда, она знала, как мне нужно услышать эти слова. Естественно, я бы никогда не призналась в этом, не показала бы свою уязвимость. Но она и так знала о моих недостатках.

– Да, Зрящая мать, – произнесла я, склонив голову. – Да ведут нити всех вас.

Я разорвала связь с крепостью, поднялась с колен, отряхнула мокрый, грязный подол платья и пошла в лагерь.