Убийца где-то рядом... Смерть в белом галстуке

Глава первая

Кристина Грэхем раздраженно вздохнула и небрежно сделала пометку на полях безукоризненно аккуратного сочинения. Завтра, когда она раздаст сочинения, на нее с укором посмотрит пара голубых глаз. Дейдра не способна была понять, почему красивый почерк и образцовая аккуратность не достаточны для того, чтобы компенсировать полное отсутствие мыслей. Кристина снова взглянула на страницу, чтобы убедиться, не слишком ли она придирчива по отношению к этому ребенку, и сделала еще одну небольшую пометку. Где-то в другом месте, вероятно, еще в начальной школе, Дейдра утвердилась во мнении, что ее способности к аккуратности ценнее всего прочего, и подавляла в себе любой росток мысли или творчества, если даже он и появлялся. Однако после проверки стопки сочинений второго «А» Кристина уже была не в состоянии размышлять над трудностями, испытываемыми Дейдрой в учебе. Она взглянула на часы, было четыре часа тридцать минут, и подумала, не сделать ли ей перерыв, чтобы отправиться домой, или продолжить работу и посмотреть, как тщательно разбирается в описании характеров Чосер? Всего было только восемнадцать сочинений, и было бы замечательно проверить их все сразу. Но сначала ей следует выпить чашку чая.

Она потянулась, встала, пересекла комнату и подошла к окну. Женская учительская в академии Финдлейтера была расположена на четвертом этаже этого нелепого здания и выходила окнами на бетонированную площадку позади школы. Она размещалась в крыле, параллельном главному корпусу школы. Наступили ранние ноябрьские сумерки, и пошел не утихавший ни на минуту дождь, который при порывах ветра превращался в проливной. Кристина слегка вздохнула, она не любила дождь: и вид серо-черной мостовой, блестевшей внизу, и темная масса здания действовали на нее удручающе.

Она заметила, что свет в окнах первого этажа в здании напротив был выключен, должно быть, уборщицы закончили свою работу. Теперь свет горел только в трех противоположных окнах второго этажа. Теплый красный свет, проникавший сквозь шторы, отличался от холодного казенного света классных комнат, где были видны ряды столов и различные учебные принадлежности. Это были окна помещения, известного как зал попечителей. И сегодня административный совет академии Финдлейтера проводил там конфирмационное собрание, официально утверждавшее нового директора в должности. Конфирмационное собрание было одной из традиций академии Финдлейтера, школы, которая, как для себя обнаружила Кристина два года тому назад, когда устроилась сюда преподавать, изобиловала традициями, и каждая из них, по-видимому, была неприкосновенной. Некоторые, подобные конфирмационному собранию, на котором вновь назначенный директор пил чай и херес с административным советом, казались безобидными, даже не имеющими особого значения. Другие… Кристине очень захотелось узнать, как к некоторым из них отнесется новый директор. По дошедшим до нее слухам, он казался весьма подходящим для этой должности, был опытен и академически образован. Но никто раньше не был с ним знаком. Завтра новый директор будет с соблюдением всех формальностей представлен преподавательскому составу, а на следующей неделе приступит к исполнению обязанностей. Академия Финдлейтера была по-своему уникальна. Но не причиной своего возникновения, конечно, — сколько есть еще школ, основанных благочестивыми гражданами в местах своего рождения, чтобы принести пользу следующим поколениям. Что особенно выделяло академию Финдлейтера, так это то, что после ста пятидесяти лет своего существования она все еще точно служила цели, намеченной ее основателем, каждый ребенок, родившийся в пределах Данроза к тому времени, когда школа была построена, за ничтожную плату или совсем бесплатно, если он был из очень бедной семьи, мог стать учеником в академии Финдлейтера. Как это еще иногда случается — это была очень хорошая школа, и жители «прежнего» Данроза очень ею гордились, ревностно о ней заботились, и большинство детей пользовалось своей привилегией. Таким образом, академия Финдлейтера представляла собой великолепный срез данрозского общества, на самом деле демократического и очень дорожившего всеобщей заботой об этом заведении, пережившем даже индустриализацию середины девятнадцатого столетия и расширение прежних границ города.

«Наверное, приятно быть директором школы, — подумала Кристина. — Я очень бы удивилась, если бы когда-нибудь достигла такой головокружительной высоты». Она отвернулась от окна и искоса взглянула на себя в небольшое квадратное зеркало, присутствие которого было уступкой администрации женскому тщеславию, и попыталась представить себя волевой и ответственной директрисой, но это было совершенно невозможно. Она не смогла придать своему лицу серьезного и властного выражения. Такие волосы и нос, и эти… локоны! Ее темные волнистые волосы были ужасно легкомысленными, вздернутый носик придавал ей немного комичный вид, а карие глаза готовы были сию же минуту рассмеяться над ее нелепой мыслью. «Ты никогда этого не добьешься, — сказала она своему отражению в зеркале, — а вообще, хочешь ли ты этого?» Она посмеялась над собой и вышла из комнаты, чтобы приготовить себе чай.

Все необходимое для приготовления чая находилось в комнатке с низким потолком, расположенной в конце коридора, проходившего через все крыло. Как раз у этой комнатки коридор заканчивался лестницей, два пролета которой вели вниз к выходу из здания. На другом конце коридора имелось три ступеньки, спускавшихся вниз, от них начинался короткий переход, который соединял старое здание школы с крылом, пристроенным в 1870 году. В течение многих лет, после того как произошла решающая стычка между уборщицами, швейцаром и преподавателями, ставшая уже преданием, этот коридор и выходящие в него комнаты убирались утром, а не вечером, так, чтобы преподаватели могли, если они пожелают, работать допоздна в учительских. Коридор был освещен слабо, но когда Кристина проходила мимо двери мужской учительской, то увидела под ней свет, постучала и вошла. Молодой человек со взъерошенными волосами, в очках в роговой оправе, сползшими на нос, сидел у стола, на котором были небрежно разбросаны лабораторные тетради. Он поднял глаза и изумленно моргнул.

— Я как раз собираюсь приготовить чай, Дуглас, — сказала Кристина. — Вы не хотите?

— О! Который час?.. Господи! Нет, благодарю, Крис, я должен идти. Я совсем не заметил, что уже так поздно. Я сказал Пат, что буду дома рано, так как она собиралась уходить, а я обещал, что уложу детей спать. Я сейчас закончу эту работу и уйду. Тем не менее спасибо за предложение.

— Хорошо. Но не работайте слишком много. Вы выглядите немного усталым.

— Я выгляжу усталым? О, да, знаете, неожиданно накопились дела. День был нелегким. Я с радостью пойду домой.

Кристина закрыла дверь и направилась по коридору, немного удивленная его словами. Ей очень нравился Дуглас Баррон и его жена Пат. Оба они были молодые, светловолосые и очень хорошо к ней относились. Дуглас был строгий учитель, но вкладывал душу в работу, глубоко интересовался биологией и умел передать свою увлеченность ученикам. Кристина никогда не видела его в таком подавленном состоянии, как этим вечером, какая-то неожиданность вывела его из равновесия. Возможно, что заболел один из детей. Но, конечно же, он сам бы сказал об этом. У Барронов было четверо веселых ребятишек, включая двух близнецов, ни одному из них не было и шести лет. Кристина никогда не прекращала изумляться тому спокойствию, с которым Пат управлялась с ними со всеми.

Она поставила чайник на маленькую конфорку, от которой шел неприятный запах, и подготовила чашку и блюдце, молоко и печенье на маленьком щербатом жестяном подносе, рисунок на котором сильно облупился. Действительно, комнатка для чайных принадлежностей выглядела запущенной. Ночью, в хорошую погоду, ей нравилось высунуть голову наружу и окинуть взглядом окрестности. Но сегодня вечером шел дождь, ветер сотрясал крышу и сквозняк колыхал тонкое кухонное полотенце, висевшее над крохотной раковиной. Кристина замерзла и слегка дрожала от холода. Внезапно она ясно осознала, что находится на верхнем этаже почти пустого здания. Чайник закипел. Она отвернулась от окна, заварила чай и покинула комнатку.

Услышав, что кто-то поднимается по лестнице, она слегка вздрогнула к своей досаде. Чашка пошевелилась, и молоко выплеснулось из кувшинчика на поднос.

Но это был всего-навсего Джозеф Уолш, старший преподаватель и руководитель кафедры истории. Несомненно, он заметил, как она вздрогнула, так как язвительно сказал: «Я напугал вас, мисс Грэхем? Извините».

Он поднялся по лестнице и остановился рядом с ней, высокий красивый пожилой мужчина с пышной белой шевелюрой, густыми бровями, строгими темными глазами и жестким ртом. Уолш улыбнулся, пытаясь ее успокоить, но поскольку он очень не нравился Кристине, это вызвало у нее только отвращение. Все же она нашла в себе силы, чтобы немного поболтать.

— Я только что приготовила чай. Вы не хотите?

— Нет, благодарю. Я как раз иду к выходу, но сначала мне надо кое-куда заглянуть. — Он слегка улыбнулся. — Да, небольшое дело… Не работайте допоздна, мисс Грэхем. Вам не следует позволять энтузиазму, свойственному молодости, слишком увлекать вас.

И слегка кивнув, он покинул Кристину и пошел по коридору, а она почувствовала вдруг себя неумелой и неопытной.

Девушка снова вернулась в комнатку и вытерла молоко, пролившееся на поднос. Затем она поторопилась обратно в учительскую, включила еще один обогреватель, налила себе чашку чая и села за работу, раздраженная, безотчетно ощущая какую-то неловкость. Однако она заставила себя сконцентрироваться на сочинении Чосера, и когда с торжеством негромко захлопнула последнюю тетрадь, то уже почти забыла о странной встрече с Джозефом Уолшем. Она быстро пошла обратно в комнатку, вымыла и вытерла чашку и вернулась в учительскую, чтобы надеть пальто, сложить книги и взять портфель. Бросив взгляд в окно, девушка убедилась, что дождь не перестал. Все время, пока она работала, с улицы доносилось завывание ветра. Ну и ночь! И как хорошо, что на этой неделе очередь Эндрины готовить. Почти несомненно, ее будет ждать вкусная еда, когда она доберется до коттеджа. В этом состояло одно из преимуществ проживания вместе с преподавательницей домоводства, впрочем, сомнительно, что Эндрина ощущала такое же преимущество от того, что живет вместе с нехозяйственной преподавательницей английского языка… Где же ключи от машины? Конечно, в кармане. Она выключила обогреватели и свет, вышла в коридор.

И остановилась, борясь с охватившим ее, не поддающимся пониманию страхом, вызванным отчасти видом длинного, холодного, плохо освещенного коридора, а отчасти представлением о том, что уже давно пошел шестой час. Чтобы добраться к выходу, ей необходимо было пройти через старое здание школы. После пяти вечера все входные двери запирались, за исключением парадного входа в здании старой школы, около которого расположена комната швейцара, и после пяти часов выйти можно только через эту дверь. Очевидно, что необходимо контролировать доступ в огромное здание школы. Чтобы добраться из учительской до входной двери в здании старой школы, необходимо спуститься по лестницам и пройти по коридорам. При дневном свете этот путь казался всего лишь утомительным. Но темной зимней ночью это сделать было не так-то просто, так как означало, что либо придется нащупывать выключатели света, либо, спотыкаясь, идти в полумраке. Кристине уже не раз случалось так выходить, но всегда вместе с ней был еще кто-нибудь. Тогда это было забавно. Но теперь? «Мне не следовало так сильно задерживаться», — подумала она, отдавая себе отчет в том, что находится на верхнем этаже и что в школе никого нет, за исключением швейцара Туэчера, внизу около парадной двери. Но, конечно, ей нужно было идти или провести ночь в школе. Ворча на себя, она быстро пошла по коридору, сдерживаясь, чтобы не оглядываться… «там ничего нет»… и вздрагивая от звука хлопающих от сквозняков дверей и звука своих собственных шагов.

Она дошла до трех ступенек, указывающих место, где к зданию старой школы было пристроено новое крыло. Короткий проход, ведущий к первой классной комнате, которую она должна была пройти, освещался только светом, просачивающимся из коридора, который она только что покинула. Но его было как раз достаточно для того, чтобы различить дверь, а за ней находился выключатель. Или где-нибудь еще? Нет, выключатели расположены в противоположном углу у другой двери, ведущей к проходу на лестницу. Все-таки в этой комнате вдоль стен было свободное пространство, не занятое партами, и она была хорошо освещена светом, идущим из окон, что позволит ей найти дорогу. Но она не решалась войти в комнату не из-за слабого освещения. Дело было в легенде о сумасшедшем учителе математики.

Академия Финдлейтера, за время своего существования приблизительно в течение ста пятидесяти лет, обросла легендами, некоторыми смешными, некоторыми зловещими, которые с наслаждением рассказывали новым ученикам, наводя на них ужас. Среди пользующихся особой популярностью была история, на деле почти полностью правдивая, о сумасшедшем учителе математики. Его звали Джошуа Маклинктокк, и он был одним из первых в длинной плеяде выдающихся преподавателей математики в академии Финдлейтера и, возможно, наиболее блестящим, имеющим работы по математике, высоко оцененные королевским обществом. В то же время, согласно легенде, это был рассеянный человек со взъерошенными волосами, в совершенстве владевший своим предметом, хотя временами его невнимательность доходила до небрежности. Терпеливый и любезный с теми немногими учениками, которые понимали его объяснения, он был ужасен в отношении к ученикам, не обладавшим математическими способностями. Его карьера имела мрачный и бесславный конец, когда от руки Джошуа, находившегося в припадке ярости, погиб ребенок. Истинные подробности остались неизвестными. В соответствии с легендой, этот свирепый учитель, взбешенный каким-то глупым ответом, повернулся от доски, на которой он чертил геометрическую фигуру, и швырнул тяжелый большой циркуль со стальными наконечниками в мальчика. Острие вонзилось в глаз и убило его… и в этом месте истории всегда утверждалось, что именно тем циркулем, которым был совершен этот страшный поступок, пользуются до сих пор. После этого кульминационного момента утверждение, что призрак Джошуа время от времени посещает эту комнату, шло как нечто, снимающее напряжение.

Среди преподавателей «призрак Джошуа» был шуткой, ученики же старались не посещать это просторное, мрачное, едва освещенное помещение со старыми исцарапанными партами, вместительным стенным шкафом и длинным учительским столом, протянувшимся почти во всю ширину комнаты на возвышении под классной доской. Находясь теперь около этого помещения, Кристина боролась с нежеланием идти через него, она понимала, что это — смешно и по-детски, но от этого не чувствовала себя смелее. Кристина всегда была склонна к суеверным страхам, и от этой истории с призраком по спине у нее пробегала дрожь.

Но, очевидно, что именно сейчас она не могла себе позволить этот глупый самовнушенный страх. Девушка оглядела комнату. Если бы она повернула направо, когда вошла, то оказалась бы позади парт, около стены, ведущей к двери, где был выключатель. На самом деле не было никакой необходимости включать свет… и дорога через комнату заняла бы всего минуту… «Не буду смотреть на стол, — подумала она, ворча сама на себя. — Все это полная бессмыслица».

С такими мыслями она открыла дверь и вошла. Бледный свет, проникавший в окна, позволил ей рассмотреть парты и проход. Она решительно пошла вдоль стены по направлению к неосвещенному углу, расположенному рядом с дверью, устремив взгляд вперед и борясь с желанием оглядеть комнату. Она дошла до двери, а затем почти бессознательно взглянула на большой стол.

Неясно вырисовываясь на фоне слабо освещенного окна, в дальнем конце, на учительском месте виднелась темная фигура человека, немного наклонившегося вперед, как будто что-то говорящего классу. Одна его рука была вытянута вперед по поверхности стола, в жесте, выражающем раздражение.

Кристина почувствовала, как ее захлестнула волна леденящего ужаса. И услышала, как она сама шепчет: «Свет. Включи свет». Но даже в тот момент, когда ее рука дотронулась до выключателя, она была близка к мысли, что при свете там может вовсе ничего не оказаться.

Но там кто-то был. Это оказался Джозеф Уолш, сидевший лицом к классу. Девушка почувствовала, что у нее совершенно нет сил, это была реакция, вызванная страхом. Кристина хотела что-то сказать, но вновь захлестнувшая волна ужаса не позволила ей произнести и слова.

Джозеф Уолш был мертв. У него между лопаток, нелепо и страшно, торчал большой циркуль.

Глава вторая

Кристина хотела закричать, но в горле пересохло, и его свела судорога. Она рывком распахнула дверь и бросилась бежать через лестничную площадку, вниз по лестнице, задыхаясь и что-то бессмысленно бормоча. Звук ее шагов эхом разнесся по лестничной клетке, и когда, наконец, она достигла основания лестницы, Туэчер, швейцар, вышел из своей комнаты и с удивлением на нее взглянул.

— Мисс Грэхем! Что-нибудь произошло?

— Да, да… мистер Уолш… в старинном кабинете математики, он мертв. — Она пошатнулась. Швейцар взял ее за руку, проводил в свою комнату и усадил за стол.

— Возьмите стакан воды, мисс Грэхем. Выпейте. Теперь расскажите мне, что произошло.

Глядя на Туэчера, большого, невозмутимого и румяного, Кристина почувствовала, как прошел ее страх и окреп голос.

— Я проходила через старинный кабинет математики и увидела мистера Уолша, сидящего за столом. Он был мертв. Кто-то заколол его циркулем… — При этом воспоминании она заговорила громче: —…ударом в спину…

— О! Тогда мне лучше подняться и взглянуть. — Туэчер говорил с нарочитым хладнокровием. — Теперь вы хорошо себя чувствуете?

— Да, да. Идите быстрее. Вы должны что-нибудь сделать. Это ужасно, ужасно!

Туэчер повернулся и мерным шагом поднялся по лестнице. Кристина отпила еще глоток воды. Первоначальный страх и отвращение прошли. Теперь она почувствовала себя несчастной и больной. Она заметила, что стакан грязный. Как отвратительно! Он весь был покрыт коричневатыми пятнами. Она испачкала о них свою руку, нет, это ее рука — грязная, липкая, красновато-коричневая, нет, этого не может быть! Но было именно так, она, должно быть, запачкалась кровью, когда бралась за дверную ручку. Она начала отчаянно тереть руку платком, рыдая от отвращения и чувствуя, что начинается истерика. Затем, несмотря на охватившее ее отчаяние, Кристина все-таки услышала доброжелательный мужской голос:

— Извините меня, не могли бы вы мне сказать, где Туэчер?

Она подняла голову, и интонация голоса изменилась. Темноволосый молодой человек среднего роста, с очень ясными голубыми глазами, сильно загорелый, как будто недавно приехал из какого-нибудь солнечного края, смотрел на нее с участием.

— Слушайте, что произошло? И где Туэчер?

— Наверху, — сказала Кристина. — В старинном кабинете математики. Мистер Уолш… — ее голос дрогнул. — Кто-то убил мистера Уолша. В старинном кабинете математики. — Она глубоко вздохнула, сдерживая слезы.

— Боже праведный! Итак, кто-то, наконец, это сделал. Извините. Я не это хотел сказать. А вы обнаружили его тело?

Она молча кивнула.

— Боже праведный! — повторил он опять после недолгого молчания. — Послушайте, не хотите ли выпить?

Или чашку чая? У Туэки есть привычка держать чайник и банку с чаем. А вот и Туэки.

Именно в этот момент Туэчер появился на лестнице, он спускался быстрее, чем обычно. Когда он вошел в комнату, то быстро кивнул молодому человеку.

— А, это вы, мистер Роналдсон. Одну минутку. — Он взглянул на Кристину. — Вы хорошо себя чувствуете, мисс Грэхем? Я сейчас позвоню в полицию, а затем сделаю вам чашку чая. — Говоря это, он одновременно поднял трубку, набрал номер, и через несколько секунд Кристина услышала, как он сказал: «Это вы, сержант? Это — Туэчер из академии. Здесь произошел несчастный случай… Да. Один из учителей. Он мертв… Да. Именно так… Да, если вы сможете приехать сами, возможно, это будет лучше всего… Нет, это как раз не просто несчастный случай…»

Он повесил трубку и обернулся.

— Сержант Макей приедет сам. А теперь я приготовлю чай, так как нам, вероятно, придется провести здесь некоторое время. Да, — кивнул он, так как Кристина издала негромкое испуганное восклицание. — Им надо будет задать вам, а также и мне, несколько вопросов.

Он наполнил чайник, зажег небольшую газовую конфорку, поставил его на огонь и вынул три чашки.

— Вам тоже лучше остаться, мистер Роналдсон. Возможно, они захотят вас спросить, как так получилось, что вы бродили вокруг школы именно тогда, когда умер один из преподавателей.

— Был убит, вы имеете в виду. Мисс Грэхем только что мне сказала. Так, кажется, вас зовут?

— Да. Убит. Почему так произошло, что вы пришли именно теперь? Я думал, что вы уехали на Вест-Индские острова!

— Да, так и было, Туэки. Но эта работа закончилась, и я пробуду дома около трех месяцев, прежде чем приступлю к новой работе в Кембридже. Я прогуливался вокруг школы, увидел у вас в комнате свет и решил зайти и узнать самые последние школьные новости.

— Ну, вот вы и узнали самые последние новости, хотя должен заметить, вы выбрали странную ночь для прогулки. На улице страшный ливень. Вот ваш чай, мисс Грэхем, сладкий и горячий. А вот ваш, мистер Роналдсон.

Кристина молча выпила свой чай, не прислушиваясь к бессвязному разговору Туэчера и молодого человека. Ее, наконец, перестало знобить, и когда Туэчер спросил, чувствует ли она себя лучше, то она смогла честно ответить, что ей полегчало. Затем они услышали, как у школы остановилась машина, и немедленно вслед за тем небольшая комнатка Туэчера, как им показалось, полностью заполнилась полицейскими, хотя на самом деле вошли только сержант Макей и констебль. Сержант и Туэчер приветствовали друг друга как старые знакомые, что и было на самом деле, а Кристина и молодой человек, которого, как она узнала, звали Дэвид, были ему представлены. Полицейский взглянул на них обоих ясными и проницательными серыми глазами, но никаких вопросов не задал. Вместо этого он попросил Туэчера проводить его наверх. Молодой констебль пошел вслед за ними, но Макей ему сказал: «Подождите здесь, Джонсон. Я позову, если вы мне понадобитесь».

Когда они поднялись по лестнице, то в маленькой комнате установилось неловкое молчание. Дэвид Роналдсон налил Кристине и себе еще чаю и предложил констеблю, но тот отказался. Кристина сидела, осторожно держа в руках чашку, и думала, что даже и представить не могла, что будет когда-нибудь сидеть под присмотром полисмена, а наверху… От легкого конвульсивного подергивания рук немного чая выплеснулось на стол, и она увидела — на нее смотрит Дэвид Роналдсон. Лучше не думать о том, что наверху. Как долго им еще ждать? Должно быть, теперь уже седьмой час. Девушка почувствовала, что голодна. Обед Эндрины будет испорчен, если она ее не предупредит. Внезапно она обратилась к констеблю:

— Могу ли я позвонить домой и предупредить подругу, что не поспею к обеду?

Полисмен Джонсон нахмурился. Кажется, не было причин, почему бы молодой женщине не воспользоваться телефоном. С другой стороны, не так давно он позволил подозреваемому позвонить, и сержант страшно рассердился. Вероятно, едва ли они подозреваемые, но точно это ему не известно. Хотя почему же сержант приказал ему остаться внизу? Все-таки нельзя быть до конца уверенным, что это не повредит…

— Отвечайте быстрей, — сказал дерзко Дэвид. — Может ли мисс Грэхем воспользоваться телефоном или нет?

— Нет, не может, — сказал полисмен Джонсон. Он не собирался позволять этому наглому молодому человеку тут командовать, хотя, конечно, никогда не знаешь, кто является преступником, а кто — нет.

Прежде чем Дэвид успел возразить, они услышали, как сержант и Туэчер спускаются по лестнице. Сержант был серьезен.

— Я должен попросить вас остаться и ответить на несколько вопросов, — сказал он.

— Могу я позвонить домой, чтобы предупредить, что задержусь? — спросила Кристина.

— Конечно. Но не говорите о причине задержки, сообщите просто, что произошел несчастный случай… После того как мисс Грэхем позвонит, вы, Джонсон, свяжитесь с отделением и вызовите полицейского хирурга и скорую помощь. И нам потребуются люди, чтобы снять отпечатки пальцев, и фотографы. Это — убийство.

Эндрине Кристина просто сказала, что она задерживается, так как произошел несчастный случай и она должна помочь. Сержант Макей одобрительно на нее взглянул, когда она положила трубку.

— Прекрасно, мисс Грэхем. Мы должны все это держать в секрете как можно дольше. Итак, есть ли здесь помещение попросторнее, где бы мы могли расположиться?

— Имеется комната для медицинских осмотров, — сказал Туэчер. — Я могу включить электрический камин, и там будет теплее, чем в классе.

В комнате для медицинских осмотров, отличавшейся больничной строгостью, они пристроились на небольшие твердые стулья и табуретки, в окружении весов, планки для измерения роста и таблиц для проверки зрения; здесь и был проведен допрос.

Кристина быстро рассказала о том, как она нашла тело Джозефа Уолша. Она ухитрилась говорить, не теряя контроля над своим голосом или, во всяком случае, не запинаясь. Когда она закончила, возникла небольшая пауза. Затем сержант, который сидел за небольшим столиком, где стояло несколько эмалированных кубков, лежали линейка, блокнот с промокательной бумагой и шариковая ручка, рассеянно поправил записную книжку и ручку и произнес:

— Скажите, во время вашего разговора с мистером Уолшем он выглядел как обычно, он не был взволнован или озабочен?

Кристина постаралась припомнить:

— Нет, он не выглядел взволнованным… но он и не выглядел как обычно…

— Да?

— Он был очень доволен собой. Казалось, он радовался какой-то своей собственной шутке.

— Понимаю. Что вы скажете о мистере Барроне, он выглядел как обычно?

Так как Кристина не сразу ответила, то он направил на нее взгляд своих светлых глаз, смущавших ее, и мягко сказал:

— Вы должны рассказать нам совершенно откровенно, мисс Грэхем.

— Он казался усталым и расстроенным, — сказала Кристина.

— Понимаю. И когда вы покинули учительскую, он ушел?

— Да.

— Вы видели, как он выходил? — Сержант повернулся к Туэчеру.

— Нет, но если он ушел до пяти, то полагаю, что я мог этого и не видеть. Он ушел бы через боковую дверь.

— Понимаю.

«Если он повторит это еще раз, — подумала Кристина, — то я закричу». Она беспокойно зашевелилась, и сержант Макей снова взглянул на нее своим проницательным взглядом.

— Я не задержу вас слишком долго, мисс Грэхем. Я отдаю себе отчет в том, что вы очень утомлены и потрясены происшедшим. Теперь, Туэчер, скажите, кто еще был в здании кроме мистера Баррона, мисс Грэхем и вас? Я полагаю, уборщицы?

— Да. Они ушли около четырех часов сорока минут. Но было еще собрание попечителей. Все они находились в зале попечителей на встрече с новым директором, мистером Суонстоном. — Сделав паузу, чтобы позволить слушателям оценить эту информацию, и отметив с некоторым удовлетворением легкую тревогу на лице сержанта, он продолжил:

— Но я не думаю, что вам следует принимать их в расчет, сержант. Этим вечером была настолько плохая погода, что они уехали довольно рано. Они покинули здание около пяти часов, я сам это видел.

— Кто-нибудь мог вернуться назад?

— Возможно. Но затем была открыта только парадная дверь. Согласитесь, что в таком здании может спрятаться любой, если захочет. Я не говорю, что здесь никого не могло быть. Я как раз имею в виду, что я могу отчитаться только за тех, кто, как я знаю, здесь был.

— Понимаю. Мистер Баррон, например, мог находиться где-нибудь здесь?.. Слушаю вас, мисс Грэхем, — произнес он, потому что Кристина сделала легкое протестующее движение. Но она ничего не сказала, и сержант продолжал:

— Это, возможно, довольно сложное дело… А теперь ваша очередь, мистер Роналдсон. Как случилось, что вы оказались в школе?

— Как я сказал уже Туэки, я случайно проходил мимо, увидел свет и зашел.

— Погода для прогулки неподходящая.

— Это верно. Но понимаете, сержант, только сегодня утром я вернулся с Вест-Индских островов. И для меня даже приятно пройтись под проливным дождем. Я оделся соответствующим образом.

— Понимаю. Это ваш плащ висит на стуле в комнате мистера Туэчера? Да, именно так. Ваши родители живут в этом городе?

Дэвид Роналдсон ответил после некоторой паузы:

— Я живу вместе с дядей и тетей.

— Если вы оставите ваш адрес… то вы и мисс Грэхем, я думаю, можете идти. Туэчер, вы нам потребуетесь, чтобы помочь…

Остановившись у двери школы, прежде чем выйти под дождь, Дэвид Роналдсон сказал Кристине:

— Достаточно ли вы себя хорошо чувствуете, или лучше за руль сесть мне, чтобы отвезти вас домой?

— Нет, благодарю вас, я сама справлюсь… Но это было ужасно, ужасно…

— Я вполне могу вас понять. Нет ничего приятного в том, что мы все в большей или меньшей степени под подозрением, даже Туэчер. Хотя почему же я говорю «даже Туэчер», когда, я думаю, у нею, как, впрочем, и у любого другого, возможно, есть свои мотивы. Вы выглядите испуганной. Вы удивлены, что у кого-то могут быть мотивы для убийства Джозефа Уолша? Вероятно, вы недавно живете в Данрозе… Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Где ваша машина? Я провожу вас до нее.

Они побежали под дождем к «мини» Кристины. Он отказался от предложения Кристины подвезти его домой и подождал, пока она отъедет. Выезжая с территории школы, она увидела, как он помахал ей рукой, а после все стоял под одним из фонарей, окаймлявших главную аллею. И впервые Кристина подумала, что он — очень красивый молодой человек.

Глава третья

Кристина сидела в коттедже у камина, осторожно держа двумя руками чашку горячего крепкого кофе, впервые согревшаяся с тех пор, как увидела пронзенное тело Джозефа Уолша в старинном кабинете математики, с лицом, обращенным в сторону класса. Подъезжая к коттеджу, Кристина находилась на грани истерики. После того как она осталась в машине одна, на нее нахлынули воспоминания об увиденном, и только необходимость строго контролировать себя, чтобы вести машину, помогла ей не потерять самообладание. Когда Кристина открыла дверь гостиной, Эндрина бросила на нее взгляд и, прежде чем она произнесла хоть слово, взяла ее за руку и проводила к креслу у камина, затем метнулась на кухню и почти тотчас вернулась с чашкой кофе.

— Выпей. С коньяком.

Эндрина не позволила ей говорить, пока она не выпила кофе. А затем Кристина рассказала ей о происшедшем в нескольких словах:

— Джозеф Уолш убит. В здании школы. И я обнаружила его тело.

— Крис! О, бедняжка! Нет… остальное ты расскажешь мне во время еды. Я тебя ждала. Посиди около огня, а я накрою на стол.

Таким образом, пока они ели прекрасно приготовленное Эндриной блюдо, Кристина все ей рассказала. Когда она только села за стол, то подумала, что не сможет есть, и удивилась, что к ней вернулся аппетит. Они обсуждали эту историю во время еды, а потом — и за чашкой кофе, когда Кристина, сидя в кресле, наклонилась к огню, горевшему в камине, а Эндрина расположилась перед ним на коврике.

— И понимаешь, — рассказывала Кристина, — я думаю, что, должно быть, я одна из подозреваемых… Нет, — добавила она поспешно, — сержант не сделал ни малейшего намека на то, что я… но все мы, кто был в здании, должно быть…

— Я тоже так думаю. Но, честно говоря, Крис, я не верю, что тебя действительно считают способной… Что ты скажешь о молодом человеке, как его зовут? Роналдсон? Он кажется мне более подходящей кандидатурой. Он сказал, что вошел через главный вход, вы не видели, как он входил, и Туэки тоже не видел, он был наверху. Он мог прийти, практически, откуда угодно.

— Нет. Я совершенно уверена, что он — не убийца. Он слишком… — Она замолчала. В конце концов почему она так уверена? — Он не похож на него, — продолжила она неуверенно.

— О, Крис, это вовсе не довод, ты и сама хорошо знаешь. Как он выглядит?

— Темные волосы, голубые глаза, не слишком высокий…. привлекательный…

Эндрина развеселилась:

— Он все-таки может быть убийцей.

— Я совершенно уверена, что это не он. И в любом случае, — сказала победоносно Кристина, — его плащ был насквозь мокрым, с него стекала вода. Он, должно быть, только вошел.

— А может, он ненадолго вышел, чтобы намокнуть… ладно, — сказала она, увидев, что Кристина нахмурилась, — мы будем считать его невиновным. Тогда остаются Туэки и Дуглас Баррон…

— А еще — новый директор и попечители.

— Ну, это уж слишком. Я думаю… — сказала Эндрина очень серьезно, — я думаю, что, наверное, кто-то спрятался в школе, там множество мест, где может спрятаться тот, кто вышел из… Крис, тебе не показалось вообще странным, что Джозеф Уолш оказался в этой части школы? Кто-то ждал, пока он отправится в свой кабинет, а кратчайший путь туда проходит через главную лестницу… Во всяком случае, все, что мы можем сделать, — это ответить, насколько возможно искренне, на все вопросы полицейских… Что это, Крис? — сказала она. Так как Кристина пристально посмотрела на свои руки.

— Мои руки… когда я открыла дверь…

— Ты имеешь в виду твои отпечатки пальцев?

— О! Нет, о них я не беспокоюсь, хотя, конечно, они их обнаружат. Нет, я просто подумала о том, какие они были липкие, ты понимаешь? Как у леди Макбет. Кажется, что их никогда не отмыть.

— Кристина Грэхем, ты ведешь себя глупо и истерично. — Эндрина вскочила. — Я собиралась тебя побаловать и сама вымыть всю посуду, но теперь я решила по-другому. Тебе будет лучше заняться делом, чем предаваться грусти.

Она, конечно, была права. Кристине стало гораздо лучше после того, как они вымыли посуду и убрали со стола. Когда они снова сели, девушка сказала:

— Спасибо, Эндрина. Ты молодчина!

— Чепуха. Ты бы сделала то же самое. А теперь я должна проверить последнюю контрольную работу третьего «С».

Кристина смотрела, как она проверяет письменные работы, иногда отпуская веселые или раздраженные замечания, и снова подумала, как ей повезло, что она и Эндрина так хорошо ладят. Внешне казалось, что между ними должна быть несовместимость. Эндрина была умна, интересовалась музыкой, фильмами, довольно много читала, но ее никоим образом нельзя было назвать интеллектуалом. Страстью Кристины была литература, она была склонна уделять большую часть своего времени книгам и размышлениям и довольно неохотно занималась конкретными делами, хотя и неплохо с ними справлялась, когда к этому ее принуждали обстоятельства. Девушки жили очень дружно, главным образом потому, что сходились в оценке жизненных ценностей и в равной степени обладали чувством юмора. Они могли смеяться и сами над собой, и друг над другом, не позволяя себе бестактности, а также не предпринимая попыток вторгнуться во внутренний мир друг друга. Именно поэтому Кристина смотрела теперь на Эндрину с любовью. Эндрине было около двадцати пяти лет; стройная, с темными прямыми недлинными волосами, неотразимыми темными глазами и персикового цвета кожей, она не была красавицей или хорошенькой, но в ней было особое очарование, и всегда имелось двое или трое молодых людей, желавших добиться ее благосклонности. До сих пор Эндрина была доброжелательна со всеми, но ее сердце оставалось свободным. Очередной поклонник жил в Глазго и готовился стать главным бухгалтером. У него была привычка приезжать на выходные в старомодном разбитом «бентли» и съедать огромное количество пищи. «Он любит меня за то, как я готовлю, — говорила Эндрина спокойно, — и мне нравится его машина».

Наконец, она закончила делать пометки в последней работе, сильно подчеркнула заключительное предложение и громко его зачитала:

— «Поставьте рыбу в печь, она будет готова через полчаса, затем выключите подогрев». Действительно, Крис, не этому ли следует учить на уроках английского языка? Поменьше поэзии и побольше кулинарных рецептов — было бы больше пользы. Думаю, тебе следовало бы отправиться в постель пораньше. Я приготовлю чай.

За чаем они вернулись к обсуждению событий дня.

— Отвратительное начало для нового директора, — сказала Эндрина. — Ты представляешь, что как раз завтра он должен быть представлен преподавателям и учащимся? Мне очень хотелось бы узнать, что же скажет сэр Уильям? Именно на сэра Уильяма Эркарта, как на председателя попечительского совета, возлагается обязанность представлять нового директора школы.

— Это очень сложная ситуация. Прежде всего никому даже неизвестно о том, что произошло. Кто, например, должен сообщить об этом преподавателям? Я даже не знаю, кто следующий по старшинству после Джозефа Уолша.

— Я думаю, что многие узнают заранее. Плохие новости, как ты сможешь убедиться, распространяются быстро.

Но на следующее утро в женской учительской стало очевидно, что, по крайней мере, в данном случае, плохие новости не распространились не далеко и не быстро. Когда Кристина и Эндрина приехали, там царила обычная доброжелательная атмосфера утра пятницы, в которой чувствовалось волнение, вызванное официальным введением в должность нового директора школы. Обе девушки решили, что им не следует первыми сообщать о смерти Джозефа Уолша, но из-за этого Кристина чувствовала себя встревоженной и смущенной, слушая болтовню и пытаясь вести себя, как обычно. Она предполагала, но не была в этом уверена, что мисс Глоссоп знает о происшествии. Мисс Глоссоп уже несколько лет руководила кафедрой современных языков. Преподавателем она была блестящим и, как казалось всегда Кристине, держалась от остальных на некотором отдалении. Это едва ли могло быть вызвано тем, что мисс Глоссоп была англичанкой, тогда как большинство преподавателей шотландцы. Скорее, причина заключалась в ее склонности к одиночеству — у нее было мало друзей среди коллег. Но этим утром, высокая и седая, она была спокойна, как всегда, и, как всегда, держалась с чувством собственного достоинства; ее все еще красивое лицо было спокойным и строгим.

Сразу же вслед за Эндриной и Кристиной вошла миссис Джейн Мелвилл, старшая преподавательница, работавшая в академии Финдлейтера даже дольше, чем Мейбл Глоссоп. Даже среди своих коллег-преподавателей Джейн была известна, как Грэнни[1]. Кристина сразу поняла, что она все знает. Она выглядела озабоченной и серьезной, сразу же подошла к Кристине и сказала тихим голосом:

— Крис, я не хочу ничего говорить о том, что произошло вчера вечером до тех пор, пока не улучу момент и не переговорю с Мейбл… Я попытаюсь увести ее отсюда в мою комнату… затем вы можете говорить кому хотите. — Она настороженно взглянула на Кристину. — Или лучше об этом сообщить кому-нибудь еще? Отлично, ничего не говорите, пока я не вернусь.

Но именно в тот момент, когда она повернулась для того, чтобы поговорить с мисс Глоссоп, дверь в учительскую быстро распахнулась и в комнату влетела веселая девушка с круглым лицом и белокурыми волосами, собранными сзади в пучок. Ее глаза горели страшным волнением, выдававшим в ней вестницу плохих новостей, которыми лично она огорчена не была. Кристина сделала судорожное движение, но было уже поздно.

— Вы слышали? — голос Энн Смит дрожал. — Прошлой ночью Джозефа Уолша нашли мертвым в старинном кабинете математики! Он был убит!

В напряженной тишине раздался тихий стон, а затем глухой стук, когда Мейбл Глоссоп, с мертвенно-бледным лицом, рухнула на пол.

— Вы — идиотка! — Никогда Кристина не слышала, чтобы Джейн Мелвилл говорила в подобном тоне. — У вас абсолютно отсутствует чувство такта и знание правил поведения в обществе, мисс Смит. Кристина, помогите мне отнести ее в мою комнату.

Они с трудом отнесли Мейбл Глоссоп в небольшую комнату в другом конце коридора, которая служила старшей преподавательнице кабинетом. Когда ее уложили на кушетку, Джейн Мелвилл сказала:

— Я останусь с ней. Идите на богослужение без меня.

Когда Кристина и Эндрина вернулись в женскую учительскую, там шел шумный разговор. Энн Смит с пылающим зареванным лицом негодующе говорила:

— Откуда я могла знать, что Глосси так отреагирует? И я думаю, ее реакция очень подозрительна. И Грэнни не должна говорить со мной подобным образом. Я здесь работаю уже не один год…

— О, забудь об этом, Энн, — сказала Эндрина, — Грэнни была огорчена. Не придавай этому слишком большого значения, я полагаю, что каждый сегодня будет немного нервничать.

— Значит, это — правда. — Это сказала Джоан Дати, старшая преподавательница домоводства, начальница Эндрины.

— Да. Крис обнаружила его тело. Все это — ужасно. А вот и звонок, так что нам лучше поторопиться в зал.

Зал собраний академии Финдлейтера, с точки зрения архитектуры, был, по меньшей мере, чудачеством, которое в наилучшем случае можно было назвать эксцентричным. Он находился в центральной части здания школы и был, насколько позволяли требования архитектуры, точной копией римского амфитеатра, отличие заключалось только в том, что он был покрыт куполом. Традиционно во время богослужения директор занимал место председателя, находящееся на возвышении, которое являлось точной копией кресла римского сенатора. Староста мальчиков и староста девочек занимали простые каменные табуреты по обе стороны от него. Когда гости поднялись на возвышение, они уселись на одинаковые неустойчивые раскладные стулья. Один из этих стульев, стоявших на возвышении, предназначался для председателя попечительского совета, сэра Уильяма Эркарта. Преподаватели заняли места в верхнем ряду в задней части аудитории, их поместили там в выгодной стратегической позиции, удобной для наблюдения за шалостями учеников.

Как только Кристина вошла в дверь и начала подниматься к местам, предназначенным для преподавателей, она почувствовала, что собравшиеся осознают, что что-то произошло. Вообще, когда должно было произойти что-нибудь необычное, то в зале для богослужения слышался громкий гул голосов, напоминавший звук хорошо отлаженной динамо-машины. Этим утром слышалось низкое бормотание, и она ясно заметила бросаемые искоса многочисленные лукавые взгляды, как только преподаватели прошли к своим местам. Когда все если, в дверь, расположенную между ионическими колоннами в задней части возвышения, вошел сэр Уильям, следом за ним шли новый директор и старосты мальчиков и девочек. Все присутствующие в зале поднялись, сэр Уильям встал за пюпитр, и все заняли свои места. Школа сделала все это четче и тише, чем обычно.

Сэр Уильям заговорил торжественно, кратко и по существу:

— Как вы все знаете, я нахожусь здесь сегодня для того, чтобы представить школе нашего нового директора, мистера Суонстона. Попечители убеждены, что в лице мистера Суонстона вы найдете опытного и эрудированного директора, который мудро и умело распорядится делами академии Финдлейтера. Мистер Суонстон попросил меня, чтобы сегодняшняя церемония была по возможности простой и непродолжительной. Ибо сегодня мы находимся под впечатлением тяжелой потери. Прошлой ночью старший преподаватель, мистер Уолш, внезапно скончался, когда находился в здании школы. Это — тяжелый удар для школы, в которой он преподавал почти сорок лет. Попечители, проконсультировавшись с мистером Суонстоном, решили, чтобы выразить свое уважение к памяти умершего, отменить занятия, которые должны были состояться сегодня после богослужения, и в понедельник, когда состоятся похороны Уолша. Вместо этого занятия будут проведены в следующий вторник, в который, накануне экзаменов, занятия не предусматривались. Теперь я собираюсь попросить мистера Суонстона, в качестве вашего нового директора, провести молитву. Но сначала я должен сказать от имени нас всех, как мы сожалеем, что его вступление в должность происходит при столь трагических обстоятельствах. Мистер Суонстон, вы принимаете должность?

Аплодисментов, конечно, не последовало. Вместо этого среди школьников установилось неловкое настороженное молчание, вызванное известием о смерти. Сэр Уильям сел, а Александр Суонстон, новый директор академии Финдлейтера, направился к пюпитру и объявил, что школа будет петь двадцать третий псалом. На органе были исполнены несколько последних тактов этой мелодии, школа встала, и вскоре хорошо знакомые слова раздались в зале. Во время пения Кристина рассматривала нового директора. Это был интересный мужчина высокого роста, с резкими чертами лица и густыми седыми волосами, но сейчас он выглядел утомленным, и она невольно посочувствовала ему. Действительно, тяжело приниматься за новую работу при подобных обстоятельствах.

Пение смолкло, и директор прочитал отрывок из Священной книги: «Позвольте нам теперь восславить великих людей». Кристине показалось, что несколько девочек сдержанно всхлипнули, и она ясно увидела, как то тут, то там тайком достали из карманов платочки и приложили их к глазам.

«Я надеюсь, что это не продолжится слишком долго, иначе кто-нибудь из нас разрыдается», — подумала девушка.

Но чтение вскоре закончилось. Школа опять встала, чтобы помолиться, и как только они сели, мистер Суонстон попросил преподавателей остаться, а затем отпустил школу на весь оставшийся день. Все было проведено спокойно и хладнокровно, новый директор с достоинством вышел из чрезвычайно трудного положения. Когда школа, послушная и молчаливая, покинула зал, сэр Уильям пожал руку мистеру Суонстону, старосте мальчиков и старосте девочек, покинул возвышение, и оба ученика последовали за ним. Директор сел, чтобы подождать, пока ученики выйдут из зала. Кристина была восхищена его способностью сохранять полнейшее спокойствие и четкость движений и мыслей в этих трудных обстоятельствах. И вот теперь он подошел вплотную к решающему моменту утреннего заседания.

Представление школе в действительности было простой формальностью, но встреча с преподавателями могла очень точно определить успех или неудачу работы нового директора. А в такой ситуации…

Но в этот момент он встал и попросил преподавателей занять места в первых рядах. А сам спустился с возвышения и спокойно стоял, ожидая, пока они рассядутся в двух-трех передних рядах. Когда все разместились, возникла небольшая пауза, а затем он сказал:

— Леди и джентльмены, я уверен, что вы поймете, насколько это трудный для меня момент. Я надеялся встретиться с вами со всеми в сердечной атмосфере, я бы сказал, в атмосфере благополучия, так как я рад вступить в должность директора академии Финдлейтера. Вместо этого мы встречаемся в атмосфере уныния и потрясения, испытанного нами, — он замолчал и посмотрел на пол. — Должен сказать, что, возможно, некоторые из вас не знают, что Джозеф Уолш умер насильственной смертью. Он был убит.

Послышалось несколько вздохов внезапного изумления, но ясно, подумала Кристина, что многие из преподавателей уже знают о том, что произошло прошлой ночью. Но как они узнали? От Туэки? Она не могла себе представить, чтобы Туэки стал бы распространять подобные новости… Но кто знает. Дуглас Баррон? Он, конечно, знал. Вполне очевидно, что полицейские с ним беседовали прошлой ночью. Между тем директор продолжал говорить:

— Председатель попечительского совета и я совместно приняли решение отменить занятия сегодня и в понедельник по нескольким причинам. Во-первых, в знак уважения к тому, кто — я в этом уверен — был вашим уважаемым коллегой. Затем… ввиду этих обстоятельств, здесь, несомненно, соберутся репортеры, и мы решили, что будет лучше, если на день-другой школа будет закрыта. Полиция нас проинформировала, что хоронить мистера Уолша можно будет в понедельник, если так пожелают родственники. Кроме всего прочего, я очень хотел бы услышать, как вы относитесь к этим приготовлениям.

Заговорил Эндрю Миклджон:

— Они кажутся вполне разумными, мистер Суонстон. Вы приняли решение относительно того, как будет представлена на похоронах школа?

— Да. Я подумал, что я вместе с вами, вы, как я полагаю, теперь становитесь старшим преподавателем, руководители кафедр и староста мальчиков отправимся на похороны в качестве официальных лиц… Как только мне станет известно о приготовлениях, я дам вам знать.

Пронесся одобрительный шепот. Когда он смолк, мистер Суонстон продолжал:

— Имеется еще один вопрос. Полиция хочет встретиться со всеми преподавателями. Я полагаю, что это — обыкновенная формальность. Я сказал, что сообщу всем, и если это удобно, то сержант встретится с вами этим утром; возможно, он уже в школе. А затем вы будете вольны распоряжаться своим временем по собственному усмотрению до вторника, кроме, конечно, тех, кто отправится на похороны.

Снова послышался одобрительный шепот, и через пять минут сержант Макей стоял на помосте, глядя вниз на преподавателей.

— Доброе утро, — сказал он. — Это — ужасное происшествие, но у меня нет сомнений, что если каждый из вас будет нам помогать, то мы скоро все выясним. Мы хотели бы, чтобы вы хорошенько подумали и постарались вспомнить, не видели ли и не слышали ли вы, чтобы мистер Уолш делал или говорил что-нибудь необычное в течение последних нескольких дней, и не делал ли и не говорил что-нибудь странное кто-нибудь из его коллег… — Он бросил проницательный взгляд на обращенные к нему лица.

— Вы, возможно, полагаете, что поступать подобным образом неприятно. Действительно, это так. Но, — он внезапно понизил голос и сурово сказал: — Было совершено убийство, и правосудию требуется наше полное сотрудничество, чтобы вы избавились от чувства ложно понятой лояльности… Пожалуйста, оставьте швейцару адреса, по которым вы будете находиться в выходные.

— Насколько я понимаю, мы можем покидать город, если пожелаем? — спросил директор.

— Да, конечно, при условии, что оставите адрес. Итак, полагаю, что это все, леди и джентльмены. Мисс Грэхем, можно вас на несколько слов?

Он подождал, показал опустеет, прежде чем продолжать:

— Я хочу спросить вас, мисс Грэхем, после того как вы встретили мистера Уолша наверху лестницы, видели ли вы, как он вошел в мужскую учительскую? Или он пошел по коридору прямо в класс, где и был обнаружен?

В течение нескольких мгновений Кристине казалось, что голова у нее совершенно пустая.

— Я не знаю. Не могу вспомнить… хотя… да, я вспомнила. После того как я его увидела, я вернулась в комнатку, где мы готовим чай, на несколько секунд. И я совершенно уверена, что когда я вышла в коридор, то там никого не было. Но я не могу сказать, отправился ли он в учительскую или в какую-нибудь другую комнату.

— Понимаю. — Тон сержанта был осторожно нейтральный. — Да, думаю, что это все. Вы, как и остальные, обязательно оставьте свой адрес.

— Сержант…

— Да?

— О, ничего. Мне просто очень хотелось узнать…

— Как продвинулось наше расследование? Боюсь, что не очень далеко. Нам мало что осталось проверить. Отпечатки… большинство из них. Но на циркуле, который был использован в данном случае для убийства, нет ни одного отпечатка… Нет, мы не продвинулись далеко. Поэтому, если вы что-нибудь припомните, любую мелочь, которая может помочь, дайте нам знать.

Вернувшись в учительскую, Кристина застала там Эндрину, которая ее дожидалась. Остальные уже ушли. Кристина сняла мантию, надела пальто, и обе собрались уходить, когда раздался тихий стук в дверь и вошла Джейн Мелвилл.

— Я рада, что мне удалось вас найти. Я отвезла Мейбл домой и только что вернулась. Скажите мне, как прошло богослужение?

Когда они ей рассказали, она кивнула головой и сказала:

— Я тоже думаю, что это замечательная мысль — сделать перерыв на два дня. Вести сегодня уроки было бы невозможно. Мой вам совет, Крис, съездите на выходные домой и попытайтесь выбросить все происшедшее из головы. Я полагаю, что проведу эти дни с Мейбл, если она не будет возражать. Происшедшее было для нее страшным потрясением.

По дороге к коттеджу Кристина сказала Эндрине:

— Я очень хотела бы узнать, почему это было таким страшным потрясением для Мейбл Глоссоп? Я имею в виду ее обморок и все прочее.

— Я думаю, что она очень чувствительна, почти неврастеничка. Она здесь уже давно и, вероятно, знала его очень хорошо. Возможно, она была в него влюблена.

— Глосси была влюблена в мистера Уолша? Действительно, Эндрина, ты делаешь самые нелепые предположения! Послушай, сегодня коттедж выглядит неприветливо, не так ли?

Они как раз подъехали к узкой дороге, которая ответвлялась от шоссе, и через лишенную листьев живую ограду увидели белые стены коттеджа, которые сверкали под бледным ноябрьским солнцем, — после ужасного дождя вчера вечером день прояснился и небо было безоблачным. Девушки очень гордились своим коттеджем. Он был расположен недалеко от города, на участке, возвышавшемся над дельтой реки. Первоначально это был домик лесника. Теперь, модернизированный, со всеми современными удобствами, это был очаровательный небольшой коттедж с небольшими, глубоко утопленными квадратными окнами, обращенными на юг, к солнцу, невысокой крышей, крытой шиферными плитами, которые в дождь казались голубыми, и неухоженным садом с не подрезанными разросшимися кустами роз, деревьями рябины и кустами падуба, всегда усыпанными ягодами. Коттедж стоял несколько уединенно, ближайший дом находился от него в полумиле, но, по мнению девушек, это только придавало ему еще большее очарование.

— Нам повезло, что он у нас есть, — сказала Кристина, — тем не менее единственное, что я хочу сегодня, так это уехать из него и из Данроза.

— Я тоже, — сказала Эндрина, — я только теперь в полной мере осознала, что произошло убийство и убийца, возможно, находится среди нас… Если мы поторопимся, Крис, я успею сесть на поезд на узловой станции, а ты сможешь быть дома приблизительно к ленчу.

— Отлично, — сказала Кристина. — Я заберу тебя там же в понедельник с пятичасового поезда. И давай будем надеяться, что сможем выбросить все это происшествие из головы.

— Я не уверена, что это удастся. Полагаю, что в течение некоторого времени мы будем его воспринимать слишком остро. Но, по крайней мере, со временем это ужасное происшествие изгладится из памяти. Со временем все уладится.

Глава четвертая

Это была привлекательная точка зрения, что через некоторое время они смогут смириться с убийством в их среде. К тому же Кристина была склонна считать, что это очень правильная точка зрения, так как, когда прошли выходные, потрясение, вызванное происшедшим, ослабло. Ее отец и мать ужаснулись, узнав, что ей пришлось испытать, и в течение этого времени ее баловали и ласкали, чтобы успокоить.

Когда она собралась уезжать, отец сказал, наклонившись над окном машины:

— Крис, постарайся просто об этом не думать. Это прошло.

— Конечно, папа. Хотелось бы знать, что еще я могу сделать, как ты думаешь?!

— Я не знаю. Но у тебя есть склонность к экспериментам, тебе всегда хочется знать: почему, где и когда… Но сейчас будь осторожна. Просто выкинь все из головы.

— Конечно. В любом случае мне ничего другого и не остается. У меня нет ни малейшего желания брать на себя роль сыщика. Я просто не хочу об этом вспоминать, если, конечно, смогу.

Кристина сказала это совершенно искренне, и, когда встретила Эндрину, сошедшую с поезда, они договорились, что будут избегать разговоров о смерти Джозефа Уолша, насколько это возможно, и относиться ко всему этому делу как к чему-то прошедшему и совершенно им не интересному. Таким образом, на следующее утро, когда во время богослужения Кристина увидела Дэвида Роналдсона, сидящего в конце самого нижнею ряда для преподавателей, на той стороне, где располагались мужчины, на месте, традиционно оставляемом для преподавателя, поступившего на работу в школу последним, то ее первой реакцией было раздражение. Он сидел там, где ряд делал крутой поворот, и поэтому находился почти напротив; увидев ее, он улыбнулся и едва заметно махнул рукой. В ответ она кивнула, но не улыбнулась и почувствовала, как Эндрина слегка толкнула ее локтем и вопросительно подняла брови. Прежде чем вошел директор и богослужение началось, Кристине хватило времени для того, чтобы сказать: «Это — тот человек, который неожиданно появился в ту ночь». После богослужения директор попросил учеников остаться, так как полицейским необходимо с ними поговорить; тем временем Кристина вернулась в учительскую, стараясь быть подальше от всего этого; она чувствовала, что смерть Джозефа Уолша все еще витает в воздухе. Энн Смит была в курсе всех слухов и домыслов, ходивших по Данрозу. Она рассказала, что похороны состоялись в Глазго, тем не менее на них поехало много народа. Единственным родственником умершего был дальний двоюродный брат. Ходили слухи, что Джозеф Уолш оставил ему огромное состояние. Голос Энн умолк, ибо вошла Мейбл Глоссоп, которая вполне владела собой, хотя выглядела усталой и глаза у нее опухли.

Она перекинулась несколькими словами с преподавателями, собрала книги и ушла.

— Ее связывает с Джозефом Уолшем какая-то тайна, — сказала Энн, как только дверь закрылась, — я рассказала матери об этом обмороке, и мать сказала… — но что сказала мать, так никто никогда и не узнал, так как приход Джейн Мелвилл заставил Энн замолчать.

— Доброе утро, — сказала Джейн. — Я надеюсь, что после выходных вы все полны сил. — Она повернулась к Кристине: — А вы, Крис? Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, довольно хорошо. Не расскажете ли мне о новом преподавателе?

— О, Дэвид Роналдсон. Он — бывший ученик этой школы, вернулся из-за границы и теперь собирается заняться научной работой в Кембридже. Пока он не отправился по новому назначению и ничем не занят, я подсказала новому директору, что он мог бы взять его временно на место Джозефа Уолша, до тех пор, пока найдут ему замену, так как у Дэвида есть ученая степень Эдинбургского университета по истории.

— А вы знаете, что он… когда я сидела той ночью в швейцарской у Туэки, он внезапно там появился.

— Да, я знаю. Туэчер сказал мне, и он сам об этом упоминал. Но это не причина, почему он не мог бы здесь преподавать, не правда ли?

— Нет, конечно, нет. — Каким-то необъяснимым образом Кристина почувствовала, что ему не следовало бы здесь работать. Не это ли обстоятельство поколебало ее решимость выбросить из головы все это дело. Таким образом, когда позднее она встретила Дэвида Роналдсона в коридоре и он весело сказал: «Здравствуйте. Как себя чувствует мой коллега-подозреваемый сегодня?», она просто холодно ответила: «Достаточно хорошо, благодарю», — и быстро вошла в класс, однако успела заметить веселое выражение в его прекрасных глазах.

В течение этого утра она была резкой и вспыльчивой и не находила удовлетворения от своей работы. Последним был урок, посвященный поэзии, со второклассниками, который обычно ей очень нравился. Сегодня Дейдра, вообще ребенок примерного поведения, была замечена в передаче записки своей закадычной подружке, сидевшей за три места от нее. Это стало последней каплей. Кристина потеряла самообладание, с хлопком закрыла книгу стихов, и в течение двух минут покорный и смущенный класс анализировал длину серии предложений в столбцах, пока Кристина сердито смотрела на них, сидя за своим столом. Все облегченно вздохнули, когда прозвенел звонок, но пока она наблюдала за тем, как ученики выходили, она все еще выглядела необыкновенно серьезной. Чувство юмора и веселость вернулись к ней, когда она поднялась в учительскую.

Она нашла ее пустой, так как немного задержалась, прежде чем сюда подняться, и все уже ушли. Несомненно, что Эндрина ждет ее, сидя в автомобиле. Она надела пальто и уже собралась уходить, когда послышался стук в дверь. С раздражением прищелкнув языком, Кристина открыла.

В коридоре, взявшись за руки, стояли долговязый серьезный молодой человек с неряшливо зачесанными волнистыми волосами, в очках с толстыми стеклами и миловидная полноватая девушка с длинными мышиного цвета волосами, свисавшими на плечи, с большими голубыми глазами, вокруг которых Кристина проницательным взглядом заподозрила наличие большого количества косметики, применение которой, согласно школьным правилам, было строго запрещено. Она узнала молодого человека, его звали Ангус Фрейзер, третьеклассник. Он сильно отличался от своих товарищей тем, что много читал. Однажды она застала его погруженным в чтение Эдгара Аллана По, и после этого у них всегда были сердечные отношения. Девушку она встречала в школе, но не знала ее по имени. Когда Кристина остановилась напротив них, они поспешно разняли руки. Возникла неловкая пауза, а затем, после того, как девушка умоляюще взглянула на Ангуса, он заговорил:

— Мы ищем Грэ… миссис Мелвилл. Ее нет в ее комнате.

— Я полагаю, что она ушла на ленч, — сказала Кристина. — Вы можете снова прийти к началу занятий.

— Да, давай так и поступим, — сказала девушка с такой интонацией, в которой безошибочно слышалось облегчение. Но молодой человек нахмурился:

— Я думаю, что ты можешь рассказать мисс Грэхем, а она скажет об этом миссис Мелвилл.

— Дело касается мистера Уолша и… мистера Баррона.

— Что? Я думаю, что вам лучше зайти в учительскую.

Она ввела их, усадила, села сама и приготовилась слушать.

Ангус взглянул на свою подругу:

— Начинай, Валерия.

Но Валерия покраснела:

— Я не могу. Скажи ты.

Ангус бросил на нее взгляд, в котором ясно была видна насмешка и жалость. А затем сказал:

— Пусть будет так, мисс Грэхем. Сегодня сержант обратился ко всем нам, чтобы каждый, кто видел или слышал что-нибудь необычное, проинформировал его об этом. Валерии есть что сообщить.

— Но не пойти ли ей в полицию?

— Именно это я и сказал. Но она не хочет. По крайней мере, я убедил ее рассказать Грэнни, миссис Мелвилл. Она никому не хотела рассказывать. — Он огорченно покачал головой. — Полагаю, она не осознает, как и многие девушки, что должна быть беспристрастной в этом деле.

— А как тебе удалось ее убедить?

Не было похоже, чтобы Ангус был застигнут этим вопросом врасплох.

— Она — моя девушка. А я собираюсь стать детективом. Таким образом, я убедил ее в том, что она должна…

— О! — Кристина почувствовала некоторое замешательство, но времени на выяснение их личных взаимоотношений не было. — Что она видела?

— Она не видела, а слышала. Ты ничего не видела, Валерия?

Валерия отрицательно покачала головой и прошептала:

— Нет.

— Валерия занимается биологией и обожает животных, а так как мистер Баррон сказал, что она может присматривать за мышами и другими животными в лаборатории…

— …и лягушками и морской свинкой…

Очевидно, Валерия почувствовала, что она должна что-нибудь сказать, но полная неуместность ее замечаний жестоко испытывала любовь Ангуса.

— В прошлый четверг она пошла во время ленча в небольшую биологическую лабораторию, чтобы покормить животных, и услышала разговор мистера Баррона и мистера Уолша в большой лаборатории за дверью. Они шумно ссорились.

— Не торопись, — сказала немного резко Кристина. Очевидно, что это могло быть очень важным и требовалась абсолютная ясность относительно того, что было сказано или на что намекали.

— Валерия не видела, как они ссорились? Она только нечаянно их услышала?

— Да.

— Если вы не возражаете, я хочу, чтобы ответила Валерия.

Как ни странно, но это ничуть не смутило Ангуса. Он одобрительно кивнул и взглянул на Валерию.

Кристина повторила:

— Вы случайно это услышали?

— Да, — прошептала Валерия, а затем более громко и почти вызывающе сказала: — Но это были мистер Баррон и мистер Уолш.

— Как вы это узнали?

— Потому что я услышала, как мистер Уолш называл мистера Баррона по имени.

— А как вы узнали, что это был мистер Уолш?

— Я узнала его голос. Его каждый знает.

И это было правдой. Ибо кроме слабого, но безошибочного абердинского акцента Джозеф Уолш обладал неторопливой точной дикцией, которая была довольно характерной.

— Продолжайте.

Но Валерия молча взглянула на Ангуса.

— Расскажи мисс Грэхем, что они говорили.

— Они говорили громко, и я услышала, как мистер Уолш сказал: «Так что вы должны соблюдать осторожность, Баррон, вы согласны?» — и мистер Баррон…

Валерия замолчала и покраснела от смущения.

— Да?

— И мистер Баррон сказал, нет, он закричал: «Вы не боитесь, что в один прекрасный день вас кто-нибудь убьет?» Он был страшно рассержен… вот и все. Я думаю, что мистер Уолш, должно быть, вышел, я слышала, как открывалась и закрывалась дверь, а затем я ушла. Я была напугана.

И Валерия замолчала, глядя на Кристину большими глазами, готовая разреветься.

— Да. Хорошо, благодарю вас за то, что вы откликнулись, — сказала Кристина, осознавая, что говорит как официальное лицо. Поблагодарив ребят за помощь полиции в проведении расследования, она замолчала, не зная, что еще сказать, поскольку была потрясена тем, что услышала. Несомненно, было совершенно невозможно, чтобы Дуглас Баррон, и еще… но Ангус снова заговорил:

— Вы передадите это, мисс Грэхем? Валерия не пошла бы в полицию, но мы думаем, что если бы мы скачали миссис Мелвилл, то она сообщила бы полицейским… Не так ли?

— Да, несомненно, я позабочусь, чтобы эта информация дошла куда следует. Тем временем вы оба будьте очень осторожны и не говорите об этом больше никому. Нам не надо, чтобы пошли слухи.

— О, мы не скажем ни слова. И, во всяком случае, Валерия могла бы подвергнуться опасности, если бы стало известно, что она подслушала эту ссору. — Ангус, как неутомимый читатель детективов, несомненно, с некоторым пристрастием предусмотрел эту возможность. — Но я обещаю держаться поблизости и не спускать с нее глаз. — Он улыбнулся Валерии, чтобы ее успокоить, на что она отреагировала довольно слабо.

Кристина встала и твердо сказала:

— Хорошо, благодарю вас обоих. А теперь я действительно должна идти.

Она полагала застать Эндрину в машине, с нетерпением растирающей руки, чтобы согреться, но, когда она села за руль и сказала: «Извини, я задержалась», Эндрина только ответила:

— Не беспокойся. Пока я тебя ждала, у меня был разговор с директором.

— Что?

— М-м. Он остановился у машины, когда направлялся на ленч, и мы немного поговорили. Понимаешь, я знала его до того, как он сюда приехал, и, конечно, это скрывала. Я была с ним знакома через его жену.

— Я не знала, что у него есть жена.

— Она умерла. Ты знаешь, что в течение некоторого времени он преподавал в Кении? Она трагически погибла там год или два тому назад, как я полагаю. Во всяком случае, в прошлую Пасху я встретила его в доме ее сестры. Он ни словом не обмолвился, что приедет в академию Финдлейтера. В сущности, он пригласил меня пообедать как-нибудь вечером.

— М-м?

— Крис, тебе не интересно?

— О, нет, очень.

— Нет, тебе не интересно. Что случилось?

— Ничего. Нет, это не так. Я расскажу тебе во время ленча. Сейчас не время.

Во время еды Эндрина молча слушала, пока Кристина рассказывала ей о своем разговоре с Ангусом Фрейзером и с немногословной Валерией, а затем просто сказала:

— Как ты собираешься поступить?

— Я полагаю, что я должна о нем сообщить, если не прямо в полицию, то, по крайней мере, Грэнни, как хотела Валерия. Но, Эндрина, я просто не могу поверить, чтобы Дуглас мог убить Джозефа Уолша.

— Почему же нет?

— О, просто потому, что он не такой человек.

— Крис, ты просто не отдаешь себе отчета в том, что он из себя представляет, ты знаешь только, что он приятный человек и у него очаровательная жена и дети. Кроме всего прочего, внешне ни один из преподавателей не похож на убийцу больше, чем мистер Уолш казался похожим на жертву.

— Но подумай о Пат и детях.

— Как ты понимаешь, это ничего не меняет в вопросе о виновности Дугласа. То, что тебя действительно беспокоит, так это мысль о том, что если ты это расскажешь, то пострадают Пат и дети. Верно?

— Верно.

— Но ты не можешь не сообщить. Правосудие есть правосудие, а убийца есть убийца, так-то вот.

— Я знаю, Эндрина. Просто я не хочу быть той… и, во всяком случае, я не хочу быть замешанной во все это дело. — Она молча сидела несколько минут. — Я собираюсь повидать Дугласа, прежде чем я расскажу кому-нибудь еще об этом. Ты не проговоришься?

— Я не скажу ни слова. Хотя я думаю, что ты попусту теряешь время… Извини, Крис, я знаю, что ты всем этим очень огорчена. Это для меня просто говорить, мне не пришлось испытать потрясения, выпавшего на твою долю.

Но найти Дугласа Баррона, чтобы поговорить, было не просто. Во второй половине дня уроки у Кристины шли без перерыва, и к тому времени, когда она освободилась, Дугласа уже давно не было в школе. Действительно, в учительской был только Дэвид Роналдсон, который сидел за столом перед большой стопкой учебников. Он поднял голову, когда Кристина постучала, его лицо просияло, и он поднялся.

— Здравствуйте! Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

— Я ищу Дугласа Баррона.

— Он ушел. Остался только один я, пытаюсь подготовиться к завтрашним урокам. Послушайте, не пойти ли нам куда-нибудь выпить чаю? Я действительно устал после дня напряженной работы с молодым поколением…

— Извините, — сказала Кристина. — Я не могу. Мне надо найти Дугласа.

Она надеялась, что ее голос прозвучит беззаботно, но Роналдсон внимательно на нее посмотрел и сказал:

— А… Наш коллега-подозреваемый. Что-нибудь обнаружили?

— Нет, конечно, нет. Я ищу его просто по школьным делам…

— Ну что же. Хорошо, может, мы выпьем чаю в другой раз?

— Это будет прекрасно, — сказала Кристина и поторопилась выйти из комнаты. Единственное, что она могла теперь сделать, так это поехать к Дугласу домой, и именно этого она очень не хотела делать: ее появление повлекло бы за собой необходимость объясняться с Пат. Однако спустя некоторое время она прошла по тропинке сада, около дома Баррона, мимо неаккуратной кучи песка и поломанного трехколесного велосипеда. Почти тотчас же как она позвонила, дверь открыл маленький мальчик с раскрасневшимся лицом и веселыми глазами. Маленькая девочка крепкого телосложения, с почти квадратным лицом и большими темными глазами яростно, изо всех сил дергала его за свитер. Он радостно приветствовал Кристину:

— Здравствуйте. Я увидел вас из окна. Мы устроили забег до двери, и я победил.

— Ян подставил мне подножку, — сказала маленькая девочка, — я его ненавижу, — и она пнула ногой в щиколотку брата. Он с легкостью уклонился от удара, что говорило о его хорошей тренированности, и, взяв Кристину за руку, повел в гостиную, когда в дверях кухни появилась мать и сказала:

— Проходите сюда, Крис. Я как раз готовлю чай.

Кристина поговорила с близнецами, которые находились в детском манеже, стоявшем на полу в кухне. Они весело играли крышками кастрюль и деревянными ложками, а затем спросила:

— Где Дуглас?

— Его еще нет. Он будет с минуты на минуту. Вам надо его повидать по какому-нибудь срочному вопросу?

— Это касается школьных дел. (Это так и есть. Разве убийство школьного преподавателя не является школьным делом?)

— О! — Пат повернулась к Яну и Мэри: — Ян, ты и Мэри надевайте пальто и сбегайте в лавку к миссис Браун за четвертушкой чая, и можешь купить каждому из вас по леденцу на палочке. — Она взяла кошелек с каминной доски, дала им деньги, и вскоре они стремглав побежали, держась за руки, по тропинке.

Затем Пат повернулась к Кристине.

— Крис, что-нибудь произошло? — Она сделала едва заметный жест рукой. — Это звучит глупо, когда совершено убийство. Я имею в виду, не замешан ли каким-нибудь образом в это дело Дуглас? В течение нескольких последних дней он какой-то тихий и немного мрачный. Конечно, у нас были полицейские, и это его расстроило…

— Мне ничего об этом не известно, — сказала Кристина.

Она была уверена, что ее слова прозвучали фальшиво, и она почувствовала величайшее облегчение, когда услышала, как открылась дверь, и Дуглас крикнул:

— Где ты, Пат?

Кристина полагала, что он будет выглядеть уставшим и встревоженным, но, войдя на кухню, он весело ее приветствовал.

— Крис пришла обсудить с тобой школьные дела, — сказала Пат. — Проходите в гостиную, а я приготовлю чай.

Когда они уселись напротив друг друга, Крис было трудно начать разговор, и возникла небольшая пауза.

— В чем дело, Крис?

Она решила, что лучше сразу перейти к существу дела. Она негромко и быстро рассказала ему о разговоре с Ангусом Фрейзером и Валерией. Девушка говорила, глядя на пламя, и не взглянула на него до тех пор, пока не закончила. Его лицо побелело, он поджал губы, а его глаза загорелись. Когда он заговорил, его голос звучал сурово:

— Это все? Хорошо, сообщайте полиции. Если вы думаете, что подслушивание глупой девчонки имеет какое-нибудь значение, если вы думаете, что это ваш долг как добропорядочного гражданина, сообщить все это полиции, действуйте. Но немедленно покиньте мой дом.

Он вскочил на ноги, открыл дверь, в два шага пересек холл, рывком распахнул входную дверь и встал, прислонившись к ней, ожидая, пока она выйдет. Дрожа от гнева и обиды, Кристина прошла мимо него, едва обратив внимание на потрясенную и изумленную Пат, стоявшую в дверях кухни с подносом в руках. Она мельком заметила Яна и Мэри около садовой калитки, но не увидела, как они остановились, глядя ей вслед широко открытыми удивленными глазами, когда она, со скрежетом включив передачу, отъехала, едва сдерживая дрожь, вызванную гневом и жалостью. У нее не было сомнения, что ярость Дугласа Баррона, главным образом, вызвана страхом.

Глава пятая

— Но что могло его напугать? — Кристина села глубже в большое удобное кресло, в котором легко можно было расслабиться, отпила глоток кофе и взглянула на Джейн Мелвилл. В светлой прекрасной комнате, с мерцающим пламенем в камине, занавесями и покрывалами мягких тонов, с толстым ковром на полу, она почувствовала себя расслабившейся, не хотелось что-либо делать, и теперь Крис могла беспристрастно взглянуть на встречу с Дугласом Барроном.

После разговора с ним она вернулась домой сердитая, разочарованная и встревоженная, чтобы все рассказать Эндрине; та к тому времени уже уехала, оставив записку, сообщавшую, что она отправилась обедать. Поэтому, находясь в раздраженном состоянии, Кристина приготовила себе незатейливое блюдо, а затем позвонила Джейн Мелвилл и спросила, нельзя ли к ней приехать. Джейн тепло ее встретила и отказалась что-либо слушать, пока не приготовит кофе. А затем Кристина рассказала ей все, начиная от разговора с Ангусом и Валерией и кончая вспышкой гнева Дугласа Баррона.

— Чем он мог быть напуган? — повторила Джейн Мелвилл, помешивая кофе и глядя на пламя. — О, очень многим. Он мог быть напуган тем, что Пат, узнав о ссоре, огорчилась бы. Или тем, что когда об этом узнает полиция, то подозрения против него усилятся, конечно, он — подозреваемый…

— Я, вероятно, тоже, — сказала Кристина.

— Это, я полагаю, маловероятно. Или он мог быть напуган тем, что узнал о нем Джозеф Уолш, и это могло стать достоянием гласности…

— Но узнал ли что-нибудь Джозеф Уолш?

— Полагаю, что да, Крис. Что он говорил, по словам Валерии? «Вы должны остерегаться», — не так ли? Но это может означать что угодно, это не обязательно значит, что Уолш что-нибудь узнал…

— Нет? А почему Дуглас был так взбешен? Он ничего не отрицал, он был в отчаянии, потому что Джозеф Уолш что-то узнал.

Помолчав, Кристина сказала:

— Да, я полагаю, что это — наиболее вероятное объяснение… но… но это — шантаж.

— Нет, это не шантаж. Речь не шла о передаче денег или о чем-нибудь таком же грубом, как… — Джейн посмотрела на Кристину. — Слушайте, давайте я налью вам еще кофе.

Она взяла чашку Кристины, наполнила ее и, когда передала обратно, сказала:

— Я шокировала вас. Но не следует ходить вокруг да около. Джозеф Уолш был, по моему мнению, по меньшей мере, плохой человек. Я знаю, — сказала она, когда Кристина сделала едва заметное протестующее движение, — что это звучит грубо и старомодно, в наше время говорят «разочаровавшийся», или «не приспособившийся», или «завистливый человек». Я говорю «плохой».

— Но я думала, что он — самый опытный среди преподавателей. И вдруг он — плохой учитель?

— Замечательный. Он был прирожденный учитель, трудолюбивый, полностью справлявшийся со своими обязанностями, фанатично преданный академии Финдлейтера, но плохой человек.

Джейн Мелвилл снова замолчала, глядя на пламя.

— Вам нравится преподавать, Крис? Вы работаете здесь два или три года, не так ли? Но вам нравится преподавать? — Кристина кивнула.

— Я так и думала. Мне это тоже нравится. Я горжусь своей профессией. Но как и в любой другой профессии, в ней есть свои плюсы и минусы. Не говоря о современном поколении преподавателей, которые могут быть порой довольно жесткими, надо отметить, что среди преподавателей порой случаются конфликты, поскольку вместе собраны слишком разные люди. Волей-неволей, мы все вынуждены знать друг друга слишком хорошо, но только с одной стороны, если, конечно, мы не становимся близкими друзьями… Еще кофе?

— Нет, благодарю. Но, пожалуйста, продолжайте.

Джейн Мелвилл рассмеялась:

— Я предупреждаю, что это в известной степени мое хобби… психология преподавателей! Но, говоря серьезно, мы не можем, мы не осмеливаемся узнать друг друга слишком хорошо. Всегда должна присутствовать некоторая сдержанность, которая не должна быть излишней, поскольку в этом нет необходимости. Но если бы было иначе, то учительская превратилась бы в настоящее чистилище!

— Мне кажется, это несколько сильно сказано.

— Возможно. Отнеситесь к этому без излишних эмоций, чем меньше каждый из преподавателей знает своих коллег, тем лучше. И если кто-нибудь случайно узнает о своих коллегах что-нибудь, выходящее за пределы его профессиональной деятельности, то ему не следует об этом распространяться. Передайте мне, пожалуйста, вашу чашку.

Когда она снова села, то опять посмотрела на пламя и сказала:

— Джозеф Уолш преподавал в академии Финдлейтера в течение тридцати пяти лет. Я и он пришли в школу одновременно, но, конечно, когда я вышла замуж, то я не преподавала в течение двенадцати лет и вернулась назад, только когда овдовела. Но в течение последующих лет мне пришлось узнать его довольно хорошо, не только как учителя, но и как человека, наши контакты носили не только профессиональный характер. И, в сущности, он был холодным, эгоистичным, циничным, возможно, что у него были даже психические отклонения.

— Но я не понимаю. Как он мог быть хорошим преподавателем…

— О, Крис, в вас говорит идеализм молодости! Теоретически, конечно, хорошему преподавателю следовало бы быть хорошим человеком… или нет? А блестящему хирургу не следовало бы быть «хорошим» человеком… или адвокату, или актеру… бесспорным остается то, что он был хорошим учителем. Но я не думаю, чтобы его любили так, как любят некоторых, очень редких преподавателей… Вы хотите что-нибудь сказать?

— Я просто вспомнила, — Кристина слегка нахмурилась, — Дэвид Роналдсон, когда повстречался со мной тем вечером, после того как я сказала, что Джозеф Уолш убит, заметил: «Итак, кто-то, наконец, это сделал».

— Очень возможно, что у Дэвида Роналдсона были основания, чтобы так сказать. Все-таки он здешний. Во всяком случае, Крис, я не буду вдаваться в детали, но я легко могу себе представить, что есть не один человек, у которого могли бы быть веские основания для того, чтобы убить Джозефа Уолша!

— Вы сообщите полиции о том, что услышала Валерия?

— Да. Думаю, что я не вправе поступить иначе. Хотя я и убеждена, что Дуглас не тот человек, который способен убить…

— Но вы как раз сказали, что никто не знает своих коллег достаточно хорошо. Возможно, ему есть что скрывать.

Джейн Мелвилл снова рассмеялась:

— Он мог это сделать, и, конечно, я часто непоследовательна. Мейбл Глоссоп с удовольствием расскажет о том, как часто со мной это случается. — Внезапно она стала серьезной. — Что мне трудно простить Джозефу Уолшу, так это то, как он обращался с Мейбл. Вы видели, как она отреагировала на сообщение о его смерти…

— Да.

— Она была в него влюблена. Она была в него влюблена в течение тридцати лет. Мейбл пришла в школу через два года после меня, она была красива. Я думаю, она была самой красивой женщиной, какую я когда-либо встречала.

— Она и сейчас все еще красива.

— Да. И она влюбилась в Джозефа Уолша, он также был очень красив, они прекрасно смотрелись вместе… Он уделял ей много внимания, некогда я покинула школу и вышла замуж, считалось как нечто само собой разумеющееся, что они вскоре поженятся. И когда я вернулась в школу спустя двенадцать лет, он все еще уделял ей внимание, но никто уже не ожидал, что они когда-либо поженятся. И Мейбл все еще оставалась здесь, старея и теряя красоту и даже не делая себе служебной карьеры. А Джозеф Уолш использовал ее в своих целях, она помогала ему во всех его делах, со слепой самоотверженной покорностью, что обыкновенно пробуждало во мне желание его задушить. — Она заметила выражение лица Кристины и замолчала. — Вы понимаете, что я имею в виду. Именно это так сильно меня раздражало в Джозефе Уолше. Я думаю, ему нравилось чувствовать, что он может манипулировать людьми, и Мейбл была его рабыней. — Она взяла кочергу и раздраженно поковыряла ею угли в камине. — Мне это совершенно непонятно, я никогда не могла никому позволить обращаться со мной подобным образом. Но это как раз и было одно из тех чувств, которое называют великой страстью.

— Но почему он на ней не женился?

— Потому что это означало ответственность и ограничение его драгоценной свободы. Теперь она была бы, вероятно, очень несчастна, если бы он на ней женился. При существующем положении вещей, я думаю, она обретала душевное равновесие, когда он просил ее помочь ему в осуществлении какого-нибудь дела, или она была счастлива видеть его каждый день.

— Они… она никогда не была его любовницей?

— О, нет. Он не дал ей даже такого удовлетворения. Не ошибайтесь на мой счет, Крис. Я не одобряю свободной любви среди преподавателей, но его сдерживало не ее отношение к этому. Вы понимаете, ведь тогда бы он рисковал работой. Все, что могло бы хоть в какой-то степени нарушить его образ жизни, не принималось во внимание… Я полагаю, что у него где-то на стороне была женщина, надежно спрятанная от глаз…

— Энн Смит говорит, что он намеревался оставить большую сумму денег…

— Это вполне возможно. Все отойдет к его двоюродному брату, который появился на похоронах, холодному, чопорному созданию. Я полагала, что он оставил некоторую сумму школе. Но нет, слава Богу, не Мейбл, он, по крайней мере, избавил ее от этого унижения. Вместо этого он назначил ее «своим душеприказчиком». Он собирал материалы по истории школы и оставил инструкции, что все документы следует передать ей. Я думаю, это — ужасная ноша, но мысль, будто он чувствовал, что может на нее положиться, очень ее обрадовала… Крис, я опасаюсь, как бы все это не привело к довольно поразительному открытию.

— Возможно, не поразительному. Но ужасно интересному. — Она взглянула на часы. — Господи! Время! Я действительно должна идти. Благодарю вас за кофе и разговор. Мне стало значительно легче.

Затем, когда она надевала пальто, она спросила:

— Как вы полагаете, им когда-либо удастся найти того, кто это сделал?

— Я не знаю. Полагаю, что, наверное, удастся. Я надеюсь на это. Это ужасно, что это страшное преступление произошло в школе, и чем быстрее все уладится, тем лучше.

Кристина вернулась снова в коттедж, в значительно лучшем настроении по сравнению с тем, в каком она его покинула. Эндрина как раз возвратилась и пила чай, сидя около камина, она выглядела очень довольной.

Как дела у Арчи? — спросила Кристина.

Эндрина широко открыла глаза:

— О, я встречалась не с Арчи. А с Алексом, для тебя мистером Суонстоном.

— Эндрина! С директором!

— Я говорила тебе, что я знала его до назначения в нашу школу, и я встречалась с ним уже в третий раз.

— Почему бы и нет?

— Нет совершенно никаких оснований, чтобы его избегать, за исключением… о, это — глупо, но ты знаешь, директор и одна из его преподавательниц…

— Мы обедали с ним не здесь. Мы ездили в Глазго. Его общество чрезвычайно приятно, и он довольно красив.

— Но он — старый.

Эндрина рассмеялась:

— Не старый, дорогая, а в зрелом возрасте. В любом случае, что из того? Съездить с ним пообедать, это ничего не значит.

— Так ли это? Ну хорошо, должна сказать, что ему необходимо было развлечься после этого просто отвратительного начала работы в нашей школе. Он что-нибудь говорил об этом?

— Очень мало. Мы договорились об этом не разговаривать. Но ты могла заметить, как сильно он этим расстроен.

Невероятно, но на следующее утро все было как всегда. Кристина подумала о том, насколько же быстро вновь восстановился привычный распорядок жизни школы, по крайней мере внешне, так что любой посторонний, зашедший в школу, не догадался бы о том, что здесь произошло всего неделю тому назад. Преподаватели, конечно, отдавали себе отчет в настроениях и определенной нервозности среди учащихся, всякий раз как дверь в класс открывалась, все головы поднимались и на входящего устремлялись блестящие настороженные глаза. Кристина, встретившись в коридоре лицом к лицу с Ангусом Фрейзером, взглянула на него украдкой так напряженно, что Дэвид Роналдсон, шедший позади нее, слегка похлопал ее по плечу и шепнул: «Что он замышляет?» — И смеясь, пошел дальше. Валерию она увидела только однажды, выходя с молитвы. Девушка встретилась с ней глазами, сразу же отвернулась в сторону и покраснела. Ангус, однако, после того как его класс отпустили, задержался, и она сказала ему, что рассказала об их разговоре миссис Мелвилл, которая сообщит о нем в полицию. Ангус кивнул с довольным видом и сказал, что Валерия обрадуется: «Она относится к своим обязанностям ужасно серьезно, мисс Грэхем». По этому суждению Кристина поняла, что он очень увлечен ею.

Четверг также прошел спокойно. Казалось, все решили забыть об этом происшествии, замолчать его, словно надеялись, что таким образом можно представить дело так, будто вовсе ничего не произошло. Джейн Мелвилл не упоминала о визите Кристины, и было не ясно, сообщила ли она полиции о том нечаянно подслушанном Валерией разговоре. Кристина видела Дугласа Баррона только мельком во время богослужения, а полицейские, как в форме, так и в штатском, больше не появлялись в школе.

— Это ужасно, — сказала Кристина Дэвиду Роналдсону. Они сидели за чашкой чая в «Гёрнал-Инн», расположенной на склонах холмов, возвышавшихся над Данрозом. Дэвид Роналдсон встретил ее сегодня днем как раз тогда, когда она выходила из школы, пригласил ее, и она с радостью согласилась. Крис была здесь впервые, и ей здесь нравилось. Гостиница представляла собой прочный двухэтажный дом с побеленными стенами, вероятно, построенный в восемнадцатом веке, с низкими потолками, узким коридором при входе и восхитительным видом на юг, на раскинувшуюся вдали равнину, поросшую вереском. Первоначально небольшие окна в комнате для отдыха были расширены, чтобы улучшить обзор. Дэвид и Кристина сидели за столом около окна, пламя мерцало в старинном, обшитом латунными листами камине, неподалеку от них, а они смотрели, как сгущаются ноябрьские сумерки. На равнине сквозь туман, застилавший горизонт, засветились огни Данроза. На востоке можно было различить светлое пятно, это был Глазго, небо над которым всегда застилал дым. Тема их разговора была далека от раскрывшегося перед ними пейзажа, хотя оба очень внимательно его рассматривали. Вполне естественно, без какого-либо усилия или нежелания, она заговорила о событиях того вечера, когда они встретились в первый раз, и о том, как отреагировали на убийство в школе.

— Никто даже ни разу не упомянул о Джозефе Уолше, — сказала она. — Мне это не нравится, это похоже на то, словно все это скрывают. — Она замолчала с немного виноватым видом, поскольку, что же еще она могла ему сказать, не сообщая о Дугласе Барроне? Она твердо решила ничего не говорить о том, что могло бы причинить горе семье Барронов.

— Но не означает ли это, что, в известной степени, это мог сделать каждый? Вполне вероятно, что кто-то из преподавателей совершил это убийство. В сплоченном коллективе это, страшное само по себе, происшествие станет настоящим кошмаром, когда правда выйдет наружу, и люди узнают, что убийца — это тот, кто с ними рядом работал. Поэтому все сейчас отмалчиваются и притворяются, что ничего не произошло. — Он сделал паузу и рассмеялся. — Это — очень умное и логичное суждение. Я только не уверен, что оно истинно!

— Но это не может так далее продолжаться. Я имею в виду, что правда выяснится, не так ли?

— Не обязательно. Я думаю, это дело будет очень трудным для полиции. И если все не выяснится, то я полагаю, это заметно осложнит взаимоотношения в коллективе. О, давайте забудем об этом деле! Расскажите мне о себе. Когда вы начали работать в академии Финдлейтера?

Итак, они заговорили о себе. Было очень приятно сидеть здесь, в этом тихом зале, где они были единственными посетителями, и смотреть на небо, цвет которого над серой пеленой тумана, поднявшегося над равниной, менялся от оранжевого до желтого и зеленого, и на ярко светящиеся звезды. У Дэвида Роналдсона был низкий сильный голос, чувство юмора, а кроме того, он умел хорошо говорить и слушать. Кристина рассказала ему о себе, о своей семье, а потом слушала Дэвида Роналдсона о том, как он учился в академии Финдлейтера, затем, после получения ученой степени, уехал читать лекции в университет на Вест-Индских островах, а теперь временно работает здесь, прежде чем заняться научной работой в Кембридже. Крис согрелась и ощутила покой и облегчение, которого не испытывала уже несколько дней.

— Интересно вернуться в академию Финдлейтера, но уже в новом качестве, так сказать. Хотя я предпочел бы начать преподавать здесь при более благоприятных обстоятельствах.

— Вы сказали, — Кристина колебалась. — Вы сказали той ночью: «Наконец это кто-то сделал». Что вы имели в виду?

Дэвид чуть заметно пошевелился на стуле и поиграл чайной ложкой, лежавшей на блюдце.

— О, ничего. Это было просто глупое замечание.

— Так ли это?

— Нет, это не совсем так. Если хотите знать, Кристина, — он произнес ее имя совершенно естественно, — Джозеф Уолш был сущий дьявол. Он был замечательным учителем, и я многим ему обязан, но он мог быть подлым, вероломным и совершенно фантастически эгоистичным. Единственной чертой его характера, которая искупала его грехи, была его преданность школе, и я думаю, что она объяснялась его эгоизмом. Это было место, которое он выбрал для работы, и поэтому он сделал все возможное, чтобы содействовать ее прославлению… Вы знаете, как он обращался с Глосси?.. Вы знаете, что жена Туэки совершила самоубийство, и, как полагали, за этим стоял Джозеф Уолш? Ничего, конечно, не было даже приблизительно доказано… И может быть, это — одна из причин, почему полиция столкнется с трудностями в выяснении вопроса, кто убил Джозефа Уолша. Слишком много людей могут теперь вздохнуть с облегчением, и некоторые, возможно, радуются его смерти!

Кристина ничего не сказала, а спустя минуту он заметил:

— Извините. Мне не следовало бы представлять дело в таком свете. Вы понимаете, так как я родился и вырос в Данрозе, то я знаю слишком много и не могу быть благодушным. Я только надеюсь, что его смерть — это единственное потрясение, которое выпало на нашу долю, но опасаюсь, что за ним последуют и другие.

Вскоре они покинули гостиницу и поехали назад в Данроз.

— Подвезти вас обратно к школе, чтобы вы забрали свой автомобиль? — спросил Дэвид.

— Нет, не надо. Эндрина уехала на нем домой.

— Тогда мы поедем прямо туда.

У коттеджа они расстались. Кристина посмотрела, как он отъехал по узкой дороге, и махнула ему рукой, когда он поворачивал на шоссе, и в задумчивости вошла в коттедж.

— Хорошо провела время? — спросила Эндрина.

— О, да. «Гёрнал-Инн» — очень приятное место.

— Ты выглядишь очень серьезной.

— Мы говорили о Джозефе Уолше. Эндрина, ты не знаешь, что он был за человек?

— Совсем не знаю. Я с ним общалась исключительно по работе, и я ни разу не выходила за эти рамки. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Кристина рассказала, что ей сообщил Дэвид Роналдсон.

— Это печально, но я полагаю, что все гораздо сложнее, чем думают… это же глупо! Я думаю, что убийство всегда очень запутанное дело…

— Не всегда. Я бы сказала, что гораздо чаще это очень жестокое и простое дело, но давай об этом больше не говорить. Если должно еще что-нибудь случиться, то пока говорить об этом бесполезно.

А на следующий день Кристина была так занята, что впервые с тех пор, как было совершено убийство, она даже не вспомнила о Джозефе Уолше до первых двух свободных уроков, или, как их иронически называли, «окон». Кристина рассматривала эти «окна» как дар Божий: в это время она собиралась заполнить классный журнал. Эту работу она не любила и делала небрежно, ее журнал всегда был покрыт кляксами, цифры в нем были кое-как нацарапаны, а многочисленные записи неаккуратны. У Мейбл Глоссоп был свободным один из трех дневных уроков, и она тоже заполняла свой журнал, но это был подлинный образец аккуратности. Однако сегодня она нервничала, сделала ошибку и попросила у Кристины чернильную резинку. Заполнив журнал, она взяла скоросшиватель, в котором было много бумаг, и начала их перелистывать. Затем она встала и начала ходить взад-вперед по учительской, от окна к стене и обратно. Это так действовало Кристине на нервы, что, оторвавшись от мучительного процесса складывания длинных столбцов цифр, она положила ручку и удивленно посмотрела на взволнованную женщину.

Однако Мейбл Глоссоп наконец остановилась и сказала:

— Я очень сожалею, что вам помешала. — Она чуть ли не в течение целой минуты раздумывала, а затем добавила: — Кристина, — характерно, что она всегда называла ее полным именем, а не Крис, — я хотела бы узнать ваше мнение относительно проблемы, которая меня сильно тревожит.

— Конечно, — сказала Кристина, пытаясь, чтобы в ее голосе не прозвучало удивление. — Если вы, действительно, считаете, что мое мнение чего-нибудь стоит…

— Да. Я так считаю. Возможно, вы слышали, что Джозеф решил передать мне свои документы, чтобы я была его душеприказчиком… Итак, в течение двух прошедших дней я просмотрела его документы, так как его двоюродный брат хотел освободить от них дом возможно быстрее… Джозеф собрал огромное количество материалов, относящихся к школе…

— Да?

— Я просмотрела некоторые из них, и знаете, Кристина, здесь содержится информация, — она положила руку на скоросшиватель, — очень личного, конфиденциального характера, относительно некоторых людей, которых я знаю… Я, конечно, не стану никому ее сообщать, совсем никому. Но что меня беспокоит, так это то, что должна ли я сказать этим людям, что такие материалы на них существуют? Что эти сведения о них известны? Или мне просто ничего не говорить?

— О, дорогая, — Кристина напряженно подумала. — Проще всего ничего не говорить и сжечь эти документы.

— Да, это проще всего. Но будет ли это правильным? Вы понимаете, я не знаю, известно ли еще кому-нибудь, что в них. Мне кажется довольно странным, что я знаю об этих людях такое, о чем, как вероятно, они думают, никому не известно, и не поставила их об этом в известность… Вы понимаете мое положение?

— Конечно, — сказала Кристина. — Речь идет об обмане. Вы будете чувствовать, что вы их обманываете.

— Именно так. Кроме того, если бы эта информация стала известна кому-нибудь еще, тогда, возможно, следовало бы этих людей предупредить.

— Но это может их встревожить без всяких на то причин. Я все-таки полагаю, что вам следовало бы сжечь эти документы.

— Возможно, что я так и сделаю. Возможно. Но я всегда ненавидела обман любого рода… Во всяком случае, благодарю вас, моя дорогая. Слышите звонок. Я должна идти.

Она взяла скоросшиватель и покинула Кристину, которая снова принялась мучительно складывать цифры.

Этим вечером она рассказала Эндрине о разговоре с Мейбл Глоссоп и удивилась серьезности, с которой та ее выслушала.

— Я надеюсь, что она последует твоему совету и не будет ни с кем об этом разговаривать, — сказала Эндрина.

— Я не знаю, как она поступит. Я сказала бы, что она придерживается фантастически высоких принципов.

— Если она не последует твоему совету, то она может оказаться в опасности.

— В опасности? О, это бессмыслица, Эндрина.

— Это не бессмыслица. Предположим, я только говорю, предположим… что Джозеф Уолш был убит потому, что знал что-то о ком-то…

— О Дугласе?

— Не обязательно о нем, но о ком-то. И принимая во внимание, что этот кто-то узнает, что Мейбл также нечто известно… понимаешь?

— Ты говоришь это серьезно? О, я не могу в это поверить! Люди не идут из-за этого на убийство, подумай о риске! Эндрина, ты, действительно, позволила разыграться твоему воображению.

— Вероятно, ты права. Полагаю, что я воспринимаю все это несколько обостренно. Ты не возненавидела школу за эту неделю?

— Все притворяются, словно ничего не произошло! Давай, чтобы развлечься, съездим завтра в Глазго и пройдемся по магазинам, мне нужна новая юбка.

Посещение магазинов прошло успешно. Воскресенье было днем отдыха, утром они сходили в церковь, а днем совершили продолжительную прогулку по вересковым пустошам. Жизнь, казалось, снова вошла в прежнее русло приятной привычной работы. К девушке вернулось дружелюбие, и в ее жизнь внесли новую струю размышления о Дэвиде Роналдсоне. Кристина заметила за собой, что довольно часто думает о нем во время выходных, и мысль о том, что в понедельник она увидит его в школе снова, неожиданно показалась ей приятной.

Так почему же, когда в понедельник утром она въехала во двор школы, то пришла в уныние, потому что перед ней возникло здание академии Финдлейтера? Она поставила машину на ее обычное место, около стены, окружавшей территорию школы, и в течение минуты сидела, глядя через лужайку на школу так, словно увидела ее впервые в жизни. Каждый, кто видел академию Финдлейтера в первый раз, всегда был ошеломлен: если это был человек, обладающий чувством прекрасного, то он впадал в оцепенение от ужаса; если это был обыкновенный человек, то от изумления и непонимания. Чудаковатый Финдлейтер начинал как богатый землевладелец и, будучи человеком энергичным и предприимчивым, пополнил свое состояние за счет торговли с Ближним и Дальним Востоком. Щедро обеспечив доходом свою семью, он вложил остальную часть своего состояния в создание школы и лично наблюдал за планированием и строительством этого здания, в котором нашла отражение его неуемная изобретательность, — качество, позволившее Финдлейтеру разбогатеть. Это качество заставило соединить вместе все наилучшее и наидостойнейшее из архитектуры Востока и Запада.

Таким образом, снаружи здание было выдержано в восточных мотивах, здесь можно было видеть луковицы куполов, невысокие минареты и стройные колонны, над которыми располагались украшенные лепным орнаментом арки, а на северной стороне, где располагалась библиотека, рисунок был готическим. При создании внутреннего убранства основатель школы обратился к архитектурным формам Старого света, при проектировании зала собраний в избытке использовались ионические колонны. Жители Данроза, когда обсуждали особенности этого здания, говорили о нем с гордостью, проявляя терпимость к эксцентричному, но такому замечательному человеку, построившему его. Преподавательский состав неизменно воспитывал в учащихся слепую любовь к школе. Иногда изменение освещения или настроения могло воскресить первоначальное пугающее впечатление, а в солнечный день игра света и тени могла придать некоторое очарование этому нелепому зданию. Сегодня, когда по темному небу неслись облака, а купола обдувал холодный восточный ветер, здание выглядело зловещим и таинственным.

— Тебе не кажется, что школа сегодня выглядит как-то мрачно? — спросила Кристина, когда заперла дверцу машины.

Эндрина, менее чувствительная, бросила на здание небрежный взгляд.

— Она всегда кажется мне мрачной в понедельник утром, — сказала она весело. — Слушай, мне надо идти и кабинет домоводства. Увидимся позднее.

И она быстро пошла прочь. Кристина шла следом медленно и неохотно, в чем должна была себе признаться. Как всегда в понедельник утром в школе было немного холодно и сыро, и как только она добралась до учительской, она включила небольшой электрический обогреватель. Она стояла около него и грела руки, когда вошла Джейн Мелвилл.

— Вы сегодня рано, Крис, — сказала она. — Вы не знаете, пришла ли Мейбл? Я просто немного о ней беспокоюсь. Я пыталась ей дозвониться в течение всего вчерашнего дня, но никто не подходил. Конечно, она могла внезапно уехать на выходные к своей сестре…

Холодок пробежал по спине Кристины. Но она только сказала:

— Еще рано. У нее вполне достаточно времени, чтобы приехать.

— Да, конечно. Я говорю глупости. Но в последнее время она страшно переживала… Если она не появится, то я поеду к ней домой, когда у меня будет «окно» между уроками, и узнаю, там ли она.

Оставшись одна, Кристина осознала, что возникшее прежде у нее опасение перерастает в глубокую тревогу. Она вспомнила, что сказала Эндрина: «Мейбл, возможно, угрожает опасность», но это было нелепо. Имелась дюжина объяснений, почему с ней нельзя было связаться за время выходных, и, во всяком случае, она, вероятно, появится, как обычно, — до богослужения еще достаточно времени…

Но на богослужение пришлось отправиться без Мейбл Глоссоп. На Кристину произвел глубокое впечатление встревоженный вид Джейн Мелвилл. Так как Эндрина, вероятно, была все еще занята в своем кабинете, то она тоже отсутствовала, и на стороне, которая предназначалась для преподавательниц, были два незанятых места. На другой стороне тоже имелись незанятые места. Дэвид сидел там на своем обычном месте, он весело ей улыбнулся, и настроение у Кристины слегка улучшилось.

Во время богослужения она позволила себе окинуть взглядом места для преподавателей. Отсутствовали трое мужчин, и один из них, сердце Кристины вздрогнуло, когда она это осознала, был Дуглас Баррон.

Начиная с этого момента, Кристина была так сильно взволнована, что во время богослужения чувствовала себя, как в тумане, совершенно механически пела, вставала и садилась. После молитвы она собрала книги и покинула учительскую так быстро, как только могла, будучи не в силах выдержать обычную пятиминутную болтовню. Она отправилась в свой класс окольным путем, чтобы зайти переговорить с Эндриной в ее кабинете.

— Мейбл Глоссоп нет в школе, и, кажется, никто не знает, где она.

— Крис! Не беспокойся. Вероятно, этому есть очень простое объяснение…

— Надеюсь, что это так. Дугласа Баррона тоже не было на богослужении.

— О! — Мгновенно глаза Эндрины расширились. — Но необязательно, что существует какая-то связь…

Я знаю, знаю. Но все-таки мне очень хотелось бы выяснить… Мы увидимся во время перемены.

Как только Кристина вошла в класс, она решительно выбросила из головы тревогу о Мейбл Глоссоп и сконцентрировалась на работе. Она без перерыва занималась до одиннадцати часов и к этому времени обнаружила, что стала спокойнее смотреть на вещи. Но когда она быстро шла в учительскую, чтобы выпить чашку кофе, то встретила Джейн Мелвилл, которая поднималась по лестнице, еще не сняв пальто. Лицо у нее было бледное, а брови нахмурены. Увидев Кристину, она сказала:

— Ее нет дома. А бутылки с молоком, Крис, стоят у двери… Что-то не так. Я собираюсь повидаться с директором, а затем думаю, что следует сообщить об этом в полицию… или связаться с ее сестрой…

— Не зайдете ли выпить кофе?

— Нет, благодарю. Я только сниму пальто и пойду к директору.

Когда Кристина вошла в учительскую, то услышала высокий звучный голос Энн Смит:

— Я только что встретила Тома Ирвина, и он сказал, что доктор Александер, руководитель кафедры, очень рассержен, так как Дуглас Баррон не явился в школу и не предупредил его. Когда позвонили ему домой, то единственное, что смогла сказать Пат: «Его нет дома». Не переходит ли это все границы? К тому же это очень странно. — Энн любила устраивать шум по малейшему поводу. — Это очень странно, — повторила она, с удовольствием жуя шоколадное печенье.

Кристина сердито на нее посмотрела, но прежде чем она успела что-нибудь сказать, Эндрина протянула ей чашку кофе и прошептала:

— Что новенького?

Кристина сообщила ей, что узнала от Джейн Мелвилл, и Эндрина рассудительно заметила:

— Это плохо.

— Но что нам делать?

— Ничего. Что ты можешь сделать? Только ждать.

Кристина же думала, что ждать невыносимо. Она была убеждена, что с Мейбл Глоссоп что-то случилось. И непонятно почему чувствовала себя вовлеченной в это дело и даже в чем-то виноватой. Она знала, что это нелепо, и все-таки не могла отделаться от угнетающего ее дурного предчувствия. Она говорила себе, что это нервы, последствия потрясения предшествующих дней. Но пытаясь дать себе, насколько это возможно, разумное объяснение, девушка не смогла противиться внезапно охватившему ее мрачному унынию. Поэтому ее едва не возмутило горячее нетерпение ожидавшего ее после перемены третьего класса. Она должна была разобрать с ними «Двенадцатую ночь»[2], и, вероятно, на ее лице было написано некоторое замешательство, так как Ангус Фрейзер сказал: «Вы говорили, что на этот урок мы пойдем в дискуссионный класс, мисс Грэхем».

Конечно! Она совсем забыла! Но не забыл класс. Дискуссионный зал был одной из оригинальных особенностей академии Финдлейтера, на которой, как утверждали, настоял сам основатель — для совершенствования важного искусства публичных выступлений. Ходила легенда, что он сам был известен своими долгими речами, самодовольно уверенный в своих ораторских дарованиях. Дискуссионный класс был крошечным залом, по размерам не превышавшим обычный класс, с помостом в одном конце…

Зал был странной архитектурной причудой, сейчас он освещался светом, проникавшим из коридора, в нем было темно и всегда довольно душно. Но в течение нескольких лет он использовался для собраний дискуссионного клуба, классных концертов и постановки сцен из пьес, помост и занавеси создавали приятную иллюзию театра. Отправиться в дискуссионный класс на урок, посвященный Шекспиру, и исполнять его пьесы было излюбленным развлечением школьников, и раз она уже обещала, то Кристина чувствовала, что должна взять их туда, хотя в ее теперешнем состоянии это ее совсем не привлекало.

— Очень хорошо, Фрейзер, мы пойдем туда. Теперь тихо, вы знаете правило: за любое нарушение порядка меряетесь в класс. И запомните, наш новый директор не потерпит ни малейшего шума, — сказала она, так как дискуссионный класс располагался рядом с кабинетом директора.

Третий «Б» тихо направился к дискуссионному классу и зашел в него. Кристине в ее мрачном настроении показалось, что здесь более душно и темно, чем всегда. Занавеси вдоль помоста были задернуты, и их темно-серые складки делали комнату еще темнее.

Когда все сели, она включила свет. Но две лампочки в задней части комнаты перегорели, и казалось, что бледный свет придавал комнате еще более мрачный вид.

— О, здесь темно, — сказала она. — Фрейзер, раздвиньте занавеси, возможно, станет светлее.

Ангус отправился раздвигать занавеси, а она повернулась лицом к классу. Но сдавленный возглас, полный ужаса, заставил ее повернуться. Мальчик схватил обе занавеси и держал их сведенными вместе. Его белое лицо было повернуто в сторону, а глаза закрыты.

— Ангус, — сказала Кристина резко, направляясь к нему. — В чем дело?

— Скажите, чтобы все вышли, мисс Грэхем. — И он посмотрел на нее широко открытыми глазами. — Скажите, чтобы класс вышел. Пожалуйста, пожалуйста. — В полном отчаянии его голос срывался, а занавеси судорожно подергивались в его руках.

— Хорошо, — сказала Кристина спокойно. Она повернулась лицом к классу, снова став строгой, но чувствуя непонятную тревогу. — Возвращаемся в класс. — Она напряглась, чтобы дать какое-нибудь объяснение. — Фрейзер почувствовал здесь себя плохо. Я присмотрю за ним. — Ее голос стал громче: — Немедленно возвращаемся в класс.

За несколько секунд комната опустела, и она смогла повернуться к Ангусу.

— В чем дело?

Он кивнул головой в сторону сцены, продолжая держать занавеси.

— Здесь мисс Глоссоп! Не смотрите, не смотрите!

Но Кристина мягко взяла занавеси у него из рук и чуть-чуть их раздвинула. Этого было достаточно, чтобы увидеть тело Мейбл Глоссоп, висевшее на поперечной балке, и опрокинутый стул возле ее ног.

Глава шестая

Кристина сдвинула занавеси вместе. Она заметила, что руки не дрожали. Девушка не впала в панику, только почувствовала ужасный холод, его ощущала каждая частица тела, даже ее мозг. Никаких эмоций не было, она только ясно отдавала себе отчет в том, что Мейбл Глоссоп висит мертвая в нескольких футах от нее, по другую сторону от тонкой вылинявшей занавеси. Она посмотрела на Ангуса и смогла заметить и оценить то напряжение, которое пришлось приложить мальчику, чтобы держать себя в руках. Он вопросительно взглянул на нее, и Кристина услышала свой спокойный голос:

— С тобой все в порядке?

Он кивнул.

— Тогда пойди и скажи директору, чтобы пришел сюда. Он, вероятно, в своем кабинете. Не говори ему зачем. Просто попроси прийти. Затем спустись вниз, найди мистера Туэчера и позови его сюда.

Оставшись одна, она села за парту в переднем ряду, уставившись на занавесь, но не замечая ее. Перед глазами стояла страшная картина — Кристина с ужасом думала, что никогда не забудет то, что там увидела… никогда, никогда, никогда! Она закрыла глаза и прикрыла их руками. Затем она услышала шаги по коридору. Дверь открылась, и вошел директор, а следом за ним Джейн Мелвилл. Почему пришла Джейн? Конечно, она пошла поговорить с директором, чтобы сообщить ему о Мейбл, о том, что в течение последних дней ее не было дома… Но она должна встать. К директору всегда надо обращаться стоя… только она не может, она вся дрожит… Кристина осознала, что они смотрят на нее с удивлением и тревогой, и услышала свои слова: «Мисс Глоссоп… там… за занавесом».

Директор посмотрел на нее вопросительно и тревожно, а на лице Джейн Мелвилл появилось выражение испуга, — она явно что-то поняла. Потом она повернулась к занавеси, мгновение колебалась и затем резким движением откинула ее в сторону. Кристина прикрыла глаза. Она услышала сдавленный вскрик Джейн и восклицание директора. Но пока она не услышала, как занавеси сдвинули вместе, она не подняла глаз. Лицо Джейн Мелвилл стало мертвенно-бледным, ее глаза широко открылись, в них читались испуг и изумление. Лицо директора приобрело строгое выражение.

— Миссис Мелвилл, — сказал он, — я хочу, чтобы вы справились с потрясением… я не знаю, что надо для этого сделать… Вы должны сесть, — добавил директор, так как она с трудом удерживала равновесие и шарила рукой, пытаясь нащупать парту, чтобы опереться. Он взял ее за локоть и подвел к Кристине. — Бедная женщина, — продолжал он, — ее чувства, должно быть, были слишком сильными… но какая трагедия! Вы хорошо себя чувствуете, миссис Мелвилл? Я должен вызвать швейцара, нам надо будет сообщить в полицию…

— Я послала за швейцаром мальчика, — сказала Кристина, и в этот момент в дверях появился Туэчер, за которым следовал огорченный и смущенный Фрейзер, который проскользнул в заднюю часть комнаты и сел.

Было заметно, что Туэчер ничего не знает.

— Вы посылали за мной, сэр?

— Не я. Мисс Грэхем. Здесь произошло… здесь произошло трагическое происшествие. Мисс Глоссоп… взгляните за занавес, Туэчер. Нет, не открывайте.

Туэчер смотрел довольно долго, а затем задвинул занавесь странным благоговейным жестом.

— Бедная женщина, — сказал он и замолчал. А затем продолжил: — Не опустить ли нам ее на пол? Кажется, нехорошо…

— Я думаю, — сказал веско директор, — я думаю, что мы должны оставить все как есть до приезда полиции…

— Да, может быть, и так. Я сейчас пойду и позвоню им.

Когда он вышел, установилась тишина. Джейн Мелвилл держалась руками за парту, стоявшую перед ней, она опустила голову на грудь, по ее щекам тихо катились слезы. Кристина все еще ощущала страшный холод, но озноб прошел. Директор стоял спиной к занавесу и глядел в пол. На Ангуса Фрейзера, сидевшего в задней части комнаты, никто не обращал внимания. И казалось, что с каждым мгновением тишина становится все более глубокой и непроницаемой. И именно тогда, когда Кристина почувствовала, что она больше не выдержит, тишина была нарушена резким звонком с урока. Когда вошли сержант Макей и полисмен Джонсон, в комнату проникли веселые голоса ребят, переходивших из одних кабинетов в другие.

С появлением полицейских атмосфера несколько разрядилась. Последовали вопросы. Кристина и Ангус рассказали, как нашли тело. Джейн Мелвилл вынуждена была сказать, что Мейбл Глоссоп пережила очень серьезное эмоциональное потрясение. Директор подтвердил… до сегодняшнего утра, когда миссис Мелвилл сообщила ему, как была потрясена мисс Глоссоп, это ему не было известно, но он заметил, что она выглядела усталой и огорченной…. но, конечно, он и представить себе не мог, что она такое замышляет!

Сержант Макей слушал, а Джонсон делал записи.

— Понимаю. Да, дело плохо. Никогда нельзя сказать, что толкает людей на это… Вам есть что нам сообщить, миссис Мелвилл? — спросил он, так как Джейн сделала резкое движение.

— Нет, ничего.

— В таком случае, я думаю, что вы, мисс Грэхем и паренек можете идти. Джонсон, посмотрите, не прибыла ли «скорая помощь», и пусть захватят носилки. А теперь мы осмотрим место происшествия.

Как только они вышли в коридор, Джейн Мелвилл повернулась к Кристине.

— Мы пойдем в мою комнату, — сказала она. — И вы тоже, Фрейзер. — Она недолго плакала, и, как показалось Кристине, горе почти мгновенно сменилось другим чувством, возможно, это был гнев? Твердо ступая, она повела их в свой кабинет, усадила Кристину и Ангуса, включила электрический чайник и приготовила чай. Когда она налила три чашки, то сказала Ангусу: — Фрейзер, я сейчас сделаю такое, за что, вероятно, меня уволят, если об этом станет известно. Итак, я рассчитываю на ваше молчание. — Она подошла к шкафу, взяла из него бутылку коньяка и налила понемногу в каждую чашку. Глаза Ангуса расширились от изумления, но он послушно взял чашку, и когда допил чай, то выглядел гораздо более серьезным, чем обычно.

— Теперь возвращайтесь в класс, — сказала Джейн. Мгновение она колебалась. — Если кто-нибудь спросит, скажите, что ее тело было обнаружено на помосте, и ничего, кроме этого. Вы понимаете, ничего, кроме этого, даже Валерии. Теперь идите.

И Ангус ушел.

— Итак, моя репутация в качестве старшей преподавательницы находится в его руках, но я уверена, что все будет хорошо. — Интонация ее голоса изменилась: — Но я должна, Крис, вам сказать, что, несмотря на то, что мы там видели, я никогда не поверю, что Мейбл была способна совершить самоубийство.

— Но в таком случае…

— Если это не самоубийство, то это убийство. Я понимаю. Внешне все напоминает самоубийство. Но Мейбл никогда не сделала бы этого настолько вульгарно.

— Но, конечно, если кто-то дошел до такого состояния, вряд ли он станет думать, поступает ли он вульгарно или что-нибудь подобное.

— Я неудачно выразилась. Я имела в виду, что, если бы Мейбл собралась совершить что-нибудь в таком духе, она не стала бы делать это так, чтобы ее нашли повешенной, это ужасно, ужасно! — Она сжала губы и тяжело сглотнула слюну.

— Кажется, я поняла, что вы имеете в виду, — сказала Кристина. — Самое ужасное состоит в том, что это не соответствует ее характеру. Тем не менее…

— Да?

— Если то, что вы говорите, соответствует истине, то среди нас находится свирепый и жестокий убийца. Я не могу в это поверить, поскольку это означало бы, что кто-то все так устроил, чтобы это напоминало самоубийство. Нет, это слишком страшно! Мне легче представить, что несчастная Мейбл испытала временное помешательство, во-первых, в связи с потрясением, вызванным смертью Джозефа Уолша, а во-вторых, под грузом ответственности от того, что она узнала.

— Что вы имеете в виду?

Кристина рассказала ей о своем разговоре с Мейбл Глоссоп и закончила задумчиво:

— Конечно, возможно, она узнала, что…

— И ее заставили замолчать? Крис, мне кажется, это более правдоподобно, чем предположение о самоубийстве.

Но Кристина молча пила маленькими глотками свой чай, пристально глядя в чашку. Джозеф Уолш что-то узнал о Дугласе Барроне, и он мертв. И Мейбл Глоссоп что-то о ком-то узнала… и теперь она тоже мертва, а Дуглас Баррон исчез… Внезапно перед ее мысленным взором предстали двое детишек Баррона, стоявшие у садовой калитки, и здоровавшаяся с ней Пат… нет, это было невозможно. Он не мог быть убийцей… нет, нет и еще раз нет…

Во второй раз в течение этого утра звонок на урок нарушил гнетущую тишину. Кристина поставила чашку.

— Благодарю вас, Джейн, — сказала она. — Теперь я должна идти на урок. Что касается Мейбл, то я не знаю, что и думать.

— Но я уверена в том, что говорю, — заявила Джейн.

Остаток дня был для Кристины сущим наказанием.

Если после смерти Джозефа Уолша, казалось, существовал тайный сговор продолжать вести себя так, словно ничего не произошло, то теперь было иначе. Школа погрузилась в суровое молчание. Невеселые и невосприимчивые, ученики почти не слушали молчаливых и мрачных преподавателей. Занятия закончились раньше обычного, и вместо последнего урока состоялось собрание преподавателей.

Собрания проводились в дискуссионном классе, но на этот раз, к огромному облегчению Кристины, оно состоялось в соседнем помещении. Преподаватели собрались молча и заняли свои места, чувствуя себя довольно неловко за маленькими партами. Кристина и Эндрина сели вместе, а Джейн Мелвилл впереди них. Дэвид Роналдсон сел от Кристины через проход и только сдержанно сказал: «Здравствуйте, Крис». Кристина отметила, что директор утомленно наблюдал за тем, как рассаживаются преподаватели. Он выглядел очень осунувшимся, и она почувствовала к нему острое чувство симпатии. Словно начало подобной работы само по себе не требовало огромного напряжения и без двух смертей… и таких смертей!., среди персонала. Но он говорил спокойно, твердо, хотя в его голосе была заметна некоторая усталость.

— Коллеги, я созвал это собрание потому, что чувствую, мы должны поговорить о ситуации, в которой оказалась школа. Вы все знаете об ужасном несчастье, о котором стало известно этим утром. — Он сделал паузу, словно ему было трудно говорить. — Утрата мисс Глоссоп явилась для школы суровым ударом, я знаю, что она была наиболее опытной преподавательницей. Бесконечно горько сознавать, что чрезвычайное напряжение, в котором она находилась со времени кончины мистера Уолша, толкнуло ее на такой ужасный поступок. — Он опять сделал паузу. Кристина увидела, как напряглись плечи Джейн Мелвилл, как она выпрямилась на своем месте, и подумала: «О, милая, она сейчас будет протестовать». Но Джейн ничего не сказала…

Мистер Суонстон продолжал:

— Это принесет школе дурную известность, и я уверен, что вы все меня поддержите, когда я попрошу вас соблюдать максимальную сдержанность и не говорить ни о чем, что могло бы содействовать распространению слухов или продолжению публикаций сенсационных материалов в прессе. — Он снова замолчал и повертел в руках кусок мела, лежавший на учительском столе, около которого он стоял. — Конечно, я навел справки о пока еще необъяснимом отсутствии мистера Баррона. Я опасаюсь, что пресса будет расположена связать его исчезновение с трагической смертью мисс Глоссоп. Поэтому я призываю, во имя школы, к чрезвычайной сдержанности и полагаю, что мы постараемся продолжить нашу работу, насколько это будет возможно, так же, как и всегда.

Пронесся шепоток одобрения, несколько голов одобрительно кивнули, а затем раздался звучный и язвительный голос Джейн Мелвилл:

— Мистер Суонстон, я должна опротестовать ваше заявление, что мисс Глоссоп совершила самоубийство. Мейбл Глоссоп была человеком совсем другого склада характера.

Кристина услышала, как Дэвид тяжело вздохнул. Внезапно раздался гул голосов, в большинстве своем протестующих, даже гневных. Все посмотрели на Джейн, и Энн Смит сказала настолько громко, что ее услышали все, с некоторым даже удовольствием:

— Но тогда это убийство!

Слово это было подобно струе холодной воды. Шум прекратился, все внезапно опустили головы, не желая встречаться глазами друг с другом.

В тишине раздался голос директора:

— Миссис Мелвилл, я глубоко вас ценю за уважение к памяти мисс Глоссоп. Но полиция… уверяю вас, я понимаю и сочувствую вашему горю… вполне уверена, что это самоубийство.

В его глазах появился огонек, когда он посмотрел на Джейн. А когда он перевел их на Энн Смит, то Кристине показалось, что в них мелькнула язвительная усмешка.

— И как проницательно заметила мисс Смит, альтернатива самоубийству настолько внушает беспокойство, и такая точка зрения настолько компрометирует школу… и будучи соотнесена с исчезновением мистера Баррона, настолько продуктивна для слухов, что я полагаю, нам следует принять точку зрения полиции. Не так ли, доктор Александер? — сказал он, так как именно в этот момент приподнялся со своего места Арчи Александер, руководитель факультета естественных наук, невысокий, с взлохмаченными рыжими волосами и густыми бровями.

— Именно так, господин директор, если миссис Мелвилл протестует, когда речь заходит о самоубийстве, я протестую, когда говорят об убийстве, связывая его с одним из моих ассистентов. Баррон — вполне здравомыслящий молодой коллега.

Опять возникла пауза, а затем слово снова взял директор:

— Совершенно верно, доктор Александер. Как я понимаю, никто и не предполагает, что он как-то замешан в этом деле. Я не это имел в виду. Я просто заметил, что его отсутствие при данном положении дел очень некстати, и в руках бессовестных представителей прессы может быть интерпретировано совершенно непозволительным образом, а это сильно скомпрометирует школу. Выяснение этого вопроса мы должны предоставить полиции. Итак, мы все сходимся во мнении, что нам следует, насколько это в наших силах, продолжать занятия как обычно. Хорошо, в таком случае я думаю на этом закончить, кроме того, хочу сказать, что как новый здесь человек я сталкиваюсь с беспрецедентными трудностями и рассчитываю на помощь вас всех. До свидания.

Когда они покинули собрание, Эндрина сказала Кристине: «Грэнни выглядит измученной. Давай пригласим ее к нам домой».

Джейн Мелвилл приняла это предложение со вздохом облегчения и благодарности, и когда она расположилась около камина в их гостиной, она еще раз их поблагодарила.

— Я была в ужасе от мысли, что предстояло в одиночестве возвращаться к себе домой. Все происшедшее было страшным потрясением, и в любом случае эта сцена на собрании… возможно, мне не следовало бы всего этого говорить, но я не могла терпеть, что принимают как нечто само собой разумеющееся, будто Мейбл совершила самоубийство… хотя я и не считаю, что то, о чем я сказала, заставит полицию изменить свое мнение.

— Я собираюсь сейчас приготовить поесть, — сказала Эндрина, — по возможности побыстрее. И полагаю, что вам следует откинуться на спинку кресла и расслабиться.

— Благодарю вас. Я так и сделаю.

Кристина начала быстро накрывать на стол, а Джейн положила голову на спинку кресла и закрыла глаза. Но ей не долго удалось побыть в тишине. Раздался шум автомобиля, двигавшегося по узкой дороге, затем стук в дверь. Кристина открыла — приехал Дэвид Роналдсон.

— Здравствуйте, Крис. Я заехал узнать, не хотите ли вы поехать пообедать. Я полагаю, что это могло бы пойти вам на пользу после сегодняшнего дня.

— Извините, Дэвид, я не могу. У нас гостья, миссис Мелвилл. Но заходите же.

— Хорошо, только на минутку.

Эндрина слышала стук в дверь и появилась в дверях кухни.

— Это вы, Дэвид! — Она быстро взглянула на Кристину. — Вы не подождете, пока будет готова еда? У нас на всех хватит.

— Подождите, — сказала Кристина, и он тотчас сел напротив Джейн Мелвилл около камина и завел с ней разговор о своих школьных приятелях.

— Дэвид — мой бывший ученик, — объяснила Джейн Кристине. И посмотрела на него с любовью. — В известной степени, любимец. Теперь я могу в этом признаться.

Дэвид рассмеялся:

— Вы очень успешно это скрывали, когда я был учеником. Вы вселяли благоговейный трепет…

Они ухитрились вести беседу в таком духе, пока не подали еду, а затем все снова вернулись к камину, чтобы выпить кофе. С приездом Дэвида о Мейбл Глоссоп не было упомянуто ни разу, но теперь он сказал, глядя на огонь в камине:

— Мисс Глоссоп была удивительной учительницей.

Рука Джейн слегка дрожала, когда она ставила свою чашку.

— Да, она была именно такой, — сказала она тихо. А затем, положив руку ему на предплечье, добавила: — Дэвид, не могли бы вы что-нибудь предпринять, чтобы изменить эту злонамеренную нелепость, я имею в виду самоубийство? Вы ее знали, она никогда бы так не поступила.

Дэвид нежно похлопал ее по руке:

— Я знаю, что это тяжело слышать ее друзьям, но она могла это сделать, Грэнни. Вы знаете также хорошо, как и я, что смерть Джозефа Уолша значила для нее нечто большее…

— Да, но вы всего не знаете. Расскажите, Крис, что вам сообщила Мейбл.

Таким образом, Кристина опять повторила свой рассказ о разговоре с Мейбл Глоссоп.

Так вы полагаете, — сказал Дэвид, — кто-то ее убил, испугавшись, что она расскажет о том, что обнаружила в бумагах Уолша? Я полагаю, что это возможно… Но маловероятно.

— Но, Дуглас… — сказала Кристина и замолчала, так как, конечно, Дэвид ничего не знает о разговоре Дугласа Баррона с Джозефом Уолшем. Она поняла, что он ждет продолжения.

— О, ничего, — произнесла она неубедительно и обрадовалась, когда послышался стук в дверь.

И была ошеломлена, когда Эндрина ввела гостью. Это была Пат Баррон.

Пат, увидев всех, кто сидел у камина, резко остановилась в дверях и сказала:

— Извините, я не знала, что у вас гости.

— Входите, пожалуйста, — произнесла Кристина. — Мисс Мелвилл вы знаете, а это — Дэвид Роналдсон, он временно работает преподавателем.

— Присаживайтесь и выпейте кофе, — предложила Эндрина.

Было заметно, что Пат взволнована и несчастна. Джейн что-то сказала о погоде, на что Пат механически ответила. Затем установилась непродолжительная пауза, Пат внезапно поставила свою чашку и сказала с отчаянием:

— Это невозможно, я не могу притворяться и говорить о пустяках. Я должна знать, что произошло с Мейбл Глоссоп. Я встретила доктора Александера как раз после занятий, и он сказал, что она мертва, что ее тело нашли в школе.

— Это правда, — ответила Эндрина мягко. Пат закрыла лицо руками.

— О, что мне делать? — прошептала она. — Что мне делать?

— Но, Пат, — заявила Кристина, — это не имеет к вам никакого отношения, разве не так?

Пат опустила руки и посмотрела на всех темными встревоженными глазами.

— Это именно так, я уверена в этом, но люди могут подумать…

Она замолчала и сжала кулаки.

— Миссис Баррон, — сильный низкий голос Дэвида прозвучал успокаивающе, — вы опасаетесь, что люди свяжут исчезновение вашего мужа со смертью мисс Глоссоп?

— Да.

— Вы не можете нам рассказать, что произошло? Мы отнесемся к вашему доверию с полным уважением. — И он посмотрел на остальных, которые одобрительно закивали головами.

Пат глубоко вздохнула.

— Дуглас был страшно расстроен, когда мистер Уолш умер. Но он не сказал мне причины этого, пока к нему не пришла Крис. А затем он рассказал мне, как мистер Уолш что-то узнал и использовал эту информацию для того, чтобы его запугивать. А затем в пятницу он вернулся из школы домой поздно и сказал, что мисс Глоссоп тоже все известно из бумаг мистера Уолша. Он был в ужасном состоянии, а в понедельник он, очевидно, встал очень рано и ушел, оставив на прикроватном столике записку, в которой говорилось, что он должен уехать, по крайней мере, на некоторое время…

Ее голос дрогнул, и она замолчала.

— И теперь я боюсь, что люди свяжут его отъезд со смертью мисс Глоссоп, а он не имеет к этому никакого отношения.

— Пат, — сказала Эндрина, — что стало известно мисс Глоссоп? Или вы нам не скажете?

Пат в нерешительности взглянула на нее и на остальных, сжала кулаки, а затем сообщила:

— У Дугласа была судимость. По приговору суда он отбывал срок в тюрьме, — и разрыдалась.

Глава седьмая

В течение минуты небольшая группа около камина была совершенно безмолвна. Затем Дэвид встал и подошел к окну, повернувшись к остальным спиной, словно внезапно почувствовал себя посторонним. Кристина и Джейн продолжали держать в руках свои чашки и, ничего не говоря, смотрели на Пат. Но Эндрина первой преодолела изумление, поставила чашку, быстро подошла к креслу, в котором расположилась Пат, и, сев на его ручку, прошептала несколько успокоительных слов и сунула ей в руку платок. Через минуту Пат взяла себя в руки, слезы сменились громким дыханием, а затем она сказала:

— Извините, я не смогла сдержать слез. Но все это так потрясло меня. — Она посмотрела на остальных. — Не смотрите на меня так безжалостно. Он не совершил ничего безнравственного. Это произошло, когда мы жили в Англии. Дуглас был вовлечен в кампанию за ядерное разоружение, а после демонстрации был арестован и осужден.

— Лично я не думаю, что в этом есть что-нибудь позорное, — заявила Эндрина.

— Нет, — подтвердила Пат и добавила низким голосом: — Но затем, вы понимаете, в тюрьме, он ударил тюремщика и получил более строгий приговор. А после освобождения он оказался в ужасном положении и вынужден был перейти в другую школу. А затем кто-то узнал, что он сидел в тюрьме, и родители пожаловались… Такое случилось дважды… Потом мы сразу же приехали сюда, а Джозеф Уолш каким-то образом узнал, и он… это не было шантажом (Джейн мельком взглянула на Кристину), но он его запугивал… Затем мисс Глоссоп сказала ему, что она знает… и он почувствовал, что все начинается сначала. — Ее голос задрожал, и она замолчала.

— И вы боитесь, что когда все это станет известно полиции, то там подумают, что Дуглас убил Джозефа Уолша и Мейбл Глоссоп? — спросила Джейн.

— Это не так. Конечно, он этого не делал. Но вы понимаете, они могут подумать, что это послужило мотивом. И его отъезд усугубил дело.

— Но полиция ничего не знает о том, что мисс Глоссоп сообщила вашему мужу. — Дэвид подошел к группе и сказал: — Кроме того, они полагают, что она совершила самоубийство. — Он сделал паузу, чтобы закурить трубку. — Так что, если никто ничего не сообщит, то я не понимаю, о чем Дугласу беспокоиться.

Пат неуверенно на него посмотрела. А затем медленно сказала:

— Если несчастная мисс Глоссоп совершила самоубийство, то, во всяком случае, ему нет нужды беспокоиться о том, что подумают люди о его отъезде, — а никто из вас не будет никому рассказывать о том, что я сообщила?

Но среди восклицаний вроде «никогда» и «конечно, нет» резко прозвучал стальной и непреклонный голос Джейн Мелвилл:

— Но Мейбл не совершила самоубийства. Она была убита.

— Мы этого не знаем, — возразила Эндрина.

— Я знаю, — заявила Джейн. — И я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить полицию принять меры для выяснения этого. Они еще не знают о разговоре Мейбл с Крис, но они узнают. Я не расскажу ни слова из того, что вы нам сообщили, Пат. Но я доведу до их сведения остальное.

— Но, миссис Мелвилл, — произнесла Пат торопливо и умоляюще, — для мисс Глоссоп нет никакой разницы, она мертва. Кроме того, если они подумают, что это самоубийство, тогда Дуглас будет чувствовать себя в полной безопасности, не могли бы вы оставить все как есть?

— Нет, не могу. Это будет несправедливо, несправедливо к памяти Мейбл, и злонамеренно несправедливо, если, храня молчание, я дам убийце возможность ускользнуть. — Она взглянула на Пат и добавила мягче: — Извините, Пат. Но Дугласу, действительно, не о чем беспокоиться. А теперь я должна идти. До свидания, спасибо вам.

Когда дверь за ней закрылась, Пат повернулась к остальным, обиженная и взбешенная:

— Как она могла сказать, что Дугласу не о чем беспокоиться. Она могла бы и не сообщать полиции… я полагаю, что мне тоже пора идти.

— Вы не хотели бы, чтобы я поехала вместе с вами? — спросила Эндрина.

— Нет, благодарю вас. Ко мне приехал мой кузен, он немного у меня поживет. Всем до свидания.

И на дороге, по которой уехала Джейн, раздался шум от «фольксвагена» Баррона.

Когда Эндрина вернулась в комнату, она глубоко вздохнула и плюхнулась в кресло.

— Эмоции, — заявила она, — это так утомительно, даже тогда, когда их переживают другие. Бедная Пат! А не могла ли Грэнни промолчать? Вероятно, если Мейбл была убита, то это сделал тот же человек, который убил Джозефа Уолша. Так что, если бы полиция схватила его, то убийца Мейбл таким способом предстал бы перед судом… и в то же время Пат и Дуглас были бы избавлены от беспокойства.

— М-м… Это — убедительный аргумент. Но не для Грэнни, — заметила Кристина. — Ей нравилась Мейбл, как женщина твердых принципов. Кроме того, — продолжала она медленно, — вы можете быть уверены, что Дуглас не замешан в этом деле?

— О, Крис! Совсем недавно ты как раз отказывалась признать, что он мог быть как-то в этом замешан!

— Я знаю, знаю, — сказала Кристина огорченно, — но теперь я считаю, что в это дело может быть замешан каждый. Та хладнокровная безжалостность, с какой все было подстроено так, чтобы Мейбл была обнаружена подобным образом…

— Значит, вы тоже не верите, что это было самоубийство? — спросил Дэвид. — Почему?

Кристина взглянула на него.

— Я не знаю почему, — сказала она, — но нет, я не верю, что это было самоубийство. А вы?

Дэвид выбил трубку:

— И я не верю. А что вы об этом думаете, Эндрина?

— Я хотела бы думать, что это самоубийство, но нет, в действительности я в это не верю. Но тогда…

— Но тогда убийца среди нас, в школе. Вы понимаете, когда я услышал, как она была найдена, это показалось мне очень странным. Зачем вешаться там? Почему не в гимнастическом зале, он гораздо больше для этого подходит.

— Нет, — пробормотала Кристина, — не насмехайтесь, Дэвид.

— Я не насмехаюсь, Крис, я просто пытаюсь доказать обратное. Мне кажется, все было подстроено так, чтобы Мейбл нашли в таком месте, чтобы школе был причинен минимальный ущерб, за занавесями, в комнате, которой постоянно не пользуются… понимаете?

— Да, я понимаю, — ответила Кристина очень устало. — Я очень хорошо понимаю. Вам не следует развивать эту точку зрения, Дэвид. Во всяком случае, как вы собираетесь поступить?

— Я еще не знаю. Полагаю, это надо оставить полиции. Или провести небольшое собственное расследование?

— Оставьте это полиции, — сказала Эндрина. — Это их работа. Наша же работа состоит в том, чтобы преподавать. Страшно подумать, что завтра утром опять предстоит воздать должное внезапно умершему коллеге. Я ненавижу подобные мероприятия.

Глава восьмая

Следующее утро было мрачным. В школе царила несколько нервозная атмосфера. Директор воздал должное Мейбл Глоссоп с безукоризненной корректностью и серьезностью, но теперь отсутствовала та торжественность и то ощущение бренности жизни, которая чувствовалась на небольшой церемонии, посвященной кончине Джозефа Уолша. После богослужения ученики были предупреждены, что ни в коем случае нельзя разговаривать с репортерами, а затем распущены. Собрали преподавателей и сообщили им, что об организации похорон будет объявлено позднее, и попросили их вести свои занятия, по возможности, как и всегда. Когда Кристина покинула зал собраний, она почувствовала, что ее напряжение ослабло, и заметила, что Джейн Мелвилл отправилась в свою комнату, не сказав никому ни слова и плотно сжав губы. Эндрина догнала Кристину у двери учительской и схватила ее за локоть.

— Я предупреждаю тебя, Смит будет сегодня в отличной форме. Не задерживайся, — сказала она.

И действительно, безапелляционный пронзительный голос Энн Смит можно было услышать за закрытой дверью. Хотя слова они смогли разобрать, только когда вошли.

Говорят, что выдан ордер на арест Дугласа Баррона.

I m исчезновение очень подозрительно. Но моя мать говорит, будто совершенно не удивлена, что Мейбл Глоссоп совершила самоубийство. Она говорит, что Мейбл всегда была со странностями, действительно очень странная.

Для Кристины это было уже слишком.

— Я не знаю, кто вам сказал, что Дуглас должен быть арестован, Энн, но подумала, что вы даже не знаете очевидную вещь — нельзя кого-либо арестовать за самоубийство другого человека. Извините меня, — она схватила стопку книг и вышла с высоко поднятой головой, а в учительской установилось гнетущее молчание, вызванное ссорой.

Не успела Кристина еще закрыть дверь, как уже почувствовала досаду на себя. Всегда, когда она теряла самообладание, она чувствовала себя плохо. Ко всему прочему, она схватила не ту стопку книг, но было совершенно невозможно вернуться и поменять их. Ей, по-видимому, предстоял еще один ужасный день.

Но и он закончился, и только прозвенел последний звонок, она сразу же отпустила свой класс, быстро прошла в учительскую и вышла из нее прежде, чем кто-нибудь успел туда подняться. Эндрина ходила сейчас по магазинам, а затем пойдет в коттедж пешком. Кристине не надо было никого ждать, и через десять минут она будет дома, около камина, с чашкой чая и «Гардиан». Она немного приободрилась, когда быстрой походкой подошла к своему автомобилю, открыла дверь и сунула сумку на заднее сиденье. А затем, как раз в тот момент, когда она уже взялась за руль, услышала быстрые шаги и запыхавшийся голос, зовущий ее:

— Мисс Грэхем!

Это был Ангус Фрейзер.

— О, я рад, что успел вас перехватить, мисс Грэхем. — Он остановился, тяжело дыша.

— Я хотел попросить вас об одолжении, не могли бы вы мне помочь?

— В чем дело? — Кристина надеялась, что ее голос прозвучал не слишком сурово.

— Вы знаете, я говорил вам, что хочу стать детективом? И я подумал, что представился случай попрактиковаться. Это ужасно, что людей убивают, но этот случай — подходящая для меня возможность, не так ли?

Его глаза за стеклами очков очень серьезно смотрели на нее, ожидая ответа.

— Я полагаю, что вы могли бы воспользоваться представившейся в данном случае возможностью, — сказала Кристина, раздраженная и в то же время развеселившаяся. У этого молодого человека невероятное самомнение. И как он возбужден. Было вполне очевидно, что Ангус вполне оправился от переживаний предшествующих дней.

— Мне очень хотелось бы узнать, мисс Грэхем, не согласитесь ли вы пройти со мной в старинный кабинет математики и рассказать мне по возможности точно о том, что вы видели… Я понимаю, это было бы чрезвычайной любезностью с вашей стороны, — и он бросил на нее озабоченный взгляд, — но это мне очень помогло бы в моем расследовании.

Первым побуждением Кристины было сказать нет. С того ужасного дня она избегала заходить в старинный кабинет математики. И снова идти в школу и вспоминать все в деталях! То, что просил мальчик, было нелепо.

Она уже собиралась отказать ему в резкой форме, когда внутренний голос сказал ей: «Ты — трусиха». И, конечно, это так и было. Ей все равно когда-нибудь пришлось бы зайти в старинный кабинет математики. И лучше сделать это теперь и покончить с этим идиотским страхом, чем под любым предлогом обходить его стороной.

— Хорошо, — сказала она покорно и вышла из машины. — Нам лучше немного подождать, пока все не уйдут из школы.

— И не были бы вы так любезны войти в этот кабинет математики тем же путем, как и в тот вечер? — спросил Ангус.

— В этом случае нам лучше подняться по боковой лестнице, — заметила Кристина.

Они обогнули здание, все было спокойно; поднялись по лестнице и пошли по коридору мимо обеих учительских. К несчастью, когда они проходили мимо женской учительской, вышла Энн Смит. Она подняла брони, и в ее глазах промелькнул огонек, показывающий, что она отлично все понимает, но ничего не сказала.

Около старинного кабинета математики Кристина остановилась в нерешительности. Затем она резко распахнула дверь и вошла.

И с ее губ едва не сорвался крик, когда сидевший за длинным учительским столом человек, плохо видный в полумраке, встал.

Но это был всего-навсего Дэвид. Он подошел к ней и сказал:

— Извините, если я вас напугал. Я как раз собирался пойти в учительскую, чтобы посмотреть, нет ли вас там, и из любопытства присел тут на минутку.

Он увидел Ангуса и сказал:

— Здравствуй, что ты здесь делаешь?

Избегая смотреть ему в глаза и тщательно стараясь, чтобы ее голос звучал как обычно, поскольку ни за что на свете она не позволила бы Ангусу понять, что она не относится всерьез к тому, чем он занимается, Кристина объяснила, а затем спросила:

— Что вы хотели узнать, Ангус?

— Не будете ли вы так любезны сделать то, что вы сделали тогда, мисс Грэхем?

Итак, она пересекла комнату, взглянула на стол, зажгла свет, взглянула опять и понадеялась, что они не заметили, что она немного дрожит.

— Большое спасибо, — сказал Ангус. Ей бросилось в глаза, что он делает записи в блокноте. — А в комнате все было так же, как сейчас?

Она огляделась.

— Я не особенно рассматривала комнату. Но шкаф, вон там, позади стола, был открыт. Стул был немного ближе к краю стола, и тело мистера Уолша было немного наклонено вперед, а циркуль… — она запнулась.

— Фрейзер, — сказал Дэвид, — я думаю, мисс Грэхем тяжело об этом говорить…

— Я полагаю, что это все, что мне надо было узнать, — сказал Ангус. — Мистер Туэчер уже рассказал мне кое-что. Большое вам спасибо, мисс Грэхем. — И очень довольный, он вышел.

— Вам не следовало это делать, Крис, — сказал Дэвид. — Это вас расстроило.

— Немного, — сказала Кристина. — Но он так серьезно к этому отнесся, да и в любом случае я чувствовала бы себя трусихой, не пойди я сюда. Но давайте теперь уйдем.

— Не могли бы вы подождать, Крис, еще только минуту. Вы сказали, что шкаф был открыт?

— Да. Ну и что?

— Ничего. Только зачем открывать шкаф, если…

Он пересек помост и открыл дверь стенного шкафа, слева от классной доски. Кристина прошла следом за ним, и вместе они заглянули внутрь.

Очевидно, что его использовали только изредка, ибо две верхние полки были пусты, а на остальных лежали неаккуратные стопки потрепанных листов с машинописным текстом и связки вырезок из газет.

— Здесь мало что есть, — заметила Кристина.

— Что? — спросил Дэвид. — О, здесь нет ничего важного. Но меня интересует не его содержимое, а дверь. Взгляните на нее.

Кристина посмотрела. Задняя сторона двери была покрыта инициалами и датами, некоторые были вырезаны, некоторые глубоко нацарапаны толстым черным карандашом. Кое-где имя было указано полностью. Она взглянула на Дэвида, он с самодовольной улыбкой провел пальцами по тщательно вырезанным «Д. Р.» и сказал:

— Это мои инициалы. Мне потребовался месяц, чтобы их сделать.

— Очень мило, — голос Кристины прозвучал чуть ли не язвительно. Так как он продолжал нежно смотреть на свои инициалы, то она спросила: — Кроме того, чтобы получить эстетическое наслаждение, вы имели в виду еще что-нибудь, когда открывали шкаф?

— Я объясню. В течение многих лет, самая ранняя дата относится к 1858 году, считалось как нечто особенно важное, поставить свое имя на задней стороне дверцы шкафа в старинном кабинете математики. Надпись необходимо было сделать во время урока, когда в классе находился преподаватель, и для этого надо было учиться в четвертом, пятом или шестом классе. Вырезать свои инициалы, подобно мне, было крупным успехом.

— Я понимаю. Как мило с вашей стороны, что вы мне показали! И теперь мы можем закрыть дверцу шкафа и уйти.

— Пока нет. Я еще не закончил объяснение. Когда им и Фрейзер вошли, я как раз раздумывал, почему Джозеф Уолш находился здесь, это, в конце концов, не его кабинет. Но предположим, что он пришел сюда, чтобы встретиться с кем-то, кто находился в школе и кому потребовалось довольно уединенное место для беседы, и именно, старинный кабинет математики. Совершенно очевидно, что это — подходящее место для встречи. Его знают все.

— Да, я могу с этим согласиться.

— Теперь, когда вы сказали, что дверь шкафа была открыта, это заставляет меня еще сильнее хотеть узнать, не учился ли когда-либо этот неизвестный в академии Финдлейтера. Предположим, что он пришел раньше Джозефа Уолша и имел в запасе несколько минут, что может быть более естественным, чем открыть дверцу и посмотреть на свои инициалы…

Теперь он говорил горячо, и Кристина тоже заволновалась.

— Продолжайте.

— Да, если он — бывший ученик, то это может объяснить еще кое-что. Знаете, что привело полицию в недоумение? Каким образом убийца проник в здание и как из него вышел незамеченным, предполагая, что им являюсь не я, или Туэчер, или Дуглас Баррон, или вы.

— Ах!

— Имеется путь, по которому можно войти в школу и выйти из нее, о котором никто не подумал. Я и сам вспомнил о нем только несколько минут назад. Я сомневаюсь, представляет ли себе даже Туэчер, что… Вы торопитесь домой?

— Да. А почему вы меня спрашиваете?

— Потому, что если нет, то мы могли бы пойти обследовать этот путь. И я покажу вам самые сокровенные секреты академии Финдлейтера. Что вы на это скажете?

— Хорошо, — сказала Кристина. — Когда мы начнем?

— Теперь, — заявил Дэвид, — так как я пришел сегодня в школу пешком, мы должны будем взять ваш автомобиль.

— Мой автомобиль?

— О, да. Самые сокровенные секреты академии Финдлейтера расположены дальше, чем вы думаете. Кстати, у вас в машине есть фонарь?

— Да.

— Хорошо. Итак, пошли.

Дэвид выключил свет. Густые сумерки заполнили старинный кабинет математики, и Кристина была рада его покинуть.

Как только они сели в машину, он сказал:

— Я покажу дорогу. Из школьных ворот поворачивайте налево и поезжайте по Стрейтгейт, а затем еще раз налево. Я покажу вам где.

В глубокой темноте вдоль Стрейтгейт розовым светом светились натриевые лампы. В магазинах изделия из шерсти и ботинки были ярко украшены веселой рождественской атрибутикой, и даже самые небольшие лавочки сверкали рождественскими украшениями. В каждой витрине стоял ярко освещенный, необычайно румяный и веселый Санта-Клаус, а из ботинок и комнатных туфель, котелков и сковородок, грелок и шерстяных перчаток торчали веточки искусственного остролиста. «Посылайте почтовые отправления заранее» — гласило объявление Главного почтамта Данроза. Все эти мелочи, такие обычные и реальные, позволили Кристине отчетливо осознать всю неестественность своего положения: она здесь, вместе с молодым человеком, о существовании которого она даже и понятия не имела две недели тому назад, пытается проследить путь убийцы. Впервые Кристина ясно поняла, какое поразительное изменение произошло. Школа стала другой. Другой стала и она, и жизнь. Это напоминает что-то фантастическое. И избавятся ли они когда-нибудь от этого ощущения?

Но мрачная череда ее мыслей была прервана, когда она заметила, что Дэвид машет кому-то рукой.

— Кто это?

Энн Смит. Мы учились в одном классе.

О!

Вам она не нравится?

Я этого не говорила. Я только сказала: «О!»

«О» бывают разные. Она неплохой человек. Она страдает от матери, которая просто ужасна. На светофоре поверните налево.

Теперь они ехали по узкой улице, освещенной старинными газовыми фонарями. Улица круто поднималась, опускалась и заканчивалась тупиком. Но как раз перед ним влево ответвлялась улочка, и Дэвид указал ехать по ней. Справа простиралась пересеченная местность, где росли кусты, над ними склонялись низкорослые деревья. Слева сначала показался ряд небольших, довольно неухоженных домов, а затем высокая каменная стена. Здесь тоже тускло горели старинные газовые фонари.

— Вы знаете, где мы находимся? — спросил Дэвид.

— Это — не та стена, которая окружает школу?

— Да. Мы остановимся немного дальше. Как раз вон под тем фонарем.

Кристина съехала на обочину и выключила двигатель. Улочка продолжалась дальше, высокое дерево впереди временами отбрасывало тень, свет газовых фонарей время от времени вздрагивал. Она протянула Дэвиду фонарь и спросила:

— Что теперь?

— Мы должны выйти из машины. Я полагаю, что вы можете выключить фары. Затем я вам кое-что покажу!

Как только они выбрались из машины, Кристина увидела, что здесь в стене есть низкая дверь из прочного темного дерева, над которой возвышалась тяжелая каменная перемычка. Кроме того, в стене было квадратное отверстие, закрытое прочным деревянным ставнем. Это вполне мог быть вход в подвал, где хранился уголь. Она вопросительно посмотрела на Дэвида.

— Догадываетесь, что это такое?

— Подвал для угля?

— Правильно. Внутри имеется большой запас кокса и угля, необходимый для обогрева академии Финдлейтера.

Дэвид говорил насмешливо-назидательным тоном.

— Но мы находимся за несколько миль от здания школы!

— Положим, не за несколько миль, но за вполне приличное количество ярдов, — сказал он серьезнее. — Вы слышали о том, что этот чудаковатый Финдлейтер хотел, чтобы в здании школы было воплощено все лучшее, что есть в архитектуре?

— Да.

— Он также пожелал, чтобы около школы не появлялись повозки с мусором, углем или пеплом, чтобы, я цитирую: «все неприглядные службы, необходимые для организации функционирования этого здания, ни в коем случае не попадались на глаза». Таким образом, уголь доставляется в подвал отсюда, и отсюда же забирается мусор.

— Я внезапно подумала о том, что я никогда не видела около школы ведер с золой.

— Конечно, вы их не видели. Их приносят сюда, — он сделал паузу, а затем сказал с чувством: — По подземному проходу.

— Я не верю в это.

— Правда, о нем знает не каждый, но многие преподаватели в курсе и большинство учеников. Вы видели Джорджа или слышали о нем?

— Это — тот грубый человек, который занимается какой-то странной работой? Я видела его несколько раз. Почему вы меня о нем спрашиваете?

— Основная работа Джорджа состоит в транспортировке грузов по этому проходу. Он возит по нему тачку с ведрами, перевозит уголь и, в теории, обеспечивает работу бойлера, чистит его и вывозит золу. Я говорю, в теории, ибо в действительности он — лентяй, и его туннель, или, как он его называет, галерея, довольно захламлена. Но, кроме него, никто не стал бы заниматься этой работой, и я подозреваю, что будь Джордж чуточку сообразительней, и он бы ее оставил.

— Все это очень странно, — сказала Кристина. — Но как это связано с Джозефом Уолшем?

— Это очевидно. Именно этим путем мог прийти и уйти незамеченным убийца.

— Я очень хотела бы осмотреть туннель, — сказала Кристина. — Но дверь, кажется, надежно заперта. С этой стороны нет даже ручки.

— А, — сказал Дэвид самодовольно. — Но есть кое-что другое. О чем многим хорошо известно. Смотрите.

В нескольких ярдах правее двери около стены лежал опальный плоский камень. Он его приподнял. Под ним было небольшое углубление, в котором лежала заржавленная стамеска. Дэвид вынул ее, положил камень на место и пошел обратно к двери. Он под дел лезвием стамески квадратный камень около двери, за несколько секунд отковырнул его и просунул руку в углубление. Раздался скрежет металла, и дверь открылась. Не глядя на Кристину, он поставил камень на место и только затем повернулся к ней лицом.

Широко открытые живые глаза и рыжие кудри, колышущиеся на ветру в мигающем свете газовых фонарей, были совершенно очаровательны. Дэвид любовался ею несколько мгновений, прежде чем сказал:

— Видели? Вот как он мог войти и выйти, если он знал об этом проходе. А если он учился в школе, он, несомненно, мог знать.

Кристина молчала, и Дэвид продолжал:

— Обычно мы ходили сюда покурить. — Он указал рукой в сторону двери и хмыкнул. — Кажется, здесь до сих пор хранят сигареты и спички. Меня теперь удивляет, как никто этого не обнаружил. Джордж знал об этом, но мы обычно ему помогали и угощали сигаретами…

— А теперь, когда вы стали преподавателем, вы расскажете об этом?

— Только не я. Это было бы ужасно низко. Вы зайдете внутрь?

Он нажал выключатель, и тусклый свет осветил груды кокса и угля с одной стороны квадратного подвала, а в углу напротив двери проход, идущий вниз, с неровным сводчатым кирпичным потолком.

Кристина вошла, и Дэвид закрыл за ними дверь на засов. Затем при тусклом свете фонаря они пошли по проходу. Высота потолка была достаточна для того, чтобы они могли идти по туннелю, который постепенно опускался. Пол был мощеный, но усыпан кучками золы, кокса, шлака и угля. Приблизительно через двенадцать ярдов проход поворачивал почти под прямым углом налево, а затем, еще через четыре или пять ярдов — направо.

— Полагаю, что они допустили промашку, когда строили здание, — сказал Дэвид. — Джордж всегда жаловался на эти проклятые торчащие углы. — Последний участок прохода был самым длинным, около тридцати ярдов, а пол — неровным. Кристина споткнулась, и Дэвид взял ее за руку. Его рука была горячей и твердой, и ее сердце начало биться чуть быстрее вовсе не потому, что ей было страшно идти по темному проходу. Постепенно в конце сводчатого прохода показались массивные очертания огромного бойлера. Гигантские трубы, загнутые кверху и входящие внутрь котла, придавали ему странный старомодный вид, наводя на мысль о первобытном животном. Слабый отблеск пламени под бойлером был настолько тусклым, что луч фонаря в сравнении с ним светил, как прожектор.

Когда они вышли из сводчатого прохода, Кристина воскликнула:

— Ну и ну! Здесь так грязно!

Зола и отбросы образовывали насыпи около стен и были разбросаны по полу. Не только зола, но и куски обгоревшей бумаги и даже подпаленные куски старых корзин для бумаг небрежно валялись под огромным цилиндром бойлера. На противоположной от них стороне несколько каменных ступенек вели наверх к тяжелой двери, которая, как предположила Кристина, являлась входом в главное здание школы.

— Я не говорю, — заметил Дэвид, — что Джордж совершил убийство… О Господи, какой неприятный поворот разговора, не так ли? Я полагаю, что Джордж все делает как надо и вовремя. Но вы понимаете, как легко тот, кто об этом знает, может войти и выйти.

— М-м… Да. Если только эта дверь не была заперта.

— Вообще ее не запирают. По крайней мере, до последней растопки, которую делают на ночь, а возможно, что даже и потом дверь остается незапертой. Довольно странно, хотя у Джорджа вокруг столько мусора, но он хорошо поддерживает пламя. Он всегда выгребает золу, и хотя вся система старая, школа отапливается хорошо.

Это верно, — согласилась Кристина. Она говорил довольно рассеянно, так как ковыряла золу носком туфли. Что-то привлекло ее внимание. Это была часть мужской кожаной перчатки, часть большого пальца и запястья, обгоревшая и жесткая. Она застегивалась на позолоченную кнопку с крошечным изображением головы оленя.

— Посмотрите, что я нашла, — сказала она и протянула перчатку Дэвиду.

Он с любопытством посмотрел на находку.

— Часть перчатки! Кто-то, должно быть, бросил ее в пламя бойлера и Джордж выгреб ее наружу, прежде чем ома сгорела, но кому потребовалось сжигать… О!

И он посмотрел на Кристину.

— Действительно, кому? — спросила Кристина. — Если только кому-то не потребовалось избавиться от перчаток как можно быстрее, потому… потому что они были запачканы кровью…

Она замолчала и сжала губы, чтобы унять их дрожь, а затем сказала:

— Полагаю, нам следует поискать другую перчатку.

Дэвид посветил фонариком, и вместе они начали рыться в золе. За несколько секунд Кристина нашла другой обгоревший фрагмент перчатки. Она подняла его и показала Дэвиду. Он взглянул на него и сказал:

— Это может быть важно. Мы должны взять эти перчатки для полиции.

Его слова ясно дали понять Кристине, чем именно они занимаются. До этого момента все было довольно забавно: пройтись на ощупь по туннелю, взявшись за руки, и испытать чувство исследователя почти заброшенных подземных ходов. Но, конечно, они здесь потому, что убийца, возможно, использовал этот путь, чтобы проникнуть в школу, и эти кусочки перчаток могли потерять эластичность от крови Джозефа Уолша… Она слегка задрожала, и Дэвид спросил:

— Что случилось?

— Все в порядке. Только я внезапно подумала о том, кто ощупью пробирался этим путем…

— Хорошо. Давайте уйдем. — Он протянул руку и, когда она взялась за нее, сказал: — Вы знаете, вы восхитительно выглядите при свете печи! При этом освещении ваши волосы кажутся темнее, а глаза больше…

О, Крис!

Он привлек ее к себе и поцеловал, потом, когда она ответила, поцеловал снова, а затем внезапно отпустил ее.

— Извините. Но я хотел это сделать, начиная с того момента, как впервые вас увидел в комнате Туэки.

— Правда?

— Да, правда! — И он снова ее поцеловал.

Это было смешно, это было удивительно. Ведь она едва его знает, а впрочем, какое это имеет значение? Она совершенно забыла о том, что они искали в бойлерной, так как горячая волна счастья захлестнула Кристину.

А затем дверь над ступеньками открылась, и яркий пучок света пронзил пыльную, плохо освещенную бойлерную и упал на них подобно лучу прожектора. А в дверном проеме появился сэр Уильям Эркварт, председатель совета попечителей. За его спиной показалось удивленное лицо директора, а за ним Туэки.

Довольно долго они молчали. Дэвид позволил Кристине высвободиться. Ей хотелось расхохотаться, потому что прежде она говорила Эндрине, что серьезный взгляд сэра Уильяма действует на нее совершенно необъяснимо. Тем не менее, она была способна оценить галантную попытку Дэвида свести нелепую ситуацию к обычному порядку вещей.

— Добрый день, сэр Уильям, — сказал Дэвид, выйдя навстречу пучку света. Если его слова и не были объяснением того, что они здесь делают, то, по крайней мере, ослабили напряжение. Сказав «Добрый день», сэр Уильям начал спускаться по ступенькам. Но когда он и его спутники ступили на пол бойлерной, стало ясно, что от молодых людей ждут дальнейших объяснений, и Дэвид, запинаясь, начал:

— Мисс Грэхем и я… дело в том, что мы пришли… — а затем почти отчаянно: — Дело в том, что мы искали… — но прежде чем он смог еще что-нибудь сказать, раздался ясный голос Кристины, так как совершенно неожиданно, как только она взглянула на троих мужчин, сшивших напротив, то поняла, что ужасно важно не говорить, что они нашли. Поэтому она солгала, и это оказалось удивительно легко, как призналась она потом Эндрине, но также и довольно страшно. Она сказала:

— Я потеряла свою авторучку, подарок моих родителей, и подумала, что она, возможно, попала в корзину дни бумаг вместе с несколькими старыми контрольным и работами, поэтому я спросила мистера Роналдсона, где складывают мусор, и он предложил посмотреть в бойлерной.

Она невинно взглянула на трех мужчин, и в это время ей показалось, что на лице у Туэки было написано выражение благодарного восхищения, а сэр Уильям и директор, кажется, поверили в эту историю.

— И вы нашли ее? — спросил сэр Уильям.

— Нет, боюсь, что она пропала.

— А… — Сэр Уильям огляделся вокруг. — Здесь все по-старому, Туэчер, — и едва Туэчер открыл рот, чтобы ответить, сказал: — Да, да, я знаю положение дел. Но когда будет установлена новая система отопления, то положение дел должно измениться. — Он повернулся к Дэвиду и Кристине: — Мы думаем об установке новой системы, и именно поэтому я сейчас произвожу осмотр.

— О, мне в самом деле пора возвращаться домой, — сказала Кристина. Она все еще сжимала остатки двух обгоревших перчаток, и так как была сильно взволнована, то споткнулась на первой же ступеньке, направляясь на выход, и уронила одну из перчаток. Дэвид быстро нагнулся и подобрал ее, но в этот момент все смотрели только на Кристину, и ей очень хотелось верить, что никто не заметил, что именно она уронила. Встревоженная, и в то же время веселая, она быстро поднялась по ступенькам. Дэвид последовал за ней. Они поторопились покинуть школу, не говоря друг другу ни слова, пока не вышли наружу, а затем Дэвид заметил:

— Я страшно огорчен, что нас застали подобным образом, когда…

— Не огорчайтесь. Это действительно была нелепая ситуация. Но я рада, что нам удалось скрыть то, что мы обнаружили… Вы думаете, я их убедила?

— М-м… Да, вероятно. Теперь, я полагаю, мы должны передать их сержанту Макею. Но прежде нам надо добраться до автомобиля, который стоит за стеной, а весь этот путь вокруг школы по дороге…

— Конечно! Я совсем забыла. Мы должны пройти пешком весь этот путь?

— Есть, конечно, одно средство избежать такой прогулки. Если вы дадите мне ключи, я переберусь через стену, объеду вокруг и встречу вас у ворот.

— Это очень высокая стена.

— Правда, но есть и другие пути, я же говорил вам, что учился в этой школе. Только я очень надеюсь, что сэр Уильям и директор меня не увидят… Вы отправляйтесь к воротам и медленно идите по дороге, я вас подберу.

Кристина дала ему ключи, и он исчез в темноте позади главного здания. Кристина пошла к воротам, очень довольная тем, что она одна, раздумывая о событиях, происшедших за последний час. Несомненно, ей не повезло, что директор и председатель попечительского совета застали ее и Дэвида как раз в самый неподходящий момент. Она попыталась вспомнить, была ли она в его объятиях в тот момент, когда на них упал луч фонаря, но затем решила, что в действительности это не имеет значения. «Достаточно уже того, что я была там, — подумала она, — а осветили ли нас в тот момент или нет, ничего не значит. Кажется, я влюбилась!» Это было правдой, ибо, начиная с тех пор, как они ездили в «Гёрнал-Инн», она потратила много времени, думая о Дэвиде, и сегодня вечером она едва замечала пыльный, закопченный, действительно очень грязный проход в бойлерной. И в самом деле, это же бойлерная! Впервые Дэвид поцеловал ее в бойлерной! Она громко рассмеялась, побежала к воротам и пошла пешком по дороге. Дэвид, ехавший ей навстречу, увидел, что она идет, улыбаясь, и его сердце забилось чуть быстрее. Но все, что он сказал, как только открыл дверь, было:

— Тем не менее улики добыты.

— М-м… Оставайся за рулем, Дэвид. — Кристина забралась на сиденье рядом с ним, и они поехали в полицейский участок. Как только они остановились у входа, Дэвид сказал:

— Давай посмотрим на нашу находку.

Кристина подставила обгоревшие кусочки кожи под свет уличного фонаря. На втором фрагменте перчатки большой палец сгорел. Осталось только запястье, мизинец и часть безымянного пальца. Кнопка застежки с головой оленя отсутствовала. Обе перчатки были обгоревшие и запачканные сажей, и внезапно Кристине покачалось бессмысленным передавать их сержанту Макею. Она что-то пробормотала в этом духе, но Дэвид с ней не согласился.

— Мы их нашли и должны использовать по назначению. Пойдем. Весь разговор я беру на себя.

Он так и сделал. Кристина заметила, что во время подробного рассказа о том, как они нашли обгоревшие перчатки, он ни слова не сказал о необычном способе проникновения в проход. Сержант выразил благодарность за помощь, и вскоре они снова сидели в машине и ехали к Кристине домой.

— Ты очень вовремя рассказала свою историю об авторучке, — сказал Дэвид.

— Я внезапно почувствовала, что не следует, чтобы кто-то из них узнал о том, что мы нашли. Так как все трое были в здании в тот вечер, когда был убит Джозеф Уолш. А сэр Уильям, по крайней мере, бывший ученик…

Дэвид опустил голову и рассмеялся:

— Нет, Крис, только не сэр Уильям, он не может быть убийцей.

Но Кристина нашла в себе силы использовать аргумент Эндрины:

— Вы просто не знаете, кто может, а кто не может быть убийцей. Во всяком случае, мне показалось, что лучше не предъявлять им перчатки, а затем я была настолько неуклюжа, что уронила их прямо им под ноги! Я очень хотела бы узнать, понял ли кто-нибудь, что это такое.

— Думаю, что нет. Но, конечно, нельзя быть до конца уверенным. Теперь я скажу тебе, что я сделал. Я взял долото из тайника на той улочке и спрятал его в другом месте. Так что теперь будет нелегко или даже невозможно использовать этот особый вход в школу. Я подумал, что лучше исключить использование этого прохода для входа и выхода. В конце концов, произошло не одно убийство.

Они подъехали к коттеджу, и Кристина пригласила его выпить чаю. Эндрина пододвинула стол с тостами и пшеничными лепешками к огню. Она приветствовала их словами:

— Привет вам обоим. Где вы были?

— Мы осматривали… — сказала Кристина и, обернувшись к Дэвиду: — Я могу ей сказать? Мы возьмем с нее клятву не выдавать секрет!

Тотчас же они рассказали Эндрине о проходе, перчатках и неожиданном появлении сэра Уильяма и его спутников, хотя и не вдаваясь в подробности ситуации в тот момент. Эндрина нашла все это чрезвычайно интересным и забавным.

— Едва ли вы могли попасть в более сложное положение, — сказала она. — Мне очень хотелось бы узнать, проигнорирует ли эту встречу директор или попросит Грэнни потихоньку с тобой переговорить.

Они еще некоторое время беседовали, а затем Дэвиду надо было уходить.

— Я должен составить экзаменационную работу, — сказал он. — Вы помните, что по расписанию экзамены начнутся через десять дней?

Обе девушки тяжело вздохнули, и Эндрина сказала:

— В такие дни мне хотелось бы, чтобы я выбрала другую профессию.

Кристина направилась с Дэвидом к парадной двери. Когда она ее открыла, внутрь ворвался холодный воздух, и при свете, льющемся из прихожей, они смогли увидеть, как падают редкие хлопья снега.

— Ух, холодно, — сказал Дэвид и достал из кармана пару скомканных перчаток. Машинально Кристина посмотрела, как он их надевал. Они застегивались на кнопку, на которой была изображена крошечная голова оленя.

Сердце Кристины вздрогнуло, и она сказала:

— Твои перчатки. Они похожи на те, что мы нашли.

— Похожи? — спросил Дэвид безразличным тоном. — Как ты определила?

— У них застежка той же конструкции.

— Разумеется. Это очень распространенная модель перчаток. Я купил таких две пары, но одну потерял.

Не прозвучала ли в его голосе слабая насмешка? Кристина не была в этом уверена, а в следующий момент он сказал «до свиданья» и широким шагом пошел по дороге.

Глава девятая

К семи часам утра Кристина поняла, что у нее нет никакой надежды поспать еще немного. Она села на кровати и, ощутив, как холодно в комнате, поспешно накинула на плечи ватное одеяло и устроилась поудобнее. Она провела беспокойную ночь, спала урывками и, просыпаясь, ломала голову над событиями предыдущих дней, вполне сознавая, что ведет себя глупо, но никак не могла подавить некоторые мучившие ее сомнения. Когда она вернулась обратно в гостиную после того, как проводила Дэвида, Эндрина спросила:

— Что случилось? Весь вечер ты выглядела очень довольной, а теперь ты точно не в настроении.

Как только она рассказала Эндрине о перчатках, то последняя сказала:

— Ну и что? Тот факт, что у Дэвида перчатки похожи на кусочки, найденные тобой, ничего не значит, а кроме того, ты пока даже точно не знаешь, имеют ли перчатки, которые ты нашла, какое-либо отношение к смерти Джозефа Уолша.

— Все это так. Но, понимаешь, Дэвид знает все об этом туннеле, по которому можно пройти в школу и выйти из нее, и ему не нравился Джозеф Уолш…

— Но это можно сказать не только о нем. И Туэки, я уверена, знает об этом проходе, возможно, и сэр Уильям. Ты — глупышка, Крис. Неужели бы Дэвид изменил свой обычный маршрут, чтобы показать тебе этот проход, если бы он был тем человеком, который убил Уолша?

— Если только это не какой-нибудь тщательно разработанный двойной обман.

— Чепуха. Ты начиталась триллеров, Крис. Если тебя интересует мое мнение, то это, вероятно, какое-то изменение в психике, вызванное тем, что ты почувствовала, что он начинает многое для тебя значить. — Эндрина очень гордилась своей способностью проникать в сущность психологических процессов, протекавших у ее друзей.

Кроме мягкого умоляющего: «Ерунда, Эндрина!» — Кристина ничего больше не сказала, ибо она почувствовала, что Эндрина вплотную приблизилась к истине. И в течение всей ночи она просыпалась и спорила сама с собой. Но теперь она решила, что ей следует все тщательно продумать.

После глубоких размышлений она пришла к заключению, что, при имеющихся данных, ничто не доказывает, что это он совершил преступление. «Теперь, если бы у меня только был тот скоросшиватель, который в тот день находился у Мейбл Глоссоп, и я могла бы посмотреть, чье темное прошлое раскопал Джозеф Уолш, это действительно помогло бы. Мне очень хотелось бы узнать, что с ним произошло. Конечно, он уничтожен. Человек, который убил Мейбл, первым же делом сжег его». Она внезапно села. «Предположим, что он бросил его в пламя бойлера, как и перчатки, если только они принадлежали убийце Джозефа Уолша. Предположим, что он полностью не сгорел, предположим, Джордж выгреб его наружу… Я сейчас же ухожу!»

Последние слова она сказала громко, спрыгнула с постели и начала одеваться. Школу открывают около восьми, она вспомнила, что как-то Туэки шутил над теми, кто стремится быть там к восьми часам. Она оставила Эндрине записку, в которой сообщала, что ей надо было уехать пораньше. И если бы Туэки ее увидел, то она сказала бы, что кое-что уронила, к примеру, ключи, и пришла поискать их в бойлерной.

Выйдя из дома, Кристина вздрогнула от холода. Землю покрыл только тонкий слой снега, а затем ударил сильный мороз. К счастью, предыдущим вечером она поставила машину в гараж, и завести ее не составило труда. Но дорога обледенела, и она должна была ехать осторожно. Она оставила машину за воротами школы и пешком прошла к входу. Дверь была не заперта, и она открыла ее почти бесшумно. В швейцарской Туэки горел свет, но его там не было. Кристина тихо прошла мимо и пошла по коридору, ведущему в заднюю часть здания, к двери в бойлерную.

В школе было тепло, совершенно тихо, и она была освещена тем особым тусклым светом зимнего утра, который бывает после того, как выпадет снег. Кристина двигалась быстро, она нашла дверь бойлерной незапертой, проскользнула в нее и осторожно закрыла ее за собой. Сверху лестницы в свете красного отблеска пламени бойлерная выглядела нелепой, выполненной в готическом стиле, с черной массой цилиндра и изогнутыми трубами и слабо освещенными бесформенными кучами пепла и золы. Она опустила руку в карман, чтобы достать фонарик, и поняла, что оставила его в машине. Это было помехой, но это можно было поправить. На ощупь рядом с дверью она нашла на стене выключатель. При тусклом свете бойлерная уже не производила особого впечатления и выглядела убогой. Кристина осторожно спустилась по ступенькам и прошла к кучам мусора. Она вспомнила, что видела какую-то обгоревшую бумагу вблизи того места, где они нашли перчатки, и начала там рыться. Но бумага рассыпалась черными хлопьями, как только она к ней притрагивалась. Девушка огляделась кругом и увидела еще одну кучу. Она не была разрыта, и, кроме того, в ней были видны листы контрольных работ по математике. Она начала думать, что вся эта идея — совершенное безумие, когда под кучей ишака увидела уголок тонкого голубого картона. Скоросшиватель, который был у Мейбл в учительской, был тоже голубого цвета. С учащенно забившимся сердцем она вытащила его наружу. Скоросшиватель начинался приблизительно с третьей страницы, низ ее обгорел, края стали коричневыми и неровными. Но в правом углу были видны написанные аккуратным почерком «Дж», а затем «Уо». Это, должно быть, тот скоросшиватель. Ее первым импульсом было попытаться прочитать его тотчас же, но это, конечно, было глупо. Она должна взять его в учительскую. Крис повернулась, чтобы подняться по ступенькам.

И в этот момент она услышала шаги, раздавшиеся со стороны темного прохода у нее за спиной, быстрые и тяжелые.

Это — Джордж, это, должно быть, Джордж! Однако, представив себе Джорджа, она поняла, что он вряд ли ходит подобным шагом. Она сделала непроизвольное движение, и кусок шлака с грохотом покатился по полу.

Шаги замерли, она услышала щелчок выключателя, и свет погас. Затем шаги раздались вновь, и из темного входа в проход прямо в лицо Кристине ударил ослепительный свет фонаря. Темная фигура рванулась вперед, выхватила остатки скоросшивателя из ее руки и одним быстрым ударом стремительно швырнула ее на кучу золы. Фонарь тотчас погас, ослепленные глаза Кристины некоторое время ничего не видели, а когда она снова обрела зрение, звук шагов был слышен уже далеко.

Кристина поднялась на ноги с единственной мыслью, что она должна немедленно отсюда уйти. При отблеске пламени, теперь, когда глаза снова привыкли к темноте, она смогла увидеть ступеньки, ведущие к двери, и, неуверенно ступая, направилась к ним. Почти машинально она наклонилась, подобрала обгоревшую половинку страницы с песчаного пола, сунула ее в карман, вскарабкалась по ступенькам и вышла. Она с огромным облегчением затворила за собой дверь, на мгновение прислонилась к ней и закрыла глаза.

Но чувство облегчения вскоре сменило чувство подавленности, как только она начала осознавать необыкновенную тишину, царившую в школе. Она ничего не слышала, кроме глухих ударов ее сердца и тяжелого дыхания. На мгновение она перестала дышать, и тишина показалась ей полной. Из полуоткрытой двери швейцарской бледно струился свет. Туэки? Сейчас он у себя в комнатке? Кристина подкралась к двери. Зачем она это делает, спрашивала она себя. Она тихо обогнула дверь и заглянула внутрь. Маленькая комната была пуста. Где же Туэки? Внезапно Кристина побежала по коридору, а потом вверх по лестнице к женской учительской, так хорошо ей знакомой. В ней она почувствовала себя в безопасности. Несомненно, это было нелогично. На миг учительская показалась ей убежищем. Конечно, легко можно было допустить, что именно Туэки вырвал у нее скоросшиватель в бойлерной, он действительно был наиболее вероятным лицом, которое находилось в этот час в школе. Но если это так, то тогда на Туэки падет подозрение в убийстве Мейбл Глоссоп и Джозефа Уолша. Она никогда всерьез не думала о Туэки как о подозреваемом, а мог ли он так легко совершить преступление, и не говорил ли Дэвид, что, возможно, у Туэки есть мотив?

Просто у нее разыгралось воображение. Школа была большим зданием, Туэки мог быть в дюжине мест, но ничего другого ей не приходило в голову. Когда у нее вырвали скоросшиватель, она сразу же вспомнила, как Дэвид сказал ей: «Я прячу долото в другом месте. Так, чтобы было не просто использовать этот вход в школу». Сложно любому, кроме Дэвида. Следовательно, она должна допустить возможность, что тот, кто ослепил ее светом фонаря и вырвал из рук скоросшиватель, мог быть Дэвидом. Это мог быть любой, так как она ничего не видела, кроме расплывчатых очертаний фигуры.

Она вспомнила о куске бумаги, который подобрала, и вынула его из кармана пальто. Он был хрупкий и шелушился по краям. Она попыталась прочитать написанное; мелким аккуратным почерком просто указывалось: Эней Синклер, а рядом с именем стояла дата — седьмое мая 193… последняя цифра могла быть семеркой или девяткой. Место под фамилией было пустым. Это выглядело так, словно фамилии располагались с одной стороны, а записи, относящиеся к ним, с другой. К несчастью, страница обгорела по диагонали, так что, хотя фамилия была хорошо видна, никакой информации, относящейся к ней, разобрать было невозможно.

Если это страница из скоросшивателя, подумала Кристина, что вполне вероятно, то от нее мало пользы. Она вложила этот фрагмент в двойной лист из ученической тетради, осторожно его сложила и положила в портфель, засунув его для большей надежности в книгу.

Девушка счистила щеткой золу и пыль со своего пальто, сняла его, расчесала волосы и села перед стопкой тетрадей. Вскоре пришла первая из ее коллег, Джоан Дати; она быстро вошла, весело бросила ей: «Доброе утро», а затем, что-то пробормотав об организации урока, ушла в кабинет домоводства. Затем появилась Элспет Армстронг, учительница физкультуры, неся в руках клюшки, которые с грохотом рассыпались по полу, что заставило Кристину подскочить.

— Я нашла их в комнатке Туэчера, это новая партия. Я заберу их в гимнастический зал после богослужения.

Кристина помогла подобрать клюшки, а затем пришла Эндрина. Глаза ее сверкали, а щеки разрумянились за время прогулки от коттеджа до школы.

— Ты не обиделась, что тебе пришлось идти пешком? — спросила Кристина.

— Нисколько. Утро — восхитительное, все покрыто снегом и выглядит веселее, чем обычно. Но что у тебя произошло, Крис?

— Позднее скажу. Немного разыгрались нервы.

— Ладно. Но ты не забыла, что должна подвезти меня на станцию, чтобы я успела на поезд, идущий в четыре тридцать на Глазго.

— О! У меня совсем вылетело из головы. Но все будет в порядке.

А затем пришла Энн Смит. «Как странно, — подумала Кристина, злорадствуя, — если Эндрину холод взбодрил, то у Энн покраснел нос и побледнели щеки». Она любезно сказала:

— Не замерзли, Энн?

— Нет. Я люблю пройтись по морозцу. Это полезно для кровообращения. Моя мать говорит, что у современных девушек слабые щиколотки, потому что они слишком много ездят на машинах.

— Пока мне нет необходимости заботиться о кровообращении, — сказала Кристина.

Энн взглянула на нее своими маленькими блестящими глазками.

— Раз уж мы заговорили о машинах, скажите, не видела ли я в вашей машине вчера вечером Дэвида Роналдсона? — Она не стала дожидаться ответа. — Он очень хорошо выглядит, не так ли? Но он ужасный ловелас. Моя мать говорит, что на Вест-Индских островах он женился, а теперь бросил свою жену, об этом всем известно, а сегодня вечером он пригласил меня в бадминтонный клуб на танцы. Мы с ним старые приятели, в школе мы учились в одном классе. — Она повернулась к зеркалу, радостно себе улыбаясь и поправляя волосы. К счастью, раздался звонок на богослужение, и Эндрина, которая внимательно прислушивалась к их разговору, прошептала Кристине:

— Крис, звонок тебя спас, — и повернувшись к Энн, сказала: — Я знаю!

Не в первый раз Кристина благодарила судьбу за то, что у нее есть работа. Ей нравилось расписание занятий на сегодня. День начался с разбора «Макбет» в четвертом классе, и, как всегда, она сосредоточила все свое внимание на взаимосвязи языка, характеров и эмоций. Первые три урока прошли быстро. В перерыве Джейн Мелвилл, как только Кристина направилась к учительской, дотронулась до ее плеча и заметила:

— Что вы скажете о том, что вас застали в бойлерной с молодым человеком? — Она была в веселом настроении. — Сэр Уильям поговорил с директором, и последний решил, что мне следует с вами побеседовать! Я заявила директору, который со мной согласился, что я не несу никакой ответственности за моральный облик преподавателей, которые, наверное, могут распоряжаться своей жизнью как совершеннолетние. Я не сказала ему, что не могу вообразить более неблагоприятного места для того, что в восемнадцатом столетии называли «внебрачный флирт», чем бойлерная академии Финдлейтера! — Затем, уже серьезно, она добавила: — Я не спрашиваю, что вам там было надо, но, Крис, оставьте это дело полиции. Вы видели, что случилось с Мейбл… не вмешивайтесь. — Она понизила голос: — Мейбл будет подвергнута кремации завтра.

И она отправилась в свою комнату.

У Кристины не было возможности поговорить с Эндриной наедине до тех пор, пока они не поехали домой на ленч. Тогда она рассказала ей о том, что произошло этим утром.

Эндрина выслушала ее, не прерывая, а затем сказала:

— Тебе так хотелось узнать, мог ли это быть Туэки, или это был Дэвид? Честно говоря, я не думаю, чтобы у тебя были серьезные основания для того, чтобы думать нечто подобное. Тот факт, что Туэки не было в швейцарской, ничего не доказывает. Возможно, что есть немного больше оснований, чтобы подозревать Дэвида. Кстати, это зависит от того, где он спрятал долото. Если это место легко найти, то до него добрался бы и любой другой… или если кому-то это было очень нужно, то он нашел бы какой-нибудь другой способ, чтобы поднять этот камень. Что касается клочка бумаги, то он кажется мне совершенно бесполезным. Я никогда не слышала об Энне Синклере. Но ты понимаешь, кто бы на тебя ни напал, он, должно быть, является убийцей Мейбл Глоссоп?

— Как так?

— Он сразу же выхватил у тебя обгоревший скоросшиватель. Следовательно, он должен был видеть его раньше и узнать его…

— О!

— О, в самом деле! Тебе очень повезло, что не пришлось испытать ничего хуже, чем падение на кучу золы. Послушай моего совета и не вмешивайся.

— А сообщать ли о происшедшем в полицию?

— Если хочешь. Это могло бы заставить их изменить мнение относительно того, что Мейбл совершила самоубийство… Я не знаю. Давай забудем об этом, я думаю, что ты и Энн едва не поссорились сегодня утром.

— Мне очень не нравится Энн Смит, — сказала Кристина.

— Я вполне разделяю твое мнение, — сказала Эндрина и добавила ехидно: — Хотя Дэвид, кажется, находит ее компанию очень приятной.

— Не упоминай о нем, — произнесла Кристина. Она заявила это так эмоционально, что Эндрина удивленно на нее посмотрела, но ничего не сказала, и вскоре вслед за этим они поехали в школу.

В течение этого утра Кристина избегала Дэвида, и ей удалось в этот день с ним не встретиться. Ей требовалось время и спокойствие, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах относительно него. Но не просто было найти время и обрести спокойствие, пока она не отвезла Эндрину к поезду, идущему в шестнадцать тридцать, и вернулась в коттедж, где она решила, что наконец может присесть и все обдумать. Эндрина отправилась в Глазго на бал, куда ее будет сопровождать все еще верный Арчи, она должна провести ночь в доме своего кузена и вернуться утренним поездом, чтобы поспеть к началу занятий. Так что коттедж находился в полном распоряжении Кристины, и как только она развела пламя, поджарила себе отбивную котлету и сварила кофе, она села со своей едой за низкий столик рядом с камином, испытывая приятное расслабление и облегчение от того, что была совершенно одна и не была стеснена ничьим присутствием.

Надо подумать, что ей известно о Дэвиде. Она снова перебрала все пункты; его внезапное появление в ночь убийства Джозефа Уолша, его замечание, когда он услышал об этом, перчатки, утреннее происшествие, фактически она его совсем не знает… Очевидно, нет ничего определенного, связанного со смертью Джозефа Уолша, просто серия небольших совпадений, которые только позволяют закрасться ей в душу тени подозрения, и это печально, так как ей очень хотелось бы не иметь никаких сомнений в отношении Дэвида Роналдсона. Она была напугана потрясшей ее вспышкой ярости и ревности, когда услышала этим утром заявление Энн Смит. Конечно, нет причин, почему бы Дэвиду не пригласить Энн Смит на бал в бадминтонный клуб! «Клянусь, она будет ужасно выглядеть в шортах», — подумала она. Замечание Энн относительно того, что Дэвид — ловелас, могло быть сделано просто со зла, чтобы ее задеть. «Тем не менее я взбешена, — подумала Кристина, — и ревную. И не желаю никогда больше видеть Дэвида Роналдсона… Нет, нет, неправда! Я буду рада его видеть! Но что мне делать, если он как-то связан с этими двумя убийствами?!»

Она вскочила и начала убирать со стола. Бессмысленно сидеть, размышляя о возможностях, которые могут и не иметь никакого отношения к действительности. «Возьми-ка себя в руки, девушка», — проворчала она и принялась за работу, за просмотр экзаменационных вопросов. Около десяти часов вечера она почувствовала усталость, ей показалось, что у нее появились первые симптомы простуды. Она решила принять горячую ванну, выпить горячего чая и лечь в постель. Когда она вышла на улицу, чтобы поставить на ступеньки бутылки под молоко, она на мгновение задержалась, прикидывая, как сильно похолодало, и кинула взгляд на ясную луну, сверкающий иней и тени, отбрасываемые кустами и деревьями при свете луны. Было очень морозно, и холодный воздух пощипывал нос. Крис закрыла дверь, заперла ее на засов и отправилась принять ванну. А через полчаса она отдернула занавеси в спальне, готовясь забраться в постель. Она постояла у окна, глядя на безмолвный, залитый лунным светом пейзаж. На мгновение установившаяся полная тишина была необычной, не было слышно даже движения транспорта. Внизу виднелись огни Данроза. Возможно, кто-то смотрит оттуда на ее одинокий огонек. Коттедж должен выглядеть очень живописно в подобную ночь, небольшой домик в конце узкой дороги, стоящий в отдалении от соседних домов. Кристина улыбнулась, вспомнив, как Джоан Дати сказала, что ей нравится коттедж, но она никогда не могла бы жить в таком уединении. Это как раз показывает, подумала она, насколько мы все городские, можно ли на самом деле назвать этот коттедж уединенным? Она опять взглянула на покрытую инеем равнину и деревья, чуть вздрогнула и юркнула в постель. И вскоре она почувствовала, что согрелась, глаза стали слипаться. Она выключила свет и крепко заснула.

Глава десятая

Проснулась она внезапно, и в первое мгновение не могла понять ни где находится, ни который час. В течение нескольких секунд ей казалось, что ее кружит в черном водовороте небытия. Затем ее глаза рассмотрели продолговатый контур окна, освещенный снаружи бледным светом. Она осознала, где находится, и почувствовала, как бешено бьется сердце. Что-то ее разбудило. Но что? Она лежала, вытянувшись, напрягшись всем телом, и прислушивалась.

Было тихо, кроме тиканья будильника, не доносилось ни звука. Постепенно она расслабилась, совсем успокоилась и начала засыпать, когда приглушенный шум, подобный тому, который издает книга, сброшенная на пол, или упавшая крышка парты, вновь заставил ее резко сесть, учащенно дыша и чувствуя, как шевелятся волосы у нее на голове. Снова послышался шум, и она поняла, что кто-то двигается внизу в гостиной.

Сначала она поддалась панике, но затем внезапно успокоилась. Если внизу кто-то есть, то она должна узнать кто это. Быстро, значительно быстрее, чем она могла себе представить, она соскользнула с постели, надела халат, осторожно сунула ноги в тапочки и открыла дверь. На лестничной площадке было темно и не было слышно ни звука. Она бесшумно подошла к перилам и посмотрела вниз в темноту холла, куда вела лестница. Ничего, все совершенно спокойно.

А затем под дверью гостиной показался тонкий луч спета, ходивший из стороны в сторону. Кто-то осматривал гостиную с помощью фонарика. В то время когда дверь медленно открывалась, луч света начал увеличиваться в размерах и превратился в широкий пучок. Позади луча неясно вырисовывалась темная фигура. Луч пробежал по холлу и осветил дверь другой комнаты, которую девушки называли кабинетом и где держали книги и пишущую машинку. Теперь высокая темная фигура направилась через холл в кабинет, по дороге на мгновение посмотрела наверх; и Кристина прижалась к стене лестничной площадки на тот случай, если на нее будет направлен луч фонаря, и едва не вскрикнула, когда какая-то пародия на лицо, с неясными очертаниями, посмотрела наверх в ее сторону, вызвав в ней суеверный страх. Ужас прошел, когда она разглядела, что это было всего лишь обыкновенное лицо, на которое натянули чулок, но, начиная с этого момента, Кристина по-настоящему испугалась. Она припомнила слова Эндрины: «Тебе повезло, что ты избежала смерти».

А Туэки и Грэнни, не предупреждали ли они ее об опасности?

У Кристины не было никаких сомнений, что человек, который сейчас направляется в кабинет, был именно тем, кто выхватил у нее из рук скоросшиватель сегодня утром в школьной бойлерной. Она поняла, что он пришел именно потому, что кусочек обгоревшей бумаги лежал теперь в ее портфеле, находившемся в кабинете. И еще она поняла, что должна бежать. Если он поднимется наверх, чтобы ее найти, то она окажется в ловушке.

Страх сделал ее решения ясными и бесповоротными. Если бы она смогла добраться до черного хода, выскользнуть наружу и пробраться в сарай для инструментов, который находился рядом с гаражом. Если бы она смогла добраться до машины! Но ее ключи были в сумке, которая находилась в холле. Дверь кабинета была приоткрыта, она слышала в нем шум от движения и видела свет фонаря. Девушка сделала несколько шагов по коридору, прошла мимо кухни и добралась до черного хода. Она подняла подол своего длинного халата, накрыла им замок и повернула ключ, отодвинула засов, открыла дверь, вышла, закрыла ее за собой, а затем выдохнула воздух. Теперь она находилась на небольшой застекленной веранде, которая была пристроена к коттеджу несколько лет тому назад. Было ужасно холодно, и она внезапно вспомнила о старом твидовом пальто, которое висело у них на веранде, его надевали, когда надо было сходить холодным вечером за углем. Она накинула его себе на плечи, сбросила комнатные туфли и сунула ноги в старые ботинки со сморщившейся кожей, которые она и Эндрина надевали, когда работали в саду. Дверь веранды была не заперта. Она быстро открыла и закрыла ее за собой и через несколько секунд была уже в сарае для инструментов. Было холодно, и здесь стоял затхлый запах земли, сырой мешковины, а из угла слышался шорох, несомненно, мышей, обычно он заставил бы Кристину убежать. Теперь же она едва его заметила, все ее внимание было обращено к дому. Она держала дверь приоткрытой и напряженно вглядывалась наружу. В течение приблизительно минуты не было ничего видно, только закрытая дверь черного хода и окно пустой кухни. Затем свет мелькнул в кухне и исчез, и вновь появился уже в окне спальни. Итак, как только он поднялся наверх, он бы сразу ее застал. Но как глупо, он увидит же, что в постели спали, это не приходило ей прежде в голову. Он непременно поймет, что она его услышала и убежала, значит, он будет ее искать… и если он не найдет ее в доме?

Луч осветил окно и, пробежав по стволу березы, исчез. Он, вероятно, обходит остальные комнаты, и это не займет много времени, а как ей поступить дальше?

Выйти ли ей из сарая и направиться к деревьям, растущим на другой стороне узкой дороги? Или остаться в безопасности здесь, в сарае для инструментов? Что же ей делать? Сарай для инструментов был ловушкой, о чем она не догадывалась, пока не прокралась в него и не увидела дорожку следов на тонком снегу, ведущую только в него и не выходящую обратно… Поэтому она должна выйти из него, и Кристина осторожно открыла дверь.

И в этот момент в свете луны перед домом показалась темная фигура человека, черты лица которого были скрыты чулком. Он взглянул на окна коттеджа, стоя напротив парадной двери, постоял словно в нерешительности, а затем скрылся из виду, направившись вокруг коттеджа.

Кристина застыла в темноте сарая, но не от ночного холода. Первое мгновение она не могла пошевелиться. Затем дернула на себя дверь, вышла и начала огибать сарай, прячась в его тени, отбрасываемой луной. Теперь она смогла услышать негромкое потрескивание, когда ее ноги соприкасались с тонкой ледяной корочкой. Она огляделась, стоя в тени сарая. Мужчина как раз обошел вокруг коттеджа. Он наклонился, посмотрел на тропинку от дома к сараю и направился к нему.

Кристина мельком подумала, что сердце сейчас выскочит у нее из груди. Она попятилась вокруг угла гаража, вокруг дальнего края дома, услышала крик и побежала, тяжело и неуклюже; тяжелые ботинки, хлопающее по ногам пальто и халат сильно затрудняли движения, ей казалось, что она, словно в ночном кошмаре, бежит и бежит, оставаясь на одном и том же месте. Она услышала глухой топот позади, а затем грохот от падения. Он упал, поскользнувшись. Она не должна упасть, не должна!.. Она неслась вперед, страх, как это принято говорить, придал ей силы. Кристина приподняла тяжелый подол и бежала, бежала изо всех сил… Но она снова услышала звук стремительно приближающихся шагов, а она не могла двигаться быстрее, эти ботинки, если бы она их сбросила!.. Ее сердце сейчас разорвется! Крис задыхалась, в глаза ей ударил свет фар, ее правая лодыжка подвернулась, она обидно и неуклюже споткнулась, сделала пару шагов, а затем растянулась лицом вперед на ужасно холодную землю, рыдая… Она была настолько глубоко потрясена, что даже не услышала визга тормозов и не поняла, что едва не попала под машину, ехавшую в сторону коттеджа.

В течение нескольких секунд Кристина лежала, испытывая животный ужас, о котором она никогда после не могла заставить себя рассказать. Когда она услышала голос Эндрины и ощутила ее руки, пытающиеся ее приподнять, то просто в это не поверила, Эндрина повторила:

— Крис, что случилось? Ты меня слышишь?

Затем к ней протянулись сильные руки, мягко ее перевернули и приподняли. Она открыла крепко сжатые от ужаса глаза. Эндрина стояла рядом с ней на коленях, на ее лице было написано сильнейшее беспокойство. Кристина повернула голову и увидела, что ее поддерживает Арчи. Внезапное облегчение было настолько сильным, что она почувствовала себя совершенно без сил. Арчи сказал:

— Она в обмороке.

— Нет, — произнесла Кристина шепотом, — но я так устала, — и разрыдалась.

— Отвезем ее домой, — заявила Эндрина. Арчи поднял девушку и отнес в машину. Эндрина села на свое место, и они поехали в коттедж. Почти молча они помогли Кристине добраться до гостиной, и пока Арчи разводил огонь, который почти потух, Эндрина принесла коньяк и одеяло, которым укрыла Кристину, подоткнув его по краям. Кристина дрожала от холода и потрясения.

Через несколько минут ей удалось справиться с дрожью и она ухитрилась им улыбнуться.

— Как получилось, что ты приехала сегодня? — Она сделала небольшой глоток. — Я так рада твоему приезду.

— Это была восхитительная ночь, — сказала Эндрина, — и вместо того, чтобы остаться в Глазго, я приняла предложение Арчи привезти меня домой. Это было чудесно… Но, Крис, что произошло?

Кристина коротко ей рассказала. Она была слишком потрясена, чтобы вдаваться в подробности, и когда закончила, то подумала: «Все это звучит так себе, почти тривиально. Они думают, что я попусту подняла шум…»

Но Эндрина и Арчи вовсе так не думали. Арчи оглядел комнату:

— Он не профессиональный грабитель, это — очевидно. Все выглядит так, словно пронесся ураган. Что-нибудь пропало?

Эндрина огляделась.

— Действительно, все на месте, за исключением стопки бумаги на полу.

— Это — экзаменационные работы, которые я составила, — сказала Кристина. Затем она села, прямо держа спину. — Эндрина! Ты не посмотришь, все ли в порядке в кабинете?

Эндрина вышла и через холл прошла в другую комнату. Вскоре она позвала:

— Ты можешь зайти на минутку, Арчи? Здесь, несомненно, некоторый беспорядок.

Арчи прошел туда, Кристина услышала его восклицание, а затем тихий гул голосов. Потом Эндрина пришла назад.

— Это выглядит так, как будто он там что-то искал, книги в беспорядке, наши портфели пустые, а учебники и блокноты разбросаны вокруг.

Кристина попыталась подняться, но Эндрина удержала ее за руку.

— Не вставай, Крис. Что тебе надо?

— Клочок бумаги с именем Энея Синклера. Он был в моем портфеле. Я положила его в лист бумаги, чтобы не помять, а затем засунула в какую-то тетрадь четвертого класса…

— Ты думаешь, он его искал?

— Может быть. Я должна пойти взглянуть…

— Нет, ты не должна. — В комнату вернулся Арчи. — Я взгляну. Сколько тетрадей четвертого класса там было?

— Восемнадцать.

— Я тоже пойду посмотрю, — сказала Эндрина, и Кристина снова осталась одна.

Она закрыла глаза, оперлась головой о спинку кресла и почувствовала себя совершенно обессилевшей. Это, должно быть, наступила реакция после пережитого ею ужаса и бешеного бега по дороге. Когда она закрыла глаза, перед ней снова предстала фигура человека с чулком на голове, который обходил вокруг дома при свете луны. Черты его лица различить было невозможно. Кроме того, она была также уверена, что он был ей знаком, эти гулкие шаги, которые она слышала у себя за спиной, напоминали ей чью-то походку, поза, в которой он стоял, немного откинув назад голову, глядя на фасад дома, тоже была ей знакома.

Она вполне могла спросить себя, мог ли это быть Дэвид? Ответ был, что она в этом не уверена. Действительно ли он был выше Дэвида? Но посмотрев на него снова своим мысленным взглядом, так как она его увидела с лестничной площадки, она не могла сказать определенно. И по мере того, как он обходил дом, направляясь к сараю, он казался все выше и выше, огромной темной опасностью.

— Я не могу быть уверена, — сказала она вполголоса, и Эндрина, входившая в этот момент в комнату, тревожно на нее посмотрела.

Следом за ней шел Арчи, неся тетради с сочинениями.

— Здесь все восемнадцать. Но, кажется, в них нет никакого обгоревшего клочка бумаги.

— Он не очень большой, — сказала Кристина. — Давайте просмотрим их все.

— Мы это сделаем, — сказала Эндрина, и вместе с Арчи они начали перелистывать тетради, переворачивая каждую страницу, а затем встряхивая. Они ничего не нашли, кроме потрепанной фотографии группы Битлз, и Кристина была изумлена, когда из тетради лучшего ученика класса выпала вырезка из «Дейли Бэнер», посвященная скачкам.

— Ну, что ты узнала, — сказала Эндрина. — Кто бы мог подумать, что Макдугал следит за скачками? Но нет никакого клочка бумаги, Крис.

Арчи протянул раскрытую тетрадь Кристине, чтобы она могла увидеть бледное пятно на исписанной странице. Было трудно сказать определенно, но, кажется, небольшое черноватое пятно осталось на его пальце. Она понюхала страницу, запаха сгоревшей бумаги не чувствовалось.

— Это, возможно, оставлено клочком бумаги, — сказала она. — Я не могу утверждать точно. Не валяется ли он где-нибудь поблизости?

— Его мы не видели, — сказала Эндрина. — Мы можем взглянуть снова утром, но я уверена, что мы его не найдем. Как сказал Арчи, это не профессиональный грабитель, так что если единственная пропавшая вещь эта бумажка, то он искал именно ее.

— Я думаю, Эндрина права, — сказал Арчи важно. — И полагаю, что вы поступили очень своевременно, когда покинули дом. Если этот клочок бумаги был так важен, что для того, чтобы им завладеть, он пробрался в дом, то трудно представить, что он мог сделать с тем, кто его прочитал…

— О! — Кристина почувствовала, что такого пояснения было явно недостаточно, но на большее она не была способна. Установилась короткая пауза, а затем Эндрина сказала:

— Полагаю, что тебе следует лечь в постель, Крис. Утром я собираюсь позвонить в полицию. Я сделала бы это теперь, но это означало бы лишнее беспокойство, и я не думаю, чтобы от этого была какая-нибудь польза. А тебе требуется отдых. Я обещала Арчи, что подниму его вовремя, чтобы он успел в свой офис к девяти часам. Так что я встану рано. Теперь я помогу тебе подняться наверх.

— Я сама справлюсь, — сказала Кристина. — Я чувствую себя гораздо лучше.

И она направилась наверх, хотя чувствовала, что ноги все еще дрожат. В постели с горячей грелкой, укутавшись в одеяло, она заснула почти мгновенно.

Глава одиннадцатая

Она была разбужена Эндриной.

— Восемь часов, — сказала Эндрина, протягивая ей чашку чая, — и я как раз собираюсь позвонить в полицию. Хочешь подняться или побеседуешь с ними в постели?

— О, я поднимусь, — сказала Кристина.

— Ты уверена, что так лучше?

— Да. У меня такое чувство, что если я не сделаю усилие и не поднимусь, то просто поддамся усталости и проведу в постели весь день.

— Почему бы и нет, если ты себя плохо чувствуешь?

— Нет. Я не должна так поступать. Арчи вовремя уехал?

— О, да. А я должна передать тебе от него «до свидания». И сказать тебе, чтобы ты была осторожной. Он очень серьезно отнесся к тому, что произошло.

— Спасибо за чай, Эндрина. А теперь я встану.

Когда она спустилась вниз, на низком столике в гостиной около камина ее поджидал завтрак. Эндрина тоже подсела к столу, чтобы выпить с ней чашку кофе.

— Я позвонила в полицию, сержант скоро будет. — Она замолчала, прислушиваясь. На узкой дороге, ведущей к дому, послышался звук подъезжающего автомобиля. Это действительно был сержант Макей, вскоре он тоже пил кофе и слушал историю Кристины.

Он сделал только одно замечание. Конечно, ей надо было рассказать ему о происшествии в бойлерной, при этом он сам был очень серьезен. Он спросил: «А почему вы нам об этом не сообщили?» На это она смогла только довольно нерешительно ответить: «Я не знаю». В самом деле, действительно, почему? Потому ли, что у нее не было полной уверенности, что это не Дэвид выхватил у нее скоросшиватель? Она поторопилась закончить свой рассказ. После того как Крис замолчала, сержант ничего не сказал, кроме уклончивого: «Понимаю», — затем повернулся к Эндрине и попросил ее рассказать о том, что она видела.

— Рассказывать, собственно говоря, почти не о чем. Мы свернули с шоссе на дорогу, ведущую к дому, и внезапно увидели Крис, которая бежала, спотыкаясь, затем она поскользнулась и упала. Мы взяли ее в машину и привезли сюда.

— И вы не видели, чтобы ее кто-нибудь преследовал?

— Нет. Но полагаю, что, когда преследователь увидел фары машины, он просто спрятался за деревья, растущие на другой стороне дороги.

Вполне возможно. И вы не заметили ничего необычного?

Ничего. За исключением, я как раз вспомнила, автомобиля, стоявшего на обочине в нескольких сотнях ярдов от поворота на шоссе.

А вы заметили цвет?

— Вообще-то нет. Темный. В действительности я не обратила на него особого внимания.

— Понимаю. Теперь могу ли я взглянуть на комнату, где рылись в вещах?

Эндрина его проводила, а затем вернулась обратно к Кр истине.

— Мне надо будет вскоре отправляться в школу, Крис.

— Мне тоже.

— Нет… Все улажено, я позвонила в школу и попросила Туэки сообщить директору, что ты не придешь. Я сказала, что все объясню, когда приеду. Теперь скажи честно, Крис, чувствуешь ли ты себя достаточно хорошо, чтобы вести занятия весь день?

— Нет, конечно, нет.

— Итак, этот вопрос улажен. — Она начала убирать после завтрака со стола, но была вынуждена прервать свое занятие, когда в гостиную вернулся сержант.

— Нам надо поискать там отпечатки пальцев, — скачал он, — но я не уверен, что они там есть. На нем, вероятно, были перчатки. Вы собираетесь сегодня отправляться в школу, мисс Грэхем?

— Нет, она не пойдет, — сказала Эндрина.

— Понимаю. Хорошо, будьте только осторожны, мисс Грэхем. Держите окна закрытыми и не открывайте дверь, если не знаете, кто там. Лучше быть поосторожнее. Я пришлю кого-нибудь снять отпечатки пальцев в течение утра. И сразу же звоните, если вам что-нибудь потребуется.

— Но, сержант, — Эндрина была возмущена, — если имеется вероятность, что может что-то произойти, почему бы вам кого-нибудь не оставить, чтобы быть уверенным, что ничего не произойдет?

— О, я не думаю, что теперь может еще что-нибудь случиться, но мой долг дать мисс Грэхем такой совет. А теперь я уеду.

— Минутку, сержант, — произнесла Кристина. — Вы сказали, что он был в перчатках. И мне очень хотелось бы узнать, есть ли какие-нибудь данные о тех остатках перчаток, которые мы нашли в бойлерной?

— Да. Есть почти полная уверенность, что они были на человеке, который убил Джозефа Уолша. На них обнаружили кровь. До свиданья, мисс Грэхем. Меня не надо провожать, мисс Маунт, — и он ушел. Кристина почувствовала некоторую драматичность его последнего заявления.

— И это все, что он мог сказать напоследок? — сказала Эндрина. — Ну, теперь я должна бежать. Постарайся в течение утра, Крис, отдохнуть, я быстро что-нибудь сделаю на ленч, когда приеду.

Вскоре она уехала, а Кристина осталась в коттедже одна. Она была встревожена тем, что чувствовала себя немного раздраженной и возбужденной. Она заперла парадную дверь и черный ход, проверила, как закрыты окна, вымыла посуду после завтрака и затем села около камина почитать Кима, чтение которого всегда удивительно ее успокаивало. Но прошло немного времени, и она услышала, как подъехал автомобиль. Она выглянула и увидела, что это — полицейская машина. Несомненно, полицейские приехали снять отпечатки пальцев.

Так оно и было. Два молодых констебля, — один из них был хорошо ей знаком, серьезный как всегда, Джонсон, — пришли и посыпали белым порошком столешницу, экзаменационные работы, над которыми она работала, большинство предметов в кабинете, уделив особое внимание двум портфелям. Затем они пришли к Кристине и спросили, не могли бы они снять у нее отпечатки пальцев.

— Это еще зачем?

— Чтобы сравнить их с теми, которые мы нашли. Ваш портфель, например, покрыт отпечатками пальцев, вероятно, вашими. Но мы не уверены в этом.

— Конечно. Да, разумеется, снимите отпечатки моих пальцев.

Таким образом, она была подвергнута этой операции, состоявшей в том, чтобы крепко прижать пальцы к подушечке с черной типографской краской, а затем приложить их к бумаге. Она всегда считала, что ничего иг может быть проще, чем снимать отпечатки пальцев, но теперь, на деле, оказалось, что требуется определенная ловкость. Нужно прокатать палец по бумаге таким образом, чтобы получить удовлетворительный отпечаток. Чтобы приноровиться, ей потребовалось некоторое время. Но в конце концов получилось десять красивых отпечатков, на которые констебль Орр посмотрел вполне удовлетворенно.

Очень хорошо, мисс Грэхем.

— Теперь мне лучше не совершать преступления, раз у вас имеются мои отпечатки пальцев, — сказала Кристина.

— Действительно, не стоит, — сказал констебль Орр весело. — Мы вас сразу же поймаем.

Но было заметно, что констебль Джонсон не одобряет этой мягкой шутки.

— Об этом не следует беспокоиться, — сказал он внушительно. — Ваши отпечатки пальцев будут уничтожены, как только это дело будет закрыто. Вы идете, Орр?

Кристине показалось, что констебль Орр едва заметно ей подмигнул, в то время когда начал собирать свои принадлежности. Она решила это проигнорировать, но затем, после того как они ушли, взяв портфели, она заметила, что эта небольшая стычка ее развеселила, и она улыбалась, пока снова не взялась за книгу. Некоторое время спустя, точнее сказать она не могла, Кристина снова была отвлечена от событий на Великом магистральном пути, от Кима и Ламы, звуком довольно тяжелых шагав на тропинке, ведущей к парадной двери. Они замерли, ее сердце учащенно забилось, а затем раздались два удара в дверь.

Когда Кристина пришла в себя, она увидела, что стоит посередине комнаты, роман Кима отброшен в сторону, а ее глаза неотрывно смотрят на сверкающий морозный мир за окном. Почему-то она была настолько готова к тому, чтобы увидеть фигуру высокого человека в маске, что совершенно не обратила внимания на покрытые инеем ветви березы на фоне неба. Вместо этого она снова услышала стук в дверь.

Она сжала кулаки. Ты не должна поддаваться панике, сказала она себе. Это, возможно, торговец, хотя, конечно, этого не может быть. Они все знали, что она и Эндрина — учительницы и днем всегда в школе… или электрик, но счетчик проверяли три недели тому назад… или почтальон… или бродяга… Она должна посмотреть. Но единственное место, откуда действительно можешь увидеть крыльцо, не открывая окна, это комната на втором этаже.

Она поднялась по лестнице настолько тихо и быстро, насколько могла, так как теперь она почувствовала, что ноги снова ее не слушаются, прижалась к окну и посмотрела вниз.

Около двери стоял молодой человек, одетый в пальто до колен, со взлохмаченной шевелюрой. Как раз в тот момент, когда она взглянула вниз, он сделал шаг назад, посмотрел наверх, увидел ее и помахал рукой. Это был Дуглас Баррон.

Изумленная и взволнованная, Кристина побежала вниз, чтобы открыть дверь. Только когда Дуглас находился уже в холле и снимал пальто, ей пришла в голову ужасная отрезвляющая мысль. Она прекратила свои возбужденные вопросы и восклицания и сказала резко и горячо:

— Как вы узнали, что я здесь?

Он повернулся к ней, изумленный изменением ее тона.

— Нора, кузина Пат, сказала мне, что Пат у вас. Она сказала, что Эндрина звонила Пат и просила ее заглянуть к вам, так как вы вынуждены были остаться дома. — Он посмотрел на нее. — Кстати, как вы себя чувствуете?

Кристина вздохнула с облегчением:

— О, со мной в самом деле все в порядке. Столько много событий произошло с тех пор, как вы исчезли. Что заставило вас вернуться? Пат еще об этом не знает?

— Нет, еще нет. Почему я вернулся, я сейчас вам расскажу. Прежде всего я хочу попросить извинения за то, что произошло, когда мы виделись в последний раз. Я был непростительно груб.

— Все в порядке, Дуглас. Я прекрасно все понимаю, Пат нам рассказала…

— Я думал, что она так и сделает. Это единственная причина, почему я вернулся…

Давайте пройдем в гостиную, и я принесу туда кофе! Возможно, кстати, что Пат приедет сюда к этому времени, здесь недалеко.

И она приехала. Как раз в тот момент, когда Кристина собиралась отнести поднос, на дороге появился красный «фольксваген». Кристина открыла дверь, и Пат пошла в дом.

— Здравствуйте, Крис, — сказала она, — Эндрина просила…

А затем она увидела Дугласа, стоявшего на пороге гостиной. Она негромко вскрикнула и бросилась к нему, а Кристина пошла обратно на кухню и закрыла за собой дверь.

Когда через несколько минут она внесла поднос в комнату, Пат и Дуглас сидели на диване. Пат выглядела одновременно счастливой и взволнованной.

Кристина подала кофе, а затем Пат заметила:

— Эндрина мне сказала, что утром у вас будет вполне спокойно, хотя не похоже, чтобы у вас было так уж спокойно. Она сказала, что вы мне расскажете обо всем, что…

— Прошлой ночью у нас была кража со взломом, — сказала Кристина, не решив пока, следует ли ей рассказывать подробно, — и я сильно ушиблась. Эндрина настояла, чтобы я осталась дома. Но я бы предпочла послушать Дугласа. Что заставило вас вернуться назад?

Дуглас медленно помешал кофе, а затем, уставившись в чашку, сказал:

— В действительности, различные обстоятельства. Я уехал к моему дяде Родерику, который ушел на пенсию и живет на ферме в Уэстер-Росс. Он — замечательный старикан. Я знал, что он меня поймет и не будет задавать лишних вопросов… Знаете, почему я уехал?

Он посмотрел на Кристину.

— Да. Пат сказала нам о…

— О том, что сидел в тюрьме? И я полагаю, она сказала нам, что Джозеф Уолш разузнал об этом и угрожал мне?

— Да, она сказала. И о Мейбл Глоссоп.

— О, да, Мейбл. Мейбл сообщила мне днем в пятницу, что она прочитала об этой истории то ли в каком-то скоросшивателе, то ли среди других бумаг Джозефа Уолша. Это меня потрясло… Но она заявила, что от нее никто никогда об этом не узнает. И я ей поверил. — В его голосе прозвучала горечь, и он с легким звоном поставил чашку на низкий столик.

— Еще кофе? — спросила Кристина.

— Спасибо. — Он не стал возражать, когда Кристина налила кофе, Пат подвинулась к нему ближе и взяла его за руку.

— Она сказала?

— Должно быть, сказала. Я пришел в школу в субботу утром, чтобы заглянуть в лабораторию, у одной из морских свинок должно было появиться потомство, и застал в школе директора. Он сказал, что сварил кофе и спросил, не выпью ли я с ним чашечку. Я согласился, и мы немного поговорили, в основном о школьных делах. Он был очень любезен, затем мы коснулись вопроса о смерти Джозефа Уолша. Я сказал, насколько я ему сочувствую, что приходится начинать работу в таких сложных условиях, и как только я замолчал, он заметил: «Да. Это трагедия, огромная потеря, и вполне естественно, что каждый хочет держаться в стороне от суда и полиции и стремится избегать с ними контактировать, я уверен, вы очень хорошо это знаете». — Он остановился. Пат и Кристина хранили молчание. — И я понял по тому, как он это сказал, по интонации его голоса, что он знает. Мейбл, должно быть, ему сказала.

— Но…

Кристину прервал возмущенный голос Пат:

— Это было с ее стороны подло и вероломно, Дуглас!

— Нет, я так не думаю, Пат. У Мейбл были совершенно необычные понятия о том, что правильно и прилично. Скорее всего, она полагала своим долгом сообщить директору, что среди преподавателей есть закоренелый преступник. Она не поняла, что значит такое сообщение с обычной точки зрения.

— Я все-таки думаю, что это было подло и вероломно. Не так ли, Крис?

— Думаю, что это так. Но… О, ничего. И после того, как директор это сказал, вы решили, что вы должны сбежать?

— Сбежать? Да, полагаю, что это был побег. Я внезапно подумал, что вскоре об этом станет известно каждому и все начнется сначала, и я просто почувствовал, что должен исчезнуть. Извини меня, Пат.

Все нормально, Дуглас, я поняла, почему ты уехал.

— Но что заставило вас вернуться? — спросила Кристина.

— Ну, после того как я провел у дяди Родерика несколько дней и успокоился, как только что вы изволили заметить, я начал думать, что я проявил очевидную слабость, уехав подобным образом. И когда я прочитал в газетах о самоубийстве Мейбл Глоссоп, то понял, что в любом случае полиция должна найти скоросшиватель и от этого не сбежишь.

— Но Мейбл не совершала самоубийства. — Голос Кристины прозвучал убежденно. — Она была убита. Да, Пат, я не думаю, что здесь могут быть какие-то сомнения. («Но довольно странно, когда я сказала сержанту о том, что нашла в бойлерной, он никак не связал эту находку со смертью Мейбл, с тем, что она освещает дело в другом свете», — подумала Крис.) И скоросшиватель уничтожен… ну, почти уничтожен. Так что о вас ничего не известно.

— Она была убита? — Кристина заметила, что он был скорее изумлен, чем встревожен.

— Так говорят, — заметила Пат, и ее голос дрогнул. — А я так боялась, что они подумают, будто это сделал ты!

— Пат! Ты не можешь так думать! Да ведь я не мог… никто не может обо мне так думать! — Он повернулся к Кристине. — Они не могут, не так ли?

— Конечно, я не думаю, что вы убили Мейбл, — сказала Кристина. (Но почему? И как она может быть уверена?) — Очень страшно подумать, что вы и директор пили кофе у него в кабинете, в то время как она висела в дискуссионном зале за стеной. Это… это немыслимо!

Дуглас уставился на нее.

— Но ее там не было. Кто сказал, что она там была? В газетах было сообщено, что ее нашли в классе. Ее не было в дискуссионном зале.

— Но она там была! — воскликнула Кристина. — Я нашла ее там. В понедельник утром. За занавесом на сцене.

— Но я говорю вам, ее там не было, — заявил Дуглас. — Я оставил в дискуссионном зале свое пальто, когда пошел выпить кофе с директором, и там все было как обычно.

— Она была за занавесом!

— Занавес был раздвинут. Там ничего не было. Господи, вы мне не верите, Крис? — Он почти кричал, так как Крис никак не реагировала на его слова. Она откинулась на спинку стула и сказала:

— Да, я вам верю. Но от этого становится еще более страшно. Никто не видел Мейбл и ничего о ней не слышал, начиная с вечера пятницы. Таким образом тот, кто ее убил, должен был ее спрятать, а затем инсценировать самоубийство в дискуссионном зале…

— Но, Крис, предположим, что это было самоубийство, — сказала Пат, — она могла бродить какое-то время, а затем, вы знаете, как говорят, душевное равновесие нарушилось… — ее голос замер.

— В самом деле, вы так не думаете, — заметила Кристина. — Нет, Мейбл Глоссоп не покинула бы школу и не стала бы бродить вокруг, и не вернулась бы, нет, это невозможно… Дуглас, вам необходимо поговорить с сержантом. Вы это понимаете?

— Конечно, — сказал Дуглас. — Позвоним ему немедленно. — Затем, как только Кристина направилась к телефону, он заявил: — Нет, я сам это сделаю.

Вскоре он разговаривал с сержантом Макеем, и в течение нескольких минут было решено, что он сам приедет в участок. Пат уехала вместе с ним, а Кристина снова осталась одна. Пока она мыла кофейные чашки, она размышляла о том, что сказал Дуглас Баррон. Несомненно, теперь полиция признает, что Мейбл Глоссоп была убита. Это совершенно не вписывалось в рамки предположения, что она раздумывала все выходные, а затем совершила самоубийство в дискуссионном зале… но если она была убита в школе, то кто-то сильно рисковал, пряча тело… и это должен был быть кто-то, хорошо знающий школу. Кто? Она на мгновение задумалась, держа в одной руке мочалку, а в другой чашку: кто же? Туэчер должен знать школу досконально, все ее потайные уголки, шкафы, люки, и, по-видимому, у него есть ко всем ним ключи. Но из этого, конечно, совсем не следует, что Туэчер был убийцей Мейбл Глоссоп… И кроме того, имеется Дэвид. Он тоже, кажется, тает школу вдоль и поперек. Она припомнила, что в пятницу, в которую, как предполагали, Мейбл была убита, она не видела Дэвида после занятий и не слышала, чтобы он когда-либо упоминал о том, что он делал в выходные. Хотя, с другой стороны, зачем ему об этом рассказывать? Она начала мыть чашку, яростно поливая ее водой, словно для того, чтобы избавиться от мучительной тревоги.

Она посмотрела на часы. Господи! Очень скоро должна была прийти Эндрина. И, тряхнув головой, она принялась готовить гренки с сыром, стараясь больше не думать об этом деле.

Эндрина была приятно удивлена, обнаружив, что еда готова. Она с большим интересом выслушала сообщение о приезде Дугласа и согласилась, что его свидетельские показания отбрасывают всякие сомнения относительно того, что Мейбл была убита, однако она не могла даже предположить, кто бы мог совершить это преступление.

— Пойми, Крис, свидетельское показание ни на что не указывает. Ты слишком любишь выдвигать убедительные теории на недостаточных основаниях. Я полагаю, что это потому, что ты — интеллектуал, не так ли?

В ответ Кристина только слабо возразила.

— Я полагаю, что ты проводишь слишком много времени с книгами и стихами и тому подобным и попусту рассуждаешь о людях, которых никогда в действительности не существовало. Если бы тебе пришлось иметь дело с реальными вещами, вроде того, как научить пятнадцать девочек из третьего класса приготовлению обеда из двух блюд в течение часа тридцати минут… Валерия Ангуса Фрейзера, кстати, либо очень бестолковая, либо очень влюбленная… Ты бы научилась твердо придерживаться фактов.

Кристина рассмеялась:

— У тебя было трудное утро? Я отбрасываю предположение, что изучение литературы, — которую, я полагаю, ты имела в виду, говоря о том, что я попусту рассуждаю о людях, которых никогда не существовало, — непригодно для практической жизни, но я считаю, что ты права, не расходуя время на размышления о смерти Мейбл Глоссоп. Во всяком случае, днем я поеду в школу. Я чувствую себя вполне здоровой, а этим утром здесь у меня не было ни тишины, ни покоя.

— Хорошо. Кстати, Дэвид просил тебе передать, что он собирался, Кристина, тебя навестить. Но сегодня он дежурит во время обеда.

На это замечание Кристина не ответила, и вскоре обе девушки были на пути в школу.

Кристину тепло встретили в учительской, засыпав любезными вопросами, касающимися ее желания приступить к занятиям. Даже Энн Смит продемонстрировала вежливое беспокойство, хотя, сделав этот жест, она повернулась к Джоан Дати, чтобы рассказать ей подробно о бале в бадминтонном клубе. Джоан, вежливая женщина, терпеливо слушала. Она, как и Энн, была уроженкой Данроза и могла испытывать определенный интерес к рассказу о том, кто с кем танцевал и кто как был одет. Кристина, которой удалось занять зеркало, чтобы расчесать волосы, ни разу не услышала упоминания о Дэвиде. Кроме того, Энн начала рассказывать о ком-то, кто был одет в ужасное платье: «Своего рода красновато-коричневая тряпка с прилегающим лифом, которое в действительности делало ее кожу еще более тускло-коричневой, чем обычно. Моя мама говорит, что если у вас желтоватый цвет лица, то вам следует одеваться в красное…» Кристину эта болтовня не интересовала.

Затем, собирая свои книги, она вновь услышала, как Энн немного повысила голос:

— И после бала Мэвис Стюарт пригласила некоторых из нас к себе в Эйкен Холл, мы прошли на кухню и приготовили яичницу с беконом… она сказала, что леди Стюарт не будет возражать против нашего прихода, и мы вернулись домой не раньше четырех тридцати. Это была замечательная вечеринка.

Но Кристина больше не слушала. Она могла простить Энн все, она ничего не имела против ее хвастовства знакомством с видными людьми. Так как если Дэвид был с ней у Мэвис Стюарт до четырех тридцати утра, невозможно, чтобы он был тем мужчиной, который проник в коттедж прошлой ночью. И только теперь, когда она почувствовала облегчение и к ней вернулось хорошее настроение, она осознала, насколько глубокой была ее тревога и неуверенность в том, не он ли был проникшим в дом грабителем.

Счастливая, она отправилась в класс и провела приятный урок. Затем у нее было «окно», и она пошла в учительскую, в которой никого, кроме нее, не было, и приготовила еще несколько экзаменационных вопросов. К концу этого урока в дверь постучали. Это был Туэчер. Он обходил школу, чтобы объявить, что можно кататься на коньках на пруду Фиддлера.

— Это хорошая новость, — сказала Кристина. — Мы почти не катались в прошлом году.

— Говорят, что морозная погода продержится, — с калл Туэчер, — и если она не изменится, то можно будет кататься на коньках на Лэнг-Стрейк, на реке, а это было возможно только дважды за последние тридцать лет. И первые это было как раз после того, как я поступил сюда на работу.

— Я не знала, что вы здесь так давно, — сказала Кристина, а затем, движимая внезапным импульсом, добавила: — Вы когда-нибудь слышали об Энее Синклере?

— Эней Синклер? Он учился в этой школе перед войной… замечательный был парень, заводила, выдающийся спортсмен и хорошо успевавший ученик. — На мгновение он сделал паузу. — Да. Замечательный парень. Он был дальним родственником моей жены. — Туэчер снова замолчал, глядя в окно, словно внезапно предавшись воспоминаниям.

— Что с ним случилось?

— Он погиб в японском лагере для военнопленных. Вы найдете его имя на памятнике в зале. — Внезапно он быстро сказал: — Ну, мне пора идти. — И он ушел, оставив Кристину в глубокой задумчивости. Когда он вошел, большой, спокойный, доброжелательный, дородный, ей показалось нелепым думать о нем как о мужчине, проникшем в коттедж или вырвавшем у нее скоросшиватель в бойлерной. Но теперь была связь между маленьким клочком обгоревшей бумаги, который был целью вторжения… «Он был дальним родственником моей жены»… — вспомнила Крис. Значит ли что-нибудь тот факт, что он не спросил, почему она хочет знать об Энее Синклере? Несомненно, что он говорил о нем, кажется, совершенно спокойно. И если этот молодой человек был убит во время войны, ясно, что Джозеф Уолш не мог ни угрожать ему, ни шантажировать. И кроме того, кто-то проник в коттедж именно для того, чтобы украсть клочок бумаги, на котором было написано это имя. Постой-ка, это все, что там было написано? Но все, что она смогла вспомнить, было имя Эней Синклер, написанное ясным четким почерком Джозефа Уолша. Посмотрела ли она с обеих сторон? Да, она это сделала, и другая сторона была чистой. Но грабителю нужно было именно это имя: Эней Синклер.

Но это нелепо! Она прочитала это имя, она могла упомянуть о нем в разговоре. Если он не глупый человек и не думает, что, уничтожив эту бумажку, он избежит любого риска со стороны того, кто видел это имя, возможно, он мог пойти дальше и думал убить того человека, который прочитал это имя… Кристина слегка задрожала. Это была бессмыслица. Гораздо более вероятно, что он решил заполучить этот клочок бумаги, потому что он остался у нее, но это вовсе не являлось доказательством того, что в бойлерной она нашла скоросшиватель Джозефа Уолша. Все это слишком сложно. Лучше забыть об этом совсем. Прозвучал звонок. Теперь урок поэзии со вторым классом. Она даст им описание катания на коньках Вордсворта.

Что она и сделала и после последнего урока вышла из класса более спокойной и веселой, чем когда-либо. Она шла по коридору, тихо бормоча строки из стихотворения: «…играя, со свистом режем зеркальный лед». Вордсворт, вероятно, любил хоккей на льду, подумала она, когда к ней подошел Дэвид.

— Привет, Крис. С тобой все в порядке? Я думал, что у тебя день отдыха. Полагаю, что у тебя была тревожная ночь?

— Да, немного. Но я вполне поправилась, спасибо. Сейчас я как раз подумала, как здорово, что лед на пруду у Фиддлера уже держит. Я собираюсь отправиться туда сразу же после занятий.

— Ты катаешься на коньках?

Кристина на мгновение взглянула на него. Но, конечно, откуда ему знать, что это — единственный вид спорта, в котором она в известной степени преуспела.

— Немного, — сказала она. — Я не катался на коньках в течение нескольких лет, но раньше у меня неплохо получалось. Трудность в том, что у меня нет коньков. Но я полагаю, что смогу их одолжить. Итак, я тебя там увижу?

— Вероятно, — сказала Кристина и поторопилась прочь, чтобы найти Эндрину и возможно быстрее поехать домой.

Они поспешно выпили чай, а затем Кристина переоделась в лыжные брюки и коричнево-желтый свитер, вынула из шкафа свои коньки, очистила их от смазки и отравилась на пруд Фиддлера.

— Я пойду пешком, — сказала она. — Ты приедешь, Эндрина?

— М-м… В действительности, Кристина, я не так уж того и хочу. Я приеду позднее. Вероятно, будет много народа. Туэки сказал мне, что там установили фонари.

Я предпочла бы, чтобы их не было. Ничего, по крайней мере, мы будем кататься на настоящем льду на свежем воздухе.

Пруд Фиддлера был небольшим озером, расположенным вблизи холмов около Данроза, и к нему можно было добраться от коттеджа по тропинке. Он был мелким и ничем не примечательным, но замерзал быстро, был безопасным и представлял из себя идеальный каюк. Кристина в радостном настроении шла по тропинке в надвигающихся сумерках, наслаждаясь холодным чистым воздухом. В западной стороне неба виднелось зарево, тут и там появлялись звезды. Вскоре она увидела над прудом Фиддлера тусклый свет не очень ярких прожекторов и услышала крики и смех. Затем тропинка сделала поворот, и Кристина остановилась, глядя вниз на сверкающую поверхность льда с его плавными неровными очертаниями, там где он волнообразно соприкасался с берегом. По льду во всех направлениях сновали темные фигуры людей всех возрастов, различной комплекции и по-разному одетые, и имевшие различный уровень мастерства в катании на коньках. Кристина улыбнулась от радостного предвкушения удовольствия, побежала вниз к берегу, села на валун, чтобы надеть коньки, проковыляла на них до льда… покатилась. Она прокатилась до противоположного берега, развернулась и направилась обратно, ее волосы развевались на ветру и сверкали на свету. Как всегда, она почувствовала, что это самый удивительный из возможных способов передвижения, становишься, будто птица, скольжение на коньках очень близко к полету… Она должна попытаться кататься на коньках и в ближайшие дни. Между тем было нечто такое… такое чувство, словно тело внезапно обрело новые размеры и стало свободно от всяких ограничений, для нее исчезло понятие времени, и она почувствовала себя способной свободно перемещаться в пространстве. Девушка сделала крутой поворот, так что холмы, и скалы, и пруд закружились вокруг нее…

— Крис!

Этот оклик вывел ее из состояния бездумного восторга. Человек в анораке и вязаной шапочке ехал на коньках за ней следом. Она снизила скорость и увидела, что это Дэвид. Как только Дэвид подъехал, он произнес:

— Кажется, ты сказала, что немного катаешься на коньках? Это — восхитительно. Чтобы достичь твоего уровня, мне потребовались бы годы.

— Это единственный вид спорта, в котором я кое-чего добилась, — сказала Кристина. Она повернулась, выполнила среди толпы сложную фигуру и вернулась к нему, смеясь. — Но ты же неплохо катаешься.

— О, я могу держаться прямо и двигаться довольно быстро, это почти все, что я умею. Конечно, я мог бы кататься лучше, если бы не коньки моего дедушки, но это все, что я смог найти.

— Они довольно необычные, — сказала Кристина. Концы коньков у Дэвида очаровательно закручивались спереди кверху и были прикреплены к его ботинкам посредством замечательных плетеных ремешков. — Зато ты всегда можешь винить их в том, что плохо катаешься. — Она оглядела толпу. — Ну разве это не чудесно? Все вперемешку и расслаблены, и никто не пытается никого победить. Я никогда не была способна наслаждаться играми, так как в них нужно стараться победить, возможно, поэтому я, в основном, проигрываю!

— Это удивительная особенность Данроза, — сказал Дэвид. — Здесь представители всех возрастов, всех слоен общества.

— Не совсем, — сказала Кристина. — Я не вижу ни одной пожилой леди, но, — она проводила глазами, исполненную достоинства фигуру мистера Лори-ов-Лори и Смит-Дрейперз, именно в этот момент проехавшего мимо с достоинством величественного «даймлера»[3], — здесь много пожилых джентльменов.

— Это правда, — заметил Дэвид. — Но пожилые джентльмены вновь обретают на льду свою молодость. Ты когда-нибудь видела кэрлинг? Бывшие ученики, которых можно видеть шествующими по главной улице непарной походкой, скачут тогда со своими метлами, словно резвые жеребята… Вон Ангус Фрейзер. С ним его подруга?

— Да, это — Валерия. Он, кажется, пытается научить ее кататься на коньках. Оп!

Валерия упала и сидела с изумленными глазами, словно человек, внезапно утративший под ногами твердую опору и обретший ее снова слишком быстро. Ангус поднял ее, она тяжело наклонилась к его груди, а затем группа катающихся скрыла их из виду.

Дэвид и Кристина начали кататься, не слишком много разговаривая, обмениваясь приветствиями с друзьями и знакомыми, смеясь вместе со всеми, когда случалось нелепое происшествие, потеряв в какой-то степени свою индивидуальность, как будто все катающиеся слились в один единый организм. Появилась Эндрина, подъехала к ним ненадолго, а затем удалилась. Теперь Кристина увидела ее катающейся с каким-то мужчиной чуть выше среднего роста, и в этот же момент Дэвид сказал:

— С Эндриной директор.

Именно так и было. Вскоре он и Эндрина подъехали к Дэвиду и Кристине и недолго постояли рядом, беседуя. Директор тоже был одет в анорак и шерстяную шапочку и выглядел моложе, чем обычно, возможно, потому, что у него был отдохнувший вид, а глаза весело сверкали. Кристина внезапно осознала, что она всегда видела его серьезным, словно под тяжестью ответственности. Но сегодня вечером он, несомненно, красив, подумала она и взглянула на Эндрину. Та повязала голову шерстяным платком, в котором сочетались ярко-красный, голубой и зеленый цвета, надела тяжелый черный свитер и красные перчатки и выглядела и нежной, и гибкой, и невероятно привлекательной. «Как ей это удается?» — подумала Кристина со вздохом. Ладно… раз Дэвид с ней, она и в самом деле не беспокоилась о том, как это удается Эндрине.

В этот момент директор и Эндрина отъехали, а Дэвид посмотрел им вслед.

— Мне очень хочется узнать… — сказал он машинально и замолчал.

— Что ты очень хочешь узнать?

— О, ничего. Давай кататься!

Некоторое время спустя Кристина с сожалением сказала:

— Полагаю, что мне надо идти домой. Завтра не суббота, и я должна кое-что подготовить для занятий.

Когда они сняли коньки и собрались покинуть пруд Фиддлера, Дэвид сказал:

— Ты пришла сюда пешком?

— Да, по тропинке.

— А как насчет того, чтобы пойти другой дорогой и зайти к папаше Перди, чтобы поесть? Обычно мы всегда заходили к папаше Перди на обратном пути с пруда, когда я учился в школе.

— Ты знаешь, я никогда там не была, — сказала Кристина. — Конечно, я о нем слышала, но я не местный житель, и у меня никогда не хватало смелости к нему зайти.

— Тебе давно пора это сделать! — сказал Дэвид. — Ты не поймешь Данроза, если не побываешь у папаши Перди. Это такая же достопримечательность города, как и школа Финдлейтера. Кроме того, тебе там понравится.

— Что ты имеешь в виду?

— Пойдем, сама увидишь.

Таким образом, они вместе пошли по дороге, по которой недавно прошел снегоочиститель, и местами она была неожиданно скользкой, но идти по обочине, покрытой снегом, было легко. Кристина посмотрела вверх на звезды, блестевшие в морозном воздухе, и вздохнула.

— М-м? — сказал Дэвид с вопросительной интонацией.

— Ничего, за исключением того, что сегодня вечером удивительные звезды. Это величественно, не так ли, быть лицом к лицу со звездами, как сегодня вечером, это, конечно, звучит банально, и звезды, в известном смысле, тоже банальность. Ты что-нибудь знаешь о звездах?

— Только несколько созвездий. Это Кассиопея, а вон Андромеда.

— Где?

— Вон там. Над пихтой. Видишь?

— Да, думаю, что вижу. А там Орион и Большая Медведица, и Полярная звезда…

Они шли, глядя на небо до тех пор, пока Кристина, пытаясь показать блестящую звезду, которая, как она настаивала, была Бетельгейзе, поскользнулась и едва не упала.

Дэвид поймал ее за руку, чтобы поддержать, и сказал:

— Тебе лучше держаться за мою руку.

Дальше они шли молча. И Кристина, ощущая тепло его руки, внезапно осознала, как ее начинает переполнять чувство счастья, такого прекрасного и в то же время хрупкого. Морозный воздух, свет звезд, Дэвид… «Я хочу, чтобы он меня поцеловал, — подумала она, — это прекрасное место, не то, что грязная убогая школьная бойлерная».

Она вспомнила, как ее впервые поцеловал мальчик. Был такой же морозный вечер, ей было тринадцать лет, а он (как же его звали?) провожал ее домой с выступления молодежного хорового ансамбля и неожиданно ее поцеловал, когда они проходили через главные ворота. Его поцелуй пришелся ей в кончик носа, и тогда над его плечом она увидела в небе Орион… Она расхохоталась, и Дэвид спросил:

— Почему ты смеешься?

— О, пустяки. Мне пришло в голову кое-что из моего незабываемого прошлого. Далеко еще до заведения папаши Перди?

— Еще пять минут.

Как только впереди возникли очертания первых уличных фонарей, Дэвид нарушил молчание, отвечавшее настроению обоих, и спросил:

— Ты счастлива?

— Очень счастлива. А ты?

— Очень, очень счастлив. Я всегда чувствую себя счастливым, Крис, когда я с тобой. — Он мягко привлек ее к себе и нежно поцеловал, и они пошли по дороге, крепко держась за руки. Вскоре они добрались до первых уличных фонарей и пошли по улочке, которая вела к главному торговому центру. На полпути Дэвид остановился перед фасадом лавки. В совершенно пустой витрине стояла в дубовой рамке большая фотография, на ней был изображен ничем не примечательный ресторан, зал которого был уставлен небольшими квадратными столиками. Солидная тяжеловесность стульев и столов указывала на то, что фотография была сделана давно. На заднем плане неясно виднелась гордая фигура мужчины с внушительными усами и чуть прилизанными волосами; наиболее выделяющейся в его костюме деталью была тяжелая цепь для часов, величественно висевшая на жилете.

— Это, — сказал Дэвид, — чудаковатый папаша Перди и его чудаковатый ресторан. Папаша Перди, кстати, все еще жив и все еще очень активен в делах, хотя повседневные хлопоты легли на плечи его сына Людовика, Перди-младшего.

— Людовик?

— Да, Людовик. Где-то в генеалогическом дереве Перди был кондитер из Вены… Давай зайдем.

Позади двери находился своего рода большой вестибюль, обогреваемый пламенем, мерцавшим в старомодном камине, вокруг которого висели самые разнообразные пальто, куртки, шляпы, кепки, шарфы. С одной стороны была надпись «Леди», с другой — «Джентльмены». Вестибюль был отделан очень темным деревом, стены были темно-желтые, но в прекрасном состоянии. Двойные распашные двери вели в зал ресторана, расположенный в задней части здания. Дэвид и Кристина ни несколько мгновений остановились, войдя в зал, пока Дэвид бегло осматривал комнату, разыскивая свободный столик. Это было легко сделать, потому что дверь выходила на площадку, возвышавшуюся на три ступеньки над уровнем зала. Таким образом, вы могли стоять и с удобством высматривать ваших друзей или столик, и, действительно, Дэвид помахал нескольким знакомым, а Кристина увидела доктора Александера и его жену, затем Дэвид заметил в дальнем конце зала свободный столик, и они отправились к нему.

— Ну, — сказал Дэвид, — как вам нравится у папаши Перди?

— Я потрясена, — ответила Кристина. — Прежде я никогда не видела ничего подобного. Расскажи мне о нем.

— Я расскажу потом, а сейчас к нам подходит Мэг, чтобы принять заказ.

Доброжелательная средних лет официантка весело их приветствовала, и Дэвид спросил:

— Что сегодня в меню, Мэг?

— Суп, тушеное мясо ягненка с овощами, оленина и обычные блюда.

— А, Крис, что тебе угодно? Скажу тебе, что суп — фирменное блюдо. Он замечательный. Не так ли, Мэг?

— О, да. Он совсем неплох.

Но по тому, как это было сказано, Кристина поняла, что он заслуживает внимания.

— Итак, я выбираю суп и оленину.

— Хорошо. Два супа и две порции оленины, Мэг.

— Какие блюда подают здесь обычно? — спросила Кристина, как только Мэг направилась в сторону кухни.

— О, рыба с жареным картофелем, сосиски, бекон. Понимаешь, папаша Перди обслуживает посетителей с самыми различными запросами и возможностями, но рыба с жареным картофелем — изумительна, а сосиски, изготовленные по особому рецепту папаши Перди, который разглашению не подлежит, выше всяких похвал.

— Ты обещал, что расскажешь мне об этом месте.

— Ну, оно было основано чудаковатым папашей Перди перед первой мировой войной. Он — оригинал. Он помешался на борьбе с вегетарианством, которое он называл святотатством, потому что оно заставляет людей презирать лучшие дары, данные Господом человеку… По-видимому, кто-то открыл в Данрозе вегетарианский ресторан, и папаша Перди, который был подвижником противоположной идеи, решил открыть конкурирующее с ним заведение, в котором подавали бы мясные блюда. Но не обычный ресторан. Кроме того, что он был горячим противником вегетарианства, он также выступал против фальсификации пищи, так он называл механические и коммерческие методы ее приготовления, то есть против плохого ее приготовления. Мы знаем обо всем этом потому, что он написал брошюру, в которой изложил свои взгляды.

Дэвид сделал паузу, пока Мэг ставила перед ними две большие тарелки супа. Суп был горячим, от него шел пар, в нем плавало много овощей, и от него поднимался такой тонкий и восхитительный запах, что текли слюнки. Как только Кристина попробовала первую ложку, она почувствовала, как у нее пробуждается зверский аппетит. Дэвид посмотрел на нее, она сказала:

— М-м. Замечательно. Это действительно стоящая вещь.

— Да, такая точка зрения и у папаши Перди. В меню никогда не бывает более двух или трех блюд, за исключением «обычных», но то, что здесь подают, приготовлено именно так, как в хорошей домашней кухне. И что бы за блюдо ни было, никогда нет ничего прихотливого и усовершенствованного, все приготавливается точно так, как здесь принято. Первоначально готовила миссис Перди, персонал на кухне и большинство официанток были также членами этой семьи, хотя их родство могло быть чуточку преувеличено. Мэг — вдова первого сына кузена миссис Перди.

Кристина оглядела зал ресторана.

— Похоже, он процветает.

— Так оно и есть. Начиная с самого открытия. Нет никаких новшеств, видишь, скатерти — чистые, приборы отполированы, стаканы без единого пятнышка, кроме того, помещение не отличается элегантностью, меню не отпечатано на машинке, нет излишних украшений. Во время войны ресторан закрыли, чтобы не изменять принятым стандартам. А! Вот и оленина.

Оленина была нежной, а рябиновое желе именно такое, какое надо. Во время еды Кристина сказала:

— Рассказывай далее. Это все ужасно интересно.

— Что еще сказать? Это место процветает и очень мало изменилось со времени своего открытия, оно было последним заведением в Данрозе, которое перешло от газового освещения на электричество… Когда престарелый папаша умрет, здесь могут произойти некоторые изменения, в настоящее время заведение не обладает лицензией на продажу спиртных напитков. Мы можем получить только воду, чай, кофе и какао.

— И, конечно, безалкогольные напитки. — Кристина взглянула на столик, за которым четверо девушек с удовольствием ели сосиски и жареный картофель и пили шипучие напитки, сверкавшие, как фальшивые драгоценности. Дэвид рассмеялся:

— Людовик, младший Перди, ухитрился убедить своего отца позволить молодым людям приносить безалкогольные напитки, но старик отказался сам их продавать. Известно, что он называет их химикалиями, портящими желудок. Но что действительно достойно внимания, так это то, что сюда приходят все без исключения, как и на пруд Фиддлера.

— Я это заметила, — сказала Кристина. — И ты прав, мне здесь очень нравится. Жалко, что я не была здесь раньше.

— Я рад, что был первым, кто познакомил тебя с заведением папаши Перди, — сказал Дэвид. Он огляделся. — Да ведь это Ангус Фрейзер и Валерия.

Ангус и Валерия стояли у двери, высматривая свободный столик. Теперь ресторан был переполнен, и им было трудно найти два места. Затем Валерия увидела свободные места за столиком, где сидели Дэвид и Кристина, и вместе с Ангусом начала к ним пробираться. Дэвид и Кристина весело за ними наблюдали, на полпути Ангус внезапно остановился с озабоченным видом и что-то шепотом сказал Валерии, глаза которой расширились, как только она снова посмотрела на Дэвида и Кристину.

— Они только сейчас нас разглядели, — сказала Кристина. — Но я не вижу, где еще они могут сесть.

— Я тоже, — сказал Дэвид, — хотя должен сказать, что я не ожидал встретить здесь Фрейзера и его девушку, однако… — Он встретился глазами с Ангусом и махнул ему. Валерия схватила Ангуса за руку, словно они должны были войти в логово льва, и оба подошли к столику, натянуто и фальшиво улыбаясь.

— Боюсь, что вам придется сесть здесь, — сказал Дэвид, — не думаю, что найдутся другие свободные места.

— Спасибо, сэр, — сказал Ангус, а безмолвная Валерия могла только неуверенно улыбаться. Но они сели и начали ждать, пока Мэг примет у них заказ.

— Предоставь это мне, — сказал Дэвид, — принимая во внимание, что это я пригласил тебя к столу.

Ангус порозовел, как только Валерия обратила на него взгляд своих огромных умоляющих голубых глаз.

— Это очень любезно с вашей стороны, сэр, но у меня достаточно денег, чтобы заплатить самому. Вы понимаете, у Валерии день рождения, а я обещал пригласить ее сюда и угостить фирменным блюдом папаши Перди… и мне хочется сделать это самому. Если вы не возражаете.

Он с тревогой посмотрел на Дэвида и Кристину, и Дэвид сказал:

— Конечно, я не возражаю. Я прекрасно понимаю. Желаю вам многих лет жизни, Валерия.

Кристина тоже выразила свои добрые пожелания, а затем появилась Мэг.

— Две порции фирменного блюда? — сказала Мэг. — У милочки день рождения, не так ли? Всего вам самого доброго, дорогая.

— Как она узнала, что у Валерии день рождения? — спросила Кристина.

Дэвид рассмеялся, а Ангус выглядел смущенным.

— Это традиция школы Финдлейтера, — сказал Дэвид. — Приглашать свою девушку к папаше Перди, чтобы угостить фирменным блюдом в день ее рождения…

Помнится, и я это делал.

— Сильно ли изменилась школа с тех пор, как вы в ней учились, сэр? — спросил Ангус. Он пришел в себя от потрясения, вызванного тем, что вынужден угощать Валерию фирменным блюдом за столиком, где сидят двое преподавателей, и собрался показать себя наилучшим образом — быть общительным и в то же время осмотрительным, что особенно поразило Кристину. Появление двух порций фирменного блюда прервало ход ее мыслей, и она с интересом на них посмотрела. Для фирменного блюда папаши Перди требовались большие тарелки. По краям тарелок лежали, чередуясь, кусочки жареных помидоров и картофеля. Затем по окружности были разложены кружочки хрустящего поджаренного бекона. Затем три жирные блестящие свиные сосиски образовывали треугольник, в котором на ложе из кусочков жареной кровяной колбасы красиво располагалась замечательно приготовленная яичница. И на ней, как завершающий, последний мазок, возлежал кусочек гриба. Валерия не могла бы выглядеть более восхищенной даже если бы ей предложили устрицы и шампанское, а Кристина с трепетом смотрела, как Ангус и Валерия принялись за еду.

— Фирменное блюдо папаши Перди не изменилось, — сказал Дэвид. — Это все еще замечательное блюдо. — Он насмешливо посмотрел на Кристину: — Не хочешь попробовать?

— Нет, спасибо, — ответила Кристина. — Мне его не съесть. А кроме того, это не мой день рождения.

— Я угощу тебя им, когда у тебя будет день рождения, — сказал Дэвид, и что-то в том, как это было сказано, заставило Кристину немного покраснеть. Она увидела, как Валерия неожиданно бросила на нее испытующий взгляд, и была рада, когда Ангус, который ел молча, положил нож и вилку и немного расправил плечи, как будто он пришел к какому-то решению, и, понизив голос, сказал:

— Я рад, что встретил вас теперь, мисс Грэхем, сэр. Я хотел с вами поговорить о ходе расследования, о том, что произошло. — Он посмотрел на Валерию. — Валерия знает обо всем, что я делал, и вы можете полностью рассчитывать на ее скромность. Не так ли, Валерия?

— Совершенно верно, — сказала Валерия, выглядя при этом очень торжественно.

Дэвид взглянул с сомнением:

— Что вы узнали?

— Помните, мисс Грэхем, вы сказали, что шкаф был открыт? Это заставило меня подумать, что его открыл кто-то, когда-либо учившийся в школе, потому что там имеются инициалы, понимаете?

Он сделал паузу и вопросительно взглянул на Кристину. Дэвид повернулся к ней, высоко подняв брови, его взгляд выражал неохотное признание проницательности Ангуса.

— Да, я знаю об этом, Ангус.

— Таким образом, я спросил у мистера Туэчера фамилии присутствовавших в тот вечер на чаепитии попечителей.

— Ты сразу берешь быка за рога, — пробормотал Дэвид и посмотрел на него с уважением. — Хорошая работа, Фрейзер.

Ангус, казалось, был смущен:

— Во всяком случае, я буду краток, мисс Грэхем, сэр, самое подходящее лицо, которое я смог найти, был…

— Да?

Но Ангус теперь заколебался, казалось, даже приуныл:

— В самом деле единственный человек, который, кажется, подходит, был сэр Уильям Эркварт, и я в самом деле не думаю, что…

— Я тоже так не думаю, Фрейзер. — Дэвид развеселился. — Но вы работали в верном направлении.

— Тем не менее, — сказала Кристина, — мы не приблизились к решению. Слабость нашей позиции в том, что мы не знаем мотива преступления.

— Нет. Но после смерти мистера Уолша, в разговоре о нем с отцом, моя мать сказала, что когда сэр Уильям учился в школе, — она называла его тогда Билли Эркварт, — то между ним и мистером Уолшем, который ныл тогда новым учителем, произошла своего рода ссора…

— И ты думаешь, что сэр Уильям ждал до сих пор, чтобы свести счеты? Вздор, Фрейзер. Это невозможно представить.

— Нет, я так не думаю, сэр. По словам моей матери, должно быть много людей, у которых могли быть мотаны для того, чтобы убить мистера Уолша. — Он внезапно умолк, страшно покраснел, и внезапно стало заметно, что Дэвид смотрит в тарелку, крепко сжав губы.

Кристина посмотрела через стол на Валерию, которая не сводила глаз с Ангуса. Она дотронулась до его руки:

— Продолжай, Ангус.

— Я не могу.

— На самом деле, — сказала Валерия спокойно, — мать Ангуса заявила, что вы, мистер Роналдсон, вероятно, имели настолько же веский мотив, как и любой другой. — Она набила себе рот едой и продолжала безмятежно жевать.

— Валерия! — Ангус попытался изобразить гнев, но Кристина подумала, что он в этот момент скорее пал духом. — Моя мать сказала это, сэр, но я думаю, что вы не имеете с этим ничего общего.

— Спасибо, Фрейзер. Твоя мать права. Полагаю, что у меня мотив даже более веский, чем у сэра Уильяма… Но я не убивал мистера Уолша. — Он повернулся к Кристине и спокойно сказал (слишком спокойно?):

— Теперь ты будешь фрукты или сыр, Крис? У папаши Перди не делают пудингов, это еще одна причуда старика!

— Спасибо, я буду фрукты. — Кристина тоже говорила спокойно и чувствовала себя спокойной… холодной и чрезвычайно спокойной. Только позднее она поняла, что должна была во всем этом разобраться. Она повернулась к Ангусу:

— Узнали ли вы еще что-нибудь, кроме имен попечителей от Туэ… от мистера Туэчера?

— Больше ничего. Я осмотрел шкаф и оставленные инициалы, но это мало помогло. Хотя некоторые отлично вырезаны, красивы только заглавные Э и С. Полагаю, что это, должно быть, инициалы знаменитого Энея Синклера.

— Энея Синклера? — спросила Кристина резко. — Вы что-нибудь о нем знаете?

— Нет, мисс Грэхем. Он учился в школе за несколько лет перед войной, — очевидно, что это были для Ангуса давно прошедшие времена, — но я о нем слышал. Он — легендарная личность.

— Моя тетя училась вместе с ним в школе, — сказала Валерия. — Она была совершенно без ума от него. Она рассказывала, что в него были влюблены все девочки. А однажды он проводил ее домой с пасхальной вечеринки, и тетя говорит, что никогда об этом не забудет. — Валерия снова набила рот и продолжала: — Она сказала, что он был самый красивый молодой человек, которого она когда-либо знала, несмотря на то, что тогда в школе было много красивых мальчиков. Он, должно быть, был удивительный. — Девочка взглянула в глаза Ангусу, мигавшие за стеклами очков. — Но она сказала, что не всегда самые красивые оказываются в конце концов самыми лучшими. Подобно кузену Энея Синклера.

— Его кузену?

— Да, вы понимаете, мисс Грэхем, у Энея Синклера был удивительно красивый кузен. И моя тетя говорила, что он исчез просто таинственно.

— Валерия, — сказал Ангус с покровительственной и терпеливой интонацией, — я не думаю, чтобы мисс Грэхем и мистер Роналдсон особенно интересовались историями твоей тети. Когда она только успела тебе все это рассказать?

— На свадьбе моего двоюродного брата. Мы сидели вместе, рассматривая танцующих, а дядя Фред, ее муж, понимаете, кружил вокруг с Онти Джин, она посмотрела на него и начала рассказывать об Энее Синклере и о том, каким замечательным он был. — Она сделала большой глоток кофе. — Дядя Фред низкого роста, толстый и лысый. А тетя выпила слишком много шампанского.

Глаза Валерии смотрели совершенно невинно, но Кристина начала все больше и больше убеждаться, что в Валерии еще много такого, что ее многострадальные учителя, подобные Эндрине, даже себе и не представляют.

— Но кто был кузеном Энея Синклера? — спросила Кристина, не обращая внимания на едва заметное нетерпеливое движение Дэвида.

— О, он приезжал в школу только на время… на три недели или около того. Он прибыл из-за границы и учился в школе недолго. Он никогда по-настоящему не принадлежал к школе. Вы знаете, как иногда на время поступают в школу ученики, подобно Марии Силвано, итальянской девочке, которая недавно училась в школе и течение месяца.

Кристина рассеянно кивнула. На нее произвел впечатление этот самый легкий, почти небрежный путь, которым случайные дети, в основном гости учеников, поступали на учебу в классы на непродолжительные сроки, а затем исчезали. В основном они прибывали из-за границы. Их принимали без суеты, и, казалось, их прибытие не вносило никаких изменений в жизнь школы. Сейчас эта сумасшедшая, а возможно и нет, идея пришла ей в голову. Предположим, что тот человек, который убил Джозефа Уолша, был таинственный кузен Энея Синклера? Он мог знать и о туннеле, и легенду о сумасшедшем учителе математики, и о шкафе, но какой у него мог быть мотив? «Полагаю, что у меня был веский мотив…» — Дэвид сказал именно так. И он знал все о туннеле и обо всем остальном, но он не был тем человеком, который забрал бумажку с именем Энея Синклера… Она резко поднялась.

— Это был удивительный ужин, но теперь я должна идти. Мне было приятно вас здесь повстречать, Ангус и Валерия. До свидания.

По пути домой она говорила мало, молчал и Дэвид. С чувством облегчения они расстались у ворот коттеджа.

Глава двенадцатая

Кристина с трудом заснула и утром чувствовала себя ужасно. Так или иначе, но приготовления к завтраку не были такими же быстрыми, как обычно. Эндрина если и не была в плохом настроении, то была молчалива. Им не удалось быстро уехать из дома, так как потребовалось много времени, чтобы завести машину, и они прибыли в школу слишком поздно, чтобы идти на богослужение. День начался неудачно и продолжался в том же духе. Урок Кристины, посвященный драматическому искусству со вторым классом, был внезапно прерван, когда у тихого мальчика с первого ряда неожиданно началось сильное кровотечение из носа. Она почувствовала, как у нее закружилась голова, и ей пришлось срочно находить добровольца, чтобы его проводить, и в продолжение урока она пыталась избегать смотреть на большие красные капельки на полу, которыми был отмечен его путь к двери. Она была придирчивой и раздражительной, и ее уроки прошли мрачно. В перерыве Джейн Мелвилл, проходя мимо нее по коридору, сказала: «У вас днем „окно“? Я приду вас повидать на минутку». Но когда она и Эндрина вернулись обратно в школу после унылого ленча, то Кристина узнала, что надо провести дополнительный урок, так как один из преподавателей математики отсутствует. Ее запись в журнале, когда она пришла, чтобы это отметить, была еще более неаккуратной, чем обычно, а ее подсчет более рассеянным, в течение всего этого времени она сознавала, что всего неделю тому назад здесь была Мейбл Глоссоп, а теперь Мейбл мертва, и пригоршня пепла… К тому времени, когда можно было уйти, она была в состоянии полной депрессии.

По пути в учительскую Крис снова встретила Джейн Мелвилл. Она тоже выглядела подавленной и сказала Кристине:

— В самом деле, я не в духе, Крис. Поедемте выпьем чаю в гостиницу.

— Спасибо за приглашение, — сказала Кристина, — я только попрошу передать Эндрине, что ухожу.

Она попросила Джоан сказать Эндрине, чтобы та ехала в коттедж на машине, а затем присоединилась к Джейн Мелвилл. Они почти не разговаривали до тех пор, пока не сели у жаркого пламени камина в чрезвычайно комфортабельной станционной гостинице. Затем Джейн вздохнула и сказала:

— Бывают времена, когда чай, огонь в камине и углеводы необходимы!.. Я всегда ненавидела похороны, но когда речь идет о давней подруге, которая умерла га кой страшной смертью… Но, по крайней мере, Дуглас Баррон доказал, что она не совершала самоубийства. Вы знаете, что он вернулся?

— Ну да. Знаете ли вы о том, что произошло вчера?

— Я ничего не знаю, за исключением того, что доктор Александер сообщил мне: Дуглас сказал, будто Мейбл не было в дискуссионном зале в субботу утром. Это, я полагаю, достаточное доказательство того, что она не совершала самоубийства, даже для таких упрямых чиновников, как сержант Макей. — Она взглянула на Кристину: — Но что случилось вчера, Крис? Теперь я замечаю, что вы выглядите немного утомленной.

Кристина рассказала ей о вчерашних событиях, происшедших ранним утром, и о возвращении Дугласа. Джейн слушала молча до тех пор, пока не услышала, что Дуглас подозревает, будто Мейбл Глоссоп, должно быть, сообщила директору о пребывании его в тюрьме.

— Это чепуха, — сказала она твердо. — Мейбл никогда бы так не поступила. Это было, вероятно, полушутливое замечание со стороны директора, а Дуглас понял его неверно. Он болезненно чувствителен к своему прошлому. Но меня заинтересовало, при чем тут Эней Синклер, я не могу себе представить, почему его имя могло присутствовать в скоросшивателе Джозефа Уолша. Это был прекрасный молодой человек, он погиб на войне.

— Вы помните его кузена?

— Его кузена? Думаю, что нет.

— Кто-то мне рассказывал, что у него был кузен, который недолго учился в нашей школе, понимаете, один из тех случайных учеников, которые попадают к нам время от времени.

— Нет, я не могу припомнить его кузена. Конечно, это неудивительно, если он был одним из временных учеников.

— О нем есть запись в журнале?

— Нет, если он один из таких учеников. Вы очень интересуетесь этим кузеном, Крис. Почему?

Мгновение Кристина колебалась. Затем она решила, что следует поговорить с кем-нибудь о своих предположениях, или, во всяком случае, о некоторых из них, а Джейн заслуживает доверия и никоим образом не может быть убийцей Джозефа Уолша.

— Понимаете, мы, Дэвид Роналдсон и я, пришли к выводу, что человек, который убил Джозефа Уолша, мог, вероятно, когда-то учиться в академии Финдлейтера. — Она рассказала об открытой дверце и об инициалах, о которых Джейн было хорошо известно, а затем о том как Дэвид вместе с ней вошел по туннелю в школу, и узнала, что Джейн Мелвилл было известно о существовании туннеля, но она не догадывалась, что там собираются курильщики.

— О, дорогая, — сказала Кристина. — Я никогда не думала… но, конечно, Дэвид сказал, что преподаватели не знают об этом… Теперь я чувствую себя так, словно распространяю сплетни.

— Давайте рассмотрим этот вопрос в сложившихся условиях, — сказала Джейн. — Выследить и поймать убийцу — важно, выдать место, где собираются школьные курильщики, по сравнению с этим — маловажно. Я могу забыть эту мелочь. Продолжайте, прошу вас. Исходя из того, насколько важно для убийцы имя Энея Синклера…

— Понимаю. Кроме того, предполагаю, что, возможно, мистера Уолша убил кузен Энея Синклера. Он мог знать об этом туннеле и о шкафе, и о легенде…

— М-м. Вы, возможно, правы. — Джейн ненадолго задумалась. — И он мог быть кем-то, кто был связан со школой в течение непродолжительного времени… Я поняла одно: мы все думаем, что убийца, кто бы он ни был, связан со школой, не так ли? Тогда как это вовсе необязательно. Он мог попросить Джозефа Уолша встретиться с ним в старинном кабинете математики и убить его там… Но почему-то это звучит неправдоподобно. Кроме того, есть и другие люди, которые могли знать о школе столь же много, как и ваш таинственный бывший ученик. Что вы скажете о том, что в бойлерной мог быть Джордж? Вы не подумали о нем? Есть еще и Туэки, и Дэвид Роналдсон.

Она искоса взглянула на Кристину, держа чашку у рта.

— Да, — сказала Кристина уныло. — И еще, Джейн, я слышала, говорят, что, в сущности, у Дэвида, как и у любого другого, был мотив убить Уолша. Это правда?

Джейн налила себе чаю.

— Да, — сказала она, — это отчасти так и есть. Все зависит от того, что вы понимаете под мотивом. Важнее другое: как вы полагаете, Дэвид способен на убийство по какому-либо мотиву?

Кристина едва заметно вздрогнула:

— Нет, он не такой. По крайней мере, я не думаю, что он такой. О, Джейн, я не уверена!

— А я уверена. Позвольте налить вам еще чаю. Я совершенно уверена, что Дэвид не способен на убийство. И тем более он никогда бы не убил Мейбл.

— Но это не обязательно сделал один и тот же человек…

— Тот, кто убил обоих? С точки зрения чистой логики — нет. С точки зрения здравого смысла — да. Если он убил Мейбл, то где он спрятал ее тело до тех пор, пока организовал сцену в дискуссионном зале?

— Я не знаю, Джейн. У Туэки есть ключи от всех дверей, не так ли? Таким образом, кто-либо, попытавшийся спрятать ее в здании школы, сильно рисковал, если это был не сам Туэки. А вам известно, Джейн, что Эней Синклер был дальним родственником жены Туэки?

— Нет, я не знала. Да, это интересно. И странно. Я имею в виду, странно, что Эней Синклер, который является одной из легендарных личностей школы, о котором время от времени вспоминают, фигурировал бы в этом деле. Давно умерший и почти забытый… кто бы мог подумать, что теперь внезапно он окажется связан с этим делом. Это так странно… извините, Крис, я говорю несвязно… привычка, которая укрепляется с годами. Вновь поговорим о Туэки, возможно, он подходит в качестве подозреваемого также хорошо, как и другие. Но опять же, Мейбл могла быть спрятана в автомобиле или, возможно, в туннеле, или убийца мог украсть ключ от личного шкафа директора.

— Что это такое?

— О, это еще одна традиция академии Финдлейтера. Многие годы, я полагаю, с тех пор, как школа была выстроена, директор владеет ключом от большого шкафа, находящегося у него в кабинете; ни у кого другого такого ключа нет, и, по существу, он вручается ему на собрании, при утверждении его в должности. — Она рассмеялась. — Шкаф использовался странным образом, если можно верить всем этим историям. Один из директоров середины викторианского периода, кстати, великолепный директор, оплот церкви и общества, хранил в нем большую коллекцию так называемых курьезных книг. А еще один директор в нем запирался и играл на концертино[4]. Преподавание — профессия оригиналов, как вы могли заметить.

— Конечно, я заметила, — сказала Кристина. — Ключ от шкафа необычной формы? Полагаю, что если бы он висел где-нибудь на виду, то о нем было бы известно.

— О, несомненно. А вы сами его не видели? Он висит на гвоздике рядом с камином в кабинете директора.

— Нет. Не могу сказать, что заметила. Но, конечно, Туэки об этом известно…

Джейн решительно поставила чашку и резко сказала:

— Крис, не позволяйте разыгрываться вашему воображению. Я знаю Туэки многие годы, и когда бы вы обладали некоторой властью, подобно мне, вы бы очень хорошо узнали, насколько хороший швейцар Туэки. Теперь у Туэчера неприятности, в которые я не предлагаю вдаваться… и у него была веская причина недолюбливать Джозефа Уолша. Но у вас абсолютно нет оснований для того, чтобы подозревать Туэки. Я понимаю, что за последние две недели вам пришлось многое пережить, вы испытали несколько ужасных потрясений, и, возможно, вы все еще находитесь под впечатлением от всего происшедшего. Но не теряйте полностью чувства меры и реальности. Пусть этим делом занимается полиция. Кроме того, не спрашивали ли вы сами себя, почему вы так стремитесь узнать, кто это сделал? Вы руководствуетесь не только стремлением к справедливости, не так ли? Что вы, действительно, не в состоянии сделать, так это убедить себя в виновности или невиновности Дэвида.

— Да, это правда, — сказала Кристина. — Я знаю, что он не мог быть тем человеком, который проник в коттедж, он был в это время у Мэвис Стюарт вместе с Энн Смит, и я в самом деле не думаю, чтобы он мог совершить что-нибудь, подобное убийству Джозефа Уолши, но…

— Но вы хотите быть абсолютно, стопроцентно, в нем уверены. Крис, разве есть кто-нибудь, кто всегда в ком-то стопроцентно уверен? Вы пренебрегаете элементом доверия, вы не считаете, что я убила Мейбл, вы же не знаете, не сделала ли я это, почему же у вас есть какое-то сомнение относительно Дэвида?

— Потому что…

— Потому что Дэвид для вас гораздо важнее, чем я… я понимаю… Крис, я не могу вам в этом помочь. Вы должны справиться с этим сами. И теперь я отказываюсь тратить на разговоры об этом хотя бы еще одну минуту… Вы катались на коньках? Если мороз продержится еще несколько дней, я думаю, что мы сможем кататься на Лэнг-Стрейк.

С усилием Кристина отвлеклась от своих мыслей и переключилась на другую тему:

— Что такое Лэнг-Стрейк?

— Конечно, вы не знаете. Вы помните то место, где река спускается с холмов серией больших водопадов и мелководных участков? А затем около полутора миль она течет очень медленно, прежде чем обрушится вниз Черным водопадом? Этот участок называется Лэнг-Стрейк. И время от времени, при продолжительном и достаточно сильном морозе, река замерзает, и мы можем кататься там на коньках.

— Это должно быть удивительно.

— Да, именно так. Посередине этого участка река расширяется, там-то всего и веселее. Но это замечательно, иметь длинный участок льда для катания на коньках. На каждом конце Лэнг-Стрейк устанавливается ряд бочек, окрашенных в белый цвет. За этим наблюдает городской совет. Катание на коньках на Лэнг-Стрейк насчитывает века. Бочки обязательно выставляются, начиная с первого вечера, когда можно кататься там на коньках.

— И как давно это началось?

— Ну, из записей городского магистрата, кажется, следует, что обычно имели место настоящие сатурналии: люди катались в масках и маскарадных костюмах, что очень странно для шотландского города; маскарадные костюмы постепенно надевать перестали, но, по традиции, местные молодые люди в первый вечер надевают маски, которые не полностью закрывают лицо.

— Фантастика! Никогда не могла себе представить, чтобы в таком месте, как Данроз… я имею в виду: в городе с довольно развитой индустрией…

— Думаю, что это необычно. Но Данроз именно такой город; он дорожит причудливыми обычаями прошлого, которые, полагаю, также хороши и в двадцатом веке… потому что это — очень старинный город.

— И все надевают маски?

— Большинство данрозцев, потому что маски у них есть, вновь прибывшие, потому что считают это забавным или оригинальным. Некоторые маски передаются в семьях по наследству в течение поколений, у мистера Лори есть замечательная маска, изображающая черта, с рогами и всем прочим. Если Лэнг-Стрейк замерзнет, то и я рискну выйти на лед. Вы собираетесь сегодня на пруд Фиддлера?

— Думаю, что нет. Я лучше займусь домашними делами, которые должна сделать, и пойду на пруд завтра.

— Там будет много народа. А теперь я должна идти. Я чувствую себя гораздо бодрее. А вы?

— Да, — ответила Кристина немного неуверенно. — Да, думаю, что и я тоже.

Вернувшись домой после прогулки по морозцу, от которого все вокруг искрилось, она пришла к выводу, что определенно воспрянула духом, и после еды вместе с Эндриной, у которой настроение также улучшилось, она приступила к вечерней работе. Сидя у камина, прежде чем отправиться в постель, она думала о разговоре с Джейн. Милая Грэнни! Она ухитряется быть милой и в то же время умеет поддержать морально, и она очень проницательна! Конечно, она права; вовсе не стремление к абстрактной справедливости заставляет ее, Кристину Грэхем, исполнять довольно нелепую и не свойственную ей роль сыщика. Причина, вынуждающая ее ним заниматься, заключалась в том, что в это дело может быть замешан Дэвид. А эта мысль приводила ее в отчаяние. Что же касается Туэки, она с изумлением поняла, что испытывает едва ли не облегчение, когда хоть что-нибудь указывало на него, как на подозреваемого; хотя в действительности это было ужасно. Просто потому, что она влюбилась в Дэвида Роналдсона, она вполне охотно могла допустить, что Туэки — убийца! И это она, которая очень гордилась своим спокойствием, бесстрастной и благоразумной позицией в вопросе личных взаимоотношений! Скорее всего, это было простым самомнением. Она наклонилась вперед и взглянула на Эндрину, заканчивавшую делать пометки на стопке нижнего белья, откровенно говоря, слишком простенького, старательно сшитого первым классом. При этом Эндрина откинулась на спинку кресла с добродетельным видом, свойственным тем, кто прекрасно сделал свое дело.

— Эндрина, разве все, что произошло в школе, совсем не вывело тебя из душевного равновесия?

Эндрина выпрямилась.

— О, да, это должно было расстроить нас всех, не так ли? Но этого не произошло, это огорчает тебя, Крис? Случившееся подействовало на тебя очень глубоко и не только потому, что ты нашла тело Джозефа Уолша, не так ли? Я хотела бы, чтобы ты не принимала это так близко к сердцу… Мне все это очень не нравится, кроме того, в школе создалась нездоровая атмосфера, но лично меня это скорее всего не затрагивает. И, конечно, я сочувствую Алеку, мистеру Суонстону.

— Эндрина, тебе действительно нравится директор?

— О, я не знаю… Да, немного. С ним очень приятно бывать в обществе, и у него прекрасные манеры, он очень умный и может быть забавным, хотя обыкновенно излишне серьезен. Он — грустный… или нет… не то слово, скорее немного мрачный. Это и неудивительно при таком положении дел. Ему не повезло, он потерял жену. И, конечно, он еще не въехал в дом, предоставленный ему школой, там все еще работают маляры, а в гостинице жить неприятно. Иногда он кажется потерянным. Да, я в самом деле ему сочувствую.

— Это опасно, Эндрина! Будь осторожна, или ты в него влюбишься.

— Не говори тупостей, Крис. — Но сказала она это без убежденности. — И даже, если бы я влюбилась, что из того?

— Я полагаю, что ничего. — Однако при мысли, что Эндрина может влюбиться в Александра Суонстона, холодок дурного предчувствия пробежал у Кристины по спине.

Глава тринадцатая

На следующий день на пруду Фиддлера она решила совершенно выбросить это дело из головы и наслаждаться солнечным светом, безоблачным зимним небом, морозцем и целиком предаться катанию на коньках, почти не требующему усилий для движения. Пруд Фиддлера был переполнен, и над ним раздавались приятные звуки голосов, беззаботных и жизнерадостных. Здесь, подумала Кристина, собрались все и каждый счастлив; просто удивительно как много здесь народа. К ней подъехал Дэвид.

— Смотри, — сказал он, — новые коньки! Я купил их в большом спортивном магазине только сегодня. Коньки двоюродного дедушки Маттеуса были недурны, но не позволяли развить скорость. Мне требовалось что-нибудь получше, что позволило бы мне не отставать от тебя, — и он улыбнулся.

— Попытайся, — сказала Кристина и устремилась через пруд. Она проскользнула через толпу, развернулась у берега, вернулась обратно через центр пруда и с триумфом остановилась на том месте, откуда стартовала, и подождала Дэвида.

— Ты победила, — сказал он. — Я не могу поворачивать так же хорошо, как ты.

— Я тебя научу.

Это был чудесный день. Через некоторое время они прошли, пошатываясь, к березе, стоявшей на берегу пруда, и прислонились к ней, чтобы отдохнуть.

— Я не раз вспоминал об этих холмах, когда был на Вест-Индских островах, — сказал Дэвид. — Я не знаю других холмов с такими же красивыми очертаниями. А когда они покрыты снегом…

— Они наводят меня на мысль о больших чашках взбитых сливок, — сказала Кристина. Кажется, это немного шокировало Дэвида, и она сказала: — Я слишком прозаична…

— Нет, Крис, все что угодно, только не…

Но именно в этот момент к краю льда, рядом с ними подъехал Ангус.

— Мистер Роналдсон, вы примете участие в хоккейном матче, преподаватели играют против учеников? Это не настоящий матч, но будет довольно весело. Играет и мистер Суонстон.

Дэвид вопросительно посмотрел на Кристину.

— Тебе лучше пойти, — сказала она.

И когда он и Ангус уехали на дальний край пруда, девушка не спеша отправилась в противоположную сторону, наслаждаясь окружающей обстановкой. Она сделала красивый задний поворот и закончила его рядом с Валерией, с трудом удерживавшей равновесие.

— О, мисс Грэхем, как я хотела бы уметь кататься на коньках, как вы.

Она едва не грохнулась на спину, но Кристина ее подхватила.

— Пойдем со мной, я тебе помогу.

— Вы хотите посмотреть хоккей?

— Не особенно. А ты?

— Нет. Я лучше покатаюсь с вами.

За то время, пока они оставались на том краю пруда, где теперь было меньше народа, Кристина сумела внушить Валерии уверенность в своих силах и дать несколько полезных советов, так что Валерия смогла прокатиться, по крайней мере, десять — двенадцать ярдов, не падая. Время прошло быстро. Смех и аплодисменты показали, что хоккейный матч закончен, и край пруда, где находились Валерия и Кристина, начал снова заполняться людьми. И именно тогда Валерия сказала:

— Мисс Грэхем, моя тетя смотрела сегодня, как здесь катаются на коньках. И когда она увидела мистера Суонстона, она была очень взволнована. Потому что она уверена, что он — кузен Энея Синклера.

Она посмотрела на Кристину, которая обернулась и молча бросила на нее пристальный взгляд. Девушка, не спуская глаз с Кристины, сказала:

— Я никому не говорила. Даже Ангусу. И не скажу. А тете я заявила, что, должно быть, она ошибается. Но она уверена. И я не думаю, что она будет об этом молчать. Но я подумала, что это важно, поэтому я вам и говорю об этом.

Кристина хотела ответить, но смолчала. Она собиралась сказать: «Это очень разумно с твоей стороны, Валерия», — но поняла, что удивление, которое может прозвучать в ее голосе, создаст неблагоприятное впечатление.

— Да? — спросила Валерия.

— Ничего.

— Понимаете, мисс Грэхем, похоже, что это так и есть. Я в самом деле глупая, но в людях я разбираюсь. И я подумала, что лучше сказать вам об этом.

— Да. Спасибо, Валерия. И если ты могла бы попросить твою тетю не…

— Я попытаюсь. Спасибо за урок катания на коньках, Ангус будет удивлен, когда увидит, как хорошо я теперь могу кататься.

Она отъехала от Кристины, при движении она покачивалась, но держалась прямо, чтобы встретить Ангуса, который возвращался назад вместе с Дэвидом. Кристина отметила, как хорошо едет Ангус. Она подумала, что он прекрасно катается на коньках. В конце концов, что известно об учениках, если видишь их только в классе?

Крис все еще была под впечатлением сообщения Валерии.

— Что-то случилось? — спросил подкативший Дэвид.

— Это так заметно? — Она улыбнулась: — О., я решила отбросить дело Уолша, забыть о нем и просто наслаждаться жизнью. Я так и поступила. Но Валерия только что сказала мне, что ее тетя, та, которая была сильно увлечена Энеем Синклером, приходила посмотреть, как катаются на коньках, и узнала в директоре красавца кузена Энея Синклера.

— Что? Я в это не верю.

— Валерия сказала, что тетя совершенно уверена.

— И ты думаешь, что это может иметь какое-нибудь значение…

Кристина посмотрела на него, в течение мгновения в его глазах было очень странное выражение, но это была только короткая вспышка, а затем он снова стал серьезен.

— Чепуха, Крис. Это становится у тебя навязчивой идеей, не могу понять почему. Мы все огорчены, но ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Ты чрезмерно интересуешься этим делом. Пусть все идет своим чередом.

— Как бы я этого хотела!

— Ты могла бы попытаться. Не сходить ли нам сегодня вечером в кино?

— Дэвид, это хорошая мысль. Да, я с удовольствием пошла бы.

Таким образом, быстро перекусив в коттедже, они отправились в кино и посмотрели фильм, достаточно умный, чтобы заинтересовать их, но очень далекий от реальной жизни.

Когда они вышли из кинотеатра, Кристина чувствовали себя совершенно счастливой. Смешно подумать, что можно чувствовать себя такой уверенной в своих силах и такой радостной просто потому, что рядом с тобой кто-то есть. Как она могла даже на мгновение подумать, что он как-то связан с тем, что произошло той ужасной ноябрьской ночью, почему она не могла согласиться с тем, что он, вероятно, не мог быть тем таинственным мужчиной, проникшим в коттедж, который так ее напугал… Она вздохнула полной грудью от счастья, когда садилась на переднее сиденье в машине Дэвида, и они поехали по Хай-стрит в сторону коттеджа.

— Это был чудесный вечер, Дэвид.

— Да. Давай чаще бывать в кино… — Он притормозил, чтобы махнуть рукой темноволосой девушке, шедшей в толпе по тротуару от «Ла-Скала».

— Кто это? — спросила Крис.

— Мэвис Стюарт — дочь леди Стюарт.

— Я слышала, ты провел замечательный вечер в ее доме после бала в бадминтонном клубе.

— Нет. Меня там не было.

— Но Энн сказала… — но Энн не говорила, что он там был. Она ни единого раза не произносила его имя, и сердце Кристины снова учащенно забилось, едва вернулись прежние сомнения.

— Она не могла сказать, что я там был. Она пошла, так как нет ничего, что могло бы удержать Энн от возможности попасть в дом к Стюартам. Но я терпеть не могу Мэвис, и никогда не мог, хотя я и должен поддерживать видимость расположения к ней. Так что я не пошел.

Когда Кристина была ребенком, однажды ей купили на ярмарке воздушный шар, огромный и желтый. Он был большой и яркий и натягивал свою веревочку, словно странное живое существо, видеть его и чувствовать было настоящим восторгом. А затем внезапно он лопнул, и все что от него осталось — лишь отвратительный кусочек резины. Она остановилась и разревелась прямо на ярмарке. Но теперь она не могла плакать над своим растаявшим, как дым, счастьем. Она могла только сидеть и слушать Дэвида.

— Я никогда не думал, — сказал он, как только они въехали на холм, — что найду кого-нибудь, вроде тебя, когда приехал в Данроз. Крис, я никогда не был знаком ни с кем, кто был бы на тебя похож. Я хочу пойти дальше и узнать тебя…

Она едва заметно пошевелила руками, и он на нее взглянул.

— Крис, с тобой все в порядке?

— Не совсем. Дэвид, у меня внезапно разболелась голова. У меня иногда такое случается после кино, наверное, из-за того, что глаза устают. Если бы мы могли быстро вернуться домой…

— Конечно. Я огорчен, Крис.

Он больше ничего не сказал, но быстро поехал к коттеджу. Кристина проворно выскользнула из машины и сказала:

— Не надо выходить из машины, Дэвид. Спокойной ночи, — и вбежала в коттедж, с ужасом сознавая, что на ее лице написаны боль и разочарование. Она сказала Эндрине, что у нее болит голова, сразу поднялась в свою комнату и села на край кровати, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства.

Несколько минут ей хватило, чтобы прийти в себя и приступить к более спокойному осмыслению всего этого дела и, как часто она делала во время стресса, начать внутренний диалог с самой собой. Ну хорошо, допустим, у Дэвида нет алиби на тот период времени, когда она в ужасе и отчаянии покинула коттедж. В равной степени ничего не указывает на то, что он был здесь. Точно так же это мог быть и Туэки. Мысль о Туэки вставила ее вспомнить об Энее Синклере, и ей сразу же пришло на ум утверждение Валерии, что ее тетя убеждена, что директор — кузен Энея Синклера. В этом случае, и тут Кристина выпрямилась, директор также мог очень хорошо знать об этом проходе через помещение бойлерной в академию Финдлейтера… но о нем знают также дюжина бывших учеников и немалое количество учащихся в настоящее время. Тём не менее… Кристина замерла… имеется еще кое-что, что она заметила раньше… что же это? Она, вероятно, вспомнит позднее. Между тем одно было ясно, несмотря на совет Джейн Мелвилл предоставить это дело полиции, она собиралась сделать все, что в ее силах, чтобы убедить себя, что Дэвид не имеет ничего общего с этим делом, всегда помня о риске, который может ей угрожать. В противном случае, если обнаружатся доказательства, что он ужасным образом замешан в этом преступлении… В этом случае… нет, она не могла об этом думать, если только ее к этому не вынудят.

«Да, что же мне теперь предпринять?» — Она мысленно вернулась к своему разговору с Джейн и к ее полунасмешливому замечанию о личном шкафе директора. Джейн, очевидно, решила, что мысль о том, что тело Мейбл Глоссоп могло быть там спрятано, нелепа. Но допустим, что она не совсем абсурдна? Предположим, что кто-нибудь, кто знал об этом шкафе и ключе, положил тело туда? «Я пойду и загляну в личный шкаф директора, даже если мне потребуется взломать дверь, чтобы войти», — сказанная решительно, эта фраза звучит хорошо. Как ей это сделать, — совсем другой вопрос, который она сможет решить позднее.

Простой факт, что принято решение, в каком направлении следует действовать, успокоил ее, и она начала готовиться ко сну, чувствуя себя гораздо спокойнее. Раньше она и предположить не могла, что способна на такое. Прежде чем лечь, она села на постель, обхватила руками колени и попыталась систематизировать то, что ей известно.

Возможность причастности к этому делу директора она проигнорировала. Что из того, что он — кузен Энея? Кроме этого, правда, имелось еще что-то, в этом она была уверена… но это вряд ли так уж важно, иначе она бы вспомнила.

Остается еще Туэки… Туэки, который имел веские основания ненавидеть Джозефа Уолша; который знал академию Финдлейтера вдоль и поперек; у которого были ключи от каждой двери… И Дэвид, который, вероятно, был единственным человеком, способным найти путь с улочки по туннелю в то злосчастное утро, когда она направилась в бойлерную на розыски, зачем она так поступила? Если бы она туда не пошла, то не сидела теперь, борясь с растущей тревогой, размышляя обо всех фактах, указывающих на Дэвида, а она до сих пор не выяснила, что Дэвид мог иметь против Джозефа Уолша, возможно, что ничего серьезного, нечто такое же незначительное, как тот мотив, который Ангус выдвигал по отношению к Уильяму Эркварту, какой-нибудь инцидент, относящийся к периоду учебы Дэвида в школе… с этой утешительной и вводящей в заблуждение мыслью, совершенно без сил она скользнула под одеяло и почти мгновенно заснула.

На следующий день она чувствовала себя несколько успокоившейся; при дневном свете все воспринималось легче. Вопрос состоял в том, каким образом сегодня незаметно пробраться в кабинет директора, чтобы осуществить свой план — обследовать его личный шкаф. Почему-то она была совершенно уверена, неизвестно почему, что найдет что-нибудь, имеющее отношение к смерти Мейбл и Джозефа Уолша. Временами благоразумный внутренний голос говорил: «Ты принимаешь желаемое за действительное», — тем не менее она чувствовала себя вполне бодро и уверенно.

Она пошла в церковь одна, так как Эндрина решила провести это утро дома. Но там Кристина обнаружила, что менее чем обычно способна внимать мягкому скучноватому голосу преподобного Эндриана Макхуэртера, хорошего человека, но живущего, как всегда казалось Кристине, словно в каком-то панцире из моральных устоев, который изолировал его от действительности сегодняшнего дня. После чтения молитвы она не слышала из проповеди ни одного слова, ибо так и эдак перебирала в уме различные пункты, которые, казалось, связывали Туэки и Дэвида с убийствами в академии Финдлейтера, и находила утешение в том, что ни один из них не был решающим. Имелось множество других возможностей, и именно теперь она внезапно вспомнила кое-что, два замечания, которые могли действительно предложить еще одну возможность.

Она слегка вздрогнула, когда это поняла, и ее сборник церковных гимнов с шумом соскользнул с колен на пол. Ее сосед по скамье испуганно вздрогнул — да так сильно, что она подумала: «Он, верно, уснул!» — и строго на нее посмотрел. Но преподобный Эндриан уже заканчивал проповедь. После службы Кристина пошла домой пешком, пытаясь решить, важно ли то, что она вспомнила. Она неохотно признала, что в действительности это не очень важно, хотя в совокупности с высказываниями тети Валерии о директоре это имело некоторое значение. Тем не менее к концу ленча, когда Эндрина небрежно сказала: «Кстати, я собираюсь сегодня кататься на коньках на Лок-Левене. Лед там держит. Меня пригласил Алек Суонстон», Крис с изумлением услышала свой вопрос: «Ты в самом деле поедешь, Эндрина?»

Возникла пауза, в течение которой она успела подумать: «Мы сейчас поссоримся». Затем Эндрина со стуком уронила ложку на тарелку с пудингом, положила локти на стол, мрачно глядя на Кристину, и сказала с металлом в голосе:

— Почему бы нет?

— Ну, просто… Вчера Валерия мне сказала, что ее тетя узнала в директоре кузена Энея Синклера…

— Да? — Голос Эндрины был резок и холоден как лед.

— Да, он недолго учился в академии Финдлейтера и мог знать о туннеле и…

Холодное бешенство в голосе Эндрины, когда она ее оборвала на полуслове, потрясло Кристину.

— Ты серьезно просишь меня подумать о том, не связан ли каким-либо образом Алек с самоубийством Мейбл Глоссоп, просто потому, что тетя Валерии узнала в нем кузена Энея Синклера? Если эта женщина похожа на свою племянницу, то она, должно быть, дура. Знаешь ли ты, что мне было известно о том, что Алек учился в этой школе еще две или три недели тому назад? Я не думаю, что это имеет хоть малейшее значение. Нет, не прерывай. Ты всегда была против моих встреч с ним! О, да, против! Я не знаю почему. Я не собираюсь тебя оскорблять, подозревая в зависти, так как я не думаю, что ты такая. Но я абсолютно убеждена, что ты состряпала эту нелепую глупую идею об Алеке, возможно бессознательно, потому что ты настолько влюблена в Дэвида Роналдсона, что ты очень охотно хватаешься за любое глупое предположение, лишь бы не смотреть фактам в глаза, что он — очень подходящий кандидат в подозреваемые. Сама я не думала о нем, как о вероятной кандидатуре, но теперь я знаю, что у него был мотив…

Она поднялась из-за стола и стояла, глядя в огонь. В тишине раздался резкий вопрос Кристины:

— Какой мотив был у Дэвида, Эндрина? Какой мотив? Ты должна мне сказать…

Эндрина обернулась и взглянула на нее, все еще находясь в ярости.

— Ты в самом деле не знаешь? Хорошо, я тебе расскажу. У Дэвида в этой школе учился младший брат, и три или четыре года тому назад, как раз после того, как Дэвид уехал за границу, его обвинили в краже денег, большой суммы, из фонда литературного общества. Джозеф Уолш затравил этого мальчика, по-другому и не скажешь, не считаясь с мнением преподавателей, которые были готовы замять это дело. И этот мальчик утопился в пруду, расположенном ниже Черного водопада. Он был робкий, чувствительный мальчик. А затем, конечно, настоящий преступник был найден…

Ее гнев угас, после того как она рассказала эту историю, а голос зазвучал мягче.

— Ты никогда не слышала, чтобы Дэвид упоминал о своей матери? Его отец умер. А она находится в гартском госпитале, у нее полное слабоумие. Так что ты понимаешь, если тебе надо найти кого-нибудь, у кого имелся бы мотив, то у Дэвида он есть… но это не означает, что он совершил убийство. Предоставь разбираться со всем этим властям, Крис, Но что тебя действительно совершенно не касается, так это мои встречи с Алеком.

Кристина поднялась из-за стола.

— Если ты уберешь со стола, — сказала она, удивленная тем, как спокойно она говорит, — я вымою посуду позднее, — поднялась наверх, надела куртку и ботинки, вышла из дома и направилась по дорожке в направлении искрящихся заснеженных холмов.

Она чувствовала себя не в силах оставаться дома и заниматься обычными делами. Она должна выйти, она должна двигаться, пока не уляжется волна сомнений и возмущений, вкравшихся ей в душу в то время, когда она слушала Эндрину. Она, должно быть, убедила себя (на самом деле, приняла желаемое за действительное…), что сообщение Ангуса о том, что у Дэвида имелся мотив для убийства, относилось к чему-то отдаленному, почти тривиальному, хотя реакция Дэвида в тот момент могла бы ее насторожить. Но, конечно, теперь было ясно, что у него была очень веская причина, чтобы ненавидеть Джозефа Уолша, такая же серьезная, как и у Туэчера. И трагедия Туэчера произошла раньше, не так ли? Тогда как Джозеф Уолш был убит в первый же день, как Дэвид вернулся домой, после трагедии, происшедшей с его братом. Но если Дэвид это сделал, то он, конечно, не пришел бы в швейцарскую в ту ночь? Он сказал, что гулял вокруг школы во время дождя, а его плащ был мокрым, но принимая во внимание, что он покинул школу через туннель и вернулся в нее, обойдя вокруг здания, то его плащ промок бы насквозь, и это означает, что… Но что, что ей делать, если это совершил Дэвид? С тех пор как она услышала заявление Эндрины, словно ледяная рука сжала ее сердце. Ибо тот факт, что он является подозреваемым, никак не влиял на ее отношение к нему. Любят не за то, что возлюбленный хороший гражданин или нет, невиновный или виноватый, достаточно часто она читала заголовки «Девушка осужденного сказала, что будет его ждать», «Я все-таки люблю его», — сказала жена осужденного. Кристина слабо улыбнулась и подумала: «Сенсуализм[5], как дешево!» — Но это не так. Конечно, грубо, примитивно, но не дешево. Она была бы самодовольной и чопорной. И поверхностной. Но не более.

Когда она карабкалась по заснеженной тропинке, ноги ее скользили, она была почти полностью ослеплена блестевшими склонами холмов, голубыми тенями сугробов и зеленоватым льдом замерзших на холмах ручейков.

Постепенно она успокоилась и начала рассуждать здраво. Сержант Макей должен об этом знать, и он ничего не предпринял. То, что сказала Эндрина, на самом деле, ненамного увеличивает вероятность виновности Дэвида, сила ее собственной реакции показывает просто глубину ее тревоги, сказала она себе относительно спокойно, так как от физического напряжения ее эмоции пришли в норму. И приблизительно два часа спустя, когда она спустилась по дорожке к коттеджу, она увидела на дороге машину Дэвида, и его самого, стоящего около ворот.

Как только он ее увидел, он пошел вверх по склону, широко и твердо ступая, и снег скрипел под его ногами. Когда он к ней подошел, он взял ее за руки и сказал:

— Крис! С тобой все в порядке? Я звонил утром, Эндрина тебе передавала? И днем, но никто не подошел. И я очень захотел узнать, не заболела ли ты или не произошло еще что-нибудь.

— Нет. Я не больна. Со мной все в порядке, — сказала Кристина.

Он все еще держал ее за руки и напряженно смотрел на нее.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Совершенно уверена. Да!

Они начали спускаться по тропинке, Дэвид держал ее за руку.

— Мне очень хотелось узнать, не пойдешь ли ты качаться на коньках, — сказал он. — Такой прекрасный день, нам не следовало бы упускать такую подходящую погоду.

— Думаю, я не пойду, если ты не возражаешь. Я немного устала после прогулки по холмам.

Но Дэвид остановился и снова посмотрел на нее.

— Что-то не так. Что произошло?

— Ничего, я же тебе сказала. Почему ты думаешь, что что-то не так?

— Нет. Это не болезнь. Что-то не так между тобой и мной. Вчера мы казались как-то ближе друг другу, настроенными на общую волну, а теперь ты думаешь уже по-другому.

— Это просто оттого, что я устала. В конце концов я прошла большое расстояние.

— Да, понимаю. Но вчера ты выглядела иначе. Я что-нибудь не так сказал или сделал? Я должен знать, Крис. Мне неприятно чувствовать, что ты стала совсем холодной и далекой.

— Это не так, Дэвид. Просто мне очень хотелось бы знать… — Теперь они стояли у ворот коттеджа, когда она замолчала, боясь продолжить, и уже зная, что она хочет спросить.

— Да?

— Ну, в ту ночь, когда был бал в бадминтонном клубе, ты не пошел вместе с другими к Мэвис Стюарт, что ты делал?

Дэвид удивленно на нее посмотрел.

— Почему ты хочешь это узнать?

— Я просто хочу узнать. Пожалуйста, Дэвид, ответь.

Но Дэвид смотрел на нее пристально и не улыбался.

— Я не понимаю, почему ты хочешь это узнать? — Выражение его лица изменилось. — Я понял. В эту ночь в коттедж проник неизвестный. Тебе очень хочется узнать, не мог ли это быть я. — В его голосе послышался нарастающий гнев.

— Нет, в самом деле, Дэвид. Просто скажи мне…

Он не обратил внимания на ее слова.

— И если ты можешь думать, что это сделал я, ты должна также полагать, что я мог бы убить Джозефа Уолша и повесить Мейбл Глоссоп, чтобы инсценировать это гнусное самоубийство… как ты можешь? Как ты можешь так думать?

— Дэвид, нет, это не то…

— И все время, пока мы были вместе, ты думала, что… я думал, что ты… что я… я думал, что мы… О, о чем тут говорить?!

Он повернулся, рывком открыл дверцу машины, захлопнул ее и уехал, сильно газуя, оставив Кристину у ворот коттеджа. У нее навернулись слезы, и покрытые инеем деревья, и заснеженные живые изгороди, и голубое небо начали расплываться перед глазами. Она вошла в коттедж, он казался унылым и мрачным. Машинально она наполнила чайник, чтобы приготовить чай, и в то время, когда она это делала, слеза капнула с кончика носа и шлепнулась вовнутрь чайника. По крайней мере, она могла радоваться тому, что она одна и может предаваться печали в уединении. Она стояла около раковины, глядя в сад, до тех пор, пока чайник не закипел, затем заварила чай, отнесла поднос в гостиную и устроилась там у камина, и глядя на пламя, не спеша пила этот успокаивающий напиток. Чай успокаивал; она вспомнила, как говорила служанка, которая когда-то работала у них в семье: «Когда возникают неприятности, то я за то, чтобы избавляться от них с помощью чая». Что только делали девушки, когда они ссорились со своими возлюбленными, до того как чай вошел в обиход? Они пили эль или слабое пиво? Несомненно, что это не имело полностью похожего действия. Ее мысли при стрессе всегда стремились уйти от главного вопроса, это был своего рода способ самосохранения. Но раньше или позже она должна была бы признать тот факт, что Дэвид покинул ее очень рассерженным. И несомненно, что его сильный гнев был доказательством того, что он не имеет никакого отношения к убийствам в академии Финдлейтера. Теперь она действительно убеждена на девяносто девять и восемь десятых процента? Убеждена ли? И ответ был: «не совсем». Кроме того, ей требовалось быть уверенной на сто процентов. Она не хотела, чтобы было хоть малейшее, крошечное сомнение, которое могло бы омрачать ее отношения с Дэвидом, если таким отношениям суждено иметь место. Она внезапно живо представила себе, как он отвернулся от нее и уехал, и ужасная уверенность овладела ею, что это — конец их отношениям. Почему она всегда стремится судить и добиваться законченности и уверенности? Джейн Мелвилл очень верно сказала: надо доверять, а не добиваться уверенности. Ей на ум пришли две строчки стихов:

Ну, хорошо, она получила неопределенный ответ, и неоспорима, наверное, только утрата ею своего счастья.

Она покинула место у камина и отнесла поднос на кухню. Но, когда она вернулась в гостиную, то почувствовала, что не сможет вынести одиночество этого долгого вечера. Так что она позвонила Пат Баррон и напросилась к ней в гости. Когда она приехала в дом Барронов, то увидела, что Пат смотрит на нее встревоженно, но ничего не сказала. По единодушному согласию о недавних событиях говорили немного. Дуглас сказал только, что полиция заинтересовалась полученной от него информацией, но не высказала своего мнения о том, насколько его сведения важны. Они послушали магнитофонные записи. Вечер проходил тягостно, и Кристина рано вернулась домой. Эндрина уже была дома и лежала в постели. Кристина поднялась к себе, но долго не могла заснуть, пристально разглядывая в квадратное окно яркие холодные звезды.

Глава четырнадцатая

Она проснулась рано и недолго лежала в постели, освещенная странным тусклым светом, просачивавшимся снаружи от заснеженного пейзажа. Отчаяние, испытанное ею предыдущим вечером, затаилось где-то в глубине, но ее голова была занята другим. Что бы ни произошло между ней и Дэвидом, она решила выполнить свой план: заглянуть в шкаф директора и посмотреть, не найдет ли она там что-нибудь, что дало бы разгадку смерти Джозефа Уолша и Мейбл Глоссоп. Как именно она должна добраться до шкафа директора, она не знала, но в этот день она дежурила во время обеда, и возможно, ей могла бы предоставиться такая возможность во время ленча. Но прежде она должна была встретиться с Эндриной за завтраком. И этой встречи она предпочла бы избежать.

Встреча прошла более приятно, чем можно было ожидать. Эндрина держалась тихо, Кристина почувствовала, что ее поведение можно охарактеризовать как уныние. Когда она спустилась вниз, то сказала:

— Крис, извини меня за вчерашнее.

К концу завтрака она внезапно произнесла, словно собираясь что-то сообщить:

— Крис… — но не стала продолжать.

— Что? — спросила Кристина.

— Нет, ничего… Пора ехать.

В это утро в учительской царила атмосфера беззаботности и радостного ожидания. Причину этого скоро объяснила Энн Смит:

— Лед на Лэнг-Стрейк держит, и сегодня вечером у нас начинается праздник. Вы ничего не знаете об этом, Крис, но это — целое событие для Данроза. Я вспоминаю, в последний раз все были в масках и полумасках, совсем как на карнавале в Европе, понимаете.

— Это было довольно давно, — сказала Крис с затаенной ненавистью.

— О, тогда я была очень маленькой, но мать сказала, что позволит мне пойти, потому что такое случается не часто. Дэвид Роналдсон уверен, что придет туда. Полагаю, что он наденет одну из старинных масок, так как Роналдсоны живут в Данрозе уже несколько поколений, почти так же долго, как и мы. Или, может быть, мы сможем ему одолжить нашу маску, изображающую голову орла, так как в нашей семье нет мужчины, чтобы ее надеть.

Но звонок на богослужение прервал бесконечный поток болтовни Энн. В зале собраний также чувствовалось ожидание и волнение, и после объявления директора о том, что лед на Лэнг-Стрейк держит, и что поэтому школа заканчивает занятия на час раньше, «с тем, чтобы можно было выполнить домашние задания, как обычно», послышался взрыв аплодисментов.

Дэвид догнал Кристину, когда она шла в свой класс.

— Привет, Крис, — сказал он, а затем они пошли имеете в неловком и напряженном молчании. Чтобы его нарушить, она сказала:

— Ты собираешься на Лэнг-Стрейк?

— Думаю, что да. А ты?

— Да, наверное.

И Кристина свернула в свой класс с тоской в сердце, так как было ясно, что Дэвид все еще обижен и сердит. При обычном положении дел она бы предвкушала катание на Лэнг-Стрейк с горячим нетерпением, так как ей ужасно нравились традиционные общественные праздники. Теперь ей следовало кое-что сделать, это могло уберечь ее также от излишних размышлений и переживаний. И ее план заглянуть в шкаф директора также должен был отвлечь ее от слишком грустных размышлений. И действительно, мысль об этом взбудоражила ее утром, и время прошло быстрее, чем она предполагала. Прежде чем она точно решила, каким образом надо действовать, подошел час ленча.

Выполнять обязанности дежурного во время обеда означало наблюдать за двумя столами, смотреть за тем, чтобы были собраны талоны на ленч и подобающим образом подана еда. Обычно это была довольно медленная процедура. В этот особенный день Кристина ухитрилась, будучи быстрой и более требовательной, добиться, чтобы на ее столах уже поели и убрали посуду, когда на соседних столах только принялись за пудинг. Она вывела строем своих подопечных из столовой и притворилась, что не услышала, как одна девочка шепнула другой: «Спорю, что ей назначил свидание ее возлюбленный».

Школьная столовая располагалась в задней части здания, во время часового перерыва на ленч передняя часть школы была вообще совершенно пуста. Кристина поднялась по задней лестнице и услышала в учительской голоса. Обычно Джоан Дати устраивалась там на ленч, и по понедельникам к ней присоединялась приходящая учительница музыки, и Кристина проскользнула мимо, не заходя. Она быстро прошла через старинный кабинет математики и спустилась к парадному входу. Кабинет директора находился невдалеке по коридору, отходившему от вестибюля, как раз напротив конторки Туэки. Туэки! Пошел ли он на обед домой? Она полагала, как само собой разумеющееся, что он так поступил. Дверь в его конторку была наполовину приоткрыта. Она быстро подошла и заглянула вовнутрь. Швейцарская была пуста, но в ней пахло сигаретным дымом, словно Туэки только что вышел. Возможно, он все еще находился в здании, ладно, остается только надеяться, что он не появится в неподходящий момент.

Как только Кристина быстро и бесшумно подошла к двери кабинета директора, она внезапно осознала всю важность того, что собиралась совершить. Предположим, что кто-то появится и застанет ее в кабинете директора, что же она сможет сказать? Ей захотелось, чтобы у нее никогда не появлялось этой сумасшедшей идеи; возможно, он держит дверь запертой, но нет, она была не заперта, а даже приоткрыта.

Кристина посмотрела в оба конца коридора и прислушалась. Никого не было видно, стояла полная, ничем не нарушаемая тишина. Она осторожно распахнула дверь и проскользнула внутрь.

Кабинет директора был обставлен со вкусом: на полу ковер, большой старомодный стол из темного дуба, вдоль одной из стен стоял книжный шкаф, а над камином висела картина, изображавшая школу в том виде, как она выглядела первоначально, с тех пор она мало изменилась. Но Кристина не стала рассматривать убранство кабинета.

Рядом с камином, пламя в котором едва горело, висел большой старинной формы ключ, рукоятка которого была украшена орнаментом. Это, должно быть, ключ отличного шкафа директора, а это, видимо, дверь шкафа, с необычно большим отверстием для ключа.

Кристина быстро сняла ключ, стремительно пересекла комнату и вставила его в замок. Он легко повернулся. Она открыла дверь и заглянула внутрь, ее сердце бешено билось.

Это был большой стенной шкаф, приблизительно восемь на четыре фута. На одной стороне располагались полки, на другой крючки для одежды. Воздух в нем был немного затхлый, но, насколько можно было заметить, ничто не указывало на то, что его использовал преступник.

В шкафу было темно, так как свет проникал только из комнаты. Кристина поискала выключатель, нашла его и включила свет. Затем она закрыла за собой дверь и огляделась. Свет от ничем не прикрытой лампочки осветил окрашенные в коричневый цвет стены, коричневый линолеум, обтрепанные учебники, которые затолкали в глубину полок. С другой стороны было пусто. Кристина почувствовала удручающее разочарование. Она вообразила, что найдет здесь то, что сразу все поставило бы на свои места, что доказало бы, где было спрятано тело Мейбл Глоссоп. Было, конечно, совсем глупо предполагать, — еще один пример того, как чувства действуют на процесс мышления. Она с отчаянием посмотрела по углам, пошарила по пыльным полкам, — ничего. А затем, как только она собралась открыть дверь, чтобы выскользнуть наружу, она услышала шаги по коридору, потом они замерли, а затем раздались в комнате, она затаилась и очень осторожно выключила свет. Она услышала шаги, заглушенные ковром, а затем стук кочерги. Кто-то (Туэки?) разводил огонь… Предположим, он заметил, что ключ исчез со своего места около камина и теперь вставлен в дверь шкафа. Заглянет ли он внутрь? Она услышала, как со звоном положили кочергу, снова шаги… а затем дверь в кабинет закрылась. Она сразу же выскользнула из шкафа, заперла дверь, повесила ключ и вышла во все еще пустой коридор с сильно бьющимся сердцем и чувствуя облегчение от того, что не была обнаружена.

Но едва поднявшись по лестнице, она вновь испытала сильнейшее разочарование. Она зашла в учительскую и, не задерживаясь в ней ни на минуту, вышла, но до нее все-таки донесся голос Энн Смит, заявившей с победными нотками в голосе: «Так что он согласился одолжить у нас нашу орлиную маску». Итак, на Лэнг-Стрейк она сможет узнать Дэвида по фамильной реликвии Смитов. По крайней мере, она сможет его увидеть, даже если он ни разу к ней не подойдет. Фамильная маска Энн Смит, вероятно, голова орла, подумала она раздраженно. Но она не могла выдержать болтовню, раздававшуюся в учительской, и ускользнула в классную комнату, где было тихо, пока не было школьников. Она задумалась над вопросом, где можно было надежно спрятать тело в школе. Джейн Мелвилл говорила, что имеется дюжина мест для тех, кто знает школу. В то же время Туэки хорошо знал школу. И у него были ключи. Но какие места она знает сама? Библиотека. Запирается ли она на ночь? Какие комнаты систематически запираются? Как она может это узнать?

Носит Туэчер ключи с собой, или они висят в конторке. Это, несомненно, было гораздо более сложным делом, чем она вначале думала… но пришел ее класс, и она должна была оставить на время свои размышления.

Однако не раз еще в течение дня и в перерывах между уроками она возвращалась к этому вопросу. Допустим, ей потребовалось спрятать тело, куда бы она пошла? В какое-нибудь редко посещаемое помещение, достаточно большое… и затем в конце последнего урока на нее снизошло вдохновение.

Когда прозвенел звонок, она ни на минуту не задержала учеников, но две девочки остались, чтобы с ней переговорить. Это были ученицы первого класса, и они подошли к ней несколько неуверенно: «Могут ли они участвовать в спектакле после экзаменов? И могут ли они выступать в костюмах? И могут ли они использовать школьные костюмы?» На все вопросы Кристина ответила утвердительно и увидела, как, счастливые, они вышли из класса. А затем она сказала себе: «Костюмерная!»

В школе Финдлейтера существовала давняя традиция постановки драматических спектаклей. Многие годы спектакли в школе Финдлейтера были важным событием для Данроза, и не один раз о них писали в газетах. Часто ставились не только спектакли, но и разыгрывались сцены из спектаклей на уроках. И в течение многих лет школа собрала достаточно большую коллекцию костюмов, которая хранилась в подвальном помещении и старом здании школы. Это помещение не очень для этого подходило, оно было неудобным и сырым, но нигде больше не было места для костюмов, картонных доспехов, деревянных мечей, колпаков ведьм, отрубленных голов из папье-маше и т. д. и т. д. И там, подумала Кристина, там, где-нибудь, я спрятала бы тело.

Итак, она задержалась в классной комнате до тех пор, пока в школе не стало тихо, а затем спустилась в костюмерную, в которую вел короткий переход, мощенный камнем. Он начинался от двери в бойлерную. По крайней мере, она не почувствовала бы себя там неловко, если бы кто-нибудь вошел. Она всегда могла скачать, что искала что-нибудь для спектакля. Предположим, что дверь заперта? Она просто пошла бы и попросила ключ у Туэчера. Но свет в подвальном коридоре горел, и дверь не была заперта. Она со скрипом, но довольно легко открылась. Кристина включила свет и стояла в дверях, осматриваясь. Это была продолговатая узкая комната, с низким потолком и грязными крашеными стенами. В дальнем конце висели на вешалках костюмы, дюжины из которых, как припомнила Кристина, были, кажется, подарены школе Финдлейтера одним из торговцев мануфактурными товарами Данроза. Вдоль стен на другой стороне была неаккуратно сложена бутафория. Кристина узнала небольшие, покрытые кожзаменителем щиты из пьесы «Макбет», которую ставили в прошлом году, далее виднелась замечательная ослиная голова с хитрющими глазами, ее, должно быть, использовали когда-то в спектакле «Сон в летнюю ночь»[6], а слева, отбрасывая нелепую тень, стояла реалистически выполненная часть туловища носорога, свидетельство героической попытки кафедры французского языка, соблазненной девственной природой, поставить пьесу Ионеско[7]. Она попыталась выяснить, имеются ли следы, которые указывали бы на недавнее передвижение этих беспорядочно сложенных предметов, но это было невозможно. Хотя, в самом деле, было довольно просто спрятать тело под всеми этими вещами и небрежно сложить их сверху… а на них стояла большая корзина… ей следовало бы заглянуть в нее. Кристина сделала шаг внутрь комнаты.

И остановилась. В комнате как раз слева от двери стоял табурет, который в определенных случаях был очень полезен, а рядом с ним стоял поцарапанный термос и немного помятая жестяная банка. Она не должна прекращать поиски, подумала Кристина. Она должна поднять крышку корзины и заглянуть внутрь. Крышка была твердой, и когда Кристина ее поднимала, она заскрипела. Она нерешительно заглянула туда. Корзина была доверху заполнена костюмами. В нее больше ничего нельзя было положить. А не клали ли в нее что-нибудь, а костюмы положили позднее для маскировки? Возможно, если в этом возникнет необходимость, она еще в ней посмотрит.

Но Кристина подумала, что проще и легче было спрятать тело позади ряда костюмов, которые висели в дальнем конце комнаты. Некоторые из них доставали до пола и таким образом создавали плотную, почти непроницаемую завесу. Она пересекла комнату и начала перебирать их. При довольно тусклом освещении (почему-то вне учебных помещений освещение в школе просто отвратительное) костюмы с длинными болтающимися рукавами, с твердыми белыми воротничками начали казаться мрачными привидениями. Дутые рукава платьев эпохи королевы Елизаветы качались при малейшем прикосновении. Кристина даже не знала, что она ищет, и, сдвигая в сторону каждое платье, мундир, пальто, плащ, она постепенно приходила к мысли, что это безнадежное дело.

А затем она кое-что заметила. Непосредственно в самом конце ряда висело длинное светло-серое парчовое платье с коротким лифом и широкой юбкой. Она сдвинула его в сторону, чтобы взглянуть на пол, и попыталась окинуть взглядом заднюю часть платья, хотя при таком слабом свете было маловероятно, что она что-нибудь увидит. А затем, как только она выпрямилась, то увидела зацепившуюся за пуговицу, на которую застегивался лиф, тонкую серую волосяную сетку, на которой висела длинная прочная старомодная заколка для волос.

Мейбл Глоссоп носила свои густые, красивые седые полосы в пучке, а сверху надевала тонкую «невидимую» сетку, прикалывая ее очень прочными заколками, которые служили предметом шуток в учительской, она и сама над этим подшучивала. Единственным местом, где она могла их покупать, была небольшая парикмахерская вблизи Сочихолл-стрит в Глазго, и когда кто-нибудь собирался в этот город, то спрашивал Мейбл, не нужно ли ей привезти пакетик заколок для волос, так как Мейбл роняла их повсюду и всегда пополняла свой запас. Именно одну из таких заколок увидела Кристина повисшей на сером платье в костюмерной.

Так, значит, Мейбл была спрятана здесь! Кто-то притащил сюда ее тело и затолкал в укромный угол, спрятав позади одежды, и не заметил сетки, зацепившейся за пуговицу. Ибо, несомненно, этого не могло произойти, будь Мейбл живой, — она сразу же почувствовала бы, что сетка зацепилась. Итак. Именно сюда положили тело Мейбл, запихнув его как ненужную вещь. Пальцы Кристины затряслись, когда она легким движением отцепила сетку и булавку, повертев их пальцами. А затем она повернулась, обошла вокруг еще одной вешалки и протиснулась между костюмами, почти в панике покидая это место.

Но как только она откинула последний плащ в сторону, она услышала приглушенное восклицание и в тот же момент чуть вздрогнула. На пороге стоял Джордж и смотрел на нее испуганными глазами.

В школе Финдлейтера Джордж держался в тени. Он был, как сказал Дэвид, немного простоват, и время от времени его можно было видеть около школы, расхаживающего с покорно-неодобрительным видом, или в подвале старого здания школы с ведром угля; а если шел снег и требовалось почистить ступеньки у парадного входа, то Джордж занимался также и этим с помощью метлы и лопаты, неаккуратно и не особенно стараясь. Если ему дружелюбно говорили «доброе утро», то он ворчливо отвечал. Его подлинным царством была бойлерная, где он чувствовал себя полным хозяином среди шлака и золы, бережно ухаживая за нелепым старым бойлером, старательнее даже, чем судовой механик следит за своими котлами. За годы работы в его кожу въелись пыль и зола… у него были седые волосы и усы, а белый комбинезон испачкан пеплом.

Он стоял, слегка сутулясь, при этом его длинные руки слегка покачивались, и сердито смотрел на Кристину, стоявшую внизу, в другом конце комнаты. Мгновение они глядели друг на друга, не говоря ни слова, а затем Кристина, сунув сетку и булавку себе в карман, выбралась из хаоса костюмов.

— Простите, если я вас напугала, Джордж. — (Ей хотелось бы назвать его «мистер», но она не знала его фамилии.) — Я смотрела костюмы на тот случай, если они потребуются для спектакля.

— А, м-м. Сначала я немного испугался. Я не привык никого здесь видеть. За исключением Туэчера.

К удивлению Кристины, Джордж казался вполне радушным. Действительно, это была нелепая мысль, что он не любит ни с кем разговаривать. Кроме Туэчера? Есть ли у него дом и семья? Или школа Финдлейтера, а точнее, бойлерная — все, что у него есть в жизни? Сильно развитый у Кристины от природы интерес к тому, как живут люди (Эндрина называла это ужасным любопытством и обычно дразнила ее этим), побудил Кристину спросить:

— Вы часто приходите в костюмерную? Это ваши термос и судок для ленча?

Джордж, казалось, насторожился:

— А, да, это мои. Они никому не мешают, не так ли?

— О, нет, совсем нет. Я просто хотела узнать.

— A-а. Мне просто нравится здесь кушать. Вдали от дыма и тлеющих углей. Знаете, мне не хотелось бы иметь язву желудка.

Кристина немного растерялась.

— Понимаете, это факт, что курение табака вызывает язву желудка. Отсюда следует, что дым от тлеющих в печи углей вызывает, вероятно, то же самое. Поэтому я предпочитаю кушать здесь.

— Очень благоразумно.

— Так что я прихожу сюда. Я редко кому мешаю. И у Туэчера мало оснований, чтобы так говорить, но он на этом настаивает. — Джордж подошел к Кристине и сказал низким голосом: — Понимаете, я служу здесь дольше Туэчера. И по праву-то я должен быть швейцаром. Но они знали, что не найдут еще кого-нибудь для работы в бойлерной, поэтому меня и оставили на этой должности.

— И вы справляетесь с этим делом очень хорошо. В школе всегда тепло.

— Я и Туэчер проводим в школе большую часть времени. Иногда Туэчер совершает не очень хорошие поступки. Иногда он меня запирает.

Кристина почувствовала, как у нее участился пульс.

— Часто?

— Не очень часто, но иногда. В последний раз я просидел в школе все выходные.

Кристина попыталась, чтобы ее голос прозвучал безразлично.

— Давно это было?

— Нет, не так давно, не в прошлую пятницу, а в позапрошлую. Я пришел сюда около половины шестого, а дверь заперта, а мой термос и судки для ленча были внутри.

— Это очень плохо. Ну, я должна идти, Джордж.

— Да. Всего доброго. Возможно, что мы еще здесь встретимся в другой раз.

Как только Кристина поднялась наверх в пустую учительскую, она почувствовала, что от волнения у нее подкашиваются ноги. Несомненно, она получила то, что ей требовалось. Она была огорчена и опечалена тем, что обнаруженная ею улика безошибочно, как ей казалось, указывала на Туэчера. Но она никак не связана с Дэвидом, это было для нее очевидно, он не имеет никакого отношения к этому делу. И когда-нибудь при случае она ему просто скажет, какие чувства она испытывала, и почему она должна была его спросить, где он был в ту ночь, и, несомненно, они снова станут друзьями! И Эндрине она тоже скажет, что была не права, и директор тоже не имеет никакого отношения к этому делу, как она могла такое даже подумать?

Но прежде всего она немедленно поедет к сержанту Макею, передаст ему свою находку и расскажет о сообщении Джорджа. А после этого она выбросит все это дело из головы.

Таким образом, охваченная волнением, испытывая триумф и облегчение, она покинула школу и поехала в полицейский участок. Там она быстро все рассказала сержанту Макею, который, как всегда, выглядел непроницаемым. Он выслушал ее, не сводя глаз с сетки и заколки для волос, которые лежали на столе, и показался Кристине одновременно трогательным и мрачным. А когда она закончила, сержант сказал:

— Понимаю. Благодарю вас, мисс Грэхем. — Он положил сетку и заколку в конверт, а затем произнес, полностью изменив тон: — Вы собираетесь на Лэнг-Стрейк сегодня вечером? — Он глубоко вздохнул. — Я сам не катаюсь на коньках, но говорят — это прекрасный вид спорта. До свидания, мисс Грэхем.

Кристина вышла на улицу и поехала домой, совершенно успокоившаяся, не отдавая себе отчета в том, как это произошло.

Глава пятнадцатая

К тому времени, когда Кристина добралась до коттеджа, ее спокойствие, внушенное поведением сержанта Макея, улетучилось, и она почувствовала себя взволнованной и полной энергии. Несомненно, отношения с Дэвидом наладятся. Обязательно! А пока она может помириться с Эндриной. Прежде они никогда так сильно не ссорились, и ей очень не нравилось такое положение дел. Таким образом, она поторопилась войти в коттедж, позвала: «Эндрина», — и зашла на кухню, где Эндрина готовила.

— Эндрина, — сказала она. — Извини меня за то, что я вынудила тебя идти из школы домой пешком, но мне надо было кое-что сделать. — Она сделала паузу, а затем добавила с триумфом: — И я, кажется, знаю, кто убил Мейбл и Джозефа Уолша!

Она ожидала от Эндрины бурной реакции, вместо этого та на мгновение замешкалась у плиты, прежде чем повернуться, чтобы взглянуть на Кристину. И Кристине показалось, что лицо у нее бледное и напряженное.

— Это Туэчер, — сказала Кристина.

— Туэчер?

— Ты удивлена? Но, Эндрина, если ты подумаешь, ты поймешь, что у него всегда была возможность… Во всяком случае, я уверена, что это он. Послушай.

И она рассказала Эндрине, что нашла в костюмерной и что там услышала.

— Эндрина, я сожалею о том, что произошло вчера, и о том, что я сказала. Это, в самом деле, было непростительно. И ты была совершенно права, я не могла это сразу понять, так как беспокоилась о том, что в это дело замешан Дэвид.

Эндрина снова повернулась к плите.

— Я тоже сожалею, Крис. Мне не следовало бы выкладывать тебе все это о Дэвиде. То, что я сказала, — правда, но я сообщила ее, чтобы сделать тебе больно, потому что я была очень рассержена… Ты совершенно уверена, что это — Туэчер? Я имею в виду… я знаю, что у него был повод для того, чтобы недолюбливать Джозефа Уолша, но Мейбл? Я так понимаю, что ты была в полиции? Что сказал сержант Макей?

— Он был не особенно разговорчив. Просто поблагодарил меня…

— Но больше он ничего не сказал, не так ли? Я имею в виду, что он заглянет в…

— Эндрина, ты чем-то недовольна?

— О, нет, — она сказала это равнодушно, — только Туэчер кажется таким приятным человеком, надежным, услужливым… Ты понимаешь, Крис? Ты не огорчена своим поступком, ведь это может означать, что Туэчера приговорят?..

Кристина рассудительно ответила:

— Да. Я думала об этом… недолго. Но необходимо, чтобы правосудие свершилось, не так ли?

— О, да. Крис, предположим, что ты нашла бы то, что уличало бы Дэвида, ты все-таки пошла бы к сержанту Макею?

Кристина глубоко вздохнула:

— Думаю, что да. Но благодарю Господа, что этот вопрос не возник. Эндрина, я не могла сказать тебе раньше, но Дэвид и я поссорились… я… ну, из-за того, что я очень хотела узнать, имеет ли он какое-нибудь отношение ко всему этому делу… и он рассердился… а мне очень хочется знать, будет ли он… когда-либо… будем ли мы когда-либо снова друзьями.

— О, Крис, ты, кажется, что-то напутала… Гляди, еда готова. Давай больше об этом не говорить… меня тошнит от всего этого дела.

Так что во время еды они почти не разговаривали. Кристина была изумлена. Она ожидала, что Эндрина проявит больше интереса к ее сообщениям, а пока было ясно, что они больше не в ссоре, но между ними не все еще было улажено.

После еды она сказала:

— Ты пойдешь на Лэнг-Стрейк, Эндрина?

Эндрина отрицательно покачала головой:

— Возможно, позднее, бери машину.

Она говорила так безразлично, что Кристина сказала:

— Что-то не так, Эндрина?

— Нет. У меня немного болит голова. Если мне будет легче, то я, возможно, приеду.

— Я останусь и составлю тебе компанию. Не так уж весело быть одной.

— Я не хочу об этом и слышать.

Таким образом, Кристина собрала все, что ей было нужно, чтобы отправиться на каток. Эндрина проводила ее до машины и как раз тогда, когда Кристина садилась в машину, она внезапно сказала:

— Крис…

— Да?

Но Эндрина отрицательно покачала головой.

— Ничего, — и, повернувшись, она, тяжело ступая, вошла в дом.

«В самом деле, — подумала Кристина, когда ехала по верхней дороге к реке, — досадно! И что только не изобретут люди, включая и меня саму, чтобы все испортить. Празднества на Лэнг-Стрейк могли бы быть такими замечательными». Вместо того, чтобы отправиться на них в соответствующем случаю беззаботном настроении, она тревожилась об Эндрине: что-то не так… возможно, она подхватила грипп… и она тревожится за себя и Дэвида. Это была такая удивительная ночь, одна из тех, которые так редко бывают в Шотландии.

Она остановила машину, открыла окно и высунулась наружу. Воздух был чрезвычайно холодный и чистый, и яркие звезды давали достаточно света, чтобы были видны белые гребни холмов. Огромные сосны с ближайшей к ней стороны дороги выглядели черными, и из темной глубины ветвей внезапно прокричала сова. Кристина глубоко вздохнула. Как только она закрыла окно и собралась ехать дальше, она заметила впереди слабое пульсирующее зарево на небе. Что-то горит? Конечно, нет. Но минуту или две спустя, достигнув верхней точки крутого берега, постепенно спускавшегося к реке, она действительно увидела пламя.

Никто не предупреждал ее, что это будет так выглядеть, и она остановила машину, чтобы посмотреть. Внизу долина расширялась, река бежала между полей и заливных лугов, а в этом месте неожиданно ширина ее возрастала до ста ярдов на протяжении около двухсот пятидесяти ярдов. Затем русло снова сужалось, и река, темная и неподвижная, сворачивала по направлению к Черному водопаду, расположенному приблизительно в полумиле вниз по течению. Именно на этом широком отрезке реки, известном под названием «Большой отрезок», как узнала впоследствии Кристина, собралось огромное множество конькобежцев, что было вполне естественно. Казалось, что их здесь сотни, но что особенно бросилось ей в глаза, так это ярко горевшие бочки и костры на том и на этом берегу, создавалось впечатление, что огней вдвое больше, так как они отражались поверхностью льда. Они ровно горели в неподвижном воздухе, мигая и отбрасывая колеблющиеся тени, по мере того как сгорало питавшее их топливо. И именно при этом фантастическом несовременном освещении она смогла разглядеть темные фигуры конькобежцев, траектории их движения пересекались, и они кружились вокруг друг друга, как мухи над прудком с лососями.

— Это невероятно, — сказала она громко.

Это напоминало средневековое представление об аде или первобытный обряд. Кто бы мог себе представить, что Данроз, степенный, индустриальный город, в котором расположены предприятия сталелитейной и машиностроительной промышленности, способен на что-нибудь подобное?

Но каким-то образом это происходит в Шотландии, подумала она, отпуская сцепление и направляя машину к колеблющимся огням. Внезапно в этой мрачной картине промелькнуло что-то, совершенно не вяжущееся с общим впечатлением; как только она остановила машину на обочине дороги, идущей вдоль реки, она смогла различить смешные и гротескные маски, одетые на большинстве мужчин и мальчиков. Так как конькобежцы двигались хаотично, они оказывались то на свету, то в тени, и даже эти смешные маски казались хитрыми и злыми, а временами казались мрачными, а маски, изображавшие чертей и морды животных и головы птиц, вооруженные клювами, были жуткими и ужасными. Кристина надела коньки и заскользила по льду к катающимся, и сразу же ощутила царившее здесь возбуждение. К ней рванулся мужчина в маске, изображавшей собачью голову, схватил за руки, и вместе они описали большую дугу, а затем он ее отпустил и унесся по льду. Она стояла и улыбалась сама себе, когда человек в голубом анораке и в замечательной маске белого цвета, изображавшей голову орла, подъехал к ней.

Это, несомненно, должно быть, Дэвид, в фамильной маске Энн Смит. И когда он остановился рядом с ней, она улыбнулась радостно и облегченно. Все будет хорошо, только она и подумала. Она должна сразу же ему сказать, что произошло в этот день.

— О, Дэвид, нет, не надо притворяться, что это не ты, так как я слышала, как Энн Смит говорила, что ты наденешь их фамильную маску. Дэвид, прости меня за прошлый вечер. Ты был совершенно прав, рассердившись на меня. И, во всяком случае, я теперь знаю, кто это сделал.

— Ты знаешь? Кто? Как?

Из-под маски его голос показался чужим и немного глухим.

— Это — Туэчер.

— Туэчер? Но… я не могу представить… как ты узнала? — К ее удивлению, его голос казался почти веселым.

— О, все это слишком долго рассказывать. Но я обнаружила, что Мейбл была спрятана в костюмерной… и Джордж видел Туэчера… это не вызывает сомнений, Дэвид.

— И ты сообщила обо всем этом в полицию?

— Да, конечно. Я должна была… О!

К ним устремилась длинная цепочка, образованная катающимися, и разъединила их, а когда она проехала, то Кристина не смогла найти Дэвида. Она медленно делала круги, но в мигающем свете и темноте, среди катающихся вокруг людей было трудно кого-либо увидеть. «Я начинаю себя чувствовать, как Алиса в саду у червовой королевы[8], — подумала она. — Я не могу увидеть ни одного знакомого». Но она была уверена, что Дэвид снова ее найдет. Чудесно было сознавать, что и эта ссора тоже миновала, и она с удовольствием, плавно и без усилий, заскользила через толпу.

А затем кто-то крепко взял ее за локоть. Совершенно ужасная маска, изображающая черта, наклонилась к ней. Она не представляла себе, кто бы это мог быть, пока маска не заговорила, несомненно, голосом Дэвида.

— Дэвид! Я думала, что ты должен был надеть маску орла Энн Смит!

— Я купил эту маску прежде, чем она предложила мне свою, В любом случае я не хотел надевать ее маску. Давай не терять время на разговоры о маске.

Его голос был если и не холодный, то, несомненно, сухой, и сердце Кристины сжалось. Было ясно, что он все еще обижен и оскорблен.

— Мне надо тебе кое-что сказать. Давай подъедем туда, где народу поменьше.

— Но, Дэвид, я должна тебе сказать…

— Нет времени. Это срочно. Пожалуйста, выслушай меня. Когда я надевал коньки, вот там, около дороги, подъехала машина с сержантом и двумя констеблями. Сержант увидел меня и подошел. Ты слушаешь? Он попросил меня помочь. Он сказал, что изобличающая улика, указывающая на того, кто убил Мейбл и Джозефа Уолша, была доставлена им из школы сегодня днем…

— Я знаю. Это мне и надо было тебе сказать.

— Да, — он выглядел обеспокоенным, — ни он, ни его люди не умеют кататься на коньках, так что он попросил меня найти нужного им человека и передать ему их просьбу подъехать к берегу, чтобы они могли его арестовать. И так как ты отлично катаешься на коньках, я очень хотел бы знать, не поможешь ли ты мне. Хотя я сам очень не хотел бы этим заниматься. Это слишком похоже на предательство, выманивать обманом ничего не подозревающего человека.

— Я могу это понять, но Туэчер убил двух человек…

— Туэчер? Что ты имеешь в виду? Они считают, что это не Туэчер. Это директор.

— Директор?

От полнейшего изумления Кристина на мгновение оцепенела. Она пробормотала с тревогой и изумлением.

— Но этого не может быть, Дэвид. Днем я была в полиции, и это — Туэчер…

— Пойми. Я только что разговаривал с сержантом, — сказал он резко. — Он заявил, и я цитирую, «они владеют изобличающей уликой, обнаруженной мисс Маунт», Эндриной, не тобой. Теперь еще это отвратительное поручение. Ты поможешь?

— Да, конечно… если ты уверен… Ты знаешь, во что он одет?

— Нет. Полагаю, что он в своем анораке. Я не знаю, какая на нем маска, и есть ли она на нем. Нам лучше разделиться и съезжаться время от времени, — и повернувшись, он исчез в толпе, оставив Кристину, охваченную сложными чувствами.

Здесь было и ее собственное огорчение, вызванное явной холодностью Дэвида, и удивление от услышанного, что они ищут не Туэчера, и жалость к Эндрине. Что она могла найти или услышать? Вот почему она была такой вялой, такой безразличной, когда говорила с ней о Туэчере. Возможно, она думала сказать ей о своей находке, когда окликнула ее в воротах, и сразу после ее отъезда она, должно быть, отправилась к сержанту Макею.

Размышляя так, она описывала круг за кругом. Но если она поможет Дэвиду… и уже то, что он к ней обратился, было некоторым утешением… она должна сделать что-нибудь большее. Только, казалось, это совершенно бесполезное дело. Казалось, что мужчин в голубых анораках — дюжины. Она попыталась представить себе в общих чертах, какое у директора телосложение, по это было совершенно бесполезно. В любом случае, в танцующем свете пламени было невозможно ясно различить телосложение кого бы то ни было. Единственное, что, казалось, можно было рассмотреть, были маски. Они приближались, проносились мимо и кружились вокруг: орлы, черти, нелепые обезьяньи морды, скалящиеся собачьи морды, совы, маски, изображающие искаженные гримасами человеческие лица, и прыгающий свет придавал им ужасную иллюзию жизни, так что казалось, что они подмигивают и двигают губами; попытки их разглядеть и сфокусировать свое зрение на каждой из них причиняли глазам боль. Кристина начала чувствовать себя ошеломленной… и возможно, загипнотизированной светом пламени и движением мелькавших вокруг масок… это ночной кошмар, возможно, ей снится кошмарный сон…

— Мисс Грэхем! — Ясный молодой голос Валерии был для нее, как ледяной душ. Кристина оглянулась и увидела ее цепляющейся за руку молодого человека, на котором была надета яркая смешная маска. Это не мог быть никто другой, кроме Ангуса. Она была рада возможности остановиться, чтобы поговорить с ними. Валерия посмотрела на нее очень внимательно:

— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Грэхем?

— Почему ты это спрашиваешь?

— Вы выглядите ужасно взволнованной.

— Я пытаюсь найти директора. У меня есть для него срочное сообщение. И это почти невозможно сделать. Я даже не знаю, как он одет.

— На нем маска орла, — сказал Ангус.

— Как ты узнал?

— Мы видели, как он надевал коньки на берегу, — сказал Ангус, — прежде чем он надел маску. И на нем был голубой анорак и белая шапочка.

— Он не один так одет. Таких много.

— Но не в маске орла. И в любом случае, я узнаю директора где угодно. Я тренировался замечать детали… для опознаний, понимаете, и я видел у него на левом рукаве пятно зеленой краски, словно он задел за что-то недавно окрашенное.

— О, спасибо, Ангус. Если ты его увидишь, дай мне знать.

Как только Кристина повернулась, чтобы отъехать, Валерия, как всегда спокойно, сказала:

— Вы знаете, мисс Грэхем, на дороге стоит полицейская машина?

И как только Кристина их покинула, то увидела, как Валерия повернулась и заговорила с Ангусом, указывая рукой в направлении берега реки.

Кристина углубилась дальше в людской водоворот и натолкнулась на Дэвида. Он снял с себя маску, теперь она нелепо свисала у него с руки.

— Я не могу больше терпеть на себе эту глупую маску. Вся окружающая обстановка слишком фантастична. Я чувствую, что должен оставаться насколько это возможно в нормальном состоянии. В любом случае, мы занимаемся бессмысленным делом. Мы не знаем, что мы ищем.

— Полагаю, что знаем. Я только что видела Ангуса и Валерию, и они сказали мне, что директор одет в голубой анорак, белую шапочку и на нем маска орла.

— О, в таком случае у нас нет извиняющих обстоятельств для того, чтобы увильнуть от охоты за ним. Если бы он обладал здравым смыслом, то он убежал бы, если бы увидел полицейских.

— Но он не убежит. Он подумает, что приехали за Туэчером. Понимаешь, я сказала ему, думая, что это — ты… я сказала ему, что Туэчер — несомненно, тот человек, который нужен полиции… так что он ничего не заподозрит…

— Почему этот сержант не может сам делать свою грязную работу?.. Возможно, на этот раз нам лучше остаться вместе.

Таким образом, они снова начали поиски. Кристине показалось, что огни стали менее зловещими, освещение ровнее, а толпа стала двигаться менее беспорядочно. Или это просто потому, что рядом с ней Дэвид? Он говорил очень мало. Иногда он брал ее за руку, когда казалось, что их сейчас разъединят. В конце концов он перестал выпускать ее руку, и они катались кругами, держась за руки. Время от времени они мельком видели фигуру мужчины в голубом анораке, белой шапочке и в маске орла, но всегда на некотором расстоянии, всегда их отделяли от него проносившиеся перед ними и описывающие круги катающиеся, так что к тому времени, когда они добирались до того места, где его видели, он уже исчезал. Кроме трудностей, связанных с преодолением толпы, имелся и психологический барьер; они ехали с определенной и мрачной целью, остальные же катались только для собственного удовольствия. Раз или два кто-то их окликал: «Вы торопитесь!» А однажды какой-то конькобежец схватил Кристину за руку и сказал: «Расслабься, милочка! Ты здесь, чтобы веселиться!» Но они продолжали поиски, всматриваясь в толпу и окидывая взглядом фигуры мужчин. В конце концов его нашла Эндрина.

Так как Эндрина все-таки пришла. Через образовавшееся внезапно в толпе свободное пространство Кристина увидела Эндрину, вокруг головы которой был повязан яркий шарф, она казалась красивой, хрупкой и нежной. Кристина подняла руку, чтобы ей махнуть, а затем опустила, так как к Эндрине подлетел высокий мужчина в орлиной маске.

Кристина указала на него.

— Это он, — сказала она Дэвиду. — Ты видишь?

Затем Кристина повернулась и медленно поехала по течению реки, туда, где толпа перед ней становилась все реже, пока катающиеся не остались у нее за спиной, впереди были видны только звезды, отражавшиеся в замерзшей реке, а позади зарево огней.

Она остановилась, глядя на реку, наслаждаясь покоем после суматохи последних минут, но думая о том, что происходило теперь на берегу реки. Сержант сказал Дэвиду: «У нас есть изобличающая улика», так что полиция должна уже что-то знать. Почему она почувствовала себя виноватой за то, что помогла найти его этим вечером? На мгновение она закрыла глаза и увидела тело Мейбл Глоссоп, висевшее в дискуссионном зале. Чувствовать себя виноватой за то, что она помогла обнаружить человека, который совершил такое, было совершеннейшей нелепостью. Возможно, что мысль о том, что одна личность противостоит всему обществу… очевидное неравенство сил казалось несправедливым. Что-то очень сильное, очень глубокое должно было двигать Александром Суонстоном, чтобы он пошел на это, возможно, удары судьбы, разрушившие его надежды и планы, а Джозеф Уолш был ужасным человеком. Если посмотреть в глубь проблемы, если начать слишком копаться, то понятия справедливости и несправедливости могут сместиться.

Алек Суонстон проник в коттедж в ту морозную лунную ночь, как вор, спрятав свое лицо под чулком, возможно, с намерением ее убить, несомненно, напугать… Предположим, он пришел бы и попросил бы убежища, потому что за ним гонится полиция, как бы она поступила? О, да, теперь это был чисто теоретический вопрос. Она повернулась кругом и поехала назад к толпе.

Она увидела быстрое движение, кого-то, несущегося через толпу, и фигуры преследователей, и Алек Суонстон, лицо которого было открыто, а орлиная маска небрежно свисала с его правой руки, пронесся мимо нее по скованной льдом реке.

Туловище он наклонил вперед, а отчаяние придавало стремительность каждому его шагу. Даже если бы Кристина не видела его побелевшее лицо, она бы поняла, что это был преследуемый. Ее теоретический вопрос разрешился сам собой, она тоже присоединится к преследованию, и как раз в тот момент, когда она развернулась, к ней подъехали Дэвид и Ангус Фрейзер.

Дэвид покосился на нее и выбросил в ее сторону руку:

— Назад, Крис!

— Что случилось?

— Я думаю, что ему что-то сказала Эндрина. Он внезапно посмотрел на сержанта и констеблей около машины, повернулся и помчался прочь. А Фрейзер и я за ним следом.

— Ты никогда его не догонишь.

— Возможно, что и так. Я слышал, как тронулась машина, и подумал, что они перекроют дорогу и попытаются перехватить его у Черного водопада. Дальше на коньках он ехать не сможет. Но, конечно, он может выйти на берег и попытаться… Крис! Назад!

Но Крис помчалась вперед и вместе с ней Ангус Фрейзер. У нее было время, чтобы с изумлением отметить, как быстро едет Ангус, а затем оба вошли в поворот, который делала в этом месте река, и на мгновение она потеряла из виду Алека Суонстона. Это был он — томная фигура мужчины в белой лыжной шапочке, видневшейся на фоне черной линии прибрежных деревьев и кустов. Свет от звезд и от снега, лежавшего на полях по обеим берегам реки, давал достаточное освещение. Кристина и мальчик летели по реке. Ангус крикнул: «Мы догоняем, мы его схватим». Он вырвался вперед на несколько ярдов, но Кристина легко ликвидировала отрыв. Она не должна позволить ему вырваться вперед, внезапно Кристина осознала в себе сильное желание соревноваться. Было смешно, что ее соперник просто мальчик, ученик, никто не расположен соревноваться со своими учениками. Только истина состояла в том, что на темной реке нормальные взаимоотношения неприемлемы. Просто впереди убегающий, а позади двое преследователей…

Человек впереди широко размахнулся правой рукой. Что-то темное… большой камень?., заскользило по льду по направлению к ним. Кристина увернулась и крикнула, чтобы предупредить Ангуса. Слишком поздно. Орлиная маска попала в его коньки, и Кристина услышала, как он с грохотом упал.

И теперь она неслась вниз по реке в одиночестве. При этом она испытывала в душе ликование, которого впоследствии стыдилась. Никогда прежде она не изведала охотничьего азарта, этой концентрации воли и всех сил, направленной на то, чтобы догнать добычу, находящуюся впереди. Было еще и просто удовольствие от движения, от красоты светящегося неба, от свиста лезвий коньков о блестящий лед. Это была воплощенная в жизнь поэма… и лед сверкал, словно полированный, и она принимала участие в действии, изображающем охоту.

Слева от себя она увидела свет фар, пробивающийся из-за деревьев. Это, должно быть, машина, направляющаяся к месту, расположенному выше Черного водопада. Но от дороги к водопаду вела только ухабистая тропинка, так как здесь равнина сужалась. А противоположный берег был обрывистый. Если Александр Суонстон направится дальше к водопаду, он угодит в ловушку.

Будет загнан в ловушку! Ибо именно это она и делала… загоняла коллегу в ловушку. Попавшие в ловушку звери опасны… а он? Это не имело значения, она не могла теперь прекратить преследование.

Она его догоняла. Знал ли он, что она здесь? Ей показалось, что несколько раз он пытался бросить взгляд назад, но, конечно, только мельком, чтобы не снизить скорость и не оступиться. Предположим, что он направится к берегу и попытается скрыться этим путем? Что она тогда сделает?

Река снова повернула, и на мгновение он пропал из виду. Когда она вылетела из-за поворота, то увидела, что он именно так и поступил: подъехал к берегу и нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках. Он бросил взгляд назад вверх по реке, увидел ее, поднял руки, кажется, в жесте гнева и отчаяния, и снова побежал вниз по реке.

Но Крис его нагоняла. Она была приблизительно в двухстах ярдах позади него. На этот раз, на повороте, она не потеряла его из виду. Впереди был прямой участок, ведущий к водопаду, в качестве ограждения перед ним были выставлены бочки, и на каждой из них светился красный фонарь, предупреждая об опасности. Теперь он должен остановиться. И, действительно, он снизил скорость. Он посмотрел налево, где вниз по тропинке двигались огни, и на темную фигуру на краю льда.

И тотчас же повернулся и посмотрел на Кристину и что-то прокричал. Она услышала, но слов не разобрала. Поскольку теперь она была почти около него, она схватит добычу… ей оставалось до него совсем немного…

И так, с вытянутыми руками, Кристина пронеслась мимо предупреждающих об опасности красных огней, услышала резкий ужасный треск, внезапно почувствовала, как лед под ней зашевелился, и погрузилась в черную воду.

Ее обожгло таким лютым холодом, что он уже воспринимался, как боль. Инстинктивно, ибо боль не оставила ничего, кроме инстинкта, она схватилась за край льда, и когда он надломился, схватилась снова, уже слабее, снова… Она увидела небо и звезды и далеко-далеко страдающее лицо Дэвида. Ей еще хватило сил, чтобы подумать: «Он все-таки меня любит», — прежде чем она погрузилась в ледяной мрак.

Глава шестнадцатая

Вначале возник свет, маленькая точка света, которая росла и росла, затем она почувствовала усталость, ужасную усталость, а затем ощутила, что кто-то или что-то заставляет ее выполнять, несмотря на ее усталость, какие-то движения, и свет все увеличивался и увеличивался, пока Кристина не открыла глаза.

И прямо над ней были другие глаза, пристально вглядывающиеся в ее глаза; яркие пятна света… невозможно смотреть на что-нибудь с такою близкого расстояния, подумала она и снова быстро закрыла глаза. Но теперь она осознала, что чей-то рот крепко прижат к ее рту и что в нее с силой вдувают воздух. Это было нелепо, зачем это делать? Был ли это Дэвид? Она снова открыла глаза. На этот раз те глаза от нее отодвинулись, она больше не чувствовала, что кто-то прикладывает свой рот к ее рту, и смогла сфокусироваться на обращенном к ней лице. Это был не Дэвид. Это был тот серьезный молодой полицейский, констебль Джонсон. Она грезит, конечно, она просто грезит.

Но если она спит, то почему она чувствует, что так холодно? Она во что-то завернута. Ее куда-то несут, если бы только ее оставили в покое, она могла бы на самом деле увидеть хороший сон… но послышалось: «Поторапливайтесь, поторапливайтесь. Она умрет от холода… быстрее в машину. Поезжайте так быстро, как только сможете». О, было уже слишком трудно прислушиваться, и, во всяком случае, это не имело смысла…

Когда она снова открыла глаза, то лежала в постели. С одной стороны от нее находилась женщина с любезным выражением лица, в белой шапочке и переднике… конечно, это медсестра. По другую сторону — мужчина в белом халате, это, вероятно, был доктор. За спиной доктора стояли сержант Макей и констебль Джонсон… где она видела констебля Джонсона в последний раз?.. В ногах постели Дэвид, на нем надет халат, а волосы на голове приглажены. Почему он в халате? Все смотрели на нее. Она попыталась улыбнуться и ухитрилась сказать: «Здравствуйте». Все, кажется, расслабились и улыбнулись в ответ. Доктор кивнул головой, медсестра приблизилась, Кристина ощутила быстрый укол шприца и погрузилась в сон.

Она проснулась, чувствуя себя почти нормально, не считая ощущения усталости. Доброжелательная молодая медсестра принесла завтрак и нашла время, чтобы немного с ней поболтать, пока Кристина ела. Кристина находилась в маленьком, строго отвечающем своему назначению помещении, в котором была кровать, умывальник, гардероб и два стула.

— Полагаю, что я нахожусь в привилегированном положении, раз мне предоставлена отдельная палата?

— Палата была свободна, и, как я полагаю, сержант Макей сказал, что он будет приходить к вам, чтобы побеседовать с вами… и показалось удобнее разместить вас именно здесь. Кроме того, если не случится ничего неожиданного, то вы будете в состоянии отправиться домой сегодня вечером.

После завтрака Кристина расчесала волосы гребнем, любезно предоставленным молодой медсестрой, и почувствовала себя гораздо лучше, хотя была убеждена, что в действительности не следует особенно заботиться о своей внешности, когда она одета в вылинявший больничный халат, который когда-то был бледно-голубым, сейчас почти бесцветный, из которого повсюду торчали нитки и который, по-видимому, никогда не видел утюга. Она прошла через обычную процедуру проверки частоты пульса и температуры, и ей были заданы вопросы чрезвычайно интимного характера. Тот факт, что она будет пациенткой очень недолго, видимо, не принимался в госпитале во внимание. Пришел доктор, взглянул на нее, прослушал, изучил диаграмму, сказал, что ей повезло, похлопал ее по плечу и ушел. А затем дверь открылась, чтобы впустить сержанта Макея.

Он поинтересовался ее самочувствием, выразил удовлетворение, услышав, что она чувствует себя вполне хорошо, а затем пододвинул стул и сел.

— Я хотел бы вас поблагодарить, мисс Грэхем, за ваше сотрудничество…

Но Кристина его прервала:

— Сержант, что с мистером Суонстоном? Он…

— Погиб. Он тоже ушел под лед, и его унесло вниз по течению к водопаду. Сегодня рано утром обнаружили его тело. Да. Возможно, что это и к лучшему, что так произошло. Иначе это дело наделало бы много шума, и в прессе снова бы прозвучала школа Финдлейтера. И так о ней упоминали вполне достаточно. Я сам бывший ученик этой школы и очень рад думать, что школа не будет фигурировать в криминальных отчетах. Просто будет сообщение об ужасном несчастном случае с новым директором.

— Я полагаю, что нет сомнений, что он был именно тем человеком, которого вы искали?

— Нет. Что касается полиции, то дело закрыто. А теперь вы, может быть, позволите мне поблагодарить вас за сотрудничество.

— Но я думала, что заставила вас выдвинуть обвинение против Туэчера.

— Да, вполне естественное предположение. Но, понимаете, к тому времени мы уже получили другую информацию, которая, кажется, указывала в другом направлении. Но ваша находка была очень полезной. Мы пошли и тщательно осмотрели костюмерную, и за костюмами нашли на стене отпечаток перчатки, кто-то облокотился рукой в пыльной грязной перчатке о стену. Я не сомневаюсь, что мы обнаружим, что это была перчатка Суонстона.

— А другая информация?

Сержант Макей, кажется, слегка, почти совсем незаметно, смутился.

— Да. Ну хорошо, эта информация поступила к нам от сэра Уильяма Эркварта, председателя совета попечителей, и думаю, что решение о том, кому о ней сообщать, должно быть оставлено за ним. Я не сомневаюсь, что он позволит тем, кого это непосредственно касалось в связи с этим делом, ее узнать.

— Понимаю, — сказала Кристина, а затем осторожно посмотрела на сержанта, так как ненамеренно она очень похоже сымитировала его манеру произносить это слово. Но он остался невозмутимо добродушным. Она поспешно продолжила:

— Я все еще нахожу это едва ли правдоподобным, что он мог убить мистера Уолша и мисс Глоссоп.

— Ну, мисс Грэхем, в нашей работе мы учимся никогда не удивляться. Но он не был таким волевым человеком, как казался. В ходе нашего расследования по этому делу мы проделали большую работу, — хотя, может быть, это и не очень заметно, — мы узнали, что когда он преподавал в Кении, имел место инцидент, внезапная вспышка неистового нрава. Да, теперь, просто для того, чтобы удовлетворить мое любопытство, скажите, у вас совсем никогда не возникало подозрений относительно Суонстона?

Кристина смогла ответить, что однажды оно возникло.

— У меня просто проскользнула легкая тень подозрения относительно него, когда Дуглас Баррон пришел в коттедж и сказал, что он уверен, что директор знал все о его пребывании в тюрьме, и он сделал вывод, что ему, должно быть, сказала об этом Мейбл Глоссоп, но я не могла поверить, что Мейбл Глоссоп на самом деле так поступила, и это заставило меня попытаться выяснить, каким образом директор смог об этом узнать; тогда я подумала: может, он прочитал чудовищные записи Уолша, и если так… А затем это показалось мне настолько нелепым, и через несколько дней я об этом забыла…

— Понимаю.

— А затем я узнала, что он когда-то учился в этой школе и, следовательно, мог знать о туннеле. Но потом было много других подозреваемых, включая Туэчера и… Дэвида Роналдсона.

— Понимаю. Да, порой я сам был полон искушения заподозрить мистера Роналдсона… но как только я узнал, что он не был тем человеком, который пробрался в коттедж, я больше о нем не думал. — Он бросил на Кристину взгляд, который, как она почувствовала, можно было назвать исключительно насмешливым… это был самый насмешливый взгляд, который она когда-либо видела… — Констебль Джонсон разговаривал с ним той мочью при патрулировании, когда он ставил машину на стоянку, как раз приблизительно в то время, когда вы бежали по дороге. И вы должны быть ему благодарны, мисс Грэхем. Именно он нырнул за вами и поддерживал вас на поверхности до тех пор, пока мы смогли организовать спасение. Несомненно, он будет встречать вас внизу при выходе из госпиталя. Ну-ну, я должен идти.

Кристина была рада остаться ненадолго одна. Почему же Дэвид не рассказал ей о констебле Джонсоне? Он был слишком сердит, и, в конце концов, почему он обязан оправдываться перед ней? Какой глупой подозрительной идиоткой она была. И она так и скажет Дэвиду, когда он придет ее повидать. Если… он придет ее повидать…

Молодая медсестра вошла с кружкой теплого сладкого молочного напитка в руках. Кристина решила, что довольно приятно, что ее балуют, и с удовольствием потягивала напиток, когда вошла Эндрина и жизнь вновь стала беспокойной.

Эндрина, однако, присела и заговорила вполне доброжелательно:

— Я примчалась, чтобы взглянуть на тебя во время своего «окна», с разрешения, конечно, Джейн Мелвилл. В настоящее время она исполняет обязанности директора. Как ты себя чувствуешь, Крис?

— Я в самом деле прекрасно себя чувствую и буду дома сегодня вечером. А как ты?

— Хорошо. Да, действительно, Крис. — Мгновение она молчала, а затем сказала: — Ты знаешь?

— О директоре? Да. Возможно, это лучший выход из положения, Эндрина.

— Да, возможно. Но… — и ее голос слегка дрогнул, — мне хотелось бы, чтобы это не я нашла нужную им улику…

— Эндрина, что за улика? Сержант мне не говорил. И тебе лучше бы не…

— Нет. Я лучше тебе скажу. Я не раз собиралась это сделать. Но когда ты сказала, что это был Туэчер, я была совершенно ошеломлена. И затем, Крис, понимаешь, некоторое время, совсем недолго, я размышляла, предположим, я буду молчать, и они решат, что это сделал Туэчер, тогда с Алеком все будет в порядке. Помнишь, я тебя спрашивала, пошла бы ты в полицию с уликой против Дэвида?

— О, Эндрина…

— Но, конечно, я поняла, что так поступить нельзя, что так поступать совершенно невозможно. Потому что, даже если никто больше не узнает, я буду это знать. И тогда… я пошла в полицию.

— Но, Эндрина, ты все еще мне не сказала, что же это была за улика.

— Помнишь обгоревшие перчатки, которые вы нашли? На них была кровь, и, вероятно, они были на руках того, кто заколол Джозефа Уолша? И помнишь, они застегивались на кнопку с крошечным изображением головы оленя? И на одной из перчаток кнопка отсутствовала?

— Да.

— Я нашла ее. В машине Алека. В этом нет никаких сомнений, потому что металл на ее внутренней поверхности был поцарапан и кнопка точно подходила к головке на перчатке… сержант сказал мне об этом, когда благодарил…

Она вынуждена была прервать речь; установилась непродолжительная пауза, а затем Кристина сказала:

— Но не переживай слишком, Эндрина. Думаю, что в любом случае они завершили бы это дело с тем, что я обнаружила в костюмерной…

— Возможно. Я нашла кнопку, когда мы возвращались с Лок-Левен. Мы провели чудесный день, а затем, когда мы возвращались обратно, я уронила связку ключей на пол его машины, между сиденьем и дверью, и когда я искала ключи, нащупала кнопку. Я подумала, что это запонка. А затем, когда я как раз собиралась ее ему передать, увидела, что это такое. И положила ее в карман. И она там лежала до вчерашнего вечера…

— Эндрина, я так огорчена. Я имею в виду не только из-за тебя. Но также и из-за него.

— Да. У него была довольно несчастная жизнь, ты наешь. Он кое-что мне рассказывал. Я говорила тебе, он сообщил мне, будто учился здесь, когда был ребенком. Но он не говорил мне, что он — кузен Энея Синклера, но когда ты сообщила мне о том, что тетя Валерии узнала в нем кузена, ты понимаешь, это меня огорчило, и думаю, что именно поэтому я рассердилась. Но у него была очень несчастная юность, они тогда жили в Индии, его отец был очень неуравновешенным человеком, а кроме того — грубияном и задирой. И Алек сказал, что те три недели, которые он провел в Данрозе, были в буквальном смысле этого слова самыми счастливыми в его жизни. Таким образом, когда он получил эту должность, то это было не просто место директора в школе Финдлейтера, это было своего рода возвращение к… я не знаю, к прошедшей юности, к счастью, если угодно.

— Я не понимаю, — сказала Кристина, — почему он скрывал, что здесь учился.

— Но, прежде всего, я не думаю, чтобы он делал это умышленно. Как теперь узнать, говорил ли он кому-нибудь об этом? Мне он сказал об этом… после убийства Джозефа Уолша. Но ни слова о том, что он — кузен Энея Синклера.

— Эндрина, скажи мне, не говори, если не хочешь… он был в тебя влюблен?

Эндрина посмотрела мимо нее в окно.

— Может быть. Я не знаю. С ним было очень хорошо. И он был очень привлекательный. Но влюблен? Крис, в нем было что-то такое… он, казалось, нуждался в любви, и еще я всегда чувствовала, что существовал какой-то барьер… я не знаю.

— Эндрина, прости меня.

— Не извиняйся, Крис. Если я и вела себя несколько глупо, то я не первая на этом свете. Только, Крис, ты знаешь, когда он подъехал ко мне на Лэнг-Стрейк, я… я увидела сержанта и полицейскую машину и догадалась, и сказала ему: «Алек, смотри», — я просто не могла позволить, чтобы он внезапно на них наткнулся. А затем он бросился вниз по реке. И если бы я ничего не сказала, возможно, его бы арестовали, и он все еще был бы жив…

Страдание, послышавшееся в ее голосе, дало Кристине почувствовать, как она близка к тому, чтобы разрыдаться.

— Жив для чего, Эндрина? — сказала она мягко. — Лучше уж так.

— Ты, вероятно, права. Во всяком случае, все позади. До свидания, Крис, выздоравливай.

Когда она уехала, Кристина легла на спину, внезапно почувствовав себя усталой и удрученной. Она решила, что в течение всего утра до прихода Эндрины она была охвачена волной ложной эйфории, вызванной, вероятно, просто чувством облегчения от того, что жива, что не утонула под черным блестящим льдом. Но теперь осознание всего происшедшего заставило ее испытать такое ощущение, словно она ступила с залитой солнцем улицы в холодный темный сырой подвал. Слезы начали собираться под веками, и именно в этот момент быстро вошла сестра, взглянула на нее и сказала: «У вас было слишком много посетителей. Вам вредно много разговаривать. Отдыхайте. Или вы не вернетесь сегодня вечером домой. Просто лежите и попытайтесь вздремнуть до обеда».

Она поправила подушки, подвернула Кристине одеяло, задернула на окне занавеску, и Кристина на самом деле погрузилась в непродолжительный приятный сон.

Обед, когда его принесли, можно было, как решила Кристина, назвать диетическим — достаточно питательный, но совершенно невкусный. За сытным супом следовала вареная баранина, сероватая и водянистая, затем малопривлекательный пудинг с «маслом», в котором было много хлеба, но мало масла, и которое, скорее всего, было маргарином. Она как раз управилась с последней ложкой, когда услышала голоса.

— Мисс Грэхем не может больше принимать посетителей. — Это был голос медсестры, твердый и решительный. В ответ послышался низкий, но настойчивый мужской голос. Дверь открылась. Медсестра сказала мрачно: «Пять минут», — и вошел Дэвид.

Кристина скользнула под одеяло и натянула простыню на халат, из которого торчали нитки. Дэвид принес букет красных роз, положил их на стеганое одеяло, и не успела Кристина и слова сказать, как он ее поцеловал.

— Она в точности как медсестра из телесериала! Мне потребовалось использовать очень сильные доводы, чтобы ее убедить, прежде чем я вошел.

— Что же ты сказал?

— Я сказал, что мы помолвлены.

— Дэвид!

— И когда она недоверчиво на меня посмотрела, я сказал: «Стал бы я так тратиться на розы в такое время года, если бы мы не были помолвлены?»

— Дэвид!

— И мне очень не хотелось бы разочаровывать такую достойную женщину, я уверен, что она делает честь своей профессии, так что, Крис, пожалуйста, ответь, выйдешь ли ты за меня замуж?

Внезапно он изменил тон, схватил ее за обе руки и сказал очень серьезно:

— Крис, дорогая, я именно это имею в виду. Да, я знаю, я был на тебя очень сердит в тот вечер и около пятнадцати минут чувствовал, что никогда не захочу видеть тебя снова. Но затем вчера вечером, когда я подумал, что мог потерять тебя навсегда… и с тех пор я был в панике, размышляя о всех других ужасных вещах, которые могли произойти, подобные тому, как если бы ты схватила воспаление легких, или тебя задавила бы машина, или ты бы случайно отравилась… или ты не захочешь выйти за меня замуж, потому что я был таким отвратительным. А я просто не могу себе представить жизнь без тебя, Крис. Так что, пожалуйста, скажи, что ты согласна.

— Дэвид!

— Ты не можешь сказать что-нибудь еще, кроме моего имени?

— Да, да. Могу. И скажу. Но ты в самом деле этого хочешь? Мы знакомы приблизительно три недели.

— Ровно тридцать дней. Я считал каждый день.

— О, Дэвид. Думаю, что ты никогда не предложишь мне этого снова; разве только из вежливости… ты знаешь, что я имею в виду. О, я так счастлива, так невероятно счастлива!

Забыв о халате, из которого торчали нитки, она подняла руки, и их губы встретились, а красные розы соскользнули незамеченными на пол.

После того, что показалось веками вечного блаженства, вторглась холодная реальность в образе медсестры.

— Мистер Роналдсон! Я сказала пять минут! Если вы хотите сегодня вечером увидеть мисс Грэхем дома, вам следует теперь уйти, и дать ей отдохнуть. А эти красивые розы на полу! Надо же! — И с неодобрительным кудахтаньем медсестра собрала розы и положила их на тумбочку около постели со строгим выражением на лице в то время, пока Дэвид неохотно позволил Кристине высвободить руки и ушел.

— Хм, — сказала медсестра мрачно. — Все они одинаковы, только о себе и думают. — Затем она внезапно улыбнулась, и Кристина поняла, что медсестра в самом деле очень молода. — Но он — красивый молодой человек. Будьте счастливы!

На этот раз, после того как Кристина твердо пообещала лечь в постель пораньше, ей было разрешено отправиться домой, и она рано легла спать.

И на следующий день Крис была в академии Финдлейтера, она чувствовала себя совершенно выздоровевшей и невероятно счастливой. Она никому не говорила о себе и Дэвиде и была чрезвычайно удивлена, когда Валерия, которую она встретила по дороге в школу, сказала после вежливых расспросов о здоровье:

— Надеюсь, что вы будете очень счастливы, мисс Грэхем.

— Валерия! Что ты имеешь в виду, как ты узнала?

— О, я догадалась об этом еще у папаши Перди. А мистер Роналдсон спас вас, и, конечно, он собирался сделать вам предложение, и вы выглядите так, словно вам сделали предложение.

— Валерия, это… просто неслыханно.

— Это просто дар, мисс Грэхем. Других способностей у меня нет. Именно руководствуясь этим чувством, я не хотела ничего говорить о ссоре мистера Баррона и мистера Уолша. Я знала, что это несущественно. Он не мог убить мистера Уолша. Он не такой человек. Он настолько мягкосердечен, что не убил ни одной мыши и морской свинки. Он не мог их убивать, даже если в этом была необходимость… и это делала я с помощью хлороформа. О, я рассталась с Ангусом. Наши отношения никогда бы не наладились. Поздравляю вас, мисс Грэхем.

И голубоглазая красавица Валерия пошла по направлению к туалету для девочек. Кристина улыбаясь, прошла наверх в учительскую, где была встречена хором вопросов.

— Вы выглядите очень хорошо, — сказала Энн Смит с чувством, которое с трудом можно было назвать сердечностью. — Конечно, у вас было вполне достаточно времени для отдыха, вчера целый день вы провели в постели. И я могла бы так выглядеть при хорошем отдыхе. Это, должно быть, довольно лестно видеть свое имя на страницах газет… кажется, вы попытались спасти мистера Суонстона от несчастья… Моя мать сказала, что кажется немного странным, что вы одна гнались за ним весь этот путь…

Преподаватели моментально умолкли, ожидая грозы. Но этим утром ничего не могло рассердить Кристину, и она только сказала:

— Это было ужасное несчастье.

Дни летели. Она и Дэвид встречались в самые неподходящие моменты; это было нелепо, испытывать волнение от того, что просто обмениваешься взглядом, просто соприкасаешься руками, проходя мимо. Кристина могла смеяться над собой и даже находить это изумительным. Ее счастье, казалось, распространялось на всех и на все, ее дружелюбие и веселость проявлялись повсюду, даже когда она писала мелом на доске, даже когда она занималась грамматикой со вторым «Д». Встретив мрачного Ангуса, она не испытала к нему сочувствия. Он спросил вежливо и угрюмо:

— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Грэхем?

— Да, спасибо, Ангус. Ты не слишком ушибся при падении?

— Просто получил несколько синяков. Вы знаете, что Валерия и я расстались?

— Да. Но ты найдешь себе какую-нибудь другую девушку.

— Возможно. Но сейчас мне довольно невесело. Она сказала, что ее интуиция не уживается с моим основанным исключительно на фактах подходом к делам, и нам бы не было хорошо вместе. А я купил ей фирменное блюдо папаши Перди.

— Она, вероятно, права. И я думаю, что это было довольно умно с ее стороны так поступить.

— Да, это так. Я был изумлен. Я не думал, что она такая умная, но я не возражаю, ведь она меня оставила потому, что мы не сошлись характерами.

— И это так. Но выше голову, Ангус, найди себе кого-нибудь еще.

Во время последнего урока в класс Кристины зашла Джейн Мелвилл и попросила заглянуть к ней в кабинет после занятий. Когда Кристина туда пришла, там были уже Эндрина, Дэвид и Дуглас Баррон.

— Садитесь и устраивайтесь поудобнее, — сказала Джейн. — Это чрезвычайно необычное собрание, и я хотела бы его рассматривать как особо конфиденциальное. Некоторые из вас, я думаю, знают, что полиция получила информацию от сэра Уильяма Эркварта, которая заставляет думать, что директор мог быть связан с убийством Джозефа Уолша и Мейбл Глоссоп… и это подтверждается уликами, полученными Кристиной и Эндриной. Сэр Уильям Эркварт попросил меня сообщить вам полученную им информацию, так как вы все соприкоснулись с этим делом довольно близко.

Ее выступление прервал пронзительный свист, и она сказала:

— А, чайник! Мы выпьем чаю.

Когда чай был разлит и было подано печенье, она продолжила:

— Вы помните, что у Джозефа Уолша был только один родственник, двоюродный брат, с которым он очень мало контактировал. Позавчера сэр Уильям получил от него документ, который был сдан Джозефом на хранение в банк. Банк отправил его этому двоюродному брату вместе с другими вещами, и он просто не удосужился взглянуть на них раньше. Когда он прочел этот документ, то отправил его сэру Уильяму, как председателю совета попечителей, потому что документ непосредственно был связан с недавними событиями, происшедшими в школе Финдлейтера… Вы, возможно, угадали, что это было?

— Сохранился дубликат скоросшивателя Джозефа Уолша?

— Почти угадали, скажем так, выдержки из него, касающиеся людей, в настоящее время связанных со школой, и в частности, большой раздел, посвященный директору.

Эндрина глубоко вздохнула, и Джейн вопросительно на нее взглянула, но Эндрина только сказала:

— Продолжайте.

— Я не стану его зачитывать, но в действительности в нем содержится все, что вы уже знаете: что он недолго учился в этой школе и был кузеном Энея Синклера. Но, конечно, там было и многое другое, это главным образом то, что Джозеф Уолш узнал от друга Энея, который был вместе с ним в японском лагере для военнопленных. Он служил в военно-воздушных силах и позднее погиб в аварии. Друг Энея Синклера сообщил, что Александр Суонстон был в том же лагере… он вступил в индийскую армию.

Джейн остановилась, словно не желая продолжать.

— Продолжайте, Джейн, — сказала Эндрина спокойно и настойчиво.

— Хорошо, в лагере… давайте вспомним давление, которое оказывалось на всех военнопленных… он был осведомителем у японцев… это все было в бумагах сэра Уильяма. Нет необходимости вдаваться в детали.

Установилась щемящая тишина. Эндрина сидела, опустив голову. Кристине почему-то стало стыдно за Александра Суонстона.

— Я понимаю. — В голосе Дугласа Баррона прозвучала горечь. — Джозеф Уолш собрал все эти данные, и когда Алек Суонстон был назначен директором, то он увидел в этом способ осуществлять замечательный контроль над ним. И, конечно, выбрал как раз момент вступления в должность, чтобы дать ему знать, что ему известна вся эта история.

— Думаю, что, наверно, так и было, — сказала Джейн.

— И Суонстон в момент гнева и страха и, возможно, припомнив старую историю об учителе математики, схватил циркуль и заколол его? — сказал Дэвид.

— Похоже на это.

— Если бы только, — сказала Эндрина тихим напряженным голосом, — он не позаботился о том, чтобы надеть перчатки перед тем, как это сделать. Нет. Я думаю, Джозеф Уолш позволил ему узнать, что ему известно, заблаговременно и предложил встретиться, и Алек пришел готовый к…

И она начала тихо плакать. Кристина обняла ее за плечи. Оба мужчины выглядели смущенными. Но мгновенно Эндрина резким движением смахнула слезу.

— Извините, — сказала она. — Пожалуйста, продолжайте, Джейн.

— Думаю, что Эндрина права, — сказала Кристина. — Он, должно быть, покинул школу после собрания попечителей через парадный вход, подъехал ко входу в туннель, вошел в него и тем же путем вышел. А на обратном пути швырнул перчатки в пламя бойлера.

— И затем после всего этого, — сказала Джейн, — он узнал, что Мейбл известна история его поведения в лагере. Несомненно, что она, должно быть, узнала о ней из скоросшивателя и почувствовала, что не может не сказать ему об этом. Мейбл была совершенно не способна на хитрость или лицемерие… она никогда не скрывала, какие чувства она испытывала к Джозефу Уолшу, и она решила, что ей невыносимо оставаться в школе, зная, что директор не сознает того, что его секрет ей известен… Думаю, что она сделала глупость, но вы же знаете, какой она была. И директор, конечно, просто не мог поверить, что она никогда не расскажет то, что ей стало известно. Как и вы, Дуглас, он тоже не поверил. А теперь, — продолжила она, — я полагаю, что абсолютно все это останется между нами. Я виделась с Валерией Инш и Ангусом Фрейзером, и они обещали ничего не рассказывать о том, что узнали. Конечно, я не говорила им всего этого.

— Но как же быть с Туэчером, — спросила Кристина. — Джордж сказал, что Туэчер запер в пятницу дверь…

— Да, он так и сделал, — сказала Джейн, — но это очень просто объясняется. Партию новых фуфаек доставили в тот день поздно, и Туэчер просто сложил их там для сохранности. Тело Мейбл, вероятно, было уже там… Туэчер, как правило, покидает школу между четырьмя и пятью часами, если нет ничего особенного. Но риск, что Джордж мог увидеть тело, был громадный, каждый так бы подумал.

— Возможно, директор просто ненадолго запер дверь в бойлерную, пока прятал тело, — сказал Дэвид.

— Возможно. Мы никогда этого не узнаем, — сказала Джейн.

В тишине раздался голос Дэвида.

— Настоящий убийца, — сказал он медленно, — был сам Джозеф Уолш. Если бы у него не было желания манипулировать людьми, тянуть марионеток за ниточки, директор и Мейбл были бы все еще живы.

— Возможно, что и так, — сказала Кристина. — Но Александр Суонстон убил Мейбл жестоко и бессмысленно. — Она повернулась к Дугласу: — И если бы полиция нашла доказательства против вас, что она вполне могла сделать, он и пальцем не шевельнул, чтобы вмешаться. Помня о встрече с вами после смерти Мейбл, я полагаю, что он даже поддерживал идею, что вы замешаны в этом деле. Нет, то, что Джозеф Уолш был злым человеком, в действительности не меняет сути дела, что убийство безнравственно…

— Не так ли? — пробормотала Эндрина.

Но Джейн решила, что дискуссию следовало бы прекратить.

— Никто из вас не спросил, что решили относительно должности директора, — сказала она быстро.

— Что, этот вопрос был решен? — спросил Дуглас.

— Попечители собираются подождать до конца учебного семестра, прежде чем произвести назначение. До тех пор назначается исполняющий обязанности директора, — Джейн самодовольно улыбнулась.

— Вы! — сказала Кристина. — Как замечательно!

— Я очень довольна, — сказала Джейн. — Этим интересно ненадолго заняться… некоторые из моих коллег-мужчин жалуются на ужасное засилье женщин, и доктор Александер, я полагала, будет ворчать об отставке, но он промолчал!

— Вы знаете, в следующем семестре меня здесь не будет? — сказал Дэвид.

— Увы, да.

— И Кристина уедет тоже.

— А, — сказала Джейн и посмотрела на них насмешливо. — Это меня совсем не удивляет. Примите мои поздравления.

— И… Крис! — воскликнула Эндрина. — Ты могла мне сказать!

Через четверть часа, когда Кристина и Дэвид выезжали из ворот школы, мимо них проехал красный спортивный автомобиль. Кристина посмотрела ему вслед и сказала с удовлетворением:

— Это Арчи.

— Что здесь делает Арчи днем в среду?

— Он, вероятно, приехал, чтобы повидать Эндрину.

— Но почему?

— Я позвонила ему сегодня утром и сказала, что в школе неприятности, и если у него есть дела в этой стороне, он может заглянуть… он, должно быть, побывал в коттедже, никого там не нашел и поехал в школу…

— Кристина Грэхем! Ну, ты и штучка! Но я все равно тебя люблю.

— Дэвид! Ты не можешь целоваться и вести машину. И куда мы, во всяком случае, едем?

— Мы едем, — сказал Дэвид, — к папаше Перди. Я собираюсь купить моей девушке его фирменное блюдо.