Убийца где-то рядом... Смерть в белом галстуке

СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ

РОДЕРИК АЛЛЕН, главный инспектор-детектив (Департамент уголовного розыска) леди АЛЛЕН, его мать САРА АЛЛЕН, его племянница мисс Вайолет ХАРРИС, секретарша леди Каррадос леди ИВЛИН КАРРАДОС, дама лондонского «света» БРИДЖЕТ О’БРАЙЕН, ее дочь сэр ГЕРБЕРТ КАРРАДОС, супруг леди Каррадос лорд РОБЕРТ ГОСПЕЛ по прозвищу БАНЧИ, пережиток викторианской эпохи

сэр ДЭНИЕЛ ДЭЙВИДСОН, модный лондонский врач АГАТА ТРОЙ, художница, член Королевской академии искусств

леди МИЛДРЕД ПОТТЕР, вдовая сестра лорда Роберта ДОНАЛД ПОТТЕР, ее сын, студент-медик миссис ХЭЛКЕТ-ХЭККЕТ, из тех, что из грязи в князи генерал ХЭЛКЕТ-ХЭККЕТ, ее супруг мисс РОУЗ БИРНБАУМ, ее протеже капитан МОРИС УИТЕРС по прозвищу УИТС, любитель ночной жизни

КОЛОМБО ДИМИТРИЙ, модный поставщик продуктов ЛЮСИ ДАУГЕР, маркиза ЛОРРИМЕР, эксцентричная старая дама шофер такси

мисс СМИТ, подруга мисс Харрис

ФОКС, инспектор-детектив (Департамент уголовного розыска)

ПЕРСИ ПЕРСИВАЛЬ, молодой любитель ночных развлечений

мистер ТРЕЛОНЕЙ-КЭЙПЕР, его приятель ДЖЕЙМС д’АРСИ КЕРУ, детектив-констебль ФРАНСУА ДЮПОН, слуга Димитрия мистер КАТБЕРТ, администратор в «Матадоре» ВАСИЛИЙ, слуга Аллена

преподобный УОЛТЕР ХАРРИС, священник на пенсии миссис УОЛТЕР ХАРРИС, его жена помощник комиссара

Глава I Главные персонажи

— Родерик, — леди Аллен взглянула на сына поверх очков. — Я выхожу.

— Выходишь, мама? — рассеянно переспросил главный инспектор-детектив Аллен. — Но откуда? Из чего?

— Выхожу в мир. Выхожу из отшельничества. Выхожу в свет. Вы-хо-жу. О, дорогой, — добавила она виновато, — как глупо начинают звучать слова, если их повторяешь. Выхожу.

Аллен положил на столик для завтрака какую-то бумагу, явно служебного свойства, и внимательно поглядел на мать.

— О чем это ты таком говоришь? — спросил он.

— Не глупи, дорогой. Я отправляюсь в лондонский свет.

— Да ты не в себе!

— Что ж, возможно. Я договорилась с Джорджом и Грэйс — вывезу в свет Сару, ведь приближается сезон. Вот письмо от Джорджа, а вот и от Грэйс. Из Дома правительства в Суве. Они полагают, что с моей стороны очень мило предложить это.

— Господи, — сказал Аллен, — мама, ты, должно быть, и впрямь лишилась рассудка. Да знаешь ли ты, что это означает?

— Полагаю, да. Это означает, что я должна снять в Лондоне квартиру, нанести визиты всем, кому только можно и кто, как выяснится, умер, разведен или женат вторым браком. Это означает, что мне придется устроить небольшие приемы с ленчем и с коктейлями, а также обменяться с работающими матерями обедами с отбивными. Это означает, что мне придется сидеть в танцзалах, петь дифирамбы внучкам других дам и присматривать молодого человека. Я буду на ногах до четырех часов утра по пять дней в неделю, и боюсь, дорогой, что мои черные кружева и серебристый шармез не будут соответствовать принятому стилю, а стало быть, к покупке платьев для Сары мне придется добавить и наряды для себя. И я хотела бы знать, что по этому поводу думаешь ты, Родерик.

— Думаю, что все это до идиотизма нелепо. Почему, черт возьми, Джордж и Грэйс не могут вывезти Сару сами?

— Потому, дорогой, что они на Фиджи.

— Тогда почему бы ей не потерпеть до их возвращения?

— Джордж получил назначение туда на четыре года. Через четыре года твоей племяннице будет уже двадцать два. Старовато для первого выезда.

— Но почему… почему Сару нужно вывозить? Почему она сама не может просто появиться где-нибудь?

— Этого я тебе сказать не могу, хотя Джордж и Грэйс могли бы, конечно. Пожалуй, мне придется тебе объяснить, Родерик. Для девушки первый выход в свет — это так интересно… это не с чем сравнить, и это никогда больше не повторится. Мы сейчас возвращаем девушкам компаньонок и все, что при этом полагается и что в самом деле дышит прежним очарованием.

— Ты имеешь в виду, что с дебютантками вновь будут три месяца носиться, как с оранжерейными цветочками, а потом всю оставшуюся жизнь они опять будут ловить свой шанс, как многолетние морозостойкие растения?

— Если тебе это больше нравится, пусть будет так. Но у этой системы, дорогой, есть свои достоинства.

— Возможно, она и правда прекрасна, но не тяжеловато ли это для тебя? Кстати, а где Сара?

— Она всегда запаздывает к завтраку. Эти дети так очаровательны, когда спят, не так ли? Да, но ведь мы говорили о светском сезоне, нет? О, Рори, я думаю, мне будет хорошо. Да это и в самом деле не такая уж тяжкая работа. Сегодня утром я получила известие от Ивлин Каррадос — помнишь, раньше она была О’Брайен? А еще раньше, конечно же, Кэртис, но это уже так давно, что никому не интересно. Нет, не то чтобы она была так уж стара, бедная девочка. Ей вряд ли есть сорок. Но, в сущности, она еще совсем ребенок. Мы были близкими подругами с ее матерью. Когда мы выезжали, то непременно вместе. И вот теперь Ивлин вывозит собственную дочку и предлагает помочь с Сарой. Что может быть лучше?

— Ничего, — сухо ответствовал Аллен. — Ивлин О’Брайен я помню.

— Надо думать, помнишь. Я сделала все, что могла, дабы уговорить тебя влюбиться в нее.

— И я влюбился в нее?

— Нет. И я никогда не могла понять, почему — ведь она была совершенно восхитительна и беспредельно очаровательна. Теперь же я склонна думать, что у тебя было мало шансов, потому что она была без ума от Пэдди О’Брайена, который внезапно возвратился из Австралии.

— Помню. Романтический тип, так ведь?

— Да. Они поженились после недолгой помолвки. А спустя пять месяцев он погиб в автокатастрофе. Не ужасно ли?

— Ужасно.

— А затем через шесть месяцев, или что-то около того, появилась на свет эта девочка, Бриджет. Ивлин назвала ее Бриджет, потому что Пэдди был ирландцем. А затем бедняжка Ивлин вышла за Герберта Каррадоса. И никто не знает, зачем.

— Меня это не удивляет. Нуднейший тип и, должно быть, гораздо старше Ивлин.

— На целую вечность! И до того самоуверен, что кажется нереальным. Да ты его наверняка знаешь.

— Шапочно. Он какая-то шишка в Сити.

Аллен зажег сигареты для матери и себе, подошел к двустворчатому окну и, выглянув, осмотрел лужайку.

— Твой сад, — сказал он, — тоже готов к выходу. Не хотелось бы мне сейчас возвращаться в Скотланд-Ярд.

— Сейчас, дорогой?

— Боюсь, что да. Вот по этому делу. — Он помахал бумагами. — Прошлой ночью поздно позвонил Фокс. Что-то случилось.

— Что за дело?

— Шантаж, но пока никаких вопросов.

— Рори, как это захватывающе! А кого шантажируют? Надеюсь, кого-то из очень важных людей?

— Помнишь лорда Роберта Госпела?

— Ты имеешь в виду Банчи Госпела? Ну его не за что шантажировать! Более невинного создания…

— Нет, мама, его не шантажируют, и он не шантажист.

— Он милый человечек, — категорически заявила леди Аллен. — Милейший, насколько это возможно.

— Сегодня это не так уж мало. Он необыкновенно пухлый и носит плащ и сомбреро.

— В самом деле?

— Да ты наверняка видела его фотографии в этих ваших жутких иллюстрированных газетах. Они ловят его, где только можно. «Лорд Роберт (Банчи) Госпел рассказывает одну из своих знаменитых историй!» Что-то в этом роде.

— Да, но какое отношение он имеет к шантажу?

— Никакого. Он действительно, как ты говоришь, необыкновенно милый человечек.

— Родерик, не доводи меня. Имеет ли Банчи Госпел какое-либо отношение к Скотланд-Ярду?

Аллен долго смотрел в сад.

— Можешь быть уверена, — сказал он наконец, — мы в Скотланд-Ярде отнеслись к нему со всем возможным почтением. Он не только очарователен — он, в своем роде конечно, и необыкновенно замечательный персонаж.

Несколько секунд леди Аллен задумчиво смотрела на сына.

— Ты с ним сегодня встречаешься? — спросила она.

— Думаю, да.

— Зачем?

— Полагаю, дорогая, затем, чтобы послушать одну из его знаменитых историй.

Это был первый день мисс Харрис на новом месте работы. Она стала секретарем леди Каррадос, и ее наняли на светский сезон в Лондоне. Что это означает, мисс Харрис знала доподлинно. В смысле секретарских обязанностей этот сезон у нее не был первым. Она являла собой вышколенную молодую женщину, до ужаса прозаичную, с мозгами, устроенными на манер аккуратно прибранного ящика для корреспонденции, и разумом, способным все вопросы снабдить этикетками «Отвечено» и «Не отвечено». Если же на пути мисс Харрис возникала какая-нибудь рискованная или непривычная идея, она незамедлительно обрабатывалась или столь же незамедлительно запиралась в темный ящик для корреспонденции, откуда уже никогда не изымалась. Если же мисс Харрис не могла обработать эту идею немедленно, то это означало, что та решения не имела, а стало быть, и не представляла никакого значения. Наверное, обязанная своей вышколенностью собственной семье (она была родом из большого семейства священника в Бэкингемшире), она никогда не спрашивала себя, зачем ведет жизнь организатора забав для других людей и почему сравнительно мало живет для себя. Сама эта мысль показалась бы мисс Харрис неуместной и довольно-таки глупой спекуляцией. Ее работа состояла в совокупности аккуратно выполняемых обязанностей, соответствующих ее жизненному положению, и уже за это ее стоило уважать. Более широкие этические мотивы сюда не включались. И нельзя сказать, что мисс Харрис не обращала на это внимания. Напротив, она была крайне чувствительна ко всем особенностям этикета, обусловливающего ее положение в доме, куда она нанималась. Где она проводила ленч, с кем, кто обслуживал — все эти вопросы были для нее первостепенными, и она крайне остро реагировала на малейшие нюансы в отношении к ней ее нанимателей. По поводу своей новой работы она была настроена в высшей степени оптимистично. Леди Каррадос произвела на нее самое благоприятное впечатление и отнеслась к ней как, по ее собственным словам, к настоящей леди. Мисс Харрис проворно поднялась по лестнице и дважды постучала — не так чтобы громко, однако же и не так чтобы робко — в белую дверь.

— Войдите! — прокричали приглушенным из-за расстояния голосом.

Мисс Харрис последовала приглашению и очутилась в просторной белой спальне. Здесь все было белым — ковер, стены, стулья. За белой каминной доской в стиле Адам[9] потрескивали кедровые щепы, на полу лежала шкура белого медведя, и мисс Харрис едва не споткнулась о нее, направляясь к широкой белой кровати, на которой, обложившись подушками, сидела ее хозяйка. Почти по всей кровати были разбросаны листки почтовой бумаги.

— О, мисс Харрис, доброе утро, — сказала леди Каррадос. — Вы и вообразить не можете, как я рада вас видеть. Вас не затруднит подождать, пока я закончу это письмо? Присядьте, пожалуйста.

Мисс Харрис осторожно опустилась на маленький стул. Леди Каррадос ослепительно, хотя и рассеянно, улыбнулась ей и вновь погрузилась в писание. Одного лишь беглого, ненавязчивого взгляда было достаточно для мисс Харрис, чтобы запомнить каждую подробность в облике своей хозяйки.

Ивлин Каррадос было тридцать семь лет, но и сейчас она выглядела не хуже, чем в свои лучшие годы: темноволосая высокая женщина, бледная, но той бледностью, что зовется прекрасной. Однажды Пэдди О’Брайен показал ей репродукцию с «Сикстинской мадонны» и сказал, что она смотрит на свое отражение. Что было не совсем так. Лицо ее казалось удлиненнее, острее и характернее, чем у самовлюбленной рафаэлевской Богоматери, — похожими были большие темные глаза, и блестящие волосы так же образовывали посредине прямой пробор. По этой причине Пэдди нравилось называть ее Донной, и у нее сохранились его письма, начинающиеся так: «Дорогая Донна!» Довольно странно, что Бриджет, его дочка, никогда его не видевшая, также звала мать Донной. Она вошла в комнату как раз в тот день, когда шла беседа с мисс Харрис, и села на ручку кресла, в котором сидела ее мать. Спокойная девочка с очаровательным голоском. Теперь, сидя в ожидании и глядя прямо перед собой, мисс Харрис вспоминала эту беседу. «Он еще не приехал», — подумала она о сэре Герберте Каррадосе, смотревшем на нее с фотографии в серебряной рамке на туалетном столике его жены.

Леди Каррадос поставила подпись и пошарила по стеганому покрывалу в поисках промокательной бумаги. Мисс Харрис тотчас положила на постель свою промокательную бумагу.

— О! — произнесла ее хозяйка, показав, что она этим приятно удивлена. — У вас она есть! Как я вам благодарна! Значит, с ней мы разобрались, так?

Мисс Харрис живо улыбнулась. Облизывая оборот конверта, леди Каррадос пристально смотрела поверх него на свою секретаршу.

— Вижу, — сказала она, — вы принесли мою почту.

— Да, леди Каррадос. Я не знала, предпочтете ли вы, чтобы я вскрыла все…

— Нет, нет! Пожалуйста, не надо.

Мисс Харрис и виду не подала; она-то в состоянии выполнить любую работу подобного рода, но ее чувства были болезненно затронуты. В ее тонкую кожу впились мелкие иголки унижения, обиды и стыда. Она вышла за пределы дозволенного.

— Очень хорошо, леди Каррадос, — любезно произнесла мисс Харрис.

Леди Каррадос наклонилась вперед.

— Я понимаю, что не права, — быстро сказала она, шлю, что веду сейчас себя не вполне так, как подобает, когда имеешь секретаря, но, видите ли, я обычно не пользуюсь этой услугой и все еще стараюсь все делать сама. Вот почему я отниму у вас удовольствие вскрывать мои письма и радость от ознакомления с ними. Это крайне несправедливо, но вам, бедненькая мисс Харрис, придется это пережить.

Она дождалась, пока ее секретарь улыбнется, и ответила ей обезоруживающе сочувственной улыбкой.

— А теперь, — добавила она, — мы можем их и вскрыть, не так ли?

Мисс Харрис складывала письма на бювар в три аккуратные пачки и вскоре начала коротко записывать ответы, которые она должна будет составить для ее хозяйки, а леди Каррадос попутно комментировала их.

— Люси Лорример… мисс Харрис, кто это такая? А, знаю! Это та старая леди Лорример, которая разговаривает так, как будто все уже давно померли. И что ей нужно? «Слышу, что вы вывозите свою девочку, и была бы очень рада…» Ну это-то мы увидим, не так ли? Если после обеда ничего нет, мы повеселимся. Ну-с… Вот еще одно. О, да, мисс Харрис, а это уже очень важно! Оно от леди Аллен, моей близкой подруги. Знаете, о ком я? Один из ее сыновей — несносный баронет, другой — детектив. Слышали?

— Это главный инспектор Аллен, леди Каррадос? Тот самый, знаменитый?

— Именно. До жути привлекателен и своеобразен. Когда началась война, он работал в министерстве иностранных дел, а когда она закончилась, неожиданно стал детективом. Почему, не могу сказать. Да это и неважно, — продолжала леди Каррадос, мельком взглянув на свою внимательную секретаршу, — письмо с ним никак не связано. Оно касается дочери его брата Джорджа, которую его мать вывозит в свет, и я предложила ей помочь. Поэтому, мисс Харрис, вам следует запомнить, что Сару Аллен необходимо приглашать во всех случаях. А леди Аллен — на материнские ланчи и прочие забавы. Поняли? Вот ее адрес. И напомните мне ответить ей персонально. Итак, продолжаем, и…

Она замолкла столь внезапно, что мисс Харрис удивленно взглянула на нее. Леди Каррадос, как завороженная, смотрела на письмо, которое держала своими длинными бледными пальцами. Сейчас ее пальцы еле заметно дрожали. Мисс Харрис зачарованно следила за ними и за квадратным конвертом. В белой комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь торопливым и неуместным тиканьем маленьких китайских часов на камине. Резко стукнув, на пачку писем упал конверт.

— Леди Каррадос, простите меня, — заговорила мисс Харрис, — вам нехорошо?

— Что? Нет. Ничего, благодарю вас.

Она отложила это письмо в сторону и взяла другое. И вскоре авторучка мисс Харрис энергично забегала по бювару. Она делала записи с тем, чтобы принять, отказать и направить приглашения; составляла списки фамилий с пометками возле каждой фамилии, наконец участвовала в долгом обсуждении бала леди Каррадос.

— Для полноты картины, — объяснила леди Каррадос, — я приглашаю Димитрия, поставщика из Шеферд-Маркет. Наверное, так будет… — она странно помолчала, — так будет безопаснее.

— Он, разумеется, самый подходящий, — согласилась мисс Харрис. — Вы говорили о расходах, леди Каррадос. Дмитрий рассчитывает на более чем двадцать пять шиллингов. Но это и все. Уж вы-то хорошо знаете, где вы и где он.

— Двадцать пять? Я думаю, там наберется четыре сотни человек. Сколько это будет всего?

— Пятьсот фунтов, — спокойно заметила мисс Харрис.

— О, дорогая, но это же много, не так ли? Там же еще и оркестр. Полагаю, нам нужно в буфет шампанское. Оно избавит от этой бесконечной процессии в комнату для ужинов, что мне всегда кажется такой скукой.

— Шампанское в буфет, — решительно отметила мисс Харрис. — Боюсь, сумма достигнет тридцати шиллингов.

— О! Какой ужас!

— И счет у Димитрия вырастет до шестисот фунтов. Но тут уж, леди Каррадос, каждый ваш пенни, один к одному.

Леди Каррадос ничего не ответила и внимательно посмотрела на своего секретаря. По некоторым признакам мисс Харрис почувствовала, что совершила еще одну faux pas[10]. Она подумала, что в глазах ее хозяйки появился необыкновенный блеск.

— Я бы сказала, — добавила она поспешно, — что тысячи фунтов, наверное, хватит на все расходы, оркестр и прочее.

— Понимаю, — отозвалась леди Каррадос. — Тысяча.

Послышался стук в дверь и голос, зовущий: «Донна!»

— Входи, дорогая!

С пачкой писем в руках в комнату вошла высокая темноволосая девушка. Бриджет была очень похожа на мать, но никому и в голову не пришло бы сравнить ее с сикстинской мадонной. Для этого она чересчур много ослепительности унаследовала у Пэдди О’Брайена. Тонкие, еле заметные губы и широко расставленные, глубоко посаженные глаза под резко очерченными бровями. В ней было нечто безмятежное, но, когда она улыбалась, черты ее лица как бы стягивались и она больше походила на отца, чем на мать. «Впечатлительная, — подумала мисс Харрис с неожиданной мягкостью. — Надеюсь, она все переносит как надо. Ведь так неприятно, когда действуют на нервы». Она ответила Бриджет на ее церемонное «С добрым утром!» и полюбовалась на то, как она целует мать.

— Донна, дорогая, ты так душиста! — сказала Бриджет.

— Хэлло, моя милая, — ответила леди Каррадос, — мы здесь стараемся снизить цену на все, что хоть что-то стоит. Твой бал мы с мисс Харрис решили назначить на восьмое. Дядя Артур пишет, что на это число мы можем воспользоваться его домом. Это, мисс Харрис, генерал Марздон. Я разве не поясняла вам, что он сдает нам Марздон-Хаус в Белгрэйв-Скуэр? Или поясняла?

— Да, леди Каррадос, благодарю вас, я все поняла.

— Ну разумеется.

— Это мавзолей, — сказала Бриджет, — но подойдет. Я получила письмо, Донна, от Сары Аллен. Ее бабушка — ну, ты знаешь, эта твоя леди Аллен, — снимает на сезон квартиру. Донна, пожалуйста, я хочу, чтобы Сару приглашали на все! Мисс Харрис это знает?

— Да, благодарю вас, мисс Каррадос. О, прошу прощения, — сказала, слегка смешавшись, мисс Харрис, — мне следовало сказать «мисс О’Брайен», да?

— О Господи! Да! — воскликнула Бриджет. — И больше никогда не попадайтесь в эту ловушку. Прости, дорогая Донна, но в самом деле!

— Ш — ш! — мягко произнесла леди Каррадос. — Это твои письма?

— Да. Все — приглашения. На тех, по поводу которых я в самом деле сомневаюсь, я поставила черный знак, а остальные мне еще нужно будет рассортировать. А, и еще я поставила большую V на тех, которые я особенно не хочу пропускать. И…

В это время дверь вновь отворилась, и в комнату пошел, прихрамывая, человек с фотографии на туалетном столике.

Сэр Герберт Каррадос казался слишком эффектным, чтобы быть реальным. Он был высок, мужествен и привлекателен. Рыжеватые тонкие волосы, большие гвардейские усы, тяжелые брови и слегка глуповатый, беззаботный взгляд. Глуповатость эту не сразу и различишь, потому что брови придавали общему выражению глаз мнимую свирепость. Впрочем, глупцом он не был; скорее человеком тщеславным и самодовольным. Он гордился тем, что обладал внешностью солдата, а не процветающего финансиста. В мировую войну он удержался на какой-то до удивления незначительной должности, что позволило ему всю войну провести в Танбридж Уэлс[11] и не помешало его устойчивому, а впоследствии и блистательному положению в Сити. Он прихрамывал и пользовался тростью, и, понятное дело, многие предположили, что он ранен в ногу — кстати, так и произошло, но из-за действий невнимательного егеря. С величайшим усердием посещал он военные слеты и был готов баллотироваться в парламент.

Бриджет звала его Бартом, что ему даже нравилось, но временами его удивляла ирония, появлявшаяся при этом в ее глазах, что ему уже вовсе не нравилось.

Этим утром под мышкой у него была «Таймс», а на лице — снисходительная мина. Он поцеловал жену, приветствовал мисс Харрис, причем с несомненными нотками сердечности, и вопросительно взглянул на падчерицу.

— Бриджет, доброе утро. Я полагал, что ты еще в постели.

— Барт, доброе утро, — ответила Бриджет. — Почему?

— Тебя не было к завтраку. Не кажется ли тебе, что было бы тактичнее по отношению к прислуге, если бы ты сначала позавтракала, а потом строила планы на день?

— Кажется, — согласилась Бриджет и направилась к двери.

— А каковы твои планы на день, дорогая? — продолжал сэр Герберт, с улыбкой обращаясь к жене.

— О… Да тут все! Бал Бриджет, например. Мы с мисс Харрис планируем в связи с этим расходы, Герберт.

— Вот как? — пробормотал сэр Герберт. — Убежден, что мисс Харрис настоящий дока в подсчетах. И какова же общая сумма, мисс Харрис?

— На бал, сэр Герберт? — мисс Харрис скосила глаз на леди Каррадос, несколько нервно кивнувшую ей. — Около тысячи фунтов.

— Боже правый! — воскликнул сэр Герберт и выронил монокль.

— Видишь ли, дорогой, — торопливо вмешалась его жена, — тут просто, ну, ничего нельзя сократить. Даже при том, что есть дом Артура. И если в буфет подать шампанское…

— Ивлин, я не вижу ни малейшей необходимости подавать в буфет шампанское. Если этим юнцам не хватает той выпивки, какая есть в комнате для ужинов, стало быть, они злоупотребляют выпивкой. Вот что я могу сказать. И еще я должен сказать, — продолжал сэр Герберт с видом обличителя, — я не понимаю умонастроения современной молодежи. Излишества в азартных играх, излишества в спиртных напитках, отсутствие жизненных целей… Взять хотя бы этого молодого Поттера.

— Если ты имеешь в виду Доналда Поттера, — сказала Бриджет с угрозой в голосе, — то я должна…

— Бриджи! — произнесла ее мать.

— Ты отклоняешься от темы, Бриджет, — сказал ее отчим.

— Я?

— Я имею в виду, — продолжал сэр Герберт, страдальчески глядя на жену, — что молодые люди в наше время слишком много ждут от жизни. Шампанское на каждом столе…

— Это совсем другое… — начала Бриджет, стоя у двери.

— Это лишь избавляет… — прервала ее мать.

— Однако, — продолжал сэр Герберт с видом человека, который остается любезным, несмотря ни на что, — если ты полагаешь, что в состоянии потратить тысячу фунтов на один вечер, моя дорогая…

— Но ведь это же не только деньги Донны, — возразила Бриджет. — Там еще и моя часть. Папочка оставил…

— Бриджет, дорогая, — заметила леди Каррадос, — завтрак.

— Прости, Донна, — сказала Бриджет. — Все в порядке.

С этими словами она вышла из спальни.

Мисс Харрис тем временем размышляла над тем, не лучше ли и ей выйти отсюда, но так как никто, казалось, и не вспомнил о ее присутствии, то она сочла за благо и не напоминать об этом ни одним жестом. Между тем леди Каррадос говорила быстро и со странной смесью нервозности и решительности.

— Герберт, дело в том, что Пэдди предполагал, чтобы часть денег Бриджи была израсходована на ее выход в свет. Это вовсе не…

— Дорогая, — проговорил сэр Герберт с непередаваемыми нотками деликатного упрека и взглянул на мисс Харрис. — Ну конечно же! Решать только тебе и Бриджет. Это естественно. Я и помыслить не мог о том, чтобы вмешиваться. Я, ну разве что старый дурак, который не прочь оказать посильную помощь. Так что не обращай внимания.

От необходимости придумывать ответ на эту путаную речь леди Каррадос избавила вошедшая служанка.

— Мэм, здесь лорд Роберт Госпел, он желает знать…

— Ивлин, привет! — произнес из-за двери необыкновенно высокий голос. — Я уже здесь. Позволь мне войти.

— Банчи! — восторженно вскрикнула леди Каррадос. — Как это мило! Входи же!

И, прихрамывая, задыхаясь под тяжестью огромного букета желтых нарциссов, порог спальни переступил лорд Роберт Госпел.

В тот же день, когда лорд Роберт Госпел посетил леди Каррадос, сама леди Каррадос нанесла визит сэру Дэниелу Дэйвидсону в его врачебном кабинете на Харли-стрит. Разговаривала она с ним довольно долго и через полчаса уже с безнадежностью смотрела в его большие темные глаза.

— Я ужасно обеспокоена, и это естественно, как бы Бриджет не подумала, будто у меня что-то неладно, — сказала она.

— Но ведь у вас ничего особенно неладного и не происходит, — ответил Дэйвидсон, разводя длинными руками. — Ничего в том смысле, что у вас нет переутомления сердца, слабых легких или чего-либо в этом роде. Думаю, у вас нет и малокровия. Тест на кровь покажет, что все в порядке. Но! — он наклонился вперед и ткнул пальцем в ее сторону. — Но вы очень утомлены. Вы утомлены вся в целом. По существу, мне следовало бы порекомендовать вам санаторий и недели три безмятежного, растительного существования.

— У меня это не получится.

— А нельзя ли вашу дочь вывезти в свет на следующий год? Как насчет того, чтобы провести укороченный сезон?

— О, это невозможно! Правда, невозможно. Мой дядя сдал нам свой дом под бал, а Бриджет все распланировала. Ведь отложить все это будет не менее тяжело, чем выполнить. Я буду в полном порядке, только иногда я ощущаю себя медузой, а не разумным человеком. Качающаяся медуза. Я чувствую странные приступы головокружения. И не беспокоиться обо всем этом я попросту не в состоянии.

— Понимаю. Теперь с этим балом… Не слишком ли вы, как мне кажется, поглощены им?

— Я все передала своей секретарше и Димитрию. Надеюсь, там и вы будете — вам пошлют приглашение.

— Буду с удовольствием, но хочу, чтобы вас там не было.

— Но правда, это невозможно!

— Не беспокоит ли вас что-либо особенное?

— Последовала долгая пауза.

— Да, — сказала наконец леди Каррадос. — Но об этом я сказать не могу.

— А! Ну что ж, — сказал сэр Дэниел, вздернув плечи. — Les maladies suspendent nos vertus et nos vices[12].

Она поднялась, и он тут же вскочил с места, точно в присутствии члена королевской семьи.

— Рецепт составят тотчас и отошлют вам, — сказал он, глядя на нее сверху вниз. — И, если это возможно, я хотел бы еще раз вас посмотреть. Полагаю, вас мне лучше не посещать?

— Пожалуйста, не надо! Я приду сюда.

— C’est entendu[13].

Леди Каррадос ушла, смутно сожалея о том, что он чересчур уж красноречив, и страстно мечтая добраться до своей постели.

Ссутулившись, Агата Трой надвинула свою изящную новую шляпку на один глаз и направилась на выставку своих картин в Уилтширских галереях на Бонд-стрит. Ее всегда приводила в замешательство необходимость лично появляться на своих персональных выставках. Люди считали, что им следует ей что-то сказать о ее картинах, но что именно сказать, они никогда не знали, а она не знала, что им ответить. Она делалась замкнутой и застенчивой, и для интеллектуальных снобов эта ее несообразность была пороком. Как все художники, она была не в состоянии объяснить предмет своего творчества. Осторожные и гладко сформулированные оценки, которыми осыпали ее высоколобые критики, повергали Трой в состояние мучительной неловкости. В меньшей степени ее расстраивали общие слова обывательских любезностей, хотя и в этом случае она испытывала немалые трудности, пытаясь придумать подходящий ответ.

Она проскользнула в дверь, подмигнула молодому человеку, сидевшему за конторкой, и обошла стороной объемистую американку, нависшую над ним и тыкавшую пальцем в белой перчатке в цену, проставленную на каталоге.

Трой торопливо оглянулась и в углу многолюдного помещения увидела маленького кругленького джентльмена, сидевшего в чересчур большом для него кресле; у него была косо посаженная голова, закрытые глаза, и он мирно посапывал открытым ртом. Трой направилась к нему.

— Банчи! — позвала она.

Лорд Роберт Госпел широко открыл глаза и, словно кролик, пожевал губами.

— Хэлло! — заметил он. — Что за шум? Ничего? А что, недурственно.

— Ты же спишь.

— Ну, может, и вздремнул.

— Прекрасный комплимент! — добродушно сказала Трой.

— У меня было много беготни, а потом я подумал, дай заскочу, — объяснил лорд Роберт. — Вот и отдыхаю.

Он укрепил очки на носу и, откинув голову, принялся с видом доброжелательного знатока созерцать большую пейзажную картину. Наблюдая за ним, Трой не испытывала, как обычно, замешательства.

— А что, правда недурственно, — повторил Банчи. — Мм?

У него была любопытная привычка пользоваться викторианскими словечками (унаследованная, как он пояснял, от его выдающегося отца). «Боги!» — было его любимым восклицанием. Он придерживался мелких любезностей викторианских времен, после бала непременно оставляя визитки и нередко посылая цветы хозяйке, в доме которой отобедал. Он прославился своими костюмами — довольно высокий, наглухо застегнутый жакет и суженные брюки днем, мягкая широкая шляпа и плащ вечером.

Трой отвернулась от собственной картины и взглянула на собеседника. Часто моргая за своими очками, он указал толстым пальцем на пейзаж.

— Приятно и чисто, — сказал он. — Люблю чистоту. Приходишь и пьешь чай.

— Я только что пришла, — ответила Трой, — но не отказалась бы.

— Я позвал Поттеров, — добавил Банчи. — Мою сестру и ее сына. Погоди немного, я позову их.

— Милдред и Доналда? — спросила Трой.

— Милдред и Доналда. Ты же знаешь, с тех пор, как умер бедняга Поттер, они живут у меня. Доналда только что исключили из университета, по-моему, за какие-то проделки с азартными играми. Милый молодой плут. И ничего ему не делается. Если не упоминать об Оксфорде.

— Это я запомню.

— Возможно, он избавит тебя от этого и заговорит об этом сам. Мне нравится, когда рядом молодежь. Веселые. И продолжают царапаться. Ты их нигде не видишь? Она носит красно-коричневый ток[14].

— Банчи, это не ток, — сказала Трой. — Вон она. Это очень модный пурпуровый берет. Она видит нас. Идет к нам.

Через толпу плавно пробиралась вдовая сестра лорда Роберта, сопровождаемая своим необыкновенно привлекательным сыном. Она еле перевела дыхание, но Трой приветствовала с нежностью. Доналд поклонился, заулыбался и сказал:

— Вот это да! Выдающаяся художница собственной персоной! Нам действительно здорово повезло! Ужасно здорово!

— Много вы тут понимаете! — добродушно парировала Трой. — Милдред, Банчи предлагает чай.

— Должна сказать, это было бы прекрасно, — сказала леди Милдред Поттер. — Нет ничего изнурительнее, чем разглядывание живописи, даже если это ваши картины, дорогая.

— Здесь внизу есть ресторан, — пропищал лорд Роберт. — Следуйте за мной.

Прокладывать себе путь, однако, им пришлось и вниз по лестнице. Отстав от них в толпе, Доналд закричал:

— Трой, вы слышали, что меня исключили?

Впрочем, услышали об этом сперва все окружающие и только потом Трой.

— Да, слышала, — строго ответила Трой.

— Ну не мерзость ли, а? — продолжал Доналд; теперь он шел рядом и говорил спокойнее. — Дядя Банч был взбешен и сказал, что я больше не наследник. Конечно, этого не произойдет, и он оставляет мне целое состояние… Дядя Банч, дорогой, разве не так?

— Мы пришли, — сказал лорд Роберт с облегчением, когда они наконец добрались до дверей ресторана. — Вы здесь устраивайтесь как следует, а я, боюсь, должен спешить. — Он вытащил свои часы и прищурился на них. — Через двадцать минут у меня встреча.

— Где? — спросила Трой. — Я отвезу тебя.

— Откровенно говоря, — ответил лорд Роберт, — это в Скотланд-Ярде. Я встречаюсь там со старым приятелем, которого зовут Аллен.

Глава II Банчи

«Мистер Аллен, к вам лорд Роберт Госпел», — произнес голос в трубке телефона на столе у Аллена.

— Проводите его, пожалуйста, — сказал Аллен.

Он вынул досье из высокого ящика с картотекой и положил его перед собой; затем позвонил специальному помощнику комиссара.

— Только что прибыл лорд Роберт, сэр. Вы просили меня поставить вас в известность.

— Знаете, Рори, подумав, я оставляю его вам. Здесь Фокс с рапортом по делу в Тампле, и это очень срочно. Так что примите мои извинения. Передайте ему, что я позвоню ему в любое удобное для него время, если он сочтет, что это пойдет на пользу. Вы ведь знакомы с ним? Я имею в виду лично?

— Да. Он-то меня и вызвал.

— Тогда все в порядке. Поработайте-ка с ним здесь, если это, конечно, потребуется, а я завален.

— Очень хорошо, сэр, — сказал Аллен.

Сержант полиции, постучав, открыл дверь.

— Лорд Роберт Госпел, сэр.

Семеня и слегка задыхаясь, вошел лорд Роберт.

— Хэлло, Родерик. Как вы? — произнес он.

— Хэлло, Банчи. Очень-очень мило с вашей стороны.

— Ну что вы! Нельзя терять связи. И, знаете, приятно быть причастным. Я всегда так. — Он сел, сложил ручки у себя на животе и спросил: — Как ваша мать?

— Очень хорошо себя чувствует. Она знает, что мы с вами сегодня встречаемся, и передает вам сердечный привет.

— Благодарю. Приятнейшая женщина ваша мать. Боюсь, я несколько запоздал. Пил чай с еще одной приятнейшей женщиной.

— Неужели!

— Да. С Агатой Трой. Знаете ее?

— М-да, — сказал Аллен после непродолжительного молчания.

— Боги! Ну, конечно, знаете. Вы же видели ее по тому делу, когда зарезали ее модель, да?

— Да, — ответил Аллен, — это она и была.

— Мне она уж-жасно нравится. Мы с Милдред, моей сестрой, и ее сыном Доналдом были на выставке Трой. Вы сестру-то мою, э, Милдред, знаете, не так ли?

— Да, — улыбнулся Аллен.

— Да. Полна всяческих глупостей, но женщина добрая. Парень — молодой прохиндей.

— Банчи, — заметил Аллен, — вы не викторианец, вы лучше — вы из эпохи Регентства.

— Вы так думаете? Родерик, признаюсь вам, что мне необходимо было вылезти из своей раковины и немного заняться светской жизнью.

— Вы ведь всегда ведете светскую жизнь? Разве нет?

— Стараюсь. Развлекаюсь. Например, молодой Доналд ухаживает за девочкой, которую зовут Бриджет О’Брайен. Знаете ее?

— Забавно, — сказал Аллен. — Моя мама вывозит в свет дочку моего брата Джорджа, и оказывается, что эта девочка близкая подруга Бриджет О’Брайен. Вы же знаете, она — дочь Ивлин и Пэдди О’Брайен.

— Знаю. Был сегодня утром у Ивлин. Она замужем за этим ослом Каррадосом. Напыщен. Мне говорили, он удачлив в Сити. Посмотрел и на девочку. Приятная. Но что-то там не так, в их семействе. Грешу на Каррадоса. А вам девочка нравится?

— Я ее не знаю, но ее любит моя племянница Сара.

— Послушайте, — сказал лорд Роберт, расправив пальцы и уставившись на них, словно увидел их впервые. — Послушайте, давайте отобедаем вместе на балу у леди Каррадос! Приедете? Давайте, а?

— Дорогой мой Банчи, я не зван.

— Но племянница-то ваша там будет!

— Полагаю, да.

— Вам пришлют приглашение. Нет ничего легче. Приходите. Там будет и Трой: мы с Доналдом уговорили ее.

— Трой, — сказал Аллен. — Трой.

Несколько секунд лорд Роберт внимательно смотрел на него.

— Ничего не случится, если и не придете, — сказал он.

— Передать вам не могу, — медленно проговорил Аллен, — как я желал бы прийти, но, видите ли, опасаюсь, как бы не напомнить мисс Трой о том неприятном деле.

— О! Ээ… Ладно, оставим этот вопрос открытым. Подумайте-ка над этим. О приглашении не беспокойтесь. Теперь, что о деле?

На лице его забавно выразилось нетерпение, губки подобрались, и он ловким движением руки сдвинул очки на нос.

— Что происходит? — спросил он.

— Мы склонны подозревать шантаж, — сказал Аллен.

— Боги! — отозвался лорд Роберт. — Где?

— Тут, там, где хотите. В высшем обществе.

— С чего вы это взяли?

— Ну! — Аллен положил на досье свою тонкую руку. — Полагаю, Банчи, это несколько больше, чем просто конфиденциально.

— Да-да-да! — заверил его лорд Роберт. — Все в порядке. Я буду нем как могила. Ни гугу. Давайте-ка имена и все прочее. Без всех этих ваших мистеров и миссис Икс.

— Хорошо. Вам знакома миссис Хэлкет-Хэккет? Жена старого генерала Хэлкет-Хэккета?

— Да. Она американская актриса. На двадцать лет моложе этого Ха-Ха. Эффектное создание!

— Это раз. На прошлой неделе она пришла к нам с историей о шантаже. Все это вот здесь, в досье. Коротко я изложу вам, что она рассказала, но, боюсь, вам придется смириться с некой мадам Икс.

— Фуу! — произнес лорд Роберт.

— Она сообщила нам, что некая очень высокопоставленная ее подруга призналась ей в том, что подвергается шантажу. Ее фамилию миссис Ха-Ха не назвала — вот вам и ваша миссис Икс.

— Хм! — с сомнением произнес лорд Роберт. — А не миссис ли Харрис это?

— Возможно, — сказал Аллен, — но история именно такова, и я изложил вам ее так, как сам услышал от миссис Ха-Ха. Ее подруга миссис Икс, у которой высокопоставленный и властный супруг, получила шантажное письмо первого числа в этом месяце. Написано оно на вулвортской бумаге. Автор ставит в известность, что он, или она, обладает в высшей степени компрометирующим письмом, адресованным миссис Икс ее приятелем. Автор готов продать это письмо за 500 фунтов. Банковский счет миссис Икс каждый месяц тщательно проверяется ее супругом, и выкладывать деньги она опасается. В ее бедственном положении она обратилась (как только история началась) к миссис Хэлкет-Хэккет, которая была не в состоянии одолжить ей 500 фунтов, но убедила миссис Икс передать все это дело нам и вручила нам письмо. Вот оно.

Аллен положил досье на пухлые коленки лорда Роберта. Тот потрогал собственные очки и почти полминуты рассматривал первую же страницу досье. Затем он, было, открыл рот, закрыл его, бросил взгляд на Аллена, вновь потрогал очки и наконец шепотом прочел:

«Если у вас возникнет желание купить письмо, датированное 20 апреля, отправленное из Бакс-Клаб, адресованное „дорогой Дуду“ и подписанное „М.“, вы можете сделать это, оставив 500 фунтов банкнотами мелкого достоинства в своем же кошельке, который следует положить за картину на сюжет похорон в Голландии, что висит над камином в бальной зале Комсток-Хаус, в первый же понедельник через две недели».

Лорд Роберт оторвался от письма.

— Это был вечер, когда Комстоки устраивали благотворительные приемы с бриджем, — сказал он. — Большое представление. Тридцать столов. Ну-ка посмотрим. Так, это было в прошлый понедельник.

— Именно. Затем по следам этого письма мы встретились с Комстоками, рассказали им вымышленную историю и попросили разрешения прислать к ним человека, переодетого официантом. Мы попросили миссис Ха-Ха уговорить свою встревоженную подругу положить за картину с похоронами в Голландии свой кошелек с купюрами, которые мы посыпали применяющейся в таких случаях пудрой. Миссис Ха-Ха сказала, что она избавит свою подругу от мучения и унижения, приняв эти обязанности на себя.

Аллен приподнял одну бровь и многозначительно посмотрел на лорда Роберта.

— Бедняжка, — ответствовал тот. — Думала ли она, что обманывает вас?

— Не знаю. Я продолжаю любезно притворяться. Наш посланный, человек, могу сказать, надежный, присутствовал на приеме, видел, как миссис Ха-Ха спрятала кошелек, и начал дожидаться событий.

— И что произошло?

— Ничего. Наш человек дежурил там всю ночь и видел, как на следующее утро кошелек обнаружила служанка, положила его, не открывая, на камин и обратила на него внимание миссис Комсток. Последняя в присутствии нашего человека и служанки открыла кошелек, увидела деньги, была удивлена и, не сумев найти ничего, что указывало бы на владельца, сказала служанке положить его на место, как и оговаривалось заранее.

— И что же? — спросил лорд Роберт, вдруг обхватив себя своими короткими ручками. — Какой же вывод вы из всего этого делаете, мой дорогой Родерик?

— Нашего человека заметили.

— Кто-то из слуг Комстоков?

— Все это представление было устроено Димитрием, поставщиком Шеферд-Маркет. Вы, конечно, понимаете, кого я имею в виду. В наше время он организует подавляющую часть больших приемов. Поставляет для них обслугу, продукты, ну и тому подобное.

— Один из людей Димитрия?

— Мы предельно тщательно навели справки. Все его люди имеют блестящие характеристики. Я даже разговаривал с самим Димитрием и сказал ему, что произошло одно или два весьма дерзких хищения, и мы обязаны провести расследование. Он, разумеется, рассыпался в бесконечных уверениях и показал мне целую кучу рекомендаций на всех своих людей. Мы их проверили. Все они подлинны. Он нанимает на работу лучших людей, каких только можно найти. Существует жесткое правило, согласно которому все предметы, оставшиеся после подобных представлений, должны тотчас быть принесены ему. Затем он сам старается найти владельца, и в случае, если утерян кошелек или сумка, они возвращаются хозяину, например, после осмотра содержимого вещь отсылается с одним из его людей. Он объяснил, что это необходимо для защиты и его людей и его самого. Он всегда просит владелицу осмотреть сумку в тот момент, когда ей ее отдают.

— Однако…

— Понимаю, что это еще ровным счетом ни о чем не говорит, но у нас было столько хлопот с персоналом Димитрия, а на мой взгляд, среди них нет никого, кто заслуживал бы внимания.

— А сам Димитрий?

Аллен хмыкнул.

— Дорогой Банчи, чудеса, конечно, случаются, но…

— Да-да, конечно, я полностью согласен. Вы считаете, что он слишком заметен для таких «дел». Еще что-нибудь?

— Слухи о шантаже достигли нас и из других источников. Хотите, взгляните на досье. Говоря коротко, все они указывают на кого-то, кто действует так, как предполагала миссис Хэлкет-Хэккет, то есть миссис Икс. В Скотланд-Ярд пришло одно из анонимных писем, предположительно от жертвы. В нем просто говорится, что шантажист действует среди светских людей. Ничего больше. Как тут нащупаешь след? Далее, однажды застрелился молодой Креморн, и мы выяснили, что он получал весьма значительные суммы в банкнотах неизвестно за что. Его слуга сообщил, что одно время подозревал его в шантаже. — Аллен потер нос. — Это дьявол. Из всех грязных дел это, на мой взгляд, наигрязнейшее. И я не хочу говорить вам, в каком тупике мы оказались.

— Плохо, — сказал лорд Роберт, как мог, широко раскрыв глаза. — Просто отвратительно! Но при чем же здесь я?

— Если вам так угодно, при всем. Вы помогали нам прежде, и мы были бы чертовски рады, если бы вы помогли нам и сейчас. Вы бываете всюду, Банчи, — сказал Аллен, улыбнувшись своему малорослому другу. — Вы вхожи во все фешенебельные дома. Очаровательные дамы доверяются вам. Суровые полковники рыдают у вас на груди. Подумайте, что вы в состоянии выяснить.

— Но вы же понимаете, как я могу злоупотребить доверием? Даже если я что-то выясню.

— Конечно, не можете, но вы можете провести свое небольшое, тайное расследование по собственному усмотрению и рассказать нам, до какой, м-м… — Аллен сделал паузу и быстро добавил: — До какой степени распространяется порядочность того или иного человека. Сделаете?

— Охотно! — заявил лорд Роберт с необыкновенным приливом энергии. — В самом деле, ведь если это совпадение, то это вообще черт те что!

— Что именно?

— Ну… Ну, сейчас поймете, Родерик! Только это между нами. Дело в том, что, как я уже говорил вам, утром я был у Ивлин Каррадос. По дороге я увидел какого-то типа, продававшего желтые нарциссы, и подумал, дайка возьму для нее. Чертовски очаровательная женщина, эта Ивлин, но… — он поморщился, — угнетена! Поверьте мне, она так и не пережила смерть Пэдди. Она души не чает в девочке, девочка души не чает в ней, но Каррадос, если вы спросите меня, ведет себя просто бесцеремонно. До ужаса напыщен, придирчив, раздражителен, ну что это? Ивлин была в постели. С головой в письмах. И секретарша с ней. Каррадос, как раненый, на коврике у камина. Потом пришла Бриджет. Что ж дальше… А, Каррадос сказал, что был в Сити. Подошел к постели и поцеловал Ивлин… Знаете, так женщин не целуют. Одна рука сбоку. Правая под подушкой.

Голос лорда Роберта вдруг поднялся на октаву и стал пронзительным. Упершись руками в колени, Банчи наклонился вперед и очень серьезно взглянул на Аллена. Точно кролик, он пожевал губами и быстро заговорил:

— Это было невероятно. Это черт знает что. Он наверняка нащупал письмо у нее под подушкой, потому что, когда он выпрямился, он держал его в правой руке — обычный конверт с адресом, написанным от руки, — обычно адрес печатают, но этот был написан от руки.

Аллен бросил быстрый взгляд на досье, но ничего не сказал.

— Каррадос сказал: «О, это одно из твоих писем, дорогая», скосился на него через монокль, а затем опустил его на покрывало. Ну, извинился: что-то вроде «прошу прощения». Проблема в том, что она побелела, как простыня. Клянусь честью, белая, как не знаю что. А она говорит: «Это от одного из моих несчастных, я должна этим заняться», и засовывает его под другие. Он ушел, и этим все закончилось. Я поговорил об их бале, засвидетельствовал свое почтение, разумеется, не подал виду, что я что-либо заметил, и через короткое время ушел.

Аллен по-прежнему ничего не говорил, и лорд Роберт вдруг ткнул толстым пальцем в письмо из досье.

— Оно и есть, — категорическим тоном сказал он. — Почерк тот же.

— Точно тот же? Я имею в виду, что вы можете поклясться, что это тот же автор?

— Нет-нет! Конечно, нет. Только на беглый взгляд постороннего, но я ни о чем не думаю, кроме почерка, понимаете?

— А мы ни о ком не думаем, кроме вас.

— Он очень похож, до чрезвычайности. Клянусь честью! — сказал лорд Роберт.

— Лорд, дорогой мой! — мягко произнес Аллен. — Случилось то, что американцы называют «обвалом». Совпадение. От него не скрыться. Как и от закона. Одним словом: «Трепещите»! Но если вдуматься, не так уж и велика его власть: ведь этот пресловутый тип действует только среди определенного класса людей и соответственно выглядит. — Аллен пододвинул пачку сигарет к лорду Роберту. — Мы отдали эксперту то письмо от миссис Ха-Ха, которое вы заметили. Вулвортская бумага. Жаль, она не показала нам конверт. Вулвортские чернила и специфическое перо, с помощью которого ими обычно пишут. Угольник с подающим желобком. Вы обратили внимание, как аккуратно и разборчиво выписаны буквы на разлинованной бумаге? И это обстоятельство и специфическое перо, а также тот факт, что особенность написания букв тщательно воспроизводит обыкновенный печатный шрифт, полностью исключают любое предположение об индивидуальности писавшего. Отпечатки пальцев отсутствуют, а миссис Хэлкет-Хэккет не заметила и почтовой марки. Войдите!

Полицейский констебль промаршировал к столу с пачкой писем, положил их на стол и так же промаршировал обратно.

— Банчи, прошу прощения на секунду — я только просмотрю почту, ибо здесь может быть кое-что… Бог ты мой! Так и есть!

Он вскрыл конверт, прочел короткую сопроводительную записку, вынул содержимое конверта и, вздернув брови, передал его лорду Роберту.

Тот даже присвистнул.

Он держал в руках обыкновенный листок разлинованной бумаги. Несколько строчек, написанных от руки, точно соответствовали линовке. Лорд Роберт громко зачитал текст:

— «Непредвиденные обстоятельства помешали сбору пожертвований вечером в понедельник. Оставьте, пожалуйста, сумочку с той же суммой между сиденьем и левым подлокотником голубой софы в концертном зале, 57, Констанс-стрит, в следующий четверг после полудня».

— Миссис Хэлкет-Хэккет, — сказал Аллен, протягивая руку за письмом, — поясняет здесь, что ее несчастная подруга получила это письмо вчера с вечерней почтой. А что за событие в четверг на Констанс-стрит, 57? Вам что-нибудь известно?

— Это новые концертные залы. Предельно фешенебельные. Еще одно благотворительное представление. Билеты продаются повсюду, каждый по три гинеи. Камерная музыка. Бах. Сермионский квартет. Я пойду.

— Банчи, — сказал Аллен, — пусть ничто не отвлекает вас от голубой софы. Поговорите с миссис Хэлкет-Хэккет. Расположитесь-ка на этой голубой софе с ней вместе, и, когда чистая радость от музыки Баха завладеет вашим сердцем, вы, не привлекая внимания, но отзываясь всей душой…

— Да-да-да! Не продолжайте дальше, Родерик, иначе можно вообразить, что вы и вправду детектив.

— Черт вас возьми! — сказал Аллен.

Лорд Роберт издал несколько каркающий смешок и встал со стула.

— Я ухожу, — сказал он.

Аллен вышел вместе с ним в коридор. Они обменялись рукопожатием, и Аллен остался стоять, глядя, как семенящими шажками удаляется смешная старомодная фигурка, обращающаяся в силуэт на фоне окна, которым заканчивается длинный коридор; она становилась все меньше и меньше, пока, задержавшись на миг у окна, не повернула за угол и исчезла.

Глава III Последствия приема с коктейлями

Спустя несколько дней после визита в Скотланд-Ярд лорд Роберт Госпел побывал на приеме с коктейлями, который устраивала для своей незнатной протеже миссис Хэлкет-Хэккет. Кем была эта незнатная протеже, не знал никто, но все дружно предположили, что цель, с которой миссис Хэлкет-Хэккет выводила эту девушку в свет, была не вполне филантропической. Фамилию девушки в тот момент не вспомнил никто — ее попросту сочли своего рода эпилогом общественной деятельности миссис Хэлкет-Хэккет.

То был один из первых больших приемов с коктейлями в открывающемся сезоне, и на нем присутствовало ни много ни мало двести пятьдесят гостей. Лорд Роберт обожал приемы, какими бы они ни были, и его, как подчеркивал Аллен, приглашали повсюду. Ему был близко знаком этот сорт людей; для таких светский сезон в Лондоне представлялся чем-то вроде колоссальных размеров барьера, через который предстояло совершить головокружительный прыжок или, зацепившись, потерять все, что только возможно. На лорда Роберта был невероятный спрос как на партнера для молодых девушек, на его помощь всегда могли рассчитывать все эти неуклюжие семнадцатилетние наследницы, которые, несмотря на подготовку в школах, какие они позаканчивали, несмотря на усилия модельеров и куаферов, специалистов по макияжу и собственных неуемных матерей, были способны лишь на то, чтобы стоять в одиночестве на отшибе и нервно при этом улыбаться. С этими нескладными дебютантками лорду Роберту и приходилось испытывать бесконечные хлопоты. Он рассказывал им забавные истории самого невинного свойства, а когда они смеялись над ними, вел себя так, будто они сами придумали эти образцы остроумия. Его острые глазки рыскали повсюду в поисках кого-нибудь, кто был бы моложе его, и, отыскав таких юношей, он образовывал из них группу, в центре которой располагался он со своей подопечной. Так как он обладал репутацией высокородною остроумца, самые недоверчивые и надменные молодые люди неизменно бывали рады побеседовать с лордом Робертом, и в итоге девушка, впервые попавшая на светский раут, оказывалась в окружении молодых людей, которые были не прочь вместе повеселиться. Ее нервная улыбка изглаживалась; всю ее охватывало восхитительное ощущение уверенности в себе. И как только лорд Роберт замечал новый блеск в ее глазах и вольную жестикуляцию, он незаметно ускользал и присоединялся к группе матрон, которым рассказывал истории куда менее невинные, а стало быть, и куда более забавные.

Однако по отношению к незнатной протеже генерала и миссис Хэлкет-Хэккет он пережил свое Ватерлоо. Ее незнатность была, впрочем, относительной, и если она чем и выделялась, то разве что поразительной прозаичностью. Каждым дюймом своей внешности эта девица была подготовлена для приема с коктейлями — уж тут постаралась ее опекунша со всем пылом и великими расходами: недаром она была высокопоставленной американкой, из тех, что обладают приятным лицом и несгибаемой фигурой. Лорда Роберта тут же привлекли к себе и миссис Хэлкет-Хэккет, выглядевшая, впрочем, несколько старее обычного, и ее супруг-генерал, и известный бретер, пару раз с воплем «Что-о-о?» разразившийся оглушительным смехом — таким способом организовывал он массовое веселье. Лорд Роберт, глядя на него, поморгал и затесался в гущу гостей. Слуга, в котором он признал дворецкого Хэлкет-Хэккетов, поднес ему бокал. «Стало быть, — подумал лорд Роберт, — ни Димитрия, ни кого-либо другого у них нет». Он огляделся. В правой части огромной залы столпились девушки, вывезенные в свет, и ему стало ясно, что все молодые люди, своими ужимками способные заткнуть за пояс лучшие танцевальные ансамбли Лондона, и все эти Димитрий, мисс Харрис и миссис Хэлкет-Хэккет с их тысячефунтовыми расходами оказываются попросту бесполезными и беспомощными. Тут же были заметны и молодые люди, которых — с большей или меньшей иронией — называли «радостями дебютанток». Лорд Роберт подозревал, что его племянник Доналд как раз и был этой «радостью дебютанток». Он находился тут же вместе с Бриджет О’Брайен и, судя по всему, был собой доволен. Как же — такая популярность! «Ему следует остепениться, — подумал лорд Роберт, — кроме того, в нем нет серьезности, и он начинает казаться гулякой. Нехорошо».

И тут он увидел незнатную протеже миссис Хэлкет-Хэккет. Она только что встретила трио вновь прибывших дебютанток и прошла вместе с ними в правую часть залы. Он заметил, что с ней были все любезны и не без приятности, но без малейшего признака близости. Он уловил момент, когда щебет собравшихся девушек стал всеобщим: тогда она обернулась к двери, где ее опекунша была полностью занята прибывающими гостями; вид у нее в этот момент был совершенно потерянным. Лорд Роберт пересек залу и приветствовал девушку обычным своим старомодным поклоном.

— Как чувствуем себя? Прием необыкновенно удался, — сказал он, сияя улыбкой.

— О! Я… ээ, так рада…

— Ну, меня-то не обманешь, — продолжал лорд Роберт, — я-то привык оценивать прием с коктейлями по тому времени, которое проходит между тем, когда свидетельствуют почтение, и выпивкой. Так вот сегодня мне предложили превосходный коктейль буквально через две минуты после того, как я обменялся рукопожатием с генералом. Потому как старый клиент, гурман и любитель выпить я сразу сказал себе: «Прекрасная вечеринка!»

— О! Я так рада… — повторила девушка.

Он понял, что она не сводит глаз со своей опекунши, и увидел, что та разговаривает с высоким привлекательным человеком с крупными чертами лица, тусклым взглядом и властными манерами. Вглядевшись в этого человека, он спросил:

— Не скажете ли вы мне, с кем это разговаривает наша хозяйка?

Девушка с усилием оторвала взгляд от миссис Хэлкет-Хэккет и тупо произнесла:

— Это капитан Уитерс.

«Ага, я предполагал это», — подумал лорд Роберт и сказал:

— Нет, я ошибся. Мне казалось, что я знаю этого человека.

— О! — отреагировала протеже.

Она чуть отклонила голову, и он понял, что теперь она смотрит на генерала. «Как испуганный кролик, — подумал лорд Роберт. — Так же и на все на свете. Как испуганный кролик».

Тем временем генерал устремился к своей жене и капитану Уитерсу. И на глазах лорда Роберта развернулась прелюбопытная сценка. Секунды три генерал Хэлкет-Хэккет сверкающим взглядом следил за тем, как капитан Уитерс улыбался, кланялся и удалялся прочь. Следом за этим генерал заговорил с женой, и тотчас, буквально через долю секунды ужас (лорд Роберт был убежден, что «ужас» еще не самое сильное слово), отразившийся в глазах протеже, был следствием паники, охватившей ее опекуншу. Это длилось только секунду, и вот она уже вместе с супругом повернулась, чтобы приветствовать новую гостью, в которой лорд Роберт с удовольствием узнал леди Аллен. Ее сопровождала тоненькая девушка с волосами цвета меди и косыми бровями, что тотчас напомнило ему о его приятеле Родерике. «Это, должно быть, и есть племянница», — решил он. Девушка же возле него неожиданно пробормотала нечто вроде извинения и торопливо направилась поздороваться с Сарой Аллен. Лорд Роберт опустошил до дна свой бокал, и ему наполнили следующий. Через несколько минут его уже окружили знакомые, и он принялся за одну из своих свежих историй. Излагая ее, он плавно качался на волнах смеха, каким встречали его рассказ, и добрался наконец до леди Аллен.

— Дорогой мой Банчи, — оказала она, — вы именно тот человек, кого я и рассчитывала здесь увидеть. Давайте-ка посплетничаем. Я чувствую себя птицей Феникс.

— Выглядите вы принцессой, — отвечал он. — Почему мы так редко видимся? Куда бы нам пойти…

— Если тут есть уголок, предназначенный для бабушек, тогда мне следует отправиться туда. Силы небесные, как тут кричат! Банчи, сколько вам лет?

— Пятьдесят пять, дорогая.

— А мне шестьдесят пять. Не находите ли вы, что люди сейчас уж очень шумные? Или вы сами все еще птенчик?

— Я просто-таки без ума от вечеринок, но согласен, что при современных способах общения отдохнуть здесь трудно.

— Вот именно, — отметила леди Аллен, устраиваясь в кресле. — Нет покоя. В то же время мне нравится молодежь, особенно неоперившаяся. Как полагает Родерик, они завершают свои идеи. Мы же действовали только в тишине своих спален и чересчур часто просили прощения у Творца за то, что там делали. Что вы думаете о Саре?

— Она очень миленькая, — сказал лорд Роберт с подъемом.

— Она очаровательное создание. До удивления легкомысленна, но с характером, и, мне кажется, выглядит, — сказала бабушка. — А что это за юная парочка, с которой она разговаривает?

— Бриджет О’Брайен и мой юный шалопай-племянник.

— Ах, так это девочка Ивлин Каррадос. Она похожа на Пэдди, не так ли?

— Она очень похожа на них обоих. Вы в последнее время видели Ивлин?

— Прошлым вечером встречались за картами. А что с Ивлин?

— А, так вы заметили? — воскликнул лорд Роберт. — Дорогая, вы мудрая женщина!

— Она в смятении. Этот Каррадос грубо с ней обращается?

— «Грубо» — не вполне то слово. Он чертовски благороден и терпелив. Но…

— Но есть еще что-то. По какому поводу вы на днях встречались с Родериком?

— Эй, эй! — встревожился лорд Роберт. — Что это вы вдруг?

— Да я бы и не разрешила вам говорить, — с сомнением, хотя и с достоинством произнесла леди Аллен. — Полагаю, я не слишком любопытна.

— Вот это по-настоящему ценно.

— Не знаю, что вы имеете в виду, — с серьезным видом сказала леди Аллен, — но я вам скажу, что имею в виду я, Банчи. Я имела в виду только невротичек. Невротички! Женщины, которые всегда начеку. Это просто поразительно, — продолжала она, энергично потирая нос, чем тут же напомнила лорду Роберту своего сына, — но именно это выражение застыло в густо подкрашенных глазах нашей хозяйки, как и в прекрасных от природы глазах Ивлин Каррадос. Слушайте, не коктейль ли этот странный ударил мне в голову?

— Именно коктейль, — решительным тоном сказал лорд Роберт, — и ударил вам в голову.

— Банчи, дорогой! — пробормотала леди Аллен. Они встретились глазами, и оба улыбнулись.

Вокруг них изысканно волновалась толпа гостей. Шум, сигаретный дым, острый аромат цветов и винных паров нарастали, казалось, ежесекундно. Сбитые с толку родители толпились вокруг кресла леди Аллен. Лорд Роберт по-прежнему сидел возле нее, с удовольствием вслушиваясь в ее спокойный мягкий голос и краем глаза продолжая наблюдать за миссис Хэлкет-Хэккет. Все приглашенные, по-видимому, уже прибыли, и она вошла в залу. Это было его шансом. Он повернулся и внезапно оказался лицом к лицу с капитаном Уитерсом. Несколько мгновений они стояли, глядя друг на друга. Уитерс был высокого роста, и лорду Роберту пришлось несколько закинуть голову. У Уитерса был ослепительно надменный вид, тогда как лорд Роберт отличался пухлостью и производил комическое впечатление. Но странное дело — из них двоих именно лорд Роберт обладал большим достоинством, чем и превосходил своего визави, а по контрасту с его мягким взглядом капитан выглядел неожиданно воровато. Его широкое привлекательное лицо заметно побледнело. Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил.

— О! Ээ… Привет! — вдруг с жаром произнес он.

— Добрый вечер, — ответил лорд Роберт и повернулся к леди Аллен; тогда капитан Уитерс стремительно удалился прочь.

— В чем дело, Банчи? — мягко спросила леди Аллен. — Я никогда прежде не видела вас столь высокомерным.

— Вы знаете, кто это?

— Нет.

— Этого типа зовут Морис Уитерс. Он — напоминание о моих прежних днях в Форин Офис.

— Вы напугали его.

— Надеюсь, — сказал лорд Роберт. — Мне надо уходить, и я еще намерен засвидетельствовать свое почтение нашей хозяйке. Было очень приятно увидеть вас. Может, зайдете как-нибудь пообедать? Приводите Родерика. Ну? Подарите мне один вечер? Пожалуйста!

— Право, у меня столько хлопот с Сарой… Мы можем вам позвонить? Если удастся…

— Должно удаться. Au’voir[15], дорогая!

— Прощайте, Банчи.

Он отвесил легкий поклон и начал пробираться через толпу к миссис Хэлкет-Хэккет.

— Я собираюсь уходить, — сообщил он ей, — но хотел бы сказать вам еще несколько слов. Прием получился исключительный.

Весь блеск своего светского воспитания она тут же сосредоточила на нем. Разумеется, подумал он сочувственно, это было псевдовоспитание, имитация, но имитация превосходная. Она называла его «дорогой лорд Роберт» на манер гранд-дамы из легкой светской комедии. Ее американский акцент, который ему запомнился и который придавал очарование ее театральным выступлениям, теперь был в значительной степени преодолен, но это ровным счетом ничего не меняло. Она спросила его, не собирается ли он провести весь светский сезон, на что он ответил, как обычно, помаргивая, что он примет в нем лишь посильное участие.

— А будете ли вы на представлении в зале на Констанс-стрит в четверг после полудня? — спросил он в свою очередь. — Я ужасно как рассчитываю на это.

В ее глазах не отразилось ничего, но, прежде чем ответить да, она будет, она сделала еле заметную паузу.

— Там Сермионский квартет, — заметил лорд Роберт. — Они уж-жасно хороши, не так ли? Подлинные асы.

Миссис Хэлкет-Хэккет отвечала, что обожает музыку, особенно классическую.

— Что ж, — сказал лорд Роберт, — льщу себя надеждой увидеть вас там, если, разумеется, это вам не наскучит. Не так уж часто встретишь сегодня человека, которому нравился бы Бах.

Миссис Хэлкет-Хэккет возразила, что, по ее убеждению, Бах изумителен.

— Скажите мне, — заговорил лорд Роберт с заговорщическим видом любителя сплетен, — дело в том, что я только что столкнулся с одним типом, чье лицо мне показалось, ну, до чрезвычайности знакомым, но определить, кто это, не могу. Этот тип вон там разговаривал с девушкой в красном.

Он заметил, как она побледнела, отчего румяна на ее щеках превратились в отдельные пятна, и подумал: «Бедняжка, это ее потрясло!»

— Вы имеете в виду капитана Мориса Уитерса? — проговорила она.

— Возможно. Фамилия мне ничего не говорит. Но с ним связаны ужасающие воспоминания. Впрочем, мне время уходить. Могу ли я надеяться увидеть вас в четверг? Благодарю вас. Всего хорошего.

— Всего хорошего, дорогой лорд Роберт, — ответила миссис Хэлкет-Хэккет.

Выбравшись из толпы гостей, он терпеливо дожидался, пока ему принесут его шляпу и зонтик, когда кто-то произнес у него над ухом:

— Хэлло, дядя Банч! Уходишь домой?

Лорд Роберт неспешно повернулся и увидел племянника.

— Простите! О, это ты, Доналд! Да, ухожу. Сейчас поймаю такси. Подвезти?

— Да, пожалуйста, — сказал Доналд.

Взглянув на племянника поверх очков, лорд Роберт заметил, что тот выглядит несколько взволнованным, и подумал: «Что, черт побери, с ними со всеми происходит?» Однако сказал он другое:

— Ну, тогда пошли.

И они вместе вышли на улицу. Лорд Роберт расправил зонтик, и в это время к тротуару подъехало такси.

— Вечер добрый, господин лорд! — сказал шофер.

— О, это ты, что ли? — ответил лорд Роберт. — Вечер добрый. Мы направляемся домой.

— Чейен-Уок, двести. Понял, господин лорд, — просипел шофер.

Это был пучеглазый и седовласый таксист с веснушчатым лицом, на котором застыло выражение добродушия и угрозы. Он захлопнул за ними дверцу, резко щелкнул рычажком счетчика и включил зажигание.

— Все-то тебя знают, дядя Банч, — заметил Доналд, но голос его был несколько неестественным. — Даже какой-то таксист.

— Этот парень курсирует в нашем районе, — ответил лорд Роберт. Он то и дело крутился на сиденье и поглядывал поверх очков на племянника. — Что случилось?

— Я… да нет, ничего. Я хочу сказать, с чего ты решил, что что-то случилось?

— Ну, конечно, ничего, — согласился лорд Роберт. — Ничего, ничего и опять ничего. Что случилось?

— Ну, по сути дела, — промямлил Доналд, пнув откинутое сиденье перед ним, — мне нужно переговорить с тобой. Я… Я… в общем, я в тупике, дядя Банч.

— Деньги? — спросил его дядюшка.

— Как ты догадался?

— Мальчик мой, не будь ослом! Что произошло?

— Я… В общем, буду удивлен, если ты поймешь… Я хочу сказать, что был довольно расточителен. И… черт возьми, жалею, что так произошло! Я был круглым дураком… Ну и… Я… Я полностью раскаиваюсь. Никогда больше!

— Ладно, ладно! — прервал его лорд Роберт. — Что это? Азартные игры?

— Ну… да! Немного еще и кутеж, но главное — игра.

— Скачки? Карты?

— Кое-что, но, в сущности, наибольший куш я просадил в рулетку.

— Господи Боже! — воскликнул лорд Роберт с оскорбленным удивлением. — Где же, черт побери, ты нашел рулетку?

— Ну… В общем, это было в одном доме на Лисерхед. Он принадлежит человеку, который был сегодня на приеме. Кое-кто, я знаю, видел меня там. Этот вид игры — на столе с рулеткой и с шестью парнями, работающими как крупье, — оказался довольно эффектной затеей. Знаешь, все размечено, то есть без излишней беготни, а интересы соблюдены. Капитан Уитерс просто ставит банк…

— Кто-кто?

— Человек по фамилии Уитерс.

— Когда происходила эта игра?

— О, что-то около недели назад. Они устраивают это систематически. И я платил аккуратно, но… но это обчистило меня полностью. То есть мне в самом деле удивительно не везло. Ставка была против меня семнадцать на каждом номере, представляешь? Невероятно. Просто невероятно, — сказал Доналд, неудачно попытавшись вернуться к своей привычной легкомысленной манере. — В сущности, это катастрофа.

— Ты сам себя пугаешь, — сказал лорд Роберт. — А в чем, собственно, проблема?

— Один из моих чеков возвращен банком. Я банкрот.

— Я заплатил твои оксфордские долги и установил тебе ежегодное денежное содержание в пятьсот фунтов. Так ты хочешь сказать, что вышел за пределы этих пяти сотен до того, как потерпел это фиаско?

— Да, — сказал Доналд. — Прости.

— Твоя мать дает тебе четыре фунта в неделю, так?

— Да.

Лорд Роберт вдруг достал записную книжку.

— На сколько был возвращенный чек?

— На пятьдесят фунтов. Ужасно, да?

Доналду был виден профиль его дядюшки, и он по губам заметил, как тот беззвучно присвистнул. Тогда он предположил, что все обстоит не столь плохо, как ему казалось, и уже не без надежды спросил:

— Это… не смертельно?

Лорд Роберт приготовил карандаш и ответил вопросом:

— Кому все это принадлежит?

— Уитсу, то есть Уитерсу — его все так зовут, Уитс. Видишь ли, мы вместе с ним держали пари.

Лорд Роберт что-то записал, повернулся к племяннику и взглянул на него поверх очков.

— Чек я отошлю Уитерсу сегодня вечером, — сказал он.

— О, я так благодарен вам, дядя Банч!

— Какой адрес?

— Шэклтон-Хаус, Лисерхед. У него есть и квартира в городе, но адрес в Лисерхеде правильный.

— Еще какие-нибудь долги?

— Ну, пара лавок. Но там больше брюзжат по этому поводу. Ну и в ресторане. Может быть, в двух.

— Мы приехали, — отрывисто сказал лорд Роберт.

Такси затормозило возле дома, который он делил со своей сестрой. Дядя и племянник вылезли из машины. Лорд Роберт расплатился с шофером.

— Как люмбаго? — спросил он.

— Могло быть и хуже, господин лорд, благодарю вас, господин лорд.

— Очень рад. Доброго тебе вечера.

— Доброго вечера, господин лорд.

Не говоря ни слова, они вошли в дом. Затем лорд Роберт сказал, не оглядываясь:

— Зайди ко мне.

Этот маленький комичный человечек каким-то образом превращался в человека, не терпящего никаких возражений. Доналд послушно следовал за ним в его старомодно обставленный кабинет. Лорд Роберт сел за стол и выписал чек: его пухлая рука аккуратно выводила пером цифры. Он тщательно промокнул написанное и, повернувшись на стуле, взглянул на племянника.

— Ты по-прежнему намерен защищать диплом? — спросил он.

— Что ж, идея отличная, — отвечал Доналд.

— Через какие-то экзамены ты уже прошел, не так ли?

— Вступительный экзамен по медицине, — с готовностью сказал Доналд. — Да, я прошел его.

— Сначала тебя исключили за то, что ты спускал материнские деньги. И мои.

Доналд промолчал.

— Я вытащу тебя из этой заварушки при одном условии. Не знаю, как ты намерен получать медицинский диплом. Наша семья многими поколениями служила на дипломатическом поприще. Осмелюсь сказать, что самое время заняться чем-нибудь еще. Как только они тебя зачислят, ты начнешь занятия в Эдинбурге. Если это произойдет не сразу, я найму тебе преподавателя, и ты отправишься на занятия в Арчери. На руки ты получишь не больше, чем обычный студент-медик, и твоей матери я посоветую не давать тебе больше. Это все.

— Эдинбург? Арчери? — голос Доналда даже зазвенел от волнения. — Но я не хочу ехать обучаться в Эдинбург. Я хочу отправиться в клинику Томаса.

— Тебе лучше уехать из Лондона. Доналд, на этом я буду настаивать самым решительным образом. Ты должен порвать с этим типом Уитерсом.

— Но почему?

— Потому, что он негодяй. Мне кое-что известно о нем. Я никогда не вмешивался в твои отношения с кем бы то ни было, но я пренебрег бы своей ответственностью, если бы не вмешался сейчас.

— Но не могу же я разрывать отношения с приятелем только потому, что он показался тебе непорядочным.

— Я клянусь тебе своей честью: этот человек — негодяй, подлый преступник. Я был потрясен, встретив Уитерса на приеме. Моя информация тянется с той поры, когда я работал в Форин Офис. Она неопровержима. Данные крайне скверные. Послушай меня, будь благоразумен. Порви с ним связи аккуратно и забудь о нем. В Арчери солидный старый дом. Твоя мать может воспользоваться им и как pied-a-terre[16] и иногда навещать тебя. Это всего-то в десяти милях от Эдинбурга.

— Но…

— Боюсь, это окончательно.

— Но я не хочу уезжать из Лондона. Я не хочу ошиваться среди этих насупленных шотландцев, приехавших Бог знает откуда. Я хочу сказать, что для тех, кто отправляется туда, попросту говоря, все кончено.

— Почему? — спросил лорд Роберт.

— Да потому. Ну, ты же понимаешь, что я хочу сказать! Они же все до отвращения старомодны. То есть они, разумеется, отличные люди, но…

— Но из другого класса, нежели юноши, делающие карточные долги, которые не в состоянии оплатить, и проводящие светский сезон в Лондоне на материнские деньги?

— Это нечестно! — запальчиво воскликнул Доналд.

— Почему же? — удивился лорд Роберт.

— Держу пари, что в моем возрасте ты бывал в таких же переделках.

— Ошибаешься, — мягко заметил лорд Роберт. — Конечно, глупостей я в свое время наделал, как и большинство молодых людей, но никогда не делал долгов, которые не мог оплатить. Мне это казалось чем-то близким воровству. Я же не крал костюмы у портного, выпивку из отеля или деньги у друзей.

— Но и я был уверен, что все в конце концов уладится.

— То есть что я заплачу?

— Что, я неблагодарен, что ли? — сердито отозвался Доналд.

— Мальчик, дорогой мой, я не о благодарности пекусь!

— Но я не хочу уехать и запереться в пустом шотландском доме, как в мавзолее, в самый пик светского сезона. Там же ведь… там же Бриджет!

— Дочка леди Каррадос? Она влюблена в тебя? — Да.

— На вид очаровательное создание. Ты счастливец. Она не из тех, визжащих истеричек. Она тебя дождется.

— Я не поеду.

— Милый мальчик, мне очень жаль, но у тебя нет выбора.

Лицо Доналда сделалось белым, а на скулах образовались два красных пятна. Губы его дрожали. И вдруг его прорвало.

— Подавись своими грязными деньгами, — яростно закричал он. — Господи, да я сам позабочусь о себе!

Займу у кого-нибудь, кто не такой вонючий, самодовольный эдвардианский реликт, поступлю на работу и отдам долги, когда смогу!

— Работу найти не так-то просто. Послушай…

— Ой, да заткнись ты! — заорал Доналд и бросился вон из кабинета.

Лорд Роберт остался смотреть на дверь, которую его племянник не позаботился затворить. В кабинете теперь воцарилась полная тишина. Камин еле тлел, потрескивая угольками, а на каминной доске тикали любимые часы лорда Роберта; причем тикали очень громко. Его пухлая фигура, лишь до пояса освещенная настольной лампой, оставалась совершенно неподвижной. Лорд Роберт подпер голову рукой и печально вздохнул. Наконец он пододвинул к себе конверт, аккуратным почерком надписал адрес — капитану Уитерсу, Шэклтон-Хаус, Лисерхед. Сделал короткую приписку, завернул в нее чек и все это сунул в конверт. После чего позвонил дворецкому.

— Мистер Доналд ушел?

— Да, господин лорд. Он сказал, что не вернется.

— Понимаю, — ответил лорд Роберт. — Благодарю вас. Не проследите ли вы, чтобы это письмо было отправлено немедленно?

Глава IV Шантаж под музыку

Лорд Роберт сидел на голубой софе уже с двух часов, но ему это не надоедало. Ему нравилось наблюдать за тем, как съезжаются покровители музыки, и он развлекался, занимаясь пустейшими разговорами на предмет интеллектуального снобизма. Попутно он прощупывал голубую софу, осторожно поглаживая поверхность сиденья и проникая руками в пространство между сиденьем и подлокотниками. Он предусмотрительно положил свои перчатки на стуле слева от софы и несколько сзади нее. Множество людей подходили к нему, заговаривали с ним, и среди них леди Каррадос, которая, кстати, выглядела утомленной.

— Ты переутомилась, Ивлин, — сказал он ей. — Выглядишь ты очаровательно — платье у тебя просто восхитительно, а? — но у тебя, дорогая, слишком хрупкое здоровье.

— Банчи, я в полном порядке, — возразила она. — Ты только избрал забавный способ сообщить женщине о том, что она стареет.

— Что ты, нет! Уверяю тебя, это не так! Твое платье в самом деле превосходно сшито и очень тебе идет, но ты же сама знаешь, что ты чересчур тонкая. А где Бриджет?

— На дневном концерте.

— Ивлин, известно ли тебе, что она встречается с моим племянником?

— Доналдом Поттером? Конечно. Мы все знаем об этом, Банчи.

— Он написал своей матери, которая, разумеется, без счета снабжает его деньгами. Я полагаю, что тебе известно, что он снимает комнату пополам с кем-то из своих приятелей?

— Да, Бриджи встречается с ним.

— Знает ли Бриджи, где он сейчас?

— Полагаю, что знает. Она мне ничего не говорит.

— Ивлин, она действительно влюблена в парня? — Да.

— Что ты о нем думаешь?

— Даже и не знаю, что сказать. В нем много обаяния, но мне хотелось бы, чтобы он остепенился.

— Тебя это действительно беспокоит?

— Что именно? — у нее перехватило дыхание. — В известной мере беспокоит. Это естественно. О, вон леди Аллен! Мы с ней договорились быть вместе.

— Очаровательная женщина, правда? Я-то дожидаюсь миссис Хэлкет-Хэккет.

— Я не вспоминала о ней с тех самых пор, как мы с тобой пили чай, — заметила рассеянно леди Каррадос.

На лице лорда Роберта появилось кроличье выражение, и он заморгал.

— Мы вместе наслаждались Бахом, — сказал он.

— Я должна присоединиться к леди Аллен. Так что прощай, Банчи.

— Прощай, Ивлин. Не переживай особенно — ничто этого не стоит.

Она с испугом взглянула на него и пошла прочь. Лорд Роберт продолжал сидеть. Зал тем временем почти заполнился, а спустя десять минут появился и Сермионский квартет, устроившись на специальном возвышении.

«Что же, она ждет, пока выключат свет?» — поразился лорд Роберт. Он заметил, как в зал вошла Агата Трой, и попытался поймать ее взгляд, но безуспешно. Публика начинала рассаживаться на позолоченные стулья, расставленные рядами, на отдельные кресла и софы, стоящие вдоль стен. Лорд Роберт не отрывал взгляда от входной двери и увидел сэра Дэниела Дэйвидсона. Тот направлялся прямо к нему. Сэр Дэниел однажды лечил сестру лорда Роберта от несварения желудка, и Милдред, женщина чрезвычайно отзывчивая, пригласила его отобедать. Дэйвидсон приятно удивил и заинтересовал лорда Роберта. Манеры этого доктора, пользующегося успехом, были необыкновенно элегантными. «Увлекайся Дизраели медициной, а не примулами, — говаривал лорд Роберт, — сейчас все было бы по-другому».

И он уговорил Дэйвидсона заняться своей излюбленной темой — ИСКУССТВОМ, вот так и написанным прописными буквами. Латинским цитатам Дэйвидсона он противопоставил цитаты из Конгрива и, забавляясь, выслушивал, как доктор проводил нелепые параллели между Рубенсом и Дюрером. «Экстраверт и интроверт в искусстве!» — кричал Дэйвидсон, размахивая своими прекрасными руками, а лорд Роберт, сверкая глазами, отвечал: «Это выше моего понимания». — «Я и несу вздор, — резко бросал ему Дэйвидсон, — и вы это прекрасно понимаете». Но через минуту он вновь пустился в велеречивые рассуждения и ушел домой в час ночи, чрезвычайно довольный собой и что-то все время бормоча.

Теперь он подошел и, пожав руку, сказал:

— А, я мог и догадаться, что найду вас здесь, посещающим модные представления по мотивам, вовсе не модным. Музыка? Фу, Господи!

— Что же тут дурного? — удивился лорд Роберт.

— Дорогой лорд Роберт, многие ли из присутствующих в курсе дела относительно того, что именно они слушают или уже прослушали?

— Ну, знаете ли!

— Не более одного из пятидесяти! Вон сидит Уитерс! У этого типа эстетические вкусы ниже, чем у обезьяны на шарманке. Зачем он здесь? Повторяю, не более чем один из пяти десятков этих пустозвонов знает, что он слушает. А из остальных сорока девяти многие ли готовы сознаться в том, что они простые обыватели?

— Я бы сказал, довольно многие, — живо возразил лорд Роберт. — Возьмите, например, меня. Я склонен отправиться спать.

— Почему вы это сказали? Вы же прекрасно знаете, что вы… В чем дело?

— Простите. Я только что видел Ивлин Каррадос. Она чертовски плохо выглядит, — заметил лорд Роберт.

Дэйвидсон проследил за его взглядом и увидел леди Каррадос сидящей возле леди Аллен. Несколько мгновений Дэйвидсон наблюдал за ней, потом тихо произнес:

— Да. Она переутомилась. Надо будет сделать ей внушение. По-моему, мое место где-то там. — Он нетерпеливо махнул рукой. — И матери и их дочери — все они переутомляются, мужья теряют самообладание, молодые люди пренебрегают своими обязанностям, а в итоге, вот вам полдюжины модных браков, как и нервных срывов. И все это называется светским сезоном в Лондоне.

— Боги! — мягко отозвался лорд Роберт.

— Такова правда. При моей работе это повторяется раз от разу. Да-да, я знаю, что говорю. Я — модный врач Уэст-Энда, моя работа — уговаривать всех этих женщин вообразить себя больными. Понимаю, что вам сейчас может прийти в голову, но уверяю вас, частые нервные срывы в состоянии сделать циничной и невиннейшую из невинных молодых девушек. Эти мамаши, они так очаровательны! Нет, в самом деле очаровательны. Эти женщины вроде леди Каррадос. И они столь отзывчивы по отношению друг к другу. И это не просто искусство для искусства. Но… — он развел руками, — зачем вот это? Во имя чего? Ведь это те же самые люди встречаются уже который раз, тратят большие деньги ради громкого аккомпанемента негритянских джаз-бандов! Зачем?

— Будь я проклят, если знаю, — весело сказал лорд Роберт. — Кто этот тип, что стоит за Уитерсом? Высокий, смуглый, с необыкновенными руками. Такое впечатление, что я его видел.

— Где? А, вижу, — Дэйвидсон надел очки, которые носил на широкой черной ленточке. — Кто же это… Могу сказать вам! Этот парень — поставщик. Димитрий. Он и трех гиней не дал бы за Баха со всем этим haute monde[17]. Боже, да я готов держать пари на что хотите: свой необыкновенный мизинец… Кстати, вы очень наблюдательны, у него действительно необыкновенная рука. Так вот, свой мизинец он ценит куда выше, нежели всех их, вместе взятых, со всеми их изнеженными телами. О, миссис Хэлкет-Хэккет, как вы себя чувствуете?

Она подошла так незаметно, что лорд Роберт и в самом деле не заметил ее. Выглядела она замечательно, и Дэйвидсон, к удовольствию лорда Роберта, поцеловал ей руку.

— Вы пришли на поклон? — спросил он.

— Ну, в самом деле! — сказала она и повернулась к лорду Роберту. — А вы, я вижу, не забыли.

— Что вы, как я мог!

— Ну не прелесть ли вы! — добавила она, искоса поглядывая на софу. Лорд Роберт подвинулся, и она тотчас села, расправив свои меха.

— Я должен идти на свое место, — сказал Дэйвидсон. — Они уже начинают.

Он отправился к своему месту возле леди Каррадос, на дальнем конце залы. Миссис Хэлкет-Хэккет спросила лорда Роберта, не находит ли он сэра Дэниела очаровательным. Он отметил при этом, что ее американский акцент проявляется очевиднее обычного, а руки безостановочно двигаются. Она жестом попросила его сесть справа от нее.

— Если вы не против, я пересяду на стул, — сказал он, — я люблю прямые спинки.

Отметил он и то, как нервно взглянула она на его стул, который стоял чуть сзади софы, у ее левого подлокотника. Сумочка лежала у нее на коленях. Это был большой кошель и, судя по всему, туго набитый. Она вновь запахнула на себе меха, так, чтобы прикрыть ими кошель, а лорд Роберт устроился на своем поразительно неудобном стуле и заметил, что на крайнем из ряда стульев совсем близко сел Димитрий. Как бы от нечего делать он принялся наблюдать за Димитрием. «Любопытно, что он думает о нас. Готов биться об заклад, что, поставляя продукты для наших приемов, он вполне способен скупить нас всех и не заметить этого. Здесь нет ошибки: его руки и впрямь подозрительны. Мизинец той же длины, что и средний палец».

Зал начал вежливо аплодировать, и Сермионский квартет устроился на возвышении. Скрытые осветительные приборы погрузили весь концертный зал во мрак, оставив ярко освещенными только музыкантов. Лорд Роберт почувствовал, как его охватывает знакомое волнение, какое возникает при звуках поющих струн, но он вспомнил, что пришел сюда вовсе не для того, чтобы слушать музыку, и что ему не следует смотреть на ярко освещенный помост, чтобы глаза могли ориентироваться в темноте. И он устремил взгляд на левый подлокотник голубой софы. Мрак постепенно рассеивался, и теперь можно было различить поблескивание парчи и глубокую черную массу, какую представляли собой меха миссис Хэлкет-Хэккет. Очертания этой массы начали меняться, что-то блеснуло. Лорд Роберт чуть склонился вперед. До него донесся звук, куда более явственный, нежели совершеннейшее пение струн, — звук, издаваемый, когда один предмет трется о другой, скользящий шорох. Контуры массы, какую являла собою миссис Хэлкет-Хэккет, приобрели сначала некую напряженность, а затем как бы обмякли. «Она избавилась от него», — подумал лорд Роберт.

Вплоть до того момента, когда в антракте включили свет, мимо них не прошел никто, и лорд Роберт оценил правильность расчета шантажиста, выбравшего в качестве «почтового ящика» именно голубую софу: позади нее располагалась боковая дверь, которая, как только объявили антракт, тут же распахнулась, и многие направились в комнаты отдыха не через основной вход, а через боковой, проходя при этом за голубой софой. Когда же антракт близился к завершению, публика входила в зал, и люди останавливались поговорить именно позади софы. Лорд Роберт был убежден, что его подозреваемый прошел в комнату отдыха. Он дождался бы, пока свет притушат, подошел бы вместе с отставшими к спинке софы и просунул бы руку за подлокотник. Большинство мужчин и многие женщины вышли покурить, но лорд Роберт оставался прикованным к своему неудобному стулу. Он очень хорошо понимал, что миссис Хэлкет-Хэккет разрывалась от несовместимых желаний: она хотела бы остаться в одиночестве, когда кошель будет изъят, но при этом страстно желала сохранить достоинство. Она обязана была сохранить достоинство. Затем она вдруг пробормотала что-то насчет необходимости попудрить нос, встала и вышла через боковую дверь.

Лорд Роберт продолжал сидеть, склонившись головой на руку: последние минуты антракта он делал все, чтобы сыграть роль пожилого джентльмена, который внезапно заснул. Вновь начали тушить свет, и те из слушателей, что задержались, бормоча извинения, пробирались на свои места. Но небольшая группа людей еще стояла позади софы. На помост тем временем возвратились музыканты.

Кто-то обошел стул лорда Роберта и остановился возле софы.

Лорд Роберт почувствовал, как екнуло у него сердце. Он очень расчетливо установил свой стул — так, чтобы между ним и левым подлокотником софы оставалось пространство. В этом пространстве теперь и оказалась темная фигура. Это был мужчина. Он стоял спиной к подиуму с музыкантами, слегка наклонившись вперед, как бы что-то разглядывая в темноте. Склонился вперед и лорд Роберт. Он очень тонко имитировал некое подобие храпа. Поддерживая правой рукой голову, он сквозь свои толстые пальцы следил за левым подлокотником софы. В узком темном пространстве перед ним возникли очертания руки. Рука была необыкновенно тонка, и он совершенно отчетливо разглядел, что мизинец на ней был такой же длины, что и средний палец.

Лорд Роберт всхрапнул.

Рука скользнула в темноту; при движении назад пальцы ее сжимали кошель миссис Хэлкет-Хэккет.

Точно музыкальный комментарий, с подиума взвилось торжествующее крещендо, прозвучавшее, впрочем, достаточно иронично. В этот момент возвратилась миссис Хэлкет-Хэккет, уже попудрившая свой нос.

Глава V Безоговорочный успех

Бал, который леди Каррадос дала своей дочери Бриджет О’Брайен, бесспорно, удался. Следует отметить, что, начиная с половины одиннадцатого, когда сэр Герберт и леди Каррадос заняли свое место на верхней ступени двухпролетной лестницы и принялись пожимать руки первым гостям, и до половины четвертого утра, когда оркестр, бледный от выпитого и еле держащийся на ногах, сыграл национальный гимн, не было момента, когда хоть кто-то из молодых людей сумел бы свободно найти дебютантку, с кем ему хотелось бы потанцевать, и избежать внимания той, кто его вовсе не привлекала. Правда, гости начали втихую разбегаться по другим вечеринкам, неслышно просачиваясь сквозь двери и малодушно боясь признаться, что им скучно, но никакой трагедии в этом не было. Однако общая структура, разработанная по образцам леди Каррадос, мисс Харрис и Димитрия, вовсе не рассыпалась, подобно замку на песке под нахлынувшей волной скуки, а стойко держалась до конца. Отсюда и понятно, что успех был безоговорочным.

Что же касается шампанского, то тут леди Каррадос и мисс Харрис, несомненно, преуспели. Оно текло рекой не только в комнате для ужинов, но и в буфете. Невзирая на то бесспорное обстоятельство, что дебютанткам пить не положено, люди Димитрия все же открыли две сотни бутылок Хайдсика 28-го года, и под конец, бросив беглый взгляд, так сказать, за кулисы, сэр Герберт с законной гордостью обозрел длинные ряды пустых бутылок.

Снаружи дома было не по сезону холодно, и дыхание охранников смешивалось с облачками прозрачного тумана. Двигаясь по красной ковровой дорожке, ведущей от машин к парадному подъезду, гости проходили между двух групп людей с расплывающимися в тумане лицами. И пока эти охранники наслаждались теплым и праздничным ароматом цветов и дорогих духов, смесь запахов и тумана проникала и в двери парадного подъезда, так что лакеи в холле время от времени говорили друг другу, что для июня ночь чересчур душная.

К полуночи успех бала стал очевиден, и всякий из гостей при первой же возможности мог сказать об этом леди Каррадос. Она ушла со своего места на верхней ступени и направилась в бальный зал. Проходя через зал в его противоположную часть, где собрались матроны, она выглядела поистине прекрасно. По пути ей повстречалась дочь, танцующая с Доналдом Поттером. Бриджет ослепительно улыбнулась матери и левой рукой весело помахала ей; правой она упиралась Доналду в грудь, рукав его черного смокинга врезался в белый туман платья, а пальцы уверенно, по-мужски обнимали ее за спину. «Она влюблена в него», — подумала леди Каррадос. И поверх всех тревог, с которыми она теперь была неразлучна, ей вспомнился разговор с дядей Доналда. Вдруг она поразилась тому, как это женщины всегда терзаются в одиночестве, и, проходя по бальному залу, улыбаясь, она неожиданно упала прямо среди танцующих. Она так и лежала, пока играл оркестр; открыв глаза, она увидела множество ног; кто-то помог ей встать, и она попросила побыстрее увести ее, пока никто ничего не заметил. Ее пальцы сжимали сумочку. Пятьсот фунтов! В банке она сказала клерку, что хочет оплатить некоторые расходы по балу наличными. Это было ошибкой. Ей следовало послать мисс Харрис с чеком и никому ничего не объяснять. Было уже двенадцать. В письме говорилось, что сумку она должна оставить на маленьком шератоновском письменном столике в зеленой комнате до часу. Она сделает это по пути в комнату для ужинов. Но там находилась эта странная протеже Хэлкет-Хэккет, и как всегда без партнера. Леди Каррадос в отчаянии огляделась: по счастью, к девушке торопился ее супруг. И она вдруг почувствовала к нему нежность: почему бы ей не подойти к нему ночью и все не рассказать? А потом сесть, откинуться и принять неизбежное? Нет. Она, должно быть, и впрямь серьезно заболела, если ей приходят в голову подобные мысли. Но вот она уже и в углу с матронами, и здесь же, слава Богу, леди Аллен, а возле нее свободный стул.

— Ивлин! — воскликнула леди Аллен. — Дорогая, иди присядь, это твой звездный час. Моя внучка только что сказала мне, что это шедевр среди всех балов. И это все говорят.

— О, я так благодарна. В наше время ведь ничего нельзя предугадать. Никогда не знаешь, чем все это обернется.

— Да, уж это несомненно. В прошлый четверг на балу у Гэйнскоттов к часу ночи остались лишь три девушки Гэйнскотт, несколько отчаявшихся пар, у которых попросту недостало духу бежать, моя Сара и ее партнер, которых я просто-таки принудила остаться. Конечно, у них не было Димитрия, и должна сказать, что он настоящий волшебник. Моя дорогая, — сказала леди Аллен, — я и правда наслаждаюсь.

— Я так рада.

— Надеюсь, Ивлин, тебе тоже весело. Говорят, что секрет хорошей хозяйки заключается в том, чтобы самой получать удовольствие от собственных вечеринок. Я в это никогда не верила. Мои приемы для меня оказывались сущим кошмаром, и я отказываюсь признаться, что потерпела неудачу. Но они так утомительны. Полагаю, в Дэйнс-Корт ты со мной уже не поедешь? На уик-энд не превратишься в этакую симпатичную коровку?

— О, — произнесла леди Каррадос, — я бы так хотела!

— Так в чем же дело?

— Это как раз то, что требует от меня сэр Дэниел Дэйвидсон, — чтобы я какое-то время вела растительный образ жизни.

— Тогда решено!

— Но…

— Чепуха. Вон там не Дэйвидсон? Темноволосый, бросающийся в глаза человек, тот, что разговаривает с Люси Лорример? Слева!

— Да.

— Он опытен? К нему, по-моему, все рвутся. Как-нибудь на днях я могла бы показать ему свою ногу. Ивлин, если ты не пообещаешь мне, что поедешь со мной, я кликну его прямо отсюда и устрою сцену. Здесь появился Банчи Госпел, — продолжала леди Аллен, бросив быстрый взгляд на дрожащие пальцы хозяйки бала, — и я убеждена, что он намерен пригласить тебя отужинать с ним. О, а разве рядом с ним не Агата Трой?

— Художница? — еле слышно переспросила леди Каррадос. — Да. Бриджи с ней знакома. Она хочет написать ее портрет.

— Она сделала набросок портрета моего сына, Родерика. Чудо как хорошо!

Весь сияющий, с видом мистера Пиквика, о котором напоминало большое белое жабо под подбородком, к ним направлялся лорд Роберт, за ним следовала Трой. Леди Аллен взяла Трой за руку и посадила на стул возле себя. Она оглядела ее коротко стриженные волосы, длинную шею и специфическую для Трой тонкую грациозность и пожелала, кстати, не в первый раз, чтобы эта девушка, сидящая возле нее, была ее невесткой. Трой была бы именно такой женой, какую леди Аллен желала своему сыну и какую, по ее убеждению, он и сам выбрал бы для себя. Она озабоченно потерла нос. «Если бы он не был негодником!» — подумала она. И сказала:

— Очень приятно, дорогая, видеть вас. Я слышала, что выставка имела грандиозный успех?

Трой лишь скривила губы в улыбке.

— Интересно, — продолжала леди Аллен, — кто из нас обеих более удивлен встрече? Я просто-таки вырвалась из своего отшельничества, чтобы вывести в свет внучку.

— А меня привел Банчи Госпел, — сказала Трой. — Я так редко одеваюсь по моде и веселюсь, что мне здесь очень нравится.

— Родерик уже совсем было согласился прийти, но у него на руках оказалось какое-то мудреное дело, и завтра ему придется снова выезжать, уже на решительные действия.

— О! — отозвалась Трой.

Лорд Роберт тем временем начал взволнованный разговор с леди Каррадос.

— Это великолепно! — закричал он, стараясь изо всех сил перекрыть группу музыкантов, внезапно начавших производить ужасающий шум. — Ивлин, это блистательно! Целую вечность так не развлекался — что-то необыкновенное! — Он наклонился, и теперь его лицо было совсем рядом, перед самыми глазами леди Каррадос. — Ужин! — пискнул он. — Вы будете? А? Полчаса всего-то! Может, чуть больше. Будете?

Она улыбнулась и кивнула. Лорд Роберт сел рядом, между леди Каррадос и леди Аллен, и каждую одобрительно похлопал по руке. Его рука наткнулась на сумочку леди Каррадос. Она тут же отодвинула ее. Он был весь поглощен происходящим в бальной зале и, казалось, пребывал в немом восторге.

— Шампанское! — продолжал лорд Роберт. — Что может быть лучше? Я, мои дорогие, никогда не пьянею, но, и я с гордостью признаюсь в этом, слегка возбуждаюсь. В чем я убежден, так это в том, что благодаря вам сегодня очень хорошо. Как вы себя ощущаете? Ведь отлично, правда?

К ним пробирались генерал и миссис Хэлкет-Хэккет. Их улыбки безмолвно выражали живейшее одобрение. Они уселись возле леди Аллен, сэра Дэниела Дэйвидсона и его партнерши леди Лорример.

Люси, вдовствующей маркизе Лорример, было восемьдесят. Она была закутана вуалями и беспорядочно увешана драгоценностями. Она обладала несметными богатствами и немалой эксцентричностью. Сэр Дэниел лечил ее люмбаго. Сейчас она разговаривала с ним совершенно серьезно и даже конфузливо, он же выслушивал ее с видом восторженного внимания. Лорд Роберт рывком повернулся к ним и подпустил им пару шпилек.

— Так здесь Дэйвидсон, — проговорил он, забавляясь, — и Люси Лорример. Как дела, Люси?

— Что? — завопила Люси Лорример.

— Как дела?

— Занята. Я думала, вы в Австралии.

— Почему это?

— Что?

— Почему-у-у!

— Не мешайте! — вновь завопила Люси Лорример. — Я разговариваю.

— Никогда там не был, — заявил лорд Роберт. — Женские выдумки.

Хэлкет-Хэккеты натянуто улыбались. Люси Лорример, перегнувшись через Дэйвидсона, вдруг проголосила:

— Не забудьте про завтрашний вечер!

— Кто? Я? — переспросил лорд Роберт. — Конечно, нет.

— Ровно в восемь тридцать.

— Да помню-помню. Но как вы могли подумать, что я был в Австралии…

— Я не разглядела, что это вы, — закричала Люси Лорример. — И не забывайте! — В этот момент музыка резко оборвалась — так же резко, как и началась, — и голос Люси пронзительно разнесся по всему залу. — Иначе это будет первая ночь, когда вы меня разочаруете.

Она откинулась в кресле, хихикая и обмахиваясь веером. Лорд Роберт с комическим видом вновь повернулся к танцующим.

— Ну, Люси, знаете ли! — заметила леди Аллен.

— В мире нет создания более рассеянного, — добавила Люси Лорример.

— Вот тут я возражаю, — сказал лорд Роберт. — Прежде всего я создание привычек. Честное слово! Я мог бы рассказать вам, если это вам не слишком прискучит, что именно я буду делать, как себя вести с точностью до минуты и как я в результате попаду точно ко времени на прием к Люси Лорример.

— Мне сейчас пришло в голову, что это четверть девятого, так что возьмите такси, — сказала Люси Лорример.

— Ничего подобного.

Неожиданно к разговору присоединилась миссис Хэлкет-Хэккет.

— За пунктуальность лорда Роберта я могу поручиться, — громко сказала она. — На свидания он приходит всегда вовремя.

Она засмеялась, но несколько пронзительнее, нежели требовалось, и по непостижимой причине тут же создалась атмосфера неловкости. Леди Аллен неприязненно посмотрела на нее. Люси Лорример резко замолкла посреди какой-то запутанной фразы; Дэйвидсон поднял на лоб очки и уставился на нее. Генерал Хэлкет-Хэккет произнес свое «Что!», и это получилось у него громко и вымученно. Лорд Роберт с преувеличенным вниманием рассматривал свои пухлые ручки. Необъяснимую напряженность развеяло появление сэра Герберта Каррадоса все с той же незнатной протеже семейства Хэлкет-Хэккет. Она прижимала ко рту свой большой носовой платок из шифона и обескураженно смотрела на свою опекуншу. Каррадос, державший ее за локоть, являл собой воплощение британского рыцарства.

— У нас неприятность, — сказал он лукаво. — Миссис Хэлкет-Хэккет, боюсь, вы будете на меня в обиде!

— Что вы, сэр Герберт! — возразила миссис Хэлкет-Хэккет. — Это совершенно невозможно.

— Что! — сказал генерал.

— Не успела эта юная леди, — продолжал Каррадос, сжимая ее локоть, — начать со мной танец, как у нее разболелся зуб. И это ужасно неприятно, причем для нас обоих.

Миссис Хэлкет-Хэккет взглянула на свою подопечную и в самом деле с гневным недоумением.

— Что случилось, дорогая? — спросила она.

— Боюсь, мне лучше поехать домой.

Леди Каррадос взяла ее за руку.

— Это действительно неприятно, — сказала она. — Может быть, мы что-нибудь поищем…

— Нет-нет, ради Бога, — ответила девушка. — Мне, правда, лучше пойти домой. Я… Я уверена, так будет лучше. Честное слово!

В этот момент генерал вдруг стал человеком. Он встал, обнял девушку за плечи и сказал, обращаясь к леди Каррадос:

— Лучше домой. Что? Бренди и гвоздичное масло. Чертовски неприятное происшествие. Вы нас простите? — Затем он обратился к жене. — Я отвезу ее домой. Ты оставайся. Вернусь за тобой. — Следующая его фраза была обращена к воспитаннице. — Пошли, дочка. Надень свою шаль.

— Тебе, дорогой, нет необходимости возвращаться, — сказала миссис Хэлкет-Хэккет. — Я доберусь сама. Оставайся с Розой.

— Если вы позволите, — пролепетал лорд Роберт, — я бы с огромным удовольствием, Хэлкет-Хэккет, отвез бы домой вашу супругу.

— Нет-нет, — начала было миссис Хэлкет-Хэккет, — ради Бога, не надо…

— Да, — оборвал ее генерал. — Это в самый раз. Что? Доброй ночи. Что?

Они раскланялись, обменялись рукопожатием, и сэр Герберт вышел обоих проводить, в то время как миссис Хэлкет-Хэккет принялась за долгие и витиеватые объяснения и извинения перед леди Каррадос.

— Бедный ребенок! — прошептала леди Аллен.

— И правда, бедный, — пробормотала и Трой.

Миссис Хэлкет-Хэккет окончательного ответа на предложение лорда Роберта не дала, и теперь, стоило ему взглянуть на нее, она поспешно заговорила с Дэйвидсоном.

— Мне придется эту бедняжку отвести к дантисту, — сказала она. — Будет ужасно, если в самый разгар сезона у нее раздуется лицо. Хотя ее мать моя ближайшая подруга, она мне этого не простит. Какая трагедия!

— Несомненно, — довольно-таки сухо ответил сэр Дэниел.

— Н-ну, — сказала Люси Лорример, подбирая концы своих вуалей, — я буду ждать вас в восемь двадцать семь. Только мы с братом, ну, вы же знаете, он оказался в стесненных обстоятельствах. Я не прочь поужинать. Где миссис Хэлкет-Хэккет? Полагаю, мне следует поздравить ее с балом, хотя должна сказать, что я всегда считала величайшей ошибкой…

Тут уж громко заговорил сэр Дэниел Дэйвидсон, заставив тем самым ее замолчать.

— Позвольте мне проводить вас, — завопил он, бросив отчаянный взгляд на миссис Хэлкет-Хэккет и леди Каррадос, — и накормить вас ужином!

С этими словами он увел Люси Лорример.

— Бедная Люси, — сказала леди Аллен. — Она никогда не имеет ни малейшего представления о том, где она находится. Я бы не хотела, Ивлин, чтобы он ее задерживал. Что тут такого, если она и воспользовалась фактически вашим гостеприимством?

— Последуем их примеру, Ивлин, — сказал лорд Роберт, — и все станет яснее. Трой, дорогая, как насчет некоего молодого человека, претендующего на вас? Не потанцевать ли нам?

— Конечно, дорогой Банчи, — ответила Трой, и оба присоединились к танцующим.

Леди Каррадос, сказав, что через десять минут встретит лорда Роберта в комнате для ужинов, направилась через толпу танцующих в дальний конец бальной залы, где догнала сэра Дэниела и Люси Лорример.

Леди Аллен с тревогой посмотрела ей вслед и увидела, как она завладела Дэйвидсоном. Он тут же переключился на нее, взял ее под руку и принялся за ней ухаживать. Леди Аллен заметила, что, разговаривая с Ивлин, Дэйвидсон внимательно оглядел ее и что, слушая его, Ивлин Каррадос улыбается и кивает ему. Говорил он, как обычно, горячо, и, когда Люси Лорример крикнула ему что-то, он передернул плечами и с неохотой пошел за ней. Через несколько секунд из бальной залы ушла и леди Каррадос.

Лорд Роберт спросил у миссис Хэлкет-Хэккет, не согласится ли она «сделать тур» вместе с ним вокруг бального зала. Она извинилась, сославшись на то, что это было бы не совсем ловко:

— Мне казалось, я говорила, что этот тур я обещала… Мм… мне так неловко… О! Вот он уже идет!

На дальнем конце бального зала появился капитан Уитерс. Миссис Хэлкет-Хэккет тотчас встала и поспешила ему навстречу. Не говоря ни слова, Уитерс обнял ее за талию и, глядя прямо перед собой, повел ее в танце.

— Где Рори? — спросил лорд Роберт у леди Аллен. — Я ожидал, что он придет сегодня сюда. Он отказался с нами отобедать.

— Он занят в Скотланд-Ярде. Рано утром он отправляется на север. Банчи, а ведь это ваш капитан Уитерс, да? Тот человек, которого мы видели на приеме у Хэлкет-Хэккетов?

— Да.

— У нее что — интрижка с ним, как вы думаете? Во всяком случае, они так смотрят друг на друга.

Поджав губы, лорд Роберт пристально рассматривал собственные руки.

— Это не праздное любопытство, — заметила леди Аллен. — Меня беспокоят эти женщины. Особенно Ивлин.

— Ну, не думаете же вы, что Ивлин…

— Нет, конечно. Но обе они выглядят так, будто их что-то гнетет. Если я не ошибаюсь, Ивлин была близка к обмороку. Это заметил и ваш приятель Дэйвидсон и, полагаю, сделал ей соответствующее внушение. Банчи, поверьте мне, она дошла до последней черты.

— Сейчас же иду за ней и увожу ее в комнату для ужинов.

— Идите. И будьте около нее как самый близкий человек. Сюда идет моя Сара.

Лорд Роберт поспешил прочь. Пока он пробирался среди танцующих пар, пока старался не наступить на ноги сидящим матронам, прошло некоторое время, и внезапно в нем возникло ощущение, будто некий бесцеремонный и незваный гость одним движением раскрыл все окна, и через них на весь этот тесный, аккуратный мирок хлынул поток яркого и беспощадного света. И людей, которых он более всего любил, он увидел в этом новом свете изменившимися и ничтожными. Он увидел своего племянника Доналда — столкнувшись с ним в холле, тот отвернулся от него, — и нашел его испорченным, эгоистичным юношей, лишенным достоинства и жизненных устремлений. Он увидел Ивлин Каррадос и обнаружил в ней женщину, терзаемую воспоминаниями о постыдном прошлом и теперь ставшую легкой добычей шантажиста. Воображение его разыгралось, и во многих из тех, кого он представил себе, он разглядел беспринципность, какою славился Уитерс, напыщенность, отличавшую Каррадоса, и глупость, которая была свойственна старому генералу Хэлкет-Хэккету. Эти переживания ввергли его в сильнейшую депрессию, ставшую для него подлинным кошмаром. Многие ли из этих женщин могут, на его взгляд, по-прежнему считаться «добродетельными»? А дебютантки? Они возвратились к своим опекуншам, которые за ними досматривают, матронам, которые направляют их жизнь, женщинам, чья собственная частная жизнь выглядит на редкость грязной в том потоке безжалостного света, пролившегося на мир лорда Роберта. Этих девушек опекают, по договоренности, в течение трех месяцев, но именно за эти три месяца они наслушиваются о таких вещах, какими в их возрасте ужасалась и возмущалась его сестра Милдред. И еще он удивлялся, не были ли викторианская и эдвардианская эпохи лишь странными причудами в истории человеческого общества, а их правила благопристойности — столь же искусственными, сколь губная помада современной женщины. Сама мысль об этом показалась лорду Роберту до такой степени непристойной, что он в первый раз в жизни почувствовал себя старым и одиноким. «Все это история с Доналдом и игра с шантажистом», — подумал он, то и дело увертываясь от очередной пары, отплясывавшей румбу. Наконец он добрался до двери. Он зашел в комнату отдыха, куда можно было попасть прямо из бальной залы, увидел, что Ивлин Каррадос там нет, и вышел на лестницу. На ступеньках сидели несколько пар. Он осторожно миновал их, в том числе своего племянника Доналда, который смерил его взглядом так, словно видел впервые.

«Рвать отношения нехорошо, — подумал лорд Роберт. — Во всяком случае, здесь. Все что он сделал, это обидел меня, но кто-нибудь мог и заметить это». Он почувствовал себя до ужаса удрученным и усталым и был исполнен ощущениями неизбежной катастрофы, чему и сам немало изумлялся. «Господи Боже! — вдруг пришло ему в голову. — Должно быть, я заболеваю». И как ни удивительно, мысль об этом его даже несколько приободрила. В нижнем холле он увидел Бриджет О’Брайен, а возле нее — строго одетую и с виду очень образованную молодую женщину, чье лицо показалось ему смутно знакомым.

— Вы уверены, мисс Харрис, — говорила ей тем временем Бриджет, — что все действительно в порядке?

— Вы очень добры, мисс О’Брайен, но, право, не стоит беспокоиться…

Ну, разумеется! Секретарша Ивлин. Очень мило со стороны Ивлин пригласить ее, а со стороны Бриджет — заботиться о ней. Лорд Роберт сказал:

— Привет, дорогая! Что за бал! Здесь проходила ваша мать?

— Она в комнате для ужинов, — ответила Бриджет, не глядя на него, и он понял, что об их ссоре она слышала от Доналда. Он сказал:

— Благодарю, Бриджи, я отыщу ее. — Заметив, что у мисс Харрис вид затравленного ребенка, он продолжал: — Не будете ли вы столь добры и не подарите ли мне чуть позже танец? Я рассчитываю!

Мисс Харрис покраснела и отвечала, что ей будет очень приятно, вы очень добры, лорд… мм, лорд Госпел.

«Все-то не так! — подумал лорд Роберт. — Бедняги, не слишком-то они развлекаются! Интересно, что они думают об этом. Будь уверен, немного».

В комнате для ужинов он обнаружил леди Каррадос. Он усадил ее за угловой столик, налил шампанского и попытался уговорить ее поесть.

— Понимаю, как ты должна себя чувствовать. В желудке весь день ни крошки, а затем всю ночь на нервах. Я помню, мама, где бы она ни устраивала приемы, пользовалась приготовлением пищи на пару. И к появлению гостей она всегда управлялась вовремя.

Так он болтал, попутно со вкусом наедаясь, и в попытках помочь леди Каррадос преодолевал собственный совершенно необъяснимый приступ депрессии. Он огляделся и увидел, что в комнате для ужинов, кроме них, сидели еще лишь несколько матрон и их партнеров. Бедняга Дэйвидсон все еще бился в объятиях Люси Лорример. В углу упивались друг другом Уитерс и миссис Хэлкет-Хэккет. Рассказывала она ему что-то серьезное и с видимым пылом. Он уставился в стол и неприятно посмеивался.

«Боги! — пришло в голову лорду Роберту. — Она же гонит его в шею! Но почему именно сейчас? Испугалась генерала или… или что? Шантажиста? Не Уитерс ли причина всех этих писем? И не Димитрий ли видел их когда-либо вместе? Клянусь, без Димитрия здесь не обошлось! Но что знает он об Ивлин? Трудно поверить, что у такой женщины имеется позорная тайна. Ах, будь я проклят, вот и парень собственной персоной, который вам так нравится, истинный хозяин представления!»

В дверях комнаты для ужинов появился Димитрий. Он профессионально оглядел комнату, что-то сказал одному из своих официантов, прошел к леди Каррадос, вопросительно поклонился и вышел из комнаты.

— Димитрий — великое наше спасение, — произнесла леди Каррадос.

Она сказала это так просто, что он сразу понял: если ее и шантажировал Димитрий, то она не имела об этом ни малейшего представления. Лорд Роберт размышлял над тем, как ему ответить, когда в комнату для ужинов вошла Бриджет.

Она несла сумку матери. Все, что произошло далее, произошло, казалось, одновременно. Сначала Бриджет весело произнесла:

— Донна, дорогая, ты и правда безнадежна! Ты оставила свою сумку на письменном столе в зеленом будуаре, а она просто-таки битком набита банкнотами! Держу пари, ты даже не помнишь, где ты ее оставила. — Затем Бриджет увидела лицо матери и воскликнула: — Дорогая, что случилось?!

Лорд Роберт встал и всей своей массой отгородил леди Каррадос от остальных столиков. Леди Каррадос, смеясь и плача одновременно, с безумным видом схватила сумку.

Он сказал:

— Бриджет, уходи скорее, я позабочусь о твоей матери.

А леди Каррадос прошептала:

— Я в порядке. Сходи наверх, дорогая, принеси мне мою нюхательную соль.

Словом, каким-то образом им удалось уговорить Бриджет уйти. И в этот момент в позе элегантного дракона над леди Каррадос навис сэр Дэниел Дэйвидсон.

— Все отлично, — сказал он. — Лорд Роберт, не могли бы вы открыть окно?

Когда лорду Роберту удалось справиться с окном, его лица, казалось, коснулась влажная рука. Он заметил, что свет уличных фонарей расплывается от неуловимой дымки.

Дэйвидсон держал своими тонкими пальцами леди Каррадос за кисти рук и смотрел ей в глаза с сочувствием, смешанным с досадой.

— Вы… женщины, — произнес он. — Вы невозможны.

— Я в порядке. Просто я почувствовала головокружение.

— Вам надо лечь, иначе вы упадете в обморок и обратите на себя внимание.

— Нет, что вы! Разве кто-то…

— Никто ничего не заметил. Но на полчаса вам надо подняться к себе.

— У меня здесь нет комнаты. Это не мой дом.

— А, да, разумеется. Тогда в туалетную комнату.

— Я… да. Я пойду.

— Сэр Дэниел! — прокричала из угла Люси Лорример.

— Ради Бога! — попросила леди Каррадос. — Возвратитесь к ней, иначе она придет сюда.

— Сэр Дэниел!

— Проклятье! — прошептал Дэйвидсон. — Хорошо, возвращаюсь к ней. Полагаю, ваша служанка здесь, не так ли? Хорошо. Лорд Роберт, вы позаботитесь о леди Каррадос?

— Нет, лучше я одна… Пожалуйста!

— Упрямица! Обещайте, что, если возникнет во мне нужда, пришлете свою служанку!

— Обязательно. А сейчас, пожалуйста, уходите!

Он скривил гримасу и возвратился к Люси Лорример.

Леди Каррадос встала, держась за свою сумку.

— Пошли, — сказал лорд Роберт. — Никто не обращает ни малейшего внимания.

Он взял ее за локоть, и они вышли в холл. Он был пустынен. У входа в туалетную комнату стояли двое — капитан Уитерс и Доналд Поттер. Доналд оглянулся, увидел своего дядю и тут же начал подниматься по лестнице. Уитерс последовал за ним. Из буфета вышел Димитрий и также пошел наверх. В холл доносились звуки оркестра, хаос голосов и шарканье подошв.

— Банчи, — прошептала леди Каррадос, — ты должен сделать так, как я прошу. Дай мне три минутки. Я…

— Дорогая, я знаю, что происходит. Не надо этого делать. Не оставляй сумку. Вытерпи и пошли его к черту.

Она прижала руку ко рту и с ужасом взглянула на него.

— Так ты знаешь…

— Да, и хочу помочь. Я знаю, кто это. А ты не знаешь. Ведь не знаешь? Послушай, в Скотланд-Ярде есть человек, и что бы ни произошло…

В глазах ее мелькнуло что-то, похожее на облегчение.

— Но ты не знаешь, в чем тут дело. Я должна идти. Я должна это сделать. Хотя бы еще раз.

Она вырвала у него свою руку, и он увидел, как она пересекает холл и медленно поднимается по лестнице.

Несколько мгновений он колебался, а затем последовал за ней.

Глава VI Банчи возвращается в Скотланд-Ярд

Аллен закрыл папку и посмотрел на часы. Без двух минут час. Время собираться и идти домой. Он зевнул, расправил затекшие пальцы, подошел к окну и отдернул штору. Ряды фонарей напоминали ожерелье из мутных шариков по краю набережной.

— В июне и такой туман, — пробормотал Аллен. — Такова Англия!

Где-то далеко, на Большом Бене, прозвонили час. В этот самый момент за три мили отсюда, там, где проходил бал, данный леди Каррадос, лорд Роберт Госпел медленно взбирался по ступеням на верхнюю лестничную площадку, куда выходила маленькая гостиная.

Аллен не спеша набил табаком свою трубку и зажег ее. Завтра ранний выезд, долгая поездка и тоскливая канцелярщина в итоге. Он протянул пальцы к обогревателю и надолго погрузился в задумчивость. Сара сказала ему, что Трой отправилась на бал. Сейчас она уже, без сомнения, там.

«Ну, что ж», — подумал он и выключил обогреватель.

На столе зазвонил телефон. Он взял трубку:

— Алло!

— Мистер Аллен? Я так и подумал, сэр, что вы еще на месте. Это лорд Роберт Госпел.

— Верно.

Наступила пауза, а потом голос стал визгливым:

— Рори!

— Банчи?

— Вы сказали, что будете допоздна. А я в комнате на балу у Каррадосов. Дело в том, что, полагаю, я его заполучил. Вы еще некоторое время будете на месте?

— Могу.

— Мог бы я заехать в Скотланд-Ярд?

— Давайте!

— Я только сперва заеду домой, скину с себя крахмальную рубашку и соберу свои записи.

— Ладно. Жду.

— Это парень с пряниками и элем.

— Господи, Банчи, только без фамилий!

— Конечно, нет. Еду в Скотланд-Ярд. На душе у меня чернее, чем у убийцы. Ведь он вполне способен подмешать яд в свое проклятое пиво. А работает он с… Алло! Не слышно вас!

— Там есть еще кто-то?

— Да.

— Всего хорошего. Буду ждать вас.

— Я так вам благодарен, — пищал голос в трубке, — так вам обязан! Если бы не вы, сколько бы пропало! Великолепная работа, офицер! Вас ждет награда!

Аллен улыбнулся и положил трубку.

Наверху в бальной зале оркестр Хью Бронкса укладывал инструменты. Лица оркестрантов были цвета сырой трески и блестели, словно рыбья чешуя, но волосы на голове, как и всегда, отливали, точно кожа, покрытая лаком. Четверо виртуозов, каких-то десять минут назад еще жившие единым бешеным ритмом, сейчас, еле цедя слова, утомленно обсуждали, каким путем добираться домой. Хью Бронкс собственноручно великолепным по красоте носовым платком вытер свою прославленную физиономию и зажег сигарету.

— Ну, ребятки, — вздохнул он, — завтра в восемь тридцать. И если кто-то потребует «Шуточку моей девочки» больше, чем шесть раз подряд, мы бросаем это дело и разучиваем гимны.

Через всю бальную комнату к ним подошел Димитрий.

— Джентльмены, — сообщил он, — миледи особенно просила передать вам, что вас кое-что ожидает в буфете.

— Тысяча благодарностей, Дим! — ответил мистер Бронкс. — Зайдем туда.

Мельком оглядев зал, Димитрий направился к выходу, затем спустился по лестнице.

Внизу, в холле у входных дверей толпились последние гости. Они выглядели устало и даже несколько вульгарно, но громко и весело сообщали друг другу о том, что бал необыкновенно удался. Среди них, сонно помаргивая, стоял лорд Роберт. С плеч свисал его знаменитый плащ, а в руках он мял свою широкополую шляпу. В открытые двери в холл вплывали клочья тумана. Выходя в сырую мглу, гости кашляли и чихали, и звуки эти причудливо смешивались с шумом моторов такси, урчащих на первой передаче, и голосами уезжавших.

Лорд Роберт был среди последних, кто собирался уезжать.

С некоторой грустью он обратился к кое-кому, не видел ли кто миссис Хэлкет-Хэккет.

— Я договаривался, что провожу ее домой.

К нему подошел Димитрий.

— Господин лорд, простите меня, я полагаю, миссис Хэлкет-Хэккет уже уехала. Она просила меня сообщить вам это, господин лорд.

Лорд Роберт прищурился, и на миг их глаза встретились.

— О! Благодарю вас, — сказал лорд Роберт. — Я попытаюсь с ней связаться.

Димитрий поклонился.

Лорд Роберт вышел и исчез в тумане.

Он шел широкими шагами, и фигура его напоминала одного из толстеньких фигляров в верленовских поэмах. Он прошел через толпу запоздавших гуляк, поджидавших такси. Он всматривался в их лица, следил за тем, как они уезжают, и оглядывался по сторонам. Он медленно двигался по улице, то и дело обращаясь в бесплотный призрак, — вот на мгновение его скрыло из глаз облако тумана, вот он появился снова, но уже в отдалении, все тем же широким шагом направляясь в никуда, и вот он исчез.

Аллен вздрогнул и проснулся, сидя у себя в кабинете в Скотланд-Ярде: из мрака глубокого сна его вынесла звуковая волна. На столе надрывался телефон. Он потянулся к нему, мельком взглянув на часы, и громко охнул. Четыре часа! Он приник к трубке.

— Алло!

— Мистер Аллен?

— Да.

И подумал: «Это Банчи. Но какого черта…»

Но голос в трубке продолжал:

— Сэр, здесь дело назревает. Я уже решил сразу вам доложить. Такси с пассажиром. Таксист говорит, пассажира убили, и он приехал с телом прямо сюда.

— Сейчас спущусь, — ответил Аллен.

Он спускался, обеспокоенный тем, что еще одно дело может обернуться еще большими неприятностями, и надеялся, что сумеет перебросить его на кого-нибудь другого. Его мозг бился над загадкой шантажа. Банчи Госпел не сказал бы, что он заполучил этого человека, если бы, черт возьми, он не был в нем уверен. Парень с пряниками и элем. Димитрий. М-да, возможности у него имеются, но какие доказательства имеются у Банчи? И где черт носит этого Банчи? В приемном холле Аллена дожидался сержант в униформе.

— Подозрительное дело, мистер Аллен. Джентльмен мертв, и это без дураков. По мне, так у него наверняка был или сердечный приступ, или что-то такое, но таксист настаивает, что это убийство, и не желает ничего говорить, пока не увидит вас. Даже не захотел мне дверцу открыть. Но я все-таки открыл, чтобы удостовериться. Приложил ко рту зеркало, послушал сердце. Ничего! Да и старый таксист ни на шаг от него. Ну и характер!

— Где таксист?

— Во дворе, сэр. Я сказал ему, чтобы заехал внутрь.

Они вышли во двор.

— Сыро как, — заметил сержант и кашлянул.

Внизу, рядом с рекой густо навис туман, и его клочья казались прямо-таки дождевыми, они окутывали людей и на их лицах превращались в блестящие холодные капли. Трупная бледность разлилась в утреннем полумраке, и смутные контуры крыш и труб ожидали рассвета. Из речной дали донесся пароходный гудок. В воздухе пахло сыростью и чем-то гнилым.

Какая-то неопределенная, всеохватывающая тоска завладела Алленом. Впечатление такое, что он был и бесчувственным и сверхчувствительным одновременно. Казалось, самая его душа постепенно вытягивается из тела и отделяется от него, так что он видел себя как бы посторонним взглядом. Ощущение это было знакомым, и он уже научился воспринимать его как предвестие зла. «Я должен возвратиться!» — запротестовал его разум, и мысленно он уже возвратился. Он находился во дворе. Под ногами заскрипели камешки. В тумане расплывчато чернел таксомотор, и около двери, точно страж, недвижно стоял закутанный в пальто шофер.

— Холодно, — произнес сержант.

— Предрассветное время, — пояснил Аллен.

Шофер такси даже не шелохнулся, хотя они надвигались прямо на него.

— Хэлло, — сказал Аллен. — Что произошло?

— Доброе утро, мистер! — У него был обыкновенный хриплый голос. Таким голосом говорят извозчики в пьесах. — Вы из инспекторов будете?

— Да.

— С каким-нибудь копом я разговаривать не стану. Я себе цену знаю, ясно? Да и потом… этот маленький джентльмен был моим другом, ясно?

— Папаша, — сказал сержант, — это главный инспектор-детектив Аллен.

— Ол райт, это другое дело! Мне же надо себя как-то оградить, разве нет? Здесь же труп, а не пассажир!

Неожиданно он выпростал руку в перчатке и рывком открыл дверцу машины.

— Я его не трогал, — продолжал он. — Не посветите?

Пригнувшись, Аллен проник внутрь: там пахло кожей, сигарами и бензином. Пальцами он нащупал кнопку, и тусклый свет ударил в потолок такси.

Он так долго оставался недвижным и молчаливым, что сержант в конце концов не вытерпел и громко окликнул его:

— Мистер Аллен?

Аллен не ответил. Он был наедине со своим другом. Маленькие толстые руки были мягкими. Кончики башмаков были трогательно, точно у ребенка, повернуты внутрь. Он лежал в позе больного ребенка, безжизненно уронившего голову набок. Видно было голое пятнышко на макушке и тонкие вьющиеся волосы.

— Если вы заглянете с той стороны, — сказал шофер, — то увидите и лицо. Мертв, это точно. Убит!

— Я могу увидеть его лицо, — повторил Аллен.

Он еще сильнее нагнулся и минуту-две оставался неподвижным. Затем подался назад, вытянул руку, как если бы хотел закрыть веки над застывшими глазами. Пальцы дрожали, и он сказал:

— Больше я не должен его касаться.

Он убрал руку и вылез из такси. Сержант с беспокойством посмотрел ему в лицо.

— Мертв, — отметил таксист. — Верно ведь?

— …твою! — с неожиданной яростью выругался Аллен. — Я что, без тебя не вижу, что он…

Он оборвал сам себя и сделал три или четыре неуверенных шага прочь от них. Провел рукой по лицу и в полном замешательстве долго смотрел на собственные пальцы.

— Подождите, подождите секунду… Ладно? — сказал он.

Те оба ждали, тревожно переглядываясь.

— Простите, — произнес наконец Аллен. — Еще минуту.

— Может, мне позвать еще кого-нибудь, сэр? — спросил сержант. — Он ведь вам был другом?

— Да, — отвечал Аллен. — Он мой друг.

Он повернулся к шоферу и жестко схватил его за руку.

— Ну-ка подойди сюда, — сказал он и поставил шофера перед машиной.

— Зажгите фары, — приказал он сержанту.

Сержант залез в такси, и в ту же секунду шофер сощурился в потоке белого света.

— А теперь, — сказал Аллен, — почему вы так уверены, что он убит?

— Да будь я проклят, мистер! — воскликнул шофер. — Да что ж, я собственными глазами не видел, как этот хмырь сел вместе с ним ко мне в машину, а потом? Что ж, я своими глазами не видел, как этот же хмырь вышел у дома, где живет его светлость, одетый в плащ его светлости, и как он мне крикнул, таким же высоким голосом, какой у его светлости: «Куинс-Гэйт, Джобберс-Роу, шестьдесят три!»? И разве не я вез всю дорогу труп, даже не зная этого? Вот еще! Вы говорите, что его светлость был вашим другом. Так вот — моим тоже. Это подлое убийство — вот что! И я хочу посмотреть, как этот мистер Умник, что меня облапошил и прикончил маленького джентльмена, лучшего, кого я когда-либо видел, как он будет болтаться на виселице за это. Вот так.

— Понимаю, — сказал Аллен. — Хорошо. Мне нужны от вас официальные показания. Надо приниматься за дело. Всех обзвонить и всех их доставить сюда. Вызвать доктора Кэртиса. Снимки тела с разных углов. Отметить положение головы. Поискать признаки насилия. Это обычное дело об убийстве. Итак, пишите! Пишите? «Лорд Роберт Госпел, Чейен-Уок, двести…»

Глава VII Срочно в номер! Лорд Роберт Госпел умирает в такси

Высший свет шокирован!

Подозрения в убийстве!

Исчерпывающий рассказ о бале читайте на странице 5

Газета выпала из рук Ивлин Каррадос на стеганое покрывало; Ивлин застывшим взглядом смотрела на мужа.

— Это во всех газетах, — деревянным голосом произнесла она.

— Господи, Ивлин, дорогая! А что же ты хочешь? И это только срочные десятичасовые выпуски, которые мне к завтраку приносит мальчишка-лакей. Подожди вечерних газет! Боже мой, да разве мало того, что в пять утра мне звонил какой-то служака из Скотланд-Ярда, устроил мне перекрестный допрос о моих гостях, даже не дожидаясь, пока он сунет мне под нос эту чертову оскорбительную анкету!

Он взволнованно захромал по комнате.

— То, что этот человек убит, совершенно очевидно. Ты же понимаешь, что в любой момент нас обоих подвергнет перекрестному допросу этот тип из Скотланд-Ярда, и тогда все эти грязекопатели с Флит-стрит будут денно и нощно торчать у нас в дверях. Ты же понимаешь…

— Я думаю, он был, наверное, моим самым близким другом, — сказала Ивлин Каррадос.

— Если ты прочтешь их бесстыдную болтовню на пятой странице, ты поймешь, что эта дружба хорошо кормит. Господи, это просто возмутительно! Ты знаешь, что полиция позвонила в Марздон-Хаус в половине пятого, то есть спустя пять минут, как мы ушли, слава тебе, Господи! И спросила, когда ушел Роберт Госпел. С ними разговаривал один из парней Димитрия, и теперь за него уцепился какой-то сопливый журналист. Ты знаешь, что…

— Знаю я только одно, — сказала Ивлин Каррадос, — что Банчи Госпел мертв.

В спальню с газетой в руках ворвалась Бриджет.

— Донна! О, Донна! Это же наш милый маленький Банчи! Наш хороший, добрый Банчи мертв! Донна!

— Дорогая, я знаю.

— Но Донна! Это же Банчи!

— Бриджет, — заметил ее отчим, — пожалуйста, не устраивай истерик. Мы сейчас должны обсудить…

Рука Бриджет обвилась вокруг материнской шеи.

— Но мы пе-ре-жи-ва-ем! — отчеканила она. — Неужели ты не видишь, как ужасно переживает Донна?

— Конечно, мы переживаем, дорогая, — сказала ее мать, — но Барта беспокоит кое-что другое. Видишь ли, Барта волнует, что здесь может быть нечто ужасное…

— Что?

Бриджет обернулась к Каррадосу, и глаза ее заблестели на побледневшем лице.

— Ты подозреваешь Доналда? Правда? Ты смеешь подозревать Доналда в том, что он мог… он мог…

— Бриджи! — воскликнула ее мать. — Что ты говоришь!

— Подожди-ка, подожди, Ивлин, — сказал Каррадос. — А что такое с молодым Поттером?

Бриджет зажала костяшками пальцев себе рот, в смятении переводя взгляд с матери на отчима, разразилась слезами и выбежала из комнаты.

БАНЧИ ГОСПЕЛ МЕРТВ

Загадочная смерть в такси.

Итог бала у Каррадосов

Своими превосходно ухоженными пальцами миссис Хэлкет-Хэккет вцепилась в газету, словно когтями. Вытянувшись в улыбке, ее губы лишь подчеркивали тщательно маскируемые линии, тянущиеся от крыльев носа к углам рта. Широко раскрыв глаза, она смотрела в пустоту.

Дверь в туалетную комнату генерала Хэлкет-Хэккета стремительно распахнулась, и генерал промаршировал в гостиную с десятичасовым выпуском спортивной газеты в руках. Он был в домашнем халате, но без челюсти.

— Што! Ты только взгляни! Господи Боже! — невразумительно прокричал он.

— Я знаю, — ответила миссис Хэлкет-Хэккет. — Грустно, правда?

— Груштно?! Наглое убийщтво! Вот што!

— Ужасно! — сказала миссис Хэлкет-Хэккет.

— Ужашно! — отозвался генерал. — Бежмышленно!

При этом все его щелевые согласные, вырываясь из дырки между зубами, раздували ему усы, точно флажки. Он выпучил на жену свои налитые кровью глаза и ткнул в ее сторону коротким, похожим на обрубок указательным пальцем.

— Он шкажал, што привежет тебя домой, — прошепелявил генерал.

— Он этого не сделал.

— Когда ты пришла домой?

— Не заметила. Поздно.

— Одна?

Она побледнела, но взгляд его выдержала.

— Да, — ответила она. — Не будь дураком.

СТРАННАЯ СМЕРТЬ

Лорд Госпел умирает после бала.

Исчерпывающий рассказ

Снова и снова перечитывал Доналд Поттер эти четыре строчки заголовка. С самого центра газетной полосы на него смотрело лицо его дяди. Почти догоревшая сигарета обожгла Доналду губы. Он сплюнул ее в пустую чашку и прикурил другую. Его трясло, как от озноба. Он еще раз перечел четыре строчки. В соседней комнате кто-то зевал со страшным стоном.

Доналд резко откинул голову.

— Уитс! — сказал он. — Уитс! Иди-ка сюда!

— А что случилось?

— Я тебе говорю, иди сюда!

Одетый в домашний халат из оранжевого шелка, в дверях появился капитан Уитерс.

— Какого черта? Что там у тебя? — осведомился он.

— Взгляни.

Насвистывая что-то, капитан Уитерс подошел к Доналду и заглянул ему через плечо. Свист замер у него на губах. Он протянул руку, взял газету и принялся читать. Доналд следил за ним.

— Мертв! — сказал он. — Дядя Банч! Мертв!

Уитерс посмотрел на него и положил газету на место. Затем снова принялся что-то насвистывать.

СМЕРТЬ ЛОРДА РОБЕРТА ГОСПЕЛА

Трагический финал достойной карьеры.

Подозрительные обстоятельства

Леди Милдред Поттер уронила руки на газету «Ивнинг Кроникл», на полосу гранок с некрологом и повернула к Аллену залитое слезами лицо.

— Но кому, кому понадобилось причинять Банчи вред, а, Родерик? Ведь его же все обожали. Во всем мире у него не было врагов. Посмотрите, что пишет «Кроникл»! Кстати, должна сказать, что это очень мило с их стороны показать мне то, что они собрались печатать о нем. Посмотрите, что здесь сказано: «Любимый всеми своими друзьями!» Таким он и был. Да, таким он и был. Всеми друзьями.

— Но один враг, Милдред, у него все же был, — сказал Аллен.

— Не верю. И никогда не поверю. Должно быть, сбежавший лунатик. — Она уткнулась в носовой платок и горько заплакала. — Я никогда не смогу вынести эту чудовищную публичность. Полиция! Я, конечно, не о вас, Родерик. Но все это — газеты и всяк норовит сунуть к тебе нос. Банчи бы это не понравилось. Я этого не вынесу, не вынесу.

— Где Доналд?

— Он позвонил. Приедет.

— Откуда?

— Откуда-то с квартиры его приятеля.

— Он не дома?

— Разве Банчи не сказал вам? С того самого ужасного дня, когда он так поссорился с Доналдом. Банчи этого так и не понял.

— Из-за чего Банчи с ним поссорился?

— Доналд залез в долги. А сейчас, бедный мальчик, он, конечно, полон всяческого раскаяния.

Аллен ответил не сразу. Он подошел к окну и выглянул.

— Вам будет значительно легче, — сказал он наконец, — когда приедет Доналд. Полагаю, прибудет и вся семья?

— Да! Все наши старые кузины и тетушки. Они уже звонили. А Брумфилд — ну, знаете, старший племянник Банчи, то есть сын моего старшего брата, — он уехал на континент. Разумеется, он глава семьи, но мне, я думаю, придется сделать все приготовления и… и я так потрясена, ужас какой-то!

— Я сделаю все, что от меня зависит. Есть вещи, которые я просто обязан сделать. Боюсь, Милдред, мне придется просить вас о разрешении взглянуть на вещи Банчи. Его бумаги и прочее.

— Я убеждена, — сказала леди Милдред, — он предпочел бы, чтобы это были вы, а не кто-то еще.

— Вы снимаете камень с моей души. Могу я приступить теперь же?

Леди Милдред растерянно огляделась.

— Да… да, разумеется. Вам ведь понадобятся его ключи, не так ли?

— У меня есть его ключи, — мягко сказал Аллен.

— Но где же вы… Ах! — она тихо вскрикнула. — Бедняжка, милый! Он же повсюду носил их с собой.

Она была полностью подавлена. Аллен немного подождал, потом заговорил:

— Я не стану подыскивать фразы утешения. Они были бы нелепы. Слабым утешением могут послужить те крупицы поддержки, какие можно раскопать в этом кавардаке. Но я обещаю вам, Милдред, — даже если это займет у меня всю оставшуюся жизнь, или если это будет стоить мне моей должности — эх, Господи! — или даже если мне придется погубить себя, я найду убийцу и увижу, как он понесет за это наказание. — Он помолчал и состроил гримасу. — Боже, что за спич! Вот Банчи посмеялся бы над ним! Любопытно, что, когда говоришь от всего сердца, это неизменно отличается дурным вкусом.

Он посмотрел на ее седоватые волосы, уложенные аккуратно и немодно и покрытые сеткой. Она же глядела на него поверх своего промокшего от слез носового платка, и он понял, что она его не слушала.

— У меня есть все, что нужно, — сказал Аллен и отправился в одиночестве в кабинет лорда Роберта.

ЛОРД РОБЕРТ ГОСПЕЛ УМИРАЕТ В ТАКСИ Невероятная смерть прошлой ночью.

Кто был вторым пассажиром?

В свой кабинет для консультаций сэр Дэниел Дэйвидсон прибыл в половине одиннадцатого. У входной двери в его поле зрения попал газетный киоск, и он впервые в жизни купил спортивный выпуск. Он аккуратно сложил газету и положил ее себе на стол. Затем прикурил сигарету и взглянул на слугу.

— У меня никому не назначено, — сказал он. — Если кто-то позвонит, меня нет. Благодарю вас.

— Благодарю вас, сэр, — ответил слуга и удалился.

Сэр Дэниел сидел в раздумье. Он приучил себя к методическому обдумыванию и терпеть не мог плохо сформулированные мысли, точно так же презирал и туманные диагнозы. Как он любил говорить своим друзьям, он — создание метода и порядка. Он гордился собственной памятью. Сейчас его память была загружена событиями, происшедшими лишь пять часов назад. Он прикрыл глаза и увидел себя в холле в Марздон-Хаус, у парадных дверей. Четыре часа утра. Последние гости, кутаясь в пальто и меха и весело переговариваясь, проходили через огромные двери группами по двое и по трое. Внизу, у лестницы, стоял Димитрий. Сам доктор стоял у дверей в мужской гардероб. Он твердо решил избегать Люси Лорример, которая словно вросла в пол в дальнем конце холла и, конечно, заметь она его, тут же предложила бы ему довезти его домой. Затем она все-таки направилась через двойные двери. Он выпрямился. С улицы задул туманный воздух. Он вспомнил, как он, заметив туман, обмотался шарфом и закрыл им рот. Именно в этот момент он увидел, как миссис Хэлкет-Хэккет, закутавшись в меха, в одиночестве проскользнула сквозь входные двери. Ему еще пришло тогда в голову, что в этом было нечто странное. И в воротнике ее мехового манто, который был высоко поднят — несомненно, из-за тумана! И в манере, с которой она проскользнула — если к столь величественной женщине вообще применимо это слово, — мимо людей на улице! Во всем этом было что-то вороватое. Затем его толкнул этот Уитерс, выходя из гардеробной. Уитерс небрежно извинился, но тут же оглядел холл, где уже почти никого не осталось, и лестницу.

Это был тот момент, когда лорд Роберт Госпел спускался по лестнице. Сэр Дэниел пощупал собственный мизинец, кольцо с печаткой, покрутил его и, не раскрывая глаз, вновь перенесся в свои воспоминания. Уитерс увидел лорда Роберта. Сомнений в этом не было. Как и тогда, сэр Дэниел вновь услышал мгновенный вздох, вновь заметил быстрый взгляд, и вот этот Уитерс уже бесцеремонно проталкивается через толпу и исчезает в тумане. Затем из буфета, что возле лестницы, вышел племянник лорда Роберта, молодой Доналд Поттер, а с ним и Бриджет О’Брайен. Они почти наскочили на лорда Роберта, но, увидев своею дядю, Доналд отвернулся и, что-то сказав Бриджет, вышел через главный вход. И еще одна сцена осталась в памяти.

Банчи Госпел разговаривает с Димитрием внизу у лестницы. Это было последнее, что увидел сэр Дэниел прежде, чем окунуться в туман.

Ему показалось, что эти сценки в холле будут расценены в полиции как в высшей степени существенные. В газетах утверждалось, что полиция стремится установить личность второго пассажира. Это естественно, поскольку он и есть убийца! Шофер такси описал его как хорошо одетого джентльмена, который сел в машину вместе с лордом Робертом, примерно в двухстах ярдах от Марздон-Хаус. «Был ли это кто-то из гостей?» — вопрошает газета. Это означает, что полиции требуются показания людей, которые вышли из дома одновременно с лордом Робертом. Меньше всего на свете сэр Дэниел жаждал появиться на дознании в качестве главного свидетеля. Это был тот вид рекламы, который не слишком-то годился модному врачу. Стоит его фамилии появиться в газетных клише поперек передовиц в грошовых изданиях, как тут же, где бы он ни оказался, какой-нибудь дурак непременно скажет: «Дэйвидсон? Это тот, что замешан в деле об убийстве?» Он мог бы, даже должен сказать о том, что видел, как эта женщина, Хэлкет-Хэккет выходила из дома, а буквально следом за ней вышел и Уитерс. Миссис Хэлкет-Хэккет была одной из его наиболее доходных пациенток.

С другой стороны, он понимал, что окажется в крайне унизительной ситуации, если они выяснят, что именно он был одним из последних, кто выходил из дома, и не сообщил об этом. Это даже могло бы вызвать подозрения. Сэр Дэниел смачно выругался по-французски, пододвинул к себе телефон и набрал номер WHI 1212.

ТАЙНА МЭЙФЭРА[18]

Лорд Роберт Госпел задушен в такси.

Кто был вторым пассажиром?

В своей роскошной квартире на Кромвел-Роуд Коломбо Димитрий привлек внимание своего доверенного слуги к газетным заголовкам.

— Какая трагедия, — сказал он. — Это может плохо кончиться для нас в начале сезона. После убийства мало кто захочет веселиться. Кроме того, он был так популярен. Это чрезвычайно неудачно.

— Да, месье, — отозвался доверенный слуга.

— Должно быть, я оказался чуть ли не последним, кто с ним разговаривал, — продолжал Димитрий, — не считая, разумеется, этого трусливого убийцы, взявшегося за него. Лорд Роберт подошел ко мне в холле и спросил, не видел ли я миссис Хэлкет-Хэккет. Я ответил ему, что только что видел, как она уходила. Он поблагодарил меня и ушел. Я же, разумеется, остался в холле. Вспоминаю, что после этого со мной разговаривали еще несколько человек из гостей. А затем уже, спустя час, когда ушел и я и оставались еще только мои люди, позвонили из полиции. Затем они перезвонили мне. Все это крайне печально. Он был очаровательным человеком. Мне очень, очень жаль.

— Да, месье.

— Было бы очень уместно, если бы от нас были посланы цветы. Напомни мне об этом. Кроме того, пожалуйста, никаких разговоров на эту тему. Соответственно, мне следует проинструктировать персонал. Я категорически настаиваю на этом. Эта история не подлежит обсуждению.

— C’est entendu, monsieur[19].

— Что же до злонамеренных слухов, — добавил Димитрий с постным видом, — то у нашей фирмы хорошо известное положение жены Цезаря, — он посмотрел слуге в лицо, на котором застыло выражение озадаченности, и Димитрию пришлось пояснить: — Она не появляется в колонках для сплетен.

ТАЙНА НЕИЗВЕСТНОГО ПАССАЖИРА «Банчи» Госпел мертв.

Кем был человек в вечернем костюме?

Мисс Харрис допила чай из чашки, но бутерброд с маслом так и остался лежать на тарелке. Она убеждала себя, что ей все это не привиделось. Мисс Харрис была необыкновенно расстроена. Она столкнулась с вопросом, на который у нее не было ответа, но который она чувствовала себя не в состоянии похоронить в одном из ее ящичков. Дело в том, что мисс Харрис была по-настоящему взволнована. Несколько раз она видела лорда Роберта в доме леди Каррадос, а прошлой ночью лорд Роберт и вовсе танцевал с ней. Когда леди Каррадос спросила, не хочет ли мисс Харрис прийти на бал, она и на секунду не допускала возможности, что будет там танцевать. Она рассчитывала провести приятный вечер, но главным образом в одиночестве, то есть наблюдая за результатами собственных трудов. И расчет ее оправдывался до того момента, как лорд Роберт пригласил ее на танец; для мисс Харрис это означало своего рода похищение из сераля. Он отыскал ее наверху, где она совершенно неподвижно сидела возле маленького зеленого будуара. Она только что вышла из дамского туалета, где практически в дверях пережила неприятное объяснение. Потому она и села тут на стул — и чтобы обрести душевное равновесие, и потому, что идти-то особенно более было и некуда. Наконец она взяла себя в руки и спустилась в бальную залу. Она как раз пыталась приободриться и не выглядеть потерянной, когда к ней подошел лорд Роберт и повторил свое предложение пригласить ее на танец. И когда танец закончился — бесконечные туры стремительного венского вальса, — лорд Роберт сказал ей, что он уже целую вечность не получал такого удовольствия. Они присоединились к группе до удивления «подходящих» людей, среди них находилась и знаменитая художница мисс Агата Трой, которая тут же заговорила с ней, словно их уже представили друг другу. А затем, когда оркестр начал играть еще один быстрый венский вальс — эти вальсы опять в моде, — мисс Харрис и лорд Роберт вновь пошли танцевать, после чего в буфете пили шампанское. Было уже поздно — через небольшой промежуток времени бал и вовсе закончился. Каким же очаровательным он был, заставляя ее много смеяться и чувствовать себя молодой женщиной под тридцать, а не юной дамой без возраста, работающей в услужении.

А теперь вот его убили.

Мисс Харрис до того расстроилась, что была не в состоянии завтракать. Она машинально взглянула на часы. Двенадцать. К двум ей следует быть в доме леди Каррадос, на случай, если в ней возникнет нужда. Если она поспешит, у нее останется время написать взволнованное письмо домой, в дом священника в Бэкингемшире. Ее подруга, с кем она делила крохотную квартирку, еще спала. Она работала ночным оператором на телефонной станции. Но ужасные новости просто переполняли мисс Харрис, она не утерпела, встала и, отворив дверь в спальню, позвала:

— Смитси!

— М-м?

— Смитси, случилось что-то ужасное! Слышишь?

— М-м…

— Девочка принесла газету, и там о лорде Госпеле. То есть о лорде Роберте Госпеле. Ты же знаешь. Я тебе ночью рассказывала о нем…

— Ради Бога! — отозвалась мисс Смит. — Неужели надо меня будить только для того, чтобы еще раз рассказать о твоем успехе в высшем свете?

— Да нет же, Смитси! Ты только послушай! Это просто ужасно! Его убили!

Мисс Смит села в кровати и напоминала теперь сказочное божество в пене из бигудей.

— Нет, дорогая, это не он! — сказала мисс Смит.

— Да, дорогая, это он! — сказала мисс Харрис.

Глава VIII Трой и Аллен

Закончив осмотр кабинета, Аллен сел за стол лорда Роберта и набрал номер Марздон-Хаус. Ответил один из его же людей.

— Мистер Фокс там, Бейли?

— Да, сэр. Он наверху. Сейчас скажу ему.

Пришлось ждать. На столе перед Алленом лежал небольшого формата пухлый блокнот, и на открывшейся странице он вновь прочел записи, которые сделал своим изысканным почерком лорд Роберт, пока вел свое расследование:

«Суббота, 8 мая. Прием с коктейлями у м-с Ха-Ха, в доме на Хэлкин-стрит. Прибыл в 6.15. М-с Ха-Ха distraite[20]. Договорился о встрече с ней 3 июня в Констанс-стрит-Холл. Видел Мориса Уитерса, св. в деле о наркотиках 1924. Дрянной тип. Волочится за м-с Ха-Ха. Меня испугался. Не заб. поговорить с Алленом об игорном доме У-са в Л-е.

Четверг, 3 июня. Констанс-стрит-Холл. Концерт Сермионского квартета. Прибыл в 2.15. Встретил м-с Ха-Ха в 2.30. М-с Ха-Ха сидела на левом краю голубой софы (на левом от сидящего). Софа в 7 футах от главного входа и на 8 футов правее от него. Софа расположена под прямым углом к правой стене зала. Боковой вход на правой стене примерно в десяти футах позади софы. Моя позиция на стуле позади левого подлокотника софы. В 3.35 сразу после перерыва наблюдал, как сумку м-с Ха-Ха вынули из-за левого подлокотника софы, куда она предварительно, как я наблюдал, была положена. Она вышла из зала во время перерыва и возвратилась, когда сумка была уже изъята. Могу поклясться, что рука, взявшая сумку, принадлежала Димитрию из Шеферд-Маркет Кэйтеринг Компани. Видел его там. Место его неподалеку. Мизинец той же длины, что безымянный палец и примечательно искривлен. Был там и Уитерс. N.B. Полагаю, м-с Ха-Ха подозревает меня в шантаже. Р.Г.».

В трубке послышался голос Фокса:

— Хэлло, сэр?

— Хэлло, Фокс. Видели ли вы комнату, откуда он звонил мне?

— Да. Она расположена на самом верху здания. Один из официантов Димитрия видел, как он входил туда. В этой комнате ничего не трогали.

— Хорошо. Еще что-нибудь?

— Ничего особенного. Дом в порядке, каким он и был, когда гости ушли. Да вы и сами это видели, сэр.

— Димитрий там?

— Нет.

— Фокс, последите за ним. Я увижу его в Ярде в двенадцать. На время это его займет. Скажите Бейли, чтобы обыскал всю телефонную комнату по поводу отпечатков. Нам надо определить, кто именно прервал тот телефонный звонок в Скотланд-Ярд. Да, и, Фокс…

— Сэр?

— Не могли бы вы приехать ко мне? Мне надо вам кое-что сказать.

— Еду, сэр.

— Благодарю вас, — сказал Аллен и положил трубку.

Он еще раз просмотрел бумагу, которую обнаружил в столе лорда Роберта, в его центральном ящике. Это было его завещание. Завещание очень простое и короткое. После одного или двух завещательных отказов он оставлял своей сестре, леди Милдред Поттер, все свое имущество и право на пожизненное пользование капиталом в 40 тысяч фунтов, переходящее в случае ее смерти ее сыну; свое поместье (стоимостью в 20 тысяч фунтов) он завещал ее сыну, то есть все тому же его племяннику Доналду Поттеру. Датировано завещание было 1 января этого же года.

«Благородное деяние под Новый год», — подумал Аллен.

Он взглянул на две фотографии, что в деревянных рамках стояли на столе лорда Роберта. На одной была изображена леди Милдред Поттер в праздничном платье на ее совершеннолетие. В те дни Милдред выглядела весьма соблазнительно. Другая была снимком молодого человека лет двадцати. Аллен отметил короткий нос и широко открытые глаза Госпела. Безвольный рот приятного абриса, выдающийся подбородок — такие подбородки, хоть и кажутся решительными, чересчур часто свидетельствуют только об упрямстве. Лицо было довольно привлекательным. Поперек угла Доналд написал свою фамилию и поставил число — 1 января.

«Остается уповать на Господа, — подумал Аллен, — что он сможет употребить это во благо».

— Доброе утро, — произнес чей-то голос от двери.

Он повернулся вместе со стулом и увидел Агату Трой.

Она была во всем зеленом, на темных волосах зеленел бархатный беретик, руки одеты в зеленые перчатки.

— Трой!

— Пришла посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь Милдред.

— Вы не знали, что здесь я?

— Нет, пока она не сказала мне. Она попросила меня узнать, нашли ли вы то, что хотели.

— То, что хотел, — повторил Аллен.

— Если нашли, — продолжала Трой, — стало быть, все в порядке. Я не буду мешать.

— Прошу вас, — сказал Аллен, — не могли бы вы не уходить одно мгновение?

— То есть?

— Просто так. Я хочу сказать, что у меня нет права просить вас остаться, если, конечно, не считать желания хоть короткий миг видеть вас и слышать ваш голос.

Надеюсь, вы простите меня за это? — он развел руками. — Больше ничего. Вы любили Банчи, и я тоже. Последний раз, когда я видел его, он говорил о вас.

— Несколько часов назад, — сказала Трой, — я танцевала с ним.

Аллен подошел к высокому окну… Они выглянули в окно: перед ними раскинулся очаровательный садик, а за ним, над Темзой — кварталы Челси.

— Несколько часов назад, — медленно повторил он ее слова. — Несколько часов назад река выдыхала туман. Воздух был насыщен туманом и холоден, как в могиле. Это было перед тем, как наступил рассвет. Свет начал еле пробиваться, когда я увидел его. А посмотрите теперь. Ни единого облачка. Эта чертова речка прямо-таки искрится солнечными лучами. Трой, пойдите сюда.

Она встала рядом.

— Посмотрите вон туда, вниз, на улицу. Сбоку окна. Половина четвертого утра, и речной туман, точно одеяло, покрывает всю Чейен-Уок. Если кто-то вдруг проснулся в этот смутный час или оказался на пустынной улице, он должен был слышать, как по Чейен-Уок проезжает такси и останавливается у этих ворот. Если кто-то в этом доме был достаточно любопытен, чтобы выглянуть в одно из верхних окон, он наверняка видел, как открылась дверца такси и из него вылез чудной человечек в плаще и широкополой шляпе.

— Что вы хотите сказать? Он вылез-таки?

— Наблюдатель наверняка видел его фигуру, видел, как он помахал рукой в перчатке, слышал его пронзительный голос, говоривший шоферу: «Куинс-Гейт, Джобберс-Роу, шестьдесят три». Он наверняка видел, как такси скрылось в тумане, а затем… Что? Что сделал человек? Побежал в своем гротескном, развевающемся плаще по направлению к реке, чтобы исчезнуть в тумане? Или спокойно отправился в Челси? Помедлил ли он, глядя вслед уехавшему такси? Снял ли с себя убийца Банчи его плащ и не пошел ли, свернув его и перекинув через руку? Не прятал ли он под плащом собственный цилиндр прежде, чем вылезти из такси, чтобы после надеть его? И где же теперь плащ Банчи и его шляпа? А, Трой! Где они?

— Что сказал шофер такси? — спросила Трой. — В газетах нет ничего вразумительного. Я не понимаю.

— Я вам объясню. Скоро приедет Фокс. Пока его нет, у меня есть несколько минут, и я могу позволить себе разгрузить мозг, с вашего разрешения. Я ведь уже делал это когда-то, правда?

— Правда, — пробормотала Трой. — Когда-то.

— Никто на свете не слышал того, что слышите вы. Хотел бы я сообщить вам что-нибудь гораздо лучшее. Так вот. Шофер такси привез Банчи в Скотланд-Ярд в четыре часа утра, сказав при этом, что Банчи убит. Это его версия. Он нагнал Банчи в половине четвертого, примерно в двухстах ярдах от Марздон-Хаус. Такси в это время не было, и мы можем предположить, что так далеко Банчи ушел в надежде поймать машину в каком-нибудь переулке. И тут появился этот парень. Необычно густой туман, окутавший Лондон прошлой ночью, был плотным и на Белгрэйв-Скуэр. Подъехав к Банчи, таксист заметил, что в тумане, позади него стоит еще кто-то в пальто и цилиндре. Они, по-видимому, разговаривали. Банчи поднял трость. Таксист узнал его и спросил: «Доброе утро, господин лорд. Чейен-Уок, двести?» — «Да, пожалуйста», — сказал Банчи. Оба пассажира сели в такси. Второго таксист так и не сумел как следует рассмотреть. Когда такси подъехало к ним, он стоял спиной, а когда машина остановилась, он встал сзади в тени. Прежде чем дверь захлопнулась, таксист слышал слова Банчи: «Вы можете его нанять». Такси поехало на Чейен-Уок через Чешэм-Плэйс, Кливден-Плэйс, Лоуэр-Слоун-стрит и Челси-Хоспитэл, пересекло Тайт-стрит. Он утверждает, что это заняло примерно двенадцать минут. Остановился он здесь, у ворот Банчи, и через несколько секунд лорд Роберт (шофер полагал, что это был он) вылез из машины и захлопнул дверцу. Голос прокричал через шарф: «Куинс-Гейт, Джобберс-Роу, шестьдесят три», и такси уехало. Спустя десять минут он приехал на Джобберс-Роу, стал дожидаться, пока пассажир выйдет, не дождавшись, вышел сам и открыл дверцу. Так он нашел Банчи.

Аллен сделал паузу, сосредоточенно глядя в побелевшее лицо Трой. Она сказала:

— Сомнений не было…

— Ни малейших. Конечно, шофер упрямый, с норовом, вздорный старый чудак, но он не дурак. Он уверен в том, что говорит. Он объяснил, что когда-то работал на «скорой помощи», и знает что к чему. Он тотчас же направился в Скотланд-Ярд. Его встретил сержант; все осмотрел, уверился, что все так и было, и позвонил мне. И я тоже убежден.

— Но что же сделали с Банчи?

— Вы хотите знать? А, ну да, конечно. Вы слишком умны, чтобы щадить свои чувства.

— Но ведь Милдред спросит меня об этом. Что же случилось?

— По нашим предположениям, его сначала ударили в висок, оглушили, а потом удавили, — Аллен произнес это просто, без выражения. — Мы будем знать больше, когда кончат работать врачи.

— Ударили…

— Да. Каким-то предметом с довольно-таки острым краем, нечто вроде обратной стороны толстого скальпеля.

— Он страдал?

— Не думаю. Едва ли. Он наверняка не понял, что произошло.

— У него было слабое сердце, — неожиданно сказала Трой.

— Сердце? Вы уверены в этом?

— Однажды мне сказала об этом Милдред. Она пыталась уговорить его показаться специалисту.

— Интересно, — заметил Аллен, — выход ли это для них обоих.

Трой сказала:

— Прежде я никогда не замечала у вас такого взгляда.

— Вы о чем, Трой?

Он повернулся к ней, и сосредоточенность на его лице столь стремительно сменилась нежностью, что она не нашлась, что ответить.

— Я… но теперь этого взгляда уже нет.

— Когда я смотрю на вас, мне кажется, что любое выражение глаз ничто по сравнению с общим эффектом опьяненности.

— Что я должна сказать?

— Ничего. Извините меня. Но что вы имели в виду?

— У вас был яростный взгляд.

— Так я себя и ощущаю, когда вспоминаю о Банчи.

— Это я понять могу.

— Охота закончилась, — сказал Аллен. — Читали ли вы когда-нибудь в криминальных романах о неутомимом детективе, который клянется, что поймает преступника, даже если придется потратить на это всю жизнь? Этот детектив — я, Трой, хотя я всегда считал подобное фикцией. В известном смысле это и есть фикция. Настоящие герои криминальных расследований — это детективы-констебли Икс, Игрек и Зет, рядовой персонал, кто упорно выполняет все требования скучнейшей текучки, не испытывая ни личных чувств, ни специфического интереса, кто не клянется всеми мыслимыми клятвами, но тем не менее заполучает в итоге своих преступников, — таковы везение и неиссякаемая способность применять максимальные усилия. Эти детективы-констебли намерены ни на что не отвлекаться до той поры, пока не возьмут за бока этого самого джентльмена. И это я могу им обещать.

— Я все это так не воспринимаю, — сказала Трой. — Я хочу сказать, что не чувствую ничего особенного к этому убийце, разве что мне кажется, что он должен быть безумным. Я знаю, что его найдут, но никакой ярости к нему не ощущаю. Просто я думаю о Банчи, который в этом мире никому не причинил зла; не сделав ничего дурного, он лежит мертвый и одинокий. Мне надо пойти и посмотреть, не нужно ли помочь Милдред. Пришел ли Доналд?

— Нет еще. Кстати, вы не знаете, где он снимает квартиру?

— Милдред он об этом не сказал, опасаясь, что она расскажет Банчи, он же хотел быть независимым. У нее есть номер телефона. Я видела его на памятном листке в ее комнате. Полагаю, вы слышали о ссоре?

— Да, от Милдред. Это из-за его долгов, да?

— Да, Милдред его всегда баловала. На самом-то деле он вовсе не дурной ребенок. Он будет ужасно расстроен.

Аллен взглянул на фотографию.

— Вы видели его на балу?

— Да. Он много танцевал с Бриджет О’Брайен.

— Не знаете, он оставался до конца?

— Я сама до конца не осталась. Мы с Милдред ушли в половине второго. Она подвезла меня до клуба. Банчи… Банчи пошел было проводить нас, но затем спросил, не доберемся ли мы без него. Он сказал, что настроен веселиться.

— Скажите, пожалуйста, вы долго были около него?

— Я танцевала с ним трижды. Он и в самом деле был очень весел.

— И вы ничего не заметили? Трой! Совсем ничего?

— Что я должна была заметить?

— Хоть какой-нибудь намек на то, что за этой веселостью что-то скрывалось. Ну, знаете, как если бы он был все время настороже.

Трой присела на край стола и сняла берет. Ворвавшиеся в окно лучи утреннего солнца тотчас расцветили голубыми искрами ее коротко постриженные темные волосы, создали чудесный рельеф из ее подбородка и скул, засверкали в глазах, придав им блеск, который рождался, когда она рисовала. Она сняла зеленые перчатки, и Аллен следил за тем, как из их тесных объятий высвобождаются тонкие чувствительные пальцы и как изящно ложатся они на мех, каким оторочен ее зеленый жакет. Ему стало любопытно, удастся ли ему когда-либо излечиться от любви к ней.

Он сказал:

— Расскажите мне обо всем, что произошло прошлой ночью, когда вы находились с Банчи. Постарайтесь оживить свои воспоминания прежде, чем они утратят свою остроту, и подумайте, нет ли в них чего-либо, что выходило бы за рамки банального. Чего угодно, каким бы несущественным это ни казалось.

— Попытаюсь, — сказала Трой. — Когда мы танцевали, ничего особенного не происходило… Кроме… Ах, да! Мы один раз натолкнулись на другую пару. Это была миссис Хэлкет-Хэккет. Вы знаете ее?

— Да. И что же?

— Просто мелочь, но вы сказали, что пусть будут и мелочи. Она танцевала с высоким человеком, выглядевшим довольно мужиковато. Банчи извинился еще прежде, чем узнал их. Он танцевал очень энергично, ну, вы знаете, и во время столкновений всегда извинялся. Мы сделали тур вокруг всего зала, и тогда он увидел их. Я почувствовала, как вдруг напряглась его рука, и через его плечо посмотрела на них. До того у мужчины лицо было красным, но теперь оно побелело, да и миссис Хэлкет-Хэккет выглядела очень странно. Испуганно. Я спросила Банчи, кто этот человек, и он сказал: «Тип, которого зовут Уитерсом», и голос у него стал необыкновенно ледяным. Я сказала: «Он тебе не нравится?», и он ответил: «Да, дорогая, не слишком», и перевел разговор на другое.

— Так, — заметил Аллен, — интересно. Еще что-нибудь?

— Позднее мы с Банчи направились в тот угол, где сидели матроны, ну, знаете, в той стороне бальной залы, где они обычно и собираются. Там была и ваша мать. Туда пришла с мужем миссис Хэлкет-Хэккет, а затем девочка, которую она выводила, вместе с этим старым глупцом Каррадосом. Девочка сказала, что у нее разболелись зубы, но, боюсь, на самом деле у этого несчастного ребенка просто не было никаких шансов на успех. Вообще в этом году сезон проходит как-то особенно жестоко и варварски, — решительно заключила Трой.

— Да, знаю.

— Ваша мать заметила это, и мы с ней немного поговорили. Н-ну, генерал Хэлкет-Хэккет сказал, что он отвезет девочку домой, а Банчи предложил позже проводить до дому и миссис Хэлкет-Хэккет. Но если генерал поблагодарил его, то его жена оказалась в полнейшем замешательстве и, как мне показалось, постаралась не отвечать. У меня сложилось впечатление, что ей это предложение не понравилось. И почти в это же время произошло еще кое-что… Что же?.. Дайте подумать! Банчи затеял разговор о пунктуальности со старой Люси Лорример. Вы ее знаете?

— О Боже! Ну, разумеется! Она — подруга моей матери. Тронутая.

— Ну так вот, она и была. Она упрекнула Банчи за опоздания или за что-то в этом роде, и миссис Хэлкет-Хэккет неожиданно громко, высоким голосом сказала, что ей известна привычка Банчи к пунктуальности и что она готова поручиться за него. В этом нет ничего особенного, но неизвестно по какой причине все после этих слов почувствовали себя неловко.

— Не вспомните ли точно, что она сказала?

Трой запустила пальцы в волосы и, задумавшись, нахмурилась.

— Нет, точно не помню. Это касалось того, что она знает, что он всегда точно приходит на свидания. Возможно, ваша мать вспомнит. После этого я ушла танцевать. Там была и Ивлин Каррадос, но…

— Но что?

— Вы можете подумать, что я изобретаю тайны, которых нет, но мне показалось, что она тоже чрезвычайно расстроена. Причем без всякой связи с Банчи. У нее был болезненный вид. Я от кого-то слышала, что она чуть не упала в обморок в комнате для ужинов. Во всяком случае, когда я ее видела, состояние ее было близко к обморочному. Я заметила, что у нее дрожали руки. Мне, кстати, часто приходила в голову мысль нарисовать руки Ивлин. Они прекрасны. Прошлой ночью я наблюдала за ними. Она прижимала ими к коленям огромный тугой кошель. Банчи сел между нею и вашей матерью, ну и в своей обычной манере, вы же помните, слегка похлопал каждую из них по руке. Когда он случайно задел кошелек Ивлин, она вздрогнула, словно он причинил ей боль, и судорожно вцепилась в кошелек пальцами. Я как сейчас их помню — с побелевшими от напряжения суставами, вцепившиеся в золотые украшения кошелька. И я вновь подумала, что нарисовала бы их, а рисунок назвала бы «Руки испуганной женщины». А еще позже… Слушайте, — прервала рассказ Трой, — я все болтаю и болтаю!

— Нет, не болтаете! Господь смотрит вашими глазами — глазами хорошего живописца. Продолжайте.

— В общем, спустя какое-то время после ужина мы с Банчи после очередного танца присели в стороне отдохнуть, и он принялся рассказывать мне одну из своих смешных историй — ту, где Люси Лорример послала в качестве свадебного подарка похоронный венок, а на похороны — вилку для поджарки хлеба, и вдруг он внезапно замолчал и стал пристально смотреть куда-то мне за спину. Я обернулась и увидела, что смотрит он на Ивлин Каррадос, но там ничего не происходило, на что стоило так смотреть. Она была чем-то потрясена, но и только. Димитрий, ну вы знаете этого поставщика, возвращал ей тот самый кошелек. Мне кажется, она его где-то оставила. В чем дело?

Аллен издал легкое восклицание. Он сказал:

— Тот самый огромный тугой кошель, который этим вечером вы уже заметили?

— Да. Но на этот раз он уже не был таким тугим, — поспешно ответила Трой. — Теперь, мне кажется, он был мягким и тощим. Понимаете, я вновь смотрела на ее руки. И, помню, подумала, не отдавая себе в том отчета, что для бального платья такой кошель был слишком велик. Потом подошла Милдред, и вскоре мы с ней ушли. Боюсь, что это все.

— Боитесь? Трой, вы даже не подозреваете, насколько вы важный свидетель.

— Не может быть!

Она посмотрела на него участливо, но в некотором замешательстве, и тотчас от всего, что он узнал от нее, лицо его озарилось приливом сил. Глаза Трой вдруг наполнились слезами. Она протянула руку и дотронулась до него.

— Я пойду, — проговорила она. — Мне очень жаль.

Аллен отступил на шаг, кулаком ударил себе в ладонь и отчетливо произнес:

— Бога ради, не будьте добренькой! Что же это за нестерпимая любовь вынуждает меня делать только то, чего я всей душой желал бы избежать? Да, Трой, теперь, пожалуйста, уходите.

И без дальнейших слов Трой ушла.

Глава IX Рапорт мистера Фокса

Аллен мерил шагами кабинет и шепотом ругался. За этим занятием его и застал детектив-инспектор Фокс, человек, выглядевший основательно и респектабельно.

— Доброе утро, сэр, — сказал Фокс.

— Хэлло, Фокс. Садитесь. Я обнаружил завещание. Все отписано его сестре и ее сыну. Парень в долгах и поссорился со своим дядей. Живет вне дома, но будет здесь с минуты на минуту. Обнаружил я и записи лорда Роберта, связанные с делом о шантаже. Позвонив мне в час ночи, он сказал, что сперва заедет сюда, чтобы сменить крахмальную рубашку и собрать свои записи. Вот эти записи. Взгляните на них.

Фокс нацепил очки на нос и взял огромными руками крохотный блокнотик. Читал он очень серьезно, слегка отклонив голову и поднимая брови.

— М-да, — сказал он, закончив чтение. — Ну что ж, мистер Аллен, некоторые свидетельства здесь крайне любопытны, не правда ли? Этого мистера Димитрия он, можно сказать, выставляет в неблагоприятном свете. На основании этих данных мы можем привлечь его по обвинению в шантаже, если, конечно, леди не подведет нас. Я имею в виду эту миссис Хэлкет-Хэккет.

— Вы заметили, лорд Роберт решил, что она его самого подозревает в похищении кошелька на концерте?

— Да. Это нелепо. Можно сказать, это дает ей мотив для убийства.

— Только в том случае, если вы в состоянии представить себе, что миссис Хэлкет-Хэккет, которую модельеры называют царственной, переодевается, пока идет бал, в мужской костюм, сопровождает лорда Роберта по улице, убеждает его подвезти ее, одним ударом вышибает из него мозги, потом душит и в лучах рассвета в чьих-то брюках спокойным, размеренным шагом возвращается домой.

— Верно, — согласился Фокс, — такого я представить не в состоянии. У нее мог быть сообщник.

— Это другое дело.

— И наиболее вероятным здесь кажется Димитрий, — глубокомысленно упорствовал Фокс. — Если, разумеется, он выяснил, что лорд Роберт подозревает его. Но как он мог это выяснить?

— Послушайте, — сказал Аллен, — я хочу, чтобы вы знали о моем телефонном разговоре. Я допоздна сидел в Ярде над делом о Тампле. Если бы не произошло то, что произошло, я, как вам известно, сегодня отправился бы на север. В час ночи мне позвонил лорд Роберт из комнаты в Марздон-Хаус. Он сказал, что обладает твердыми доказательствами, что разыскиваемый — Димитрий. Затем он добавил, что направляется в Скотланд-Ярд. А дальше… — Аллен закрыл глаза, и лицо его искривилось в гримасе. — Я хочу воспроизвести точно его слова, — пояснил он. — То есть это мое собственное показание. Только подождите. Подождите. Так. Он сказал: «Еду в Скотланд-Ярд. На душе у меня чернее, чем у убийцы. Ведь он вполне способен подмешать яд в свое проклятое пиво», — а затем, Фокс, он добавил: «А работает он с…» — Фразы он не закончил и сказал: «Алло! Не слышно вас». — Я спросил, что, там еще кто-то есть, он ответил, что да и что перезвонит по поводу украденного имущества. Ему пришлось это сказать, потому что он понял, что вошедший слышал его слова о Скотланд-Ярде. А теперь слушайте, Фокс: мы должны заполучить — мужчину ли, женщину — того, кто слышал этот разговор.

— Если это был Димитрий… — начал Фокс.

— Понимаю. Если бы это был Димитрий. Но кроме того, голос у него звучал так, будто он разговаривает с приятелем. «Хэлло, что-то не слышно тебя!» Ведь это… могло быть и так. Но мы должны раскопать это, Фокс.

— «А работает он с…» — процитировал Фокс. — Как вы полагаете, что он хотел сказать? Фамилию сообщника?

— Нет. Он тертый калач, чтобы называть фамилии по телефону. Это могло быть «с кем-то еще» или, допустим, «с дьявольской хитростью». Хотел бы я, черт возьми, это знать. Ну а что сделали вы?

Фокс сдернул очки.

— Следуя вашим инструкциям, — заговорил он, — я отправился в Марздон-Хаус. Прибыл туда я в восемь часов. Обнаружил там двух наших парней на дежурстве и выслушал их рапорты. Они были там в четыре двадцать, то есть четверть часа спустя после того, как в Скотланд-Ярд приехало такси, и через пять минут после того, как позвонили вы. Димитрий уже ушел, но наши парни, имея от вас, сэр, информацию, позвонили ему на квартиру, чтобы убедиться, что он там, и направили переодетого агента последить за ним. В десять часов его сменил другой агент, Кэйрви. Мне показалось, что он мог бы взяться за дело, хотя, на мой вкус, у него слишком много причуд. Ну-с, вернемся к Марздон-Хаусу. Наши ребята сняли показания с персонала, который Димитрий оставил, чтобы привести дом в порядок, и отослали всех, сами остались там дежурить, пока к восьми не прибыл туда я. Мы установили, из какой комнаты звонил вам лорд Роберт. Телефон там стоял включенным весь вечер. Мы его опечатали. Кроме того, я добыл список гостей. Это большая удача. Мы обнаружили его в буфете. Методично перечислены все фамилии и адреса. Это — копия через копирку. Полагаю, это должна была сделать секретарша леди Каррадос. У людей Димитрия я выяснил, кто из гостей уехал раньше. Там еще находился служащий в мужском гардеробе, он и сумел припомнить человек двадцать. Он же вспомнил и многих из тех, кто ушел последними. Я взялся за них, обзвонил всех и задал один вопрос: видели ли они лорда Роберта Госпела? Несколько человек вспомнили, как он стоял в дальнем конце холла. Многие уходили группами, и всех их мы смогли опросить сразу. Мы выяснили, что Димитрий в это время находился в холле. Я позвонил ему на квартиру тотчас, прежде чем прийти сюда. Вы увидите, что он тоже чрезвычайно важный свидетель, хотя бы в силу того, что вы сообщили мне, то есть как основной подозреваемый. У меня есть список, по всей вероятности, неполный, тех гостей, кто ушел в одиночку и в то же самое время, что и лорд Роберт. Вот он. Весьма приблизительный. Я составил его по дороге сюда вместе с записями.

Фокс достал толстый блокнот, открыл его и передал Аллену, который принялся читать:

«Миссис Хэлкет-Хэккет. Лакей в дверях, Димитрий и слуга с фонарем видели, как она уходила одна. Последний предложил ей вызвать такси, но она отказалась и ушла пешком. Лорд Роберт в это время еще не ушел. Димитрий утверждает, что, по его мнению, лорд Роберт в этот момент спустился вниз.

Капитан Морис Уитерс. Его видели выходящим в одиночестве Димитрий, лакей в дверях и несколько человек из группы на лестнице возле дома; он пробирался через эту группу. От машины отказался. Лакей полагает, что кап. Уитерс ушел после миссис Ха-Ха. Это впечатление поддерживает и Димитрий. Лорд Роберт внизу лестницы.

М-р Доналд Поттер. Димитрий и двое слуг из буфета, что внизу лестницы, около самых дверей, видели, как он прощался с мисс О’Брайен. Димитрий заметил, что он встретился с лордом Робертом, явно избегая его, и поспешно ушел.

Сэр Дэниел Дэйвидсон. Димитрий и двое его слуг видели, как сразу же после этого он ушел в одиночестве.

М-р Перси Персиваль. Молодой джентльмен, в высшей степени подозреваемый в вымогательстве. Споткнулся в дверях, его поддержал лакей, который и запомнил его. Слышали, как на улице он искал такси.

Мисс Вайолет Харрис. Секретарша леди Каррадос; то, как она уходила в одиночестве, видела служащая женской гардеробной: она стояла в дверях, и мисс Харрис пожелала ей доброй ночи. Кроме нее, ее не видел никто.

М-р Трелоней Кэйпер. Молодой джентльмен, разминувшийся с м-ром Перси Персивалем. Постоянно осведомлялся о нем. Дал десятишиллинговую банкноту лакею, который его и запомнил. Лакей описал его как „прилично разукрашенного, но не пьяного“.

Лорд Роберт Госпел. Когда он выходил, его видели оба лакея и слуга с фонарем. Один из лакеев отметил его уход сразу же после того, как ушел сэр Дэниел Дэйвидсон. Другой лакей утверждает, что это было несколькими минутами позже. Служащая гардеробной говорит, что это произошло через две минуты после ухода мисс Харрис и через пять минут после ухода сэра Д.Д.».

Аллен поднял взгляд.

— А где в это время был Димитрий? — спросил он. — Он словно растворился.

— Я спрашивал его, — ответил Фокс. — Он сказал, что направился в буфетную примерно тогда же, когда уходил сэр Дэниел, и провел там некоторое время. Буфетная расположена внизу, возле лестницы.

— Кто-нибудь это подтверждает?

— Один из его персонала помнит его в буфетной, но не может сказать точно, когда именно он там появился и сколько времени находился. Он разговаривал с сэром Гербертом Каррадосом.

— С Каррадосом? Понимаю. Как выглядел Димитрий, когда вы его видели?

— Н-ну, — помедлил Фокс, — он ведь довольно-таки хладнокровный тип, не так ли? Иностранец — наполовину итальянец, наполовину грек, но на его речи это практически не сказывается. На вопросы он отвечал очень спокойно и постоянно повторял, что все происшедшее достойно всяческого сожаления.

— Даже больше, чем сожаления. Думаю, он в этом еще убедится, — заметил Аллен и возвратил Фоксу блокнот.

— Остальные, — сказал Фокс, — ушли после лорда Роберта и, насколько мы смогли выяснить, гораздо позже. Остаются три фамилии, и хотя мне трудно представить себе, как эти люди могут нам помочь, я думаю, нам лучше опросить и их.

— Когда ушли Каррадосы? Полагаю, самыми последними?

— Да. Сэр Герберт и леди Каррадос большую часть времени стояли наверху, у входа в бальную залу, прощаясь с гостями, но сэр Герберт должен был спускаться в буфетную, если верить тому, что с ним там разговаривал Димитрий. Сэра Герберта я оставил на вас, мистер Аллен. Судя по тому, что я слышал о нем, с ним надобно особое обхождение.

— Чрезвычайно мило с вашей стороны, — сурово сказал Аллен. — А что, из буфетной нет другого выхода, кроме того, что ведет в холл?

— Есть. Там дверь открывается на черную лестницу, ведущую в подвал.

— Значит, можно предположить, что Димитрий был в состоянии выйти этим путем прямо на улицу?

— Да, — согласился Фокс, — это вполне возможно. И возвратиться.

— Он мог отсутствовать, по крайней мере, сорок минут, — сказал Аллен, — если он и есть тот, кого мы ищем. Если, если, если! Способен ли он приобрести цилиндр? Убийца носил его. Что он должен был сказать Банчи, дабы убедить подбросить его на такси? «Я хочу поговорить с вами о шантаже»? А что? Это могло сработать.

— Судя по тому, что нам известно, — сказал Фокс, — это не могут быть ни гости, ни Димитрий.

— Вот именно. Судя по тому, что нам известно. Тем не менее, Фокс, выглядит это именно так. Очень нелегко вписать какого-нибудь постороннего в те факты, которыми мы располагаем. Попытайтесь-ка! Целый вечер некто, одетый в пальто и в цилиндр, дожидается, пока лорд Роберт выйдет из здания, и имеет минимальные шансы на то, что он возьмет его в свое такси. Когда выйдет лорд Роберт, он не знает и потому вынужден болтаться там чуть ли не три часа. Он не знает, появится ли у него возможность хотя бы заговорить с лордом Робертом, выйдет ли лорд Роберт из здания с группой или один, поедет ли в частном автомобиле или в такси. Не знает он и того, что к часу ночи весь Лондон окутается невероятно густым туманом.

— Он мог бы и воспользоваться любой возможностью, — заметил Фокс и тут же добавил: — Нет-нет, сэр, все правильно. Я не настаиваю на этом. У нас достаточно фактов, чтобы искать внутри, а мысль о постороннем, готов признать, довольно искусственна.

— По моему мнению, вообще все, что произошло, также чертовски искусственно, — сказал Аллен. — Мы имеем дело с убийством, которое, по всей вероятности, было непредумышленным.

— Как вы это докажете?

— А как же иначе, Фокс? Что нас сейчас раздражает? То, что действия лорда Роберта было невозможно предугадать. До меня только сейчас дошло, что он собирался уехать гораздо раньше, вместе со своей сестрой, леди Милдред Поттер, и мисс Трой.

— Мисс Агатой Трой?

— Да, Фокс, — Аллен отвернулся и посмотрел в окно. — Она друг этой семьи. Я разговаривал с ней. Она здесь.

— Подумать только! — сказал Фокс с довольным видом.

— Мне кажется, — продолжал Аллен после паузы, — что когда убийца вышел из ярко освещенного дома в этот жуткий ночной туман, он, по-видимому, знал, что Банчи — лорд Роберт — возвращается один. Возможно, он видел его одного в холле. Вот почему ваш краткий список так важен. Если этим человеком был Димитрий, он вышел с обдуманным намерением совершить свое преступление. Если это был один из гостей, ему это могло прийти в голову, только когда он вдруг заметил, что Банчи в одиночестве стоит посреди тумана и поджидает такси. Возможно, он намеревался угрожать, уговаривать или умолять. По-видимому, столкнувшись с упрямством Банчи, он поддался импульсу и убил его.

— Как же тогда, на ваш взгляд, ему удалось это сделать? Чем?

— Вспомним юридические максимы, — слегка улыбнувшись, сказал Аллен. — Quis, quid, ubi, quibus auxiliis, cur, quomodo, quando[21]?

— Не зная латыни, — ответил Фокс, — я никогда не мог этого запомнить. Но двустишие старого Гросса полностью доносит смысл:

«Что за преступление? Кто? Где? Когда свершил?

Как? По какой причине? Вину кто разделил?»

— Правильно, — сказал Аллен. — У нас есть quid, quomodo и ubi, но мы не столь уж уверены в quibus auxiliis. Доктор Кэртис утверждает, что ссадина на виске длиной в два с половиной дюйма и шириной в одну двенадцатую дюйма. Он полагает, что удар был необязательно очень тяжелым, но резким и предельно аккуратным. Какой инструмент, Фокс, вам приходит на ум?

— Я бы предположил, что это….

В этот момент зазвонил телефон. Аллен снял трубку.

— Алло?

— Мистер Аллен? Скотланд-Ярд. Позвонил сэр Дэниел Дэйвидсон, он говорит, что мог бы кое-что вам рассказать. Он будет весь день.

— Где?

— В своей квартире. Харли-стрит, Сент-Люси Чэмберс, пятьдесят.

— Скажите ему, что в два часа я позвоню. Поблагодарите. — И Аллен положил трубку.

— Дэйвидсон, — сказал он Фоксу, — полагает, что у него есть что рассказать. Держу пари, он немало колебался прежде, чем решился позвонить.

— Почему? — спросил Фокс. — Вы полагаете, он чувствует что-то за собой?

— Я полагаю, что он — модный врач, а они не любят такую рекламу, какая неизбежно создается в связи с уголовным расследованием. Если он парень умный и полагает, что должен сделать все, чтобы остаться там, где он есть, он не может не понимать, что он был одним из тех, кто последним видел лорда Роберта. И он решил прийти к нам прежде, чем мы придем к нему. Согласно вашим записям, Фокс, сэр Дэниел был одним из тех троих, что ушли перед лордом Робертом. Двое других — это поддатый юный джентльмен и секретарша. Сэр Дэниел видел лорда Роберта стоявшим в одиночестве и собиравшимся уходить. Как и любой другой, он мог подождать на улице, в тумане и попросить подвезти его на такси. Интересно, понимает ли он это?

— Нет мотива, — заметил Фокс.

— Нет. Я фантазирую. Что же, мне и пофантазировать нельзя? Где же, черт побери, этот молодой Поттер? Почему он не идет?

— Сэр, это все?

— Да. Я прибыл сюда в пять утра, сообщил новости леди Милдред и обосновался в гардеробной лорда Роберта, в его спальне и здесь, в кабинете. Найти здесь ничего не удалось, кроме его записей и завещания. С семи до десяти я обыскивал их сад, соседние сады, прошел по всей набережной в поисках плаща и мягкой шляпы. Без успеха. Теперь я вызвал сюда целый наряд людей.

— Он мог и не избавляться ни от того, ни от другого.

— Нет. Скорее, он опасался оставить какие-либо следы. Если это так, он захочет разрушить их или сделать их бесполезными. В три часа утра прилив был минимальным. Поэтому, чтобы бросить вещи в реку, он должен был добраться до моста. Что за дом у Димитрия?

— У него маленькая двухкомнатная квартира на Кромвел-Роуд. Он держит слугу. Я бы сказал, француза.

— Мы отправимся туда в полдень, когда он должен будет находиться в Скотланд-Ярде, и посмотрим, не найдем ли чего-нибудь там. Мы его квартиру видели. Где его телефон?

— На лестничной площадке.

— Хорошо. Как только я войду в квартиру, вы позвоните из ближайшего телефона-автомата и удержите слугу у телефона как можно дольше. Можете задавать любые вопросы — о времени, когда Димитрий вернулся, о фамилиях людей из его персонала — что хотите. Я же быстренько осмотрю все, на предмет возможного места, где легко спрятать объемистый пакет. Нам надо обследовать мусорные ящики, хотя вряд ли он так рисковал. Фокс, раскрутите этого племянника и поработайте со служанками. Леди Милдред не беспокойте, разве что спросите телефонный номер Доналда. Он записан на памятном листке в ее комнате, но у слуг он, наверное, тоже есть.

Фокс вышел и через несколько минут вернулся:

— Слоун, 8405.

Аллен пододвинул к себе телефон и набрал номер:

— Это главный детектив-инспектор Аллен из Скотланд-Ярда. Я хочу, чтобы вы сейчас же проверили номер Слоун, 8405. Пожалуйста, я подожду.

Он ждал, невидящим взглядом смотря на Фокса, который перечитывал собственные записи с показным безразличием.

— Что? — вдруг спросил Аллен. — Да. Повторите, пожалуйста. Тысяча благодарностей! Всего наилучшего, — он положил трубку. — Номер телефона мистера Доналда Поттера, — сказал он, — тот же, что и у капитана Мориса Уитерса: Челси, Слинг-стрит, Грэндисон-Мэншнс, сто десять. Капитан Морис Уитерс, как вы увидите, появляется в записях лорда Роберта. Он был на приеме с коктейлями у миссис Хэлкет-Хэккет и, «кажется, ухлестывал за ней». Он был на концерте, когда Димитрий завладевал ее кошелем. Теперь взгляните вот на это…

Аллен достал из ящика стола чековую книжку и передал ее Фоксу.

— Загляните в конец. Найдите 8 июня, прошлую субботу.

Фокс перебирал большим пальцем листки чековой книжки, пока не нашел нужный.

«Пятьдесят фунтов. М. Уитерс. (Д) Шэклтон-Хаус, Лисерхед».

— Это в день приема с коктейлями у миссис Хэлкет-Хэккет. Дело постепенно начинает вырисовываться.

Фокс, вновь взявший в руки записи лорда Роберта, спросил:

— А что это он тут говорит о деле с наркотиками в 1924 году, в которое был замешан капитан Уитерс?

— То были мои первые годы в Скотланд-Ярде, Фокс, но я их помню, и вы тоже вспомните. Группа Ваучер — Ватсон. У них были штаб-квартиры в Марселе и в Порт-Саиде, но основные дела они проворачивали на торговле героином. Вмешалось FO[22]. В те годы там работал Банчи и невероятно помог нам. Несомненно, что капитан Уитерс сидел в этой грязи по уши, но у нас не было достаточно материала, чтобы предъявить ему обвинение. Очень сомнительная личность. Молодой Доналд искал у него приюта. Безмозглый дурень! Черт бы его побрал, Фокс! Угораздило же!

— Вы знакомы с этим юным джентльменом, сэр?

— Что? Да. То есть нет, я знаком с ним шапочно. Но что из этого следует? Мне придется его проверить. Грязный дантист, уголовник! Но очень возможно, что я заставлю юного Поттера крутиться, как ужа на сковородке. И эти люди навязывались мне в друзья! Как вам это, а? Ладно, Фокс, не глядите так тревожно. Однако если Доналд Поттер не покажется здесь до…

Дверь рывком отворилась, и в кабинет вошел Доналд. Он сделал несколько шагов, потом вдруг остановился и исподлобья взглянул на Аллена и Фокса. Выглядел он ужасно — с воспаленными глазами и белым лицом.

— Где моя мать? — спросил он.

— За ней ухаживает Агата Трой, — ответил Аллен. — Я хочу поговорить с вами.

— А я хочу увидеть свою мать.

— Придется вам подождать, — сказал Аллен.

Глава X Доналд

Доналд Поттер сидел на стуле, глядя в окно. Аллен разместился за столом лорда Роберта. Фокс устроился на подоконнике — блокнот на коленях, карандаш в руке. Взяв окурок, Доналд прикурил сигарету. Руки его дрожали.

— Прежде, чем мы начнем, — сказал Аллен, — я бы хотел, чтобы кое-что для вас стало ясно. Ваш дядя был убит. Обстоятельства, при которых он был убит, вынуждают нас проследить абсолютно все действия каждого человека, кто находился рядом с ним в час его смерти. Мы считаем также необходимым провести всестороннее расследование его частных дел, взаимоотношений с членами его семьи, его передвижения, переговоры и финансовые связи за последние недели и даже месяцы его жизни. Ничто не останется неприкосновенным. Вы, разумеется, больше всего заинтересованы в том, чтобы его убийца был арестован, не так ли?

Аллен сделал паузу. Доналд облизал губы и сказал:

— Естественно.

— Естественно. Поэтому вы окажете нам любую посильную помощь, чего бы она вам ни стоила?

— Разумеется.

— Вы поймете, я уверен в этом, что все, что делает полиция, она делает с одной-единственной целью. Поэтому, если некоторые наши вопросы покажутся бесцеремонными или неуместными, тут ничего не поделаешь. Мы должны выполнять свою работу.

— Нужно ли будет нам углубляться решительно во все? — спросил Доналд.

— Надеюсь, в этом не возникнет необходимости. Когда вы последний раз разговаривали с вашим дядей?

— Примерно десять дней назад.

— Когда вы ушли из этого дома?

— В тот же день, — ответил Доналд, тяжело дыша.

— Вы сделали это из-за размолвки с дядей?

— Да.

— Боюсь, мне придется попросить вас рассказать о ней.

— Я… Это не имеет никакой связи с этим… с этим ужасным делом. Не слишком-то приятно об этом вспоминать. И я бы не хотел…

— Вот видите, — сказал Аллен, — это я и имел в виду в своей торжественной вступительной речи, — он встал и, вытянув длинную руку, коснулся плеча Доналда. — Давайте-давайте, — сказал он. — Знаю, это нелегко.

— Но это не было так, что я не любил его.

— Я вообще не верю, что кто-то мог его не любить. Но в чем же было дело? Вы залезли в долги?

— Да.

— Он оплатил их?

— Да.

— Тогда из-за чего же вы поссорились?

— Он хотел, чтобы я отправился в Эдинбург продолжать занятия медициной.

— А вы ехать не хотели?

— Нет.

— Почему?

— Мне показалось, что там дьявольски скучно. Я хотел поступить в клинику Томаса. И он согласился с этим.

Аллен возвратился на свое место за столом.

— Что же заставило его изменить свое мнение? — спросил он.

— Состояние моих долгов.

— Больше ничего?

Дрожащей рукой Доналд затушил сигарету и помотал головой.

— Ну, допустим, — сказал Аллен, — не было ли у него столкновений с кем-либо из ваших друзей?

— Я… ну, может, он и думал об этом… Я хочу сказать, что этого не было.

— Знал ли он, что вы знакомы с капитаном Морисом Уитерсом?

Во взгляде, который Доналд бросил на Аллена, мелькнуло глубочайшее изумление; он открыл рот, потом закрыл его и наконец сказал:

— Я думаю, знал.

— Вы в этом не уверены?

— Он знал, что я дружу с Уитерсом. Это да.

— Не возражал ли он против этой дружбы?

— Он что-то говорил… Теперь я думаю, что это так.

— Но это не произвело на вас никакого впечатления?

— О… Нет.

Аллен резко стукнул по чековой книжке лорда Роберта.

— Тогда я возьму вот это, — сказал он. — Вы не забыли о некоем чеке на пятьдесят фунтов?

Доналд не сводил глаз с длинной тонкой руки, лежавшей на голубом переплете. Краска позора заливала его лицо.

— Нет, — отозвался он. — Не забыл.

— Эту сумму он уплатил Уитерсу от вашего имени?

— Да.

— И все равно это не произвело на вас ни малейшего впечатления?

— Долгов так много, — сказал Доналд.

— Ваш дядя знал, что вы находитесь в дружеских отношениях с этим человеком, о котором у него имелась соответствующая информация. Я это знаю доподлинно. И я спрашиваю вас, не протестовал ли он чрезвычайно активно против вашей связи с Уитерсом?

— Ну, если вы именно так смотрите на это…

— Бога ради, — сказал Аллен, — не прячьтесь за меня. Я только хочу дать вам шанс.

— Вы… неужели! Вы… думаете, что я…

— Вы его наследник. Вы с ним поссорились. У вас был долг. Вы делите комнату с человеком, против которого он вас предостерегал. И вы не в том положении, чтобы попытаться спасти свое лицо в мелочах. Ведь вы же хотите, насколько это возможно, уберечь свою мать от всего этого, не так ли? Ну, конечно, хотите! Как и я. И я прошу вас самым серьезнейшим образом как друг, чего я обычно не делаю, сказать мне всю правду.

— Ладно, — ответил Доналд.

— Вы обитаете в одной квартире с капитаном Уитерсом. Что вы там делаете?

— Я., мы… я жду… когда все закончится, не смогу ли я поступить в клинику Томаса.

— Как бы вы могли это сделать?

— Мне помогла бы моя мать. Вступительные экзамены у меня сданы, и я думаю, если мне кое-что почитать и постараться что-то заработать, то позже я мог бы и начать занятия.

— Каким образом вы рассчитываете зарабатывать?

— Уитс мне помогает… Я имею в виду капитана Уитерса. Он просто великолепен. Мне нет дела до того, кто и что о нем говорит, он не проходимец.

— Какие у него предложения?

Доналд засуетился:

— О, ничего определенного. Мы обсуждаем это.

— Понимаю. А сам капитан Уитерс имеет какую-нибудь работу?

— Ну, не совсем так. У него есть приличный доход, но он сейчас подумывает и о каком-нибудь деле. Он, правда, терпеть не может бездельничать.

— Не расскажете ли вы мне, каким образом вы задолжали ему пятьдесят фунтов?

— Я… просто я должен был их ему. И все.

— Это ясно. Но за что? Заключили пари?

— Да. В самом деле, было одно или два пари.

— На что? Лошади?

— Да, — тотчас сказал Доналд.

— Что еще?

Последовало молчание.

— Что еще?

— Ничего. То есть… Я как следует не помню.

— Надо вспомнить. Это был покер? Еще какая-нибудь игра?

— Да, покер.

— Есть, есть еще что-то, — сказал Аллен. — Доналд, если вы будете продолжать увиливать, вред, который вы причините себе, переоценить будет трудно. Неужели вы не видите, что любая ваша следующая увертка ставит вашего приятеля в еще более сомнительное положение, даже по сравнению с тем, в каком он и так оказался? Бога ради, подумайте о смерти вашего дяди, о чувствах вашей матери, о собственном идиотском положении. Каким еще образом вы задолжали деньги капитану Уитерсу?

Аллен следил за тем, как Доналд поднимает голову, хмурит брови, пальцами сжимает губы. Его глаза оставались пустыми, но он не отводил их от Аллена, и постепенно в них стало зарождаться подозрительное изумление.

— Я не знаю, что делать, — сказал он просто.

— Вы имеете в виду свой долг Уитерсу? Полагаю, вы дали ему определенные гарантии. Так?

— Да.

— Меня молодые люди вашего поколения попросту сбивают с толку. С виду вы куда информированнее, чем были мы, а между тем я готов поклясться, что ни за что не купился бы на этого копеечного джентльмена с располагающими манерами, но без места работы, если, конечно, не считать работой посещения подпольного казино.

— Я ни слова не сказал о рулетке, — поспешно заявил Доналд.

— Да и в самом деле, стыдно брать с вас деньги, — возразил Аллен.

Фокс при этом деликатно кашлянул и перевернул страницу блокнота.

— Случайно, не капитан Уитерс, — поинтересовался Аллен, — предложил вам законно заработать, помогая ему?

— Больше ни на один вопрос о нем я отвечать не буду, — громко сказал Доналд. Казалось, что в следующий момент он либо впадет в буйную ярость, либо зарыдает.

— Очень хорошо, — ответил Аллен. — Когда вы услышали о происшедшей трагедии?

— Сегодня утром, когда вышла спортивная газета.

— То есть примерно полтора часа назад?

— Да.

— Сколько времени занимает дорога сюда от квартиры капитана Уитерса? Это ведь в Челси, на Слинг-стрит? По-моему, пешком не более пяти минут. Почему же вы так долго добирались сюда?

— Я не успел одеться и — вы можете мне не верить — был потрясен, услышав о смерти дяди.

— Несомненно. Как и ваша мать. Удивляюсь, почему она вам не позвонила.

— Не работала телефонная линия, — сказал Доналд.

— Правда? А что случилось?

— Я забыл оплатить этот чертов счет. Уитс оставил его мне. Я позвонил ей из телефона-автомата.

— Понимаю. Фокс, один из наших людей тут неподалеку. Попросите его сходить по адресу Слинг-стрит, Грэндисон-Мэншнс, сто десять, и сообщить капитану Уитерсу, что через пять минут я позвоню ему и буду крайне обязан, если он никуда не отлучится.

— Очень хорошо, мистер Аллен, — сказал Фокс и вышел.

— Продолжаем, — сказал Аллен. — Я так понимаю, что вы были среди тех, кто последними уходил этим утром из Марздон-Хаус. Верно?

— Да.

— Я хочу, чтобы вы в деталях рассказали мне о том, что происходило перед тем, как вы ушли. Давайте-ка, попытайтесь нарисовать мне ясную картину.

Доналд почувствовал себя несколько раскованнее. Тем временем вернулся Фокс и занял свое прежнее место.

— Я, конечно, попытаюсь, — проговорил Доналд. — С чего, вы хотите, чтобы я начал?

— С того момента, когда вы спустились в холл, чтобы выйти из дома.

— Я был с Бриджет О’Брайен. Мы с ней станцевали последний раз, а затем направились в буфетную, внизу, за супом.

— Там кто-то еще был?

— Ее отчим. Я пожелал ему доброй ночи, и мы с Бриджет вышли в холл.

— Кто находился в холле?

— Я не запомнил. Кроме, разве что…

— Да?

— Там был дядя Банч.

— Вы разговаривали с ним?

— Нет. Очень жаль, что нет.

— Что он делал?

— Надевал свой плащ. Вы же знаете, как необычно он одевался! Мне кажется, я слышал, как он спрашивал, не видел ли кто миссис Хэлкет-Хэккет.

— Вы ее видели?

— Какое-то время нет, не видел.

— Стало быть, никого в холле, кроме вашего дяди и мисс О’Брайен, вы не помните?

— Да, именно так. Я пожелал Бриджи доброй ночи и ушел.

— Один?

— Да.

— Разве капитан Уитерс не был на балу?

— Был, но он ушел.

— Почему вы не ушли вместе?

— Уитс куда-то торопился. У него было назначено свидание.

— Где и с кем, вы не знаете?

— Нет.

— Выйдя из Марздон-Хаус, что вы стали делать?

— На улице несколько человек ждали такси и предложили мне отправиться с ними в «Соусник», но мне не захотелось. Чтобы отделаться от них, я пошел на угол и стал там ловить такси.

— На какой угол?

— Первый слева, как выйдете из Марздон-Хаус. По-моему, это на Белгрэйв-Роуд.

— Кого-нибудь еще видели?

— Не знаю. Не думаю. Повсюду лежал такой тяжелый, точно одеяло, густой туман.

— Так, но нам еще надо поймать ваше такси.

— Да, но я не поймал такси!

— Вот как!

Доналд заговорил быстро, слова налезали одно на другое, словно вдруг прорвавшись в какие-то двери:

— Такси на углу не было, и я пошел пешком, и шел, и шел через Итон-Скуэр, было поздно, больше трех, такси, конечно, проезжали, но они были заняты, а я думал о разном, о Бриджет, она здесь ни при чем, но полагаю, вы все равно обо всем услышите, все затягивалось и выглядело чудовищно, и Бриджи, и дядя Банч, и мои медицинские занятия, все, все, все, я едва замечал, куда иду, продираюсь сквозь фантастический туман, странно звучат шаги, все вокруг кажется бесплотным и однородным, не могу этого описать, я шел и шел, а такси больше вообще не было, я оказался на Кингз-Роуд, то есть попросту пришел домой, прошел Челси-Пэлэс, взял вправо и прямо на Слинг-стрит. Вот и все.

— Никого не встретили?

— Наверное, кого-то должен был встретить. Но я ничего не замечал.

— Когда вы добрались до дому?

— Не заметил.

Аллен сурово посмотрел на него:

— Я очень вас прошу напрячь всю свою память и вспомнить, не встретили ли вы кого-нибудь, пока шли, особенно в первые минуты после того, как вы вышли из Марздон-Хаус. Полагаю, у меня нет причин скрывать от вас важность того, что вы припомните. Ведь мы уже выяснили, что ваш дядя вышел из дома спустя несколько минут после вас. Он также отправился короткой дорогой, через площадь. Он остановил такси, но в последнюю минуту к нему присоединился некто в вечернем костюме и сел в такси вместе с ним. Установить личность этого человека — вот что нас больше всего сейчас заботит.

— Не думаете же вы, что это был я! — воскликнул Доналд. — Этого не может быть, чтобы вы так думали! Вы же были нашим другом. Вы не можете относиться ко мне так, будто я под подозрением. Вы же нас знаете! Слава Богу…

Ледяным тоном Аллен прервал эти протесты:

— Я — следователь, сотрудник полиции. Работая над этим делом, я обязан вести себя так, как если бы у меня вообще не было друзей. Если вы хоть на секунду задумаетесь над этим, вы поймете, что иначе и быть не может. Рискуя показаться высокопарным, скажу вам больше: если бы я поставил дружбу вашего дяди, вашей матери или даже вашу в зависимость от ведения этого дела, я был бы обязан от него отказаться и подать рапорт об освобождении от работы. Я уже обращался к вам как друг и сказал, что я этого обычно не делаю. Если вы невиновны, вам ничто не грозит, если вы, конечно, не приметесь увиливать или менять показания, особенно в том, что связано с вашим знакомством с капитаном Уитерсом.

— Вы не можете подозревать капитана Уитерса! Зачем ему убивать дядю Банча? У него нет ничего с ним общего.

— В таком случае, чего же ему опасаться?

— Он, конечно, ничего и не опасается. То есть… О, черт!

— Где именно случилось так, что вы стали его должником?

— В одном частном доме.

— В каком?

— Где-то в районе Лисерхеда. Мне кажется, он назывался Шэклтон-Хаус.

— Это его дом?

— Спросите у него. Спросите у него! Почему со всем этим вы цепляетесь ко мне? Господи, разве у меня мало других дел? Я больше не могу здесь оставаться. Позвольте мне уйти.

— Разумеется, вы можете идти. Позднее вам придется подписать свои показания.

Доналд встал и направился к двери. Потом обернулся и посмотрел на Аллена.

— Я так же, как и вы, — сказал он, — заинтересован, чтобы убийца был пойман. Я хочу этого, естественно, как и любой другой.

— Хорошо, — сказал Аллен.

Лицо Доналда сморщилось в гримасу, какая бывает у маленького мальчика, когда он удерживается, чтобы не заплакать. Каким-то образом это придавало ему сильное сходство с дядей. Сердце у Аллена облилось кровью. Он встал, шестью длинными шагами пересек кабинет и схватил Доналда за руку.

— Слушайте! — сказал он. — Если вы ни при чем, вам не за что опасаться. Что же до другой передряги, в которую вы вмазались, держитесь правды, и мы сделаем для вас все, что можно будет сделать. И передайте маме, что пока мы из дома уходим. Все. Теперь марш!

Он повернул Доналда лицом к выходу, вытолкал его из кабинета и захлопнул за ним дверь.

— Пошли, Фокс, — сказал он. — Все это забирайте — завещание, записи. Позвоните в Ярд и узнайте, готов ли рапорт о вскрытии, распорядитесь поискать сведения об Уитерсе в архивах, и если кто-то из моей группы свободен, пусть тотчас отправляется прямо в Шэклтон-Хаус, в Лисерхеде. Пусть на всякий случай возьмет ордер на обыск, но не предъявляет его, предварительно не позвонив мне. Если дом заперт, пусть останется там и свяжется со мной по телефону. Сообщите ему, что нам нужны доказательства игорного бизнеса. Зафиксируйте все это, пока я разговариваю с людьми на улице, а потом мы уходим.

— На встречу с Уитерсом?

— Да. На встречу с капитаном Морисом Уитерсом, который, если я не очень ошибаюсь, к привычному перечню противозаконных средств существования добавил и игорный бизнес. Бог мой, если кому-то не терпится пустить кровь, почему бы ему, черт побери, не обратить внимание на капитана Мориса Уитерса? Пошли, Фокс.

Глава XI Капитан Уитерс дома

Рапорт о вскрытии был готов. Фокс записал его по телефону, и они с Алленом обсудили, как им лучше добраться до Слинг-стрит.

— Доктор Кэртис утверждает, — сказал Фокс, — что он был задушен, в этом нет никаких сомнений. Они обнаружили, — тут Фокс стал зачитывать по своему блокноту, — «пятна Тардье под висцеральной плеврой и эпикардом; признаки жирового перерождения сердца; кровь потемневшая и чересчур текучая…».

— Ладно, ладно, — отмахнулся Аллен. — Это пропустите. Фокс, простите, ради Бога. Продолжайте.

— Далее, сэр, они склонны думать, что положение было усугублено состоянием сердца. Можно даже сказать, это облегчило ему уход, да?

— Да.

— Да… Если не считать рубца на виске, доктор Кэртис говорит, что никаких следов на лице нет. На слизистой оболочке в передней части неба некоторый излишек крови с последующим ее обесцвечиванием. Но это не следы насилия.

— Это я заметил. Не было борьбы. После удара в висок он потерял сознание, — сказал Аллен.

— Так полагает и доктор Кэртис.

— Этот убийца знал, что делает, — продолжал Аллен. — Как правило, душители имеют склонность к бессмысленному насилию, и потому вокруг рта полно следов. Как полагает Кэртис, чем пользовался убийца?

— По его словам, возможно, это был тампон из мягкого материала плюс зажим ноздрей.

— Да. Но не носовой платок Банчи. Он не был даже смят.

— Может, собственным платком?

— Нет, Фокс, не думаю. Я нашел у него во рту несколько тонких черных шерстяных ворсинок.

— Пальто?

— Выглядит похоже. Может быть. Одна из причин, по которым пальто исчезло. Кстати, Фокс, вы получили ночной рапорт от полицейского констебля с Белгрэйв-Скуэр?

— Да. Ничего подозрительного.

Они шли медленно, постепенно придумывая мотивы и аргументы для бесконечных допросов. Каждый фрагмент полученной информации они согласовывали, отбирали и обсуждали. Аллен называл этот процесс «обретением плана». Пять минут пешком, и они оказались на Слинг-стрит, возле большого многоквартирного дома, по-видимому, с гостиничным обслуживанием. Они поднялись на лифте к 110-й квартире и позвонили.

— Здесь я намерен рисковать, — заметил Аллен.

Дверь открыл сам капитан Уитерс, сказав при этом:

— Доброе утро. Вам нужен я?

— Доброе утро, сэр, — ответил Аллен. — Да. Полагаю, вы только что получили наше послание. Мы можем войти?

— Разумеется, — сказал Уитерс, отойдя от двери и не вынимая рук из карманов.

Аллен и Фокс вошли в квартиру. Они очутились в гостиной, обставленной обычной типовой мебелью: у одной стены — диван-кровать, три одинаковых кресла, письменный стол, обеденный стол и встроенный буфет. Начать с того, что это была точная копия любой из «холостяцких квартир» в Грэндисон-Мэншнс; однако где бы человек ни жил, он непременно оставляет отпечатки собственной личности, потому и эта гостиная несла на себе печать капитана Мориса Уитерса. Она пахла лосьоном, сигарами, виски. На одной стене висела окантованная фотография, из тех, какие помещаются в журналах в качестве «студийного художественного этюда с обнаженной натуры». На книжных полках справочники по скачкам соседствовали с потрепанными экземплярами романов, которые капитан Уитерс купил на Ривьере, по известным причинам, с большими затруднениями тайком провез в Англию. На столе, возле диван-кровати, лежали три-четыре учебника по медицине. «Доналда Поттера», — отметил про себя Аллен. Сквозь полуоткрытую дверь Аллен успел рассмотреть маленькую спальню и еще один шедевр — он, конечно, тоже мог быть «студийным этюдом», но, скорее всего, представлял собой порнографический снимок.

Капитан Уитерс, перехватив понимающий взгляд Фокса, увидевшего этот снимок, закрыл дверь в спальню.

— Выпить? — спросил он.

— Нет, благодарю вас, — ответил Аллен.

— Что ж, тогда присаживайтесь.

Аллен и Фокс сели — Фокс, соблюдая максимально правила приличия, Аллен не спеша, с видом человека привередливого. Он скрестил свои длинные ноги, накрыл шляпой колено, стянул с рук перчатки и принялся за созерцание капитана Уитерса. Оба представляли собой прелюбопытнейший контраст. Уитерс был из тех, кто даже в элегантной одежде выглядел вульгарно: слишком толстая шея, слишком плоские бескровные пальцы, слишком блестящие волосы; белесые ресницы, под глазами мешки. Впрочем, несмотря на все эти дефекты, в нем чувствовалось мощное господствующее животное начало, которое в сочетании с дикарской самонадеянностью производило немалый эффект. Аллен, напротив, был изящно очерченной помесью монаха и вельможи. В нем все имело ясные и выразительные очертания — лицо, голова, даже костяк. Суровое высокомерие его голубых глаз и ярко-черный цвет волос подвигнули бы Альбрехта Дюрера на великолепный рисунок с него, и набросок к портрету Аллена, сделанный Агатой Трой, стал лучшим из всего, что она когда-либо создала.

Уитерс зажег сигарету, носом выпустил дым и спросил:

— В чем же дело?

Фокс вытащил свой служебный блокнот, на обложке которого капитан Уитерс увидел буквы М.Р., и перевел взгляд на ковер.

— Во-первых, — сказал Аллен, — я бы хотел узнать ваше полное имя и адрес.

— Морис Уитерс. Адрес — там, где мы находимся.

— И, пожалуйста, не могли бы мы узнать еще адрес вашего дома в Лисерхеде?

— Что вы, черт возьми, имеете в виду? — вполне любезно осведомился Уитерс.

Он бросил быстрый взгляд на стол, возле дивана, и посмотрел в лицо Аллену.

— Источник моей информации, — солгал Аллен, — вовсе не тот, что вы предположили, капитан Уитерс. Будьте любезны, адрес.

— Если вы имеете в виду Шэклтон-Хаус, он не мой, я снимаю его.

— У кого?

— Боюсь, не смогу вам этого сказать. На то есть личные причины.

— Понимаю. Вы им часто пользуетесь?

— Иногда снимаю его на уик-энды.

— Благодарю вас, — сказал Аллен. — Теперь, если вы не против, я хотел бы задать вам пару вопросов относительно сегодняшнего утра, самых ранних, рассветных часов.

— О, да, — ответил Уитерс. — Полагаю, вы имеете в виду убийство.

— Чье убийство?

— Как чье? Банчи Госпела!

— Разве лорд Роберт Госпел был вашим личным другом, капитан Уитерс?

— Знаком с ним я не был.

— Понимаю. Почему же вы решили, что он убит?

— Разве он не убит?

— Я думаю, убит, и, по всей вероятности, вы тоже так думаете. Но почему?

— Судя по газетам, это похоже именно на убийство.

— Да? Неужели? — удивился Аллен. — Капитан Уитерс, а почему бы вам не сесть?

— Благодарю, я постою. Так что же насчет сегодняшнего утра?

— Когда вы ушли из Марздон-Хаус?

— После того, как закончился бал.

— Вы ушли в одиночестве?

Чрезвычайно аккуратно Уитерс бросил окурок в корзину для бумаг.

— Да, — ответил он.

— Не могли бы вы припомнить, кто находился в холле, когда вы уходили?

— Что-о? Не знаю, не знаю… А впрочем, да! Я натолкнулся на Дэна Дэйвидсона. Да вы его знаете, он модный фельдшер.

— Сэр Дэниел Дэйвидсон вам друг?

— Нет, конечно. Просто знаком с ним.

— Когда вы уходили, не приметили ли вы в холле лорда Роберта?

— Вот этого я не помню.

— Вы выходили один. Вы взяли такси?

— Нет, у меня своя машина. Припаркована на Белгрэйв-Роуд.

— Итак, выйдя из Марздон-Хаус, вы повернули налево. То есть сделали именно то, — сказал Аллен, — что должен был сделать убийца, если, как вы говорите, речь идет об убийстве.

— А не кажется ли вам, — поинтересовался капитан Уитерс, — что вам следует более тщательно выбирать слова?

— Нет, мне так не кажется. Ведь я вижу, что мое замечание вполне укладывается в правила игры. Идя от Марздон-Хаус к Белгрэйв-Роуд, не видели ли вы одинокого прохожего в вечернем костюме? Не нагнали ли вы такого человека? Может, прошли мимо него?

Уитерс сел на край стола и принялся болтать ногой. Через шотландку на его штанине заиграла жировая складка на бедре.

— Очень возможно. Не помню. Был туман.

— Куда вы направились в своей машине?

— К «Матадору».

— Это ночной клуб на Самплер-стрит?

— Точно.

— Встретили там кого-нибудь?

— Да чуть не полторы сотни человек.

— Я говорю об особе, — произнес Аллен с изысканнейшей вежливостью, — с которой вы назначили встречу.

— Да.

— Могу я узнать ее фамилию?

— Нет.

— Ладно, придется это выяснить обычным порядком, — пробормотал Аллен. — Заметьте это себе, Фокс, хорошо?

— Заметил, мистер Аллен, — отозвался Фокс.

— Могли бы вы найти свидетеля, который подтвердил бы ваше заявление о том, что вы в машине отправились из Марздон-Хаус к «Матадору»?

Внезапно качание ногой прекратилось. Уитерс помедлил и сказал свое «нет».

— А не ждала ли вас партнерша в вашем автомобиле, капитан Уитерс? Вы убеждены, что действительно не отвозили ее в «Матадор»? Вы не забыли, что в «Матадоре» есть швейцар?

— Он таки там есть?

— А что?

— Пусть так, — сказал Уитерс. — Да, я отвез свою партнершу в «Матадор», но имя ее я вам не назову.

— Почему?

— Вроде вы выглядите как джентльмен. Вы что, новичок в Скотланд-Ярде? Вообще-то я полагал, что вы с понятием.

— Вы очень добры ко мне, — сказал Аллен, — но, боюсь, вы ошибаетесь. Пусть нам придется воспользоваться другими методами, но фамилию вашей партнерши мы узнаем. Капитан Уитерс, вы когда-нибудь занимались борьбой?

— Чем? За каким чертом я должен был этим заниматься?

— Я был бы вам очень обязан, если бы вы ответили на мой вопрос.

— Я никогда этим не занимался. Разве что, немного, восточной.

— Джиу-джитсу?

— Да.

— Пользуются ли при этом ребром ладони, чтобы расправиться с человеком? По болевым точкам, или как вы их там называете? Например, в висок.

— Понятия не имею.

— В медицине разбираетесь?

— Нет.

— Я вижу на кровати несколько учебников.

— Они принадлежат не мне.

— Мистеру Доналду Поттеру?

— Точно.

— Он живет здесь же?

— Но ведь вы же разговаривали с ним! Вы, должно быть, чертовски дерьмовый детектив, если таким вот образом все вынюхиваете.

— Вам приходило в голову, что вы обладаете сильным воздействием на мистера Поттера?

— Я не гувернер!

— Предпочитаете стриженых овечек?

— Здесь полагается смеяться? — спросил Уитерс.

— Боюсь, не той стороной лица. Капитан Уитерс, помните ли вы дело Ваучера — Уотсона 1924 года? Распространение наркотиков?

— Нет.

— Вы счастливчик. А у нас, в Скотланд-Ярде, память лучше. Я вспомнил об этом сегодня утром, просматривая некоторые записи в личных бумагах лорда Роберта Госпела. Он упоминает об этом деле в связи с недавней информацией, которую он собирал о незаконном игорном клубе в Лисерхеде.

Крупные белые руки конвульсивно сжались в кулаки, но тут же расслабились. Аллен встал.

— Это только еще одно предположение, — сказал он. — Я верю, что у вас отключили телефон. Инспектор Фокс это зафиксирует. Фокс, вам придется сходить в почтовое отделение тут, за углом. Подождите секунду.

Аллен достал блокнот, быстро написал: «Скажите Томпсону, пусть прямо сейчас приклеится к У.» — и показал написанное Фоксу.

— Передайте это распоряжение и проследите, чтобы телефон капитана Уитерса был включен немедленно. Поняли? Как только это сделают, позвоните мне сюда. Какой здесь номер?

— Слоун, 8405, — сказал Уитерс.

— Хорошо. Позже я к вам присоединюсь, Фокс.

— Понял, сэр, — сказал Фокс. — Всего хорошего, сэр.

Уитерс оставил это без ответа, и Фокс ушел.

— Когда ваш телефон заработает, — сказал Аллен, — я был бы рад, если бы вы позвонили мистеру Доналду Поттеру и сказали бы, что, так как его мать сейчас в большом горе, вы убеждены, что в настоящее время будет лучше, если он останется с ней. Принадлежащие ему вещи вы пошлете на такси на Чейен-Уок.

— Вы угрожаете мне?

— Нет, предупреждаю. Вы, знаете ли, сейчас в очень неопределенном положении.

Аллен подошел к диван-кровати и посмотрел книги.

— «Судебная медицина» Тэйлора, — пробормотал он. Хм, мистер Поттер намерен стать судебным медиком?

— Не имею ни малейшего понятия.

Аллен перелистнул несколько страниц большого тома в голубом переплете.

— А ведь здесь есть исчерпывающая информация насчет удушья. Очень интересно. Могу я позаимствовать эту книгу? Я возвращу ее мистеру Поттеру.

— У меня нет никаких возражений. Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Блестяще. А есть у вас какие-нибудь возражения против того, чтобы я осмотрел вашу одежду?

— Никаких.

— Премного благодарен. Не будете ли вы так любезны показать мне ее?

Уитерс направился в спальню, и Аллен последовал за ним. Пока Уитерс открывал гардероб и вытаскивал ящики, Аллен стремительно окинул взглядом комнату. Помимо откровенно порнографической фотографии, единственно, что здесь привлекало внимание, так это полка с запрещенными романами в суперобложках, абсолютно непристойными и никакими литературными достоинствами не отличающимися.

Уитерс бросил на кровать фрак, белый жилет и пару брюк. Все это Аллен исследовал с величайшей тщательностью, принюхался к фраку, вывернул все карманы, которые оказались пустыми.

— У вас есть портсигар? — спросил он.

— Да.

— Могу я взглянуть на него?

— Он в той комнате.

Уитерс отправился в гостиную, и Аллен тотчас с кошачьей ловкостью заглянул под кровать и за дверь буфета.

Уитерс вернулся с маленьким портсигаром, плоским и серебряным.

— У вас это единственный портсигар?

— Да.

Аллен открыл его. На внутренней стороне крышки было выгравировано: «Морису от Эстеллы». Он возвратил портсигар и вынул из кармана другой.

— Не взглянете ли вы, и по возможности тщательно, на этот портсигар и не скажете ли мне, видели вы его раньше или нет?

Уитерс взял портсигар. Это был тонкий, легкий золотой портсигар, без гравировок, но на одном уголке здесь имелась маленькая монограмма.

— Не будете ли вы любезны открыть его?

Уитерс открыл крышку.

— Вам он знаком?

— Нет.

— Эта монограмма вам случайно ничего не напоминает?

— Нет.

— К примеру, монограмму мистера Доналда Поттера?

Уитерс слегка вздрогнул, открыл, было рот, потом закрыл его и сказал:

— Это не его. Его монограмму я видел! На запонках. Они где-то здесь.

— Могу я посмотреть на них? — спросил Аллен, забирая портсигар. И пока Уитерс шел через комнату к туалетному столику, Аллен быстро обмотал портсигар своим шелковым носовым платком и сунул его в карман.

— Вот они, — сказал Уитерс.

Аллен с серьезным видом осмотрел запонки Доналда и возвратил их.

В гостиной зазвонил телефон.

— Не будете ли любезны ответить? — сказал Аллен.

Уитерс отправился в гостиную, а Аллен сдернул с одного из запрещенных романов пыльную суперобложку и хладнокровно засунул ее в карман своего пальто. После чего он последовал за Уитерсом.

— Это вас, — сообщил ему Уитерс. — Если, конечно, Аллен это вы.

— Благодарю вас.

Звонил Фокс, чтобы предельно низким голосом сказать, что Томпсон уже начеку.

— Блестяще, — сказал Аллен. — Капитан Уитерс хотел бы сразу же и воспользоваться им.

Он положил трубку и повернулся к Уитерсу.

— Теперь, пожалуйста, — сказал он, — позвоните-ка мистеру Поттеру. Кроме того, я был бы рад, если бы вы не упоминали о том, что это мое предложение. С вашей стороны это было бы очень большой любезностью.

С видом крайнего неудовольствия Уитерс набрал номер телефона. Трубку снял Доналд, и голос его был слышен даже на расстоянии.

— Алло?

— Алло, Дон! Это Уитс.

— О Господи, Уитс! У меня чудовищные неприятности! Я…

— По телефону тебе лучше не говорить о своих неприятностях. Я тебе звоню сказать, что сейчас тебе лучше бы пожить у своей матери какое-то время. Из-за всех этих переживаний она захочет тебя видеть. Вещи я тебе перешлю.

— Да, но, Уитс, послушай! Относительно дома в…

— Оставайся там, где ты находишься, — сказал капитан Уитерс и положил трубку.

— Благодарю вас, — сказал Аллен. — Все очень мило. Какой у вас рост, капитан Уитерс?

— Без обуви пять футов восемь с половиной дюймов.

— Примерно, как и у лорда Роберта, — произнес Аллен, следя за ним.

Уитерс непонимающе смотрел на него.

— Полагаю, вы, когда говорите, вкладываете в свои слова какой-то смысл?

— Стремлюсь.

— Не могли бы вы припомнить, что говорил по телефону лорд Роберт в Марздон-Хаус в час ночи, когда вы вошли в комнату, где он разговаривал?

— В какую комнату?

— В Марздон-Хаус!

— Вы заговариваетесь! Я никогда не слышал, чтобы он куда-нибудь звонил.

— Тогда нет проблем, — сказал Аллен. — Но вы в час ночи были наверху возле переговорной комнаты?

— Откуда мне, черт побери, это помнить? Вообще наверху я был.

— В одиночестве?

— Нет. Какое-то время, пока шли танцы после ужина, я был там с Доном. Мы находились в первой гостиной. Там еще был старик Каррадос.

— Вы слышали, как кто-нибудь разговаривал по телефону?

— Полагаю, да, раз вы упомянули об этом.

— Что ж, все, что мы могли сейчас сделать, мы сделали, — сказал Аллен, забирая «Судебную медицину» Тэйлора. — Кстати, вы не будете возражать, если я обыщу эти комнаты? Ну, знаете, просто для очистки совести.

— Если есть желание, можете поползать по ним с микроскопом.

— Понимаю и премного благодарен. В другой раз непременно воспользуюсь. Всего наилучшего.

Он уже стоял в дверях, когда Уитерс сказал:

— Послушайте! Остановитесь!

— Да?

Аллен повернулся и увидел направленный на него плоский белый палец.

— Если вы думаете, — сказал капитан Уитерс, — что я имею хоть какое-то отношение к смерти этого шута горохового, вы напрасно тратите время. Я совершенно ни при чем. Я не убийца, а если бы стал им, то только ради игры по-крупному, а не из-за ручных поросят.

Аллен ответил:

— Вы счастливчик. А вот моя профессия часто вынуждает преследовать до того неприятного зверя, что… Но приходится! Всего наилучшего!

Глава XII Показания официанта

Выйдя на улицу, Аллен встретил сержанта-детектива Томпсона, который вовсе не выглядел сержантом-детективом. Так как из окон квартиры капитана Уитерса открывался ничем не замутненный вид на Слинг-стрит.

Аллен ни на миг не задержался поговорить с Томпсоном, но, проходя мимо, заметил, ни к кому не обращаясь:

— Не упустите его.

Фокс дожидался его возле почтового отделения.

— Я бы сказал, преотвратнейший субъект, — заметил он, и оба зашагали в ногу.

— Кто? Уитерс? Верю, что вы, мой старый…

— Вам не очень-то повезло с ним, мистер Аллен.

— Я оказался в затруднении, — сказал Аллен. — Я бы предпочел совершить облаву на Лисерхед без предупреждения, но этот злосчастный Доналд сделал все, чтобы дать ему знать обо всем, что он нам рассказал, и Уитерс, конечно, прикроет свою игорную деятельность. Единственное, на что мы в этом отношении можем надеяться, это на то, что наш человек, проникнув в дом, найдет там достаточно убедительные свидетельства. До дома Димитрия нам лучше взять такси. В какое время он должен находиться в Скотланд-Ярде?

— К полудню.

— Сейчас без четверти двенадцать. Он наверняка уже отправился туда. Поехали.

Они сели в такси.

— Так что же с Уитерсом? — спросил Фокс, строго глядя в затылок водителю.

— Насчет вероятности подозрения? У него до дюйма совпадает рост; ему достаточно подходят и плащ и шляпа, чтобы одурачить шофера. Правда, в спальне не оказалось места, куда бы он мог все это припрятать. Пока он был у телефона, я осмотрел внутренность гардероба, бросил взгляд под кровать и заглянул в буфет. Как бы то ни было, он сказал, что, если мне нравится, я могу ползать по квартире с микроскопом, и на мою провокацию не поддался. Поэтому если он что-то прячет, то только в доме на Лисерхед.

— Мотив не слишком очевиден, — сказал Фокс.

— Какой мотив?

— Он понял, что лорд Роберт узнал его, и решил, что тот «сел ему на хвост». Он хочет получить деньги и знает, что молодой Поттер — наследник.

— Так тут целых два мотива. Ну и что? А, черт, — сказал Аллен, — почти котировка! А ведь Банчи предупреждал меня против этого. Иначе получается прямо-таки как в книге пэров. Стало быть, есть еще одно осложнение. Миссис Хэлкет-Хэккет, возможно, полагает, что шантажистом был Банчи. Судя по его записям, Банчи наверняка производил подобное впечатление. Он находился рядом, когда брали ее сумочку, а затем постоянно досаждал ей. Если у Уитерса с этой женщиной роман, она вполне могла поведать ему все эти выверты с шантажом. Возможно, Уитерс оказался причиной для шантажа миссис Хэлкет-Хэккет. Письмо, которым владеет шантажист, наверное, одно из тех, что миссис Хэлкет-Хэккет писала Уитерсу или наоборот. Если она сообщила ему, что шантажист — лорд Роберт…

— Теперь у него уже три мотива, — заметил Фокс.

— Возможно, и так. С другой стороны, шантажистом может быть и Уитерс. Это вполне в его духе.

— Наиболее удачным мотивом, — сказал Фокс, — я бы признал тот, где Уитерс решил, что лорд Роберт выследил его.

— Ну и зануда же вы, старина! Кстати, если захотим, мы можем влепить ему иск за хранение грязных романов в его скотской квартирке. Взгляните-ка!

Аллен вытащил из кармана книжную суперобложку. На ней яркими красками были нарисованы ужасающего вида молодая женщина без какого-либо признака одежды, румяный джентльмен и старая карга, подглядывающая за ними. Назывался он «Признания сводни».

— Боги! — произнес Фокс. — Вам не следовало это брать.

— Что за перестраховщик, — недовольно скривился Аллен. — Вы лучше представьте себе его, как он таращится на все это в каком-нибудь минеральном источнике на Лазурном берегу! Я заставил его отпечатать свои грязные лапы на моем портсигаре — посмотрим, не листал ли он учебник Тэйлора в отсутствие Доналда Поттера. Особенно те разделы, где речь идет об удушии. Мне представляется, Фокс, что, не имея навыков в искусстве удавливания человека, капитан Уитерс допустил распространенную ошибку, применив слишком большую силу. Нам следует проверить, не оставил ли он отпечатков в этой переговорной комнате в Марздон-Хаус.

— Прерву вас, — задумчиво произнес Фокс. — Насколько я понимаю, нам необходимо установить личность человека, вошедшего в переговорную комнату в тот момент, когда лорд Роберт разговаривал с вами по телефону. Если бал здесь ни при чем, что ж, значит, никаких осложнений не предвидится.

— И наоборот. Я пытался склонить Уитерса к признанию. Исходил из того, что его вина доказана.

— И с каким результатом?

— Полный провал. Он и не моргнул. Казалось, искренне обеспокоен.

— Это может быть и Димитрий, — сказал Фокс. — В конце концов нам известно, что Димитрий берет взятки. Все, что нам следует выяснить, делает ли он это для себя или работает на кого-то другого.

— Время есть. И мы вновь возвращаемся к незаконченной фразе Банчи. «А работает он с…» С кем? Или с чем? Хэлло, кое-кто уже на месте!

Такси тем временем подъехало к солидному старому доходному дому на Кромвел-Роуд. На противоположной стороне, на тротуаре сидел молодой человек и чинил сиденье плетеного стула.

— Этот мебельщик — Джеймс д’Арси Керу, детектив-констебль, — сказал Аллен.

— Да что вы! — воскликнул Фокс, и в голосе его послышалось возмущение. — Да, так и есть. Да что же это он вырядился-то как черт знает кто?

— Он детектив, — принялся объяснять Аллен. — Его отец пастор, и он обучился плетению стульев не то в Женском институте, не то еще где-то. А маскироваться он научился еще прежде, чем принес присягу.

— Глупый юнец, — покачал головой Фокс.

— Ну, на самом-то деле он достаточно смышленый парень.

— Пусть так, но почему он еще здесь?

— Очевидно, Димитрий еще не уезжал. Подождите минуту.

Аллен опустил разделительное стекло такси и обратился к водителю:

— Мы — офицеры полиции. Через минуту, может, через две из этого дома выйдет человек, и ему понадобится такси. Так вы подъезжайте к нему. Он, по-видимому, попросит вас отвезти его в Скотланд-Ярд. Если он назовет другой адрес, то вот вам карточка, я хочу, чтобы, пока он садится в машину, вы быстро записали этот адрес. Бросьте ее через щель для рычагов сцепления. Вот карандаш. Вы сможете это сделать?

— Будет сделано, хозяин! — сказал таксист.

— Мне надо, чтобы вы развернули машину и проехали мимо вон того парня, что чинит стул. Поезжайте как можно медленнее, проедете ярдов двести по улице и высадите нас. Затем ждите вашего пассажира. Вот вам деньги за проезд и за все остальное.

— Благодарю вас, сэр, о’кей, сэр, — сказал таксист.

Он развернул машину, Аллен опустил стекло и, когда они проезжали мимо специалиста по плетеным стульям, выглянул из окна и сказал:

— Керу, садись к нам!

Плетельщик, однако, и глазом не моргнул.

— Я же говорил вам, — заметил Аллен, — он вовсе не столь глуп, как выглядит. Здесь мы выйдем.

Они вышли из машины, и такси тотчас развернулось. Они услышали хриплый голос шофера: «Такси, сэр?», скрип тормозов, хлопанье дверью и шум отъезжающей машины.

— Карточку он не бросил, — сказал Аллен, глядя вслед уехавшему такси. Они продолжали идти по Кромвел-Роуд, когда позади них послышались выкрики: «Починка стульев! Чиню стулья!»

— Слышали? — раздраженно произнес Фокс. — Вы только послушайте, как он себя рекламирует! Просто стыдобища! Вот что это такое — стыдобища!

Они обернулись и обнаружили, что плетельщик стульев следует за ними по пятам с длиннейшим пуком соломы.

— Идите-ка сюда, — сказал Аллен. — Керу, можете больше не продолжать столь убедительное перевоплощение. Ваша добыча уехала.

— Сэр! — с ужасом проговорил мнимый плетельщик.

— Скажите мне, — продолжал Аллен, — с какой целью вы оглашаете своими воплями весь честной мир?

— Но, сэр, — сказал плетельщик стульев, — я следовал вашим инструкциям, я производил…

— Правильно. Но за это время вы могли бы понять, что в сложной маскировке часто нет никакой необходимости и что той же цели можно добиться более простыми средствами, обойдясь без расходов на ивовые прутья, на щепу, которой ни у кого нет, и на витые ножки. Что, хотел бы я знать, вы станете делать со всеми этими причиндалами теперь, когда охота закончилась?

— Но ведь за углом, сэр, стоят такси. Мне стоит свистнуть…

— Хороши же вы будете в этом наряде, свистом подзывая такси, — негодующе заявил Фокс. — А к тому времени, когда вы от всей этой нечисти освободитесь и станете самим собой, ваш объект будет вообще уже Бог знает где. Если именно этому вас и обучали в…

— Да-да, Фокс, все правильно, — поспешно заговорил Аллен, — теперь, Керу, давайте так: вы уходите, переодеваетесь и уже в Ярде представляете мне рапорт. Возвратиться вы можете на метро. Да не глядите вы так уныло, а то пожилые дамы начнут подавать вам медяки.

Керу ушел.

— Теперь, Фокс, — продолжал Аллен, — переждите несколько минут, пока я войду в эту квартиру, и позвоните как бы из Скотланд-Ярда и удержите слугу Димитрия у телефона как можно дольше. Хорошо бы у вас был перечень дат и мест. Допустим, их дал вам Димитрий, а вы будете в состоянии подтвердить их. Хорошо?

— Так точно, мистер Аллен.

— Вы можете воспользоваться телефоном-автоматом у стоянки такси. После чего возвращаетесь в Ярд и держите там Димитрия до тех пор, пока я не приду. Когда он уйдет, позаботьтесь о «хвосте».

Аллен повернул к квартире Димитрия, которая располагалась на первом этаже. Дверь открыл темный худощавый человек, в котором за версту можно было признать официанта.

— Мистер Димитрий у себя? — осведомился Аллен.

— Месье в отсутствии, сэр. Могу я ему что-то передать?

— Ах, он уехал! — с необыкновенно любезным видом произнес Аллен. — Экая незадача, а мне он крайне нужен. Он, случайно, не в Скотланд-Ярд направился?

Человек некоторое время медлил с ответом:

— Не уверен в этом, сэр. Мне кажется…

— Послушайте, — сказал Аллен, — я — главный инспектор Аллен. Вот моя карточка. Я находился здесь неподалеку и рассчитывал, что избавлю мистера Димитрия от хлопот, связанных с допросом, если зайду сам. Но раз уж я здесь, может быть, с вашей помощью я выясню пару моментов, которые меня интересуют. Как вы полагаете?

— Ради Бога, сэр! Я не отказываюсь, но есть некоторые осложнения…

— Ну-ну, только не здесь! Могу я войти? — и, не дожидаясь ответа, Аллен вошел в квартиру.

Он оказался в гостиной, в общем-то, ничем не примечательной, если не считать неизгладимой печати человека, носящего на шее и запястьях черный атлас. За ним повсюду следовал слуга, чувствовавший себя в полном замешательстве.

— Вы, конечно, догадались, — начал Аллен, — что я нахожусь здесь по делу, связанному со смертью лорда Роберта Госпела.

— Да, сэр.

— Первое, о чем я вас должен предупредить, это то, что мы были бы очень вам признательны, если бы вы обсуждали это дело с максимальной осторожностью. А откровенно говоря, было бы еще лучше, если бы вы вообще его не обсуждали. Ни с кем. Исключая, разумеется, самого мистера Димитрия.

Человек вздохнул с облегчением:

— Сэр, это-то я отлично понимаю. Месье и сам меня уже предупреждал. Я буду в высшей степени осторожен.

— Блестяще. Наш долг — оберегать мистера Димитрия и любого, кто обладает общественным положением, от той дурной славы, что, к сожалению, сопровождает подобные инциденты.

— Да, сэр, это бесспорно. Месье и сам был предельно настойчив в этом вопросе.

— Полагаю, что так. Поймите и то, — продолжал Аллен, — что нам необходимо иметь четкое представление обо всех передвижениях множества людей. Вас как зовут?

— Франсуа, сэр. Франсуа Дюпон.

— Прошлой ночью вы были в Марздон-Хаус?

— Да, сэр. Я был там из-за неожиданного стечения обстоятельств.

— А что же случилось?

— Один влиятельный сотрудник нашего персонала покинул месье Димитрия вчера после полудня. По-моему, у него внезапно случился приступ аппендицита. За столь короткий срок месье Димитрий просто не смог подобрать ему удовлетворительную замену, и я занял его место.

— Для вас это необычно?

— Да, сэр. Ведь я — личный слуга месье Димитрия.

— И где же вы располагались в Марздон-Хаус?

В передней зазвонил телефон.

— Сэр, простите меня, — сказал слуга, — телефон.

— Да-да, разумеется, — кивнул Аллен.

Человек вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

Аллен стремительно бросился в смежную с гостиной спальню, дверь оставив приоткрытой. Он открывал встроенные шкафы, проводил руками между висящими костюмами, под аккуратно уложенными сорочками и нижним бельем, ничто не помяв и всюду проникнув. Он возблагодарил судьбу за то, что ящики легко выдвигались и он мог двигаться экономно, бесшумно и максимально четко. Спальня, смежная с гостиной, оказалась невинно чистой. За этим очень хорошо проследил слуга Димитрия. Там просто не было ни одного места, где можно было бы спрятать большой сверток одежды. Все располагалось в идеальном порядке. Молча Аллен возвратился в гостиную, откуда он мог слышать голос слуги:

— Алло? Алло! Да-да, сэр. Да, я здесь. Совершенно верно, сэр. Именно так, как говорит месье Димитрий, сэр. Мы возвратились вместе на такси в три тридцать. В три тридцать! Нет-нет, сэр! В три тридцать. Простите, сэр, я повторю. Мы возвратились в три тридцать…

В серванте стояли только бутылки и стаканы, в книжных шкафах — только книги. Письменный стол был заперт, но он был чересчур мал. Димитрий и его слуга были людьми аккуратными, с очень незначительным количеством имущества. Аллен открыл последний буфет. В нем стояли два плоских чемодана. Он осторожно встряхнул их. Никакого звука. Он их открыл. Они были пусты. Аллен бесшумно закрыл дверь буфета и встал посреди гостиной, склонив набок голову и вслушиваясь в голос слуги Димитрия, постепенно переходящий в пронзительный фальцет.

— Но я же вам говорю… Позвольте мне сказать… Ваш коллега здесь. Он уже и сам начал задавать мне все эти вопросы. Он даже дал мне свою карточку. Это — главный инспектор Алл… Аллен. Ах, Mon Dieu! Mon Dieu![23]

Аллен вышел в переднюю и увидел вздернутые к ушам плечи Франсуа и отчаянные кренделя, которые он выписывал в воздухе свободной рукой.

— В чем дело? — спросил он. — Это меня?

— Вот monsieur L’Inspecteur![24] — закричал Франсуа в трубку. — Не будете ли вы так добры…

Аллен взял трубку.

— Алло?

— Алло! Эй! — в голосе Фокса слышалось явное раздражение.

— Это вы, Фокс? В чем дело?

— Надеюсь, что ничего, мистер Аллен, — сказал Фокс и что-то пробормотал про себя.

— Да, это Аллен. Ну, ничего, немного друг друга не поняли. Я не застал мистера Димитрия, но приду как можно скорее. Попросите его обождать. И извинитесь от моего имени.

— Надеюсь, я время занял. А теперь я отправляюсь в Ярд.

— Очень хорошо. Все складывается как нельзя лучше, — сказал Аллен и положил трубку.

В сопровождении Франсуа он возвратился в гостиную.

— Это небольшое недоразумение, — успокаивающе сказал Аллен. — Мой коллега не вполне вас понял. К несчастью, он глуховат и вот-вот выйдет в отставку.

Франсуа что-то пробормотал про себя.

— Ну, продолжим, — вновь заговорил Аллен. — Вы собирались рассказать мне, где вы находились прошлой ночью.

— На самом верху, сэр. В галерее над бальной залой. В мои обязанности входило следить за тем, чтобы пепельницы были всегда пустыми, и обслуживать гостей, не желавших танцевать и удалившихся на этот этаж.

— Что за комнаты были в этой галерее?

— На верхней площадке, сэр, дверь, обитая зеленым сукном и ведущая в комнаты слуг, на запасную лестницу и так далее. Далее следует дверь в комнату, которая прошлой ночью использовалась в качестве гостиной. Еще дальше — ванная, спальня и туалет, который прошлой ночью был приспособлен под дамский. В самом конце галереи располагается зеленый будуар, который прошлой ночью использовался и как гостиная на балу.

— Был ли телефон в какой-нибудь из этих комнат?

— В зеленом будуаре, сэр. За весь вечер им пользовались несколько раз.

— Вы прекрасный свидетель, Франсуа. Примите мои поздравления. Теперь скажите мне вот что. Вы работали в этих помещениях. Не припомните ли вы фамилии тех, кто пользовался телефоном?

Франсуа прикусил нижнюю губу.

— Им пользовалась леди Дженифер Трумэн, она разузнавала о здоровье своей дочки, которая заболела. Ее светлость попросила меня соединить ее. Им пользовался молодой джентльмен, звонивший по пригородному номеру, чтобы сообщить, что в поместье он не вернется. В самом начале вечера к телефону подошел сэр Дэниел Дэйвидсон, по-моему, он доктор. Речь шла о пациенте, которому сделали операцию. И еще, сэр, им пользовался лорд Роберт Госпел.

Аллен помедлил с вопросом. С некоторым беспокойством он почувствовал, что у него ускорился пульс.

— Вы не слышали, о чем говорил лорд Роберт?

— Нет, сэр.

— Не заметили ли вы, кто входил в эту комнату в тот момент, когда лорд Роберт разговаривал по телефону?

— Нет, сэр. Сразу же после того, как в комнату вошел лорд Роберт, меня вызвал сэр Герберт Каррадос; он вышел из другой гостиной, чтобы обсудить со мной отсутствие спичек. Сэра Герберта это раздражало. Он послал меня в эту комнату убедиться в этом самому и приказал тотчас отправиться за спичками и принести их побольше. Мне не показалось, что в спичках ощущается недостаток, но я, разумеется, не мог ответить отказом. Я направился вниз и принес оттуда столько спичек, сколько смог. Вернувшись, я зашел в комнату с телефоном, но она была пуста. Разумеется, и телефонную комнату я снабдил и пепельницами и спичками.

Аллен вздохнул.

— Да, понимаю. Не сомневаюсь, что вы поработали как следует. Не осталось ли в комнате с телефоном окурков сигар? Вы, конечно, этою не запомнили.

— Нет, сэр.

— Нет… Франсуа, а кто находился в другой гостиной и кто был на этом этаже, перед тем как лорд Роберт начал разговаривать по телефону? Прежде, чем сэр Герберт Каррадос вас отослал. Это вы можете вспомнить?

— Попытаюсь, сэр. Там были два джентльмена, которые также меня отослали.

— То есть?

— Я хочу сказать, сэр, что один из них попросил меня принести две порции виски с содовой. При данных обстоятельствах это не было обычной просьбой. Это даже не comme ii faut[25] балу подобного ранга, где в буфете подавали шампанское и виски, и тут же заказывать выпивку, точно в отеле! У меня сложилось впечатление, что оба эти джентльмена желали остаться на этаже в одиночестве. Выпивку для них я принес, пользуясь «черной» лестницей. Возвратившись, я отдал им их бокалы. В этот момент, сэр, по лестнице как раз поднимался лорд Роберт Госпел, и, увидев его, оба джентльмена зашли в первую гостиную, которая была не занята.

— Вы хотите сказать, что они, наверное, избегали его?

— У меня сложилось впечатление, сэр, что эти джентльмены хотели остаться одни. Потому-то я их и запомнил.

— Их фамилии?

— Я не знаю их фамилий.

— Могли бы вы их описать?

— Один из них, сэр, был человеком лет сорока пяти или пятидесяти; крупный мужчина с красным лицом и толстой шеей. Разговаривал крайне неприятным голосом. Другой был молодым джентльменом, темноволосым и весьма нервным. Я заметил, что он постоянно танцевал с мисс Бриджет О’Брайен.

— Благодарю вас, — сказал Аллен. — Просто великолепно. Больше никого?

— Других, сэр, не могу припомнить. Подождите! Там был еще кто-то, кто находился там все это время.

Франсуа подпер подбородок указательным пальцем и возвел очи горе.

— Tie nes![26] — воскликнул он. — Кто же это мог быть? Alois[27], я вспомню ее. Сэр, это незначительная персона. Это была девушка, секретарша, которую мало кто знал, и потому она часто уходила на галерею. Я упоминал, что наверх поднимался и сэр Дэниел Дэйвидсон, доктор, но это было раньше. Перед тем, как появился лорд Роберт. Мне кажется, сэр Дэниел искал партнершу, потому что он быстро входил в обе гостиные и выходил из них и оглядывался по всему этажу. Я вспомнил теперь, что он спрашивал леди Каррадос, но она спустилась несколькими минутами раньше. Я сказал об этом сэру Дэниелу, и он возвратился вниз.

Аллен просмотрел свои записи.

— Так, — сказал он, — поправьте меня, если я ошибусь. Людьми, которые, насколько вам известно, могли войти в комнату с телефоном в тот момент, когда аппаратом пользовался лорд Роберт, были сэр Герберт Каррадос и два джентльмена, пославших вас за виски.

— Да, сэр. А также мадемуазель. Ее зовут мисс Харрис. Я убежден, что как раз тогда, когда лорд Роберт входил в комнату с телефоном, она вошла в дамский туалет. Я заметил, что дамы, которых редко приглашают на танец, часто заходят в туалетные комнаты. И это, — добавил Франсуа, на которого неожиданно накатила волна человеколюбия, — я считаю чрезвычайно трогательным обстоятельством.

— Да, — произнес Аллен, — это очень трогательно. Стало быть, я прав, утверждая, что вы отправились за виски двоим джентльменам до того, как лорд Роберт вошел в комнату с телефоном, и сразу же после того, как вы принесли, он начал разговаривать по телефону. Затем вас отослал сэр Герберт Каррадос, оставим его, а также мисс Харрис и прочих, кого вы забыли, но кто находился на этаже, и двух джентльменов в другой гостиной. За несколько минут до этого отсюда ушел сэр Дэниел Дэйвидсон. А перед сэром Дэниелом — леди Каррадос, которую он разыскивал. Вы в этом уверены?

— Да, сэр, это запало мне на память, потому что после того, как ее милость ушли, я вошел в комнату с телефоном и увидел, что она оставила там свою сумочку. В этот момент туда пришел и месье, то есть мистер Димитрий, он увидел сумочку и сказал, что возвратит эту сумочку ее милости. Я сообщил ему, что она ушла вниз, и он отправился туда же, я думаю, по «черной» лестнице.

— Он вписывается между леди Каррадос и сэром Дэниелом. Он возвратился?

— Нет, сэр. Я уверен, сэр, что упомянул всех, кто был на этаже. Дело в том, что в это время почти все гости были за ужином. Хотя, конечно, позднее многие дамы воспользовались туалетной комнатой.

— Понимаю. Теперь о дальнейшем времени вечера. Больше вы лорда Роберта не видели?

— Нет, сэр. Я оставался наверху до тех пор, пока не ушли все гости. Затем я отнес поднос в буфетную к месье.

— Это произошло много позже после того, как ушел последний гость?

— Нет, сэр. Если быть точным, сэр, мне кажется, что в холле еще оставались один или двое гостей. Когда я спустился, в буфетной был месье.

— А сэр Герберт Каррадос тоже был в буфетной?

— Он вышел, когда я вошел туда. И уже после того, как он ушел, месье заказал себе небольшой ужин.

— Когда вы отправились домой?

— Как я уже объяснил вашему коллеге, в три тридцать, вместе с месье. Прежде чем месье лег спать, позвонила полиция.

— Вещи месье Димитрия, разумеется, несли вы?

— Вещи? У него не было никаких вещей, сэр.

— Хорошо. Полагаю, это все. Вы были необыкновенно полезны и обходительны.

Франсуа выслушал этот комплимент с грацией официанта и проводил Аллена к выходу.

Аллен сел в такси. Взглянул на часы. Двадцать минут первого. Фокс, надо надеяться, держит Димитрия до его возвращения. Димитрий! Если Франсуа не лгал, все складывается таким образом, что шансы Димитрия оказаться убийцей увеличились.

«И хуже всего то, — бормотал Аллен, скребя свой нос, — что, по-моему, Франсуа подрывал его невиновность, не говоря ничего, кроме правды».

Глава XIII Димитрий повреждает себе пальцы

В своем кабинете в Скотланд-Ярде Аллен застал Димитрия, напряженно беседовавшего с Фоксом. Друг другу их Фокс представил с некоторой торжественностью.

— Это мистер Димитрий. Это главный детектив-инспектор Аллен, ведущий это дело.

— Ах вот как! — сказал с поклоном Димитрий. — Полагаю, мы уже встречались.

На что Аллен сказал:

— Я только что возвратился из вашей квартиры, мистер Димитрий. Я отправился к вам, рассчитывая избавить вас от поездки сюда, однако я опоздал. Я видел вашего слугу и решился задать ему пару-другую вопросов. Он оказался в высшей степени предупредителен.

Любезно улыбнувшись, он подумал: «Мрачноват. Легко пьянеет. Все слишком посредственно. И выглядит посредственно. Впрочем, не дурак. Дорого одевается, руки шустрые, часто пользуется лаком для волос. Сентиментален. Уши посажены низко, даже мочек нет. Глаза сидят так, что уже некуда. Монокль, полагаю, ненастоящий. Удерживается ноздрей. Челюсти вставные. Ловкий джентльмен».

— Ваш коллега, — сказал Димитрий, — уже позвонил моему слуге, мистер Аллен.

— Да, — подтвердил Фокс, — я просто проверил время, когда мистер Димитрий вышел из дома. Я объяснял, что мы прекрасно представляем себе, что мистер Димитрий стремится избежать излишнего шума.

— В моем положении, главный инспектор, — сказал Димитрий, — этот шум был бы в высшей степени нежелательным. Свой бизнес я создавал целых семь лет, это — бизнес особого рода. Вы же понимаете, у меня предельно добропорядочная клиентура. Могу сказать, порядочнее не бывает. Самое существенное в моем бизнесе — когда клиенты полностью полагаются на мою осмотрительность. И ничего существеннее нет! В моем положении видишь и слышишь очень многое.

— У меня нет в этом сомнений, — произнес Аллен, смотря на него ровно и спокойно. — Многое из того, что человек не столь рассудительный и менее щепетильный мог бы обратить себе на пользу.

— Сама мысль об этом чудовищна, мистер Аллен. Какое же должно быть хладнокровие, чтобы спокойно обсуждать столь подлую идею! Но должен сказать вам, что в моем бизнесе следует отметить и великолепные примеры осмотрительности.

— Как и в нашем. Я не стану просить вас пересказывать тут какие-либо скандалы, мистер Димитрий. Мы ограничимся простейшими фактами. Например, вашими собственными перемещениями.

— Моими? — переспросил Димитрий, подняв брови.

— Если вы не против. Нам очень хотелось бы получить какую-либо информацию относительно маленького зеленого будуара на верхней галерее в Марздон-Хаус. Там есть телефонный аппарат. Полагаю, вам эта комната знакома?

— Разумеется, — глаза прикрыты, рот вытянулся в узкую линию.

— Вы бывали в этой комнате?

— Постоянно. Я выполняю свою работу, систематически обходя все помещения.

— Время, которое интересует нас, это приблизительно час ночи. Большинство гостей леди Каррадос находились на ужине. Капитан Морис Уитерс и мистер Доналд Поттер, напротив, располагались как раз на этой верхней галерее. Был там и ваш слуга Франсуа. Не вспомните ли, в это время вы туда поднимались?

Димитрий развел руками:

— Такое я вспомнить не в состоянии. Очень прошу меня простить.

Он выронил свой монокль без оправы и принялся крутить его пальцами.

— Давайте я попытаюсь вам помочь. Я выяснил, что в это время вы возвратили леди Каррадос ее сумочку. Вас заметил один из гостей. Мистер Димитрий, где вы обнаружили эту сумочку? Если вы вспомните, возможно, это вам поможет.

Неожиданно Димитрий засунул руки в карманы, и Аллен тут же понял, что жест этот был ему непривычен. Было заметно, что левой рукой он продолжал даже в кармане крутить стекло монокля.

— Да, это верно. Мне начинает казаться, что сумочка и правда была в комнате, которую вы упомянули. С такими предметами я особенно тщателен. Мой персонал не имеет права прикасаться ни к одной из сумочек, которые почему-либо остались лежать в комнатах. Вы просто не поверите, мистер Аллен, сколько дам беззаботны к своим сумочкам! Поэтому я ввел правило, что только я могу их возвращать. Таким образом, — с достоинством закончил Димитрий, — только я и несу ответственность.

— Эта ответственность может оказаться и довольно серьезной. Так вот, сумочка лежала в зеленой комнате. Там находился еще кто-то?

— Мой слуга Франсуа. Надеюсь, из этой сумочки ничего не пропало? — обеспокоенно спросил Димитрий. — Я попросил ее милость не отказаться и взглянуть на нее.

— У ее милости, — сказал Аллен, — не возникло жалоб.

— У меня прямо камень с души упал. Я уже, было, усомнился… Да, однако!

— Дело вот в чем, — продолжал Аллен. — В час ночи из этой маленькой зеленой комнаты позвонил лорд Роберт. Источник моей информации не ваш слуга, мистер Димитрий. Хочу, чтобы это вы усвоили. Я думаю, что в это время он находился внизу. А вы в это время, как сообщил мой информатор, были как раз на этом этаже. Возможно, это произошло сразу после того, как вы подобрали сумочку леди Каррадос.

— Если это и так, то я не слышал ровным счетом ничего, — тут же возразил Димитрий. — Ваш информатор дезинформировал сам себя. Я вообще в этой галерее не видел лорда Роберта. Да я его и не замечал до тех пор, пока он не стал уходить.

— И тогда вы его увидели?

— Да. Он поинтересовался, не видел ли я миссис Хэлкет-Хэккет. Я проинформировал его светлость о том, что она уже ушла.

— Это происходило в холле?

— Да.

— И вы видели, как лорд Роберт уходит?

Возникла продолжительная пауза, затем Димитрий сказал:

— Я уже объяснил это вашему коллеге. Поговорив с его светлостью, я направился в буфетную, что на первом этаже. И некоторое время находился там, разговаривая с сэром Гербертом Каррадосом.

Аллен вынул из своего бумажника листок и передал его Димитрию.

— Это очередность, в которой уходили последние гости. Информацию нашу мы черпали из разных источников. Собрать ее мистеру Фоксу очень помог ваш с ним утренний разговор. Не угодно ли вам просмотреть этот список?

Димитрий проглядел его.

— Это правильно. Насколько я могу припомнить, к этому времени я из холла ушел.

— Тогда, полагаю, вы видели, как у подножия лестницы встретились лорд Роберт и его племянник, мистер Доналд Поттер?

— Ну, едва ли это была встреча. Они не разговаривали.

— Не сложилось ли у вас впечатления, что они избегали друг друга?

— Мистер Аллен, мы же договорились соблюдать осторожность! Разумеется, это можно истолковать и как серьезную ссору. У меня, во всяком случае, сложилось такое впечатление.

— Хорошо. Далее, прежде чем зайти в буфетную, вы заметили, что миссис Хэлкет-Хэккет, капитан Уитерс, мистер Поттер и сэр Дэниел Дэйвидсон покидали дом раздельно. Именно в таком порядке?

— Да.

— Вы знакомы с капитаном Уитерсом?

— Профессионально? Нет. Полагаю, он не устраивает приемов.

— Кто из буфетной ушел первым — вы или сэр Герберт?

— Этого я и правда не помню. Я особенно долго в буфетной не задерживался.

— Когда вы ушли?

— Я устал, стараясь добиться бесперебойной работы своего персонала, и мой слуга принес мне легкий ужин в официантскую, которую я приспособил под свой офис.

— Спустя какое время это произошло после ухода лорда Роберта?

— В точности не знаю. Думаю, небольшое.

— Франсуа остался в официантской?

— Конечно, нет.

— Кто-нибудь еще заходил туда, когда вы там ужинали?

— Не помню.

— Подумайте. Если вы сумеете вспомнить какие-либо обстоятельства вашего ужина в одиночестве, это помогло бы нам в работе и избавило бы вас от дальнейших переживаний.

— Не понимаю вас. Вы стараетесь установить мое алиби в этой в высшей степени прискорбной и огорчительной катастрофе? Но ведь совершенно очевидно, что я был бы просто не в состоянии находиться одновременно и в такси с лордом Робертом Госпелом и в буфетной Марздон-Хаус!

— Что заставляет вас думать, мистер Димитрий, что преступление было совершено именно в тот короткий период времени, который вы провели в буфетной?

— Тогда это произошло или позже — разницы никакой. Я по-прежнему готов помогать вам, главный инспектор, и попытаюсь вспомнить, видел ли кто-нибудь меня в официантской.

— Благодарю вас. Мне кажется, вы присутствовали на концерте из произведений Баха, который 3 июня давал в Констанс-стрит-Холл Сермионский квартет?

Молчание, последовавшее за этим вопросом Аллена, было настолько глубоким, что стремительное тиканье настольных часов просто оглушало. Аллену пришла в голову фантастическая идея. В комнате было четыре пары часов: Фокса, Димитрия, его собственные и эти маленькие механические, громко стучащие на его письменном столе.

В это время заговорил Димитрий:

— Да, я был на этом концерте. Меня в высшей степени привлекает музыка Баха.

— Не случалось ли вам заметить лорда Роберта на этом концерте?

Наступил такой момент, когда казалось, что часы Димитрия и были самим Димитрием, и вот они открылись, а внутри — не механизм, а его лихорадочно пульсирующий мозг: что он скажет — да? нет?

— Я стараюсь припомнить. И мне кажется, я вспоминаю присутствие там его светлости.

— Вы совершенно правы, мистер Димитрий. Он находился совсем неподалеку от вас.

— Когда я слушаю прекрасную музыку, я обращаю мало внимания на внешние обстоятельства.

— Кстати, вы возвратили миссис Хэлкет-Хэккет ее сумочку?

Димитрий неожиданно вскрикнул, и карандаш Фокса замер посреди страницы его блокнота. Димитрий вынул левую руку из кармана и не сводил глаз с пальцев: три капли крови упали на его брюки из полосатой шотландки.

— На вашей руке кровь, мистер Димитрий, — заметил Аллен.

— Я раздавил монокль, — ответил Димитрий.

— Глубоко? Фокс, на столе где-то должна быть моя сумка, там есть корпия, а в ней пластырь.

— Нет, ничего, — сказал Димитрий.

Он обмотал пальцы своим тончайшим шелковым платком и правой рукой заботливо их сжал. Губы у него побелели.

— Вид крови, — пояснил он, — дурно на меня действует.

— Я настаиваю на том, чтобы вы разрешили мне перевязать вам руку, — сказал Аллен. Но Димитрий ничего не ответил. Фокс тем временем извлек из сумки йод, корпию и пластырь. Аллен размотал шелковый платок. Поранены были два пальца, из которых обильно текла кровь. Пока Аллен их перевязывал, Димитрий прикрыл глаза. Его рука была холодной и влажной.

— Ну вот, — сказал Аллен, — а вашим платком прикроем пятна крови, которая производит на вас такое впечатление. Вы очень бледны, мистер Димитрий. Не хотите бренди?

— Нет-нет, благодарю вас.

— Вам лучше?

— Я не очень хорошо себя чувствую, так что прошу извинить меня.

— Разумеется. Так вы не ответили на мой последний вопрос. Вы возвратили миссис Хэлкет-Хэккет ее сумочку?

— Я вас не понимаю. Мы же говорили о сумочке леди Каррадос.

— А теперь мы говорим о сумочке миссис Хэлкет-Хэккет, которую вы вынули из софы во время концерта Сермионского квартета. Вы это отрицаете?

— Я отказываюсь продолжать этот разговор. Я больше не отвечу ни на один вопрос без консультаций со своим солиситором[28]. Это окончательно.

Он поднялся с места. Встали и Аллен с Фоксом.

— Очень хорошо, — сказал Аллен. — Мне придется, мистер Димитрий, вас вызывать и еще, и еще, и, осмелюсь предположить, не один еще раз. Фокс, не проводите ли вы мистера Димитрия?

Как только за ними закрылась дверь, Аллен позвонил по телефону:

— Мой допрашиваемый ушел. Возможно, он возьмет такси. Кто к нему приклеится?

— Андерсон сменит Керу, сэр.

— Попросите его дать о себе знать, когда представится случай, но особенно пусть не рискует. Это важно.

— Слушаюсь, мистер Аллен.

Аллен дождался возвращения Фокса. Фокс вошел, ухмыляясь.

— Любо-дорого было посмотреть, в каком он теперь состоянии, мистер Аллен. Он не знает, куда ему сейчас деться — в Мэйфэр, Сохо или Уэндсфорт[29].

— Нам еще многое предстоит сделать прежде, чем он попадет в Уэндсфорт. Как нам убедить женщин вроде миссис Хэлкет-Хэккет не поддаваться шантажистам? На это жизни не хватит, если только…

— Если только что?

— Если только не возникнет альтернатива, куца более неприятная. Как вы полагаете, Фокс, насколько это реально: Димитрий заказывает себе за счет сэра Герберта небольшой ужин с икрой и шампанским, Франсуа приносит этот ужин ему в официантскую, и, стоит Франсуа выйти за дверь, Димитрий стремительно, надев шелковую шляпу и плащ, выскакивает через заднюю дверь и успевает поймать в тумане лорда Роберта; говорит ему первое, что приходит в голову, то есть просит подвезти, и уезжает. Способны ли вы проглотить столь невероятную историю, а если способны, то, возможно, ваш железный желудок готов и на большее — переварить другую идею: исполнив свое убийство с последующим маскарадом, Димитрий возвращается в Марздон-Хаус и усаживается доедать свой ужин, притом что никто и ничего необыкновенного не заметил?

— Когда вы, сэр, излагаете все это подобным образом, оно звучит, конечно, анекдотически. Но так ли уж это невозможно?

— М-да, этого мы не знаем. Рост у него примерно совпадает. У меня сильное подозрение, Фокс, что эту игру с шантажом Димитрий ведет не от себя. Но нам не след поддаваться сильным подозрениям, поэтому пока это опустим. Если в этой игре участвует еще один мерзавец, они постараются установить контакт. И в этом отношении мы должны что-то предпринять. Сколько сейчас времени? Час. В два у меня свидание с сэром Дэниелом, и я еще буду должен зайти к помощнику комиссара. Пошли?

— Сначала мне еще придется поработать над досье. Надо найти время и выслушать того парня с Лисерхед. Вам следует пойти позавтракать, мистер Аллен. Когда вы в последний раз что-нибудь ели?

— Не знаю. Послушайте…

— Вы завтракали? — спросил Фокс, надевая очки и открывая папку.

— Господи! Фокс, я же не оранжерейная лилия!

— Для вас, сэр, это не рядовое дело. Здесь замешаны и личные интересы, называйте это как угодно, и вы поступаете очень неразумно, испытывая и перегружая свою нервную систему.

Фокс взглянул на Аллена поверх очков, помусолил палец и перевернул страницу.

— Боже мой, — сказал Аллен, — да когда поворачиваешь колесо, помнишь ли, что там, на другой стороне? Если бы я не видел его так часто! Фокс, он же был как дитя. Сущее дитя.

— Да, — отозвался Фокс. — Дело это скверное. Поэтому личные чувства в сторону. Если вы сейчас направитесь к помощнику комиссара, мистер Аллен, то прежде, чем пойти к сэру Дэниелу Дэйвидсону, я бы с удовольствием присоединился к вам на ленче.

— Ладно, черт с вами! Встречаемся внизу через четверть часа.

— Благодарю вас, сэр, — ответил Фокс. — Мне будет очень приятно.

Спустя двадцать минут он восседал во главе стола на ленче с Алленом с тем ощущением невозмутимого превосходства, какое присуще нянькам. К Сент-Люк-Чэмберс, на Харли-стрит, они прибыли ровно к двум часам. Они сидели в приемной, щедро оделенные свежими журналами. Фокс с серьезным видом изучал «Панч», тогда как Аллен всячески демонстрировал свой интерес к брошюре, призывающей жертвовать одежду и деньги Центру китайской медицины. Через пару минут секретарша сообщила им, что сэр Дэниел желает их принять, и указала им на его кабинет для консультаций.

— Сэр Дэниел, к вам джентльмены из Скотланд-Ярда, мистер Аллен и мистер Фокс.

Дэйвидсон, который, судя по всему, поджидал их, глядя в окно, уже шел к ним и пожал обоим руки.

— Очень мило с вашей стороны навестить меня, — сообщил он. — Я же сказал по телефону, что готов сотрудничать со Скотланд-Ярдом, где вам будет угодно. Присаживайтесь.

Они сели. Аллен оглядел кабинет, и он ему понравился. Это была миленькая комнатка со светло-зелеными стенами, адамовским камином и посеребренными занавесками. Над каминной доской висел радостный пейзаж знаменитою живописца. Шелковый молельный коврик, не испортивший бы и стену коллекционера, использовался в обычных повседневных целях перед камином. В качестве стола сэр Дэниел приспособил спинет[30]; его чернильный прибор помнил еще времена, когда на посыпаемой песком бумаге запечатлевались звучные фразы, каллиграфически процарапываемые гусиным пером. На столе, прямо перед сэром Дэниелом, на него глядел конь из китайской керамики цвета пурпурной розы. Превосходный, требующий немалых расходов кабинет, где всюду давалось понять, что состоятельные пациенты не остались неблагодарными. Самый высокопоставленный, если и не самый богатый из всех них, смотрел из серебряной рамки в позе невыразительной, но величественной.

Сам сэр Дэниел выглядел истинным лондонским щеголем, а ярковатый галстук придавал его изящной голове с темными волосами легкую экзотичность, и казалось, что ни в каком ином месте сидеть он просто не мог. Он устроился за столом, сцепил пальцы и с нескрываемым любопытством взглянул на Аллена.

— Вы, разумеется, Родерик Аллен? — спросил он.

— Да.

— Я читал вашу книгу.

— Вы увлекаетесь криминалистикой? — улыбнувшись, поинтересовался Аллен.

— До безумия! Я с трудом признаюсь вам в этом, потому что представляю, сколь часто вам приходится отбиваться от энтузиазма дилетантов. Мне тоже. «Ах, сэр Дэниел, просто уму непостижимо, как вы проникаете в души людей!» Господи, при чем здесь души? Достанет и желудков! Но нередко я вполне серьезно раздумываю, а не заняться ли мне судебной медициной!

— Но в таком случае мы потеряли бы великого эксперта, — заметил Аллен.

— Звучит очень лестно, но, боюсь, не соответствует истине. Я слишком нетерпелив и привязываюсь к людям. Вот как в этом деле. Лорд Роберт был моим другом, и я оказался бы попросту неспособным взглянуть на него сторонним взором.

— Если вы имеете в виду, — возразил Аллен, — что не испытываете к его убийце добрых чувств, то не испытываем их и мы, не так ли, Фокс?

— Нет, сэр, уж мы-то не испытываем.

Мгновение блестящие глаза Дэйвидсона задержались на Фоксе. Лишь скользнув по нему взглядом, доктор, казалось, включил и его в тесный кружок своей доверительности и внимания. «В то же время, — подумал Аллен, — ему нелегко. Он не представляет себе, с чего начать». И сказал:

— С вашей стороны было очень любезно позвонить нам и предложить свою помощь.

— Да, — кивнул Дэйвидсон. — Да, я это сделал, — он взял чрезвычайно красивое пресс-папье из нефрита и снова положил его на стол. — Даже не знаю, с чего начать, — он бросил на Аллена оценивающий и даже насмешливый взгляд. — Я оказался в незавидной позиции человека, который одним из последних видел лорда Роберта.

С нескрываемой неприязнью Дэйвидсон следил, как Фокс вынимает свой блокнот.

— Когда вы его увидели? — спросил Аллен.

— В холле, непосредственно перед тем, как уйти.

— Как я понимаю, вы ушли после миссис Хэлкет-Хэккет, капитана Уитерса и мистера Доналда Поттера, уходивших каждый в отдельности и примерно в три тридцать.

От удивления у Дэйвидсона отвисла челюсть, он даже расцепил свои прекрасные пальцы.

— Вы не поверите, — сказал он, — но мне пришлось испытать немалую внутреннюю борьбу, прежде чем я решился признать это.

— Но почему?

И вновь этот едкий взгляд.

— Я вообще не хотел высовываться. То есть вообще. Мы — паразиты и скверно чувствуем себя, когда выступаем на процессах, связанных с убийством. Причем чем дольше такой процесс, тем сквернее. Кстати, полагаю, это действительно дело об убийстве? Сомнений никаких? Или мне не следует спрашивать?

— Почему не следует? Спрашивайте. По-видимому, это бесспорно. Он был задушен.

— Задушен? — Дэйвидсон нагнулся вперед и вцепился пальцами в стол. Выражение его лица, как заметил Аллен, претерпело едва уловимые изменения — так случается с теми, кто принимает услышанное на собственный счет. — Боже мой! — воскликнул Дэйвидсон. — Но ведь он же не Дездемона! Почему он не поднял шума? На нем остались следы?

— Нет. Никаких следов насилия.

— Никаких? А кто производил аутопсию?

— Кэртис. Он наш эксперт.

— Кэртис, Кэртис… Ну да, конечно. Но как он объясняет отсутствие насилия? Сердце? С сердцем у него было неважно.

— Откуда вам это известно, сэр Дэниел?

— Дражайший, я тщательным образом осматривал его три недели назад!

— Вы! — воскликнул Аллен. — Очень интересно. И что же вы обнаружили?

— Ничего утешительного. Явные признаки ожирения. Я прописал ему, как чумы, избегать курения сигар, воздерживаться от общественных функций и отдыхать два часа ежедневно. Я решительно настаивал, чтобы он ни на что не обращал внимания. Тем не менее, мой дорогой мистер Аллен, состояние его сердца вовсе не таково, чтобы в любой момент ожидать неспровоцированного приступа. Разумеется, борьба могла его спровоцировать, но вы же говорите мне, что следы борьбы отсутствуют.

— Его ударили.

— Ударили? Почему же вы не сказали это сразу? А, это я не дал вам этой возможности. Понимаю. И преспокойно задушили? Как чудовищно и как хитроумно!

— Состояние сердца могло ускорить фатальный итог?

— Я бы сказал, да. Несомненно.

Внезапно Дэйвидсон запустил пальцы в свои живописные волосы.

— Этим отвратительным, непередаваемо отвратительным преступлением я оказался потрясен более, чем даже мог предположить. Мистер Аллен, я испытывал к лорду Роберту глубочайшее уважение, и его невозможно преувеличить. Он казался комичным, эдаким аристократическим шутником, но с поразительным запасом обаяния. Но разве это исчерпывает его? Он обладал острым умом. В беседе он постигал все, даже невысказанное, и ум его был и тонок и силен. Я — человек из народа. Конечно, я обожаю своих изысканных друзей и понимаю — Christo mio[31], разве не так? — своих утонченных пациентов! Но в душе мне с ними не свободно. А вот с лордом Робертом мне было свободно. Я раскрывался перед ним, но потом стыда за это я не испытывал.

— Вы не только признаетесь в этом, но и делаете ему большой комплимент, — сказал Аллен.

— А почему бы и нет? Послушайте! Если бы это был не он, неужели вы полагаете, что я сделал бы что-то подобное? Я бы сидел тихо и приговаривал, что il ne faut pas reveiller le chat qui dort[32], и уповал бы на то, что никто не вспомнит, что в то утро я стоял в холле Марздон-Хаус и следил за тем, что лорд Роберт делает у подножия лестницы. Но раз уж это он, я собрался с духом и сделал благородный жест, обратившись к вам с информацией, которая у вас и без меня имелась. Что ж, Gros Jean en remontre ä son cure![33]

— He совсем так, — возразил Аллен. — Это не une vieille histoire[34]. Вы еще в состоянии блеснуть всеми мыслимыми добродетелями. Я стремлюсь добиться точного представления об этих последних минутах в холле. У нас есть порядок ухода гостей, но вовсе не характер этого ухода. Неужели вы не можете нарисовать нам до деталей точную картину?

— А! — Дэйвидсон насупился. — Тогда вы должны дать мне время, чтобы я выстроил все факты. До деталей точная картина? Сейчас, подождите, — он закрыл глаза, а правой рукой ощупывал резные бока пресс-папье. Эти неторопливые движения пальцев тотчас привлекли внимание Аллена. Кончики пальцев до того нежно касались холодного нефрита, точно он был не холодным, а теплым и живым. Аллен подумал: «Он влюблен в принадлежащие ему красивые вещи» — и решил получше изучить этого poseur[35], называющего себя человеком из народа и оснащающего свою речь французскими и итальянскими словечками, ведущего себя с откровенной театральностью и с театрализованной откровенностью.

Дэйвидсон открыл глаза. Эффект оказался поразительным. Эти глаза были необыкновенными. Светло-серая, до удивления широкая радужная оболочка была окаймлена черной полосой и окружала ярко-черный зрачок. «Держу пари, что этим трюком он воздействует на пациентов, — пришло на ум Аллену, и он заметил, что Дэйвидсон улыбается. — Черт бы его побрал, он читает мои мысли!» Ему пришлось в ответ также улыбнуться, словно они с Дэйвидсоном потешались над одной и той же забавной тайной.

— Фокс, запишите это, — сказал Аллен.

— Непременно, сэр, — ответил Фокс.

— Как вы заметили, — начал Дэйвидсон, — у меня есть склонность к театральности. Поэтому позвольте мне разыграть перед вами эту сценку, как если бы мы следили за ней из-за рампы. С хозяином и хозяйкой я попрощался там, где оба лестничных пролета соединяются в одну галерею в стороне от бальной залы. Я спускаюсь по левому лестничному пролету, размышляя о своих преклонных годах и мечтая о постели. По всему холлу там и сям стоят группки людей; в пальто, в плащах, они готовы к выходу.

Уже и сам огромный дом, кажется, чувствует себя утомленным и слегка подгулявшим. Кому-то почудится аромат увядших цветов, кому-то — тяжелый дух недопитого шампанского. И впрямь, то было время уходить. Среди уходящих гостей я приметил некую престарелую даму, которой я хотел не попадаться на глаза. Она богата, одна из наиболее выгодных моих пациенток, но у нее есть один существенный недостаток — непрерывное состояние хронического, осложненного, острого словесного поноса. Весь вечер я только тем и занимался, что лечил это ее заболевание, и, не имея ни малейшего желания залезать еще и в ее автомобиль, я стремглав бросился в мужской гардероб. Где я и провел несколько минут, оттягивая время. Здесь было одно неудобство: в гардеробной уединились люди, которым крайне необходимо было помещение для частного разговора.

— Кто это был? — спросил Аллен.

— Некий капитан Уитерс, только что прибывший в город, и этот приятный молодой человек, Доналд Поттер. Оба они замолчали и посмотрели на меня. Я сделал вид, что меня занимают только мои пальто и шляпа. Дав на «чай» гардеробщику, я принялся болтать с ним. Попытался я поговорить и с Доналдом Поттером, но по чрезвычайно холодному приему понял, что уместнее всего мне было бы уйти. Люси Лорример! Tiens[36], я иду!

— А, понятно, — заметил Аллен, — насчет Люси Лорример я в курсе дела.

— Что за женщина! Она еще там что-то выкрикивала. Я замотался шарфом и постарался спрятаться между дверями, чтобы дождаться, пока она уйдет. От нечего делать я принялся следить за другими в холле. У лестницы стоял этот grand seigneur[37] наших желудков.

— Кто это?

— Человек, который руководит всеми этими мероприятиями. Как же его звали?

— Димитрий?

— Да! Димитрий. Он стоит, как бы имитируя хозяина. Выходит группа молодых людей. За ними следует женщина постарше, в одиночестве она спускается с лестницы и проскальзывает в двери прямо в уличный туман. Этот туман, он был удивительно странным.

— Эта женщина постарше — не миссис Хэлкет-Хэккет?

— Да. Именно она, — сказал Дэйвидсон как бы между прочим.

— Миссис Хэлкет-Хэккет также ваша пациентка, сэр Дэниел?

— Да, так уж случилось, что она моя пациентка.

— А почему она ушла в одиночестве? Где ее супруг, и разве на ее попечении не находилась дебютантка?

— Ее протеже — к несчастью, она оказалась une jeune fille un peu farouche[38] — еще в начале вечера стала жертвой зубной боли, и генерал ее увел. Я слышал, как лорд Роберт предложил проводить домой миссис Хэлкет-Хэккет.

— Почему же он этого не сделал?

— Наверное, потому, что они разминулись.

— Ну а на самом деле? Сэр Дэниел, ведь, в сущности, вы так не думаете?

— Конечно, нет, но я не сплетничаю о своих пациентах.

— Мне нет нужды уверять вас, что мы будем крайне осмотрительны. Помните, что вы сказали о вашем отношении к этому делу.

— Помню. Ладно. Только, ради Бога, я буду вам больше чем признателен, если вы не станете упоминать мою фамилию на последующих допросах. Продолжаю свое повествование. Итак, кутаясь в горностай, миссис Хэлкет-Хэккет спокойно оглядывает холл и через двери проскальзывает в ночь. Что-то в ее манерах привлекает мое внимание, и я смотрю ей вслед, но в этот момент кто-то так сильно толкает меня, что мне приходится сделать несколько шагов вперед, дабы не упасть. Это оказывается капитан Уитерс, выходящий из гардеробной позади меня.

Я ожидаю извинений, но вместо этого вижу, как, стиснув зубы и выпучив крайне неприятные глаза — никогда не доверял людям с белыми ресницами, — он неотрывно смотрит на верх лестницы. Он даже не сознает собственной неучтивости, его внимание сосредоточено на лорде Роберте Госпеле, который начинает спускаться по ступенькам. Выражение лица у этого капитана Уитерса настолько необычно, что я, в свою очередь, тоже забываю о нашем столкновении. Я слышу его дыхание. Секундное промедление, и вот он прокладывает себе дорогу среди болтающей молодежи и уходит.

— Вы полагаете, что Уитерс преследовал миссис Хэлкет-Хэккет?

— Причин так думать у меня нет, но я так думаю.

— Дальше.

— Дальше? Что ж, мистер Аллен, я собираюсь с духом и направляюсь к дверям. Но не успеваю я сделать и трех шагов, как из буфетной выходят молодой Доналд Поттер и Бриджет О’Брайен. У подножия лестницы они наталкиваются на лорда Роберта.

— Да? — переспросил Аллен, видя, что Дэйвидсон замолчал.

— Доналд Поттер, — вновь заговорил он, — разумеется, прощается с Бриджет и также направляется к выходу.

— Ни слова не сказав своему дяде?

— Да.

— А лорд Роберт?

— Лорд Роберт своим пронзительным, необыкновенно высоким голосом спрашивает у Димитрия, не видел ли он миссис Хэлкет-Хэккет. Я как сейчас вижу и слышу его — собственно, это последнее, что я там увидел и услышал, прежде чем двойные двери захлопнулись за мной.

Глава XIV Дэйвидсон отступает

— Сценка довольно колоритная, — сказал Аллен.

— В конце концов, прошло не так уж много времени, — ответил Дэйвидсон.

— Выйдя из дома, вы на улице больше никого не заметили, или все уже разошлись?

— Вместе со мной выходила группа молодых людей. Обычная суета по поводу такси, объяснение с фонарными лакеями и швейцарами. Ох эти фонарщики! Они действительно — напоминание о былом великолепии[39]. Когда прыгающие огни их фонарей выхватывают из темноты бледные, почти шальные физиономии натанцевавшихся до упаду гостей, так и кажется, что сейчас по ступеням сойдет сама Миламент, а такси превратятся в портшезы. Однако долой фантазии! Мне не след отвлекаться на них. Швейцар вызвал три такси, и группа молодежи тотчас заполнила их. Он уже принялся подзывать такси для меня, как вдруг к своему ужасу я увидел на другой стороне улицы «роллс-ройс». Стекло было опущено, и в нем, точно гримасничающая сивилла, виднелась Люси Лорример. «Сэр Дэниел! Сэр Дэниел!» Я повыше натянул шарф, но тщетно — услужливый лакей мне тут же напомнил: «Сэр, вас леди зовет». Все, что оставалось, — пересечь улицу. «Сэр Дэниел! Сэр Дэниел! Я жду вас. Есть нечто крайне важное. Я отвезу вас домой и по дороге расскажу…» Невозможная женщина. Я же знаю, что имеется в виду. У нее постоянно где-то болит, а где — неизвестно, и как тут ей не воспользоваться удобным моментом для консультации со мной! Я должен идти. Она прямо-таки агонизирует. Я лихорадочно размышляю, и к тому моменту, когда я подхожу к машине, я уже знаю, что сказать. «Леди Лорример… не могу сейчас уделить вам внимание… премьер-министр… у него внезапное недомогание…», и, пока она переваривает услышанное, я поворачиваюсь и, точно заяц, уношусь в туман.

В первый раз со времени происшедшей трагедии Аллен засмеялся. Дэйвидсон озорно взглянул на него и продолжил свою историю:

— Я бегу, как не бегал со времен моего детства в Гренобле, слыша позади голос, который, конечно же, предлагает мне довезти меня на Даунинг-стрит быстрее ветра. К счастью, туман густеет. По пути я начал оглядываться в поисках такси. Впрочем, тщетных. Я услышал звук автомобиля и спрятался в тень. Мимо проехал «роллс-ройс». Я вышел из укрытия. Наконец такси! Оно двигается где-то сзади. Вижу еле брезжущий свет фар. Слышу плохо различимые голоса. Вот такси остановилось, потом едет в мою сторону. Занято! Mon Dieu, ну и ночка! Я шел и уговаривал себя, что рано или поздно, но такси найду. Ничего похожего! К этому времени, полагаю, разошлись уже все гости. Бог знает, который час, несколько такси мне встречаются, но все заняты. Я шел от Белгрэйв-Скуэр до Кадоген-Гардене и уверяю вас, дорогой мистер Аллен, никогда так не наслаждался прогулкой. Я чувствовал себя клоуном средних лет в поисках приключений. И то, что я не нашел ни одного, не имеет ни малейшего значения.

— Если я не слишком ошибаюсь, — сказал Аллен, — от приключения вас отделял миг. Да и приключение, наверное, не то слово. Полагаю, мимо вас, сэр Дэниел, проехала трагедия, а вы ее не узнали.

— Да, — ответил Дэйвидсон, и голос его внезапно упал. — Да, я верю, что вы, по всей видимости, правы. Это вовсе не забавно.

— Это было такси. Какой дорогой вы пошли, сбежав от леди Лорример?

— Направо.

— Сколько вы прошли прежде, чем услышали такси?

— Понятия не имею. Это невозможно определить. Сотни четыре ярдов. Не так уж далеко, потому что я еще останавливался и прятался от Люси Лорример.

— Вы сказали, что слышали голоса. Вы узнали их?

Дэйвидсон помолчал, задумчиво глядя на Аллена.

— Понимаю, как это важно, — проговорил он наконец, — и прямо-таки боюсь отвечать. Мистер Аллен, могу сказать только одно. Я, правда, не слышал слов, но когда эти голоса донеслись до меня сквозь туман, я сначала решил, что один из них женский, а потом отказался от этой мысли и понял, что он принадлежит мужчине. Это был высокий голос.

— А другой?

— Ну этот-то был, безусловно, мужской.

— Не припомните ли еще что-нибудь — все, что хотите, — в этом происшествии.

— Нет, ничего. Кроме, разве, того, что, когда такси проехало мимо, я подумал, что оба пассажира — мужчины.

— Так. Вы подпишете нам показания?

— Об этих поисках такси? Разумеется.

— Не могли бы вы сказать мне, кто оставался в Марздон-Хаус, когда вы уходили оттуда?

— После шумной группы молодежи, ушедшей одновременно со мной, там оставалось очень мало народу. Дайте подумать. Там был сильно подвыпивший молодой человек. Мне кажется, его зовут Персиваль, он вышел из буфетной прямо передо мной и направился в гардеробную. Кто-то и еще был. Кто же? Ах, да, там была странная маленькая дама — по-моему, она чувствовала себя не в своей тарелке. Я ее еще раньше приметил. Она ничем особенным не выделялась и не привлекла бы внимания, если бы не то обстоятельство, что почти всегда она была одна. Она в очках. Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о ней. Да, и еще то, что я видел, как она танцевала с лордом Робертом. Вспоминаю, что она смотрела, как он спускается по лестнице. Возможно, она была по-своему признательна ему. Она могла бы вызвать и сочувствие, если бы не ее невозмутимость. Я бы не удивился, если бы оказалось, что она работает в этом доме. Возможно, бывшая гувернантка Бриджет, возможно, компаньонка леди Каррадос. Мне кажется, я даже встречал ее на этом балу. Но где? Не помню.

— Бал, полагаю, получился в высшей степени удачным?

— Да. Леди Каррадос родилась под звездой гостеприимства. Я никогда не переставал удивляться, почему один бал проходит на редкость успешно, а другой с тем же оркестром, с тем же поставщиком, с теми же гостями — на редкость неудачно. Надо сказать, что леди Каррадос прошлой ночью неважно себя чувствовала.

— Вы имеете в виду, что ей было нехорошо?

— Значит, вы слышали об этом. Мы постарались не поднимать шума. Да, как и все матери, она сильно переутомилась.

— Она по поводу чего-то переживала, как вы думаете? — спросил Аллен и, увидев, как поднялись брови Дэйвидсона, добавил: — Тут все имеет значение. Иначе я не спросил бы.

— Должен сознаться, не могу себе представить, каким образом недомогание леди Каррадос может иметь хоть что-то общее со смертью лорда Роберта Госпела. У нее нервное истощение, и она чувствовала себя морально угнетенной. Как бы то ни было, а ничего хорошего ей это не принесет, — добавил Дэйвидсон словно про себя.

— Видите ли, — сказал Аллен, — в делах подобного сорта приходится рассматривать любое, в том числе предполагаемое, отклонение от нормы. Согласен, в данном случае отклонение может быть и совершенно несущественным. Но, увы, так будет со многими фактами, которые нам удастся выяснить. Если их нельзя будет привести во взаимное соответствие, значит, от них придется отказаться. Это обычная практика.

— Не спорю. Ну-с, могу вам только сказать, что я заметил недомогание леди Каррадос, порекомендовал ей пойти и прилечь в женской гардеробной, которая, как я понял, располагалась на верху здания, и прислать за мной служанку, если во мне возникнет надобность. Так как ко мне никого не прислали, я сам принялся ее разыскивать, но найти не смог. Позже она подошла ко мне и сказала, что чувствует себя лучше и не надо о ней беспокоиться.

— Сэр Дэниел, пришлось ли вам видеть, как этот поставщик, Димитрий, возвращал леди Каррадос ее сумочку?

— Нет, не помню. А что?

— Я слышал, что прошлой ночью в какой-то момент она решила, что потеряла ее, и была чрезвычайно расстроена.

— Мне она ничего об этом не говорила. Это вполне могло сказаться на ее самочувствии. Сумочку я видел. У нее необыкновенно изящная застежка с изумрудами и рубинами старой итальянской работы — чересчур изысканное украшение для абсолютно безвкусной вещицы. Но сейчас у людей нет никакого вкуса к гармоничным украшениям. Никакого.

— Я обратил внимание на эту вашу лошадь. Вы, разумеется, истинный знаток прекрасного. Простите, если я на миг отвлекся от дела — но солнечный луч так эффектно высветил эту лошадку! Красная роза и охра! У меня страсть к керамике.

Лицо Дэйвидсона прояснилось, и он с жаром принялся рассказывать о том, при каких обстоятельствах он приобрел свою лошадку. Он прикасался к ней, точно к розе. Они с Алленом окунулись в трехтысячелетнюю историю золотой эпохи гончарного дела, а инспектор Фокс сидел молчаливо с видом доблестного Кортеса[40], держа на коленях свой открытый блокнот, и на его широком серьезном лице сохранялось выражение спокойной терпимости.

— …что же до Бенвенуто, — продолжал Дэйвидсон, погруженный в итальянский Ренессанс, — то в одной из комнат Марздон-Хаус прошлой ночью я видел, если я, конечно, не полный идиот, подлинный медальон Челлини. И, дорогой Аллен, как вы полагаете, где он находился? Хватит ли у вас фантазии вообразить, куда его поместили?

— Не имею понятия, — ответил улыбающийся Аллен.

— Он был вделан и, заметьте, намертво, в механически поворачивающуюся позолоченную шкатулку с невероятным алмазным замком и окружен бриллиантами. Нет сомнения, что это кощунственное вместилище предназначалось для сигарет.

— И где же этот кошмар располагался? — спросил Аллен.

— Во всех других отношениях очаровательной зеленой гостиной.

— Наверху?

— Именно. Взгляните сами на эту шкатулку — на такое чудо стоит посмотреть.

— Вы были в этой комнате?

— Когда же… Дайте вспомнить. Должно быть, в половине двенадцатого. Накануне днем у меня было срочное дело, и санитар позвонил мне туда с сообщением.

— И более вы туда не заходили?

— Нет. Думаю, что нет. Нет-нет, не заходил.

— А вам не доводилось, — настаивал Аллен, — слышать телефонный разговор лорда Роберта из этой же комнаты?

— Нет. Я вообще туда не возвращался. Но гостиная очаровательна. Над каминной доской — Грез, а на десертном столике — три-четыре очень миленькие вещички. И в такой-то обстановке — это дьявольское преступление. Я не могу себе представить, чтобы человек, у которого достало вкуса на другие предметы, мог позволить себе такой ужас, как вделанный — и, конечно, намертво закрепленный — медальон Бенвенуто, и какой медальон! И куда! В свою полную противоположность — в мерзкую коробку для сигарет!

— Да уж! — согласился Аллен. — Раз уж заговорили о сигаретах — какой портсигар был у вас в ту ночь?

— Ох! — поразительные глаза Дэйвидсона, казалось, дырявили его насквозь. — Какой порт… — он помолчал, потом пробормотал: — Ну, вы даете! Да, понимаю. След на виске.

— Именно, — сказал Аллен.

Дэйвидсон вынул из кармана плоский серебряный портсигар. Это был превосходный портсигар сдвигающейся конструкции и имел скошенные края. Его гладкая поверхность сверкала, точно зеркало в рамке тонко обработанных боков. Дэйвидсон передал его Аллену.

— Видите ли, я вовсе не презираю современность.

Аллен осмотрел портсигар и поскреб пальцами по обточенному боку.

— Им можно нанести сильный удар, — резко заметил Дэйвидсон.

— Можно, — отозвался Аллен, — но тогда его обточенная поверхность оставила бы порошковый след, а этого, насколько я понимаю, не произошло.

— Никогда не поверил бы, что могу с облегчением вздохнуть, — сказал Дэйвидсон. Он помедлил и, бросив нервный взгляд на Фокса, добавил: — Полагаю, у меня нет алиби?

— Ну да, — сказал Аллен, — я тоже полагаю, что его нет, но думаю, это вас не должно беспокоить. Шофер такси может помнить, когда проезжал мимо вас.

— Там был дьявольский туман, — раздраженно заметил Дэйвидсон, — так что он мог и не заметить.

— Во всяком случае, — продолжал Аллен, — не надо портить себе нервы. На это всегда есть Люси Лорример.

— Она действительно есть всегда. Сегодня утром она звонила уже трижды.

— Вот видите. Я ее тоже должен проведать. Так что не беспокойтесь. Вы сообщили нам чрезвычайно полезную информацию. Так, Фокс?

— Да, сэр. Своего рода подтверждение того, что у нас уже имелось.

— Фокс, вы ничего не хотите спросить у сэра Дэниела?

— Нет, мистер Аллен, благодарю вас. Вы затронули практически все, что следовало. Разве что…

— Да? — встрепенулся Дэйвидсон. — Слушаю вас, мистер Фокс.

— Было бы крайне любопытно, сэр Дэниел, знать ваше мнение относительно того, сколько времени при подобных обстоятельствах остается живым человек со здоровьем лорда Роберта Госпела?

— М-да, — проронил Дэйвидсон и повторил это «м-да», но уже профессиональным тоном. — Нелегко ответить вам на подобный вопрос. Если убийца полностью перекрыл доступ воздуха в легкие, здоровый человек вытерпит четыре минуты. Если же состояние здоровья таково, какое было, по моему убеждению, в данном случае, то крайне сомнительно, чтобы он протянул четыре минуты. Жизнь могла начать затухать уже менее чем через две минуты. Мог он умереть и практически тотчас.

— Понятно. Благодарю вас, сэр.

— Предположим, — сказал Аллен, — убийца обладал некоторыми познаниями в медицине и был в курсе дела относительно состояния здоровья лорда Роберта. Мог ли бы он оценить, сколько времени ему понадобится?

— На этот вопрос еще труднее ответить. Его некоторые познания могут не включать удушье. Я бы сказал, что любой первокурсник наверняка понял бы, что больное сердце в таких условиях не выдержит куда быстрее. Это и санитарка знает. Да, я убежден, для этого не нужно быть профессионалом. Другими словами, время должно быть определено в две-три минуты, не более.

— Да. Благодарю вас.

Аллен поднялся.

— Теперь, полагаю, и в самом деле все. Мы подготовим вам на подпись письменные показания, если вы не против. Поверьте, мы охотно представляем себе, как в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах вам трудно было говорить о своих пациентах. Этот неприятный документ мы составим в максимально осторожных выражениях.

— Не сомневаюсь в этом. Мистер Аллен, я, полагаю, вспомнил, как лорд Роберт сказал мне, что у него есть близкий друг в Скотланд-Ярде. Ведь это вы и есть? Я же вижу, что это вы. Не сочтите за дерзость этот мой вопрос. Я уверен, что вместе со всеми его друзьями вы переживали эту потерю. Расследуя это дело, вы не очень-то считаетесь с растратой собственной нервной энергии. Понятно, что говорить вам все это совершенно бесполезно, но я медик и о нервах кое-что знаю. Сейчас вы подчиняете себя предельно строгому режиму. Не перебарщивайте.

— То, что я обычно ему и говорю, — неожиданно сказал Фокс.

Дэйвидсон посмотрел на него с искренней признательностью.

— Я вижу, мы понимаем друг друга, мистер Фокс.

— Вы оба очень добры, — сказал Аллен, усмехнувшись, — но я вовсе не оранжерейный цветок. Прощайте, сэр Дэниел, очень вам признательны.

Они обменялись рукопожатиями, и Фокс с Алленом вышли.

— Куда теперь? — спросил Фокс.

— Думаю, нам следует взглянуть на Марздон-Хаус. К этому часу Бэйли должен уже все закончить. Оттуда я сделаю звонок, и увидим, удастся мне договориться о свидании с семейством Каррадос en masse[41] или нет. Кстати, это будет нелегко. По-видимому, уже нет сомнений, что леди Каррадос — одна из жертв шантажа. Сам Каррадос — тип тяжелого, неприятного старого сноба, надутого, как индюк. Полицейское расследование, несомненно, всколыхнет в нем все худшие качества. Он из тех, кто не останавливается ни перед чем, чтобы избежать нежелательной огласки. Нам придется вести себя с величайшей осторожностью, если мы не хотим, чтобы он сделал из нас посмешище и спутал нам все планы.

По пути к Марздон-Хаус они обсудили свидетельства Дэйвидсона.

— Если задуматься, это звучит подозрительно, — размышлял Фокс. — Сэр Дэниел видит это такси и не хочет это фиксировать; а внутри он же видит и лорда Роберта и человека, который явно намеревается его убить. Он должен был сразу же взяться задело. В конце концов у него было не так уж много времени.

— Нет, — возразил Аллен. — Время здесь очень важный фактор.

— А как вы точно представляете себе, сэр, его подготовку к делу?

— Мне кажется, они сидели рядышком. Убийца вытаскивает свой портсигар — если это на самом деле был портсигар. Возможно, что-то говорит, чтобы заставить лорда Роберта нагнуться вперед и заглянуть в окно. Он заносит руку сзади и сильно бьет лорда Роберта в висок углом портсигара — на это указывает характер раны. Лорд Роберт тяжело заваливается назад. Рукой в перчатке убийца зажимает ему рот и нос — не сильно, но наглухо. Когда рот открывается, он забивает его материей и проталкивает ее все дальше в горло. Другой рукой он продолжает зажимать ноздри. И так продолжается, пока они не подъезжают к Чейен-Уок. Он убирает руки: пульс неподвижен и никаких признаков дыхания. Голова падает набок, и он понимает, что все кончено, — Аллен сжал руки. — И даже тогда его можно было спасти, Фокс. Его спасло бы искусственное дыхание. Но оставалось еще ехать к Куинс-Гэйт, а потом — в Скотланд-Ярд. А это уже безнадежно!

— Беседа с сэром Гербертом Каррадосом должна прояснить роль Димитрия во всем этом деле, — сказал Фокс. — Был ли сэр Герберт хоть какое-то время в буфетной с Димитрием.

— С Каррадосом нам придется вести себя на редкость осторожно. Интересно, будет ли там таинственная дама. Дама, которую никто не заметил, ибо она не слишком много танцевала, могла играть традиционную роль наблюдателя. Затем эта интрига с Хэлкет-Хэккет. Мы должны разобраться в ней как можно скорее. Это связано с Уитерсом.

— Что за дама эта миссис Хэлкет-Хэккет? Она ведь пришла в Скотланд-Ярд, чтобы поговорить с вами о шантаже, не так ли?

— Да, Фокс, она приходила. Она играла старую-престарую роль мнимой подруги жертвы. Кстати, чтобы прийти, ей потребовалось мужество. С ее визита и начинается все это скверное дело. Будьте уверены, я этого не забываю. Это я попросил Банчи помочь нам найти шантажиста. Полагаю, не сделай я этого, он был бы теперь жив, хотя… Боже мой! Ведь это Доналд убил своего дядю, уйдя оттуда. Если в основании убийства лежит шантаж, я непосредственно несу за это ответственность.

— Простите меня, сэр, но мне не кажется, что подобные замечания могут принести пользу вам или вообще кому бы то ни было. Вряд ли лорд Роберт сказал бы вам спасибо, да наверняка не сказал бы. Мы никого не обязаны предупреждать, что, помогая нам в деле о шантаже, люди так или иначе связываются с делом об убийстве. Да и зачем? — продолжал Фокс с тем большим оживлением, что Аллен поглядывал на него. — Ведь до сих пор мы этого не делали.

— Ладно, братец Фокс, — сказал Аллен. — Буду нем.

И всю дорогу до Марздон-Хаус оба не сказали больше ни слова.

Глава XV Простой солдат

Полиция превратила Марздон-Хаус в своего рода холодильник. Конечно, прежде чем прибыли люди Аллена, персонал Димитрия провел определенную чистку здания, но в большей своей части огромный дом, казалось, тяжело переживал столь резкий переход от одних владельцев к другим. Его заполнял запах вчерашних окурков, гниющих салатов и алкоголя. Но сильнее всего источали дух окурки. Они валялись повсюду — согнутые пополам, со следами губной помады, непрожеванной еды — в пепельницах, каминах, корзинах для бумаг; ими был закидан пол бальной залы, они кучами покоились за стульями, обнаруживались в грязных чашках, их размякшие, разложившиеся останки плавали в вазах меж стеблями увядших цветов. Наверху, в женской гардеробной они виднелись среди рассыпанной пудры, а в зеленом будуаре кто-то прижег сигаретой край десертного столика.

Аллен и Фокс в зеленом будуаре разглядывали телефонный аппарат.

— Здесь он сидел, — сказал Аллен и тут же процитировал: — «Парень с пряниками и элем», «Вполне способен подмешать яд в его проклятое пиво. А работает он с…». Смотрите, Фокс, он должен был сидеть на этом стуле, глядя на дверь. Но никого из входящих он не увидел бы вот из-за этой очаровательной ширмы. Теперь представьте себе, как наш любитель совать нос в чужие дела прокрадывается сюда от двери. Услышанное привлекает его внимание, он секунду медлит, а затем, сообразив, чем занят лорд Роберт, обходит вокруг ширмы. Лорд Роберт поднимает на него глаза, дескать, «Привет, я вас не видел», и, учтя, что он только что упомянул Ярд, он тут же сочиняет историю о собственности и кладет трубку. Я распорядился в Ярде, чтобы отследили каждую фамилию гостей из списка и чтобы каждый гость был как можно скорее расспрошен на тот предмет, застал ли он (или она) этот разговор по телефону. Я уже массу людей задействовал в этом деле, и помощник комиссара ведет себя просто превосходно. И слава Богу! Поговорите-ка с этим констеблем.

Констебль, дежуривший здесь, сообщил, что детектив — сержант Бэйли обследовал всю комнату в поисках отпечатков и перед ленчем ушел в Скотланд-Ярд.

— Телефон здесь еще работает?

— Полагаю, да, сэр. Тут ни к чему не прикасались.

— Фокс, позвоните в Ярд и спросите, нет ли чего новенького.

Пока Фокс разговаривал по телефону, Аллен принялся рыскать по комнате в безнадежной попытке обнаружить хоть какие-нибудь свидетельства столь многочисленных посетителей. Сделать какие-то мало-мальски доказательные выводы из поисков Бэйли представлялось совершенно нереальным. На телефоне могли отыскать разве что отпечатки пальцев лорда Роберта, но что с ними делать? Даже если бы удалось выделить и классифицировать каждый оставленный в комнате отпечаток, это со всей очевидностью никуда не привело бы.

Фокс наконец отошел от телефона.

— Они проверили весь список гостей, сэр. Очень нелегкая работа. Пять человек на пяти телефонах. Ни один из гостей не признался, что подслушивал разговор лорда Роберта, равно как и никто из слуг.

— Стало быть, это наша задача. Найти любителя подслушивать. Я так и думал, что все придет к этому, — Аллен принялся расхаживать по комнате. — Дэйвидсон был прав: комната на самом деле приятная.

— Дом принадлежит дяде леди Каррадос, не так ли?

— Да, генералу Марздону. У этого парня, по-видимому, отменный вкус. Грез очарователен. И эти эмали. А где же, интересно, столь кощунственно преображенный Челлини? — Он нагнулся над десертным столиком. — Ничего на него похожего нет. Любопытно. Дэйвидсон ведь упоминал, что медальон находился на этом столике? Но ни здесь, ни где-либо еще в комнате его нет. Чудно! Должно быть, это собственность кого-то из гостей. Ничего интересного. И все-таки это следует проверить. Какая же тоска! Опять весь список гостей, и так пока не повезет! В свое время это мог заметить и Франсуа, когда вычищал пепельницы. Надо спросить его.

Он позвонил Франсуа, который ответил, что ничего не знает о чужой сигаретнице. Аллен вздохнул и сделал пометку в своем блокноте. Фокс тем временем торжественно курсировал по всему верхнему этажу.

— Эй! — позвал Аллен, когда истекло десять минут. — Эй, Фокс!

— Да, сэр?

— Я попытался сейчас соединить в одно целое движения всех этих людей, и, насколько я могу судить, кое-что вытанцовывается. Обратите внимание, что из-за невообразимой путаницы я почти никогда не знаю, о чем говорю. В какой-то момент, во время перерыва на ужин леди Каррадос оставляет в этой комнате свою сумочку. Франсуа замечает, как Димитрий подбирает эту сумочку и спускается по лестнице. Мисс Трой, танцевавшая с Банчи, видела, как Димитрий возвращал сумочку леди Каррадос в бальной зале. Мисс Трой подметила, что сумочка была гораздо менее тугая, нежели прежде. У нас нет ни единого свидетельства того, в какой именно момент она оставила свою сумочку, но дело не в этом. Банчи видел, как леди Каррадос брала ее у Димитрия. В час он позвонил мне, чтобы сказать о прямом столкновении с шантажистом и об откровенном разговоре с ним. Если же верить Франсуа, то слышать их разговор могли четверо. Уитерс, Доналд Поттер, сэр Герберт Каррадос и бесцветная мисс Харрис, которая, неизвестно, заходила в туалетную комнату или нет, но на этаже, несомненно, находилась. Подняться сюда и зайти мог и еще кто-нибудь, пока Франсуа отправился за спичками для разъяренного Каррадоса. По возвращении Франсуа заглянул в комнату с телефоном и обнаружил, что она пуста. В суммированном виде все кажется понятнее. Теперь дальше. В нашу задачу входит отыскать кого-нибудь, кто также мог подняться по лестнице, подслушать телефонный разговор и спуститься обратно, пока Франсуа находился там, где размещаются слуги. Уитерс утверждает, что слышал разговор по телефону, находясь в другой гостиной. Он также утверждает, что в это же время тут был и Каррадос, что, хотя он и несомненный лжец, выглядит очень похоже на правду. Так что, Фокс, на поиски!

Галерея была типичной для большинства лондонских особняков в старом вкусе. Комната с телефоном находилась в дальнем конце, следующей была туалетная комната. На всем лежала печать викторианских времен с их атмосферой изысканности и уныния. Внутренняя дверь была наполовину застеклена толстым матовым стеклом, сквозь которое проникал слабый дневной свет. Эта дверь вела в спальню, которую приспособили под дамскую гардеробную; а в самом конце, у лестницы располагалась еще одна гостиная. Кроме двери этой гостиной сюда выходила и другая дверь — обитая зеленым сукном, она вела к комнатам слуг и на «черную» лестницу. Другая сторона галереи была открыта, сюда поднималась основная лестница в доме. Аллен перегнулся через перила и долго смотрел на круто обрывающуюся вниз перспективу ступеней, сбегающих с двух сторон в холл двумя ярусами ниже.

— Удобно простреливаемое место, — сказал он. — Что ж, спускаемся.

Этажом ниже располагалась бальная зала. Трудно представить себе что-либо более пустынное, нежели обширная зала с обезлюдевшим паркетом, стульями, словно в замешательстве стоявшими друг против друга, подиумом для музыкантов, забросанным окурками и программками. Все вокруг покрыто тонким слоем пыли, и пустынное пространство отзывалось шагами. Слегка вздыхали стены, точно запертый в них воздух безнадежно пытался вырваться. Аллен и Фокс обошли всю залу, но, не найдя ничего, что могло бы им помочь, спустились по большой лестнице в холл.

— Он стоял здесь, — заговорил Аллен, — внизу левого лестничного пролета. Димитрий находился неподалеку. Из гардеробной, вон там, налево, вышел сэр Дэниел. Шумная группа молодых людей располагалась ближе к центральному входу. А за этой дверью, возле мужской гардеробной, находилась буфетная. Давайте-ка взглянем на нее. Вы, конечно, все это уже видели, братец Фокс, но вы уж, пожалуйста, разрешите и мне поворчать.

Они вошли в буфетную.

— Ну и вонь же здесь! Как в пивной. Смотрите, как аккуратно поставил Димитрий ящики с пустыми бутылками из-под шампанского под столы. Веселье в десять фунтов за дюжину. Отсюда вышли Доналд и Бриджет, чтобы отыграть свое в предпоследней сцене, и здесь же непосредственно перед тем, как ушел лорд Роберт, разговаривали друге другом Димитрий и Каррадос. Сколько времени заняла у них потом эта беседа? Ну, Фокс, здесь нужен Шерлок Холмс. Окурок сигары в куче пепла; чертовски дорогая сигара, ее и курили очень аккуратно. Здесь, возле нее, некий джентльмен оставил бокал, а тут, на полу, разорванная обертка «корона-корона»[42], — Аллен обнюхал бокал. — Бренди. А вот и бутылка Курвуазье 87-го года. Держу пари: гости им не очень-то увлекались. Правдоподобнее, что оно хранилось для старого Каррадоса. Фокс, позвоните Димитрию и выясните, пил ли сэр Герберт бренди и курил ли сигару, когда он зашел сюда после бала. Кроме того, попытайтесь разузнать, не могли бы мы примерно через полчаса увидеться с семейством Каррадос. После этого нам предстоит перейти к группе Хэлкет-Хэккет. Их дом здесь неподалеку, на Хэлкин-стрит. И нам придется вернуться, ибо сначала я хочу увидеть Каррадосов. Узнайте, Фокс, не могли бы генерал и миссис Хэлкет-Хэккет принять нас часа в два, ладно?

Фокс пошел к телефону, а Аллен через другую дверь в буфетной направился к черному ходу. Здесь он обнаружил официантскую. Поднос, на котором ужинал Димитрий, еще не убирался. «Себя он не обижает, — подумал Аллен, заметив на испачканной тарелке три или четыре черные икринки с зеленым отливом. — Икра. И крыло птицы, дочиста обглоданное. И шампанское. Пока суть да дело, холеный мистер Димитрий наедается, точно откормленный кот».

Он возвратился в холл, где находился Фокс. Фокс сказал, что мистер Димитрий вспомнил, что подавал сэру Герберту бренди в особой, специально припасенной для него бутылке. Ему кажется, что, подливая себе бренди, сэр Герберт курил-таки сигару, но поклясться он в этом не может.

— Мы лучше снимем отпечатки с бокала, — сказал Аллен. — Я скажу Бэйли, чтобы он этим занялся, а затем, думаю, здесь могут и прибрать. Как ваши успехи?

— Все в порядке, сэр. Хэлкет-Хэккеты готовы встретиться с нами в любое время после обеда.

— А Каррадосы?

— К телефону он подошел сам, — сказал Фокс. — Он готов принять нас, если мы приедем сейчас же.

— Как он настроен? Хладнокровно?

— Если вам угодно, сэр, назвать это именно так. Он показался не столько рассерженным, сколько смирившимся, во всяком случае, так мне подумалось, и сказал что-то вроде того, что, как он полагает, он понимает свой долг. Упомянул о том, что он близкий друг главного комиссара.

— Ах ты, Господи! Прямо гнев и величие! Неуверен, жеманен и упрям. Фокс, мы, как всегда, должны соединять уважение и советы высшего руководства. А этот, сам из грязи да в князи… Жалкая личность. Словом, поправьте галстук, соберитесь с духом — мы отправляемся.

Сэр Герберт и леди Каррадос проживали на Грин-стрит. Дверь Аллену открыл лакей.

— Сэр Герберт дома?

— Сэра Герберта нет дома, сэр. Не надо ли ему что-нибудь передать, сэр?

— Он назначил мне свидание, — любезно сообщил Аллен, — потому, мне кажется, на самом деле он дома. Вот моя карточка.

— Прошу прощения, сэр, — сказал лакей, глядя на костюм Аллена, который и впрямь был великолепен. — Мне показалось, что звонила полиция.

— А мы и есть полиция, — ответил Аллен.

В это время подошел Фокс, замешкавшийся с таксистом. Лакей воззрился на его котелок и обувь.

— Прошу прощения, сэр, — повторил он, — не пройдете ли вы за мной?

Он провел их в библиотеку. Три поколения Каррадосов, написанных маслом, холодно смотрели в пространство со всех стен. Свет камина дрожал на одинаковых переплетах неисчислимого множества книг за застекленными дверцами шкафов. Сэр Герберт в мундире штаб-офицера — сверкающие ботинки и умопомрачительные бриджи, снят вместе с коллегами в Танбридж-Уэлс, где он служил в годы войны. Аллен пристально вглядывался в его привлекательное лицо, но оно было столь же бесстрастно, как туго обтянутые колени, — руки в перчатках разделили их, заставляя зрителя не без замешательства отдать должное офицерским ляжкам. Дурацкая фотография. По краям ее висели два нарядных адреса, предметом которых был, понятное дело, сам сэр Герберт. На столике сбоку стояла массивная коробка с сигарами. Открыв ее, Аллен отметил, что сигары были родными сестрами той, окурок которой остался в буфетной. Он неслышно закрыл коробку и обернулся с намерением осмотреть миниатюрный французский секретер.

Фокс совершенно спокойно, словно скана, расположился посреди библиотеки и, казалось, даже погрузился в некую задумчивость; более того — он мог бы и уйти и все равно описал бы библиотеку с тщательностью эксперта.

Дверь отворилась, и вошел Каррадос. Аллену он непостижимым образом напомнил короля, лишившегося трона. Сэр Герберт хромал сильнее обычного и опирался на черную трость. Он остановился и, вставив в глаз монокль, сказал:

— Мистер Аллен?

Аллен встал прямо перед ним и поклонился.

— Чрезвычайно любезно с вашей стороны, сэр, принять нас, — ответил он.

— Нет-нет, — возразил Каррадос, — каждый должен исполнить свой долг, как бы неприятно это ни было. Надо сохранять присутствие духа. Я только что разговаривал с вашим главным комиссаром, мистер Аллен. Так уж случилось, что он мой близкий друг… и… почему бы вам обоим не присесть? Мистер…

— Это, сэр, инспектор Фокс.

— А, конечно, — произнес Каррадос, протягивая руку, — присаживайтесь, мистер Фокс. Да, — обратился он снова к Аллену, когда все расселись, — да, так ваш высший руководитель сообщил мне, что вы сын еще одного моего старого приятеля. Много лет назад я хорошо знал и вашу мать, и она, мне кажется, часто видится с моей женой. Прошлой ночью она была в Марздон-Хаус, — он прикрыл глаза рукой и повторил раздраженным шепотом: — В Марздон-Хаус. Вот так-то!

— Нам и в самом деле очень неприятно, — сказал Аллен, — что после всего случившегося приходится вас беспокоить. Полагаю, эта трагедия стала для вас ужасным потрясением.

Каррадос горько улыбнулся.

— Да, — ответил он, — не могу утверждать, что это прошло мимо меня. Лорд Роберт был одним из ближайших друзей дома. Тут не только чувство личной утраты — жестоко осквернено мое гостеприимство.

Это стремление свести убийство к понятию общественной культуры поведения заставило Аллена онеметь. Сэр Герберт, судя по всему, воспринимал убийство как своего рода faux pas.

— Полагаю, — продолжал он, — вы пришли сюда, вооружившись целым перечнем вопросов. Если это так, боюсь, вас постигнет разочарование. Я, мистер Аллен, простой солдат, и подобные вещи попросту выше моего понимания. Могу вам сказать, что с самого утра нам все время надоедают эти нахальные молокососы с Флит-стрит. Мне даже пришлось обратиться в Скотланд-Ярд, где я, по-моему, не совсем уж посторонний, с просьбой оградить нас от этих гнусных приставаний. Я разговаривал об этом с вашим начальником — он, как я, по-моему, уже говорил вам, мой личный друг. И он согласился со мной по поводу того, что поведение нынешних журналистов просто нетерпимо.

— Сожалею, что вам приходится терпеть эти преследования, — сказал Аллен. — Я буду как можно более краток, насколько, конечно, это позволит моя задача. Боюсь, у меня лишь один или два вопроса, их действительно немного, и ни один из них ничего ужасного в себе не содержит.

— Уверяю вас, меня ни в малейшей степени не пугает полицейское расследование, — с горькой усмешкой сказал Каррадос, по-прежнему прикрывая рукой глаза.

— Не сомневаюсь, сэр. Прежде всего я хотел бы спросить вас, не разговаривали ли вы прошлой ночью с лордом Робертом. Я имею в виду что-то большее, нежели обыкновенные приветствия и прощания. Мне показалось, что, если в его манере было что-либо необычное, это не ускользнуло бы от вашего внимания, как, боюсь, ускользнуло от внимания большинства людей.

Каррадос выглядел теперь чуть менее раздраженным.

— Не хочу казаться наблюдательнее остальных, — сказал он, — но как солдату мне приходилось следить за тем, что вокруг, и, полагаю, если что-то шло не так, я этого не упускал. Да, прошлой ночью я разговаривал с лордом Робертом Госпелом один или пару раз и уверяю вас, он вел себя абсолютно нормально, как на это ни взгляни. С его стороны было очень любезно сообщить мне, что, на его взгляд, наш бал получился самым удачным за весь сезон. Совершенно нормально!

Аллен слегка поклонился, почтительно взглянув на Каррадоса.

— Сэр Герберт, — сказал он, — я намерен предпринять нечто для нас совершенно необычайное, и, надеюсь, вы не станете за это способствовать моему увольнению, чего, полагаю, вы легко могли бы добиться. Я намерен полностью, во всех подробностях довериться вам.

Сплошным удовольствием было наблюдать, как постепенно сходит с Каррадоса корка угнетенности, как меняется сама его поза — он уже не раненый солдат, а точная копия фотографии в Танбридж-Уэлс. Вздернулся подбородок; раздвинулись в стороны колени, и руки невольно опустились между ног. Не хватало только перчаток и бриджей. Перед Алленом сидел мудрый сын Империи собственной персоной.

— Ну, вы далеко не первый, — скромно отметил Каррадос, — кто целиком вверяется мне.

— Я убежден в этом. И здесь мы в затруднении. У нас есть основания полагать, что ключ к этой тайне заключен в одной-единственной фразе, сказанной лордом Робертом по телефону из Марздон-Хаус. Если бы мы могли получить правдивое свидетельство о разговоре, который лорд Роберт вел с неизвестным собеседником в час ночи, мы бы сразу преодолели весь тот долгий путь, что надо пройти перед тем, как произвести арест.

— А! — Каррадос даже просветлел. — Это непосредственно согласуется с моей теорией, мистер Аллен. Искать надо среди чужих. Видите, я владею вашей фразеологией. Как только мы услышали об этой трагедии, я сразу же сказал жене, что абсолютно убежден: никто из наших гостей ни малейшим образом в ней не замешан. Кто-то неизвестно откуда позвонил! Вот именно!

— У меня была слабая надежда, — смиренно произнес Аллен, — что вы могли слышать что-нибудь об этом звонке. Теперь я понимаю, как это было глупо с моей стороны.

— Когда был звонок?

— В час ночи, насколько нам известно.

— В час ночи… час ночи… Подождите-ка! — Каррадос сдвинул свои тяжелые брови, отчего его глуповатый взгляд стал еще глупее, и важно нахмурился. — Должен сознаться, что именно это время я и не могу как следует вспомнить…

— Полагаю, — подсказал Аллен, — большинство ваших гостей находились еще на ужине. Я разговаривал со слугой, дежурившим на верхнем этаже, и он вообразил, будто помнит, как вы примерно в это время поднялись на этот этаж.

Апоплексические щеки сэра Герберта неожиданно побагровели.

— Проклятье, знай я, что этот парень развспоминается, я бы показал ему за его дерзость. Ну, разумеется, я поднялся туда, времени было час ночи. Вы совершенно правы, мистер Аллен. Я плачу этим чертовым поставщикам целое состояние, чтобы они организовали все это мероприятие, и, полагаю, я имею право рассчитывать на определенные результаты? И что же я обнаруживаю? Нет спичек! В гостиной, на верху лестницы нет спичек, а вокруг все засыпано пеплом. Сигарету прикурить — надо лезть в камин! Это под часами. Вот почему я запомнил время. Час ночи, как вы и сказали. Я всегда, полагаю, был спокойным человеком, но я не в состоянии передать вам, Аллен, до какой степени я был взбешен. Я поднялся на этаж и задал этому парню хорошую взбучку, чтобы второпях он ничего не забывал. И выгнал его с этажа к чертовой матери! Трутень, проклятый даго[43]!

— И все это время, сэр, вы находились на этаже?

— Все это время? Ну, конечно, нет! Я входил в эту чертову гостиную, выходил из нее, пропади она пропадом! Я поднялся наверх, наверное, эдак без пяти час, зашел в эту гостиную и нашел ее такою, какой я вам ее только что описал. Я бы зашел и в другую гостиную, там, где телефон, но увидел, что там находятся двое. Когда знаешь, как ведут себя лакей или прислуга, то гостя определить уже нетрудно. И все же! Пока я собачился с этим чертовым официантом, тот человек прокрался мимо. Он и вообще там слонялся по всему зданию. Я говорю об этом Уитерсе. Не помню, называл ли я вам раньше эту фамилию. Затем выскочила какая-то дама и скрылась в гардеробной. Да! Господи, конечно же! И тут, сэр, появился Роберт Госпел, он поднялся на этаж и зашел в гостиную, где был телефон, — Каррадос с шумом выдохнул, и его усы триумфально встопорщились. — Вот именно! В комнату с телефоном.

— Великолепно, сэр! Теперь я хочу убедиться в том, что я вас правильно понял. Вы вышли из первой гостиной и объяснялись с официантом. Из другой гостиной (гостиной с телефоном) вышел капитан Уитерс, а через минуту за ним последовала и миссис Хэлкет-Хэккет, которая ушла в гардеробную.

— Стоп! — воскликнул Каррадос. — Аллен, я не упоминал фамилии дамы. Ей-Богу, я полагаю, что достаточно хорошо воспитан, чтобы без особой нужды называть даму!

Аллену пришлось пойти на светскую хитрость:

— Боюсь, сэр, я несколько поспешил с выводами.

— Нет, это правда? Об этом ведь все говорят, а? Она же американка, по-моему? Ну, ну, ну, печально это слышать. Хэлкет-Хэккет мой старый друг. Очень-очень жаль.

Не без ехидства заметив, как помрачнел сэр Герберт, он, не давая ему опомниться, продолжал:

— Значит, к тому моменту, когда вы, услав официанта вниз, возвратились в гостиную, а миссис Хэлкет-Хэккет скрылась в гардеробной, наверху появился лорд Роберт. Что в этот момент предпринимает Уитерс?

— Скрывается! Проскальзывает за мной в гостиную. И мне приходится с этим типом еще и в разговоры вступать. Явился туда еще и разозленный молодой Поттер. Я, конечно, надеюсь, что достаточно терпим к этим молокососам, во всяком случае, как и любой другой старый хрен, но, Аллен, я должен признаться, что я…

Он замолчал, и по всему было видно, что ему неловко.

— Да? — подтолкнул его Аллен.

— Я… да это и неважно. Но что им далось это место, а? Уитерсу, а? Да, так вот, Аллен, я льщу себя мыслью, что способен поладить с кем угодно, но охотно признаюсь, что в компании с Уитерсом мне не по себе. Он себя называет капитаном. Какого рода войск?

— Понятия не имею. А вы случайно не расслышали, что говорил лорд Роберт из другой гостиной?

— Нет, не расслышал. Вот вы сейчас упомянули об этом, и мне кажется, что я слышал перезвякивания, которые возникают, когда кладешь эту чертову трубку. В общем, больше я не мог оставаться и вести разговор Бог знает с кем. Извинился и пошел вниз.

— Вам навстречу кто-нибудь поднимался?

— Не думаю. Миссис Хэлкет-Хэккет, но она спускалась впереди меня.

— Значит, пока вы находились в гостиной, сэр, кто-то мог подняться по лестнице и зайти в комнату, где лорд Роберт разговаривал по телефону?

— Думаю, да.

— Но ведь войти туда могла и миссис Хэлкет-Хэккет до того, как вы направились вниз. А после того, как вы ушли, это могли сделать и капитан Уитерс и Доналд Поттер.

— Могли. Ей-Богу, могли! Если вам нужны подробности этого телефонного разговора, почему бы вам не спросить их? Я терпеть не могу намеков относительно своих гостей, но, честно говоря, не исключаю, что Уитерс способен подслушать частные разговоры. Хотел бы я знать, с чего это молодой Поттер так полюбил этого скота, который к тому же на двадцать лет его старше. Каким образом? М-да, еще что-нибудь?

— Да, сэр. Когда вы находились наверху, не заметили ли вы там случайно мисс Харрис? Официант упоминал…

— Харрис? Это вы о секретарше моей жены? Ну-у… да, конечно, я видел ее. Когда я поднялся туда, она заперлась в туалете. Как она выходила, я не видел.

— Понимаю. Перед уходом мог бы я поговорить с ней?

— Разумеется, но вам с ней будет нелегко. Эта малышка стеснительна — жаль, таких, как она, мало. Сегодня никому нет дела, вышла она из какой-нибудь двери или нет.

Тут сэру Герберту неожиданно показалось, что он сказал что-то забавное, и он захохотал громко и лающе; Аллен был достаточно внимателен и поддержал его.

— Бедная маленькая Харрис, — насмеявшись, заметил Каррадос. — Ну, ну, ну!

— Теперь, — продолжил Аллен, воспользовавшись тем, что собеседник успокоился, — два слова о конце бала. Понятное дело, нас интересовало бы проследить за передвижениями лорда Роберта. Не знаю, могли бы вы, сэр, помочь нам здесь?

— А! Да! Дайте-ка вспомнить. Мы с женой стояли в галерее у бальной залы, прямо на выходе с лестницы, и прощались с гостями — людям старого закала все еще кажется, что с хозяевами необходимо попрощаться. Молокососы-то себя этим не утруждают, вы же знаете. Лорд Роберт, конечно, к нам подошел и был необыкновенно очарователен. Так, дайте мне подумать… Он спустился, вошел в гардеробную, вышел оттуда, неся этот свой чудной плащ. Я помню это, потому что тоже спустился и проходил мимо него. Я шел в буфетную.

— Вы из нее выходили до того, как лорд Роберт ушел?

— Нет, — на мгновение к Каррадосу вернулось ощущение раненого солдата. — Нет. Это был последний раз, когда я видел Роберта Госпела. Да, Аллен, да. Не буду спорить — все это очень сильно по мне ударило. М-да… Так сильно! Ладно, мы с вами остановились на буфетной, так ведь? Некоторое время я оставался в буфетной. Не отрицаю, сидел там довольно долго. Выкурил сигару, выпил бренди. Поговорил с этим типом, Димитрием. Потом ушел домой.

— С леди Каррадос и мисс О’Брайен?

— Что? Нет! Нет-нет, я отправил их раньше и в другой машине. Жена чувствовала себя абсолютно вымотанной. А я хотел осмотреться. Убедиться, что все в порядке. Я никому не доверялся. Люди до такой степени безразличны — где угодно оставляют зажженные сигареты. Когда я убедился, что все в порядке, то ушел домой. Шофер возвратился за мной. Хотите, можете поговорить с ним.

— Нет, сэр, благодарю вас. Думаю, здесь и так все ясно.

— Я не хочу, чтобы меня выделили из всех прочих, но если вам это не нужно, тогда конечно. Еще что-нибудь?

— Мог бы я поговорить с леди Каррадос, сэр?

— Не думаю, чтобы моя жена могла вам хоть что-то сообщить, Аллен. Все происшедшее полностью выбило ее из колеи. Роберт Госпел был ее самым близким другом, и она чертовски тяжело это восприняла. В общем, она не в форме.

Аллен помолчал.

— Очень жаль, — сказал он в конце концов. — Очень, очень жаль. Я хотел по возможности избавить ее от появления на следствии.

— А когда оно начинается?

— Завтра утром, сэр.

Каррадос смерил его взглядом.

— Конечно, она будет не очень подготовлена к таким вещам. Думаю, что врач запретит ей выходить. Да и сегодня вам с ней поговорить не удастся. Даже если бы я побеспокоил ее, а делать это у меня нет ни малейшего желания, потому что она лежит в постели, я уверен, что она отказалась бы. Это окончательно.

В этот момент отворилась дверь и вошел лакей.

— Ее милость поручила мне передать вам, что, если мистер Аллен согласен уделить ей несколько минут, ей было бы приятно его видеть.

Он помедлил и в наступившем крайне неловком молчании осторожно притворил дверь.

Глава XVI Леди Каррадос вспоминает

Аллен последовал за лакеем наверх, оставив Фокса в библиотеке улаживать идиотскую ситуацию.

Лакей передал Аллена на попечение служанке, которая и провела его к леди Каррадос. Она не лежала в постели. Она находилась в своем будуаре, сидя прямо на голубом стуле с высокой спинкой, и было понятно, почему Пэдди О’Брайен сравнивал ее с Мадонной. Увидев Аллена, она протянула ему руки, он взял их, и ему тут же пришло в голову: «Она — английская леди, и руки у нее английской леди, тонкие, инертные, истинно изысканные точеные руки».

Она сказала:

— Родерик! Я ведь могу называть вас Родериком, нет?

— Полагаю, да, — ответил он. — Мы так давно не виделись, Ивлин.

— Уж очень давно. Ваша мать иногда рассказывает мне о вас. Мы по телефону нередко с ней разговариваем. Она так добра и отзывчива, Родерик, и она говорила мне, что и вы такой же. Сядьте и курите. Мне бы хотелось видеть в вас не великого детектива, а старого друга.

— И я хотел бы чувствовать себя старым другом, — сказал Аллен. — Хочу вас уверить, Ивлин, что, когда лакей передал ваше пожелание, я как раз просил о возможности увидеть вас.

— Официальный визит?

— Да, к сожалению. Но, пригласив меня, вы сделали его куда приятнее.

Она сцепила тонкие пальцы, и Аллен, заметив голубоватые отсветы на суставах, вспомнил, как Трой хотела написать их.

— Полагаю, — сказала леди Каррадос, — Герберт не хотел, чтобы вы видели меня?

— Ему сама мысль об этом не очень понравилась. Ему показалось, что вы слишком утомлены и потрясены.

— Да, — она слабо улыбнулась, и трудно было понять, не скрывалась ли ирония за этим «да». — Да, он очень заботлив. Что вы хотите узнать от меня, Родерик?

— Хочу получить ответы на, боюсь, довольно скучные вопросы. Примите заранее мои извинения. Я знаю, вы с Банчи были друзьями.

— Как и вы.

— Да.

— Каков же ваш первый вопрос?

Аллен заговорил о последнем эпизоде в холле, но понял, что ничего нового она ему рассказать не может. Она отвечала быстро и кратко. Он чувствовал, что его вопросы пока не имеют для нее особого значения и что мыслями она вся в ожидании, в беспокойстве по поводу того, что еще может всплыть. Стоило ему заговорить о зеленой гостиной на верхнем этаже, как он понял, что подобрался к ней ближе, и почувствовал глубокое отвращение ко всему тому, что ему требовалось предпринять. Тогда он заговорил твердо и без экивоков:

— В зеленой гостиной стоит телефонный аппарат. Мы знаем, что он разговаривал по телефону и беспокоился, как бы его не подслушали. Ивлин, говорят, что в этой гостиной вы оставили сумочку. Это так?

— Да.

— Димитрий вам возвратил ее?

— Да.

— Когда это произошло?

— Вскоре после того, как я поднялась туда из комнаты для ужинов — примерно половина первого или без четверти час.

— Не позже часа?

— Нет.

— Скажите, пожалуйста, а почему вы так в этом уверены?

— Потому, — сказала леди Каррадос, — что я внимательно следила за часами.

— Правда? Разве для этого чрезвычайно удавшегося бала наступал какой-то особый момент?

— За временем часто приходится следить. Если после ужина гости не разбегаются, значит, можно сказать, что бал удастся.

— Где вы находились, когда Димитрий возвращал вам сумочку?

— В бальной зале.

— Вы не заметили там Банчи в это же время?

— М-м… не думаю… Сейчас вспомню.

Руки сплетались и сжимались все крепче и отчаяннее, словно именно между ладонями хранила она свою тайну. Если бы этого можно было избежать! Губы стали совершенно белыми.

Дверь отворилась, и вошла Бриджет. Вид у нее был заплаканный.

— О Донна, — проговорила она, — прости, пожалуйста. Я не знала…

— Это моя девочка, Родерик. Бриджет, это дядя Сары.

— Здравствуйте, — сказала Бриджет. — Вы детектив?

— Угу, детектив.

— Сара говорит, что вы на самом деле светский человек.

— Очень мило с ее стороны, — буркнул дядя Сары.

— Надеюсь, вы не будете сильно мучить вопросами мою мать, — сказала Бриджет, садясь на подлокотник стула. Она, безусловно, взбодрилась.

— Стараюсь не мучить. Возможно, вы нам поможете. Мы говорим о прошлой ночи.

— Ну а вдруг я расскажу вам что-нибудь ужасно важное, даже не подозревая о том, насколько это важно. Невозможно?

— Это произошло раньше, — улыбнулся Аллен. — Мы говорили о сумочке вашей матери.

— А! Которую она забыла наверху, а я нашла?

— Бриджи! — прошептала леди Каррадос. — О, Бриджи!

— Донна, лапочка, все в порядке! Это ничего общего не имеет с Банчи. Э! Он же был там, да? В комнате для ужинов, когда я принесла тебе сумочку!

Сидя на ручке кресла с подголовником, Бриджет не могла видеть лица своей матери, и Аллен подумал: «Так, теплее, теплее».

— Значит, это именно вы, — сказал он, — возвратили сумочку в комнате для ужинов, так?

Леди Каррадос внезапно откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

— Да, — подтвердила Бриджет, — и она была просто-таки набита деньгами. Но при чем тут сумочка? За ней скрывается какая-то тайна? То есть мотивом были в самом деле деньги, а убийца полагал, что это Донна дала Банчи деньги? Нет? Ничего похожего?

— Бриджи, дорогая, — сказала леди Каррадос, — у нас с мистером Алленом частный разговор.

— О, дорогая, правда? Мне очень жаль. Я сейчас убегу. Мистер Аллен, могу я вас еще увидеть до вашего ухода?

— Пожалуйста, мисс Бриджет.

— Тогда зайдите, пожалуйста, в старую детскую. Я буду там.

Бриджет заглянула за спинку кресла на мать, которая через силу заставила себя улыбнуться ей. Когда она ушла, леди Каррадос закрыла лицо руками.

— Ивлин, — мягко произнес Аллен, — не надо ничего объяснять. Возможно, я и сам смогу вам объяснить.

Послушайте, может быть, здесь и нет ничего ужасного. Значит, так. Кто-то вас шантажирует. У вас есть письма, написанные от руки на вулвортской бумаге. Одно из них пришло в то утро, когда Банчи принес вам букет цветов. Это письмо вы положили под подушку. Прошлой ночью вы оставили свою сумочку в зеленой гостиной, потому что вам посоветовали оставить ее там. В ней были деньги, которые требовал шантажист. Так случилось, что в комнате для ужинов, где вы находились с Банчи, Бриджет возвратила вам сумочку, а деньги все еще находились в ней. И вы возвратили сумочку в зеленую гостиную, так? Так… а позднее ее возвратили вам пустой… когда вы были в бальной зале. Верно?

— Но… вы все это знаете? Действительно знаете? Родерик, а знаете ли вы и то, что им известно?

— Нет. Понятия не имею, что им известно. Банчи это знал?

— Вот это и ужасает меня. По крайней мере, Банчи знал, что меня преследуют. Когда прошлой ночью Бриджет принесла эту жуткую сумку, я чуть не упала в обморок. Не могу передать вам, какое это было для меня потрясение. Вы совершенно правы, письмо, вроде того, которое вы описали, было получено несколько дней назад. Были и другие. Я не отвечала на них. Я порвала их и постаралась забыть о них. Я подумала, что их, возможно, не будут присылать, если я не стану обращать внимания. Но в этом содержались чудовищные угрозы, такие, которые могли бы так ранить Бриджи… так ранить ее! Там говорилось, что, если я не выполню распоряжений, Герберту и Бриджи расскажут… ну, обо всем. Этого я не могла допустить. Я сделала, как они говорили. Я положила в сумку пятьсот фунтов банкнотами и до часу оставила ее на столике в зеленой гостиной. И Бриджи суждено было наткнуться на нее. Я никогда не забуду, как она вошла в комнату для ужинов, смеясь и протягивая мне сумку. Должно быть, я выглядела чудовищно. Теперь у меня в голове сплошная каша, как воспоминание о страшном сне. Нам удалось как-то избавиться от Бриджи. Банчи был просто великолепен. Там же был и сэр Дэниел Дэйвидсон. Позднее мне надо было увидеться с ним по поводу моего здоровья, еще до вечера он мне что-то сказал. От него мне тоже удалось избавиться, и мы с Банчи направились в холл. Банчи сказал, что он знает, что я собиралась делать, и умолял меня не делать этого. Я обезумела. Я убежала от него и снова пошла к зеленой гостиной. Там никого не было. Я снова положила сумку на стол. На этот раз было без двадцати час. Я положила ее за большую табакерку из золоченой бронзы с керамикой, которая стояла на столе. Затем ушла вниз, в бальную залу. Я не знаю, через сколько времени я увидела Димитрия, идущего через залу с сумкой. Сначала я подумала, что все повторяется, но, взяв ее в руки, поняла, что денег там нет. Димитрий сказал, что нашел ее и узнал в ней мою. Вот и все.

— Да, вот и все, — повторил Аллен. — Неплохо. Теперь послушайте, Ивлин, я хочу задать вам прямой вопрос: не Димитрий ли тот человек, что вас шантажирует?

— Димитрий? — она широко раскрыла глаза. — Боже правый, нет! Нет-нет, это невозможно. Ему и в голову это не могло прийти, да и сведений у него никаких нет. Это невозможно.

— Вы уверены в этом? Он вхож во многие дома, имеет свободный доступ в частные кабинеты. У него есть масса возможностей подслушивать разговоры, следить за людьми, когда они без охраны.

— Как долго занимается он своим бизнесом?

— Мне он рассказывал, что семь лет.

— Моей тайне вдвое больше. «Секрет леди Одли»! Но в этом нет ничего забавного, Родерик, когда испытываешь это на своей шкуре. А кроме того, знаете ли, бывали времена, когда я почти забывала о своей тайне. Все это произошло так давно. Годы просеяли прошлое и, словно намыв песок времени, придали прошлому гладкую, ничем не примечательную видимость и мало-помалу скрыли за ней прежние времена. Мне казалось, что я больше ни с кем на свете не смогу разговаривать на эту тему, но — странное дело — говорю это сейчас и чувствую какое-то облегчение.

— Вы ведь понимаете, — заговорил Аллен, — что я здесь для того, чтобы расследовать убийство. Моя задача — выяснить, в каких обстоятельствах оно произошло. Я не должен принимать во внимание ничьи чувства, если они становятся между мной и поставленной передо мною задачей. Банчи знал, что вы — жертва шантажиста. И не вы единственная. Дело в том, что он работал на нас, работал с информацией, которую мы получили из другого источника, но которая непосредственно касается того же самого человека. Очень возможно, и нам это кажется вероятным, что шантаж так или иначе связан с убийством. Стало быть, у нас есть двойной мотив установить личность шантажиста.

— Понимаю, что вы хотите спросить меня. Я не представляю, кто бы это мог быть. Не имею ни малейшего понятия. Я и себя неоднократно о том же спрашивала.

— Да. Теперь вот что, Ивлин. Я мог бы прибегнуть ко всем хорошо известным способам и так или иначе добился бы, в чем состоит эта ваша тайна. Я бы спровоцировал вас на незначительные признания, выйдя отсюда, записал бы услышанное, направил бы им, посмотрел бы, что произойдет и что я мог бы предпринять в ответ. Скорее всего ничего не произошло бы, и мы начали бы копать — пробираться через все те годы, что миновали и заслонили от вас ваши переживания. И рано или поздно, что-нибудь мы да обнаружили бы. Это было бы крайне неприятно, а для меня просто нетерпимо, тем более что конечный результат был бы тем же самым, как если бы вы прямо сейчас рассказали мне всю эту историю.

— Не могу. Рассказывать я не в состоянии.

— Подумайте о последствиях. Огласка в прессе. Судебные заседания. А так ваша фамилия, возможно, вообще никак не всплывет, и все обойдется вовсе не так плохо, как вы себе представляете.

— Некая мадам Икс, — сказала леди Каррадос, чуть заметно улыбнувшись, — и еще кое-кто в суде достаточно хорошо знают, кем я была. О, я вовсе не о себе пекусь. О Бриджет. И о Герберте. Вы же видели Герберта и должны понимать, как он способен перенести подобный удар. Не знаю никого, кто переживал бы сильнее.

— И как он переживет это, если мы все выясним сами? Ивлин, подумайте! Вы с Банчи были друзьями.

— Я не жажду мщения.

— Господи, да разве дело в мести? Дело в том, что шантажист и убийца остается на свободе.

— Родерик, не надо продолжать. Я прекрасно знаю, что я должна делать.

— А я прекрасно знаю, что вы намерены сделать.

Они смотрели друг другу в глаза. Руки ее выражали совершенное отчаяние.

— Хорошо, — сказала леди Каррадос, — я сдаюсь. Но прежде всего, если я соглашусь на то, что от меня требуется, какие гарантии у меня есть?

— В том, что вы согласитесь, у меня сомнений нет. Вполне возможно, что ваше участие в этом деле вообще никогда не выплывет наружу. Конечно, я не могу вам этого гарантировать, но вполне вероятно, что мы будем разрабатывать вашу информацию, никак на вас не ссылаясь.

— Вы очень добры, — проговорила она едва слышно.

— Иронизируете, — хмыкнул Аллен, — это означает, что вы не осознаете своего страха, и я рассчитываю на это. Теперь дальше. Это касается Бриджет, так? И случилось это больше, чем четырнадцать лет назад. Сколько лет Бриджет? Семнадцать?

Леди Каррадос кивнула.

— Ивлин, мне кажется, я никогда не видел вашею первого мужа. Бриджет на него очень похожа?

— Да. Она унаследовала от Пэдди всю его веселость.

— Мать рассказывала мне об этом. Бриджет его, конечно, не помнит. Нам следует начать с него?

— Да. В вашей деликатности нет нужды, Родерик. Думаю, вы уж и сами догадались, не так ли? Мы с Пэдди не были женаты.

— Господи помилуй! — воскликнул Аллен. — И мужественная же вы женщина, Ивлин!

— Сейчас я тоже так думаю, но в ту пору это вовсе так не выглядело. Да этого никто и не знал. То есть тема «Джейн Эйр»[44] с той лишь разницей, что у меня отсутствовала моральная чистота мисс Эйр. Пэдди оставил жену в австралийской психиатрической клинике, возвратился домой и влюбился в меня. Как вы сказали бы в своем отчете, мы выполнили брачные формальности и жили счастливо и двубрачно, И затем Пэдди умер.

— Вы боялись, что правда выплывет?

— Нет. У жены Пэдди не было родственников.

Леди Каррадос помолчала. Казалось, она всерьез обдумывает историю, которую решилась рассказать. Когда она снова заговорила, то держалась абсолютно хладнокровно, а по мнению Аллена, даже и расслабленно. Его интересовало, как часто она перебирала в уме все эти события и повторяла ту же историю перед воображаемым слушателем. Вновь послышался тихий и спокойный голос:

— Она была актрисой мюзик-холла, очутившейся без средств в маленьком городке Нового Южного Уэльса. Там он на ней женился и увез в Сидней. Спустя шесть недель она стала безнадежно сумасшедшей. Он выяснил, что где-то в Америке в психиатрической лечебнице лежит и ее мать. Пэдди никому не рассказывал о своей женитьбе и не посещал в Сиднее никого из своих знакомых. В психиатрическую клинику он поместил ее под ее девичьей фамилией. Он вложил определенную сумму под проценты, достаточные, чтобы оплачивать лечение и необходимые расходы. Все это он оставил на попечение человека, единственного, кто знал правду. Его звали Энтони Бэнкс, он ближайший друг Пэдди и, я уверена, вне всяких подозрений. Жил он в Сиднее и все это время помогал Пэдди. Пэдди оставил ему юридическую доверенность. И даже он не знал, что Пэдди женился еще раз. Об этом не знал никто.

— А как насчет священника, который их обвенчал?

— Помню, как Пэдди рассказывал о нем как о человеке крайне преклонного возраста. Свидетелями были жена священника и сестра. Видите, мы обсуждали все это на редкость тщательно, и Пэдди был совершенно уверен в том, что ничего не может открыться.

— Но ведь было и еще что-то, не так ли?

— Да. И это «что-то» оказалось куда сложнее, — на мгновение голос ее даже дрогнул, и Аллен увидел, что ей пришлось собраться с духом прежде, чем она продолжила: — Через пять месяцев после того, как мы поженились, он был убит. У меня родилась Бриджет, и мы переехали в Лондон, чтобы жить у моей матери и наблюдаться у моего врача. Пэдди предстояло выехать из нашего дома в Риплкоте и увезти меня обратно. Утром я получила от него телеграмму, где было сказано: «Прекрасные известия от Энтони Бэнкса». По пути машину занесло, и она врезалась в стену у моста. Это произошло в одной деревушке. Его забрали в дом священника, а оттуда в больничный коттедж. Когда я приехала туда, он был без сознания и умер, не зная, что я была рядом.

— А известия?

— Я ясно чувствовала, что могло произойти только одно. Его жена, должно быть, умерла. Но мы не обнаружили вообще никаких писем или телеграмм, он, видимо, уничтожал все, что ему присылал Энтони Бэнкс. И еще произошло то, что адвокаты Пэдди получили из Австралии пятьсот фунтов и письмо от Энтони Бэнкса, в котором сообщалось, что все это посылается в соответствии с распоряжениями Пэдди. Тем временем я написала Энтони Бэнксу. Я рассказала ему о смерти Пэдди, но подписалась как его кузина. Он ответил обычным письмом. Разумеется, он ни словом не обмолвился о жене Пэдди, но сказал, что Пэдди еще давно должен был получить письмо от него и что, если это письмо отыщется, он хотел бы, чтобы его уничтожили, не распечатывая. Так что, как видите, Родерик, Энтони Бэнкс должен быть порядочным человеком, потому что он с легкостью мог бы оставить себе эти пятьсот фунтов, как только умерла жена Пэдди. К тому же он не знал, что Пэдди женился еще раз.

— Да, совершенно справедливо. Зная Пэдди, уверены ли вы, что он уничтожил письмо Бэнкса?

— Нет. Мне всегда казалось, что он мог сохранить его, чтобы показать мне.

— Как вы думаете, могли он попросить кого-нибудь в доме священника или в больнице уничтожить его письма?

— Его фамилию и адрес обнаружили на других письмах у него в бумажнике, так что вряд ли, — тут ее спокойный голос опять дрогнул. — Они сказали, что он один раз заговорил. Он спросил меня.

Аллен помолчал, чтобы она пришла в себя, затем сказал:

— Помните ли вы фамилии людей из дома священника?

— Нет. Я написала туда и поблагодарила их за все, что они сделали. У них были самые обыкновенные фамилии.

— А больничный коттедж?

— Это у Фэлконбридж в Бакингемшире. Довольно большая больница. Я видела главного врача. Это пожилой человек, похожий на овцу. Его фамилия, по-моему, Блесерли. Родерик, я абсолютно уверена, что он не шантажист. И нянечки были очаровательны.

— Как вы полагаете, не мог он оставить письмо в чемодане, или не могло ли оно выпасть у него из кармана?

— Я просто не могу представить себе, чтобы он хранил это письмо где бы то ни было еще, кроме как в своем бумажнике. Мне отдали этот бумажник. А в его пальто был нагрудный карман. Родерик, это вовсе не означает, что я не старалась отыскать следы этого письма. Я отчаянно пыталась увидеть это послание Энтони Бэнкса. Я несколько раз запрашивала больницу, не могли ли его там потерять, и они вели бесконечные поиски.

На секунду она замолчала и посмотрела Аллену в глаза.

— Теперь вы понимаете, — сказала она, — почему я всеми средствами скрываю это от Бриджет?

— Да, — ответил Аллен. — Я понимаю.

Глава XVII Примета молодости

Аллен увидел Бриджет в ее прежней детской, которая была преобразована во вполне взрослую гостиную. Она указала ему на глубокое кресло и пододвинула ему пачку сигарет прямо под нос.

— Вы — лицо официальное, а делаете вид, что ни при чем. Это сразу видно.

— Правда? — воскликнул Аллен и посмотрел на свои пальцы, не тронутые никотином. — Ну-ка, ну-ка!

— У вас портсигар выпячивается под пальто. А если вы занимаетесь расследованием, мистер Аллен, это сразу же вызывает интерес.

Аллен взял сигарету.

— Что ж, вычислили меня, — сказал он. — Вы не хотели бы работать в полиции?

Он разгладил пальцами пальто, там, где из нагрудного кармана выпячивался портсигар.

— Мне кажется, надо начать с сути, — ответила Бриджет. — Какова первая обязанность женщины, работающей в полиции?

— Не знаю. Нам в полиции не разрешается ухаживать за девушками.

— Какой позор! — заявила Бриджет. — Не пойду туда. Мне хочется, чтобы вы поухаживали за мной, мистер Аллен.

«Чересчур откровенна, — подумал Аллен. — Хочет казаться дерзкой юной соблазнительницей. Что с ней? Черт бы побрал молодого Доналда!»

— Ну, для этого, — сказал он, — мне нужен подходящий момент. А пока, если можно, мне хотелось бы поговорить с вами о прошлой ночи.

— Боюсь, я для этого не слишком гожусь, — заметила Бриджет. — Надеюсь, вы выясните, кто это был. Это до ужаса беспокоит Донну, а для Барта это просто смертельный случай. Барт мой отчим. Вы ведь с ним разговаривали? Настоящий pukka sahib[45] и с хлыстом. Не знаете, те, что с хлыстом, хуже, чем без него?

— Вы ведь лорда Роберта знали достаточно близко, не так ли? — спросил, в свою очередь, Аллен.

— Да. Он был близким другом Донны. Вы, наверное, думаете, что я несправедлива к нему, отношусь к нему как к анахронизму. Случись все гораздо раньше, мне было бы куда жальче.

— Звучит несколько загадочно, — сказал Аллен. — Что вы хотите сказать?

— Не хочу сказать, что сейчас мне его не жаль. Жаль. Мы все его любили, а я ужасно беспокоилась о нем. Но я поняла, что как следует его не знала. Он был тверже, чем казался, и так случилось, что это усугубило положение: с ним не было друзей. Я бы много отдала, чтобы сказать ему, что я… что я… виновата…

— Виноваты в чем?

— В том, что прошлой ночью не была к нему достаточно внимательна. Я обидела его.

— За что обижать бедного Банчи?

— За то, что он гадко поступил по отношению к своему племяннику, который… так уж случилось, что он мой близкий друг.

— Доналд Поттер? Да, знаю об этом. А вы не подумали, что, возможно, именно Доналд был несправедлив к своему дяде?

— Нет, не думаю. Доналд современный человек. Он и сам в состоянии стоять на ногах и решать, что ему надо делать. А Банчи этого просто не понял. Он за него хотел выбирать ему друзей, устроить ему карьеру и относился к нему так, словно тот был школьником. Банчи был безнадежным викторианцем, человеком старых устоев.

— Вам нравится капитан Уитерс? — неожиданно спросил Аллен.

— Кто? — Бриджет слегка покраснела. — Не могу сказать, что он совершенно в моем вкусе. Несколько мрачноват, но прекрасный танцор и бывает очень забавен. Если человек забавен, я могу простить ему что угодно. А вы?

— И что же забавного представляет собой капитан Уитерс?

— Ну, я хочу сказать, что он веселый человек. Не весельчак, конечно, но он везде бывает, его все знают и очень высоко ценят. Доналд говорит, что Уитс невероятно удачливый бизнесмен. Он ужасно мил, помогает Доналду советами и всегда знает, кто чем может быть полезен.

— Полезен в каком смысле? Доналд ведь занимается медициной, не так ли?

— Ну, — засомневалась Бриджет, — да… Это была первоначальная идея, но Уитс отсоветовал ему заниматься этим. Доналд говорит, что сегодня в медицине многого не добьешься, во всяком случае, быть сегодня врачом — тоска невероятная.

— Правда? — удивился Аллен. — То есть немодно?

— Нет, я не об этом, — сказала Бриджет. Она посмотрела на Аллена. — Ну вы и коп! — добавила она. — Нет, я не об этом. Терпеть не могу однообразие, хуже его ничего быть не может. Во всяком случае, к этому делу оно не имеет никакого отношения.

— Хотелось бы мне знать, какой вид деятельности предлагает Доналду капитан Уитерс.

— Пока ничего определенного. Они хотели начать с открытия нового ночного клуба. Уитсу пришли в голову потрясающе оригинальные идеи.

— Угу, — согласился Аллен, — могу себе представить. У него ведь уже есть кое-что в этом смысле в Лисерхеде, не так ли? Почему бы ему не взять туда Доналда?

Бриджет была поражена.

— Откуда вам это известно? — спросила она.

— Вот этого никогда не следует спрашивать у полицейского, — сказал Аллен. — Вы отнимаете у них хлеб. Откровенно говоря, я допросил Уитерса, и затея в Лисерхеде прикрылась.

— Ну, тогда вам известно больше, чем мне, — заявила Бриджет. — Доналд говорит, что это просто небольшой мужской клуб. Больше для забавы, чем для денег. Там играют в бридж и тому подобное. Не думаю, чтобы это было уж очень выгодно.

— Вы разговаривали с Доналдом после смерти его дяди?

Бриджет сцепила руки и в гневе стукнула ими по коленям.

— Конечно, он позвонил! Не успела я подойти к телефону, как Барт с видом грязного облезлого петуха взял и выхватил у меня трубку. Я была готова убить его, он вывел меня из себя! Он был предельно терпелив и старомоден. Доналду он симпатизировал и сказал ему так: «Если ты не прекратишь разговаривать с этим старым типом, я думаю, что тебе лучше не связываться с моей падчерицей!» Я говорю: «Нет, дайте мне трубку!» А он просто повернулся ко мне спиной и продолжал: «Мол, ты понимаешь, я, наверное, обязан прекратить все это», а затем положил трубку. Я прямо-таки набросилась на него, но мы находились в комнате Донны, а она была так подавлена, что мне пришлось уступить и пообещать, что я не стану ни писать, ни что-либо еще.

Но это скотски, скотски нечестно! И все потому, что Барт — старый отвратительный сноб и боится репортеров, скандала и тому подобного. Противный лицемерный старик. И он чересчур мерзок для дорогой Донны. Как она могла выйти за него! После папочки, который наверняка был таким веселым, таким обаятельным и так любил ее! Как она могла! И если Барт полагает, что я брошу Доналда, то… пусть он лучше полагает что-нибудь другое.

— Вы обручены?

— Нет. Мы ждем, пока Доналд начнет зарабатывать.

— Сколько же он должен зарабатывать, если он еще не достиг брачного возраста?

— Вам это не очень-то понятно, да? Вы, наверное, полагаете, что я безжалостная современная девка. Пусть, но я даже подумать не могу о том, что придется жить в убогой, однообразной обстановке, и только потому, что у нас будет не хватать денег. Нищенская квартирка, второразрядные рестораны, дешевая мебель, выглядящая как дорогая. Уфф! Я видела подобные семьи и все знаю про них, — закончила Бриджет с видом многоопытной женщины.

— Кстати, Доналд — наследник своего дяди.

Бриджет так и подскочила, у нее даже глаза засверкали.

— Не смейте! — закричала она. — Вы не имеете права утверждать, что Доналд получает эти деньги потому, что имел к случившемуся какое-то отношение. Не смейте этого говорить!

— А вы не вдалбливайте людям в голову идеи о своей невиновности прежде, чем вам предъявили обвинение, — не менее жестко сказал Аллен и пошарил у себя во внутреннем кармане. Легкая выпуклость под пальто исчезла, и на свет появился блокнот Аллена. Как бы ни была разъярена Бриджет, он тут же привлек ее внимание. Она посмотрела на блокнот, потом на Аллена. Тот поднял бровь, а затем изобразил на лице примирительную улыбку.

— Догадка была на самом деле великолепной, — заметил он. — Он и впрямь похож на портсигар. Только края сквозь пальто не воспринимаются такими же острыми.

— Коп! — проговорила Бриджет.

— Прошу прощения. Теперь дальше. Если позволите, три-четыре официальных вопроса. Послушайте, мисс Бриджет, можно я дам вам один чрезвычайно тоскливый совет? Это будет наша часть свидетельства невиновности. Не хитрите. Не теряйте самообладания. И полностью исключите какую-либо ложь. Ибо если вы солжете, то вас поймают как дважды два четыре, и это обернется на редкость скверно для того человека, которого вы, как вам кажется, защищаете. Вы ведь убеждены в невиновности Доналда, верно?

— Я знаю, что он невиновен.

— Хорошо. Тогда вам ничто на свете не страшно. Итак, начинаем. Вы сидели до конца в зеленой гостиной на верхней галерее?

— Да. Довольно долго.

— В течение часа, пока все ужинали? Между двенадцатью и часом?

Бриджет задумалась. Наблюдая за ней, Аллен вспомнил юность и поразился ее жизненной энергии. Мысли Бриджет то и дело перескакивали от смерти к любви, от любви к смерти. Она печалилась об убийстве Банчи, но, пока Доналд не был под подозрением, ее буквально трясло от мысли о полицейском расследовании. Ее искренне беспокоили переживания матери, и она была готова на любые жертвы ради леди Каррадос. Но каковы бы ни были удары горя, злобы, страха — их принимала на себя ее юность: точно воздушная подушка, она на миг сжималась под их тяжестью, чтобы потом тотчас выпрямиться. Теперь, постигнув причину материнских переживаний, она рассуждала здраво, но трудно было отделаться от впечатления, что трагедия скорее возбуждала ее, нежели угнетала.

— Я пришла туда вместе с Доналдом уже после того, как большинство гостей направились в комнату для ужинов. Вниз мы спустились вместе. Это произошло, когда я возвратила сумочку Донне. Донне было нехорошо. Она ужасно устала. Когда я разыскала ее в комнате для ужинов, она почти валилась с ног. Потом она говорила, что это от духоты.

— Вот как?

— Вообще это была странная ночь. В помещении жарко, но стоило открыть окна, как в комнаты вплывал туман, а с ним зябкое ощущение погреба. Донна попросила меня принести ей нюхательную соль, какой она пользовалась. Я поднялась наверх, в дамскую гардеробную. Там находилась Софи, служанка Донны. Я взяла у нее нюхательную соль и побежала вниз. Но Донны я не нашла, а наткнулась на Банчи, который сказал, что с ней все в порядке. У меня была договоренность на танец с Перси Персивалем. Он немного подвыпил и устраивал мне сцены за то, что я избегаю его. Поэтому, чтобы его утихомирить, я танцевала с ним.

— И более вы в зеленую гостиную не поднимались?

— Какое-то время нет. Только к самому концу бала мы поднялись туда с Доналдом.

— Не оставляли ли вы в какой-то из моментов своего портсигара на десертном столике в этой гостиной?

Бриджет взглянула на него с удивлением.

— У меня нет портсигара, я не курю. А что, какие-то проблемы с чьим-то портсигаром в зеленой гостиной?

— Возможно. Вы не знаете, никто не подслушивал разговор Банчи по телефону в этой гостиной, примерно в час?

— Я об этом ничего не слышала, — сказала Бриджет, и он заметил, как растет ее любопытство. — А вы не расспрашивали мисс Харрис? Она прошлой ночью довольно долго находилась наверху. Сейчас она где-то здесь.

— Я поговорю с ней. Теперь еще один момент. Когда вы возвращали матери ее сумочку, рядом с ней находился ведь лорд Роберт, не так ли? Он был там, когда она почувствовала себя плохо?

— Да. А что?

— Он не показался вам чем-либо встревоженным?

— Он наверняка сильно переживал за Донну, но это и все. Пришел еще сэр Дэниел, доктор Донны. Банчи отворил окно. И они все, по-моему, желали, чтобы я ушла. Донна попросила свою нюхательную соль, и я отправилась за ней. Вот и все. А что с портсигаром? Расскажите мне.

— Он золотой, в его крышку врезан медальон, обрамленный бриллиантами. Он знаком вам?

— Звучит просто грандиозно. Нет, по-моему, я такой не видела.

Аллен встал.

— Тогда все, — сказал он. — Очень благодарен вам, мисс Бриджет. Всего наилучшего.

Он уже подошел к двери, когда она остановила его:

— Мистер Аллен!

— Да?

Она стояла, вытянувшись посреди комнаты — высоко вскинутый подбородок и струящийся по лбу локон.

— Мне показалось, что вы крайне заинтересовались тем обстоятельством, что прошлой ночью моей матери было плохо. В чем дело?

— В это время с ней находился лорд Роберт и… — начал было Аллен.

— Ваше внимание привлекло также то, что я возвращала матери ее сумочку. Почему? Ни то, ни другое не имеет никакого отношения к Банчи Госпелу. Моей матери плохо, и я не хотела бы, чтобы она переживала.

— Справедливо, — ответил Аллен. — И я бы не стал ее беспокоить, если бы не мог помочь.

По-видимому, это ее устроило, но он понял, что у нее еще что-то вертится на языке. Ее юное с прекрасно выполненным макияжем личико в рамке тщательно ухоженных локонов выглядело испуганным.

— Я хочу знать, — проговорила Бриджет, — в чем вы подозреваете Доналда.

— Так скоро мы не в состоянии окончательно определить, кто и в чем подозревается, — ответил Аллен. — Не придавайте большого значения каждому вопросу, который слышите в ходе полицейского расследования. Многие из них — простая формальность. Как наследник лорда Роберта — нет-нет, не набрасывайтесь на меня еще раз, вы спросили меня, я отвечаю, — как наследник лорда Роберта Доналд обязан ответить на вопросы, касающиеся именно его. Если вы беспокоитесь о нем — а вы о нем беспокоитесь, — могу я дать вам совет? Убедите его вернуться в медицину. Если он начнет заниматься ночными клубами, то рано или поздно попадет нам в руки. И что тогда?

— Конечно, — задумчиво сказала она, — тогда будет все по-другому. Работай он в больнице или еще где-нибудь, мы бы вскоре могли пожениться. Какие-то деньги у него ведь будут.

— Да, — кивнул Аллен, — конечно.

— То есть я не хочу быть расчетливой, — продолжала Бриджет, с полной доверительностью глядя на него, — но как об этом не думать? Нам ужасно, ужасно жалко Банчи. Нам никого не было так жалко. Но он не был таким молодым, как мы.

Аллену вдруг пришли на память лысеющая голова, повернутая чуть наискось, пухлые руки и маленькие ступни, загнувшиеся внутрь.

— Нет, — сказал он, — он был вовсе не молод, как вы.

— Мне кажется, он навязывал Доналду свою опеку, — пронзительным голосом объявила Бриджет, — я уверена в этом и не хочу этого скрывать, хотя и сожалею, что прошлой ночью мы расстались не по-дружески. Но я не верю, что он надеялся, будто деньги вызовут между нами разногласия. Я думаю, он все понимал.

— Я уверен, что он все понимал.

— Тогда не смотрите на меня так, будто я гадкая и расчетливая.

— Я вовсе не думаю, что вы гадкая, и не верю, что на самом деле вы столь уж расчетливы.

— Спасибо и на этом, — сказала Бриджет и тут же спохватилась: — А, черт! Простите меня!

— Ничего, — хмыкнул Аллен, — до свидания.

— Да, но…

— Но?..

— Нет, ничего. Вы дали мне понять, что я бессовестная, а это нечестно. Если бы я что-то могла сделать для Банчи, я бы сделала! И Доналд сделал бы. Но Банчи мертв. А что можно сделать для мертвых?

— Если их убили, вы можете попытаться изловить убийц.

— «Око за око». Это не сделает их лучше. Это только варварство.

— Значит, позволить убийце душить людей всякий раз, когда ему это понадобится? — поинтересовался Аллен. — В том идея и состоит?

— Если бы было что-то, что мы действительно могли сделать…

— Ну, например, если бы Доналд сделал то, чего так хотел его дядя? Взяться за изучение медицины, а? То есть, — поспешил добавить Аллен, — даже если это и не совпадает с его нынешними намерениями, например, с ночными клубами капитана Уитерса.

— Я же только что сказала, что он мог бы стать доктором! Разве я не говорила этого?

— Да, — согласился Аллен, — говорили. Стало быть, мы ходим по кругу.

Он положил руку на шарообразную ручку двери.

— Я подумала, — сказала Бриджет, — что, так как вы детектив, вы захотите заставить меня говорить.

Аллен расхохотался.

— Маленькая эгоистка, — сказал он. — Битые четверть часа я выслушиваю все, что вам заблагорассудится сказать о себе и о своем молодом человеке. Все это прекрасно, но для полицейского — ни к чему. Позаботьтесь о своей матери, которая именно сейчас нуждается в вас более, чем когда-либо, порекомендуйте своему молодому человеку вернуться к своим занятиям и, если сумеете, оттащите его от Уитерса. А теперь всего наилучшего. Я ухожу.

Глава XVIII Затруднительное положение секретарши

Затворив за собой дверь в детскую, Аллен направился к лестнице. Если Фокс все еще в библиотеке с Каррадосом, беседа их, должно быть, стала несколько натянутой. Он миновал спальню леди Каррадос и услышал приглушенные голоса:

— Дорогая Ивлин, это абсолютно нетерпимо, чтобы…

Аллен скорчил гримасу и начал спускаться по лестнице.

Фокса он нашел в библиотеке в полном одиночестве.

— Ну что, братец Фокс, — спросил Аллен, — упустили простого солдата?

— Отправился наверх, — ответил Фокс. — Не могу сказать, чтобы мне было особенно тоскливо без него, ведь мне пришлось изрядно потрудиться, дабы удержать его здесь после того, как вы ушли.

— И как же вам это удалось?

— Я спросил его, не принимал ли он когда-либо участия в полицейских расследованиях. Это сработало. Затем мы перешли к вопросу о том, как он помогал полиции поймать лакея, укравшего жемчуг у кого-то в Танбридж, и как, если бы он не заметил человека, который следил за вазой на рояле, никто и не подумал бы заглянуть в шкатулку к герцогине. Забавны эти тщеславные старые джентльмены, а?

— Необыкновенно забавны. Кстати, так как вопрос с гостиной для нас, по-видимому, имеет первостепенную важность, нам бы лучше подумать, как заполучить мисс Харрис. Вы могли бы пойти и расспросить…

Но не успел Фокс направиться к двери, как она отворилась, и в ней показалась мисс Харрис собственной персоной.

— Доброе утро, — проговорила она довольно решительно, — мне кажется, вы хотели меня видеть. Я — секретарь леди Каррадос.

— Мы как раз говорили о вас, мисс Харрис, — сказал Аллен, — не присядете ли? Моя фамилия Аллен, а это инспектор Фокс.

— Доброе утро, — еще раз сказала мисс Харрис и села.

Не безобразна, но и не красива; роста не высокого, но и не низкого; не так, чтобы уж очень смуглая, но и не блондинка. Аллену пришло в голову, что она могла бы выиграть конкурс по объявлению в газете на лучшую «обыкновенную женщину», являя собой отжившую норму женственности. На ней было прекрасно сшитое, но абсолютно безликое платье. Неудивительно, что ее почти никто не заметил в Марздон-Хаус. Она могла куда угодно заходить и что угодно слушать, словно Оберон из крупных буржуа во дворце Тезея[46]. Если, конечно, видимость как таковая не была прошлой ночью в Марздон-Хаус заметнее всего прочего.

Он увидел, что она совершенно спокойна; спокойно лежали на коленях ее руки. На подлокотник кресла она положила блокнот и карандаш, точно подготовилась записывать под его диктовку. В ожидании подготовил свой блокнот и Фокс.

— Не могли бы вы сказать, как вас зовут, и назвать адрес? — спросил Аллен.

— Разумеется, мистер Аллен, — все так же решительно ответила мисс Харрис. — Доротея Вайолет Харрис. Адрес… Вам нужен город или округ?

— И то и другое, если можно.

— Город: пятьдесят семь, Ибэри Мьюз, Юго-Запад. Округ: Приход, Барбикон-Брэмли, Бакс, — она взглянула на Фокса. — Бэ-а-р-бэ-и…

— Благодарю вас, мисс, — заметил Фокс, — полагаю, я справился.

— Теперь, мисс Харрис, — продолжал Аллен, — мне хотелось бы, чтобы вы помогли нам во всем этом деле.

К его крайнему изумлению, мисс Харрис тотчас открыла свой блокнот, на странице которого он заметил столбик стенографических значков. Она вынула из-за пазухи пенсне без ободка, держащееся на резинке, укрепила его на носу и принялась хладнокровно дожидаться следующей реплики Аллена.

— Вы делаете какие-то записи, мисс Харрис? — поинтересовался он.

— Да, мистер Аллен. Я только что видела мисс О’Брайен, и она сообщила мне, что вас интересует любая информация, которая мне известна относительно передвижения лорда Роберта Госпела прошлой ночью и этим утром. Мне показалось, что будет лучше, если я подготовлю то, что должна сказать. Потому я и набросала несколько заметок по памяти.

— Превосходно. Давайте-ка их!

Мисс Харрис откашлялась.

— Примерно в половине первого, — начала она неприятно монотонным голосом, — я встретила в холле лорда Роберта Госпела. В этот момент я разговаривала с мисс О’Брайен. Он пригласил меня чуть позже потанцевать с ним. В холле я оставалась до без четверти час. Случилось так, что я взглянула на часы. Затем я поднялась по лестнице на верхний этаж. Какое-то время оставалась там. Сколько именно, сказать не могу, но в бальную залу я спустилась до половины второго. Затем лорд Госпел — простите, лорд Роберт Госпел — пригласил меня на танец.

На мгновение голос мисс Харрис умолк. Она передвинула исписанную страничку на подлокотнике кресла.

— Мы танцевали, — продолжала она, — один за другим три танца подряд. Лорд Роберт представил меня нескольким своим друзьям, а затем повел меня в буфетную, что в полуподвале. Там мы выпили шампанского. Потом он вспомнил, что пригласил на танец герцогиню Дорминстерскую… — тут мисс Харрис на секунду сбилась, но затем продолжила: — Пригласил на танец герцогиню Дорминстерскую, — она опять прокашлялась. — Он повел меня в бальную залу, где пригласил на следующий венский вальс. Я осталась в бальной зале. Лорд Роберт танцевал с герцогиней, затем с мисс Агатой Трой, художницей-портретисткой, а также с двумя дамами, фамилий которых я не знаю. Ну, не одновременно, конечно, — заметила мисс Харрис вскользь. — Это может показаться смешным. Я по-прежнему оставалась в бальной зале. Оркестр играл «Голубой Дунай». Неподалеку от того места, где я сидела, стоял лорд Роберт в группе своих друзей. Он заметил меня, и мы снова танцевали, теперь уже «Голубой Дунай», и снова вместе отправились в буфетную. Время я заметила. Дело в том, что я собиралась уходить гораздо раньше и была чрезвычайно удивлена, когда оказалось, что уже около трех часов утра. Стало быть, я оставалась до конца.

Она взглянула на Аллена с совершенно бесстрастным выражением человека, занятого своей работой. И ему вдруг показалось, что она и в самом деле его секретарша, а потому не было никакой необходимости сдерживать улыбку. Он посмотрел, в свою очередь, на Фокса и впервые на своей памяти увидел, что Фокс в полном замешательстве. Его большая рука бесцельно шарила по блокноту. Он понял, что Фокс не знал, переписывать ли ему стенограмму мисс Харрис и в свой блокнот.

— Благодарю вас, мисс Харрис, — сказал Аллен. — Есть еще что-нибудь?

Мисс Харрис перевернула страницу.

— Подробности беседы, — вновь начала она. — Я не делала записей всех реплик, которые запомнила. Многие были простыми пояснениями к соответствующим темам. Например, лорд Роберт рассказывал мне о леди Каррадос и высказал сожаление, что она выглядит усталой. Вот что-то вроде этого.

— Уточните-ка его замечания по этому поводу, — неожиданно серьезно сказал Аллен.

— Конечно, мистер Аллен. Лорд Роберт спросил меня, не заметила ли я, что леди Каррадос последнее время выглядит устало. Я ответила, что да, заметила и что мне очень жаль, потому что она так мила со всеми. Он спросил, не думаю ли я, что это только из-за хлопот, связанных с сезоном. Я сказала, что ожидала этого, поскольку многие дамы, у которых я служила, находили, что сезон — пора чересчур утомительная, хотя, кстати говоря, леди Каррадос принялась за развлечения очень легко. Лорд Роберт спросил меня, нравится ли мне быть с леди Каррадос. Я ответила, что нравится, и даже очень. Кроме того, лорд Роберт задал мне несколько вопросов обо мне самой. С ним было очень легко разговаривать. Я рассказала ему о своей жизни в приходе, сказала и о том, что нам следовало вести себя куда свободнее, и он был так мил, что я рассказала ему о людях, работавших с моим отцом в Баксе, и он, по-моему, очень заинтересовался многими тамошними священниками и всей нашей старой бэкингемширской семьей.

«Боже! — подумал Аллен, и его неожиданно кольнуло острое чувство жалости. — Такие они, наверное, и есть, и на протяжении двух или трех поколений они дюйм за дюймом сдавали свои общественные позиции, прежде чем дети их усвоили эту манеру разговаривать, и ни у кого нет никаких иных чувств, кроме как скептическое недоверие».

— Так вы из Барбикон-Брэмли? — вслух спросил он. — Это неподалеку от Бэссикота, не так ли? Эту часть Бакса я знаю довольно неплохо. Ведь приход вашего отца где-то рядом с Фэлконбридж?

— О нет! До Фэлконбридж еще тридцать миль. В Фэлконбридж священником был мой дядя.

— Правда? — поинтересовался Аллен. — И давно?

— Когда я была маленькой. Теперь он на покое и живет в Барбикон-Брэмли. Все Харрисы доживают до глубокой старости. Он сказал, что долгожительство — довольно сомнительная награда за добродетельную жизнь, — сказала мисс Харрис, еще раз заглянув в записи. Аллен, точно в яви, услышал, как пронзительный голос произносит эту эпиграмму.

— Он и правда был забавен, — добавила мисс Харрис.

— Да. Теперь, мисс Харрис, будьте внимательны, ибо мы подошли к чему-то очень важному. Вы сказали, что поднялись на верхний этаж где-то между… скажем, без четверти час и четвертью второго. Как вы полагаете, вы все это время находились там?

— Да, мистер Аллен, я думаю, что все.

— Примерно где вы находились?

Мисс Харрис покраснела так быстро, что можно было подумать, будто она исполняла роль в пантомиме и на нее направили подсветку с красным фильтром.

— Ну… я хочу сказать, что сидела в галерее, пошла в дамский туалет, мне надо было привести себя в порядок и… посмотреть, как я выгляжу… затем я снова села там, в галерее… я хочу сказать, что я там и находилась.

— Вы полагаете, что в час вы были в галерее?

— Я… правда, я не уверена, была ли я…

— Давайте попробуем порассуждать в этом направлении. В туалетную комнату вы вошли сразу же, как поднялись на этаж?

— Да. Да, сразу же.

— Как долго вы находились в туалетной комнате?

— Всего несколько минут.

— Значит, до часа вы опять сидели в галерее?

— Да, — с сомнением произнесла мисс Харрис, — но…

— Примерно в это время, которое я пытаюсь установить, капитан Уитерс и мистер Доналд Поттер также находились в галерее, откуда они направились в гостиную на этом же этаже. В эту гостиную входил и выходил из нее сэр Герберт Каррадос, и вы, возможно, слышали, как он отдавал распоряжения слуге относительно пепельниц и спичек. Вы это вспоминаете?

— Нет. Не совсем так. Мне кажется, я помню, как капитан Уитерс и мистер Поттер были в дверях гостиной — я как раз в это время спускалась по лестнице. В той гостиной, что побольше, и там, где нет телефона. А лорд Роберт находился в гостиной с телефоном.

— А откуда вам это известно?

— Я… Я слышала его.

— Из туалетной комнаты?

— Э… Я имею в виду…

— Возможно, из той комнаты, что между туалетной и гостиной с телефоном, — решил помочь Аллен, мысленно проклиная мисс Харрис за ее поразительную застенчивость.

— Да, — сказала мисс Харрис, невидяще глядя прямо перед собой. Она казалась до такой степени расстроенной, что Аллен и сам начал чувствовать себя неловко.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, если я вдруг спрошу о некоторых частных подробностях, — сказал он. — В какие-то моменты полицейские напоминают врачей. Не обращайте на это внимания. Когда вы зашли в дамскую туалетную?

— Хм! — мисс Харрис прокашлялась. — Как только поднялась на этаж.

— Так! Теперь давайте посмотрим, не сможем ли мы уточнить детали. Вы поднялись на этаж, ну, скажем, без десяти или без пятнадцати минут час. И направились к двери комнаты, следующей за зеленой гостиной, где телефон. Вы кого-нибудь заметили?

— Капитана Уитерса, который как раз выходил из зеленой гостиной. Мне кажется, там находилась дама. Я заметила ее, когда он открыл дверь, а я… я в это время открывала другую дверь.

— Так. Там был еще кто-нибудь?

— По-моему, в другой гостиной, первой, мимо которой я прошла, находился сэр Герберт. Это все.

— А вы прошли прямо в дамскую туалетную комнату, так?

— Да, — кивнула мисс Харрис. Она прикрыла глаза, а когда вновь открыла, то в ее взгляде, который она устремила на карандаш и блокнот Фокса, мелькнуло что-то вроде ужаса. Аллен понял, что она уже видит себя в Оудц Бейли и ей приходится отвечать и на куда более неудобные вопросы одного из знаменитых прокуроров.

— Как долго вы оставались в туалетной комнате? — спросил он.

Побелевшие губы мисс Харрис скривились в почти безумной улыбке.

— О, почти ничего, — выдохнула она. — Сами знаете.

— И пока вы там находились, вы слышали, как лорд Роберт разговаривал в соседней комнате по телефону?

— Да, слышала! — громко и вызывающе отчеканила мисс Харрис.

«Смотрит на меня, — подумал Аллен, — точно пойманный кролик».

— Значит, лорд Роберт, по-видимому, поднялся на этот этаж сразу же за вами. Как вы думаете, дама, которую вы заметили, все еще находилась в зеленой гостиной, когда он начал разговаривать по телефону?

— Нет. Я слышала, как она вышла и… и как она… то есть как она пыталась… мм… пыталась…

— Да-да, — сказал Аллен. — Именно. И ушла?

— Совершенно верно.

— А затем лорд Роберт начал разговаривать по телефону? Понимаю. Вы слышали что-нибудь из того, что он говорил?

— О, нет! Он, естественно, разговаривал вполголоса. Я даже не пыталась вслушиваться.

— Конечно, нет.

— Но даже если бы я попыталась, ничего не услышала бы, — продолжала мисс Харрис. — Я могла расслышать только голос, и я узнала его безошибочно.

— Вот как! — сказал Аллен ободряюще. И подумал: «Ну а теперь-то мы наконец доберемся до дела, а?»

Мисс Харрис, однако, и не думала продолжать, а сидела, поджав губы с видом человека, честно выполнившего свой долг.

— Не слышали ли вы, чем закончился его разговор? — спросил он в конце концов.

— О, да! Чем закончился, слышала. Да. Кто-то вошел в комнату, и я слышала, как лорд Роберт сказал: «О, хэлло!» Это единственное, что я смогла разобрать, и почти сразу же звякнул телефон — я думаю, он положил трубку.

— А вошедший? Это мужчина?

— Да! Да, мужчина.

— Не могли бы вы, — спокойно спросил Аллен, — узнать этого человека?

— О, нет! — воскликнула мисс Харрис с облегченным видом. — Конечно, нет, мистер Аллен. У меня нет ни малейшего представления, кто это. Поймите, что, в сущности, я ничего не слышала из соседней комнаты. Вообще ничего. В самом деле.

— Вы вышли из туалетной?

— Не сразу. Нет-нет.

— Вот как! — заметил Аллен. Больше ему сказать было нечего. Даже Фокс впал в состояние крайнего замешательства. Он громко откашлялся. Неожиданно мисс Харрис, не сводя встревоженного взгляда с противоположной стены и то и дело сжимая и разжимая руки, начала пронзительно лепетать, точно хотела оправдаться:

— Нет. Только через несколько минут, а затем, когда я вышла, они оба, разумеется, уже ушли. Я хочу сказать, когда я уже совсем вышла. Лорд Роберт, конечно, ушел раньше и… и… это уже безусловно. Именно так и было.

— А тот, другой?

— Он… он просто ошибся. Немного ошибся. Уверяю вас, я не видела его. Я хочу сказать, что, как только он сообразил, что ошибся дверью, он тут же вышел. Это же понятно. Внутренняя дверь наполовину застеклена, что особенно неудобно — ведь там, разумеется, две комнаты… хотя это все же лучше, чем при обычном расположении… Я хочу сказать, что и он меня не видел… поэтому все это не имеет значения… правда-правда, ни малейшего значения. Никакого значения!

Слушая этот вздор, Аллен мысленно возвратился на верхний этаж, на галерею в Марздон-Хаус. Он вспомнил переднюю в викторианском стиле, открывающуюся из этажа, мрачное помещение в самой глубине. Беспорядочные обрывки из замечаний мисс Харрис вдруг соединились в его мозгу и отлились в законченную схему.

— Правда-правда, ни малейшего значения! — повторяла тем временем мисс Харрис.

— Разумеется, нет, — охотно согласился Аллен. — Полагаю, я понял, что произошло. Поправьте меня, если я ошибусь. Пока вы находились в туалетной комнате, человек, прервавший разговор лорда Роберта по телефону, вышел из зеленой гостиной и по ошибке вошел, не постучавшись, в дверь передней дамской туалетной комнаты. Так?

Мисс Харрис побледнела при упоминании туалетной комнаты, но кивнула.

— А почему вы так уверены, что это был один и тот же человек? А, мисс Харрис?

— Ну… потому… потому, что я слышала их голоса, когда они входили в следующую комнату, а затем голос лорда Роберта уже на этаже, а затем… затем произошло вот это. Мне как раз и показалось, что это тот же человек.

Аллен нагнулся к ней.

— Внутренняя дверь, — сказал он, — застеклена наполовину. Вы не могли увидеть входившего?

— А освещение! — воскликнула мисс Харрис. — Там почти темно, уверяю вас. Мне неприятно говорить, но я забыла выключить за собой свет. И вошел тот.

— Стало быть, вы могли видеть хотя бы контуры вошедшего, пусть и неясно, пусть через дымчатое стекло.

— Да… на пару секунд. Прежде чем он вышел. Мне кажется, он, наверное, чувствовал себя нехорошо.

— Был пьян?

— Нет-нет. Конечно, нет. Совсем в другом смысле. Казалось, что он как бы потрясен.

— Почему?

— Он… ну, по очертаниям… закрыл руками лицо, его шатнуло к стеклянной перегородке, и на миг он даже прислонился к ней. Слава Богу, — с горячностью произнесла мисс Харрис, — я заперла дверь.

— Когда он оказался ближе к двери, не был ли его силуэт отчетливее, резче?

— Наверное. Да, был.

— И он вам по-прежнему незнаком?

— Нет. Даже на миг.

— Предположим — только предположим, — что это был либо сэр Герберт Каррадос, или капитан Уитерс, или официант, дежуривший на этаже, или мистер Доналд Поттер, или Димитрий, поставщик. На кого из них он более всего похож?

— Не знаю. Возможно, на Димитрия… Не знаю.

— Крупный?

— Средний.

— Ладно. Что произошло дальше?

— Он убрал руки от лица. Повернулся к стеклянной двери спиной. У меня… у меня даже возникло ощущение, что он внезапно понял, где он находится. Затем его изображение отодвинулось, стало совершенно неясным и пропало. Я услышала, как закрылась внешняя дверь.

— И вы наконец смогли выйти?

— Сколько-то секунд я переждала.

Мисс Харрис внимательно посмотрела на Аллена и, наверное, прочла в его глазах, что, в сущности, в ее рассказе не содержалось ничего ужасного.

— Это было опасно, не так ли? — спросила она. — Если честно?

— Честно, — сказал Аллен, — было опасно.

Глава XIX Генерал

— Стало быть, ваша идея, — говорил Фокс, когда они вновь направлялись к Белгрэйв-Скуэр, — состоит в том, что этот малый, зашедший в клозет, и есть убийца?

— Да, Фокс, это и есть моя идея. Не вижу никаких причин, почему бы ни в чем не виновному человеку не признаться в том, что он прервал чей-то телефонный разговор, между тем в этом никто не признается. Боюсь, нам придется вновь пройти через всю эту толчею, через гостей, слуг, сделать все, чтобы придать нашим доводам больше убедительности. Для этого нам предстоит расспросить каждого, имею в виду из мужчин, не переступал ли он через порог убежища мисс Харрис. Каждого из мужчин. Благодарение Богу, нет нужды этого делать в отношении женщин, хотя из всего, что я знаю о своей племяннице Саре, вряд ли среди дебютанток мы бы встретили многих, кто сгорал бы от смущения или прятал глаза. Если никто не сознается в недоразумении с телефоном или в пребывании в одном из соседних помещений, что ж, тогда заменим один из узлов в нашей схеме. Сейчас мы можем быть уверены, по крайней мере, в одном: человек, которого мы ищем, подслушал телефонный разговор Банчи со мной, вошел на фразе «а работает он с…», дождался в зеленой гостиной, пока Банчи уйдет, и вторгся по ошибке в дамскую туалетную.

— Но для чего он это сделал? — спросил Фокс. — Подумал ли он и впрямь, что это мужской туалет, или пытался избежать встречи с кем-то? Что еще?

— Любопытная картинка, а? Темная фигура сквозь толстое стекло. Даже при своей патологической стыдливости мисс Харрис заметила, что он был как бы взволнован. Лицо, зажатое руками, на момент он прислонился к двери. А затем он вдруг приходит в себя и исчезает. Он выглядел, сказала мисс Харрис, как если бы был потрясен. Если это тот, кого мы ищем, он и в самом деле был потрясен. Он только что перехватил телефонный звонок в Скотланд-Ярд от человека, который, по-видимому, знал все, что следовало знать относительно его шантажа. Наверное, он почувствовал, что должен войти в первую попавшуюся дверь и хотя бы на мгновение побыть одному, чтобы собраться с силами.

— Да, — согласился Фокс, — это возможно. Хотя в качестве объяснения я был бы не против чего-нибудь более определенного.

— Уверяю вас, я тоже! Нет ничего хуже, чем строить догадки. Терпеть их не могу!

— Мисс Харрис нисколько не продвинула нас относительно событий в холле.

— Но поводу ухода гостей? Нет, не продвинула. Только подтвердила то, что нам уже сообщали.

— Она довольно-таки наблюдательная дамочка, правда? — сказал Фокс.

— Да, Фокс, она неглупа, при всех своих сомнениях. А теперь нам предстоит восхитительная работенка. Нам предстоит одурачить, умаслить или запугать миссис Хэлкет-Хэккет, заставив ее выдать нам своего молодого человека. Увлекательное занятие.

— Мы ведь увидим и генерала? Думаю, нам это следует сделать. Вряд ли кто еще за него возьмется. Я ведь распорядился не касаться тех, с кем мы имеем дело.

— Совершенно верно, — сказал со вздохом Аллен. — Повидаем и генерала. А вот и Хэлкин-стрит. Хэлкет-Хэккеты с Хэлкин-стрит! Целый набор придыхательных и взрывных согласных. Полагаю, сначала — генерал.

Генерал уже дожидался их. Они пересекли холл, у которого хоть и нет языка, но который тем не менее красноречиво свидетельствовал о работе в доме самого модного и дорогостоящего декоратора в Лондоне. Их провели в кабинет, где пахло кожей и сигарами и где по стенам были развешаны очаровательные гравюры последнего заезда в стипль-чезе. Аллен представил себе генерала с его кавалерийской саблей, стоящим на пороге кабинета и предлагающим модному декоратору начать работать, а затем проверяющим, что у того получилось. А возможно, это миссис Хэлкет-Хэккет со всем своим американским темпераментом придала кабинету своего супруга столь агрессивную британскость. Ждать Аллену и Фоксу пришлось минут пять, когда послышалась тяжелая поступь и громкий кашель. В кабинет вошел генерал Хэлкет-Хэккет.

— Хэлло! Вечер! Что-о? — закричал он.

Лицо его было красно-коричневого оттенка, с чудовищного размера усами и синими глазами. Он был настоящим солдафоном из высшего комсостава, предметом извечных армейских шуточек — когда добродушных, а когда язвительных. Невозможно было поверить, что человек, у которого мозги столь же незамутненные, как и лицо, способен в чем бы то ни было признаться. Он принадлежал к такому типу людей, которые показались бы нереальными, плоскими фигурами, словно сошедшими с цветных карикатур с изображением полкового обеда, если бы не привлекало исходившее от них ощущение надежности и по-детски неизменной преданности. «М-да, вот он-то и в самом деле простой солдат», — подумал Аллен.

— Садитесь, — сказал генерал Хэлкет-Хэккет. — Скверная история! Проклятый подлый убийца! Не хуже, чем в Чикаго. И что же вы, ребята, намерены делать, а? Что-о? Поймать этого типа. Что-о?

— Надеюсь, сэр, — ответил Аллен.

— Надеетесь? Господи, и я надеюсь, что вы надеетесь. Ну и что же я могу сделать для вас?

— Ответить на пару вопросов, если вы не против, сэр.

— Конечно, не против. Возмутительно! С моей точки зрения, страна разваливается, и вот тому лишнее доказательство. Чтобы люди вроде Роберта Госпела не могли сесть в такси, не рискуя быть удавленными! Куда уж дальше-то. Ну?

— Сэр, первый вопрос такой. Заходили ли вы в час ночи в зеленую гостиную, что на верхнем этаже, когда лорд Роберт Госпел разговаривал по телефону?

— Нет. Даже поблизости там не был. Дальше.

— В какое время вы уехали из Марздон-Хаус?

— Между двенадцатью и часом.

— Рановато, — заметил Аллен.

— У подопечной моей жены заболели зубы. Отвез ее домой. На нее слишком подействовала вся эта чертова затея. Завиться и в загул! О чем только сегодня думают! Как заведенная вышагивать с утра до ночи — эдак и лошадь упадет.

— Да, — согласился Аллен. — И как они только выдерживают это.

— Ваша фамилия Аллен?

— Да, сэр.

— Вы ведь сын Джорджа Аллена, не так ли? Похожи на него. Он из моего полка. Мне шестьдесят семь, — с усилием добавил генерал Хэлкет-Хэккет. — Шестьдесят семь. А почему вы не вступили в полк своего отца? Чего тут-то хорошего? Что-о?

— Так уж вышло, сэр. Следующий вопрос…

— Что-о? Продолжаем работу? А! Это правильно!

— Вы возвратились в Марздон-Хаус?

— За каким чертом мне туда возвращаться?

— Мне показалось, что раз ваша супруга была там…

Генерал посмотрел на вторую гравюру из цикла «Последний заезд» и сказал:

— Моя жена предпочла остаться. В сущности, это Роберт Госпел предложил отвезти ее домой.

— Однако он этого не сделал…

— Проклятье, сэр! Моя жена не убийца!

— Лорд Роберт мог пересечь площадь в сопровождении вашей супруги, а потом возвратиться.

— Он этого не сделал. Она сказала мне, что они с ним разминулись.

— А вы, сэр! Вы отвезли свою дочь и…

— Она не моя дочь, — наставительно произнес генерал, — она дочь одного из друзей моей жены, — он помрачнел и принялся бормотать, наполовину про себя: — В мои дни подобное было просто неслыханно. Чтобы женщину превращать в лошадь. Не девушка, а жалкая, перепуганная кобылка… Тьфу!

— Да, сэр, — сказал Аллен. — Значит, вы отвезли мисс…

— Бирнбаум. Бедная малышка Роуз Бирнбаум. Я зову ее Крошкой.

— …мисс Бирнбаум и затем…

— Что затем?

— Вы спать не легли?

К своему удивлению, Аллен увидел, как лицо генерала из красно-кирпичного стало пунцовым, но, по-видимому, вовсе не от гнева, а от смущения. Он несколько раз топорщил усы, как ребенок, выпячивал губы и часто моргал.

— Вот те крест, не могу понять, — проговорил он наконец, — что за черт, какая разница, лег я спать в двенадцать или в час.

— Вопрос, конечно, может показаться нелепым, — сказал Аллен, — и если это так, то прошу прощения. Но таковы уж полицейские формальности: мы хотим установить алиби…

— Алиби! — проревел генерал. — Алиби! Господи Всеблагой! Сэр, вы что, пришли сюда рассиживаться и заявить мне, что я нуждаюсь в алиби?! Черт возьми, сэр!..

— Но, господин генерал Хэлкет-Хэккет, — поспешил вклиниться Аллен, пока побагровевший генерал с шумом втягивал в себя воздух, — в алиби нуждается каждый гость Марздон-Хаус.

— Каждый гость? Каждый гость! Но будь все проклято, сэр! Человека-то убили в этом вонючем такси, а не в той идиотской бальной зале! Какой-то гряжный большевиштшкий фашишт! — завопил генерал, не без труда справляясь с этим причудливым набором шипящих звуков. У него при этом слегка сместилась верхняя челюсть, но он яростно жевнул ее на прежнее место. — Все они одинаковы! — добавил он в замешательстве. — Вся эта проклятая толчея.

Аллен тем временем пытался найти соответствующую фразу на языке, который был бы понятен генералу Хэлкет-Хэккету. Он взглянул на Фокса, который не сводил с генерала почтительного взгляда поверх очков.

— Я думаю, вы поймете нас, сэр, — сказал Аллен. — Мы ведь просто выполняем распоряжения.

— Что-о?

«Сработало!» — подумал Аллен.

— Распоряжения! Что ж, и я умею стоять в общей шеренге, — заявил генерал, а Аллен, вспомнив, что очень похожую фразу уже слышал от Каррадоса, подумал, что в данный момент она как раз очень уместна. Было видно, что генерал готов встать в шеренгу.

— Прошу прощения, — сказал генерал. — Вышел из себя. Так всегда теперь. Несварение желудка.

— Ну, это может кого угодно вывести из себя, сэр.

— Вы-то, — заметил генерал, — собой владеете. Тогда продолжайте.

— Речь идет о вашем показании, сэр, что вы, возвратившись сюда, более уже не выходили. Возможно, есть кто-нибудь, кто подтвердил бы это показание.

И снова генерал показался удивительно смущенным.

— Свидетеля я вам предоставить не могу, — буркнул он. — Как я ложился в постель, не видел никто.

— Понимаю. Тогда, сэр, поклянитесь мне, просто поклянитесь, что, придя домой, более никуда не выходили.

— Но, черт возьми, прежде, чем лечь в постель, я обхожу кругом площадь. Я всегда так делаю.

— В какое время?

— Не знаю.

— Ну, хотя бы предположительно. Через сколько времени после того, как вы возвратились домой?

— Какое-то время прошло. Я проводил девочку до ее комнаты, потом приказал приглядеть за ней служанке моей жены. Затем спустился сюда, выпил. Немного почитал. Потом, по-моему, вздремнул. Но как следует уснуть никак не мог.

— Вы не взглянули при этом на часы вот здесь, на камине?

И вновь генерал явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Мог взглянуть. Наверное, и взглянул. Честно говоря, я теперь припоминаю, что спал на ходу и отчего-то вдруг проснулся. Гас огонь, и было дьявольски холодно, — он поглядел на Аллена и резко добавил: — Во рту было просто гнусно. Я же старая развалина и не люблю предрассветные часы. Как вы и сказали, я посмотрел на часы. Было половина третьего. Я сидел здесь, вот в этом кресле, и пытался настроиться на то, чтобы пойти и лечь спать. Не смог. Тогда и пошел пройтись вокруг площади.

— Но это же великолепно, сэр. Вы сможете дать нам информацию, в которой мы так нуждаемся. Не заметили ли вы случайно кого-нибудь, кто разгуливал по площади?

— Нет.

— И вам решительно никто не встретился?

— Констебль.

Аллен поглядел на Фокса.

— Полицейский констебль Титеридж, — подтвердил Фокс. — Его рапорт у нас есть, сэр.

— Хорошо, — сказал Аллен. — Когда вы проходили, сэр, мимо Марздон-Хаус, начинали ли люди разъезжаться по домам?

Генерал что-то пробормотал про себя вроде того, что «вполне возможно», затем помолчал и сказал:

— Был дьявольский туман, ничего нельзя было разобрать.

— Да, ночь с густым туманом, — согласился Аллен. — А не заметили ли вы в этом тумане капитана Мориса Уитерса?

— Нет! — с неожиданной силой выкрикнул генерал. — Нет, не заметил. Я с этим типом не знаком. Нет! — Наступила неловкая пауза, после чего генерал продолжал: — Боюсь, это все, что я могу вам сказать. Когда я снова вернулся, я лег в постель.

— Ваша жена к этому времени еще не возвратилась?

— Нет, — сказал генерал чрезвычайно громко. — Она не возвратилась.

Секунду помедлив, Аллен вновь заговорил:

— Очень вам признателен, сэр. Теперь мы подготовим письменные показания на основе записей инспектора Фокса и, если у вас нет возражений, принесем их вам на подпись.

— Я… м-м… м-м-м… мне нужно будет просмотреть их.

— Конечно. А теперь, если это возможно, я бы хотел побеседовать с миссис Хэлкет-Хэккет.

Генерал снова вздернул подбородок, и Аллен подумал, что сейчас опять разразится буря гнева. Но вместо этого генерал сказал:

— Очень хорошо. Я сообщу ей.

После чего он вышел из кабинета.

— Вот это да! — произнес Фокс.

— Таков Хэлкет-Хэккет. Каким был, таким остался, — сказал Аллен. — Но почему, черт возьми, — и он почесал нос, — почему старикан так разволновался из-за своей прогулки по площади?

— Для джентльмена в его положении она выглядит совершенно естественной, — размышлял Фокс. — Ничего не понимаю. Я бы скорее подумал, что он из тех, кто не против по утрам прийти в норму возле Серпентина[47], равно как и ночами прогуляться по площади.

— Этот бедный старикан — мерзкий лгун. Да и бедный ли он? Не сомнительный ли он тип? Будь он проклят! Какого черта он не дал нам своего прямого, ясного, надежного алиби? Сунулся на Белгрэйв-Скуэр, но не смог сказать ни точно когда, ни точно зачем, ни точно сколько времени там был. Что говорит констебль?

— Он не заметил ничего подозрительного. О генерале не упомянул. Я переговорю об этом с констеблем Титериджем.

— У генерала, наверное, железное здоровье, если он каждую ночь прогуливается вокруг Белгрэйв-Скуэр, — заметил Аллен.

— Да, но не в половине же третьего, — возразил Фокс.

— Верно, Фокс, совершенно верно, и Титеридж должен его опровергнуть. Как, черт побери, старый Хэлкет-Хэккет связан с событиями прошлой ночи? Вы же знаете, мы не можем этого допустить, потому что в конце концов, если он подозревает…

Аллен замолчал, и они с Фоксом оба встали, потому что в кабинет входила миссис Хэлкет-Хэккет.

Разумеется, Аллен уже встречался с ней — она приходила к нему в кабинет с рассказом о некоей мадам Икс и шантажными письмами. Теперь ему пришло в голову, что всю эту проклятую затею начала именно она. «Если бы не визит этой малоприятной, подозрительной, глупой женщины, — подумал Аллен, — я бы не просил Банчи совать голову в эту мышеловку. Господи!»

— Господи, инспектор! — воскликнула миссис Хэлкет-Хэккет. — Мне не сказали, что это вы. Мне и в голову не пришло, когда я явилась с известиями о неприятностях с моей бедной подругой, что я разговаривала со знаменитым сыном леди Аллен.

Внутренне передернувшись от этого вульгарного признания его рыночной стоимости, Аллен обменялся с хозяйкой рукопожатием и тут же представил ей Фокса, к которому миссис Хэлкет-Хэккет прониклась непереносимым сердечием. Когда все расселись, Аллен умышленно помедлил, прежде чем начать разговор. Приглядевшись к ней, он заметил, как провалились ее щеки под толстым слоем крема и румян, как страх затаился в ее глазах и как дрожат ее руки.

— Полагаю, — сказал он наконец, — что начать мы можем с того самого визита в Скотланд-Ярд. Дело, о котором нам тогда пришлось разговаривать, по-видимому, связано со смертью лорда Роберта Госпела.

Она сидела вытянувшись, прямая, как струна, в своем дорогостоящем корсете, и было видно, что она сильно напугана.

— Но это же абсурд, — возразила она. — Нет, честное слово, мистер Аллен, я не могу поверить, что тут могла быть хоть какая-то связь. Ведь моя подруга…

— Миссис Хэлкет-Хэккет, — сказал Аллен, — боюсь, нам придется отказаться от вашей подруги.

Она бросила испуганный взгляд на Фокса, и Аллен среагировал на это.

— Мистер Фокс полностью ознакомлен со всей этой историей, — сказал он. — И он согласен со мной в том, что вашей подруге лучше исчезнуть. Мы выяснили, и у нас нет на этот счет никаких сомнений, что это вы, и никто другой, оказались жертвой шантажных писем. И переживать по этому поводу вам нет ровно никакой необходимости. Куда полезнее будет энергично приняться за разрешение этой проблемы без помощи воображаемой мадам Икс. Она лишь внесет никому не нужную путаницу. Сейчас у нас есть факты…

— Но… как вы…

Аллен решил рискнуть, хотя риск был серьезным.

— С капитаном Уитерсом я уже разговаривал, — сказал он.

— Боже! Морис сознался!

Фокс при этом выронил из рук свой блокнот.

Аллен, продолжая следить за ее раскрытым ртом с мокрой красной каймой, возразил:

— Капитан Уитерс ни в чем не сознавался.

И тут же подумал: «Понимает ли она, что сейчас натворила?»

— Но я не это имела в виду, — залепетала миссис Хэлкет-Хэккет, — я этого не имела в виду, я имела в виду не это. Вы с ума сошли. Он не мог этого сделать, — она сцепила руки, расцепила их и забарабанила кулаками по подлокотникам кресла. — Что он вам сказал?

— Боюсь, не так уж много, все, что мы выяснили, это то, что вполне возможно…

— Вы сумасшедший, если полагаете, что это он виноват. Уверяю вас, он не мог этого сделать.

— Не мог сделать что, миссис Хэлкет-Хэккет? — спросил Аллен.

— Ну, это… лорд Роберт…

Она нервно зевнула и быстрым вульгарным движением прикрыла рот рукой в кольцах. В ее глазах отразился смертельный страх.

— В чем же, вы думаете, признался капитан Уитерс?

— Ни в чем, что с этим связано. Это не касается никого, только меня. Я не имела в виду ничего подобного. Вы подстроили мне ловушку. Это нечестно.

— В ваших же собственных интересах, — сказал Аллен, — было бы разумнее ответить на мои вопросы. Вы говорите, что не имели в виду, будто капитан Уитерс сознался в убийстве. Хорошо, приму это как вариант. Тогда в чем ему признаваться? В том, что он и был автором письма, которым угрожал вам ваш шантажист? Так, что ли?

— Я не стану отвечать. Ничего больше не скажу. Вы стараетесь поймать меня в ловушку.

— Ну и какое же заключение я должен, по-вашему, вынести из вашего отказа отвечать на вопросы? Поверьте, отказываясь отвечать, вы подвергаете себя крайне серьезному риску.

— Вы рассказали о письмах моему мужу?

— Нет. И не расскажу, если этого можно будет избежать. Теперь вот что, — все свои усилия Аллен решил сконцентрировать на одной подробности, ибо видел, что силой воли, точно буравом, можно просверлить, продолбить, преодолеть сопротивление в самой уязвимой точке. — Значит, капитан Уитерс и есть автор этого письма, так?

— Да, но…

— И вы подумали, что в этом-то он и признался?

— Ну, да, но…

— И вы полагали, что именно лорд Роберт Госпел и был шантажистом? С того самого концерта, на котором он сидел возле вас?

— Так это был Роберт Госпел! — воскликнула она, полная злобы и триумфа, и с вызовом откинула голову.

— Нет, — сказал Аллен. — Вы ошиблись. Лорд Роберт не был шантажистом.

— Был. Я знаю, что был. Вы думаете, от меня укрылось, что прошлой ночью он следил за нами? Почему он спросил меня о Морисе? Почему Морис предупреждал меня, чтобы я остерегалась его?

— Значит, это капитан Уитерс предположил, что лорд Роберт — шантажист? — в голосе Аллена невольно возникли нотки холодного отвращения.

По-видимому, она расслышала их, потому что тут же закричала:

— Почему вы говорите о нем в таком тоне? Я имею в виду, о капитане Уитерсе? У вас нет права оскорблять его.

«Господи, ну и глупа же она!» — подумал Аллен и сказал:

— Разве я оскорбил его? Если так, то я вышел за пределы своих полномочий. Миссис Хэлкет-Хэккет, когда вы первый раз потеряли свое письмо?

— Шесть месяцев назад, в короткий сезон, у себя же на вечеринке с шарадами.

— Где вы его хранили?

— В шкатулке на туалетном столике.

— Шкатулка закрывалась?

— Да. Но ключ иногда лежал в ящике туалетного столика с другими вещами.

— Вы заподозрили служанку?

— Нет. Я не могла ее подозревать. Она со мной пятнадцать лет. Она моя старая костюмерша. Я знаю, что она не могла этого сделать.

— У вас были какие-то подозрения насчет того, кто мог бы это сделать?

— Я ничего не могла придумать, кроме того, что для шарады я превратила свою спальню в буфетную, и люди были там повсюду.

— Что за люди?

— Персонал поставщика Димитрия. Но он все это время надзирал за ними, и у них, по-моему, не было никакой возможности.

— Понимаю, — сказал он.

Понимал он и то, что теперь она следила за ним с особым вниманием. В день ее визита в Ярд он очень долго разговаривал с ней и прекрасно знал, каким средством следует воздействовать на таких женщин; и хотя он терпеть не мог им пользоваться, но оно его никогда не подводило. Это было его мужское обаяние. Его передергивало, когда он видел, как к страху ее перед ним примешивается и некоторое ощущение сладости, и это воздействие неизбежно заставляло его и самого себя видеть одним из ее возлюбленных.

— Полагаю, — сказал он, — нам следует объясниться начистоту. Мы уже собрали достаточно большое количество информации. Сообщаю вам это в ваших же интересах. Лорд Роберт сотрудничал с нами в этом деле о шантаже и оставил нам свои записи. Из этих записей, а также из результатов наших дальнейших расследований мы составили целостную картину. В том, что касается вас, капитан Уитерс был предметом шантажных писем. Следуя нашему совету, вы выполнили инструкции шантажиста и оставили свою сумочку в углу софы в зале на Констанс-стрит. Сумочка была взята. Из-за того, что лорд Роберт умышленно сел рядом с вами, а капитан Уитерс, как вы сказали, посоветовал вам остерегаться его, вы и пришли к выводу, будто это лорд Роберт взял сумочку, а следовательно, и был вашим шантажистом. Почему об этом происшествии во время концерта вы не сообщили в полицию? Вы же обещали это сделать. Вам кто-то порекомендовал не связываться, поскольку в дело вмешался Скотланд-Ярд?

— Да.

— Кто? Капитан Уитерс? Понимаю. И здесь мы подходим к прошлой ночи. Вы сказали, что заметили, как лорд Роберт во время бала следил за вами обоими. Я вынужден еще раз задать вам тот же вопрос: согласен ли капитан Уитерс с вашей идеей, будто лорд Роберт и есть шантажист?

— Он… он просто остерегал меня от лорда Роберта.

— Судя по этим письмам и деньгам, которые требовал шантажист, вы полагаете, благоразумно поддерживать отношения с капитаном Уитерсом?

— Мы… нет ничего такого, чтобы кто-то мог… Я хочу сказать…

— Что вы хотите сказать? — жестко спросил Аллен.

Она облизала губы. И Аллен вновь перехватил ее заискивающий взгляд и подумал о том, до чего же неприятными и жалкими становятся стареющие женщины.

— Наши отношения, — ответила она, — в известной мере чисто деловые.

— Деловые отношения? — безучастно повторил Аллен.

— Да. Видите ли, Морис, ну, капитан Уитерс, был очень любезен и посоветовал мне… В общем, в данный момент капитан Уитерс организует небольшое дело, в котором я заинтересована, и естественно, что какие-то вещи я должна с ним обсуждать… Понимаете?

— Да, — мягко сказал Аллен, — понимаю. Не клуб ли в Лисерхеде оказывается этим небольшим делом капитана Уитерса?

— В общем, да, но…

— Ладно, — быстро продолжил Аллен, — вернемся к прошлой ночи. Лорд Роберт предложил проводить вас домой, не так ли? Вы отказались или постарались уйти от ответа. Вы вернулись домой одна?

Ее так и подмывало спросить, откуда все это ему известно — это было видно по глазам. И Аллен поблагодарил судьбу за то, что ему удалось по телефону посеять в Уитерсе панику. Ясно, что он не позвонил ей, чтобы сообщить, как следует разговаривать. «Испугалась, что мой визит может быть ловушкой», — подумал Аллен и решил рискнуть еще раз.

— После бала, — сказал он, — вы еще раз виделись с капитаном Уитерсом, не так ли?

— С чего вы это взяли?

— У меня есть на то основания. Автомобиль капитана Уитерса был припаркован на улице справа у Белгрэйв-Скуэр. Сколько времени вы ждали в нем?

— Я не говорила, что находилась в нем.

— Стало быть, если капитан Уитерс сообщает мне, что прошлой ночью он отвез свою партнершу в «Матадор», я должен сделать вывод, что этой партнершей были не вы?

— Капитан Уитерс хотел уберечь меня. Он чрезвычайно заботливый человек.

— Неужели вы не можете понять, — удивился Аллен, — что если вам удастся доказать, что вы оба сидели в его машине и отправились прошлой ночью в «Матадор», то это будет только к вашей обоюдной с ним пользе?

— Да? Я не хочу, чтобы говорили, будто…

— Миссис Хэлкет-Хэккет, — сказал Аллен, — вы хотите иметь алиби для себя и капитана Уитерса или не хотите?

Она открывала и закрывала рот, точно выброшенная из воды рыба, диким взором посмотрела на Фокса и разразилась рыданиями.

Фокс встал, прошел в дальний конец кабинета и с подчеркнутым интересом принялся рассматривать вторую из гравюр цикла «Последний заезд». Аллен ждал, пока пальцы с кроваво-красными ногтями не вцепятся в изысканный ридикюль, не вытащат оттуда длинный кусок тюля с вышитой монограммой, пока владелица всего этого не высморкается в него с яростным ожесточением.

Что-то стукнуло об пол. Аллен стремительно нагнулся и поднял.

Это оказался золотой портсигар: в его крышку был глубоко вделан медальон, окруженный бриллиантами.

Глава XX Роуз Бирнбаум

Миссис Хэлкет-Хэккет прижимала свой платок к набрякшим мешкам под глазами так, словно это был не тюль, а промокательная бумага.

— Вы испугали меня, — сказала она. — Вы так… так испугали меня. Я вся дрожу.

Своими длинными пальцами Аллен переворачивал портсигар.

— Но для страха нет никакого повода. Абсолютно никакого. Неужели вы не понимаете, что стоит вам представить мне доказательства того, что вы и капитан Уитерс отправились на машине из Марздон-Хаус прямиком в «Матадор», как вы тотчас же освобождаетесь от малейших подозрений в соучастии в убийстве лорда Роберта?

Он ждал. Она принялась раскачиваться взад-вперед, всплескивая руками и склоняя голову то вправо, то влево, словно заведенный автомат.

— Не могу. Просто не могу. Я больше ничего не скажу. Я просто, ну, ни словечка больше не скажу. Это нехорошо. Нет-нет, ни словечка.

— Очень хорошо, — сказал Аллен без особого раздражения. — Не надо. Попробую по-другому. А что — хорош портсигар, а? Старинный медальон. Я бы сказал, периода итальянского Ренессанса. На редкость изысканно сработан. Это чуть ли не сам Бенвенуто, ибо только он добивался этих мельчайших завитушек. Вам известна его история?

— Нет. Морис его где-то подобрал и вделал в портсигар. Я помешана на старинных вещах, — сказала миссис Хэлкет-Хэккет, всхлипывая без слез. — Просто помешана на них.

Аллен открыл крышку. Внутри было выгравировано: «И. от М.У.». Он закрыл портсигар, но не отдал его.

— Не теряйте его, миссис Хэлкет-Хэккет, — сказал он, — медаль-то — мечта коллекционера. Вы не боитесь носить ее с собой?

Заметив его интерес, она, казалось, воспрянула духом. Промокнув еще раз глаза, она сказала:

— Я ужасающе невнимательна к своим вещам. Возможно, мне не следовало им пользоваться. Прошлой ночью, например, я его где-то забыла.

— Забыли? Где?

На миг она опять испугалась его нового вопроса.

— Где-то на балу, — ответила она.

— А не в зеленой гостиной, что на верхнем этаже?

— Я… возможно, и там.

— В какое время?

— Не помню.

— Во время ужина вы не находились в этой комнате вместе с капитаном Уитерсом?

— Да. А почему нет? Почему бы мне там и не находиться? — она заматывала платок вокруг пальцев и разматывала его. — Откуда вы все это знаете? Разве мой муж, если что, не следит за мной?

— Я не имел в виду ничего подобного. Просто я получил сообщение, что перед часом ночи вы некоторое время находились в этой комнате. Вы же сказали, что оставили там свой портсигар. Но что вы сделали, выйдя из комнаты?

— Я отправилась в туалетную, чтобы привести себя в порядок, и обнаружила, что у меня нет портсигара, когда открыла там свою сумку.

— Правильно. Идя от зеленой гостиной в туалетную комнату и минуя по пути две двери, не заметили ли вы на этаже лорда Роберта? Не думайте, ради Бога, что я ловлю вас на слове. Я просто хочу знать, видели ли вы его.

— Он поднимался по лестнице, — ответила она. Голос ее стал спокойнее, и было заметно, что она контролирует себя.

— Хорошо. Пока вы находились в туалетной комнате, не слышали ли вы, как набирается номер телефона, как урчит телефонный диск?

— Да. Теперь, когда вы напомнили мне об этом, могу сказать, что слышала эти звуки.

— Выйдя из туалетной комнаты, вы возвратились за портсигаром?

— Нет. Не пошла.

— Почему?

— Как почему? Я забыла о нем.

— Вы опять о нем забыли!

— Не то чтобы забыла, но я направилась к лестничной площадке, куда выходила другая гостиная, в которой меня дожидался Морис. Придя туда, я вспомнила о портсигаре, и Морис принес его мне.

— Дал ли телефон в это время отбой?

— Не знаю.

— Кто-нибудь еще был на этаже?

— Думаю, что нет.

— Итак, по случаю, маленькая незаметная дама сидела совершенно одна.

— Нет. На этаже не было никого. В гостиной сидел Доналд Поттер.

— Сколько времени ходил капитан Уитерс за вашим портсигаром?

— Не помню, — беспокойно сказала она, — не думаю, чтобы долго. Я разговаривала с Доналдом. А потом мы все отправились вниз.

— Не упоминал ли капитан Уитерс о том, что в телефонной гостиной, куда он пришел за портсигаром, находился еще кто-то?

— Нет, ничего подобного он не говорил.

— Не будете ли вы столь любезны оставить мне этот портсигар на сутки?

— Зачем? Для чего он вам нужен?

После некоторого колебания Аллен ответил:

— Мне надо, чтобы еще кое-кто узнал его. Вы мне его доверите?

— Что ж, — сказала она, — отказать я не могу, не так ли?

— Я стану обращаться с ним в высшей степени бережно, — успокоил ее Аллен. Положив портсигар в карман, он повернулся к Фоксу, который так и оставался в дальнем углу кабинета. В руке он держал открытый блокнот.

— Ну что? Полагаю, это все, — сказал Аллен. — Я что-то упустил, Фокс?

— Не думаю, сэр.

— В таком случае не будем вам больше надоедать, миссис Хэлкет-Хэккет, — проговорил Аллен, становясь прямо перед ней. Когда она поднялась с кресла, он прочел в ее глазах невысказанный вопрос. — Не хотите ли вы что-нибудь добавить к уже сказанному вами? — спросил он.

— Нет-нет! Но чуть раньше вы сказали, что выясните то, о чем прежде спрашивали, и еще сказали, что попробуете по-другому.

— А! — бодро подхватил Аллен. — Это насчет того, что ездили ли вы от Марздон-Хаус в «Матадор» в машине капитана Уитерса, и если ездили, то сколько времени это заняло? Да, мы переговорим со швейцаром и с официантом в «Матадоре». Наверное, они сумеют нам помочь.

— Господи, не нужно этого делать!

— Почему же?

— Не нужно. Ради Бога, не делайте этого! Ради Бога…

В ее голосе послышались приглушенные истерические нотки, и в конце концов ей даже стало не хватать воздуха. Фокс тяжело вздохнул и закатил глаза. Вздохнула и миссис Хэлкет-Хэккет. В этот момент отворилась дверь.

В кабинет вошла невзрачная девушка, одетая к выходу.

— О, простите, — проговорила она, — я не знала….

Миссис Хэлкет-Хэккет оглядела ее с видом попавшего в засаду мастодонта и на ощупь побрела из кабинета, стараясь уйти побыстрее, насколько позволяли это ее французские каблуки.

Дверь за ней захлопнулась.

Девушка, хоть и некрасивая, но великолепно завитая, подкрашенная и одетая, перевела взгляд с Аллена на Фокса.

— Мне очень жаль, — с беспокойством повторила она, — боюсь, я не должна была заходить сюда. Мне следует уйти и посмотреть, не могу ли я что-нибудь сделать?

— Будь я на вашем месте, — сказал Аллен, — не думаю, чтобы я что-то мог предпринять. Миссис Хэлкет-Хэккет чрезвычайно расстроена трагедией, случившейся прошлой ночью, и мне кажется, что ей лучше побыть одной. Вы — мисс Бирнбаум?

— Да. А вы — детективы, да?

— Именно. Моя фамилия Аллен, а это мистер Фокс.

— О, здрасьте! — поспешно сказала мисс Бирнбаум и, поколебавшись, протянула им руку.

Она с сомнением заглянула в лицо Аллену, и он почувствовал, как сжались, точно у испуганного ребенка, ее холодные пальчики.

— Я полагаю, вы тоже расстроены случившимся, не так ли?

— Да, — покорно согласилась она. — Ужасно, правда? — она переплела пальцы. — Лорд Роберт был очень мил, да? Он был очень добр ко мне.

— Надеюсь, ваши зубы теперь не болят?

Она посмотрела на руки, потом посмотрела ему в глаза.

— У меня зубы не болели, — возразила она.

— Нет?

— Нет, просто мне захотелось уйти домой. Я не-на-ви-жу выезд в свет, — добавила мисс Бирнбаум с неожиданной яростью. — Я знала, что я уйду, и ушла.

— Очень жаль. А зачем же вы тогда соглашались?

— Потому, — ответила мисс Бирнбаум с обезоруживающей откровенностью, — что моя мать заплатила миссис Хэккет, ну то есть миссис Хэлкет-Хэккет, пятьсот фунтов за то, чтобы она вывела меня в свет.

— Ага! — понял Аллен. — Вам надоела школа?

— Вы ведь никому не расскажете то, что я вам скажу, а? Я-то и словечка никому прежде об этом не говорила, ни единой душе. Но вы мне нравитесь, и я сыта всем по горло. Просто потому, что я не светская. Господи, как хорошо кому-то об этом сказать!

— Что же вам больше нравится?

— Я бы хотела учиться искусству. Мой дедушка был живописцем. Джозеф Бирнбаум. Не слышали о нем?

— Полагаю, слышал. Не его ли кисти картина, называющаяся «Иудейская суббота»?

— Правильно. Ну, разумеется, он был иудеем. И я еврейка. Моя мать — нет, а я — да. И еще, что я не хотела говорить. Мне ведь только шестнадцать. Вы решили, что я старше?

— Да, мне так казалось.

— Это потому, — разъяснила мисс Бирнбаум, — что я еврейка. Они, знаете ли, очень быстро взрослеют. Ну ладно, мне кажется, я не должна вас больше задерживать.

— А мне хотелось бы вас задержать на минуту. Если возможно.

— Тогда пожалуйста, — согласилась мисс Бирнбаум и села. — Надеюсь, мисс Хэлкет-Хэккет больше не вернется?

— Не думаю.

— Я ничего не имею против генерала. Он, конечно, глуп, но человек добрый. Но меня просто ужасает миссис Хэлкет-Хэккет. Я — неудачница, а она терпеть этого не может.

— Вы уверены, что вы такая уж неудачница?

— Да-а! Прошлой ночью только четыре человека пригласили меня на танец. Лорд Роберт, когда я только вошла туда, потом какой-то толстый человек, затем генерал и сэр. Герберт Каррадос.

Она украдкой оглянулась, и губы ее дрогнули.

— Я пыталась показать, будто успех в обществе для меня — все, — сказала она, — но это совершенно не по мне. Я ужасно переживала. Если бы я могла рисовать и забыть обо всем этом, это и не имело бы значения, но когда ты здесь — так противно чувствовать себя неудачницей. Потому у меня и заныли зубы. Вообще так странно, что я рассказываю вам все это!

— Домой вас отвез генерал?

— Да. Он действительно был очень добр. Он вызвал служанку миссис Хэлкет-Хэккет, которая для меня хуже яда, и приказал принести мне гвоздичного масла и овалтин. Но она-то все правильно поняла.

— И вы легли спать?

— Нет. Я стала думать, как бы написать матери, чтобы она разрешила мне бросить все это. Затем на меня все снова нахлынуло, я старалась думать о других вещах, но в голову все время приходили все эти неудачные балы.

— Вы слышали, как возвращаются остальные?

— Я слышала, как пришла миссис Хэлкет-Хэккет. Было что-то уж очень поздно. Она прошла к себе мимо моей двери, и бриллиантовые пряжки на ее туфлях щелкали при каждом шаге. Часы пробили четыре. Неужели генерал вернулся на танцы?

— Думаю, он просто еще раз вышел из дому.

— Тогда это, должно быть, генерала я слышала, когда он проходил мимо в четверть четвертого. Сразу после того, как пробили часы, — до шести я слышала каждый бой. Затем я уснула, а когда проснулась, было уже светло.

— Да.

Аллен принялся расхаживать по кабинету.

— Вы встречались с Агатой Трой? — спросил он.

— С художницей? Прошлой ночью она была там. Я ужасно хотела, чтобы кто-нибудь нас представил, но я не люблю просить. Мне кажется, она лучшая из нынешних английских художников. Вы не согласны?

— Полагаю, да. А знаете, она ведь и преподает.

— Правда? Наверное, только высокоодаренным?

— Мне кажется, только студентам, уже имеющим некоторый опыт.

— Если бы мне разрешили приобрести этот опыт, я думаю, она меня взяла бы.

— Вы рассчитываете чего-то добиться? — поинтересовался Аллен.

— Я уверена, что могу рисовать. Писать красками — нет, не думаю. Я все вижу в линии. Знаете что?

— Ну?

— Как вы думаете, это подействует как-то на все эти игры с выходом в свет? Почему бы ей не заболеть? Я потом так долго об этом думала. Она ведь жутко зловредна.

— Не говорите «она» и «зловредна». Это обычный человек, а вы еще слишком молоды.

Мисс Бирнбаум довольно ухмыльнулась.

— Во всяком случае, — сказала она, — я об этом думаю. А она даже и не добродетельна. Вы знаете такого — Уитерса?

— Да.

— Это ее дружок. Только не делайте вид, будто вы шокированы. Я написала об этом матери. Надеялась, что это хоть как-то образумит ее. Мне написал отец и спросил, не Морис ли его зовут и не напоминает ли он красную свинью — вы же понимаете, какое это оскорбление, — если бы это стало известно, я не могла бы здесь более оставаться. Я люблю своего отца. Но мать сказала, что если он дружок миссис Хэлкет-Хэккет, то все должно быть в порядке. Мне это показалось так забавно. Это единственное во всей этой каше, что кажется забавным. Хотя я не думаю, что это так уж уморительно, когда боишься и своего дружка и своего мужа, правда?

Аллен потер лоб и посмотрел на мисс Бирнбаум.

— Послушайте, — сказал он, — вы сообщили нам довольно большую информацию, а у мистера Фокса в руках блокнот. Как насчет этого?

Ее хмурое личико как бы просветлело, озарившись внутренним огнем. В углах полных губ пролегли резкие линии.

— Вы имеете в виду, что это ее встревожит? Надеюсь, что так и произойдет. Я ненавижу ее. Она безнравственная женщина. Она убьет любого, если ей понадобится убрать его с дороги. Очень часто кажется, что она была бы не против покончить со мной. Она говорит мне такое, что у меня все переворачивается внутри, и тогда мне так больно. «Ах, деточка, как же ты хочешь, чтобы я что-то для тебя сделала, если ты глядишь рыбьим взглядом и ничего не говоришь?», или «Ах, Господи, ну зачем на меня взвалили этот груз!», или «Деточка, я понимаю, что ты не можешь видеть себя со стороны, но сделай, по крайней мере, хоть что-то, чтобы поменьше походило на Сохо[48]». И она начинает меня передразнивать. Вчера она сказала мне, что придерживается германских принципов, и спросила, не поддерживаю ли я отношения с кем-либо из беженцев, потому что, как она слышала, многие англичане набирают среди них служанок. Надеюсь, она и есть убийца. Надеюсь, вы поймаете ее. Надеюсь, ее повесят за ее чертову жирную шею и удавят до смерти.

Тихий хрипловатый голос замолк. Мисс Бирнбаум дрожала легкой дрожью. Капельки пота тонким рядом выступили над верхней губой.

Аллен поджал губы, потер нос и сказал:

— И тогда вы почувствуете себя лучше?

— Да.

— Мстительный дьяволенок! Неужели вы не можете возвыситься над этим и увидеть, что существуют другие, чрезвычайно неприятные вещи, которые никогда не исчезнут? Не начать ли вам в качестве отвлекающего средства рисовать?

— Я сделала карикатуру на нее. Когда я вырвусь отсюда, я пошлю ей этот рисунок, если она, конечно, к тому времени не сыграет в ящик.

— Вы знакомы с Сарой Аллен?

— Она из тех, кто пользуется успехом. Да, я знакома с ней.

— Вам она нравится?

— Она недурна. Когда она видит меня, то сразу же вспоминает, кто я такая.

На какой-то миг Аллен решил забыть о своей племяннице.

— Мне кажется, — сказал он, — вы гораздо ближе к своей цели, чем воображаете. Мне сейчас надо уходить, но надеюсь, мы еще встретимся.

— Я тоже надеюсь. Я, конечно, показалась вам ужасной.

— Именно. Скрывайте то, что думаете, от тех, кто вас ненавидит, и всегда будете счастливы.

Мисс Бирнбаум хмыкнула.

— Вы очень умный, правда? — спросила она. — Всего хорошего.

Они дружески попрощались, и она смотрела, как они вышли в холл. Аллен последний раз взглянул на нее — небольшого роста, черноволосую, стоящую с насмешливым видом на фоне занавеса, расписанного спокойными полутонами и красивыми узорами в псевдоимперском стиле.

Глава XXI Показания Люси Лорример

Было около шести вечера, когда Аллен и Фокс возвратились в Скотланд-Ярд. Они тотчас направились в кабинет Аллена: Фокс — чтобы обработать собственные записи, Аллен — захватив груду донесений, пришедших, пока они оба были в отсутствии. Они зажгли каждый свою трубку, и между ними установилось то невыразимо сладостное ощущение общности, какое возникает у двоих, молчаливо выполняющих одну и ту же работу.

Вскоре Аллен отложил донесения и через стол взглянул на своего друга. «Сколь же часто мы вот так сидим, — подумалось ему, — Фокс и я, два скромных клерка, работая на концерн „Страшный Суд“, регистрируя и сопоставляя человеческие преступления. Фокс совсем поседел, а щеки его — в красной сетке кровеносных сосудов. Я вернусь домой за полночь, одинокий в одинокую берлогу». И среди этих мыслей перед ним возник образ: женщина, сидящая перед его камином в высоком голубом кресле. Но он был уж очень обыден, этот образ. Пусть уж она лучше сидит на коврике у камина. Руки ее испачканы углем и чертят на белой поверхности изящные линии. Он входит, она отрывается от своего рисования — перед ним глаза Трой, то улыбающиеся, то сердящиеся. Он отогнал это видение и тут же перехватил взгляд Фокса: как обычно, тот смотрел на него с терпеливым выжиданием.

— Закончили? — спросил Аллен.

— Да, сэр. Я стараюсь рассортировать данные. Вот рапорт молодого Керу — на серебряном подносе. Он взялся за это и, кажется, добросовестно поработал. Он оделся сотрудником Компании по уничтожению крыс и мышей, отправился по всем домам и подружился со слугами. Тем утром было вычищено все серебро у Каррадосов, в том числе портсигар сэра Герберта, — он видел его в буфетной у официанта; как бы то ни было, у этого портсигара другой контур. Слуга сэра Дэниела отдал в чистку его серебряные вещи в понедельник и пятницу, так что вчера все уже было вычищено. Вещи Димитрия Франсуа сдает ежедневно, во всяком случае, так он говорит. Молодого Поттера и Уитерса обслуживает прислуга на этаже, и их столовое серебро поддерживается в чистоте. Портсигары Хэлкет-Хэккетов чистятся раз в неделю по пятницам и протираются каждое утро. Такие-то вот дела. А что с рапортом от Бэйли?

— Не слишком много. В такси ничего нет. Он снял отпечатки пальцев Уитерса с моего портсигара, но, как мы и ожидали, в зеленой гостиной было полно народу. Он обнаружил-таки отпечатки пальцев и Уитерса и молодого Поттера на страницах тэйлоровской «Судебной медицины», на страницах, относящихся к проблемам удушения.

— Ого! Это уже что-то.

— Ничего особенного, Фокс. Они скажут нам, что прочли газетные репортажи, заинтересовались и открыли Тэйлора там, где речь шла об удушении; и у кого хватит духу назвать их лжецами? Человеку, который отправился в Лисерхед, повезло. Уитерс умышленно оставил там замужнюю пару. Наш человек выдумывает историю, будто городской совет направил его проверить электропроводку в доме, и проникает внутрь. Более того, у него была возможность как следует оглядеться. Он обнаружил колесо рулетки, и у него достало сообразительности довольно-таки внимательно осмотреть его. Средняя дюжина делений была слегка приоткрыта. Идея, полагаю, состоит в том, что маэстро Доналд или еще кто-нибудь из сателлитов Уитерса эту среднюю дюжину возвращает. На колесе новое фабричное клеймо. Там было и старое, но никаких признаков нарушения нет. Было там и несколько карточных колод, слегка подчищенных, как обычно, пемзой. К счастью для нас, замужняя пара имела крупный скандал с доблестным капитаном и была в высшей степени готова к разговору. Я думаю, у нас найдется достаточно улик, чтобы привлечь его к ответственности за игорный бизнес. Томпсон сообщает, что Уитерс находился там весь день. Стоило нам уйти, телефон разъединили. Доналду Поттеру его одежду возвратил таксист. Уитерса никто не посещал. Следующий — Димитрий. Уйдя отсюда, он направился домой, по пути зашел в аптеку, чтобы перевязать руку. Он также никуда не выходил, и ему никто не звонил. В высшей степени образцовое поведение. Как же нам пометить все жертвы, чтобы обвинить Димитрия?

— Вы меня об этом спрашиваете? — спросил Фокс.

— Именно. Ведь это практически нереально. Теперь дальше, Фокс. Я закончил с этой чертовой, опостылевшей, непонятной, дурацкой зеленой гостиной. Дело сводится к следующему. Телефонный разговор лорда Роберта могли подслушать Уитерс, сэр Герберт Каррадос, мисс Харрис, миссис Хэлкет-Хэккет и Доналд. Все они находились на этом этаже, и им, в общем-то, ни к чему нагло врать, чтобы избежать любого касательства к комнате с телефоном, куда они на мгновение заглянули. Но! Но, но… Непременно это чертово «но». Вполне возможно, что, пока лорд Роберт разговаривал по телефону, кто-то поднялся на этаж и зашел в эту комнату. Миссис Хэлкет-Хэккет находилась в гардеробной комнате; Уитерс, Доналд и Каррадос — в соседней гостиной; мисс Харрис — в туалетной. Димитрий утверждает, что был внизу, но кой черт это может подтвердить? Если все говорят правду, значит, некто мог подняться и спуститься незамеченным.

— А джентльмен, который ворвался в туалетную?

— Именно. Он мог и оставаться там, пока путь не окажется свободным, хотя не понимаю, зачем. Что подозрительного, если вы выходите из гостиной?

— Хм, — произнес Фокс.

— В этом деле, Фокс, каким оно мне сейчас представляется, есть два основных момента. И связаны они по большей части с портсигарами. С двумя портсигарами. Один принадлежит убийце, другой — миссис Хэлкет-Хэккет.

— Да, — отозвался Фокс.

— Помимо портсигаров есть еще потерянное письмо. То, что написано австралийским приятелем Пэдди О’Брайена. Письмо, которое, по-видимому, некто восемнадцать лет назад выкрал в Бэкингемшире. Не правда ли, забавно, что дядя мисс Харрис одно время священствовал в Фэлконбридже, той самой деревне, где потерпел катастрофу Пэдди О’Брайен? Интересно, отдают ли себе отчет мисс Харрис или леди Каррадос в том, что здесь возможна какая-то связь? Я думаю, следующим нашим этапом после допроса должна стать поездка в Барбикон-Брэмли, где нам следует побеспокоить отставного дядюшку мисс Харрис. Затем нам придется углубиться в историю больницы Фэлконбриджа. Какой слабый след! Один шанс на тысячу.

— Но ведь мисс Харрис, — промямлил Фокс, — приплетается сюда на основе простого совпадения, не так ли?

— Разве вы не рисуете себе картину, где мисс Харрис представляется доверенным лицом старого гнусного попа, который восемнадцать лет хранил у себя компрометирующее письмо, а теперь решил его использовать? На мой взгляд, это не столь уж невероятно. Кроме того, мне вовсе не кажется чистым совпадением то обстоятельство, что мисс Харрис очутилась среди прислуги леди Каррадос. Когда совпадения становятся значительными, они все больше начинают удивлять. Нетрудно представить себе, как кто-то рассказывает мисс Харрис о несчастном случае с Пэдди О’Брайеном, и мисс Харрис отвечает, что священником в Фэлконбридже был ее дядя. Следуют привычные восклицания о том, как тесен мир, и никто об этом более не вспоминает. Но добавьте в эту историю пропавшее письмо, и тотчас стародавняя связь мисс Харрис с Фэлконбриджем вам покажется подозрительным совпадением.

— Едва ли она так спокойно упомянула бы об этом, — предположил Фокс, — если бы имела к письму хоть какое-то отношение.

— Конечно. И все же нам нужно это проверить. Кстати, о проверке, Фокс. Есть еще леди Лорример. Нам надо проследить показания сэра Дэниела Дэйвидсона.

— Верно, сэр.

Фокс снял очки и сложил их в очечник.

— Из того, что у нас имеется, — спросил он, — определили ли вы кого-то конкретно?

— Да. Но я оставил это, пока у нас не возникнет пауза и мы не сможем это обсудить. Мне хотелось, чтобы вы независимо от меня пришли к тому же заключению.

— Портсигар и телефонный звонок.

— Да. Именно так, Фокс. Давайте-ка теперь, что называется, рассудительно и спокойно поговорим о портсигарах. Начнем с первого.

Они принялись обсуждать портсигары.

В семь часов Фокс заявил:

— Не вижу никаких возможностей для ареста. Совершенно нет оснований.

— Не забывайте, — добавил Аллен, — что мы не обнаружили ни пальто, ни шляпы.

— Мне кажется, мистер Аллен, — сказал Фокс, — нам следует спросить у каждого, у кого нет алиби, разрешения осмотреть их дом. Напрямую.

— Каррадосы, — начал Аллен, — Хэлкет-Хэккет, Дэйвидсон, мисс Харрис. Уитерс и Поттер вместе. Готов поклясться, что ни пальто, ни шляпы там нет. Равно как и у Димитрия.

— Мусорные ящики, — мрачно заметил Фокс. — Я говорил о них парням. Но шансов так мало, прямо хоть плачь. Вообще, мистер Аллен, что делают с пальто и шляпой, когда хотят от них отделаться? Все старые хитрости нам известны. Но в лондонских квартирах эти вещи невозможно сжечь. Уровень воды, как вы указывали, был низким, и бросать их с моста было чертовски рискованно. Не думаете ли вы, что их оставили на вокзале?

— Это надо выяснить. Следует иметь надежного человека для проверки наших фантазий. Прямо сказать, мне и в голову не приходил багажный вариант, братец Фокс. Во всяком случае, последние годы об этом слишком много шумят. Расчлененные тела обнаруживаются в перевязанных коробках с каким-то мрачным постоянством и не только по всей сети лондонских железных дорог, но и на страницах детективных романов. Я-то скорее подумал бы о почтовых отправлениях. Официальный запрос я уже отправил. Если они были посланы по почте, то, по-видимому, именно в часы пик и в одном из центральных отделений, и мы, точно два кота, или уж не знаю, с кем нас сравнить, должны вцепиться в это всеми когтями. Правда, есть еще надежда, что нам повезет — где-то нам должно повезти!

На столе зазвонил телефон. Аллен вдруг с болью вспомнил звонок лорда Роберта, поднял трубку.

Это была мать, интересовавшаяся, не пообедает ли он с ней.

— Я, конечно, не думаю, что ты можешь удрать, дорогой, но квартира в пяти минутах на такси, и прийти тебе не составит большого труда.

— Я не против, — сказал Аллен. — Когда?

— В восемь, но если хочешь, мы могли бы пообедать и пораньше. Я совершенно одна.

— Мама, я сейчас выхожу, и мы пообедаем в восемь. Все в порядке?

— Все идеально, — произнес ее негромкий чистый голос. — Я так рада, дорогой.

Аллен оставил в папке телефон своей матери, на случай, если он кому-нибудь понадобится, и отправился на такси к дому на Кэтрин-стрит, где на лондонский сезон она снимала квартиру. Леди Аллен он застал окруженной газетами, которые она читала, надев очки в роговой оправе.

— Привет, дорогой, — сказала она. — Не хочу утверждать, будто я ничего не читала о бедном Банчи, но, если ты не хочешь, мы можем это не обсуждать.

— По правде говоря, — ответил Аллен, — все, что я хочу, это сесть в кресло, уставиться в пустоту и вообще не разговаривать. Прекрасная для тебя компания, мама.

— Почему бы тебе не принять ванну? — предложила леди Аллен, не поднимая глаз от газеты.

— От меня пахнет? — спросил ее сын.

— Нет. Но когда ты в состоянии прострации, ванна мне кажется прекрасным выходом из положения. Ты сегодня рано встал?

— Я встал не сегодня, а вчера. Но с тех пор я уже и ванну принял и побрился.

— И всю ночь даже не прилег? Я бы приняла ванну. Сейчас приготовлю ее тебе. Воспользуйся моей спальней. За сменой белья я уже посылала.

— Боже милостивый! — воскликнул Аллен. — Материнские заботы у тебя принимают какие-то необыкновенные формы, не правда ли?

Он принял ванну. Обжигающая, с паром вода погрузила его в состояние необыкновенного блаженства. Мысли его, целых шестнадцать непрерывных часов пребывавшие в напряженной сосредоточенности, теперь расплылись и затуманились. Неужели это действительно было «сегодня утром», когда он пересек двор и подошел к такси, наполовину скрытому венчиком тумана? Сегодня утром! На каменном покрытии двора их шаги отдавались точно в пустоте. «Я должен был сам взглянуть, ясно?» Дверца открывалась чудовищно медленно, словно преисполненная ужаса. «Мертв, верно ведь? Мертв, это точно. МЕРТВ!» «Удавлен!» — выдохнул Аллен и очнулся, втянув носом порцию горячей банной воды.

Его слуга прислал чистое льняное полотенце и обеденный костюм. Не торопясь, он оделся и, почувствовав себя очищенным, направился в гостиную, где уже находилась мать.

— Выпить налей себе сам, — сказала она из-за газеты.

Он налил себе бокал и сел, тупо стараясь понять, с чего он ощущает такую собачью усталость. По ночам ему часто не спалось, и он работал двадцать четыре часа напролет. Должно быть, потому, что речь шла о Банчи. И ему приходило в голову, что сейчас наверняка масса людей, как и он, вспоминают эту забавную фигурку и оплакивают его.

— Он обладал поразительным шармом, — громко сказал Аллен, и ему спокойно ответил голос матери:

— Да, поразительный шарм. Величайшая несправедливость.

— Ты не добавила «мне иногда кажется», — заметил Аллен.

— Почему я должна была это сказать?

— Этот оборот обыкновенно используется, когда хотят смягчить свою мысль. Ты выразилась слишком категорично.

— В случае с Банчи шарм был одним из свойств характера, поэтому утверждение верно, — сказала леди Аллен. — Мы обедаем? Обед уже подан.

— Господи, я и не заметил.

Когда подали кофе, он спросил:

— Где Сара?

— Она обедает и смотрит пьесу при соответствующем контроле.

— Знакома ли она с некоей Роуз Бирнбаум?

— Ради Бога, дорогой Родерик, кто такая Роуз Бирнбаум?

— Ее вывозит в свет миссис Хэлкет-Хэккет. Это ее профессиональная забота.

— О, эта девочка! В самом деле, несчастное создание. Я заметила ее. Не знаю, обратила ли на нее внимание Сара. А что?

— Мне надо, чтобы ты как-нибудь расспросила ее. Совершенно несовременная особа. У нее комплекс относительно них. К несчастью, она — побочный продукт этих модных сезонов.

— Понимаю. Удивляюсь только, зачем такой удивительно резкой женщине было впутываться в эту затею с протеже. Что, у Хэлкет-Хэккетов денег не хватает?

— Не знаю. Возможно, они ей именно сейчас понадобились.

— Это Уитерс, — заметила леди Аллен.

— Вот как? О Уитерсе ты, конечно, знаешь все?

— Мой милый Рори, ты забываешь, что я сижу в углу с матронами.

— Сплетни.

— Не столь уж злобные, как ты можешь подумать. Я убеждена, что мужчины охочи до сплетен ничуть не менее женщин.

— С этой твоей мыслью я знаком.

— Миссис Хэлкет-Хэккет не очень-то популярна, так что в углу матрон о ней никто не говорит. Она приспособленка. Она никогда никого не пригласит, если знает, что это не принесет выгоды, и никогда не примет приглашения, если оно ниже ее статуса. Женщина она недобрая, предельно вульгарная, но дело не в этом. Многие простые люди очаровательны. Как все пройдохи. Я думаю, ни одна женщина не влюбится страстно в мужчину, если в его характере не будет хоть какой-то пройдошистости.

— Мама, неужели?!

— О, в самом возвышенном смысле. Ну, самонадеянности, что ли. Но ведь ничего этого нет, дорогой. Если ты станешь излишне тактичным и внимательным к переживаниям женщины, она начнет с признательности тебе, а закончит презрением к тебе же.

Аллен скривил лицо:

— Так что ж, хамить им?

— Ну, не буквально, но дать им понять, что можешь и нахамить. Это, конечно, оскорбительно, но правда и то, что девяносто девяти из каждой сотни женщин нравится сознавать, что их возлюбленный способен с ними грубо обращаться. Хотя восемьдесят из них примутся отрицать это. Разве редко приходится слышать, как замужняя женщина с особым удовольствием рассказывает, как ее супруг что-то там не позволил ей сделать? Почему все эти чудовищно написанные книги, где действуют сильные и молчаливые герои, неизменно пользуются успехом у многочисленных читательниц? Как ты думаешь, что привлекает тысячи женщин в киноактере, у которого мозгов не более, чем у комара?

— Талант киноактера.

— Разумеется. Не будь занудой, Родерик. Демонстрация его мужских качеств. Уверяю тебя, именно это и привлекает девяносто девять женщин из ста.

— Возможно, это к несчастью, но передо мной всегда возникает сотая.

— Не будь в ней так уж уверен. Надеюсь, я-то не отношусь к тем мерзким женщинам, которые компрометируют свой пол. Так уж случилось, что я феминистка, но я не позволю этим девяносто девяти (Боже мой, это прямо как рефрен) морочить мне мою старую голову.

— Мама, ты до невозможности упряма, впрочем, это ты и сама знаешь. Но не надейся заморочить и мне голову. Неужели ты полагаешь, что я пойду к мисс Агате Трой, оттаскаю ее за волосы по ее же мастерской, схвачу ее бесцеремонно своей мужской рукой и поволоку в ближайший отдел записей актов гражданского состояния?

— В церковь, если не возражаешь. В церкви знают обо всем, о чем я говорю. А взгляни на обслуживание свадеб. Вот тебе откровенно вызывающее отражение дикости, присущее нашим представлениям о поиске пары.

— Нынешний сезон, по-твоему, проходит под тем же знаком?

— В каком-то смысле, да. А почему бы и нет? Когда понимаешь, сколько первобытности в этом сезоне, соответственно соразмеряешь чувства и принимаешь в нем участие. Что я и делаю. Вот и все. Так же поступал и Банчи Госпел. Когда я думаю о нем, — глаза леди Аллен наполнились слезами, — когда вспоминаю, как в то утро он болтал со всеми нами, он был так доволен балом у Ивлин, так весел… нет, правда, я попросту не могу поверить…

— Я знаю.

— Полагаю, миссис Хэлкет-Хэккет тоже в деле, не так ли? И Уитерс тоже?

— Почему ты так думаешь?

— Он следил за ними. Оба были и там и на приеме с коктейлями у Хэлкет-Хэккетов. Родерик, Банчи было что-то известно относительно капитана Уитерса. Я заметила это и сказала ему об этом. Он посоветовал мне не быть слишком любопытной, прости его, Господи, но дал понять, что я права. Что-нибудь в этом смысле выяснилось?

— Кое-что. У Уитерса дурная репутация, и Банчи это знал.

— Мотив для убийства? — спросила леди Аллен.

— Возможно. Там есть несколько противоречий. Сегодня ночью я попытаюсь их разрешить.

— Сегодня ночью? Ты же заснешь с предупреждением о правах на устах.

— Я — нет. Кроме того, боюсь, для предупреждения о правах пока нет оснований.

— А Ивлин Каррадос хоть как-то проходит по делу?

Аллен даже привстал.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому, что я видела, как он следил и за ней.

— Дорогая, нам лучше поменяться рабочими местами. Ты сможешь бывать в Скотланд-Ярде и следить за тем, как люди наблюдают друг за другом, а я устроюсь в углу с матронами, примусь отыскивать молодых людей для Сары и вести разговоры с леди Лорример. Кстати, через некоторое время я встречусь с ней.

— С Люси Лорример? Не уверяй меня, что она проходит по этому делу. Я еще могу понять того, кто задумает разделаться с ней, но по другую сторону этого дела я ее просто не представляю. Она же ведь совершенно безумна.

— Она призвана обеспечить половину алиби для сэра Дэниела Дэйвидсона.

— Боже правый! Кто же следующий? А Дэйвидсон-то с какой стати?

— Он был последним, кто ушел перед Банчи.

— Убийца, надеюсь, не сэр Дэниел. Я еще думала показать ему свою ногу. Родерик, боюсь, с Люси Лорример я тебе не смогу помочь. Могу только позвонить и пригласить ее на чай. Сейчас она, должно быть, вне себя и жаждет кому-нибудь излиться. Сегодня вечером Банчи предстояло с ней обедать.

— По какому поводу?

— Особого повода не было. Но она повторяла, что уверена, что он не придет, что он забудет. Если хочешь, могу ей позвонить, и все, что тебе понадобится, это встать возле меня — она примется так кричать, что ты услышишь каждое слово.

— Прекрасно, — сказал Аллен, — давай попробуем. Спроси ее, когда она выходила из дома, заметила ли она что-либо необычное у Банчи.

— Сядь-ка, дорогой, в это кресло, а я устроюсь на его ручке, и телефон, таким образом, будет между нами.

Номер леди Лорример был долго занят, но наконец им удалось прорваться. В трубку сообщили, что ее светлость дома.

— Не скажете ли ей, что это леди Аллен? Благодарю вас.

Во время последовавшей паузы леди Аллен взглянула на сына с заговорщическим видом и попросила его дать ей сигарету. Он выполнил ее просьбу, а сам вооружился карандашом и бумагой.

— Стареем, — прошептала леди Аллен, водя трубкой по воздуху, точно веером. Внезапно из трубки вырвалось громкое скрипение, и леди Аллен предусмотрительно отодвинула трубку на четыре дюйма от правого уха.

— Это вы, Люси?

— Дорогая моя! — завопила трубка. — Как я рада! Я так жаждала, так жаждала поговорить с вами, ведь уж вы-то, конечно, можете нам столько всего порассказать. Я всегда говорила себе, что какая жалость, что ваш привлекательный сынок подался в полицейские, но что же вы хотите, они, разумеется, чувствовали себя до ужаса скверно, находясь все время в одном и том же положении, все, что они были в состоянии сделать, это двигать рукой и внутренними органами, а это такие перегрузки, сэр Дэниел говорит мне, что перегрузки — причина половины всех женских заболеваний, хотя сама-то я убеждена, что в своей практике он с этим не встречался. И уж в деле с премьер-министром все должны быть освобождены от подозрений.

Леди Аллен вопросительно посмотрела на сына, который кивнул ей в знак того, что понимает этот удивительный словесный водопад.

— Да, Люси, — пробормотала леди Аллен.

— Перехожу к этому невероятному несчастью, — продолжала телефонная трубка сквозь треск и шум. — Это просто чудовищно! А вы знаете, что он должен был сегодня вечером обедать у меня? Я отправила прочь брата, потому что никогда не свыклась бы с мыслью, что только милостью Божьей у меня сидит Банчи Госпел. Но, наверное, пути Господни и впрямь непостижимы, ибо, когда я увидела, как он спускается по лестнице, что-то бормоча про себя, у меня мелькнула мысль, что спускается-то он в могилу. Я ни-ког-да не прощу себе, что не предложила ему подвезти его, я ведь направлялась к премьер-министру, он так болен, и я вполне могла бы это сделать.

— Люси, с какой стати вы все время приплетаете к этой истории премьер-министра? — спросила леди Аллен. Она прикрыла ладонью трубку и сердито добавила: — Но, Родерик, я хочу это знать!

— Хорошо-хорошо, — сказал Аллен. — Это отговорка Дэйвидсона… Слушай, слушай, дорогая, она же говорит тебе!

— …я не в состоянии, Элен, описать агонию, — квакал тем временем телефон, — я думала, мне будет плохо. Я чувствовала, что должна показаться сэру Дэниелу, не теряя времени, поэтому я наказала шоферу отыскать его, потому что, уверяю вас, я чувствовала себя слишком плохо, чтобы отличить одного человека от другого. Затем я увидела, как он выходит из дверей. «Сэр Дэниел, сэр Дэниел!» Но он не слышал меня, и все, конечно, пропало бы, если бы не один из лакеев, который увидел, как я расстроена, и не обратил бы на меня внимание сэра Дэниела. Он пересек улицу, и, Элен, не скрою от вас, как старая пациентка, я была чрезвычайно разочарована, но, когда страна в таком положении, кто-то должен идти на жертвы. Он был необыкновенно взволнован. Премьер-министр ужасно жаловался. Только, Элен, никому об этом не рассказывайте. Я знаю, на вас можно положиться, но, если это куда-то просочится, сэр Дэниел, несомненно, будет серьезно скомпрометирован. В этих условиях мне ничего не остается, как молчаливо нести свой крест, и пока он окончательно не сбежал, я решила отвезти его на Даунинг-стрит[49]. Но к тому времени, как мой болван шофер завел машину, было, конечно, уже слишком поздно. Сэр Дэниел, несомненно, отправился на ближайшую стоянку такси, и хотя я звонила, чтобы поделикатнее расспросить его, у него постоянно было занято, так что остается ожидать худшего.

— Безумная! — заметила леди Аллен своему сыну.

— …не могу передать вам, как все это расстроило меня, но, Элен, я полагаю, что сознаю свой долг, и, вспомнив, что ваш мальчик был констеблем, я сказала себе, что он мог бы проследить за этим необыкновенным человеком, о котором я твердо убеждена, что он и есть убийца. Ибо как еще все это можно объяснить?

— Сэр Дэниел Дэйвидсон! — воскликнула леди Аллен.

— Боже правый! Элен, вы с ума сошли! Ради Бога, попросите вашего сына навестить меня, чтобы не было ошибки. Как это мог быть мой бедный сэр Дэниел, который уже направлялся тогда на Даунинг-стрит? Свое ужасное состояние в тот момент я приписываю шоку, который я тогда испытала. Помните ли вы пьесу, которая называлась «Лицо в окне»? Все происшедшее мне напомнило ее. Уверяю вас, я громко вскрикнула — мой шофер может это подтвердить. Плоский белый нос, совершенно чудовищные усы — такое впечатление, будто к оконному стеклу приклеился волосатый монстр. У него вращались глаза. Я только прикрыла свои жемчуга. «Убирайтесь!» — закричала я. Шофер мой, круглый болван, ничего не заметил, а когда выглянул, это уже исчезло.

Аллен сунул матери под нос листок бумаги, на котором было написано: «Спроси ее, кто это был».

— Люси, вы имеете представление, кто это был? — спросила леди Аллен.

— Тут нет никаких сомнений, Элен, как бы я себя ни чувствовала, и мне бы никогда не пришло в голову то, что вам. Чего только не бывает! Газеты просто кишат этими ужасающими происшествиями. А этот Любопытный Том из Пекэма… Хотя как он ухитрялся приходить туда каждую ночь с Хэлкин-стрит…

Аллен издал сдавленный крик.

— С Хэлкин-стрит? — переспросила леди Аллен.

— Да и что ж тут удивляться? Ему на психику подействовало просто-таки возмутительное поведение его жены. Он еще подозревал бедного Роберта Госпела! Вы, должно быть, как и я, слышали, как тот предложил ей проводить ее до дому. И он, несомненно, принялся их разыскивать. Присяжные, конечно, подадут настойчивое ходатайство о смягчении наказания из-за невменяемости, потому что он, конечно, полностью невменяем.

— Но, Люси! Люси, послушайте! О ком вы говорите?

— Не будьте дурочкой, Элен! О ком же еще, как не о Джордже Хэлкет-Хэккете?

Глава XXII Ночной клуб

— Ну, Родерик, — сказала леди Аллен, когда ей наконец удалось отделаться от Люси Лорример, — может, ты из этого и сумеешь что-либо извлечь, но, с моей точки зрения, именно Люси полностью невменяема. Можешь ли ты хоть на секунду предположить, чтобы бедный старик генерал Хэлкет-Хэккет был Любопытным Томом из Пекэма? Кстати, а кто этот Любопытный?

— Бывает, такие случаи в газетах помещаются на первой полосе. Нет, это, разумеется, просто невообразимо. И все-таки похоже на то, как если бы старый Хэлкет-Хэккет приплюснул свой нос к стеклу автомобиля Люси Лорример.

— Но Люси, так она говорит, оставалась до конца, а я знаю, что генерал увел эту несчастную девочку сразу после полуночи. Что мог делать этот бедный старик на Белгрэйв-Скуэр в половине четвертого утра?

— Он сказал мне, что гулял там для моциона, — пробормотал Аллен.

— Вздор! Никто не станет вглядываться в старых дам, сидящих в автомобиле, если он попросту гуляет ради моциона в половине четвертого утра. Все это полнейший абсурд.

— Настолько абсурдно, что, боюсь, придется все это включить в мою тоскливую программу действий. Мама, не хочешь ли ты отправиться со мной в ночной клуб?

— Нет, Рори, благодарю покорно.

— Я так и думал. Значит, я должен буду один пойти в «Матадор». Мне кажется, они открывают примерно в одиннадцать.

— После полуночи никто никуда ходить не должен, — сказала леди Аллен.

— Откуда ты это знаешь?

— Сара мне постоянно надоедает, прося разрешить ей «сходить в „Матадор“». Теперь она рассчитывает добиться этого от матроны, но, полагаю, едва ли это излюбленное место для матрон. И у меня нет никакого желания разрешать ей идти туда.

— Это одно из тех мест, где в качестве развлечения тебе предлагают крошечную танцплощадку, превосходный оркестр и такое количество народу, что весь вечер ты проводишь впритирку с чьим-нибудь партнером. Освещение там обыкновенно настолько тускло, что самый невинный посетитель становится похожим на заговорщика, а самый отпетый заговорщик имеет все шансы быть неузнанным.

— Тебе, однако, все эти прелести прекрасно знакомы, — сухо заметила леди Аллен.

— Мы уже некоторое время держим «Матадор» под наблюдением. Судьба его может решиться одним из трех способов. Либо он надоест аристократам и попытается удержать их, спаивая; либо он надоест аристократам и станет постепенно терять престиж, продолжая делать деньги за счет менее изысканной, но столь же богатой публики; либо он надоест аристократам и обанкротится. Мы дожидаемся первого варианта, и там это понимают. Со мной в «Матадоре» предельно любезны.

— Ты долго собираешься там быть?

— Нет. Хочу только взглянуть на швейцара и секретаря. Затем вернусь домой и лягу спать. Могу я воспользоваться твоим телефоном?

Аллен позвонил Фоксу и спросил его, не видел ли он констебля, дежурившего ночью на Белгрэйв-Скуэр.

— Да, — сказал Фокс. — Я разговаривал с ним. Он утверждает, что не сообщал в рапорте о том, что видел генерала — ну, вы знаете, о ком я говорю, с двумя «X», — потому что ему это просто не пришло в голову, ведь он хорошо его знает. Он говорит, что генерал, как ему показалось, был на балу и направлялся домой.

— Когда это было?

— Примерно в три двадцать, то есть большинство гостей уже разъехались из Марздон-Хаус. Констебль говорит, что раньше, вечером, не замечал, чтобы генерал провожал домой молодую даму. Он говорит, что следил за толпой перед подъездом и вполне мог пропустить его. Он говорит, что действительно этот старый джентльмен обыкновенно гуляет вечерами по площади, но так поздно он его никогда не видел. Я ему сообщил, чего мы ждем от него, и напомнил, почему сержанты, бывает, теряют свои нашивки, — добавил Фокс. — В сущности же, большую часть времени он провел у подъезда Марздон-Хаус. Теперь еще об одном деле, сэр. Один из фонарных лакеев сообщил, что заметил человека в черном пальто, кутавшего лицо в белый шарф, и в черной фетровой шляпе; долгое время он стоял в тени, сбоку от толпы. Лакей говорит, что он был высоким и казался с виду джентльменом. Под пальто на нем был вечерний костюм. Лакею показалось, что у него белые усы. Он говорит, что этот человек явно беспокоился о том, как бы его не заметили, и он даже поинтересовался, не надо ли ему чего. Лакей припомнил, что этот человек прятался в тени деревьев на другой стороне улицы, дожидаясь, пока уедут последние гости. Сейчас, сэр, мне кажется, что это важно.

— Да, Фокс. Вы полагаете, что этим прячущимся был генерал?

— Описание соответствует, сэр. Я подумал, может, мне устроить так, чтобы этот констебль — он все еще здесь, в Ярде, — взглянул на генерала, и тогда посмотрим, поклянется ли он, что узнал его.

— Сделайте это. И еще сводите на площадь вашего фонарного лакея — вдруг увидите генерала на его ежевечернем марше. И тогда лакей сумеет рассмотреть его при том же освещении и в тех же условиях, что и прошлой ночью.

— Хорошо.

— Я отправляюсь в «Матадор», а затем домой. Если что-нибудь выясните, позвоните.

— Очень хорошо, мистер Аллен. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, братец Фокс.

Аллен положил трубку на рычаг и поглядел на мать.

— Похоже, Люси Лорример не так уж и безумна, — сказал он. — По-видимому, старый Хэлкет-Хэккет вел себя прошлой ночью совершенно необычно. Если, конечно, это был именно он, а мне представляется, что так и было. Он так уклончиво упоминал о собственных перемещениях. Ты знакома с ним достаточно хорошо?

— Не слишком хорошо, дорогой. Он был однополчанином твоего отца. Подозреваю, он из тех крупных мужчин, которых полковые остряки прозывают «Малышкой». Что-то я никогда не слышала, чтобы он отличался буйным нравом, или принимал наркотики, или соблазнил жену полкового командира, или хоть что-то в том же духе. До пятидесяти он был холост, пока не женился на этой отвратительной женщине.

— Он был богат?

— Думаю, что богат и весьма. Правда, я сужу все-таки по тому дому. Есть еще и деревня, полагаю, где-то в Кенте.

— Тогда за каким чертом она еще оплачивает дебютанток?

— Ну, видишь ли, Рори, ей надо, чтобы ее повсюду принимали, и она делает все, чтобы казаться эффектнее, особенно по сравнению с молоденькими девочками возле себя. Чем эффектнее она покажется, тем больше приглашений получит.

— М-да. Мне кажется, что результат прямо противоположен. Доброй ночи, дорогая. Матерей лучше, чем ты, не бывает. Слава Богу, более строга, нежели нежна, что дает немалые преимущества.

— Благодарю тебя, дорогой. Захочется — приходи еще. Спокойной ночи.

Она с веселым удовольствием наблюдала за ним, но, вернувшись в гостиную, долго сидела, размышляя о прошлом, о сыне, о Трой и о своей твердой решимости ни во что не вмешиваться.

Аллен взял такси и направился в Сохо, где находился «Матадор». Швейцаром в «Матадоре» оказался разочарованный в жизни гигант в униформе сливового цвета. Руки его были в великолепных перчатках, на груди красовались медали в ряд, а на лице застыло выражение мировой скорби. Он стоял под красным неоновым изображением тореадора в прыжке и за умение справляться со своими обязанностями получал ежегодно двадцать фунтов. Поздоровавшись с ним, Аллен прошел прямо в вестибюль «Матадора». Воздух заполняли неистовствующие саксофоны и ударные, сотрясая пространство этой передней, увешанной драпировками сливового шелка, которые с помощью подсолнечников из посеребренного олова были собраны в классические складки. Ему навстречу вышел ленивый портье и указал на гардеробную.

— Меня интересует, знаете ли вы в лицо капитана Мориса Уитерса? — спросил Аллен. — Я намеревался присоединиться к его компании и не уверен, что пришел туда, куда надо. Он же здесь член клуба.

— Сожалею, сэр, но я сам только что устроился на эту работу и в лицо членов клуба не знаю. Справьтесь в конторе, сэр, они вам наверняка ответят.

Проклиная про себя собственное невезение, Аллен поблагодарил портье и огляделся в поисках кассы. Обнаружил он ее под большим подсолнечником в лучах целого букета шелковых складок. Аллен заглянул внутрь и увидел молодого человека в превосходном смокинге, мрачно ковырявшего в зубах.

— Добрый вечер, — сказал Аллен.

Жестом фокусника молодой человек тут же спрятал зубочистку.

— Добрый вечер, сэр, — бойко произнес он достаточно светским тоном.

— Могу я вас отвлечь на секунду, мистер…

Молодой человек мгновенно насторожился.

— Ну… я здесь менеджер. Моя фамилия Катберт.

Аллен просунул свою карточку в окошечко кассы, молодой человек посмотрел ее и, насторожившись еще больше, сказал:

— Не угодно ли вам будет пройти вон там, в боковую дверь, мистер… О! Инспектор… ээ… Аллен. Эй, Симмонс!

Появился гардеробщик. По дороге к боковой двери Аллен попытался воскресить свою историю, но ни гардеробщик, ни швейцар, о котором уже говорилось, в лицо Уитерса не знали. Окольными путями гардеробщик привел Аллена в маленькую, тускло освещенную комнату, которая оказалась позади кассы. Там сидел менеджер.

— Здесь нет ничего особенного, — успокоил его Аллен, — просто я хочу, чтобы вы рассказали мне, если это возможно, когда именно капитан Уитерс прибыл в этот клуб прошлой ночью, или, скорее, прошлым утром.

Он заметил, как мистер Катберт быстро скосил глаза на вечернюю газету, где была опубликована четвертьполосная фотография Роберта Госпела. Те секунды, что протянулись, пока мистер Катберт собрался отвечать, Аллен мог слышать все то же тяжелое, навязчивое исступление джаз-оркестра.

— Боюсь, что я совсем этого не знаю, — сказал наконец мистер Катберт.

— Жаль, — заметил Аллен. — Раз вы этого не знаете, мне, полагаю, придется заняться делом всерьез. Я должен буду опросить всех ваших гостей относительно того, видели ли они его, когда… Ну и тому подобное. Боюсь, буду вынужден попросить у вас книгу регистраций. Простите, что надоедаю вам!

Мистер Катберт посмотрел на него с выражением откровенной неприязни.

— Вы же понимаете, — начал он, — что в нашем положении мы обязаны быть предельно тактичными. Этого наши гости и ждут от нас.

— Пожалуй, — согласился Аллен. — Но ведь можно обойтись вообще без какого-либо беспокойства. Для этого вам только стоит спокойно сообщить мне нужную информацию — это же куда лучше, чем если бы я начал задавать массе людей массу всевозможных вопросов.

Мистер Катберт внимательно посмотрел на ноготь своего большого пальца, а затем с яростью принялся откусывать его.

— Но если я ничего не знаю, — раздраженно пробормотал он.

— Стало быть, нам не повезло. Попытаюсь справиться у вашего швейцара и этого… Как его? Симмонса? Если и они не знают, что ж, примемся за гостей.

— Проклятье! — воскликнул мистер Катберт. — Ну, пришел он поздно. Это я помню.

— Простите, а почему вы так решили?

— Потому что к нам явилась целая толпа тех, кто вышел из… из Марздон-Хаус, где был бал, и произошло это в половине четвертого или без четверти четыре. А затем все затихло.

— Так. И?

— Ну, и еще позже отметился капитан Уитерс. Он заказал бутылку джина.

— С ним пришла и миссис Хэлкет-Хэккет, не так ли?

— Фамилии его партнерши я не знаю.

— Ну, такая высокая, крупная блондинка лет сорока — сорока пяти, с американским акцентом. Может, вам и в голову не пришло называть…

— Да-да, все правильно, она и была.

— Было не половина пятою, когда они пришли?

— Я не… То есть я хочу сказать…

— Вполне возможно, что вы больше ничего и не знаете. Учтите только, что чем точнее ваша информация, тем меньше у вас беспокойства при дальнейшем расследовании.

— Понимаю, понимаю. Но у нас же моральный долг… Долг! Перед нашими гостями!

— А в самом деле, можете ли вы определить те, скажем, десять минут, когда прибыла эта пара? Думаю, можете. Если да, то я настойчиво рекомендовал бы вам сообщить мне это.

— О!.. Ладно. Фактически они пришли в четверть пятого. Образовался долгий интервал, когда вообще никто не приходил — у нас же обычно всегда переполнено, — потому я и заметил время.

— Это просто великолепно! Если вы теперь ко всему прочему подпишете показания, не думаю, чтобы я еще раз вас побеспокоил.

Мистер Катберт погрузился в глубокие размышления. Аллен закурил сигарету и выжидал с видом полного доверия.

— Будут ли меня вызывать еще в качестве свидетеля? — заговорил наконец мистер Катберт.

— Нечасто. Если сможем, то постараемся избавить вас от этого.

— Я мог бы отказаться.

— А я мог бы стать членом вашего клуба. Вы не смогли бы отказаться.

— Был бы счастлив, — сказал мистер Катберт с несчастным видом. — Ладно. Подпишу.

Аллен написал краткий текст показаний, мистер Катберт подписал его, после чего, став гораздо дружелюбнее, предложил Аллену выпить, а тот с предельной любезностью отказался. Мистер Катберт пустился тем временем в долгое повествование о выдающихся достоинствах «Матадора», о методах его деятельности и о глупости владельцев прочих ночных клубов, которые пытаются обойти законные ограничения, налагаемые на продажу алкогольных напитков.

— Это никогда не окупается, — восклицал мистер Катберт, — рано или поздно их поймают. Все это чертовски глупо.

В комнату зашел официант и, уловив что-то в глазах мистера Катберта, вышел прочь. Мистер Катберт радушно предложил Аллену проводить его в танцевальный зал. При этом он так настаивал, что Аллен дал возможность уговорить себя и направился туда через вестибюль и обитый сливовым шелком коридор. Нарастающая звучность оркестра, его пронизывающий ритм заполнили все пространство коридора. Аллена увлекли серебряные подсолнечники, близко поставленные столы, лица, слегка подсвеченные снизу, толпа в отдалении, завывающая и скользящая в такт музыке. Он остановился на пороге, стараясь свыкнуться с открывшимся зрелищем, пока мистер Катберт продолжал невинно лепетать насчет бесспорного очарования его клуба. Это напомнило Аллену о песне «Руддигор»: «Мы лишь невинно подурачимся». Он уже собирался уйти, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Повинуясь этому смутному зову, он оглядел зал, неторопливо перевел взгляд влево и увидел в углу столик, за которым сидели Бриджет О’Брайен и Доналд Поттер.

Они оба смотрели на него, причем так пристально, что он не мог отделаться от чувства, что им хотелось привлечь к себе его внимание. Он спокойно встретил их взгляд и ответил на него. Это взаимное разглядывание продолжалось какую-нибудь пару секунд, после чего Бриджет быстрым жестом пригласила его присоединиться к ним.

— Я тут вижу своих приятелей, — сказал он своему спутнику, — если вы не против, я бы некоторое время поговорил с ними.

Мистер Катберт был в восторге и, охваченный потоком любезностей, испарился. Аллен прошел к столику и поклонился.

— Добрый вечер.

— На минутку не присядете? — спросила Бриджет. — Нам хотелось поговорить с вами.

Один из официантов мистера Катберта тут же услужливо подставил стул.

— Что произошло? — спросил Аллен.

— Это идея Бриджи, — сказал Доналд. — Я этого больше не выдерживаю. Я сказал, что сделаю все, что хочет Бриджи. Наверное, я дурак, но я в этом и признаюсь. Во всяком случае — намерен.

— Ему нечего бояться, — заметила Бриджет, — я сказала ему…

— Послушайте, — сказал Аллен, — я очень сомневаюсь, что это место особенно подходит для подобного рода бесед.

— Знаю, — ответила Бриджет. — Если Донна или Барт догадаются, что я была здесь, будет скандал совершенно чудовищных размеров. Подумать только! «Матадор»! Без матрон! Да еще с Доналдом! Но что же нам делать? Мы должны видеть друг друга! Барта я терпеть не могу, он просто ужасен. Я решила позвонить Доналду из автомата, и мы договорились встретиться здесь. Тем более что Доналд член клуба. Мы обо всем переговорили и собирались идти к вам.

— Пока все правильно. Но здешний менеджер знает, что я из полиции, а потому вместе нам лучше не выходить. Вот мой адрес, приходите минут через пятнадцать. Договорились?

— Да, спасибо вам, — сказала Бриджет. — Доналд, ты не против?

— Нет-нет, — ответил он, — ты так решила, дорогая. Если это приведет меня в…

— Единственно, куда это вас может привести, так только ко мне на квартиру, — заметил Аллен. — Вы оба пришли к весьма разумному решению.

Он встал и посмотрел на них сверху вниз. «Слава Богу, — подумал он, — они еще молоды».

— Не сдавайтесь, — сказал он. — Au revoir.

После этого он ушел из «Матадора».

По дороге домой он задавал себе вопрос, не подведет ли его эта потеря лучших часов для сна вплотную к решению.

Глава XXIII Доналд об Уитсе

Аллен без устали мерил шагами собственную гостиную. Василия, своего старого слугу, он отослал спать. Его тихая квартира располагалась в тупике, на задах Ковентри-стрит. От этой комнаты он был без ума. Вся она дышала нарочитостью монастырского комфорта, который, осознай он это, полностью соответствовал его характеру. Молитвенно сложенные руки Дюрера взмыли над его камином. В противоположном конце комнаты висела картина Трой «Набережная в Суве» — простое, посредством стремительных холодных мазков выражение красоты. Он купил этот пейзаж втайне на одной из ее выставок, и Трой не знала, что картина висит у него в комнате. Три уютных старинных кресла, перевезенных из дома его матери в Босикоте, отцовский письменный стол и полки с любимыми книгами, опоясывающие комнату одной полутораметровой ступенькой. Но этой июньской ночью в комнате было промозгло. Он зажег огонь в камине и сдвинул кресла возле камина полукругом. В тупик заехало такси и остановилось: приехали эти двое. В дверь постучали. Услышав голос Бриджет, он пошел открывать дверь.

Они живо напомнили ему двух детей, входящих в приемную к зубному врачу. Доналду предстояло лечиться, а Бриджет не слишком уверенно его сопровождала. Аллен попытался рассеять это ощущение: он усадил их перед камином, достал сигареты и, вспомнив, что оба уже взрослые, предложил выпить. Бриджет отказалась. Доналд с аристократическим видом согласился на виски с содовой.

— Ну-с, — заговорил Аллен, — что произошло? — и почувствовал, что обязан добавить: — Давайте откровеннее, — затем, подавая Доналду его бокал: — Взболтайте, пожалуйста!

— Произошло с Доналдом, — заявила Бриджет необыкновенно решительным тоном. — Он пообещал, что разрешит мне все рассказать вам. Ему это не понравится, но я заявляю, что не выйду за него, пока он сидит в этом во всем, так что как хочет. И кроме того, он действительно полагает, что должен что-то сделать.

— Чертовски глупая история, — сказал Доналд. — Непонятно вообще, почему я влип в это. Решение я уже принял, но все дело в том, что я не понимаю…

— Все дело в том, что ты влип, дорогой, поэтому, какая разница, понимаешь ты, как может повернуться дело, или не понимаешь?

— Ладно, пусть. Но ведь как-то это разрешится, правда? О чем мы спорим? Пусть говорит мистер Аллен.

— Хорошо. Могу я еще добавить?

— Если хочешь.

Бриджет повернулась к Аллену.

— Когда мы сегодня вечером встретились, — начала она, — я спросила Доналда относительно капитана Уитерса, потому что то, как вы сегодня говорили о нем, заставило меня усомниться в том, что у него разумное предложение. Я уговорила Доналда рассказать мне, что конкретно известно ему о Уитсе.

— Да?

— Да. Прежде всего, Уитс проходимец. Это так, Доналд?

— Думаю, да.

— Он проходимец, потому что организовал игорный бизнес в Лисерхеде. Дон говорит, что вам это или известно или вы догадываетесь об этом. Вот что он сделал.

И Дон сказал, что пошел с ним только потому, что не знал, каким проходимцем оказался Уитс. А затем Дон проиграл Уитсу деньги и не смог их вернуть, и Уитс сказал, что Дону лучше держаться его, потому что иначе Уитс устроит ему веселенькую жизнь. Ну, насчет Банчи и всего прочего.

— Но Банчи же оплатил ваши долги Уитерсу, — сказал Аллен.

— Не все, — ответил Доналд. Он покраснел, но был преисполнен отчаянной решимости. («Исключение номер один». — подумал Аллен.) — Обо всех я ему не сказал.

— Понимаю.

— Потому Доналд и сказал, что он в деле с Уитсом. А затем, когда, поссорившись с Банчи, он пошел жить к Уитсу, он понял, что таких проходимцев, как Уитс, еще надо поискать. Дон выяснил, что Уитс тянул деньги с одной женщины. Мне сказать вам, с кого?

— Наверное, с миссис Хэлкет-Хэккет?

— Да.

— Много? — обратился Аллен к Доналду.

— Много, сэр, — ответил Доналд. — Я не знаю, сколько, но она… Он сказал мне, что у нее есть свои интересы в лисерхедском клубе. Сначала мне показалось, что тут ничего особенного нет. Правда, я так подумал. Это трудно объяснить. Я просто привык к тому, как это объяснял Уитс. Все это называется сейчас вымогательством — рэкетом. Так говорил Уитс, и так же и я начал думать. Наверное, я просто прошляпил. Бриджет считает именно так.

— Мне кажется, она права, не так ли?

— Наверное. Но… не знаю. Как бы то ни было, все шло путем до… ну, до сегодня.

— Вы хотите сказать, до того, когда убили Банчи?

— Да, именно. Но, видите ли…

— Дай я, — вмешалась Бриджет. — Видите ли, мистер Аллен, Доналд оказался в отчаянном положении. Позвонил Уитс и предложил ему держаться подальше. Это было утром.

— Знаю. Это по моему настоянию, — сказал Аллен. — Я был у него.

— О! — только и сказал Доналд.

— Ну, все равно, — продолжала Бриджет, — Доналд был потрясен. Что же до ваших вопросов, то Уитс всегда говорит, что теперь, когда его дядя умер, с Доналдом все будет в порядке.

— Часто ли говорил это капитан Уитерс?

Бриджет взяла Доналда за руку.

— Да, — сказала она, — часто. Не так ли, Доналд?

— Можно подумать, Бриджет, что кого-то из нас ты хочешь непременно повесить, меня или Уитса, — заметил Доналд, прижимая к щеке ее руку.

— Я хочу рассказать все, — сказала Бриджет. — Все. Ты невиновен, а раз невиновен, то и спасен. Моя мать так сказала. Да ведь и вы, мистер Аллен, говорите то же, правда?

— Правда, — ответил Аллен.

— Дальше, сегодня днем, — продолжила Бриджет, — с квартиры Уитса возвращены все вещи Доналда; одежда, книги. Когда он распаковал их, то обнаружил, что одной книги нет.

— Первого тома «Судебной медицины» Тэйлора?

Облизав губы, Доналд кивнул.

— Доналд был ужасно расстроен, — продолжала побледневшая Бриджет, — из-за одной главы в этой книге. Прочитав сегодня утренние газеты, Доналд и Уитс заспорили о том, сколько времени требуется, чтобы… чтобы…

— Господи! — вдруг сказал Доналд.

— Задушить человека? — подсказал Аллен.

— Да. И Доналд заглянул в книгу.

— Капитан Уитерс имел касательство к этой книге?

— Имел, — ответил Доналд и быстро взглянул на Бриджет. — Он некоторое время читал ее, а потом потерял интерес.

— Доналда озадачило, — продолжала Бриджет, — то, что не оказалось этой книги, и то, что Уитс сказал ему больше не приходить к нему на квартиру. Он думал об этом весь день, и чем больше он думал, тем меньше ему это нравилось. Тогда он позвонил. Трубку снял Уитс, но, услышав голос Доналда, он, не говоря ни слова, просто положил ее. Дорогой, все так?

— Да, — сказал Доналд. — Я позвонил еще раз, но он не ответил. Я… Я просто не в состоянии думать об этом. У меня все холодеет внутри. Просто чудовищно, когда тебя так игнорируют. Почему бы ему не ответить мне? Почему? Почему он не отправил мне книгу? Еще утром мы как свои люди находились у него дома. Затем пришли новости, и я уже не слушал, что говорил Уитс. Как только я узнал, что дядю Банчи убили, я уже не мог больше ни о чем думать. Когда принесли газеты, я еще был не одет. Мать уже несколько часов знала об этом, но у нас отключили телефон, и она не могла связаться со мной. Да и я не сказал ей адреса. Уитс продолжал что-то говорить. Я не слушал. А затем, вернувшись домой, я обнаружил там вас, и вы подозревали меня. Подозревали меня. А потом слезы матери, цветы, ну и прочее. А помимо всего прочего еще и Уитс не хотел разговаривать со мной. Я так больше не мог. Я просто должен был увидеть Бриджет.

— Да, — подтвердила Бриджет, — он должен был увидеть меня. Но ты путаник, Доналд. События нам следует излагать так, как они шли на самом деле. Значит, мы остановились на полдне, мистер Аллен. Доналд был так потрясен телефонным звонком и отсутствующей книгой, что, несмотря на слова Уитса, он понял, что обязан поехать к нему. После обеда он взял такси и отправился к дому Уитса; из-за шторы был виден свет, и он догадался, что Уитс дома. У него еще оставался свой ключ, поэтому он вошел и направился прямо наверх. Теперь продолжай ты, Доналд.

Доналд допил свое виски с содовой и дрожащими пальцами зажег новую сигарету.

— Ладно, — сказал он, — расскажу вам. Когда я вошел в гостиную, он лежал на диван-кровати. Я смотрел на него, стоя посреди комнаты. Он лежал без движения и говорил очень тихо. Он грязно обозвал меня и сказал, чтобы я убирался. Я ответил, что хочу знать, почему он себя так ведет. Но он ничего не сказал, а только глядел на меня. Я что-то сказал ему о вас, сэр, не помню что, — и он в мгновение ока оказался на ногах. Я думал, он начнет драться. Он спросил, за каким чертом я рассказал вам о нем. Я сказал, что сколько возможно избегал делать это. Но он начал задавать всякие… вопросики. Боже, как он был грязен. Часто читаешь о том, как на лице от ярости набухают сосуды. Вот так было и с ним. Он сидел на краю стола, покачивал ногой, и лицо его шло темными пятнами.

— Да, — сказал Аллен, — капитана Уитерса я могу представить. Продолжайте.

— Он сказал, — Доналд перевел дыхание, и Аллен заметил, как его пальцы крепко обхватили руку Бриджет, — он сказал, что, если я не стану вести себя тихо и держать язык за зубами, он заговорит сам. Он сказал, что в конце концов это я поссорился с дядей Банчи, что это я был у него в долгу и что я стал наследником дяди Банчи. Он сказал, что если он оказался здесь в дерьме по колено, то я влез в него по шею. Он вынул руку из кармана и провел своим сплющенным пальцем мне по шее. Затем он посоветовал мне, если я не намерен совершить самоубийство, вспомнить, что, выйдя из Марздон-Хаус, он сел в свою машину и уехал в «Матадор». Мне следовало еще сказать, будто я видел, как он уехал с партнершей.

— А вы видели это?

— Нет. Я ушел позже, чем он. Мне кажется, я видел, как он шел передо мной к своей машине. Она была припаркована на Белгрэйв-Роуд.

— Как вы думаете, почему Уитерс занял столь странную позицию, если вы и без того видели его ночью?

— Он полагал, что я его выдал вам. Он так и сказал мне.

— Насчет Лисерхеда?

— Да. Вы что-то говорили о… мм… о…

— О стриженых овечках, — сказала Бриджет.

— Да, говорил, — охотно согласился Аллен.

— Он решил, что я потерял голову и слишком много рассказал.

— Но сейчас-то вы готовы говорить?

— Да.

— Почему?

— Мы же сказали, — начала было Бриджет.

— Да, знаю. Вы сказали мне, что убедили Доналда прийти ко мне, полагая, что для него лучше самому объяснить свою близость к Уитерсу. Но я склонен думать, что за этим есть еще что-то. Доналд, прав я или нет, полагая, что решились на это вы из страха, что Уитерс может опередить вас, заявив, что это вы убили своего дядю?

— Нет! Нет! — закричала Бриджет. — Почему вы такой жестокий? Как вы можете так думать о Доналде? О Доналде!

Но Доналд взглянул на Аллена совершенно спокойно, и, заговорив, он был серьезен и исполнен некоего достоинства, что очень шло ему.

— Не надо, Бриджет, — сказал он. — Мистер Аллен полагает, что я опасаюсь обвинений Уитса, и это совершенно естественно. Я действительно боюсь этого. Я не убивал дядю Банчи. Я любил его больше, чем кто-либо еще, исключая тебя, Бриджи. Но я с ним поссорился. Я бы много отдал, чтобы это было не так. И я не убивал его. Причина, по которой я согласился на разговор с вами и совершенно готов теперь ответить на любые вопросы об Уитсе, даже если это бросит тень на меня же… — он остановился и глубоко вздохнул.

— Да? — подтолкнул его Аллен.

— Эта причина состоит в том, что, увидев сегодня вечером Уитса, я был уверен, что это он убил моего дядю.

Последовало долгое молчание.

— Мотив? — спросил наконец Аллен.

— Он думал, что обладает достаточной информацией обо мне, чтобы контролировать перешедшие ко мне деньги.

— Доказательства?

— У меня их нет. Только тон, каким он разговаривал сегодня ночью. Он опасается, что я поверю в то, что он в состоянии кого-либо убить, если подвернется настоящий стимул.

— Это не доказательство, ничего похожего на него.

— Нет. Но этого достаточно, — возразил Доналд, — для того, чтобы мне, когда я успокоюсь, оказаться здесь.

Зазвонил телефон. Аллен подошел к столу и взял трубку.

— Алло?

— Родерик, это вы?

— Да, а кто это?

— Ивлин Каррадос.

Аллен бросил взгляд в сторону камина. Бриджет наклонилась к Доналду и поцеловала его.

— Алло, — повторил он, — что-то произошло?

— Родерик, я в панике. Я не знаю, что делать. Бриджи ушла, не сказав никому ни слова. Я обзвонила всех, кого только могла, и не имею ни малейшего представления, где она. Меня пугает то, что она в состоянии сотворить что-нибудь дикое и глупое. Я подумала, что она могла пойти к Доналду Поттеру, и хочу узнать, не могли бы вы сообщить мне номер его телефона. Герберт, слава Богу, на полковом обеде в Тэнбридже, а я умираю от беспокойства.

— Ивлин, все в порядке. Бриджет здесь, у меня.

— У вас?!

— Да. Ей надо было поговорить со мной. С ней все в порядке. Я привезу ее обратно…

— Доналд тоже у вас?

— Да.

— Но зачем? Почему они это сделали? Родерик, я хочу видеть вас. Могу я прийти и забрать Бриджет?

— Можете, — сказал Аллен и продиктовал ей адрес.

Положив трубку и повернувшись к Бриджет и Доналду, он увидел, что они крайне встревожены.

— Донна! — прошептала Бриджет. — О, черт возьми!

— Мне лучше уйти? — спросил Доналд.

— Возможно, да, — заметил Аллен.

— Если Бриджи будет выволочка, я лучше останусь.

— Нет, дорогой, — сказала Бриджет, — честное слово, лучше не надо. Пока это не дойдет до Барта, мне ничего не грозит.

— Ваша мать будет здесь через десять минут, — сказал Аллен. — Доналд, послушайте, мне нужен полный отчет об этом игорном бизнесе в Лисерхеде. Если я отведу вас в другую комнату, вы мне его напишете? Это избавит нас от огромной потери времени и от лишних хлопот. Это должно быть изложено предельно ясно, без приукрашиваний и со всеми данными, какие только сможете вспомнить. Надеюсь, это приведет капитана Уитерса на скамью подсудимых.

Доналд почувствовал себя неловко.

— Но делать такие вещи… Я хочу сказать…

— Боже правый, да ведь вы только что сказали мне, что убеждены, что этот человек — убийца, и что вы ясно осознаете, что он мерзавец. Он же использовал вас, и идея его, как я понимаю, состояла в том, чтобы выманить у вас ваши деньги!

— Ладно, — сказал Доналд, — я напишу это.

Аллен отвел его в столовую и усадил там с пером и бумагой.

— Позже я приду посмотреть, как у вас получается. Это должно быть свидетельством, которое вы подпишете.

— Меня привлекут как соучастника?

— Едва ли. Сколько вам лет?

— В августе исполнится двадцать один. Я не о себе думаю. Хотя влипну я, конечно, по уши, да? Но я же сказал, что пройду через все это.

— Да, вы сказали. Но не делайте из себя уж слишком большого мученика, — добродушно заметил Аллен.

Доналд поднял на него взгляд, и неожиданно дух лорда Роберта мелькнул в его глазах.

— Хорошо, — сказал он, — не буду.

Аллен возвратился к Бриджет и нашел ее сидящей на коврике перед камином. Вид у нее был перепуганный.

— Барт знает?

— Нет, но ваша мать крайне обеспокоена.

— Ну, не насчет меня. Это Барт ее довел. Передать вам не могу, что это за тип. Случись у Барта апоплексический удар или рехнись он, я бы нисколечки не удивилась.

— Ну-ну!

— Нет, честное слово! Не знаю уж, что он говорил вам, когда вы его допрашивали, но, думаю, вы распознали эту знаменитую осанку Каррадоса? Не могли не распознать. А вот что у него за характер, вы могли и не понять. Долго и я не могла его понять. Во всяком случае, пока мне не исполнилось пятнадцати.

— То есть два года назад? — улыбнулся Аллен. — Ну-ка, расскажите мне об этом.

— Это было просто чудовищно. Донна болела и очень плохо спала, и Барта попросили переехать в его гардеробную. Я тогда не поняла, но теперь знаю, что его это раздражало. Он неизменно раздражается, когда Донна заболевает. Он воспринимает это как личный выпад и полагает, что его, омерзительного старого викторианского турка, специально законопачивают в эту гардеробную, да еще готовы жестью ее обить, чтоб не вылез. Вы шокированы?

— Думаю, нет, — осторожно выбирая слова, сказал Аллен. — Впрочем, продолжайте.

— Значит, не шокированы. Словом, он переехал в эту гардеробную, а затем Донна и в самом деле заболела, и я сказала, что следует вызвать сэра Дэниела, потому что она очень больна, а он ангел. Барт ему позвонил. Ну, и я хотела перехватить сэра Дэниела первой, чтобы рассказать ему о состоянии Донны прежде, чем это сделает Барт. Вот, и я спустилась вниз, в кабинет Барта, потому что сказала дворецкому, чтобы он провел сэра Дэниела прямо туда. С Донной сидел Барт и рассказывал ей, как плохо он себя чувствует, и ему было плевать, что она его не слушает. А затем пришел сэр Дэн — он был такой душка, и я рассказала ему о Донне. Вы заметили на столе в кабинете французский секретерчик?

— Да.

— Ну так вот, сэр Дэн обожает старинные вещи, и когда он увидел секретер, он был без ума от него, сказал, что это великолепная вещь, объяснил мне, когда она была сделана и как ею пользовались, как устроены потайные ящички — достаточно прикоснуться к кнопке, и они открываются. Он сказал, что эта вещь музейная, и спросил, не кажется ли мне, что какие-нибудь призрачные леди могут возвратиться сюда и своими призрачными пальчиками открыть потайной ящик. Про себя я подумала, что я на это не прочь посмотреть, и, когда сэр Дэн поднялся к Донне, я принялась нажимать на все кнопки карандашом, и в конце концов один из ящичков, похожий на треугольник, открылся. В нем было письмо. Естественно, я к нему не притронулась, но пока я возилась с ящиком, вошел Барт. Что вы сказали?

— Ничего, — сказал Аллен, — продолжайте.

— Передать вам не могу, что это за тип. Честное слово, он иногда самым натуральным образом бредит.

Он схватил меня за руку и так сдавил, что я не выдержала и закричала. Он был белым, как простыня, и назвал меня маленькой мерзавкой. Мне кажется, он и в самом деле ударил бы меня, если бы не спустился сэр Дэн. Я думаю, сэр Дэн услышал мой крик и, должно быть, догадался, что произошло, потому что он тут же взглянул на мою руку — у меня были короткие рукава — и произнес изумительно угрожающим голосом: «Каррадос, вы что, заботитесь, чтобы у меня еще один пациент появился?» Барт захлопнул ящик и, брызгая слюной, пустился в какие-то объяснения. Сэр Дэниел только внимательно посмотрел на него через очки — они у него на черной ленточке. Барт попытался представить дело так, будто я поскользнулась на полированном полу, а он схватил меня за руку. Сэр Дэниел сказал: «И правда, любопытно» — и осмотрел мою руку. Он выписал мне рецепты на некоторые лекарства для компресса, был невероятно мил со мной, не задавал никаких вопросов и полностью игнорировал Барта. Я прямо-таки сгорала от стыда, слушая, как Барт кичился своей солдатской простотой, чтобы снискать расположение сэра Дэна. Когда сэр Дэн ушел, Барт извинился передо мной, сказал, что он действительно сильно перенервничал, болен, ибо так и не смог оправиться после войны, что звучит довольно забавно — ведь войну он пересидел в Танбридж-Уэллз. Хуже ничего нет, чем слушать эти его извинения. Он сказал, что в ящике лежит письмо его матери и что оно ему очень дорого. И я почувствовала себя просто перепачканной. С тех пор он мне этого не простил, а я не забыла. Между нами говоря, в том письме, наверное, было что-то из его подлого прошлого.

Наконец Бриджет замолкла. Молчал и Аллен в своем кресле, причем так долго, что она отвернулась от огня и посмотрела ему в лицо.

— Странная история, да? — спросила она.

— И правда, очень странная, — сказал Аллен. — Вы еще кому-нибудь рассказывали ее?

— Нет. Ну, еще Доналду, — она изогнулась на коврике, потягиваясь, и сказала: — Забавно. Мне казалось, я должна вас бояться, а мне не страшно. Зачем придет Донна?

— Она хочет забрать вас и увидеться со мной, — рассеянно заметил Аллен.

— Все-то хотят с вами увидеться, — она обхватила колени и сцепила руки. — Не правда ли?

— Боюсь, мне не стоит обольщаться на сей счет.

— Мне кажется, вы больше походите на овечку, — сказала Бриджет.

— Скажите-ка, — проговорил Аллен, — как вы думаете, еще кто-нибудь знает о тайне этого французского секретера?

— Не думаю. Хотя это трудно утверждать, пока кто-нибудь не проявится.

— И никто из слуг?

— Наверняка нет. Барт захлопнул ящик, как только вошел сэр Дэниел.

— Оставался ли сэр Дэниел один в той комнате?

— Сэр Дэн? Боже правый, неужели вы думаете, что мой душка сэр Дэн имеет хоть какое-то отношение к этому чертовому письму Барта?

— Я просто хочу все выяснить.

— Ну, в принципе я не думаю, что он бывал в этом кабинете прежде и позже, но в тот день он один там не оставался. Когда сэр Дэн приходит, слуги проводят его прямо наверх. Барт терпеть не может, когда его комнату используют для приема посетителей.

— А Димитрий, поставщик, оставался один в той комнате?

— А при чем… Нет, не знаю. Вот вы упомянули сейчас об этом, и я вспомнила, что он действительно разговаривал там с Донной примерно за месяц до нашего бала. Когда я спустилась туда первой, он находился в комнате один.

— Когда это было? Числа не помните?

— Сейчас постараюсь вспомнить. Подождите. Да-да, это было десятого мая. Мы отправлялись на Ньюмаркет, и Димитрий поэтому прибыл к нам рано утром.

— Вы можете поклясться, что он был один в той комнате?

— Да. Могу. Но, ради Бога, что это означает?

— Слушайте, — сказал Аллен, — я хочу, чтобы вы забыли об этом. Ни с кем на эту тему не разговаривайте, даже с Доналдом. Поняли?

— Да, но…

— Я хочу, чтобы вы мне это обещали.

— Хорошо, я обещаю.

— Клянетесь?

— Клянусь.

Раздался звонок в дверь.

— Это ваша мать, — сказал Аллен.

Глава XXIV Оборвавшийся танец

Когда Аллен открыл дверь перед Ивлин Каррадос, то на фоне ярко освещенной улицы он увидел только темную фигуру. Ее лицо было полностью в тени, и разглядеть что-нибудь на нем было совершенно невозможно. Поэтому, когда она прошла в гостиную, он оказался абсолютно не готов к ее необыкновенной бледности, к затравленному взгляду, к нервически перекошенному рту. Он вспомнил, что она пришла к себе прежде, чем обнаружила отсутствие Бриджет, и с сочувствием отметил, что она отодвинула собственные проблемы и сейчас даже не думала о них. По-видимому, и Бриджет охватило то же чувство, потому что она, негромко вскрикнув, бросилась к матери. Как все обезумевшие матери, леди Каррадос обхватила Бриджет обеими руками, и ее тонкие пальцы двигались необыкновенно выразительно.

— Дорогая моя, — она с жаром, торопливо целовала волосы Бриджет, — как ты могла, Бриджи, так напугать меня, как ты могла!

— Я думала, ты знаешь. Донна, ничего не произошло. Все в порядке, правда-правда. Это касается только Доналда. Я не хотела тебя беспокоить. Донна, дорогая, прости меня, ради Бога!

Наконец леди Каррадос успокоилась и обернулась к Аллену.

— Ивлин, проходите и садитесь, — сказал он. — Беспокоиться вам совершенно незачем. Я бы отвез вашу дочь домой, но у нее было несколько интересных сообщений, и я подумал, что вы могли бы и доверить мне ее на полчаса.

— Да, Родерик, конечно. Если бы я только знала. А где же Доналд? Я полагала, он здесь.

— Он в другой комнате. Не могли бы мы на несколько минут направить к нему Бриджет?

— Пожалуйста.

— Только не мешайте ему, — сказал он Бриджет, когда она выходила из гостиной.

— Хорошо.

— Ивлин, бренди? — спросил Аллен, когда за Бриджет закрылась дверь.

— Никогда. С какой стати?

— Сейчас-то вы и хотите его выпить. Вы полностью созрели для бренди. Поэтому, пока я вам его налью, погрейте руки над огнем.

Он и в самом деле уговорил ее выпить немного бренди и рассмеялся, увидев, как всю ее передернуло.

— Одним словом, — сказал он, — вам нет никакой необходимости переживать за Бриджет. В общем, она чрезвычайно благоразумная молодая особа, и вся ее вина заключается в том, что самый обыкновенный визит она облекла в форму тайного побега.

— Наверное, у меня сдали нервы. Я начала воображать Бог знает что, всяческие ужасы. Мне даже показалось, что в этом преступлении она подозревает Доналда.

— Напротив, она совершенно уверена в невиновности Доналда.

— Тогда зачем она это сделала?

— Я вам лучше расскажу все по порядку. Суть в том, Ивлин, что они стремятся видеть друг друга в розовом свете. Бриджет хотела убедить меня в невиновности Доналда. И потребовала также от него, чтобы он рассказал мне все о некоем третьем, которого мы сейчас касаться не станем. Неприятнее всего то, что встретились они в «Матадоре».

— В «Матадоре»? Как это скверно с их стороны, Родерик! Для дебютантов это просто невозможно. Нет, это и правда на редкость скверно!

С облегчением, хотя и немало подивившись, Аллен отметил, что эта зацепка за правила поведения для дебютанток тотчас заслонила от леди Каррадос все прочие переживания.

— Полагаю, когда я их там обнаружил, они только-только сели за столик, и народу вокруг было мало, потому что для прожженных посетителей еще было слишком рано. Не думаю, чтобы кто-то еще их видел. И я привез их сюда.

— Я очень рада, что вы это сделали, — нерешительно произнесла она.

— Вас что-то беспокоит?

— Да нет. Это Герберт. После этой трагедии, Родерик, он так необычно себя ведет. Весь день просидел дома, не сводя с меня глаз. Я боялась, что он откажется от сегодняшнего обеда в полку, но, слава Богу, он не отказался. После обеда должен состояться ежегодный полковой бал, и на него возложена миссия представлять к награждению или что-то там еще, и это задержит его допоздна. Я бы тоже пошла, но видеть это сейчас не в состоянии. Я бы не смогла выдерживать его еще и эти часы. Он позволяет себе какие-то странные намеки, как будто… Знаете, Родерик, как будто он в чем-то подозревает меня.

— Что он говорит? Расскажите мне.

Она откинулась в кресле и задумалась, и он понял, что уже в который раз ему предстоит играть роль конфидента. «Для человека из C.I.D.[50], — подумал он, — роль несколько странная, хотя чертовски полезная». И он расположился слушать.

— Это началось тотчас после того, как вы ушли. Мы сидели за чаем. Чай подали мне в будуар. Свою секретаршу, мисс Харрис, я попросила присоединиться к нам, мне показалось, что, раз уж она присутствовала там, это облегчит дело. И вполне естественно, что бедненькая мисс Харрис заговорила с Бриджет о Банчи. Но это оказалось на редкость не к месту. Она сказала, что прочла книгу о знаменитых судебных процессах, и при этом каким-то образом упомянула слово «шантаж». Я… Наверное, я вздрогнула, и это заметили. Можете себе представить, тут достанет и одного слова. Когда я подняла взгляд, то прочла в глазах Герберта выражение… как бы это сказать?., ужаса от осведомленности. После чая он не ушел с остальными, а принялся ходить по комнате, следя за мной. Внезапно он спросил: «С Робертом Госпелом ты ведь дружила очень тесно, не так ли?» Я ответила: «Ну, конечно». Затем он попросил показать ему мою банковскую книжку. Это прозвучало уже совершенно нелепо, особенно на фоне еще одного вопроса. Это даже забавно: неужели он заподозрил, будто я содержала бедного Банчи? Но забавным это вовсе не было. Меня это ужаснуло. Обыкновенно он никогда не беспокоился относительно моих денег. Более того, подчеркнуто этого не делал, и потому что разрешал мне пользоваться деньгами, и потому что у меня были свои деньги и те, что мне оставил Пэдди. Я поняла, что раз он взялся за мою банковскую книжку, то для того, чтобы показать, что я сняла крупную сумму — пятьсот фунтов, — подчиняясь требованиям… требованиям…

— Пятьсот фунтов из вашего большого кошелька прошлой ночью. Ивлин, как вы их сняли?

— Я это сделала лично. Обналичила чек на пятьсот фунтов. Я не думаю, чтобы Герберт знал это, или что даже если бы он узнал, то догадался бы, в чем дело. Все это ужасно меня беспокоит. Я отговорилась, сказав, что не могу найти книжку, что, наверное, я отослала ее в банк. Но он едва ли это слышал. Тут он вдруг спросил, не заходил ли к нам Банчи в мое отсутствие? Но это уже полная нелепость. Я ответила, что не знаю. Он сидел и пристально смотрел на меня, пока я прямо-таки не зарыдала, и спросил: «Было ли ему что-нибудь известно о старой мебели?»

Аллен быстро переспросил:

— О старой мебели?

— Я понимаю! Звучит безумно, не правда ли? Я переспросила, как и вы, и Герберт сказал: «Ну, о старинной. О таких вещах, как секретер в моем кабинете». Затем он наклонился ко мне и добавил: «Тебе не кажется, что он что-то знал об этом?» Я ответила: «Герберт, о чем ты говоришь?» И он сказал: «Полагаю я могу говорить откровенно. Я чувствую, что всю жизнь был окружен предателями!» Звучало это, конечно, идиотски, но я была перепугана. Я просто растерялась. Я спросила его, как он может так говорить. Но стоило мне обмолвиться о том, что Бриджет к нему всегда относилась лояльно, как он расхохотался. «Твоя дочь? — сказал он. — Лояльна? И как ты полагаешь, насколько далеко распространяется ее лояльность? Может, тебе подвергнуть ее испытанию?» — леди Каррадос сжала руки. — Он никогда не любил Бриджи, всегда ревновал ее. Я помню, как однажды, года два тому назад, они повздорили, и Герберт всерьез травмировал ее, повредил ей руку. Я бы об этом так и не узнала, если бы не зашла к ней в комнату и не увидела следы на руке. Мне кажется, он видит в ней тень Пэдди. Родерик, как вы думаете, Герберт может знать о нас с Пэдди? Есть ли хоть какая-то возможность того, что шантажист написал именно ему?

— Возможность, конечно, есть, — медленно заговорил Аллен, — но я не думаю, что все так и было. Вы говорите, что перемены в Каррадосе произошли после того, как мисс Харрис и Бриджет упомянули о шантаже, а вы заметно для всех вздрогнули?

— Да.

— А вы не думаете, что ваше явное смятение могло заставить его предположить, что вы сами — жертва шантажа?

— Не знаю. Это что-то уж очень зловеще, — сказала леди Каррадос и рассеянно улыбнулась. — Меня пугает то, что у него совершенно необыкновенное состояние духа.

— Ивлин, когда вы вышли за него замуж?

— Когда? Через два года после смерти Пэдди. Он давно хотел, чтобы я вышла за него. Ведь он очень старый друг нашей семьи. И он всегда был сильно привязан ко мне.

— И, как сейчас, он никогда себя прежде не вел?

— Как сейчас — нет. Конечно, иногда с ним трудно. Он крайне обидчив. Кроме того, он на восемнадцать лет старше меня, и терпеть не может, когда ему об этом напоминают. Здесь следует быть очень деликатным. Полагаю, он тщеславен. Бриджи, я знаю, думает так же.

Мне кажется, — ее мягкий голос, дотоле звучавший спокойно и ровно, на миг дрогнул, но затем она справилась с собой, — мне кажется, вас удивляет, зачем я вышла за него замуж, да?

— Немного да, удивляет. Возможно, вы нуждались в защите и чувствовали это. Но затея была рискованной.

— Все так и было. И было неправильно, теперь я это вижу. Произошло все несправедливо. Несмотря на то, что Герберт прекрасно осознавал, что я его не любила, и принял это рыцарски и смиренно, смириться с этим он так и не смог и постепенно стал внушать самому себе, что он мученик. Иногда это пронизано детской патетикой, и он старается привлечь меня собственными недомоганиями. За ним начинаешь ходить, как за больным. К сожалению, это ужасно раздражает Бриджи. К тому же, хоть Герберт изображает из себя простого человека, он вовсе не таков. Он — клубок комплексов, странных, путаных идей. Знаете, я думаю, что он до сих пор жутко ревнует к памяти Пэдди.

— Вы его часто видели до смерти Пэдди?

— Да. Бедный Герберт, боюсь, он всегда казался самому себе верным другом, рыцарем, продолжавшим обожать меня и после того, как я… я вышла замуж. Видите? Я все еще думаю о себе как о жене Пэдди. Мы часто приглашали Герберта на обеды. Он ужасно утомлял Пэдди, но… мне кажется, Пэдди привлекали некоторые его странности. Фактически они представляли для него очередное блюдо на обед. С его стороны это было дурно, но он всегда был таким веселым, таким обаятельным, что ему прощалось все. Все.

— Понимаю.

— Герберт стремился всячески подчеркнуть, какие жертвы он приносит этой дружбе, причем Пэдди это, конечно, понимал и часто дразнил меня им. Но я была к нему очень привязана. Нет, в ту пору бедный Герберт не был таким обидчивым, он был скорее добрым. Правда-правда. Боюсь, мы оба с Пэдди привыкли злоупотреблять этим.

— Вы уверены, что он ничего не подозревал?

— Абсолютно. Ведь он, можно сказать, был нашим ближайшим другом. Я вам рассказывала, что жила у своей матери, когда Пэдди разбился. Когда мы узнали об этом, она позвонила Герберту. Мы обратились к нему практически инстинктивно, и через несколько минут он уже был с нами. Как бы то ни было, я думаю, именно Герберту я обязана тем, что увидела Пэдди еще живым.

Аллен было открыл рот, но затем закрыл его. Леди Каррадос пристально смотрела на огонь, и не было никаких признаков того, что она осознала важность своего последнего заявления.

— Ну и как же это произошло? — спросил наконец Аллен.

— Разве я вам сегодня не рассказывала об этом? Именно Герберт отвез меня к викарию в Фэлконбридж в день, когда умер Пэдди.

Было час ночи, когда Аллен посадил леди Каррадос, Бриджет и Доналда в такси, облегченно закрыл двери и лег спать. Менее чем двадцать четыре часа прошло с тех пор, как нашел свою смерть Роберт Госпел, и за это короткое время в этом самом сложном деле об убийстве, которое Аллен когда-либо вел, у него в руках были все нити. Кроме одной. Дожидаясь, пока его охватит столь долго откладывавшийся сон, он представил себе всех основных участников этого дела как группу танцующих, которые выполняли столь замысловатые па, что в сумятице индивидуальных движений сбились с общего темпа. Вот посреди всеобщего замешательства встретились и пробираются Доналд и Бриджет; вот Уитерс шагает с краю танцующей группы и поворачивается, чтобы встретить миссис Хэлкет-Хэккет. Ивлин Каррадос танцует, тесно прижавшись к мужу и строго соблюдая такт. Сэр Дэниел Дэйвидсон с видом сельского церемониймейстера с гигантским цветком в петлице медленно рассекает группу танцующих — то в одну сторону, то в другую. Димитрий воровски крадется в такт танцу, предлагая каждому из танцующих бокал с шампанским. Мисс Харрис в роскошном модном платье особыми, мелкими па скачет в центре круга, а генерал Хэлкет-Хэккет, с тревогой вглядываясь в лицо каждого встречного, кажется, ищет себе партнершу. Плавающие движения танцующих становятся тем временем все головокружительнее, фигуры двигаются все быстрее, быстрее, и их мелькание в конце концов становится невыносимым. И вдруг с пугающей неожиданностью они замирают в неподвижности, но прежде, чем провалиться в забытье, Аллен, словно в мгновенной вспышке, успевает разглядеть рисунок танца.

Глава XXV Неподсудность

Слушания по делу об убийстве лорда Роберта Госпела начались на следующий день в одиннадцать часов. Они были примечательны прежде всего тем обстоятельством, что ни на одном из предыдущих судебных процессов, проходивших в одном и том же здании, не было такого количества людей, не сумевших попасть в зал. Коронер[51] был человеком с дурным характером, чрезвычайно скептически относился к человеческому обществу вообще и с крайним омерзением — к светскому обществу. Он страдал от хронического расстройства желудка и от убеждения, смутного, но истового, что кое-кто пытается его подсидеть. Слушания проходили бы скучнее, если бы не его попытки сначала принизить значение процесса (когда ему приходило в голову, что зал заполнен великосветскими зрителями), а затем выжать из процесса все, что возможно (когда до него доходило, что репутация подобных процессов — прямой результат поведения на них людей именно такого сорта). Впрочем, если не обращать внимания на эту его глубоко индивидуальную идиосинкразию, коронером он был хорошим. Он вызвал Доналда, который со смертельно бледным лицом прошел процедуру установления личности. Затем коронер выслушал показания шофера такси, причем особенно заинтересовался временем, местом и маршрутом, после чего вызвал Аллена.

Аллен описал свои впечатления после первого осмотра тела. Несколькими фразами, сухими и специальными, он точно и ясно перечислил все повреждения, какие обнаружил на теле своего друга. За ним последовал доктор Кэртис с сообщением о результатах вскрытия. Один из людей Димитрия засвидетельствовал время, когда лорд Роберт вышел из Марздон-Хаус. Бросив мстительный взгляд на аудиторию, коронер заявил, что не видит необходимости в дальнейших свидетельствах, затем обратился к жюри присяжных, после чего у них не осталось никаких сомнений в том, что дело следует вернуть на доследование, а когда они его и в самом деле возвратили на доследование, он потребовал отсрочки следующего заседания. В конце концов, уставившись злобным взглядом своих голубых глаз в противоположную стену зала, он выразил сочувствие родственникам. Длилась вся эта процедура двадцать минут.

— Ну и ну! — сказал Фокс, уже выйдя вместе с Алленом на улицу. — Этот старый Быстро-Быстро и А-Вот-И-Мы-Опять. Можно работать быстрее, чем он, сэр?

— К счастью, нельзя. Фокс, мы отбываем в Барбикон-Брэмли. Я одолжил у матери автомобиль, и у меня есть что порассказать вам, и мне кажется, что время истекло.

— Сэр?

— Да, Фокс, вы совершенно правы. И никаких цитат, а если это уж вам необходимо, то только не из «Макбета».

Автомобиль леди Аллен был припаркован на боковой улице, и, сев в машину, Фокс и Аллен направились на Аксбридж-Роуд. По дороге Аллен изложил все, что ему рассказали Бриджет и Доналд и леди Каррадос. Когда он закончил, Фокс откашлялся, и несколько минут оба молчали.

— Что ж, — произнес наконец Фокс, — все это указывает в одном и том же направлении, не так ли, мистер Аллен?

— Да, Фокс. Хоть и туманно, но указывает.

— Мне по-прежнему неясно, как мы сумеем исключить всех прочих.

— Я этого и не сделаю, пока мы от этих людей не услышим что-либо поопределеннее. Если понадобится, мы задержимся в Фэлконбридже и навестим больницу, но я очень надеюсь, что дядюшка мисс Харрис отвлечется от своего времяпрепровождения на пенсии и припомнит веселые деньки, когда он священствовал семнадцать лет назад.

— Надежды, надежды! — отозвался Фокс.

— Да, шансы, как вы заметили, невелики.

— Если они не смогли отыскать письмо этого молодчаги О’Брайена сразу, то как можно рассчитывать напасть на его след сейчас, спустя семнадцать лет?

— Резонно, братец Фокс, резонно, но мне представляется, что нам сейчас известно кое-что, что было неизвестно им.

— Ну да, ну да, — уступил Фокс. — Возможно, но все равно я бы не дал и гроша ломаного за эти самые шансы. Вот и все.

— Ну я не столь оптимистичен. Если мы потерпим здесь неудачу, что ж, займемся чем-нибудь еще.

— Есть еще исчезнувшие пальто и шляпа.

— Да. Этим утром от почтовиков не было донесений?

— Нет. Я последовал за вашим предположением и попросил проверить все вчерашние посылки из-за рубежа. Наши парни засунули нос в каждую ячейку, но ничего не обнаружили. Ячейки на Челси и Бэлгрэйв вообще в то утро оказались пустыми — в них не было ни пальто, ни шляпы. Хотя, конечно, что-то могло и выпасть из поля зрения.

— Я не имел в виду проверку ячеек, Фокс. Слишком рискованно. По тем или иным причинам ему требовалось, чтобы все это полностью исчезло. Возможно… масло для волос. Да-да, очень может быть, именно масло для волос. Знаете, боюсь, нам придется запросить всех этих людей на предмет осмотра их квартир.

— Каррадос, несомненно, станет протестовать, сэр, а ведь особых полномочий у вас нет, не так ли?

— Я думаю, нам удастся убедить его, сказав, что с просьбой о разрешении на осмотр квартир мы обратились и к Димитрию, и к Уитерсу, и к Дэйвидсону, и к Хэлкет-Хэккету, и к леди Милдред Поттер. И если после всего этого он откажется, то будет выглядеть очень глупо.

— Вы полагаете, что пальто и шляпа могут быть спрятаны в доме, где давали этот бал?

— Да нет же, черт возьми! Я полагаю, что припрятали их еще вчера, прежде чем мы приступили к расследованию.

— Почтой?

— А что? Можете придумать способ лучше? Например, в Лондоне… Мы пришли к заключению, что река это сделать не позволила бы — из-за прилива. Этих чертовых объявлений мы разослали более чем достаточно — не пропустили ни одного района. Поиски велись по всему побережью, там и по сию пору ходят наши люди, но не думаю, что они что-нибудь найдут. У убийцы просто не было времени, чтобы продумать, как спрятать вещи получше, и если мы правы, это вывело его из себя.

— Куда же он отослал их? — задался вопросом Фокс.

— А вы поставьте себя на его место! Куда бы вы отправили пакет с компрометирующими вас вещами?

— В Маньчжурию — к Ху Сланг Дэнг, в сорок второй батальон, в Чоп Сью, Ма Джонгу, и стану ждать, пока ни позвонят, — не без раздражения предположил Фокс.

— Вот, вот, что-то вроде этого, — согласился Аллен, — что-то вроде этого, братец Фокс.

Весь оставшийся путь до Барбикон-Брэмли они проделали в полном молчании.

Родная деревушка мисс Харрис оказалась маленькой и какой-то даже застенчиво колоритной, своеобразной — с редкими лавочками в старинном вкусе и псевдотюдоровскими полукирпичными-полудеревянными стенами окрестных домов. Остановились они у здания почты, и Аллен спросил, как проехать к дому преподобного Уолтера Харриса.

— Я так понимаю, что приходом заведует не он, а его брат, — заметил он.

— О да, — согласилась служащая здесь дама и, смущенно поправив свои кружевные манжеты, вежливо ему улыбнулась. — Джентльмену уже много лет. Его тут все знают. Сначала идите налево по Оукэппл-Лэйн, а там до самого конца. Дом называется «Тростник». Ошибиться там невозможно. По левой стороне он последний, и вокруг него сад.

— Премного благодарен, — сказал Аллен.

Когда они отъехали, он заметил, что при здании почты расположено и поместье, и это заинтересовало его не меньше, чем кружевные манжеты.

«Тростник» они, как и предсказывала дама, обнаружили без труда. Участок, в глубине которого находился дом, представлял собой очаровательный садик в одну восьмую акра. Аллен с Фоксом не прошли и половины дорожки, выложенной булыжником, как увидели двоих людей, наполовину скрытых высокой изгородью из цветов розмарина и лаванды. На одном из них были серые брюки священника, изрядно залатанные; другая была одета в саржевую юбку изысканного цвета морской голубизны. Благоухающие травы почти скрывали из виду обоих садовников.

— Доброе утро, сэр, — произнес Аллен, сняв шляпу.

Преподобный Уолтер Харрис и его супруга начали медленно разгибаться и, придя в конце концов в вертикальное положение, обернулись.

— О, — мягко отозвались они, — доброе утро.

Им и в самом деле было очень много лет, и они обладали той странной супружеской схожестью, какая столь часто встречается у мужчины и женщины, всю свою жизнь работающих совместно. В их лицах, хотя и своеобразных, читалось общее выражение. У обоих были одинаково спокойные серые глаза, окруженные сетью морщинок — признак доброты, одинаково обветренная загорелая кожа, на губах обоих застыла одинаково вопросительная, выжидательная улыбка. Миссис Харрис была в шляпе, которая держалась скорее на волосах, нежели на голове, — широкая садовая шляпа с широкой прорехой на макушке, через которую виднелись прямые седые волосы. На голове ее супруга также сидела шляпа, правда, сдвинутая на нос, — старая панама с выцветшей зеленой лентой. Его пугающе длинную шею обнимал узкий священнический воротничок, но вместо обычного серого сюртука с его острых лопаток свисал неправдоподобно выцветший блейзер. Он слегка закинул голову, чтобы из-под края шляпы, сквозь очки, почти съехавшие с носа, разглядеть Аллена.

— Сожалею, сэр, что пришлось вас побеспокоить, — проговорил Аллен.

— Это не имеет никакого значения, — ответил мистер Харрис, — совершенно никакого.

Голос его прозвучал подлинным благовестом.

— Нет ничего хуже, — добавил Аллен, — если тебе мешают копаться в саду после обеда.

— Сволочи! — решительно заявил мистер Харрис.

— Простите?

— Сволочи! Они отравляют мне существование. Они вырастают, точно зубы дракона, и, уверяю вас, вытащить их удается с превеликим трудом. С утра четверга вывезли три тачки.

— Уолтер, — сказала его жена, — эти джентльмены хотят поговорить с тобой.

— Мы задержим вас, сэр, всего на несколько минут, — подтвердил Аллен.

— Да, милая. Но где же мне их принять?

— У себя в кабинете, — ответила миссис Харрис таким тоном, будто ее муж был насекомоядным животным.

— Конечно, конечно! Проходите, прошу вас, — заговорил мистер Харрис с обычным священническим радушием, — проходите, пожалуйста.

Через французское окно он провел их в комнатку с некогда красными обоями, где старые выцветшие фотографии молодых людей в сутанах чередовались со столь же старыми и столь же выцветшими фотографиями знаменитых соборов. Книжные полки были заполнены пыльными томами проповедей и сочинений господ Хэмфри Уорда, Чарлза Кингсли, Шарлотты М. Янг, Диккенса и сэра Вальтера Скотта. Между комментариями и «Подражанием Христу» виднелся экземпляр «Мученичества Человека», имевший довольно-таки устрашающий вид. Мистер Харрис в свое время был добросовестнейшим из студентов и все вопросы выяснял сполна. Словом, это была запущенная уютная старая комната.

— Садитесь, садитесь, — говорил мистер Харрис.

Он поспешно подобрал с кресел религиозные журналы, газету «Черч таймс» и каталоги по семенам и, держа все это в охапке, принялся блуждать по своему кабинету, не зная, куда приткнуться.

Аллен и Фокс тем временем расселись в кресла из конского волоса.

— Это хорошо, — произнес мистер Харрис и, тотчас выронив все, что держал, на пол, сел сам. — Так, чему же я обязан удовольствием…. Ээ…

— Прежде всего, сэр, должен вас поставить в известность, что мы — офицеры полиции.

— Простите, — сказал мистер Харрис, — надеюсь, это не насчет юного Хокли? Вы уверены, что вам нужен не мой брат? Приходский священник в Барбикон-Брэмли? Он крайне заинтересован в этом деле и неоднократно говорил мне, что, если бедного малого не осудят, он мог бы найти ему место, где работают такие же, над кем учреждено наблюдение…

— Нет, сэр, — мягко прервал его Аллен, — нам нужны именно вы.

— Но я на пенсии, — возразил мистер Харрис, широко раскрыв глаза. — Я, знаете ли, совершенно отошел от дел.

— Я намерен попросить вас вспомнить те дни, когда вы владели приходом в Фэлконбридже.

— В Фэлконбридже! — заулыбался мистер Харрис. — Это с величайшим удовольствием. Так вы из старого Фэлконбриджа! Дайте-ка взглянуть на вас. Что-то я не припоминаю ваших лиц, хотя, конечно, я ведь отошел от дел пятнадцать лет назад, так что, боюсь, от памяти моей мало толку. Скажите же мне ваши фамилии.

— Мистер Харрис, мы не из Фэлконбриджа, мы из Скотланд-Ярда. Моя фамилия Аллен, а это — инспектор Фокс.

— Вот как! Надеюсь, в моей милой старой деревушке ничего особенного не произошло? — воскликнул с тревогой мистер Харрис. Он вдруг вспомнил, что на голове у него панама, сорвал ее, и взгляду открылась сверкающая розовой кожей макушка в поразительно белом облаке пушка.

— Нет-нет, — поспешил уверить его Аллен. — Пока, во всяком случае, ничего. — Он метнул на Фокса взгляд, полный яду, но тот лишь осклабился. — Мы, сэр, расследуем одно дело и стремимся обнаружить следы письма, которое, по нашему убеждению, пропало именно в Фэлконбридже примерно семнадцать или восемнадцать лет назад.

— Письмо! О Господи! Если оно адресовано мне, боюсь, у вас очень мало шансов отыскать его. Вот только сегодня утром я куда-то засунул очень важное письмо от моего самого близкого, старого друга каноника Уорсли из церкви Всех Святых, в Чиптоне. Удивительнее всего то место, где пропало это письмо. Я отчетливо помню, как положил его в карман вот этого сюртука, и… — он сунул обе руки в карманы своего блэйзера и вытащил оттуда целый ворох всяческих тесемок, пакетиков из-под семян, карандашей и бумажных листочков. — Как! Вот оно! — воскликнул он, растерянно глядя на конверт, который падал на пол. — Оно все-таки здесь! Я просто ПОТРЯСЕН!

— Мистер Харрис, — громко проговорил Аллен, и мистер Харрис тут же откинул голову и взглянул на него через свои сползшие очки. — Восемнадцать лет назад, — поспешно продолжал Аллен, — на мосту возле дома священника в Фэлконбридже произошла автокатастрофа. Шофер, капитан О’Брайен, был тяжело ранен, и его отнесли в дом священника. Вы это помните?

Мистер Харрис открыл рот, не в силах что-либо сказать, и по-прежнему лишь смотрел изумленно на Аллена.

— Вы были к нему очень добры, — продолжал Аллен, — оставили его у себя в доме и послали за помощью. Затем его перевезли в больницу, где спустя несколько часов он умер.

Он помолчал, но выражение лица мистера Харриса не менялось. В самой его позе, в его странном молчании чувствовалось какое-то необыкновенное замешательство.

— Вы помните это? — настаивал Аллен.

Так и стоя с открытым ртом, мистер Харрис медленно повел головой из стороны в сторону.

— Но это была действительно серьезная автокатастрофа. Из Лондона приехала его молодая жена, она отправилась прямо в больницу, но он умер, не приходя в сознание.

— Бедный парень, — произнес мистер Харрис своим низким голосом. — Бед-ня-га!

— Вы и теперь не припоминаете?

Вместо ответа мистер Харрис поднялся, подошел к французскому окну и выглянул в сад.

— Эдит! Эдит!

— Ау! — послышался слабый голос откуда-то совсем рядом.

— Не отвлечешься ли, а?

— Иду-у!

Он повернулся спиной к окну и взглянул на гостей.

— Мы вас не задержим, — сообщил он им.

Но, увидев, с таким блаженным видом двигается миссис Харрис по садовой тропинке, то и дело сворачивая не туда, Аллен с трудом верил в этот оптимизм. Она села на предложенный Алленом стул и стянула с жилистых рук садовые рукавицы. Мистер Харрис при этом рассматривал ее с таким видом, будто она была уникальным творением его рук.

— Эдит, дорогая моя, — громко заговорил он, — не расскажешь ли ты этим джентльменам об автомобильной катастрофе?

— Какая катастрофа?

— Вот этого, дорогая, я, боюсь, не знаю. Мы ждем, что ты-то нам об этом и сообщишь.

— Не понимаю тебя, Уолтер.

— Должен признаться, Эдит, я и сам себя не понимаю. И нахожу что это чрезвычайно странно.

— Что-что? — переспросила его жена, и Аллен догадался, что она была глуховата.

— Стран-но! — прокричал мистер Харрис.

— У моего супруга не слишком-то хорошая память, — объяснила миссис Харрис Аллену и Фоксу и ласково им улыбнулась. — Несколько месяцев назад он был сильно травмирован, упав с велосипеда. Полагаю, вы насчет страховки?

Напрягая связки, Аллен вновь принялся за свой монолог, и, хотя его никто не прерывал, трудно было понять, есть ли прок от того, что он говорит, — Харрисы и виду не подали, что что-либо взяли в толк. Когда он закончил, вид у мистера Харриса был, как и ранее, смущенный, однако миссис Харрис повернулась к мужу и сказала:

— Помнишь, Уолтер, кровь на ковре? Там, в милом старом Фэлконбридже?

— Господи, ну конечно же! Это-то я пытался припомнить. Конечно, была кровь. Бедный парень. Бед-ня-га!

— Так вы помните? — воскликнул Аллен.

— Ну разумеется, — с укоризной заметила миссис Харрис. — Эта несчастная молодая жена написала нам очаровательное письмо, благодаря нас за то немногое, что мы смогли сделать для него. Я бы с удовольствием ответила на него, но, к несчастью, муж его где-то потерял.

— Эдит, я только что обнаружил письмо дорогого старины Уорсли. Оно было у меня в кармане! Фантастика!

— Да, фантастика, дорогой.

— Поговорим о письмах, — обратился Аллен к миссис Харрис. — Не могли бы вы хоть что-нибудь припомнить в связи с этим письмом относительно несчастного случая с капитаном О’Брайеном? С тем, что потерялось? Мне кажется, вас спрашивали, не нашлось ли оно в доме.

— Боюсь, я не вполне поняла…

Аллен повторил.

— Разумеется, помню, — сказала миссис Харрис. — Как сейчас.

— Нет ли у вас какой-либо информации об этом письме?

— Напротив.

— Что?

— Напротив, — твердо повторила миссис Харрис. — Я отослала его тотчас вслед за ним.

— За кем? — закричал Фокс, причем так громко, что даже миссис Харрис слегка вздрогнула. — Прошу прощения сэр, — поспешно оговорился он, — не знаю, что нашло на меня, — и он в замешательстве уткнулся в свой блокнот.

— Миссис Харрис, — продолжил Аллен, — не будете ли вы столь любезны рассказать нам все, что сможете припомнить об этом письме?

— Да, Эдит, расскажи уж, пожалуйста, — неожиданно произнес ее супруг и добавил как бы в сторону: — Она сейчас расскажет. Только не волнуйся.

— Н-ну, — начала миссис Харрис, — это было уже давно, и воспоминания мои, боюсь, покажутся туманными. Мне кажется, они его сначала унесли, а потом мы обнаружили письмо под диваном в кабинете. Вспомни-ка, Уолтер, мы тогда же заметили пятно на ковре. Сперва я, разумеется, подумала, что это одно из писем моего мужа, потому что оно было не в конверте. Но, взглянув на него, я поняла, что это не так, — оно начиналось словами «Дорогой папочка», а у нас детей нет.

— Дорогой папочка, — повторил Аллен.

— Потом я решила, что, возможно, там было написано «Дорогой Пэдди»[52], но так как моего мужа зовут Уолтер Бернард, то я не придала этому никакого значения. Что ж, — сказала я, или что-то подобное. — Что ж, оно, должно быть, выпало из пальто этого несчастного, когда его осматривал врач «скорой помощи». И я — вот это помню, словно все произошло вчера, — сказала маленькой Вайолет: — «Садись-ка на велосипед и побыстрее, как только можешь, поезжай в больницу, они его могут уже хватиться». И маленькая Вайолет…

— Простите, а кто она? — спросил Аллен, не веря своим ушам.

— Простите?

— Кто такая маленькая Вайолет?

— Моя племянница. Третья дочка брата моего мужа. Она была у нас на каникулах. Сейчас она уже взрослая и получила прекрасное место в Лондоне у леди Каррадос.

— Благодарю вас, — проговорил Аллен. — Продолжайте, пожалуйста.

Глава XXVI Аллен задумывает развязку

Но продолжать-то было, в общем, и нечего. Ясно, что Вайолет Харрис уехала на велосипеде с письмом Пэдди О’Брайена, а возвратившись, сказала, что отдала его джентльмену, который привез даму на автомобиле. Джентльмен этот находился в машине возле больницы. Насколько могла установить миссис Харрис, а дабы подтвердить свой вывод, и она и ее супруг тут же углубились в хитросплетения своих родственных связей, маленькой Вайолет в ту пору было лет пятнадцать. Аллен записал за миссис Харрис показания, отсекая при этом бесконечные отступления, и она подписала их. Причем за всю беседу ни она, ни ее супруг не выказали ни малейшего любопытства. Они явно не придали значения тому, что интерес к письму, пропавшему восемнадцать лет назад, может быть до такой степени острым, что офицерам полиции потребуется в самом сердце Бэкингемшира снимать письменные показания.

Супруги настояли на том, чтобы провести Аллена и Фокса по своему саду; у Аллена не хватило духу отказаться, да к тому же он имел вкус к садам. Миссис Харрис вручила каждому по ветке лаванды и розмарина, заметив при этом, что эти цветы на джентльменах смотрятся гораздо лучше, чем яркие летние сорта. Вид Фокса, торжественно сжимающего в огромном кулаке букет цветов и осматривающего бордюр из только что пересаженных анютиных глазок, показался его начальнику почти непереносимым. Было уже два часа пополудни, когда экскурсия по саду наконец завершилась.

— Когда бы вам ни случилось здесь проезжать, вы непременно должны зайти, — сказала миссис Харрис, с симпатией подмаргивая Аллену, — а я запомню все, что вы рассказали о лекарственных растениях вашей матери.

— Да-да, — согласился мистер Харрис, — когда бы вам ни случилось здесь проезжать. Разумеется. А всякому, кто приехал из милого старого Фэлконбриджа, здесь рады вдвойне.

Супруги стояли рядом у своей калитки и, пока Аллен разворачивался и выезжал на Оукэппл-Лэйн, по-детски махали руками.

— Ну! — выдохнул Фокс. — Ну и ну!

— Ни слова больше, — заметил Аллен, — пока не доберемся до того паба, что при въезде в Барбикон-Брэмли. Вы не забыли, что мы еще не завтракали? Я отказываюсь хоть что-нибудь произносить, пока не выпью пинту пива.

— С хлебом, с сыром, с огурчиками, — добавил Фокс, — и чтоб с огурчиками было побольше луку.

— Господи, Фокс! Что за меню! Хотя, если подумать, это звучит чертовски аппетитно. Хлеб, сыр и огурчики…

Фокс, это то, что нам надо. Свежий белый хлеб, «мышиный прикорм»[53], огурчики домашнего соления и пиво.

— Вот это мысль, мистер Аллен. Вы — гурман, — сказал Фокс, самостоятельно занимавшийся французским, — и не думайте, будто мне не нравятся те обеды, которыми вы кормите меня, когда все куда-то ускользает из рук. Мне они нравятся. Но если помираешь с голоду посреди английской деревни, нет ничего лучше хлеба с сыром и огурцами.

И в пабе им предоставили все эти деликатесы. Насыщались они примерно с четверть часа, затем отправились дальше.

— Ну что? — спросил Аллен.

— Что меня доконало, — ответил Фокс, вытирая платком коротко подстриженные усы, — так это маленькая Вайолет. То, что она племянница этого старого джентльмена, нам было известно, но что она в то время жила здесь, этого мы не знали. Разве не так?

— Нет, братец Фокс, не знали.

— Полагаю, она и сама может не знать об этом, — продолжал Фокс. — Я хочу сказать, что мисс Вайолет Харрис может не догадываться, что, когда ей было пятнадцать лет, леди Каррадос была миссис О’Брайен, мужа которой перенесли в дом ее дяди — священника.

— Вполне возможно. Надеюсь, она вспомнит свой велосипедный заезд. Мне представляется, что нам предстоит освежить ее память.

— Да, и я очень надеюсь на то, что, как мы слышали, это был именно Каррадос, человек, взявший письмо у маленькой Вайолет. Каррадос, сидевший в машине возле больницы, где умирал этот несчастный парень, получивший перед тем письмо из Австралии. А затем, когда поднимается суматоха по поводу пропавшего письма, что он делает?

Аллен сообразил, что вопрос этот чисто риторический, и не стал прерывать Фокса.

— Он сообщает вдове, — продолжал Фокс, — он сообщает вдове, что повсюду наводил справки и что письмо так и не обнаружено.

— М-да, — согласился Аллен, — это он ей, несомненно, и сказал.

— Так. Теперь, зачем он это сделал? Полагаю, потому, что сэр Герберт Каррадос из тех людей, кого можно назвать моральным трусом — таков уж склад его характера. Это то, что все эти психоребята называют подавленностью или как-то там еще. Как мне представляется, он не захотел признаться, что видел письмо, потому что прочел его. Австралийцу было известно, что капитан О’Брайен женат на чокнутой, и он сообщал ему, что он теперь вдовец. Если то, что рассказала вам леди Каррадос, правда, а он ее долго любил, то письмо это должно было сильно его потрясти. А так как он и гордец и сноб, а кроме того, предан ей душой, то, возможно, он сказал себе, что худая ложь на воротах не виснет.

— И концы в воду? Что ж, звучит убедительно. Это в его духе.

— Таково мое мнение, — закончил Фокс с удовлетворением в голосе. — Но в то же время он письмо не уничтожил. Или уничтожил?

— Вот это-то, — сказал Аллен, — нам и предстоит выяснить.

— Да, сэр, и кое-какие подозрения у нас имеются, не так ли?

— Имеются, и, пока до вечера еще есть время, я хочу эти подозрения укрепить.

— Господи, мистер Аллен, да если нам это удастся, мы прекрасно справимся и со всем этим делом! Знаю-знаю, цыплят по осени считают, но если мы в состоянии произвести арест в столь сложном деле через два дня после преступления, то поработали мы не так уж и плохо, а?

— Надеюсь, старый воин, надеюсь, неплохо, — Аллен махнул рукой. — Я бы хотел, — добавил он, — Боже, Фокс, я бы предпочел, чтобы он не умирал. Что болтать попусту. И я бы предпочел также, чтобы мы сумели обнаружить хоть какие-нибудь следы в такси. Хоть какие-нибудь! Но ничего нет.

— Похороны завтра в три? — спросил Фокс.

— Да. Леди Милдред попросила меня нести гроб. Это может показаться довольно странным, но мне и самому хотелось это сделать. И еще мне хотелось бы думать, что нам удастся упрятать нашего убийцу. Фокс, когда мы вернемся, нам нужно будет собрать всех этих людей в Скотланд-Ярде. Нам понадобятся мисс Харрис, Бриджет Каррадос, ее мать, сам Каррадос, Дэйвидсон, Уитерс, Димитрий и миссис Хэлкет-Хэккет. Но сначала я увижусь наедине с леди Каррадос. По возможности, я хочу смягчить удар.

— В котором часу нам их собрать, сэр?

— В Ярд мы возвратимся часам к четырем и соберем всех, я думаю, этим вечером. Скажем, в девять. Это надо проделать чертовски хитро. Я рассчитываю на то, что Димитрий растеряется. Хотя он, черт его дери, достаточно хладнокровен, его так просто не собьешь. Что касается хладнокровия, то тут придется рассчитывать на бравого капитана. После всего, что мне сообщил в своих показаниях Доналд Поттер, я буду не я, если не потреплю ему хорошенько нервы. Это утешает.

Они долго молчали, и только, когда выехали на Кромвел-Роуд, Фокс сказал:

— Полагаю, сэр, мы действуем правильно. Знаю, может показаться странным, что я говорю об этом сейчас, но уж больно это неприятное дело, и это факт. Столь искусно построенных доказательств я еще не встречал. Ведь мы теперь во многом опираемся на то, что в большинстве случаев служит лишь подозрением.

— Не понимаю. Нет, Фокс, мне кажется, это надежно. Разумеется, все зависит от того, что эти люди скажут сегодня вечером, на повторном допросе. Если мы сумеем предъявить факты — два портсигара, потайной ящичек, телефонный разговор и украденное письмо — мы выиграли. Господи, это звучит как перечень названий старых историй о Шерлоке Холмсе. Мне кажется, что, по крайней мере, отчасти очарование этих великолепных рассказов заключено в случайных, но чрезвычайно интригующих упоминаниях Уотсона о делах, о которых мы больше не услышим.

— Два портсигара, — медленно повторил Фокс, — потайной ящичек, телефонный разговор и украденное письмо. Да. Да-да, все верно. Я думаю, на эти четыре крючка мы и повесим наше дело.

— Слово «повесим», — сурово произнес Аллен, — здесь особенно уместно. Именно так.

Он ввез Фокса во двор Скотланд-Ярда.

— Я поднимусь с вами, — сказал он, — и погляжу, не пришло ли чего свеженького.

Их ждали донесения полицейских, которые были на деле. Агент у Димитрия сообщал, что Франсуа отправился по киоскам и купил экземпляр утренней «Таймс». Как сообщил агенту киоскер, как правило, Димитрий покупает «Дэйли экспресс».

Аллен положил это донесение.

— Проштудируйте-ка «Таймс», братец Фокс.

Фокс вышел и некоторое время отсутствовал. Аллен подшил в дело последние донесения и закурил трубку. Затем позвонил леди Каррадос.

— Ивлин? Звоню, чтобы попросить вас быть сегодня вечером у меня в Скотланд-Ярде вместе с мужем и Бриджет. В деле кое-что прояснилось. Если возможно, я бы хотел сначала перемолвиться только с вами. Как вам удобнее — здесь или у вас в доме?

— Родерик, умоляю, только в вашем кабинете. Это гораздо легче. Мне прийти сейчас?

— Если хотите. Только не волнуйтесь. Мне очень жаль вас беспокоить.

— Я еду, — произнес слабый голос.

Возвратился Фокс и положил «Таймс» на стол перед Алленом. Ткнул своим коротким пальцем в колонку частных объявлений.

— Как насчет третьего сверху? — спросил он.

Аллен прочел вслух:

«Кошечка, дорогая! Живу далеко и тоскую. Ежечасно думаю. Дедушка».

— Хм, — произнес Аллен. — А что, сообщал ли папочка что-нибудь еще своей деточке на прошлой неделе, например?

— За две недели могу ручаться, что нет. Я просмотрел картотеку.

— Больше ничего в этих «объявлениях страждущих»[54] нет. Все остальные-то хорошо знакомы, нет?

— Да.

— Нам бы относительно этого папочки запросить папу «Таймс».

— Сделаю, — сказал Фокс. — Я обзвоню всех, кто нужен сегодня вечером.

— Благодарю вас, Фокс. Я начал с леди Каррадос, и она сейчас придет сюда. Если у вас есть время, займитесь остальными, буду вам очень признателен. А мне сейчас надо идти к леди Милдред насчет завтрашнего события.

— Ну, на это-то у вас еще будет время.

— Да, но я еще должен сегодня сделать донесение помощнику комиссара. Так что пойду-ка я сейчас проверю, свободен ли он. Фокс, позаботьтесь, чтобы леди Каррадос провели прямо сюда, и дайте знать, когда она придет.

— Непременно, мистер Аллен.

Аллен зашел к секретарю помощника комиссара, и она провела его к этому высокопоставленному человеку. Аллен положил ему на стол папку с делом. Но помощник комиссара даже не обратил на это внимания.

— Ну, Рори, как идут дела? Я слышал, ты заставил половину Скотланд-Ярда прочищать побережье у Челси и другие мусороотстойники у аристократов. Что это значит? — поинтересовался помощник комиссара: с делом он был прекрасно ознакомлен, но считал своим долгом прикинуться полным невеждой. — Ты что, хочешь, чтобы я читал этот чертов вздор? — добавил он, кладя руку на папку с делом.

— Если хотите, сэр. Я тут в конце составил резюме. С вашего разрешения сегодня вечером я собираю здесь всех тех, кто необходим, и если разговор пойдет, как я надеюсь, в нужном направлении, я смогу произвести арест. Если вы не против, мне нужен чистый бланк ордера.

— Ты хладнокровный тип, а? — проворчал шеф. — А если разговор пойдет не так? Ты возвращаешь ордер и раздумываешь о чем-нибудь другом? Так я тебя понял?

— Да, сэр. Так точно.

— Рори, послушай, наше положение в этом деле таково, что нас устроит только осудительный приговор. Если этот ваш тип вывернется из-под улик, защита выставит нас на посмешище. А здесь все так ненадежно. Неужели ты не понимаешь, что с тобой сделает старик Харрингтон-Барр, если дело поручат ему? Если ты не продемонстрируешь перед жюри хотя бы одно это проклятущее признание, а лучше два, он превратит тебя в крутое яйцо, парнишка! А всего-то и дела, что шантаж. И как ты заставишь этих людей назвать того, кто их шантажировал? Ты же знаешь, как ведут себя люди, когда речь идет о шантаже.

— Да, сэр, и я рассчитываю на это проклятущее признание.

— Неужели? Господи, прости! Ну, ладно, ладно! Посмотрим тут на них. У меня в кабинете. Мне кажется, надо быть готовым к худшему и если уж узнать о нем, то сразу, — он сердито взглянул на Аллена. — Тебе это близко, да? Лорд Роберт был твоим другом, нет?

— Да, сэр, был.

— Угу. Он был милым малышом. Понимаю Форин Офис — они ведут свое скрытое расследование. Кое-кто за рубежом запомнил на всякий случай его раскопки двадцатилетней давности, и принято решение его убить. Тупицы… Ну, ладно, Рори, мне жаль, что на тебя все это выпало. Но это не должно подействовать на твой метод. И если все точно, действуй быстро.

— Если! — отозвался Аллен. — Молю Всевышнего, чтобы мы не ошиблись.

— Когда сегодня развязка?

— В девять часов, сэр.

— Хорошо. Загони их всех сюда. Спасибо, Рори.

— Вам спасибо, сэр.

Вернувшись к себе в кабинет, он обнаружил, что его дожидается Фокс.

— Леди Каррадос внизу, сэр.

— Фокс, приведите ее сюда!

Фокс было направился к двери.

— Я связался с «Таймс», — сказал он, задержавшись. — У них там у всех мания величия, но я знаю одного парня, который работает с «объявлениями страждущих», и вышел на него. Он сказал, что объявление «Кошечка, дорогая» пришло по почте заказной бандеролью по двойному тарифу и с просьбой, чтобы в виде исключения оно появилось в сегодняшнем утреннем выпуске. В письме сообщалось, что, если возникнут изменения, отправитель их оплатит; письмо было подписано «У. Э. К. Смит», адрес «Г. П. О. Ирис».

— Марка?

— Конверт они потеряли, но он его помнит, — сказал Фокс. — Текст был написан на обычной почтовой бумаге.

— Неужели? — пробормотал Аллен.

— Есть еще кое-что, — сказал Фокс. — Поступили донесения из почтовых отделений. Клерк из Центрально-Западного округа говорит, что вчера, в час пик кто-то оставил на конторке пакет. Позднее он его обнаружил. Это был мягкий пакет, по весу примерно соответствовал норме, на нем было наклеено двухпенсовых марок на пять шиллингов, то есть на шиллинг и пять пенсов больше, чем требуется. Он запомнил, что адрес был где-то в Китае и написан прямо на тексте. Так что мой частный детектив Ху Фланг Данг может честно поломать себе голову. Мы связались с Маунт Плезант, но слишком поздно. Почтовые отправления вышли в Китай сегодня после полудня.

— Проклятие! — отметил Аллен.

— Так я пойду и приведу ее светлость, — сказал Фокс.

Дожидаясь леди Каррадос, Аллен вырезал из «Таймс» это маленькое извещение. Секунду поразмышляв, он отпер ящик своего стола и извлек оттуда золотой портсигар миссис Хэлкет-Хэккет. Открыл его и аккуратно засунул в крышку маленькое извещение.

Фокс впустил в кабинет леди Каррадос и ушел.

— Примите мои извинения, Ивлин, — сказал Аллен. — Мне пришлось уединиться с собственным начальством. Вы здесь уже давно?

— Нет. Родерик, ради Бога, что теперь?

— Вот именно. Мне надо, чтобы вы разрешили мне сделать то, что может быть расценено, как крутая мера. Мне нужно, чтобы вы разрешили мне поговорить с вашим мужем в вашем присутствии о Пэдди О’Брайене.

— Вы хотите… То есть сказать ему, что мы не были женаты?

— Это совершенно необходимо.

— Не могу!

— Я бы этого и не предлагал, если бы это не было жизненно необходимо. Не верю, Ивлин, что он, — Аллен помедлил, — что он будет уж так сильно шокирован, как вам представляется.

— Но я знаю, что он будет просто потрясен. Действительно будет.

— Полагаю, я могу гарантировать, что бояться этого шага вам не имеет смысла. Я хочу сказать, что в материальном смысле отношение Каррадоса к вам и к Бриджет никак не изменится.

— Не верю. Не могу поверить, что он не почувствует себя потрясенным до глубины души. Даже больше.

— А я гарантирую вам — я абсолютно в этом убежден, — что это поможет вам обоим лучше понять друг друга.

— Если бы я могла быть столь же уверенной!

— И это, безусловно, поможет нам покарать вашего шантажиста. Ивлин, мне не хотелось бы казаться невыносимым педантом, но я на самом деле убежден, что решиться на этот шаг — ваш долг.

— Я была почти готова сама рассказать ему обо всем.

— Тем лучше. Послушайте, посмотрите на меня! Можете ли вы довериться мне в этом деле?

Она посмотрела на него. В этот момент с полным сознанием того, что делает, он сконцентрировал в себе все то, что принято называть личной аурой, которой, как ему было известно — а как ему могло быть это неизвестно? — он всегда владел. Он сосредоточил на ней всю свою волю, как если бы она была материально осязаемой. И он увидел, что она уступает.

Она было подняла руки, но тут же безвольно уронила их на колени.

— Ну, хорошо. Я в тупике. Я ничего не понимаю. Делайте как хотите. Дома меня никто не слушает, ну так я буду слушать все, что вы ни скажете, Родерик.

— Вам придется сказать очень немногое. — Он углубился в подробности, и она слушала его очень внимательно и повторяла все его наставления. Закончив, он встал и посмотрел на нее сверху вниз. — Мне очень жаль, — сказал он. — Мне не следовало бы выставлять все это напоказ. И это вас очень расстраивает. Но соберитесь с духом. Бриджет об этом знать не надо, хотя, думаю, будь я на вашем месте, я бы сказал ей. Она девочка мужественная, современная и воспринимает подобные вещи вовсе не так тяжело, как мы. Моя племянница так мило болтает о том, кто законнорожденный, кто нет, будто и тех и других равное число. Ей-Богу, Ивлин, не удивлюсь, если ваша дочь получит даже романтическое удовольствие от истории, которую вы с такой болью от нее скрываете.

— А что, это могло бы показаться и забавным, да? — леди Каррадос подняла глаза и встретила сочувствующий взгляд Аллена. Она протянула ему руку, и он крепко сжал ее обеими ладонями.

— Родерик, — спросила она, — сколько вам лет?

— Сорок три, дорогая.

— И мне к сорока, — заметила она рассеянно и чисто по-женски добавила: — Ужасно, да?

— Кошмар, — улыбаясь, согласился Аллен.

— Почему вы не женаты?

— Моя мать говорит, что она пыталась свести нас с вами, но вмешался Пэдди О’Брайен, и я потерял шансы.

— Сегодня это кажется так странно, правда? Если это, конечно, так и было. Не помню, чтобы вы как-то особенно интересовались мною.

Он понял, что сейчас она пребывает в той умиротворенности, какая наступает иногда вслед за предельным напряжением всех чувств. Она разговаривала беззаботно, и в тоне ее слабым эхом слышалась ей привычная легкая веселость. Голос ее звучал столь же неуверенно, как нетверд казался рассудок, как тонка была рука, которую Аллен все еще продолжал сжимать.

— Вам следует жениться непременно, — сказала она рассеянно и добавила: — Мне надо идти.

— Я спущусь с вами и посажу вас в машину.

Секунды две он стоял и смотрел, как она разворачивалась, затем с сомнением покачал головой и направился на Чейен-Уок.

Глава XXVII Антракт для любви

Неужели, удивлялся Аллен, присутствие своего друга он ощутил только по той причине, что его тело привезли домой. Вряд ли в этом доме было сейчас тише, чем в то утро. И вряд ли мертвец столь уж глубоко всех заколдовал. Потом он почувствовал аромат лилий, и холодная тишина, в какой проходит церемониал смерти, полностью поглотила его душу. Он повернулся к старому лакею Банчи — тот сильно напоминал преданного слугу из викторианской мелодрамы. По лицу лакея текли слезы. У него были красные глаза, мокрые щеки и дрожащие губы. Он показал Аллену на гостиную Милдред. Когда она вышла в ее бесцветном, почти черном платье, он уловил и на ее лице все то же неприятное отражение скорби. Милдред сохраняла на лице привычное выражение утраты, но, даже зная, что ее горе было искренним, он почувствовал глухое раздражение, даже больше — глубокое отвращение к формальностям, связанным со смертью. Мертвое тело было ничем, но это ничто выглядело непереносимой карикатурой. Оно невыразимо, непередаваемо оскорбляло, те же, кто с видом идиотской торжественности окружили его, напрашивались специально сдавленным голосом на сочувствие. Что и сделала Милдред.

— Знаю, Родерик, что ты хотел увидеть его.

Он последовал за ней в комнату на цокольном этаже. Всепроникающий аромат цветов был здесь настолько плотен, что напоминал туман, висящий в холодном воздухе. Комната была заполнена цветами. В центре, на построенных подмостках стоял гроб с телом Роберта Госпела.

У него было лицо старого ребенка, словно озаренного какой-то ужасной тайной. Лицо это Аллена не взволновало. Так выглядели все мертвые лица. Но толстые ручки, что в жизни были так отчетливо выразительны, а теперь так покорно сложены, — при виде их и его глаза наполнились слезами. Он нащупал платок в кармане пальто и наткнулся пальцами на букетик розмарина из сада миссис Харрис. Светло-зеленые колючки были сухи и бесчувственны и пахли солнцем. Как только Милдред отвернулась, он положил их на тело Банчи.

Он последовал за ней обратно, в гостиную, и Милдред принялась рассказывать ему о приготовлениях к похоронам.

— Брумфилду, который, как вам известно, глава семьи, только шестнадцать лет. Он за границей со своим наставником и ко времени прибыть не успеет. И мы не намерены менять его планы. По этой причине ближайшие родственники — мы с Доналдом. Доналд просто великолепен. Весь день он был олицетворение спокойствия. Стал совсем другим. Затем приехала милая Трой, чтобы остаться со мною, она ответила на все письма и переделала решительно все.

Ее монотонный, все еще придушенный ритуалом голос никак не мог умолкнуть, но мысли Аллена уже полностью сосредоточились на известии о Трой, и ему пришлось через силу заставить себя выслушать Милдред. Когда она наконец замолчала, он спросил, не желает ли она узнать что-нибудь обо всем этом деле, и понял, что обстоятельства смерти своего брата она попросту проигнорировала. Для себя Милдред решила, что убийство ее не касается, и у него сложилось впечатление, что в глубине души она надеется, что убийца так и не будет пойман. Желала она одного: чтобы все поскорее закончилось, и он подумал, что это не так глупо, а с ее стороны просто мило, что она смогла так сердечно принять его как друга и не обратить ни малейшего внимания на то, что он еще и полицейский.

Спустя минуты две он почувствовал, что ничего больше сказать Милдред не в состоянии. Аллен попрощался, обещал прийти к одиннадцати на панихиду и исполнить свой долг на похоронах. С этим он вышел в холл.

И в дверях столкнулся с Трой.

Ему показалось, что он слышит собственный голос:

— Привет, вы как раз вовремя и спасаете меня.

— О чем это вы?

— Сейчас почти пять. За последние пятьдесят восемь часов на сон у меня ушло только шесть. Для нас, доблестных полицейских, это, конечно, пустяки, но по некоторым причинам мне себя жаль. Не выпить ли вам со мной чаю или чего-нибудь еще или и того и другого? Ради Бога, скажите, что вы просто жаждете этого!

Собственный голос показался ему до отвращения фальшивым и развязным. Она могла подумать, что он, сам того не зная, усвоил привычки и тон какого-нибудь волокиты. Это встревожило его, но Трой сказала:

— Ну хорошо, куда пойдем?

— Я подумал, — ответил Аллен, который в этот момент ни о чем подобном вообще не думал, — что чаю мы могли бы выпить у меня дома. Если, конечно, вы не против моей квартиры.

— Я уже не дебютантка, — возразила Трой, — и не убеждена, что мне нужно следить за своей репутацией. Пусть будет ваша квартира.

— Хорошо, — сказал Аллен, — у меня машина моей матери. Я только предупрежу слугу и сообщу в Ярд, где меня искать. Как вы думаете, могу я воспользоваться здесь телефоном?

— Конечно, можете.

Он бросился к телефону и через минуту возвратился.

— Василий сильно взволнован, — сообщил он. — Как же! Дама к чаю! Пошли.

По дороге Аллена до такой степени переполняли чувства от того, что он наиприятнейшим образом оказался наедине с Трой, что он попросту впал в транс и очнулся, только когда затормозил у порога собственной квартиры. Он и не подумал извиняться за свое молчание, почувствовав, что Трой поняла его и совершенно спокойна, а войдя внутрь, был рад услышать, что «здесь уютно», и наблюдать, как она снимает с себя шляпу и устраивается перед камином на низком кресле.

— Зажжем огонь? — спросил Аллен. — Ну, скажите да. Сегодня же, и правда, вовсе не жарко.

— Давайте зажжем, — согласилась Трой.

— Может, вы и зажжете, пока я готовлю чай?

Он вышел из комнаты только для того, чтобы дать Василию совершенно бессмысленные распоряжения, а когда вернулся, то обнаружил Трой перед зажженным камином простоволосую и поразительно домашнюю.

— Стало быть, вы все еще здесь, — сказал Аллен.

— А комнатка довольно миленькая.

На пол, возле нее, он положил пачку сигарет, а сам взял трубку. Трой обернулась и увидела в дальнем конце комнаты пейзаж Сувы собственного исполнения.

— А, да, конечно, — кивнул Аллен, — он здесь.

— Как он оказался у вас?

— Я кое-кого попросил купить его для меня.

— Но зачем…

— Не знаю, зачем мне было притворяться по поводу этой картины, знаю только, что она была мне невероятно нужна, причем вовсе не по чисто эстетическим мотивам, и я подумал, что, поняв эти мотивы, вы… вы поймете, что они были личными.

— Наверное, я должна почувствовать себя несколько смущенной.

— Да, — Аллен помедлил, потом продолжил: — Помните тот день, когда я застал вас — вы писали и чертыхались? Это было как раз тогда, когда корабль отплыл из Сувы. Эти гнетущие холмы, зловещее небо у вас за спиной.

— Мы не скандалили случайно?

— Скандалили.

Лицо Трой слегка порозовело.

— В сущности, — продолжал Аллен, — у нас практически не было случая встретиться, чтобы не поскандалить. Не знаете, почему?

— Я всегда обороняюсь.

— Правда? А я-то всегда полагал, что вы терпеть меня не можете.

— Нет, просто я держала вас под контролем.

— Не будь этого проклятого дела, все пошло бы по-другому, — вздохнул Аллен. — Какая жалость, что мы хотя бы иногда не можем реагировать на ситуацию подобно персонажам низкопробных романов! А ведь ситуация, понимаете ли, идеальная. Убийство у вас в доме. И у вас достаточно мотивов, чтобы создать «неприятную историю», и недостаточно, чтобы самой серьезно влипнуть в нее. Я как честный детектив нахожу время, чтобы отправиться в Рочестер. А вы, Трой, помимо воли оказываетесь втянуты в любовную историю. Я же не получаю ничего, кроме своего рода посмертных неприятностей. Напишите с меня сюрреалистическую картину, и я войду в памятную книгу полиции: одним глазом прилипаю к замочной скважине, а руками перебираю чью-то частную переписку. В качестве фона — морг, а венчают все это фестончики из голубой ленты, переплетенные с веревкой палача. Как?

— Чепуха какая-то, — сказала Трой.

— Да, и я так думаю. Из-за мужского тщеславия стараешься для самого естественного отыскать какие-то необыкновенные резоны. Что ж, случилось так, что вы меня не любите, ну и… а, собственно, какого черта?

— Случилось так, что вы ничего не понимаете, — коротко ответила Трой. — А, собственно, какого черта?

Она взяла сигарету и повернулась к нему, показывая, что хотела бы зажечь ее. Темная короткая челка свесилась со лба. Аллен зажег сигарету, бросил спичку в огонь и подергал за челку.

— Негодяйка, — сказал он отрывисто. — А я так рад, что вы пришли ко мне.

— Вот что я вам скажу, — отозвалась Трой уже дружелюбнее. — Меня это все всегда пугало. Ну, любовь и все такое.

— Физическая сторона?

— Да, и это тоже, но куда больше — все вместе. Это истощает полностью. В душевном смысле не менее, чем в физическом.

— Мое царство — мир разума.

— Мне кажется, этого быть не должно, — сказала Трой.

— А я с некоторым даже ужасом полагаю, что все еще так и есть, ну, не думаете же вы, что в самом близком из всех возможных союзе двоих непременно возникнут моменты, когда каждый несет переживания в самом себе, совершенно один? Впрочем, так, наверное, и есть, иначе не изумлялись бы мы в тех редких случаях, когда удается прочесть мысли друг друга.

Трой взглянула на него с той смущенной решимостью, что обычно переворачивала ему душу.

— Так вы читаете мои мысли? — спросила она.

— Не слишком разборчиво, Трой. Я бы и не осмелился, даже если бы и смог.

— А я ваши иногда читаю. И это тоже помогает мне лучше защититься от вас.

— Если бы вы смогли прочесть их сейчас, — сказал Аллен, — вы, возможно, перепугались бы.

Василий принес чай. Он запыхался, и Аллен тотчас понял, что он успел сбегать в свой любимый кулинарный магазинчик за углом и приобрести икру. Он приготовил целую гору гренок с маслом, нарезал лимоны и в огромный бочонок стюартовских времен налил чай. Бочонок этот принадлежал леди Аллен, и сын позаимствовал его только для того, чтобы показать коллекционеру. Василий улучил также момент и переоделся во все лучшее, вид у него был извиняющийся, а лицо расплывалось в улыбке, и, устанавливая эти деликатесы на низкий столик перед Трой, он что-то нашептывал про себя.

— Пожалста, пожал ста, — проговорил он, — если што-то ишшо нужно, сэр… Может, я што не…

— Нет-нет, — поспешил заметить Аллен, — все просто замечательно.

— Икра! — сказала Трой. — И божественный чай, я так рада.

Василий громко рассмеялся, заизвинялся, затем низко поклонился и бесшумно прикрыл за собой дверь, как это делают субретки во французских комедиях.

— Как вам этот старый обалдуй? — сказал Аллен.

— Кто он?

— Русский, он перешел сюда из моего прежнего дома и практически настоял, чтобы его оставили здесь. Вам приходилось есть икру и запивать ее русским чаем? Он сюда еще и молока добавил.

— Молока я не хочу, а икру съем, — сказала Трой.

Когда трапеза закончилась и Василий убрал посуду, Трой объявила:

— Мне надо идти.

— Еще нет.

— Разве вам не следует быть в Скотланд-Ярде?

— Если я понадоблюсь, мне позвонят.

— Мы даже не помянули Банчи.

— Нет.

— Вы не освободитесь сегодня вечером пораньше?

— Не знаю, Трой.

Аллен сел у ее кресла на скамеечку для ног, и Трой теперь видела только его голову и то, как он обхватил ее своими длинными тонкими пальцами.

— Если вы не против, давайте не будем говорить о деле. Я только хочу, чтобы вы знали: если вам это нужно, то я здесь.

— Вы здесь. Я пытаюсь этим воспользоваться. Вы когда-нибудь это повторите, как вы думаете? Знаете, я поклялась, что в этот благословенный день не произнесу ни слова о любви. Так что будет лучше, если мы все-таки поговорим о деле. Пусть с моей стороны это будет отвратительно, но я скажу вам, что могла бы сегодня вечером способствовать аресту.

— Вы знаете, кто убил Банчи?

— Полагаю, да. Если вечернее шоу сегодня пройдет как надо, то появится возможность произвести арест.

Он повернулся и взглянул ей в лицо.

— А, мне снова работа! Почему это дело вас так задевает?

— Не понимаю, — сказала Трой, — ничего серьезного, во всяком случае, ничего такого, что звучало бы убедительно. Просто меня охватывает ужас при мысли о смертной казни. Даже не знаю, согласна ли я с общепринятыми доводами против нее. Это что-то из ряда кошмаров. Как клаустрофобия. В детстве я обожала легенды Инголдсби. Однажды я поняла одну из них — о моем лорде Томнодди и о повешении. Впечатление это произвело на меня поразительное. Я видела это во сне. Я не могла выбросить это из головы. Я листала книгу, зная, что непременно наткнусь на это место, боялась думать об этом и… все же читала. Я даже это зарисовала.

— Наверное, помогло.

— Не думаю. Мне кажется, многие люди даже с меньшим воображением в душе боятся полицейских. Так было и со мной. Я об этом никогда не говорила, но видите, стоило нам с вами столкнуться с подобным делом, которое закончится тем, что вы кого-то арестуете, я уже поняла… — голос ее дрогнул. — Затем процесс, и все закончится… — в нервном порыве она дотронулась до его головы, — вы здесь ни при чем, и я так переживала, чтобы вы были ни при чем.

Аллен притянул ее руку к губам.

Наступила тишина. Все, что он когда-либо чувствовал, малейшая frisson[55], сильнейшее горе, минимальное раздражение, величайшая радость, любая мелочь, доставлявшая наслаждение, — все казалось лишь преддверием к этому моменту, когда ее рука мягко прижималась к его губам. Он встал и склонился над ней, и, по-прежнему держа ее руку, словно талисман, произнес сквозь ее ладонь:

— Все должно быть правильно. Клянусь, что так и будет. Не могу же это чувствовать я один! Трой!

— Не теперь, — прошептала Трой. — Сейчас больше не надо. Пожалуйста.

— Хорошо.

— Пожалуйста.

Он склонился еще ниже, сжал обеими руками ее лицо и поцеловал ее прямо в губы, чувствуя, что поцелуем вдыхает в нее жизнь. Затем разжал руки.

— И не надейтесь, что я попрошу у вас прощения, — сказал он. — Вы не имеете права не обращать на это внимания. Вы, девочка моя, уж слишком особенны. Я ваш мужчина, и вы это знаете.

Они смотрели друг другу в глаза.

— Этого-то и недоставало, — добавил Аллен. — Решительного мужика.

— Наглого индюка, — недовольно возразила Трой.

— Знаю-знаю, но в конце концов это не показалось вам нестерпимым. Ради Бога, Трой, почему нам не быть честными друг перед другом? Когда я вас поцеловал, страсть охватила вас, как пламя. Не мог же я это выдумать!

— Нет.

— Казалось, всем телом вы кричали о том, что любите меня. Как мне не быть решительным?

— А как мне остаться безразличной?

До него дошло, что она действительно потрясена происшедшим, и тогда волна невыразимой жалости нахлынула и затопила все его мысли.

— Пппростите, — он начал даже заикаться. — Простите, ради Бога!

Трой медленно заговорила:

— Сейчас, позвольте, я уйду. Мне надо все обдумать. Я постараюсь быть откровенной. Уверяю, я не думаю, что любила вас. Мне кажется, что я и не могла бы полюбить вас, — ведь меня возмущало, что, когда бы мы ни встретились, вы то и дело что-то требовали от меня. А физической любви я не понимаю. Не знаю, что она означает. Я была просто испугана. Вот и все.

— Идите. Подождите минутку, я вызову такси.

Он позвонил и вызвал такси. Возвратившись, он увидел ее перед камином со шляпой в руке — она казалась маленькой и потерянной. Он принес ее пальто и набросил ей на плечи.

— У меня какая-то слабость, — сказала Трой. — Когда я согласилась прийти, мне казалось, что все пройдет мирно и безлично. У вас был измотанный вид, и вы были озабочены, а прийти — это было так легко. А теперь видите, как все повернулось.

— Разверзлись небеса, и выпали все звезды. А я за этот час словно объехал вокруг света. А теперь и вы еще должны оставить меня.

Он проводил ее до такси и перед тем, как захлопнуть дверцу машины, сказал:

— Ваш самый преданный индюк.

Глава XXVIII Аллен размещает главных персонажей

Аллен вошел в кабинет помощника комиссара как раз когда часы в кабинете пробили без четверти девять.

— Привет, Рори.

— Добрый вечер, сэр.

— У вас глаз тренированный, и вы, несомненно, заметили, что моей секретарши на месте нет. Так что можете обойтись без официальных тонкостей. Садитесь и зажигайте трубку.

— Благодарю вас, — сказал Аллен.

— Немного не в своей тарелке, а?

— Да, есть немного. Я буду выглядеть полным ослом, если они не решатся.

— Разумеется. Это важное дело, главный инспектор.

— Мне ли этого не знать, сэр!

— Кто придет первым?

— Сэр Герберт и леди Каррадос.

— Кто-то уже здесь?

— Все, кроме Димитрия. Фокс известил их о месте. Его кабинет, мой, комната ожидания, комната задержания. Как только появляется Димитрий, Фокс тут же придет и доложит.

— Хорошо. Тем временем давайте-ка снова просмотрим весь план действий.

— Ну что ж, — произнес помощник комиссара после того, как они еще раз обговорили намеченное, — все, правда, висит на волоске, но может и сработать, и, насколько я понимаю, это зависит от того, как вы возьметесь за них.

— Благодарю вас, сэр, — твердо ответил Аллен, — за эти слова поддержки.

Часы в кабинете помощника комиссара пробили девять. Аллен принялся выколачивать свою трубку. Послышался негромкий стук в дверь, и вошел Фокс.

— Сэр, — сообщил он, — мы все готовы.

— Очень хорошо, Фокс. Проводите их.

Фокс вышел, и Аллен окинул взглядом два стула под центральной люстрой и помощника комиссара, точно замершего в свете зеленой лампы, горевшей у него на столе. Сам Аллен стоял возле камина.

— Сцена готова, — тихо произнес голос из-за зеленой лампы, — и занавес поднимается.

На минуту в кабинете повисла тишина, а затем дверь снова отворилась.

— Сэр Герберт и леди Каррадос, сэр.

Когда они вошли, Аллен направился им навстречу, приветствовал, как положено, и представил помощнику комиссара. В том, как Каррадос пожимал руки, чувствовалась занятная смесь высокомерия, какое бывает разве только у королевского наместника, и стоицизма первых христианских мучеников.

Помощник комиссара был с ними предельно краток:

— Леди Каррадос, добрый вечер. Сэр Герберт, добрый вечер. В связи с тем, что мы с главным инспектором-детективом Алленом получили дополнительную информацию, было решено пригласить вас сюда и обсудить ее. Так как дело находится в руках мистера Аллена, вести беседу я предоставляю ему. Не присядете ли вы оба?

Они сели. Свет падал на их лица сверху, отбрасывая на глаза и скулы резкие тени. Обе головы, как по команде, повернулись к Аллену.

Аллен сказал:

— Большая часть из того, что мне следует сообщить, имеет отношение к вам, сэр Герберт.

— В самом деле? — переспросил Каррадос. — Мне казалось, Аллен, что, когда мы с вами разговаривали вчера во второй половине дня, все, что я говорил, я говорил, дабы помочь вам выяснить обстоятельства этого гнусного дела. Как хозяин, принимавший лорда Роберта в ту фатальную ночь…

— Да, сэр, все это мы учли. Ваше отношение к этому делу позволяет надеяться на то, что вы поймете, или, по крайней мере, простите мне мой возврат к уже обговоренному, а также обращение к новым обстоятельствам. Сейчас я имею возможность сообщить вам, что со вчерашнего дня мы идем по одному довольно странному следу, следу, который уже привел нас к не менее интересным выводам.

Каррадос хоть и не повернул головы, но скосил глаза на жену. Впрочем, он не произнес ни слова.

— У нас есть все основания полагать, — продолжал Аллен, — что убийство лорда Роберта Госпела оказалось результатом шантажа. Вы что-то хотите сказать, сэр?

— Нет-нет! Просто я не понимаю, отказываюсь понимать…

— Чуть позже я надеюсь объяснить вам все. И если я не хочу делать это прямо сейчас, то только по той причине, что связь между этим преступлением и шантажом позволяет сделать два предварительных вывода. Либо шантажистом был сам лорд Роберт, погибший от руки одной из его жертв, либо кто-то, желая защитить его жертву…

— Да ну что вы говорите! — хрипло перебил его Каррадос. — Это же невероятно!

— Невероятно? Но почему?

— Да потому, что лорд Роберт… лорд Роберт не был… Это же невозможно представить себе! Какие у вас доказательства, что он был шантажистом?

— Но альтернативой этому может быть только одно: лорд Роберт раскрыл, кто подлинный шантажист, и был убит прежде, чем разоблачил его.

— Это только фраза, — задыхаясь, произнес Каррадос, — доказательств у вас нет.

— Пока, сэр, я прошу вас просто принять к сведению мое сообщение независимо от того, верно или ошибочно мы ведем это дело, склоняясь к той или другой версии.

— Я, конечно, не претендую на то, чтобы быть детективом, но, Аллен…

— Минутку, сэр, если вы не возражаете, я продолжу. Я хочу вместе с вами возвратиться к тому дню почти восемнадцатилетней давности, когда вы привезли леди Каррадос в деревушку под названием Фэлконбридж, в Бэкингемшире. Вы тогда еще не были женаты.

— В ту пору я часто возил ее в деревню.

— Стало быть, вам будет несложно вспомнить и этот случай. Это произошло в тот день, когда потерпел автокатастрофу капитан Пэдди О’Брайен.

Аллен помедлил, заметив в сильном верхнем свете испарину вокруг глаз у Каррадоса.

— Ну? — произнес Каррадос.

— Вы помните этот день? — спросил Аллен.

— Герберт, — вмешалась леди Каррадос, — ты должен это помнить.

— Помню, помню. Я только отказываюсь понимать…

— Хорошо, сэр. Начинаю вести огонь прямой наводкой. Вы помните тот день?

— Естественно.

— И вы помните, как капитан О’Брайен сначала был перенесен в дом священника, а оттуда в машине «скорой помощи» доставлен в больницу, где спустя несколько часов скончался?

— Да.

— Помните вы также и то, что ваша жена, как и сейчас, была тогда крайне обеспокоена пропажей некоего письма, которое тщательно берег капитан О’Брайен.

— На эту тему я ничего припомнить не могу.

— Разрешите вам помочь. Она сказала, что, возможно, это письмо он хранил у себя в кармане, что оно, должно быть, выпало оттуда и что ей чрезвычайно необходимо отыскать его. Я прав, леди Каррадос?

— Да. Совершенно верно.

Говорила она негромко, но совершенно твердо, хотя смотрела на Аллена в полнейшем замешательстве.

— Просили ли вы сэра Герберта разузнать, где можно, насчет пропавшего письма?

— Да.

— Теперь, сэр Герберт, вы припоминаете?

— Ну, что-то, мне кажется, я припоминаю. Все это было так мучительно. Я старался принести хоть какую-то пользу, и мне казалось, что я могу быть чем-то полезным.

— Вам удалось найти письмо?

— По-моему, нет.

— Вы уверены в этом?

Ручейки пота стекали у него по обе стороны носа прямо в его роскошные усы.

— В общем, да.

— Помните, как вы сидели в машине возле больницы, пока леди Каррадос находилась у капитана О’Брайена?

Каррадос продолжительное время молчал. Затем он повернулся на своем стуле и обратился к тому, кто молчаливо сидел у зеленой настольной лампы.

— Не вижу никаких причин для проведения этого поразительного допроса. Он в высшей степени расстраивает мою жену, что же касается меня, сэр, то он представляется мне предельно оскорбительным и выходящим за правовые нормы, установленные для вашего учреждения.

— Не уверен в этом, сэр Герберт, — отозвался помощник комиссара. — Я посоветовал бы вам все-таки ответить на вопросы мистера Аллена.

— Предупреждаю вас, — заявил Каррадос, — что ваш начальник — мой близкий друг и я доведу об этом до его сведения.

— И это будет очень хорошо, — сказал помощник комиссара. — Продолжайте, мистер Аллен.

— Леди Каррадос, — продолжил Аллен, — верно ли, что, зайдя в больницу, вы оставили сэра Герберта сидеть в машине?

— Да.

— Так. Теперь, сэр Герберт, пока вы дожидались в машине, не припомните ли, как к вам на велосипеде подъехала школьница лет, эдак, пятнадцати?

— Каким образом, черт возьми, я могу запомнить школьницу на велосипеде, подъехавшую ко мне восемнадцать лет назад?

— Только по одной причине: ведь она отдала вам письмо, о котором сейчас и идет речь.

Ивлин Каррадос вскрикнула, но как-то сдавленно. Она повернулась к мужу и посмотрела на него так, будто видела его впервые. Он также ответил ей взглядом, но Аллен подумал, что столь странного взгляда ему еще видеть не доводилось — в нем было и обвинение, и унижение, и даже некое победительное страдание, словом, несчастный мученик да и только. «Маска ревности, — подумал Аллен, — нет ничего более жалкого и унизительного. Боже, если я когда бы то ни было…» Он отогнал от себя эту мысль и начал снова:

— Сэр Герберт, взяли ли вы это письмо у школьницы, приехавшей на велосипеде?

Каррадос повернулся к Аллену. На губах его застыла улыбка.

— Я этого не помню, — сказал он.

Аллен сделал знак Фоксу, и тот вышел. Его не было минуты две, но за это время никто не проронил ни звука. Леди Каррадос, опустив голову, казалось, сосредоточилась исключительно на собственных руках в перчатках, крепко сцепив их и прижав к коленям. Каррадос вдруг вытер лицо ладонью и только потом достал платок. Наконец вернулся Фокс в сопровождении мисс Харрис.

— Добрый вечер, мисс Харрис, — сказал Аллен.

— Добрый вечер, мистер Аллен. Добрый вечер, леди Каррадос. Добрый вечер, сэр Герберт. Добрый вечер, — последнее приветствие мисс Харрис произнесла, мельком взглянув на помощника комиссара.

— Мисс Харрис, — сказал Аллен, — не помните ли, как вы гостили у своего дяди, мистера Уолтера Харриса, когда еще он был священником в Фэлконбридже? В то время, полагаю, вам было лет пятнадцать.

— Да, мистер Аллен, конечно же помню, — ответила мисс Харрис.

Каррадос что-то пробормотал — похоже, что выругался. Леди Каррадос сказала:

— Но… мисс Харрис, что вы хотите этим сказать?

— Что я это помню, леди Каррадос, — отчетливо произнесла мисс Харрис.

— В это время, — добавил Аллен, — там произошла автокатастрофа со смертельным исходом.

— С капитаном О’Брайеном. О, простите меня, леди Каррадос! Да, мистер Аллен.

— Господи Боже! — невольно вырвалось у Аллена. — Вы хотите сказать, что вы знали…

— Естественно, я знала, что капитан Пэдди О’Брайен был первым мужем леди Каррадос.

— Но думали ли вы когда-нибудь о том, — спросил Аллен, — чтобы рассказать леди Каррадос, что вы уже… ну, что ваши пути уже пересекались?

— О, нет! — ответила мисс Харрис. — Ну что вы, мистер Аллен, конечно, нет. На моем месте мне и в голову не могло прийти, чтобы завести подобный разговор. В регистрационном отделе Общества помощи нуждающимся мне дали список вакантных мест, и я подумала, что это очень удачно, и, вы уж извините меня, пожалуйста, леди Каррадос, я навела справки. Ну, вы же понимаете, это сделал бы каждый. И я еще сказала своей подруге мисс Смит: «Какое необыкновенное совпадение!», потому что, только узнав прежнюю фамилию леди Каррадос, я поняла, что она и есть та самая, и я еще сказала Смити: «Мне кажется, это предзнаменование», и я тогда подала прошение насчет этого места.

— Понял, — сказал Аллен. — Вы и сэра Герберта запомнили?

— О да! Правда, сперва я не была в этом уверена, но потом поняла, что это он. Сэр Герберт был тем самым джентльменом в автомобиле. Я должна объясниться?

— Пожалуйста.

— Я и правда разговаривала с ним, — она сконфуженно посмотрела на Каррадосов. — Сэр Герберт, конечно, забыл об этом, и ничего удивительного — я же была тогда простой деревенской девчонкой.

— Довольно, мисс Харрис, — резко заметил Каррадос. — На вопросы больше не отвечайте.

Мисс Харрис испугалась, да так сильно, что стала пунцовой, от ужаса глаза ее раскрылись невообразимо широко, а губки смиренно поджались.

— Продолжайте, мисс Харрис, — подбодрил ее Аллен.

— Леди Каррадос, что вы хотите, как мне быть? — спросила секретарша.

— Я думаю, — отвечал ей слабый голос, — вам лучше продолжать.

— Очень хорошо, леди Каррадос. Видите ли, мне было очень приятно возвратить письмо, которое забыли в доме священника.

— Это абсолютная ложь, — громко заявил Каррадос.

— Прошу меня извинить, — сказала мисс Харрис, — но этого я так оставить не могу. Я говорю правду.

— Благодарю вас, мисс Харрис, — поспешно вмешался Аллен. — Не подождете ли вы некоторое время в приемной? Фокс!

Фокс вывел ее из кабинета.

— Боже! — начал Каррадос. — Ну если вы верите на слово…

— Минуту, — перебил его Аллен. — Я думаю, мне следует продолжить рассказ. Все дело, сэр Герберт, собственно, и состоит в том, что вы в сущности завладели этим письмом и по определенной причине так и не отдали его даме, которая впоследствии вышла за вас замуж. Дело это еще и в том, что, прочтя это письмо, вы восемнадцать лет хранили его в ящичке миниатюрного бюро в вашем кабинете.

— Протестую! Я полностью отрицаю…

— Как! Вы и это отрицаете?

— Это возмутительно! Уверяю вас, сэр, если у меня еще есть какое-то влияние…

— Подожците, пожалуйста, — сказал Аллен. — Слово — леди Каррадос.

Теперь общим вниманием завладела женщина. Можно было подумать, что она присутствует на собрании общества, где в ней крайне заинтересованы. Ее меха, дорогие, не бьющие в глаза наряды, перчатки, тонкий грим — все было рассчитано, за всем скрывалась символика идеального воспитания и хороших манер. От ее внешности исходило ощущение беспредельной сдержанности. Голос ее слегка колебался, и Аллен догадался, что она не обращает внимания на окружающее и окружающих — это показалось ему особенно значимым признаком того, насколько она взволнована. Слова свои она адресовала непосредственно супругу:

— Ты все знал! Все эти годы ты следил за мной, и ты не мог не понимать, как я страдала. Зачем ты прятал письмо? Почему женился на мне, зная мое прошлое? Мне кажется… Ты, должно быть, безумен. Теперь-то я понимаю, почему ты следил за мной, почему, начиная с этой ужасной катастрофы, ты не сводил с меня глаз. Ты знал. Ты знал, что меня шантажируют, — она перевела дыхание и, не поворачивая головы, огляделась, затем вновь посмотрела на мужа. — Это ты. Ты безумен, потому и устроил мне эту пытку. Ты всегда ревновал к Пэдди. С того самого времени, как я сказала тебе, что ни с кем другим такою же быть не смогу. И ты ревновал к мертвому Пэдди.

— Ивлин, — мягко перебил ее Аллен, но она нетерпеливо отмахнулась; она разговаривала только с Каррадосом:

— Письма эти писал ты. Именно ты.

Каррадос уставился на нее совершенно идиотским взглядом. Рот открыт, брови вздернуты, на лице мина самого что ни на есть дурацкого изумления. При этом он из стороны в сторону покачивал головой.

— Нет, — проговорил он, — нет, Ивлин, нет.

— Родерик, заставь его говорить, — сказала она, не слушая его и не поворачивая головы.

— Сэр Герберт, — заговорил Аллен, — вы отрицаете, что хранили это письмо в потайном ящичке своего бюро?

— Да.

Фокс посмотрел на Аллена, вышел и через некоторое время возвратился вместе с Бриджет.

Леди Каррадос жалобно вскрикнула и схватила дочь за руку.

— Мисс О’Брайен, — сказал Аллен, — я попросил вас прийти сюда, чтобы помощник комиссара мог лично услышать о случае, о котором вы сообщили мне вчера. Вы сказали мне, что однажды, оказавшись одна в кабинете вашего отчима, вы обследовали там миниатюрную конторку. Вы рассказали, как вы надавили на маленький винтик, и у конторки открылся ящичек треугольной формы, а в нем лежало письмо. Это правда?

— Донна! — Бриджет тревожно посмотрела на мать.

— Да-да, дорогая, расскажи им! Что бы это ни было, расскажи.

— Да, все так и было.

— Вошел ли в этот момент ваш отчим?

— Да.

— Как он себя повел, когда увидел, что вы делаете?

— Он очень рассердился.

— И что он сделал?

— Он схватил меня и повредил мне руку.

— Ложь! Этот ребенок меня всегда ненавидел. За все, что я старался для нее делать, — одна ложь, злобная, бесстыдная ложь!

— Фокс, — попросил Аллен, — не пригласите ли вы сюда сэра Дэниела?

Сэр Дэниел вошел почти сразу — по-видимому, он уже дожидался в приемной. Увидев чету Каррадосов и Бриджет, он раскланялся с ними, словно все они, включая его, были приглашены на вечер. Затем он пожал руку помощнику комиссара и повернулся к Аллену.

— Сэр Дэниел, — заговорил Аллен, — я попросил вас прийти, потому что, как я понимаю, вы были свидетелем той самой сцены, какую нам только что описала мисс О’Брайен. Она имела место примерно два года назад. Не припомните ли вы, как мисс О’Брайен позвонила вам и попросила прийти и посмотреть ее мать, которая неважно себя чувствовала?

— Это бывало неоднократно, — ответил Дэйвидсон.

— Во время визита, который интересует нас, вы вошли в кабинет и разговаривали с мисс О’Брайен о маленьком бюро французской работы.

Дэйвидсон сдвинул брови.

— Ах, вот что!

— Вы помните это?

— Конечно. И очень хорошо.

— Вы сообщили ей, что в ящике, возможно, припрятан и потайной ящичек. После чего поднялись в комнату леди Каррадос.

— Да. Мне кажется, именно так все и происходило.

— Когда вы возвратились, находились ли в кабинете и мисс О’Брайен и сэр Герберт?

— Да, — ответил Дэйвидсон и вытянул губы в абсолютно прямую линию.

— Не опишете ли вы сцену, которая последовала за этим?

— Боюсь, нет, мистер Аллен.

— Почему?

— По причинам, скажем так, профессиональной этики.

— Сэр Дэниел, — сказала леди Каррадос, — если вы имеете в виду меня, то я умоляю вас рассказать им все, что они хотят знать. Мне, как и всем здесь, нужна правда. Я пропала, если я сейчас же не узнаю правды.

Дэйвидсон с изумлением взглянул на нее.

— И именно вы настаиваете, чтобы я рассказал им о том вечере?

— Да-да, именно я.

— А вы, Каррадос? — и Дэйвидсон воззрился на Каррадоса, будто тот представлял собой предмет антиквариата.

— Что касается меня, то я прошу вас, Дэйвидсон, не терять головы. Я уверен, что вы не видели ровным счетом ничего, что можно истолковать… что можно расценить как свидетельство того, что… В общем, Дэйвидсон, вы меня знаете. Вы знаете, я человек не мстительный. Но… Вы сами знаете.

— Короче, — сказал Аллен, — сэр Дэниел, вы обследовали руку мисс О’Брайен, когда возвратились в кабинет?

— Обследовал, — ответил Дэйвидсон, повернувшись спиной к Каррадосу.

— И как вы ее нашли?

— Она вся была в синяках, потому я прописал примоч…

— Чему вы приписываете эти повреждения?

— Судя по ним, руку крепко сжимали и выкручивали.

— Когда вы возвратились в кабинет, в каком положении друг относительно друга вы застали сэра Герберта и его падчерицу?

— Он держал ее за руку.

— Насколько правильным будет утверждение, что он ругал ее?

Дэйвидсон задумчиво взглянул на Бриджет, и оба едва заметно улыбнулись.

— Несомненно то, что он очень громко кричал, — сухо ответил Дэйвидсон.

— Вы заметили это бюро?

— Не думаю, что заметил его во второй раз, когда вошел в кабинет. Войдя, я лишь догадался, что сэр Герберт Каррадос говорит именно о нем.

— Так. Благодарю вас, сэр Дэниел. Не подождете ли вы вместе с мисс О’Брайен в приемной? А мы, Фокс, если вы не против, поговорим с Димитрием.

Дэйвидсон с Бриджет вышли, и Фокс ввел Димитрия. Выглядел он невероятно холеным, на пораненном пальце сверкал белизной чистый бинт, волосы были напомажены, и весь он ароматизировал. Он был начеку и раскланивался во все стороны.

— Добрый вечер, моя госпожа! Добрый вечер, джентльмены.

— Мистер Димитрий, — начал было Аллен, — у меня к вам…

— Хватит!

Каррадос встал. Он поднял руку к лицу каким-то непонятным движением — то ли защищаясь, то ли готовясь произнести речь. Затем медленно вытянул ее и указал пальцем на Димитрия. Жест этот был и забавен и внушал беспокойство.

— Сэр Герберт, — спросил его Аллен, — в чем дело?

— Что он здесь делает? Боже, теперь я понимаю… я понимаю…

— Да, сэр Герберт? Что вы понимаете?

— Хватит, говорю я вам! Я это сделал! Я! Признаюсь. Сознаюсь во всем. Это сделал я!

Глава XXIX Кульминация

— Что вы сделали, сэр Герберт?

Это спросил помощник прокурора: голос его был спокоен и сух.

— Я спрятал письмо, — Каррадос проговорил это, глядя на жену и более ни на кого. — Ты знаешь, зачем я это сделал. Если бы ты когда-либо заговорила о нем… Если бы ты посмела сравнить меня с тем парнем… Если бы я обнаружил… В общем, ты знаешь, зачем.

— Да, — отозвалась леди Каррадос, — я знаю.

— Ради Бога, — продолжал Каррадос, — ради Бога, джентльмены, не давайте этому делу хода. Это частное дело моей жены и меня.

— Но оно уже получило дальнейший ход, — возразил Аллен. — Разве не вы писали шантажные письма своей жене, дабы испытывать ее рассудок? Или вы это не делали?

— Вы идиот! — завопил Каррадос. — Полный идиот! Да ведь я-то больше всех и страдал! Я-то и страшился оттого, что из-за этого может произойти! Письмо было украдено. Оно было украдено! У-кра-де-но.

— Так, — заметил Аллен, — кажется, мы начинаем приближаться к истине. Когда у вас пропало письмо?

Каррадос переводил взгляд с одного лица на другое, и в какой-то момент Аллен вдруг испугался, что тот вот-вот разразится слезами. У Каррадоса дрожали губы, он сразу постарел. Но он начал говорить:

— Это произошло, когда мы возвратились из Ньюмаркета. В тот вечер я был в кабинете один. Бриджет весь день была рассеянна и ушла куда-то с молодым человеком, отношений с которым я не одобрял. Жена встала на ее сторону. И я заперся в кабинете. Я сидел и смотрел на это французское бюро. Какие-то из предметов, что стояли перед ним, были сдвинуты, я подошел поправить их и заодно выдвинул потайной ящичек. Он был пуст! Уверяю вас, накануне письмо было там. Я сам его там видел. Днем раньше я сильно рассердился на свою жену. Она была жестокой со мной. Я крайне чувствителен, и нервы мои были расшатаны. Я одинок. Чудовищно одинок. Никому и дела нет до того, что станется со мной. Она была такой легкомысленной, такой жестокой! Поэтому я перечитал письмо — это меня всегда успокаивало. Значит, в ночь накануне оно находилось там. А знаете ли вы, кто был один в моем кабинете девятого мая?

— Да, — сказал Аллен. — Рад, что вы тоже об этом вспомнили. Это был мистер Коломбо Димитрий.

— А! — произнес потрясенный Каррадос. — А значит, мы подобрались и к этому, добрались и до него.

— Боюсь, я вас не понял, — сказал Димитрий. Может быть, сэру Герберту нездоровится?

Каррадос быстро обернулся и ткнул пальцем в сторону Димитрия.

— Ты, грязный даго! Ты его выкрал. И я знаю, что ты его выкрал. Я с самого начала это подозревал. И ничего не мог сделать — ничего!

— Прошу прощения, мистер Аллен, — сказал Димитрий, — но мне кажется, что я могу возбудить против сэра Каррадоса дело о клевете, опираясь на это заявление. Я не прав?

— Не советовал бы вам это делать, мистер Димитрий. Это с одной стороны. С другой — я же настоятельно советую леди Каррадос возбудить против вас дело о шантаже. Леди Каррадос, правда ли, что утром 25 мая, когда к вам пришел с визитом лорд Роберт Госпел, вы получили шантажное письмо?

— Да.

— Верите ли вы в то, что единственным источником, из которого шантажист мог почерпнуть информацию, служило письмо, пропавшее в день, когда с капитаном О’Брайеном случилась автокатастрофа?

— Да.

Аллен вынул из кармана конверт и передал его ей.

— То шантажное письмо было написано в стиле, сходном с этим?

Она проглядела письмо и с отвращением отвернулась от него.

— Оно было точно таким же.

— Если я сообщу вам, что дама, которой адресовано это письмо, была шантажирована точно так же, как были шантажированы вы, и что мы обладаем доказательствами по поводу того, что человеком, писавшим адрес, был Коломбо Димитрий, готовы ли вы обвинить его в шантаже?

— Да.

— Но это же фальсификация, — сказал Димитрий. — Я без сомнений предъявлю иск в клевете.

Он мертвенно побледнел и, приложив перевязанную руку к губам, с силой прижал ее.

— Прежде чем мы двинемся дальше, — сказал Аллен, — я думаю, надо пояснить, что относительно шантажных писем лорд Роберт Госпел имел специальное поручение от Скотланд-Ярда. В этом деле он работал на нас. У нас имеется его подписанное заявление, которое не оставляет ни малейших сомнений в том, что мистер Димитрий взял деньги на концерте, который состоялся в четверг 3 июня в зале на Констанс-стрит. Лорд Роберт собственными глазами видел, как мистер Димитрий брал эти деньги.

— Он… — Димитрий задохнулся, его губы растянулись, обнажая зубы, точно в ухмылке. — Я отрицаю все, — заявил он. — Решительно все. И требую вызвать моего адвоката.

— Вы это сделаете, мистер Димитрий, но не раньше, чем я закончу говорить. 8 июня, то есть два дня назад, леди Каррадос давала бал в Марздон-Хаус. Там был и лорд Роберт. Уже зная о мистере Димитрии достаточно, он рассчитывал выяснить и еще что-то. Он следил за мистером Димитрием. Теперь ему был известен метод, которым тот пользовался. Знал он и то, что жертвой шантажа была леди Каррадос. Это так, леди Каррадос?

— Да. Мы с ним беседовали об этом. Он знал, что я намерена была предпринять.

— А что вы были намерены предпринять?

— Положить свою сумочку с пятьюстами фунтов в определенное место в зеленой гостиной наверху.

— Так, — продолжал Аллен. — Далее, лорд Роберт видел, как мистер Димитрий возвратил леди Каррадос ее пустую сумочку, и произошло это незадолго до часа ночи. В час он позвонил мне и сообщил, что обладает теперь достаточно вескими доказательствами. Разговор был прерван кем-то, кто наверняка подслушал, по крайней мере, одну значащую фразу. Спустя два с половиной часа лорд Роберт был убит.

Царившее до сих пор спокойствие в кабинете было взорвано пронзительными криками. Димитрий кричал, причем чисто по-женски, широко разинув рот. Длились эти невероятные вопли несколько секунд и затихли. Впечатление было такое, будто машинист потянул за паровозный гудок, а потом отпустил его. Димитрий стоял, все еще разевая рот, и грозил Аллену пальцем.

— Ну, будет, будет вам! — проговорил Фокс, подходя к нему.

— Обман! — прошептал Димитрий, исступленно тыкая пальцами Фоксу в лицо, а затем, точно обжегшись, тряся ими. — Обман. Вы обвиняете меня в убийстве, но я не убийца. Я невиновен. Cristo mіо! Я невиновен, невиновен, невиновен!

В какой-то момент показалось, что он старается удрать из кабинета. Выглядел он, как тенор из второразрядной итальянской оперы, притом немилосердно фальшивящий. Он что-то выкрикивал в адрес Аллена, рвал на себе волосы, катался по креслу и периодически принимался рыдать. Среди пятерых находившихся в кабинете людей сгустилась тяжелая атмосфера замешательства.

— Я невиновен, — рыдал Димитрий. — Невинен как есть. Святые угодники поддержат меня в моей безвинности. Святые угодники поддержат…

— К сожалению, — заметил Аллен, — их свидетельства не признаются судом. Если вы, мистер Димитрий, на какое-то время успокоитесь, мы продолжим наше расследование. Фокс, если вас не затруднит, попросите зайти сюда миссис Хэлкет-Хэккет.

Возникла пауза, но ее заполнил Димитрий, рыдающий и кусающий себе ногти.

Миссис Хэлкет-Хэккет появилась в кабинете, одетая так, будто она собралась в ресторан «Континентэл», но в последнюю минуту ее модистка крупно ошиблась. За ней следовал Фокс, неся для нее еще один стул. Она села и выставила на обозрение бюст, который стал напоминать какую-то надстройку на мощном основании. Затем она заметила леди Каррадос, и обе женщины обменялись загадочными взглядами. Словно сказали: «Как! И вы тоже?»

— Миссис Хэлкет-Хэккет, — начал Аллен, — вы недавно сообщили мне, что во время вечера с шарадами, который вы устраивали в декабре, из ящика вашего туалетного столика пропал документ. Была ли у этого человека, Коломбо Димитрия, возможность остаться одному в вашей комнате?

Она повернула голову, чтобы взглянуть на Димитрия, который тотчас хлопнул ей в ладоши.

— Ну, да, — сказала она, — конечно, была.

— На концерте Сермионского квартета 3 июня сидел ли рядом с вами лорд Роберт?

— Вы сами знаете, что сидел.

— Не припомните ли вы, сидел ли неподалеку от вас и этот человек, Коломбо Димитрий?

— Ну… да.

— Была ли у вас украдена сумочка в тот день?

— Да.

Она снова бросила взгляд на леди Каррадос, которая вдруг нагнулась вперед и тронула ее за руку.

— Простите, — сказала она, — но я здесь по тому же поводу. Вам нечего всех нас опасаться. Мы также пострадали. И я твердо решила ничего не скрывать. Не могли бы и вы помочь нам и ничего не утаивать? Ничего!

— О, дорогая! — прошептала миссис Хэлкет-Хэккет.

— Да нам и не требуется знать ничего больше, — заметил Аллен. — Просто возможно ли, чтобы Димитрий взял вашу сумочку, пока вы выходили из концертной залы?

— Лорд Роберт мог это видеть, — сказала миссис Хэлкет-Хэккет.

— Лорд Роберт это и видел, — подтвердил Аллен.

— Он мертв! — закричал Димитрий. — Меня не может обвинить мертвец.

— Если это и так, — возразил Аллен, — а так часто и бывает, то чем вам не мотив для убийства! Уверяю вас, у нас имеется заявление, подписанное убитым.

Димитрий застонал и рухнул в кресло.

Аллен вынул из кармана портсигар с медальоном.

— Это ведь ваш, не так ли? — спросил он миссис Хэлкет-Хэккет.

— Да. Я уже это говорила вам.

— Вы оставили его в зеленой гостиной в Марздон-Хаус?

— Да, но только на несколько минут.

— На минуту или две, после чего вы вышли из гостиной и услышали перезвон телефона?

— Да.

— Видели ли вы, как по лестнице поднимался лорд Роберт?

— Да.

Аллен кивнул Фоксу, который вновь вышел из кабинета.

— После того, как вы присоединились к своему партнеру в другой гостиной, обнаружили ли вы пропажу портсигара?

— Да, обнаружила.

— И ваш партнер направился за ним.

Она облизала губы. Димитрий жадно прислушивался к их диалогу. Каррадос обмяк в своем кресле, опустив голову на грудь. Аллену показалось, что Каррадос ненавязчиво дает понять — всякому, у кого есть возможность заметить это, — что он — сломленный человек. Леди Каррадос сидела выпрямившись, руки ее лежали на коленях, а лицо казалось измученным. Помощник комиссара оставался неподвижным за своей зеленой лампой.

— Итак, миссис Хэлкет-Хэккет! Ваш партнер принес вам портсигар, не так ли?

— Да.

Дверь отворилась, и следом за Фоксом в кабинет вошел Уитерс. Он остановился, держа руки в карманах и хлопая белыми ресницами.

— Хэлло! — сказал он. — Что за странная идея!

— Я пригласил вас прийти сюда, капитан Уитерс, для того, чтобы помощник комиссара мог услышать ваши показания, касающиеся ваших передвижений в ночь бала в Марздон-Хаус. Я выяснил, что, несмотря на то, что из Марздон-Хаус вы вышли в половине четвертого, в ночном клубе «Матадор» вы появились только четверть пятого. Таким образом, у вас отсутствует алиби на момент убийства лорда Роберта Госпела.

Уитерс посмотрел на миссис Хэлкет-Хэккет, и в глазах его мелькнуло что-то вроде усмешки.

— Она мне даст это алиби, — сказал он.

Она подняла на него глаза и совершенно бесстрастным голосом принялась объяснять Аллену:

— Я уже смирилась с тем, что это рано или поздно выйдет наружу. Между тем, как мы вышли из Марздон-Хаус, и тем, как прибыли в «Матадор», капитан Уитерс возил меня на своей машине. Я беспокоилась о своем муже. Я заметила, что он следит за мной, и я захотела поговорить с капитаном Уитерсом. Раньше я боялась об этом сказать.

— Понимаю, — кивнул Аллен. — Капитан Уитерс, вы подтверждаете это?

— Это абсолютно так.

— Очень хорошо. Теперь возвратимся в Марздон-Хаус. Вы сообщили мне, что примерно в час ночи находились в гостиной на самом верху.

— Да, я был там.

— Но вы не сказали мне, что заходили и в комнату с телефоном.

Уитерс повернулся к миссис Хэлкет-Хэккет, которая следила за ним, точно испуганный зверек, но как только он уперся в нее взглядом, она тут же отвела глаза.

— А зачем мне там быть? — не понял Уитерс.

— Вы находились в комнате с телефоном вместе с миссис Хэлкет-Хэккет прежде, чем перейти в другое помещение. Затем вы возвратились из другого помещения вот за этим.

Аллен вытянул свою длинную руку. Семь голов повернулись в его сторону, и семь пар глаз, как зачарованные, смотрели на золотой портсигар с медальоном, оправленным в драгоценные камни.

— Ну, если и так, что с того?

— Где вы обнаружили этот портсигар?

— На столике в комнате с телефоном.

— Когда вчера я спросил вас, подслушали ли вы телефонный разговор, который, как нам известно, вел из этой комнаты лорд Роберт, вы это отрицали.

— Когда я зашел туда за портсигаром, в комнате никого не было. Я сказал вам, что слышал, как набирается номер незадолго до того. Если это и был Госпел, то, полагаю, он уже ушел, когда, я зашел туда.

— Не мог ли бы кто бы то ни было, скажем, мистер Димитрий, вон он, в углу, зайти в комнату с телефоном после того, как вы и миссис Хэлкет-Хэккет ушли из нее, и до того, как вы возвратились туда за портсигаром?

— Насколько я понимаю, вполне мог.

— Димитрий, — позвал его Аллен, — вам не знаком этот портсигар? Взгляните-ка на него. Вы никогда прежде его не видели?

— Никогда. Я его никогда не видел. Не понимаю, зачем вы об этом спрашиваете. Я никогда его не видел.

— Возьмите-ка его. Посмотрите внимательно.

Димитрий взял портсигар.

— Откройте.

Димитрий открыл. Даже с того места, где стоял Аллен, была заметна крохотная вырезка из «Таймс». Увидел ее и Димитрий. Глаза его расширились, и он выронил портсигар, который упал на пол. После чего он ткнул пальцем в сторону Аллена.

— Мне кажется, вы — сам дьявол, — прошептал он.

Фокс, — попросил Аллен, — покажите портсигар всем по очереди.

И все — Уитерс, Ивлин Каррадос, сам Каррадос — послушно осматривали портсигар и передавали его из рук в руки. Уитерс подержал его в руке, как вещь, уже знакомую, но на газетную вырезку внимания, по-видимому, не обратил. Супруги Каррадосы посмотрели на портсигар вполне безучастно и передали дальше. Миссис Хэлкет-Хэккет, открыв портсигар, вгляделась в клочок бумаги.

— Но раньше здесь этого не было, — сказала она. — Что это такое? Кто положил это сюда?

— Прошу прощения, — сказал Аллен. — Портсигар от этого не пострадал. Вынуть бумажку отсюда очень просто.

Он взял портсигар у нее из рук.

Димитрий внезапно вскочил на ноги. Фокс, не выпускавший его из виду, тотчас встал перед дверью.

— Сядьте, мистер Димитрий, — сказал Аллен.

— Мне надо идти. Вы не имеете права удерживать меня здесь против моей воли. Вы меня обвиняете, угрожаете и лжете! Больше я этого терпеть не намерен. Я человек невиновный, среди моих клиентов есть люди чрезвычайно высокопоставленные, и я иду к адвокату. Боже мой, дайте мне пройти!

Он рванулся вперед. Аллен схватил его за одну руку, Фокс за другую, но он энергично сопротивлялся. Помощник комиссара нажал на кнопку, дверь отворилась, и в кабинет вошли двое полицейских в штатском. А в открывшуюся дверь из ярко освещенной приемной выглядывали из-за спин других полицейских Скотланд-Ярда изумленные лица Бриджет, Дэйвидсона и мисс Харрис.

— Присмотрите за ним, — сказал Аллен.

Стонущий и задыхающийся Димитрий был зажат между двумя полицейскими.

— Ладно-ладно, — говорили они ему, — успокойся.

— Леди Каррадос, — обратился к ней Аллен, — не намерены ли вы предъявить формальные обвинения этому человеку?

— Да, я обвиняю его.

— Через минуту, — сказал Аллен Димитрию, — вас доставят в комнату для задержанных, но прежде мы поговорим о точной формулировке обвинения… — он заглянул в открытую дверь. — Сэр Дэниел? Я вижу, вы еще там. Могу я на минуту снова побеспокоить вас?

Дэйвидсон, казалось, крайне удивился, но вошел в кабинет.

— Боже милостивый, Аллен! — произнес он, глядя на Димитрия. — Что это такое?

— Не могли бы вы, — сказал Аллен, — добавить мне последнюю улику в это на редкость запутанное дело? Видите этот портсигар?

Дэйвидсон взял его в руки.

— Дорогой мой, — сказал он, — да ведь это черт знает что. Я же рассказывал вам об этом. Это часть из коллекции в Марздон-Хаус. Помните?

Он передвинулся поближе к свету и, вновь изумленно взглянув на Димитрия, теперь полностью успокоившегося и взирающего на врача с видом окончательно пропащего человека, надел очки и осмотрел портсигар.

— Знаете, — он взглянул поверх очков на Аллена, — я убежден, что это Бенвенуто.

— Да-да, я тоже так думаю. Не скажете ли нам, где вы его видели?

— Среди коллекции objets d’art[56] на круглом столике с резными краями в верхней комнате Марздон-Хаус.

— Когда именно, сэр Дэниел?

— Аллен, дорогой мой, я уже говорил вам. Что-то около половины двенадцатого. Может быть, и чуть раньше.

— Можете ли вы поклясться, что видели его там не позднее половины двенадцатого? — настаивал Аллен.

— Ну, разумеется, могу, — ответил Дэйвидсон. — Я не возвращался в ту комнату. Готов в этом поклясться.

Портсигар по-прежнему красовался в его прекрасной тонкой руке.

— Клянусь, что видел этот портсигар на столе в зеленой гостиной не позднее одиннадцати тридцати. Так?

В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Димитрия.

И вдруг раздался ясный и твердый голос миссис Хэлкет-Хэккет:

— Но этого не может быть.

— Не откроете ли вы портсигар? — сказал Аллен.

Дэйвидсон, с изумлением смотревший на миссис Хэлкет-Хэккет, открыл портсигар и увидел газетную вырезку.

— Не прочтете ли вы этот текст? — попросил его Аллен. — И, пожалуйста, громко.

Глубокий, выразительный голос доктора зачитал это абсурдное послание:

— «Кошечка, дорогая! Живу далеко и тоскую. Ежечасно думаю. Дедушка». Ради всего святого, что это значит?

— По нашему убеждению, это послание убийцы, — сказал Аллен. — И мы рассчитываем, что этот человек, Димитрий, сможет это перевести.

Дэйвидсон щелкнул портсигаром.

С его руками что-то было не так. Они дрожали и настолько сильно, что бриллианты на золотом портсигаре горели собственным мерцающим светом.

— Стало быть, Димитрий и есть убийца, — сказал он.

— Берегитесь! — громко произнес Аллен.

Димитрий рванулся вперед с такой силой и так неожиданно, что полицейские не удержали его, и руки его в мгновение ока сомкнулись на горле Дэйвидсона прежде, чем им удалось оттащить его прочь. В одну секунду кабинет наполнился борющимися людьми. Падали стулья, вскрикивали женщины. Не переставая, кричал Фокс: «Да опомнитесь же! Что вы делаете!» Борющиеся все вместе ударились о край стола, и забытая зеленая лампа разбилась.

— Это к лучшему, — послышался голос Аллена. Так, теперь руки вместе.

Раздался клацающий звук, вопль Димитрия, и участники происходящего разместились в следующем порядке: Димитрий в наручниках, прижатый троими к столу; Дэйвидсон посредине кабинета и двое в штатском, заломившие ему руки за спину; возле него Аллен и Фокс; между этими двумя группами стоял подтянутый, точно рефери на ринге, помощник комиссара.

— Убийца! — завопил Димитрий. — Предатель, грязный убийца! Я сознаюсь! Джентльмены, я сознаюсь! Я работал на него семь лет, теперь… А теперь… А сейчас он хочет остаться в стороне, а меня отправить на виселицу за преступление, которое сам же и совершил. Я вам все расскажу. Все-все!

— Объявляйте, Рори, — приказал помощник комиссара.

— Дэниел Дэйвидсон, — произнес Аллен, — я арестовываю вас по подозрению в убийстве лорда Роберта Госпел а и предупреждаю…

Глава XXX Признание Трой

— Я полагал, — сказал Аллен, — что вам, Милдред, захочется узнать обо всем сразу же.

Леди Милдред Поттер покачала головой: не то, чтобы она была не согласна, но просто от ощущения общей безнадежности.

— Очень мило с вашей стороны, Родерик, что вы пришли, но боюсь, что мне не разобраться во всем этом. Нам обоим сэр Дэниел был чрезвычайно приятен. И Банчи он нравился. Он мне так говорил. А уж в том, что сэр Дэниел занимался моим несварением, нет никаких сомнений. Он идеально меня лечил. Вы уверены, что не ошибаетесь?

— Боюсь, что да. Уверен совершенно. Видите ли, Димитрий признался, что на протяжении семи лет они с Дэйвидсоном поддерживали это постыдное партнерство. Мне кажется, что Дэйвидсону что-то известно о Димитрии. Возможно, именно таким образом он пытался контролировать его. Дэйвидсон был чрезвычайно осторожен. Он добывал данные, а практическую часть дела оставлял Димитрию. Дэйвидсон увидел, что у бюро Каррадоса открыт ящик, а в нем письмо. Он вошел в кабинет во время стычки между Каррадосом и Бриджет. Он был достаточно осмотрителен, и сам в кабинете в одиночестве не оставался, но о потайном ящичке рассказал Димитрию и проинструктировал его, как выкрасть письмо. Димитрию он объяснил, что в письме может быть кое-что интересное. Всю грязную работу делал Димитрий. Забирал сумочки у женщин, которых шантажировал; писал письма; иногда придумывал ходы. История с миссис Хэлкет-Хэккет, полагаю, одна из блестящих идей Димитрия.

— Я запуталась во всем этом, Родерик. Трой, дорогая, а вы что-нибудь тут поняли?

Аллен посмотрел на Трой, сидевшую на полу, у ног Милдред.

— Думаю, начинаю понимать, — сказала Трой.

— Что ж, — мрачно заметила Милдред, — продолжайте, Родерик.

— Имелись три факта, которые я никак не мог вставить в общую картину, — сказал Аллен, обращаясь не столько к Милдред, сколько к Трой. — Сначала казалось, что раз Димитрий подслушал телефонный разговор, то у него появился неопровержимый мотив. Мы знали, что шантажист — он и что Банчи вышел на его след. Но выяснили мы и то, что Димитрий физически не мог бы совершить убийство.

Его алиби обусловливалось фактором времени и становилось неоспоримым.

Уитерс. Он, конечно, негодяй, это было известно и Банчи, но мне трудно было представить его в роли убийцы. Он жесток, всегда настороже и полностью беспринципен. Если он и совершил когда-либо убийство, оно было преднамеренным и тщательно продуманным. Все преступление было бы продумано до последней секунды. Эта же работа, на наш взгляд, была размечена лишь на два с половиной часа, то есть на время ее исполнения. Надо учитывать и то, что за человек Уитерс. В его алиби есть пробел. Но теперь я знаю, чем он был занят в этот пробел: он возил на своей машине эту его дурочку, чтобы обсудить ситуацию, которая явно обострялась. В нашем департаменте — и тут я призываю вас к молчанию, ибо мне не следовало бы вам это рассказывать, — появился генерал Хэлкет-Хэккет, который эдаким престарелым арлекином исчез в тумане на Беверли-Скуэр как раз в тот самый момент, когда гости покидали Марздон-Хаус. Зачем? Разумеется, разыскивал свою жену. Затем появился Каррадос. Старый Каррадос — феноменальный зануда. Его алиби, поддержанное Димитрием, основательно, но поведение его в высшей степени подозрительно. Только услышав об автокатастрофе восемнадцатилетней давности, я смог отыскать ему место в общей картине. И все это время существовал Дэйвидсон и три связанных с ним обстоятельства, которым я мог найти только одно объяснение. Он сообщил мне, что примерно в половине двенадцатого видел в зеленой гостиной некий портсигар. Именно в половине двенадцатого, не позднее. Мы же выяснили, что интересующий нас портсигар находился в этой комнате примерно четыре минуты около часу ночи, именно тогда, когда и происходил телефонный разговор. Зачем Дэйвидсону было лгать? Он полагал, что портсигар был одной из составных частей коллекции Марздон-Хаус; ему не пришло в голову, что это могло быть и личной собственностью одного из гостей. Он настойчиво подчеркивал, что не слышал разговора по телефону и в самом деле не возвращался в эту гостиную после половины двенадцатого. Но в этом телефонном разговоре был один любопытный момент. Банчи сказал мне: «Ведь он вполне способен подмешать яду в свое проклятое пиво». Дэйвидсон услышал именно эту фразу, потому что именно она предшествовала окончанию разговора. Банчи, конечно, имел в виду Димитрия, но мне кажется, что Дэйвидсон подумал, будто речь идет о нем. Прерванная фраза «А работает он с…» закончилась бы, возможно, «…с невероятно грязной находчивостью» или каким-нибудь сходным образом. Дэйвидсон же, наверное, решил, что следующим словом Банчи станет его, Дэйвидсона, фамилия. Любопытно, правда?

Что же касается фигуры, которую мисс Харрис увидела через застекленную дверь, то это без всякого сомнения был Дэйвидсон. Он оказался в тупике, и ему пришлось скрыться в первую попавшуюся дверь, а там он собрался с духом и решил убить Банчи.

Затем возникает еще один портсигар.

Здесь Аллен заметил, что леди Милдред полусонно кивает, точно китайский мандарин. Тогда он повернулся к Трой и тихо продолжил:

— Я имею в виду оружие. Наутро после убийства я попросил у Дэйвидсона его портсигар. Он показал мне портсигар, но тот, что был чересчур мал для подобного дела, и сказал, что именно этот был у него прошлой ночью. Я заметил, какой аккуратненький и чистенький был этот портсигар, внимательно к нему пригляделся и на срезе обнаружил следы чистящего порошка. Мы выяснили, что все портсигары Дэйвидсона были чищены утром до бала, а после бала их не брали в руки. Мне стало ясно, что этого портсигара при нем ночью не было. Он блестел, как зеркало, и я готов был поклясться, что он не был в употреблении с тех самых пор, как его положили в карман. Улика была крохотной, но было похоже на то, что он солгал, сказав, что пользовался этим портсигаром в Марздон-Хаус. Было и еще одно обстоятельство… Милдред что, спит?

— Да, — сказала леди Милдред. — Дорогой Родерик, вы не будете возражать, если я отправлюсь спать? Понимаете ли, я боюсь, что никогда не пойму всего этого, кроме того, я действительно очень устала. Мне вообще кажется, что горевать утомительнее всего на свете. Нет? Трой, дорогая, не присмотрите ли вы за бедным Родериком? Доналд будет сегодня поздно, а где он сейчас, я не знаю.

— Полагаю, он провожает домой Бриджет Каррадос, — заметил Аллен, открывая перед Милдред дверь, — Ивлин и ее супруг хотели остаться в одиночестве, и Доналд, когда сидел в комнате ожидания, выглядел очень оптимистически.

— Он, кажется, очень привязан к ней, — сказала Милдред, задержавшись в дверях и поглядев на Аллена заспанными глазами. — Родерик, она ведь милая девушка, да?

— Очень милая. Я думаю, она будет о нем заботиться. Спокойной ночи, Милдред.

— Спокойной ночи.

Аллен закрыл за ней дверь и вернулся к Трой.

— Могу я еще задержаться?

— Да, пожалуйста. Я хочу услышать все до конца, — Трой скосила на него взгляд. — Насколько же тренированным должен быть ваш глаз! Заметить крошки чистящего порошка на срезе портсигара… Это просто потрясающе! И что же вы еще заметили?

— Например, то, что хотя у вас глаза и серые, но в них есть и зеленые искорки, а радужная оболочка окружена черной полоской. Заметил, что, когда вы улыбаетесь, у вас лицо как бы скашивается; что на левой руке у вас безымянный палец испачкан с внутренней стороны в киновари, пятно скрыто кольцом; а из этого, мисс Трой, я делаю вывод, что вы художница и пишете маслом и что вы не столь надменны, как это можно подумать по вашим прелестным пальчикам.

— Ну расскажите, чем кончилось дело.

— Я бы уж лучше рассказал вам, как в редкие моменты, которые мне выпадали, я весь день был занят вашим делом и что я решил выписать ордер на ваш арест, предъявив вам обвинение в том, что вы препятствовали представителю закона в выполнении служебных обязанностей.

— Хватит острить, — заметила Трой.

— Ладно. На чем я остановился?

— Вы добрались до третьей улики против Дэйвидсона.

— Да. Третьей уликой был метод, каким совершалось преступление. Не думаю, что Банчи, даже знай он, что, описывая его несчастное крохотное тело, я буду думать о женщине, которой все это рассказываю, был бы против. А вы? Он был из тех, кто все понимал, не правда ли? С острым вкусом к соленому юмору. Уверен, что он понимал, как быстро проходит первый приступ горя, если только люди сразу признаются. Словом, Трой, тот, кто убил его, знал, как проще задушить человека, и я не убежден, что многие убийцы знают это. Единственный оставшийся след насилия — шрам от удара портсигаром. Любой врач знает, что больших усилий это не требует, но личный врач Банчи знал и то, каким помощником здесь может стать слабое сердце. О состоянии его сердца Дэйвидсон рассказал мне, как только понял, что мне известно, что именно он обследовал Банчи. Этот сэр Дэниел великолепно держал себя в руках, когда я разговаривал с ним. Умен необыкновенно. Сегодня вечером мы обыскиваем его дом. Фокс все еще там. Не думаю, что мы многое найдем, разве что роковой портсигар, но тут я больше рассчитываю на стол Димитрия. Вчера я попасть туда не мог.

— А что с пальто и шляпой?

— Здесь нас поджидал довольно любопытный эпизод. Пальто и шляпу мы искали с четырех часов вчерашнего утра и так и не нашли. Мы делали то, что и обычно делаем в таких случаях, то есть проверяли мусоросборники и прочее, а также уведомляли все пункты по приему посылок в почтовых отделениях. Сегодня нас известили о том, что в Центрально-Западном отделении вчера во время часа пик был обнаружен некий пакет. Он был заклеен двухпенсовыми марками и адресован куда-то в Китай. Внутри был текст, которым с удовольствием пользовался наш шантажист. К сожалению, он потерялся, но, думаю, благодаря ему мы получили возможность выследить убийцу. Возможность крайне призрачная. А теперь, девочка моя, угадайте-ка, у кого есть неограниченные количества двухпенсовых марок?

— У того, кто выписывает рецепты?

— Черт меня побери, ну не умница ли? Как сказала бы герцогиня, как всегда, правильно. А кто же еще выписывает рецепты, кроме сэра Дэниела, модного доктора? А кто, кроме него?

— Димитрий.

— С прискорбием должен сообщить, дорогая, что это совершенная правда. Но, сидя в приемной Дэйвидсона, я увидел то, что принято называть иллюстрированными брошюрами. Там были призывы сдавать старую одежду в Центральную миссию китайской медицины, или еще Бог знает куда. Теперь наша задача — достать одну из этих брошюр и написать в эту самую Центральную миссию с просьбой о соответствующих сведениях.

— Потрясающе, — пробормотала Трой.

— Можете быть уверены, так я и сделаю. И еще одна загадка, на которую любезно пролил свет словоохотливый Димитрий. Этим утром он отправил своего слугу за «Таймс». Узнав об этом, мы также направились на поиски «Таймс». Там в разделе «Объявления страждущих» мы обнаружили то, о чем я говорил в тот момент, когда бедная Милдред отважно боролась со сном, и до того, как я сумел сообщить вам, что мне нравится, как вы сдвигаете брови, когда слушаете меня. Так вот, в этом объявлении было написано примерно следующее: «Кошечка, дорогая! Живу далеко и тоскую. Ежечасно думаю. Дедушка». Чудное дело, подумали мы и — как всегда блестяще! — заметили, что, если читать только начальные буквы, получится: «К.Д. ждите. Д.Д.», что не слишком трудно расшифровать как «Коломбо Димитрий, ждите, Дэниел Дэйвидсон». Мистер Димитрий, и правда, признался в этом довольно безыскусном изобретении. Оно применялось, по его словам, если происходило что-то необыкновенное, неблагоприятное, непредвиденное, и Дэйвидсон связывался с Димитрием таким вот способом. Это, конечно, не Бог весть что, но у сэра Дэниела и не было много времени. Он должен был сочинить это, как только возвратился домой после своего ночного предприятия. Что еще неясно?

— Насчет Димитрия и Уитерса.

— Они в комнате для задержанных, и им в официальном порядке предъявлено обвинение. Одному в шантаже, другому в организации игорного дома. Об игорном доме я расскажу как-нибудь в другой раз. Ребята они оба довольно скверные, но не будь Димитрий столь скверен, у нас не было бы шансов, доведя его до истерики, вытащить на свет Божий всю эту историю с Дэйвидсоном. Я рискнул, и, ей-Богу, Трой, риск стоил того.

— А что произошло бы, сохрани Димитрий присутствие духа, даже зная, что вы намерены арестовать его за убийство?

— Мы все равно арестовали бы его за шантаж, а потом докопались бы и до Дэйвидсона. Но Димитрий понял, что у нас на руках чистейшее дело с шантажом, и прикрывать Дэйвидсона у него не было никакого резона.

— Так вы полагаете, что он и в самом деле знает, что Дэйвидсон и есть убийца?

— Я думаю, мы выясним, что Дэйвидсон пытался удержать его от изъятия сумочки Ивлин Каррадос во время бала. Он видел, что, когда Бриджет первый раз возвратила ей сумочку, рядом с Ивлин находился Банчи.

— Вы мне об этом ничего не рассказывали.

Аллен рассказал ей.

— Ну, — спросил он, — теперь-то все наконец?

— Да, теперь все.

— Трой, я люблю вас больше всего на свете. Я старался вести себя скромно, и — Бог свидетель — я был смиренным. Старался я быть и настойчивым. Если вы не в состоянии полюбить меня, то скажите мне это, и, ради Бога, давайте не станем больше встречаться, потому что, встречаясь с вами, я не в состоянии вас не любить.

Трой подняла голову: она была бледна и смотрела на него чрезвычайно серьезно.

— Теперь наконец я знаю, чего я хочу, — сказала она. — Я не могу существовать сама по себе.

— Трой! Дорогая, милая моя!

— Я люблю вас. И очень-очень сильно.

— Есть же еще чудеса на свете! — воскликнул Аллен и заключил ее в объятия.

Эпилог

По грязной высушенной солнцем тропе, которая вела посреди строений Миссии китайской медицины, затерянных в глухих местах Северной Маньчжурии, шел низкорослый толстенький житель Поднебесной. Его сопровождали шестеро мальчишек, на желтых лицах которых отражалась некое смешанное чувство изумленного восхищения и острой зависти. Его лицо было спрятано под черной шляпой, а ноги утопали в толстенных полах моднейшего пальто. Если же и удавалось рассмотреть и лицо и ноги идущего, то видно было, как по ним ручьями струится пот. По походке чувствовалось, что он гордится собой.

В помещении миссии, которое служило здесь приемной, усталый молодой англичанин озадаченно перечитывал телеграмму месячной давности. Она была направлена из центральной конторы миссии по всем ее отделениям и исходила из Скотланд-Ярда в Лондоне.

Молодой англичанин рассеянно смотрел прямо перед собой и через открытую дверь заметил, как по высушенной солнцем земле движется маленькая процессия.