Убийство девственника

10

Раненная в позвоночник, Армандина умирала мучительной смертью. Перед тем, как испустить последний вздох, в страхе перед тем, что ожидало ее за порогом, который ей предстояло переступить, она исповедовалась священнику и рассказала всю правду Плишанкуру. Она угасла, моля Господа и людей о милосердии и простив полицейского, который, убив ее, освободил от ненависти, пожирающей ее уже долгие годы.

– Вот так, – говорил Плишанкур комиссару Мосне и Жирелю, – вся эта чудовищная авантюра есть не что иное, как история долгой ненависти. Армандина Маниго ненавидела своего кузена Жерома, она ненавидела Нантье, которые заставляли ее слишком дорого платить за предоставленное гостеприимство. Она ненавидела дерзкую молодежь. Вечно униженная, она залечивала свое раненое самолюбие мечтами о мести. Все, чего она желала, чего хотела – это увидеть Нантье раздавленными, осмеянными, ставшими наконец похожими на нее.

Она терпеливо ждала, ждала двадцать лет. Именно это ожидание и есть самое чудовищное – эта ненависть, крепнущая изо дня в день и заставившая в конце концов потерять голову того, кто ее вынашивал. И все это на глазах у ничего не подозревающих Нантье, отказывающих в малейшем знаке внимания бедной родственнице, подобранной из жалости. Ее соглашались терпеть лишь на том условии, что она не будет вмешиваться в их жизнь и удовольствуется ролью привилегированной прислуги.

Армандина знала, что Жером – отец ребенка Сюзанны Нанто. Она ничего никому не сказала, чтобы Нантье и Гюнье изгрызли друг друга подозрениями. Я представляю, какое наслаждение она испытывала, наблюдая за тем, как женщины изничтожают ревнивыми взглядами своих мужей. Когда же до нее дошли слухи о свалившихся на Нантье финансовых трудностях, она подумала, что час ее пробил. Но из одного разговора с дядюшкой она неожиданно узнала, что тот, хоть и собирался прижать Нантье к ногтю, думал спасти их в крайней ситуации. Такой поворот событий никак не устраивал Армандину, которая рассчитывала разбудить отцовские чувства в сердце Жерома и тайком женить его на Сюзанне. К ужасу всего семейства, обладательница огромного состояния после смерти мужа вертела бы судьбой Нантье, как ей заблагорассудится. Ведь дядя Жером все равно не внес бы деньги, пока не заполучил бы всех акций.

Тогда она вызвала Сюзанну и настроила девушку против ее обольстителя, внушила ей, что она должна, если не ради себя самой, то хотя бы ради ребенка, добиться от Жерома обещания жениться. Она пригрозила, если он не женится, она донесет в полицию. К несчастью Жером не уступил и выставил Сюзанну за дверь, заявив, что в его возрасте ему наплевать на скандалы. Сюзанна была плохой воительницей, она убежала, а мадемуазель Армандина отправилась объясняться с кузеном. Маниго подтвердил ей свое намерение спасти Нантье и стать единственным владельцем завода. Тогда она совсем потеряла голову, схватила валявшийся на столе бумагорез и ударила Жерома. Он упал замертво. Не медля, она вынула шкатулку с бриллиантами, которые спрятала позднее в прядильный станок, причем спрятала так хорошо, что камни, которые мы повсюду искали, находились у нас под носом в продолжение всего следствия. Когда она отдала себе отчет в содеянном, сразу почувствовала, что пропала: Сюзанна все расскажет. Значит, нужно было заткнуть ей рот. Она позвонила девушке в гостиницу, назначила ночное свидание и убила се, после чего выбросила труп в озеро.

Именно в этот момент мы начали по-настоящему подозревать Нантье и тем самым предоставили Армандине столь желаемую ею возможность отомстить своим родственникам. Однако прежде всего ей необходимо было время, чтобы избавиться от бриллиантов. Отсюда и краткосрочный отпуск в Лион, во время которого она успела съездить в Швейцарию и продать камни (оставив два или три) перекупщикам краденого, имена которых она назвать отказалась.

По возвращении в Анси она доставила себе удовольствие над ними поизмываться. Первый раз в жизни командовала парадом она, и только ради смеха она подбросила один бриллиант в сумочку Деборы. К несчастью, дворецкий видел, как она выходила из комнаты горничной. Если бы Эдуард не был рабом традиций, если бы он сразу все рассказал, он не только спас бы себе жизнь, но позволил нам раскрыть преступление намного раньше. Он же предпочел пойти к мадемуазель Армандине извиниться за то, что собирался выдать ее полиции. Недолго думая, она подписала ему смертный приговор.

Но и этого старой деве было мало. Обезумевшая от ненависти, упиваясь властью, она придумала уплатить долги Нантье и его сына. Она знала, что мы ему не поверим и он станет подозреваемым номер один. В Лионе она познакомилась с одним старым нищим и заморочила ему голову, убедив, что желает сделать добро, оставаясь инкогнито. Добрый человек поверил и, выполнив поручение, вернулся к себе, а поскольку в приюте, где его содержали, газет не читают, он бы никогда ни о чем не догадался.

Ну а в довершение этого мадемуазель Армандина собиралась подложить оставшиеся у нее бриллианты в вещи Жоржа. Но Моника нашла семейный альбом. Убийца перепугалась, причем зря: мы были настолько далеки от того, чтобы ее подозревать, что ее фотография в гимнастическом зале в купальном костюме с гантелью нас бы наверняка рассмешила, но не навела ни на какие мысли. Она решила отнять альбом, силой вырвать его из рук девушки, хотя если бы она просто вежливо попросила, то та сама бы его отдала, не подумав при этом ничего плохого.

Эти навязчивые идеи, эти психозы, это хладнокровие, я бы сказал, почти равнодушие перед преступлением, доказывают нам, что она была безумна.

Я не перестаю спрашивать себя, удалось бы нам в конце концов разобраться в этой истории без Деборы или нет. Убирая со стола, она заметил лоскуток красного бархата на платье Армандины, и на память ей пришла фотография старой дамы в молодости. Она поняла, что раскрыла убийцу, но не смогла сдержать волнения, и Армандина в свою очередь почувствовала, что малышка догадалась. Значит, нужно было ее убрать, пока она обо всем не рассказала. Очень предусмотрительная, Армандина предположила, что девочка попытается позвонить в полицию, перерезала телефонный шнур и тем самым вынудила Дебору выйти на улицу, пройти через парк, где убийца уже поджидала свою жертву. Если бы не Жирель, мы бы не только потеряли девушку, но мадемуазель Армандина вышла бы из игры победительницей. Можно сказать, любовь восторжествовала. Правосудию редко попадаются такие помощники.

В Сант-Андре-де-Вальборн они разыскали пастора. Он предложил им чашечку кофе, чтобы немного передохнуть после дальней дороги. Дебора спросила:

– Как отец?

– Все так же. Его ничто не изменит. Нужно с этим смириться. Он не допускает, что католик может войти в его семью.

– Но ведь Леон готов принять протестантство.

– А этого не допущу я. Нельзя так просто отказываться от того, что считаешь правдой, и принять правду других людей из-за земной любви.

Вы будете молиться каждый согласно своей вере и решите за ваших будущей детей.

Дебора покачала головой.

– Если отец против, детей не будет. Леон знает, что я не выйду замуж против воли отца.

Жирель слушал их разговор и проникался симпатией к пастору. В Анси он бы поднял на смех такое отцовское всемогущество – здесь же все было по-другому. Суровый пейзаж, серьезные лица людей – все говорило о том, что он попал в другой мир, где шутить было не принято и слов на ветер не бросали. Он начинал задумываться о том, что если потеряет Дебору, то будет страдать, но не почувствует себя оскорбленным. Господин Верван прочитал его мысли и улыбнулся:

– Не сдавайтесь так сразу, молодой человек. Я хорошо знаю Дебору и уверен, что она сделала правильный выбор и ваш союз будет приятен Богу. Эзешиа образумится.

– А кто поможет ему образумиться?

– Я. Я пойду с вами.

Они шли по дороге под жгучими лучами солнца, поднимаясь по трудным горным тропкам. Жирель плелся позади всех. Иногда Дебора, взобравшись на вершину скалы, кричала ему оттуда, подбадривая. И тогда она напоминала ему неутомимую горную серну, всегда готовую к прыжку. Почувствовав родную почву под ногами, Дебора углублялась в какой-то собственный мир, и Леон спрашивал себя – а возможно ли ее догнать?

Они поднимались все выше в горы, и глазам их открывалась фантастическая картина. Дебора рассказала Жирелю о сражении Камизаров с Королевскими Драконами. Теперь он понимал, почему Эзешиа считал себя продолжателем тех, кто и под пытками не отрекался от своей веры. Он почувствовал, как в нем поднимается внезапное и глубокое уважение к этим людям, исчезнувшим в веках, но взявшим себе в свидетели эти голые скалы, высушенные земли и леса. Он никогда не найдет себе места в их тени.

Они добрались до равнины, и пастор предложил:

– Передохнем немного.

Леон видел Дебору в профиль. Она казалась ему красивой как никогда, и в то же время как никогда далекой. Он тихо проговорил:

– Дебора… У меня такое чувство, что я есть и всегда буду чужим на этой земле… Я вас люблю, вы знаете… Но с тех пор как мы приехали сюда, меня не покидает ощущение, что вы стали не такой, какой я вас знал… Я боюсь, дорогая, что вы не сможете жить где-нибудь в другом месте, а не здесь… и вы знаете также, что работа не позволит мне оставить город.

Она подняла на него влажные от слез глаза и пробормотала:

– Я… я не решалась… не решалась вам это сказать…

Как ни тяжело это было, Леон старался держаться.

– Значит… я правильно сделал, что сказал первый.

Она взяла его за руку.

– Я вас не обманывала, Леон.

– Я знаю.

– Я думала, у меня получится устроить свою жизнь где-нибудь в другом месте, вдали от всего этого.

– И это невозможно.

– Боюсь, что нет.

Жирель и пастор спускались бок о бок в Сант-Андре-де-Вальборн. Господин Верван пытался объяснить:

– Здешних людей понять сложно… Они живут, замкнувшись в себе. Очень преданные и очень гордые. Даже я допустил ошибку, подумав, что Дебора сможет жить вдали от своих гор.

Далекий оклик заставил их остановиться, повернуться и поднять голову. Очень высоко над ними крохотный силуэт, похожий на мертвое тело, выделялся на фоне голубого неба. Потом она исчезла.

Жирель плакал, не стыдясь слез, о своей потерянной любви, и пастор, обняв его за плечи, сказал:

– «Кто сдерживает гнев, стоит большего, чем герой, и кто господин себе самому – большего, чем покоряющий города».

Она толкнула дверь и увидела сразу их всех. Сердце ее растаяло от нежности.

– Я вернулась…

Эзешиа посмотрел на нее.

– Вернулась или пришла?

– Вернулась.

– Одна?

– Одна.

– Займите ваше место за столом. Все хорошо.