Убийство девственника

6

В десять часов утра в воскресенье Генриетта Нантье собрала все свое семейство и, встав во главе процессии, покинула виллу с намерением покорить Анси.

Жорж взял жену под руку. Патрик и Жан-Жак сопровождали Ирену.

Медленно, как праздно гуляющие, они поднялись по бульвару Альбини до площади Свободы, завернули на Пасхальную и, отвечая на приветствия, прошествовали по Королевской до Почтовой, где остановились перед церковью. Но войти в нее не торопились. Они позировали, раздавали комплименты и принимали почести, заслуженные кланом Нантье более чем за век. Перед таким представлением сплетники оробели и не без тревоги спрашивали себя: уж не ошиблись ли они? Впрямь ли Нантье на грани разорения?

Нужно признать, что и во время службы верующие больше всего интересовались Нантье. При выходе все спешили к ним, а Нантье, невозмутимые, удалились так же уверенно и чинно, как и пришли. На этот раз был избран другой маршрут: через улицу Вогелес до улицы Префектуры, а от улицы Тридцатого Региона до Бульвара Святого Бернара. Нантье были похожи на сюзеренов, обходящих свое поместье, где всякий встречающийся по дороге вассал чуть ли не падал им в ноги. Но это была лишь видимость триумфа, ибо каждый из членов клана прекрасно знал, что наступают тяжелые времена, и эта королевская прогулка была не чем иным, как шествием на эшафот.

Леон Жирель проснулся в прекрасном настроении. Он не задавал себе вопросов, откуда взялась эта радость. Он знал: оттого, что Дебора обещала встретиться с ним. Он не понимал, Что с ним происходит, и даже упрекал себя за то, что так счастлив: опыт подсказывал ему, что продолжения может и не быть. Одеваясь, инспектор думал, что, случись все это несколькими веками раньше, он принял бы Дебору за колдунью, черпающую власть из волшебных снадобий, однако, если поразмыслить, даже в самые отдаленные времена удар кулаком в глаз не принадлежал к арсеналу магических приемов.

Единственное, в чем молодой человек был уверен, так это в том, что энтузиазм его смешон. Дебора, конечно, недурна, но в конце концов существует множество других, более доступных девиц. От этой же, не женившись, ничего не добьешься. Стоило задуматься, но в данный момент он не был на это способен. Он боялся связать себя на всю жизнь и все-таки по глупости шел на риск.

Когда он надевал ботинки, его вдруг осенило: он совершенно не представляет себе, что думает по этому поводу Дебора. Девушка до сих пор не сказала ему ничего такого, что позволяло бы рассчитывать на ее расположение. В противоположность Жирелю, Дебора, не имея опыта в сердечных делах, не могла заглядывать так далеко в будущее. Леон с тревогой подумал о том, что допустил ошибку, меряя других по себе. Здравый смысл советовал ему не ходить на это свидание, которое, кроме неприятностей, ничего не могло ему принести. Если малышка окажется к нему равнодушна, это причинит ему боль: если же она влюблена, то пропал. Дебора не из тех, кого можно просто так бросить. Утренняя эйфория сменилась беспокойством. Жирель знал, что совершает глупость, и не мог заставить себя остановиться. Двадцать раз он принимал решение сесть в машину, уехать подальше от Анси и вернуться только ночью… Но ведь Дебора будет ждать его, ждать… Ведь она не знает, что такое ложь, двуличие. Она пугала его, побежденного победителя.

Первый раз в жизни Леон ел без аппетита. Он пообедал в своей комнате в Family Hotel, что на Королевской улице, хлебом и ветчиной. Быстро закончив скудную трапезу, он решил немного прогуляться, чтобы снять напряжение.

В этот полуденный час город был пуст. Леон прошелся по улице Республики, затем по переулку Руссо и оказался на набережной Иль, куда через улицу Перрьер прошел к Дворцовому склону. Там он остановился перевести дыхание, поднялся по дороге Королевской Башни и вышел на площадь Рая. Потом долго отдыхал, продолжая взвешивать все «за» и «против». Он чувствовал себя не в силах послушаться внутреннего голоса и вернуться домой: перед глазами у него стояло серьезное и доверчивое лицо Деборы. На пятнадцать минут раньше назначенного времени он бежал по направлению к городскому саду.

Она его ждала.

Дебора замерла на самом краю скамейки, не замечая обращенных на нее взглядов прохожих. Завидев Жиреля, она заулыбалась, и юноша почувствовал себя увереннее:

– Я опоздал?

– Нет. Это я пришла немного раньше. Эдуард разрешил мне уйти.

– А знаете, что мы сейчас сделаем? Я схожу за машиной, и мы объедем вокруг озера. Идет?

– Идет.

– Значит, ждите меня здесь и, главное, никуда не убегайте.

Она весело кивнула головой. Леон был так не похож на суровых мужчин ее родины. И характер у него был славный: он ведь не злился на нее за то, что она поставила ему фингал, о котором ей до сих пор было стыдно вспоминать. Нужно, чтобы она раскрепостилась, привыкла наконец к тому, что в городе нельзя вести себя так же, как в горах.

Именно в то время, когда Дебора, погруженная в свои мысли, совершеннно отключилась от действительности, мимо сада проезжал Жозеф Плишанкур. Из-за возникшей на дороге пробки он ехал медленно и успел заметить девушку. Он сразу же догадался, что она кого-то ждет. Может быть, сообщника или преступника? Ему удалось припарковаться на узеньком пятачке возле расторана, и он принялся наблюдать. Минут через десять она поднялась, подбежала к остановившемуся неподалеку «пежо», села рядом с водителем, и машина тронулась. Движимый инстинктом охотника, Плишанкур ринулся вдогонку.

Одна за другой машины проследовали по бульвару Альбини, мимо Шевуар, Верьер дю Ляк, Ментон-Сен-Бернар и взобрались на Рок де Шер. Очарованная открывшимся перед ней пейзажем, Дебора словно забыла о своем спутнике. Тот же не знал, как завязать разговор.

Когда они спускались с Эшарвин, Плишанкур наконец понял, что преследует своего помощника, инспектора Леона Жиреля. Пытаясь отгадать, кто же он, этот приятель домработницы, полицейский совсем забыл посмотреть на номера. Теперь он покраснел от смущения. Значит, Жирель опять влюбился! И ко всему прочему – в подозреваемую! Идиот! Плишанкур предвкушал удовольствие: вот теперь он как следует отчитает сбрендившего мальчишку! А что касается Деборы, то он докажет ей, что его, Жозефа Плишанкура, голыми руками не возьмешь.

Они проехали Талуар и Ангон, и в районе Бальметы Леон затормозил.

– Здесь очень красиво, мы могли бы отдохнуть на берегу озера и заодно получше познакомиться.

Дебора была счастлива оказаться в деревне и доверчиво последовала за своим спутником. Плишанкур тоже остановился и пошел за ними. Постепенно обретая прежнюю ловкость, он незаметно приблизился к парочке. Сквозь деревья ему было видно, как они уселись на берегу озера, и поскольку он находился достаточно близко, мог слышать все, о чем шел разговор.

Леон рассказывал всю свою жизнь, обходя любовные похождения. Он говорил о родителях, о хижине, о том, почему поступил на службу в полицию, и о планах на будущее. Обычная похвальба. Он несколько преувеличил свою месячную зарплату, намекнул на то, что после отставки ему полагается пенсия, и старший инспектор вынужден был отдать должное его стратегии: Леон не забывал о материальной стороне вопроса. Одна деталь вызвала у честного Плишанкура отвращение: Жирель заметил, что не является противником брака, хотя на самом деле в словах его не было ни слова правды. Может быть, Жером Маниго сказал то же самое Сюзанне? Плишанкур не переставал удивляться женскому простодушию.

Дебора в свою очередь рассказала, каким было ее существование до приезда в Анси. Она говорила о затерянной в горах деревушке, представила родителей, описала каждого из своих братьев и каждую из сестер, не забыла и пастора, благодаря которому нашла место у Нантье. Ничего, что могло бы заинтересовать старшего инспектора.

Вдруг Дебора встала, сняла туфли и подошла к воде помочить ноги. Леон тоже встал и, не в силах более противиться очарованию момента, взял девушку за руку.

– Дебора… Я вас люблю.

Она живо одернула его руку.

– Замолчите… Вы мне обещали.

– Но я вас действительно люблю.

– Не подходите ко мне!

Но Жирель уже ничего не соображал, и Плишанкур, наблюдавший за сценой, подумал: «А не пора ли мне вмешаться?»

– Дебора, я никогда не встречал таких, как вы…

Она с презрением на него посмотрела:

– Горбатого могила исправит.

Окончательно потеряв голову, Жирель отважился на атаку, которая, если верить опыту, должна была оказаться решающей. Но ему не удалось к ней приблизиться: превосходный удар в подбородок остановил его. Он пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, сделал три шага назад и упал в озеро, в самую грязь. Дебора испугалась, но виду не показывала и не спускала глаз с того места, где скрылся под водой нечестивец. Плишанкур вышел из своего укрытия именно в тот момент, когда отфыркивающийся Леон показался на поверхности. Увидев шефа, он засомневался, стоит ли ему вылезать и не лучше ли лечь на дно. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее, и он выполз на сушу, весь мокрый и жалкий. Дебора не сумела удержаться от смеха, а Плишанкур заметил:

– Не очень-то свежий у вас вид, мой дорогой Жирель.

Инспектор бросил на него убийственный взгляд и повернулся к девушке.

– Вот уже второй раз вы со мной такое проделываете. Странное воспитание получают девушки у вас в горах…

Именно этого говорить и не следовало.

– У нас в горах девушки не привыкли к тому, чтобы всякие обманщики обращались с ними как с гулящими девками. Это от таких, как вы, предостерегал Иеремия: «Вот идет буря Господня, с яростью буря грозная, и падет на голову нечестивых. Гнев Господа не отвратится, доколе он не выполнит намерений сердца Своего; в последующие дни вы ясно уразумеете это».

Они слушали ее, ошарашенные, и, когда она закончила, Жирель жалобно спросил у Плишанкура:

– Ну что я могу на это ответить?

– Ничего.

Потом, сама не зная как и почему, Дебора вдруг очутилась на земле и залилась слезами. Нельзя сказать, чтобы старшего инспектора это растрогало, – скорее заинтересовало…

– Я же ему поверила… Неужели все мужчины такие?

Плишанкур не без горечи в голосе ответил:

– Не все, но женщины других не замечают.

Леон не выдержал и склонился над девушкой.

– Дебора… Простите меня…

– Опять.

– Постарайтесь понять… Я вас люблю…

Вмешался старший инспектор.

– Хватит паясничать!

– Что значит паясничать?

– Вам должно быть стыдно! Отправляйтесь домой и переоденьтесь! Я жду вас в кабинете через полтора часа. Мадемуазель отвезу сам.

Он проговорил это таким голосом, что Леон не осмелился ослушаться. Он покорно сел в свой «пежо» и уехал, пристыженный и побитый.

Плишанкур пригласил Дебору пройти в машину.

– Держу пари, что Жирель предложил вам прокатиться вокруг озера.

– Да.

– Вот и прокатимся. Правда, в моем обществе это менее приятно, но вы же сами столкнули Леона в озеро.

Если бы сегодня утром Плишанкуру сказали, что после обеда он будет гулять с молоденькой красивой девушкой, да еще подозреваемой, он бы посчитал это оскорблением, однако…

Они доехали до Бу лю Ляк, и, когда поднялись на Данг, Дебора наконец решилась:

– А вы давно Жиреля знаете?

– С тех пор, как он переехал в Анси. Вот уже три года.

– Он действительно очень плохой?

– Никто не бывает очень плохой.

– Вы понимаете, это в первый раз…

– Что первый раз?

– Первый раз в меня кто-то влюбился.

Плишанкур покосился в ее сторону. Похоже, она говорила правду. Еще немного, и ей удастся его разжалобить. Но старая привычка никому не доверять выработалась у него за долгие годы службы в полиции, и она не позволяла так быстро усыпить его бдительность. «А может, она хорошая актриса?» Уже где-то в районе Севрис старший инспектор строго спросил у своей спутницы:

– Вы догадывались о том, что Сюзанна Нанто убила дядю Жерома?

– Нет. И я не думаю, что она это сделала.

– Что?

– Я разговаривала с ней, в ней нет этой злости… Сумасшедшая… Обыкновенная сумасшедшая, которую оставил Господь… Надеюсь, что теперь Он возьмет ее к себе…

– Но если это не Сюзанна, то кто же?

– Когда-нибудь мы это узнаем.

– Каким образом?

– Злые люди в конце концов всегда открывают свое настоящее лицо.

– Что вы такое говорите?!

– Это не я, а Соломон. Вспомните: «Устами своими притворяется враг, а в сердце своем замышляет коварство. Если он говорит нежным голосом, не верь ему; потому что семь мерзостей в сердце его. Если ненависть прикрывается наедине, то откроется злоба его в народном собрании».

Плишанкур раздраженно заметил:

– Вы что, кроме Священного Писания, других книг не читали?

Она удивилась:

– А что я еще могла читать?

Он удержался от ответа, чтобы ее не обидеть. Однако при въезде в Анси поймал себя на том, что пытался вспомнить, у кого же из Нантье был самый тихий и нежный голос.

Дебора вернулась на виллу, а Плишанкур к себе в кабинет, куда не замедлил явиться и Жирель. После общения с Деборой Плишанкур и сам смягчился, поэтому обратился к своему помощнику менее сурово, чем намеревался.

– Я еще раз убедился, что Дебора – девушка необычная. Но это лишний повод для того, чтобы вели себя с ней прилично, когда с нее будут сняты все подозрения.

Юноша подскочил от возмущения:

– Вы же не думаете в самом деле, что она виновна!

– Инспектор, я ничего не думаю, я полагаюсь только на неопровержимые улики. Пока ничто не доказывает мне, что Дебора Пьюсергуи убила Жерома Маниго, однако ничто не говорит и об обратном.

– Значит, вы больше не считаете, что Сюзанна…

– Нет.

– Но вы же сами…

– Подумайте, Жирель! Все в один голос описывают Сюзанну как девушку слабовольную, изменилась она только после телефонного разговора, обрела уверенность в себе, дворецкому нагрубила… но я сомневаюсь, чтобы за такое короткос время она могла превратиться в убийцу. Нет, Жирель, кому-то хочется, чтобы мы пошли по ложному следу.

– Зачем?

– Чтобы спрятать истинного убийцу и вора.

– Но Нантье не стали бы разыгрывать всю эту комедию только для того, чтобы защитить служанку, поступившую к ним на службу совсем недавно.

– У вас одна Дебора на уме.

– Меня сейчас волнует только она.

– Это-то мне и не нравится. Вы прежде всего полицейский и не имеете права ставить ваши личные симпатии выше долга. Вы обязаны относиться к мадемуазель Пьюсергуи как к подозреваемой. Если вы чувствуете, что не способны на это, признайтесь мне, и я попрошу комиссара назначить мне другого помощника.

– Не надо!

– В таком случае напоминаю вам, что полицейский, замеченный в компании с подозреваемым в деле, расследуемом этим полицейским, считается предателем и строго наказывается высшими инстанциями.

– Я все это знаю, но я знаю также, что люблю Дебору.

– Которую знаете всего несколько дней и с которой вы больше получаса и не разговаривали.

– Вы что, никогда не слышали о любви с первого взгляда?

– Нет, не слышал. Наверное, в моем кругу об этом не говорят.

– Ты думаешь, что тебе ничего не грозит… Думешь, что хитрее всех, смотришь на девочек смеясь и, чтобы овладеть ими, плетешь Бог весь что, а через пару недель уж не помнишь, как их звали. Воображаешь, что так будет всегда, и вдруг в один прекрасный день встречаешь ее. Не заговариваешь с ней, не улыбаешься… ничего не знаешь о ней, даже имени, но понимаешь, что никогда не сможешь ее забыть, что бы ни случилось… Не хочу загадывать, чем закончатся наши отношения с Деборой, но уверен, что если я на ней не женюсь, то не женюсь никогда.

– Понимаю… А можно мне вам дать один совет?

– Даже нужно.

– Ступайте домой, ложитесь в кровать и постарайтесь заснуть, вечером сходите подышать воздухом, а потом в течение пары суток питайтесь исключительно овощным супчиком. Самая безумная страсть не устоит перед такой диетой.

В течение последующих нескольких дней следствие не продвинулось ни на йоту. Нантье вернулись к своему обычному образу жизни, но время поджимало, а денежные проблемы решены не были. Разоблачения инспектора привели к тому, что все переругались: Генриетта с мужем, а Патрик с женой. Взывали к совести, чести, говорили о злоупотреблении доверием, угрожали, оскорбляли, жаловались на прошлое, настоящее и будущее. Эдуард, до которого сквозь закрытые двери доносились отголоски семейных скандалов, только грустно качал головой и шел плакаться Агате Вьельвинь, говорил ей, что, как ни печально, им придется покинуть этот, такой уже привычный, дом, а в их возрасте искать место – дело столь же тяжелое, сколь и унизительное.

Единственной новостью было возвращение Армандины Маниго. Она была настолько погружена в себя, в свои молитвы, что стороннему наблюдателю – доброжелательному или нет – представлялось, что вся эта история не имеет к ней никакого отношения. Но что с ней будет, если Нантье обанкротятся? Старая дама, никому не нужная и никому не интересная… Армандина, казалось, об этом не задумывалась. Она говорила, что Богоматерь, всегда столь сострадательная к ней, поможет ей и на этот раз. Никто, кроме нее, в это не верил.

Пока следствие буксовало, Леон Жирель не переставал думать о Деборе. Он отказывался верить, что она может оказаться преступницей, и потому считал себя вправе с ней встречаться. Он больше был не в силах сопротивляться нежности, которую вызывала в нем малышка горничная. Победитель признал себя побежденным и наслаждался своим поражением.

Старший инспектор избегал отправлять на виллу своего помощника, и Леон напрасно ломал себе голову над тем, как бы ему увидеть Дебору. Однажды утром он набрался решимости и написал ей длинное письмо, в котором постарался выразить «всю глубину своего чувства», рассказал, как он несчастлив без нее и все в том же духе. В конце он назначил ей свидание на четверг – ее выходной день – на двадцать часов, около указателя на берегу озера, поблизости от виллы. Он не мог дождаться четверга. Ему казалось, что она не придет или его внезапно отправят в командировку… Напрасные опасения. Никто не собирался отправлять инспектора Жире-ля в командировку, а Дебора не опоздала ни на минуту.

Разумеется, малышка с ходу заявила, что никогда бы не пришла, если бы письмо Леона ее так не разжалобило. А останется она только в том случае, если он пообещает хорошо себя вести. Полицейский безоговорочно принял все ее условия и принялся умолять девушку взять подарок, который он принес для нес: элегантную дамскую сумочку. Дебора долго раздумывала, насколько это прилично. Отказаться она не смогла – искушение было слишком велико, – но уточнила, что это ни к чему ее не обязывает. Решив щекотливый вопрос, они стали прогуливаться, разговаривая ни о чем, по примеру всех тех, кто любит друг друга или, по крайней мерс, тянется друг к другу, но не осмеливается об этом заговорить.

Так они дошли до городского сада и сели на лавочку, лицом к озеру. Жирель взял Дебору за руку. Слова были не нужны, просто им было хорошо вдвоем. Ночь, тишина, близость засыпающего города, присутствие огромного невидимого озера как будто отделила их от всего остального мира.

Он проводил Дебору домой, договорившись о новой встрече в воскресенье, но, чтобы избежать любопытных взглядов, назначил ей свидание на вокзале, откуда он отвезет ее в Экс лс Бан.

Пока Жирель крутился в водовороте любви, Плишанкур работал. Не имея никаких новых улик, он пытался анализировать. Запершись у себя в кабинете, он размышлял о том, что произошло с Сюзанной, и каждый раз приходил к одному и тому же выводу: невозможно, чтобы кто-то из обитателей виллы мог настолько подчинить себе девушку, чтобы она пошла на убийство Жерома Маниго, украла у него бриллианты и вдобавок отдала их. Абсурдное предположение. Более правдоподобным выглядело другое: ее могли использовать как подставное лицо. Ей позвонили и внушили, что она повела себя как последняя дурочка. Назначили встречу в тщательно выбранный момент. Впустили в дом, устроив так, чтобы ее заметили. Затем убили Жерома и украли бриллианты. Потом ей, наверное, посоветовали спрятаться, вручив приличный задаток, но во время ночного свидания бедняжка не выдержала и пригрозила убийце, что донесет на него, и тогда от нее избавились.

Оставалось выяснить, кто же преступник. Жорж, Жан-Жак, Патрик, Эдуард? Женщин Плишанкур исключал, не женских рук это было дело. Теперь надо ждать. Ждать, когда преступник совершит свою первую ошибку, а в том, что он ее совершит, старший инспектор был уверен. Комиссар Мосне потихоньку впадал в панику, Плишанкур же надежды не терял, зная, что время работает на него.

Жирель и Дебора прекрасно провели день в Экс-де-Бан. Занятые друг другом, они совершенно забыли о преступлениях, страхах Нантье и подозрениях Плишанкура. Они были счастливы и ни о чем другом не думали.

Перед тем как отвезти Дебору на виллу, Жирель, забыв о предосторожностях, уговорил девушку зайти в кафе выпить стаканчик портвейна. Она согласилась. Они устроились за столиком, и Дебора на минуту вышла. Машинально инспектор открыл ее сумку и принялся в ней рыться. Он был движим желанием узнать как можно больше о своей возлюбленной. Бесчисленное количество рассованных по карманам милых безделушек растрогало Леона. Забавы ради он приподнял клапан одного крохотного кармашка и замер, отказываясь верить своим глазам: на самом дне его сверкнул бриллиант. Леону сделалось дурно. Он повторял: «нет… нет… нет… нет…», словно пытался забыть об очевидном. Ему хотелось плакать и смеяться одновременно. Смеяться над своей наивностью и плакать о своей умершей любви. Ценой невероятного усилия воли ему удалось взять себя в руки, но изобразить на своем лице прежнюю беспечность было выше его сил. Дебора и так ничего не заметила. Новые впечатления, атмосфера кафе… Голова у нее шла кругом.

Прощаясь со своим возлюбленным у ограды виллы, она сказала себе, что если Леон попытается ее поцеловать – в щечку, конечно, – то она не рассердится. Он не попытался, и Дебора, к своему удивлению, огорчилась. Жирель не попросил ее о новой встрече, ссылаясь на то, что не знает пока, какой график дежурств приготовил ему начальник, и ушел, пообещав написать.

Дома он долго сидел, уставившись в одну точку. Рассудок его как будто помутился. Дебора в лучшем случае воровка, а в худшем… Он проговорил это вслух, но смысл сказанного не укладывался в голове. Словно невидимая стена отделила его от возлюбленной. Леон хватался за каждое возможное объяснение, строил гипотезы, но не мог решить для себя, была ли Дебора преступницей или сообщницей преступника. Правда ли, что Сюзанну она встретила случайно? Кроме нее, девушку видел только дворецкий. Существует ли связь между Эдуардом и Деборой? Может быть, они специально все придумали, и Сюзанна на виллу вовсе не приходила? Или некто неизвестный впустил ее? Но как ни верти, все упиралось в одно – виновность Деборы Пьюсергуи.

Устав от бессмысленной борьбы с очевидностью, а очевидностью был спрятанный бриллиант, Жирель сдался. За ангельским личиком таилась черная душа.

И что теперь? Теперь он должен выполнить свой долг и все рассказать Плишанкуру. Или забыть про долг и предупредить девушку, что карты ее раскрыты и ей нужно как можно быстрее бежать. Жирель чувствовал, что склоняется к последнему. Он все еще любил ее. Он не сможет увидеть ее в наручниках, не сможет присутствовать при том, как ее уведут "жандармы, мысль о допросах была невыносима, а перспектива судебного процесса казалась чудовищной.

Нет, это выше его сил! Нужно, чтобы она уехала из Анси. У нее должно быть много денег и впридачу к ним все или часть бриллиантов дядюшки Жерома. Она могла бы уехать из Франции. Если понадобится, он довезет ее до границы. Что ж, будь что будет, но он не станет на нее доносить. Он не помнил точно, какие страны не выдают преступников или, по крайней мере, затягивают выдачу. Он решил сходить в комиссариат, чтобы отыскать нужную информацию. Оттуда он поедет на виллу, вызовет Дебору как будто для того, чтобы уточнить показания, и предупредит ее. Жирель отдавал себе отчет, что, поступая таким образом, он не только нарушает свой долг, но и становится соучастником преступления. Но он был согласен и на позор, и на тюрьму ради девушки, которая не стоила такой любви.

Дверь кабинера внезапно распахнулась. На пороге стоял Плишанкур.

– Вот те на! Вы здесь, в этот час, в воскресенье! Выходит, я вас недооценивал. Оказывается, вы можете увлечься не только женщиной, но и работой!

Но взглянув на трагическое лицо Леона, он понял, что допустил оплошность: ирония здесь была явно неуместна.

– Извините… не хочу показаться навязчивым, но… если у вас что-нибудь стряслось… В общем, я хочу сказать, если вы чувствуете себя одиноко… Рассчитывайте на меня.

Он направился к выходу, но Жирель остановил его:

– Шеф…

С Жирелем что-то случилось, как будто поток прорвал плотину и разметал обломки. Эта внезапная поддержка, эта неожиданная дружба поразила инспектора в самое сердце. Больше он не размышлял, он снова был свободным.

– Да?

– Я знаю убийцу Жерома Маниго.

– Что вы сказали?

– Или по крайней мере сообщницу убийцы.

– Это женщина?

– Дебора Пьюсергуи.

– Да вы с ума сошли!

– К сожалению, нет.

Плишанкур внимательно посмотрел на своего подчиненного.

– Поэтому у вас такое лицо?

– Да.

Старший инспектор взял стул и сел напротив Леона.

– Расскажите-ка все с самого начала.

И Жирель рассказал: письмо, первое свидание, сумочка в подарок, сегодняшняя встреча, прогулка в Экс ле Бан, кафе, минутное отсутствие Деборы, бриллианты в сумочке. Плишанкур внимательно слушал и вздохнул, когда Леон закончил.

– Если она действительно это сделала, могу сказать вам, что лучшей актрисы я не встречал. Все-таки мне не верится, что она убийца. Но чья она сообщница?

– Дворецкого.

– Невероятно.

Тогда Жирель рассказал свою версию: Сюзанна не приходила в тот день ни виллу. Эта история была придумана для того, чтобы запутать полицию. Плишанкур был ошарашен.

– Итак, дворецкий звонит Сюзанне, зовет ее в Анси, рассказывает, что упомянутая Сюзанна приезжала на виллу, говорила с ним, причем очень грубо, Дебора все подтверждает. Затем они убивают бедняжку, чтобы никто не узнал правду. Неплохо придумано, надо признаться! А мы-то ищем преступника среди Нантье! Хорошо они нас надули… Если, конечно, ваши подозрения справедливы.

– Я бы хотел ошибиться. Что делать будем, шеф?

– Арестуем Дебору. Что еще мы можем сделать?

Полицейская машина остановилась перед виллой Нантье. Жирель почувствовал желание убежать, чтобы не участвовать в том, что должно было произойти. Плишанкур догадался о его состоянии и, взяв Леона за руку, шепнул:

– Смелее, инспектор.

Против обыкновения, дворецкий воспринял появление полицейских спокойно. После всех событий у него словно почву выбили из-под ног.

– Что угодно господам?

– Хозяева в гостиной?

– Да.

– Доложите о моем приходе.

Эдуард отправился выполнять поручение и, вернувшись, сообщил:

– Мсье просит передать господину инспектору, что при таком положении вещей господин инспектор может не докладывать о себе, и обращает особое внимание господина инспектора на то, что ни одна из комнат не заперта на ключ.

Плишанкур сухо заметил:

– А у него есть чувство юмора, у вашего хозяина, а? Сходите за кухарками и горничными и приведите их в гостиную.

Дворецкий поклонился.

– Будем исполнено.

Полицейские вошли в гостиную, где их встретили достаточно холодно. Жорж Нантье сказал:

– Итак, инспектор, даже в воскресенье?

– Даже в воскресенье.

При виде слуг Жан-Жак съязвил:

– А вы любитель подобных собраний, господин инспектор.

– Большой любитель. А сейчас, господин Жирель, уведите Монику и выполните ваше поручение.

Под любопытными взглядами остальных Леон с девушкой вышли, но очень быстро вернулись назад. В руке у Леона была сумочка Деборы, он протянул ее Плишанкуру. Тот спросил:

– Моника, вы все время были рядом с инспектором после того, как вышли с ним из этой комнаты?

– Все время.

– Вы видели, как он взял сумку?

– Да.

– Открывал ли он ее?

– Нет.

– Значит, до содержимого сумки никто не дотрагивался?

– Никто.

– Благодарю вас и прошу всех присутствующих запомнить ответы Моники. Теперь скажите, чья эта сумка.

Дебора тут же ответила:

– Она моя.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно.

Плишанкур подошел к столику и вытряхнул на него содержимое сумки. Среди безделушек блеснул фиолетовый огонек. Плишанкур положил камешек себе на ладонь.

– Мадемуазель Пьюсергуи, вы можете объяснить, каким образом у вас в сумке оказался этот бриллиант?

В гуле удивленных голосов раздался тихий вскрик Армандины:

– Великий Боже!

Дебора, казалось, ничего не понимала.

– Отвечайте!

– Я не знаю.

– Чего вы не знаете?

– Я не знаю, как это очутилось в моей сумке.

– Вы отдаете себе отчет в том, что такое объяснение меня не удовлетворяет?

Тут в разговор вмешался Жан-Жак Нантье:

– Однако это странно. Каким образом вы узнали, что камень находится в сумочке Деборы?

– Мой помощник, гуляя с мадемуазель, нашел бриллиант, открыв сумочку.

Жан-Жак хихикнул:

– Галантный кавалер!

Дебора посмотрела на Леона. Тот опустил глаза. Его мучили угрызения совести. Только Армандина решилась вступиться за девушку.

– Господин инспектор, может быть, сейчас эта история кажется необъяснимой, но здесь никто не верит и никогда не поверит в непорядочность Деборы.

– В нашем деле, мадемуазель, одной веры недостаточно. Хотелось бы знать, что по этому поводу можете сказать вы, Дебора.

– Мне нечего сказать, кроме того, что я совсем ничего не понимаю.

– Подумайте, вас подозревают в краже и, может быть, в чем-то похуже. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Дебора выпрямилась и заговорила звучным голосом:

– И тогда Пилат сказал ему: «Слышишь, в чем обвиняют тебя эти люди?» И не дал ему Иисус ни одного ответа ни на один вопрос.

Выведенный из терпения Плишанкур взорвался.

– Ваша система защиты просто смешна! Мадемуазель Дебора Пьюсергуи, именем закона вы арестованы!

Она сама пошла к двери. Старший инспектор за ней. Слезы появились на глазах у Жиреля. Она заметила это и улыбнулась ему. Леон прошептал:

– Я… Я не мог поступить иначе.

Она посмотрела на него и ответила:

– Тот, кто поцелует меня, тот меня и предаст.

Полицейские увели Дебору; в гостиной Нантье и Гюнье после недолгого обсуждения сошлись на том, что этот арест значительно облегчает их положение. Только голос мадемуазель Армандины выбивался из общего тона.

– Я вас не понимаю, вы как будто рады несчастью бедной девочки.

Генриетта запротестовала:

– Ну, знаешь, если эта бедная девочка убила Жерома, чтобы украсть бриллианты, я не вижу причин для сочувствия!

Жан-Жак цинично уточнил:

– Ей надо было его чикнуть, а бриллианты нам оставить, была бы тогда нашей благодетельницей.

– Жан-Жак, что такое ты говоришь!

– Дорогая кузина, я всего лишь вслух сказал то, что каждый из нас думает. Только не уверяйте меня, что вам жаль скрягу Жерома!

– Как бы тебе не пришлось ответить за свои слова.

Вмешался ехидный Патрик:

– Кузина, вы сами во всем виноваты.

Старая дама вскочила со стула.

– Что?

– Вы же просили Богоматерь спасти нашу семью. Она услышала, и вот теперь виновник разоблачен, а с ваших родственников смыт позор. Вы ведь этого хотели?

Мадемуазель Армандина раздраженно заявила, что поднимется к себе, и, не попрощавшись, что было не в ее привычках, удалилась. Генриетта отругала сына и зятя за то, что они постоянно дразнят старую деву.

Если в гостиной радовались аресту Деборы, то в офисе настроения были другими. Больше всех возмущалась Моника.

– Какой стыд! Да эти полицейские просто совесть потеряли! Или они законченные идиоты!

Распорядитель смущенно заметил:

– Но ведь в сумочке был бриллиант…

– Ну и что? Кто-нибудь – настоящий вор – мог специально ей его подсунуть.

– Но это же подло…

– А зарезать дядю Жерома – не подло? Кто способен убить, способен и предать, разве не так?

Первый раз в жизни Агата Вьельвинь была не согласна с Эдуардом.

– Вы все верно говорите. Нужно быть сумасшедшим, чтобы заподозрить Дебору в воровстве. Она сама невинность. И подумать только, мы ничем не можем ей помочь!

Дворецкий признался:

– По правде говоря, я совершенно запутался в этой истории. Я и сам не верю, что Дебора могла украсть или убить… Что-то тут не так… но что? Вы правы, Агата, мы не имеем права оставить бедняжку. А что, если предупредить ее родителей?

Моника воскликнула:

– Точно! Я знаю, как называется деревня, в которой они живут. Я им сейчас же напишу, а вы, Эдуард, отнесите, пожалуйста, письмо на вокзал, так оно быстрее дойдет.

На следующее утро Дебору выпустили из камеры, где она провела ночь, но она отказалась с кем-либо разговаривать до тех пор, пока ей не разрешат умыться. Умыться ей разрешили, и когда девушка предстала перед комиссаром Мосне и инспектором Плишанкуром, она выглядела как обычно: прекрасно. Плишанкур сжалился над Леоном и позволил ему при допросе не присутствовать. Комиссар был поражен красотой и скромностью Деборы. Он почувствовал, что они совершают какую-то ошибку, и про себя порадовался тому, что газеты об аресте девушки пронюхать не успели. Он предложил Деборе сесть.

– Мадемуазель, я подчеркиваю, что пока вы только подозреваемая. Выйдете ли вы из этой комнаты свободной или отправитесь обратно в камеру – будет зависеть от ваших показаний. Советую вам отвечать искренне, суд примет это во внимание. Итак, вас зовут Дебора Пьюсергуи…

Одинаково ровным голосом она ответила на вопросы, касающиеся ее семьи, приезда в Анси, рассказала, кто такие мадам Пюже и господин Фетини и как она попала в дом к Нантье. Комиссар подумал, что надо будет этого Фетини допросить. Когда она закончила, Мосне спросил напрямую:

– Признаете ли вы, что убили Жерома Маниго?

– Нет.

– Признаете ли вы, что украли шкатулку с бриллиантами, которую покойный хранил у себя в комнате?

– Нет.

– Признаете ли вы, что знали о существовании этой шкатулки?

– Господин Маниго мне ее показывал.

– У вас в сумке был найден бриллиант. Как он туда попал?

– Не я его туда положила, больше я ничего не знаю.

– Старший инспектор так не считает.

– Я его за это не виню.

Полицейские смотрели на нее и все больше убеждались в том, что она не шутит. Комиссар Мосне не переставал удивляться: эта молодая особа не походила ни на одну из тех, кого он привык видеть в стенах своего кабинета.

– Плишанкур… изложите вашу точку зрения по данному вопросу.

Дебора перевела свои ясные глаза на старшего инспектора. Лучше бы она смотрела в другую сторону!

– Я склонен верить, что, приехав в Анси, вы действительно не замышляли ничего дурного. Но события, разыгравшиеся в доме Нантье, повлияли на ваше дальнейшее поведение. Кто-то – не могу сказать, кто именно, – посвящает вас в историю Сюзанны Нанто, и тут же вслед за этим Жером Маниго показывает вам свои бриллианты. Такое невиданное богатство вскружило вам голову. Вы впервые в городе и начинаете понимать, какую цену имеют здесь деньги. Глаза у вас разбегаются, вам хочется всего: платьев, украшений… и мысль о том, что целое состояние бесполезно лежит в комнате дядюшки Жерома, не оставляет вас. Тогда вы решаете завладеть им. Но как? И тут кто-то из обитателей виллы вас разгадал, а разгадал он вас потому, что давно уже думал о том же самом. Этим кем-то мог оказаться дворецкий. План действий разработал, я думаю, он. Он позвонил Сюзанне и вызвал ее из монастыря, пообещав золотые горы, затем придумал историю с приездом девушки на виллу – тут уже понадобилась и ваша помощь – но немного перегнул палку, приписав Сюзанне слова, произнести которые она была просто не способна. Конечно, и господин комиссар, и я считаем вас всего лишь сообщницей… Я не сомневаюсь, что убил Жерома Маниго тот, другой. Поэтому в ваших же интересах чистосердечно признаться и рассказать нам, как все было. Я уверен, что трибунал отнесется к вам с пониманием. Правильно я говорю, господин комиссар?

– Абсолютно… Итак, Дебора Пьюсергуи, и я вас слушаю.

Девушка пристально на него посмотрела, и настала очередь комиссара отвести глаза.

– Что вы хотите, чтобы я сказала?

– Правду.

– Вы все равно мне не поверите.

– Почему?

– Потому что у вас уже сложилось свое мнение… Бедный господин Эдуард, он и не догадывается, что вы его подозреваете… а я, по-вашему, воровка, если не убийца…

– Но скажите тогда, как у вас в сумке оказался бриллиант?

– Не знаю…

– И вы думаете, нам этого достаточно?

– Должно быть достаточно.

Комиссар повернулся к Плишанкуру:

– Умываю руки.

Старший инспектор сделал попытку продолжить.

– Дебора, будьте благоразумной! Объясните нам…

– Я больше ничего не скажу.

– Но почему?

– «Вы притесняете праведных, вы получаете подарки и выкидываете за дверь бедных. В такие времена мудрецы замолкают: ибо времена эти плохие».

Комиссар совсем перестал что-либо понимать, он спросил у Плишанкура:

– Издевается?

Старший инспектор покачал головой:

– Нет, она всегда такая…

Когда Дебору отвели в камеру, Плишанкур робко поинтересовался:

– Что вы об этом думаете, господин комиссар?

– Честно говоря, мне кажется, арестовав эту девочку, вы допустили оплошность.

– Но бриллиант?

– К счастью для нас, имеется бриллиант, в случае чего наши действия смогут быть оправданы.

– Вы что – не верите, что она виновна?

– Не верю, а почему – сам не знаю.

– Понимаю. Дебора внушает доверие.

– Прямо в точку, Плишанкур! У нее дар внушать доверие.

– Но подумайте сами, для преступника это настоящая волшебная палочка.

– Согласен… Но я внимательно вас слушал: и что-то слишком много неправдоподобного в ваших рассуждениях. Ясно, что кто-то вызвал Сюзанну, но вы, по-моему, переоцениваете дворецкого, он же всю жизнь только и делал, что выполнял приказы… а если бы он был хитрым, то не стал бы доверяться первой встречной; откуда он знал, что она не пойдет и не донесет на него… Нет, дворецкий – человек недалекий, а значит, такие сложные махинации ему не по зубам.

– Господин комиссар, я разделяю вашу точку зрения, но бриллиант…

– Я знаю… Серьезная улика… настолько серьезная, что я не перестаю спрашивать себя: и такая умная девушка, как Дебора, могла сделать такую глупость?! Оставить в сумке бриллиант?! Ведь она должна была догадываться, что, если его найдут, она пропала.

– Значит?

– Значит, Плишанкур, кому-то выгодно было, чтобы мы арестовали Дебору.

– Кому?

– Преступнику, конечно.

Эзешиа Пьюсергуи занял свое место за обеденным столом. Около его чашки лежало письмо. С осторожностью, свойственной недоверчивым людям, он взял в руки конверт и долго рассматривал марку, после чего объявил:

– Из Анси, – лица просветлели, но он тут же добавил: – Но не от Деборы.

Мать перекрестилась. Эзешиа разорвал конверт и принялся читать:

«Господин… Мы с вами не знакомы, но ваша дочь много мне о вас рассказывала. Она вас очень любит, поэтому я решила вам написать. У Деборы сейчас большие неприятности. В нашем доме случилось несчастье: убийство и кража. Полицейские считают Дебору виноватой, но мы, прислуга, знаем, что это неправда. Только мы не можем ничего сделать, чтобы ей помочь, тем более, что хозяева наши даже рады, что полиция подозревает Дебору, им так спокойней. Вы понимаете, что я имею в виду? Не хотим вам указывать, но все мы – господин Эдуард, дворецкий, Агата, кухарка, и я – думаем, что хорошо бы вам приехать.

С уважением Моника Люзене,

горничная».

Рут Пьюсергуи пробормотала:

– О Господи…

Эзешиа аккуратно сложил письмо, положил его обратно в конверт, опустил в карман и произнес глухим голосом:

– Мы не имеем права думать о еде, когда кто-то из близких попал в беду. Атаназ, одевайся и собирай чемодан, через час мы выезжаем.

Сведения, собранные инспектором Жирелем об Эдуарде Боссю, никакого интереса для следствия не представили. Прежние хозяева ничего плохого о нем рассказать не могли и признавались, что, если бы позволяли финансы, они бы ни за что с ним не расстались. Счет в банке тоже был в порядке: больше того, что может человек, честно трудившийся всю свою жизнь, дворецкий не скопил. В ответ на просьбу высказать свое мнение о семье Пьюсергуи и, главное, о Деборе пастор Сант-Андре-де-Вальборн прислал целое хвалебное послание, в котором говорил, что Пьюсергуи строго следуют закону Божьему и праведная жизнь их могла бы служить примером для каждой французской семьи.

Прочитав доклад, Плишанкур сказал своему помощнику:

– Жирель, я думаю, комиссар прав, нас обвели вокруг пальца.

Леон не смел поверить своему счастью.

– А как же бриллиант?

– Его подложили в расчете на то, что вы или кто-нибудь другой его найдет.

– Выходит, я попался?

– Мы все попались. Настоящий полицейский должен уметь признавать свои ошибки и не стыдиться этого.

– Значит, Дебору отпустят?

Плишанкур задумался.

– Не сразу.

– Но вы же сами…

– Единственное, что мы можем сделать, чтобы спасти положение, это заставить преступника поверить в то, что ему удалось нас обмануть. Если мы сейчас выпустим Дебору, он поймет, что мы его план разгадали. Главное – действовать быстро. Мы не можем держать малышку под арестом больше двадцати двух часов.

Прохожие с любопытством оглядывались на двух странного вида мужчин: один значительно старше другого, скромно одетые, оба они походили на двух медведей, ослепленных солнцем при выходе из темной и сырой берлоги.

– Вы знаете бульвар Альбини? – остановил Эзешиа первого попавшегося ему на глаза господина.

– Конечно.

– Вы могли бы мне сказать, где это?

Тон, которым обратились к нему с вопросом, и облик этого мужчины удивили прохожего, однако он указал нужное направление.

– Благодарю вас, сударь. Храни вас Господь!

Эзешиа и Атаназ вразвалку удалились, широко шагая и оставив в недоумении указавшего им дорогу господина.

Отец и сын, которым не пришло в голову, что можно воспользоваться городским транспортом, поднялись по Сонной улице, свернули с нее в переулок Президента Фавра, пересекли площадь Свободы и, мало интересуясь красотами озера, вышли, наконец, на бульвар Альбини.

Моника Люзене посетителей сразу узнала.

– Вы отец Деборы?

Эзешиа внимательно осмотрел девушку и пожалел о том, что женщины в городе слишком сильно красятся.

– Да, а вот мой третий сын, Атаназ.

Юный великан произвел на романтичную Монику огромное впечатление.

– Это я вам написала.

– Спасибо вам за это. Где Дебора?

Застигнутая врасплох горничная не нашлась, что ответить. Эзешиа повторил:

– Где Дебора?

– Ее… ее арестовали.

– Должен ли я понимать, что она в тюрьме?

Моника готова была сквозь землю провалиться.

– Да.

– И хозяева позволили ее увести?

– Они даже рады были.

– Значит, они плохие хозяева?

– Не хуже и не лучше других.

– Кто эти господа, Моника? – поинтересовался появившийся в дверях дворецкий.

– Отец и брат Деборы.

Дворецкий почувствовал недоброе.

– А что господам угодно?

– Поговорить с плохими хозяевами, которые позволили увести Дебору в тюрьму.

– Но они в этом не виноваты!

– Они не выполнили своего долга. Где они?

Распорядитель понял, что только время зря теряет, пытаясь переубедить Пьюсергуи.

– Они в гостиной. Я доложу о вас.

Отец и сын последовали за ним по пятам, и в тот момент, когда Эдуард поднял руку, чтобы постучать, Эзешиа отстранил его со словами:

– Честным людям бояться нечего.

И он широко распахнул перед собой дверь.

При виде неожиданных посетителей Нантье и Гюнье повскакивали со своих мест. Такое вторжение в их дом выходило за рамки всякого приличия. Жорж преградил им дорогу.

– Кто вы такие?

Эдуард сделал отчаянную попытку спасти положение, он сравнялся с Эзешиа и начал:

– Приношу свои извинения, но они…

Закончить ему не дали, чья-то сильная рука схватила его за шкирку и подтолкнула к двери.

– Мы в посредниках не нуждаемся.

От такой неслыханной наглости Жорж заорал:

– Да вы где находитесь?!

– У фарисеев.

– Что?

– «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь гробам повапленным, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистью; так и вы по наружности кажетесь людьми праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония».

Жорж с трудом проглотил слюну, Генриетта от страха принялась икать, Ирена воскликнула: «Это уж слишком!», Армандина перекрестилась и, закрыв глаза, погрузилась в молитву, Жан-Жак хихикнул, а Патрик заметил:

– Классный мужик!

Жорж Нантье истошно прикричал:

– Да кто вы такие, в конце концов?!

– Эзешиа Пьюсергуи, а это мой третий сын, Атаназ. Мы пришли свести с вами счеты за то, что вы сделали с моей дочерью.

– Не слишком ли много вы себе позволяете, отец воровки?

Что было дальше, Нантье помнил плохо. Очнулся он на полу, в луже чего-то липкого, наверное, разлили ликер, среди осколков кофейного сервиза и битых стаканов. Как будто стена напротив переместилась в пространстве и обрушилась на него. Голова гудела. Рядом без чувств валялась Генриетта, Ирена выла, Армандина громко молилась.

Жан-Жак бросился к Патрику.

– По-моему, нам придется немного поупражняться, а, Пат?

Полностью доверяя своим мускулам, а они их еще ни разу не подводили, приятели пошли на Пьюсергуи. Поручив Патрику Атаназа, Жан-Жак сцепился с Эзешиа.

Плишанкур, Жирель и четверо сопровождающих их полицейских замерли на пороге гостиной. По комнате как будто пронесся ураган. Жорж Нантье сидел, обхватив руками голову, Ирена, пытаясь привести в чувство распластавшегося на полу мужа, била его по щекам, Жан-Жак, стоя на коленях, осторожно ощупывал переносицу, Армандина причитала, и только одна Генриетта Нантье оставалась совершенно равнодушной к происходящему: она до сих пор не пришла в сознание.

Обычно спокойный, инспектор растерялся. Путаясь в словах, он пробормотал:

– Но… но что… что здесь происходит?

Эзешиа вежливо ответил:

– Мы, мой третий сын Атаназ и я, приехали навести справки о моей дочери, о Деборе.

– Странный способ наводить справки! Уведите их! И позовите врача, он, по-моему, здесь не помешает.

Атаназ сжал кулаки, готовясь защищаться, но отец его остановил:

– Спокойней, Атаназ, спокойней!

И глядя в упор на полицейского, произнес:

– Мы пойдем с вами, потому что мы слуги Господа, а Господь сказал о слуге своем: «И устроит он справедливость по истине. И не ослабеет и не отступит, доколе справедливость не установится на земле».

Как будто для того чтобы уточнить показания, инспектор Жирель решил навестить Дебору. Он не видел ее с тех пор, как ее арестовали. Сердце Леона растаяло, когда он увидел ее, такую красивую, гордую, простую…

– Дебора…

Она подняла на него глаза.

– Дебора, я хотел с вами поговорить…

Она встала и подошла к нему.

– Вас скоро отпустят…

– Значит, я вернусь домой.

– Но почему?

– Потому что я никогда не привыкну жить среди лжецов, лицемеров, ложных друзей…

– Дебора… Вы меня презираете?

– Если вы не будете прощать людям, Отец не простит вам ваших грехов.

На одном дыхании инспектор рассказал девушке обо всем, что накопилось у него на душе: о своей любви к ней, о том, как боролся он с чувством долга, но оно оказалось сильнее, и он не смог поступить иначе, рассказал, как ему было плохо и почему отказался присутствовать при допросе. По-прежнему серьезная, Дебора тихо ответила:

– Меня не ваш поступок обидел, а то, что вы могли усомниться в моей честности, могли поверить в то, что я воровка…

– Дебора, прошу вас, не уезжайте…

– Почему вы так не хотите, чтобы я уезжала?

– Я люблю вас…

Она долго на него смотрела и, не улыбаясь, сказала:

– Я не уеду.

Счастливый, Жирель принялся говорить, ведь у него на родине счастье было болтливым. Он говорил о своих намерениях и о том, что собирается поехать к родителям Деборы просить руки их дочери. Вдруг он остановился и стукнул себя кулаком по лбу:

– Какой же я дурак! Зачем же мне ехать, если ваш отец и ваш брат сейчас здесь.

Дебора удивленно повторила:

– Они здесь?

– Ну да, Моника Люзене им написала, что с вами приключилось, и они приехали вас вызволять.

Она обрадовалась и с нетерпением спросила:

– А где они?

– В тюрьме.