Убийство по подсказке

ГЛАВА ПЯТАЯ ЮНОША, ИГРАЮЩИЙ ГЛАВНУЮ РОЛЬ

Квартира Базиля становилась особенно привлекательной рано утром, когда солнце ярким светом заливало его комнаты. Он жил на широкой улице, а дома напротив были все приземистые, невысокие, так что выходящие на них его окна весь день были светлыми.

На следующее утро, сидя в залитой солнечным светом столовой, Базиль, принимаясь за грейпфрут, бросил взгляд на свежую газету: «Убийство на сцене. Хирургическим ножом убит человек во время премьеры Ванды Морли».

Лишь самые незначительные подробности вчерашнего убийства смогли попасть в утренние выпуски газет. Базиль посмотрел театральную страницу. Впервые какой-то критик обращал внимание на то, что происходило на сцене:

«Ванда Морли в «Федоре». Обозрение Мильвертона Троубриджа.

Сенсационное убийство человека на сцене Королевского театра прервало вчера спектакль по пьесе Сарду «Федора», поставленной Сэмом Мильхау, главную роль в котором играла Ванда Морли. Невозможное произошло вчера вечером на сцене Королевского театра, и теперь оно скорее является материалом для раздела текущей жизни, а не случаем, подходящим для комментария на этой странице. Личность убитого статиста, играющего роль Владимира, не установлена. Очевидно, это был актер-любитель, который не связан с профессиональной сценой. Это один из многих необъясненных фактов этого чрезвычайного происшествия. Многие из нас, находясь в театре, неоднократно испытывали такое чувство, что убийство актера может быть вполне оправданным шагом, и нам, к тому же, приходило видеть немало пьес, которые вполне могли бы оправдать насильственную смерть самого драматурга, но в данное случае очень трудно понять, кому понадобилось предпринять нападение с целью отвратительного убийства какого то безобидного статиста, которого, вероятно, никто из актеров, находившихся в тот вечер на сцене, даже не знал.

Любой человек, имеющий отношение к театральному миру, не может не выразить глубокого сожаления по отношению к мисс Морли, которой, вероятно, пришлось испытать сильное нервное потрясение, явный шок, когда она обнаружила мертвое тело. Судя лишь по первому акту, можно сказать, что ее Федора получила теплую, колоритную интерпретацию, внесла новую жизнь в застывший декор поскрипывающей от возраста мелодрамы Сарду. Когда же наконец наш театр предоставит мисс Морли тот движитель, который сможет стать вровень с ее талантом актрисы?

Леонард Мартин, как всегда, отточено и блестяще сыграл роль Греча, полицеймейстера. Родней Тейт, дебютировавший на Бродвее, был явно не к месту в образе доктора Лорека, который значительно старше его по годам. К сожалению, мы были лишены возможности увидеть его в другой, более подходящей ему роли Лориса Ипатова, так как Лорис, по замыслу автора, должен появиться только во втором акте.

Сегодня вечером спектакль «Федора», к сожалению, не состоится. В настоящий момент остается неизвестным, будет ли эта пьеса возобновлена в конце недели…»

Эта рецензия подействовала Базилю на нервы. Он прочитал ее, чтобы выудить какие-то новые подробности убийства, какой-то новый взгляд со стороны другого свидетеля. Но театральный критик писал об убийстве так, как он привык писать обо всем, что происходит на сцене. Базиль, пожав плечами, отложил газету в сторону.

Его слуга Юпитер вошел в столовую, неся на подносе нарезанный ломтиками бекон и вареные яйца.

— Кофе остывает, — предупредил он Базиля бесстрастным угрюмым голосом.

— А мне, Юпитер, как раз нравится холодный кофе!

В эту минуту раздался звонок в коридоре.

Юпитер открыл дверь, послышалась какая-то возня, возмущенные восклицания, топот, и, наконец, в дверях предстала Полина вместе с Роднеем Тейтом.

— Базиль! Ты должен нам помочь.

Крайне удивленный Базиль был уже на ногах.

— Чем могу быть полезным? Что стряслось?

— Ты можешь найти того, кто вчера убил этого человека. Пожалуйста! Если ты этого не сделаешь, они арестуют Рода. Я знаю их нравы. Они допрашивали его несколько часов кряду.

Базиль бросил быстрый взгляд на Роднея. У него были красные припухшие глаза, как будто он всю ночь провел без сна. Губы были упрямо сжаты.

— Мне кажется, нельзя врываться к человеку, который завтракает, — начал было он извиняющимся тоном.

— Ничего, ничего, — заверил его Базиль вполне искренне. — Садитесь вот здесь оба и рассказывайте. Хотите кофе?

— Нет, спасибо. Но мы позаимствуем у вас по сигарете.

Они сели справа и слева от него, лицом друг к другу. Полина была в том же платье, в котором была вчера в театре. Она бесстрашно, не мигая, смотрела на жгучие солнечные лучи. Род повернулся к окну спиной и ему на глаза упала тень. На лбу у него залегла глубокая складка. Руки дрожали.

Судя по всему о вчерашней ссоре было забыто. Полина посмотрела на Рода, хотя и обратилась к Базилю.

— Послушай, ведь ты — полицейский! Не так ли?

— Нет, не так.

— Но ты же — помощник окружного прокурора или что-то в этом роде. Этот инспектор Фойл ведет себя так, словно вы — закадычные друзья. Что, так ведут себя все полицейские?

— Официально я — помощник окружного прокурора по судебно-медицинской части, специалист по психиатрии. Они обращаются ко мне лишь в тех случаях, когда нужно определить, в какой степени здравого рассудка пребывает либо подозреваемый, либо свидетель.

— Но ведь ты многим занимаешься и неофициально. Ты консультируешь их по различным психологическим аспектам дела. Но и у этого преступления, бесспорно, есть свои психологические оттенки. Полиция без твоей помощи ни в чем здесь не разберется. Только два человека могли убить этого неизвестного, и Род — один из них. Полиция тянет кота за хвост. Они уже «отвели» Ванду и Леонарда. Остался только Род. Теперь они примутся за него. Ты должен помочь, Базиль, должен!

Молча Базиль налил себе вторую чашку кофе. Закурил первую с утра сигарету.

— Почему ты в этом так уверена?

— Я не уверена, я просто знаю. Частично из-за ножа. Они просто не могут пройти мимо того факта, что он принадлежал Роду и находился в той хирургической сумке, которой он вышел на сцену. Как чертовски все просто. Родней прихватывает с собой в сумке скальпель, протыкает им Владимира, стоя спиной к публике, а затем продолжает играть дальше, как ни в чем не бывало!

Базиль затянулся.

— Мне кажется, что ты не до конца со мной откровенна.

— Почему ты так считаешь?

— Прошлой ночью полиции стало все известно. Но не было и речи об аресте Рода.

Полина бросила взгляд на Рода через разделяющий их стол.

— Может, скажем ему?

— Нам не следовало беспокоить доктора Уиллинга со всем этим вздором, — пробормотал Род.

Но Полина, видно, заупрямилась, все решила про себя и, прервав Рода, сказала, повернувшись к Базилю:

— Они считают, что нашли мотив.

— Неужели?

— Помнишь, однажды Мильхау заметил, что Сара Бернар имела обыкновение брать на роль Владимира своих «поклонников». Полиция не пропустила это мимо ушей. Они считают, что Ванда знала убитого. Они не верят ее отпирательству. Он мог быть ее любовником.

Базиль повернулся к Роду.

— А для вас это могло стать мотивом?

— Конечно нет! — поспешно возразил Род. — Но полиция считает именно так. Полина такого же мнения.

— Но разве я могу думать иначе? Ты вечно вертелся возле нее. Ты вчера притащил ее в картинную галерею. Обо всем этом было столько слухов, что полиции тут же все стало известно, когда произошел этот дикий случай. И он может немало объяснить… даже очень много…

Базиль опять повернулся к Роду.

— Ну теперь послушаем вашу версию.

Род вспыхнул, засунул руки в карманы брюк, чтобы не выдавать своей дрожи.

— Я уверен, что вы назовете меня отъявленным негодяем, если я заявлю вам официально, что она бегает за мной, не дает прохода!

Брови Полины поползли вверх в скептической гримасе.

— Как бы не так! Это ты бегаешь за ней! Я сама это видела.

— Нет, не я. — Он взглядом просил у Базиля защиты. — Я знаю, что это звучит неправдоподобно, может, даже подло, но она преследует меня. Но она мне ничуть не нравится, вот в чем беда.

— Вы считаете, что она влюблена в вас? — с нажимом на слово «считаете» спросил Базиль.

— В том-то и дело, что нет, — порывисто ответил Род. — Как это ни странно, но, по-моему, я ей абсолютно безразличен. Ей на меня наплевать!

— Очень скромненько! — прошипела Полина.

— Видите ли, она никогда не делала мне двусмысленных предложений, — с явным облегчением рассмеялся Род. — Может, я кажусь вам девицей, ломакой, недотрогой и т. д. Но во всей этой истории есть что-то странное. Где бы я ни был — в ресторане, театре, картинной галерее, — там неизменно появляется Ванда, просит поухаживать за ней, принести коктейль, зажечь сигарету или сделать еще что-нибудь для нее, постоянно болтает со мной, не спускает с меня глаз. Она постоянно бывает там, где бываю и я. Я просто не могу от нее избавиться, и все это происходит на людях, на виду у всех… Но стоит нам остаться наедине, она мгновенно меняется, меняется все ее поведение, манеры, она не пристает ко мне, оставляет меня в покое, и, кажется, в такие минуты я просто для нее не существую. Все шло шиворот-навыворот. Я не мог отделаться от нее на виду у публики, не прибегая к грубости. Но я не могу воспользоваться столь радикальным средством, так как целиком завишу от нее как актер, ее партнер на первых ролях. А это — моя работа. Если бы она была влюблена в меня, то тогда все встало бы на свои места. Но я клянусь, этого никогда не было! Такое двусмысленное положение ужасно меня злило, расстраивало, особенно после того, как это заметила Полина. А теперь все становится значительно серьезнее, так как если полиции удастся доказать, что Владимир был ее любовником, то, следовательно, у меня был мотив, чтобы расправиться с ним, — ревность. Это да плюс нож — что может быть убедительнее в обвинениях, направленных против меня? Какая замечательная чепуха — быть обвиненным в убийстве человека из-за женщины, которая не вызывает у меня никакого интереса!

— Станет ли Ванда отрицать, что вы были в нее влюблены? — спросил Базиль.

— Кто же знает? В том-то все и дело. Я не знаю, как она поступит, так же как я не знаю, ради чего она мен всегда преследовала.

— Род, — нетерпеливо перебила его Полина, — ты, конечно, знаешь притчу о цветах и пчелках. Так что тебе должно быть совершенно ясно, почему она не давала тебе покоя.

— Но дело совсем не в этом! Сколько раз я должен тебе повторять одно и то же, чтобы ты наконец мне поверила?

— Во всяком случае, речь идет не об этом, — продолжала Полина. — Дело в том, что она вовлекла тебя в дело об убийстве. Не понимаю, почему я должна так переживать по этому поводу, но я не могу ничего с собой поделать…

Они оба улыбнулись. Ее очаровательная улыбка вдруг заставила пожалеть Базиля о тех его двадцати годах, которые остались где-то в далеком прошлом, за его спиной.

— Вы помолвлены? — прямо, без обиняков спросил Базиль.

Полина покраснела. Род потупил глаза.

— Может, я допустил бестактность, — продолжал Базиль, — но я не смогу помочь вам, если мне не будут известны подробности взаимоотношений, связывающих всех действующих лиц.

Полина погасила сигарету, придавив ее пальцем в пепельнице.

— Ну, может, расскажем ему и об этом?

— Наверное, мы должны это сделать, — ответил Род. Было видно, как он смущен.

Полина вскинула глаза на Базиля:

— Мы были помолвлены до вчерашнего вечера, до того момента, когда я встретила тебя в картинной галерее. Теперь между нами все кончено и нам наплевать друг на друга… Но я не желаю, чтобы Рода арестовывали за убийство, которого он не совершал.

Теперь Базиль начинал понимать, почему Полина была так бледна и рассержена накануне.

— Почему расторгнута помолвка?

— Ну, знаешь… несовместимость характеров… обоюдное желание и т. д.

— Мне нужна действительная картина, как обстояло дело.

Полина с вызовом вздернула подбородок.

— Я хотела о помолвке объявить публично, при всех, Род не пожелал этого сделать. Я некоторое время терпела, но все это тянулось по-прежнему, и мне показалось, что лучший выход из создавшейся ситуации — это ясный недвусмысленный отказ.

Базиль посмотрел на Рода.

— А почему вы отказались от публичного объявления?

Род густо покраснел.

— Ну… из-за Ванды, конечно. Я имею в виду… ну, свою работу, карьеру, которая целиком зависела от нее, мой успех на Бродвее. Я думал, что если сообщу ей об этом до премьеры нашей пьесы, то после такого признания у меня исчезнут все шансы на успех.

— Значит, ты открыто признаешь, что она обхаживала тебя по вполне обычным причинам? — воскликнула, давая выход своей ярости, Полина.

— Нет. Я не знаю. Понятия не имею, почему она постоянно преследовала меня… Это — святая истина. Конечно, я не мог ничего с собой поделать, но мне не хотелось усложнять свое положение, оно уж и без того было отчаянным! Представляете, если бы я в этот момент сообщил ей о помолвке?

Слушая Рода, Базиль внимательно его разглядывал.

— Не считаете ли вы, что все это может иметь гораздо более опасные последствия, чем тот факт, что нож принадлежал вам?

— Это почему же? — спросила Полина.

— Это ближайший переход к мотиву, которым до настоящего времени располагает полиция. Разузнав, что человек, игравший роль Владимира, был ее любовником, она сосредоточит все внимание на вашей личности…

Наступила неловкая тишина. Через минуту нервы Рода не выдержали и он взорвался:

— Какая-то чертовщина!

— Вовсе нет. Вы признаете, что вас постоянно видели вместе.

— Ну и что? Это ничего не доказывает. Я уже был помолвлен с Полиной.

— Но вы не хотели заявить об этом публично из-за Ванды. И, наконец, помолвка была расторгнута опять е из-за Ванды. Полиция может сделать вывод, что ваша помолвка с Полиной была лишь прекрасной уловкой, чтобы скрыть истинные отношения с Вандой.

— Боже мой, все это звучит так, как будто кто-то все заранее спланировал! — В прерывистом голосе Полины явно чувствовался страх.

— Да, действительно, — сказал Базиль, не отрывая глаз от Рода. — Вы говорите правду, утверждая, что Ванда всегда скучала с вами, оставаясь наедине? Подумайте, постарайтесь вспомнить, поточнее. Это очень важно. Выказывала она хоть какие-то признаки личной в вас заинтересованности, даже, скажем, малозаметные, ненавязчивые?

— Под прилагательным «личный» вы, конечно, имеете в виду «эротический»? Нет, этого с ее стороны не было. Ну… кроме того, что все это глупо и я не любил ее все же я оставался живым человеком и чувствовал себя несколько раздосадованным всем происходившим, разве не оскорбительно для мужчины, если какая-то женщина преследует его, ищет его компании и в то же время остается абсолютно безразличной к нему. Дошло до того, что я почти возненавидел Ванду, и вот в этот момент случилось то…

— Может, как раз Ванда чувствовала себя презираемой женщиной? — на всякий случай поинтересовался Базиль. — Вы ведь были довольно холодны по отношению к ней?

— Она была не жарче! Может, именно так она и воспринимала меня.

В глазах Полины заплясали огоньки.

— Базиль, я вижу, что тебе это небезынтересно. Ты поможешь нам, да? Если действительно кто-то все это тонко спланировал, только ты можешь разобраться и дойти до истинной причины убийства. Предположим, Ванда знала, что должно произойти с Владимиром. Предположим, она преследовала Рода на протяжении нескольких недель, чтобы бросить в конце концов на него подозрение, когда все это совершится. Ведь это она захотела играть «Федору». Это она настояла, чтобы Мильхау отдал Роду роль хирурга, который появляется на сцене с ножом в руке. Я уверена, что Владимир — не чужой для нее человек. Скорее всего, это ее приятель и это она пригласила его сыграть роль Владимира, даже если она впоследствии от этого отпиралась.

— Другими словами, вы верите, что Ванда сама убила Владимира? — спросил напрямик Базиль. — И разработала детальный план совершения преступления, чтобы бросить подозрение на Рода?

— Разве это не очевидно? — резко откликнулась Полина. — Какой смысл Мильхау лгать и отказываться от того, что он знает Владимира? Он не находится среди подозреваемых лиц, его даже на сцене не было во время совершения убийства. Мильхау мог говорить только правду, а это означает, что лгала Ванда. Владимир, должно быть, был тем человеком, которого она привлекла на роль, как об этом и сообщил в своих показаниях Сэм Мильхау. Это означает, что Ванда знала этого человека, возможно, он даже был ее любовником. Никто из тех людей, которые находились в тот вечер на сцене, не знали его и не видели раньше, — значит, только Ванда и могла его убить.

Род вертел в руках кусочек пиленого сахара, как будто ему было просто необходимо занять чем-то дрожащие руки. Базиля не удивляло его состояние: еще бы, положение мужчины, преследуемого женщиной, которую он не любит, не назовешь приятным.

— Когда вы впервые встретились с Вандой? — спросил его Базиль.

— Год назад, в Чикаго.

— Как это произошло?

— Ванда привезла туда один из своих нью-йоркских спектаклей, пользовавшихся бешеным успехом. Пьесу Гитри. Леонард Мартин играл главную роль и вдруг внезапно заболел. Нужно было срочно его кем-то заменить. Я обратился к Мильхау с просьбой сыграть за Мартина и неожиданно получил роль, скорее всего потому, что под рукой в эту минуту никого не оказалось. Я в то время находился в Чикаго в составе одной странствующей труппы. Ванда сама занялась со мной, и я неплохо справился с этой ролью.

— Ты просто потряс публику! — вмешалась Полина в разговор. Род улыбнулся, оценив ее энтузиазм.

— Это просто была удача, роль оказалась мне по плечу, а репетиции под руководством Ванды оказались большим подспорьем. За несколько дней я подпрыгнул от незначительных, крохотных ролей в бродячих труппах до исполнения ведущих мужских ролей в театре, прибывшем с самого Бродвея! Я ей был благодарен, но я не испытывал к ней абсолютно никакого чувства, кроме чувства благодарности. Все стало еще тягостней, когда она начала вести себя так, словно по уши в меня влюблена…

— Не хотите ли вы предстать передо мной галантным кавалером, уверяя меня, что она вовсе не интересовалась вами? — спросил Базиль.

— Нет, это чистая правда. Я никогда не стремился быть галантным.

— Это действительно так, — вставила Полина.

— И с тех пор вы не разлучались с труппой? — продолжал Базиль.

— Когда мы приехали в Сан-Франциско, то Сэм Мильхау предложил мне подписать контракт на главную роль в «Федоре» на Бродвее на всю осень. Несколько кусочков сахара выпало из пачки. Дрожащими руками Род выстроил их рядком на столе.

— Но доктор Лорек — это не главная мужская роль в «Федоре», — заметил Базиль.

— Вы правы, — согласился с ним Род, не отрывая глаз от кусочков сахара. — Большая мужская роль в пьесе — это роль Лориса Ипатова, но его выход — лишь во втором акте, так что мне пришлось еще играть и Лорека в первом. Мильхау — продюсер прижимистый, а мне как новичку, который был вне себя от радости из-за свалившегося на его голову счастья, было, конечно, неудобно отказываться от двух ролей в спектакле. Роль хирурга Лорека была далеко не выигрышной, но другая — Лориса Ипатова — могла много мне дать, сулила успех.

Он пожал плечами:

— И вот теперь это убийство может отбросить меня туда, откуда я начинал ровно год назад…

— Скажите, а когда Леонард присоединился к вашей труппе?

Выстроенная Родом сахарная стенка, покачнувшись, Рухнула, и он снова принялся собирать кусочки сахара в кучу.

— Мильхау все еще набирал актеров на пьесу «Федора», когда в Нью-Йорке, всего несколько недель назад, объявился живой и здоровый Леонард Мартин и заявил о своей решимости начать все сначала. Конечно, он хотел сыграть Лориса Ипатова. Но Мильхау уже подписал со мной контракт на эту роль, а большая часть остальных ролей уже была роздана. Самое лучшее, что Мильхау мог предложить Мартину, была роль полицеймейстера Греча. Он был готов согласиться и на это, так как заранее был уверен в успехе. Конечно, он заслуживал лучшего. Он ведь не гримасничает, не играет в «театр», это настоящий актер, знающий свое дело.

— Ты тоже не «гримасничаешь», — возмутилась Полина, — ты тоже хороший актер, очень хороший!

— Ты действительно в этом уверена? — Род с большим удовлетворением глядел на нее, страшно довольный столь высокой оценкой.

— Это вы сообщили полиции о тех сплетнях и слухах, которые связывают ваше имя с Вандой?

— Н-нет, кажется, — он нахмурился.

— А ты считаешь, что нам именно так и нужно поступать? — воскликнула Полина.

— Все равно они выяснят. Они всегда занимаются тщательным выяснением личности, биографии всякого кто каким-то боком причастен к делу. Они могут пройти мимо каких-то незначительных деталей, но всегда обращают пристальное внимание на сведения, которые многим известны, и всякая попытка что-то скрыть вызывает у них еще большее подозрение. Лучше вам все выложить и не дожидаться, пока они сделают это сами.

— Но что мы можем им сообщить? — спросил Род. — Послушайте, инспектор, Ванда Морли постоянно меня преследовала, но мне было наплевать на ее приставания, и я уверен, что при всем при этом я был ей абсолютно безразличен. Но если до вас дойдут кое-какие слухи, то, поверьте мне на слово, все это дым без огня. Но вы понимаете, доктор Уиллинг, что подобный вздор стыдно нести перед кем угодно, не говоря уже о полицейском. Разве он поверит всей этой чепухе?

— Видите ли, — улыбнулся Базиль, — «В аду нет ярости сильнее, чем ярость презираемого мужа», особенно если ему вдруг предоставляется отличный случай заколоть ножом удачливого соперника прямо на сцене.

— Базиль! — негодующе воскликнула Полина. — Не говори этого даже в шутку!

— Полина, дорогая, — ласково сказал Род. — Он ведь только предполагает, что может сказать полиция.

— Я знаю, что предпринять! — Полина повернулась к Роду. — В полиции мы заявим, что мы помолвлены…

— Но я не…

— Ты это запросто можешь сделать. Стоит только захотеть.

Род отрицательно покачал головой.

— Ты же знаешь, я не хочу вмешивать тебя в эту грязную историю.

— Почему, собственно, и нет?

— Потому.

Из кусочков сахара Род выложил на столе звезду.

— Ты себе представить не можешь, какое удовольствие мы доставляем всем этим непристойным газеткам, что он» сделают с нами, со всеми тремя, если только мы сообщим им обо всем, как это было.

— Со всеми тремя?

— Ты же знаешь, ты, я, Ванда — это известное всем трио старых друзей!

— Вы забываете о Владимире, — вставил свое замечание Базиль. — Принимая его во внимание, треугольник становится четырехугольником.

— Какое это имеет значение? Даже если тебя обвинят в убийстве, я все равно заявлю, что помолвлена с тобой! Тогда они не смогут утверждать, что ты ревновал Владимира к Ванде, даже если это было на самом деле…

— Конечно, они могут сказать что угодно! — согласился Базиль. — Они могут сказать, что ты любила Рода, а он тебя нет. И они обязательно об этом скажут, если только им станет известно, что вчера была расторгнута ваша помолвка.

В глазах Полины застыли слезы.

— Тогда, Базиль, ты должен найти убийцу, как я тебя просила с самого начала. Полиция не станет выслушивать наших оправданий, но они прислушаются к твоим словам. Вчера вечером этот инспектор обращался с тобой, словно ты какой-то оловянный божок.

Базиль засмеялся.

— Это только потому, что уши у меня похожи на уши окружного прокурора.

Он посмотрел Полине прямо в глаза.

— Ты что, действительно хочешь, чтобы именно я нашел убийцу?

— Конечно, конечно!

— Ну а если в конечном счете им все же окажется Род?

Застывшие в ее глазах слезы теперь крупными каплями покатились по щекам. Она их не замечала. Род как-то неестественно принялся хохотать. На лице его выступила красно-кирпичная краска.

Полина пристально, не отрываясь, смотрела в глаза Базиля. Он, в свою очередь, на нее.

— Я отлично знаю, что Роду нечего опасаться правды. Можешь делать все, что хочешь!

«Как молода, в сущности, Полина, — подумал Базиль про себя. — Только очень молодые люди могут так искренне и глубоко верить, что истина не может причинить никакого вреда ни им лично, ни тем, кого они любят». Чтобы не поддаваться грустным мыслям, он заговорил быстро, напористо, как автомат:

— Хорошо. Я сделаю все, что смогу. — Он бросил торопливый взгляд на руки Роднея. — Что, это у вас привычка или же вы просто взволнованы в данный момент?

— Какая привычка? — переспросил Род и, перехватив взгляд Базиля, посмотрел на собственные руки. Они дрожали еще больше, чем в начале их встречи.

— Ах вот что! — Краска на его лице погустела. Он сдвинул кусочки сахара на столе в кучу и бросил их в коробку. — Извините, но когда я волнуюсь, я действительно начинаю теребить что-нибудь в руках.

— Особенно кусочки сахара, — подтвердила Полина, посмотрев на своего суженого почти с материнской снисходительностью.

— Странная привычка, — заметил Базиль и встал.

— Может, устроим небольшой перерыв и перейдем в другую комнату? Там я покажу вам кое-что любопытное.

Они прошли по коридору через холл в другую удлиненную комнату. Базиль подошел к письменному столу и вытащил из ящика текст пьесы «Федора».

— Узнаете?

Род перелистал несколько страниц.

— Это — текст Ванды.

— Вы уверены, что он не принадлежит актеру, игравшему роль Сириекса?

— Конечно. Я видел этот текст в руках Ванды на каждой репетиции. У Сеймура Хатчинса был свой, собственный, испещренный маленькими пометками красными чернилами.

— Не можете ли вы предположить, почему строчка, которую должен был произносить Сириекс, подчеркнута черным жирным карандашом в тексте пьесы?

— Нет. Вероятно, это был «ключ» к какому-то плану или какому-то замыслу, который пришел ей внезапно в голову.

— Ничего подобного, — уверенно возразила Полина. — В этом месте у нее не было никакого особого плана, никакого замысла…

— Вчера вечером Мильхау сообщил полиции, что игровое время первого акта должно занимать ровно сорок восемь минут, — продолжал Базиль. — В прошлый раз, я имею в виду вчера вечером, был ли выдержан график?

— Ну, в любом случае он мог занять на минуту больше или меньше, — признал Род. — Мильхау очень строг том, что касается расчета времени.

— Тогда не могли бы вы составить приблизительный график расчета по времени главных событий, происходящих в первом акте?

— Каких именно?

— Входы и выходы Владимира, Ванды, Леонарда и ваши собственные. Также время подхода к кровати Владимира каждого из вас. Тем самым вы значительно облегчите мне работу.

— Я попытаюсь…

Род сел за письменный стол и принялся старательно изучать текст первого акта, записывая какие-то цифры на полях. Через несколько минут он протянул Базилю листок белой бумаги, испещренный кривыми буквами и неровными цифрами.

— Это вас устроит?

Базиль взял листок и начал изучать составленный график.

Владимир входит слева, проходит в альков, закрывает за собой дверь

8.35

Поднятие занавеса

8.40

Ванда выходит слева

8.46

Леонард выходит слева и открывает дверь алькова

8.51

Леонард стоит возле Владимира

8.51 — 52

Ванда возле Владимира

8.53 — 9.00

Родней входит слева

9.01

Родней стоит возле Владимира

9.02 — 9.03

Леонард возле Владимира

9.04 — 9.05

Леонард выходит и идет налево

9.06

Родней стоит возле Владимира

9.07 — 9.24

Снова входит Ванда

9.24

Ванда стоит возле Владимира

9.25 — 9.28

Занавес

9.28

Владимир обнаружен мертвым

9.30

— Само собой разумеется, это лишь приблизительно составленная схема, — сказал Род. — Все данные основываются на моей памяти, то есть на продолжительности каждой сцены на репетициях.

— Даже если этот график и неточен до сотой доли секунды, он все же дает какое-то представление о продолжительности каждой сцены, — ответил Базиль. — Именно это мне и нужно.

— Но это ведь так просто, — вмешалась в разговор Полина. — Действующие лица в порядке их приближения к Владимиру: Леонард, Ванда, Род, Леонард, Род, Ванда… Но вряд ли полиция потребует от Мильхау составить для них подобный график. Семнадцать минут, проведенных им рядом с Владимиром, слишком красноречиво говорят обо всем.

— Ив это время я держал в руках скальпель над Владимиром, делая вид, что вытаскиваю этим инструментом засевшую в шее пулю. — Род тяжело вздохнул. — Черт бы побрал этот «абсолютный реализм»! Больше я никогда в своей жизни не возьму с собой на сцену нож!

— Мне кажется, что ты слишком мало выделил времени Ванде, — воскликнула Полина. — На протяжении всей вашей сцены с Гречем и Сириексом она медленно ходила по сцене возле алькова, стараясь сконцентрировать все внимание публики на собственной персоне. Этот ее пиратский грабеж внимания зрителей, которое должно было целиком достаться вам, представлял ей значительно больше времени, которое она провела возле алькова, почти рядом с Владимиром. Если бы она выполняла указания Мильхау, то у нее его бы не было!

— Но ведь она не была в самом алькове! — возразил Род. — Она никак не могла прикончить Владимира, находясь на такой дистанции от него.

— Могла, могла, — упрямо повторяла Полина с явно обиженным видом. — Во всяком случае, она могла что-то заметить, увидеть…

Базиль снова мысленно представил перед глазами сцену, актеров, которые входили, выходили, все их передвижения.

— Еще один маленький вопрос, но теперь к тебе, Полина. Не заметила ли ты случайно проходившую по сцене женщину как раз перед поднятием занавеса? Она быстро проскочила мимо нас там, на сцене, за кулисами.

— Нет, не заметила. Как она выглядела?

— Загорелое лицо, с каштановыми волосами под стать загару. Светлые глаза — либо серые, либо голубые. На лице — ни грима, ни косметики, ничего, кроме губной помады. Правда, на ней был довольно аляповатый наряд: платье с диагональными черно-белыми полосами, а сверху на плечи был наброшен длинный черный вельветовый плащ-пальто. Есть такая женщина в труппе Королевского театра?

Род отрицательно покачал головой.

— Кроме самой Ванды в труппе есть еще одна женщина, но это пухленькая блондинка маленького роста с локонами.

— Загорелое лицо, светлые глаза и такого же цвета волосы? — неуверенным тоном повторила Полина. — Черно-белое платье с диагональными полосами. Похоже, что это Сорока.

— Какая сорока?

— Это одна женщина, которая вечно здесь ошивается, поблизости от театра, — в ночных клубах, кафе, ресторанах, кабаре… Ее настоящее имя — Маргарет Ингелоу. Люди, разговаривая с ней, называют ее Марго, а за спиной зовут по кличке, так как она обожает черно-белые наряды. Она живет неподалеку от Филадельфии в Ханнингтон Вэлли, но, по-моему, в Нью-Йорке у нее тоже есть квартира. Ее муж — Джон Ингелоу — работает в Панаме. Что-то связанное с военным бизнесом. Он получил в наследство одну машиностроительную компанию. Она была дочерью одного вашингтонского хирурга, но ничем, абсолютно ничем, не выделялась из сотен тысяч других, подобных ей, молодых девушек, пока вдруг внезапно не вышла замуж. Она — отличная наездница. Часто объезжала лошадей, принадлежащих различным владельцам, здесь, в Нью-Йорке, на конных выставках. Там она и встретилась с Ингелоу. По-моему, сейчас они разведены.

— Она получила образование во Франции? — поинтересовался Базиль.

— Нет, но, насколько мне известно, во Франции учился ее муж. А почему ты об этом спрашиваешь?

Базиль уклонился от ответа.

— Как ты думаешь, что ей нужно было там, за сценой, в театре?

— Может, она знакома с Мильхау или каким-нибудь актером из труппы.

— Понятно…

Базиль подумал немного, затем улыбнулся.

— Обидно, что мы живем не в каком-нибудь маленьком уютном городке, а в этой громадине Нью-Йорке! Там бы мы спокойно, не спеша, отправились в местную аптеку где можно выпить стаканчик содовой, или на почту, чтобы написать открытку и быть на сто процентов уверенными что рано или поздно туда обязательно заглянет Маргарет Ингелоу и я мог бы посмотреть на нее исподтишка, намеренно избегая всякого шума, который неизменно возник бы, если бы я попросил своих коллег из полиции доставить ее ко мне. Но, увы, здесь, в этих каменных зарослях небоскребов, это, по-моему, нереально!

Полина была страшно удивлена таким лирическим отступлением Базиля.

— Послушай, а где ты, собственно, проводишь свободное время в Нью-Йорке?

— Во-первых, у меня его не так много. Большую его часть я провожу в библиотеках, в театрах или в гостях у тех, с кем давно знаком. А почему ты задаешь мне подобный вопрос?

— Пора бы тебе сойти с наезженной колеи, — продолжала Полина. — Так можно и не заметить, как превратишься в заросшее пугало. Неужели тебе до сих пор не ясно, что современный Нью-Йорк — это заштатный городок, население которого обладает типично деревенским мировоззрением. Неужели ты не заметил, что служащие, сидящие в роскошных офисах, болтают об охлажденной воде так же увлеченно, как, скажем, какие-то пейзане в сирийской деревне — о местном колодце? Ты не найдешь Сороку ни в аптеке, ни на почте, даже если бы она жила в деревне, но если ты непременно хочешь посмотреть на нее со стороны, не вступая с ней в личный контакт, то для этого тебе нужно лишь отправиться в ресторан «Капри» в нашем дичайшем Нью-Йорке и там пообедать. Она там бывает ежедневно.

— Правда? — переспросил ее Базиль, не скрывая своего любопытства. — Тогда почему бы нам втроем там не пообедать сегодня. Вас устраивает час дня?

— Мы обязательно там будем. Род поднялся со стула.

— Да, признаться, я ожидал испытания похуже. Здесь никаких ассоциативных тестов, ни детектора лжи, ни психоанализа. Вы задаете вопросы как заурядный полицейский.

Базиль, услышав эту реплику, не преминул воспользоваться представившейся ему возможностью.

— Вы хотите ассоциативный тест? Я готов предложить вам один из них, очень краткий. Вы должны мне дать немедленно, сразу же, ответ, то есть назвать первое слово, которое придет вам в голову. Готовы?

— Начали! — Род ухмыльнулся, словно это была прочая, безобидная игра для развлечения гостей, но Полина заметно волновалась.

— Канарейка!

— Кровь!

Лицо Базиля не потеряло своего обычного, безразличного, выражения.

— Можете ли вы объяснить, почему образ канарейки подсказал вам такое слово?

— Когда я был ребенком, то в нашем доме жила любимица семьи — канарейка. Однажды она вылетела из клетки и принялась летать по комнате. Я хотел поймать ее, но был страшно неловок. Мне тогда было шесть или семь лет. Я схватил ее за ножку… и… — Род поморщился, как будто то далекое происшествие все еще саднило ему душу. — И… ножка осталась у меня в кулачке. Бедная птичка тут же сникла, а кровь лилась и лилась. Но она все не умирала. Тогда отец сделал ей укол хлороформа. Самое страшное в жестокости, проявляемой по отношению к животным, заключается в том, что они судят о вас лишь по вашим действиям, а не по словам. Нельзя извиниться перед ними, объяснить, что вы это сделали ненароком, нечаянно… Впервые тогда я увидел, что такое смерть, и впервые увидел, как течет кровь в результате совершенного мной насилия. Тот факт, что мой поступок был необдуманным, вовсе не умерял моего чувства вины. И с тех пор я постоянно испытываю его по отношению к канарейкам.

Полина наблюдала за выражением лица Базиля.

— Ну скажи, разве может убийца разговаривать полным образом? — спросила она его.

— К сожалению, убийцы не обладают какой-то особой манерой разговора, — ответил Базиль, стараясь своей ровной, беспристрастной интонацией смягчить резкое суждение, сделать его как можно безобиднее. — Если бы это было иначе, то нам было бы значительно легче работать…

Когда они ушли, Базиль опять отправился к себе в спальню и начал рыться в своем архиве, где хранились газетные вырезки за последние годы. Наконец он наткнулся на одно воскресное издание, которое отводило много места информации о жизни на сцене и экране. Он обнаружил то, что искал, в том разделе, где обычно помещаются снимки прогуливающихся в пасхальное воскресенье прихожан, всего за несколько дней до того печального события, которое произошло в Королевском театре.

«Мисс Ванда Морли на Пятой авеню рядом со своим главным партнером по сцене Роднеем Тейтом. По слухам в ближайшее время ожидается их помолвка…»

Фотография была не очень ясной, расплывчатой, так как была снята против солнца. Ветер спрессовал платье вокруг фигуры Ванды и далеко в сторону отнес длинную ленту, украшавшую ее широкополую весеннюю шляпу, Она придерживала ее одной рукой, а другой опиралась на руку Рода. Они весело смотрели в глаза друг другу и задорно смеялись. Вероятно, они были счастливы. Базилю показалось, что такая поза для молодого человека, который помолвлен с другой, была несколько фривольной…

Нахмурившись, Базиль вырезал из газеты фотографию и отложил ее в сторону. После чего он засунул под мышку текст пьесы «Федора» и пошел одеваться в коридор. Он решил нанести визит Ванде Морли в ее собственном доме.