Убийство после сдачи номера в печать

Глава четвертая

Склонив голову на письменный стол, он дремал. До его сознания едва доходило то, о чем говорил Бришо: приехал Корентэн, будет проводить совещание. Все прочие гадали, почему шеф вернулся с лыжных катаний на неделю раньше. Это был успокоительный, привычный гул голосов. Ему казалось, он слышит шипение кофеварки, капанье кофе, но Лелак знал, что этого быть не может. Они обычно не варили кофе, да и кофеварки у них не было. Ночь прошла кошмарно: он засыпал на короткие минуты лишь затем, чтобы во сне перед его глазами появилась приближающаяся с быстротой молнии нога. Во сне в него всаживали нож; его пинали ногами, во сне он застрелил какого-то человека, и тот умер. Во сне он вновь видел обнаженную женщину с круглой попкой и сообщническую улыбку тоненькой девушки. Во сне он снова смотрел лучшие сцены двухчасового американского фильма, заглядывал в комнаты, где совокуплялись сплетающиеся между собой группы, потом внезапно, все собой закрывая, появлялась огромная, твердая подошва. Его преследовали на улицах, и иногда застегивающая на блузке пуговицы девушка рукой показывала ему, куда нужно идти. Во сне он снова увидел Марианну Фонтан, которая с тех пор, несомненно, кого-нибудь себе нашла. Тут Альбер сразу проснулся. Он лежал на спине, чувствуя как замедляется биение сердца, и медленно, очень медленно его одолевал сон. Во сне в него снова всаживали нож, пинали ногами, он убивал человека, и вокруг него витали обнаженные женщины и совокупляющиеся парочки.

Тоненькая девушка знала английский. Насколько сумела нахвататься за те недолгие годы, что прожила с американским бизнесменом. Достаточно хорошо для того, чтобы Лелак мог спросить, помнят ли они Дюамеля. Нет, мосье, отвечали они вежливо. К сожалению, не помнят. Лимас был услужлив. Он просмотрел список тех, кому полагался бесплатный билет, и почти тотчас нашел имя Дюамеля. Журналист пришел один, и его пригласили на прием, последовавший за премьерой. Бразильцы сказали, что не припоминают его.

Он думал на этом покончить с делом. Надеялся, что шеф передаст его сыщику, который говорит по-португальски. Лелак удовлетворенно пробормотал что-то и еще глубже зарыл голову в сложенные руки. И откуда, черт побери, доносится запах кофе? Вчера, когда он вышел из театра, у него попросту не хватило душевных сил вернуться в Главное управление. Хотелось только сесть в кресло и — сидеть, словно нет никаких дел, и цветными кадрами отгонять мысли.

Он посмотрел двухчасовой фильм. Коротковолосая девушка была просто фантастична. В одной сцене она подцепила мужчину в подземке. По дороге домой Альбер внимательно оглядывался в метро. Увидел одну коротковолосую девушку, но она ему не понравилась. Была еще одна с длинными каштановыми волосами, в огромном толстом пуловере вместо пальто; эта сделала гримаску, когда он окинул ее взглядом с головы до ног, и отвернулась. Да, в том фильме местом действия было нью-йоркское метро!

Он готов был поклясться, что слышит звяканье чашек. Кто-то спросил: «А Лелак не хочет?» «Нет, — услышал он голос Буасси. — Видишь, он спит».

— Тетушка твоя спит, — пробурчал Лелак и приподнялся.

На другом столе стояла большая кофеварка на восемь персон.

— Кто из вас сдурел?

— Я пожаловался своей подруге, что кофе из термоса невкусный. И вот, пожалуйте!

— Тогда она сказала: вари сам!

— Нет. Она купила мне кофеварку, — оскорбленно ответил Буасси. Он всегда гордился тем, как женщины его обслуживают.

— Один черт, — проворчал Альбер. — Все равно как если бы кто-то вместо вежливой просьбы вылизать ему зад, просто-напросто спустил бы штаны. Сахара нет?

— Нет. И знаешь что? Сделай одолжение — вылижи мне!..

Лелак налил себе кофе в стоящую рядом с кофеваркой чашку с цветочками, покопался в столе, потом сообразил, что Буасси не солгал, сахара в самом деле нет.

Остальные смотрели на него с интересом, он не знал, любуются ли они его распухшей физиономией или надеются, что он найдет где-нибудь сахар. На левой щеке его красовался синяк размером с пятифранковик, края его видимо приобрели лиловый оттенок. Болеть не болело, разве что если дотронешься. Ему и в голову никогда не приходило, как часто он хватается за лицо. Менее бросающейся в глаза, но более болезненной была рана на губе. Губа треснула, а сегодня еще и раздулась слева, сделалась как у негра, а справа осталась такой, какой была, раньше, — решительной прямой чертой. Дотронуться до нее языком больно так же, как есть, пить или даже просто думать о ней.

— Пошли, — сказал он и взял чашку. — У шефа есть сахарин.

У руководителя отдела по расследованию убийств комиссара Корентэна был сахарин. Комиссар, высокий стройный мужчина, форму свою желал сохранить и после пятидесяти лет. Он играл в теннис, ел мало хлеба и употреблял вместо сахара сахарин. Альбер не понимал, почему шеф не толстеет. Он по опыту знал, что чем больше соблюдаешь диету от ожирения, тем скорее толстеешь. У Корентэна был сахарин, и он явно неохотно им делился.

Комиссар был в плохом настроении. Когда они промаршировали в его кабинет, держа в руках чашки с кофе, он так оглядел их, словно они были преступниками, которых следует допросить. Он казался невыспавшимся, под глазами у него были круги, в двух местах красовались порезы от бритвы. Альбер не понимал, что случилось. Всем было известно, что шеф употребляет электрическую бритву. Он решил немного развеселить начальство.

— У нас в регистратуре есть славненькая блондиночка, — начал он. — Она стажер, знаете, такая с заячьими зубками. Так вот, она тоже приехала из отпуска на неделю раньше. Я встретился сегодня с ней в коридоре. — Он сделал глоток и зашипел от боли — раненая губа отреагировала на горячий кофе. Лишь после этого ему почудилась странной наступившая неловкая тишина. — Только потому, что… — пробормотал он и смолк. Какой идиот! Ведь ему же еще в прошлый раз бросилось в глаза, что Корентэн стал носить более яркие галстуки и сменил туалетную воду.

— Где тебя побили? — спросил комиссар.

— В театре.

Ему тоже нравилась блондиночка с заячьими зубками, и он слегка завидовал Корентэну. Хотя, кто знает, что там случилось и почему они вернулись на неделю раньше!

— Кто тебя побил?

— Бразильский ансамбль «Кариока», — объяснил Лелак. — Сначала один из парней ударил меня, потом я сбил его, — тогда они вынули нож, а я пистолет…

— Что? — взвыл Корентэн. Это было серьезно. Альберу он сам с удовольствием разбил бы голову и не раз, но не мог же он позволить, чтобы нападали на детективов отдела по расследованию убийств. Чтобы их били ногами, замахивались на них ножом! Хороши они будут! — Кто на тебя напал и почему?

— Да ничего страшного, — испуганно объяснял Альбер. — Они плохого не хотели, просто неправильно поняли ситуацию, когда я вышел из раздевалки.

— Какой раздевалки?

— Из женской. Там в то время переодевалась та толстозадая, а они подумали, что и тогда…

— Какая? Та, которая на афише? — с завистью спросил Буасси. Лелак только кивнул. — Скажи, она и в жизни так же хороша? — Он давно не видел такого напряженного внимания на обычном утреннем совещании отдела по расследованию убийств.

— Еще лучше.

— Что ты забыл в той раздевалке?

Альбер про себя выругался. Он не любил обсуждать с шефом дела, находившиеся в начальной стадии. К тому же сегодня утром главной темой будет он сам.

— Я подумал, что этот Дюамель, возможно, ходил в театр в субботу вечером. Посмотрел программку и увидел, что в субботу была премьера у ансамбля «Кариока».

Если Лелак ожидал, что комиссар похвалит его за блестящие умозаключения, то очень ошибался. Корентэн только что-то проворчал, достал трубку и принялся набивать табаком.

— Предчувствие?

— Ну, так… то есть…

— Ты кто, провидец?!

Альбер счел за лучшее промолчать.

— Он там был? — спросил Корентэн после полуминутной тягостной паузы.

— Был.

— С кем?

— Один.

— Тогда все летит к черту.

Шеф с удовольствием закурил. Казалось, ему доставляет радость портить настроение своим людям.

— Он остался у них и на приеме. Может, там подцепил кого-то.

— Почему ты начал не с этого? Кого?

— Не знаю. Надо сходить в, театр еще раз с фотографией Дюамеля. Конечно, должен пойти человек, который говорит по-португальски.

— Да? А что тем временем будешь делать ты? — спросил Корентэн тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Сначала Альбер хотел было сказать, что желает вообще отфутболить это дело. Но он знал, когда нельзя сцепляться с комиссаром.

— Хочу еще раз пойти на квартиру Дюамеля и посмотреть его картотеку. В ней есть тот велосипедист Гастон Параж, который умер во время тренировки. В его крови нашли амфетамин. Интересно, есть ли об этом случае какие-нибудь сведения у Дюамеля.

Корентэн молчал, и Лелак, ощущая неловкость, продолжил:

— И еще я сходил бы на тот химико-фармацевтический завод, посмотреть, что там делается. А потом в редакцию «Пари суар». Любопытно, что скажут о Дюамеле его коллеги, каким он был человеком. Надо потолковать кое с кем из тех, кто был на новогоднем вечере у главного редактора Лафронда. Бришо считает, что Дюамель там подцепил женщину, возможно жену главного редактора. В картотеке Дюамеля отсутствует его первая женщина за этот год, а Лафронд был с нами у него на квартире.

— Мнение Бришо мне известно. Сейчас я тебя спрашиваю.

— У меня нет мнения, — ответил Альбер и поглядел в глаза комиссару. Хватит с него допроса!

Вероятно, он ответил резче, чем следовало. В кабинете наступила тишина, лишь откуда-то издалека слышался быстрый, отрывистый стук машинки. Над головами колыхался трубочный и сигаретный дым. На столе — сдвинутые пустые чашки из-под кофе, в косо падающем свете видно, как обтрепаны обои.

— Ну, значит, пойдешь в театр, — заговорил наконец комиссар. — И на химико-фармацевтический завод, и к Дюамелю, и в редакцию, и всюду, куда нужно пойдешь ты.

— Понял.

Альбер встал. Он знал, что следовало дождаться конца совещания, но был не в состоянии держать себя в руках. Выходя, он чувствовал спиной взгляды коллег, сожалеющие, сочувственные взгляды.

— Погоди! — сказал ему вслед Шарль. От него он меньше всего ожидал поддержки, Бришо не выступал против шефа. — Пойдем вместе. Я ведь знаю испанский.

Буасси грузно поднялся, бросив на комиссара извиняющийся взгляд.

— Ну… по-моему, мне тоже лучше пойти. Вдруг его опять захотят побить… моя помощь не помешает.

— Спасибо, — сказал Альбер, когда они вышли на улицу.

— Не за что, — ответил Шарль. — Я тоже хочу посмотреть на бразильских женщин. — Кто знает, может, что и выйдет, — добавил Буасси.

— Треснут тебе ногой по башке. Вот что выйдет.

Буасси только плечами пожал. Уселся на водительское сиденье своего «пежо» и открыл дверцы приятелям.

— Куда поедем?

— К Дюамелю, — ответил Альбер. — В театре репетиции начинаются после полудня.

Откинувшись, на спинку, он следил, как проносится мимо него город. На секунду показалась женщина, тянувшая сумку на колесиках, она сошла с тротуара, затем поспешно шагнула обратно. Они проносились мимо автобусов, в опасной близости от них протарахтел мотоциклист. Какого черта ему нужно было сердить шефа? Выглянуло солнце, и от этого настроение у Альбера почему-то еще больше испортилось.

На террасе одного кафе вяло, лениво восседали какие-то мужчины в пальто. Машина остановилась у светофора, и Альбер некоторое время разглядывал спокойную скуку на лицах этих типов.

Журналист жил неподалеку. Все самые дорогие и лучшие районы города находятся поблизости от острова, на котором стоит огромное здание Главного, управления полиции. Везет сыщику, которому попадается, жертва из высших кругов! Вероятно Дюамель хорошо зарабатывал. Плата за роскошные современные квартиры с террасами, выстроенные среди дворцов в стиле сецессион на улице Русле, была почти такой же, как месячное жалованье Лелака. С террас свешивались вечнозеленые вьющиеся растения, за стеклами красовались яркие цветы. Здание было красивым, даже если и не сочеталось с мраморной роскошью соседних домов.

Конечно, места для парковки не нашлось. Буасси свернул к находящейся под домом стоянке. Нажал на клаксон, чтобы открыли ворота. Ждал. Неожиданно возник человек в форме швейцара. На лице его застыло выражение скуки. Он сделал им знак проезжать дальше. Буасси показал свое удостоверение, и швейцар, что-то буркнув, подошел к воротам.

— Когда-нибудь выбью зубы такому вот ворчуну, — сказал Буасси. — Он воображает, что мы развлекаться сюда приехали?

Ворота раскрылись, и они медленно вкатили в гараж. Машин в нем стояло мало. Мужчины уехали на работу, женщины отправились делать покупки, «ситроен-паллас СХ» Дюамеля был на месте. Автомобиль сине-стального цвета, как у Корентэна, но в отличие от машины комиссара, всегда блиставшей чистотой, эта стояла вся в грязи. Они знали, что техники обследовали машину, но все же подошли к ней, словно никогда не видали «строена». Им было известно, что пятна, обезобразившие сиденье, — следы совокуплений. Буасси покачал головой.

— Какого дьявола он трахался в машине, если у него была такая прекрасная квартира?

— Так ему нравилось, — пожал плечами Альбер. Его больше интересовало, как удавалось подцеплять женщин такому уроду.

— Как бы не так, — небрежным тоном знатока вмешался Шарль. — Женщина была замужняя, времени у нее в обрез. Не хватало даже для того, чтобы подняться в роскошную квартиру.

— Чепуха, — сказал Альбер. — Не могли же они заниматься этим в центре города. А если бы им пришлось ехать в какое-нибудь заброшенное место, то с тем же успехом они могли подняться в квартиру.

Бришо снисходительно улыбнулся такой наивности приятеля.

— Да брось, пожалуйста! Почему бы им не заняться этим в центре города? Скажем, в таком вот гараже. Он отвозит женщину домой, но, прежде чем та поднимется в свое теплое, уютное гнездышко, немного поразвлекается с ней в машине.

Альбер что-то буркнул, это можно было счесть и за согласие. Бришо в прошлом году ухаживал за замужней женщиной. Однако Шарль продолжал:

— Женщина явно не из бедных, если живет в таком роскошном доме. И явно эту женщину Дюамель мог отвезти домой, не возбудив подозрений.

— Как это понимать?

— Можно несколько раз подвезти домой коллегу, которая живет по пути. Можно подвезти жену коллеги или друга, если случайно с ней встретился. Более того, это чуть ли не обязанность джентльмена.

— Догадываюсь, куда ты гнешь, — сказал Альбер. — И в конце концов, можно отвезти домой жену шефа, все найдут это вполне естественным.

Они направились к лифту. Шум их, шагов заглушало гудение котельной, тени их бежали рядом по исцарапанным стенам. Насколько правдоподобнее все выглядело, если бы Дюамеля убили здесь.

— Что вы, на это скажете? Дюамель в ночь на Новый год спутался с женой Лафронда. Она первый номер этого года. Потом они порвали отношения. Надоели друг другу или главный редактор начал их подозревать. Дюамеля убили, а Лафронд украл у нас из-под носа запись, относящуюся к его жене.

— Если только не он убил Дюамеля, — вставил Буасси. Альбер с Шарлем переглянулись и закивали головами, как люди, которые не нуждаются в словах. Оба они понимают жизнь…

Сорвав пломбу, вошли в квартиру. Мебель уже покрылась пылью. Воздух был несвежим, предметы казались здесь чужими, словно в музее. Они прошли прямо к картотеке, находившейся в сейфе. «Пари суар» обратилась с письменной просьбой к префекту полиции о передаче им картотеки. Префект согласился и обещал отдать им все после окончания следствия.

Альбер вытащил ящик на букву «П» и пробежал карточки глазами. Фамилии Паража он не нашел и несколько секунд разочарованно горбился над картотекой. Не может быть…

— Посмотри в другом месте, — желая помочь, предложил Буасси.

— Где еще, к дьяволу, может лежать карточка? — сердито ответил Альбер. — Видишь, они в алфавитном порядке.

— Как тебе угодно. — Буасси отвернулся, подошел к окну и принялся насвистывать, словно превосходно себя чувствовал. Ужасно неприятная была у него привычка, он не свистел, а насвистывал, но после первых нескольких тактов начинал мотив заново. По прошествии. десяти минут это уже раздражало так же, как бормашина у зубного врача.

— Посмотри на букву «В» — «Велосипед» или на «Д» — «Допинг», — посоветовал Шарль. — Или проверь на химико-фармацевтические заводы.

— «Говорите мне о любви»… — насвистывал Буасси.

Они посмотрели на букву «Д», но «Допинга» там не оказалось. Однако Шарль не сдавался.

— Что нашли у того велосипедиста в крови?

— Амфетамин, — ответил Альбер. — «Производное от фенилалкимина, — прочел он. — Поднимает кровяное давление, учащает пульс, расширяет зрачки, ускоряет обмен веществ, поднимает температуру. Быстро всасывается, медленно выводится. Дозировка 0,005-0,01 грамма и 0,02-0,03 грамма. Снижает аппетит. Могут возникнуть побочные явления. Аэдаксин».

Он глянул на Шарля. Аэдаксин — известное лекарство, в каждой аптеке встречается его реклама.

— «Говорите мне о любви»… — продолжал насвистывать Буасси.

— Посмотри там, где завод «Фармацит», — посоветовал Шарль.

— Ничего тут нет.

Они в нерешительности стояли у шкафа. Чувствовали, что на все можно получить ответ, надо только суметь правильно задать вопрос.

— «Говорите мне»…

— У этого типа есть еще целая куча газетных вырезок.

Шарль вскочил, подтащил к шкафу маленькую складную лестницу. Взобрался по ней и снял кипу газет.

— Это все футбол, — разочарованно произнес он после короткой паузы. Вынул новую книгу. О заседаниях Международного олимпийского комитета. Положил и это обратно.

— Посмотри, нет ли досье на «Допинг»!

— Знаю. — Шарль покачнулся на лесенке, но восстановил равновесие.

— Возможно, и досье у него в алфавитном порядке.

— Знаю. — В голосе Бришо ощущалось нетерпение. — Сейчас посмотрю. Не можешь немного подождать? Вот оно! Прошу!

Он спустился с лесенки и положил на стол кипу газетных вырезок в папке со скоросшивателем. Все трое склонились над ними. Там находилась прошлогодняя статья из «Экспресс» — ее читали все трое. В свое время она стала темой для разговоров. Было там и сообщение об аннулировании результатов четырех легкоатлеток. Была вырезка из Журнала «Тайм». Шарль хотел ее отложить, но что-то приковало взгляд Альбера.

— Погоди-ка! — Он взял из рук Бришо вырезку, и начал читать статью. — Знаешь, о чем тут пишут?

— О том, как будет развиваться производство допингов и куда заведет их распространение, так? — Бришо несколько лет ходил на курсы английского языка. — Пишут о спортивной химии в двухтысячном году. — И Бришо гордо взглянул на Альбера.

— Не здесь, смотри! Второй абзац. — И, не ожидая, пока Шарль со своим английским школьного уровня переварит текст, прочел:

Он отложил газету.

— Ну, как ты думаешь, на каком заводе это делается?

— Посмотрите-ка, тут еще кое-что есть! — Теперь Буасси зарылся в кипу бумаг, расчистив себе место у стола своим большим телом. Буасси мог перечислить всех победителей «Тур де Франс» за тридцать лет, составы всех французских сборных по футболу за то же время и прочие важные вещи, а посему считал себя знатоком, экспертом. — Вот, здесь, смотрите! — вскричал он с воодушевлением. Оба приятеля повернулись к нему. — Известный скандал с Бертоломи. Помните, с тем, который умер в прошлом году от допинга.

Они знали, Бертоломи был четвертым лучшим велосипедистом мира. Когда допинг покончил с ним, долгие недели его делом занималась пресса. Но ни Альбера, ни Шарля не интересовал скандал с Бертоломи. В свое время дело было очень тщательно расследовано. Однако они не захотели вновь обидеть Буасси. Вежливо заглянули в статью.

— Что скажете? Парень дважды был вторым в «Тур де Франс», и не знаю даже сколько раз побеждал на этапах. Здорово, да?

— Угу.

То, что они искали, лежало там, прямо перед ними, прикрепленное скрепкой к статье о Бертоломи. Набранное петитом газетное сообщение.

— Что ты думаешь?

— Вероятно, это местная газета. Дюамель действительно за всем следил.

— Переверни! С обратной стороны как будто что-то написано.

Альбер снял скрепку и перевернул вырезку. Бришо ловко углядел. На обороте Дюамель фломастером записал имя — Риве. Оно не было им знакомо, если этот Риве и был спортсменом, то недостаточно известным. Шарль подошел к ящику на букву «Р».

— Риве… Риве… Антуан Риве, родился в 1955 году, французский чемпион 1976 года. Дисквалифицирован в 1978 году.

— Что вы ищете? — Бришо наконец поднял глаза от статьи о Бертоломи.

— Ничего, — сказал Шарль и вынул из ящика карточку Риве. Внизу, под отпечатанными на машинке данными Дюамель черным фломастером приписал адрес: Париж, улица Гавье, 8.

— Тогда, может, уйдем? — спросил Буасси.

— Пошли, — ответил Альбер.

— Куда поедем? — устало спросил Буасси. Мотор тихонько урчал, работая на холостых оборотах, в машине становилось жарко. — Если будете долго раздумывать, весь гараж задымим.

— По-моему, к этому Риве, — ответил Альбер.

— Знаю. А Шарль считает, что в редакцию «Пари суар». Так куда теперь ехать?

Бришо вздохнул.

— Знаешь что? Тут поблизости живет Лафронд. Навестим его жену, а там посмотрим. Пешком они дошли бы скорее. Чтобы свернуть налево, прежде им пришлось завернуть направо и погнать машину до улицы Дофина. Сделав приличный крюк, они поехали назад до улицы де Савой. Все молчали, каждый был занят своими мыслями. Альбер не слишком верил в теорию Бришо. Ну почему обязательно что-то было между журналистом и женой главного редактора? А если и было? Перед ними твердый как бетон, ясно просматриваемый мотив: допинговый скандал с загадочными смертями, гигантскими барышами и риском. И напористый журналист, от внимания которого не укрывается даже самая незначительная новость и который начинает на свой страх и риск расследование. Альбер мог только поражаться храбрости Дюамеля. Лелак очень удобно, устроился в машине, и ему неохота было даже шевельнуться, чтобы вынуть блокнот. Но он попытался запомнить, о чем надо расспросить знакомых Дюамеля. Насколько храбрым был журналист? Можно ли было угрозами заставить его бросить тему или он не обращал внимания на опасность? По мнению Бришо, журналиста убил муж одной из его любовниц. Слабосильный, пожилой господин. Альбер покачал головой.

— Любопытно, какая она женщина? — сказал Буасси.

— Я тебе скажу. — Альбер на секунду задумался. — Прежде всего, она моложе своего мужа, ей, вероятно, лет сорок-сорок пять. Она следит за фигурой, в меру употребляет косметику. Носит дорогие костюмы и чувствует себя голой, если на ней не навешано хотя бы полкило золота.

— А что еще нужно женщине, кроме этого?

Буасси удовлетворенно хихикнул. Остальные молчали. У Буасси действительно было много женщин, но вот каких, об этом лучше даже не думать. Однажды после работы они сели в кафе выпить пива. Осушив кружку, Альбер хотел уйти, но Буасси попросил его подождать, сейчас придет одна из его подруг, с которой он хотел порвать, но не мог. Альберу легко удастся отбить у него женщину, Буасси ему поможет. Тогда Лелак спросил, как она выглядит. Потрясающе, ответил Буасси. У нее огромные груди и милое лицо. Альбер остался. Женщина пришла. Если она и не была старше Альбера лет на двадцать, то по крайней мере так выглядела. У нее были огромные груди, таких не увидишь даже в старых американских секс-журналах. У нее все было чересчур крупным. Большой зад, талия не обхватишь, и вся она напоминала низенький, широкий цилиндр. Лицо ее закрывали громадные очки. Буасси гордо посмотрел на Альбера. Ну, что скажешь?

Такими были женщины Буасси. Женщины Шарля были высокими, стройными, элегантными, зрелыми, состоятельными и по возможности замужними. А у Альбера? Он подумал о тех девушках, которые ему нравились. О Марианне Фонтэн, миниатюрной, очаровательной красавице, созданной для того чтобы ею восхищались, ласкали ее и голубили. Вспомнил о бразильской девушке, ее острых грудях и сообщнической улыбке. О коротковолосой девушке из американского фильма и той, из метро, что показалась. ему столь женственной и сексуальной, с длинными каштановыми волосами, в свитере на два размера больше, чем следует.

— Все ясно: женственность тебя просто отпугивает, — с наслаждением потягиваясь, произнес Бришо. Альбер повернулся назад и ткнул приятеля в поддых. Не слишком больно, лишь так, чтобы испортить ему удовольствие от потягивания. Буасси остановил машину, бросив на них многозначительный взгляд. Они огляделись. Автомобиль стоял на тротуаре против спуска на подземную стоянку. Пешеходы, ворча, обходили их, какой-то старый господин палкой ударил по багажнику их машины. Буасси нажал на клаксон, пешеходы испуганно попятились. Никто не вышел отворить ворота. Шарль высунулся из окошка.

— Я думаю, они электронные. Владельцы открывают их из машин.

— А как же мы въедем? — спросил Лелак.

— Никак. — Буасси внезапно включил заднюю скорость. Объехал какое-то такси, описал петлю и встал на только что освободившееся место.

Они вышли и огляделись. На углу маленький продуктовый магазинчик Феликса Потэна, книжная лавка, аптека. В витрине реклама аэдаксина. В дверях дома небольшая скульптура — облаченная в греческий хитон женская фигура, испуганно глядящая через плечо. Двери закрыты, некоторое время сыщики стояли в нерешительности. Телефона в квартиру не было, за стеклами, защищенными коваными решетками, дверь выглядела аристократически неприступной.

— Как, черт побери, туда попасть?

— Никак. Незваных гостей здесь не любят.

— А где входит почтальон, коммивояжер? Слесарь?

— Полицейский?

Тоненькая темнокожая женщина исчезла в узком входе метрах в двух от них. Лестница для прислуги.

— Ну, в конце концов, не упадет с наших голов корона — сказал Буасси.

— Корона не упадет. Но авторитета у этой женщины мы не приобретем, — ответил Шарль.

— Подождите здесь! — Альбер открыл дверь и начал взбираться по винтовой узкой лестнице. Голые лампочки освещали выкрашенные белилами стены, на которых не было никаких украшений. Но здесь было чисто, и на дверях ясными четкими буквами виднелись имена владельцев, Альбер пробежал мимо тоненькой женщины, которая остановилась отдохнуть, опустив на ступени две тяжелые сумки. Она прижалась к стене, чтобы Альбер смог пройти. Он поднялся на шестой этаж. От множества витков у него слегка кружилась голова. На секунду он остановился. Дышал он не тяжело, только сердце билось слегка учащенно. Альбер набрал воздуха, напрягшись, откинул назад плечи. Руки вытянул вдоль туловища и держал так, словно обеими ладонями опирался о столешницу.

Затем выдохнул воздух, почувствовал, как замедляется биение сердца. Он стоял у кухонной двери. Было тихо, только несколькими этажами ниже слышалось шарканье тащившей сумки женщины. Он нажал на звонок и принялся ждать. Звонка он не услышал, и это его раздражало. Альбер снова приложил палец к кнопке, но в этот момент дверь распахнулась.

Перед ним стояла женщина лет двадцати пяти, с рыжеватыми волосами. У нее были зеленые глаза, узкое лицо, небольшой рот с пухлыми губами. Лицо хищницы, подумал Альбер. Маленькой хищницы. Ласки.

— Что вам угодно? — спросила Ласка. Она стояла босиком на ковре, ногти на ногах были покрыты лиловым лаком. Ее тонкие, но красивой формы ноги до середины бедер прикрывала гигантская белая мужская рубаха. Вероятно, в этой квартире хорошо топили.

— Я из полиции, — протянул он женщине свое удостоверение. Она лишь мельком глянула на него и кивнула. — Мы ведем следствие по делу о смерти мосье Дюамеля. Мои коллеги ожидают внизу. Не будете ли вы любезны дать мне ключ.

— Господи! — В испуге женщина схватилась руками за лицо. — Дюамель? Мой муж знает, что вы здесь?

— Нет. — Он услышал шум за спиной и, даже не подумав, мгновенно отклонился в сторону, правая рука его исчезла под пальто. В другой он продолжал держать удостоверение.

— Пардон, мосье. — Мимо него прошла тоненькая женщина. Альбер попытался сделать вид, будто только хотел уступить ей дорогу. Он сунул пистолет назад в карман и шагнул чуть дальше. Интересно, она турчанка?

— Вино принесли? — спросила Ласочка.

— Да, — ответила женщина. Голос у нее был неприятный. Не ожидая дальнейших вопросов, она прошла в кухню и начала распаковывать сумки.

— Никогда ничего не знаешь заранее, — тихо сказала женщина Альберу. — Вы не зайдете? Здесь холодно.

— Будьте любезны, дайте мне ключи от двери. Мои коллеги ждут внизу.

Ждали они с нетерпением. Видимо, Альбер провел наверху больше времени, чем думал. Сыщики открыли дверь, которая с тихим шипением сама захлопнулась за ними. Вытерли ноги, прежде чем идти дальше. Мраморные своды сверкали чистотой, к лифту вела бархатная дорожка. Лифт с разноцветными деревянными инкрустациями, должно быть, изготовили добрых лет восемьдесят назад. А вот автоматику — самое большее лет десять. Бесшумно и быстро они поднимались на шестой этаж, приводя в порядок перед огромным зеркалом свою одежду. Шарль поправил галстук и подтянул манжеты. Буасси вытащил маленькую черную расческу и, нервничая, разглядывал ее.

— Вот, получил в подарок от моей новой женщины. Говорит, у меня красивые волосы.

Он причесался. Альбер заправил в брюки рубашку. Очевидно, она выскочила во время его дыхательных упражнений. Когда они поднялись, дверь квартиры уже была отперта. Мадам Лафронд успела натянуть брюки — красные шелковые шаровары, которые, весьма вероятно, носили женщины из гарема султана. Белую мужскую рубаху она сменила на шелковый, расшитый золотом китайский халат, перехваченный в талии желтым поясом. Мадам Лафронд провела их в огромную гостиную. Посреди комнаты, вокруг круглого столика из дымчатого стекла, стояли современные кресла, — имитация под старинные кабинетики, но все же не совсем такие. Спинки их были слишком высокими, сиденья слишком глубокими. Мебели в гостиной стояло немного: несколько шкафов, пуфов, повсюду хром, стекло, дерево и кожа — сплошная элегантность. В помещении было, холодно. Не только в переносном смысле, но и в прямом. Его едва отапливали. Мадам Лафронд, когда у нее не было гостей, наверняка забиралась в свое мягкое, теплое гнездышко.

Приятели погрузились в кресла и чуть в них не утонули. Мадам Лафронд тоже устроилась в одном из кресел, сев по-турецки и пристально глядя большими глазами на Альбера.

— Мадам… — заговорил Бришо тихо и торжественно, словно желая сообщить какую-то важную тайну. — В каких отношениях вы были с мосье Дюамелем?

— Кто вам сказал? — Она свирепо посмотрела на него. — Надеюсь, не мой муж?

— Нет, нет, — успокоил ее Шарль. — Мосье Дюамель вел регистрацию всех своих знакомых дам.

— Господи… — прошептала женщина. Худое лицо ее подурнело от испуга. Под красным халатом угадывались очертания крепкого тела маленькой хищницы. — Что будет, если это попадет в руки моего мужа?

Трое полицейских переглянулись.

— А что будет?

— Он меня убьет, — убежденно произнесла женщина. — Вы не поверите, как он ревнив.

— Убьет вас или вашего любовника? — спросил Шарль.

— Меня. Он на мне женился, я поклялась ему в верности. В поведении мужчины он счел бы измену естественной.

— Да? Даже в том случае, если это его друг или подчиненный?

Ответа они не получили. Мадам Лафронд разглядывала пальцы своих ног. У нее были красивые ноги, с тонкими маленькими пальцами.

— С каких пор начались ваши отношения с мосье Дюамелем?

— Со встречи Нового года. Он вышел на кухню, чтобы помочь мне. До того весь вечер что-то нашептывал мне на ухо и…

— Вашему мужу ничего не бросилось в глаза?

— Нет. Они пили, как лошади. Муж вообще не умеет пить и не пьет, разве что когда необходимо. Мы могли заняться любовью у него на глазах, он все равно бы не заметил.

— Но вы занимались этим не у него на глазах?

Ласка хихикнула.

— Нет. В кухне.

— А потом?

— В гараже. Там полно больших колонн, и днем ни одна душа туда не заглядывает.

Шарль взглянул на Альбера, потом удовлетворенно откинулся в кресле и вынул пачку сигарет.

— Разрешите?

Мадам Лафронд, наклонилась вперед, чтобы тоже взять сигарету. Казалось, у нее нет позвоночника.

— Вы позволите один вопрос? — спросил Альбер. — Можете посчитать любопытством, но это важно для следствия. Чем вас покорил Дюамель?

Женщина задумалась.

— Не знаю.

— Нельзя сказать, что он был недурен собой.

— Нет. Когда гости ушли и мы легли спать, я подумала об этом. Если уж я изменяю мужу, то почему с таким уродом?

— И почему же?

— Не знаю. Может, я в тот раз много выпила.

Она мягко ступила на ковер.

— Выпьете что-нибудь? — Мадам Лафронд подкатила сервировочный. столик и, ожидая, что они выберут, смотрела на них взглядом хорошенькой официантки в экзотическом приключенческом фильме.

— Вы здесь не зябнете? — спросил Буасси, который пить сейчас не мог.

— Нет. Я привыкла. В доме моей матери едва топили. Горячая, вода бывала только раз в неделю, туалет находился во дворе. Но я не знакома ни с насморком, ни с простудой, — добавила она с гордостью.

— Дюамель говорил вам комплименты?

— Какие комплименты?

— Ну, я имею в виду… Быть может, он покорил вас красивыми словами…

— Может быть, не знаю. Ничего такого не припоминаю.

— Но чем же он вас покорил? — Обычно Альбер не бывал так настойчив с женщинами. Но с мадам Лафронд он не ощущал ни застенчивости, ни смущения.

— Он и не покорял меня, Но когда я опомнилась, то была уже его любовницей.

Они чокнулись, женщина, снова сидя по-турецки, Альберт и Шарль с трудом наклонясь из глубоких кресел, оба чувствовали, что у них возникло какое-то странное сообщничество с этой женщиной и даже почудилось, что и выпили они за то, чтобы все это осталось между ними. В ней ощущалось что-то от восточной рабыни-подавальщицы, казалось, мужчинам стоит лишь сделать знак, и она исполнит танец живота или станет угождать каким-либо иным их прихотям. И у них появилось желание повелевать ею — просто ради самого удовольствия отдавать приказания.

— Позу лотоса вы тоже умеете делать?

— Это как?

— Левую ступню положить на правое бедро, а правую на левое.

— Так?

Альберт сглотнул.

— Так.

Сам он более десяти лет пытался принять эту позу, но суставы не повиновались ему. Он выпил и даже зашипел. Коньяк обжег пораненный рот. Он поставил на стеклянный столик рюмку и встал. Положил руку на плечо мадам Лафронд, ощутил под ладонью круглые, упругие мышцы. Женщина склонила голову набок и взглянула на него.

— Вас побили?

Альбер другой рукой провел по украшавшей его щеку синей опухоли. Стало больно. Шарль допил коньяк и вскочил. Буасси кашлянул, положил обе ладони на подлокотники и поднялся. Они очень благодарны за все, будьте совершенно спокойны, на них можно положиться… затем дверь за ними захлопнулась, и, когда Альбер опомнился, они уже стояли на лестничной клетке, украшенной гипсовыми закорючками и золотыми украшениями. Вызывать лифт они не стали, спустились пешком.

— По-моему, его фонарь под глазом ей понравился.

— Он делает лицо Лелака таким мужественным.

Альбер откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Этот текст приятели выдавали с тех пор, как сели в машину. Прозвучало несколько замечаний, оценивающих фигуру мадам Лафронд, затем последовали предположения обоих специалистов о том, каких результатов можно от нее ожидать. Остальное относилось к начинавшемуся роману Альбера.

— А как они глядели друг на друга в дверях, когда прощались… У меня чуть сердце не разорвалось.

— Если в ближайшее время мы не увидим Альбера, будем искать его в гараже.

— Только бы Марта не узнала.

Альберу начало надоедать.

— Ладно, великие умники! Только вы забыли спросить у мадам Лафронд, где был ее муж в субботу вечером.

Хихиканье прекратилось. Буасси сбавил скорость и подтянулся к тротуару.

— Вернемся назад?

— Да, — сказал Шарль. — Или лучше не надо. Остановись у телефона-автомата.

Они припарковались между двух автомобилей под прямым углом. Шарль выскочил из машины. Конечно, они могли спросить у Лафронда, где он был в субботу вечером, но это было бы серьезной ошибкой. Бришо обдумал все это в одно мгновение после того, как Альбер умолк. Если Лафронд виновен, не стоит его предупреждать. Если он не виновен, обидно настраивать против себя влиятельного человека. Если главному редактору неизвестно о его рогах, он не поймет, почему его вдруг заподозрили, и примется размышлять. Зачем выдавать женщину? Совершенно лишнее.

Автомат был занят, пришлось ждать. Бришо оставил пальто в машине и теперь зябко ежился и подпрыгивал. Звонила худая молодая женщина. Ее рот двигался так, словно она разминала жевательную резинку, хотя она просто говорила медленно, но без единой паузы. Взглянув на Шарля, она отвернулась и продолжала разговаривать.

Альбер, сложив ноги крест-накрест, с наслаждением наблюдал за сценкой. Буасси слегка убавил обогрев, в машине было жарко. Шарль легонько постучал по плечу женщины и что-то сказал ей. Та положила трубку и оскорбленно удалилась, однако, пройдя несколько метров, что-то сказала ему. Бришо повернулся к ней спиной. Вынул блокнот и набрал номер. Говорил он коротко, чуть погодя прибежал обратно в машину и, дрожа от холода, бросился на заднее сиденье.

— Не отгадаете, — с удовлетворением сказал он, потирая руки и бедра. — Малышка сказала, что ее муж был в театре. Смотрел какой-то бразильский ансамбль, а потом присутствовал у них на приеме. Вернулся домой поздно ночью. Ну, что скажете?

Буасси присвистнул, Альбер промолчал, словно сообщение вообще было ему безразлично. Ладно, проверим и это. Но в душе он оставался верен версии с допингом.

— Да, и еще кое-что, — добавил Бришо. — Мадам Лафронд просила тебя поцеловать.

Они направились к центру.

Альбер вышел из машины, Лафронд его не интересовал, он сказал, что поедет на такси к Риве. Буасси покачал головой.

— Ты всерьез считаешь, что этот тощий маленький старикашка мог убить того бегемота?

— А почему бы нет? Может, ему кто-то помогал.

Бришо наблюдал, как Буасси выруливает на официальную стоянку «Пари суар», и следил за лицом сторожа, который только кивнул, чтобы они въезжали; Это был пожилой человек, явно бывший полицейский, который умел отличать полицейские машины и без опознавательных надписей.

В редакциях они уже бывали, но только в маленьких газетах. Представления о больших основывались у них лишь по американским фильмам. Они рассчитывали увидеть огромный зал, где снуют нервные мужчины без пиджаков и бегают хорошенькие женщины с бумагами в руках. Ожидали услышать стук типографских машин и увидеть стоящего рядом Лафронда, с удовлетворением наблюдавшего за тем, как из них автоматически выскакивают газеты. Как бы там ни было, но они ожидали шума и движения. Однако здесь царила тишина. Через стеклянную, на фотоэлементах, дверь они вошли в огромный пустой зал. Пальмы, кресла, в центре будка, тоже из стекла, в ней вахтер в форменной одежде. Они подошли туда и вынули удостоверения.

— Разрешите? — Вахтер взял у них из рук удостоверения, и записал имена в большую тетрадь. — К кому вы идете?

— К мосье Лафронду.

— …Лафронду… — Вахтер писал медленно, детским разборчивым почерком. Он посмотрел на них извиняющимся взглядом. — Повсюду наставили компьютеров, только у нас нет. Только мы знай себе пишем. Но теперь уже недолго, мосье. Две недели — и конец.

— Прекрасно, — сказал Шарль. Вахтер вернул им удостоверения.

— Будьте любезны подняться в лифте на четвертый этаж.

Пропустивший их вахтер был человеком лет сорока, с руками-лопатами и перебитым носом. Они с трудом могли представить, что через две недели он будет нажимать на клавиатуру компьютера.

Проходя по вестибюлю, они искали хоть какого-нибудь признака того, что находятся в редакции. Чистота, тишина. Стены цвета яичной скорлупы, на полу светло-коричневый ковер. Все скорее напоминает оранжерею из-за множества цветов, расставленных повсюду. В лифте звучала тихая музыка. В нем могло поместиться по меньшей мере человек десять, стены его тоже были цвета яичной скорлупы, а на полу лежал такой же коричневый ковер, как в вестибюле. Они вышли на четвертом этаже и огляделись. Коричневый и цвета яичной скорлупы коридор с раздвигающимися дверьми из пластика.

— Будто современная рекламная контора…

— Когда у нас так будет?

— Надеюсь, никогда.

— Ненормальный…

Дойдя до кабинета главного редактора, оба смолкли. Постучали и один за другим вошли. Шарль впереди, за ним Буасси своей странной походкой вперевалочку. Огляделись в коричневой и цвета яичной скорлупы приемной. За овальными, сделанными на заказ письменными столами сидели секретарши, словно тоже сделанные на заказ. Они одновременно подняли головы.

— Я Шарль Бришо. Мадемуазель Житон?

— Это я. — Одна из женщин нерешительно приподнялась.

— Быть может, вы помните, мы разговаривали по телефону. По делу мосье Дюамеля.

Две другие женщины, приступившие было снова к работе, вскинули глаза на Шарля. Обеим под пятьдесят, на обеих строгие костюмы. Похоже, им Бришо понравился.

Мадемуазель Житон можно было дать лет тридцать. На ней красная шелковая блузка и широкая цветастая юбка, скрывающая бедра и зад, которые по сравнению с ее возрастом были лет на десять пышнее, чем следовало. Костюм дополнял легкий грим. Даже в период своего расцвета она вряд ли была секс-бомбой, однако и теперь не скажешь, что мадемуазель Житон дурнушка. В коллекции Дюамеля она фигурировала под номером шестым за 1984 год.

— О, конечно, полиция. Пожалуйста.

— Мосье Лафронд у себя?

— Да. О вас доложить?

— Прошу вас… одну секунду… — Бришо подошел к письменному столу и склонился над ним. Нельзя было расслышать, что он говорит, Житон внимательно выслушала, потом так же тихо ответила. Со стороны они казались заговорщиками.

Женщины перекладывали бумаги на своих; столах, делая вид, будто поглощены работой.

Буасси перенес центр тяжести на другую ногу, Шарль кивал, женщина, — жестикулируя, что-то объясняла, затем откинув упавший на глаза локон, взялась за телефон.

Лафронд не был занят, во всяком случае, — принял их сразу. В его кабинете уже не было ничего ни светло-коричневого, ни цвета яичной скорлупы, ни пластиковых раздвижных дверей, ни неудобных, с изогнутыми линиями письменных столов, ни скрытого освещения. Это была нормальная приличная контора с громадным, сделанным из настоящего дерева письменным столом, с настольной лампой, креслами, люстрой на потолке и длинным столом для переговоров с расставленными рядом деревянными, обтянутыми кожей стульями с прямыми спинками. Одна стена была уставлена книгами, другую покрывали изображения старых первых полос газеты.

— Модернизация закончилась у вашего порога? — спросил Шарль.

— Нет. — Лафронд рассмеялся. — У моего порога закончилась сфера влияния дизайнера. — Знаком он пригласил их сесть, сам расположился за письменным столом.

Шарль вынул толстый блокнот в плотной, твердой обложке.

— Не скажете, когда вы видели в последний раз Дюамеля?

— В субботу вечером… Я встретился с ним в театре.

— В котором часу?

— Представление началось в семь. И длилось примерно до девяти. А в чем дело? Ведь его же убили дома…

— А после спектакля?

— Я выпил несколько рюмок на приеме и ушел домой. Не знаю, как долго оставался там Жорж.

— И не знаете, ушел ли он один или с кем-нибудь?

— Разумеется. — Лафронд нажал несколько кнопок на клавиатуре, стоявшей рядом с письменным столом. На укрепленном между книгами экране появилось изображение газетной полосы. — Прошу прощения, всего несколько секунд, — пробормотал он в их сторону, с поразительной быстротой пробегая статью. Затем нажал очередную кнопку. — Этот рыночный материал слишком длинный, — сказал он, склонившись к клавиатуре. — Достаточно половины, духовный мир торговки никого не интересует. Об ограблении банка дайте три колонки и заголовки покрупнее. Почему у вас такие мелкие заголовки? — Он отпустил кнопку, откинулся и, похоже, ему секунду пришлось соображать, пока он не вспомнил, что делают эти двое чужаков в его кабинете. — Если самому не проследить, наверняка что-нибудь упустят… — проворчал он. — На чем мы остановились?

— С кем отправился домой Дюамель в субботу вечером, — предупредительно подсказал. Шарль.

— Понятия не имею. — Лафронд задумался. — Откуда мне знать?

— Вы разговаривали с ним на приеме?

— Естественно. Поговорили несколько минут и разошлись. Знаете, как бывает на подобных приемах. Все стоят, в одной руке тарелка, в другой бокал, и пытаются есть, стараясь, чтобы их не толкнули. Двадцать пять знакомых, с которыми надо поздороваться, из них десяти пожать руку, тебя представляют множеству разных людей, вовсе тебя не интересующих.

— Кто там был?

— Актеры, телевизионщики, журналисты, бог весть кто. Обычная толпа бездельников, которые присутствуют на всех приемах. Избави нас от них, Господи! — Он снова заиграл на клавиатуре, словно на рояле, и, хмыкая, смотрел на экран. — По меньшей мере дважды в неделю у меня таким образом воруют время. — Он гневно тыкал кнопки, стирал одну картину, заставлял появляться новую. — Достаточно мне только услышать о приеме, а ля фуршет, как у меня подымается давление. Есть невозможно, беседовать невозможно, сесть невозможно, ума не приложу, почему люди приходят от этого в такой восторг?!

— А завести знакомства там можно?

— Да, можно.

— Вы не заметили, чтобы Дюамель с кем-либо знакомился?

— Нет. — Лафронд перестал нажимать на кнопки и поглядел на них. — Вы думаете, Дюамель завел там какое-нибудь новое знакомство?

— А вы как думаете? — Словно два козленка, столкнувшиеся на узком мостике, они не уступали друг другу — ни главный редактор, ни Шарль. Оба желали только спрашивать, но не отвечать.

— Дюамель легко сходится с людьми?

— Я не знаю его личной жизни. — Лафронд вновь переключил свое внимание на экран.

— Вы видели пачку писем в кабинете Дюамеля, ведь вы там присутствовали, когда мы ее нашли. — Шарль, словно подчеркивая значение каждого слова, в такт постукивал карандашом по блокноту. — Вы знали, что он пользуется успехом у женщин?

— Нет, но меня это и не интересовало. Я вообще не вникаю в личную жизнь своих сотрудников.

Даже не будь их предварительного разговора с мадам Лафронд, у сыщиков непременно возникло бы подозрение. Обычно подозрительно, если кто-то ни с того ни с сего становится вдруг равнодушным, замыкается в себе, словно черепаха, которая прячется в свой панцирь, когда собака пытается обнюхать ее. Слишком много таких притворно равнодушных голосов они слыхали, чтобы их можно было ввести в заблуждение. Оба вежливо кивали, Шарль что-то записывал.

— Э-э-э… вы занимаетесь каким-нибудь спортом? — спросил он.

— Нет. А в чем дело? Почему вас это интересует?

— Даже, не знаю, — невинно произнес Бришо. — Вероятно, потому, что вы не располнели. В вашем возрасте и в вашем положении большинство обрастает жирком.

Лафронд пристально глядел на него.

— Я имел в виду теннис, лыжи, гольф, парусный спорт…

— Работа, мосье, работа — лучший вид спорта. — Он улыбнулся. — И вам рекомендую. — Он повернулся к микрофону: — Почему вы поставили эти фотографии Вайнбергера? Дайте мне все, я сам отберу. — Лафронд нажал еще одну кнопку и вперил взгляд в экран. Провожать их он не стал.