Убийство после сдачи номера в печать

Глава пятая

Становилось прохладнее, и парижане, дрожа от холода, плотнее запахивали на себе куртки. Слегка покапал дождь — ровно настолько, чтобы промочить людям ботинки и заставить зябко топтаться на автобусных остановках тех, кому именно сейчас понадобилось отправиться в путь.

Альбер вышел из такси, сунул под пальто книгу, которую купил в магазине рядом с домом Лафронда, и огляделся. Заводы, обшарпанные одноэтажные домишки, пыльные садики, бесцветные доски для наклейки афиш, перегородившие узкую дорогу грузовики.

Улица Гавье, 8. Антуан Риве.

Не найдя его фамилии в перечне жильцов, Альбер отправился искать квартиру консьержа.

Двухэтажный дом, высокая сводчатая подворотня. Квартира консьержа слева на повороте лестницы. Альбер переложил книгу в левую руку, чтобы освободить правую, и постучал. Дверь открыла низенькая ширококостная женщина. Вид у нее был неряшливый, волосы взлохмачены, к переднику присохли бурые остатки пищи.

— Я ищу мосье Риве.

Женщина ткнула рукой в направлении двора и захлопнула дверь. Альбер вздохнул и двинулся к мощеному двору. Слева стоял на козлах старенький «рено-дофин», справа прилепился к стене сарайчик. Был он высотой метра в два, достаточно широкий для того, чтобы в нем поместилась кровать, и около пяти метров в длину.

Дверь находилась в обращенной к воротам стене продолговатого строения. Она вела в убого обставленную кухню, за стеклом, склеенным пластырем, виднелся допотопный водопроводный кран, изготовленный на рубеже века, древний буфет, две старые афиши. Они приглашали на велосипедное состязание, вспомнить о старых Добрых временах. На стук никто не откликнулся. Альбер коленом толкнул дверь. Она отворилась, потом, словно была автоматической, медленно закрылась. Альбер еще раз толкнул ее и нехотя вошел в квартиру. У двери в комнату он остановился и, прежде чем зайти, постучал по дверному косяку.

— Риве, вы дома? — Ему показалось, он услышал какое-то шевеление. — Я из полиции, хочу с вами потолковать.

Почувствовав, как кто-то приближается изнутри, он машинально шагнул в сторону. Низкорослый, худой мужчина резко распахнул дверь, поскользнулся на каменном полу кухни и, едва обретя равновесие, выскочил во двор.

— Стой! — закричал Альбер. Но в следующий момент рефлексы, выработавшиеся за пятнадцать лет службы в полиции, подсказали правильный ход действий. Выхватив пистолет, он ворвался в комнату. Терять время не хотелось, однако надо было проверить, не остался ли там кто-нибудь. Он рванул дверцу шкафа, заглянул под кровать, распахнул ногой дверь туалета. Не прошло и пяти секунд, как он был во дворе. На бегу сунул пистолет во внутренний карман и вытащил из-под пальто книгу. Он бежал быстро, в полной уверенности, что догонит беглеца. Если только тот не скроется в соседнем доме. Однако мужчина, следовал вверх по улице Анастаз. Альбер, лавируя между прохожими мчался за ним вслед. Прохожих на улице было мало, но почему-то все они как назло оказывались перед ним и в последний момент, когда он собирался обогнать их, вынуждали его делать зигзаг. Они начинали завязывать шнурки на ботинках, беседовать между собой, толкать впереди себя детскую коляску.

Риве свернул влево. Альбер не видел его, лишь мог проследить направление его пути, когда он прокладывал себе дорогу среди прохожих. Лелак гнался за ним по проезжей части. Бежал во всю прыть, чувствуя, как сокращается между ними расстояние. Автомобилисты, поравнявшись с ним, снижали скорость и выкрикивали ругательства, один мопед даже слегка задел его, проезжая мимо.

Альбер ничего не замечал. Но вот увидел беглеца. Низенький человечек с черными волосами и морщинистым лицом обернулся на бегу. По тротуару за ним никто не гнался. Альбера он заметить не мог и все же продолжал убегать. Альбер начал выдыхаться. Он вспотел, брюки прилипали к ногам, икры ног словно кололо мелкими иголками, воздух со свистом вырывался из легких. Автомобили, автобусы, мотоциклы прыгали перед глазами.

Он услышал скрежет тормоза и отскочил влево, оказавшись между двумя припаркованными машинами. Боковым зрением уловил, как одна машина скользнула на то место, где он только что бежал, но тотчас выбросил это из сознания.

Теперь он бежал по тротуару. Бежал все медленнее. Да и направления бега менял не так быстро, как вначале; все больше времени требовалось для того, чтобы решить, куда свернуть.

Плечи Альбера все чаще натыкались на препятствия. А Риве не сбавлял темп. Расстояние между ними снова возросло, и Альбер бежал уже скорее из принципа, не веря, что когда-нибудь сможет догнать бывшего велосипедиста. Риве, словно ящерица, мог внезапно остановиться, внимательно посмотреть назад, а затем снова припуститься бежать, меняя направление, огибая идущих навстречу, пересекая мостовую. Затем он снова свернул за угол, и Альбер остановился. Хватит с него. Он пробежал по меньшей мере два километра. Сначала был спринт, потом пришлось бежать, меняя направление, толкая прохожих, отскакивая от машин, и все это — он глянул на часы меньше чем за восемь минут.

Как, черт побери, Риве выдерживает такой темп? Тренируется он, что ли? Альбер знал, что по сравнению с рядовым обывателем его собственная спортивная форма просто блестяща, но где ему сравниться с профессиональным спортсменом?! Неужто Риве серьезно тренируется? Риве, которого дисквалифицировали в семьдесят восьмом и которому денег хватает лишь на жалкую дыру на улице Гавье?

Альбер вспомнил пустые бутылки из-под вина на кухонном столе. Нет, это невозможно! Едва начав приходить в себя, он заметил любопытные взгляды прохожих. Тяжело дыша, взлохмаченный, вспотевший, он стоял, опустив голову, и что-то бормотал.

Положив книгу на припаркованную машину, он расстегнул молнию на спортивной куртке и попытался привести себя в порядок. Заправил рубашку в брюки, подтянул носки, подождал, пока обсохнет потное тело. Затем двинулся дальше. Медленной, неуверенной поступью, чтобы как-то расслабиться после напряженной погони и немного обдумать происшедшее.

Неужели Риве убил Дюамеля? Если нет, почему он убегал? И вообще Риве ли этот беглец?

Он вынул из кармана взятую в картотеке Дюамеля карточку. Антуан Риве родился в 1955 году. Не разница ли в возрасте причина того, что тот оказался, быстрее Альбера?

— Старею, — подумал он. — Двадцать лет назад я бежал бы, пока не грохнулся. Десять лет назад — пока не смог бы прислониться к стене, чтобы сдержать тошноту. Теперь остановился, как только устал. Старею, — снова подумал он, словно желая себя убедить. — Бегаю, тренируюсь с Жаком и воображаю, будто я в полном порядке. И вот, пожалуйста! Десять лет разницы в возрасте позволили этому проклятому Риве ускользнуть. Не может он быть в лучшей форме, чем я. Просто он не сдался, а продолжил бег.

Альбер приостановился, так как на тротуаре образовалась толпа, и он не знал, как ее обойти. Кто-то упал. Умер или умирает, бьется в судорогах или истекает кровью. Люди стояли и смотрели, словно любовались прекрасным зрелищем. Гадали, что могло случиться, будто от этого несчастному было легче. Спрашивали, вызвал ли кто-нибудь «скорую» и, удовлетворившись ответом, продолжали стоять.

Лелак решил обойти толпу. Правда, он учился оказывать первую помощь, но мало чего достиг. Хотя он был сыщиком и еженедельно видел покалеченных, истекающих кровью и мертвых людей, он не мог избавиться от ужаса, свойственного самому обыкновенному человеку. Врач, который вел у них курс первой помощи, уснащал свои лекции специальными выражениями, рассказывал о ходе различных болезней и лечении их. Вместо того, чтобы растолковывать, когда и что надо делать. Из всего этого Альбер вынес, что самое лучшее тотчас же вызывать «скорую». А разбирался он лишь в том, с чем часто встречался за прошедшие пятнадцать лет службы: вывихах, переломах, рваных и колотых ножевых ранах, переломах черепа.

Лелак прокладывал себе дорогу среди зевак, потом все же не удержался, чтобы не бросить взгляд на лежавшее на земле тело. Это был худой молодой мужчина. Черные волосы, морщинистое лицо, потертые серые брюки, темный свитер. Альбер остановился и, хотя сразу узнал человека, склонился поближе. Риве лежал на спине, вытянув руки вдоль тела.

— Отойдите, отступите подальше! — скомандовал Альбер. Он не вынул удостоверения, но по его тону все узнали в нем представителя власти. — Нечего здесь разглядывать…

Он присел на колено и поискал пульс у лежавшего. Риве был жив, насколько Альбер мог установить по едва уловимым неровным толчкам под его пальцами. Однако он едва дышал. Искусственное дыхание, подумал Лелак, вот что ему нужно. Он ощутил к себе ненависть, однако не смог заставить себя приникнуть к сжатому рту Риве. Положив обе руки ему на грудную клетку, он начал ритмично надавливать на нее.

Прибыла машина «скорой помощи» — плоский «Ситроен-комби» старого выпуска. В ней помещались носилки и сопровождающий. Врача не было, только двое санитаров, которые занялись своим делом с такими же скучающими лицами, как группа Лелака на месте тройного убийства. Торопливо осмотрели Риве и уложили на носилки.

Разрешили Альберу сесть с ними в машину и, включив сирену, тронулись с места. Лелак понятия не имел, куда они едут. Сзади в машине не было окошка, от резких, крутых поворотов и неожиданных торможений Альбер почувствовал дурноту. Наконец они прибыли. Больница Сен-Мелани состояла из целого ряда корпусов, построенных из старых, добротных красных кирпичей, где кошки разгуливали в саду, а крысы — по коридорам цокольного этажа.

Риве унесли, и Альбер остался стоять в переполненном коридоре, будто обеспокоенный родственник. Мимо него, меряя Альбера подозрительными взглядами, шаркали в умывальную старики в болтающихся на тощих плечах пижамах. В конце концов появился доктор.

Молодой, рано начавший седеть мужчина с усталым лицом и нетерпеливыми жестами.

— Мосье доктор, каково его состояние?

Тот остановился, видя, что от разговора не уклониться. Оглядел Альбера.

— Пока жив. Вы делали искусственное дыхание?

— Да. Надеюсь, не…

Врач махнул рукой.

— Если быть откровенным, возможно, он и не выкарабкается.

— Что с ним случилось?

— У него обширный инфаркт верхней стенки.

— Но отчего?

— Ваш друг молод. Возможно у него сужение нисходящей ветви левой венечной артерии. Такой случай называют «производителем вдов». Но может быть, он перенес слишком сильную перегрузку.

— Не сердитесь на мой вопрос… У него нашли в крови амфетамин?

Взгляд доктора задержался на книге, которую Альбер держал в руке: «Психостимуляторы в терапии». Толстый, богато иллюстрированный фолиант, заполненный графиками, формулами, рисунками. Он обошелся Альберу в двести двадцать франков.

— Вы врач?

— Полицейский.

— Мы не искали амфетамин в его крови. А нужно было?

— Вероятно. — Лелак попытался выдавить из себя извиняющуюся улыбку.

— Посмотрю, что тут можно сделать. Позвоните после полудня.

Он повернулся и ушел, не назвав своего имени. Альбер досадливо махнул рукой и подошел к курящему у стены высохшему желтолицему старику.

— Не знаете, как фамилия доктора, с которым я сейчас разговаривал?

Старик, глубоко затянувшись, подумал.

— Нет.

Секунду Альбер постоял, посмотрел на старика, наслаждавшегося одной из последних своих сигарет, на дверь, за которой лежит Риве, на длинный коридор и уныло шаркающих ногами больных, и его охватило желание бежать, мчаться отсюда, пока на него на напялили пижаму, не уложили на койку, не засунули в него трубочки, пока мышцы его не стали дряблыми, а зубы не выпали. Прочь отсюда, пока он в силах, прочь, пока можно оборачиваться вслед женщинам на улицах, любоваться красивыми девушками, и не обижаться, когда они смеются над ним. И нужно пойти на завод «Фармацит», выяснить, почему попал с инфарктом в больницу тридцатилетний мужчина после не такой уж длинной пробежки.

— Шарль, старина! Какими судьбами?

Высокий красивый молодой мужчина с намечающимся брюшком стоял перед ними в редакционном коридоре. Он был одет в коричневые суконные брюки и клетчатый спортивный пиджак. У него были широкие плечи и крупные мускулистые руки, почти такие же, как у Буасси.

— Дело Дюамеля, а? Не знал, что ты ведешь. Пошли, выпьем чего-нибудь!

Буасси, засунув руки в карманы, делал вид, будто скучает. Давно он не чувствовал себя так хорошо. Он никогда раньше не видел Бришо смущенным. Сейчас он знал и причину этого.

Коллеги считают его, Буасси, идиотом, думают, он только и умеет, что машину водить, а он их насквозь видит. Даже этого великого умника Шарля. Спрашивается, почему у него такая хорошая пресса? Конечно, без разрешения начальства нельзя делать заявления для печати. Но разве виноват тот, у кого друг журналист? Нельзя разве выпить с ним иногда по стаканчику винца?

— Мой коллега Буасси… А с ним мы учились вместе в университете. Андрэ Ле… — он проглотил конец фамилии. Впрочем, с кем только Шарль вместе не учился!

— Как ты сказал? Ле…

— Леметр, — закончил молодой человек.

— Ага. — кивнул Буасси. Ему не терпелось рассказать обо всем Альберу.

Леметр один из самых известных уголовных репортеров. Корентэн читает его сообщения, как главный режиссер «Комеди Франсез» театральные рецензии. Леметр по меньшей мере на четыре года моложе Бришо. Если они и учились вместе в университете, то вряд ли были друзьями.

— Ладно уж, — вздохнул Шарль. — Действительно, занимаюсь делом Дюамеля. Ты знал этого типа?

Леметр пожал плечами.

— Встречался с ним несколько раз. Несимпатичный субъект, откровенно говоря, я и сам бы охотно надавал ему оплеух. Ну, идем, нечего топтаться тут посреди дороги.

Леметр потащил их за собой по коридору к лифту. Они спустились на один этаж. Там находился кабинет журналиста. Коричневая и цвета яичной скорлупы клетка, письменный стол, заваленный рукописями, экран и клавиатура компьютера, на стенах и двери полицейские циркуляры.

Леметр бросился на стул, стоявший за письменным столом и вытащил из ящика стаканы. В распоряжении гостей были два пластиковых полушария, они подозрительно зашатались, когда Шарль и Буасси опустились в них.

— «Скотч» пойдет? — Леметр откинулся на стуле и откуда-то из-под окна вытащил бутылку. Налил и задумчиво уставился на стакан. — Славный старина Дюамель. Нам действительно следует первыми написать об этом деле, как только оно прояснится.

Шарль махнул рукой.

— Жаль только, что придется делать из него героя. Мученика прессы. Бррр! — Он проглотил виски и снова налил. — Он был хорошим журналистом?

— Да какой он журналист! Работал в спортивном отделе. Это тебе что-нибудь говорит? Едва знал алфавит. Получал премию, если в одной фразе мог правильно согласовать подлежащее со сказуемым и в одну статью вставить только двадцать обширных фраз.

Буасси заерзал. Он был восторженным почитателем Дюамеля.

— А его разоблачения? — с торжеством в голосе спросил он.

— Разоблачения? — Леметр с удивлением поглядел на него.

— А вы знаете, почему сидит на скамейке для запасных игроков никому не нужный футболист, когда лучшие играют? И о прочих подобных делах? Дюамель писал о всяких махинациях и о том, что за ними скрывается, — сказал Буасси. — Он их расследовал.

— Вы тоже расследуете, но вы ведь не журналисты. Дюамель был настырным, назойливым эгоистом, который усердно собирал данные обо всех, с помощью шантажа, обмана и денег заполучал информацию, а потом продавал ее, словно она была важной. — Леметр поднял огромную руку. — Как бы не так, расследовал! Всегда вращался в одном и том же кругу. Вы знаете, сколько у нас известных спортсменов, за которыми стоит следить? Сто, двести.

...

— Не знаю, — быстро ответил лысый. — Личным составом занимается мадемуазель Турнуа в четвертой комнате. Еще что-нибудь?

— Да-а — ответил Альбер. — Есть и еще кое-что. До своей смерти здесь работал человек по имени Гастон Параж. Каков был круг его обязанностей?

Директор развел руками.

— Четвертая комната. Право же, не стоит продолжать. Я полностью доверяю своим людям. — Он описал руками большой круг, будто хотел заключить в объятия всю комнату. — Сами видите, ко мне в любое время может войти каждый. Моя дверь открыта, ее не охраняют секретарши. Все это знают и не злоупотребляют моим доверием. Приходят лишь тогда, когда действительно затрудняются сами решить тот или иной вопрос. Зачем мне знать, кто работает у какого-то аппарата и каковы его обязанности? Вы хоть представляете, сколько людей трудится на этом маленьком предприятии?

— Нет, — ответил Альбер. — Но меня это интересует.

— Более восьмисот.

— Та-ак. И сколько из них умерло в последнее время?

Он был разочарован. На лице лысого не появилось оскорбленного выражения, отразилась только безнадежная усталость.

— Четвертая комната.

— Тогда, может быть, скажете, занимаются ли на вашем заводе производством допинговых средств?

— Мы не занимаемся. У нас есть лекарства с побочным возбуждающим действием. Например, аэдаксин — наши таблетки для похудения. Они занесены в список допингов, и в справочнике покупателей предупреждают об этом. Но спортсмены мало чего добьются, принимая его. Самый элементарный анализ мочи показывает его наличие.

— Он содержит амфетамин?

— Да. Есть у вас еще вопросы?

— Есть. Работают ли у вас над такими допингами, которые нельзя обнаружить с помощью анализов?

— Не думаю, чтобы существовало средство, которое нельзя обнаружить. По крайней мере, проводимые до сих пор анализы все обнаруживали… — Лысый задумался. — Еще что-нибудь?

Альбер встал, простился, вышел и в коридоре, прислонившись к двери, выругался, Почувствовав облегчение; направился к четвертой комнате.

Мадемуазель Турнуа была худой, костлявой старухой с носом картошкой. Она сидела перед высокой довоенной пишущей машинкой «Ундервуд» и быстро, решительно стучала на ней. Оглядев со всех сторон удостоверение Альбера, а потом его самого, она не предложила ему сесть.

— Что вам угодно?

Из ее информации он ничего нового не почерпнул. Гастон Параж был подсобным рабочим, человек по имени Антуан Риве на заводе не работает, и, к сожалению, она не может сказать, какое количество их сотрудников уже покинули этот мир. Но слава богу не много.

Альбер поблагодарил, снова вышел в коридор и несколькими тирадами дополнил сказанное им у двери директора. Интересно, куда звонил вахтер? Кого предупредил? Лелак направился к экспериментальной лаборатории. Она была на втором этаже. Стеклянная стена с проволочными вложениями отделяла ее от коридора, в ней была маленькая дверь, рядом кнопка звонка. Он позвонил, услышав гудение открывающегося электромагнитного замка. Никто не поспешил ему навстречу. Он продефилировал по коридору, заглядывая в комнаты. Его не спрашивали, чего он хочет. Он видел стеллажи с химикатами и пробирки, лабораторные центрифуги и какие-то приборы, о назначении которых понятия не имел.

В одной из комнат он заметил велосипед на стойке и рядом компактное оборудование для электрокардиографии. Зашел внутрь. Увидел еще медицинский стол для обследований, шкаф с лекарствами, столик, заставленный пробирками с образцами крови. И девушку в коротком халатике. Худое лицо, тонкие губы, сонные карие глаза, крашеные светлые волосы. Длинные, худые, но все же красивой формы ноги отвлекали внимание от не столь хорошо удавшихся деталей. Она разгадывала кроссворд, но отложила газету, когда Альбер вошел в комнату.

— Вам господина доктора? Он сейчас придет. Сердце у вас в порядке? Лучше признайтесь, мы ведь все равно вас обследуем.

— В порядке. По-моему, никаких отклонений нет.

— Садитесь, пока придет господин доктор, я возьму у, вас кровь.

— Это лишнее, Сильви. Мосье — полицейский.

В дверях стоял молодой мужчина. Он улыбался. Если бы не белый, расстегнутый сверху халат, можно было подумать, что он сошел прямо с рекламного проспекта средиземноморской конторы путешествий. У него были замечательные зубы, улыбка, завораживающая дам среднего возраста. Он вошел легкими шагами и уже издали протянул руку Альберу.

— Я вас спас от взятия крови. Сильви славная девушка, но у нее есть один недостаток — стоит ей увидеть мужчину, у нее руки чешутся ткнуть его иглой. — Они долго, тепло трясли друг другу руки. — Значит, вы все же в конце концов причалили у нас? Прошу сесть. Кофе? Сильви, дорогая, будьте пай-девочкой и принесите нам кофе!

Они уселись на неудобные пластмассовые стулья изогнутой формы. Альбер откинулся назад, пытаясь покачаться на своем, врач наклонился вперед, словно сидел в седле на верховой лошади. На его груди, покрытой густыми, черными волосами, блеснула золотая цепочка. Вблизи он не казался таким молодым, ему было по меньшей мере столько же, сколько Альберу, но выглядел он блестяще, держался прекрасно.

«Нет, — мысленно поправил себя Альбер, — нельзя сказать, что он блестяще выглядит. Не могу даже сказать, что он сохранил юношеское очарование. Скорее, пожалуй, в нем есть какая-то подростковая заносчивость».

— Почему вахтер потревожил вас?

— Я его об этом просил. — Дружеский сообщнический смех. — Не люблю, когда меня неожиданно отрывают от работы. С тех пор, как появилась статья в «Таймсе», ежедневно кто-нибудь обрушивается на мою голову. Здесь перебывали по меньшей мере дюжина журналистов и фотографов, два полицейских из отдела по борьбе с наркотиками и целая стая спортсменов, тренер, менеджер, некий господин из налогового управления, всех и не упомнишь. А вы откуда?

— Отдел расследования убийств. — Альбер посмотрел прямо в глаза доктору и не заметил в них удивления. Вынул блокнот и в тишине пролистал. Для каждого дела он заводил новый блокнот, который быстро заполнялся путаными замечаниями, понятными только ему сокращениями, зафиксированными с помощью доморощенной стенографии беседами.

Пролистал записи, относящиеся к драчливым бразильским танцорам, ревнивому Лафронду, его маленькой хищнице-жене, гарему Дюамеля и витающему между жизнью и смертью в больнице Сен-Мелани Риве. Открыл новую страницу, и перо его остановилось вверху пустого листа.

— Не сердитесь, я не совсем ясно расслышал ваше имя.

— Пике. Бернар Пике. Я вас правильно понял? Отдел расследования убийств?

— Правильно. Вы руководитель этой лаборатории, мосье Пике?

— Да. Но называйте меня просто Бернаром. — Он замолчал и, словно мыл голову, запустил в волосы все десять пальцев и принялся массировать кожу. — Вы тоже пришли из-за статьи?

— Отчасти, — ответил Альбер и уцепился мысками за нижнюю часть стола, чтобы не опрокинуться. Что-то едва коснулось его затылка, и, когда он наклонился вперед, худая девушка уже прошла за его спиной. В руке она сжимала обмотанную изоляционной лентой ручку от странной держалки, на конце которой находился старомодный лабораторный стакан, полный темного, дымящегося кофе.

— Мосье доктор, будьте любезны ваш стакан…

Пике, не глядя, выдвинул ящик, достал оттуда лабораторный стеклянный стаканчик поменьше. Дно его было покрыто толстым слоем засохших остатков кофе. Сильви, не пролив ни единой капли, плеснула в стакан половину, а то, что осталось, поставила перед Альбером.

— Осторожнее берите, он горячий…

Пике вынул из ящика сахар, Сильви подтолкнула им длинные стеклянные палочки, чтобы его размешать. Затем она вернулась к своему кроссворду. С ее худого лица исчезло скучающее выражение. Левой рукой она наматывала на палец слишком светлый локон, правой с поразительной быстротой записывала одно за другим разгаданные слова.

Альбер отвел от нее взгляд.

— Работал здесь некий Гастон Параж.

— О… Словом, речь пойдет об этом. Я думал, дело закрыли.

— Вы его хорошо знали?

— Мельком встречал. Но не разговаривал с ним.

— Какую он выполнял работу?

— На бумаге числился подсобным рабочим. На практике охранник. — Он протянул худую мускулистую руку, словно хотел взять перо Альбера. — Не подумайте о вооруженной охране. Но несколько охранников нам необходимы. Мы держим различные яды, у нас есть ценные химикаты, мы не можем оставлять все это без присмотра.

— Вы знали, что он занимается велосипедным спортом?

— Нет. А почему это важно?

— А знали, что в крови у него нашли амфетамин?

— Нет. — Он помолчал, покачал головой. — Однако любопытно… При обычном анализе кровь на содержание амфетамина не проверяют. При несчастных случаях амфетамин обычно не ищут…

— У вас он мог его достать?

— Конечно. В любой аптеке мог достать.

— Я знаю аэдаксин — таблетки для похудения. Но, говорят, обычный анализ его выявляет.

Пике вздохнул.

— Дело не так просто. Обычный анализ амфетамин показывает, но как раз в больницах такой анализ не делают. Я десять лет работал в больнице терапевтом Там нет никакой нужды в таком анализе, они даже не знают, как его делать. На соревнования едут специально обученные лаборанты с соответствующими химикатами, там это просто. Параж не принимал участия в соревнованиях. Почему бы ему не принимать амфетамин? Разве он от этого умер? — Пике покачал головой. — Невозможно. Надо лопать аэдаксин горстями, чтобы он стал опасным.

— Поэтому меня и интересует, мог ли он у вас другим образом раздобыть амфетамин.

— Да… если очень хотел, раздобыть мог. Мы работаем с амфетамином, метамфетамином, фенметразином, дексамфенамином… Но от этого он бы не умер. Это возбуждающие средства, влияние амфетамина в десять раз сильнее, чем кофеина, который мы сейчас с вами пьем. Он снимает сонливость, умственную усталость. Если много ночей напряженно заниматься умственной работой, средство способствует возникновению ассоциаций, раздвигает границы физической работоспособности. Но опасность его не в том, что человек однажды просто свалится со стула. А в том, что может понадобиться немалый срок, пока он придет в себя, восстановит силы. Часто после окончания напряженной работы человек не в состоянии уснуть и — что говорить — надолго утрачивает координацию движений.

— А если принять слишком много?

— Отравляющие дозы амфетамина вызывают маниакальные состояния, приступы, галлюцинации… — Он наклонился вперед и положил ладонь на руку Альбера. — Большинство людей путает это с наркотическими средствами. Имея в виду уголовников, которые пичкают себя ядами. Черта с два! Я тоже его принимаю, когда у меня очень много работы и я должен ее закончить. Что поделаешь, если на неделе мне обязательно нужно завершить очень важный эксперимент? Принимаю амфетамин, бодрствую, и голова у меня свежая. А потом отдыхаю.

— Не вредит?

— Вредит, вредит… все вредит, если неправильно этим пользоваться. Если втянуться, если слишком много принимать. В любом лекарстве таится опасность.

— Правда, что вы работаете над соединениями амфетамина, которые современные анализы бессильны выявить?

— Мы работаем над лекарством, которое устраняет или уменьшает побочные явления. Возможно, случайно оно и получится таким, что нынешние анализы не смогут его выявить.

— Случайно?

— Послушайте, друг мой! — Красивый латинянин вскочил и разгладил брюки. — Мы изготавливаем лекарства, которые при желании можно использовать во вред. Это не наша вина. Если кто-то выпьет целую склянку безобидного снотворного и умрет, в этом виновато не снотворное. Если кухонным ножом режут не хлеб, а убивают человека, это не вина завода, изготовляющего ножи. — Он говорил так, словно по меньшей мере десятый раз приводил эти доводы разным тугодумам.

— Да-а, — Альбер задумался. — Это не вина завода, изготовляющего ножи. Но если в кухонном ноже выдалбливают специальный желобок для стока крови, — тут есть над чем призадуматься.

Он пообедал в «Макдональдсе». Вокруг сидели молодые люди в огромных болтающихся пиджаках, широченных брюках. Цветные дождевики висели на вешалках. Альбер расстегнул спортивную куртку, но не снял ее. Как-то у одного полицейского свистнули пистолет, колоссальный был скандал.

Ему стало жарко, постепенно по спине поползли капли пота. Он медленно, равномерно жевал, глядя на сидящих за соседним столом веселых ребят. Интересно, почему Сильви хотела взять у него кровь? Приняла его за подопытного кролика? Почему же не экспериментируют на животных? Может потому, что исследуют не действие лекарства, а то, как его можно обнаружить в организме человека? Чтобы соединить амфетамин с таким средством, которое полностью устраняет чувство усталости и пробуждает в организме его последние резервы?

Поэтому Риве и понадобилось восстанавливать силы дома, когда он явился к нему? У Риве явно рыльце в пушку — в такой панике он удирал. У него начались галлюцинации, происходящие от регулярного приема амфетамина. Когда Альбер вежливо постучал, этот несчастный вообразил, будто полицейские в стальных касках штурмуют его дом, представил, что они ворвутся к нему, изобьют, будут мучить…

Лелак запил гамбургер прохладительным напитком, отнес поднос на место и вышел в вестибюль.

Телефон был занят, по меньшей мере трое желающих топтались возле него, ожидая своей очереди. Это был открытый телефон, Альбер вообще не любил говорить из таких автоматов.

Он вышел на Елисейские поля. Старик подметальщик сгребал в кучи опавшие листья. Возле дерева на тротуаре стоял «харлей-дэвидсон-1000», сиденье его влажно поблескивало. Иностранцы с благоговением взирали на Триумфальную арку вдали, машины в три ряда тащились к тому месту, где образовалась изрядная пробка. Альбер двинулся в противоположную сторону.

Руки сунул в карманы, под мышкой зажал книгу о лекарствах и медленно брел, словно и сам был туристом. В знаменитом водовороте Елисейских долей ему наступали на ноги, толкали его локтями, оттесняли к проезжей части. С афиш ему ухмылялся безобразный старик, какая-то малосимпатичная семья с гусаком-мужем, разряженной женой и избалованными детьми. Он глянул на часы и продолжал идти дальше, зная, что где-то здесь неподалеку есть телефонная будка.

Память его не подвела. Будка была пуста, но когда он приблизился к ней, идущий навстречу мужчина явно заторопился. Альбер тоже прибавил шаг. У него было небольшое преимущество, но мужчина приближался широкой поступью, как профессиональный скороход. В таких случаях выигрывает более нахальный. Тот, кто раньше побежит. На сегодня с Альбера хватило и драк, и неловких положений. Он припустился бежать и на добрый метр опередил соперника. В несколько мгновений отыскал номер больницы в телефонной книге, и, когда перевел дух, его уже соединили с лечащим врачом Антуана Риве… Еще Дарвин сказал, что мир принадлежит наглецам.

— Это вы? — услышал он усталый, слегка насмешливый голос. — Я предупредил на коммутаторе, чтобы вас соединили со мной. Ваш друг жив. Ему повезло.

— Могу я с ним поговорить?

— Завтра. Сейчас он спит.

— А это…

— Лаборатория не может сделать такой анализ. У них нет хроматографа, который для этого нужен. Я отослал пробы в университет. У меня там есть один друг… Надеюсь, это в самом деле для вас важно.

— Очень. — Они помолчали, обдумывая ситуацию. Один размышлял о том, что обнаружит анализ, другой о том, что и сам не знает, почему он попросил об этой любезности. — Завтра я зайду, — пообещал Лелак.

Когда он вышел из будки, Елисейские поля словно похорошели.

Может, все-таки правы иностранцы?