Убрать Слепого

Глава 20

Под утро тучи как-то незаметно разошлись, мороз усилился, и рассвет получился, как на новогодней открытке – яркий, сверкающий, искристый и очень холодный. Вскарабкавшееся на звонкий от мороза, словно заиндевелый небосвод зябкое солнце осветило заметенный ночным снегопадом город, на улицах которого уже вовсю буксовали, озверело гребя колесами глубокий снег и окутываясь облаками влажного вонючего пара из выхлопных труб, кое-как очищенные от похоронивших их под собой сугробов автомобили.

К небу поднимался рев и лязг вступивших в неравный бой снегоочистителей и проседающих под тяжестью грязного снега самосвалов, мерное шарканье дворницких лопат и вдохновенный мат водителей увязших по самое брюхо легковых автомобилей. По всему городу, наплевав на голодное урчание в животах, катались в сухом снегу очумевшие от радости собаки – по одной и целыми стаями, невзирая на размер, масть и породу. Снег на разные голоса визжал под ногами пешеходов, снег сверкал и переливался на каждой ветке, каждом карнизе, на крышах, газонах, тротуарах, на лысинах, кепках, плечах и призывно воздетых руках памятников – везде был искрящийся в лучах морозного солнца снег.

К десяти часам утра мороз, казалось, еще усилился, в движениях пешеходов появилась некоторая излишняя легкость и торопливость, а кое-кто откровенно двигался перебежками, прикрывая рукой в перчатке полуотгрызенный свирепым морозом нос.

На самом деле было не больше минус двадцати, но по контрасту со вчерашней оттепелью холод казался арктическим.

Водителю потрепанной темно-синей спортивной «тойоты» с помятой правой дверцей было наплевать и на мороз, и на красоты этого зимнего утра. В салоне автомобиля было тепло, а пейзажи его сейчас просто не занимали – он ощущал себя летящей в цель пулей, хотя на самом деле никуда не летел, а сидел за рулем своего купленного по дешевке двухместного автомобиля и крутил ручку настройки портативного приемного устройства, пальцем другой руки придерживая вставленный в ухо наушник. В губах у него дымилась сигарета – термоядерный французский «Голуаз».

Дым щипал глаза, и человек в «тойоте» морщился, одним глазом кося на стоявшую метрах в ста впереди черную «волгу» с тонированными стеклами. На сиденье рядом с водителем «тойоты», прикрытый свежим номером «Московского комсомольца», лежал крупнокалиберный «магнум» с глушителем, легендарное оружие гангстеров и полицейских, нашедшее, наконец, дорогу на заснеженные российские просторы.

Позади возносил к небу заиндевелый шпиль главный корпус МГУ, впереди была смотровая площадка на Воробьевых горах, в это время года пустая и заснеженная. То, что генерал Потапчук решил вдруг побеседовать со своим коллегой из ГРУ генералом Федотовым на этом продуваемом морозным ветром пятачке, вселяло в водителя «тойоты» некоторую надежду – генералам явно было что обсудить, и сделать это они хотели без свидетелей: ни в черной «волге» Потапчука, ни в похожем на нее как две капли воды служебном автомобиле Федотова не было водителей.

Самих генералов Слепой видеть не мог – их скрывало плавное закругление подъездной дороги, – но слышимость была прекрасной. Закончив настраивать приемник, он поудобнее устроился на сиденье, смахнул с коленей упавший с сигареты кривой столбик пепла и стал слушать, как генералы говорят о погоде, словно два выползших подышать свежим воздухом пенсионера.

Сидеть в «тойоте» было даже удобнее, чем в БМВ – сиденье было глубокое, низкое, ноги полностью уходили в пространство под приборной панелью. Правда, из каждой впадинки пластиковой отделки салона смотрела неотмытая прежними хозяевами грязь, искусственная кожа сидений протерлась и потрескалась, да и дизайн вызывал снисходительную улыбку, но Слепой выбрал эту машину не за дизайн, а за редкое сочетание внешней неприметности с высокой мощностью и запредельной скоростью, которую могла развивать эта старушка. Конечно, бензин она пила, как лошадь, только что совершившая трудный переход через пустыню Гоби, но это уже были сущие пустяки. Один знакомый Глебу торговец крадеными автомобилями по этому поводу говорил:

«Зачем покупать машину, если нет денег на бензин?»

Деньги у Слепого были – он мог позволить себе приобрести новенькую тачку в престижном автосалоне, но такая сверкающая игрушка привлекала бы к себе слишком много внимания, да и долго ездить на ней Глеб не собирался – сразу по окончании этого дела машина должна была исчезнуть.

Он безотчетно запустил пальцы в недра уже изрядно отросшей бороды и энергично поскреб. Борода должна была исчезнуть вместе с машиной. Сейчас она служила для маскировки – во всяком случае, Слепой уверял себя в этом, хотя на самом деле ему вдруг стало просто наплевать на то, как он выглядит.

Неопрятная, с проседью борода соответствовала его внутреннему состоянию.

Слепой поправил на переносице очки со слегка притененными стеклами и привычно поморщился: одно стекло в очках давно треснуло, а он все время забывал купить себе новые. Его мозг был полностью отключен от таких мелочей, занятый проигрыванием бесчисленных вариантов развития событий. Краем сознания Глеб понимал, что сильно опустился со дня встречи с майором Коптевым, но сейчас его это нисколько не занимало – на то, чтобы заняться своим внешним видом, у него будет еще сколько угодно времени.., если он выйдет из этой переделки живым.

А если не выйдет, то червям совершенно безразлично, выбрит их клиент или зарос бородой по колено.

Конечно, неприятно ощущать себя не совсем чистым и каким-то помятым, но, сидя в подземной норе, трудно выглядеть, как картинка с обложки модного журнала.

Он безучастно срезал острым, как бритва, перочинным ножом заусенец на большом пальце левой руки и вдруг насторожился – похоже, разговор о погоде подошел к концу. Генерал Потапчук внезапно прервал на полуслове длинную метеорологическую ретроспективу, охватывавшую период в полвека и территорию нескольких континентов, и, откашлявшись, спросил напрямую;

– Ну, Петр Иванович, говори, зачем позвал, а то здесь и вправду холодно.

– Нет плохой погоды, – ответил Федотов, – есть плохая одежда.

– Нет плохой одежды, – вздохнул Потапчук, – есть просто старая кровь, склероз сосудов и атрофия мышц.

– Ну и настроеньице у тебя, товарищ генерал.

Неприятности?

– При нашей работе неприятности – неотъемлемая часть жизни, – вздохнул Потапчук. – Избавь меня сейчас от неприятностей, я бы, наверное, помер.

Да ты не коли меня, как врага народа. Говори прямо, чего хочешь.

Генерал Федотов помолчал. Глеб слышал, как громко скрипит снег под двумя парами обутых в дорогие ботинки ног.

– Что ж, – сказал, наконец, Федотов, – хитрить с тобой я не буду, не мальчики уже. Я хочу, чтобы ты сдал мне агента по кличке Слепой.

Глеб ударил кулаком по баранке – в игру вступал новый противник, и, судя по тому, что он сумел как-то проведать о существовании Слепого, противник серьезный. «Федин, – подумал Слепой, – это Федин, больше некому. Ах, как жаль, что я его не нашел! Хорошо, что, кроме клички, этот слизняк про меня ничего не знает. Потапчук, блюдя собственную безопасность, по идее, должен промолчать.»

– Так, – сказал генерал Потапчук. – Сколь веревочке ни виться… Зачем он тебе, Петр Иванович?

– Мне кажется, что его пора остановить, – ответил Федотов. – Иначе он полностью обезглавит ФСБ, пока доберется до Поливанова. Ведь это он, насколько я понимаю, последний из тех, кого ищет твой агент?

Слепой улыбнулся – ничто не прошло напрасно.

Теперь он знал имя. Знал он и человека – не только понаслышке, но и наглядно. То, что он был всего один, слегка разочаровало Слепого, но ненадолго – эти двое, что сейчас обсуждали условия его сдачи, прогуливаясь по смотровой площадке, тоже были опасны и, следовательно, приговорены. Случайно поймав свое отражение в салонном зеркальце, он непроизвольно вздрогнул – ему показалось, что из глубины стекла на него смотрит кто-то совершенно незнакомый и вдобавок не вполне нормальный. Заросшее грязной бородой, осунувшееся лицо было рассечено надвое широкой ухмылкой тигра-людоеда, обнажавшей желтоватые, давно не чищенные зубы – он все время забывал приобрести зубную щетку и пасту, точно так же, как и новые очки. Впрочем, Слепой немедленно забыл о своем испуге, стоило лишь отвести от зеркала взгляд – теперь его одолевало нетерпение. Он с трудом удерживался от того, чтобы сию минуту отправиться на поиски генерала Поливанова – следовало все-таки послушать, до чего договорятся эти двое.

– Надеюсь, это не ты дал ему задание ликвидировать Володина, Строева и Алавердяна? – спросил Федотов. – Кстати, не пойму, при чем тут Алавердян. Он же, кажется, не участвовал во всей этой истории?

– Он сошел с нарезки, – глухо проговорил Потапчук. – Сам выносит приговоры и сам приводит их в исполнение. Боюсь, он не вполне нормален.

– Как же это ты просмотрел? – с сочувствием поинтересовался генерал Федотов.

– С ним такого никогда не случалось. Это профессионал высшей пробы. Помнишь аферу Разумовского?

– Так это, значит, он… Да, это специалист.

Слепой уже со всех ног мчался к машине Потапчука, одной рукой придерживая оттягивающее карман подслушивающее устройство, а другой – наушник. Добежав до «волги», он разбил стекло рукояткой револьвера, открыл дверь и вывел из строя радиотелефон. Сотовый аппарат, лежавший на сиденье, он сбросил на снег и припечатал каблуком. Потом он взялся за шины.

Закончив с «волгой» Потапчука, он методично вывел из строя автомобиль Федотова и бросился к своей «тойоте».

– Я пытался его нейтрализовать, – продолжал между тем Потапчук. Чувствовалось, что он рад, наконец, выговориться, мало заботясь о последствиях. – Ничего не вышло, совсем ничего…

– Ну, почему же, – сказал Федотов, – шуму твои орлы наделали много.

– Я мог его застрелить, – при этих словах Слепой лишь иронически ухмыльнулся, запуская двигатель, – но не смог. Понимаешь, он был мне почти как сын. И потом, он не сам стал таким…

– Давай без лирики, Федор Филиппович, – попросил Федотов. – Каждый маньяк когда-то мочился в пеленки и гукал на погремушку. В данный момент, как я понял, мы имеем дело с маньяком, и действовать надо соответственно.

– Штурмовыми отрядами его не взять, – сказал Потапчук. – Пробовали уже – и я, и Володин. Тут нужен еще один специалист такого же уровня, так где его найдешь?

Слепой не стал слушать дальше – швырнув наушник на сиденье, он выжал сцепление и плавно тронул машину с места. Глаза его под линзами очков были нехорошо сощурены, а рука сжимала удобно изогнутую рукоять «магнума».

– Есть у меня такой человек, – сказал Федотов. – Специализация у него, правда, пошире, да это, может быть, и к лучшему. Кто он, твой Слепой?

– Сиверов Глеб Петрович, капитан. Считается погибшим в Афганистане, перенес операцию по изменению внешности, псевдонимы…

– К черту псевдонимы! Где его можно найти?

– Не знаю, – вздохнул генерал Потапчук. – Он лег на дно и выходит только для того, чтобы кого-нибудь отправить на тот свет.

– Надо будет установить негласное наблюдение за Поливановым, – решил Федотов. – Шум Поднимать не будем. Откровенно говоря, жалко мне тебя…

– В жалости не нуждаюсь, – почти надменно сказал генерал Потапчук. – Моя вина – мой ответ.

– Ты не виноват, что этот твой Слепой вздумал вдруг рехнуться, – твердо сказал Федотов. – Да и мысль у него была в целом правильная: какой смысл брать к ногтю исполнителей, если самые-то затейники продолжают здравствовать, как ни в чем ни бывало?

Плевать ему на то, что они устали биться головой о стену, и на государственные интересы ему плевать – государству, которое допускает подобные вещи, прямая дорога на помойку…

– На помойку… – задумчиво повторил Потапчук. – Помойка…

– Эй, – забеспокоился Федотов, – Федор Филиппович, ты что? Что с тобой? Сердце?

– Погоди, – оттолкнул его Потапчук, – постой.

Вертится что-то, никак не ухвачу.

Откуда-то из-за поворота долетел нарастающий рев мощного двигателя. Он был здесь настолько неуместен, что генерал Федотов невольно потянулся за пистолетом. Полковник Мещеряков носил «беретту» в подражание генералу, который, хоть и пользовался своей карманной мортирой в основном в тире, да порой на даче, где любил иногда развлечься стрельбой по консервным банкам, считал, тем не менее, что оружие должно быть максимально мощным – дураку оно все равно не поможет, а умного может выручить в критической ситуации.

Из-за поворота вылетела приземистая длинноносая спортивная машина и устремилась, казалось, прямо на них. Генералы инстинктивно отпрянули к гранитному парапету смотровой площадки, темно-синяя торпеда с помятой дверцей резко затормозила, ее занесло, и из открытого окна донесся едва слышный хлопок выстрела. Генерал Федотов, ощутив вдруг вместо испуга молодой азарт, выхватил свою автоматическую «беретту» и разрядил ее по машине.

Брызнуло стекло, одна пуля, как бритвой, срезала кронштейн, на котором крепилось зеркало, две ударили в помятую дверцу, еще три продырявили переднее крыло. Взвизгнув покрышками и выбросив из-под задних колес центнер снега, «тойота» резко вильнула обрубленным, высоко задранным задом и с ревом унеслась прочь.

Генерал поймал на мушку задний скат, но «беретта» лишь сухо щелкнула. Рука Федотова метнулась к карману, где лежала запасная обойма, но залепленный спрессованной снежной пылью номерной знак, еще раз круто вильнув, исчез за поворотом.

– Ну, паршивец, – почти добродушно сказал генерал, пряча пистолет в наплечную кобуру. – Это он, что ли?

Генерал Потапчук не ответил. Федотов резко обернулся и увидел, что его коллега сидит на снегу, привалившись спиной к гранитному парапету. Рядом с его бессильно повисшей правой рукой лежал припорошенный снегом «стечкин». С пальцев генерала на рубчатую рукоять пистолета часто капал красный дождик.

Федотов подбежал к нему и опустился на колени.

Пуля большого калибра ударила генерала под правую ключицу. Он дышал с трудом, в груди у него хрипело и булькало, а на губах выступила розовая пена. Снег под ним потемнел от крови.

– Федор Филиппович, да как же это? – беспомощно произнес генерал Федотов, пытаясь остановить кровь своим мохнатым шарфом. – Погоди, погоди, я сейчас…

– Дурака-то.., не валяй, – медленно, с трудом вытолкнул из сереющих губ Потапчук. – Слушай… канализация…

– Что – канализация? – переспросил Федотов.

Ему показалось, что Потапчук бредит.

– Запах.., от него пахло.., канализацией.

– От кого? От этого твоего Слепого?

Потапчук слабо кивнул и потерял сознание. Федотов осторожно опустил его на снег и беспомощно оглянулся. Нужно было бежать к машинам – там, по крайней мере, был телефон, но он боялся оставить раненого одного. Ему казалось, что, оставшись без его поддержки, тот непременно умрет. Наконец, он решился и неловкой оскальзывающейся трусцой побежал туда, где они оставили свои машины. Миновав поворот, он остановился и тихо, с одышкой выругался. К машинам можно было не бежать – все было отлично видно и отсюда.

Когда он вернулся к оставленному на смотровой площадке генералу Потапчуку, тот уже начал остывать.

Генерала Федотова спас случай – чертов «магнум» вдруг дал две осечки подряд, чего никогда не бывало с оставшимся в руке мертвого майора Сердюка «кольтом». На машину обрушился настоящий свинцовый град, стекло в левой дверце со звоном вылетело наружу, в покатом лобовике прямо перед носом у водителя вдруг образовалась круглая дыра, в которую без труда можно было просунуть два пальца, и что-то оцарапало Слепому шею. Швырнув бесполезный «магнум» на сиденье, он до упора вдавил педаль газа и умчался с места перестрелки. В конце концов, в Потапчука он попал наверняка – правда, не в голову, но виноват в этом был не он, просто машину занесло. Генералу хватит и того, что он получил: крупнокалиберная пуля в легком – тоже не сахар. А пока подоспеет помощь, старик наверняка отдаст концы.

Глеб поймал себя на том, что думает о Федоре Филипповиче как о постороннем и, к тому же, очень неприятном ему лично человеке. «Что ж, – философски подумал Слепой, – все течет, все изменяется. В конце концов, это была его затея.»

Можно было вернуться и попытаться покончить с Федотовым, но тот был вооружен, и вооружен очень неплохо – насколько смог разглядеть Сиверов, генерал стрелял в него из «беретты», которая и любителя может сделать очень опасным, а оружие Глеба больше не вызывало у него доверия. Пускай он сошел с нарезки, как говорил о нем генерал Потапчук, но не настолько же он сумасшедший, чтобы вступать в перестрелку, не имея при себе ничего, кроме револьвера, который только что дал две осечки подряд!

В открытой всем ветрам кабине было смертельно холодно, сквозняк резал лицо, как раскаленная бритва. Притормозив, Слепой перегнулся через соседнее сиденье и поднял стекло в правой дверце, но и оно оказалось разбить™ вдребезги – дверца была пробита в двух местах. Нужно было снова менять машину – угроза пневмонии была, пожалуй, наименьшей из бед, которыми было чревато дальнейшее обладание этой превратившейся в дуршлаг жестянкой.

Слепой загнал машину в какой-то пустынный двор на задах круглосуточного гастронома и вышел, оставив ключи в замке зажигания и не захлопнув дверцу. Отсюда было рукой подать до ближайшего известного ему входа в катакомбы, которые он за последний месяц изучил весьма основательно. Время поджимало; генералы, которых необходимо было убрать, похоже, размножались делением, как амебы, и вдобавок где-то на горизонте замаячил какой-то умник, полагавший, что он способен в одиночку управиться со Слепым, но прежде всего нужно было выяснить, что случилось с револьвером. В норе оставался еще автомат Сердюка с полупустым магазином, но «магнум» до сих пор вполне устраивал Слепого, и менять его на короткоствольный автомат, который хорош лишь в ближнем бою, да и то при изобилии патронов, ему не очень хотелось.

Слепой пересек проходной двор, прошагал под аркой, в которой почти не было снега и которая зато обладала на диво сильной акустикой, перебежал улицу, вошел в очередной загроможденный вмерзшими в грязные сугробы почерневшими упаковочными ящиками двор и, оглядевшись по сторонам, нырнул в обитую корявой, кое-где проржавевшей почти насквозь жестью дверь с надписью «Теплоузел», сделанной от руки бледно-голубой масляной краской.

В лицо ему ударил влажный, сильно отдающий железом пар – сырое горячее дыхание задыхающегося в отходах собственного метаболизма города.

Ступеньки под ногами были покрыты толстым слоем замерзшего конденсата, очень скользкого из-за непрерывно оседающей на нем воды. Слепой осторожно спускался по лестнице, придерживаясь рукой за мокрую оштукатуренную стену и выставив перед собой револьвер – это место часто посещалось слесарями, которые, повздыхав над хронически протекающими сочленениями гнилых труб и для очистки совести пару раз стукнув молотком по ржавому железу, уходили восвояси. Рассказывать сказки случайно встреченному алкоголику с разводным ключом в руке Слепому было как-то недосуг – гораздо проще было нажать на курок и отнести тело в катакомбы, вход в которые был прямо под носом у этих лопухов.

За время своих странствий в тоннелях под городом Слепой обнаружил немало местечек, в которых тело не найдут до Страшного суда.

Впрочем, судьба, как известно, благосклонна к влюбленным и пьяницам, и никому из обслуживающих теплоузел слесарей не пришлось закончить свой земной путь в одном из подземных закоулков. Ступая по лужам теплой воды. Слепой пересек тускло освещенное падавшим из единственного заросшего грязью окошка помещение. Он направлялся в дальний угол, где сквозь незаделанный широкий пролом в стене в подвал входила толстая труба теплотрассы, обмотанная свисающей почерневшими клочьями стекловатой. Слепой лег на спину и протиснулся в пролом, стараясь не прикасаться к отвратительным мокрым лохмотьям. Здесь пахло сыростью, ржавчиной и мышами, но он давно привык не замечать разнообразных запахов, которыми изобиловали подземелья и среди которых не было ни одного приятного.

Некоторое время ему пришлось ползти на спине, ощущая лопатками неровную поверхность трубы, а ладонями – сырые бетонные плиты, накрывавшие лоток, в котором эта труба лежала. Потом труба соединилась с магистральной теплотрассой, и бредовая мысль – перестать шевелиться и остаться здесь навсегда – бесследно исчезла, прекратив донимать Слепого. Бетонный короб стал большим – если бы не две лежащих в ряд огромных трубы, здесь можно было бы выпрямиться почти во весь рост, – и дело пошло быстрее. Передвигаясь на четвереньках, Слепой добрался до еще одного пролома и через него проник в сводчатый кирпичный коридор, где витал не запах, но призрак запаха давно превратившегося в прах дерьма – видимо, это был участок старой канализации, которым давно перестали пользоваться.

Если задаться целью, здесь можно было отыскать массу интересных предметов, неизвестно когда и каким образом попавших в этот склеп, но сейчас Слепому было не до археологических изысканий. Кроме того, в последнее время ему повсюду мерещились призраки утопленников в бронежилетах и скрежет приржавевших к пазам шлюзовых заслонок.

– Лечиться надо, – вслух сказал Слепой и вздрогнул от звука собственного голоса.

Кромешная тьма была для него темно-серой полупрозрачной мглой, позволявшей без труда находить дорогу, и через сорок минут поворотов, подъемов, спусков и относительно прямых отрезков пути он добрался до своего убежища. За стеной с воем и грохотом промчался поезд, снова заставив его вздрогнуть – нервы в последнее время совсем расходились.

Слепой повернул по часовой стрелке старомодный рубильник. Раздался щелчок, и в подземелье загорелся неяркий пыльный свет, показавшийся ему ослепительным. Зажмурившись, он дал глазам привыкнуть к новому освещению и только после этого уселся на заскрипевшие нары.

С грохотом придвинув к себе самодельный стол, Слепой опустошил барабан «магнума» и несколько раз вхолостую щелкнул курком. Механизм револьвера работал безупречно. Глеб придирчиво осмотрел боек, но и здесь не нашел никакого изъяна.

– Значит, дело в «маслятах», – вслух сказал он.

После смерти Сердюка Слепой часто разговаривал вслух то с самим собой, то с отсутствующими собеседниками. Он больше не гнал от себя воспоминания, призраки прошлого были теперь его единственной компанией. Они внимали его страстным сбивчивым речам, иногда соглашаясь, порой затевая споры, но потом все равно соглашаясь, сокрушенные его железной логикой; они язвительно нападали на него, и он заставлял их униженно просить прощения и признавать свою не правоту. Он был единоначальным командиром целого батальона призраков и теперь опять готовился повести их в бой.

– Все дело в «маслятах», ребята, – повторил он. – Сейчас разберемся.

Он внимательно осмотрел раскатившиеся по столу патроны и без труда обнаружил три отсыревших.

На потускневшей меди гильз проступали предательские черно-зеленые пятна окисла.

– Эге, – сказал он своим собеседникам, которые, затаив дыхание, наблюдали за его действиями, – хорошо, что дело обошлось осечкой. Эта штука могла взорваться и разнести мне башку.

Он достал остальные патроны, высыпал их на стол и безжалостно выбраковал все, что по каким-либо причинам вызвали его подозрение. Таких оказалось довольно много – почти целая коробка, но рисковать он не имел права. В конце концов, когда в этом возникнет настоящая нужда, он добудет себе и патроны, и любое оружие – в стране, где по рукам ходят миллионы незарегистрированных стволов, это не проблема.

После этого он зарядил револьвер и высыпал оставшиеся патроны в карман куртки. Переодеваться Слепой не стал, поскольку выходить на поверхность пока не собирался. Он посмотрел на часы – до конца обеденного перерыва оставались минуты. «Придется ждать до вечера», – решил Слепой. Ему вдруг мучительно захотелось послушать музыку – что-нибудь потяжелее, посложнее.., что-нибудь органное, напоминающее о кратковременности земного бытия и неотвратимости божьей кары. Слепой никогда всерьез не задумывался над гипотезой о существовании бога, но мысль о том, что он может оказаться просто орудием господней мести, ненадолго позабавила его.

– Аз есмь гнев божий, – сказал он вслух и тихо рассмеялся. Звучало это веско, солидно, но вызывало смех – видимо, срабатывали остатки самоиронии, составлявшей когда-то основу его мироощущения.

Все еще тихо посмеиваясь, он откинулся на нары, прикрыв глаза от режущего света голой электрической лампочки. Проснулся он как от толчка и сразу же рывком сел на нарах. «Опоздал!» – прожгла его паническая мысль. Но, посмотрев на хронометр, он обнаружил, что проспал не больше двух часов. У него еще оставалось время наскоро перекусить.

Так он и поступил. Без аппетита съев полбанки тушенки и запив это чрезмерно жирное кушанье кружкой кофе, Слепой положил револьвер в кобуру, надел куртку и направился было к выходу, но на полдороге передумал и вернулся за автоматом.

Дорога по подземным коридорам отняла полтора часа, по прошествии которых он уже смотрел на служебный подъезд здания, в котором располагался кабинет генерала Поливанова, сквозь решетку водостока. Он понимал, что такой ход слишком прост, очевиден и поверхностен, а значит, почти наверняка неудачен, но его снедало нетерпение, мешая сосредоточиться и придумать что-нибудь более тонкое. Он почти физически ощущал нехватку времени – теперь охота велась не за абстрактным убийцей, а именно за ним, Глебом Петровичем Сиверовым, чудесным образом воскресшим воином-интернационалистом и секретным агентом ФСБ, поднявшим руку на своих хозяев.

Поверх кучки грязноватого снега, наметенной сюда сквозь решетку, лежал, скукожившись, использованный презерватив. Штука эта, хоть и противная сама по себе, несла в себе глубинный жизнеутверждающий смысл, тем более, что здесь, на сплошь застроенной официальными зданиями улице, делать ей, строго говоря, было нечего. Разве что выкинул кто-нибудь из машины. Но заниматься сексом в машине прямо под окнами ФСБ? Нет, для этого нужно было иметь ярко выраженные эксгибиционистские наклонности. Слепой усмехнулся: с наклонностями или без, жизнь продолжалась даже под окнами этой мрачной конторы, а значит, будет продолжаться впредь.

С ним или без него – вопрос, но он собирался сделать так, чтобы выжил он, а те, кто на него охотился, жить, наоборот, перестали.

Он посмотрел на хронометр. Разглядеть стрелки удалось лишь с большим усилием – на улице сгущалась темнота, здание напротив уже осветилось сверху донизу, хотя через закрытые жалюзи невозможно было рассмотреть, что происходит внутри. Из подъезда торопливым ручейком вытекали люди, поминутно от тротуара и с расположенной неподалеку стоянки отъезжали автомобили – рабочий день закончился, но генерал Поливанов не торопился покидать свой кабинет. Или его там вовсе и не было?

Слепой похолодел. Это был не первый его просчет, но, пожалуй, один из самых крупных. С чего он взял, что генерал на службе? Это не лейтенантик из отдела обработки информации, у него ненормированный рабочий день. И вот, пока секретный агент по кличке Слепой, киллер экстра-класса, жмется в сточном коллекторе, как влюбленный кот под окном мохнатой красотки, генерал Поливанов, возможно, проводит совещание на другом конце Москвы, или ужинает жареной картошкой, а то и кувыркается с любовницей! Насчет любовницы он, конечно, загнул – один уже докувыркался, и вряд ли Поливанов станет повторять фатальные ошибки своих коллег, но дела это не меняло: Слепой со всей очевидностью свалял дурака, а время утекало между пальцев, как вода.

В этот момент он впервые по-настоящему ощутил, до какой степени с ним не все в порядке, и это ощущение – ощущение того, что не тело даже, которое, как всякая машина, время от времени подвержено поломкам и авариям, а самый разум, который заключает в себе твою личность, понемногу начинает выходить из-под контроля, – испугало его. Он до боли закусил губу, подавляя мутную волну паники, и заставил себя рассуждать здраво.

«Я устал, – твердил он себе, – я просто очень сильно вымотался. Нужно поскорее все закончить, и тогда я, наконец, смогу отдохнуть. К черту теплые моря – я заползу в свою нору и буду спать неделю, две – столько, сколько понадобится, и выйду на поверхность здоровым человеком, без этой свалявшейся шерсти на подбородке и без ночных кошмаров наяву. Я был идиотом, придя сюда вот так, но все еще можно поправить. За дело, Глеб Петрович!» Он частично отключил себя от действительности, самым краем сознания продолжая контролировать подъезд и улицу перед ним. На экране памяти снова поползли светящиеся строки компьютерных файлов. Глеб знал, что всевозможные приспособления для хранения информации, от глиняных табличек и берестяных грамот до новейших цифровых методов записи и воспроизведения – просто неуклюжие костыли, которыми ленивые люди подпирают свою нетренированную память. Все, что человек когда-либо видел, слышал или воспринимал каким-нибудь иным способом, навеки остается в его мозгу и может быть извлечено оттуда – надо лишь владеть определенными приемами и уметь сосредоточиться. Как и следовало ожидать, необходимая ему информация вскоре отыскалась на задворках памяти. Слепой включился в реальность и вынул из кармана сотовый телефон.

Референт генерала Поливанова вежливо, но твердо отказался соединить его со своим шефом, пока он не назовет свое имя и дело, по которому беспокоит генерала, из чего косвенно следовало, что Поливанов все-таки на месте. Конечно, референт мог темнить – он и так ухитрился не сказать ничего определенного, но Слепой хорошо изучил эту холуйскую породу, и знал, что, будь кабинет генерала пуст, референт разговаривал бы с ним по-другому. То, что начальник на месте, всегда дисциплинирует подчиненных, несмотря на двойные звуконепроницаемые двери, отгораживающие приемную от кабинета. Глеб беззвучно рассмеялся и выключил телефон, не утруждая себя выражениями сожаления и прочей чепухой.

Теперь следовало составить план, который был бы хоть чуточку получше того, из-за которого он обнаружил себя глупо торчащим в водостоке. Недавний испуг немного отрезвил Слепого, и планирование не отняло у него много времени. Снова тихо, почти беззвучно рассмеявшись, он покинул свой наблюдательный пункт и после недолгих поисков проник в другой подземный коридор, где было почти сухо, а по стенам змеились толстые веревки экранированных силовых кабелей и более тонкие пучки телефонных проводов.