Участь Эшеров

26

По небу быстро бежали серые облака. Рейвен Дунстан ехала на своем стареньком «Фольксвагене» на гору Бриатоп. Редкие сильные порывы ветра прорывались сквозь деревья и били по машине, а шины скользили по толстому слою опавших листьев.

Около часа назад она отыскала дом Клинта Перри и сказала ему, куда хочет отправиться. Перри, худой человек с орлиным носом, одетый в спецовку, посмотрел на нее как на сумасшедшую. Туда длинный подъем, предупредил он ее, и сама дорога такая плохая, что когда пару месяцев назад они с шерифом Кемпом поднимались наверх, днище его грузовика оказалось пробито. Рейвен настояла, чтобы он нарисовал ей карту, и предложила ему двадцать долларов за то, чтобы он ее сопровождал, но Клинт сказал, как показалось Рейвен, немного нервно, что у него есть другие дела.

Она уже довольно далеко отъехала от дома Тарпов, миновав несколько других ветхих, спрятанных в тени хижин. На перекрестке, который Перри отметил на карте, она повернула влево. Почти сразу же колеса ее автомобиля запрыгали по мелким ямкам с лужицами. Дорога шла вверх так круто, что Рейвен была убеждена: ее машина подняться не сможет. Но, выжав газ до упора, она была вознаграждена: склон вскоре стал более пологим. Слева, сквозь прогалины в лесу, ей был виден Эшерленд. Дымоходы и шпили Лоджии Эшеров пронизывали тонкие низкие облака.

Еще примерно милю Рейвен терзала свою машину и ругала себя за тупость, из-за которой приехала сюда. Затем неожиданно она обогнула лес, и дорога закончилась грудой больших камней. Между скалами вилась исчезающая в лесу тропинка.

Следуя рекомендациям которые, дал ей Перри, он оставила машину и пошла по тропинке. Подъем был крутой, и не прошла она еще и тридцати футов, как у нее заныла нога. Колючий кустарник обвивал деревья, и лес по краям тропинки был непроходим. Здесь-то, на вершине подъема, Рейвен и увидела впервые разрушенный город, который стоял на верхушке горы.

Называть это городом, подумала Рейвен, было сильным преувеличением. Возможно, более ста лет назад это было какое-то мелкое поселение, но сейчас здесь сохранились лишь груды камней да кое-где развалины стен и дымоходов. Пара каменных строений все еще производила впечатление относительно не тронутых разрушением, но лишь одно из них венчало некое подобие крыши, а стены другого были все в зияющих дырах. Как ни странно, но руины не заросли деревьями, колючками или вьюнком. Хотя несколько отдельно растущих кустов и пытались расти на темной и голой земле, руины располагались посреди расчищенного каменистого участка. Даже редкие деревья, пустившие корни в развалинах, выглядели засохшими и окаменевшими, а их голые ветки застыли под жуткими углами. Место казалось безлюдным и покинутым много-много лет назад.

Рейвен замерзла и подняла воротник вельветового жакета. Если старик на самом деле живет здесь, недоумевала она, то как он вообще смог выжить? Рейвен двинулась по тропинке в глубь руин. Земля под ногами скрипела. Она остановилась, нагнулась и зачерпнула горсть земли.

В ее ладони блеснули оплавленные бисеринки стекла. Она высыпала землю и поднялась. Оказавшись среди руин, Рейвен заметила, что большинство раскрошившихся камней похожи на куски угля. Когда-то в прошлом здесь бушевал очень сильный огонь. Она сбросила опавший лист с ботинка и посмотрела вниз, на стеклянные бисеринки на земле.

Затем она обошла стену с другой стороны и остановилась. На черных камнях проступал бледно-серый силуэт человека. Его руки были раскинуты так, будто он ударился о стену. Все тело было изогнуто, как знак вопроса. Ноги фигуры были странной формы и едва походили на человеческие. Одна рука была поднята словно в мольбе.

Внимание Рейвен привлекла груда камней. Она осторожно, из-за боли в ноге, нагнулась. Из одного камня торчал ржавый гвоздь. На другом были очертания руки и кисти.

Рейвен провела пальцами по камню. Она помнила фотографии, которые видела в книге про Хиросиму. На тех фото были изображены силуэты жертв атомной бомбы, запечатленные на стенах, точно так же, как и эти фигуры. Что бы здесь ни случилось, мрачно подумала Рейвен, но результат – силуэты, черные камни, выжженная земля с осколками стекла – был таинственным образом очень похож на последствия взрыва атомной бомбы.

Рейвен поднялась на ноги. Какого рода катастрофа оставила такие следы? И когда? Почему этот город был построен на вершине горы? Кем были его обитатели?

Размышляя над этими вопросами, она отвернулась от камней и обнаружила старика, который стоял примерно в десяти футах от нее, за опаленной стеной.

Он опирался на сучковатую трость, а его голова была наклонена, чтобы было удобнее видеть здоровым глазом. Рваная одежда была грязна, ветер трепал длинное темное пальто старика.

– Нашла что-нибудь интересное? – спросил он. Его взгляд сверлил ее насквозь.

Это был тот самый старик, которого Рейвен чуть не сбила на дороге.

– Я… не знала, что вы здесь.

Он хмыкнул.

– Наблюдал за вами от этой стены. Видел, как вы нагнулись над этими камнями. Отсюда, с этого самого места.

Невозможно, подумала Рейвен. Если так, то почему она его не увидела, когда обошла стену?

– Кто вы? – спросил он. – Что вам здесь нужно?

– Меня зовут Рейвен Дунстан. Я владелица газеты «Фокстонский демократ». – В его единственном глазу не было и намека на то, что он понял. – Это газета, издающаяся в Фокстоне, – объяснила она. – Я пришла сюда, чтобы найти вас.

– Что ж, вы меня уже нашли. – Он посмотрел в ту сторону, откуда она пришла. – Вы взобрались на гору на том маленьком желтеньком автомобиле? Даже ветер может поднять его и скинуть прямо в Эшерленд.

Рейвен снова была озадачена. Машина отсюда была не видна. Как он узнал, что она желтая?

– Дорога не слишком хорошая, но я ее одолела. А вы живете здесь один?

– Один, – ответил он. – И не один. Что случилось с вашей ногой?

– Я… повредила ее, много лет назад. Несчастный случай.

– Вы тогда были маленькой девочкой, – сказал он, констатируя факт, и осторожно прикоснулся к ее колену своей тростью.

– Да. – Она отступила. Ее колено пронзила острая боль.

Он кивнул, харкнул и сплюнул на землю мокроту. Когда он опять глубоко вдохнул, Рейвен услышала, как в его легких булькает жидкость. Лицо старика было желтое. Она пристально посмотрела на сеть шрамов, которые покрывали большую его часть. Правый глаз у него отсутствовал. Левый, хотя и покрытый тонкой серой пленкой, был бледно-зеленым, и в нем светился острый ум. Старик был очень худой и слегка дрожал от холода. О том, сколько ему лет, она не имела ни малейшего представления. Скорее всего, где-то от семидесяти до ста. Но одно было очевидно: старик был болен.

– Прохладно здесь, на открытом месте, – сказал Король Горы и кивнул в сторону неба. – Погода меняется. Ветер сгоняет облака. Будет буря. – Дрожащей рукой он оторвал от земли конец трости и показал ею на жилище, еще сохранившее остатки крыши. – Это мой дом. Внутри будет теплее. – И, не дожидаясь ее, развернулся и направился туда, нащупывая тростью тропинку.

Рейвен пришла в ужас от условий жизни старика, но стены хотя бы сдерживали ветер. В холодном очаге лежало несколько обгоревших деревяшек. Пол был усыпан пустыми консервными банками. Матрас на полу был покрыт рваным оранжевым одеялом, из-под которого торчали газеты. По мнению Рейвен, место было отвратительное.

Король Горы опустился на матрас. Рейвен слышала, как скрипнули его суставы. Он разразился кашлем, который продолжался около минуты, затем сплюнул в пустую банку из-под бобов, стоявшую позади его постели. Его лицо неприятно сморщилось.

– Я не могу писать, – сказал он страдальческим голосом. – Хочу, но не могу.

– В клинике Фокстона есть доктора, которые могли бы вам помочь.

– Доктора? – огрызнулся старик. Он фыркнул и снова сплюнул в банку. – Доктора – это дипломированные убийцы. Они всаживают в вас иглы и пичкают вас пилюлями. Я не поеду в Фокстон. Слишком много людей. Я останусь там, где я есть.

– Вы давно больны?

– С тех пор, как упала комета, – ответил он. – Я не помню, когда не был больным. Это приходит и уходит. Здесь все еще холодно, не так ли?

– Он скосил здоровый глаз в сторону очага.

Рейвен почувствовала спиной прилив тепла раньше, чем услышала внезапное шипение огня. Пораженная, она мгновенно обернулась к очагу. Дрова горели. Старик их не касался, но они загорелись.

– Как… вы это сделали? – спросила она.

– Что сделал?

– Огонь. Как вы… зажгли огонь?

– Тише! – Король Горы схватил свою трость и встал. Чтобы распрямить спину, ему потребовалось немного больше времени, при этом он зашипел от боли. Он зашаркал к двери и выглянул наружу. Из-под его ног покатились пустые банки и бутылки. – Кто-то приближается, – заявил он. – Двое. Женщина и мужчина. Нет. Женщина и мальчик. Едут по дороге. Мальчик ведет. Это он. – Старик помедлил, его трость была вытянута вперед, как антенна. – Да, – сказал он. – Все верно, это он.

Рейвен все пялилась на горящие поленья. Она была в замешательстве и едва ли слышала, что говорил старик. Она протянула к огню руки, чтобы убедиться в его реальности.

– Женщина видит желтенький автомобиль, – пробормотал старик. – Она узнает его. Она хочет уехать обратно вниз. – Он быстро взглянул на Рейвен.

– Она тебя чертовски не любит.

– Кто? – Рейвен потерла голову онемевшими пальцами. – Миссис Тарп?

– Да. Она боится тебя. – Он помедлил, а затем удовлетворенно хмыкнул.

– У мальчика больше ума. Они идут вверх по тропе. – Король Горы заковылял встречать гостей.

Оставшись одна, Рейвен отвернулась от очага. Она, непонятно почему, чувствовала себя не в своей тарелке, вторгнувшейся чужой мир, который не соответствовал ее представлениям о реальности. Старик не касался дров… но они вспыхнули. Он знал, что кто-то идет, на расстоянии в сто футов или даже больше. Он даже подтвердил, что Майра Тарп ее боится. Что он за человек и почему он предпочел жить здесь в руинах один? Рейвен оглядела царящий вокруг беспорядок. Под дырами в крыше стояли ведра, чтобы собирать воду. Повсюду валялись сухие листья, бутылки и консервные банки.

Ее взгляд остановился на матрасе и до нее медленно дошло, чего она не заметила раньше.

Под оранжевым одеялом виднелись смутные очертания человеческого тела.

Рейвен уставилась туда, не шевелясь. Затем она медленно приблизилась к матрасу и стянула одеяло.

Под ним была оказалась из газет, лохмотьев и журнальных страниц. Оттуда поднимался сырой запах плесени. Фигура, погребенная под лохмотьями и бумагой, теперь была видна более отчетливо. Рейвен решилась стряхнуть одну из тряпок на пол. Под ней снова были бумаги. Она схватила пожелтевшую газетную страницу за край и аккуратно ее приподняла.

Она поняла, что смотрит на хрупкую руку скелета.

Убрав еще клок тряпья, она обнаружила часть грудной клетки.

Быстро отступив от матраса, Рейвен поняла, что Король Горы спит на своей кровати вместе со скелетом.

Из огня летели искры. Рейвен оглянулась через плечо и увидела в дверях старика. Давно ли он там стоял, она не знала, но сейчас он, казалось, совсем потерял к ней интерес. Он пересек комнату, чтобы погреться перед огнем, и несколько раз кашлянул, чтобы освободить легкие от избытка жидкости.

В следующий момент в дом вошел Нью. На нем был свитер и коричневый пиджак. Лицо мальчика было очень бледным, и оттого заживающие царапины ярко выделялись на нем. Он нес бумажный пакет. Майра Тарп остановилась в дверях, и ее рот горько искривился.

– Ну-ну, – сказала она, – гляди-ка. Я видела внизу вашу машину. Если бы Нью не уговорил меня, мы бы уже давно ушли. Кажется, вы появляетесь, как чертик из табакерки.

– Стараюсь.

Сморщив нос, Майра вошла в дом. Она стала рядом с дверью, прислонившись спиной к стене. Ее испуганный взгляд метался между Рейвен и Королем Горы.

– Отдай то, что мы принесли, Нью.

Нью протянул старику пакет. Старик осторожно принял его, заглянул внутрь, а затем взял его за угол и высыпал содержимое на пол. Посыпались консервы.

– Бобов не было, – нервно сказала Майра, когда он стал рассматривать банки. – Но мы принесли вам консервированные фрукты и пару банок тушенки.

Король Горы отобрал консервированные фрукты, потряс их и подержал рядом со своим ухом.

– Они свежие, – заверила его Майра. – Куплены всего несколько дней назад на рынке в Фокстоне.

Он хмыкнул, явно удовлетворенный. Его глаз был направлен на мальчика.

– Нью. Так тебя зовут?

– Да, сэр. Ньюлан Тарп. – Внутри у Нью все дрожало, но он был твердо намерен не показывать этого. Когда они с матерью поднимались по тропинке, Король Горы неожиданно появился сзади них. Затем, не говоря ни слова, он повел их через руины в этот старый заброшенный дом. Мать Нью заупрямилась, когда обнаружила машину Рейвен Дунстан, но Нью ее уговорил. Раз мы заехали так далеко, сказал он, почему мы не должны идти дальше? Что из того, что газетчица тоже там, в руинах? Какое это имеет значение? Майра сказала, что имеет, и большое, но появление Короля Горы прекратило дальнейший спор.

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать, сэр.

– А ты знаешь, сколько мне лет? – спросил старик не без гордости. – Я родился в… дай подумать… я родился в 1919 году. Когда мне было пятнадцать, я… – Его голос сорвался. Затем он сказал. – Я был прямо вот здесь. Это было уже после того, как упала комета. У меня теперь нет ясности в голове. Но я помню год, когда мне было пятнадцать, потому что это был год, когда Лизабет исполнилось девять и он ее чуть не утащил.

– Лизабет? – Рейвен взглянула в сторону матраса.

– Моя сестра. После того, как упала комета, остались я и она. Мы пришли сюда вместе. Это было в… – Он нахмурился, пытаясь вспомнить, а затем покачал головой. – Давным-давно.

– Кто чуть не утащил ее? – спросил Нью. – Страшила?

– Нью! – предостерегающе сказала его мать.

– Он, – сказал старик. – Страшила. Бродяга Бриатопа. Крадущий Детей. Называйте как хотите. Я знаю кто он такой на самом деле: прислужник самого Дьявола. Мы с Лизабет поставили ловушки на зайцев. Вечером она пошла посмотреть, что мы поймали. Она шла через лес и увидела его. Он был к ней так близко, что она могла бы к нему прикоснуться. Он кинулся на нее, и она бросилась бежать. Она слышала, как он приближается к ней – все ближе и ближе. Она сказала, что он мог бежать как ветер, а шипы и колючки не были ему помехой. Лизабет бежала так быстро, что едва не задохнулась. И все это время он призывал ее остановиться, прилечь и передохнуть, потому что она устала и нет смысла пытаться убежать.

– Он ей говорил? – спросила Рейвен.

Старик постучал по своей голове.

– Здесь. Она слышала его здесь. Она говорила, что его голос был как струя холодной воды в жаркий день. И он заставлял ее захотеть прилечь и отдохнуть. Но она знала, кто он такой и что он пытается ее обмануть. Так что она не слушала. Каждый раз, когда ей хотелось остановиться, она думала о звуке, с которым упала комета, и благодаря этому продолжала бежать. Она не останавливалась до тех пор, пока не прибежала обратно, и с тех пор никогда не выходила без меня.

– Лизабет видела его лицо? Как он выглядит?

– Его лицо… менялось. – Старик положил палец на крышку консервной банки, нажимая тут и там, словно пытаясь проткнуть жестянку. – Сначала у него было лицо, а потом не стало. Лизабет сказала, что она видела белизну его кожи… а затем лицо пропало. На месте лица была дырка. – Он снова обратил внимание на мальчика, склонив голову набок. – Ты тоже его видел, не так ли?

– Да, – ответил Нью.

– И его черную кошку, Жадный Желудок. Он приходил этой ночью, не так ли?

– Да. – Он чувствовал себя беспомощным, как замок перед ключом. Он чувствовал, что Король Горы его прощупывает и изучает, постепенно раскрывая настежь.

– Твоя мать боится, – тихо сказал Король Горы. – Шибко боится. В ее сердце давно поселился страх. Это делает ее почти слепой. Но ты, ты уже начинаешь ясно видеть, не так ли?

– Я не знаю.

– Тарп, – прошептал старик. В его дыхании слышалось тихое бульканье мокроты. – Тарп. Человек, который жил в том доме, был твоим отцом?

Нью кивнул.

– А как его звали?

– Бобби, – вставила Майра.

– Бобби Тарп. Я видел, как он приходил и уходил. Иногда стоял всю ночь в лесу через дорогу и просто наблюдал. Я ходил за ним на утес и видел, как он смотрит вниз на Эшерленд. Я знал, что было у него в голове, что его звали и искушали. Я много раз ходил за ним, когда он покидал свой дом и гулял в лесу. О, он меня никогда не видел, но я все равно там был. Однажды он спустился с Бриатопа к этой Лоджии и стоял на берегу. Он так сильно хотел войти внутрь, что терпел из последних сил. Но он сопротивлялся. Я помогал ему сопротивляться, потому что знал: один он не справится. Так же, как ты, парень, не смог бы выбраться из колючек один. Не смог бы в одиночку удержать Жадный Желудок.

– Что? – прошептал Нью.

– Я ничего о тебе не знаю, – продолжал Король Горы, – как ничего не знал и о твоем папе. Но я прекрасно знал, что он нужен Лоджии. И я знаю, что ты тоже ей нужен. Я и тебя видел на утесе. Видел, как ты глазел на тот дом, желая погулять по его комнатам и потрогать прекрасный мрамор. Прошлой ночью Жадный Желудок приходил не для того, чтобы тебя убить. Он приходил тебя проверить, узнать, камень ты или бумага. Твой отец перед смертью стал слабым. Тебе нужно сказать спасибо, что он мертв, потому что он был готов войти в Лоджию, а каким бы он вышел оттуда – тебе лучше не знать.

Рейвен, совершенно запутанная, покачала головой. Ей казалось, что старик нес ахинею. Он сошел с ума или она?

– В Лоджии Эшеров никто не живет. Она пуста.

– Я не говорил, что там живут люди, женщина! – презрительно сказал ей Король Горы. Он бросил в ее сторону быстрый взгляд и снова перевел его на мальчика. – Твоего отца домогался не человек. Тебя требует не человек. Лоджия, парень, это не просто комнаты и прекрасный мрамор. У нее есть черное сердце и голос, который как нож в ночи. Я знаю, потому что она общается со мной с того самого момента, как упала комета. Она ругает, искушает и зовет меня, просачивается в мои сны и пытается меня задушить. То же было и с твоим отцом, то же происходит и с тобой. Только я уже старик, и довольно скоро Жадный Желудок проникнет в мой дом, и я буду слишком слаб, чтобы его сдержать. Так мне придет конец, но Лоджия теперь хочет тебя. Так же, как она хотела твоего отца.

Старик крепко сжал свой посох. Его единственный глаз продолжал смотреть твердо.

– Он был готов сдаться, парень. Каменная стена, которую он воздвиг в своей душе, расходилась по швам. Вот почему… я должен был быть уверен, что он больше не сможет слушать.

Майра затаила дыхание. Нью не шевелился, но его сердце бешено стучало.

– Я убил его, парень, – тихо сказал Король Горы. – С таким же успехом я мог бы приставить к его голове ружье и вышибить ему мозги. В день, когда это произошло, он встретил меня на склоне горы. Я знал, какую работу он выполняет. Он был слаб, и от меня много не потребовалось. Все, что он должен был сделать, это наполнить шину воздухом и продолжать ее наполнять, пока она не взорвалась. Он так и не понял, что сделал.

Нью молчал. К его лицу прилила кровь, и на висках пульсировали синие жилки. Первой недоверчивым хриплым голосом заговорила Майра:

– Вы… вы просто сумасшедший старик! – Она встала позади сына. – Вы никогда не знали моего Бобби! И ничего особенного в вас нет! Вы просто старый сумасшедший лгун!

– Посмотри на меня, парень, – приказал Король Горы. Он вытянул трость и приподнял ею подбородок Нью. – Ты ведь знаешь, лгу я или нет, не правда ли?

Нью оттолкнул трость в сторону. Он беспомощно посмотрел на Рейвен и начал что-то говорить, но тут его голос сорвался, и он застыл в оцепенении. На бледном лице отразилась целая буря эмоций. Он заставил себя вернуть старику ледяной взгляд.

– Вы… сумасшедший старик, – с заметным усилием сказал Нью. – И ничего особенного в вас нет! – Он резко развернулся и вышел из дома. Майра кинула на Рейвен ядовитый взгляд и поспешила за сыном.

Король Горы глубоко вздохнул. В его легких шумело, и он едва сдержал приступ кашля.

– Он знает, – сказал он, отдышавшись. – Он не хотел говорить этого перед своей мамой, но он знает.

А ты совсем свихнулся, подумала Рейвен. От очертаний скелета под лохмотьями и газетами у нее по спине бежали мурашки. Она предположила, что это сестра старика, но вдруг это была не она? Что, если это был скелет одного из тех детей, чьи фотографии, напечатанные ею, висели на стендах объявлений.

– Когда умерла ваша сестра? – спросила она.

– Я не знаю года, – устало сказал он и потер здоровый глаз. – Ей было двадцать лет… или двадцать два. Я не могу вспомнить. Вы видели ее кости.

– Почему вы ее не похоронили?

– Я хочу, чтобы до нее никто не добрался. Я поклялся ее защищать, что и делал все это время. – Прихрамывая, он подошел к кровати, приподнял рваное одеяло и запустил руку под кучу тряпья. – Не хотел, чтобы тот, кто ее убил, сглодал ее кости. – Он вытащил маленький, почти развалившийся череп. Нижняя челюсть у него отсутствовала, а нос провалился. – Это сделала пантера. Поймала ее средь бела дня, у реки. – Он нежно поместил череп обратно и взял отложенную им консервную банку с фруктами. – Парень знает, – пробормотал он. – Он знает.

– Что знает?

Король Горы пристально посмотрел на нее и тонко улыбнулся.

– Что он похож на меня, – сказал он, протыкая указательным пальцем крышку консервной банки так, словно это был мокрый картон. Он вытащил палец обратно и слизал с него фруктовый сироп.

С Рейвен было достаточно. Она выбежала из дома. За своей спиной она слышала перешедший в спазматический кашель смех старика. Она бежала мимо фигур на стене, по земле, усыпанной бисеринками стекла, и ни разу не обернулась.

Добежав до машины, она получила еще один шок.

«Фольксваген» теперь смотрел вниз. Что-то взяло и развернуло ее автомобиль. Она быстро скользнула за руль и завела машину.

Она была почти на половине пути вниз, когда до нее дошло, что она бежала по руинам.

Ее хромота исчезла.

27

Когда Уилер Дунстан открыл входную дверь, Рикс протянул ему записную книжку доктора Бойярда. Дунстан аккуратно и с удовольствием ее пролистал, а затем молча сделал Риксу знак, чтобы тот зашел.

Дунстан положил записную книжку на стол и принялся набивать табаком трубку.

– Этим утром мне звонил мистер Бодейн, – в конце концов сказал он. – Он подтвердил то, что мне рассказала о вас Рейвен. О том, что вы профессиональный писатель. Вчера я звонил в библиотеку, узнать, есть ли у них какие-нибудь книги Джонатана Стрэйнджа. У них не оказалось. Тогда я послал парня из «Демократа» в книжный магазин на Крокетт-Молл. – Его кресло развернулось к книжной полке и он показал Риксу экземпляры «Сходки» и «Огненных пальцев». – Прошлым вечером прочел понемножку из каждой. Они вовсе не плохи, но и не слишком хороши.

– Благодарю вас, – сухо сказал Рикс.

– Таким образом, – продолжал Уилер Дунстан, повернувшись в своем кресле и задумчиво посмотрев на Рикса сквозь табачный дым, – вы хотите помочь нам с этой книгой и полагаете, что я ухвачусь за эту идею, так как вы профессиональный писатель.

– Примерно так.

– Я работаю над этим замыслом долгое время. Я полагаю, можно сказать,

– его рот скривился, – что это любимая работа. Рейвен и я составляем хорошую команду, и я не уверен, что нам нужен еще кто-то.

– Возможно, это так, – согласился Рикс, – но я показал вам, как серьезно я к этому отношусь. Придя сюда, я чертовски рискую. Мне пришлось после ленча выскользнуть из дома, как вору. Я могу приносить из библиотеки Гейтхауза все, что вам нужно. Я могу помочь вам писать. И, самое главное, имя Эшера на обложке придаст книге настоящую солидность. Вы об этом подумали?

Дунстан не ответил, но его глаза так сузились, что стали почти не видны. Очко в мою пользу, подумал Рикс.

– Я принес вам эту записную книжку. И рассказал вам то, что вы хотели узнать, не так ли?

Его собеседник хмыкнул.

– Я давно знал о «Приюте Бойярда». Я проработал этот материал несколько месяцев назад и вернул эту книжку мистеру Бодейну. Прошу прощения, но я все еще не убежден. Я не могу точно понять, почему вы так сильно хотите мне помогать. – Он вцепился в трубку, как бульдог. – Если вы думаете, что так просто прийти сюда и наложить лапу на рукопись или, может, уничтожить ее, то вы, мой друг, ошибаетесь.

Это походило на попытки найти трещину в гранитной стене.

– Эдвин мне доверяет, – сказал раздраженный Рикс. – Почему вы не хотите поверить мне?

– Потому что я не слишком доверчив.

– Что же, прекрасно. В таком случае, что я должен сделать, чтобы вы стали мне доверять?

Дунстан задумался над этим вопросом. Он подкатил к окну и посмотрел на быстро бегущие по небу серые облака. Затем посмотрел на Рикса.

– Мистер Бодейн вошел в дело с условием, что он будет только поставлять документы, не давая никакой устной информации. Я полагаю, что он на свой собственный манер все еще остается лояльным к Уолену, и я уважаю это. Он не мог мне сказать, в каком состоянии находится Уолен, и поэтому мне пришлось узнавать это у вас. У меня есть несколько вопросов, которые нуждаются в ответах. Они связаны с историей Эшеров. И только Эшер может дать мне ответы на них.

– Испытайте меня.

Дунстан кивнул в сторону кресла, и Рикс сел.

– Что ж, хорошо. Я хочу узнать кое-что насчет трости. Черной трости с серебряным набалдашником в виде головы льва. Почему она так важна для вашей семьи? Откуда она появилась и почему каждый патриарх носит ее как своего рода королевский скипетр?

– Насколько я знаю, Хадсон Эшер привез ее из Уэльса. Вероятно старик Малькольм тоже ее носил. Я думаю, каждый, кто владел ею, считался главой семьи и единолично распоряжался поместьем и делом. Тут нет никакого секрета.

– Может быть, и нет, – сказал Дунстан, – но, возможно, в этом есть кое-что еще. – Он выпустил дым из угла рта. – Трость не всегда была в вашей семье. Однажды она была украдена. У Арама Эшера, вашего пра-пра-дедушки. И около двадцати лет она отсутствовала. В те двадцать лет ваша семья хлебнула лиха. Арам был убит на дуэли, Лудлоу несколько раз чуть не погиб, у Шанн, сводной сестры Лудлоу, трагически прервалась карьера, Эшерленд наводнили войска, а пароходы и железные дороги, принадлежавшие вашей семье, вместе с текстильным бизнесом пошли прахом.

Такой наплыв информации поразил Рикса.

– Вы считаете, что между всем этим и тростью есть какая-то связь?

– Нет. Всего лишь предполагаю. Это был, вероятно, самый несчастливый период в истории Эшеров. Единственным, что не слишком сильно пострадало, был оружейный бизнес. Во время гражданской войны он приносил большие прибыли, особенно с того момента, как «Эшер армаментс» стала продавать ружья, патроны и снаряды обеим сторонам. Старик Арам был умен. Его сердце было, возможно, на стороне Юга, но он понимал, что Север победит.

– Кто украл трость? – спросил Рикс, заинтригованный этим новым фактом из истории Эшеров. – Слуга?

– Нет. Некий полукровка по имени Рэндольф Тайгрэ. По крайней мере, это было одно из его имен. Говоря «украл», я выразился фигурально. Ее отдала ему вторая жена Арама, Синтия Кордвейлер-Эшер.

– Зачем?

– Он шантажировал ее. Она была вдовой Александра Гамильтона Кордвейлера, владельца пароходной линии, сети железных дорог и большой части чикагских портовых складов. Кордвейлеру, когда он женился, было шестьдесят четыре года, а ей восемнадцать.

– Шантажировал ее? Чем?

Трубка Дунстана потухла, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы снова ее зажечь.

– Синтия Кордвейлер-Эшер, ваша прапрабабушка, была убийцей. – Он слабо улыбнулся, увидев мрачное выражение лица Рикса. – Я могу вам рассказать эту историю, если вы хотите ее услышать. Я сопоставил обрывки информации о том, что тогда произошло, исходящие из различных источников, а кое-что пришлось додумать самому. – Он поднял густые брови. – Ну? Хватит у вас духу, чтобы это выслушать, или нет?

– Валяйте, – ответил Рикс.

– Хорошо. Это началось летом 1858 года. Лудлоу было около четырех недель. Арам уехал в Вашингтон по делам. Если бы он был дома, события могли бы принять иной оборот. Как бы то ни было, в Лоджию приехал визитер. Он ждал внизу, а слуга понес его визитную карточку в спальню Синтии…

Уилер Дунстан говорил, а вокруг его головы кружился табачный дым. Рикс внимательно слушал. Он представил себе, что в этом голубом дыму проступают лица, призраки из прошлого, собравшиеся вокруг них в этой комнате. В дыму возникали картины: Лоджия в летний солнечный день, свет струится сквозь окна и падает на полы из дорогой древесины; в постели лежит симпатичная женщина с сильными чертами лица и кормит грудью младенца; в ее дрожащей руке карточка с именем Рэндольфа Тайгрэ.

– Отошли его, – сказала Синтия Эшер своей горничной, рослой молодой негритянке по имени Райтеос Джордан. – Я занята.

– Я сказала ему, что вы его не примете, мэм, – сказала та. Райтеос была ростом почти в шесть футов и толстая как бочка. – Сказала ему прямо в лицо, но он говорит, что это не имеет значения и я должна снести вам его визитную карточку.

– Это ты уже сделала. Теперь ступай вниз и скажи ему…

– Доброе утро, миссис Эшер. – От этого тихого вкрадчивого голоса по рукам Синтии побежали мурашки. Райтеос возмущенно обернулась. Рэндольф Тайгрэ, одетый в светло-коричневый костюм, с тонкой тросточкой в руках, непринужденно облокотился о дверной косяк. На его красивом лице цвета кофе со сливками сверкали белизной зубы.

– Боже правый! – Райтеос попыталась загородить ему обзор. – До чего ж некоторые господа бесстыжие!

– Я не люблю ждать, и поэтому пошел вслед за вами. Миссис Эшер и я старые… знакомые. Теперь вы можете нас оставить.

Щеки Райтеос побагровели от такой неучтивости. То, что он разговаривал подобным образом, никуда не годилось, но то, что он стоял здесь в то время, когда миссис Эшер кормила своего малыша – это уж форменный скандал. Он по-кошачьи улыбался, и первым порывом Райтеос было спустить его с лестницы. Но ее остановило то, что это был самый красивый мужчина из всех, кого она в своей жизни видела. Большая топазовая булавка в его черном галстуке была одного цвета с проницательными, глубоко посаженными глаза. У него также были тщательно ухоженные усы и борода. Оттенок его кожи был таким, будто он недавно искупался в туши. На этом джентльмене были коричневые перчатки из телячьей кожи и английские, начищенные до блеска сапоги для верховой езды. Быть цветным и при этом свободным человеком – это одно, думала Райтеос, но вести себя так заносчиво в эти трудные времена – значит напрашиваться на взбучку.

– Выйдете отсюда, пока миссис Эшер приводит себя в порядок! – быстро сказала Райтеос.

Синтия положила младенца на парчовую подушку и теперь спокойно застегивала на горле ночную рубашку.

– Я не портовый грузчик, мисс, – сказал Тайгрэ. Его глаза гневно блеснули, и в голосе прозвучали угрожающие интонации. – Не говорите со мной в таком тоне. Скажите ей, миссис Эшер. Мы ведь старые друзья, не так ли?

– Все в порядке, – сказала Синтия, и Райтеос недоверчиво посмотрела на нее. – Мистер Тайгрэ и я… знаем друг друга. Ты можешь нас оставить.

– Мэм? Оставить вас здесь? В спальне?

– Да. Но я хочу, чтобы ты вернулась через четверть часа… и проводила мистера Тайгрэ из Лоджии. Теперь иди.

Негритянка фыркнула и выскочила из комнаты. Когда она проходила мимо Рэндольфа Тайгрэ, тот отступил и слегка ей поклонился. Затем закрыл дверь и повернулся к Синтии Эшер с холодной и наглой улыбкой.

– Привет, Синди, – мягко сказал он. – Ты выглядишь потрясающе.

– Какого дьявола ты здесь делаешь? Ты сошел с ума?

– Ну, ну. Светской даме не пристало так выражаться, не так ли? – Он широкими шагами ходил по роскошной спальне, его руки ощупывали синий бархат, резную мебель красного дерева, бельгийские кружева. Он поднял со столика нефритовую вазу и тщательно рассмотрел запутанный узор, сделанный на ней вручную. – Изысканно, – пробормотал он. – Ты человек слова, Синди. Ты всегда клялась, что у тебя будут собственные изысканные вещи, и вот, смотри-ка, хозяйка Эшерленда.

– Скоро вернется мой муж. Я советую тебе…

Тайгрэ тихо рассмеялся.

– Нет, Синди. Мистер Арам Эшер вчера утром поездом уехал в Вашингтон. Я проследил его коляску до станции. Он симпатичный мужик. Но тогда… ты ведь всегда выбирала широкоплечих мужчин, не так ли? – Он вытащил из керамической подставки японский веер с ручной росписью и развернул его, восхищаясь красками. – Ты снова сорвала приличный куш, не так ли? Сначала Александр Кордвейлер, а теперь Арам Эшер. – Тайгрэ кивнул на пускающего пузыри младенца. – Его, я полагаю?

– Ты, должно быть, не в своем уме, что сунулся в поместье?

– На самом деле я никогда не был более нормален. Разве я плохо выгляжу? – Он показал ей свои топазовые запонки и вытащил золотые часы, усыпанные бриллиантами. – Мне всегда везло в картах. Увеселительные суда, курсирующие между Новым Орлеаном и Сент-Луисом, набиты глупыми овцами, которые блеют, чтобы их остригли. Я счастлив им угодить. Естественно… иногда моя удача требует поддержки. – Он распахнул сюртук и похлопал по маленькому пистолету в кожаной кобуре. – Твой муж делает отличное оружие.

– Излагай свое дело или уходи из моего дома. – Ее голос дрожал, она сгорала от стыда.

Тайгрэ отошел в дальний конец комнаты и выглянул в выходящее на озеро окно.

– У меня есть для тебя подарок, – сказал он. Затем обернулся и кинул на ее кровать серебряную монету, блеснувшую в падающем из окна солнечном свете. Монета приземлилась рядом с ней. Синтия потянулась к ней, но ее рука застыла на полпути, а пальцы медленно сжались в кулак.

– Это напоминание о старых добрых днях, Синди. Я думал, тебе понравится.

Она узнала этот предмет. Она не знала как он его достал, но ее деловой ум быстро оценил ситуацию: эта маленькая серебряная монета может расстроить всю ее жизнь.

Тайгрэ подошел к кровати. Синтия уловила резкий запах его одеколона и мятный аромат бриллиантина, старые знакомые ароматы, которые, к ее ужасу, заставили ее сердце забиться быстрее. Под простыней она, как бы обороняясь, подтянула колени к груди.

– Ты скучала по мне, не так ли? – спросил он. – Да. Я могу это сказать. Я всегда умел читать по твоим глазам. Поэтому мы так хорошо и сработались. Ты развлекала посетителей своими историями и смехом, а затем на их головы обрушивалась кара Божья. Я ни разу не промахнулся своим молотком, не так ли? Но они легко умирали, Синди. Тебе не надо бояться адского пламени.

Ребенок начал плакать, и Синтия крепче прижала Лудлоу к себе.

– Это было много лет назад. Я теперь уже не та женщина.

– Конечно, нет. Сколько миллионов ты унаследовала от Кордвейлера? Десять? Двадцать? Я должен сказать, что твои речные суда комфортабельны. Свои лучшие партии в покер я сыграл на «Речной луне». – Улыбка медленно стала гаснуть на его лице, и на ее место пришла злобная ухмылка. Его пальцы бегали по кожаному хлысту для верховой езды. – Ты ни разу не ответила на мои письма. У меня стало появляться такое чувство, будто ты больше не хочешь меня видеть. В конце концов, я представил тебя Кордвейлеру… или ты позабыла? Расскажи мне хотя бы, как ты это сделала. Крысиный яд в пироге? Или мышьяк в кофе?

Она кисло посмотрела на него. У ее груди надрывался Лудлоу.

– Неважно, – сказал он. – Как бы это ни было сделано, следы ты замела хорошо. Что приводит меня к следующему вопросу: когда ты собираешься убить Арама Эшера?

– Убирайся, – прошептала она. – Убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию!

– Ты вызовешь полицию? Не думаю. Глубоко внутри мы все те же. Но молоток – это не твой стиль. Твой стиль – это скользкие слова и влажные поцелуи. Я устал ждать то, что мне причитается, Синди. – Он нетерпеливо кивнул в сторону младенца. – Он голоден. Почему ты не вытащишь сиську и не накормишь его?

Она не ответила. Тайгрэ облокотился на угол кровати.

– Я пришел, чтобы меня тоже накормили. Ты должна в первый день каждого месяца в гостиной отеля «Крокет» в Эшвилле передавать Эндрю Джексону конверт с десятью тысячами долларов.

– Ты сошел с ума! У меня нет таких денег!

– Нет? – Тайгрэ залез в свой карман. Быстрым движением руки он наполнил воздух блестящими серебряными монетами. Монеты рассыпались по кровати, упали Синтии на лицо, в колыбель младенца и застучали по полу. Она вздрогнула. – У меня их целая коробка. Десять тысяч долларов, каждый месяц. Я даже покажу, каким я могу быть терпимым: в этот месяц я ожидаю лишь пять тысяч долларов. И ту великолепную трость, с которой ходит твой муж.

– Эта вещь передается из поколения в поколение! Он даже спит с ней! Невозможно будет…

– Заткнись, – мягко сказал Тайгрэ. – Я хочу эту трость. Я влюбился в нее вчера на вокзале. Укради ее у него. Мне все равно как. Затрахай его до потери сознания, у тебя всегда были к этому способности. – Он злобно уставился на плачущего младенца. – Неужели ты не можешь заткнуть ему рот?

– Я не хочу, чтобы меня шантажировали, – протестующе заявила Синтия.

– Ты не понимаешь, с кем ты говоришь! Ты говоришь с Синтией Кордвейлер-Эшер! Мой муж меня любит, и я тоже его люблю. Он не будет слушать твои гадости!

Тайгрэ наклонился вперед, и в его золотистых глазах блеснула едва сдерживаемая животная ярость.

– Ты забыла, что я знаю, где закопаны тела. Очень вероятно, что чикагская полиция захочет узнать, кто ты такая на самом деле. Арам Эшер умный человек. Он выкинет тебя к черту, если хотя бы подумает… проклятие! – Он внезапно метнулся вперед к колыбели и вырвал плачущего ребенка из рук Синтии. Она протянула руки к ребенку, но Тайгрэ быстро отступил назад и рассмеялся. Он провел рукой вокруг шеи Лудлоу.

– Маленький ублюдок-сосунок, – прошипел он с дикими от ярости глазами. Синтия раньше уже видела его в таком состоянии и сейчас не смела даже пикнуть. – Если бы ты был мой, я бы свернул тебе шею и выкинул бы в это чертово окно! Давай, продолжай звать мамочку! Зови!

– Отдай его мне. – Она отчаянно старалась сохранить спокойствие. Ее голос сорвался, а руки, когда она протянула их за младенцем, дрожали.

Тайгрэ придвинул свое ухмыляющееся лицо вплотную к младенцу.

– После того, как я уйду, ты долго будешь помнить меня, не так ли? Это хорошо. Мне нравиться оставлять о себе память. – Держа ребенка над вытянутыми руками Синтии, он кинул его, как куль с бельем. Когда она поймала младенца, Тайгрэ протянул руку и разорвал ее ночную рубашку. На пол полетели пуговицы. Грудь Синтии была обнажена. Она прижала к себе ребенка, и он начал сосать.

– Миссис Эшер? – позвала Райтеос из-за закрытой двери. – С вами все в порядке, мэм?

Тайгрэ коснулся ее щеки хлыст.

– Да, – сказала она шепотом. Затем громче: – Да! Я… со мной все в порядке. Мистер Тайгрэ сейчас уходит.

– Ты запомнила, что я сказал? Пять тысяч долларов и трость. Со следующего раза десять тысяч долларов в месяц. – Он провел хлыстом по ее щеке. – У тебя прекрасный цвет лица. Ты всегда была просто прелесть. Может, ты сама посетишь меня в отеле «Крокет»?

– Уходи! – прошипела она.

– Я жду твоего первого платежа, – сказал он, направляясь к двери. Остановившись, он улыбнулся, изящно поклонился и вышел из комнаты.

Синтия быстро отложила Лудлоу и начала собирать монеты. Она торопливо запихала их в наволочку, чтобы позже от них избавиться.

Спустя неделю из гостиной исчезла трость Арама. Все слуги сновали по Лоджии в поисках ее. Синтия предположила, что ее украл и продал кто-то из прислугу. Уволив половину персонала, безутешный Арам проводил долгие часы, запершись в своей комнате. Синтия ушла в себя и большую часть времени проводила с малышом, который спал за ее кроватью в отделанной мехом колыбели.

Менее чем через три месяца крик Синтии посреди ночи заставил Арама выбежать из своей спальни в коридор. Влетев в ее комнату, он обнаружил, что она душит их сына. В свете лампы лицо Лудлоу было синим, а его маленькое тело корчилось. Он вырвал его у Синтии, но она закричала: «Он задыхается!», и Арам понял, что в горле ребенка что-то застряло.

Он раскрыл Лудлоу рот и залез туда пальцами.

– Помоги ему! – молила обезумевшая Синтия. Арам взял ребенка за пятки и поднял его вверх, пытаясь вытряхнуть этот предмет. Но горло Лудлоу было по-прежнему блокировано. Синтия схватила шнурок звонка и стала его дергать, вызывая слуг с нижнего этажа. По коридорам, как жуткий предвестник несчастья, покатился звон.

Первым в комнату прибежал Кейл Бодейн, старший сын Витта. Он метнулся к Араму, выхватил у него младенца, перевернул и сильно стукнул его по спине. Потом еще и еще.

Из горла ребенка вырвался булькающий кашель. Что-то звякнуло и покатилось по полу. Затем Лудлоу застонал, как будто пытаясь воскреснуть. Рыдающая Синтия взяла его на руки и стала укачивать.

– Что это? – Арам наклонился к полу, что-то поднял и поднес к свету. Синтия увидела блеск серебра, и у нее самой остановилось дыхание. – «Ивы»,

– прочел Арам на монете. – «Комната номер четыре. Синди». – Когда он посмотрел на нее, на его лице уже застыла твердая маска, которую ему было суждено носить весь остаток жизни. – Объясни мне, – прошептал он, – почему жетон публичного дома чуть не задушил насмерть моего сына?

Уилер Дунстан внимательно наблюдал за Риксом.

– Синтия, должно быть, пропустила один из жетонов, когда собирала их. Он завалился в колыбель ребенка. Лудлоу его проглотил, и таким образом секрет раскрылся. Когда ей было шестнадцать лет, она работала проституткой в публичном доме в Новом Орлеане.

– И что произошло дальше? Арам с ней развелся?

– Нет. Я думаю, он действительно очень сильно любил ее. Он уже был до этого однажды женат, на китаянке из Сан-Франциско, и у него была от нее дочь по имени Шанн, которой в 1858 году было двенадцать лет и она училась музыке в Париже. Но он восхищался деловыми способностями Синтии и, конечно, обожал Лудлоу. Развод уничтожил бы Синтию социально и, вероятно, финансово тоже.

– А как насчет Тайгрэ? Если он так крепко держал ее на привязи, то он не должен был так легко отступить, не так ли?

– Арам нашел его в отеле «Крокет» – он стоял там, где сейчас торговый центр, – и публично вызвал на дуэль. Естественно, дуэли были запрещены, но у Арам были связи наверху. Синтия умоляла его не драться, так как Рэндольф Тайгрэ был отличный стрелок, но он ее не слушал. Они встретились на поле неподалеку отсюда. Тайгрэ даже принес с собой трость. Они должны были стреляться на отделанных золотом пистолетах Эшера. – Дунстан на мгновение замолчал, выпуская дым. – Борьбы не было. Тайгрэ попал ему между глаз, и Арам Эшер умер на месте.

– А затем Тайгрэ снова пришел к Синтии?

– Нет, – ответил Дунстан. – Арам ее любил и хотел защитить ее и мальчика. Когда Кейл Бодейн проверил пистолет Арама, то обнаружил, что он не заряжен. Он вообще никогда не заряжался. По существу, Арам совершил самоубийство, а Рэндольф Тайгрэ, человек с репутацией карточного шулера, цветной, – убийство. Тайгрэ был вынужден бежать из штата. В смерти Арам победил. Согласно его воле, Синтия вступала во владение военным бизнесом и поместьем, но должна была все передать Лудлоу, когда тому исполнится восемнадцать лет.

– А как насчет трости? – спросил Рикс. – Как она попала обратно в семью?

– Это еще один вопрос, на который у меня нет ответа. Ее вернул Лудлоу, но как – я не знаю. – Дунстан вынул трубку изо рта и держал ее между ладонями. – Есть множество вопросов, которые требуют ответов. Иногда я думаю, что никогда их не найду. Эта книга очень важна для меня, чертовски важна. – Дунстан сцепил руки, и на них вздулись узлы мышц. – Может, я и потратил на эту работу шесть лет, но в моей голове она была очень давно.

– После несчастного случая? – рискнул предположить Рикс. – Эдвин рассказал мне о нем. Я очень сожалею.

– Великолепно, – горько сказал Дунстан. – Вы сожалеете, а моя жена мертва, дочь получила тяжелые физические и моральные повреждения, я изуродован, а Уолен Эшер отсиделся за стеной адвокатов, которые говорили, что я был пьян, когда мы столкнулись. Он вернулся домой, в Лоджию, а я был вынужден бороться из последних сил чтобы моя газета выжила. Я увидел, как работает ум Эшеров, – бери что хочешь и когда хочешь, а на последствия наплевать. С этого момента мне захотелось узнать об Эшерах как можно больше. Я намерен завершить эту книгу вне зависимости от того, что ваша семья против меня предпримет, и тогда, слава Богу, люди узнают правду: мораль у вас, Эшеров, находится в зачаточном состоянии, а совести и вовсе нет. Вы продали души за всемогущий доллар.

Рикс хотел было возразить, но передумал. Он осознал, что его присутствие здесь доказывало правоту Дунстана. Он предавал свою семью ради признания и денег, которые ему могла принести книга. Но какой у него был выбор? Если он хочет контролировать этот проект, он сперва должен завоевать доверие Дунстана.

– Так чем я могу вам помочь? – спокойно спросил он.

Его собеседник молча смотрел на него, пытаясь принять решение.

– Хорошо, – сказал он в конце концов. – Если вы действительно хотите помочь, я дам вам шанс. Как я уже сказал, мне нужны ответы на некоторые вопросы. Как Лудлоу вернул трость? Как и когда умерла Синтия? Что случилось с Шанн? – В его глазах была ледяная решимость. – Лудлоу был гением с фотографической памятью. Я читал, что он где-то в Лоджии оборудовал мастерскую для своих изобретений. Что они из себя представляли? Затем будет еще один вопрос, более объемный и, вероятно, самый главный.

– Какой?

Дунстан слегка улыбнулся. Улыбка получилась несколько надменной.

– Найдите сначала ответы на эти вопросы. Тогда мы будем говорить дальше.

– И вы покажете мне рукопись?

– Возможно, – сказал Дунстан.

Рикс кивнул и поднялся чтобы уйти. Сейчас ему следует играть по правилам Дунстана.

– Я вернусь, – пообещал он и пошел к двери.

– Рикс, – окликнул Дунстан. Рикс остановился. – Будь осторожен, – сказал ему Дунстан. – Ты не знаешь Уолена так, как я.

Рикс вышел из дома и направился к машине. В небе собирались облака.

28

Возвращаясь от Дунстана, Рикс проехал мимо Гейтхауза и направился прямиком в Лоджию. Он не торопился домой, где все выключатели заклеены клейкой лентой. Вечером в библиотеке ему придется работать при свечах. Запах от Уолена стал сильнее. Он шел в комнату Рикса из-за угла, просачивался под дверь и проникал в шкаф с его одеждой. За столом во время завтрака, когда Рикс передал матери и сестре, чего хочет Уолен, Маргарет застыла как изваяние, не донеся вилку до рта. Она медленно моргнула, опустила вилку и посмотрела на сына через стол так, будто он сошел с ума.

Кэт тоже была потрясена.

– Ты хочешь сказать, что мы должны жить в темноте?

– Так он мне сказал. Мы, конечно, можем пользоваться свечами. У нас здесь достаточно канделябров, чтобы осветить кафедральный собор.

– Ни одной электрической лампочки? – спросила Маргарет тихим напряженным голосом. Рикса встревожил тусклый блеск в ее глазах. – Ни единой?

– Мне очень жаль, но он сказал, что нельзя включать ни электрический свет, ни какие-либо электроприборы, за исключением кухни.

– Да, – пробормотала она. – Да, конечно. А иначе как бы мы ели?

– Я удивлен тем, что папа не позвал тебя донести до нас эту новость, – сказал Рикс Кэт. – Я не думал, что он так сильно мне доверяет.

Кэт выдавила улыбку.

– Это потому, что он знает, как сильно я ненавижу темноту, – нервно сказала она. – Мне даже спать приходиться при свете. Он это знает. Это глупо, я знаю, но… темнота меня пугает. Как будто… смерть подступает ко мне или что-то в этом роде.

– Брось, все не так страшно. Мы зажжем свечи и будем ходить по дому, как в фильмах Винсента Прайса.

– Я так и думала, что ты скажешь что-нибудь подобное! – огрызнулась Маргарет. – Мы в ужасном положении, а ты отпускаешь плоские шуточки! – Она повысила голос, и в нем появились визгливые нотки. – Твой отец болен, а ты все шутишь! В семье кризис, а тебе лишь бы шуточки! Когда ты обнаружил свою жену мертвой в ванне, ты тоже шутил?

Видимым усилием воли Рикс удержался, чтобы не запустить тарелкой в стену. Он заставил себя доесть и как можно скорее вышел из комнаты.

Увидев трубы и громоотводы Лоджии, он непроизвольно сбросил скорость. Доехав до моста, затормозил и остался сидеть в машине, не выключая мотор. Перед ним простерся мост, хранивший следы сотен копыт, колес экипажей и автомобильных шин. Черная вода озера была слегка подернута рябью, а на каменистых отмелях утки щипали тростник.

Громадная Лоджия с заложенными кирпичом окнами напоминала безмолвный центр Эшерленда. Какие тайны она опекала? И какие секреты хранила до сих пор?

Он услышал в вышине звук приближающегося вертолета и посмотрел вверх, когда тот пролетал над Лоджией, направляясь к вертолетной площадке рядом с Гейтхаузом. С деревьев вспорхнули и улетели испуганные птицы. Кто же мог прибыть в такое время? Те двое, кого он видел несколько дней назад? Если Уолен позволил им пользоваться вертолетом в то время, когда он не выносит шума, значит, гости, несомненно, важные. Уолен работает над своим последним проектом – что он из себя представляет? Что Уолен хочет найти в тех старых книгах?

Внимание Рикса привлекло движение рядом с Лоджией. Там стояла буланая лошадь, привязанная к каменной скульптуре, охраняющей главный вход в Лоджию. Испуганная шумом вертолета, она задергалась, но поводья держали крепко, и через минуту это замечательное животное успокоилось.

Внутри Лоджии кто-то был, подумал Рикс. Бун? Кэт? Что им там делать в темноте?

Рикс крепче сжал руль, проехал на несколько футов вперед, въехал на мост и снова остановился. Затем проехал еще несколько футов, медленно, как будто боялся, что мост может развалиться. На середине моста Рикс ощутил, что по его рукам струится пот. Лоджия, казалось, закрыла собой весь горизонт. Когда он достиг дальнего конца моста, то увидел, что фасад Лоджии был покрыт мелкими трещинками. Кое-где куски камня и мрамора упали на землю. Вокруг фундамента лежали гниющие трупы птиц, а их перья засели в неухоженном кустарнике как снежные хлопья. По всему острову стояли декоративные статуи фавнов, кентавров, горгон и других мифологических существ. Были мраморные фонтаны, петляющие тропинки и заросшие газоны. Рикс пристально посмотрел через ветровое стекло наверх, на ряд водосточных труб и статуй, украшавших верхние террасы Лоджии. Со ската крыши, с высоты ста с лишним футов, за его приближением наблюдали каменные львы.

Лоджия определенно нуждалась в уходе. По стенам полз вьюнок, нащупывая в них трещины и щели. Черные пятна говорили об утечке воды. Подъездная дорога была вся испещрена рытвинами, а буйная трава, растущая на острове, настолько разрушила ее покрытие, что под ним проглядывала грубая каменистая почва.

Рикс остановил машину. Так близко он подходил к Лоджии только когда был маленьким мальчиком. Он с изумлением обнаружил, что его необъяснимый страх медленно переходит в ужас. Рикс знал: что бы он ни думал о Лоджии, она оставалась поразительным творением человеческих рук. Мастерство, воплощенное в орнаменты, арки, балконы, лепнину и башенки, было поистине волшебным. Сколько бы мог стоить такой дом вроде Лоджии, гадал Рикс. Триста миллионов долларов? Не менее, и это не считая мебели. Он заехал под портик. Буланый жеребец был привязан к железному столбику рядом с парадной каменной лестницей, которая вела массивным дубовым дверям. Над ними висело зелено-черное изображение герба Эшеров: три ревущих льва, отделенные друг от друга узкими поясами.

Риксу не пришлось долго ждать. Не прошло и десяти минут, как из дверей вышел Бун с фонарем в руках. Увидев «Тандеберд», он резко остановился, а затем, придя в себя, рывком закрыл дверь и спустился с крыльца.

Рикс опустил боковое стекло.

– Что происходит? – Его голос дрожал. В присутствии Лоджии он чувствовал себя изнервничавшимся идиотом.

Бун наподдал ногой по куче опавших листьев, которую сюда нанесло ветром.

– Что ты здесь делаешь, Рикси? – спросил он, даже не посмотрев на брата. – Шпионишь за мной?

– Нет. А что ты такого делаешь, за чем стоит шпионить?

– Не умничай, – резко сказал Бун. – Я думал, ты сторонишься Лоджии.

– Сторонюсь. Я увидел с берега твою лошадь.

– И ты пересек мост, чтобы взглянуть, в чем дело, да? – Бун лукаво улыбнулся. – Или ты хотел посмотреть на Лоджию поближе?

– Возможно, и то и другое. Что ты делал внутри?

– Ничего особенного. Иногда я прихожу туда побродить и поглазеть. В этом ведь нет ничего плохого, не так ли?

– Ты не боишься заблудиться?

– Я ничего не боюсь. Кроме того, – сказал он, – я всегда смогу найти дорогу на первом этаже. Это просто, когда поймешь, как идут коридоры.

– А папа знает, что ты приходишь сюда и гуляешь?

Бун холодно улыбнулся.

– Нет. А почему он должен знать?

– Просто любопытно.

– Любопытство кошку сгубило, Рикси. Знаешь, ты меня удивил. Должно быть, у тебя больше нервов, чем я думал. Я никогда не думал, что после того, что с тобой тут произошло, ты сможешь подойти к Лоджии так близко. Что ты чувствуешь, Рикси? Ты помнишь, как ты здесь заблудился? Как темнота сжималась вокруг тебя? Как ты кричал и никто не мог тебя услышать? – Он оперся о машину, включив и выключив фонарь перед лицом Рикса. – У меня есть фонарь. Как насчет того, чтобы нам снова вместе зайти в Лоджию? Я проведу для тебя великолепную экскурсию. Хорошо? Как насчет этого?

– Нет, спасибо.

Бун фыркнул.

– Я так и знал. Пока ты в этой машине, ты думаешь, ты в безопасности, да? Старушка Лоджия не сможет достать тебя в этой машине. Слушай, ты должен быть как один из героев этих твоих книжек. У них достаточно храбрости, чтобы входить в темные дома, не так ли?

Пора было наносить удар.

– Я знаю об уродцах, – сказал Рикс. – Папа мне рассказал.

Улыбка Буна дала трещину и начала увядать. В его глазах появилась ярость загнанного в угол зверя. Затем он справился с собой и с легким тоном сказал: – Значит, он тебе рассказал. Ну и что? Я заправляю хорошим бизнесом. Поставляю артистов на карнавалы и шоу по всему юго-востоку! Черт возьми, в прошлом году я сделал за вычетом налогов полмиллиона баксов!

– А зачем тайны? Ты не хочешь, чтобы мама и Кэт знали, какого рода «артистов» ты на самом деле продюсируешь?

– Они бы не поняли. Они бы посчитали, что это ниже Эшеров. Но они были бы неправы, Рикси! На уродцев есть спрос! Безрукие, безногие, лилипуты, парни с крокодильей кожей, сиамские близнецы, уродливые дети и животные – люди платят, чтобы посмотреть на них! Кто-то должен извлекать из этого выгоду! И кто-то должен этих уродцев находить! Что не так просто, как ты мог бы подумать.

– Действительно, захватывающая карьера, – сказал Рикс. Ему не трудно было себе представить, как его брат въезжает на какую-нибудь старую пыльную ферму, где в амбаре рвется с цепи уродливый зверь. Или как он торгуется с подпольным специалистом по абортам, у которого в кувшинах с формалином плавают весьма специфические зародыши.

– Ну, и что теперь? Ты собираешься об этом кричать на всех перекрестках?

– Если ты не стыдишься того, что делаешь, я думаю, ты не стал бы возражать.

Бун поставил фонарь на крышу «Тандеберда». Он скрестил руки и посмотрел на Рикса жестким мертвым взглядом.

– Позволь мне разъяснить тебе, Рикси, как обстоят дела. После того, как папа отпишет дело и имение мне, я могу либо дать тебе содержание, либо оставить без всего.

Рикс рассмеялся. Его рука лежала на ручке окна, чтобы поднять его, если Бун попытается до него достать.

– Папа передаст все Кэт! Неужели ты этого еще не понял?

– Конечно! А я останусь на бобах. Женщина не может управлять таким делом! У меня есть идеи, Рикси! Большие идеи относительно «дела» и поместья. – Рикс промолчал, и Бун с напором продолжил: – Во Флориде рядом Тампой есть город, где живут одни уродцы. Во всем городе одни уродцы. Они не впускают туристов. Но что, если я сам построю город между Фокстоном и Эшерлендом и битком набью его уродцами? Люди смогут за плату входить туда и совать нос куда им вздумается! Это будет шоу уродцев, длящееся двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году! – От возбуждения глаза Буна разгорелись. – Черт возьми, это будет штука вроде Диснейленда с каруселями и тому подобным! И если ты будешь хорошо себя вести, я думаю, ты получишь свой кусок пирога.

Горло Рикса сдавило отвращение. Бун ухмылялся, а его лицо разрумянилось. Когда к Риксу вернулся голос, он едва выдавливал из себя слова.

– Ты что, совсем спятил? Я в жизни ничего отвратительнее не слышал!

Ухмылка сошла с лица Буна. В его взгляде промелькнуло страдание, чего раньше Рикс никогда не видел. Он понял, что Бун поделился с ним мечтой – извращенной, но все равно мечтой. На мгновение Рикс подумал, что Бун в ответ как обычно вспылит, но вместо этого брат гордо выпрямился и сказал:

– Я знал, что ты не поймешь. Ты не понимаешь хорошие идеи, если они тебе неприятны. – Он взял фонарь, подошел к лошади, отвязал поводья от столба и вскочил в седло. – Я разумный человек, – сказал Бун и выжал из себя холодную улыбку. – Я положительно намерен дать тебе и Кэт содержание при условии, что вы будете жить не ближе чем в пятистах милях от Эшерленда.

– Я уверен, что у Кэт есть что сказать по этому поводу.

– Она оставит меня в покое, если поймет, что для нее хорошо.

– Что это значит?

– Это значит, что я знаю о нашей маленькой сестричке такие вещи, от которых у тебя голова пошла бы кругом, Рикси. Папа никогда не отдаст ей Эшерленд. Ты увидишь, что он будет мой. Пошла! – Он стукнул пятками по бокам лошади и галопом поскакал к мосту.

Ублюдок, подумал Рикс. Он проводил Буна взглядом и завел машину. Рикс был уже готов последовать за Буном, когда его взгляд упал на дверь Лоджии.

Она была раскрыта настежь.

Но он видел, как Бун закрывал дверь. Порывистый ветер кружил на ступеньках опавшие листья, которые засасывало в глотку Лоджии.

Он сидел, тупо глядя на открытую дверь. Приглашение, неожиданно подумал он. Она хочет, чтобы я подошел ближе. Он нервно рассмеялся, но не отвел взгляд от входа.

Затем он заставил себя выйти из машины. Первый и второй шаг дались без труда, но на третьем ноги у Рикса стали ватными.

Темнота за дверью не была полной. В полумраке проступали очертания мебели и фиолетово-золотой ковер на усыпанном листьями полу. В тени стояли фигуры, они казалось наблюдали за ним.

«Слушай, – издевательски говорил Бун, – ты должен быть как герои этих твоих книжек».

Рикс взобрался на последние четыре ступеньки. Он стоял на пороге Лоджии в первый раз за двадцать с лишним лет, его желудок, казалось, медленно переворачивался.

В ночных кошмарах он видел Лоджию пыльным, ужасно мрачным и зловещим местом. То, что он видел сейчас, его изумило.

Перед ним лежало красивое элегантное фойе, которое было примерно в два раза больше, чем гостиная Гейтхауза. Из белых мраморных стен торчала дюжина медных человеческих рук в натуральную величину, предлагавших повесить на себя пальто и шляпы. Он понял, что наблюдавшие за ним фигуры были статуями фавнов и херувимов, которые неподвижно смотрели на дверь глазами, сделанными из рубинов, изумрудов и сапфиров. С потолка свисала огромная люстра с блестящими хрустальными сферами. За фойе несколько ступенек вниз вели в приемную, где пол был выложен черно-белой мраморной плиткой. В центре располагался фонтан, сейчас пустой, где на камни опирались бронзовые статуи морских созданий. Остальная часть дома была окутана мраком.

Рикс забыл о великолепии внутреннего убранства сторожки. Одни только статуи в фойе должны быть бесценными. Отделка мрамора, потолка и медных рук – все это приводило чувства Рикса в смятение.

Он представил себе, как должна была выглядеть Лоджия, вся залитая светом, во время приемов Эрика. Из фонтана, возможно, било шампанское, а гости погружали туда свои бокалы. Он почувствовал ароматы прошлого: благоухание роз, запахи превосходного кентуккийского бурбона, гаванских сигар и горящих факелов. Из глубин Лоджии, казалось, доносилось эхо голосов из другого мира: тихий женский смех, хор мужчин, распевающих в пьяном веселье похабную песенку, деловой разговор в приглушенных, сдавленных тонах, громовой мужской голос, требующий еще шампанского. И все это изменилось, перешло во вкрадчивый искушающий шепот:

– Рикс…

Он почувствовал этот голос внутри себя. Вокруг него кружился ветер, холодными пальцами лаская его лицо.

– Рикс…

На полу фойе плясали листья. Ветер усилился и пытался всосать его за порог. Глаза статуй были нацелены на него. К нему тянулись медные руки.

– Рикс…

– Нет, – услышал он свой голос, идущий словно из-под воды. Он вцепился в огромную дверную ручку из бронзы и стал закрывать дверь. Но она была тяжелой и, казалось, сопротивлялась ему. Когда он ее дергал, ему показалось, что он заметил во мраке рядом с мраморным фонтаном какое-то движение – медленное, плавное движение, похожее на перемещение зверя. Затем он потерял это из виду, и дверь гулко захлопнулась.

Он резко повернулся, спустился с лестницы и скользнул за руль своего «Тандеберда». Он дрожал, а его желудок свело от напряжения. С кем я говорил, спрашивал Рикс себя. Кто там внутри пытался выманить меня из безопасного места за порогом? Если у Лоджии и есть голос, решил он, то этот голос был порожден его собственным воображением и стонами ветра, гуляющего по длинным коридорам и пустым комнатам.

Он завел машину, но не смог удержаться, чтобы не посмотреть снова на Лоджию.

Входная дверь была раскрыта настежь.

Он включил передачу и быстро поехал обратно к мосту.

29

Рикс вошел в гостиную Гейтхауза и подошел к графину, чтобы налить себе вина. Наливая бурбон в стакан, он услышал голос матери:

– Где ты был?

Он повернулся на голос. Она сидела в кресле перед камином. На ней было белое платье, на шее бриллиантовое ожерелье. Рикс наполнил стакан и сделал большой глоток.

– Где ты был? – снова спросила она. – Уезжал из поместья?

– Я катался.

– Где катался?

– Да так, по разным местам. Кто приехал к папе?

– Генерал Маквайр и мистер Меридит. Не уходи от ответа. Мне не очень нравятся твои внезапные исчезновения.

– Хорошо. – Он пожал плечами, пытаясь придумать объяснение, которое бы ее успокоило. – Я ездил в Эшвилл встретиться со своим знакомым по колледжу. Затем подъехал к Лоджии. – Когда он снова поднес стакан ко рту, его руки дрожали. То, что недавно случилось с ним в Лоджии, сейчас казалось смутным и странным, как полузабытый сон. Он чувствовал себя взвинченным и раздраженным, а перед глазами у него стояла открытая дверь, за которой была прекрасная Лоджия. – Где Кэт? – Он заметил, что ее розовый «Мазерати» в гараже отсутствовал.

– Тоже поехала в Эшвилл. Она иногда ужинает с друзьями.

– Значит, для нее это нормально, а для меня нет. Так?

– Я не понимаю твоих отъездов и приездов, – сказала мать, внимательно наблюдая за ним. – Ты говоришь, что подъезжал к Лоджии. Зачем?

– Боже! Что это, инквизиция? Да, я подъезжал к Лоджии. Без всяких особых причин. Кстати, я видел там Буна. Он шастал внутри с фонарем.

Маргарет повернулась к маленькому огоньку, который мерцал в камине.

– Он любит Лоджию, – сказала она. – Он говорил об этом сотни раз. Он заходит внутрь, чтобы погулять по коридорам. Но я предупреждала его насчет Лоджии. Я говорила ему… чтобы он не слишком доверял Лоджии.

Рикс допил вино и отставил бокал.

– Не доверять ей? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что сказала, – ровно ответила Маргарет. – Я предупреждала его, что в один прекрасный день… в один прекрасный день Лоджия не позволит ему выйти обратно.

– Лоджия – неодушевленный предмет, – сказал Рикс, но вспомнил воображаемые ароматы, звуки, слабый шепот, которым кто-то окликал его по имени, и темный силуэт, который двигался рядом с фонтаном. Что бы случилось, гадал он, если бы он прошел в Лоджию? Захлопнулась бы за ним дверь? Удлинились бы комнаты, невероятным образом изменив при этом форму, как это произошло, когда он был ребенком?

Мгновение она сидела так, будто его не слышала, а затем тихо сказала:

– Я тоже любила Лоджию. Мы с Уоленом жили там, когда умирал Эрик. Это было ужасное время, но тем не менее… я думала, что Лоджия – самое прекрасное место на земле. Уолен предупреждал меня, чтобы я не ходила одна по Лоджии, но я была глупой упрямой девчонкой. Я решила изучить ее сама. Я переходила из одной изысканной комнаты в другую, я шла по коридорам, которые, казалось, тянулись на многие мили, я поднималась и спускалась по лестницам, которых никогда не видела раньше и никогда не увидела после. – Она перевела взгляд с огня на Рикса. – Я потерялась на десять часов, и мне никогда в жизни не было так страшно. Для тебя, должно быть, было ужасно – бродить там в темноте. Если бы Эдвин не нашел тебя… могло бы случиться Бог знает что.

– Чудо, что я не сломал себе шею на лестницах, – сказал Рикс.

– Не только это… не только это. – Она сделала паузу, как будто пыталась решить, продолжать или нет. Когда она снова заговорила, ее голос звучал гораздо тише. – Эрик без устали надстраивал Лоджию. Работа остановилась не потому, что была закончена, а потому, что рабочие ее не завершили.

– Почему? Он им мало платил?

– О, он платил им прекрасно, – сказала Маргерит. – Он платил им тройное жалованье. Уолен рассказал мне, что они бросили работу, потому что были напуганы. За день до того, как мы с Уоленом поженились, в Лоджию вошло тридцать рабочих. Вышло двадцать восемь. Двое других… ну, двое других не вышли. И никогда потом не выходили. Я всегда думала, что Лоджия каким-то образом не позволила им выйти.

Рикс никогда раньше не слышал, чтобы его мать так говорила о Лоджии Эшеров. Он был встревожен и заинтригован.

– Почему вы с папой после смерти Эрика решили покинуть Лоджию?

– Потому что она слишком велика. И мне никогда не удастся избавиться от чувства, что, заблудившись в Лоджии, я… вроде как была ей помилована. К тому же Лоджия неустойчива. Я чувствовала, как пол трясся под моими ногами, а стена в центре дома треснула. – Она нервно трогала кольца на своих руках. – Мы заложили окна кирпичами не из-за птиц, Рикс. Мы заложили их потому, что они постоянно разбивались. В течение многих лет окна в Лоджии вылетали наружу. В чем тут дело – я не знаю. Я только знаю… что, когда мы там жили, я смертельно боялась гроз. Грозы, особенно сильные, когда гром сотрясал весь дом, пугали меня до смерти. В грозе большинство окон и разбилось.

Грозы, подумал Рикс. Он вспомнил из дневника Норы, что их боялся Лудлоу и что Нора чувствовала, как дрожит Лоджия. Эрик говорил, что Лоджия построена в районе, который подвержен землетрясениям. Могла бы сильная гроза, думал Рикс, в действительности вызывать дрожь?

– Я думаю, что любовь Буна к Лоджии – опасное увлечение, – сказала Маргарет. – Недавно он просил меня, чтобы там включили свет. Я не удивлюсь, если ему действительно нравится ходить по Лоджии. – Она поколебалась, и Рикс увидел, что на ее лице промелькнул страх. – Я всегда думала, что по каким-то причинам Лоджия была предназначена для того, чтобы привлекать гром и молнии всеми этими громоотводами и высокими шпилями на крыше. Когда гроза выходит из-за гор, кажется, что ее тянет прямо к дому, – сказала она с оттенком отвращения. – Если гром достаточно громкий, Гейтхауз едва не разлетается на куски.

– В 1892 или 1893 году здесь было землетрясение, не так ли? Оно не нанесло Лоджии ущерба?

Мать вопросительно посмотрела на него, как будто интересуясь откуда он получил эту информацию, но затем сказала:

– Я не знаю, но не удивлюсь, если это так. Четыре года назад я сидела как раз в этой комнате, когда вылетела большая часть окон на западной стороне дома. Одного из слуг пришлось увезти в больницу. У Кэсс была порезана рука. Несколько раз, когда я была в столовой, на столе дрожала посуда. Так что, возможно, тут время от времени бывают подземные толчки, хотя это не идет ни в какое сравнение с тем, каково в Лоджии в разгар бури.

– Окна на западной стороне? – Рикс прошел в другой конец комнаты к выходящему на запад окну и отдернул занавеску. Перед ним была Лоджия и гора Бриатоп. – Я никогда об этом не слышал.

– После того, как это случилось, мы никогда не говорили об этом между собой. Уолен сказал, что это была природная аномалия, что-то связанное с атмосферным давлением, или самолет преодолел звуковой барьер, или что-то в этом роде. Я помню, что шел дождь, вода стала попадать внутрь и устроила ужасный беспорядок.

Рикс повернулся к ней лицом.

– Это тоже случилось во время грозы?

– Да, во время грозы. Весь ковер был в стекле, и мне еще повезло, что, когда вылетели окна, осколок не попал мне в глаз.

– Окна вылетели внутрь? – спросил он, и она кивнула. Землетрясения, грозы и Лоджия, размышлял он, есть ли между ними связь? Она говорила, что окна в Лоджии вылетали наружу. Это, казалось бы, скорее наводит на мысль об атмосферных возмущениях, чем о подземных толчках. Может быть, ударная волна, думал он. Но ударная волна откуда?

– Я собираюсь тебе кое-что рассказать. Я не говорила этого ни одной живой душе, – сказала Маргарет. Она пристально смотрела на огонь, не желая встречаться глазами с сыном. – Всем своим сердцем я ненавижу Эшерленд.

Это было сказано с такой убежденностью, что Рикс ничего не смог ответить. Рикс всю жизнь полагал, что его мать гордится великолепием Эшерленда, что она не согласится жить ни в каком другом месте.

– Вначале, – продолжала она, – я думала, что Эшерленд – это самое прекрасное место в мире. Возможно, так оно и есть. Я любила Уолена, когда вышла за него замуж. Я до сих пор его люблю. О, он всегда был одиночкой. В действительности ему никто не нужен, и я это понимаю. Но до того, как Эрик передал Уолену скипетр, твой отец был беззаботным, счастливым молодым человеком. Я видела его в тот день, когда он спустился из Тихой Комнаты Эрика, сжимая в руках трость. Клянусь тебе, что выглядел он так, будто постарел на десять лет. На трое суток он заперся в своем кабинете, а утром на четвертые сутки вышел, так как Эрик ночью скончался. – Она подняла подбородок, и ее блестящие глаза встретились с глазами Рикса. – С этого времени Уолен стал другим. Он больше никогда не улыбался. Он превратил свою жизнь в сплошную работу. – Она пожала плечами. – Но я держалась. Что еще я могла поделать? У меня были вы. Мне было чем занять свое время.

– Ты винишь Эшерленд в том, что он изменил папу?

– До того, как этот скипетр был передан, мы с твоим отцом ездили отдыхать. Мы ездили в Париж, на Французскую Ривьеру, в Мадрид и Рио-де-Жанейро. Но после того, как Уолен стал хозяином Эшерленда, он отказывался его покидать. Всегда находились дела для отговорки. Эшерленд поймал нас обоих и сделал пленниками. Это, – она устало кивнула на стены,

– наша золотая клетка. Пришло время, когда скипетр снова должен перейти к новому хозяину. Мне жаль того, кто его примет. Остальные получат свободу и смогут жить, как им вздумается. Я надеюсь, что они будут жить как можно дальше от Эшерленда. – Она глубоко и бессильно вздохнула, как будто освободилась от тяжкой ноши. Рикс подошел и встал у нее за спиной. Мать выглядела хрупкой и утомленной, старая женщина с напряженным, слишком густо накрашенным лицом. Рикс чувствовал, что после смерти Уолена она долго не проживет. Все, чем она была, вся ее сущность была связана с Эшерлендом. Кэт будет, конечно, настаивать, чтобы мать осталась здесь, но свою жизнь Маргарет прожила как украшение дома Уолена Эшера.

Его переполнило чувство жалости к ней. Как так получилось, думал он, что родители оказались для него самыми чужими людьми? Он наклонился, чтобы поцеловать мать в щеку.

Она неловко подвинулась и отвернулась.

– Не надо. От тебя пахнет бурбоном.

Рикс выпрямился.

Тишину нарушил легкий стук в дверь.

– В чем дело? – коротко спросил Рикс.

Двери открылись и внутрь осторожно заглянула горничная.

– Миссис Эшер, джентльмены хотели бы с вами поговорить.

– Введи их, – сказала Маргарет, и Рикс увидел, что она неожиданно изменилась, как будто у нее в голове сработал переключатель. Она встала с кресла навстречу гостям. Ее движения были плавными и ровными, глаза блестели, а улыбка стала совершенно ослепительной.

Вошел человек в военной форме, которого Маргарет называла генералом Маквайром. Он был плотного телосложения, несколько угловат, с седыми бакенбардами и маленькими глазками, взгляд которых пронизывал в комнату, как луч мощного бледно-голубого лазера. За ним следовал мистер Меридит с военного завода – темно-синий костюм в обтяжку, короткие светлые волосы, припорошенные сединой. Глаза скрывали темные очки, а к левому запястью был наручниками прикован дипломат.

– Пожалуйста, простите нас, – сказал генерал Маквайр с сильным южным акцентом, который показался Риксу чересчур преувеличенным. – Миссис Эшер, я хотел, чтобы вы были в курсе относительно нашего визита. Спасибо за гостеприимство.

– Мы всегда вам рады, генерал. Я знаю, что Уолен считает очень важными все ваши визиты.

– Что ж, мне очень жаль вторгаться к вам в такое время, но, боюсь, работа есть работа. – Взгляд генерала переместился с Маргарет на Рикса.

– О, простите. Я думаю, вы еще с моим младшим сыном не встречались. Рикс, это генерал Маквайр… прошу прощения, но я не знаю вашего имени. – Она беспомощно всплеснула руками.

– Зовите меня Бертом. Меня так зовут все мои друзья. – Генерал пожал руку Рикса с такой силой, будто хотел размозжить суставы. Рикс ответил тем же, и они, как два осторожных зверя, оценивающе поглядели друг на друга. – Я полагаю, вы знакомы с мистером Меридитом?

– Мы никогда не встречались. – Голос Меридита был тихим и сдержанным, а его рот, когда он заговорил, скривился, как серый червяк. Руки он не подал.

Маквайр, казалось, изучал каждую пору на лице Рикса.

– Вы пошли в отца, – заключил он. – Тот же нос и такие же волосы. Я давно знаю вашего отца. Он спас мою шкуру в Корее, когда послал десять тысяч просто превосходных зажигательных бомб. Естественно, все, что он делает, ценится на вес золота. – Генерал широко улыбнулся, показав большие ровные зубы. – Точнее сказать, на вес платины.

Рикс кивнул на дипломат, который держал Меридит.

– Работаете на чем-то новеньким?

– Да, разработки ведутся, – ответил Меридит.

– Не возражаете если я спрошу что это?

– Прошу прощения, но это засекречено.

Последний проект Уолена, гадал Рикс. «Маятник»? Он улыбнулся генералу.

– Даже намекнуть нельзя?

– Нет, молодой человек, если вы не подпишете кучу бумаг и не пройдете весьма длительные проверки. – Маквайр вернул улыбку. – Я уверен, что кое-кто, о ком я предпочел бы не упоминать, наверняка захотел бы на это взглянуть.

Меридит посмотрел на свои часы.

– Генерал, нам нужно возвращаться на завод. Миссис Эшер, было приятно снова вас увидеть. Рад был познакомится, мистер Эшер.

Рикс дал им дойти до дверей, а затем наудачу выпалил:

– Генерал, для чего предназначен «Маятник»?

И генерал, и Меридит остановились, будто наткнулись на стеклянную стену. Маквайр обернулся, все еще улыбаясь, хотя его глаза глядели холодно и осторожно. Лицо Меридита было бесстрастным.

– Что ты сказал, сынок? – спросил Маквайр.

– Маятник, – ответил Рикс. – Так называется последний проект моего отца, не так ли? Мне любопытно узнать точно, что это такое и как Пентагон намерен это использовать. – Он внезапно понял, что уже видел раньше лицо, очень похожее на лицо генерала Маквайра. Это была заплывшая жиром самодовольная физиономия полицейского, который назвал его «чертовым хиппи» перед тем, как опустить дубинку ему на голову. Они были одного поля ягоды.

– Маятник, – повторил он. Маквайр пристально смотрел на него. – Ведь вы придумали это название, не правда ли? – Он натянуто улыбнулся, скулы свело. У него было странное ощущение, что он теряет контроль над собой, но ему было наплевать. Эти два человека олицетворяли все, что он презирал, будучи Эшером. – Давайте подумаем, что же это может быть? Ядерная бомба, которая попадает в сердце ребенка? Капсулы с вирусом чумы?

– Рикс! – прошипела Маргарет. Ее лицо исказилось.

– Нервно-паралитический газ, вот что это такое! – сказал Рикс. – Или какая-нибудь штука, которая размягчает человеческие кости и делает их похожими на желе. Теплее, генерал?

На лице Маквайра застыла улыбка.

– Я полагаю, нам следует удалиться, – тихо, но настойчиво сказал Меридит.

– О нет! Нет! – сказал Рикс и сделал два шага вперед, намереваясь дойти до конца. – Мы ведь только начали друг друга понимать, не так ли?

Меридит схватил генерала за руку, но тот быстро высвободился.

– Я много слышал о тебе, парень, – спокойно сказал Маквайр. – Ты один их тех, кто был арестован на так называемых маршах мира, и твое лицо появилось в газетах. Что ж, позволь мне кое-что тебе сказать. Твой отец патриот, и если бы не такие люди как он, мы бы ползали перед русскими на коленях и умоляли бы их не рубить нам головы! Для того, чтобы создавать оружие сдерживания, требуется больше мозгов, чем для того, чтобы маршировать на парадах хиппи! Хоть ты и остриг волосы, но они, должно быть, растут прямо из твоих мозгов! – Он взглянул на Маргарет. – Прошу прощения за этот срыв, мадам. Всего вам хорошего. – Он коснулся рукой фуражки и быстро вышел из комнаты вслед за Меридитом.

Рикс пошел было за ними, готовый продолжить спор, но Маргарет сказала: «Не смей!» и он остановился у двери.

Она надвинулась на него, как грозовая туча.

– Я вижу, ты гордый, – проскрежетала она. Ее глаза расширились. – О, я вижу, ты чувствуешь себя властелином мира! Ты что, сошел с ума?

– Я просто выразил свое мнение.

– Тогда упаси нас Бог от твоих мнений! Я думала, что научила тебя хорошим манерам!

Рикс не смог сдержать короткий и резкий смешок.

– Манерам? – недоверчиво переспросил он. – Боже мой! Есть ли у тебя под белым шелком и бриллиантовыми ожерельями душа? Этот ублюдок разгуливает здесь с очередной машиной для убийства, о которой мечтает мой отец!

– Я думаю, молодой человек, вам лучше уйти в свою комнату, – холодно сказала Маргарет.

В горле у Рикса застрял сдавленный крик. Неужели она не понимает? Неужели никто кроме него этого не понимает? Никакое количество одежды, мебели, еды или дорогих автомобилей не может изменить того простого и ужасного факта, что Эшеры сеют смерть!

– Лучше успокойся, – сказал он. – Я сейчас уйду отсюда к дьяволу! – Он быстро отвернулся от нее и вышел из комнаты. В спину ему летели ее крики.

На середине лестницы он понял, что зашел слишком далеко. Боль поднялась по его шее и застучала в висках. Восприятие цвета и звука начало обостряться. Он зашатался и был вынужден схватиться за перила. Он знал, что это будет сильный приступ, но куда он мог спрятаться? Стук собственного сердца оглушал. В мозгу в беспорядке появились размытые образы: истощенный отец, умирающий в Тихой Комнате, открытая и ведущая в темноту дверь Лоджии, блестящий серебряный круг с мордой ревущего льва, медленно качающийся в дверном проеме скелет с кровавыми глазницами, плавающие в кровавой воде волосы Сандры, искаженное лицо Буна, его голос: «Никак обмочился?»

Кости у Рикса ломило так, будто они вышли из суставов. Он карабкался вверх по лестнице, направляясь в Тихую Комнату Кэт. Перила жгли кожу на его ладони.

В спальне Кэт Рикс рывком распахнул дверцы гардероба. Гардероб был большой. Внутри на металлических плечиках висела одежда, а на стенных полках стояли сотни пар обуви. Он отшвырнул одежду от задней стенки. Боль усилилась, он был почти ослеплен буйством красок. Он бешено шарил по стене. На лице выступил пот.

Пальцы Рикса сжали маленькую ручку, и он яростно дернул, моля чтобы дверь не была заперта.

Но она открылась, и Рикс протиснулся в помещение размером с гроб. Стены и пол тут были покрыты толстым слоем пористой резины. Когда Рикс закрыл дверь, все звуки – грохот воды, текущей по трубам, свист и стоны ветра на улице, артиллерийская канонада тикающих часов – заметно притихли. Но от шумов собственного сердца и дыхания он убежать не мог. Он застонал, зажал уши и свернулся тугим калачиком на полу.

Приступ усиливался. Под одеждой кожу покалывало, она покрылась потом.

И, к ужасу Рикса, из-под двери проникала серебристая полоска света. При обычных обстоятельствах увидеть ее было бы невозможно, но для Рикса она пульсировала, как ослепительный неоновый свет. Жар этого света опалил ему лицо. Серебряный луч превращался в лезвие меча, тянулся по полу, становясь все ярче и острее.

Рикс отвернулся и в лицо ему с силой ударил ярко-красный свет, похожий на свечение калорифера. Свет отражался от предмета на полке прямо над его головой. Он протянул руку и нащупал беруши, бархатную маску с резинкой и маленькую металлическую коробку. Свет нагревал угол коробки, и тот сиял как сверхновая звезда. Рикс натянул маску на глаза и ждал, весь дрожа, усилится приступ или ослабнет.

Сквозь стук его сердца пробивался какой-то ужасный булькающий звук, который он не сразу узнал. Звук становился все громче, и наконец он понял, что это такое и откуда идет.

Из Тихой Комнаты несся безжалостный смех отца.

Рикс начал корчиться от тяжкого приступа, и когда он вскрикнул, голова у него едва не развалилась.

30

– Нью…

Голос был мягким, как черный бархат. Он настиг мальчика, когда тот спал, и теперь деликатно проникал в его сознание.

– Иди домой…

Закутавшись в тонкое одеяло, Нью беспокойно ворочался на койке.

– Иди домой…

Из Лоджии сочился свет, золотыми полосками мерцал на поверхности озера. Ночь была теплой, в саду благоухали розы. Нью стоял на берегу озера, у входа на мост, и наблюдал за фигурами, двигающимися в залитых светом окнах. Легкий ночной ветер доносил тихую музыку. Целый оркестр играл среди прочих и танцевальную мелодию, которую любил слушать по местному радио его папа.

– Иди домой…

Нью повернул голову. Музыка стала тише. Лоджия звала его. Прекрасная, волшебная, фантастическая Лоджия хотела его и нуждалась в нем. Он моргнул, пытаясь вспомнить, что говорила мама про Лоджию Эшеров. Что-то плохое, но что – он точно вспомнить не мог, и его мысли плавно перешли на другое.

По камням зацокали копыта. Через мост ехала карета, запряженная четверкой белых лошадей. Кучер, одетый в длинное черное пальто и цилиндр, щелкал над лошадьми кнутом, чтобы они держали шаг.

– Добрый вечер, – сказал он. Он был в белых перчатках, а за ленту цилиндра было заткнуто перо. – Вас ждут, мастер Ньюлан.

– Меня… ждут?.. – Ведь он знал, что спит в своей хибарке на горе Бриатоп. Но все выглядело реально. Он дотронулся до моста и почувствовал шероховатость камня. Кучер смотрел на него, как старый друг.

Нью осознал, что на нем все еще то, в чем он лег в постель: длинная шерстяная пижама и одна из фланелевых рубашек отца.

– Лендлорд ждет тебя, мастер Ньюлан. Он желает лично поприветствовать тебя, – терпеливо сказал кучер.

Нью покачал головой.

– Я… не понимаю.

– Залезай, – сказал кучер. – Мы празднуем твой приход домой, которого давно ждали.

– Но… Лоджия – это не мой дом. Я… живу на горе Бриатоп. В хибаре, вместе с моей мамой. Я единственный мужчина в доме.

– Мы все это знаем. Это неважно. – Он махнул рукой с хлыстом в направлении Лоджии. – Если ты хочешь, она может стать твоим новым домом. Тебе больше не придется жить на горе. Лендлорд хочет, чтобы тебе было удобно и чтобы у тебя было все, что ты пожелаешь.

– Лендлорд? Кто это?

– Лендлорд, – повторил кучер. С его лица не сходила улыбка. – О, ты ведь знаешь, мастер Ньюлан, кто такой лендлорд. Пойдем, он ждет. Разве ты не хочешь присоединиться к нам? – Дверца кареты, щелкнув, распахнулась. Внутри были обитые красным атласом мягкие сиденья.

Нью приблизился к карете, провел пальцами по украшенному черному дереву и почувствовал утреннюю росу. Я же сплю, подумал он. Это всего лишь сон! Он посмотрел назад, на темную громаду Бриатопа, потом на сверкающую Лоджию.

– Хочешь править? – спросил кучер. – Давай, я помогу тебе взобраться. Лошадьми легко править.

Нью колебался. В Лоджии живет что-то плохое, говорила его мама. Что-то одиноко выжидало там в темноте. Он вспомнил Короля Горы и его предостережение обходить Лоджию стороной. Но сейчас Лоджия не была темной, и это был сон. Он спал на своей кровати, в полной безопасности. Кучер протянул ему руку.

– Позволь, помогу тебе.

Что находится внутри этого огромного дома, гадал Нью. Ведь если я войду туда во сне, чтобы просто посмотреть, что там внутри, наверное, ничего не случится?

Оркестр заиграл громче, а потом музыка стихла.

– Это верно, – согласился кучер, хотя Нью казалось, что он ничего не говорил вслух.

Нью медленно протянул руку. Он схватился за руку кучера, тот мягко подтянул его вверх и дал ему вожжи.

– Лендлорд будет рад, мастер Ньюлан. Вот увидите.

– Хей, – сказал Нью и щелкнул поводьями. Лошади тронулись, развернули карету. Они поехали через мост. Копыта лошадей стучали по камням. Кучер мягко положил руку ему на плечо.

Мост перед Нью начал телескопически вытягиваться и настолько удлинился, что Лоджия скрылась вдали. Чтобы добраться до парадного входа им предстояло проехать длинную дорогу, может милю, а то и больше. Но все в порядке, решил Нью. Это сон, а он в безопасности на горе Бриатоп. Рука кучера одобрительно сжала его плечо. Лоджия – это не зло, подумал Рикс. Это прекрасный дворец, полный света и жизни. Его мать, вероятно, соврала ему насчет Лоджии, а тот сумасшедший старикашка на вершине горы давно выжил из ума. Как Лоджия может быть злом, спрашивал он себя. Это прекрасное волшебное место, и если я захочу, я смогу там жить…

– Вечно, – сказал кучер и улыбнулся.

Копыта лошадей мерно отбивали на камнях успокаивающую мелодию. Длиннющий мост продолжал вытягиваться, а в его конце была залитая ярким светом Лоджия, которая ждала Нью и нуждалась в нем.

– Быстрее, – настаивал кучер.

Лошади мчались все быстрее. Нью ухмылялся, в ушах у него свистел ветер.

И тут, будто с большого расстояния, он услышал чей-то крик:

– Нет!

Нью моргнул. Внезапно его пробрал ледяной холод.

Кучер щелкнул кнутом.

– Быстрее, – велел он. – Быстрее!

Нью прислушивался. Что-то было не так. Он дрожал, и что-то было не так. Лошади шли чересчур быстро, рука кучера крепко сжимала его плечо, и тут в его сознание прорвался голос. Да с такой силой, что, казалось, ударил его прямо в лоб.

НЕТ!

Нью дернулся, и его голова запрокинулась. Лошади встали на дыбы, поводья натянулись – и кони исказились, изменились и растаяли как дым. Кучер рядом с ним распался на кусочки, похожие на черных ос, которые кружились вокруг его головы, пока тоже не исчезли. Сама карета тоже изменила форму и в следующее мгновение Нью с удивлением обнаружил, что сидит в пикапе, а его руки лежат на руле. Мотор был заведен, горели фары. Нью, одетый так, как пошел спать, окончательно перестал понимать, что происходит. Оглянувшись, он заметил, что отъехал от дома примерно на пятнадцать ярдов. В свете фар, хромая, появился Король Горы. Его единственный глаз сверкал, как изумруд. Свою трость он вытянул вперед, как меч, и, несмотря на то, что губы старика не двигались, Нью услышал в своей голове голос: «НЕТ! ТЫ НЕ УЕДЕШЬ! Я НЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ ТУДА СПУСТИТЬСЯ!»

Мотор продолжал работать, и Нью увидел, что все еще жмет на акселератор. Но машина не двигалась. Он убрал ногу с газа, и машина, яростно задрожав, со стуком заглохла.

– Нью? – Это был голос матери, она звала его из дома. Затем ее голос панически задрожал. – Нью, иди домой! – Она побежала к пикапу, борясь с порывами холодного ветра.

Король Горы твердо стоял на ногах, а его пальто развевалось на ветру. На тощей шее вздулись вены, а взгляд с яростной решимостью был направлен на Нью.

О, Боже, подумал Нью. Я бы так и ехал вниз, прямо до Лоджии. Это был не сон… это был совсем не сон…

Он открыл дверь и начал вылезать из пикапа.

И тут, выскочив на освещенное пространство, на Короля Горы со стороны его слепого глаза напала черная тень.

– Осторожнее, – закричал Нью, но было поздно. Старик почувствовал движение и попытался обернуться, но черная пантера была уже на нем. Она вцепилась когтями ему в плечо и сбила Короля Горы на землю. Его трость пролетела мимо Нью и упала в грязь. Жадный Желудок впился в шею Короля Горы сзади, а глаза монстра сверкали в свете фар, как две луны.

Нью выпрыгнул из грузовика. Старик кричал, а Жадный Желудок рвал ему спину. В воздух летели брызги крови. Нью оглянулся в поисках оружия – палки, камня, чего-нибудь – и в нескольких футах от себя увидел сучковатый посох. Когда он поднял его, его словно ударило током. Он побежал к пантере, которая отпустила Короля Горы и начала подниматься на задние лапы. Змеиный хвост угрожающе шелестел по земле.

Нью сделал ложный выпад, Жадный Желудок прыгнул на него и промахнулся. Нью отпрыгнул в сторону и изо всех сил стукнул Жадный Желудок по треугольному черепу.

Из палки вырвалось синее пламя, раздался такой звук, что у него заложило уши. Он почувствовал запах паленой шерсти. Жадный Желудок закружился на месте, хватая когтями пустой воздух. Место, по которому ударил посох, было ярко-красным.

По посоху бегали голубые искорки, он жег руку Нью. Не успел Нью прийти в себя и нанести новый удар, как Жадный Желудок прыгнул в густую листву. Нью слышал, как он ломится через чащу, а затем все стихло.

Когда Майра подошла к сыну, Нью склонился над Королем Горы. Вся спина старика была разодрана, а кое-где мясо было содрано до костей. Сзади на шее остались глубокие отметины от клыков; сильно кровоточили.

– Боже милостивый! – вскрикнула Майра, увидев раны старика.

Король горы застонал. Майра не могла поверить, что тот, кого так сильно порвал зверь еще жив.

– Мама, – настойчиво сказал Нью, – мы должны ему помочь! Он умрет, если мы ему не поможем!

– Мы ничего не сможем сделать. С ним все кончено. Послушай, он едва дышит! – Она огляделась, боясь, что пантера вернется, и стала пятиться от старика.

– В Фокстоне есть клиника, – сказал Нью. – Доктора могли бы для него что-нибудь сделать!

Она покачала головой.

– Он умирает. Невозможно жить с такими ранами.

Нью выпрямился в полный рост.

– Помоги мне положить его в кузов грузовика.

– Нет! Я не притронусь к нему!

– Мама, – твердо сказал он. Он хотел, чтобы она перестала пятиться, готовая вот-вот сорваться и побежать. – Не уходи. – Он сказал это так резко, что она вздрогнула.

Майра подчинилась. Она стояла неподвижно, полуоткрыв рот, с блуждающим взглядом. Она походила на статую, и лишь темные волосы развевались на ветру.

– Помоги мне положить его в кузов грузовика. – Нью опустил борт машины. – Бери его за руки, а я возьму ноги.

Она все еще колебалась.

– Давай, – сказал он и опять услышал и почувствовал в своем голосе ледяную силу.

Майра подняла Короля Горы за туловище, а Нью держал его ноги. Старик был немногим тяжелее большого полена. Вместе они положили его в кузов грузовика. Майра, которая, казалось, впала в какой-то транс, уставилась на кровь на своих руках.

– Нам нужны одеяла для него, мама. Ты не принесешь из дома пару одеял?

Она моргнула, вытерла руки о бока и покачала головой.

– Нету… одеял. Не буду… чтобы мои хорошие одеяла были все в крови.

– Иди и принеси! – сказал ей Нью. – Скорей! – В его зеленых глазах была ярость. Майра хотела еще что-то возразить, но слова застряли у нее в горле. Одеяла, подумала она. Одеяла, здесь нужны одеяла. Ей внезапно показалось, что принести из хибары одеяла, чтобы накрыть ими старика, было ее единственным предназначением. Она не могла думать ни о чем, кроме одеял. Во всем мире для нее были важны только одеяла.

– Быстрее, – сказал ей Нью.

Она побежала.

Нью потер пульсирующую на левом виске, прямо над ухом, жилку. Все его тело было напряжено. Он сформировал в своем сознании образ матери, делающей то, что он ей сказал. Точно так же он строил сверкающую голубую стену из камней, которая защищала его от Жадного Желудка. После короткой заминки она подчинилась его мысленным командам. Он понял, что это другой элемент магии, которая открылась ему в той яме с ножом. Он мысленно командовал матерью, и это было просто – так же просто, как пугать воробьев, зная, что они улетят.

Какая бы магия в нем ни была – белая или черная, – но она становилась сильнее.

Пантера могла оторвать старику голову, если бы я не напал на нее с палкой, подумал он. Он поднял палку и внимательно ее осмотрел. От нее пахло серой. Что это была за палка, выглядевшая, как старый сук на краю дороги, но способная извергать огонь?

Магия. В нем была магия, и в Короле Горы тоже. В Жадном Желудке, в Страшиле, да и в Лоджии тоже была магия, но другой природы. Его сон был таким реальным! Если бы его не остановили, мог ли он, как кучер в черном, который был на мосту, отвести грузовик прямо в Лоджию?

Король Горы зашевелился.

– Нью, – хрипло прошептал он. Ему с трудом удавалось выговаривать слова, а его израненная голова лежала в луже крови. – Не… дай им победить… – Его слабый голос сорвался, а взгляд единственного глаза стал пустым.

Прибежала Майра, держа в руках три тонких одеяла.

В его сознание снова проникал шелковый голос. Он шел ниоткуда и отовсюду и звучал громче, чем когда-либо раньше, звучал более уверенно и с большей настойчивостью.

– Иди домой…

Он знал, что кто-то в Лоджии пытается им управлять. Точно так же, как он только что с легкостью заставил мать сходить за одеялами.

– Иди домой…

Он взял у Майры одеяла и быстро накрыл ими тело старика. Ее задание было выполнено, и она освободилась. В ошеломлении она пятилась назад. Нью положил палку рядом со стариком и закрыл борт грузовика.

– Садись в грузовик, мама. Мы едем вниз.

– С ним… все кончено, Нью. Нет… никакого смысла…

– Садись в грузовик.

Не говоря ни слова, она повиновалась. Когда Нью сел за руль, Майра уставилась вперед, обхватив себя руками, чтобы согреться. Нью завел мотор и тронулся с места.

– Нью…

В голове Нью то возникал, то угасал этот голос. Мальчик не знал, долго ли он еще сможет сопротивляться его искушению. Но одну вещь он знал наверняка: он открыл в себе новый пласт силы, который был даже мощнее, чем предыдущий. Теперь поднимать в воздух ножи казалось ему детской забавой. Он обнаружил, что способен делать то, о чем не мог раньше даже мечтать, и ему это нравилось. Чрезвычайно нравилось.

Когда они спустились с Бриатопа, он взглянул на мать и мысленно приказал ей сложить руки на коленях. Просто для того, чтобы посмотреть, получится или нет.

Когда он снова посмотрел на нее, она сделала то, что он хотел.

Вот только руки ее были сложены как на молитве. Лицо Майры напоминало белую маску, но усталые глаза испуганно блестели.

31

В янтарном свете дюжины свечей, воткнутых в канделябры библиотеки, Рикс методично просматривал документы Эшеров. Книги, письма и альбомы с фотографиями громоздились на столе. Он открыл заплесневелый том и увидел, что это гроссбух. Записи в нем были сделаны твердым четким почерком. Там значились даты с 1851 по 1852 годы и суммы денег, выплаченных различным кредиторам. Брюстонские пороховые мастерские получили двадцать тысяч долларов. «Урии Хинду и Компании» было выплачено пятнадцать тысяч долларов. Хоупвелльский литейный завод получил от Хадсона Эшера десять тысяч долларов. Записи продолжались целые плотно исписанные листы.

Рикс чувствовал себя выбитым из колеи, в глазах поплыло.

– Проклятие! – тихо сказал он и положил голову на стол, дожидаясь, чтобы дурнота прошла. Он был все еще слаб после приступа и большую часть дня провел в постели. Мать забыла или по меньшей мере простила его вспышку. Она велела Кэсс подать ему обед в постель.

Но не только приступ поверг его в глубокую депрессию. Свою роль сыграло и то, что он нашел в Тихой Комнате Кэт, тот предмет, который сейчас лежал под его кроватью. Смертельно устав, он предпочел оставаться весь обед в своей комнате, чтобы не смотреть в глаза сестре.

Что случилось с семьей, спрашивал себя Рикс, какие еще глубины зла могут тут обнаружится? Планы Буна по устройству на территории Эшеров парка развлечений с уродцами были отвратительны, но, так или иначе, это было вполне в духе Буна. Однако то, чем занималась Кэт, было абсолютно неожиданным. Боже мой, думал Рикс. Конечно же, Уолен об этом не знает! Если он пронюхал, Боже, помоги Кэт!

Рикс вернулся к работе. Исследование остатков прошлой жизни казалось теперь единственным, что могло отвлечь его сознание от настоящего. Рикс просматривал записи, отмечая особенно крупные выплаты. Несколько раз напротив различных сумм ему встретился пороховой завод. К несчастью для Хоупвелла, Хадсон обращался к нескольким литейным заводам. Даже жалование слуг было здесь записано до единого пенни.

Но на шестом упоминании «Урии Хинда и Компании» Рикс остановился. Сумма была всегда одна и та же – пятнадцать тысяч долларов. Приличная сумма, даже пороховому заводу Хадсон платил меньше. Что продавала ему эта компания, гадал Рикс. Не было ни каких записей о том, какого рода делами занимались «Урия Хинд и Компания».

Он дошел до конца гроссбуха. «Урии Хинду и Компании» было выплачено девять раз по пятнадцать тысяч долларов. Это была единственная компания, упоминавшаяся так часто. Но что бы она ни продавала Хадсону, это затерялось в прошлом. Рикс отложил книгу в сторону и начал копаться в другом ящике.

Он развернул старую и хрупкую газету, которая разваливалась на куски, даже когда он мягко ее приподнимал. Это был номер «Сент-Луис джорнэл», датированный десятым октября 1871 года. Заголовок жирными черными буквами провозглашал: «СОТНИ ПОГИБШИХ В ЧИКАГСКОМ ПОЖАРЕ». И под ним мелкими буквами: «От огня погиб каждый десятый в городе. Интервью с уцелевшими. Неполный список разрушенных домов и учреждений.»

Под заголовком было художественное изображение города в огне, вид с берега озера Мичиган. На картине сотни людей спасались от огромного пожара. В газете было собрано около двадцати интервью с уцелевшими, найденными в полевом госпитале. Среди них Рикс узнал знакомое имя: Райтеос Джордан.

Рикс аккуратно разложил газету на столе и сел, чтобы прочесть рассказ женщины. Эмоционально, порой истерично Райтеос Джордан рассказала корреспонденту, что случилось 8 октября 1871 года. Рикс вспомнил, что та же дата стояла на надгробии Синтии Кордвейлер-Эшер.

Когда Рикс читал, несколько свечек вокруг него заискрились и затрепетали, и он тут же вообразил огромный город в огне. Мгновенно вспыхивающие дома, целые крыши проваливаются под огненным ураганом, земля трясется, когда тонны кирпича рушатся на улицы. Райтеос Джордан говорила с ним из могилы, и когда Рикс прислушался, он услышал лавину криков и плача, стук копыт по мостовой и тревожный звон колоколов. Чикаго горел. Райтеос Джордан вместе с Синтией и тринадцатилетним Лудлоу спасалась от огня в тряской карете, которой управлял Кейл Бодейн.

– Боже правый! – завизжала Райтеос Джордан. – Мы перевернемся!

– Заткнись! – приказала Синтия. Сбоку ударил порыв горячего ветра, карета бешено вздрогнула. Кейл с помощью кнута не дал арабским скакунам встать на дыбы. – Кейл хороший кучер. Он вытащит нас отсюда.

Яростно звонили колокола. Клайборн-стрит была забита всевозможными каретами, повозками и фургонами. Бежали люди, таща за собой тюки, набитые добром из особняков на Клайборн-роу. В воздухе кружились зола и пепел. Казавшаяся жуткой оранжевая луна на западе, откуда начался этот пожар, освещала ночь. В небо взмывали огненные шары величиной с пароход и обрушивались на дома, распространяя пламя быстрее, чем люди успевали убегать. Сидя рядом с матерью, напротив Райтеос Джордан, юный Лудлоу вздрагивал от взрывов. Их сила сотрясала землю так, словно весь город дрожал в предсмертной агонии.

Они бросили все и бежали в чем были. Когда огонь подступил к реке Чикаго, Синтия приказала слугам зарыть во дворе драгоценные камни, серебро и собрание картин из белого особняка, который она унаследовала от Александра Гамильтона Кордвейлера. Когда огненные шары начали перелетать через реку, поджигая все, к чему прикасались, Синтия велела слугам взять все, что они хотят, и бежать. Было совершенно ясно, что огонь не удовлетворится амбарами и хижинами ирландцев и что он доберется до Клайборн-роу и поглотит его с такой же жадностью.

– Я видела, что огонь проходит через все! – сказала Райтеос. – Я знала, что его не остановят! Маленькая речушка не сможет остановить такой огонь, нет, не сможет!

– Кейл доставит нас в гавань в целости и сохранности. – Синтия планировала сесть на свою личную яхту и плавать по озеру Мичиган, пока опасность не минует. – Как только мы выберемся из этой пробки, Кейл сможет найти быстрейший маршрут.

– До озера больше мили, – тихо сказал Лудлоу. Он ни на кого не смотрел, а вместо этого пристально глядел в окно на приближающуюся стену огня. Его лицо в отраженном свете было ярко-оранжевым, но глаза оставались темными. – Он быстро двигается, мама. Ветер слишком силен.

Она сжала его руку и ухитрилась храбро улыбнуться.

– Все будет в порядке, Лудлоу. Райтеос, прекрати хныкать и суетиться! Ты перевернешь карету!

Сквозь шум царившей вокруг неразберихи они слышали свит кнута Кейла.

– Пошевеливаетесь, черт вас раздери! – орал он. – Прочь с дороги!

– Мы успеем, – сказала Синтия, но голос ее был сдавленным от неуверенности. Что-то взорвалось через квартал или два, и Лудлоу до боли сжал ее руку.

Карета рванулась вперед, остановилась и снова бешено рванулась вперед, мимо дерущихся людей и свалки из других экипажей. Там, где улицы пересекались, валялись столкнувшиеся экипажи, и люди метались по обломкам. Взбесившиеся лошади брыкались и лягались, когда пепел обжигал им спины. Едкий, жгущий легкие дым становился гуще, огненные шары взмывали вверх, как выстреленные из пушки.

В конце концов, вырвавшись из давки, Кейл Бодейн погнал карету с Клайборн на Халстед-стрит, направляясь к берегу. Арабские скакуны вели себя послушно, но бока им жег пепел. Улицы были усыпаны горящим мусором. Бары были взломаны, и из бочонков текло виски. Обезумевшие люди останавливались и пили, пока в виски не попадал огонь и оно не вспыхивало прямо им в лицо. Другие бежали за каретой, пытаясь уцепиться, но Кейл щелкнул кнутом, и лошади понеслись еще быстрее. Раздался выстрел, и пуля отколола щепку в дюйме от колена Кейла.

Но когда Кейл сворачивал с Халстед-стрит на Гранд-стрит, им навстречу вылетел полный горящего сена фургон. Лошади несли, а поводья были в руках у обгорелого трупа.

Арабы врезались в этих лошадей с такой силой, что затрещали кости, а Кейл Бодейн вылетел с облучка, как камень из катапульты. Сама карета, не сбавляя хода, налетела на обе упряжки лошадей и повалилась на бок. Позолоченные колеса разлетелись в стороны.

– Боже милостивый! – закричала Райтеос. Потом в ее лицо ударило колено Лудлоу – мальчика сдернуло с сиденья. Синтию бросило в другую сторону и ударило головой о резную деревянную стенку кареты. После того как карета ударилась о землю, покалеченные арабы тащили ее еще более тридцати ярдов. Пылающий фургон, накренившись, понесся вперед. Лошади, хотя и пораненные, были в состоянии бежать от огня.

Пепел падал на мостовую, а дымовая завеса стала темнее. После столкновения несколько отчаявшихся мужчин украли трех арабов, которые еще могли стоять на ногах. Четвертый, с двумя сломанными ногами, лежал на мостовой. Неподалеку лежало тело Кейла Бодейна – ему размозжило голову о фонарный столб.

– Вылезай! – приказала Синтия рыдающей Райтеос Джордан. – Скорей! Лезь наверх через дверь! – Райтеос протиснулась в дверь кареты, которая была у нее над головой. Лицо негритянки было залито кровью, а передние зубы выбиты коленом Лудлоу. Затем она снова нагнулась к карете, чтобы помочь подняться Синтии. Вылез Лудлоу. Через его лоб шла глубокая царапина, и у него был сломан нос.

– Миссис Эшер! Миссис Эшер! – Райтеос схватила хозяйку за плечи. Левая половина лица Синтии стала багровой и быстро распухала. Из ушей сочилась кровь и капала на черный жакет.

– Со мной… все в порядке. – Ее голос звучал невнятно. – Мы должны… должны добраться до озера. Помоги мне… довести Лудлоу до озера.

– Мистер Бодейн! – позвала Райтеос и увидела его тело на мостовой. Голова у Кейла была расколота, как ореховая скорлупа.

– Райтеос. – Синтия стиснула толстое запястье горничной. Райтеос с ужасом увидела, что ее окровавленный левый глаз начал вываливаться. – Ты… позаботься о Лудлоу, – сказала она с усилием. – Доведи его до озера. Лютер… будет знать… что делать. Лютер не… даст ему погибнуть.

Райтеос поняла, что хозяйка имеет в виду Лютера Бодейна, сына Кейла, который остался на время этой поездки присматривать за Эшерлендом.

– Мы все должны добраться до воды, – твердо сказала она и помогла Синтии опуститься на землю. Лудлоу, выкарабкавшись из кареты, стоял в оцепенении, глядя на труп Кейла. Мимо бежали люди, некоторые наступали прямо на тело.

Райтеос спросила Синтию, может ли она идти, и Синтия кивнула. Поврежденный глаз ничего не видел, кожа вокруг него почернела. На них с шипением падал пепел, и Райтеос пальцами стряхнула его с волос хозяйки, когда в них появились искорки.

– Нам нужно идти! – крикнула она мальчику. – Нужно добраться до озера!

Райтеос Джордан помогала Синтии идти вниз по Гранд-стрит. Лудлоу следовал за ними. Его лоб сильно кровоточил.

Они присоединились к толпе, которая толкаясь, шатаясь и спотыкаясь бежала к озеру Мичиган. Страшный грохот потряс улицу, и посыпались стекла, когда всего в квартале от них обрушился дом. Багрово-красные шары свистели над головами. Толпа обезумела. Люди вламывались в лавки, хватали все, что могли унести w от пальто до скрипок. На бровке тротуара, обезумев, прыгала горящая женщина, нагруженная семью только что украденными пальто. Кто-то столкнул ее в канаву, где она упала в потоки виски и мгновенно сгорела.

– Разрушения! Господь Бог прогневался на Чикаго! – орал голый мужик.

Кожа Райтеос покрылась волдырями. Она выплюнула два зуба и продолжала идти прямо вперед, крепко держа Лудлоу за руку, чтобы его не смело в сторону. Среди визга и крика раздался звук, который могла бы издать сотня локомотивов перед тем, как взорваться. Когда Райтеос посмотрела назад, в небо взметнулось огромное полотнище огня, блеск которого чуть не ослепил ее. Крыши домов поднялись в воздух и, кружась, скрылись из вида. Лудлоу парализовало; он глядел на пожарище, и по его щекам катились слезы. Она встряхнула его, приводя в чувство, и они продолжали идти.

Синтия Эшер соскользнула с плеча Райтеос, и та едва успела ее подхватить.

– Мама! – вырвался крик из опаленных губ Лудлоу. Он уцепился за ее талию, пытаясь не дать ей упасть, а люди грубо проталкивались мимо них.

Лудлоу посмотрел в искаженное, страшно распухшее лицо матери.

– Мой ангел, – прошептала она и коснулась его волос.

Потом кровь хлынула из ее ноздрей и левого глаза. Лудлоу заливался слезами. Райтеос едва не упала в обморок, но удержалась на ногах. Почувствовав, что жизнь покинула Синтию Эшер, она отпустила труп, оттолкнув людей, которые шли слишком близко.

– Она умерла, – сказала Райтеос мальчику. – Мы должны идти дальше.

– Нет! Нет! – закричал Лудлоу и рванулся к телу. Когда Райтеос попыталась оторвать его, он яростно набросился на нее. Она размахнулась и ударила его кулаком прямо в челюсть, а когда он упал, взяла на руки.

Со стонущим мальчиком на руках Райтеос пробивалась к озеру. К тому времени, как они достигли берега, их одежда превратилась в пропахшие дымом лохмотья. Люди сотнями бросались в маслянистую воду. Повсюду сновали лодки, подбирая пловцов. Большинство яхт было уже украдено со стоянок, а те, что остались пылали в огне. Райтеос вошла в воду по шею, а затем смочила водой лицо и волосы Лудлоу, чтобы не дать пеплу загореться.

Прошел почти час, прежде чем она наконец передала мальчика в руки солдат на пароме, и вскарабкалась туда сама. Лудлоу, в изорванной одежде и с обожженным лицом, стоял у перил и наблюдал за разрушением Чикаго. Когда Райтеос прикоснулась к его руке, он истерично вырвался.

Боже мой, подумала Райтеос. Она поняла, как она рассказала спустя несколько часов репортерам, истинное положение дел: тринадцатилетний Лудлоу Эшер после смерти отца и матери получал в свое распоряжение все – поместье, семейное дело и все другие дела, которые прежде принадлежали мистеру Кордвейлеру. Райтеос поняла, что он был самым богатым тринадцатилетним мальчиком в мире.

Она наблюдала за Лудлоу, ожидая, что он заплачет, но он так этого и не сделал. Он держал спину прямой как аршин проглотил, а его внимание было приковано к бушующему пожару на берегу.

Солдаты помогали мужчине и женщине подняться с весельной лодки на борт. Они были хорошо одеты, мужчина в темный костюм с бриллиантовой застежкой, а женщина – в грязные остатки красного бального платья. Мужчина смерил взглядом Райтеос и Лудлоу и повернулся к одному из солдат.

– Сэр, – осведомился он, – неужели мы должны делить судно с неграми и оборванцами?

Рикс дочитал до конца рассказ Райтеос и посмотрел на другие статьи. Чикаго горел в течение двадцати четырех часов, и огонь уничтожил более семидесяти тысяч зданий. Сто тысяч человек остались без крова. Пожары были следствием по меньшей мере восьми поджогов. Пожарные реагировали медленно, так как были очень утомлены: за неделю перед Великим Пожаром они выезжали примерно на сорок вызовов.

Он поднял взгляд на портрет задумчивого Лудлоу Эшера. В возрасте тринадцати лет быть одной ногой в аду, думал Рикс. Как он сохранил рассудок?

Рикс нашел ответ на вопрос Дунстана о смерти Синтии Эшер. Завтра он привезет эту газету ему. Но трость – как и когда Лудлоу вернул трость от Рэндольфа Тайгрэ?

На следующей странице мелким шрифтом был напечатан список разрушенных пожаром деловых учреждений. Они шли не в алфавитном порядке, и Риксу пришлось терпеливо читать, пока он не нашел то, что искал.

«Урия Хинд и Компания. Торговля колониальными товарами».

«Магазин колониальных товаров?» – подумал Рикс. Хадсон Эшер всякий раз тратил пятнадцать тысяч долларов на колониальные товары из Чикаго? Почему он просто-напросто не покупал все это в Эшвилле?

Рикс аккуратно сложил газету и встал со стула. Остальным вопросам придется пока подождать. Он задул все свечи, кроме одного канделябра, который прихватил с собой наверх.

Но когда он открыл дверь, золотистый свет высветил Паддинг Эшер, томно лежащую на его кровати в ожидании его самого.

Она сонно улыбнулась, зевнула и потянулась. Из-за края простыни показались ее груди.

– Тебя долго не было, – хрипло сказала она. – Думала, ты совсем не ляжешь спать.

Он закрыл дверь, встревоженный тем, что кто-нибудь может услышать.

– Тебе лучше уйти. Бун будет…

– Буна здесь нет. – Ее глаза вызывающе смотрели на него. – Старик Буни давно в своем клубе. Ты ведь не собираешься завернуть меня как в прошлый раз?

– Паддинг, – сказал Рикс, положив свернутую газету на шкаф. – Я думал, ты поняла, что я тебе сказал. Я не могу…

Она села, позволив простыне упасть. Ее груди были полностью обнажены, и она облизнула губы.

– Видишь, как сильно ты мне нужен? – спросила она. – Только не говори мне, что ты этого не хочешь.

Свет свечей льстил ей. При нем она выглядела нежнее и уязвимее. Рикс начал возбуждаться. Она потянулась, как кошка.

– Ты ведь не боишься Буна, не так ли? – поддразнила она.

Рикс покачал головой. Он не мог отвести от нее глаз.

– Бун говорит, ты не можешь удовлетворить женщину, – сказала Паддинг.

– Он говорит, ты почти гомик.

Рикс опустил канделябр.

– Ну, давай, – настаивала она. – Посмотрим, на что ты способен.

Он хотел было сказать ей, чтобы она ушла. Он хотел – но неожиданно не смог себя заставить. В уголках его рта заиграла тонкая улыбка. Почему бы и нет, подумал он. Это будет нехорошо, да, но со стороны Буна нехорошо было все эти годы обращаться с ним, как с грязью, насмехаться и выкидывать всевозможные номера. Ему представлялся шанс отплатить брату той же монетой, и Рикс хотел отплатить. Он заглушил тоненький голосок внутри себя, который убеждал его не делать этого.

– Почему бы и нет? – сказал он, и его голос прозвучал совсем незнакомо.

– Хорошо. – Паддинг игриво отбросила ногой простыню, и ее тело обнажилось для него. – Теперь задуй свечи, и приступим к делу.

32

За два быстро пролетевших часа Бун выпил в клубе несколько порций «Шивас Регал» и проиграл в покер семь тысяч долларов. До него дошло, что старые дружки сговорились его надуть. Когда они смеялись, хлопали его по плечу и подносили огонька, Бун молча обдумывал, как он их уничтожит.

Около девяти он выехал на своем красном «феррари» на тихие улочки Фокстона и пронесся мимо едущего навстречу старенького пикапа. Со злости Бун ударил по гудку, и тот проревел несколько тактов «Дикси». Когда машина с ревом вылетела за пределы Фокстона, Бун выжал акселератор до упора, и «феррари» рванул вперед как ракета.

Надо будет купить эшвилльский Хейт-клуб, решил Бун. За любую цену. Возможно, постоянные члены выставят в фойе его статую. Самое меньшее, что они могут сделать, – это назвать клуб в его честь. Через несколько дней он будет одним из самых богатых людей в мире. Дольше папа не протянет, думал Бун. Но он испытывал смешанные чувства, потому что любил старика. Уолен научил его, как быть крутым. Он научил его, что никому нельзя доверять и что все стараются прикончить друг друга. Когда Бун был моложе, они много говорили о том, что деньги делают человека счастливым. Деньги – это власть, много раз говорил сыну Уолен. Без них мир переедет тебя, как паровой каток. Он приводил Рикса в пример того, чего Бун должен избегать. Рикс, говорил Уолен, мечтательный трус, который никогда не вылезет из дерьма. Уолену доставляло удовольствие, когда Бун бил своего младшего брата.

Тем не менее в Риксе было кое-что, что пугало Буна. Что-то, глубоко спрятанное от всех остальных. Он видел, как это что-то блеснуло в глазах Рикса несколько раз за последние дни. Ненависть и горечь так переплелись, что он мог бы совершить убийство. И Рикс пытался заколоть его в столовой. Бун сожалел, что не дал ему перед всеми в зубы. Рикс, рыдая, выбежал бы из комнаты.

Бун вписывал свой «феррари» в повороты, едва нажимая на тормоза, ухмыляясь от кошмарной скорости. Кэт думает, что все получит, но она крупно ошибается. За неудачу Кэт ему следует благодарить Паддинг: в последний раз, когда Кэт отправилась на увеселительную прогулку в Нью-Йорк на уик-энд, Паддинг шарила в ее шкафу для одежды и обнаружила вход в Тихую Комнату. Паддинг показала ему, что она там нашла, и Бун отнес это прямо Уолену, который в то время еще не замуровал себя в своей Тихой Комнате. Бун никогда не забудет выражения потрясения и отвращения на лице старика. Наверно, покупает это дерьмо в Эшвилле, сказал Бун. К тому же, наверно, тратит на это кучу денег.

Уолен велел ему положить это обратно, а о Кэт он позаботится сам.

Бун знал, что это означает. Папа мог ей сейчас доверять, но наследства он ее лишит.

По лобовому стеклу забарабанил дождь, и Бун быстро сбавил скорость. Он не был настолько пьян, чтобы хотеть закончить жизнь кровавым пятном на дороге. Когда он свернул и подъехал к воротам Эшерленда, то ударил по переключателю над щитком, и ворота плавно открылись и, пропустив его, снова закрылись.

Он терпеть не мог возвращаться в ту комнату, где лежала спящая Паддинг. Она думает, я на нее запал! Он презрительно фыркнул. Ну что ж, после того как он получит в свои руки все эти миллиарды, он сможет выбирать из настоящих красоток. Паддинг уже не так симпатична, как раньше. Позолота королевы красоты пообтерлась, а под ней оказался самый обычный картон. Он медленно проехал мимо Гейтхауза и поехал по дороге, ведущей в Лоджию.

Каким эффектным местом будет Лоджия, когда он вступит в права наследства! Он выкинет все эти проклятые статуи, рыцарские доспехи и прочее дерьмо и поставит какую-нибудь красивую современную мебель. Целый этаж будет отдан видеоиграм, а в подвалах он сделает искусственные гроты, где потоки воды будут окрашены в разные цвета. У него будет спальня с красными стенами, огромной, покрытой черным мехом кроватью и зеркальным потолком. Приемам не будет конца, и если он захочет, то будет скакать по коридорам на лошадях.

Бун часто приходил в Лоджию, чтобы побродить внутри, представляя, как она будет выглядеть, когда он тут поселится. Иногда он говорил Паддинг и матери, что идет в конюшни, но вместо этого шел в Лоджию. Он думал, что это самое прекрасное место в мире. От ее величия и необъятности ему порой хотелось кричать. А еще в тиши Лоджии он мог сидеть в кресле и сознавать, что скоро, очень скоро это все будет принадлежать ему.

Он никогда не боялся Лоджии. Лоджия тоже его любила и хотела, чтобы он был ее хозяином. В своих снах последние несколько месяцев он видел Лоджию, всю залитую светом, а в окнах двигались фигуры, как будто бы пришедшие на прием, который Бун планировал устроить сразу же после вступления в права наследства. В последние время такие сны стали сниться почти каждую ночь, и в некоторых из них он слышал, как его зовет тихий зовущий голос, который выводил его из сна в сильно приподнятом настроении.

Лоджия хотела его. Лоджия хотела заключить его в свои объятия, и сам он желал этого всю жизнь.

Бун проехал через мост и остановился под аркой. Затем он вышел под мелкий дождь, нетвердой походкой подошел к багажнику, отпер его и достал фонарь и карту первого этажа, которую сделал сам. Он включил фонарь и направил его на ступеньки.

Парадный вход Лоджии был открыт нараспашку. Уже несколько раз он приходил сюда и обнаруживал, что дверь открыта настежь. Он говорил об этом Эдвину, который обещал присмотреть за Лоджией. Опасность, что сюда кто-то проникнет, была невелика, Бун это знал. Не говоря уже обо всех этих историях про Страшилу, который бродит рядом с поместьем. Бун полагал, что Лоджия постепенно деформируется и теперь дверь уже не закрывается как следует. По глубоким трещинам на стенах было видно, что дом находится под большим внутренним давлением. Укрепление Лоджии будет первейшей задачей, когда Бун получит наследство.

Он вошел, следуя за лучом фонаря, в Лоджию и сразу почувствовал радостное головокружение. Он снова был в своем любимом мире и от радости едва не закричал. Он прошел через фойе мимо большого фонтана со статуями в похожую на пещеру приемную с темно-синими диванами и стульями, столами из красного дерева и висящими на потолке флагами всех стран мира. В Лоджии стояла абсолютная тишина, и Бун продолжал идти через огромные комнаты. Выйдя в изгибающийся коридор, Бун прошел по нему примерно сорок ярдов и открыл большую дверь на колесиках. За ней был главный кабинет, и фонарь Буна высветил знакомые предметы: несколько черных кожаных кресел, расположенных вокруг низкого кофейного столика из розового дерева, темная плита письменного стола с вырезанными на ней головами львов, ковер из шкур белых медведей и полки, заставленные различными графинами и стаканами. Короткая лестница вела к двери, которая, как обнаружил Бун, была надежно заперта. Он пересек комнату и подошел к камину из черного мрамора. Угли, остатки огня, который он зажигал, когда был здесь в последний раз, были разбросаны по очагу. Рядом с камином был медный поднос с дровами, оставшимися еще со времен Эрика, и несколько недавно принесенных Риксом газет. Несколько минут у него ушло на то, чтобы заложить новые дрова в камин. Он стукнулся головой о мрамор и пьяно выругался. Затем засунул под дрова газету и поджег ее зажигалкой. Как только пламя вспыхнуло, он отступил назад. Комната озарилась веселым светом. Бун отставил фонарь в сторону и подошел к полкам.

В последний раз, когда он здесь был, он прикончил чертовски хорошее виски. Он понюхал несколько графинов пока его ноздри не уловили изысканный аромат коньяка. Довольно хмыкнув, он наполнил себе бокал и сел за стол. Жидкость мягко, как расплавленное золото, пошла внутрь. Можно бы здесь сегодня лечь спать, подумал он. Поставлю стулья в ряд перед огнем, чтобы справиться с холодом, и все будет прекрасно. Он подумал о старике Эрике, который сидел за этим столом и подписывал важные бумаги. Они бы прекрасно поладили с Эриком, он был в этом уверен. Они бы уважали друг друга.

Бун пил коньяк и слушал треск огня. Он чувствовал себя здесь в мире, покое и безопасности. Вместо гнилого запаха отца он вдыхал дым горящего дерева. Он не знал, как долго еще сможет выносить жизнь в Гейтхаузе. Допив ароматный коньяк, Бун остался на месте. Он поставил стакан и склонил голову набок.

На кофейном столике рядом с большой коробкой из-под сигар лежало что-то, чего вчера здесь не было.

Это была громоздкая книга с золотым обрезом. Бун встал, подошел туда и провел пальцами по прекрасной коже переплета. Он поднес книгу поближе к огню и раскрыл.

Внутри были наклеенные на страницы старые фотографии. Бун знал, что Эрик любил фотографии. Стены первого этажа были оклеены фотографиями времен Эрика. Но скоро стало ясно, какого рода были эти фотографии. Желудок Буна непроизвольно сжался.

Это были фотографии трупов.

Солдаты, понял Бун. Застывшие во всевозможных позах смерти. Здесь были фотографии, сделанные на поле битвы, в полевых госпиталях и моргах. Были крупные планы солдат, запутавшихся в колючей проволоке или разорванных на части на дне грязных окоп. Были тела, почти совершенно лишенные мяса, разорванные на куски пехотными минами или гранатами, вдавленные в землю грузовиками или танками. Насколько Бун мог судить по военной форме и вторым планам, это была жатва первой мировой войны. На другой серии фотографий были обезглавленные тела, за ними следовали головы и обрубки. Бун пристально смотрел на смерть во всех ее страшных проявлениях, и, хотя огонь был достаточно сильным и жарким, он почувствовал, что покрылся гусиной кожей.

В книге было несколько сотен фотографий. Некоторые, отклеясь, падали к ногам Буна. Эрик любил фотографии, подумал Бун. И, возможно, это те фотографии, которые он любил больше всего.

Где-то в Лоджии что-то хлопнуло. Бун от неожиданности подпрыгнул. Дверь, подумал он. Мысли с трудом ворочались в его голове. Кто-то хлопнул дверью?

И тут до него с пугающей и трезвой ясностью дошло: захлопнулась входная дверь.

Бун стоял тихо и прислушивался. На него смотрели изуродованные трупы с лицами молодых ребят. Бун уронил книгу на пол, отступил от нее и вытер руки о штаны. Затем взял фонарь и вышел в коридор.

В Лоджии, казалось, стало намного холоднее. Он видел, как у него изо рта идет легкий пар. Он пошел обратно тем же путем, каким пришел сюда.

Затем внезапно остановился.

– Нет, – прошептал он, и эхо его голоса вернулось к нему: нет, нет…

Свет фонаря упал на стену из грубого камня. Когда Бун шел сюда, никакой стены тут не было. Он приблизился и дотронулся до нее. Камни были холодные и совершенно реальные. Пораженный, он отступил и попытался сообразить, как ее обойти. Осторожней, старик Буни, сказал он себе. Нет проблем. Надо просто вернуться в кабинет Эрика, верно?

Он подошел к открытой двери кабинета и остановился у порога. Его фонарь высветил внутреннее убранство лифта. Кабинет исчез.

Он заглянул в комнату напротив и обнаружил, что это музыкальный салон с большим белым фортепьяно, фисгармонией и арфой. На потолке было изображено голубое небо с перистыми облаками. Ни разу за все время, которое Бун тут провел, он не видел этой залы. Следующая арочная дверь вела в большой салон, украшенный женскими побрякушками и расписанный бледно-розовыми цветами. На его карте, которую он развернул трясущимися руками, такой комнаты на первом этаже не было. Потрясенный Бун стоял перед лифтом, где несколько минут назад был кабинет. Ладно, сказал он себе. Неувязочка. Нет проблем. Я буду идти, пока не найду комнату, которая покажется знакомой, а затем соображу, как мне отсюда выбраться.

Коридор вел его вперед, петляя, заворачивая и разветвляясь. Он проходил мимо лестниц, которые уходили туда, куда не добирался свет его фонаря. Из дюжины комнат, которые увидел Бун, он не узнал ни одной. Его ладони взмокли, а на лице застыла кривая недоверчивая ухмылка. У него кружилась голова, и он был совершенно дезориентирован. Он понял: то, что случилось с Риксом, могло случиться и с ним. О, Боже, подумал он. Я должен найти выход!

После последнего поворота налево коридор заканчивался широкой лестницей, которая поднималась в темноту.

Бун сверился с картой. Исследуя первый этаж, он обнаружил десять лестниц, но этой никогда раньше не видел. Если он не знал, где сейчас находится, карта была бесполезна. Я вернусь обратно, решил он, и буду сиднем сидеть перед лифтом, пока кто-нибудь не увидит мою машину у входа. Нет проблем.

Бун сделал всего несколько шагов, и ноги у него подкосились. Он испустил тихий испуганный стон.

Дорогу преграждала другая стена, украшенная старой фотографией Лоджии в рамке.

Он нервно рассмеялся, и отголосок его сдавленного смешка слабо прозвучал рядом с ним. Этой стены здесь раньше не было. Коридор сам запечатался за его спиной. Но фотография указывала на то, что эта стена могла стоять здесь уже лет пятьдесят.

Воздух становился отчаянно холодным, и Бун видел, как клубится пар от его дыхания. Он направил свет вверх. На рамке фотографии лежал толстый слой пыли. Он стукнул кулаком по кирпичам, но, как и все остальное в Лоджии, стена была сделана на века.

Теперь оставалось одно: подняться наверх. Но вернувшись к лестнице, он обнаружил, что она изменила направление и теперь спускалась в глубины Лоджии.

Он схватился за перила и крепко зажмурил глаза. Когда он снова их открыл, лестница по-прежнему вела вниз. Заблудился, подумал он, готовый вот-вот удариться в панику. Заблудился, как крыса в лабиринте! Бун понял, что лабиринт, по которому он идет, постоянно видоизменяется. Было ли у Рикса такое много лет назад? Перегораживающие сами себя коридоры, меняющие направления лестницы и передвигающиеся за минуту комнаты?

У него внутри все горело. Я должен выйти, мысленно крикнул он. Единственной доступной ему дорогой была лестница, и он начал спускаться вниз.

Зубы Буна стучали от холода. Лестница, изгибаясь, уходила в темноту, и Бун крепко держался за перила, чтобы не упасть, когда ступеньки становились круче. Внизу фонарь высветил стены, пол из шероховатого гранита и арочный выход в коридор, который заворачивал в темноту. К стенам были прикреплены безжизненные электрические лампочки. Над ними, там, где раньше были факелы, виднелись следы сажи.

Бун знал, что он на одном из верхних уровней подземелья. Здесь, внизу, было холоднее, чем наверху лестницы. Это был пронизывающий кости жгучий холод, какого Бун не испытывал за всю свою жизнь. Он не мог его выносить и решил, что лучше подняться по ступенькам наверх. Дрожа от холода, он опять двинулся вверх.

На восьмой ступеньке он внезапно стукнулся головой о потолок.

Лестница закончилась.

– О, Боже, – хрипло сказал Бун. Попался, пронеслось в его голове. Лоджия закрыла его, и он был пойман! – На помощь! – заорал он, и его голос сорвался.

Лоджия издевательски молчала.

Он стукнул кулаком по потолку. Его тут не было, подумал он. Этой чертовой штуки не может тут быть! Слезы застилали Буну глаза, он стоял, пытаясь понять, что с ним происходит, и вдруг почувствовал над собой огромную тяжесть Лоджии, похожей на громадного, безжалостного зверя.

– Я люблю тебя, – прошептал он в темноту. Слезы катились у него по щекам и замерзали на кончике подбородка.

Бун стоял у подножия лестницы, где начинался коридор, и гадал, куда он ведет. Опять лестницы, холлы и комнаты, которые будут изменяться за его спиной? Я могу ждать здесь до тех пор, пока кто-нибудь меня не найдет, сказал он себе. Рано или поздно кто-нибудь выведет меня отсюда!

Но он замерзал и знал, что должен продолжать двигаться. Его суставы уже начинали каменеть, а воздух проходил в легкие со скрипом. У него не было другого выбора, кроме как войти в коридор. Свет его фонаря проник в темноту впереди.

Он прошел ярдов двадцать, когда подумал, что слышит вдали слабый ритмичный стук, напоминающий вибрацию мотора. Но здесь не было электричества! Как он мог работать? Пройдя дальше по извилистому коридору, Бун почувствовал сквозь подошвы вибрацию, медленную и устойчивую, как стук большого сердца. Что-то работало под ним, одним уровнем ниже.

Его фонарь высветил еще один проход с аркой, сделанный в стене справа от него. Бун боялся оглянуться, боялся, что путь, по которому он пришел, закрылся за его спиной. Если бы это произошло, он бы сошел с ума. Он понял, что Лоджия вела его. Она толкала его и манипулировала им. Поступала ли она так же и с Риксом?

Он вспомнил, зачем они с Риксом пришли в Лоджию: поиграть в прятки с Дьяволом. Он сказал это, чтобы напугать брата, но теперь что-то в Лоджии играло в прятки с ним самим, и он понял, что эта игра стала смертельной.

Он прошел под аркой и попал в огромную залу, полную зверей.

Свет отражался от глаз львов, тигров, медведей, леопардов, пум, зебр, пантер и антилоп. Вся комната была заставлена застывшими в атакующих позах зверями, собранными в жуткий зверинец. Их молчаливый оскал был, казалось, адресован Буну, который после первого шока понял, что это кладовка, забитая чучелами охотничьих трофеев Эрика.

В комнате были сотни зверей, их тени при движении фонаря Буна ползли по стенам. Он отступил и повернулся, чтобы выйти.

Но проход с аркой пропал, как будто его и не было.

Колени Буна подкосились.

Сзади донесся шорох чьего-то дыхания.

Бун резко обернулся, водя лучом света во всех направлениях. Между чучелами не было никакого движения.

– Я Бун Эшер! – заорал он, и эхо – Эшер Эшер Эшер – закружилось вокруг него в морозном воздухе.

Неожиданно сидевший на задних лапах тигр наклонился вперед и упал. Он по-прежнему скалился, а его лапы были неподвижны. За ним, перед тем как оно метнулось в сторону, фонарь высветил что-то темное.

Бун зарыдал.

– Я Бун Эшер, – шептал он. – Черт возьми, послушай меня… – под глазами намерзали слезы. Он прислонился к стене и, тихо плача, соскользнул вниз. Его нервы совсем сдали. Еще один зверь перевернулся, а за ним и третий. Между ног Буна стало мокро. Он сжался в комок, светя фонарем прямо вперед.

Шум чьего-то дыхания слышался все ближе, надвигаясь сразу со всех сторон.

И тут нечистое холодное дыхание коснулось его щеки.

Бун быстро повернулся в ту сторону, нацелив туда фонарь.

Менее чем в пяти футах от него неподвижно стояла ужасная черная пантера с ярко горящими зелено-золотыми глазами. На мгновение Бун подумал, что это еще одно пыльное чучело, но ее пасть медленно, очень медленно раскрылась, и оттуда появился черный, раздвоенный язык.

Пантера наблюдала за ним. Вдоль ее черепа шла красная полоса, похожая на ожог.

Бун попытался закричать, но не смог выдавить из себя ни звука. Он вжался спиной в каменную стену, и его лицо исказилось от ужаса.

Пантера, не спуская с него глаз, села. Раздался высокий скребущий звук – ее хвост медленно переместился туда и обратно.

Замерзшие слезы склеили веки Буна. Он засмеялся, потом заплакал, потом опять засмеялся – ужас проделал в его сознании трещину, откуда стало сочиться безумие.

Пантера бесшумно прыгнула.

Она обхватила челюстями лицо Буна и сомкнула их на нем. Мозг и кровь брызнули на стену. Из рук Буна на пол упал фонарь. Пантера вонзила когти в плечи Буна, прижимая к полу бьющееся тело, и начала обгладывать голову. Затем вцепилась в горло Буна, оборвав на середине его пронзительный крик. Она вгрызалась в его грудную клетку, ее клыки проникали сквозь ткани и кости, и наконец она обнаружила бьющееся сердце. Быстрым движением массивной головы пантера вырвала сердце из груди Буна и сожрала его в один присест.

От трупа поднимался пар. Пантера жадно лизала растекавшуюся лужицу крови, а затем принялась рвать тело Буна на куски и обгладывать кости. От удовольствия она закатила глаза.

Покончив с трапезой, монстр повернулся и с раздутым животом, где покоилось то, что раньше называлось Буном Эшером, удалился из кладовки через арочный проход, который был на расстоянии нескольких футов отсюда.