Учение и ритуал высшей магии. Том 1

9. Тет. И ПОСВЯЩЕНИЕ

Посвященный обладает лампой Трисмегиста, плащом Аполлония и посохом патриархов.

Лампа Трисмегиста — разум, просвещенный знанием; плащ Аполлония — совершенное самообладание, изолирующее мудреца от инстинктивных токов; посох патриархов — помощь тайных и вечных сил природы.

Лампа Трисмегиста освещает настоящее, прошедшее и будущее, открывает совесть мужчин, освещает изгибы сердца женщин. Лампа горит тройным пламенем, плащ трижды складывается, и посох делится на три части.

Число девять — число божественных отражений: оно выражает божественную идею во всем ее абстрактном могуществе, но оно выражает также и роскошь верования, а, следовательно, и суеверие, и идолопоклонство.

Поэтому-то Гермес и сделал его числом посвящения: посвященный царствует над суеверием и посредством суеверия; он спокойно идет во мраке, уверенно опираясь на свой посох, закутавшись в свой плащ и освещая путь своей лампой.

Разум дан всем людям, но не все умеют им пользоваться; это — наука, которой надо научиться; свобода предоставлена всем, но все не могут быть свободны: это — право, которое надо завоевать; сила — для всех, но не все умеют на нее опереться: это — могущество, которым надо завладеть.

Без усилия мы ничего не можем достигнуть. Назначение человека — обогащаться тем, что он зарабатывает, а затем подобно Богу, пользоваться славой и удовольствием давать.

Магическое искусство некогда называлось искусством первосвященническим и царским, так как посвящение давало мудрецу власть над душами и способность управлять волями. Прорицание — также одна из привилегий посвященного, а прорицание — только знание следствий, содержащихся в причинах, и наука, примененная к фактам универсального учения об аналогии.

Людские поступки не только записываются в астральном свете: они оставляют также следы на лице, изменяют наружность, походку и акцент голоса.

Следовательно, каждый человек носит с собой историю своей жизни, и посвященный может прочесть ее. Будущее же всегда следствие прошедшего, и неожиданные обстоятельства почти ничего не меняют в разумно ожидаемых результатах.

Следовательно, каждому человеку можно предсказать его судьбу. По одному движению можно судить обо всей жизни; одна неловкость предсказывает целую серию несчастий. Цезарь был убит потому, что стыдился своей лысины; Наполеон умер на острове святой Елены, так как ему нравились стихотворения Оссеана; Людовик-Филипп должен был покинуть трон именно так, как он его покинул, потому что у него был зонтик… Все это парадоксы для толпы, не схватывающей тайных отношений между вещами; но для посвященного, все понимающего и ничему не удивляющемуся, это — причины.

Посвящение предохраняет от ложного света мистицизма; оно придаст человеческому разуму его относительное значение и соответственную непогрешимость, соединяя его цепью аналогий с верховным разумом.

Поэтому, у посвященного нет ни сомнительных надежд, ни бессмысленного страха, так как нет и неразумных верований. Он знает, что он может, и ему ничего не стоит осмелиться; поэтому, для него сметь значит мочь.

Итак, вот новое толкование атрибутов посвященного: его лампа представляет знание; окутывающий его плащ — скромность, посох — эмблема его силы и смелости; он знает, смеет и молчит.

Он знает тайны будущего, смеет в настоящем и молчит о прошлом. Он знает слабости человеческого сердца, умеет пользоваться ними для своего дела и молчит о своих проектах.

Он знает смысл всех символизмов и культов, смеет практиковать их или воздерживаться от этого без ханжества и нечестия, и молчит о едином догмате высшего посвящения.

Ему известны существование и свойства великого магического агента, он смеет творить дела и произносить слова, подчиняющие его человеческой воле, и молчит о тайнах великого делания.

Часто вы можете увидеть его печальным, но никогда вы не увидите его унылым или пришедшим в отчаяние; часто — бедным, никогда — униженным или жалким, — преследуемым, но не устрашенным и побежденным. Он помнит о вдовстве и убийстве Орфея, об изгнании и пустыннической смерти Моисея, о мученичестве пророков и пытках Аполлония, о кресте Спасителя; он знает, в каком беспомощном состоянии умер Агриппа, самая память которого была оклеветана, в каких трудах изнемог великий Парацельс, все, что должен был выстрадать Раймонд Луллий, чтобы добиться, наконец, кровавой смерти. Он вспоминает о Сведенборге, который вынужден был притворяться безумным, чтобы ему прощали его знание, о Сан-Мартине, скрывавшемся всю свою жизнь, о Калиостро, умершем покинутым в темницах инквизиции, о Казотте, умершем на плахе. Преемник стольких жертв, он, все-таки, смеет, но тем более понимает необходимость молчать.

Будем же подражать его примеру, будем настойчиво учиться, а когда будем знать, осмелимся и будем молчать.