Удача решила мне улыбнуться. На выходе из столовой я столкнулась с Мириэллой, которая быстро сунула мне что-то в руки. Этим «что-то» оказался проводник. Радостно издав клич великих путешественников, я вызвала карту подвальных помещений, определила, где будет проходить занятие и смело пошла по построенному на экране пути. Около двери уже толпились студенты. По неуверенным лицам можно было предположить, что большинство из них первокурсники.
— О! — довольно воскликнул подползающий наг. — Как вас много!
— Мы не поместимся? — пискнул кто-то сзади.
— В таком составе — нет, — хмыкнул преподаватель, — но сейчас это проблема решиться сама собой.
Студенты приглушённо загомонили. Всем хотелось произвести впечатление на магистра, ведь известие о его вредном характере и своеобразном подходе к экзаменам, облетело нас ещё после линейки. А тут такая подстава!
Падьмэ пошарил в кармане и вытащил небольшой ключ, которым легко открыл аудиторию.
— Прошу! — и улыбнулся так, что захотелось повеситься.
Из открытой двери пахнуло сладковатым запахом смерти. Аудитория оказалась не совсем аудиторией. Это был морг. Самый настоящий! На двух металлических столах-каталках лежали трупы, накрытые простынями. Большой прозекторский стол располагался справа среди каких-то аппаратов и приспособлений. Противоположная стена представляла собой шкаф с многочисленными ячейками. Дураку стало понятно, что там холодильные камеры. В воздухе раздалось тихое шелестение — это у многих стали возмущаться кишки, не желая отдавать почти усвоенный ужин. Часть студентов благополучно свалилась в обморок, другая — мужественно демонстрировала способности организма менять цвет кожи. Я погрузилась во внутренний раздрай, не зная к какой половине примкнуть. Затем всё же удалось договориться с большей частью мозга и оставить тело в вертикальном положении.
— Вот и отлично!
Падьмэ сделал знак внезапно возникшим полупрозрачным сущностям. Они проворно стали вытаскивать бесчувственных студентов вон. Вскоре нас осталось не так уж и много.
— Теперь можно и начинать! — торжественно возвестил магистр.
Оказалось, что занятия разбивались на три темы: массаж, акупунктура и взаимодействие различных рас. И необязательно присутствовать на всех. Достаточно взять одно направление и я с удовольствием направилась на акупунктуру. Ещё в прошлой жизни интересовалась иглоукалыванием, но это требовало медицинского образования. Сейчас имелась возможность параллельно получить и то и другое.
Первое занятие было вводным. Мы тихо порадовались, что остальные будут проходить в обычной аудитории. Здесь, так сказать, произведён предварительный отбор.
— Я не собираюсь нянчиться с кисейными барышнями, — сурово вещал наг и кончик его хвоста воинственно дёргался в такт словам. — Целительство — это не бессмысленное махание руками и выкрикивание заклинаний. Это труд. Порой грязный и тяжёлый. Чистоплюев он не терпит. Только, погрузив руки по локоть в тело и исследовав все его частички пальцами, пощупав и пропустив через мозг, можно с уверенностью сказать: я ЗНАЮ. Только проштудировав тонны учебной литературы, успешно пройдя практику и получив у меня зачёт, вы можете сказать: я МОГУ. А, когда те немногие из вас, которые выйдут с итогового экзамена хоть с какой-нибудь отметкой отличной от неуда, я буду уверен, что они ЗНАЮТ и МОГУТ. Это и буду те самые целители, которых так ждёт наш мир.
Его вдохновенная речь подтверждалась разливающейся силой. Она словно коршун парила в воздухе, пронизывала каждого студента, заставляя проникнуться глубоким смыслом. Прониклись все. Наверное, представление с трупами, действительно позволило выявить студентов с более устойчивой психикой. Под конец занятия Падьмэ не казался таким уж страшным. Это был искренне увлечённый своим делом профессионал. Я ни минуты не пожалела о своём решении. И теперь понимала магистра: у хорошего педагога нет любимчиков: ему все одинаково противны.
Из морга мы выползали в задумчивости. Подозреваю, что на следующее занятие желающих будет ещё меньше. Интересно, как же остальные буду сдавать зачёты и экзамены?
Тонкой иглой уколол палец перстень, напоминая о «лечебном деле». Я выудила из жиденькой толпы Линду и порадовалась, что она смогла остаться.
— Ты что выбрала?
— Не знаю, — девушка пожала плечами. — Мне всё интересно. Но, думаю, на все направления меня не хватит.
— Походи на все, — предложила я, — потом выберешь.
И потащила её в ведьмовскую лабораторию, благо проводник уже построил маршрут. Осталось подождать Леонэля. Линда в предвкушении вздыхала и ломала руки. Наконец, из тёмного провала коридора показалась высокая худощавая фигура.
— О! На ловца и эльф бежит! — хмыкнула я. — И ночь ещё не вся прошла!
— Девочки, — парень ввентился между нас и приобнял, — я весь ваш! На всю ночь! У меня всё для этого есть!
— Совести у тебя нет, — вздохнула я. — Мог бы договориться с какой-нибудь ведьмочкой, чтоб она помогла!
— Совесть у меня есть! — не обиделся Леонэль. — Только она в зачаточном состоянии! Как же я могу отказать себе в удовольствии погладить необычную пчелиную шерстку!
— Пошляк! — беззлобно высказалась я и с беспокойством посмотрела на полуобморочную Линду.
Та покрывалась красными и белыми пятнами, не хуже, чем собственное временно полосатое жёлто-чёрное брюшко.
В лаборатории было тихо, прохладно и жутко. Ряды столов с плитками, котлами и множеством колбочек, скляночек и ещё каких-то ёмкостей, безмолвно мерцали в полутьме. Леонэль клоунским жестом пригласил нас внутрь. Линда нерешительно переминалась с ноги на ногу и кидала на эльфа опасливые взгляды. Он прошёл внутрь, деловито освободил один из столов, достал из кармана баночку с тёмным содержимым и подмигнул:
— Ну, девчули, кто из вас первая охотница до мужского тела?
Я думала, что Линду удар хватит, так она покраснела.
— Вот уж до чего нет охоты, так это до твоего тощего эльфячьего тела, — огрызнулась я. — Бросай придуриваться!
— Я ж как лучше хотел! — шутливо надулся парень. — Так сказать, разрядить обстановку!
— Угу, — буркнула я и хмуро продекламировала пришедшую на ум фразу из прошлой жизни: — то нужных слов нам вовремя не вспомнить, то вовремя заткнуться не судьба.
Леонэль внезапно стал серьёзным.
— Я, действительно, как лучше хотел. И с ведьмочками пытался договориться, но те, кому доверяю, наотрез отказались.
— Почему?
За разговорами я подталкивала Линду к столу. Она переводила взгляд с меня на эльфа и потихоньку перебирала ногами.
— Может, оно само пропадёт? Вылиняет? — бормотала она.
— Ага, вместе с косами! — хохотнул парень. — Давай уж, заголяйся! Я, как порядочный эльф, так и быть — закрою глаза!
— Эльф-боевик и порядочность априори несовместимы! — Я пыталась подбодрить девушку, к которой первый раз в жизни будет прикасаться посторонний мужчина. Облапывающая «помощь» Фурха не в счёт. — Представь, что это не Лео, а лекарь! И ты проходишь плановый осмотр!
Вдвоём с эльфом — я придерживала полуобморочную Линду, а Лео энергично втирал мазь, — мы кое-как добились результата — после нанесения мази шерсть стала отваливаться комками, и вскоре Леонэль уже довольно мурлыкал, проводя ладонями по совершенно гладкой коже живота и спину Линды «для контроля». Девушка стояла живым истуканом, но не дёргалась, вопреки моим опасениям.
Включив ночное зрение, я заметила, что руки парня уже несколько минут просто путешествуют по телу, а дыхание парочки стало рваным и частым. Женская солидарность взбунтовалась — ах, он гад такой! Знает же, КАК надо прикасаться, чтобы все здравые мысли покинули рассудок! Ты только посмотри! А эта, девица-недотрога, расплылась тёплой лужицей, даже глазки прикрыла!
— Хватит! — рявкнула я и принялась натягивать на Линду мантию. — Ты её до дыр протрёшь!
— Ну, до самой лакомой дырочки я ещё не добрался, — разочарованно протянул эльф.
А сам продолжал оглаживать гладкие девичьи полупопия. Я отбросила наглые эльфийские лапы от застывшей от непонятных ощущений Линды и потащила её к выходу.
— А «спасибо» сказать? — послышался вслед сдавленный смех.
— Я тебя завтра «поблагодарю»! — огрызнулась я, выталкивая одногруппницу из лаборатории.
— Ловлю на слове, малышка! — оживился эльф.
Нет, ну какой же он гад! Так и хотелось повесить на него табличку с надписью «гад эльфийский, подвид парнокопытный, козёл любвеобильный»! Или как там правильно классифицировать.
— Ария! — стонала Линда, когда я пёрла её на буксире к общежитию. — Какой он … Какой …
— Сволочь! — констатировала очевидное я, выстраивая в голове пламенную жалобную речь для вахтёра, чтобы тот пропустил двух запоздавших девиц после отбоя.
— Ты что? — от возмущения она аж остановилась. — Он необыкновенный! — Пришлось придать ей ускорения в виде тычка в спину. — Такой мужественный и нежный! Мама всегда говорила держаться от эльфов подальше … — мозг, подвергшийся воздействию эльфийского очарования, продолжал извергать водопад приторного любовного киселя.
— Права мама, — бурчала я себе под нос, одновременно отмахиваясь от розовой пыльцы. Не дай бездна, опылюсь!
— Но как же она ошибалась! — Линда громко вздыхала и витала где-то в эротических облаках. — Это просто необыкновенно! Он такой ласковый! Такой …
И опять пришлось выслушивать по новой все ахи и вздохи. Мда, хорошо же он мозги её пригладил! Ни одной извилины не осталось! Как утюжельным прессом прошёлся. Ну, я ему завтра болтики-то от этого пресса повыкручиваю и гладильную поверхность пошкарябаю …
Нам повезло: сегодня на вахте дежурил Тор. Он только стрельнул своими чёрными бездонными глазами и махнул костлявой лапкой:
— Проходите, — проскрипел он.
— С меня пирожки! — бросила я на ходу и услышала тихий скрипучий смех за спиной.
Девчонки не спали — ждали Линду. Ещё несколько минут они рассматривали и ощупывали её, ахая и чирикая наперебой. Даже закралась мысль об эпидемии, размягчающей девичьи мозги до состояния розовой кашицы. Плюнув на всё это восторженное кудахтанье, я поспешила к себе, молясь, чтобы Керри задержали какие-нибудь дела, и моя филейная часть осталась бы без физической стимуляции. Засыпала я в одиночестве, уже на краю сна почувствовала горячие руки, которые собственнически сгребли в охапку мою пострадавшую тушку.