Удар небесного копья

Глава седьмая «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“ …»

Внезапный интерес, который проявил Таллинн к скромному 96-летнему пенсионеру Отто Раннету, очень последнему не понравился. Более того, этот интерес его напугал.

Девятнадцать лет назад невысокий, сухой, но по виду ещё очень крепкий старик появился в маленьком русском городке Силламяэ, переехав туда из Кохтла-Ярве по обмену квартир. Поселился он в доме на улице с простым и честным названием Береговая. Окно его однокомнатной квартиры смотрело на Финский залив, и по вечерам он частенько сидел за ним, раздвинув шторы и наблюдая закат.

Отто Раннет почти не говорил по-русски. В Силламяэ, где русских было подавляющее большинство (настолько подавляющее, что эстонский язык изучался только в одной из четырёх имеющихся школ), это позволило ему оставаться в стороне от общества, чего он и добивался с самого начала. Соседи быстро привыкли к молчаливому, себе на уме, эстонцу и, посудачив немного, забыли о нём. Только раз в месяц к Отто Раннету приходила девушка-почтальон с сорока рублями пенсии, которую эстонец тратил скупо, во всём себе отказывая.

Однажды летом мальчишки из соседней парадной забросили в открытую форточку квартиры Раннета «дымовуху» – подпалённую полистироловую расчёску. Неизвестно, на какую реакцию престарелого эстонца они рассчитывали, но дальнейшее выглядело так. Из форточки повалил едкий дым, окно распахнулось, и, проявив невиданную прыть, пенсионер перепрыгнул через подоконник, упал на газон и быстро-быстро пополз на коленях, крича: «Нихт шиссен! Нихт шиссен!» и прикрывая голову руками. Расшалившаяся ребятня была в полном восторге от своей проделки, но этот внезапный спектакль продолжался недолго, ползущий старик сильно ударился коленкой о камень, замер, отнял руки от головы и непонимающе огляделся вокруг. Потом его взгляд стал более осмысленным, старик с чувством произнёс непонятное слово «шайзе» и поднялся на ноги. Расчёска почти уже дотлела, дым развеялся, и хотя воняло всё ещё преотвратно, эстонец не стал устраивать скандал и выяснять, кто виноват. Отряхнув колени, он вернулся домой.

Юные проказники, подбросившие «дымовуху», разумеется, любили книжки о разведчиках-контрразведчиках, но тогда никому из них и в голову не пришло задуматься, а какое, собственно, отношение имеют словосочетания «Нихт шиссен» и «Шайзе» к эстонскому языку. Что, впрочем, объяснимо: в их школе этот редкий язык не преподавали, а в «немецкую» группу ходили одни девчонки.

В мае 1984 года добровольное уединение Отто Раннета снова было нарушено. Ученикам шестого-а класса школы номер один Антоше Кадману, откликающемуся на прозвище Кад, и Олегу Филиппову, обижающемуся на прозвище Филиппок, учительница литературы и классный руководитель Ларина Клавдия Николаевна, называемая за глаза Ларкой, поручила разобраться к празднику Великой Победы с «подшефными» ветеранами. Разнарядку на шефство спустили из ГорОНО ещё два года назад, но только теперь потребовали отчёта. Антон и Олег взялись за дело без энтузиазма: любое поручение, исходящее от Ларки, они воспринимали как неизбежное зло, от которого лучше было бы «отвертеться», но если уж не получилось…

Выписав из журнала «Общественная нагрузка» фамилии и адреса подопечных, ребята отправились в поход по квартирам, выдавая везде стандартный словесный набор типа: «Здравствуйте! Мы из школы номер один. Наш класс взял над вами шефство. Поздравляем вас с наступающим праздником. Не нужна ли вам какая-нибудь помощь?» Ветераны в общем и целом встречали их дружелюбно, поили чаем и рассказывали о ратных подвигах – школьники внимали, ставили галочку в блокнот и двигались дальше. За два вечера они практически выполнили поручение Клавдии Николаевны, оставив на закуску нелюдимого эстонца. Олегу Филиппову идти к этому эстонцу очень не хотелось. Дело в том, что он был одним из тех проказников, которые подбросили «дымовуху», и теперь опасался, как бы Отто Раннет его не опознал.

«Давай не пойдём, – ныл он. – Скажем Ларке, что были у него. Она всё равно проверять не станет».

Но Антон, которому в недалёком будущем предстояло стать «акулой пера» и хроникёром НИИ Нематериальных Взаимодействий, ещё в юности отличался повышенной социальной ответственностью. А потому он совершенно проигнорировал аргументы Филиппка. Кроме того, чего уж скрывать, Антон кое-что слышал о загадочном эстонце, и в голове школьника зрел некий сюжет, десять лет спустя переложенный на бумагу и опубликованный в виде рассказа «Чёрная тетрадь» в питерском еженедельнике «Спутник».

Они заявились к Отто Раннету около девяти вечера, когда на улице совсем стемнело. Пришлось долго звонить в дверь, а потом ещё ждать, когда пенсионер изучит нежданных гостей в глазок и справится с тремя замками (интересно, зачем ему столько?). Наконец дверь приоткрылась, и над натянувшейся поперёк проёма цепочкой появилось изборождённое морщинами лицо.

«Кто ви такие?» – с сильным акцентом спросил эстонец.

«Здравствуйте! – заторопился Антон. – Мы ученики шестого-а класса школы номер один. Мы к вам по поручению. Наш класс шефствует над вами. Мы хотим поздравить вас с праздником Великой Победы над немецкими захватчиками. И хотим спросить вас о трудностях… Меня зовут Антон Кадман. А его зовут Олег Филиппов», – добавил он в заключение, тут же сообразив, что с этого следовало начинать.

Изучающий взгляд эстонца, который терпеливо слушал всю эту белиберду, вдруг остекленел. Это было настолько неожиданно и страшно, что Антон даже отпрянул.

«Как ти сказать?» – проблеял старец. – Кацман?»

«Нет, я Кадман, – поправил Антон. – Не Кацман, а Кадман».

Дверь с треском захлопнулась, а Филипок, прятавшийся за спиной Антона, облегчённо вздохнул.

«Сумасшедший какой-то», – сказал он Антону.

Но тут дверь снова открылась – хозяин просто-напросто снимал цепочку.

«Прахатите, ученики шестоко-а», – сказал загадочный эстонец, отступая вглубь квартиры.

Не без робости двое ребят вошли в полутёмную прихожую. В те времена внутреннее убранство советских однокомнатных квартир было достаточно типовым: палас на полу, пошлый ковёр на стене, люстра из поддельного хрусталя под потолком, шкаф из двух секций, стоящий поперёк и разделяющий комнату на две части: «гостиную» и «спальную». Ничего подобного школьники здесь не увидели. Интерьер квартиры Отто Раннета был скромен и по-солдатски прост: голый, но отмытый до блеска пол, идеально заправленная односпальная кровать, простой шифоньер, обои в цветочек. Поражало полное отсутствие какой-либо бытовой техники: не наблюдалось ни телевизора, ни радиоприёмника, словно старый эстонец совершенно не интересовался тем, что происходит в мире. Ещё внимание Антона привлекла непонятная картинка, висевшая над кроватью, – старинная гравюра, изображающая двух людей: мужчину в рыцарском облачении, стоящего на мраморной лестнице в театральной позе с копьём в правой руке и чашей – в левой, и женщину, ступенькой ниже, одетую как простолюдинка, преклонившую перед ним колени.

«Сатитесь, ученики шестоко-а, – Отто Раннет предложил школьникам две деревянные табуретки. – Сатитесь и раскасывайте, кто вас присылал».

Филипок, потупившись, смотрел в пол и явно не горел желанием общаться с эстонцем. Антон повторил уже сказанное, добавив к своим словам ссылку на Клавдию Николаевну и ГорОНО.

Пенсионер задумался, а потом спросил:

«А почему Клафтия Николаефна решила, путто я есть фетеран?»

Антон опешил.

«А разве вы… не ветеран?»

«Нет, я не фетеран».

«А где вы были… что делали во время войны?»

«Я пыл в концлагерь. Красная Армия асфапатила меня».

В подтверждение старый эстонец закатал рукав и продемонстрировал подросткам синие цифры, вытатуированные на предплечье. Антон и Олег озадаченно переглянулись.

«И вы совсем не имеете никаких орденов?» – уточнил Антон.

«Нет, не имею ортеноф», – подтвердил пенсионер.

Антон спрятал извлечённый было блокнот в карман и встал.

«Тогда извините, – сказал он разочарованно, – мы, наверное, пойдём…»

Раннет тоже привстал и вдруг, вытянув руку, цепко ухватил Антона за локоток.

«И перетафай Клафтии Николаефне, – произнёс он, растягивая слова пуще прежнего, – я не фетеран, а пыфший заключаемый фашистоф».

«Я обязательно передам», – пообещал Антон и, разумеется, выполнил своё обещание.

Возможно, что это мимолётное посещение обители нелюдимого эстонца учениками шестого-а класса было единственным достаточно тесным контактом Отто Раннета с жителями Силламяэ, и такое положение вещей сохранялось бы до сих пор, если бы в один прекрасный день вся Прибалтика не возжелала независимости и не началась эпоха перемен, спутавшая линии судеб миллионов людей.

Первоначально жители Силламяэ с энтузиазмом восприняли идею государственной независимости: в начале 90-х многим казалось, что все проблемы связаны с Москвой, достаточно сделать решительный шаг, и жизнь немедленно придёт в соответствие с лучшими европейскими стандартами. Однако очень скоро стало ясно, что, возможно, кто-то в Эстонии и будет жить по европейским стандартам, но только не русские, которых в первые же дни после самоопределения прибалтийских республик записали в «лица без гражданства», лишили пенсий, льгот, права на трудоустройство. Разумеется, тут же началось новое брожение умов – теперь уже направленное на возврат в состав России.

Всё это мало касалось Отто Раннета до того момента, когда подвыпившие ребята, названные в полицейском протоколе «русскими националистами», не перебили все стёкла в окнах его квартиры, выкрикивая при этом «лозунги, призывающие к разрушению государственности и свержению существующего строя». Дело получило широкую огласку. Таллинн давно собирался окоротить «русофилов» Силламяэ, не доставало только повода. Из центра прибыла целая следственная бригада и развернула кипучую деятельность. В первый (но, к сожалению, не в последний) раз Отто Раннет оказался в центре внимания. И хотя ничем существенным помочь следствию он не мог, его раз за разом вызывали на допросы. Наконец были произведены аресты и состоялся суд. Раннет на суд не пошёл, хотя ему и прислали повестку, – он надеялся, что теперь, после окончания дела, ему дадут вернуться в тень. Он ошибался. Не прошло и года, как на его скромную персону вновь обратили внимание.

Однажды жители улицы Береговая были привлечены появлением кавалькады «иномарок» с мигалками, сопровождаемой полицейскими на мотоциклах – по всему, в город прибыла большая шишка. Кавалькада остановилась у дома, где жил Отто Раннет. Из головной машины вышли двое в шляпах и узких длиннополых плащах, осмотрели подъезд и прилежащие территории, после чего сопроводили к Раннету некоего солидного господина, одетого довольно примечательно – в чёрный френч полувоенного покроя с серебряными позументами в виде меандра из переплетённых свастик. Господин представился озадаченному Раннету как замминистра культуры Эйно Парве и повёл разговор о необходимости возвращения к корням, о возрождении древних традиций, сметённых большевиками, об исторической справедливости и борьбе с «недочеловеками», претендующими на мировое господство.

Старый эстонец выслушал замминистра внимательно, не перебивая, но потом спросил, а к чему собственно господин Парве ему это рассказывает, ведь он, Отто Раннет, вряд ли чем-нибудь сможет помочь делу возрождения древних традиций.

«Ну как же, господин Ран? – замминистра изобразил удивление. – Ваше славное прошлое, ваши заслуги могут стать примером для нового поколения эстонцев».

«Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, – заметил пенсионер. – Моя фамилия Раннет, а не Ран».

«Я понимаю ваши опасения, господин Ран, – замминистра подмигнул заговорщически. – Но вам нечего больше бояться. В новой Эстонии уважают и ценят таких как вы. Мы нуждаемся в вас, в ваших знаниях и в вашем опыте».

«Вы меня с кем-то перепутали», – стоял на своём пенсионер.

Эйно Парве был явно разочарован несговорчивостью Раннета, но виду не подал, а очень вежливо попрощался, пожелал здоровья и долгих лет. После его отъезда для старого эстонца началась новая жизнь.

Во-первых, к Раннету стала приходить обширная корреспонденция. Журналы, газеты, письма. Все – с определённым уклоном. Например, раз в месяц в почтовом ящике обнаруживался богато иллюстрированный немецкий журнал «Das Schwarze Korps», посвящённый истории СС и Третьего Рейха. Не менее раза в неделю появлялась газета «Vril» – печатный орган эстонской национал-социалистической партии. Среди писем преобладали восторженные послания от прыщавых юнцов, натянувших от большого ума чёрную униформу и считавших Раннета чуть ли не своим духовным вождём. Сразу возникал вопрос, кто снабдил их адресом. Пенсионер рвал эти послания, не читая, и отправлял в мусорное ведро. Впрочем, несколько писем всё же привлекли его внимание и заставили крепко задуматься. Они были подписаны неким Юханом Мяльком, директором Музея древней истории стран Балтии. В этих письмах, удостоверенных огромными печатями, Мяльк просил господина Раннета посодействовать в розыске «ценных предметов старины», принадлежащих эстонскому народу и утерянных в ходе Второй мировой войны. Что это за предметы, директор Музея древней истории не уточнял, но письма свои присылал с завидной регулярностью.

Однако по-настоящему Раннета напугала надпись, сделанная красным маркером на двери его квартиры одной тихой ночью. Надпись гласила: «Смерть фашисту!» и имела подпись «Мосад». Несмотря на то, что слово «Моссад» пишется через два «с», да и сама эта организация предпочитает не афишировать свои намерения, Отто Раннет почувствовал себя обложенным со всех сторон. Он не знал, что надпись сделал Олег Филиппов – тот самый «ученик шестого-а класса», подросший, дослужившийся до звания лейтенанта полиции, обременённый женой и двумя детьми, но так и не сумевший избавиться от потаённого страха перед старым эстонцем, причин которого давно уже не помнил. Его дурацкая и совершенно подростковая выходка стала последней каплей, переполнившей чашу, и нелюдимый пенсионер сорвался с насиженного места.

Отто Раннета арестовали 10 сентября 1999 года в Нарве при попытке приобретения фальшивого паспорта с вклейкой, разрешающей свободный выход в Ивангород. При личном досмотре у него были изъяты пистолет П-38 системы «вальтер», пять тысяч долларов крупными купюрами старого образца, десять бриллиантов по четыре карата и старинная гравюра, изображающая рыцаря с копьём и чашей и женщину, стоящую на коленях.

Вместе со всем изъятым Раннета доставили в Таллинн – на роскошную виллу в пригороде, окружённую высоким забором, с охраной и собаками. Там его посадили на металлический стул, установленный в центре совершенно пустой комнаты с обитыми звукоизолирующим материалом стенами. Стул имел особенности – в подлокотники его были вмонтированы стальные зажимы. Сопровождавший арестованного пенсионера полицейский вложил его руки в эти зажимы и защёлкнул механический замок, приковав Раннета к стулу. Старый эстонец понял, что доигрался: живым его из этой комнаты не выпустят. Впрочем, оставался ещё один шанс на миллион, а Раннет за свою длинную и многотрудную жизнь привык полагаться даже на такие ничтожные шансы.

Через некоторое время в комнату вошли двое. Одного Отто узнал сразу – замминистра Эйно Парве, одетый, как и тогда, при первой встрече, в чёрный френч с серебряными позументами. За ним следовал персонаж менее солидный, но зато более колоритный. Он был худ до нескладности и небрит, носил простенький дешёвый костюм, на лацкане которого имелся значок – глаз в треугольнике, знаменитое Всевидящее Око. Но самое примечательное в наружности спутника Эйно Парве было то, что уже по первому впечатлению становилось ясно: он психически ненормален. Бегающий взгляд, неровная дёргающаяся походка, мимика шимпанзе – всё говорило за это. Раннет почувствовал боль в низу живота – так давал знать о себе глубоко спрятанный ужас перед двумя безумцами, во власти которых он оказался.

– Guten Tag, Herr Ran![107] – приветливо сказал Эйно Парве.

– Я не понимаю вас, – отозвался Раннет по-эстонски.

– Полноте, дружище, – замминистра ухмыльнулся. – На эстонском языке вы говорите гораздо хуже, чем на своём родном – немецком. Хотя могли бы и освоить за столько-то лет. Но если угодно, будем говорить по-эстонски.

– Вы меня с кем-то перепутали, – попробовал играть по старинке Раннет.

Эйно Парве и второй, походивший на сумасшедшего, встали бок о бок напротив металлического стула, к которому был прикован Раннет, и замминистра заметил:

– А вы, оказывается, плохо держите удар, господин штандартенфюрер. Наверное, стареете? Раньше вы были спокойнее и не поддавались на прямые провокации. Кстати, хочу представить вам моего друга. Его зовут Юхан Мяльк, он возглавляет Музей древней истории.

Директор Музея древней истории тут же скорчил такую рожу, что впору было вызывать санитаров.

– Он очень большой специалист в своей области, – отрекомендовал замминистра приятеля. – И умеет работать не только головой, но и руками.

Отто Раннет искоса посмотрел на руки Мялька – пальцы у директора Музея были длинные и тонкие, с такими пальцами из него мог бы получиться хороший хирург или музыкант. Но, видно, не получился.

– Вы меня с кем-то перепутали…

– Ну, разумеется, перепутали, – Эйно Парве засмеялся. – Тогда объясните нам, господин Раннет, откуда у бывшего заключённого концентрационного лагеря, у бывшего механизатора совхоза имени Пегельмана, а ныне – малообеспеченного пенсионера, оказалась крупная сумма в долларах США, бриллианты, пистолет Вальтера, и вот это? – замминистра полез в карман френча и извлёк из него сложенную вчетверо гравюру, девятнадцать лет служившую единственным украшением однокомнатной квартиры Отто Раннета. – Очень неосторожно с вашей стороны, господин штандартенфюрер, хранить у себя подобную картинку. Она же выдала вас с головой. Я ведь ещё сомневался, когда ехал к вам полгода назад, но когда увидел её, понял: вы тот, кто нам нужен.

– Я не знаю, о чём вы говорите, – отозвался пенсионер хмуро. – Я вырезал эту картинку из «Огонька». Она мне понравилась.

Юхан Мяльк мерзко захихикал и облизнулся.

– Глупо, господин Ран, глупо. В «Огоньке» никогда не напечатали бы символическое изображение Мистерии Грааля. Товарищ Суслов не допустил бы. Он в этих делах разбирался.

– Что вам от меня нужно? – спросил старый эстонец безнадёжно.

– Вот это совсем другой разговор, – сказал Эйно Парве, он спрятал гравюру и закурил. – Нам нужно совсем немного. Вы даёте нам несколько цифр: точные координаты антарктической базы и шифр устройства самоликвидации. В обмен мы предлагаем: домик в престижном пригороде Таллинна, хорошую пенсию и достойную старость. Соглашайтесь. Это очень выгодное предложение.

Раннет сделал вид, что размышляет. Потом ответил так:

– Хорошо, я сознаюсь. Я действительно штандартенфюрер СС Отто Ран. Однако вы ошиблись в главном: я никогда не имел отношения к антарктическим экспедициям Третьего рейха. Этой темой занимался Альфред Рихтер.

– А мы располагаем другими данными, – сказал Эйно Парве. – С тридцать девятого года, с момента вашей мнимой смерти, по декабрь сорок четвёртого вы под именем штандартенфюрера СС Отто Келера находились на базе «Ной Швабенланд». Фактически вы возглавляли специальный антарктический отдел «Аненербе» и принимали в строительстве базы самое непосредственное участие.

Настал долгожданный момент, и Раннет не преминул воспользоваться своим единственным шансом.

– Это ложная информация, – сказал он просто. – Я не знаю, откуда вы получили сведения о базе, но они не соответствуют действительности. С тридцать девятого года я занимался теоретическим обоснованием проекта «Новая раса» и работал в концлагерях. Например, с профессором Августом Хиртом из Страсбургского университета.

Замминистра помолчал.

– Вы настаиваете на своей версии? – спросил он после паузы.

– Да. Но это не версия – это правда.

Эйно Парве взглянул на Юхана и отошёл к стене. Мяльк выпятил нижнюю губу, от чего его сходство с шимпанзе заметно усилилось, и приблизился к Раннету. Он наклонился над пенсионером, и заговорил отвратительно визгливым голосом:

– Слушай ты, старый ублюдок, хватит вешать нам лапшу на уши. У нас есть способы тебя разговорить. Знаешь, наверное, есть всякие химические препараты. Но я – я! – сторонник старых методов. Потому что я хочу увидеть, какого цвета у тебя кровь. Увидеть, как ты обгадишься. Увидеть, как ты будешь плакать и умолять меня о смерти.

Пенсионер знал, что это не пустые слова – директор Музея древней истории явно не зря был приглашён на допрос. Но Раннет не строил иллюзий: не будет никакого домика в пригороде, не будет «достойной старости», а быстрое согласие ответить на заданный вопрос означает только быструю смерть.

Бывшему штандартенфюреру СС вдруг стало интересно узнать напоследок предел своих возможностей. За годы войны он насмотрелся на смерть в разных её формах. На его глазах людей стреляли, душили, топили, травили газами, расчленяли, но сейчас он вспомнил только один эпизод из своей биографии. По приглашению Института экспериментальной медицины, подчинённого «Аненербе», Отто Ран присутствовал при опытах доктора Рашера из Мюнхена. Зигмунд Рашер по заказу Люфтваффе проводил исследования воздействия больших высот на человеческий организм. В качестве подопытного материала использовались заключённые лагеря Дахау. Рашер встретил Рана приветливо и сразу провёл в свою лабораторию, где как раз шла подготовка к очередному эксперименту с переохлаждением. В лаборатории стоял чан с обычной водой, в которую ассистенты доктора набросали толчёный лёд, поддерживая температуру не выше трёх градусов по шкале Цельсия. В чан поместили двоих раздетых догола русских офицеров. По расчётам Рашера смерть должна была наступить максимум через сорок минут, но он ошибся, и эта пытка длилась целых пять часов! Офицеры кричали, на русском и на немецком просили убить их. На втором часу один из ассистентов проявил беспокойство и потребовал прекратить эксперимент, и тогда Рашер пригрозил ему пистолетом, сказав, что застрелит любого, кто попытается прервать опыт до его «естественного завершения». На четвёртом часу сорвавшие голос русские вдруг обнялись и один что-то тихо сказал другому. Рашер потребовал от присутствующего в лаборатории поляка перевести слова подопытного, чтобы занести их в протокол. Поляк помялся, но потом сказал: «Они прощались». На пятом часу подопытные потеряли всякую подвижность, а ещё через некоторое время Рашер констатировал остановку дыхания и смерть…

Старый эсэсовец вспомнил всё это, засмеялся и плюнул склонившемуся над ним Юхану Мальке прямо в безобразное лицо.

Больше никто и никогда Раннета не видел. Он исчез без следа, как, случается, исчезают в этом мире люди, выйдя из дома и не вернувшись. Возможно, лет через сто или двести кто-нибудь из наших потомков будет производить раскопки на месте элитной загородной дачи под Таллинном и сильно озадачится, обнаружив в старом подвале под слоем бетона множество ниш, в которых покоятся мумифицировавшиеся останки. Среди них наш потомок найдёт и искалеченный труп нелюдимого эстонца – бывшего штандартенфюрера СС Отто Рана.

И уж точно никто никогда не увяжет его исчезновение с тем, что в первых числах января 2000 года из порта Пярну в кругосветное плавание с обходом мыса Горн отправился новый круизный лайнер «Таллинн». По сообщениям СМИ, на его борту находились «видные деятели культуры и науки стран Балтии». Это было правдой, но лишь отчасти. Дело в том, что под «крышей» Министерства культуры Эстонии работала целая группа «специалистов особого профиля», некогда составлявшая прибалтийское отделение НИИ Нематериальных Взаимодействий, а ныне подчинённая Управлению стратегического планирования при президенте Эстонской республики. Среди её сотрудников числились заместитель министра Эйно Парве и директор Музея древней истории Балтии Юхан Мяльк…

Сорокадвухлетний Аарон О’Мэлли имел репутацию опытного и хладнокровного капитана. Может быть, именно поэтому Эллисон выбрал подчинённый О’Мэлли эсминец в качестве передового рубежа обороны. Если бы контр-адмирал удосужился более внимательно изучить досье О’Мэлли, он, скорее всего, предпочёл бы послать на передовой рубеж кого-нибудь другого, благо, в составе группировки имелся ещё один эсминец, два фрегата УРО[108] и два лёгких крейсера со своими капитанами. Но выбор был сделан, и печальный итог оказался предопределён.

Эскадренный миноносец «Дэвид Р.Рей» (DD971, тип «Спрюенс») считался идеальным инструментом для решения задач наблюдения и оперативного противодействия. Выписывая круги и восьмёрки на удалении двадцати миль от «Варяга», эсминец должен был, по замыслу командира АУГ, напоминать русским, что их корабль находится под неусыпным контролем. На борту эсминца разместился довольно внушительный комплект вооружения: ЗРК «Си Спэрроу», противолодочная установка АСРОК, 127-миллиметровые артустановки, парочка 20-миллиметровых артиллерийских комплексов «Вулкан-Фаланкс» Mk15, торпедные аппараты и вертолёты, но главную опасность для русского авианосца представляли две пусковые установки противокорабельных ракет RGM-84 «Гарпун». Восемь таких ракет, выпущенных залпом и с близкого расстояния, прорывали любую, самую совершенную, систему ПВО. После такого залпа «Варяг» должен был получить столь серьёзные повреждения, что о дальнейшем ведении им каких-либо военных действий не могло идти речи. Впрочем, Аарон О’Мэлли не собирался пускать эти ракеты в ход.

Дело в том, что капитан «Дэвида Р.Рея» был слабохарактерным и даже робким человеком. Его жизнью всегда кто-то управлял. Сначала – отец, военный моряк, потом – многочисленные командиры, под началом которых Аарону приходилось служить. Его это вполне устраивало. Он никогда не бегал в «самоволки», никогда не дерзил начальству, никогда не проявлял излишней инициативы, превыше всего ставил порядок и уставную определённость. В целом Аарону нравилось служить на флоте, поскольку там, как нигде в других структурах, существовала чёткая вертикаль власти, все знали свои права и обязанности, и жизнь каждого была расписана на много лет вперёд. Он довольно быстро сделал карьеру, приняв под своё командование эскадренный миноносец и достигнув таким образом предела своих возможностей и притязаний. Возможно, если бы волею судьбы он попал в экстремальную ситуацию, требующую принятия быстрых решений, то, опозорившись, был бы списан на берег, но царь морей хранил О’Мэлли, что в конечном счёте привело к страшной гибели трёхсот двадцати четырёх человек.

…Когда с палубы «Варяга» поднялся вертолёт с десантниками, капитан «Дэвида Р.Рея» готовился ко сну. В боевом информационном центре миноносца, представлявшем собой миниатюрную копию БИЦ авианосца «Джон Ф.Кеннеди», находился вахтенный офицер лейтенант Гордон. Взлёт «хеликса» и параметры его движения зарегистрировал сначала пост радиолокационной станции AN/SPS-40 самого эсминца, а секундой позже пришло подтверждение от «хоукая», барражировавшего в тридцати милях севернее. На оперативном дисплее появился новый значок, и лейтенант Гордон, поразмыслив, решил всё-таки вызвать капитана. О’Мэлли явился через пять минут и тут же связался со штабом группировки. Однако Эллисон, озабоченный просчётом последствий, не захотел разговаривать с ним, предоставив капитану право действовать по собственному усмотрению. Это была уже вторая ошибка контр-адмирала.

О’Мэлли поднял с коек личный состав эсминца и приказал начать сближение с русским авианосцем, продвигаясь длинными галсами. Именно так рекомендовал действовать в подобной ситуации боевой устав ВМФ. Однако О’Мэлли не учёл, что эти рекомендации вырабатывались более двадцати лет назад, когда у потенциального противника ещё не было на вооружении авианосцев подобного типа.

– Они убили их! – надрывно крикнул Антон после того, как вертолёт «Ка-27» исчез с экранов. – Эти сволочи убили их!

На несколько секунд в помещении БИП воцарилось молчание. Никто из присутствующих не мог до конца поверить в то, что американцы решились сбить чужой вертолёт и что Романа Прохорова и его ребят больше нет на этом свете. Потом Долгопрудный встал и произнёс громко, чтобы все слышали и до всех дошло:

– Готовьтесь к отражению атаки. Они начали и они не остановятся.

Операторы информационного поста очнулись, хватаясь за микрофоны и телефонные трубки.

– Эсминец! На нас идёт эсминец!

– Нужно задействовать локаторы.

– Нет! Я запрещаю! Пользуйтесь тем, что есть.

– Господи, он будет стрелять! Его РЛС активна!

– Мать вашу, не жуйте сопли, дайте целеуказание на дисплей!

– Пеленг по эсминцу – 210. Удаление – 29. Скорость – 30 узлов. Идёт галсами.

– Это атака. Приказываю: цель уничтожить!

Аарон О’Мэлли внимательно следил за оперативным дисплеем. Местоположение русских не изменилось. По-прежнему работала только одна радиолокационная станция малой мощности, самолёты авиагруппы оставались на борту – словно ничего не произошло, и не их вертолёт только что был поражён американской ракетой. О’Мэлли испытывал смутное беспокойство: он не мог предсказать, как поступит противник, и это его пугало.

Он хотел было снова связаться со своим командованием и запросить инструкций, но тут от «Варяга» отделился объект, который на огромной скорости понёсся по направлению к эсминцу.

– «Вампир»![109] – закричал лейтенант Гордон так, что сорвал голос.

Аарон О’Мэлли застыл, таращась на дисплей. Впервые в его жизни ситуация вышла из-под контроля, и он не мог принять решения. Ведь на учениях всё было по-другому!

К чести вахтенного офицера следует сказать, что он быстро заметил неспособность капитана отдавать приказы и принял командование на себя.

– Разворот вправо на девяносто, – просипел Гордон. – Полный вперёд. Запустить НУР с отражателями. «Вулканы», огонь!

Но было поздно. Крылатая ракета, выпущенная противокорабельным комплексом «Гранит», расположенным под полётной палубой «Варяга», развив сразу же после старта скорость в два с половиной Маха[110] и следуя указаниям инерциальной системы наведения, за тридцать шесть секунд преодолела сравнительно небольшое расстояние, разделявшее эсминец и «Варяг». Навстречу ей полетели 120-граммовые снаряды с бронебойными сердечниками из обеднённого урана, выстреливаемые шестиствольной пушкой комплекса «Вулкан-Фаланкс», но этот артиллерийский комплекс рассчитан на борьбу с дозвуковыми ракетами и против «Гранита» оказался неэффективен. При ударе крылатой ракеты о корпус миноносца на ней сработал контактный взрыватель, и тонна мощнейшей взрывчатки сдетонировала, разорвав прочную сталь, словно бумагу, в районе сотого шпангоута.

Чудовищный взрыв расколол эсминец пополам. Ледяная вода хлынула в отсеки, убивая на месте тех, кто ещё уцелел. За четверть минуты «Дэвид Р.Рей» затонул, оставив на поверхности обломки деревянных панелей и несколько спасательных кругов.

Завыли сирены, засвистели свистки, забегали матросы.

– Внимание, всем постам! Внимание, всем постам! – неслось из громкоговорителей. – Боевая тревога! Боевая тревога! Боевая тревога!

У всякого бывалого лётчика есть свой секрет сокращения времени сбора в случае объявления тревоги. Секрет Громова был в том, что всё своё обмундирование он раскладывал в определённой, строго фиксированной последовательности. Сначала лётный комбинезон, на него надевается носимый аварийный запас, затем планшет с картой, шлемофон, защитный шлем, перчатки – готов, можно бежать.

Несмотря на столь продуманную последовательность сбора, на палубе он оказался третьим – подполковник Барнавели уже шёл на взлёт, а старший лейтенант Рашидов раскручивал движки в ожидании, когда взлётная полоса освободится. Константин быстро забрался в кабину, махнул техникам рукой и опустил фонарь. Двигатели пошли хорошо, и табло отказов не осветилось красным – значит, можно лететь.

– Витязь к взлёту готов, – сообщил он диспетчеру.

– Вперёд, Витязь. Не загромождайте палубу.

Это действительно было серьёзнейшей проблемой «бескатапультных» авианосцев – одномоментно с него мог взлетать только один истребитель, и на то, чтобы поднять в воздух всю авиагруппу, уходило гораздо больше времени, чем у тех же американцев. Громов двинул РУД до защёлки «максимальный газ», и «Су-33» рванулся по палубе к ночному небу.

Поднявшись до двухкилометровой высоты, Константин занял определённый эшелон, ожидая дальнейших распоряжений штаба.

У него наконец появилась возможность попытаться осмыслить то, что произошло за последние полчаса. Заявление Дугова, вылет группы спецназовцев, катастрофа вертолёта и дуэль с эсминцем накладывались друг на друга, словно карты в колоде. И что там дальше? Тузы или шестёрки? Красная масть или чёрная? И не означает ли полная раздача колоды коллективное самоубийство?..

Всё было не так, всё должно было быть совсем по-другому. Когда они с Барнавели разрабатывали программу подготовки пилотов авиагруппы, им и в голову не пришло, что ход событий может приобрести столь стремительное и непрогнозируемое развитие. Помнится, речь шла об отдельных стычках в воздухе, сопровождаемых интенсивной радиоигрой. Потопление эсминца вело к началу самой настоящей войны, к которой авиагруппа «Варяга», по большому счёту, была не готова. Одно дело, вывесив таблицы с лётно-техническими характеристиками, выступать с докладом о заметных преимуществах «Су-33» перед «томкэтами» и «хорнетами», и совсем другое дело – применять эти преимущества на практике. Оставалось только надеяться, что замысел штаба удался, и американцы не подозревают, какой сюрприз их ждёт.

На многофункциональном индикаторе Громов видел, как поднимаются в воздух истребители противника. Скоро он сбился со счёта – их было так много, что даже бортовой компьютер сообщил о переполнении буфера оперативного запоминающего устройства и невозможности отследить все цели. Работали сотни радиолокационных станций и систем постановщиков помех – американская группировка напоминала рой потревоженных пчёл, ждущих только сигнала, чтобы напасть на обидчика.

Прошло пятнадцать минут с того момента, как Громов покинул палубу. Все истребители авиагруппы находились в воздухе, но пока не удалялись от крейсера. Разбившись на звенья, пилоты «Варяга» молча наблюдали за действиями противника. Противник перестраивался и готовился начинать атаку.

– Все в воздух! Все в воздух! Покинуть палубу!

Это было основой основ. Если в момент начала боя на «крыше» авианосца находятся самолёты, они должны немедленно взлететь. На то есть две причины. Первая – в условиях активных боевых действий мощь авиационной группировки должна быть наращена до возможного предела. Вторая – оставаясь на палубе, самолёты авиакрыла становятся наиболее уязвимым элементом авианосца и, как следствие, лакомой целью для врага.

Первыми взлетели «томкэты». Двадцать четыре истребителя, несущие на подвесках ракеты AIM-7M «Спэрроу» и AIM-9M «Сайдвиндер». Они должны были обеспечивать прорыв и подавление вражеской системы ПВО.

За «томкэтами» в воздух поднялись «хорнеты». Двадцать четыре штурмовика, на пилонах которых были размещены противорадиолокационные ракеты HARM AGM-88 и противокорабельные ракеты AGM-84 «Гарпун». Они должны были нанести главный удар по русскому авианосцу, превратить его в дымящийся остов.

За «хорнетами» палубу покинули два самолёта ДРЛО «хоукай». Они сразу разошлись по флангам, обеспечивая авиакрыло информацией о воздушных и надводных объектах противника, необходимой для точного наведения на цель.

За «хоукаями» с небольшим интервалом стартовала эскадрилья самолётов радиоэлектронной борьбы ЕА-6В «Проулер». В их задачу входило подавление вражеских РЛС путём постановки помех и созданием большого количества ложных целей.

Противолодочные самолёты S-3A «Викинг» остались на ангарной палубе. Двумя днями раньше кэптен Санчес распорядился убрать их туда в связи с тем, что вражеских подводных лодок в зоне действия ударной группировки обнаружено не было. «Независимый эксперт» Джек Риан оказался прав: «Варяг» пришёл сюда один.

На взлёт и перегруппировку авиакрыла было потрачено почти двадцать минут. За это время корабли боевого охранения выстроились в ордер ПВО, прикрывая авианосец и корабль снабжения от возможного нападения. Расстояние в сто морских миль – не самое большое для современных ракет, способных развивать сверхзвуковую скорость, и русские вполне могли воспользоваться естественной паузой, чтобы нанести удар. Но они почему-то медлили, и авиакрыло без каких-либо проблем заняло удобную для атаки позицию.

Убедившись в этом, Майкл Санчес запросил штаб:

– База, здесь Пустынник. Я прошу подтверждения. Браво, девять, эхо.

Как того требовал боевой устав, кэптен воспользовался таблицей кодов связи, чтобы в штабе были уверены, что это именно он просит подтверждения приказа к началу атаки.

– Пустынник, здесь База. Мы подтверждаем. Альфа, четыре, фокстрот.

– Начали, парни! – скомандовал Санчес.

В один и тот же момент руки в одинаковых перчатках передвинули одинаковые рукоятки управления. Сорок восемь боевых машины, выстроенные в линию на высоте мили, со скоростью, близкой к звуковой, понеслись на восток – к русскому авианосцу.

– Они летят, – сообщил Мстислав Губанов, командир БИП.

Слова его были лишними: все, кто находился на боевом информационном посту, могли видеть на тактическом дисплее картинку, передаваемую с истребителей, барражирующих над крейсером.

– Будем отбиваться, – сказал вице-адмирал Долгопрудный. – Пора открыть карты. Задействуйте САУ по основному плану.

Если бы экспедиция в Антарктиду готовилась более тщательно, а командование ударной группировки располагало хоть какими-то сведениями о потенциальном противнике, на «Джоне Ф.Кеннеди», скорее всего, были бы установлены самые современные модификации видов вооружения. В частности, обязательный комплект противорадиолокационных ракет пополнился бы модификацией HARM AGM-88B, отличающейся от предыдущей версии новой головкой самонаведения, которая имеет встроенное запоминающее устройство, обеспечивающее оперативную перезапись информации при изменении параметров цели.

Однако никто всерьёз не думал, что ударная группировка встретит сопротивление, а потому снабженцы предпочли сэкономить. Это была ошибка, и она стала роковой.

Когда Мстислав Губанов по приказу Долгопрудного инициировал систему автоматического управления огнём, и радиолокационные станции крейсера после долгого простоя вышли на рабочий режим, пилоты штурмовиков-истребителей «хорнет», находившихся на расстоянии 40 миль от русского авианосца, сразу же запустили свои AGM-88, принятые на вооружение ещё в 1983 году. В головки самонаведения этих ракет были заложены цифровые эталоны частот станций «Варяга», данные по которым американцы получили при первом «боевом» контакте, едва не окончившемся трагически для лейтенанта Кинга. Специалисты дивизиона радиоэлектронной разведки были убеждены в подлинности полученных данных, не догадываясь, что штаб русского авианосца предусмотрел подобное развитие событий и подготовил имитаторы. До сих пор на «Варяге» в нормальном режиме работала только одна РЛС – маломощная станция носового ракетно-артиллерийского комплекса «Кортик», но в момент атаки она как раз была отключена.

Ни одна из девяноста шести выпущенных «хорнетами» ракет не попала в цель. Головки самонаведения, не обнаружив излучения на заданных частотах, выдали сигнал самоликвидации. Ночное небо озарилось фейерверком из тысяч раскалённых осколков.

– Сработало, – возбуждённо сказал Губанов. – Мы их сделали!

– Рано радуетесь, – Долгопрудный взял микрофон. – Ас, говорит Куб, как слышно меня, приём?

– Слышу хорошо, Куб, – отозвался Барнавели. – Кажется, наши друзья сильно удивлены.

– Не расслабляйтесь там, – предостерёг вице-адмирал. – И начинайте работать. С Богом, ребятушки!

– Слышали, разбойники? – Барнавели переключился на канал ближней связи авиагруппы. – Пора работать. Вставим им фитиль по самые гланды.

Двадцать четыре истребителя «Су-33» устремились навстречу армаде.

Подготовка к воздушному бою занимает несколько часов, а если смотреть шире и ретроспективно, то вполне уместно говорить и о месяцах, и о годах: нужно ведь сначала выучить лётчиков, сконструировать и построить летательные аппараты, модернизировать вооружение, установленное на них. Однако сам бой длится не более нескольких минут, и очень часто человеческому восприятию оказывается не под силу уследить за его молниеносным развитием.

Истребители «томкэт» вышли вперёд, и именно им предстояло вступить в поединок с «флэнкерами». На подвесках штурмовиков после запуска «хармов» осталось по четыре противокорабельных ракеты «гарпун», а шестиствольная ротационная пушка М61А1 «Вулкан» может быть использована только как средство ближнего боя. Поэтому «хорнеты» отстали, дожидаясь, когда «томы» прорвут оборону, расчистив им проход к русскому авианосцу.

«Флэнкеры» тоже разделились на две подгруппы. Те из них, кто был вооружён управляемыми ракетами Р-27ЭР1 (шесть штук) и Р-73Э (четыре штуки), готовились принять бой с «томкэтами». Меньшая часть истребителей, основным элементом вооружения которых были противокорабельные ракеты «Москит», собирались выполнить сходную по смыслу задачу, что и американские штурмовики, а потому снижали скорость, дожидаясь, чем закончится бой.

Передовые «флэнкеры», используя тактику, предложенную подполковником Барнавели, стали набирать высоту. На скорости 500 миль в час они приближались к тому рубежу, за которым запуск Р-27 становился столь же неотвратимым, как и сам бой. На самом деле эти ракеты можно было запустить гораздо раньше, однако при этом имелся риск потерять как минимум половину из них. Дело в том, что максимальная задокументированная дальность пуска Р-27 в два раза больше того участка траектории ракеты, когда головка самонаведения может захватить и удержать цель. Пилоты не хотели рисковать и растрачивать боекомплект впустую. Однако расстояние сокращалось, и пора было принимать решение.

Над Антарктикой, на востоке, медленно поднималась полная перевёрнутая луна южного полушария. Истребители летели в её серебристом призрачном свете, словно птицы ада, выпущенные на волю неведомым демоном. В сущности, так оно и было на самом деле.

– Всем пилотам, внимание! – обратился к авиагруппе Тимур Мерабович. – Приготовиться к запуску ракет. Пускаем одновременно на счёт пять. Один, два, три, четыре, пять… Пошли!

На удалении в пятьдесят километров от противника передовые «Су-33» выпустили по две ракеты Р-27ЭР1. Сброшенные подвесными катапультами АКУ-470 пятиметровые титановые хищницы со скоростью полторы тысячи метров в секунду понеслись навстречу американским самолётам, оставляя за собой дымный след пороховых газов. Строй «томкэтов» сразу разбился – активно маневрируя, лётчики спасали себя и свои машины. Однако кто-то из них успел сделать ответный выстрел и остался в горизонтальном полёте, «подсвечивая» бортовыми радиолокаторами выбранную цель.

Скорость ракет AIM-7М «Спэрроу» была ниже на триста метров в секунду, и американские лётчики узнали о результатах своей отчаянной контратаки на девять секунд позже русских коллег. Шестеро из них не узнали уже ничего – три «томкэта», фюзеляжи которых были вспороты кольцами из тысяч стальных стержней, образовавшимися после подрыва 39-килограммовых боевых частей российских ракет, настигнувших цель, превратились в огненные шары. Ещё два истребителя F-14 получили серьёзные повреждения и были вынуждены вернуться к авианосцу. Один из них при посадке не смог выпустить шасси и прокатился брюхом по палубе, рассыпая вокруг снопы искр, пока его не остановил аварийный нейлоновый барьер, поднятый по приказу коммандера Митчема. Пилот и штурман второго, не дожидаясь, когда палубная команда уберёт повреждённый самолёт с посадочного участка, катапультировались и через пять минут были подобраны спасателями.

Из российских истребителей пострадал только один. Молодой пилот не справился с противоракетным манёвром, передержал пике и зацепил крылом воду – машина мгновенно потеряла управляемость, и её накрыло волной.

– Меня подбили! – пронеслось в эфире.

Когда Санчес взглянул на многофункциональный индикатор, у него волосы зашевелились на голове. Русские одним залпом выбили пять истребителей, а до прямого контакта с противником оставалось больше минуты. Ночной бой мог окончиться поражением! Майкл почувствовал приступ паники, но, собрав волю в кулак, заставил себя действовать.

– Всем «жукам»! – объявил он по каналу связи авиакрыла. – Всем «жукам»! Здесь Пустынник. Браво, девять, эхо. Приказываю снизиться до предельно малой и на форсаже атаковать русский авианосец. Повторяю. Приказываю снизиться до предельно малой и на форсаже атаковать русский авианосец. Все за мной, парни! Смерть бывает только раз. Вы же хотите, чтобы вас помнили?!

– «Хорнеты» идут на прорыв! – сообщил Золотарёв. – Надо что-то делать, командир!

– Не разрывать строй! – рявкнул Барнавели. – «Варяг» справится. Нам нужно добить этих козлов, фитиль им по самые гланды!

Самое время было принять ближний бой. Теперь в ход пошли Р-73Э. Маленькие – меньше трёх метров длиной и весом в сотню килограммов – эти ракеты могли преследовать цель, маневрирующую с 12-кратной перегрузкой. Слаженный залп «семьдесят третьими» окончательно смешал ряды противника. Управляемые инфракрасными головками самонаведения с глубоким охлаждением фотоприёмника эти алюминиевые бестии шли на жар двигателей вражеских самолётов. «Томкэты» отстрелили контейнеры с тепловыми ловушками, и многие из ракет поразили ложные цели. Но два американских истребителя всё-таки вышли из игры, разрушенные прямым попаданием. Пилот одного из них успел катапультироваться, но шальной 20-миллиметровый снаряд, выпущенный из шестиствольной пушки «Вулкан», прошил его тело насквозь, вырвав при этом внутренности.

Фрэд Кинг по прозвищу Небесный Король не хотел быть втянутым в карусель ближнего боя. Его интересовал только авианосец, а конкретно – пост управления кормовым «Гонтлитом». Русский, посмевший бросить ему вызов, должен быть уничтожен. Поэтому вместо того, чтобы выбрать себе цель, Кинг взял ниже и левее, спускаясь к самым волнам и пристраиваясь в арьергарде штурмовиков. И тут прямо перед ним появился истребитель противника, идущий в «горку». Чисто инстинктивно Небесный Король нажал на гашетку, прострочив из «вулкана» мелькнувшую на фоне луны крылатую тень.

Две волны самолётов сошлись и началось самое интересное – индивидуальный бой на ближних дистанциях. Подполковнику Барнавели с самого начала не повезло. Пытаясь зайти в хвост противнику, он сам пропустил манёвр, называемый «бочка с боевым разворотом», и противник тут же оказался в задней полусфере, чем не преминул воспользоваться, послав в догон истребителю Барнавели ракету AIM-9M «Сайдвиндер». Чтобы уйти от неё, подполковник бросил свой «Су-33» вниз, в управляемый штопор. Он высоту чувствовал печёнками и вовремя вышел из манёвра. Перегрузка вдавила его в кресло, но это бы он пережил, если бы не снаряды «вулкана», выпущенные Фрэдом Кингом и разворотившие правый двигатель. Истребитель Тимура Мерабовича тряхнуло и повело в сторону.

– Пожар правого двигателя, – сообщил речевой информатор милым женским голосом.

Зажглось табло отказов, но Барнавели не смотрел на него, на чистом автомате рванув «держки» катапульты. Система катапультирования К-36ДМ-2 сработала, как часы, выбросив подполковника в ледяную безлунную ночь. От перегрузки в шестнадцать «же» он потерял сознание и пришёл в себя уже над самой водой.

«Это конец», – успел подумать Тимур Мерабович перед тем, как его ботинки коснулись волн.

Он знал, что спасти его не успеют – семьдесят километров от крейсера, ночь, волнение три балла, температура воды чуть больше нулевой – и даже не пытался ухватиться за раскрывшийся плот.

– Ас сбит! – пронеслась печальная весть.

– Говорит Витязь, – тут же откликнулся Громов. – Принимаю командование на себя. Вторая группа, рассредоточьтесь и атакуйте авианосец. Те, кто свободен в первой группе, прикрывайте их.

Истребители с противокорабельными ракетами «Москит», ожидавшие на удалении пяти километров, стали разгоняться, взяв курс на запад. Четыре «Су-33» из основной группы, активно маневрируя, присоединились к ним. В кабине одного из них сидел Алексей Стуколин, не спускавший глаз с отметки самолёта, на котором летел по направлению к американскому авианосцу старший лейтенант Руслан Рашидов.

– К нам гости, – сказал Василий Рушников, заметно оживившись. – Много гостей.

Стоило ему произнести эти слова, как количество «гостей» на экране радиолокатора резко увеличилось: службы РЭБ ударной группировки наконец-то перенастроили аппаратуру на новые частоты, и теперь приёмные каналы РЛС крейсера были забиты помехами.

– Доложить готовность, – распорядился Рушников.

Подчинённые отрапортовали по всей форме, после чего Василий велел выделить истинные цели.

– Две дюжины придурков, – констатировал Рушников после того, как операция была завершена. – Жарковато будет.

– Всем постам! – раздался голос из громкоговорителя. – Нас атакуют. Повторяю. Нас атакуют. Приступить к отражению атаки.

– Это дело, – кивнул Рушников. – Слышали, апостолы? Теперь, надеюсь, вопросов ни у кого не возникает?

– Никак нет, товарищ лейтенант.

– То-то. Сейчас они войдут в радиус, и начнём.

Однако Василий оказался не прав: «хорнеты» не стали заходить в пределы действия систем ПВО противника. Находясь на удалении в двадцать километров, американцы выпустили весь боезапас – девяносто шесть «гарпунов», и, «облегчившись» таким образом, повернули назад, к своему авианосцу.

Девяносто шесть четырёхметровых алюминиевых ракет, приводимых в движение маршевыми турбореактивными двигателями J402-CA-400, на скорости триста метров секунду полетели к «Варягу». Потерять такую огромную цель было совершенно невозможно, и они шли уверенно, не рыская.

– Новая группа воздушных объектов!

– Выделение произведено…

– ЗУР перенацелены…

С момента запуска «гарпунов» прошло восемь секунд. Ракеты приблизились на расстояние семнадцати с половиной километров.

– Ждём, когда войдут в зону, – сказал Рушников.

Расчёт зенитного комплекса «Кинжал» затаил дыхание. Операторы наблюдали, как вражеские «гарпуны» идут к ним, неумолимо приближаясь к невидимой черте, ограничивающей радиус действия комплекса.

– Удаление – двенадцать километров.

– Огонь!

Палуба дрогнула под ногами. Откинулись защитные колпаки, и первые четыре ракеты 9М330, с интервалами в три секунды выброшенные катапультами из транспортно-пусковых контейнеров, резко набрали высоту, но почти сразу нырнули вниз. Комплекс перешёл в режим автоматического управления. Выпустив вдогонку ещё четыре ракеты, он сделал паузу, так как не мог наводить более восьми ракет одновременно. Впрочем, кроме него, на «Варяге» имелось ещё два комплекса, и навстречу «гарпунам» теперь летели двадцать четыре ракеты.

Через шестнадцать секунд первые противоракеты комплексов «Кинжал» взорвались, образовав на пути следования «гарпунов» облако из осколков. Бесформенные куски закалённой стали изрешетили алюминиевые планеры противокорабельных ракет, превращая их в груду бесполезного хлама. Двадцать четыре AGM-84 перестали существовать.

Сразу же стартовала новая серия противоракет. Теперь помимо «Кинжалов» в бой вступили и ракетно-артиллерийские комплексы «Кортик», запустившие по восемь ракет 9М311. Они были менее эффективны и действовали на меньшем расстоянии, чем «Кинжалы», но и они внесли свою лепту.

Когда уцелевшие «гарпуны» были уже на расстоянии полутора километров (всего пять секунд лёту), открыли огонь артустановки АК-630М. Эти установки выплёвывали 30-миллиметровые снаряды с темпом стрельбы пять тысяч выстрелов в минуту. За пять секунд они успели сделать по четыреста выстрелов, израсходовав лишь тринадцать процентов боезапаса.

Из девяносто шести «гарпунов» оборону крейсера удалось преодолеть лишь трём. Все они врезались в корпус «Варяга» выше ватерлинии, пробив его на уровне шестой палубы.

Грохот близких взрывов на секунду заглушил остальные звуки. Крейсер сильно качнуло, и моряки с криками попадали на пол, хватаясь за принайтовлённые предметы. Потом раздался протяжный металлический скрип, и всё стихло.

– Пожар на крейсере! – прозвучало из громкоговорителей.

Матросы из службы живучести, надев противогазы, бросились на шестую палубу, откуда уже валил густой дым. А Василий Рушников с победной улыбкой опустился в своё командирское кресло – по существующему регламенту, его расчёт в пожаротушении не участвовал.

– Молодцы, апостолы, – отметил он. – Райское блаженство вы заслужили.

– Цель за кормой! – вдруг истошно завопил оператор пульта радиолокационного наблюдения.

– Мать! – только и успел сказать Василий.

Ракета AIM-7M «Спэрроу», выпущенная прямой наводкой, до основания разворотила пост управления зенитно-ракетным комплексом «Кинжал». Тридцать девять килограммов взрывчатки сдетонировали, и от расчёта из тринадцати человек: лейтенанта флота Василия Рушникова и его «апостолов» – не осталось даже пепла.

– Йес! – воскликнул Фрэд Кинг, когда «Спэрроу» поразила цель.

Он сделал то, чего ещё никто никогда до него не делал. Прорыв обороны авианосца под прикрытием атаки противокорабельных ракет, заход на предельно малой высоте с кормового угла, прямой выстрел ракетой «воздух – воздух» и… победа!

Да, об этом будут слагать легенды. Кинг положил «томкэт» на крыло, уходя от русского авианосца, и тут на него сверху спикировал «Су-33».

Алексей Лукашевич был вынужден покинуть район воздушного боя. В горячке он израсходовал весь свой боезапас: смешно сказать, в зарядной ленте 30-миллиметровой авиационной пушки ГШ-301 остался всего один снаряд – будто бы специально для того, чтобы застрелиться. К тому же, истребитель Алексея получил повреждение. Осколок от взорвавшейся совсем рядом ракеты «Спэрроу», как бритвой, срезал правое переднее оперение, и Лукашевича изрядно потряхивало при изменении курса. Он снизил скорость и буквально «поковылял» назад, к крейсеру. За ним, к счастью, никто из американцев не увязался, и через пять с половиной минут Алексей входил в зону, контролируемую зенитками «Варяга».

Пискнул предупреждающий сигнал. Со стороны крейсера шёл на огромной скорости самолёт, идентифицированный системой опознавания «свой – чужой» как вражеский. Через две секунды Алексей увидел его – характерный силуэт «томкэта» трудно было с чем-нибудь перепутать. Там, откуда летел американский истребитель, росло облако дыма, внутри которого что-то ярко вспыхивало.

Алексей действовал на чистом автомате. Не обращая внимания на тряску, он бросил «Су-33» вниз. Возможно, он просто хотел протаранить вражеский «томкэт», но судьба распорядилась иначе. Пальцы Алексея инстинктивно вдавили гашетку, и единственный снаряд, выброшенный из ствола авиационной пушки со скоростью 900 метров в секунду, пробил фонарь кабины американского истребителя. Этот маленький кусочек металла, весом всего лишь в триста девяносто пять граммов, поставил последнюю точку в яркой жизни авантюриста от авиации по прозвищу Небесный Король. Снаряд угодил точнёхонько в прозрачное забрало защитного шлема Фрэда Кинга, превратив его череп в месиво из костей, крови и мозгового вещества.

«Томкэт» клюнул носом вниз и свалился в неуправляемый штопор. Они разошлись с истребителем Лукашевича всего лишь в паре метров друг от друга.

– Ты сам этого хотел, – пробормотал Алексей, делая вираж и провожая глазами падающий самолёт.

Группа из десяти истребителей «Су-33» с противокорабельными ракетами «Москит» на подфюзеляжной подвеске приближалась к авианосной ударной группировке. Как и пилоты «хорнетов» противника, лётчики «Варяга» не собирались входить в зону действия вражеской ПВО, начинавшейся на радиусе, доступном для ЗРК передовых кораблей боевого охранения, максимальный из которых (для комплекса «Тартар») составлял всего лишь 14 морских миль. Пуск «москитов» мог быть произведён гораздо раньше.

Эти ракеты представляли реальную опасность для авианосца, и штаб группировки приказал «томкэтам» прекратить бой на ближней дистанции и начать преследование второй группы «флэнкеров». Это решение далось недёшево: выходя из боя, истребители вольно или невольно подставляли своим противникам хвост, и три «томкэта» оказались сбиты на догонной траектории, – однако оно оправдало себя. Атака, продиктованная отчаянием, привела к тому, что группа «флэнкеров» была рассеяна и стала лёгкой добычей для пар «томкэтов» и подоспевших «хорнетов», которые теперь могли использовать свои пушки.

В результате русские потеряли два «Су-33» вместе с ракетами, да и залп оставшимися «москитами», последовавший за этим, получился вразнобой и без выбора конкретных целей.

Командир ПВО ударной группировки привёл в действие систему автоматического управления огнём. Компьютеры, установленные на кораблях соединения, без посторонней помощи обработали информацию о воздушных объектах, поступающую сразу по нескольким каналам от радиолокационных станций и самолётов ДРЛО «хоукай», выделили среди них вражеские, после чего установили очередность уничтожения последних. На главном тактическом дисплее моментально возникали условные значки, цифры и векторы. Пушки артиллерийских установок «Вулкан-Фаланкс» разворачивались в сторону первоочередных целей. Офицерам, находившемся в помещении боевого информационного центра, оставалось только наблюдать.

Один из истребителей «Су-33», несущий на себе противокорабельную ракету «Москит», отделился от общей группы за несколько секунд до того, как её нагнали идущие на форсаже «томкэты».

– Рашидов, сука, куда?! – крикнул Стуколин.

Увидев, что ненавистный кавказец уходит, набирая высоту, в северном направлении, Алексей забыл обо всём на свете. Он долго ждал предательства со стороны Руслана и вот наконец дождался.

Фактически нарушив приказ своего друга и командира, бросив на произвол судьбы сопровождаемые самолёты, он заложил вираж, меняя курс, и рванул РУД до защёлки «максимального газа».

– Убью!!!

Система опознавания, напрямую связанная с бортовым компьютером, вряд ли позволила бы ему запустить ракеты по «своему», но Алексей и не собирался пользоваться ракетами. Снарядов, оставшихся в заряжающем устройстве ГШ-301, ему вполне хватало, чтобы превратить истребитель Руслана в решето. И он, не колеблясь ни секунды, именно так и поступил бы, если бы не услышал голос, донесённый до него ближней связью авиагруппы:

– Верь мне, Лёха! Возьми «пищалку»!

Противокорабельные ракеты «Москит» считаются лучшими в своём классе. Девятиметровые чудовища весом в четыре тонны способны развивать скорость более двух Махов и несут на себе сто пятьдесят килограмм мощной взрывчатки. Делая в момент старта «горку», «москиты» затем снижаются до маршевой высоты в 20 метров, а при подходе к цели – до 7 метров. При этом они могут активно маневрировать с перегрузками, превышающими 10 «же». Однако если «москитов» всего семь, и запущены они в условиях интенсивного радиоэлектронного подавления и, к тому же, против группировки, обладающей разветвлённой и стабильно работающей системой противовоздушной обороны, шансов достигнуть своей цели очень мало даже у этих прекрасных ракет.

Первыми стартовали ЗРУ 1М-66А «Стандарт», запущенные комплексами «Тартар», установленными на фрегатах УРО и крейсерах боевого охранения. Эти ракеты вполне способны перехватывать низколетящие цели. Залп из тридцати двух «Стандартов» превратил небо над группировкой в огненный ад. К ним добавились ракеты RIM-7M комплексов «Си Спэрроу», запускаемые с интервалами в две секунды с бортовых ЗРК авианосца и оставшегося в строю эсминца класса «Спрюенс». Эти ракеты были попроще и не могли всерьёз противостоять маневрирующей цели, но и их заградительный огонь принёс результат. Все семь ПКР «Москит» были уничтожены.

– Атака захлёбывается! – воскликнул вахтенный офицер поста радиолокационного наблюдения за воздушной обстановкой крейсера «Варяг».

– Громов просит поддержки огнём, – сообщил оператор связи.

– Готовьте к пуску крылатые ракеты, – распорядился вице-адмирал. – Оттягивать больше нельзя.

«Варяг» был вооружён по последнему слову военной техники, однако кое в чём испытывал недостачу. Так, вместо положенных двенадцати крылатых ракет комплекс «Гранит» укомплектовали шестью, одну из которых уже израсходовали на потопление эскадренного миноносца «Дэвид Р.Рей». Всё-таки возможности нелегальной патриотической организации, известной журналистам под условным названием «Белый орёл», были не безграничны.

Запуск этих ракет мог прорвать оборону американской ударной группировки, если бы произошёл всего лишь на две минуты раньше. Но оперативная обстановка менялась слишком быстро, авиагруппа «Варяга» не располагала своим самолётом ДРЛО, и решение запоздало.

И всё-таки ракеты были запущены. Они понеслись над волнами, как стая хищников, но на то, чтобы преодолеть расстояние в сто восемьдесят километров, отделяющих «Варяг» от авианосной группировки, им понадобилось четыре минуты. За это огромное (по меркам современного боя) время «хоукаи» успели выдать целеуказание, ордер перестроился, и небо Антарктики снова наполнилось воющим, изрыгающим пламя железом.

Лишь одна из крылатых противокорабельных ракет комплекса «Гранит» достигла цели, разворотив носовую часть фрегата УРО, находившегося поблизости от авианосца «Джон Ф.Кеннеди». Фрегат резко осел на нос, надстройка загорелась, но корабль остался на плаву, и команда продолжала бороться за его живучесть.

– Ах, гады! – вырвалось у Антона Кадмана. – Знают своё дело!

– Кажется, нам звездец, – отметил Мстислав Губанов. – Теперь они подойдут и расстреляют нас в упор. Одного фрегата будет вполне достаточно.

Вице-адмирал Долгопрудный потёр виски и сказал так:

– Не спеши, Мстислав, не спеши…

– Верь мне, Лёха! Возьми «пищалку»![111] – крикнул Рашидов, и столько неприкрытого отчаяния было в его голосе, что Стуколин действительно поверил.

– «Пищалку»? Зачем? – спросил он растерянно, хотя скорость не сбросил.

– Спали её к чертям и поймёшь!

Больше Руслан в переговоры не вступал, забирая всё выше и перекладывая курс на двадцать градусов влево.

– Спалить… «пищалку»… и поймешь… – пробормотал Стуколин.

И вдруг понял. Он тут же стал искать самолёт ДРЛО, который должен был барражировать где-то поблизости, нашёл на северо-западе от себя и зафиксировал на нём метку целеуказания для ракет средней дальности Р-27. Расстояние до «хоукая» было ещё довольно велико, и головки самонаведения ответили отказом. Алексей врубил форсаж.

Возможно, оператор боевого информационного поста самолёта ДРЛО Е-2С «Хоукай» и заинтересовался бы русским истребителем, уходящим далеко в сторону от основной группы, но в это время его внимание было приковано совсем к другому.

– У нас «бандит» на сближении. Пеленг – 120, удаление – 49, скорость – 1240, – голос оператора дрогнул. – Это «флэнкер». И он идёт на нас.

– Чёртовы недоноски! – выругался командир экипажа «хоукая», заслышав эту неприятную новость. – Вызывайте «томы» на подмогу.

Оператор пульта управления самолётами-перехватчиками быстро заговорил в микрофон.

Через полминуты два «томкэта», покинув район боя, на предельной скорости устремились за шальным «флэнкером». Но за эти полминуты русский истребитель достиг рубежа, необходимого ему для пуска ракет, и две новые светящиеся точки появились на оперативном дисплее.

– «Вампиры»! Он атаковал! Атаковал! – оператор БИП немедленно впал в истерику, рывком отстегнул ремни, связывающие его с креслом, и бросился к выходному люку.

– Прекратить! – рявкнул командир экипажа.

Он попробовал уйти от ракет, выпущенных «флэнкером», но манёвренные возможности самолётов ДРЛО чрезвычайно ограничены. Ещё через полминуты стальные стержни разорвавшихся боевых частей ракет прошили фюзеляж «хоукая».

Набрав максимально возможную высоту, Руслан обходил группировку с севера. Когда отметка, обозначающая американский самолёт ДРЛО погасла, Рашидов удовлетворённо кивнул и начал насвистывать. На душе у него стало спокойно, как никогда прежде. Сегодня он точно определится со своим выбором и выйдет победителем из очередной схватки. Он знал, что будет именно так.

Машина шла тяжело из-за подвешенной к фюзеляжу четырёхтонной ракеты, но это мало волновало Руслана. Он смотрел на звёзды и думал о том, какой после этой ночи станет его жизнь. Недоверие трудно будет преодолеть, но если выбор сделан правильно, у него всё получится, и существование на этом свете снова обретёт смысл. Ведь главное – ему вернули небо, а как известно, тот, кто владеет небом, владеет всем…

На удалении шестидесяти километров к северо-западу от американской группировки Рашидов развернул истребитель. За три минуты он дойдёт до ядра соединения и уничтожит его центр – авианосец «Джон Ф.Кеннеди». Наверное, это будет первый случай в послевоенной истории Соединённых Штатов, когда их плавучий аэродром подвергнется столь разрушительной атаке. Что ж, надо кому-то размочить счёт.

Идея обходного манёвра носилась в воздухе, но только никому не пришло в голову, что проделать это под силу только одиночке, да и то лишь в тот момент, когда внимание служб радиолокационного наблюдения противника будет захвачено сумбуром прямого военного столкновения, когда целей «своих» и «чужих» на экранах локаторов больше, чем способен отследить самый быстрый компьютер. Возможно, будь у штаба «Варяга» побольше времени на размышление, они разработали бы и этот вариант атаки, но времени у штаба не было, и всё вылилось в бездарную разборку по принципу «стенка на стенку» – что вполне в характере русских. И только он, отделённый от коллектива авиагруппы незримой чертой, а потому независимый от общего «порыва», смог подняться над стереотипами и вспомнить о знаменитой тактическом ходе, разработанном в 70-е годы для «истребителей авианосцев» – «Т-4». И именно этот тактический ход он собирался реализовать на практике.

До места, с которого Руслан собирался начать атаку, оставалось совсем ничего, а его по-прежнему не замечали. Рашидов перестал насвистывать, внутренне подобрался и резко отдал рукоятку управления от себя. Нос истребителя наклонился, и он полетел вниз, отвесно пикируя на американский авианосец.

Высота быстро уменьшалась, речевой информатор верещал, но Руслан не замечал ничего этого, глядя широко раскрытыми глазами на приближающуюся и ярко освещённую палубу. С такого курсового угла его уже не могла взять ни одна ЗУР, и новая победа старшего лейтенанта Рашидова была настолько близка, что казалось: протяни руку, и она окажется у тебя на ладони.

Руслан протянул руку и запустил маршевый двигатель ракеты «Москит», ожидая характерного толчка. Но ничего не произошло. И только тогда Рашидов опустил глаза и взглянул на приборную доску. На многофункциональном индикаторе горело сообщение об отказе головки самонаведения.

Ещё оставалось время взять рукоятку на себя и выйти из пикирования, но Руслан уже знал, что не сделает этого. Он вспомнил нечеловеческие глаза Джибрила и его слова, сказанные перед расставанием: «Подумай, хватит ли тебе опыта и рассудка, чтобы отличить правду от лжи, а чёрное от белого. Ведь если ты ошибёшься, на этот раз кара будет ужасной».

– Кто ты? – шепнул Руслан за секунду до того, как его истребитель врезался в надстройку американского авианосца. – Ангел или демон?

Одновременный взрыв 25-тонного самолёта и его боезапаса вызвал столь мощную ударную волну, что она разворотила «остров» сверху донизу. Под воздействием температуры в несколько тысяч градусов, образовавшейся в эпицентре взрыва, потёк алюминий, из которого в основном состояла корпусная часть надстройки, а человеческие тела превратились в кровавый пар.

За долю секунды оказались уничтоженными центр управления воздушным движением, ходовой мостик со штурманской рубкой, командные посты радиоэлектронных служб корабля и помещение управления действиями авиации на полётной палубе, где как раз находился коммандер Дик Митчем – старый друг Майкла Санчеса, который считал, что эта экспедиция станет увеселительной прогулкой.

Силы удара хватило, чтобы превратить в руины и галерейную палубу. Балки перекрытия переломились, и одна из них размозжила голову контр-адмиралу Джозефу Эллисону.

А затем лавина бушующего огня прокатилась по полётной палубе, сметая всё на своём пути. Моряки из дивизионов обслуживания авиакрыла бросились врассыпную, но только очень немногим из них удалось спастись.

Деформация корпуса авианосца в надводной части вызвала многочисленные разрывы трубопроводов катапульт, и перенасыщенный пар, поступающий прямо из котельной, под огромным давлением ударил в небо. На какой-то момент пылающий авианосец превратился в сказочное чудовище Левиафана – огромного и ужасного. Потом сработали аварийные клапаны, и струи пара опали, оставив на полётной палубе груды обломков и обваренные тела тех, кому удалось спастись от огня.

Майкл Санчес барражировал на высоте двух тысяч футов и наблюдал, как догорает его авианосец. Зрелище это было невыносимо, но он продолжал смотреть. Эфир переполняли голоса: кто-то ругался, кто-то жаловался, кто-то пытался отдавать команды.

Наконец кэптен отвернулся и перекинул тумблер на приборной доске:

– Авиакрыло, говорит кэптен Санчес. Слушайте приказ своего командира! Мы сделали всё, что смогли. Но мы проиграли. Теперь время подумать о себе. Я приказываю направить свои машины на юг, разогнать их и покинуть кабины над побережьем. Сбор – у лагеря экспедиции. Да поможет нам Бог!

– Они уходят в сторону берега, товарищ вице-адмирал! – воскликнул Губанов, не веря тому, что он видел на тактическом дисплее. – И, похоже, они катапультируются!

– А что им ещё остаётся делать? – тихо сказал Долгопрудный и прикрыл уставшие глаза ладонью.

Оператор, отвечавший за связь, вдруг сорвал с головы наушники и развернулся вместе с креслом:

– Товарищ вице-адмирал, – обратился он к Долгопрудному, волнуясь и сглатывая при этом слова, – на аварийной волне – американцы. Они просят прекратить огонь. Они только что получили важное сообщение…

Вертолёт «Хеликс-Би» грузно опустился на снег. Несущий винт провернулся ещё несколько раз и застыл в неподвижности.

Кэптен Санчес одёрнул лёгкую лётную куртку и медленно пошёл к вертолёту. Было очень холодно, дул резкий пронизывающий до костей ветер, разнылось вывихнутое при катапультировании плечо, но Майкл пренебрёг всеми этими неудобствами ради одного и для него очень важного – показать русским настоящего морского офицера, презирающего боль и холод, способного достойно встретить достойных противников. Его отец и старший брат могли бы им гордиться. Хотя чем тут гордиться, было не совсем понятно…

Сзади и справа от Санчеса шёл Роберт Фоули. Он, наученный горьким опытом, надел тёплый пуховик, но и в нём мёрз так, что зуб на зуб не попадал. А может быть, на этот раз всё дело было не в морозе, а в состоянии перевозбуждения, в котором он пребывал с того момента, как Джек Риан прочитал вслух запись экстренной радиограммы, поступившей в лагерь через пост связи фрегата «Рубен Джеймс».

«Неужели всё зря? – билась в голове у Фоули одна-единственная мысль. – Неужели всё напрасно?»

Сам Джек Риан отказался участвовать в беседе с представителями командования русского авианосца. Фоули вспомнил, как «независимый эксперт», сидевший по-турецки на прорезиненном полу палатки, нервно скомкал в кулаке блокнотный листок, на котором перед тем записал текст радиограммы, и высказался кратко, но исчерпывающе: «Свиньи!» Впрочем, осталось невыясненным, кого конкретно он имел в виду: то ли эстонцев, то ли Ритуальную службу Госдепартамента, то ли русских с их чёртовым крейсером. Потом, когда встал вопрос о составе делегации для ведения переговорного процесса, Риан с ходу отказался от участия, мотивируя это тем, что его статус не позволяет принимать решения по вопросам, связанным с судьбой экспедиции. Это была явная отговорка, но Санчес не стал настаивать, заручившись к тому времени поддержкой Фоули.

Из представителей Ритуальной службы в переговорах согласился участвовать Джонсон-блондин. «Давно хотел познакомиться с Антеем, – обронил он непонятную фразу. – Нельзя упускать такую возможность». Теперь Джонсон-блондин шёл позади, отстав от Санчеса и Фоули на несколько шагов и аккуратно выдерживая дистанцию.

Из «хеликса» выбрались четверо, но только на одном из них была форменная шинель с погонами и фуражка с кокардой в виде двуглавого орла. Остальные были одеты кто как и выглядели достаточно колоритно.

Высокий широкоплечий русский (судя по выправке, бывший военный) в чёрной куртке на меху и вязаной шапочке.

Молодой субтильный русский, на носу которого красовались очки в дешёвой оправе, но с дымчатыми линзами, одетый в полушубок, который был ему велик, унты и головной убор, называемый, кажется, «шанка».

Пожилой русский с выцветшими глазами, в длиннополом одеянии, чем-то напоминающем сутану, но с непокрытой и совершенно лысой головой.

Американцы и русские шли друг навстречу другу. Над их головам, на высоте шести тысяч футов, промчался «флэнкер». Его тень скользнула по снегу, оказавшись как раз между двумя этими группами, а потом, с секундным запаздыванием, накатил звук – вой турбин на низкой тональности.

«Победители, – подумал Санчес. – Они – победители».

Мысль эта не укладывалась в голове, но не принять её означало пойти против истины, а Майкл всегда презирал тех, кто идёт против истины.

Не доходя трёх шагов, парламентёры остановились. Санчес вспомнил, как во время перехода офицеры авиакрыла смотрели старые вестерны по каналу спутникового телевидения, а во всех этих фильмах раньше или позже хорошие парни вот точно так же выстраивались напротив плохих. Но там это была решающая схватка, последняя глава, кульминация, а здесь… полный эпилог. К тому же, ещё предстоит разобраться, кто здесь плохой, а кто хороший.

– Подполковник ВВС Российской Федерации Константин Громов, – представился русский офицер, взяв под козырёк своей чудовищной фуражки. – Командир авиагруппы тяжёлого авианесущего крейсера «Варяг».

По-английски подполковник говорил с акцентом, но без ошибок, что приятно удивило Санчеса, который за всю свою жизнь выучил только три русских слова: «перестройка», «борщ» и «шанка».

– Кэптен ВМФ США Майкл Санчес, – представился Майкл, отдавая честь. – С сегодняшнего дня – командир авианосной ударной группировки Атлантического флота.

Громов с интересом разглядывал кэптена. Он привык к тому, что в авиацию набирают худощавых людей среднего роста, а тут перед ним, как утёс, возвышался огромный и широкий негр, лицо которого было чернее его собственной пилотской куртки. Таких «бизонов» Константину до сих пор доводилось видеть только на экране телевизора, когда там шёл матч на звание чемпиона мира по боксу в тяжёлом весе или очередной голливудский боевик.

«Чёрный истребитель, – мелькнула у Громова непрошеная мысль. – Настоящий чёрный истребитель».

– Мы готовы выслушать вас, кэптен, – сказал он, отогнав неудачную ассоциацию. – Говорите свободно, мы все понимаем английский.

– Мы хотели бы сообщить вам, – начал кэптен, глядя в сторону, – что мы не намерены больше вести против вашего авианосца военные действия. Это я отдал такой приказ и намереваюсь следить за строжайшим его исполнением вплоть до прибытия спасателей. Я также прошу, чтобы вы не предпринимали никаких военных действий против нас. В настоящий момент конфликт себя полностью исчерпал.

Пока Санчес говорил всё это, Фоули искоса разглядывал русского, отличающегося от других выправкой бывшего военного. Он, разумеется, узнал его – злого гения, использующего псевдоним Таксист, – и теперь мучительно прикидывал, опознал ли тот его в свою очередь или нет. Скорее всего, капитан ФСБ Владимир Фокин, отличавшийся фотографической памятью, действительно признал своего агента, но, как и положено профессиональному разведчику, своего знания не выдал.

– Как мы можем быть уверены, что конфликт исчерпан?

– Мы получили шифрограмму из Госдепартамента. Нас опередили. В начале года мимо этих мест проходил эстонский теплоход «Таллинн». С него высадилась небольшая группа, целью которой было отыскать тайник и забрать то, что там было. Теперь этот предмет находится в Эстонии.

– Почему вы недоговариваете? – резко спросил Громов. – Что это за ужимки? «То, что там находилось»… «Предмет»…

– А я не знаю, что было спрятано в тайнике, – признался Санчес.

По всему, русский подполковник был шокирован открывшимся обстоятельством.

– Вы… – он замялся, подыскивая слова, – вы не знали, за что сражаетесь?

– Я сражался за свою страну, – ответил Майкл просто. – Я больше ничего не умею, кроме как сражаться за Америку.

– Вы думаете, мы вам поверим? – влез вдруг в беседу парень в дымчатых очках и полушубке не по росту; по-английски он говорил с ужасным акцентом, но понять его всё-таки было можно. – Поверим вашим словам? Как вы докажете, что предмета у вас нет?

Санчес закусил губу. Он как-то не задумывался на эту тему и теперь не знал, что ответить.

Положение спас Джонсон из Госдепартамента. Он выступил вперёд и указал на лысого в «сутане»:

– Этот человек подтвердит наши слова. Копья здесь нет.

Лысый помолчал, глядя на Джонсона в упор, потом спросил:

– Ваш псевдоним – Ладон, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– Как же вы проморгали, Ладон? Это ведь был не просто артефакт – это был Предмет Силы.

Джонсон нахмурился и ответил ворчливо:

– Вы тоже проморгали, Антей, и не вам наставлять меня.

К счастью, этот обмен уколами, непонятный для остальных, быстро завершился.

– Я подтверждаю! – заявил лысый. – Здесь предмета больше нет. Его следует искать в другом месте.

Сказав так, он повернулся спиной и пошёл к вертолёту.

– Ещё неделю назад не поверил бы, – произнёс подполковник, глядя ему вслед. – Но после вчерашнего приходится верить… О’кей, джентльмены, – он снова повернулся к парламентёрам. – Я принимаю ваши условия и обещаю, что мы не будем применять оружие. Кстати! Вы, как я вижу, находитесь в тяжёлом положении. Мы могли бы оказать посильную помощь…

– Буря приближается, – невпопад сказал Санчес. – Вам нужно решить, остаётесь вы или уходите.

– Вы уверены, что вам не нужна наша помощь? – повторил свой вопрос Громов.

– Да, мы уверены, – ответил кэптен, пряча взгляд. – Мы справимся сами…