КИТАЙСКАЯ НАРОДНАЯ ПОВЕСТЬ XVI—XVII ВЕКОВ



В литературе разных стран, имеющих многовековую историю, определенные исторические периоды, как правило, отмечены расцветом одного, а то и нескольких жанров, которые составляют лицо соответствующей эпохи и входят затем в сокровищницу мировой культуры. Для китайской литературы XVI—XVII веков такими жанрами стали повесть, роман и драма.

Китайские народные повести этого периода своими истоками восходят к устному народному творчеству — рассказам сказителей, образно названным Лу Синем «литературой колодцев и рынка». Написанные не на классическом литературном языке вэньянь, а на языке, близком к разговорному, обращенные к средним и низшим слоям городского населения и потому отвечающие их ощущению жизни, повести эти создавались литераторами в манере, присущей хуабэням (в переводе: основа для сказа; представляла собой запись сказа со слов исполняющего его рассказчика либо текст, по которому он вел свой сказ), и потому получили в китайском литературоведении название «подражание хуабэням».

Отдельные упоминания о народных сказителях мы находим уже в источниках VIII—IX веков, однако подлинный расцвет их творчества относится к эпохе Сун (X—XIII вв.) — периоду, когда ремесла и торговля, достигнув небывалого размаха, вызвали бурный рост городов и вовлекли в их кипучую жизнь огромные массы простого народа.

В те времена не только в столицах сунского Китая — Кайфэне и Ханчжоу, — но и в других крупных городах существовали так называемые «черепичные навесы» — специальные места для публичных представлений. Жизнь на таких площадях, где полно было винных лавок и торговых рядов, бурлила днем и ночью. Кукольники и песенники, фокусники и актеры, прыгуны с шестом и борцы — все имели специально отведенное для своих представлений место. Имели свои места и рассказчики. Одни из них пересказывали буддийские сутры, другие — любовные и фантастические истории, третьи — исторические сказы о героическом прошлом китайского народа: легендарных сражениях и известных полководцах. Чаще всего пересказывались сюжеты, взятые из книг, однако порой творцами своих историй являлись и сами рассказчики. Чтобы не оказаться хуже собратьев по ремеслу и не лишиться заработка, народные сказители вынуждены были постоянно оттачивать свое мастерство, делать повествование все более увлекательным, эмоциональным, захватывающим. Горожане любили в свободное время послушать рассказы об известных в народе героях или поучительные случаи из повседневной жизни ремесленников, торговцев, слуг, монахов. Все это было близко им по духу и не могло не задеть за живое. Популярность сказителей в ту пору была столь велика, что имена наиболее талантливых уже упоминаются в источниках, описывающих жизнь Кайфэна и Ханчжоу в сунский период.

Однако к концу XIII века деятельность народных сказителей постепенно сходит на нет. Причиной тому, с одной стороны, стали политические события в стране, приведшие почти к столетнему господству в Китае монгольской династии Юань (1271—1368), а с другой — решительное неприятие ортодоксальными литературными кругами устного народного творчества. Утерянными оказались и сунские хуабэни.

И все же этому жанру художественной прозы не суждено было кануть в Лету. Он возрождается в XVI—XVII веках, в конце династии Мин (1368—1644), но уже не в виде фольклора, а в виде авторской письменной литературы. И это было не случайным явлением, а закономерным процессом в истории китайской литературы, подготовленным всей экономической, политической и духовной жизнью страны.

В XV—XVI веках Китай представлял собой мощную феодальную империю. Позади остались хозяйственная разруха и экономический застой, вызванные монгольским нашествием. Бурный рост производительных сил, расцвет ремесел и мануфактуры, а также начавшееся знакомство Китая с европейской наукой дали мощный толчок развитию науки и техники — и минский Китай прославился трудами крупнейших ученых-энциклопедистов в области астрономии, математики, естествознания, медицины.

Однако в стране было неспокойно. В условиях крайнего феодального абсолютизма подъем экономики не мог не привести к обострению противоречий между различными классами и группировками.

Задавленные налоговым гнетом и непосильным трудом, зависимые крестьяне и ремесленники бегут от своих господ, оказываются вне закона и нищенствуют. Мелкие земельные собственники и арендаторы, лишенные земли, безнаказанно отнятой у них помещиками и прочими власть имущими людьми, покидают насиженные места и устремляются в города, где ищут способ заработать на жизнь. Но даже самые крупные города — а Китай в эпоху Мин насчитывал их более тридцати — не были настолько экономически развиты, чтобы прокормить весь этот нищий сельский люд. И вот — одни остаются в городе и продают себя в рабство, другие устремляются в горы, чтобы распахать там клочок земли, третьи, нищенствуя, бродят по стране. То тут, то там вспыхивают крестьянские восстания, которые в 1628 году выливаются в мощную крестьянскую войну, возглавленную Ли Цзычэном.

Особенно обостряется к концу династии Мин борьба внутри различных группировок господствующего класса; стремятся добиться бо́льших свобод для своей предпринимательской деятельности и объединяются в политические партии владельцы частных мануфактур и ремесленных мастерских, крупные и средние торговцы. Растет возмущение правящей кликой и среди прогрессивной части китайской интеллигенции.

Бурной, протекающей в постоянной борьбе группировок и течений, была и литературная жизнь конца периода Мин. Спорили в основном сторонники движения «за возрождение древности» и вдохновители движения «против возрождения древности». Критикуя «возрожденцев», уверявших, что «проза должна быть такой, как при Цинь и Хань (III в. до н. э. — III в. н. э.), поэзия — как в период расцвета Тан» (VIII—IX вв.), передовые литераторы отвергали эпигонство и призывали к содержательности литературы, большей простоте языка и авторской индивидуальности. Возрастает интерес писателей к драме, роману, повести — именно эта увлекательная и доступная по языку литература как нельзя лучше отвечала духовным запросам ремесленников, крестьян, торговцев, мелкого чиновничества — людей, составлявших основную массу населения Китая. Ли Чжи, Юань Хундао, Фэн Мэнлун, Лин Мэнчу и их сторонники открыто выступают в защиту народных жанров, которые ортодоксальная китайская литературная критика и правящие круги никогда не признавали за литературу.

Это отнюдь не означает, что в этот период наметился упадок в художественной прозе, которая создавалась в традиционной манере, на старом, трудно воспринимаемом на слух литературном языке вэньянь и испокон веков предназначалась для образованных людей. Как раз наоборот: огромное количество сочинений высокой прозы — исторические повествования, философские и критические трактаты, доклады, эпитафии, эссе, новеллы и многое другое было создано именно в этот период. Но и в этих произведениях наметились качественные изменения в сторону их демократизации.

Что касается народной повести, то ее развитие было столь стремительным, что конец XVI и первую половину XVII века по праву называют в Китае «золотым веком» этого жанра. Писатели и общественные деятели того времени прилагают огромные усилия, разыскивая и собирая по стране старинные песенные сочинения, либретто драм, хуабэни рассказчиков. Найденные произведения ими же литературно редактируются; известные литераторы сами пишут повести в манере старинных хуабэней. Новые повести, написанные в подражание хуабэням, вместе с найденными и отредактированными старинными хуабэнями рассказчиков собираются в сборники и издаются. Выдающаяся роль во всем этом принадлежит двум крупнейшим писателям той эпохи — прозаикам, драматургам и издателям — Фэн Мэнлуну (1574—1646) и Лин Мэнчу (1580—1647). Первый из них был уроженцем провинции Цзянсу, второй — Чжэцзян, — и это не случайно: развитые в экономическом и культурном отношении, провинции эти с давних времен были местами, где сосредоточивалась большая часть китайской прогрессивной интеллигенции. Реализации их усилий в распространении народной литературы во многом способствовало хорошо поставленное книгопечатание, одним из крупнейших центров которого с XIII века был город Сучжоу — родина Фэн Мэнлуна. О размахе книгопечатания в Сучжоу можно судить хотя бы по факту, приводимому японским исследователем минской повести Оки Ясуси: представители разных поколений только одной семьи Е держали там шесть печатень, издававших произведения народной литературы. В них было напечатано десять наименований такой литературы, в том числе повесть самого Фэн Мэнлуна, сборник собранных и отредактированных им повестей, а также конфуцианский канон «Четверокнижие» и словарь учебно-энциклопедического характера, подготовленные к изданию Фэн Мэнлуном.

Надо сказать, что издание повестей хуабэнь предпринималось еще в XV—XVI веках. В этот период было издано два сборника: «Хуабэни из собрания Хун Бяня» и «Столичное издание популярных повестей», дошедшие до нас и содержащие в общей сложности тридцать четыре повести, записанные, по всей видимости, в XIII веке или несколько позднее.

Прошло не более ста лет, и китайский рынок буквально наводнили произведения этого жанра. Так, в период между 1621 и 1644 годами вышло семь собраний народных повестей. Шесть из них были подготовлены к изданию Фэн Мэнлуном и Лин Мэнчу. Это так называемое «Троесловие» — три сборника Фэн Мэнлуна, куда вошли повести анонимных минских писателей, а также собранные и литературно обработанные Фэн Мэнлуном старинные повести: «Слово назидательное, мир наставляющее» (впоследствии опубликованное под его первоначальным названием «Повести о древнем и современном»), «Слово простое, мир предостерегающее» и «Слово бессмертное, мир пробуждающее»; два сборника повестей, написанных самим Лин Мэнчу — «Поразительное», и собрание повестей анонимного автора «Камень закивал головой», снабженное предисловием Фэн Мэнлуна. Всего в этих шести собраниях до нас дошло двести двадцать две повести, которые и составили золотой фонд произведений данного жанра. В этот же период публикуется сборник «Удивительные истории нашего времени и древности» («Цзинь гу цигуань»), куда составитель включил сорок повестей из «Троесловия» и «Поразительного».

Народные повести становятся не только популярными, но и определяют дальнейшую судьбу прозы. Положение в китайской литературе XVI—XVII веков можно сравнить с явлением, которое в XIX веке наблюдалось в России, когда, по меткому наблюдению В. Г. Белинского, вся русская литература превратилась в повесть и роман. «Вследствие каких же причин произошло это явление? — спрашивает русский критик. — Кто, какой гений, какой могущественный талант произвел это новое направление?.. На этот раз нет виновного: причина в духе времени, во всеобщем и, можно сказать, всемирном направлении»[1].

Судьба названных сборников была весьма драматична. Уже к концу XIX — началу XX века они становятся библиографической редкостью — некоторые из них уцелели частично, другие пропали полностью, оригинальные экземпляры иных оказались в Японии. Даже маститые исследователи китайской литературы ничего не знали о них вплоть до начала XX века. Так, известный специалист по истории китайских романов и повестей Сунь Кайди свидетельствует, что узнал о существовании «Троесловия» и «Поразительного» только из «Краткой истории китайской прозы сяошо» Лу Синя (то есть не ранее 1923 г. — И. Ц.), а узнав, потратил не менее пяти лет, чтобы разыскать и познакомиться со всеми пятью собраниями. Единственным сохранившимся и имевшим широкое хождение во все последующие века собранием минских повестей оставались «Удивительные истории нашего времени и древности». Именно по этому памятнику вплоть до 50-х годов нашего века знакомились с народными повестями XVI—XVII веков как в самом Китае, так и за его пределами. Даже в Японии, где в отдельных государственных и частных коллекциях имелось несколько уникальных экземпляров «Троесловия» и «Поразительного», знакомство читающей публики с повестями всегда шло только через «Удивительные истории...».

«Столичное издание популярных повестей» было обнаружено и опубликовано только в 1915 году; «Повести о древнем и современном» переизданы на основании оригинала, хранящегося в Японии, лишь в 1947 году, а полный свод «Троесловия» Фэн Мэнлуна, оба сборника повестей «Поразительного» Лин Мэнчу, собрание «Камень закивал головой» стали доступны благодаря их переизданию в конце 50-х годов. Горькая судьба этих собраний — следствие не только политических потрясений в Китае в период маньчжурской династии, но и постоянных запретов и изъятий из обращения произведений подобной литературы.

В конце 70-х годов в Китайской Народной Республике интерес к изучению старинной отечественной литературы вновь возрастает, и одно за другим начинают появляться исследования по различным аспектам истории и жанровых особенностей минских народных повестей, а также справочные материалы в помощь их изучающим.

Знакомство с минскими повестями в других странах прежде всего началось в Японии, где еще в XVII веке их переводили на японский язык, черпая материал, разумеется, из «Удивительных историй...», которые, как уже отмечалось, вплоть до XX века оставались единственным сохранившимся собранием этого жанра, через который шло знакомство с повестями как в самом Китае, так и за его пределами.

Запад познакомился с китайскими повестями через их переводы еще в XVIII веке. Большая часть ранних европейских переводов минских повестей являлась скорее простым пересказом их содержания. В 20—50-е годы XX века появляются сборники переводов китайских повестей на западноевропейские языки, а примерно с конца 50-х годов переводчиками памятников средневековой китайской литературы выступают их исследователи, что не замедлило сказаться на полноте и качестве переводов.

Наибольшее количество минских повестей переведено на русский язык, причем первые переводы появляются в русской периодической печати в начале века. В 1954 году выходит первый сборник переводов минских повестей, а с 1962 года один за другим на русском языке издаются сборники, куда входят избранные повести из «Троесловия» и «Поразительного», переведенные с сохранением стиля и колорита оригинала и широко прокомментированные.

В сборник, который читатель держит в руках, вошло одиннадцать повестей из «Удивительных историй нашего времени и древности», изданных между 1632 и 1644 годами. Повести эти действительно удивительные и совершенно своеобразные как по своим истокам и литературной обработке, так по содержанию и языку. Перед нами — новый и особый жанр художественной прозы, сохранивший следы устного сказа, специфику содержания и формы хуабэнь. Сказать точно, когда появились первые подражательные повести, достаточно трудно. Несомненно одно: значительная часть известных нам повестей этого рода относится именно к концу XVI — середине XVII века. Датировка минских повестей, их истоки, определение возможного их авторства — проблема весьма сложная, которой уже долгие годы занимаются историки китайской литературы и в самом Китае, и в других странах. При изучении той или иной повести исследователям не всегда удается определить — хуабэнь это или подражание хуабэни, столь мало порой они отличаются по своим формальным признакам, а иногда и по художественным достоинствам. Рассматривая с этой точки зрения состав «Троесловия», большая часть исследователей склоняется к мнению, что из 120 повестей, в него вошедших, старинными можно считать лишь 45, остальные, скорее всего, написаны минскими авторами, оставшимися анонимными. Повесть «Старый сюцай воздает за добро трем поколениям одной семьи» принадлежит перу самого Фэн Мэнлуна; ему же, по-видимому, принадлежат в этом собрании и еще несколько повестей.

Авторы подражательных повестей, следуя тематике хуабэней и их стилю, сохраняли в своих творениях основные формальные признаки прототипа: близкий к разговорному язык; обрамление рассказа стихами и вкрапление стихов в текст; предпосылка основной истории пролога-рассказа; авторские отступления, в которых писатель высказывает свое отношение к происходящему и призывает читателя или слушателя оценить его и сделать для себя вывод.

Однако наиболее важным признаком все же являлся язык произведения. О том, насколько серьезное внимание уделялось языку повести, его доступности широкому кругу читателей, образно говорит Фэн Мэнлун в предисловии к своему первому собранию — «Повести о древнем и современном»: «Писатели периода Тан в большинстве своем тщательно выбирали слова для своих новелл, дабы угодить сердцу высокообразованного читателя; при Сун же повествователи проникали в простонародное, дабы угодить уху простолюдина. Однако высокообразованных сердец в Поднебесной мало, а ушей простолюдинов — много. Поэтому повестей, обращенных на избрание слов, мало, а повестей, проникающих в простонародное, много».

В минских повестях, так же как и в их ранних прототипах, ярко выражена назидательная сторона. Уже сами названия собраний — «Слово назидательное, мир наставляющее», «Слово простое, мир предостерегающее», «Слово бессмертное, мир пробуждающее» — говорят за себя. Наставить людей на путь добра, пробудить стремление следовать давно забытым нормам конфуцианской морали: преданности государю, сыновней почтительности, целомудрию — вот нравственные цели этих повестей. Назидательные по своему характеру, они должны были оказать благотворное влияние на воспитание умов. «Хорошее в них увлечет и убедит, дурное — пристыдит и наведет страх», — объяснял цель «Удивительных историй...» неизвестный нам автор предисловия к ним. Этому подчинены целые тирады авторских отступлений, вводные части и концовки повестей, где в прозе или в стихах преподносится вытекающая из повествования мораль.

И все же не дидактичности, как это может показаться с первого взгляда, подчинена каждая повесть. Как и устный сказ, литературная повесть призвана привлечь читателя близостью жизненной правде и живой занимательностью повествования. Не потому ли в повестях, как правило, рассказывается о делах жизни обыденной, обо всем, что близко и понятно людям, вызывает в них живой интерес, а героями повестей выступают люди самых различных сословий, начиная от мелких торговцев, монахов, гетер и кончая видными государственными деятелями и сановниками. Важно, что в повестях делается попытка раскрыть внутренний мир человека, дать психологическую мотивировку его поступков. Этой задаче посвящена, например, чуть ли не вся повесть «Старый сюцай воздает за добро трем поколениям одной семьи», где правдиво и остроумно излагаются причины, заставляющие образованного человека отказаться от незначительной должности.

Герои должны были быть интересны читателю — вот почему во многих рассказах повествуется об известных в народе героях древности, знаменитых поэтах и писателях, прославившихся своей справедливостью чиновниках. Характерное для авторов повестей стремление локализовать своих персонажей, «привязать» их к определенному месту и времени объяснялось не только традициями китайской прозы, всегда тяготевшей к факту, но опять-таки желанием завладеть сердцами читателей, убедить их в достоверности повествования, а следовательно, сделать свой рассказ более доходчивым и интересным.

По содержанию минские народные повести следуют основным тематическим группам устного сказа: повесть любовная (чисто эротическая или любовно-романтически-бытовая); повесть историко-биографическая; повесть о легендарной дружбе древних; повесть, близкая к детективу; повесть чисто бытовая, рисующая события повседневные, персонажей — вполне заурядных.

Жизненная правда, разнообразие сюжетов и героев, увлекательность повествования, гуманный настрой и легкий язык минских повестей дали основание некоторым западным исследователям усмотреть нечто общее между китайскими повестями из «Троесловия» и «Поразительного» и повестями Джованни Боккаччо. В этой связи небезынтересно заметить, что одно из собраний переводов минских повестей вышло в Лейпциге в 1957 году под названием «Китайский Декамерон». Подобное сравнение не лишено определенных оснований. Вспомним, что говорит автор в своем небольшом вступлении к «Декамерону»: «В этих повестях встретятся как занятные, так равно и плачевные любовные похождения и другого рода злоключения, имевшие место и в древности, и в наше время. Читательницы получат удовольствие, — столь забавны приключения, о коих здесь идет речь, и в то же время извлекут для себя полезный урок. Они узнают, чего им надлежит избегать, а к чему стремиться. И я надеюсь, что на душе у них станет легче»[2]. Что это так и в нашем случае — читатель убедится, раскрыв настоящий сборник.

Разумеется, включенные в сборник повести не равноценны по своим художественным достоинствам, но ведь и нет литературы, а в ней жанра, состоящего сплошь из шедевров. Каждая из повестей хороша по-своему. И все же, думается, читатель отметит жизненную и полную удивительных совпадений повесть «Цзян Сингэ вновь видит жемчужную рубашку», равно как другую любовную повесть, герой которой — известный художник, каллиграф и поэт Тан Инь (1470—1523) прославился как яркий персонаж, впутанный в целую серию романтических приключений.

Не оставит его равнодушным и трагическая судьба государственного деятеля, ученого и патриота Шэнь Ляня (1507—1557), с такой подробностью описанная в повести «Шэнь Сяося неожиданно видит доклады Чжугэ Ляна». Какой бы страшной и удивительной ни показалась читателю история Шэнь Ляня, переданная в рассказе, она очень близка к биографическим сведениям, которые приводятся о нем в официальных источниках. В равной мере это относится и к увлекательному рассказу, передающему эпизод из жизни прославленного поэта Ли Бо (701—762), где правдиво описываются нравы при дворе императора, подчеркивается роль Китая в развитии торговых и других взаимоотношений с иноземцами в VII—VIII веках («Ли-небожитель, пьяный, пишет письмо, устрашившее варваров»), и к повествованию об известном своим бескорыстием и добрым отношением к людям чиновнике Ли Мяне (VIII в.), лишенном в результате очередного на него доноса должности и обреченном с семьей жить в нужде («Ли Мянь в крайней беде встречает благородного рыцаря»).

Вряд ли не тронет читателя рассказ «Юй Боя, скорбя о друге, разбивает цитру», поэтичность которого создается и включением в него большого количества стихов, и, главным образом, вплетением музыки в историю высокой дружбы.

Впрочем, доверимся повестям и предоставим читателю возможность самому разобраться в истинных достоинствах произведений, призванных, «развлекая, поучать». Так или иначе, но любая из перечисленных повестей, как и все прочие из этого собрания, исключительно правдиво отражает психологию, религиозные верования, быт и нравы создавшего эту литературу народа и потому может служить прекрасным источником для познания культуры Китая разных эпох. Ведь ни одна историческая работа, ни один энциклопедический справочник, какого бы совершенства полноты они ни достигали, не смогут дать столь живого и образного представления о специфике национальной культуры, как литература художественная, и в первую очередь повесть, роман, драма.


И. Циперович




Загрузка...