Удивительные истории нашего времени и древности

Ли Мянь в крайней беде встречает благородного рыцаря

Жил в *Чанъани при *танском императоре *Сюань-цзуне в годы его правления под девизом *«Тянь-бао» один образованный человек по фамилии Фан, по имени Дэ. Это был высокий, крепкого сложения мужчина лет за тридцать с широким благородным лицом. Семья была бедной, ему самому вечно не везло, и жить приходилось только на то, что выручала своей прялкой его жена, урожденная Бэй. Стояла уже глубокая осень, а Фан Дэ все еще носил на голове рваную косынку и ходил в старом летнем платье, которое совсем обветшало, висело клочьями и скорее походило на дождевик из травы. «Становится все холоднее. Как в таком виде показываться людям на глаза?» — подумал Фан Дэ и, вспомнив, что жена приберегла два куска холста, решил выпросить их у нее себе на платье.

Госпожа Бэй была женщиной ограниченной, бессердечной и злой. К тому же еще сварливой и языкастой: язык у нее был острее ножа, за словом она в карман не лезла — на все у нее был готов ответ, и своими разглагольствованиями она могла мертвого поднять на ноги, а живого вогнать в гроб. Она часто обрушивалась на Фан Дэ за то, что он ни к чему не пригоден, дармоед, мол, сидит у нее на шее. А тому все не везло, сказать в ответ было нечего, приходилось постоянно ей уступать, и постепенно дошло до того, что он стал даже ее побаиваться.

Когда зашел Фан Дэ, жена его как раз размышляла о своей горькой доле, о том, что с таким ничтожеством, как ее муж, не дождаться ей лучших дней, и сетовала на то, что родители так неудачно выдали ее замуж и сгубили ей жизнь. От этих мыслей она пришла в дурное расположение духа, а тут еще Фан Дэ со своей просьбой.

— Этакий верзила, а заработать ничего сам не может, живет за счет женщины! — выведенная из себя, набросилась она на мужа. — Теперь, оказывается, я еще и одевать его должна! Да как у тебя, бесстыжего, язык повернулся выговорить этакое?

Фан Дэ побагровел. Но выхода не было, пришлось стерпеть обиду.

— Госпожа, я всегда был тебе глубоко признателен за то, что ты делаешь, — смиренно отвечал он. — Теперь я беден и ничего собой не представляю, но ведь настанут и хорошие дни; если ты одолжишь мне это полотно, то потом, когда я получу должность и разбогатею, я щедро отблагодарю тебя за твою доброту.

— В твои-то годы да еще с такой вот рожей! Где уж тебе разбогатеть! — замахала на него руками жена. — Разве что с неба посыпятся деньги или ограбишь кого! Уже столько лет дурачишь меня этими сладкими речами, что больше я тебе не верю. А на полотно не рассчитывай: из этих двух кусков я себе сошью платье на зиму.

Итак, Фан Дэ ничего не получил. Мало того, ему пришлось еще выслушать столько неприятных слов, что он готов был сам обрушиться с бранью на жену. Однако, зная, какой у нее язык и какая глотка, побоялся, как бы не услышали соседи, а потому не стал с ней спорить, сделав вид, что ничего не произошло. Как говорится, «злись, да помалкивай», и Фан Дэ, с обидой в душе, ушел из дому, надеясь занять немного денег у родных или знакомых.

Долго ходил он по городу, но денег так и не раздобыл. Даже погода в этот день была против него: как назло, вдруг поднялся ветер, полил дождь. Ветер трепал его лохмотья, и они шуршали, как падающая листва, а все тело от холода покрылось гусиной кожей. Впереди был старый храм, и Фан Дэ побежал к нему, чтобы укрыться там от непогоды. Храм этот назывался Буддийский храм заоблачного сияния. Оказавшись в воротах храма и оглядевшись, он заметил, что на пороге, под навесом левой галереи, сидит какой-то высокий мужчина. В зале храма монах нараспев читал молитвы. Фан Дэ присел возле правой галереи и уставился на небо. Дождь понемногу стихал. «Надо идти, — сказал он сам себе, — того и гляди, снова припустит». Он уже поднялся и собрался было выйти на улицу, но, обернувшись, вдруг заметил на стене изображение птицы: крылья, туловище, лапы, хвост, — все было выведено, не хватало только головы. И есть же на свете такие безмозглые люди: сам ходит голодный, холодный, о себе не может позаботиться, а увидел — на стене нарисована птица, позабыл обо всем и давай разглядывать рисунок и рассуждать про себя: «Странно, я не раз слышал, что, когда рисуют птицу, начинают с головы. Отчего же здесь ее рисовали не так, как обычно? И почему не дорисовали ее до конца?» Раздумывая над этим, Фан Дэ продолжал разглядывать рисунок и ему даже стало казаться, что птица изображена весьма удачно. «Хоть я и профан в этом деле, — продолжал рассуждать Фан Дэ, — но подрисовать голову птице не сложно. Почему бы мне и не закончить этот рисунок?» — решил он и тут же пошел в зал, попросил у монаха кисть и, напитав ее тушью, подрисовал птице голову. Вышло, в общем, не так уж плохо. «Учись я этому делу, из меня бы вышел художник», — довольный собой, подумал Фан Дэ.

Надо сказать, что едва Фан Дэ взялся за кисть, как мужчина, которого он заметил на левой галерее, подошел и стал наблюдать за ним. И вот теперь, окинув Фан Дэ с ног до головы внимательным взглядом, незнакомец, приветливо улыбаясь, обратился к нему:

— *Сюцай, разрешите поговорить с вами?

— Кто вы такой? — удивленно спросил Фан Дэ. — И что вы хотите мне сказать?

— Не расспрашивайте меня, сюцай. Следуйте за мной, и вы не прогадаете.

Фан Дэ, который именно в этот день оказался в очень тяжелом положении, обрадовался, когда услышал, что ему сулят какую-то выгоду. Он тут же вернул монаху кисть, оправил платье и последовал за незнакомцем. Дождь к тому времени прекратился, ветер стих; правда, на улице еще было мокро и грязно, но Фан Дэ это ничуть не тревожило. Выйдя из храма, они пошли прямо через ворота Шэнпинмэнь и вскоре оказались в районе Лэююань. Это было пустынное и безлюдное место. Возле маленьких боковых ворот одного дома спутник Фан Дэ остановился и трижды постучал. Вскоре какой-то человек открыл ворота и вышел им навстречу. Это тоже был здоровый высокий мужчина. Увидев Фан Дэ, он просиял, подошел к нему и стал его приветствовать. «Что это за люди — тот и другой и зачем я им понадобился?» — недоумевал Фан Дэ и спросил:

— Чей это дом?

— Пожалуйста, пройдите, и вы все узнаете, — ответили ему.

Фан Дэ прошел вперед, за ним заперли ворота и повели за собой. Фан Дэ огляделся: это был запущенный сад — кругом высокий бурьян да густые заросли терновника. Петляя по извилистым тропинкам сада, они дошли до старой полуразрушенной беседки. Оттуда навстречу им вышли человек пятнадцать — все как на подбор рослые детины со свирепыми лицами и здоровенными ручищами. Увидев Фан Дэ, они радостно заулыбались: «Просим, сюцай, проходите!»

«Странные они какие-то, — размышлял Фан Дэ. — Интересно, о чем они хотят говорить со мной?»

Фан Дэ провели в беседку. Когда обычная при встрече гостя церемония приветствий была закончена, Фан Дэ усадили на скамейку и осведомились о его фамилии.

— Моя фамилия Фан. Но скажите, о чем вы хотели поговорить со мной?

— Не стану скрывать от вас правды, — начал тот, что привел сюда Фан Дэ. — И я и мои собратья — *рыцари рек и озер, и занимаемся мы делом, которое не требует капитала. Все мы тут только смелые и отважные люди, и вот недавно дело обернулось так, что мы чуть не поплатились жизнью. Мы решили обратиться с мольбою к небу, чтобы оно ниспослало нам сметливого и мудрого удальца, которого мы могли бы признать нашим старшим братом и которому во всем стали бы подчиняться. Птица без головы на стене в Буддийском храме заоблачного сияния — это наша просьба к небу и наша клятва. Этим изображением мы хотели сказать, что есть у нас и крылья и оперение, а головы не хватает. Если нам суждено процветание, то небо пошлет нам смелого молодца, который дорисует нашу птицу, и мы поклялись пригласить его и признать своим атаманом. Прождали мы не один день, но такой человек не являлся. И вот наконец небо услышало нашу просьбу и, к нашей радости, послало нам вас. Глядя на вас, вашу величественную осанку, сразу можно понять, что вы — человек, в котором непременно должны сочетаться и ум и отвага. Поистине, само небо велит вам быть атаманом! С этого дня мы будем у вас в полном подчинении, и все теперь у нас пойдет спокойно и хорошо. Что вы на это скажете? — спросил он под конец и крикнул своим: — А ну-ка, поскорей зарежьте барана, и мы принесем жертву небу и земле.

Трое или четверо молодцов выбежали из беседки и помчались в глубь сада.

«Так вот они кто! Это, оказывается, шайка бандитов! — с душевным трепетом подумал про себя Фан Дэ. — Но как же я, честный человек, возьмусь за такое?..» И он ответил:

— Если бы вы, храбрые люди, поручили мне какое другое дело, я бы согласился, а такого я не посмею взять на себя.

— Это почему же? — в один голос спросили люди.

— Я образованный человек и все-таки надеюсь когда-нибудь выбиться в люди, — заявил Фан Дэ. — Как же я могу пойти на такое противозаконное дело?

— Вы ошибаетесь, уважаемый! — возразил ему един из молодцов. — Теперь, когда первым министром стал *Ян Гочжун, звания и титулы продаются, и сделаться крупным чиновником можно, только если у вас есть деньги, а коли их нет, то даже такому таланту, как *Ли Бо, приходится терпеть всякие несправедливости — ведь не удалось же ему сдать экзамены, и не знай он языка варваров, пожалуй, так до сих пор и оставался бы простым сюцаем без степени. А вы, сюцай, не в обиду будь вам сказано, не очень-то похожи на состоятельного человека. На что же вы надеетесь? Уж лучше присоединяйтесь к нам — по крайней мере вино будете пить кубками, мяса поедите вдоволь, приоденетесь, как положено, и серебро будете перебирать крупными слитками. К тому же мы вас назначаем нашим атаманом, так что жизнь вас ждет веселая и беззаботная. А потом, если нам повезет и вы захотите обосноваться где-нибудь в горном стане и объявить себя князем или властелином, — воля ваша!

Фан Дэ глубоко вздохнул, но ничего не ответил.

— Что ж, если вы окончательно отказываетесь, — продолжал тот же разбойник, — не смеем вас принуждать. Но только прийти к нам можно было, а вот уйти... Не хотите оставаться с нами — придется расстаться с жизнью. Не пеняйте на нас! — Бандиты, все, сколько их было, выхватили из-за голенищ ножи. У Фан Дэ от страха душа ушла в пятки, он отскочил назад и закричал:

— Постойте, господа! Давайте поговорим!

— Согласен или не согласен — одно слово, — настаивали бандиты. — О чем еще разговаривать?!

«В таком глухом месте, как это, и не подчиниться им — значит, ни за грош отдать свою жизнь, — подумал про себя Фан Дэ. — Никто даже знать ни о чем не будет. Лучше соглашусь, а завтра удеру и донесу в *ямэнь». Придя к такому решению, он заявил:

— Уважаемые, я очень вам благодарен за расположение ко мне, но я ведь трусоват. Боюсь, с таким делом мне не справиться.

— Пустяки, лиха беда начало, а потом и сам черт не брат.

— Ну что ж, — проговорил Фан Дэ, — придется подчиниться. Я остаюсь с вами.

Разбойники обрадовались, спрятали ножи за голенища.

— Теперь мы — одна семья и будем называть друг друга братьями, — сказал один из них, обращаясь к Фан Дэ, и тут же распорядился: — Принесите платье для старшего брата, и мы совершим поклонение небу и земле.

Фан Дэ поднесли парчовое платье, новую шапку и новые сапоги. Он переоделся и совершенно преобразился.

— Да такому, как наш старший брат, не то что атаманом, впору самим императором быть! — раздались вокруг возгласы восхищения.

С древних времен существует поговорка: «Соблазна нет — не будет и в душе смятенья». И вот теперь, когда Фан Дэ, образованный человек, который был беден и которому в жизни не доводилось носить такого парадного платья, переоделся во все новое, роскошное и блестящее, отношение его к происходящему несколько изменилось. Он стал раздумывать над тем, о чем ему только что говорил бандит, и, взвесив каждый его довод, в конце концов решил, что, пожалуй, тот был прав.

«Действительно, теперь, при министре Ян Гочжуне, повсюду подкуп и взятки, и невесть сколько ученых и высокоодаренных людей не у дел, — думал он. — Где уж такому заурядному человеку, как я, рассчитывать на должность? А если мне не удастся стать чиновником, то всю жизнь и проживу в нищете... так уж лучше воспользоваться тем, что предлагают эти люди... Да и вот еще что, — вспомнил Фан Дэ. — В такую холодную осень, как эта, я все еще хожу в каком-то летнем рванье. Просил у жены холста на платье — не получил, обратился к родным да знакомым — ни один не помог. Скорее у этих разбойников найдешь дружелюбие и душевное благородство: видят меня в первый раз, а уж так разодели да еще сделали главарем. Ладно, останусь-ка с ними, уж как-нибудь... Хоть конец дней своих проведу в довольстве и радости! Нет, нельзя! Нельзя! — спохватился он тут же. — Чего доброго, схватят, тогда и жизни конец!»

Сомнения терзали Фан Дэ, от бесконечных мыслей голова шла кругом, но прийти к какому-нибудь решению он так и не мог.

Тем временем люди суетились — устраивали жертвенный стол, притащили свинью, барана. Когда все было готово, все восемнадцать, в том числе и сам Фан Дэ, разом опустились на колени, возожгли фимиам, произнесли клятву, а затем в знак верности помазали себе губы жертвенной кровью. Когда обряд жертвоприношения небу и земле был завершен, бандиты побратались с Фан Дэ и каждый сообщил ему свою фамилию и имя. Вскоре принесли вино и закуски и попросили Фан Дэ занять почетное место. Стол ломился от лакомых яств, изысканных вин, и каждый ел и пил вволю.

Заметим здесь, что Фан Дэ всю свою жизнь довольствовался самой грубой и невкусной пищей, да и такая бывала не всегда. Случалось, конечно, что ему перепадало немного вина и мяса, но вдоволь выпить или поесть не доводилось. Теперь, когда он мог есть и пить сколько ему было угодно, он был на седьмом небе от счастья. Но этого мало, ему еще каждый по очереди подносил чарку, за ним ухаживали, то и дело величали старшим братом и оказывали столько почета и уважения! Фан Дэ сиял. И если раньше он еще сомневался, как ему поступить, то теперь бесповоротно решил остаться с этими людьми. «Кто его знает, — думал он, — может быть, мне самою судьбою предназначено какое-то везенье, и с помощью этих людей я совершу что-нибудь великое. А если нет, то, на худой конец, схожу с ними раз-другой на дело, раздобуду деньжонок, и на этом конец. Думаю, что никто не узнает... Потом подкуплю Ян Гочжуна, стану чиновником — тоже недурно! А если не повезет... ну что ж, к тому времени я уже достаточно отведаю счастья, и пусть меня убивают, пусть четвертуют — я охотно приму любую кару. Лучше так, чем всю жизнь нищенствовать и помереть от голода и холода». Стихи говорят по этому поводу следующее:

Пир затянулся до глубоких сумерек.

— Сегодня наш старший брат присоединился к нам, — сказал один из шайки. — Почему бы нам не иметь от этого нынче же выгоды?

— Верно! — в один голос поддержали его остальные. Кого бы лучше навестить на этот раз?

— Во всей столице нет человека богаче, чем Ван Юаньбао, что живет за воротами Яньпинмэнь, — сказал Фан Дэ. — Кроме того, это за городом, нет там ни стражников, ни караульных; а все пути и дорожки туда мне хорошо знакомы. Один этот дом стоит десяти. Как вы полагаете?

— Не скроем, брат наш, что этот человек давно у нас на примете, — обрадованные, ответили они Фан Дэ. — Только до сих пор все как-то было не с руки. Очень хорошо, что и вы о нем подумали. — значит, наши мысли совпадают.

С пиршеством тут же было покончено. Разбойники достали серу, селитру, факелы, оружие, прочие вещи, и все, как один, начали одеваться, чтобы идти на дело:

Когда все было подготовлено, разбойники дождались, пока совсем стемнеет, вышли из сада, заперли за собой ворота и, как шквал, понеслись к Яньпинмэнь. До ворот было всего шесть-семь *ли, и бандиты вскоре оказались у цели.

Следует заметить, что Ван Юаньбао был старшим братом Ван Хуна, губернатора столичного округа. Богатство Ван Юаньбао могло сравниться с государственной казной, а его имя было известно всей стране; в свое время богача принимал сам император Сюань-цзун. И вот случилось так, что за три дня до того, как эта шайка решила его ограбить, в дом богача пробрались воры и унесли с собой немало ценностей. Ван Юаньбао поставил об этом в известность Ван Хуна. Тот приказал сыщикам найти и задержать преступников, а брату для охраны послал тридцать дюжих и отважных молодцов. Так что Фан Дэ и его людям не повезло — они попали в заранее расставленный капкан.

Подойдя к дому Ван Юаньбао, бандиты зажгли факелы. Вокруг стало светло как днем. С занесенными над головой ножами они ринулись к воротам, выломали их и ворвались во двор. Стражники и все, кто был в доме, проснулись. Перепуганные люди стали бить в гонг, подняли крик и, вооружившись палками, бросились ловить грабителей. На шум и крики со всех сторон на помощь сбежались соседи. Испугавшись такой толпы, бандиты подожгли дом и стали пробиваться к воротам. Тогда часть слуг и стражников бросилась тушить огонь, остальные кинулись вслед за разбойниками и окружили их. Те отчаянно дрались, ранили нескольких стражников, но устоять перед противником, который превосходил их числом, не смогли. Кончилось тем, что одних бандитов сбили с ног и тут же схватили, другим удалось бежать. В числе захваченных оказался и Фан Дэ. Пойманных связали и утром отправили в ямэнь губернатора столичного округа.

Ван Хун распорядился, чтобы дознание вел начальник уголовного следствия столичного уезда. Пост этот тогда занимал Ли Мянь, человек знатного происхождения, связанный родством с членами императорской семьи. Ли Мянь отличался справедливостью, честностью, талантом в управлении, и все его силы и стремления были направлены на то, чтобы в стране всегда царил порядок и народ жил спокойно. Но бывшие тогда у власти министры, Ли Линьфу, а затем Ян Гочжун, всячески вредили стране и народу, не терпели умных, незаурядных людей, поэтому Ли Мяню приходилось занимать только низшие чиновные должности, и его способности и таланты не находили себе достойного применения.

Скромная и незаметная должность начальника уголовного следствия была в то же время очень ответственной и важной. Начальник уголовного следствия лично вел дознание о разбоях, грабежах, и вообще все уголовные дела, как правило, поступали к нему. Люди, занимавшие этот пост, обычно были жестокими чиновниками и часто прибегали к самым страшным и изощренным пыткам, вроде тех, которые в свое время вводили *Чжоу Син, *Лай Цзинчэнь, *Со Юаньли. Пытками и истязаниями эти безжалостные чиновники хотели, с одной стороны, внушить людям страх, а с другой — вызвать к себе уважение. Часто начальники уголовного следствия вели дела по поручению высшего начальства или людей власть имущих и, чтобы добиться нужных им показаний, каждый раз применяли жестокие пытки, меньше всего думая о том, где правда, где ложь. Будь ты бесстрашным молодцом, будь у тебя жилы из стали и тело из железа, все равно, раз попал к ним в лапы, душу твою вгонят в пятки и вытравят из тебя всю смелость и отвагу. Не счесть, сколько честных и благородных людей, справедливых и верных долгу чиновников ни за что ни про что отправили они на тот свет! Только один Ли Мянь отличался в этом отношении от своих собратьев. Он придерживался справедливости и человечности, никогда не прибегал к жестоким пыткам; пытаясь вынести решение, он изучал самую суть вопроса, и потому никогда не было за ним несправедливо решенных дел.

Рано утром, когда в ямэне только началось присутствие, к Ли Мяню по приказу губернатора привели более десяти бандитов и человек пять-шесть раненых охранников; они опустились перед начальником на колени; тут же положили отнятое у разбойников оружие. Ли Мянь обвел всех взглядом и заметил, что среди разбойников один выделяется величественной и весьма благородной внешностью. «Такой мужчина! Неужели и он разбойник?» — подумал Ли Мянь, и у него невольно зародилась жалость к этому человеку. Начав с караульных и стражников из дома Ван Юаньбао, которых Ли Мянь опросил по поводу обстоятельств бандитского налета, он затем обратился к разбойникам — узнал фамилию и имя каждого и стал их допрашивать.

К пыткам прибегать не пришлось — пойманные на месте преступления бандиты признались во всем и даже выдали свое логово. Ли Мянь тут же послал людей с приказом схватить и арестовать остальных.

Когда очередь дошла до Фан Дэ, тот на коленях подполз к столу начальника и со слезами на глазах стал рассказывать:

— Я с детства учился, изучал *классические книги, и вовсе я не разбойник. Живу я бедно... Вчера нужда заставила меня пойти по знакомым и родственникам одалживать деньги. И вот, когда я скрывался от дождя в Буддийском храме заоблачного сияния, меня заманили к себе разбойники и угрозами заставили вступить в их шайку. Мне волей-неволей пришлось согласиться... — И Фан Дэ подробно рассказал о том, как он подрисовал голову птице и что произошло потом.

Ли Мянь, который с первого взгляда сочувственно отнесся к Фан Дэ, теперь, после его искреннего признания, проникся к нему жалостью и был склонен отпустить его. Но он подумал: «Все они в равной степени виновны, отпустить его одного — значит вызвать справедливые упреки. К тому же дело это поручено мне губернатором, и если я так поступлю, что доложу тогда начальству? Нет, придется действовать иначе», — решил он и тут же умышленно стал распекать бандитов, приказал, чтобы на каждого надели *кангу, всех отвели в тюрьму и держали там до тех пор, пока не будут пойманы и допрошены остальные из этой банды. Раненых охранников он отпустил, приказав оказать им помощь, а отличившихся стражников занес в список для представления к награде. Покончив со всем этим, он вызвал к себе в ямэнь тюремщика Ван Тая.

Заметим здесь, что Ван Тай когда-то навлек на себя гнев начальника, на него состряпали дело, и он был приговорен к смерти; только благодаря Ли Мяню, который расследовал его дело, Ван Тай был освобожден и остался служить при ямэне. Признательный Ли Мяню, он всегда с большим усердием выполнял любые его поручения, поэтому Ли Мянь назначил его старшим надзирателем.

Когда Ван Тай явился, Ли Мянь сказал ему:

— Среди разбойников, которых сейчас привели, есть некий Фан Дэ. Внешность у него благородная, говорит он честно, искренне. Он произвел на меня впечатление достойного человека, которому просто не представился случай выдвинуться. Я намерен был его освободить, но у всех на глазах неудобно было это сделать. Поручаю это тебе — улучи подходящий момент и дай ему возможность бежать. — При этом Ли Мянь вынул слиток серебра в три *лана, велел Ван Таю передать его Фан Дэ и предупредить того, чтобы он бежал куда-нибудь подальше, иначе в этих краях его снова схватят.

— Не осмелюсь не выполнить вашего распоряжения, — сказал Ван Тай, — боюсь только, что этим подведу остальных надзирателей. Как тут быть?

— Когда отпустишь его, переберешься с женой и детьми ко мне и спрячешься у меня в ямэне, а в донесении я свалю все на тебя. Тогда другие не будут за это в ответе. Ты останешься со мной и служить будешь лично мне. Это, пожалуй, лучше, чем находиться здесь на таком незавидном посту. Как на это посмотришь?

— Если господин возьмет меня к себе в услужение, то лучшего я и желать не могу, — ответил Ван Тай и, спрятав серебро, поспешил в тюрьму. Там он сказал надзирателю:

— Преступников, которых сейчас доставили к нам, не пытали, так что сил у них хватает. А ждать от этих верзил можно чего угодно, поэтому нельзя держать их вместе.

Надзиратели тут же развели арестованных по разным камерам. Ван Тай сам повел Фан Дэ и поместил его в наиболее отдаленной и безлюдной части тюрьмы. Тут он рассказал Фан Дэ о добром намерении начальника и отдал ему серебро. Фан Дэ был тронут до глубины души.

— Передайте, пожалуйста, начальнику мою искреннюю признательность, — сказал он Ван Таю, — и заверьте его, что если я не смогу отплатить ему за добро в этой жизни, то после смерти превращусь хоть в коня, хоть в пса, но буду служить ему, чтобы отблагодарить за все.

— Разве начальник спасает тебя, рассчитывая на какую-то благодарность? Он делает это, следуя собственным добрым побуждениям, — заметил Ван Тай. — Хотелось бы только, — продолжал он, — чтобы ты после этого случая бросил подобные дела и стал порядочным человеком, иначе добродетельный поступок начальника пропадет даром.

— Благодарю вас за наставление, — сказал Фан Дэ, — я непременно последую ему.

Вечером Ван Тай наблюдал за тем, как надзиратели разводили преступников по камерам. Начали они с Фан Дэ, затем по очереди развели и приковали к постелям всех остальных и ушли. Улучив момент, когда надзиратели суетились, каждый занятый каким-то своим делом, Ван Тай вернулся в камеру Фан Дэ, освободил его от оков, снял с него кангу, надел на Фан Дэ свою старую куртку и шапку и повел его за собой к выходу. К счастью, по дороге им никто не встретился, и, быстро открыв ворота, Ван Тай выпустил Фан Дэ из тюрьмы.

Чуть ли не бегом, не разбирая дороги, мчался Фан Дэ по улицам. Домой заходить он не решился. Вскоре Фан Дэ оказался за городом и шел дальше всю ночь.

«Начальник спас мне жизнь, — думал он, — но куда же мне теперь направиться?» Тут он вспомнил об *Ань Лушане, который пользовался большой благосклонностью и доверием императора и держал двери своего дома широко открытыми для смелых и талантливых людей. «Почему бы не попытаться найти прибежище у него?» И Фан Дэ направился прямо в *Фаньян.

Там очень кстати он встретил своего старого друга Янь Чжуана, который служил секретарем правителя округа. Янь Чжуан представил его Ань Лушаню. Надо сказать, что Ань Лушань уже давно замышлял серьезное дело против царствовавшего дома и охотно принимал всяких беглецов и недовольных. Он обратил внимание на внушительную внешность Фан Дэ, поговорил с ним, рассуждения и высказывания Фан Дэ пришлись ему по душе, и он оставил его у себя. Прожив там несколько дней, Фан Дэ тайно послал людей за женой, и она приехала в Фаньян. Поистине:

Но вернемся к Ван Таю. В тот вечер, когда Ван Тай освободил Фан Дэ, он, сославшись на дела, которые якобы ожидали его дома, и, распорядившись, чтобы как следует присматривали за арестованными, отдал надзирателям ключи и ушел из тюрьмы. Дома он собрал свои пожитки и в ту же ночь вместе женой переехал в ямэнь к Ли Мяню.

На следующее утро, когда надзиратели выводили арестованных во двор, они обнаружили, что канга Фан Дэ валяется на полу, и не могли понять, когда он успел удрать.

— Так крепко его заковали!.. Как этот бандит сумел высвободиться из канги и убежать! — без конца повторяли насмерть перепуганные надзиратели. — Отвечать-то за него нам придется. И все-таки как же ему удалось отсюда выбраться?

Стали осматривать кругом стены, пол, но нигде ничего не обнаружили — ни кирпича, ни даже какого-нибудь осколочка.

— Мерзавец этакий! — ругались они. — Еще врал вчера начальнику, что это его первое дело, а сам, оказывается, из бывалых да умелых.

— Пойду сообщу старшему надзирателю, пусть доложит начальству, чтобы немедленно послали людей на розыски, — сказал один из тюремщиков и бегом бросился к дому Ван Тая. Но двери оказались запертыми, сколько он ни барабанил, — все безрезультатно. На стук, посмотреть, в чем дело, вышел сосед Ван Тая.

— Они всю эту ночь без конца возились, — сказал он. — Наверное, переехали.

— Старший надзиратель не говорил, что собирается переселяться. Не должно этого быть! — усомнился надзиратель.

— Как же он может не слышать шума? — говорил сосед. — Не спит же мертвым сном!

Надзиратель решил, что сосед прав. Тогда он приналег плечом на дверь, и дверь сразу же поддалась — оказывается, она просто была подперта изнутри палкой. В комнате Ван Тая стояло только несколько громоздких вещей, и ни живой души в ней, конечно, не было.

«Странно! Почему же и он исчез? — недоумевал надзиратель. — Тот сбежавший арестант — уж не его ли рук это дело? Ладно, черт с ним, он или не он. Но свалить надо будет все на него».

Надзиратель закрыл дверь и, не возвращаясь в тюрьму, направился прямо в ямэнь к начальнику. Ли Мянь как раз в это время вел утреннее присутствие. Когда надзиратель доложил о случившемся, начальник сделал вид, что крайне поражен.

— Я всегда считал Ван Тая осторожным человеком, — проговорил он. — Никогда не думал, что он решится за взятку отпустить такого важного преступника. Полагаю, что он скрывается где-нибудь поблизости. Ищите повсюду! Найдете — будете награждены.

Надзиратель поклонился и вышел.

Ли Мянь составил донесение и послал его в область Ван Хуну. А тот написал императору донесение, в котором обвинил Ли Мяня в нерадении по отношению к своим служебным обязанностям, в том, что он по халатности не принял надлежащих мер предосторожности. В результате Ли Мяня лишили должности, чина, и он был низведен в простолюдины. Одновременно вывесили указ о повсеместном розыске Фан Дэ и Ван Тая. Не медля, Ли Мянь *сдал дела и грамоту, собрал вещи и отправился на родину. Ван Тая он повез с собой, спрятав его среди женщин.

Надо заметить, что семья Ли Мяня жила бедно. За годы своей службы Ли Мянь никогда ни у кого не взял ни гроша, и поэтому теперь, покидая ямэнь, он оставался таким же бедняком, как и прежде.

Возвратившись на родину, он сам со своими слугами обрабатывал землю и этим кормился. Два с чем-то года Ли Мянь провел в деревне. С каждым днем жить становилось все труднее. В конце концов он простился с женой, взял с собой Ван Тая и еще двоих слуг и отправился в путь, с тем чтобы разыскать и навестить старых друзей.

Из Дунду он поехал прямо в Хэбэй и там узнал, что его старый приятель Янь Гаоцин недавно получил должность правителя области Чаншань. Ли Мянь направился прямо туда, чтобы нанести ему визит. Он уже добрался до Босяни, местности, которая находилась в двухстах с чем-то ли от Чаншани и, когда проезжал по городу, навстречу ему попалась какая-то процессия. Впереди шли служащие ямэня с белыми палками в руках, освобождая дорогу следующему за ними чиновнику.

— Едет начальник уезда, а ну-ка, слезайте с лошадей! — закричали они Ли Мяню и его спутникам.

Ли Мянь спешился и стал в стороне. Между тем Ван Тай еще издали обратил внимание на начальника уезда — он ехал верхом на белом коне, над головой колыхался черный зонт, вид у начальника был величественный, внешность благородная, внушительная. Ван Таю показалось невероятным: начальник был очень похож на того самого разбойника Фан Дэ, которого он выпустил из тюрьмы.

— Господин! — обратился он тут же к Ли Мяню. — Этот начальник уезда ни дать ни взять Фан Дэ, которого мы тогда выпустили из тюрьмы.

Ли Мяню лицо начальника уезда тоже показалось знакомым, и, когда Ван Тай сказал ему об этом, он сразу все вспомнил.

— Действительно, похож на него, — согласился Ли Мянь. — Я ведь говорил, — продолжал он, обрадованный, — что это талантливый и выдающийся человек, которому просто не повезло в жизни. Так оно и оказалось. Непонятно только, как ему удалось получить должность.

Ли Мянь хотел было подойти к начальнику уезда и расспросить его, но подумал: «Если это действительно Фан Дэ, то решит, что я разузнал, что он здесь на должности и приехал сюда в расчете на благодарность. Нет, лучше не надо». Ли Мянь предупредил Ван Тая, чтобы тот молчал, а сам отвернулся, дожидаясь, пока начальник проедет мимо. Между тем, поравнявшись с ними, начальник сразу признал в человеке, стоящем спиной к дороге, Ли Мяня; заметил и находившегося рядом Ван Тая. Радость и удивление изобразились на его лице. Приказав свите остановиться, он спрыгнул с коня и подошел к Ли Мяню.

— Благодетель! — обратился он к Ли Мяню. — Почему же вы не захотели окликнуть меня и даже отвернулись? Ведь я чуть было не проехал мимо.

— Я не знал, что вы здесь, — с поклоном ответил Ли Мянь, — боялся, что отвлеку начальника от важного дела, и потому не решился подойти.

— Ну что вы! — воскликнул Фан Дэ. — Я рад, что мой благодетель приехал сюда, мне просто повезло... Прошу вас ко мне в ямэнь — посидим, поговорим.

Ли Мянь устал с дороги и, поскольку приглашение Фан Дэ казалось ему вполне искренним, ответил:

— Вы очень любезны. Я, конечно, с удовольствием зайду к вам поговорить. — И, сев на коня, он поехал рядом с Фан Дэ. За ними следовали Ван Тай и слуги Ли Мяня. Вскоре они подъехали к ямэню, сошли возле самых ворот, и Фан Дэ пригласил Ли Мяня пройти во внутренние покои. Свернув налево, они оказались в кабинете. Тут Фан Дэ отослал сопровождавших его слуг, оставив при себе лишь управляющего Чэнь Яня, которому велел находиться у входа, и распорядился, чтобы приготовили торжественный обед. Всех четырех коней Ли Мяня он велел поставить в стойло и задать им корм, Ван Таю и другим слугам приказал внести багаж. Кроме того, Фан Дэ распорядился, чтобы двое людей из ямэня были отданы в услужение Ли Мяню. Эти двое были Лу Синь и Чжи Чэн. Обоих Фан Дэ купил во время пребывания на должности в этом уезде.

Почему же Фан Дэ не пожелал, чтобы слуги вошли в кабинет? Дело в том, что в уезде он выдавал себя за родственника министра Фан Сюаньлина и хвастал перед другими своей родословной; никто в этих краях подлинной его биографии не знал, все верили ему и очень уважали. И вот нынче, когда произошла эта встреча и предстояла беседа с Ли Мянем, Фан Дэ опасался, что в разговоре речь может зайти об истории с разбойничьей шайкой, и не хотел, конечно, чтобы другие об этом услышали. Он понимал, что если люди узнают о его прошлом, начнут об этом болтать, станут издеваться над ним — и тогда прощай должность. Потому-то он и удалил слуг.

Покои, в которых оказался Ли Мянь, состояли из трех комнат, обращенных на юг; по бокам к ним прилегали два флигеля. Комнаты были просторными, с большими светлыми окнами. Здесь обычно начальник отдыхал, проводил свой досуг, и потому все было обставлено умело, со вкусом: аккуратные и опрятные столики и диваны, чистая, изящная утварь, красивые безделушки, на полках — книги; дворик благоухал цветами.

Итак, Фан Дэ, Ли Мянь и Ван Тай вошли в кабинет. Фан Дэ взял кресло, поставил его в центре комнаты на почетном месте, предложил Ли Мяню сесть, а сам опустился перед ним на колени. Ли Мянь поспешил поднять его.

— Что вы? Зачем такие торжественные церемонии?

— Я был преступником, которого ожидала смертная казнь, — говорил Фан Дэ. — Вы, благодетель, спасли меня, даже денег дали на дорогу, я очутился здесь и своим нынешним положением обязан вам. Вы мой второй отец, вы дали мне новую жизнь, и вы должны разрешить мне земно поклониться вам.

Ли Мянь был человеком прямым, в котором всегда преобладало чувство справедливости и долга, и, понимая, что Фан Дэ прав, принял от него два земных поклона. Затем Фан Дэ поблагодарил Ван Тая и провел гостей в боковой флигель. На ходу он предупреждал Ван Тая:

— Если мои служащие будут расспрашивать вас о чем-нибудь, не говорите им о том, что было когда-то.

— Не стоило предупреждать, я сам это прекрасно понимаю, — ответил Ван Тай.

Фан Дэ усадил Ли Мяня на почетное место, а сам взял кресло и сел в стороне, как подобает хозяину.

— Я денно и нощно с благодарностью думал о вас, о том, что вы спасли меня, — заговорил он. — Но не довелось мне отблагодарить вас. Никак не ожидал, что небо дарует мне эту встречу!

— Вы случайно попали в беду, — говорил ему Ли Мянь, — и если я вам чем-то помог, в этом нет особой добродетели — просто выказал таким образом добрые чувства.

— Позвольте осведомиться, какое высокое назначение вы теперь получили, что путь ваш лежит через наш уезд? — спросил Фан Дэ, предлагая гостю чай.

— После того как я отпустил вас, губернатор столичного округа обвинил меня в нерадивом отношении к службе, и меня отставили от должности. Я вернулся на родину, но дома мне было тоскливо, не по себе, и я решил поездить по стране, полюбоваться природой, чтобы немного развеяться. Сейчас я направляюсь в Чаншань, хочу проведать своего старого друга господина Яня, ныне начальника области, — вот и оказался в ваших краях. Да, не ожидал я, что встречусь с вами, не думал, что вы уже получили должность. Очень рад за вас.

— Значит, вы из-за меня лишились должности и чина, а я, недостойный, оказался здесь, на служебном посту. Мне, право, просто очень стыдно перед вами.

— В древности случалось, что ради справедливости люди жертвовали даже своей собственной семьей, а о каких-то чинах и должностях стоит ли говорить! Но только расскажите, — продолжал Ли Мянь, — куда вы потом направились после всей этой истории и как случилось, что получили должность начальника в этом уезде?

— Когда вы освободили меня, я бежал в Фаньян. Там, на мое счастье, я встретил одного старого знакомого, который представил меня губернатору Ань Лушаню. Ань Лушань принял меня и очень благосклонно отнесся ко мне. Через полгода я получил назначение в этот уезд на должность начальника по уголовным делам, а недавно скончался начальник уезда, и меня рекомендовали на его пост. Я стыжусь своей бесталанности и терзаюсь тем, что незаслуженно удостоился чести править народом и этой землей, поэтому прошу вас, друг мой, не откажите мне в наставлениях и советах.

Хотя Ли Мянь давно уже не служил, но до него доходили слухи о бунтарских помыслах Ань Лушаня. Услышав, что Фан Дэ получил должность благодаря рекомендации Ань Лушаня, и подумав о том, что впоследствии этот человек может оказаться в числе изменников государю, Ли Мянь решил предостеречь Фан Дэ на будущее, тем более что Фан Дэ просил у него советов и указаний.

— Получить чин и должность — в этом, собственно никаких особенных трудностей нет, — начал Ли Мянь, — но нужно суметь оправдать доверие правительства и не причинять вреда народу. Даже когда решается вопрос о жизни и смерти, когда дело сулит почести и завидные государственные чины или же грозит публичной казнью и плахой, — что бы там ни было, человек должен оставаться верным своим принципам. Ни в коем случае не следует поддаваться соблазну, которым вас могут искушать недостойные люди, и зариться на мелкие выгоды. И если вы измените долгу и чести, то пусть вы и станете пользоваться какими-то благами, все равно люди последующих поколений будут вспоминать о вас с презрительной усмешкой. А если вы будете тверды в своих честных убеждениях, то вам не то что начальником этого уезда, но и министром можно стать!

— Ваши золотые слова я всю жизнь буду хранить в памяти, — отвечал Фан Дэ и благодарил Ли Мяня за совет.

Так — один спросит, другой ответит, — они говорили, хорошо понимая друг друга. Но вскоре пришел Лу Синь, доложил, что все уже готово, и попросил их к столу. Фан Дэ поднялся и повел Ли Мяня во внутренние покои.

Стол был накрыт, как подобает — для хозяина и почетного гостя. Но Фан Дэ велел отодвинуть приготовленный ему прибор.

Видя, что Фан Дэ хочет сесть скромно в стороне, Ли Мянь сказал:

— Вы ставите меня в неловкое положение. Прошу вас занять подобающее вам место.

— Даже сидеть возле вас считаю слишком большой дерзостью с моей стороны и позволить себе окончательно выйти за рамки приличия не смею.

— Мы с вами стали друзьями, к чему же излишняя скромность и церемонии! — возразил Ли Мянь и велел поставить прибор хозяина на прежнее место. Фан Дэ не стал спорить. Слуги поднесли гостю и хозяину вино. Тут пришли музыканты, заиграла музыка. Стол был роскошно убран, уставлен самыми разными угощениями.

Хозяин и гость, довольные обществом друг друга, вволю пили, и лишь поздно ночью закончился пир. Не стоит говорить, что в это же время угощали Ван Тая и других сопровождавших Ли Мяня слуг.

За время пиршества Фан Дэ и Ли Мянь прониклись друг к другу таким глубоким чувством дружбы, что рука об руку возвратились в кабинет. Фан Дэ велел Лу Синю принести для гостя постель, которая предназначалась для начальства, когда оно здесь останавливалось, и сам стал стелить Ли Мяню.

— Ведь это дело прислуги, — остановил его Ли Мянь. — Зачем же вы утруждаете себя?

— Вы оказали мне такое благодеяние, что если я всю свою жизнь буду служить при вас конюхом или простым слугой, и то не смогу хоть в какой-то малой мере отблагодарить вас, — говорил Фан Дэ. — Разве желание хоть как-то выразить свои чувства можно считать беспокойством!

Когда все было устроено, Фан Дэ велел слугам принести лежанку для него самого и поставить ее рядом с постелью Ли Мяня.

Искренность, с которой говорил Фан Дэ, не позволяла Ли Мяню усомниться в том, что Фан Дэ — человек благородный, верный чести и долгу, и он проникся к нему еще большим уважением. Уже зажгли светильники, а они все еще сидели вдвоем, изливая в откровенной беседе свои чувства. Они говорили о своих стремлениях и цели своей жизни, во всем между ними было полное понимание, и теперь они стали задушевными друзьями, которые только сожалели о том, что не встретились раньше. Спать они легли лишь глубокой ночью.

На следующий день сослуживцы Фан Дэ, узнав о приезде почетного гостя, явились с визитом. После того как пришедшие поздоровались с Ли Мянем и представились ему, Фан Дэ представил Ли Мяня.

— Это мой благодетель. В свое время он удостоил меня чести, рекомендовал на должность, и я очень обязан ему.

Желая угодить начальнику уезда, каждый из местных чиновников устраивал пир и приглашал к себе начальника и его гостя. Но не будем об этом распространяться.

С тех пор как Ли Мянь остановился у Фан Дэ, они целые дни проводили за вином и беседой. Фан Дэ забросил дела и даже не появлялся в присутственном зале ямэня. Внимание, которое он оказывал Ли Мяню, его предупредительность превосходили все, что мог проявить самый почтительный сын в отношении родителей. Ли Мяню от всего этого даже стало как-то неловко, и дней через десять он начал поговаривать об отъезде. Но Фан Дэ ни за что не хотел его отпускать.

— Вы оказались здесь, нам представился такой удачный случай побыть вместе. Какой же резон уезжать! — говорил он. — Поживите здесь хотя бы месяц-другой, а там я предоставлю в ваше распоряжение погонщиков и лошадей, и вас проводят до самого места.

— Видя ваше доброе отношение ко мне, мне, конечно, тяжело было говорить вам об отъезде, — отвечал Ли Мянь. — Но вы ведь хозяин целого уезда, а с тех пор как я приехал сюда, вы забросили все свои дела, и если ваше начальство узнает об этом, будет не очень удобно. К тому же я уже решил ехать, и мне не хотелось бы менять свои планы.

Фан Дэ понял, что удержать его не удастся.

— Ну, раз вы твердо решили ехать, мне, конечно, неловко насильно удерживать вас, — сказал он. — Но только кто знает, когда еще нам доведется свидеться, поэтому разрешите мне попотчевать вас завтра на прощание чаркой вина. Весь завтрашний день мы проведем вместе, а послезавтра утром вы уедете. Как вы отнесетесь к этому?

— Ну, раз вы удостаиваете меня такой любезности, я, конечно, задержусь на день.

Довольный, что ему удалось уговорить Ли Мяня, Фан Дэ позвал Лу Синя и вместе с ним направился домой, чтобы приготовить дорогому гостю подарок к его отъезду. И вот из-за этого-то, надо сказать, Ли Мянь чуть было не поплатился жизнью.

Но расскажем все по порядку, и речь теперь поведем о жене Фан Дэ, урожденной госпоже Бэй.

В свое время, когда Фан Дэ был неудачником, она так привыкла всем распоряжаться, что и теперь, когда он стал важным чиновником, хотела, чтобы во всех делах ее слово было решающим. И сейчас, когда ее муж увел с собой двух домашних слуг и десять дней подряд где-то пропадал, она решила, что он тайком от нее занимается невесть какими делами, и была возмущена до предела.

Когда она увидела Фан Дэ, первым ее побуждением было устроить скандал, но она решила, что сначала надо выведать, что произошло.

— Какие у тебя там дела, что ты так долго не показывался? — спросила она мужа, притворно расплывшись в улыбке.

— И не говори! Мой благодетель оказался здесь, — отвечал Фан Дэ, — я чуть было не прозевал его. Хорошо, что глаз у меня острый... Я пригласил его в ямэнь и все эти дни провел с ним. Сейчас пришел с тобой посоветоваться: надо что-нибудь приготовить ему в подарок.

— О каком благодетеле ты говоришь?

— Ай! Как ты могла забыть! — воскликнул Фан Дэ. — Да это тот самый начальник уголовного следствия, господин Ли, который тогда спас мне жизнь. Я-то убежал, а он, оказывается, из-за меня потерял чин и должность. Сейчас он направляется в Чаншань к правителю области, а здесь проездом. Старший надзиратель Ван Тай тоже при нем.

— Ах, вот это кто!.. И много ты собираешься дарить ему?

— Это мой благодетель, мой второй отец, вторая мать, подарок должен быть щедрый.

— Десяти кусков шелка хватит?

Фан Дэ громко расхохотался:

— Ну и шутница ты! Моему-то благодетелю! Твоих десяти кусков шелка в подарок его слуге и то будет мало.

— Глупости! Ты вот начальник уезда, но твоим собственным слугам ни разу не выпадало счастье получить в подарок десять кусков шелка, а тут, извольте, какому-то слуге проезжего просителя — и целых десять кусков! Нет уж, шелк мне самой нужен, ничего из этого не выйдет... Прибавлю еще десять кусков, и пусть он побыстрей убирается!

— Как можно быть такой бездушной! — возмутился Фан Дэ. — Ведь он спас мне жизнь, мало того — дал мне денег на дорогу, а сам потерял должность и чин. Что двадцать кусков шелка по сравнению со всем этим?!

Жена Фан Дэ была женщиной скаредной, ей и с двадцатью кусками было жаль расставаться. Только потому, что Ли Мянь спас ее мужа, она великодушно согласилась отдать их и то считала это невесть какой жертвой, а ему, видите ли, все было мало.

— Ну, а сто кусков хватит? — спросила она умышленно.

— Ста кусков хватит только на подарок Ван Таю, — ответил Фан Дэ.

«Сто кусков Ван Таю! Сколько же тогда нужно Ли Мяню?» — подумала жена Фан Дэ и уже с явным раздражением сказала:

— Ну, если Ван Таю сто, то в подарок начальнику уголовного следствия надо по крайней мере пятьсот кусков!

— И этого будет мало, — заявил Фан Дэ.

Женщина разозлилась не на шутку:

— Раз так, может быть, дашь тысячу?

— Ну, это еще куда ни шло.

Слышать такое было сверх ее сил.

— Ну и ну! Да ты рехнулся! — завопила она и плюнула мужу в лицо. — Давно ли ты стал начальником и много ль принес мне в дом добра, чтобы так его разбазаривать?! Да если ты даже меня самое продашь, и то не наберешь и половины!.. Где нам взять столько шелку, чтобы одаривать людей?!

— Госпожа, можно ведь поговорить по-хорошему, посоветоваться. Зачем злиться? — говорил Фан Дэ, видя, что жена окончательно выходит из себя.

— О чем тут советоваться! — кричала она. — Есть у тебя — иди и дари! Меня нечего спрашивать!

— Ну, раз ничего нет, придется взять из казны, — пробормотал Фан Дэ.

— О-хо-хо! Ишь какой храбрый! Казна — это государственные деньги. Как смеешь ты брать их для себя лично?! А если вдруг нагрянет ревизия, что тогда ответишь?

Фан Дэ смутился.

— Ты, конечно, права, — ответил он. — Но ведь благодетель наш скоро уезжает... Как же быть? — Он уселся в стороне и задумался.

А у жены Фан Дэ, которая поняла, что муж во что бы то ни стало решил преподнести Ли Мяню дорогой подарок, сердце разрывалось на части. Пожалуй, если бы от нее кусок мяса отрезали, и то не было бы ей так больно. И недобрая мысль пришла ей на ум.

— Какой же ты мужчина! — бросила она мужу. — Если ты подобные дела не можешь решить, то где тебе быть большим начальником! Вот что — я знаю хороший выход: потрудишься раз, зато уж навсегда избавишься от забот.

Фан Дэ решил, что жена придумала что-то дельное, и поспешил спросить:

— Что же ты предлагаешь?

— Есть такое старинное изречение: «За великие благодеяния не благодарят», — сказала она. — Так вот тебе мой совет: сегодня же ночью подкараулить его, прикончить, и дело с концом.

— Дрянь ты этакая! — багровея от ярости, закричал Фан Дэ. — Ведь это из-за тебя я тогда чуть не расстался с жизнью: просил у тебя материи — не дала, пошел по знакомым — заманили в шайку. Если бы не этот мой благодетель, который, рискуя потерять должность, выпустил меня из тюрьмы, разве сейчас мы сидели бы здесь с тобой? Вместо того чтобы посоветовать мне сделать какое-нибудь доброе дело, наущаешь на злодейство и подстрекаешь убить моего благодетеля!.. Да как же ты можешь! Какое же у тебя сердце?!

Видя, что Фан Дэ все больше и больше распаляется, женщина приветливо заулыбалась и сказала:

— Да я ведь из хороших побуждений. Чего ты рассвирепел? Выслушай меня: права я — согласись, нет — не надо, что тут особенного?

— Ну, говори, в чем твоя правота?

— Вот ты до сих пор обижен на меня за то, что я тогда не дала тебе материи. Но поразмысли сам: семнадцати лет я пошла за тебя, и с тех пор изо дня в день все, что нужно, в доме — ну есть ли хоть что-нибудь, что бы не делалось именно благодаря мне? Так неужели я пожалела бы для тебя каких-то двух кусков материи? Разве в этом дело? Я слышала, что некогда был такой *Су Цинь. Когда ему не везло, домашние умышленно обращались с ним худо, чтобы подзадорить его; и в конце концов именно благодаря этому он потом добился поста министра. Вот я тогда и понадеялась на этот пример и решила таким же путем подзадорить тебя. Но тебе уж слишком не везло... Ты угодил к разбойникам, а ни воли, ни решительности Су Циня у тебя не было — вот ты и остался у бандитов, пошел с ними безобразничать. И если получил по заслугам, то во всем сам и виноват. При чем тут я?! И потом, неужели ты думаешь, что твой Ли Мянь из одного благородства и человечности отпустил тебя?

— Ты хочешь сказать, что это не так?

Женщина рассмеялась:

— Эх, что толку, что голова у тебя на плечах, если ты даже таких вещей не можешь понять. Ведь все эти чиновники по уголовным делам, как правило, люди жадные и жестокие. Попадись к ним в руки их лучшие друзья и ближайшие родственники, они и их не пощадят. С какой стати было такому чиновнику жалеть тебя, постороннего человека, добровольно жертвовать своей должностью и за здорово живешь освобождать важного преступника?! Просто когда он узнал, что ты главарь шайки, решил, что наверняка у вас запрятано добро и что у тебя найдется чем отблагодарить, если он тебя отпустит. Он дал бы подчиненным, преподнес начальству, и хорошим считался бы на своем посту, и в карман себе кое-что положил бы. Иначе с чего ради стал бы он из всей шайки отпускать тебя одного? Разве мог он предположить, что ты последний бедняк, что впервые пошел на такое дело, что удерешь и больше не покажешься ему на глаза и что он сам лишится должности? А нынче разузнал, что ты здесь начальник, — и тут как тут.

Фан Дэ только качал головой.

— Этого быть не может. Он отпустил меня из добрых побуждений, ничего другого в мыслях у него не было. Ехал он сейчас в Чаншань, а не ко мне, и встретился здесь со мной случайно. И то, когда заметил меня, отвернулся, не пожелал подойти — не хотел отвлекать меня от дел. Нет, не явился он сюда специально, чтобы найти меня, и не нужно такими подозрениями порочить хороших людей.

— Эх! — вздохнула женщина. — Да ведь он врал, когда говорил, что направляется в Чаншань. Как же ты мог этому поверить? Достаточно того, что он взял с собой Ван Тая. Этим одним он выдал себя с головой.

— И что с того, что он взял с собой Ван Тая? — недоумевал Фан Дэ.

— Ну и болван же ты! Если Ли Мянь знаком с губернатором Янем, то, может быть, и вправду едет навестить его. Ну, а этот Ван Тай, тюремщик столичного округа, — он что, по-твоему, тоже старый друг губернатора Яня и едет к нему в гости? Вот они вместе и отправились! А в том, что Ли Мянь отвернулся, как раз и был коварный расчет — посмотреть, подойдешь ты к нему или нет. Если бы он действительно направлялся в Чаншань, разве согласился жить здесь так долго?

— Да он и не соглашался, — возразил Фан Дэ. — Это я его просил остаться и в конце концов уговорил.

— И здесь он хитрил — просто хотел испытать, искренне твое отношение к нему или нет.

Фан Дэ вообще был человеком нерешительным, и слова жены зародили в нем сомнение. Он тяжело вздохнул, но не проронил ни слова.

— Как бы там ни было, а за это добро не отблагодаришь! — твердила свое жена Фан Дэ.

— Что значит — «не отблагодаришь»?

— А то и значит: мало ему преподнесешь — он разозлится, возьмет да и выложит все дело, где надо. Прощай тогда твоя должность. Да что там должность... Схватят, как беглеца-разбойника, так, пожалуй, и с жизнью придется распрощаться! А щедро отблагодаришь — сделает правилом: так и будет от одного раза до другого приходить и требовать свое. Конечно, если ты собираешься всякий раз преподносить ему дорогие подарки, все будет в порядке, но если хоть в чем-то не угодишь ему, он опять-таки выдаст тебя, и тоже от ответа тебе будет не уйти. Разве не ясно, что надо положить этому конец? Исстари говорят: «Силен тот, кто первым бьет». Если сейчас ты не поступишь так, как я советую, придет время — и слова мои сбудутся. Только жалеть-то будет уже поздно!

Фан Дэ слушал жену, молча кивая головой: теперь он уже был иначе настроен. Но, еще и еще раз поразмыслив, он сказал:

— Ведь это я сам хотел отблагодарить его за добро, которое он для меня сделал, а он и словом ни разу об этом не обмолвился. Думаю, что не это у него на уме.

— Не говорил, потому что не видел пока, чтобы ты собирался расщедриться, — с усмешкой ответила женщина. — Не беспокойся, придет время — заговорит. И еще должна тебе сказать: теперь, после его визита к тебе, что бы там ни было — все равно карьере твоей уже конец.

— Это почему?

— Все видели, как тепло, как сердечно ты отнесся к Ли Мяню, когда он сюда приехал. А почему — никто в ямэне не знает, и, разумеется, люди начнут расспрашивать об этом слуг Ли Мяня. Ну а тем — какая нужда тебя выгораживать? Ясно, расскажут все, как было. Вот и подумай: языки у людей ох какие злые; как узнают в ямэне, что их начальник в прошлом был разбойником, то уж, конечно, о таком чрезвычайном происшествии пойдут сплетни. Твои сослуживцы, может быть, и не посмеют в лицо насмехаться над тобой, но с тебя-то вполне хватит пересудов за твоей спиной — уж из-за одного стыда ты не сможешь здесь оставаться доле. Но это еще полбеды. Раз Ли Мянь и губернатор Янь — большие друзья, то когда Ли Мянь будет у него, разумеется, поделится с ним и расскажет ему о тебе. А я слышала, что старик Янь — человек с большими причудами, и кто знает, что ему взбредет в голову, тем более что ты его подчиненный. Ну а если разнесется слух по всей провинции Хэбэй, тогда уж беги отсюда без оглядки. Опять станешь нищим, так и проживешь в бедности остаток своих дней. Чем ждать, пока тебя опозорит губернатор Янь, лучше действовать первым.

Фан Дэ с самого начала и сам опасался, как бы слуги Ли Мяня не проговорились, потому тайком и предупреждал Ван Тая. Ну а когда жена наговорила ему таких страстей, страх и вовсе обуял его. О благодарности за добро, которое ему сделали, он теперь и не помышлял.

— Да, хорошо, что ты подумала обо всем этом, — сказал он жене. — Иначе я бы сам погубил себя. Но только вот что: все в ямэне знают, что он здесь гостит, и если назавтра он вдруг исчезнет, это ведь вызовет у людей подозрение. Да и труп нелегко будет упрятать.

— Это как раз ерунда. Немного погодя ты пойдешь к нему, с собой возьмешь только нескольких верных людей, а остальных ушлешь. Напоишь его и его слуг, а ночью поручишь кому-нибудь убить их и поджечь кабинет. Утром ты найдешь их останки, поплачешь для приличия и положишь их в гроб. Все будут думать, что они погибли при пожаре. Какие могут быть у людей еще подозрения?!

— Великолепно придумано! — радостно воскликнул Фан Дэ. Он хотел было встать и уйти, но жена удержала его. Она знала слабохарактерность мужа: чего доброго, засидится с Ли Мянем, заговорится с ним, симпатии к Ли Мяню снова возьмут верх, и он еще передумает.

— Еще рано, посиди, пойдешь позже, — сказала она.

Фан Дэ послушался и остался. Поистине:

Исстари говорят: «У стен есть уши, и за окном найдется человек». Супруги говорили у себя в комнате, и, когда жена Фан Дэ без конца спорила с мужем о том, сколько материи дать Ли Мяню, а кончила тем, что стала подговаривать его на убийство, ей и в голову не приходило, что их могут подслушать, тем более здесь, в их покоях, куда, она знала, никто из посторонних не заходит. Поэтому она дала волю языку, восстанавливая мужа против его благодетеля. Но случилось так, что слуга Лу Синь, который пришел сюда вместе с Фан Дэ, выходя из помещения, услышал доносившийся из комнаты начальника раздраженный голос госпожи Бэй. Лу Синь приник к стене и стал подслушивать. Все, о чем они спорили, их ругань и, наконец, разговор о том, чтобы поджечь кабинет, — все это он слышал до мельчайших подробностей и был потрясен.

«Вот, оказывается, кем был мой хозяин в прошлом! Господин, который гостит у нас, спас его, а он теперь хочет отплатить ему злом за добро. Да где же такое слыхано?! — возмущался Лу Синь. — Если он может допустить такое по отношению к своему благодетелю, чего ждать от него нам, слугам?! Приведись сделать что не так, живо расправится — убьет не задумываясь. Какая польза служить таким подлым и жестоким людям!» Затем он подумал: «Говорят, спасти жизнь человеку — лучше, чем воздвигнуть семиэтажную пагоду Будде. Спасу их — по крайней мере за мной будет хоть какое-то доброе дело. Но если я предупрежу их, чтобы они отсюда бежали, — продолжал размышлять Лу Синь, — вряд ли меня пощадят, значит, надо будет и самому отсюда убираться». Лу Синь тут же взял деньги, какие оказались под рукой, спрятал их понадежнее и, улучив удобный момент, потихоньку, никем не замеченный, выскользнул из покоев начальника и прямым путем побежал в кабинет. Возле флигеля он увидел Чжи Чэна. Слуга сидел на пороге и заваривал чай, обмахиваясь веером. Не желая вспугнуть его, Лу Синь зашел в кабинет с другой стороны.

Ни Ван Тая, ни кого другого там не было. Возле стола сидел один Ли Мянь и рассматривал книги. Лу Синь подошел к столу и прошептал:

— Господин, вас ждет беда. Бегите отсюда скорей! Не медлите!

Ли Мянь не на шутку перепугался.

— Откуда грозит мне беда? — взволнованно спросил он.

Лу Синь отвел его в сторону и подробно рассказал ему все, что только что услышал.

— Я знал, что вы ни в чем не повинны, что пострадаете ни за что, — добавил он в заключение, — потому я и пришел предупредить вас. Если вы сейчас же не уйдете, беды вам не миновать.

После всего, что рассказал Лу Синь, Ли Мянь, не переставая дрожать от страха так, будто его опустили в ведро с ледяной водой, благодарил Лу Синя.

— Если бы не вы, не ваши благородные побуждения, я погиб бы... За ваше благодеяние и милость я не останусь неблагодарным. Вот уж не ожидал, что он окажется таким предателем.

— Прошу вас, тише, а то услышит Чжи Чэн, выдаст нас, и тогда не уберечься ни вам, ни мне, — шептал Лу Синь взволнованно, кланяясь без конца в ответ.

— Но я не могу со спокойной душой уйти, — говорил Ли Мянь. — Ведь если я уйду, я подведу вас.

— У меня нет ни жены, ни семьи, и, когда вы уйдете, я тоже подамся отсюда куда-нибудь подальше. Пусть это вас не беспокоит.

— Раз так, почему бы вам не отправиться со мной в Чаншань?

— Если вы согласны оставить меня при себе, то я охотно буду вам служить.

— Зачем говорить так! Ведь вы — мой спаситель. Но вот беда — Ван Тай и оба мои слуги ушли покупать туфли. Как же нам быть?

— Подождите, я сейчас пойду разыщу их.

— Да и кони мои стоят в стойле на заднем дворе, — растерянно продолжал Ли Мянь. — Как с этим поступить?

— Тоже придется подождать — я подговорю конюха привести коней сюда, — сказал Лу Синь и поспешно вышел из кабинета. Во дворе он оглянулся, чтобы взглянуть на Чжи Чэна, но того на прежнем месте не оказалось. Тогда Лу Синь зашел посмотреть, нет ли его в комнате во флигеле, — и там его не было. На самом деле Чжи Чэн отлучился по нужде, а Лу Синь, решив, что тот их подслушал и пошел доносить Фан Дэ, всполошился и побежал обратно к Ли Мяню.

— Господин, беда! Наверное, Чжи Чэн подслушал нас и пошел донести хозяину. Скорей уходите! Ждать Ван Тая мы уже не можем!

Ли Мяня охватил такой страх, что он слова не мог выговорить. Бросив все свои пожитки, он в чем был, шатаясь, выбежал из кабинета и последовал за Лу Синем.

При появлении Ли Мяня сидевшие у ворот служащие ямэня встали. Ли Мянь торопливо прошел мимо них и оказался за воротами. На его счастье, тут же, у восточного прохода, стояли привязанными три коня, которых держали здесь наготове, на случай если они понадобятся начальству.

Лу Синь быстро смекнул, как этим воспользоваться.

— Живо, подавай господину лошадей! — крикнул он конюху. — Господин едет с визитом!

Конюх тотчас подвел им двух коней. Он не посмел ослушаться: перед ним стоял почетный гость начальника уезда да и сам доверенный слуга начальника Лу Синь отдал ему приказание. Только успели они сесть на коней, как прямо перед ними вырос Ван Тай.

— Вы очень кстати вернулись, Ван Тай, — сказал ему Лу Синь. — Торопитесь присоединиться, — господин Ли едет с визитом. — Лу Синь тут же приказал подать еще одного коня, и они все вместе выехали за ворота ямэня. Конюх, разумеется, неотступно следовал за ними. Лу Синь и тут сумел его одурачить, бросив ему на ходу:

— Господин Ли завтра с утра уезжает в область, и начальник хотел, чтобы ты сегодня вечером почистил его лошадей, так что скоро тебя позовут. Можешь не сопровождать нас.

Конюх поверил и остановился.

— Благодарю, что предупредили, — сказал он в ответ.

Они уже проехали мост и свернули на запад, когда навстречу им попались возвращавшиеся слуги Ли Мяня.

— Куда это едет господин наш? — спросили они.

— Я и сам не знаю, — сказал Ван Тай.

— Следуйте быстрей за мной, нечего болтать! — крикнул им Ли Мянь.

Ли Мянь и Лу Синь подстегнули коней. Ван Тай был в недоумении, не понимая, почему его хозяин так спешит и куда едет с визитом, но ему ничего не оставалось, как тоже подхлестнуть коня. Слуги, не щадя себя, бежали за ними вдогонку. У западных ворот Ли Мянь и его спутники увидели трех всадников, гуськом въезжавших в город. В одном из них Лу Синь еще издали узнал управляющего Чэнь Яня. С ним ехал писарь канцелярии и кто-то третий, незнакомый Лу Синю. Чэнь Янь и писарь при виде Ли Мяня поспешили сойти с коней, чтобы приветствовать его.

Поговорка гласит: «В минуту опасности быстро находишься», и Лу Синь, обращаясь к Ли Мяню, громко сказал:

— Господин Ли, ведь вашим управляющим не на чем ехать, можно было бы взять коней у Чэнь Яня.

Ли Мянь понял его.

— Да, было бы очень кстати, — проговорил он, останавливая коня.

Тогда Лу Синь обратился к Чэнь Яню:

— Господин Ли едет с визитом. Дай-ка твоих коней для его управляющих. Мы ненадолго, скоро вернемся.

Чэнь Янь и писарь были рады случаю угодить Ли Мяню. Ведь он мог потом замолвить за них доброе словечко перед начальником.

— Если господину Ли нужно, пожалуйста! — сказали они в один голос.

Через минуту-другую подбежали следовавшие за Ли Мянем слуги — они едва переводили дыхание, пот градом катился с них. Двое из группы Чэнь Яня поспешили передать им плетки и поводья. Слуги вскочили на лошадей и вслед за Ли Мянем и остальными выехали из города. Тут только люди отпустили поводья, и двадцать копыт, поднимая пыль, зацокали по проезжей дороге и понеслись по направлению к Чаншани. Вот уж действительно:

Оставим теперь Ли Мяня и его спутников и скажем о Чжи Чэне, который сходил в уборную, вернулся, заварил чай и понес его в кабинет. Однако Ли Мяня там не оказалось. Чжи Чэн обошел все комнаты, но Ли Мяня и след простыл.

«Два дня уже сидит здесь, не выходя, — наскучило, наверное, пошел прогуляться», — решил Чжи Чэн. Прождал он почти целую *стражу, но Ли Мянь все не возвращался. Выйдя на улицу взглянуть, нет ли его где-нибудь поблизости, Чжи Чэн у ворот столкнулся с Фан Дэ. Надо сказать, что Фан Дэ, которого задержала жена, просидел с ней довольно долго и теперь, очень кстати встретив Чжи Чэна, спросил у него:

— Тебе не попадался Лу Синь?

— Нет, не видел его, — ответил тот. — Наверное, пошел пройтись с господином Ли.

Фан Дэ показалось это странным. Он собрался было послать Чжи Чэна на розыски Лу Синя, но как раз в это время к ним подошел Чэнь Янь.

— Не видел ли господина Ли? — обратился к нему Фан Дэ.

— Только что встретил его и Лу Синя возле западных ворот, — ответил Чэнь Янь. — Лу Синь говорил, что они собрались к кому-то в гости, я даже дал управляющим господина Ли своих коней. Они поехали впятером, неслись как вихрь. Не знаю, что у них за спешное и важное дело!

Фан Дэ догадался, что Лу Синь выболтал Ли Мяню его тайну, и если бы мог, закричал от досады. Никого ни о чем больше не расспрашивая, он пошел снова в свои покои и рассказал обо всем жене. Та перепугалась.

— Худо! Худо!.. Теперь беда не заставит себя долго ждать! — причитала она.

Видя волнение жены, Фан Дэ совсем растерялся.

— Что будем делать, если он не появится? Это ты все — наплела невесть что, теперь вот и получилось! — упрекал он жену.

— Ладно, не волнуйся. Исстари говорят: «Начал дело — доводи до конца». Что случилось, то случилось, толковать тут не о чем. Думаю, что далеко они не ушли. Пошли-ка надежных людей, пусть они их нагонят, нападут на них под видом бандитов, и дело с концом.

Фан Дэ вызвал Чэнь Яня к себе, выложил ему свой план и стал с ним договариваться.

— Нет, такое дело, знаете, нам не с руки, — сказал Чэнь Янь, выслушав начальника. — Прислуживая вам, мы можем куда-нибудь сбегать, а пускаться на мошеннические проделки, с тем чтобы убить человека, — таких вещей мы никогда себе не позволяли. Но пусть я и пошел бы на это, а вдруг случится так, что кто-нибудь придет ему на помощь и меня схватят, тогда уж не он, а я погибну. Я предложу вам другое. И людей не надо будет посылать, и беглецы не уйдут.

Фан Дэ обрадовался.

— Ну, говори, что ты придумал?

— Месяц назад по соседству со мной поселился один человек, — начал Чэнь Янь. — Ни фамилии своей, ни имени он никому не называет, ничем определенным не занимается, каждый день куда-то уходит и возвращается домой пьяным. Прошлое его показалось мне подозрительным, поведение — загадочным, и я решил проследить за ним. И вот однажды я увидел, как один удалец, парадно одетый, подъехал к его дому на лошади. Несколько людей сопровождали его. Вся эта компания прошла к нему в дом, и там три дня подряд они пили. Я пытался выведать у слуг, что за человек их хозяин и что за люди приезжали к нему в гости, но никто упорно не хотел говорить. И только один шепотом рассказал мне следующее: «Человек этот — благородный *рыцарь; он может послать по воздуху свой меч и снять любому голову, он умеет летать и за одно мгновение способен преодолеть сотни ли. К тому же человек он в высшей степени справедливый. В свое время в городе Чанъань, мстя за кого-то, он среди бела дня убил человека и теперь тут скрывается». Вы могли бы явиться к нему с подарками, — продолжал Чэнь Янь, — сказать, что Ли Мянь хочет вас погубить, и просить его отомстить за вас. Если только он согласится, дело будет сделано.

Жена Фан Дэ, которая слышала весь разговор из-за ширмы, воскликнула:

— Великолепный план! Иди, немедленно проси его!

— Сколько же нужно будет дать в качестве подарка? — спросил Фан Дэ.

— Это благородный человек. Он дорожит чувствами, а не вещами, — сказал Чэнь Янь. — Трехсот ланов золотом будет вполне достаточно.

Жена Фан Дэ настаивала на том, чтобы поступить именно так, как советует Чэнь Янь, и тут же приготовила триста ланов. День уже клонился к вечеру, когда Фан Дэ, переодетый в простое платье, пешком, стараясь остаться никем не замеченным, в сопровождении Чэнь Яня и Чжи Чэна, направился к дому Чэнь Яня. Наконец они очутились в безлюдном переулке, где было всего пять-шесть домов. Вокруг стояла полная тишина. Чэнь Янь провел Фан Дэ к себе в дом, усадил, зажег светильник, а сам пошел к выходу и стал ждать. Вскоре он увидел, что сосед возвращается, на этот раз тоже вдребезги пьяный. Чэнь Янь поспешил доложить об этом Фан Дэ.

— Приготовьтесь к разговору. А лучше всего станьте перед ним на колени и просите, — сказал он под конец.

Фан Дэ кивнул головой в знак согласия. Они вместе подошли к соседнему дому и тихонько два раза постучались.

— Кто здесь? — послышалось в ответ, и дверь открылась.

— Начальник нашего уезда с визитом к вам, благородный рыцарь, — тихим голосом доложил Чэнь Янь.

— Нет у меня здесь никакого благородного рыцаря, — ответил хозяин, собираясь захлопнуть дверь.

— Постойте! — остановил его Чэнь Янь. — Надо кое-что вам сказать.

— Спать я хочу. Какие там разговоры! — пробурчал тот в ответ. — Хотите поговорить, приходите завтра.

— Я только на минутку... — вмешался Фан Дэ.

— Ну, если на самом деле так надо поговорить, проходите!

Все трое вошли. Хозяин прикрыл за ними дверь и провел их в маленькую гостиную. Здесь Фан Дэ опустился перед незнакомцем на колени.

— Я не знал, что вы, благородный рыцарь, соблаговолили посетить наш скромный уезд, и виноват, что не встретил вас; но после того, что сегодня мне выпало счастье повидаться с вами, я могу спокойно прожить всю оставшуюся жизнь.

— Вы же хозяин всего уезда! — поднимая Фан Дэ с колен, сказал незнакомец. — Разве подобает вам становиться на колени? Ведь этим вы роняете свое достоинство. Тем более что я вовсе не какой-нибудь там рыцарь, так что вы просто ошиблись.

— Я специально явился с визитом к благородному рыцарю, и никакой ошибки здесь нет, — ответил Фан Дэ и тут же велел Чэнь Яню и Чжи Чэну поднести незнакомцу подарок.

— Это скромное подношение пусть будет вам на вино, благородный рыцарь, — говорил тем временем Фан Дэ. — Прошу принять благосклонно.

Тот в ответ расхохотался.

— Я ведь бродяга бездомный, без роду, без племени, — сказал он. — Нет у меня никаких необычайных способностей и талантов, не заслуживаю я того, чтобы меня величали рыцарем, и подарки эти ни к чему. Прошу, возьмите их сейчас же назад.

Фан Дэ снова согнулся в поклоне.

— Мой подарок, конечно, скромен, — сказал он, — но подношу я его от искреннего сердца и потому прошу вас принять.

— Почему вы склоняетесь перед простолюдином, преподносите ему щедрые дары, в чем дело? — спросил человек.

— Примите, пожалуйста, тогда мы поговорим.

— Хоть я и беден, но клянусь, не беру от людей ничего, если не знаю, с какой целью мне преподносят. Объясните, в чем дело, — иначе ни за что не возьму.

Фан Дэ залился притворными слезами и, земно кланяясь, стал рассказывать:

— Я давно уже терплю обиду, и ныне враг мой совсем рядом, а я не могу ему отомстить. Мне говорили о вас как о справедливом и отважном человеке, который своей храбростью превосходит *Не Чжэна и *Цзин Кэ. Поэтому я и решился обратиться к вам. Прошу вас, сжальтесь надо мной, ведь я так несправедливо обижен. Помогите уничтожить негодяя, и я вовек не забуду вашего благодеяния!

Но человек покачал головой.

— Я ведь говорил, что вы ошиблись. Мне ль помогать другим в серьезных делах, когда я сам себе заработать на жизнь не умею... Тем более замышлять убийство — ведь это не шутка! Если только нас сейчас подслушают, мне будет несдобровать. Так что, прошу вас, уходите скорей. — При этом человек повернулся и сам направился к выходу. Фан Дэ схватил его за рукав.

— Я слышал, что вы человек справедливый, что в вас живет дух древних рыцарей, что вы всегда боретесь против злодеев и угнетателей, помогаете несчастным и обиженным, — говорил Фан Дэ. — А вот ко мне не хотите проявить сочувствия, хотя обида мне нанесена величайшая. Видимо, так мне и не придется отомстить моему врагу! — заключил Фан Дэ и опять пустил слезу.

Глядя на Фан Дэ, человек решил, что тот говорит правду, и спросил:

— С вами действительно поступили несправедливо?

— Если бы это не было величайшей несправедливостью, я не осмелился бы обратиться к вам.

— Раз так, садитесь и расскажите подробно, кто вас обидел, как все это случилось и где сейчас ваш обидчик. Можно будет что-нибудь сделать — сделаю, а нет — значит, нет.

Чэнь Янь и Чжи Чэн остались стоять в стороне, а незнакомец и Фан Дэ сели друг против друга, и Фан Дэ стал сочинять историю:

— В свое время Ли Мянь ни за что ни про что обвинил меня в разбое, нещадно бил, пытал и посадил в тюрьму. Не раз он посылал ко мне тюремщика Ван Тая, чтобы тот прикончил меня, но так замысел его и не удался — каждый раз кто-нибудь мешал. На мое счастье, чиновник, сменивший Ли Мяня, толком расследовал мое дело, я был освобожден и получил должность в этом уезде. Но на днях Ли Мянь вместе с Ван Таем явился сюда, стал мне угрожать и вытянул из меня тысячу ланов золотом. Но и этого ему показалось мало — подговорил моего слугу убить меня. Но дело у них сорвалось, и они оба бежали. Сейчас Ли Мянь направился в Чаншань — хочет подговорить там губернатора Яня, чтобы тот разделался со мной.

— Вот как! — в негодовании закричал человек, выслушав рассказ Фан Дэ, в котором тот нагородил бог весть сколько жестоких поступков Ли Мяня. — Какая подлость! Нет, уж тут сидеть сложа руки я не могу!.. Пожалуйста, возвращайтесь домой, я все беру на себя. Нынче же ночью я отправлюсь в Чаншань, разыщу этого негодяя и отомщу за вас. В полночь я буду в ямэне и отчитаюсь перед вами.

— Очень признателен вам за ваше искреннее сочувствие! — сказал Фан Дэ. — Буду ждать вас, а когда дело сделается, особо щедро вас отблагодарю.

— Всю свою жизнь я бросался на помощь с обнаженным мечом, если видел, что совершается несправедливость. Полагаете, что я рассчитываю на ваш щедрый подарок?! И этот ваш сегодняшний подарок я тоже не приму, — возмущенный, сказал ему на это в ответ человек и, не успев еще договорить, с быстротою ветра и с легкостью птицы устремился к выходу и в мгновение исчез.

Фан Дэ, Чжи Чэн и Чэнь Янь застыли, уставившись в одну точку и раскрыв рты от удивления.

— Действительно, необыкновенный человек! — в один голос восклицали они.

Фан Дэ приказал слугам взять обратно деньги, решив, что поднесет их рыцарю, когда тот вернется. Стихи по этому поводу говорят:

Но вернемся снова к Ли Мяню.

Ван Тай и оба слуги Ли Мяня не могли понять, почему их хозяин покинул город, так и не заехав ни к кому с визитом, и почему несется во весь дух. Ведь они, не переводя дыхания, проскакали более тридцати ли, уже наступали сумерки, но не похоже было, чтобы Ли Мянь собирался останавливаться где-нибудь на ночлег.

Это была ночь тринадцатого числа: светлый диск луны давно уже сиял на небе. При свете луны, не обращая никакого внимания на то, хороша дорога или нет, Ли Мянь, не щадя себя, мчался вперед, опасаясь, что его настигнет погоня. В пути он не проронил ни слова и только подстегивал коня.

Наступила уже вторая стража. Позади осталось более шестидесяти ли, когда они въехали в какое-то селение уезда Цзинсинсянь. Уже и люди утомились, и кони выбились из сил.

— Мы отъехали уже далеко, думаю, теперь все будет в порядке, — обратился Лу Синь к Ли Мяню. — Давайте переночуем здесь, а завтра утром поедем дальше.

Ли Мянь согласился, и они отправились искать ночлега. Стояла уже глубокая ночь, ворота всюду были на запоре, и остановиться было негде. Лишь на самой окраине селения им удалось найти постоялый двор. Все спешились, вошли во двор, расседлали коней, завели их в стойла и задали им корм.

— Хозяин, отведи нам чистое помещение, чтобы мы могли отдохнуть, — сказал Лу Синь слуге.

— По правде говоря, у нас тут все комнаты чистые, но свободна сейчас только одна, — ответил тот. И, засветив огонь, ввел их в комнату. Ли Мянь, еле дыша, сразу повалился на скамейку. Только тут Ван Тай не выдержал и наконец спросил:

— Господин, осмелюсь спросить, что случилось? Ведь начальник уезда так сердечно уговаривал нас остаться, завтра он дал бы коней, выделил сопровождающих, и мы преспокойно уехали бы. Разве было бы плохо?! Так нет, мы словно беглецы какие-то: бросили вещи, всю ночь скакали до потери сил. Да и управляющий начальника Лу Синь едет с нами...

— Как тебе знать! — вздохнув, ответил Ли Мянь. — Если бы не Лу Синь, все мы погибли бы и тела наши валялись бы неизвестно где. Мы, можно сказать, вырвались из самой пасти тигра. Благодарение богу, что живы остались. Не до вещей и не до усталости!

— Как это так? — недоумевал Ван Тай.

Ли Мянь собрался было объяснить, в чем дело, но в это время в комнату вошел хозяин постоялого двора. Обеспокоенный тем, что пятеро молодцов приехали глубокой ночью, верхами, без всякого багажа, он заподозрил, уж не разбойники ли это, и решил зайти к ним расспросить, кто они такие.

— Чем вы занимаетесь? И откуда едете, что так поздно явились сюда? — спросил он новых постояльцев.

— Это очень длинная история, — ответил Ли Мянь, — присядьте, и я вам подробно объясню. — И, переполненный невысказанной обидой, Ли Мянь поведал хозяину, как в свое время Фан Дэ был разбойником и совершил преступление, как он, Ли Мянь, пожалел Фан Дэ, который показался ему образованным человеком, и велел Ван Таю тайком выпустить его из тюрьмы, как лишился из-за этого должности и как случайно встретил Фан Дэ в этих краях. Рассказал о том, как Фан Дэ гостеприимно его принял, как вдруг сегодня днем случайно выяснилось, что по наущению жены Фан Дэ решил убить его, и как благодаря Лу Синю он узнал об этом и бежал, — словом, подробно по порядку рассказал обо всем.

Слушая его, хозяин постоялого двора то и дело сокрушенно вздыхал, а Ван Тай во весь голос клял и ругал Фан Дэ.

— Уважаемый, — обратился Ван Тай к хозяину постоялого двора, когда Ли Мянь кончил свой рассказ. — Господин утомился, велите, чтобы поскорей принесли вина и что-нибудь поесть. Мы поспим немного и снова двинемся в путь.

Только хозяин вышел, как из-под кровати вдруг выскочил какой-то здоровенный мужчина в легкой, плотно прилегающей одежде, с кинжалом в руке. Вид у него был грозный, устрашающий. У Ли Мяня и других от страха чуть душа не покинула тело.

— Рыцарь, пощадите! Пощадите! — закричали они, пав ниц перед ним.

— Не пугайтесь! Я должен вам кое-что сказать, — промолвил человек, беря Ли Мяня за руки и поднимая его с колен. — Я — поборник справедливости, заступник обиженных, я освобождаю землю от бесчестных и неблагодарных. Фан Дэ только что наврал мне, что вы возвели на него напраслину, задумали погубить его, и просил меня расправиться с вами. Мог ли я знать, что у этого мерзавца волчье сердце и собачья душа, что он лишен благородства и не помнит добра! Хорошо, что вы только что рассказали все хозяину, а то я по ошибке чуть было не убил достойного человека.

— Благодарю вас, благородный человек, что вы сохранили мне жизнь, — говорил Ли Мянь, земно кланяясь.

— Не надо, не благодарите, — сказал человек, поднимая Ли Мяня с колен. — Я ненадолго оставлю вас, а позже вернусь.

Он вышел из комнаты, поднялся на крышу и тотчас с легкостью птицы взлетел. Мгновенье — и его не было видно. Ли Мянь и его слуги стояли в оцепенении от удивления и страха, никто не знал, зачем он еще вернется. Опасаясь, нет ли во всем этом злого умысла, они не решались лечь спать; к еде, которую им принесли, не притронулись. Вот что об этом можно сказать в стихах:

Но обратимся снова к жене Фан Дэ. Когда Фан Дэ возвратился и она узнала, что дело сделано, да еще и подарок не тронут, она так и сияла от радости. Тут же был накрыт стол, зажжены свечи, и муж с женой стали ждать возвращения рыцаря. Чэнь Янь тоже остался у них. В третью стражу они вдруг услышали страшный крик вспуганных птиц перед домом, шуршание падающих с деревьев листьев, и тут же в дверях появился какой-то человек. Фан Дэ поднял на него глаза и узнал в нем того самого рыцаря. Но теперь тот скорее походил на какое-то божество, чем на его недавнего знакомца. Страх и радость охватили Фан Дэ. Он пошел рыцарю навстречу, а тот без всяких принятых при встрече учтивостей и церемоний, со свирепым видом широкими шагами решительно прошел в комнату и сел посредине.

Фан Дэ и его жена опустились перед ним на колени и стали благодарить его. Они собрались было расспросить его о деле, как тот, разъяренный, резким движением выхватил кинжал и, тыча пальцем в Фан Дэ, обрушился на него:

— Мерзавец! Начальник Ли — твой благодетель, он спас тебе жизнь, а ты не то что не подумал отблагодарить его, а еще решил отплатить ему злом за добро, поверив навету жены. Раскаяться должен был, раз уж твои планы провалились и он сбежал. Куда там! Пустился врать, подговаривая меня убить человека. Да если бы господин Ли не рассказал своей истории хозяину гостиницы, я был бы обесчещен. Казнить тебя надо, неблагодарного, лютой казнью, чтобы хоть как-то избавить себя от кошмара несправедливости.

И не успел Фан Дэ пошевельнуться, как голова его уже лежала на полу. Жена Фан Дэ съежилась от ужаса. У этой сварливой и языкастой бабы от страха перекосился рот, она даже губами не могла пошевелить.

— Дрянь ты этакая! — набросился на нее рыцарь. — Вместо того чтобы советовать мужу сделать добро, подговаривала его погубить вашего благодетеля. Посмотреть бы, из чего у тебя сердце и печень!

Пинком он свалил женщину на пол, одной ногой наступил ей на волосы, другой придавил ноги к полу.

— Пощадите! — завопила жена Фан Дэ. — Никогда больше не буду!

— Продажная тварь! Я простил бы тебя, только ты-то людям не прощаешь! — сказал рыцарь и вонзил кинжал ей в грудь... Он отсек ей голову, положил ее вместе с головой Фан Дэ в кожаный мешок, вытер от крови руки, спрятал кинжал, взвалил мешок на плечи, вышел во двор, перелез через стену и исчез. Поистине:

Ли Мянь и его люди всю ночь не спали, ждали, что будет. В пятую стражу на небе вдруг появился яркий луч, который тотчас золотистым снопом влетел в комнату.

В испуге они повскакали с мест. Перед ними стоял тот самый рыцарь.

— Этих негодяев я прикончил. Вот здесь их головы, — сказал он, бросив на пол мешок и вывалив из него две головы.

Радость и страх охватили Ли Мяня, он повалился наземь и, кланяясь, говорил:

— Такого благородства еще не знали века! Прошу вас назвать мне вашу фамилию и имя, надеюсь, что когда-нибудь смогу вас отблагодарить.

Рыцарь засмеялся:

— Нет у меня ни фамилии, ни имени, и не нужно мне никакой благодарности. Вылез я тут у вас из-под кровати, поэтому, если еще доведется встретиться, то так и называйте меня «Рыцарь из-под кровати».

Говоря так, он вынул из-за пазухи пакет с каким-то порошком и, взяв порошок на кончик ногтя, посыпал им отрубленные головы. Затем он поклонился, вскочил на окно и взлетел на крышу. Никто даже остановить его не успел: миг — и он исчез. Ли Мянь растерянно смотрел на две головы, валявшиеся на полу, не зная, как ему с ними быть. Но, к его великому удивлению, головы стали постепенно уменьшаться, и скоро на том месте, где они лежали, осталась лишь лужица. Ли Мянь облегченно вздохнул.

Утром Лу Синь расплатился с хозяином постоялого двора, и, оседлав коней, все двинулись в дорогу. Два дня они еще провели в пути и наконец добрались до Чаншани.

Ли Мянь явился прямо в ямэнь к губернатору Яню. Тот встретил приятеля с радостной улыбкой и оставил его отдыхать у себя. Губернатора удивило, что друг его приехал без всяких вещей, и когда он сказал об этом Ли Мяню, тот поведал ему обо всем, что с ним приключилось. Губернатор был поражен тем, что ему довелось услышать.

Через два дня к губернатору Яню пришло донесение из Босяни об убийстве начальника уезда и его жены.

Надо сказать, что в ту ночь Чэнь Янь, Чжи Чэн и некоторые другие слуги видели, как рыцарь расправляется с их начальником, но в страхе все они, как крысы, разбежались кто куда и только утром решились вновь показаться в ямэне. К своему ужасу, на месте преступления они обнаружили в луже крови два обезглавленных трупа... Посуда и все, что было на столе, оставалось нетронутым. В ямэне все без конца охали и плакали, а когда о случившемся доложили начальнику канцелярии и начальнику по уголовным делам, те не на шутку перепугались, тут же поехали освидетельствовать трупы и учинять допросы. Чэнь Яню пришлось подробно рассказать о том, как Фан Дэ решил уничтожить Ли Мяня и как просил человека убить его. Тогда начальники созвали людей, велели им вооружиться, заставили Чэнь Яня быть проводником и направились схватить убийцу. Весь город был взволнован этим происшествием, и народ толпой следовал за ними. Оказавшись в безлюдном переулке, где жил рыцарь, они ворвались в его дом, но нашли одни пустые комнаты, и тени человеческой там не было. Начальники стали советоваться, как им теперь писать донесение. Им уже было известно, что Ли Мянь — друг губернатора Яня, и потому излагать дело так, как оно было в действительности, они сочли неудобным — тень падала на Ли Мяня. С другой стороны, для них стало ясно, каким неблагодарным человеком был их начальник уезда. Поэтому, умолчав об истинных обстоятельствах убийства, они сообщили лишь, что в ту ночь бандит забрался в дом к начальнику уезда, убил его и его жену, унес их головы и что разыскать убийцу не удалось. Затем они распорядились о похоронах.

Губернатор Янь, согласно донесению, в свою очередь написал донесение вышестоящему начальству. Надо сказать, что в то время вся провинция Хэбэй находилась под властью Ань Лушаня. Узнав, что убили Фан Дэ и таким образом лишили его одного из доверенных лиц, Ань Лушань в ответ прислал распоряжение во что бы то ни стало найти убийцу. Когда Ли Мяню стало это известно, он побоялся, что его могут впутать в это дело, простился с губернатором Янем и вернулся к себе на родину в Чанъань. А тут как раз случилось так, что в то время Ван Хуна посадили в тюрьму и всем, кто по его донесению в свое время был лишен должности, вернули их посты. Ли Мянь снова был назначен на прежнюю должность начальника уголовного следствия, а потом не прошло и полгода, как он получил повышение и стал цензором.

Однажды, проезжая по одной из улиц Чанъани, Ли Мянь заметил человека в желтой куртке верхом на белом коне. Двое слуг-иноземцев следовали за ним. Человек перебирался на другую сторону перекрестка. Не считаясь с тем, что идет процессия начальника, он пытался прорваться прямо через строй свиты Ли Мяня. Окрики служителей ямэня на него не действовали. Присмотревшись к этому человеку, Ли Мянь узнал в нем рыцаря, отомстившего за него Фан Дэ. Ли Мянь тут же спрыгнул с коня, поклонился своему благодетелю и сказал:

— Благородный рыцарь, как поживаете вы?

— О! Вы еще помните меня! — улыбаясь, проговорил тот.

— Денно и нощно вспоминаю о вас. Как мог я вас не признать! — сказал Ли Мянь и тут же предложил: — Прошу зайти ко мне в ямэнь посидеть.

— В другой раз непременно нанесу вам визит, а сегодня никак не могу. Но, — добавил он, — если не пренебрежете, может быть, поедем вместе ко мне. Как вы на это посмотрите?

Ли Мянь охотно принял приглашение, и они поехали рядом.

В переулке Цинъюаньфан они спешились, вошли в небольшие ворота какого-то дома, прошли еще несколько ворот, и вдруг перед ними вырос огромный особняк и ряд высоких зданий, вздымавшихся к самому небу. Слуг в усадьбе были целые сотни.

«Действительно, необыкновенный человек!» — подумал про себя Ли Мянь. Рыцарь пригласил его войти в зал; они снова приветствовали друг друга и сели, как подобает гостю и хозяину.

Вскоре был накрыт стол, по богатству и роскоши превосходивший столы князей. Тут же позвали девиц, которые стали играть на музыкальных инструментах, и все это были ясноокие и сверкавшие белизною зубов красавицы.

— Прошу не обижаться, что на столе скромное угощение, недостойное вас, знатного человека, — говорил рыцарь, потчуя Ли Мяня.

Ли Мянь еще и еще благодарил его; за столом они говорили о героях и храбрых мужах древности и нынешних времен и лишь поздно вечером разошлись.

На следующий день Ли Мянь приготовил подарки и опять явился с визитом к рыцарю, но на этот раз дом был пуст, и никто не знал, куда переехал его владелец. Вздыхая, Ли Мянь отправился к себе.

Впоследствии Ли Мянь дослужился до поста советника при дворе, и ему был пожалован титул князя удела Цяньго. Ван Тай и Лу Синь благодаря Ли Мяню тоже получили небольшие должности.

В стихах говорится: