Ухо на фотографии

ЭСТАФЕТА

На днях звонит мне Юрка Вольский, мой школьный дружок, и зовет на вечер встречи бывших выпускников наше!! школы. А я мнусь и учащенно дышу в трубку. С одной стороны, меня тянет повстречаться с одноклассниками, а с другой — пугает встреча с учителями, которым я в свое время здорово досадил.

— Стоит ли будить в наших учителях печальные воспоминания? — нерешительно произнес я в трубку.

Уговорил он все же меня. Купил я два десятка гвоздик и, прячась за Юркину спину, пересек школьный порог.

— Кто это с тобой, Юра? — приглядываясь ко мне, спросила директор Мария Трофимовна.

Борода, которую я отпустил в последние годы, скрыла мой острый подбородок и сделала меня неузнаваемым.

— Как, вы не узнаете Владика Баркова? — удивился Юрка.

Услышав мою фамилию, учителя настороженно вытянулись и, всмотревшись в меня, бросились врассыпную.

— Куда же вы? — закричал им Юрка вдогонку. — Не пугайтесь — он уже совсем тихий.

— Помнят еще Владика Баркова! — растрогался я. — Не забыли.

— Такие ученики не забываются, — с трудом выговорила Мария Трофимовна.

Я стал разворачивать находившийся в моих руках сверток, и Мария Трофимовна насторожилась.

— Напрасно беспокоитесь, Мария Трофимовна, — сказал я, улыбаясь, — у меня здесь не пьяная кошка. Я уже давно не спаиваю их валерьянкой.

И протянул ей несколько гвоздик.

Увидев цветы, учителя немного успокоились и снова подошли к нам. Я поздоровался с каждый по отдельности и раздал оставшиеся гвоздики.

Физик Александр Владимирович, приняв от меня цветы, долго вертел их, подозрительно изучая стебли, листья и полу-распустившиеся бутоны.

— Невольно приходит на память один прискорбный случаи, — объяснил Александр Владимирович. — Шестой «Б» преподнес мне ко дню рождения цветы. По-моему, это были тюльпаны. Так вот именно ты подложил в букет листья крапивы.

— Мне очень стыдно за эту проделку, — сказал я, покраснев. — Извините меня, Александр Владимирович, если можете.

— Тогда уж проси прощения и за муху, — вмешалась в разговор учительница географии Анна Петровна.

— За какую муху? — удивился я.

— За ту, которую ты, обмакнув в чернильницу, пустил летать по классу. Я хорошо помню, как эта муха испачкала меня чернилами.

— Что-то подобное припоминаю, — сказал я, еще больше краснея, — И, конечно же, прошу прощения. Эх, вернуть бы те годы! Я бы, приходя в школу, окунал всех мух во французские духи. Чтобы они разносили приятный запах.

— А как бы ты теперь поступил со скелетом? — поинтересовался учитель по физкультуре Сергей Яковлевич. — Вспомни, как ты перетащил его из биологического кабинета в спортзал и прицепил к шведской стенке, будто он карабкается на нее…

— И наши девочки, войдя в спортзал, подняли такой визг, что сбежалась вся школа, — продолжил я, скромно потупившись. — Теперь, Сергей Яковлевич, я бы так пс поступил. Приношу вам свои глубочайшие извинения. Готов также извиниться перед скелетом.

— Сделай одолжение: он стоит на прежнем месте, — сказал Сергей Яковлевич.

И вот, сопровождаемый своими бывшими учителями, я поднялся на второй этаж в кабинет биологии.

— Привет, дружище, — бодро поздоровался я со скелетом. — Это я, Владик Барков, который посадил тебя на шведскую стенку.

Тут послышался скрип суставов, левая рука скелета резко поднялась и хлопнула меня по плечу. Я истошно закричал и отшатнулся. Учителя тоже попятились.

— Кажется, я догадываюсь, в чем дело, — успокоил всех физик Александр Владимирович. Он бесстрашно приблизился к скелету и даже присвистнул. — Фотоэлемент. Скорее всего изобретение Норкина.

— Кто такой? — спросил я, оправившись от испуга.

— Твой достойный последователь, — объяснил Александр Владимирович. — Так сказать, эстафета поколений.

— Куда мне до него, — чуть ли не с завистью сказал я, разглядывая приспособление незнакомого последователя. — Это вам не муха в чернильнице.

Как бы в подтверждение моих слов скелет лязгнул челюстью и шагнул вперед.

Биологический кабинет мгновенно опустел.