Уилт

11

Сероватый рассвет уже занимался над Восточной Англией, а Уилт все сидел в комнате для допросов в полицейском участке, полностью изолированный от внешнего мира. Он находился в совершенно спартанской обстановке, состоявшей из стола, четырех стульев, детектива в ранге сержанта и лампы дневного света, которая слегка жужжала под потолком. Окна отсутствовали, только бледно-зеленые стены и дверь, через которую постоянно входили и выходили люди и через которую дважды по нужде выходил и Уилт в сопровождении констебля. В полночь инспектор Флинт пошел спать и его сменил другой детектив, сержант Ятц, который сразу заявил, что намерен начать все с начала.

– С какого начала? – поинтересовался Уилт.

– С самого начала.

– Бог создал небо и землю и всех…

– Кончайте умничать, – сказал сержант.

– Ну вот, – заметил Уилт с удовлетворением, – здесь мы сталкиваемся с неортодоксальным случаем использования слова «ум».

– Вы про что?

– Умничать. Это жаргон, но это хороший жаргон, с умной точки зрения, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Сержант повнимательней к нему пригляделся.

– Это звуконепроницаемая комната, – заметил он наконец.

– Я обратил на это внимание, – сказал Уилт.

– Человек может орать здесь до потери сознания, и никому снаружи ничего на ум не придет.

– Ум? – переспросил Уилт с сомнением. – Ум и знание это не одно и то же. Кому-нибудь снаружи может не прийти в голову, что…

– Заткнись, – сказал сержант Ятц.

Уилт вздохнул.

– Если бы вы дали мне немного поспать…

– Поспишь после того, как расскажешь, почему ты убил свою жену и как ты ее убил.

– Полагаю, бесполезно говорить, что я ее не убивал.

Сержант покачал головой.

– Абсолютно, – сказал он. – Мы знаем, что ты ее убил. Ты знаешь, что ты ее убил. Мы знаем, где она. И мы ее оттуда достанем. Мы знаем, что ты ее туда засунул. Ты сам в этом признался.

– Я повторяю, что я бросил надувную…

– Миссис Уилт, что, была надувная?

– Черта с два она была, – сказал Уилт.

– Ладно, давай забудем всю эту муру насчет надувной куклы…

– Бог – свидетель, я бы хотел забыть, – сказал Уилт. – Я буду счастлив, когда вы добересь до нее. Конечно, она лопнула под всем этим бетоном, но все равно можно будет распознать в ней пластиковую надувную куклу.

Сержант Ятц перегнулся через стол.

– Сейчас я тебе кое-что скажу. Когда мы доберемся до миссис Уилт, будь уверен, мы ее узнаем, – он замолчал и внимательно посмотрел на Уилта. – Конечно, если ты ее не изуродовал.

– Изуродовал? – Уилт глухо рассмеялся. – Когда я видел ее в последний раз, не было нужды ее уродовать. Она и так выглядела жутко. На ней была эта лимонная пижама, а лицо было покрыто… – Он заколебался. На лице сержанта появилось странное выражение.

– Кровью? – предположил он. – Ты хотел сказать, кровью?

– Нет, – сказал Уилт. – Совершенно определенно, нет. Я имел в виду пудру. Белую пудру и алую губную помаду. Я ей сказал, что она выглядит омерзительно.

– Нечего сказать, миленькие у тебя с женой отношения, – сказал сержант. – Я, к примеру, никогда не говорю своей жене, что она выглядит омерзительно.

– Наверное, потому, что у вас нет жены, которая выглядит омерзительно, – сказал Уилт, пытаясь найти общий язык с сержантом.

– Это мое личное дело, какая у меня жена, – сказал сержант. – Не надо вмешивать ее в этот разговор.

– Ей повезло, – заметил Уилт. – Хотел бы я, чтобы и моей так подфартило.

К двум часам они оставили в покое внешность миссис Уилт и перешли к зубам и вопросу опознания трупов по зубоврачебной карте.

– Послушайте, – взмолился уставший Уилт, – у меня создалось впечатление, что зубы вас зачаровали, но в два часа ночи лично я вполне обойдусь без них.

– У тебя вставные зубы, что ли?

– Нет, да нет же, – сказал Уилт, возражая в основном только против множественного числа.

– А у миссис Уилт?

– Нет, – ответил Уилт, – у нее всегда были очень…

– Премного вам обязан, – перебил сержант Ятц. – Я так и думал, что когда-нибудь этим кончится.

– Чем кончится? – переспросил Уилт, все еще думающий о зубах.

– А вот этим «были». Прошедшее время. Вы себя выдали. Ладно, вы признаете, что она умерла. Давайте теперь начнем отсюда.

– Я ничего такого не говорил, – сказал Уилт. – Вы спросили: «У нее были вставные зубы?» Я ответил, что не было…

– Вы сказали «у нее были». Вот это «были» меня очень интересует. Если бы вы употребили настоящее время, тогда другое дело.

– Может, это и звучит иначе, – сказал Уилт, быстро заняв оборонительные позиции, – но это ни в коей мере не меняет суть дела.

– Какую суть?

– Что моя жена, по всей вероятности, сейчас где-то в полном здравии…

– Вы опять себя выдаете, Уилт, – сказал сержант. – Теперь вы говорите «по всей вероятности», а что касается «полного здравия», то для вас же хуже, если обнаружится, что она была еще жива, когда на нее вылили весь этот бетон. Присяжным это может здорово не понравиться.

– Сомневаюсь, чтобы такое могло кому-то понравиться, – согласился Уилт. – Теперь насчет «по всей вероятности». Я только имел в виду, что, когда тебя допрашивают с пристрастием полтора дня, поневоле начнешь беспокоиться, как там твоя жена. Может даже прийти в голову, что, несмотря на мою убежденность в обратном, ее действительно нет в живых. Прежде чем критиковать меня за такое выражение как «по всей вероятности», попробуйте сначала сами посидеть с этой стороны стола. Вы и вообразить себе не сможете ничего более невероятного, как быть обвиненным в убийстве собственной жены, тогда как вы наверняка знаете, что ничего подобного вы не делали.

– Послушай, Уилт, – сказал сержант. – Я твою манеру выражаться не собираюсь критиковать, поверь мне. Я просто стараюсь терпеливо установить факты.

– А факты таковы, – сказал Уилт. – Как последний идиот, я по глупости выбросил надувную куклу в яму, предназначенную для сваи, а кто-то вылил сверху бетон, а поскольку моя жена в данный момент отсутствует…

– Одно могу сказать, – заявил сержант Ятц инспектору Флинту, когда тот пришел на дежурство в семь утра, – этот Уилт – крепкий орешек. Если бы вы мне не сказали, что он раньше никогда не привлекался, я бы подумал, что он в таких делах дока. Вы точно знаете, что в архивах на него ничего нет?

Инспектор отрицательно покачал головой.

– Он еще не начал верещать, требуя адвоката?

– Об этом ни звука. Говорю вам, или он с большим приветом, или уже был в такой переделке.

Уилт действительно был. Изо дня в день, из года в год. С газовщиками из первой группы, с наборщиками из третьей, с механиками с дневного отделения и мясниками из второй группы. В течение десяти лет он сидел перед учениками, отвечая на вопросы не по существу и рассуждая, почему рациональное отношение к жизни, свойственное Пигги, предпочтительнее жестокости Джека, почему так беспочвен оптимизм Пэнглосса и почему Оруэлл не захотел пристрелить проклятого слона или повесить того негодяя[11]. Одновременно он постоянно вынужден был отражать словесные атаки, цель которых была сбить его с толку и довести до такого состояния, в котором находился бедный старина Пинкертон, когда он по собственной воле отравился выхлопными газами. По сравнению с каменщиками из четвертой группы сержант Ятц и инспектор Флинт были просто сосунками. Дали бы они ему немного поспать, уж он бы, потом поводил их за нос.

– Один раз я было подумал, что прищучил его, – сказал сержант Флинту, когда они совещались в коридоре. – Я его поймал на зубах.

– На зубах? – переспросил инспектор.

– Объяснял, что мы всегда можем опознать трупы по зубоврачебным картам, так он почти признался, что она умерла. Но потом снова увильнул.

– Ты говоришь, зубы? Любопытно. Попробую разработать эту линию при допросе. Может, тут у него слабое место.

– Удачи вам, – сказал сержант. – Я спать пошел.

– Зубы? – спросил Уилт. – Сколько же можно об одном и том же? По-моему, мы исчерпали эту тему. Последний парень задал мне вопрос, были ли у Евы зубы, в прошедшем времени. Я и ответил в прошедшем и…

– Уилт, – сказал инспектор Флинт. – Меня не интересует, были или нет у миссис Уилт зубы. Полагаю, были. Я только хочу знать, есть ли они у нее сейчас. В настоящем времени.

– Наверное, есть, – терпеливо ответил Уилт. – Найдите ее и спросите.

– А когда мы ее найдем, она будет в состоянии ответить?

– Откуда, черт побери, мне знать? Но, если по какой-то необъяснимой причине она потеряла все свои зубы, мне это влетит в копеечку. Этому конца-края не будет. У нее мания по поводу чистоты, и она обожает спускать в унитаз обрывки зубного шелка. Не поверите, сколько раз я думал, что у меня глисты.

Инспектор Флинт тяжело вздохнул, предчувствуя, что успехов сержанта Ятца по зубной части он не достигнет, решил сменить тему.

– Давайте посмотрим, что произошло на вечеринке у Прингшеймов, – предложил он.

– Давайте не будем, – поспешно сказал Уилт, которому пока удавалось избежать упоминания о своих акробатических этюдах с куклой в ванной комнате. – Я рассказывал вам об этом уже раз пять, и мое терпение подходит к концу. Кроме того, поганая это была вечеринка. Сборище надутых интеллектуалов с манией величия.

– Уилт, можете ли вы сказать, что вы человек, сосредоточенный на своем внутреннем мире? Тип одинокого человека?

Уилт отнесся к вопросу серьезно. Это было уже куда ближе к делу, чем зубы.

– Я бы не сказал, – ответил он наконец. – Я хоть и тихий, но общительный человек. Без этого не справишься с учениками.

– Но вечеринки вы не любите?

– Такие, как у Прингшеймов, нет, – ответил Уилт.

– Вас выводит из себя их сексуальное поведение? Оно вам отвратительно?

– Их сексуальное поведение? Не понимаю, почему вы выбрали именно это. У меня вызывает отвращение все, что их касается. Все это дерьмо насчет женской эмансипации, тогда как на самом деле для таких, как миссис Прингшейм, это означает, что она может вести себя, как течная сучка, пока ее муж гнет спину над пробирками, а дома сам готовит себе ужин и считает, что ему повезло, если он в состоянии перед сном удовлетворить сам себя. Если же говорить о движении за настоящую женскую эмансипацию, то тут я ничего не имею против, это совсем другое дело…

– Подождите немного, – вмешался инспектор. – Две вещи из того, что вы сказали, показались мне интересными. Первое, насчет жен, которые ведут себя, как течные сучки, и, второе, про то, как вы удовлетворяете сам себя.

– Я? – переспросил Уилт с негодованием. – Я вовсе не о себе говорил.

– Разве?

– Конечно, не говорил.

– Значит, вы не занимаетесь мастурбацией?

– Послушайте, инспектор, вы лезете в такие тонкости моей личной жизни, которые вас не касаются. Если желаете просветиться насчет мастурбации, почитайте доклад Кинсли. Не спрашивайте меня.

Инспектор с трудом сдержался. Он попробовал снова сменить тему.

– Значит, когда миссис Прингшейм лежала на кровати и просила вас совершить с ней половой акт…

– Она говорила трахнуть, – поправил его Уилт.

– Вы сказали нет?

– Именно, – ответил Уилт.

– Несколько странно, не находите?

– Что странно, то, что она там лежала, или что я сказал нет?

– Что вы сказали нет.

Уилт смотрел на него, потеряв дар речи.

– Странно? – сказал он. – Странно? Представьте, что сюда входит женщина, разваливается на вот этом столе, задирает юбку и говорит: «Трахни меня, солнце мое, трахни-ка меня побыстрее». Ну и что, вы навалитесь на нее со словами: «Давай, крошка, побалуемся»? Это вы называете не странным?

– Черт бы тебя побрал, Уилт, – огрызнулся инспектор. – Видит Бог, ты испытываешь мое терпение.

– Вы пытаетесь меня надуть, – сказал Уилт. – А ваше понятие о странном и нестранном поведении кажется мне лишенным смысла.

Инспектор Флинт встал и покинул комнату.

– Я удавлю этого засранца, да простит меня Господь, я его удавлю, – крикнул он дежурному сержанту.

А в это время в комнате для допросов Уилт положил голову на стол и заснул.

В техучилище отсутствие Уилта чувствовалось очень сильно. Мистер Моррис был вынужден сам заменить его, на девятичасовой лекции у газовщиков, откуда он вышел часом позже о ощущением, что теперь куда лучше понимает внезапную тягу Уилта к преступлению. Заместитель директора отбивал атаки репортеров уголовной хроники, которые жаждали узнать побольше о человеке, помогающем полиции в расследовании одного из самых страшных и сенсационных преступлений. Сам директор начал сожалеть о своих высказываниях по поводу гуманитарного отделения перед комиссией по образованию. Позвонила миссис Чэттервей и заявила, что она находит его замечания неподобающими. К тому же она намекнула, что собирается просить начать расследование состояния дел на гуманитарном отделении. Но наибольшую тревогу вызвало у него заседание правления.

– Визит комиссии из Национального аттестационного комитета намечен на пятницу, – сказал доктор Мейфилд, обращаясь к собравшимся. – Сомнительно, что в подобных обстоятельствах они одобрят перевод нашего училища в высшую категорию, дающую право присуждения степеней.

– Если у них есть хоть капля здравого смысла, – сказал доктор Боард, – они на это не согласятся ни при каких обстоятельствах. Надо же такое придумать, городские исследования и средневековая история! Я отдаю себе отчет, что академический эклектицизм нынче в моде, но ведь Элен Уэдделл и Льюис Мамфорд по природе своей никогда не могли быть рядом. Кроме того, за нашими претензиями на присуждение степени нет достаточных научных оснований.

Доктор Мейфилд ощетинился. Научные основания были его коньком.

– Не вижу причин для такого утверждения, – сказал он. – Курс для желающих получить степень составлен таким образом, чтобы удовлетворить запросы студентов, интересующихся тематическим подходом.

– Те несчастные недоумки, которых нам удалось уговорить променять университетское образование на этот курс, вообще не знают, что такое тематический подход, – заметил доктор Боард. – Кстати, я тоже.

– У всех свои недостатки, – вкрадчиво сказал доктор Мейфилд.

– Вот именно, – продолжил доктор Боард. – И в данной ситуации мы должны это сознавать, вместо того чтобы изобретать всякие там почетные степени, бессмысленные для студентов, которым, если судить по их оценкам, не за что эти степени присуждать. Видит Бог, я всей душой за предоставление всяческих возможностей в смысле образования, но…

– Дело в том, – вмешался доктор Кокс, заведующий научным отделением, – что учреждение степени не является единственной причиной визита. Как я понимаю, они уже в принципе одобрили эту степень. Они приедут, чтобы в целом оценить возможности училища, и вряд ли на них произведет хорошее впечатление присутствие здесь такого числа детективов из отдела по расследованию убийств. Один синий фургон чего стоит.

– В любом случае, учитывая, что покойная миссис Уилт замурована в фундаменте… – начал доктор Боард.

– Я делаю все от меня зависящее, чтобы полиция поскорей убрала ее из…

– Проекта? – перебил доктор Боард.

– Из ямы, – ответил доктор Мейфилд. – К несчастью, они зашли в тупик.

– Тупик?

– Они наткнулись на камень на глубине трех метров.

Доктор Боард улыбнулся.

– Можно только удивляться, зачем понадобилось вгонять сваи на глубину десять метров, если в трех метрах коренная порода, – пробормотал он.

– Я повторяю только то, что сказала полиция, – ответил доктор Мейфилд. – Однако они обещали сделать все от них зависящее, чтобы убраться со стройплощадки до пятницы. Теперь бы я хотел оговорить с вами детали подготовки к встрече. Визит начнется в одиннадцать с посещения библиотеки. Затем мы разобьемся на группы для обсуждения факультетских библиотек и средств обучения, причем особый упор будем делать на наши возможности в смысле индивидуального обучения…

– Не стал бы я их акцентировать, – заметил доктор Боард. – Учитывая предполагаемое количество студентов, а много нам не заманить, у нас и так будет самое большое количество преподавателей по отношению к количеству студентов, уж будьте уверены.

– Если мы все будем так думать, у комиссии создастся впечатление, что мы не заинтересованы в учреждении степени. Мы должны выступить единым фронтом, – сказал доктор Мейфилд. – На этой стадии мы не можем себе позволить внутренние разногласия. Весьма вероятно, что учреждение степени будет способствовать получению училищем статуса политеха.

Среди тех, кто бурил землю на строительной площадке, тоже были разногласия. Мастер все еще находился дома, напичканный лекарствами, и приходил в себя от нервного потрясения, вызванного непосредственным участием в зацементировании убитой женщины. Поэтому «парадом» командовал Барни.

– Понимаете, там была эта рука… – объяснил он сержанту, которому поручили раскопки.

– С какой стороны?

– С правой, – ответил Барни.

– Тогда мы начнем копать с левой. Так мы не отсечем руку, если она торчит.

Они начали копать с левой стороны и отсекли главный электрический кабель, ведущий к столовой.

– Забудьте про эту чертову руку, копайте справа, и да поможет нам Бог. Не перережьте бабу напополам, и ладно.

Они начали копать справа и на глубине в три метра наткнулись на скалу.

– Ну, теперь мы век проваландаемся, – заметил Барни. – И кто бы мог подумать, что там эти камни?

– Кто бы мог подумать, что какой-то придурок заложит свою благоверную в фундамент нового корпуса училища, где он сам работает?

– Просто ужас какой-то, – сказал Барни.

Тем временем сотрудники училища, как водится, разделились на фракции. Питер Брейнтри возглавлял фракцию защитников Уилта. К ним присоединились новые левые на том основании, что любой человек, конфликтующий с легавыми, обязательно прав. Майор Милфилд отреагировал соответствующим образом и возглавил правых, выступавших против Уилта, по той причине, что для них автоматически предполагалось: человек, снискавший поддержку левых, обязательно не прав, и, кроме того, полиция знает, что делает. Вопрос был поднят на профсоюзном собрании, созванном для обсуждения ежегодных требований повышения зарплаты. Майор Милфилд выступил с предложением о поддержке профсоюзом кампании за введение смертной казни. Билл Трент предложил выразить солидарность брату Уилту. Питер Брейнтри предложил организовать фонд помощи Уилту в уплате адвокатских гонораров. Доктор Ломаке, начальник коммерческого отделения, возразил, заявив, что, расчленив свою жену, Уилт покрыл позором всех представителей профессии. Брейнтри заметил, что Уилт никого не расчленял и что даже полиция такого не утверждает, и что есть такая вещь, как закон, преследующий за клевету. Доктор Ломаке снял свое замечание. По мнению майора Милфилда, были все основания считать, что Уилт убил свою жену и что, между прочим, в России нет закона о неприкосновенности личности. Билл Трент сказал, что там нет и смертной казни. Майор Милфилд сказал: «Чушь!» В конце концов с перевесом в один голос прошло предложение майора Милфилда о введении казни через повешение. Предложение же Брейнтри и новых левых было отвергнуто, и собрание перешло к обсуждению вопроса о повышении зарплаты на 45 процентов, чтобы преподаватели технических учебных заведений могли соответствовать своей сравнительно почетной профессии. После собрания Питер Брейнтри направился в полицейский участок узнать, не нужно ли чего Уилту.

– Не могу ли я его видеть? – спросил он сидящего за столом сержанта.

– Боюсь, что нет, сэр, – ответил сержант. – Мистер Уилт все еще помогает нам в расследовании.

– Может быть, я могу ему что-нибудь передать? Может, ему нужно что-нибудь?

– У мистера Уилта есть все, – сказал сержант, думая про себя, что больше всего Уилт нуждается в том, чтобы ему проверили голову.

– А разве ему не нужен адвокат?

– Когда мистер Уилт потребует адвоката, он у него будет, – сказал сержант. – Могу вас уверить, что до сих пор он ничего подобного не требовал.

И действительно, Уилт не требовал. Получив наконец возможность три часа поспать, он вышел из камеры в полдень, плотно позавтракал в столовой полицейского участка. Потом, потрепанный и небритый, вернулся в комнату для допросов. Чувство нереальности всего происходящего только усилилось.

– Давай, Генри, – сказал инспектор Флинт, снижая на октаву официально-номенклатурный тон в надежде найти отклик в душе Уилта, – поговорим о пятнах крови.

– Какой крови? – переспросил Генри, оглядывая стерильно чистую комнату.

– Пятнах крови на стенах ванной комнаты в доме Прингшеймов. О крови на лестнице. Как она туда попала, по-твоему? Есть какая-нибудь идея по этому поводу?

– Никакой, – ответил Уилт. – Могу только предположить, что у кого-то текла кровь.

– Правильно, – согласился инспектор, – а у кого?

– Откуда я знаю? – сказал Уилт.

– Да? А что мы нашли, вы знаете?

Уилт покачал головой.

– А если подумать?

– Не знаю, – ответил Уилт.

– Пятна крови на серых брюках в вашем шкафу, – сказал инспектор. – Пятна крови, Генри, пятна крови.

– И что тут удивительного? – ответил Уилт. – Я хочу сказать, что, если поискать хорошенько, у любого в шкафу найдется какая-нибудь одежда с пятнами крови. Дело в том, что на той вечеринке я был не в серых брюках, а в голубых джинсах.

– На вас были голубые джинсы? Вы уверены?

– Да.

– Значит, между пятнами крови на стенах ванной комнаты и пятнах крови на ваших серых брюках нет ничего общего?

– Инспектор, – сказал Уилт, – меньше всего я собираюсь учить вас вашему ремеслу, но ведь у вас же есть технический отдел, занимающийся анализом пятен крови. Поэтому я предлагаю вам попросить их использовать имеющиеся технические средства и…

– Уилт, – сказал инспектор, – Уилт, когда мне понадобится твой совет, как вести расследование, я не только попрошу об этом, я уйду в отставку.

– Ну и что? – спросил Уилт.

– Что «ну и что»?

– Совпали пятна? Пятна крови совпали?

Инспектор мрачно смотрел на него.

– А если я скажу, что совпали? – спросил он.

– Куда уж мне с ними спорить? – пожал плечами Уилт. – Если говорят, что совпадают, значит совпадают.

– Не совпадают, – сказал инспектор Флинт. – Но это ничего не доказывает, – добавил он, не давая Уилту прочувствовать удовлетворение по этому поводу. – Абсолютно ничего. Три человека отсутствуют. Миссис Уилт покоится на дне шахты… Нет, помолчите, Уилт, не повторяйте все снова. Затем доктор Прингшейм и миссис, бля, Прингшейм.

– Вот это мне нравится, – сказал Уилт одобрительно, – определенно нравится.

– Что именно?

– Миссис, бля, Прингшейм. Это здорово.

– Однажды, Уилт, – тихо сказал инспектор, – ты зайдешь слишком далеко.

– В смысле терпения? – спросил Уилт.

Инспектор кивнул и закурил.

– Знаете, инспектор, – сказал Уилт, чувствуя, что он владеет ситуацией, – вы слишком много курите. Это вредно. Вы должны попытаться…

– Уилт, – сказал инспектор, – за двадцать пять лет службы я ни разу не ударил подследственного, но может случиться, когда даже при самой большой силе воли… – Он встал и вышел из комнаты. Уилт откинулся на стуле и посмотрел на флюоресцентную лампу. Только бы она перестала жужжать. Это начинало действовать ему на нервы.