Украденная субмарина. К-129

ПОЧЕМУ НЕ ОТРЕЗАЛИ ГОЛОВУ ПАК ЧЖОН ХИ

Между двумя Кореями границы нет. Вместо нее — демаркационная линия. Часто и ошибочно ее называют «границей по 38-параллели». На самом деле, ДМ3 — демилитаризованная зона длиной 248 и шириной 4 км — лишь приблизительно совпадает с географической широтой. Она пролегла там, где остановился фронт в 1953 г. После падения Берлинской стены это единственный на планете уцелевший реликт холодной войны.

На ничейной земле вольготно расплодились птицы и зверье. Здесь запрещена любая деятельность человека, и военная, и гражданская. Исключение сделано для жителей двух деревень. Постоянно населена только южнокорейская. Право жительства имеют лишь те, кто жил здесь до войны, и их прямые потомки. Полевые работы разрешены только в светлое время суток, действует комендантский час. В северокорейской деревне вообще никто не живет, поля возделывают приходящие крестьяне. По требованию военных они обязаны носить яркие красные шляпы.

Поочередно стороны конфликта вяло упрекают друг друга за «подрывной характер» пропагандистских радиопередач, которые чрез мощные громкоговорители несутся над зоной с севера и юга. Претензии разбирают за столом переговоров в Пханмунчжоне. Стол установлен точно на линии военной демаркации.

Лишь десятилетия спустя выяснилось, что подлинные страсти кипели не за этим столом, а под ним — на глубине свыше семидесяти метров… Северяне во время корейской войны проявили себя виртуозами горной проходки в скальных породах, зарыться под землю было единственным спасением от ковровых бомбежек американцев. За полвека южане обнаружили семнадцать тоннелей, прорытых под ДМ3 на юг. Некоторые якобы приспособлены для прохода танков и грузовиков. Тоннель диаметром два метра, который показывают туристам, позволяет за один час скрытно и бегом перебросить в тыл противника до двух пехотных дивизий с тяжелым вооружением — десант выйдет на поверхность всего в 44 км от Сеула! Сколько таких тоннелей прорыто за полвека противостояния, неизвестно. Полагают, их не меньше пятидесяти. Есть подозрения, что тем же занимались и южане.

Неподалеку от Кэсона и, похоже, именно под землей в ночь на 18 января 1968 г. военно-демилитаризованную зону форсировал отряд северокорейского спецназа из элитной бригады № 124. Их усиленно тренировали две недели, но лишь перед началом переброски объявили план секретной операции: проникнуть в Сеул, взять штурмом Голубой дворец, где помещалась резиденция президента Южной Кореи, уничтожить всех, кого только удастся найти в здании и буквально — «отрезать голову Пак Чжон Хи».

Лидеры двух Корей такие разные, и в то же время так похожи — воистину единство и борьба противоположностей…

Ким Ир Сен по национальным меркам достаточно высок, упитан и дебел (для Азии это уже харизма), легко сходился с людьми. Пак Чжон Хи, напротив, роста ниже среднего, худощавый, замкнутый, погруженный в себя. Глухие черные очки, с которыми генерал почти не расставался, подметили советские карикатуристы, изображая Пака не иначе как мохнатой очкастой гориллой в фуражке с немыслимой тульей (какие носят теперь российские офицеры), в кобуре — окровавленный топор.

Оба выходцы из крестьянской среды. Отец Кима то учительствовал, то перебивался знахарством. Пак сам был деревенским учителем до армии.

Лейтенант Macao Такаги — так звали Пака в Квантунской армии — отличился в боях и сделал карьеру. Существует легенда, что будущие лидеры разделенной родины сходились противниками на поле боя. Вряд ли такое возможно. В 1940 г., когда Паку в японском военном училище внушали постулаты самурайского кодекса Буси-до — верность, мужество, честь, — молодой партизанский командир Ким по льду Амура вывел свою потрепанную «дивизию» из 13 человек к советским пограничным постам.

НКВД, конечно, проверяло каждого перебежчика из Манчжурии. Но в лагере для интернированных Ким Ир Сен долго не задержался, поскольку имел некоторые боевые заслуги, впоследствии раздутые шире разумных пределов. Подобно своему антиподу Паку, Ким в чужой армии закончил Хабаровское пехотное училище РККА.

В Хабаровске у Кима и его партизанской жены Ким Чжон Сук родился сын, которому через десятилетия суждено было стать «Любимым Руководителем, Великим Продолжателем Бессмертного Чучхейского Революционного Дела» Ким Чен Иром. Хабаровские коллеги рассказывали мне, что одна скромная пожилая медсестра роддома — сожалею, что не записал ее фамилии, — очень сокрушалась, когда глава дружественного государства на своем знаменитом бронепоезде (подарок Сталина) останавливался в Хабаровске:

— Как же он не зашел, я его Юрочку своими руками принимала…

Но мог ли Ким разрушить богоподобную легенду? Его дети родились под вражескую канонаду, когда отец изгонял из страны ненавистных японских оккупантов!

Русское имя сына указывает на жизненные планы Ким Ир Сена. Офицер дорос до командира батальона 88-й отдельной стрелковой бригады в селе Вятское под Хабаровском. Он мог рассчитывать на военную академию или продвинуться по партийно-советской линии. В любом случае, не крестьянствовал бы, как большинство его соплеменников, перешедших в Советский Союз.

Пак Чжон Хи после роспуска императорской армии за год окончил корейскую военную академию и получил в 1946 г. звание капитана Корейской армии. Несколько раньше торпедным катером Тихоокеанского флота из Владивостока был срочно доставлен на родину капитан Красной Армии Ким Ир Сен, помощник коменданта советских оккупационных войск в Пхеньяне.

Был ли неизбежным раскол полуострова? В послевоенных планах Сталина места для Кореи не было. В Директиве ставки за подписью Верховного главнокомандующего сказано ясно: вступление войск в Северную Корею «…не преследует целей введения советских порядков и приобретения корейской территории». Ким Ир Сен прислал ему паническую просьбу: срочно дайте специалистов, в стране не осталось ни одного человека с высшим образованием! Сталин не знал, что делать с бывшей японской колонией: запущенное консервативное общество с преобладанием феодально-конфуцианской психологии, нищее необразованное население… Кому передать власть, если на нее никто не претендует? Наконец, через полгода советского вождя подтолкнула к действию активность прибывшей американской военной администрации. 10 октября 1945 г. в Пхеньяне было образовано Северокорейское оргбюро Компартии Кореи. Орговиками стали советские корейцы, срочно командированные на историческую родину из Средней Азии, куда по приказу вождя их депортировали с Дальнего Востока накануне войны. Однако с советизацией опоздали — партстроительством раньше занялись националисты. Кормить густонаселенную страну с невнятной перспективой не хотелось, и СССР предложил вывести с территории Кореи все иностранные войска и дать корейцам самоопределиться. США летом 1947 г. вынесли корейский вопрос на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, которая постановила провести в Корее выборы. Советский Союз не допустил комиссию ООН в Северную Корею. В мае 1948 г., только на Юге, выборы все же состоялись. Была провозглашена Республика Корея. В том же году путем выборов на Севере образовалась КНДР. Раскол Кореи стал фактом.

— Я хочу полк, потом — дивизию, а это-то зачем? Ничего я не понимаю, и заниматься этим не хочу, — обескураженный свалившейся на него политической деятельностью, жаловался Ким начальнику 7-го отдела политотдела 25-й армии и В. Кавыжсн-КО. В первую же неделю в Пхеньяне ему приказали возглавить народные комитеты и желания не спрашивали.

Когда задаются вопросом: почему советский воспитанник вышел из-под контроля, полезно вспомнить первые 7–8 лет его, по сути, зиц-председательства. Страной руководили советские военные власти и аппарат советников. До середины 1950-х армейские назначения на должности выше командира полка в обязательном порядке согласовывались с советским посольством. Было и прямое давление. В 1956 г. руководители советско-китайской партийно-правительственной делегации Микоян и Пэн Дэ-хуэй всерьез обсуждали возможность отстранения Ким Ир Сена от руководства страной и реально могли провести такое решение на съезде Трудовой партии Кореи.

Другая причина — непоследовательность Сталина. В вопросе о войне долго не было определенности. Ким в 1953 г. войну, безусловно, проиграл, хотя, по большому счету, она стала выяснением отношений третьих стран на Корейском полуострове.

Новая параллель в судьбах наших героев — Пака занесло куда левее Кима. На Юге марксизм овладел воинскими массами. Пак Чжон Хи участвовал в мятеже, был приговорен к расстрелу, помилован президентом по ходатайству американской военной администрации, ушел в разведку (пока не изгнали), выявлял коммунистов — вчерашних единомышленников… Во время корейской войны снова был призван, закончил войну бригадным генералом, в 1961 г. в чине генерал-майора занял должность заместителя командующего Второй армией.

…Мятеж 16 мая 1961 г. из-за вскрывшейся подтасовки итогов парламентских выборов начала бригада морской пехоты. Сеул был занят за несколько часов. Премьер-министр скрылся в женском монастыре, президента посадили под домашний арест. Пак заявил, что военные способны лучше коррумпированных гражданских властей управлять страной. Политические лозунги Высшего совета государственной реконструкции: национальное возрождение, укрепление национального самосознания и подъем национального духа, установление основ здоровой национальной этики, революционное преобразование человека… На Севере аналогичные лозунги вскоре назовут идеями «чучхе». Что поделать, язык-то один — идеи южан назывались «чучхесон». Такая трактовка никогда не упоминалась в СССР — здесь сеульская ставка на самобытность осуждалась как «националистический изоляционизм»!

О цене захвата и удержания власти. Южнокорейский сценарий на много порядков мягче чилийского. Известно, что Пак ограничился расстрелом малого числа непосредственных организаторов избирательных махинаций и конфисковал имущество наиболее одиозных казнокрадов. На Севере число безвестно сгинувших оппозиционеров из «яннаньской» и «советской» группировок в ЦК ТПК не поддается учету.

Для Ким Ир Сена единственным путем самосохранения было равноудалиться от внешних идейных поводырей и принимать братскую помощь, отпуская неглубокие реверансы в обе стороны. По мнению южнокорейской разведки, советская помощь КНДР в 1950–1960 гг. оценивается в 713 млн долл., китайская — в 508 млн. Северная экономика развивалась быстро и успешно, на какое-то время оставив Юг далеко позади.

Показательно, что инициатором воссоединения страны выступил Пак, а не Ким. Непрямые контакты лидеров начались сразу после переворота. Что удивительно, шансы на успех были. В Пхеньяне сложилось мнение, что с Пак Чжон Хи можно вести Диалог, поскольку он является человеком волевым и с большим чувством национального достоинства. Однако о тайных переговорах узнали США, и эмиссара Пхеньяна пришлось казнить как шпиона… Посмотрев присланный фильм об успехах северян, Пак сказал: «Мы сделаем то же самое без промедления и не хуже их».

Вплоть до кончины Пака в экономике страны было много советских элементов: до 1984 г. — пятилетки, госзаказ, планирование, контроль над ценами и внешней торговлей.

Власти запретили бизнесу создавать свои банки, и лишенные финансовой независимости корпорации вынужденно развивали производства, которые государство считало приоритетными. Пак Чжон Хи сам назначил «олигархов», обеспечив им льготный доступ к кредитам и иностранным инвестициям в обмен на послушание.

Ким и Пак обожали руководить массами на месте. С тем отличием, что первый предпочитал публичные разносы, а второй старался вникнуть в проблему до мелочей и найти решение. Вертолет Пака неоднократно сравнивали с дирижерской палочкой. Ким, страдая аэрофобией, предпочитал бронированный «ЗиС».

Обоих вождей называли «марионетками», советской и американской соответственно, при этом ни тот, ни другой не позволяли дергать себя за ниточки и не пользовались большим доверием патронирующих сверхдержав. Когда в 1963 г. Пак решил Добиться легитимности па президентских выборах, ему долго пришлось убеждать американцев, что он антикоммунист. В Голубом дворце не раз находили «жучки» ЦРУ.

«Административная демократия», удвоение ВВП (при Паке — Утраивался каждое его десятилетие у власти), проблема третьего президентского срока… Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика! 18-е место Республики Корея в мировом экономическом рейтинге очень притягательный пример. Вот только как быть с ограничением поездок граждан по стране, с настроенными на единственную волну радиоприемниками, с тотальным запретом импорта ширпотреба? Наши все более очевидные попытки равняться на чужой опыт государства как носителя «высшей справедливости» наивны и несостоятельны по крайней мере в силу двух очевидностей: нет на нас Конфуция, и нет аксеновско-го «Острова Крым»… Нет «другой» России, более благополучной, которая как разноименный заряд притягивала бы нас сладостной надеждой экспроприации!

И все-таки почему Ким решил поступить с Паком столь варварски — отрезать голову? Спустя годы он признает это ошибкой. Но тогда Ким Ир Сен был заворожен успехами вьетнамских повстанцев. При этом совершенно не учитывали, что политическая обстановка в Южной Корее совсем иная, чем во Вьетнаме, и что население Юга отнюдь не готово выступить против своего правительства с оружием в руках. На южнокорейскую территорию стали забрасываться обученные на Севере «партизанские» группы. Северокорейская верхушка приняла желаемое за действительное. В КНДР просто не верили, что Юг экономически уже опередил Север. Ким всерьез воспринял тогдашнюю воинственную демагогию Пекина: «Третья мировая война будет концом мирового империализма!», и намеревался спровоцировать крупный международный конфликт, чтобы решить корейский вопрос военным путем. В марте 1967 г. сняты с постов и репрессированы руководители разведывательных операций КНДР на Юге. Что стало равносильно сигналу к наступлению.

… Днем спецназовцы скрывались в лесистых горах, ночами двигались к столице Юга. 19 января диверсанты случайно наткнулись на местных лесорубов. В другое время их бы тут же вырезали. Но командир отряда, видно, уже предвкушал себя национальным героем, — ведь в результате их героической миссии родина вот-вот воссоединится, — и не поднял руку на угнетенных братьев по классу. Лесорубов отпустили под обещание никому не рассказывать о встрече. Но те оказались законопослушны. Армию и полицию Южной Кореи немедленно привели в повышенную боеготовность, усилили охрану стратегических объектов. Бойцы бригады № 124 этого не знали. Выйдя на окраину Сеула, диверсанты построились в колонну по два и совершенно открыто двинулись к центру города.

Полицейский патрульный у Голубого дворца вступил в разговор с командиром отряда и, сразу почуяв неладное, попытался выхватить пистолет. У северян сдали нервы, и они открыли огонь. Однако большую часть диверсионной группы перебили на месте. Из 30 диверсантов уйти удалось только двоим. Один станет генералом на Севере, другой — священником на Юге… Спецназ бригады № 124 научили дорого отдавать жизни за «железного маршала» — на 28 трупов северян у южной стороны вышло 68 погибших и 66 раненых.

Коммандера Ллойда Бучера никто не поставил в известность об инциденте в Голубом дворце. Все, что сообщили на «Пуэбло» — счет последних матчей Национальной баскетбольной лиги.

ВИСКИ ЕГО ИМЕНИ

Всегда не просто любопытно, но и полезно докопаться до истока. Чтобы уловить момент склонения звезд к необратимому финалу, когда все другие варианты стали уже невозможны, канва причин и следствий соткана, и определилось русло событий, по которым они потекут именно так, а не иначе…

А ведь все могло кончиться, не начавшись.

— Ага, босс, я тебя застукал! — раздался за спиной шутливый бас подчиненного. — Использовать копировальную машину в личных целях строго запрещено, разве забыл?

Джон тоже ответил шуткой, вроде «беги закладывай, выйдешь в адмиралы», но голос его был хриплый, а по спине катились ручьи пота. Сделать уже ничего нельзя. Ксерокс передернул каретку, считывающий лучик света уже пробежал, и вот-вот готова полезть наружу его, Джона, уголовная статья: ксерокопия принципиальной схемы шифровальной машины KW-12…

Вот он, ключевой момент всей нашей истории, где судьба еще Раскачивалась на качелях сомнений. Задумай она прижучить непатриотичного Джона, все могло закончиться служебным расследованием и увольнением. Другое дело, если бы его взяли с секретными документами на проходной военной базы — это преступление. А в бункере всего лишь проступок. Может быть, супервайзер проверял работоспособность ксерокса… Кражу доказать надо: «Кью прозит?» — кому выгодно? А никому не выгодно — пока еще… Судебная перспектива нулевая. Так выгодно ли командующему подводными силами Атлантического флота США самому раздувать кадило шпионского скандала? Старая машинка давно числилась резервной крипто-системой, все забыли, когда ею пользовались последний раз. Прогнали бы разгильдяя втихую — и дело с концом.

Но капризнице-судьбе такой сценарий показался слишком пресным. Глазастому подчиненному Джона срочно приспичило в гальюн, и в силу этого глубоко интимного обстоятельства КГБ СССР приобрел одного из самых выдающихся своих агентов… Вопрос единственный — когда? Дата, требуется точная дата!

Его звали Джонни Уокер. В точности, как знаменитый сорт шотландского напитка. «Бармен, плесни-ка мне виски моего имени!» кричал он во всеуслышание у всех барных стоек, к которым прибивала его моряцкая судьба. Он вечно пыжился, подделываясь под лихого разгульного бритта с этикетки «Рэд Лэйбл», балагур-анекдотчик и тот еще «ходок». Но широта души выходила натужной. Не помогали ни яхта-полутонник, ни новенький «ягуар»: до плейбоя не дотягивал, фальшивил по мелочам… Нынче сказали бы — «драйва» нет. Девицы тонко чувствовали это и млели на его плече только за доллары. Не все у него подряд были портовые шлюхи. Случались длительные привязанности, но неизменно и сполна их приходилось оплачивать. В общем, уоррент-офицер Уокер был далеко не поручик Ржевский, не знавал он чистой любви, а так всегда хотелось!

В юности он укрылся на флоте от уголовной ответственности за мелкую кражу. Служба понравилась, но Уокер жил в постоянном страхе, что рано или поздно его обман раскроется при проверке на полиграфе. Со временем страх разоблачения удвоился: изо всех сил стремясь разминуться с «детектором лжи», он кое-что подчистил в своем личном деле… Но любопытно: угроза раскрытия его предательских связей с советской разведкой волновала Уокера значительно меньше!

Старший уоррент-офицер 3 класса Джон Уокер служил одним из четырех сменных супервайзеров (т. е. — дежурный «сутки через трое») в штабе подводных сил США в Норфолке. Служебная функция — прием сообщений американских атомных субмарин, патрулирующих в Атлантике. По собственному почину Уокер явился в 1967 г. в советское посольство в Вашингтоне и предложил КГБ купить у него совершенно секретные «ключевые» таблицы и описания криптографических систем, используемых ВМС США.

Спустя годы отставной лубянский генерал станет утверждать, что Уокер понуждал свою жену к занятию проституцией, — вот, дескать, с какими моральными ничтожествами имел дело КГБ!

…Жена пожаловалась, что подрядчик сделал ей недостойный намек: в смете ремонтных расходов можно учесть знаки женского внимания.

Уокер, занятый думами начинающего предпринимателя, промолчал.

— Так может быть, — вскипела Барби, — ради твоих выдумок мне отправиться на панель?!

Уокер промолчал снова. Вот, собственно, и все «понуждение». Бар, который так трудно они строили в надежде на небо в алмазах, быстро и с треском прогорел.

Русские сначала не хотели верить Уокеру. Вашингтонская резидентура КГБ находилась на верхнем этаже советского посольства. А приемная, естественно, внизу. Закрытой телефонной связи между этими помещениями не было, из опасения «жучков». Поэтому офицерам приходилось часто отлучаться для консультаций с резидентом, причем так надолго, что Уокер даже забеспокоился, не убьют ли его в здании посольства. Он пришел облагодетельствовать Советы по твердой таксе 2 тысячи «баксов» в месяц независимо от объема продаваемой информации, и никак не ожидал столь неприветливого приема. Не принеси он с собой ключей к шифровальной машине, вообще бы вытолкали взашей на виду у полицейского поста: так, мол, мы обходимся с вашими провокаторами!

Попутно следует отметить (наши компетентные органы отмечать этого не любят), что самые ценные сведения — с начала 60-х годов и по самое начало перестройки, — пришли в советскую разведку самотеком, благодаря таким вот «инициативщикам». В 1986 г. в докладе сенатской комиссии США по разведке было прямо сказано: лица, «добровольно предлагающие сведения на продажу», организуют самые серьезные утечки сверхсекретной информации.

Возможно, и даже наверняка, у КГБ и ГРУ были собственные «творческие успехи». Но в США массовое предательство приобрело такие масштабы, что сами американцы называют те годы «десятилетием шпиона». АНБ, ЦРУ, ФБР, а также армия, авиация, флот, морская пехота, работающие на оборону фирмы, — кажется, не было закрытой режимной структуры, выходцы из которой не предлагали советским загранучреждениям на территории США секреты своей страны оптом и в розницу. Эти люди не с паперти протягивали руку, поэтому нет ни времени, ни желания исследовать этот побочный продукт чужой сытости и скуки. Прохиндеи среди этой публики тоже не были редкостью.

Но какая прелесть наши мемуаристы в невидимых миру погонах! Когда доходит до дележки лавров, они начинают проговариваться. Какое еще мохнатое пальто, которым якобы генерал Олег Калугин укутывал Уокера перед «выброской» на посольском лимузине! Вообще не было никаких генералов. И, дескать, не к лицу Борису Соломатину в заграничных интервью приписывать себе славу вербовки XX века. Не покидал он своего резидентского кабинета, не разглядывал два часа «подставу» в глазах насмерть затурканного Джонни. Мы сами с усами, чтобы «вербануть» — я не исказил смысла высказываний А.А. Соколова в его труде «Суперкрот» ЦРУ в КГБ: 35 лет шпионажа генерала Олега Калугина». Далее цитирую:

«Владимир Митяев, также подтвердивший, что Соломатин вниз не спускался и с Уокером не беседовал, кстати, вспомнил, что у него на даче случайно до сих пор сохранился темно-синий плащ из модного тогда материала «болонья», который одевал Уокер во время выброски».

«Крот» Калугин или не «крот», но он в своих воспоминаниях четко придерживался руководящей установки: Джонни-гуляка явился вербоваться в октябре 1967 г. И поэтому, конечно, пальто как раз по вашингтонскому сезону. Чем толще и мохнатей, тем лучше. «Болонья» никак не годится в октябре над речкой Потомак. Поскольку у нас «болонью» давно не носят ни милиционеры, ни даже бомжи, хранится она на подмосковной дачке неспроста. Видно, плащик в самом деле мемориальный. Что же из этого следует: бедного Уокера в советском посольстве не только выдолбили и высушили, но решили напоследок подморозить?

Нет, из этого следует, что ФБР имеет основания утверждать: уоррент-офицер Уокер установил контакт с советской разведкой почти сразу после назначения в Норфолк, штат Атланта. То есть — в марте 1967 г. Тут и «болонья» будет как с куста. В Душанбе, поди, уж какие-нибудь финики зацветают — а это как раз широта Вашингтона.

Пальто или плащ, октябрь или март… Какая, в самом деле, разница? Джон Уокер работал на СССР 17 лет. Он обеспечивал электронную разведку КГБ сведениями о принципах развития криптологии и криптографии в США. С его помощью, как считают американцы, в Советском Союзе имели возможность прочитать более миллиона зашифрованных сообщений Военно-морского флота США. Проскальзывают суждения, что Пентагон так и не сумел до конца определить ущерб, причиненный Уокером и его командой: он привлек к краже государственных секретов приятеля Уитворта и сына Майкла, сделал курьером жену. С дочерью вышла осечка, она отказалась наотрез. Шпиона всех времен и народов сдала жена Барбара, спившаяся, насколько можно судить, на почве сексуальной неудовлетворенности при ветреном муже-моряке. Причем агенты ФБР лишь с третьего раза прореагировали на пьяный бред телефонной заявительницы.

Ротозейство американской контрразведки порой просто потрясает. Секретоноситель жил явно не по средствам флотского Унтера — и это никого не трогало. А как вам такое: на базе в Норфолке Уокеру разрешили поставить на территории жилой трейлер, чтобы дежурный имел возможность прилечь (!) во время обеденного перерыва. На самом деле фургон понадобился, чтобы без помех снимать на микропленку секретные документы, не рискуя всякий раз при вносе-выносе бумаг через проходную.

КГБ очень берег ценного агента, причем служебное рвение тесно пересекалось с личным интересом. Пробиться в опекуны Уокера означало взять бога за бороду. Пять его кураторов стали Героями Советского Союза. Орденов государство отсыпало, наверное, с ведро. Личные встречи назначались не чаще одного раза в год и только за пределами Америки. Однажды, кажется, в Вене, куратор торжественно объявил, что секретным постановлением советского правительства «товарищу Уокеру» присвоено воине-кое звание контр-адмирала ВМФ СССР. Так пишет Пит Эрли, который длительное время имел возможность интервьюировать Джона в федеральной тюрьме штата Колорадо, где тот отбывает пожизненное заключение. Джон не слишком обрадовался. Он всегда предпочитал моральным стимулам материальные.

Прибыль фирмы Уокер и К° ФБР оценило в 1,5 млн долл, за 17 лет. Операция КГБ была настолько успешна, что «в случае возникновения потенциального конфликта между двумя супердержавами, советская сторона имела бы сильное преимущество в одержании победы…» заявил адмирал Уильям Стьюдмэн, он возглавил военно-морскую разведку в 1986 г. На фоне сотен миллионов, сэкономленных СССР на гонке вооружений, Джон не так уж много заработал ремеслом «плаща и кинжала». Уокер и так получил бы что-то между третью и половиной этой суммы за тот же период беспорочной шифровальной службы…

Но я вновь обращаюсь к вопросу, когда же был завербован Уокер. Почему это так важно? А вот почему.

«Вербовка Д. Уоркера исключительно удачно совпала с поступлением в Службу электронной разведки КГБ американской шифровальной машины «KL-7». Вот так, ни больше ни меньше: взяла — и совпала. Неприятно читать глупости из-под пера профессионального разведчика. Неуклюжая попытка подправить перипетии холодной войны к выгоде умершего государства.

Дело было так. Скорее всего, с Уокером тогда встретился Боровой. Он первым получил за операцию Героя, и было — за что.

— Скажите, Джон, у вас в Норфолке уже есть машинки «Орестес»?

— Есть, — простодушно ответил Уокер, — они называются KW-7.

— Я знаю, — мягко улыбнулся куратор. — Сложный аппарат?

— В обслуживании много проще прежних машин и работает намного быстрее. Не нужно набивать никаких перфолент. Вы кладате обычный машинописный оригинал, машина его заглатывает. Такой же открытый текст получает адресат. По сути, это двухсторонний телетайп. Что он там творит внутри себя, я не знаю, но наши утверждают, что абракадабру, которая несется в эфире, расколоть невозможно.

— Часто ли меняются ключи и что они из себя представляют?

— Каждую декаду сменный супервайзер вводит в процессор несколько групп цифр. Я тоже это делаю, если на дежурство выпадает дата перемены кода.

Они договорились…

«Связной очень просил Джона поторопиться именно с этим, — пишет Пит Эрли, — Русские хотели получить документ непременно до середины января».

А двадцать третьего января разведывательный корабль США «Пуэбло» был захвачен боевыми кораблями КНДР.

«Когда Уокера арестовали, вопрос о времени передаче шифровального ключа к машине KW-7 был в первые дни едва ли не основным. Вновь и вновь они возвращались к тому, знал ли Уокер о готовящемся захвате «Пуэбло» Джон упорно отрицал всяческую связь этих событий. Однако агенты ФБР остались при своей версии. Они были глубоко убеждены, что СССР потребовал от КНДР напасть на «Пуэбло» специально с целью завладеть шифровальной машиной KW-7, к которой сама судьба подбросила ключи. Согласно той же версии, русские прекрасно знали, что KW-7 на борту корабля-разведчика имеется».

Почему так настойчиво отпирался Уокер? Подрыв национальной безопасности США, безусловно, тяжкое преступление, не влекущее, однако, высшей меры наказания. А вот гибель конкретного американского гражданина в результате действий обвиняемого — тут уже пахнет жареным. На электрическом стуле…

И наши настаивают на октябрьской версии вербовки Уокера со сходной целью. Да, Борис Соломатин рискнул с бесшабашным шифровальщиком, нарушил все правила вербовки, и выиграл в итоге пост заместителя начальника Первого Главного управления КГБ СССР — куда выше! Но Центр ни за что не санкционировал бы разработку агента такого калибра без его глубокой всесторонней проверки. А на это необходимо время, не один Месяц. Тем самым публику подводят к очевидному выводу — до конца 1967 г. Джонни как советский агент еще не созрел для таких серьезных заданий. Какой там «Пуэбло»!

А если все-таки довериться доводам ФБР и нашей «болоньевой» версии, получается очень интересный расклад. К осени Джон как активный «штык» Первого Главного управления КГБ СССР уже был в строю, выдержав заочные проверки, о которых Даже не догадывался. К тому времени Москва уже знала, что такое программа AGER, где находится зона «Марс», почему ключи к KW-7 необходимы именно к середине января, а не раньше и не позже. Видимо, знали на Лубянке и бригаду 124 с ее экзотическим заданием отрезания головы.

«При всей привлекательности трудно было поверить, что передача Джоном этих секретов подтолкнула русских на такой сложный и опасный акт», — пишет Пит Эрли, имея ввиду версию советской инициативы захвата «Пуэбло» руками северных корейцев.

Американский журналист прав… но только в контексте мирного времени. А если предположить, что северянам удалось бы ликвидировать лидера Южной Кореи и спровоцировать крупные боевые столкновения с американцами в демилитаризованной зоне? Тогда захват вражеского корабля-разведчика выглядел бы не актом пиратства, а вполне оправданным эпизодом военного конфликта.

Нерешительность, проявленная американским командованием в Японии 23 января 1968 г., впоследствии объяснялась именно опасением поддаться на провокацию и спровоцировать вооруженный конфликт. В свою очередь абордаж «Пуэбло», предпринятый несмотря на провал атаки Голубого дворца в Сеуле, указывает на настойчивое желание северян ввязаться в драку во имя объединения страны по вьетнамскому образцу.

В чем был интерес Ким Ир Сена? Не в том, разумеется, чтобы помочь СССР предупредить угрозы ядерной триады США. Ким стремился к информационному обеспечению будущей собственной войны на Корейском полуострове, его интересовали доклады американцев с поля боя и директивы Пентагона. Это была простая сделка: коды за шифровальные машины. Обычный торг дружественных разведок. Никаких совместных действий, только обмен информацией. Поэтому у Ю.В. Андропова, который возглавил КГБ в мае 1967 г., не было необходимости специально информировать Политбюро (кандидатом в члены которого он стал 21 июня 1967 г.) о поддержке операции спецслужб КНДР. К тому же Юрию Владимировичу был очень нужен крупный успех принципиального характера в первый год своего руководства КГБ СССР. Его предшественник Семичастный не был способен на такую самостоятельность. Он очень обиделся, когда Брежнев, смещая его, сказал:

— На этом посту нужен человек, который будет стоять ближе к партии.

Андропов понял напутствие лидера по-своему: стоя ближе к партии, очень заманчиво стать над партией. Особенно имея Под рукой всю мощь политического сыска. И напористо двинулся к цели.

Что касается Кремля, там — и это выглядит очень похожим, — вовсе не ждали сюрприза, по первым впечатлениям, не очень приятного.

АБОРДАЖ ПО ПРОСЬБЕ «СТАРШЕГО БРАТА»

…Рулевые с трудом удерживали корабль на курсе, волны часто прокатились по низкой палубе. Шторм прихватил «Пуэбло» в первые же сутки, едва Цусимским проливом они вошли в Японское море. Команда недоумевала: по корабельной трансляции старпом приказал всем немедленно сдать личные фотоаппараты, которые будут возвращены только по возвращении. Матросы нашли этот приказ очень странным. Где бы прежде ни служили, а с подобным не сталкивался никто. Даже на атомных стратегических субмаринах программы «41 ради Свободы».

— Ого! — недовольно шушукались в кубрике, — значит, американский корабль, находится здесь с неблаговидной целью, и русские могут об этом узнать. Большие боссы намерены держать публику подальше от подробностей наших занятий. Не будет ли нам потом очень стыдно от содеянного?

В отличие от официальных фото для открытой печати, «Пуэбло» на самом деле был маленьким 53-метровым сухогрузом (895 тонн водоизмещения и всего один трюм!), сильно смахивавшим на самоходную баржу. Во Владивостоке, у причала мореходной школы на Первой Речке, еще недавно можно было увидеть однотипного близнеца, полученного из Америки по «ленд-лизу» в самом конце войны. Теплоход назывался «Чукотка». В середине шестидесятых он был учебным судном пионерской флотилии. Но уже тогда кораблик оказался настолько ветхим («Все лучшее — детям!»), что за пределы Амурского залива его не выпускала моринспекция.

Именно такому транспорту-ветерану Второй мировой выпало стать источником резкого обострения международной напря-жснности, когда США в шестой раз за XX век привели в наивысшую боевую готовность свои стратегические ядерные силы. Новый и совершенно неожиданный (по некоторым признакам, не только для Вашингтона) очаг угрозы возник в непосредственной близости от границы СССР. События вошли в историю как инцидент «Пуэбло». Советская пресса приводила минимум подробностей о нем в осуждающем тоне, целиком разделяя идеологические подходы Пхеньяна. По-видимому, не случайно до сих пор детали известны ограниченному кругу специалистов. Именно здесь кроются движущие пружины всех дальнейших событий нашего повестования.

В апреле 1944 г. в заливе Стерджен-Бей, штат Висконсин, со стапеля судостроительной верфи сошло на воду серийное грузовое судно FP-344 и затем десять лет подвозило снабжение армейским частям США на Филиппинах. Затем изрядно изношенный «грузовик», уже под номером FS-344, простоял на приколе еще 11 лет.

5 июня 1966 г. в Бремертоне на верфи «Пьюджент Саунд» начался его ремонт и переоборудование. Это был уже второй корабль нового класса AGER (Auxilary General Environmental Research) — «Вспомогательное общее исследование окружающей среды». Всего планировалось создать 40 таких кораблей — самая крупная в мире флотилия радиоэлектронной разведки!

Американцы пришли к выводу, что для деликатных задач не подходят ни самолеты, ни подводные лодки, ни даже низкоорбитальные спутники. Они выхватывают информацию фрагментами, из которых невозможно сложить общую картину. Боевые корабли тоже не годились. Их долгое барражирование вдоль чужих морских границ нервировало правительства прибрежных государств. Другое дело — маленькая посудина. Серенькая, неприглядная, а главное, не агрессивная по виду. Противнику понадобится много фантазии угадать в этакой шаланде что-то шпионское!

Сухогрузом управляли три десятка человек. Теперь к ним добавилось полсотни разведчиков. В трюме разместили кубрики. Итого полторы души на метр ватерлинии, адская теснота!

Поверх трюма возвели алюминиевую надстройку, щедро начиненную разнообразной аппаратурой электронной разведки от фирмы «Рейтеон». Вход был разрешен только лицам, имеющим допуск «Ку» — категории «Secret» и «Тор Secret». Государственная проверка на допуск проводится ФБР и включает идентификацию отпечатков пальцев, ревизию регистрационной карточки по центральной картотеке Министерства обороны, а также проверку биографических данных (как правило, не очень глубокую).

В мае 1967 г. в Сан-Диего «Пуэбло» «комиссовали». У нас этот термин применяется, в основном, к солдатам и матросам, которым удалось «закосить» из рядов по болезни. Для американских кораблей процедура прямо противоположная — прием в состав действующего флота. Бюджет США содержит только корабельные вымпелы на фактической службе. Если корабль не нужен флоту даже временно, его «декомиссуют» — долой флаг, закрывают штаты, снимают все виды довольствия, а саму плав-единицу ставят на холодный отстой в гавань «нафталинного флота» Сайсун вблизи Сан-Франциско, под охрану госрезерва. Будет нужда, корабль комиссуют снова, такое не редкость и трижды. Но никто не станет, как в России, выплачивать офицерские и старшинские оклады фактическим сторожам и дворникам, стерегущим ржавые посудины годами, до разделки «на гвозди».

Итак, в знойном калифорнийском мае 1967 г. бывший каботажный сухогруз возродился из ржавчины в новом качестве «гидрографического судна № 2», взволнованный председатель горсовета американского города Пуэбло вручил бронзовую мемориальную доску, а Ллойд Бучер первый раз в жизни поднялся на ходовой мостик — командиром корабля…

Вообще-то, он — Пит. Так звали его друзья, близкие и жена Роза. Впоследствии она станет мужу самым преданным и прилежным биографом и, если угодно, промоутером; она будет медленно и упорно долбить стену бюрократической глухоты Пентагона, и через 21 год добьется-таки своего — в 1990 г. он получит орден «Пурпурное сердце». Эту награду дают только за ранение в бою. Но есть тонкость. Рана должна быть серьезной, требующей медицинского лечения. Поскольку Бучера лечили в Северной Корее врачи, не имеющие американского диплома, то это как бы не считается…

Бучер родился в 1928 г. в Покателло, штат Айдахо, и рос сиротой то у приемных родителей, то у родственников в Калифорнии, то в приюте. Из приюта, едва достигнув 17 лет, Пит поступил добровольцем в Navy. Флот сделал ему характер. Через два года демобилизованный матрос вернулся в свой класс и, догнав сверстников в учебе, вместе с ними окончил школу. Затем факультет геологии университета в штата Небраска. Первенство на курсе сулило Бучеру неплохую карьеру, однако он не стал геологом, и в 1953 г. вернулся на флот.

Карьеру Бучера нельзя назвать скоротечной. Едва ли он даже пытался попасть в атомную командирскую программу, выпускники которой быстро растут в чинах. Редкие офицеры, кто в первой десятке закончил курс Аннаполиса, привилегированной Военно-морской академии США, находили силы выдержать жесточайшую селекцию. Известна предыдущая должность Бучера: помощник начальника оперативного отдела 7-й эскадры подводных лодок. Скорее всего, по разведке: сомнительно, чтобы командовать разведывательным кораблем назначили «чистого» штурмана. Коммандер в 39 лет для ВМС США — это поздновато. Для ВМФ СССР — тоже: «сорокот» в звании капитана 3-го ранга — однозначно неперспективный офицер.

До осени у берегов Калифорнии проходили тренировки и освоение техники, и только в конце ноября, после краткого захода на Гавайи для бункеровки, «Пуэбло» прибыл в Японию. Здесь он поступил в распоряжение Группы военно-морской безопасности. Это ведомство, ровесник морской радиосвязи США, многократно реорганизовывалось и меняло названия, но основная функция оставалась неизменной — мониторинг открытого эфира, перехват и расшифровка кодированного радиообмена кораблей иностранных флотов со своими штабами.

Наутро второго дня плавания подшкипер Стюарт Рассел поднялся на палубу. Он натянул на себя всю одежду из своего рундука: майку, шерстяной свитер, бушлат, поверх него «непромоканец» — нейлоновую штормовку со страховочным линем, но холод пронизывал до костей. Навстречу попался дневальный Стив Робин с большой холщовой сумкой, полной, как выяснилось, совершенно секретных документов, нарезанных в лапшу «шредером» — специальной машинкой-уничтожителем. Желая сделать с утра что-нибудь хорошее, Рассел вызвался помочь, а заодно погреться. Новенькую печь для мусора установили на шлюпочной палубе правого борта, возле дымовой трубы. Как пекарь в пиццерии, Стив неотрывно наблюдал за горящими клочками, пока они не превратились в пепел. Затем он залил топку забортной водой, выложил мокрый пепел в ведро и стал размешивать отвратительную черную пасту. Потом вывалил содержимое за борт. Рассел с трудом сдерживал смех. Он живо вообразил рыбу, которая соберет эти обгорелые клочки, прочитает и перескажет вражескому агенту!

Впрочем, веселился подшкипер недолго. Откуда ни возьмись, возник старпом и раздраконил его, как бог черепаху: где специальные утяжеленные емкости для мусора, сколько их всего принято на борт?

Достаточно опытный моряк, Стюарт Рассел несколько опешил. Будь перед ним кто другой, он послал бы шутника подальше за нелепый розыгрыш. Но, поскольку у старпомов, при их собачьей должности, склонность к юмору исключительная редкость, подшкипер честно сказал, что не понимает, о чем речь.

— Утяжеленные емкости, — терпеливо, как умалишенному, объяснял старший помощник, — необходимы, чтобы содержимое шло ко дну вместе с пакетом. Без этих специальных пакетов наш мусор будет выброшен на берег, и «они» смогут узнать, что мы здесь находимся.

Затем старпом Эдвард Р. Мэрфи-младший удалился, приказав, чтобы емкости — были.

Странности первого рейса множатся, констатировал подшкипер. При чем здесь мусор! Если с корабля виден берег, то корабль, с огромными белыми буквами «GER-2» на бортах, окрашенных мышиным колером НАТО (более светлым, кстати, чем советский военно-морской окрас), — почему с берега не виден «Пуэбло» под американским флагом? Рассел бросил взгляд на гафель и остолбенел… Флага не было!

Миссия «Пуэбло» носила кодовое название PINKROOT и была одобрена Объединенным разведывательным центром Пентагона. Цель состояла в том, чтобы определить, не являются ли массированные инфильтрации северокорейских диверсантов на Юг прелюдией крупного наступления. В 1966 г. было зафиксировано 50 вооруженных стычек в демилитаризованной зоне. В следующем году это число выросло в десять раз! Боевое распоряжение на поход гласило: не позднее 8 января 1968 г. выйти из Сасебо, находиться в назначенном районе с 10 по 27 января. Было предписано:

• определить характер и интенсивность деятельности ВМС Северной Кореи в районе портов Чхонджин, Сонгджин, Мьянг До и Вонсан;

• вскрыть радиотехническую обстановку восточного побережья КНДР, установить параметры и дислокацию береговых радиолокаторов;

• вести техническое и визуальное наблюдение за советскими военными кораблями в проливе Цусима. Выявить цели их постоянного дежурства, которое началось с февраля 1966 г.;

• определять реакцию КНДР и СССР на ведение разведки в Японском море и Цусимском проливе;

• немедленно докладывать командованию о корейских и советских действиях, представляющих опасность для Вооруженных сил США.

Операционную полосу кораблю назначили в 60 миль, считая от госграницы плюс одна миля. Тем самым Бучеру запретили подходить к советскому и корейскому берегам ближе 13 миль. Запрещалось также сближаться с советскими кораблями на расстояние менее 450 метров. Если потребуется фотографировать их вооружение — не ближе 180 метров. Установленные на корабле пулеметы приказали держать зачехленными, применять только в случае явной угрозы кораблю. «Никак не могли снять с пулеметов эти смерзшиеся чехлы!» — оправдывался потом Бучер. Однако команды «Огонь!» он не отдавал. Ему — да и вообще никому — не могло прийти в голову, что кто-то на этой планете посмеет напасть первым на американский военный корабль!

Не задерживаясь в Цусиме, «Пуэбло» поднялся в северную часть оперативной зоны Плато, между 41 и 42 градусами северной широты.

Эфир был на удивление пуст, электронная разведка тоже не принесла результатов. Изредка проходили советские и японские торговые суда. Видя, что народ на борту заскучал, командир объявил занятия по огневой подготовке. Это оказались еще те комендоры! Мишень болталась на волнах в 20 ярдах от борта, но так и осталась невредимой. Бучер вскипел и бросил всех свободных от вахт на околку льда. После шторма в проливе корабль заледенел, и это было опасно. Ледяные массы, если от них не освобождаться вовремя, снижали остойчивость. Бучера, не ходившего в северные широты, особо предупреждали об угрозе переворачивания обледенелого корабля.

Ледяной воздух обжигал легкие. Моряки, среди которых было довольно много «латинос», быстро устали и дружно засопливели. Доктор имел присутствие духа просить у командира антиоб-леденительную «микстуру». Надо сказать, «лечились» американцы вполне по-русски. Рассудив, что впереди этого льда еще колоть — не переколоть, они разделились по трое-четверо, избрали по одному, и, предвкушая свою очередь, разом влили в счастливца все медицинские порции.

16 января они достигли крайней высокоширотной точки маршрута. По левому борту на западе отчетливо виднелась земля. Мир выглядел черно-белым, со всеми оттенками серого, и никаких других цветов. Небо пасмурное, море — чуточку светлее, а горы вдалеке были угольно-черными, с белыми снеговыми проплешинами на северных склонах.

«Ко мне подошел Дон Пиппэрд, — вспоминал подшкипер Рассел, — и спросил, есть ли идеи, где мы сейчас находимся? В пределах школьного курса географии я понимал, что севернее берегов Китая, Кореи или России мы все равно не заплывем. Дон и сообщил, что здесь вход в порт Владивосток. Если мы собираемся шпионить, это как раз то самое место!»

Пиппэрд, конечно, ошибался. За Владивосток он принял порт Посьет. Даже обладая орлиным взором, за 50 миль не разглядеть вход в главную базу ТОФ: вид на оба входных фарватера прикрывает с моря остров Русский.

Когда мороз в конце концов пробрался в ботинки, Стив Рассел спустился согреться доброй чашкой кофе и заодно поделиться новостью с приятелем Маггардом. Тот покачал головой и сказал, что они действительно вляпались в дерьмо. Кончилось тем, что Бучер был вынужден официально заявить экипажу, что в их миссии нет ничего незаконного или предосудительного. Но настороженность продолжала витать, видимо, не только в матросских кубриках, но и в каютах офицеров.

Дрейф в виду Владивостока не был отмечен находками — ни визуальными, ни электронными. Они повернули на юг зоны Плато, в район северокорейского порта Сонджин. Здесь снова боролись со льдом на палубе. Снова никакой электронной разведки, только пробы воды и измерение температуры. «Пуэбло» пошел южнее, в оперативную зону Венус, между 41 и 40 градусами северной широты. После короткой стоянки вблизи острова Мьянг До корабль спустился еще южнее, в оперативную зону Марс, и «взял станцию» вблизи северокорейского порта Вонсан. Предполагалось находиться здесь до 23 января, затем возвращаться в пролив Цусима.

Вечером 21 января мимо «Пуэбло» на дистанции 10 кабельтовых средним ходом прошел военный корабль. Сигнальщики опознали малый противолодочник советского производства, но чей он, определить не смогли. СССР поставлял такие корабли Северной Корее и Китаю… Но удалось ли «им» идентифицировать «Пуэбло»? Силуэт корабля после ремонта изменился. Радар и вся электронная аппаратура были выключены. Нет, вряд ли «они» что-то поняли, решили американские офицеры, но Бучер, на всякий случай, приказал продолжать радиомолчание. Чем позже корейцы разберутся, кто ходит вдоль их границы, тем лучше.

…А в тот же день и час по центральным улицам Сеула строем шел армейский взвод, экипированный в южнокорейскую полевую форму. Взвод как взвод, ничего особенного. Оружие, амуниция, хорошая строевая выправка… Уже стемнело. Впереди показался Голубой дворец — резиденция южнокорейского президента Пак Чжон Хи. До него оставалось всего 800 м, когда переодетых северян остановил полицейский патруль…

Позже американские штабисты так и не смогли мотивировать, почему не сообщили Бучеру о сеульском штурме. Оказалось, они «дискутировали» эту тему. И пришли к выводу, что не стоит нервировать неопытного командира, чего доброго запсихует, наломает дров. Осталось отработать всего одни, последние сутки у берега Северной Кореи, и — на базу. Все обойдется…

Тем временем на «Пуэбло» безуспешно — мешали ионосферные возмущения (или искусные радиопомехи Тихоокеанского флота?) — пытались отправить SITREP-1. Только через 14 часов радиоконтакт с Группой военно-морской безопасности в Комисейи был установлен и «ситуационный репортаж» наконец-то передали. Это была первая за весь поход разведсводка.

День 22 января выдался идеальным. Солнце, штиль, прозрачный морозный воздух. После ланча, однако, обедню испортила пара северокорейских траулеров (советской постройки, класс «Лента», установили сигнальщики). Они приблизились и начали описывать вокруг американского корабля круги радиусом примерно 500 ярдов, удалялись и возвращались снова, с каждым разом все больше наглея. Иной раз они проходили в 30 метрах.

Свободные от вахты американцы высыпали на палубу. На мостиках «рыбаков» распоряжались люди с военной выправкой, рассматривая «Пуэбло» в бинокли.

— Возможно, это политические комиссары, предостерегающие экипаж от ошибок?

«Но корейские рыбаки никак не походили на дефективных или лентяев, напротив, они выглядели так, словно жаждали сожрать американские печенки…» — стиль Стюарта Рассела исключительно образный!

Когда он укладывался спать, Лангенберг с нижней койки спросил его мнение о событиях дня. Стюарт ответил, что ему понравилось, как смешно «комми» уворачивались от фотообъектива. «Ничего, — ответил сосед снизу, — завтра тебе понравится еще больше, когда получишь пинка от патрульных катеров, которые навестят нас непременно!»

Как хорошо, засыпая, успел подумать подшкипер, что ожидается что-то поинтереснее борьбы с проклятым льдом…

Но спал ли в ту ночь командир? Если вдуматься, Ллойд Бучер, в отличие от своих командиров, по старинному морскому завету чувствовал себя ближе к опасности. Он целенаправленно готовился уничтожать улики: приобрел фактически за счет экипажа печь для сжигания секретной документации, приказал пользоваться специальными мешками с грузилом для утопления бумаг, устраивал в море учения пулеметных расчетов. Беспрецедентный на американском флоте запрет на пользование личными фотоаппаратами тоже объясним: командир опасался, что неосторожные матросские негативы тоже могут быть расценены как Разведывательные? Следовательно, коммандер не исключал враждебных действий… вплоть до досмотра «Пуэбло»?

Неужели Бучера не насторожило то обстоятельство, что за це-Дую неделю, которую они проболтались в виду Владивостока, электронная «прослушка» главной базы советского Тихоокеанского флота ничего интересного не дала? Не удалось снять характеристик радиолокаторов ВМФ, ПВО, береговых постов технического наблюдения Хасанского погранотряда. К «Пуэбло» не проявили никакого интереса морские пограничные сторожевики. А ведь порты южного Приморья американцев интересовали особо: отсюда по морю шло снабжение воюющего Северного Вьетнама. Бучеру не хватило опыта или проницательности понять, что «Пуэбло» под колпаком у русских. Видя, что результатов кот наплакал, коммандер постоянно теребил вахту в радиорубке:

— Что есть для нас с берега?

— Результаты последних матчей Национальной баскетбольной лиги, сэр!

Утро 23 января выдалось слегка пасмурным, не особенно холодным — около 20 градусов по Фаренгейту, море спокойное, почти штиль. Всю ночь «Пуэбло», изредка подрабатывая машиной, удерживал точку: 25 миль от материка, 15 миль от острова Подо.

Бучер был заметно менее напряжен, чем в прошлые дни. За ночь, они, видимо, «нарыли» нечто существенное, на радостях сняли режим радиомолчания, и выдали, наконец, полноценный SITREP-2. В течение ночи обе квитанции о приеме были получены из Разведуправления ВМС США на территории Японии.

Ближе к полудню сгустились облака, похолодало, и командир спустился в кают-компанию, согреться флотской, граммов на триста, кружкой кофе. Вдруг раздался звонок с мостика: цель в 8 милях, курс на корабль. Опять рыбаки, подумал Бучер и решил закончить с кофе. Как будто чувствовал, что вновь побаловаться бодрящим напитком ему придется нескоро… Тремя минутами позже последовал новый звонок: «Сэр, это корейцы, уже в пяти милях!». Миля — в минуту?! Это уже не походило не шутки. Коммандер взлетел на мостик и увидел впереди пенные «усы» по штилевому морю. Скорость 40 узлов, не меньше… к ним летел «морской охотник».

Что в таких случаях предписывает хорошая морская практика командиру корабля, когда на пего во все глаза глядят подчиненные, и жареным пахнет по-настоящему? Не допустить ни тени неуверенности. Твердость и еще раз твердость.

— Записать в журнал, — приказал Бучер деревянным голосом, — корабельное время 10.00. Управление принял командир. Боевая тревога. Наблюдаю приближение корабля класса «сабчай-зер» (противолодочный корабль) советского производства типа СО-1 под флагом ВМС Северной Кореи.

— Сэр, кореец поднял флажный семафор..

— Вижу. Записывайте дальше: «Флагами Международного свода сигналов «Лима» и «Браво» нам предложено застопорить ход и указать национальную принадлежность. Игнорирую незаконный приказ. Поднял сигнал «Ведутся гидрографические работы».

Но с расстояния 800 м было хорошо видно, что на палубе корейского противолодочника низкорослые матросы в касках и оранжевых спасательных жилетах занимали места у носового орудия. А над головами, пригибая ревом турбин мачты «Пуэбло», со значением просвистело звено «МиГ-19».

…В 12.10 служба радионаблюдения флота США перехватила сообщение корейского SO-1: «Имя цели GER-2. Я уверен, что это — разведывательный корабль. Не видно, чтобы он был вооружен, но это не гидрографическое судно». Одновременно удалось засечь три торпедных катера, которые вышли в море от северо-восточного берега КНДР. «Морской охотник» стоял в 500 ярдах и семафорил: «Обозначьте национальность». После повторной обсервации, (радар показал 15,8 миль до ближайшего берега) сигнальщики «Пуэбло» упрямо повторяли: «Нахожусь в международных водах!» Корабль дрейфовал с вываленным за борт океанографическим оборудованием. «Океанографы» опустили свои зонды в море за считанные минуты, пока на «Пуэбло» тянули время.

Северяне передали семафором: «Отвечайте, или открываю огонь!» Бучер приказал поднять американский флаг…

Группа северокорейских моряков, вооруженных советскими автоматами АК-47, перебрались с одного из противолодочных кораблей на торпедный катер, который подошел к правому борту «Пуэбло», явно намереваясь десантировать автоматчиков на американский корабль.

Поняв, что это не провокация, а реальная угроза захвата корабля, Бучер приказал:

— Все, что не для чужих глаз — за борт!

«Пуэбло» начал маневрировать, чтобы предотвратить абордаж и вырваться в открытое море. Водная поверхность была почти штилевой, но… всего 12 узлов против пяти быстроходных «москитов» северян, плюс недвусмысленный намек на перспективу атаки с воздуха.

Действия северокорейских моряков были решительными и умелыми. Они попросту «затолкали» «Пуэбло» вглубь своих территориальных вод, заставив пересечь морскую границу КНДР. Это делалось так: один за другим корейские военные катера, опасно маневрируя на пересечение курса, буквально подставлялись под столкновение. Американцы были вынуждены все время уклоняться, причем могли делать это беспрепятственно только на западных румбах, а значит — все ближе к берегу. Попытки повернуть к востоку пресекались огнем крупнокалиберных пулеметов.

Экипаж «Пуэбло» неистово пытался уничтожить «классифайд файле» — секретные материалы. Документы рвали в клочья, жгли в мусорной печи и рядом с ней в обрезах (у моряка рука не поднимется написать «в ведрах»!) с бензином, и, уже безо всяких «утяжеленных емкостей», просто выбрасывали файлы в море. Но объем секретных бумаг был слишком велик. Одних только оперативных документов насчитывалось свыше 400, и все бросились уничтожать именно эти бумаги. Что же касается многочисленных описаний и руководств по специальной технике и шифровальному оборудованию, никто из американцев потом не припомнил, чтобы эти книги выбрасывались за борт или сжигались. Моряки «Пуэбло» видели, как корейские солдаты в Вонсане вытаскивали на берег две матрасовки, плотно набитые документацией, а ее еще полным-полно оставалось валяться в корабельных коридорах… Поэтому невозможно уточнить, что было уничтожено, а сколько и чего досталось корейцам, а от них советским разведчикам и, как уверяют, китайцам. Как уж там «разводили» расплевавшихся «братьев навек», в какой очередности и пропорции наделяли империалистическими трофеями, история умалчивает.

Еще хуже дело обстояло с ликвидацией оборудования. Три десятка «слухачей» АНБ были виртуозами владения своей техникой, но оказались абсолютными профанами по части ее уничтожения. Что они могли сделать пожарными топорами, пилами и кувалдами?

Дон Бэйли, 26-летний специалист связи на «Пуэбло», работал на KW-7 в течение последнего кошмарного часа, отправляя сообщения о нападении на военные базы в Японии с отчаянными просьбами воздушной защиты. Бэйли утверждает, что команда не сумела уничтожить криптографическое оборудование, потому что корабль не был подготовлен к аварийному подрыву секретной техники. Машины были установлены в прочных стальных боксах, предотвращающих случайное повреждение.

— Кувалда оказалась бесполезной, — рассказал Бэйли журналисту газеты «Сиэтл Пост Интелиджинсер». — Машина была невредима, когда «плохие парни» захватили нас.

…«Сабчайзер» снова поднял флажный семафор «Лечь в дрейф или буду стрелять» и тут же открыл огонь из своих орудий.

«Прорываясь в открытое море, мы должны были положить руль право на борт — прямо на их орудийные стволы. Они вынуждали нас поворачивать к берегу, чтобы спасти свои жизни. Огнем нас заставили увеличивать скорость в направлении берега. Когда они поняли нашу стратегию, — во что бы то ни стало уничтожить секретные файлы, орудийный огонь сосредоточили на тех участках палубы, где это происходило» — свидетельствовал один из членов американского экипажа. Корейские снаряды свободно прошивали корпус насквозь, от борта до борта. Все оружие на борту «Пуэбло» состояло из 10 полуавтоматических винтовок (у офицеров — «кольты» 45 калибра) и двух пулеметов — Браунинг М2 50 калибра. Пулеметы вынесли на правый борт и на корму, боеприпасы сложили рядом. Но никто не приказал открыть ответный огонь.

В 13.06 американская служба в Йокосука снова перехватила доклад командира корейского противолодочного корабля своему береговому начальству: «Исполняя настоящую инструкцию, мы закроем радиостанцию, удалим оттуда персонал, возьмем американцев на буксир и поведем в порт Вонсан. Сейчас мы на пути к высадке, мы уже идем…»

Наконец, «Пуэбло» застопорил ход, и обстрел тут же прекратился. Противолодочный корабль просигналил: «Следуйте за мной, имею на борту лоцмана». Со скоростью 4 узла «Пуэбло» пошел в сторону Северной Кореи, затем прибавил скорость до 8 узлов, а затем вдруг остановился (зачем?). «Морской охотник» и два торпедных катера тут же возобновили обстрел. Этот последний «приветственный» залп стоил жизни Дэну Хоггсу. Ранения также получили Бучер и еще двое моряков, стоявших на мостике рядом с командиром. Еще сохранялся радиоконтакт с Японией, и штаб Нэйви Сикьюрити Груп в городе Комисейя был в курсе происходящего. В 1.30 отчаявшийся Бучер приказал дать SOS. Сигнал бедствия повторили 13 раз! «Несколько птичек вылетели к вам» — таково последние сообщение, принятое радистами «Пуэбло». Оно было ложью.

Вот хроника последнего получаса в односторонних радиограммах:

14.05. «ИМЕЮ ТРЕХ РАНЕНЫХ И ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА С ОТОРВАННОЙ НОГОЙ. НЕ ПРИМЕНЯЛ НИКАКОГО ОРУЖИЯ, ВКЛЮЧАЯ ПУЛЕМЕТЫ. КАК НАСЧЕТ СРОЧНОЙ ПОДДЕРЖКИ, ЭТИ ПАРНИ ЗАДУМАЛИ НЕЛАДНОЕ. МЫ ПРОСТО В ЗАДНИЦЕ, ПОТЕРПИМ, НО НАМЕРЕНИЙ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ НЕТ»

14.13 «УНИЧТОЖАЕМ ВСЕ ЛИСТЫ КОДОВЫХ КЛЮЧЕЙ И ЭЛЕКТРОНИКУ ПО МЕРЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ. МЫ ВСЕ ЗАНЯТЫ СЕЙЧАС ТОЛЬКО ЭТИМ. ВОКРУГ ТУМАН, ВИДИМОСТЬ ПОЧТИ НУЛЕВАЯ»

14.30 «УНИЧТОЖЕНИЕ ВСЕХ ФАЙЛОВ НЕЭФФЕКТИВНО. ЧАСТЬ ДОКУМЕНТОВ И ОБОРУДОВАНИЯ, ВОЗМОЖНО, БУДЕТ СКОМПРОМЕТИРОВАНА»

14.32 «СЕВЕРНЫЕ КОРЕЙЦЫ НА БОРТУ. 4 ЧЕЛОВЕКА РАНЕНО, ОДИН В КРИТИЧЕСКОМ СОСТОЯНИИ. УХОЖУ ИЗ ЭФИРА И РАЗРУШАЮ ПЕРЕДАТЧИК»

Это было последнее сообщение Бучера. Он продержался под обстрелом целых два часа. За это время к нему на выручку успели бы прилететь даже с Окинавы! Американское командование в этом районе имело 450 истребителей-бомбардировщиков типа «Фантом». За считанные минуты они могли разнести бы в щепки весь этот корейский москитный флот, причем абсолютно по праву — защищая достоинство своей страны, пресекая акт пиратства в нейтральных водах…

Когда через сутки взорвалась возмущением американская печать, чины Пентагона сослались на нелетную погоду. Однако же были еще авиабазы в Южной Корее и, наконец, был «Энтерпрайз». Атомный ударный авианосец с кораблями эскорта барражировал в Японском море, в каких-нибудь 10–15 минутах полета своих палубных штурмовиков. Но команды на взлет не поступило.

Один убит, четверо тяжело ранены, девять человек задеты пулями и осколками. Из строя выбыло двадцать процентов экипажа. Американские газеты любят и умеют оперировать числами для пущей наглядности. Пропорционально авианосцу получилась бы убыль до тысячи человек.

Может быть, самым разумным для Ллойда Бучера было пойти по пути Руднева, каперанга русского императорского флота — открыв кингстоны, затопить «Пуэбло», как в свое время в этих же водах пустили ко дну крейсер «Варяг»? В зимнем море немалый риск высаживать людей в шлюпки, да еще с ранеными. Кто знает, а вдруг корейцы, озлобленные неудачей, просто выкосили бы пулеметами нежелательных свидетелей. Бучер приказал прекратить уничтожение документов, когда увидел, что на одном из корейских катеров открыли крышку торпедного аппарата…

Впервые за 160 лет на палубу американского военного корабля ступил неприятель! Моряков «Пуэбло» согнали на нос, связали, завязали глаза. Слабое сопротивление американцев было сломлено кулаками, пинками и штыковыми уколами. Под дулом «Калашникова» вахтенных на мостике заставили дать ход в сторону Вонсана. Когда судно уже с гарантией углубилось в территориальные воды КНДР, ход застопорили, и на «Пуэбло» высадилась группа высокопоставленных офицеров. Гражданский лоцман-кореец повернул рукоятку машинного телеграфа на «малый вперед» и сам встал к штурвалу. На время досмотра корабля, которым руководил северокорейский полковник Ким Чжун Рок, команду «Пуэбло» согнали в форпик.

В Вонсане пленники со скрученными руками и завязанными глазами были высажены на берег и оказались перед разъяренной толпой гражданских корейцев, которые пронзительно кричали, оскорбляя американцев. На темноволосых и смуглых моряков испанского происхождения с кулаками набросились солдаты: они решили, что перед ними их южные капиталистические соплеменники. Пленников с трудом спасли от линчевания, посадили в автобусы с закрашенными стеклами и повезли к поезду, окна которого тоже были светонепроницаемы.

На рассвете поезд прибыл в Пхеньян. Ранним утром 24 января 1968 г. 82 американских моряка переступили порог пхеньянской тюрьмы, где их сразу же развели по камерам. Система отопления отсутствовала как таковая. Голые электрические лампочки постоянно держали включенными (выключатели находились в коридоре), окна закрывали глухие ставни, а коридоры были едва освещены. Ледяной воздух пронизывали зычные командные окрики, звуки ударов и нечеловеческие вопли.

Американцам объявили распорядок дня. Подъем в 6 часов утра, репа на завтрак в 6.00, она же снова в 14.00 и в 20.00. Отбой в 22.00. В камерах кувшин воды на маленьком столе, четыре стула, на которых заключенные были обязаны сидеть в течение целого дня, не смея прилечь. Всякие разговоры между собой строго запретили, головы полагалось держать опущенными, и вставать по стойке «смирно», когда кореец входил в камеру. В туалет выводили два раза в день.

В тюрьме Пхеньяна коммандер Бучер был допрошен и избит первым. Ему даже не перевязали рану. Корейцы добивались «чистосердечного раскаяния», причем в выражениях буквально следующих: «Пуэбло» вторгся в воды КНДР как шпионский корабль, посланный преступной администрацией Джонсона, чтобы спровоцировать новую корейскую войну. Текст признания в духе «чух-чхе» был уже написан.

Бучера поставили на колени, и он услышал резкий стук… но это был всего лишь молоток. Он еще жив. Корейский офицер сказал: «Хорошо, что вышла осечка. Он не стоит пули. Забьем его камнями, как собаку!» В первую ночь он так ничего не подписал.

— Ты ничего не выиграл, — брызгая слюной, кричал ему в лицо желтый человечек с армейскими погонами старшего полковника, — час назад наше радио уже передало твое признание. Ты грязный шпион, мир презирает тебя.

Избитый до потери сознания, Бучер твердил, что он находился в международных водах. Он продолжал настаивать, чтобы помогли его раненым и позволили встретиться с командой. Ему протянули авторучку — подпиши, или умрешь раньше своих истекающих кровью людей. Бучер ничего подписывать не стал.

На вторую ночь, после нового избиения, его куда-то повели в темноте. В едва освещенной камере пыток ему показали чье-то истерзанное тело со слабыми признаками жизни, висевшее на стене в кандалах. Бучеру объяснили, что это южнокорейский шпион. Несчастный был еще жив. Голова ужасно раздулась, один глаз выпал из глазницы и раскачивался на нерпе, было хорошо видно, как неестественно выпирают переломанные кости… Старший полковник с пафосом произнес:

— Вот так мы поступаем с вражескими лазутчиками!

Корейцы пригрозили Бучеру: если он немедленно не признается в совершенных преступлениях, они начнут убивать его команду, начиная с самого молодого, до тех пор, пока командир не признается. Самый молодой моряк был принесен в камеру Бучера.

Бучер наконец сказал, что он подпишет документ. Корейцы настояли, чтобы факт собственноручной подписи был снят на кинопленку, а устное признание зачитано полностью у микрофона для передачи по пхеньянскому радио. Перед камерами Бучер выглядел сломленным и напряженным. Он медленно начал читать бумагу, написанную партийными пропагандистами северян. Было понятно, что американец такого никогда не напишет. При чтении Бучер нарочно коверкал обычные слова, произносил предложения слитно, до потери смысла. Все это выглядело ужасной репризой перед лицом смерти. Бучер нашел свое оружие.

ЗАЧЕМ АМЕЛЬКО «ВОЕВАЛ» С АМЕРИКОЙ?

Адмиралы, каперанги — все встали, когда в зал заседаний Военного совета ТОФ вошел Чернышев. Звезда Героя на лацкане. Немцы звали его генерал Лукаш. Он и в самом деле был генерал-майором, командовал соединением партизан, руководил подпольными обкомами. Четверых Лукашей повесили немцы в белорусском Полесье, а партизанского командира так и не поймали. Почему-то он всегда этим гордился, часто этот факт упоминала краевая пресса. А чем гордиться-то — что четверых невинных вздернули?

Чернышев был грузный, отяжелевший. Бритый череп, багровое лицо гипертоника. Донимала одышка. Из-за нее не летал самолетами, ездил в Москву только поездом в мягком вагоне. Неделю туда, неделю обратно, первому секретарю часто оставлять Драй почти на месяц нежелательно. Потому выезжал изредка, только на пленумы ЦК, но вес в столице имел. Когда в 1963 г. начались перебои с хлебом, прямо заявил Хрущеву — с огнем играем. Приморские докеры лопатят канадскую пшеницу тысячами тонн, а их семьи едят хлеб пополам с кукурузой, и того — буханка в руки, очередь в три кольца. Хрущев согласился, снял хлебные ограничения в Приморском крае.

Командующий флотом адмирал Николай Амелько лаконично обрисовал обстановку. Американцы выдвинули к северокорейскому порту Вонсан авианосцы «Мидуэй» и «Энтерпрайз» с кораблями охранения, подняли в воздух авиацию. Демонстрируют решимость, заявленную в своей прессе, — если власти КНДР не отпустят «Пуэбло», они войдут в Вонсан и силой освободят корабль с экипажем.

— В Москву доложил? — спросил Чернышев.

— Спит Москва, Василий Ефимович, — ответил командующий.

«Нас это чрезвычайно обеспокоило, — вспоминал о событиях тех суток адмирал Амелько в журнале «Военно-исторический архив». — Ведь, во-первых, от их района маневрирования до Владивостока около 100 километров и, во-вторых, у нас с КНДР был заключен договор о взаимной, в том числе и военной обороне. Я немедленно связался с главкомом С.Г. Горшковым и заявил, что в этих условиях необходимо флот привести в полную боевую готовность. С.Г. Горшков заявил мне, ты-де мол, знаешь, что комфлотом подчинен министру обороны и главнокомандующему, звони министру обороны А.А. Гречко. На этом разговор закончился. Начал звонить министру обороны — не отвечает. Позвонил дежурному генералу КП Генштаба. Коротко объяснил обстановку, он ответил, что начальника Генштаба в Москве нет, а министр отдыхает на даче — разница во времени между Владивостоком и Москвой 7 часов. Попросил у дежурного генерала телефон дачи министра — он отказал, заявив, что ему это запрещено. Дело не терпело отлагательства. Я решил собрать Военный совет флота. Позвонил Василию Ефимовичу Чернышеву… Попросил, чтобы он обязательно был на заседании Военного совета — дело очень серьезное. Он пришел».

А почему бы, собственно, Василий Ефимович взял бы да не пришел? Во всех краях и областях, где дислоцированы штабы военных округов и флотов, первый секретарь обкома или крайкома КПСС был в обязательном порядке членом Военного совета. То же самое распространяется на нынешних губернаторов. Не удалось повидать Евгения Наздратенко в погонах капитана 2 ранга, пожалованных ему Ельциным, но, говорят, в роли члена Военного совета Тихоокеанского флота старшина запаса смотрелся превосходно. Такое делалось (делается, и будет делаться) для того, чтобы военные товарищи не слишком замыкались в себе и не забывали интересов страны, которую взялись защищать.

Но вернемся к Чернышеву. «Вы же придите обязательно, уж будьте так добры, тут такие дела!» — надо ли говорить подобное человеку сталинской закваски… А если надо, то почему? Или — когда?

Всем известно, что у Сталина был причудливый рабочий график. Ложился он в три часа ночи, вставал к полудню. Такой имел тиранский бзик. И ближний свой круг тиранил, заставлял сидеть на работе до полуночи… А вы никогда не задумывались — зачем он это делал? Хозяин известен мстительной жестокостью, но не самодурством. Сталин был всегда целесообразен. Всея Великия, Малыя и Белыя самодержец Петр Алексеевич, руки которого тоже в крови по локоток и выше, нам, потомкам, все-таки более понятен. Регламентируя все и вся на европейский манер, Петр в своих бесчисленных указах непременно писал: «Понеже…» — то есть «Потому, что…». И весьма подробно разжевывал своим дремучим подданным, чего государь желает от них добиться. Сталин не считал нужным объяснять «для особо тупых». Он постоянно играл с аппаратом в «угадайку». Так эффективнее. Не понял — сам виноват. Так страшнее.

Но все-таки: почему сталинские столоначальники понуждались еженощно бдеть до морковкина заговенья? Не все, правда. Только самые верхние чины — от уровня начальника наркомовского (позже министерского) главка. Конторский люд работал с 9.30 до 20.00. «Топ-менеджеры» приезжали на службу к 11.00 (этот Имперский атавизм в Первопрестольной жив поныне, поутру в коридоры власти не суйся!), в 17.30 имели трехчасовой обеденный перерыв. Потом в 20.30 возвращались в «офис» и сидели до полуночи. Но зачем?

А затем, что страна такая. Необъятная. На 12 часовых поясов растянутая. И, чтобы не прервалась управленческая нить, ждали московские сидельцы, пока проснется восточный берег Державы. А то ведь с каким-нибудь чукотско-камчатским деятелем никогда и не услышишься. То он уже спит, то ты еще не проснулся.

У Сталина, хотя он на Дальнем Востоке никогда не бывал, к этой российской окраине было какое-то особое отношение. Говорят, он долго размышлял над картой, разглядывая узкую полосу земли, похожую на палец, просунутый в Азию. Как именовать — Приморская область? Вроде несолидно. Край же предполагает в своем составе национальную автономию. Советизировать полудикий народ удэге, разбросанный по Уссурийской тайге? Так уже с чукчами нарыдались…

— Ладно, — решил вождь. — С краю находится, пусть будет край.

Заодно якобы закрыл краевой центр для иностранцев. Когда, демократам пришла пора «открыть закрытый порт Владивосток», в архивах так и не дознались, кто же его закрывал. Десятилетия город продержали на замке безо всяких нормативных актов!

Об этом я пишу так подробно потому лишь, что принципиально важно понять, когда же комфлота Амелько пытался дозвониться на дачу министра обороны… Вы вообще представляете ситуацию, чтобы дежурный генерал Генштаба не дал командующему крупнейшим советским флотом дачный номер телефона министра обороны? Я не могу себе этого представить. Хотя бы потому, что полная нелепость, когда бы по московскому городскому телефону Амелько начал докладывать маршалу Гречко о развертывании у себя под носом авианосной группировки США. Для этого существует защищенные от прослушивания средства, благодаря им министр обороны на связи всегда и везде (надо будет, поднимут в воздух специальный самолет-ретранслятор) — в кабинете, в машине, в дачной постели, на Северном полюсе! Это ЗАС, ВЧ, прямой провод, знаменитая кремлевская «вертушка», пользоваться которой командующий флотом может и должен только лично, без посредства адъютантов и дежурных. Другое дело, когда звонить уже просто неприлично. А неприлично — это в Москве сколько часов?

По столичному укладу, вечером до половины одиннадцатого еще можно звонить даже малознакомым людям, разумеется, трижды извинившись за беспокойство. Но не позже одиннадцати, этого московский менталитет не допускает. Как, впрочем, и чересчур ранних звонков. У меня есть знакомая, которая говорит: «Какая наглость звонить в полпервого утра!» Но это, вы понимаете, «стеб» свободной творческой профессии.

Характерно, что своему прямому начальнику Горшкову Амелько дозвонился-таки, уложился во временной «норматив». Но отчего же так странно повел себя Горшков? Предположим, их разговор состоялся в половине одиннадцатого. Почему не раньше? Да потому, что во Владивостоке еще половина шестого утра, и Амелько спал, тоже живой человек. Вот, собственно, ради чего я утомлял вас, читатель, исчисленьями временных поясов. А мог ли комфлота спать, зная о приближении американцев? Конечно, нет!

Похоже, навтыкал главком товарищу Амелько сто пудов за пазуху: «Сам прошляпил, сам министру и докладывай!». Это всего лишь моя авторская версия. Имею полное право высказать личное предположение, и поэтому прошу не беспокоить исками о защите чести и достоинства.

А может, не совсем так дело было. Горшков понимал, что такая неприятность его тоже коснется, а потому мог подчиненному ход подсказать. В том смысле, что победителей не судят…

Вот почему просил Амелько Чернышева, — придите обязательно! Военный совет ему нужно было провести срочно, в ранний неурочный час, заручиться поддержкой «тяжеловеса» из ЦК (сам-то кандидат только второй год) и успеть выгнать корабли в море, пока не проснулась Москва. То есть — до 13 часов по владивостокскому времени.

«Я доложил Военному совету обстановку, разговор с Горшковым, о попытке связаться с министром обороны. В заключение сказал, что я должен принять эффективные меры и, учитывая, что в это время у нас с США шли какие-то необходимые для СССР переговоры, чтобы им не помешать, решил флот привести в боевую готовность скрытно, развернуть у входа в Вонсан эскадру, в район маневрирования авианосцев развернуть 27 подводных лодок, начать разведку авианосцев с фотографированием разведывательной авиацией, самолетами Ту-95рц с аэродрома Воздвиженка (которые на самом деле базировались в Хороле — авт.) Все члены Военного совета молчали — обдумывали. Начал В.Е. Чернышев, который дословно сказал: «Николай (мы с ним Дружили), я считаю, что твое решение абсолютно правильно, случись что-либо, тебя обвинят, скажут: а ты зачем там был и бездействовал? Можешь рассчитывать на полную мою поддержку, я уверен, что такого же мнения все члены Военного совета».

Понял ли Василий Ефимович, зачем его позвали? Да уже с порога все уразумед. Иначе члены Военного совета еще бы долго обдумывали… как собственную корму прикрыть!

«Все согласились, и мы начали действовать. Министру обороны послал подробную шифротелеграмму об обстановке и действиях флота. У меня был телефон для связи с министром обороны Кореи и нашим посольством, но связи не было, видимо, была отключена или повреждена. К Вонсану ушел Николай Иванович Ховрин на «Варяге» с пятью кораблями, ракетными и эскадренными миноносцами. От Н.И. Ховрина получил донесение: «Прибыл на место, маневрирую, меня интенсивно облетывают «Виджеленты» на низкой высоте, почти цепляют за мачты».

У неискушенного в военно-морских делах читателя может возникнуть ложное впечатление, что корабли ТОФ прямо-таки ринулись наперерез коварным янки, готовые своим корпусами заградить вход в Вонсанскую бухту. Это не так.

«Насколько известно, — пишет историк В. Ткаченко, — советское военное командование специальных мер предосторожности или изменений режима боеготовности в войсках и на флоте в связи с инцидентом вокруг «Пуэбло» не предпринимало. Однако в силу того, что флоты СССР и США действовали в те годы в тесном контакте, чтобы не упускать друг друга из виду, какая-то часть советских военных кораблей, вероятно, приблизилась к берегам Кореи».

Точнее не скажешь — именно «приблизилась», и не настолько, чтобы разглядеть в бинокль, что подают на ланч командиру «Энтсрпрайз». Не зря контр-адмирал Ховрин докладывал только об американских самолетах над головой. Можно ручаться, что авианосца он не наблюдал, по крайней мере, визуально. Палубные разведчики Норд Америкэн А-5 Виджелент на двойной скорости звука и радиусе полета полторы тысячи миль могли за 20 минут долететь к Вонсана даже от пролива Лаперуза! Буквально на пушечный выстрел американцы не подпустили бы советский крейсер к авианосной группровке. «Виджеленты» легко блокировали бы и попытку ракетного залпа из-за горизонта, где галсировал наш гордый «Варяг».

Нс зря, нет, не зря потом Амелько будет подкладывать на стол министру обороны сделанные воздушной разведкой фотографии авианосцев в Цусимском проливе — вот, мол, как янки от нас драпали! Надо было «замывать хвосты» любой ценой. Пока не проснулась Москва-матушка. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

Амелько понимал, что в столице уже будут умываться и чистить зубы, когда невероятными усилиями ему удастся вытолкать в море эти три десятка субмарин. Сборный отряд дежурных кораблей отдаст швартовы быстрее, но в район подойдет, когда столичный люд уже потянется в метро. Нет, не годится. Не судят только победителей, всех остальных судят, и еще как! Нужен результат. И вот поэтому, многократно усиливая риск случайного боевого столкновения, Амелько поднимает полк Ту-16. И эти реактивные бомбовозы идут над морем на бреющем!

«Командующему авиацией флота Александру Николаевичу Томашевскому приказал вылететь с полком ракетоносцев Ту-16 и облетать авианосцы с выпущенными из люков ракетами «С-10» на низкой высоте, пролетая над авианосцами, чтобы они видели противокорабельные ракеты с головками самонаведения. 20 самолетов вылетели, впереди — 21-й с А.Н. Томашевским».

Почему же целый полк? Самолет Ту-16К-10 может нести только одну противокорабельную ракету К-ЮС. По советским выкладкам, для уничтожения авианосца с кораблями эскорта необходимо истратить не менее 20 ракет с обычными тротиловыми зарядами. Другое дело — со спецбоеприпасом! Тут бы парочки хватило за глаза. Но вскрывать ядерные арсеналы без ведома и согласия всесильного 12-го главка Минобороны не мог даже командующий флотом.

Американцы, конечно, струхнули: это кто еще налетел целой армадой? Не китайцы ли, которые по советской лицензии успели наладить производство туполевских реактивных бомбардировщиков в Харбине? Нет уж, одного Вьетнама довольно, война сразу с тремя азиатскими странами — явный перебор.

Когда Ховрин доложил, что его контролируют с воздуха американцы, Амелько отдал приказ: ответный огонь открывать только при явном нападении на наши корабли.

О названии этой главы, дабы избежать упреков в тенденциозности: несколько лет назад был опубликован очерк Н. Черкашина под заголовком «Как Амелько «воевал» с Америкой». С незначительными корректировками материал включен в книгу уже за подписью адмирала. Видимо, тема греет Николая Николаевича: повоевать с Америкой не вышло, но зуд в руках был и остался…

Но зададимся законным вопросом: а чего, собственно, ради американцам атаковать советские корабли, которые бродят вблизи своих территориальных вод, не проявляя враждебности? Давайте поставим вопрос шире. Зачем нападать на страну, с которой ведутся активные консультации, у которой Америка просит посредничества, чтобы выпутаться из некрасивой шпионской истории? Возможно, кандидат в члены ЦК КПСС Амелько просто этого не знал?

О захвате разведывательного корабля «Пуэбло» президента США Линдона Джонсона проинформировали в постели. Он выслушал, сказал «Спасибо» и спросонок, не вдаваясь в детали, повесил трубку телефона… Его советник по национальной безопасности Уолт Ростоу всю ночь с 23 на 24 февраля 1968 г. провел в Белом доме. Сотрудники АНБ совместно с командованием группы безопасности ВМС США лихорадочно выясняли, какие секретные документы и аппаратура находились на борту захваченного корабля.

На следующий день военно-политическое руководство США сделало несколько воинственных заявлений в адрес Северной Кореи, в том числе и устами Государственного секретаря США Дина Раска, предупредив о возможных военно-силовых акциях в случае, если Пхеньян будет удерживать «Пуэбло» и его экипаж. В подкрепление сделанным заявлениям 24 января командование ВМС США выдвинула к Корейскому полуострову атомный авианосец «Энтерпрайз». В ближайшие дни планировалось наращивание оперативного соединения из нескольких авианосцев, трех крейсеров и 18-ти эсминцев. Объединенный комитет начальников штабов провел несколько срочных совещаний в поисках возможных вариантов ответных действий США… что интересно, не только в отношении Северной Кореи. Советник президента США по национальной безопасности Уолт Ростоу предложил «симметричный» вариант — захватить советский «траулер», который следовал по пятам за «Энтерпрайз». Таким образом, американцы сразу раскусили, кто науськал «вонсанских пиратов». А чтобы «симметрия» соблюдалась полностью, разведывательный корабль СССР должны взять на абордаж южные корейцы! Линдон Джонсон был категорически против. Он полагался на здравомыслие Брежнева (и в конечном счете оказался прав).

Утром 24 января руководитель Госдепартамента Дин Раск проинформировал членов комитета по иностранным делам Конгресса США об инциденте. Срочного созыва и проведения заседания Совета Безопасности ООН потребовал американский представитель в этой организации Артур Гольдберг. Государственный департамент США обратился более чем к 100 странам с просьбой об оказании содействия в разрешении создавшейся ситуации. В общем, в Вашингтоне заметались, и в этой суете было нечто несуразное, непродуманное, горячечное… В один день все сразу — бросились взывать к мировому сообществу по факту агрессии; сами грозили агрессией; наконец, пошли на поклон к враждебному центру силы — в Москву. Американский посол в СССР Левлин Томпсон попросил о срочной встрече в Министерстве иностранных дел СССР и передал первому заместителю министра В.В. Кузнецову просьбу госдепартамента — чтобы советская сторона оказала содействие в возвращении судна и его экипажа.

Москва тоже оказалась в весьма щекотливом положении. В советском внешнеполитическом ведомстве не располагали другой информацией о происшедшем инциденте, кроме скупого сообщения пхеньянского радио. Пхеньян заявил, что американский военный корабль вторгся в прибрежные воды КНДР в Восточном (Японском) море и «совершал преднамеренные провокационные действия». Поскольку нарушитель оказал «упорное сопротивление», патрульные суда ВМФ КНДР были вынуждены открыть ответный огонь. «В результате перестрелки было убито несколько американцев и взято в плен более 80 человек».

Заместитель Громыко Василий Васильевич Кузнецов, опытный дипломат-ориенталист, посоветовал своему американскому коллеге учесть азиатскую ментальность и обратиться непосредственно к северокорейскому руководству, иначе Пхеньян может расценить непрямые контакты как снижение своего суверенитета и зависимость от «старшего брата».

Дипломатия невозможна без лукавства. Проблема Москвы заключалась в том, что вопреки представлениям Вашингтона, с начала 60-х гг. Северная Корея не была ни «советской марионеткой», ни даже «союзницей» — ничего похожего ни на Польшу, ни на ГДР, ни на Венгрию. При всех декларациях о «преданности делу социализма» отношения были далекими от взаимного доверия. Пхеньян искусно лавировал между Москвой и Пекином, стремясь получить как можно больше помощи с двух сторон, сохранив при этом полную свободу действий. Приходилось с этим мириться. СССР после разрыва с Мао не мог остаться в Юго-Восточной Азии совсем без опоры, потеряв еще и Кима. С ним вообще было трудно хитрить: в прошлом капитан Советской армии, проживший в СССР немало лет, родивший в Хабаровске сына… Доставленный на родину торпедным катером ТОФ и посаженный главой государства на советских же штыках, Ким Ир Сен очень хорошо понимал, с кем имеет дело.

До поры советские дипломаты еще удерживали Кима от обострений на полуострове. После 1963 г. такая возможность иссякла. Опыт Вьетнама, во многом очень похожего на Корею, казался очень заманчивым, причем не столько самому Киму, сколько «ястребам», которые к 1965 г. взяли верх в Политбюро ТПК, оседлали армию и все силовые структуры. Успехи вьетнамских партизан, без счета снабжаемых советскими вооружениями от патронов до ракет, очень хотелось повторить. Но сначала следовало раскачать ситуацию на Юге, развернуть партизанскую войну вплоть до контроля над целыми районами, а там… Через пару лет Ким Ир Сен поймет, почему его диверсионные группы никак не могли обрасти «народными мстителями» из местных. Южнокорейские крестьяне зачастую сами сдавали боевиков властям… «Марионеточный» Сеул активно насаждал рыночные отношения. Страна менялась… Ким опоздал с экспортом революции. Но тогда, в 68-м, он, возможно еще не осознал всей глубины пропасти, разделившей обе Кореи по 38 параллели. А, может быть, спеленутый доморощенными догматиками, не был так самостоятелен стратегически, как наружно псем казался.

Надо сказать, что Штаты прислушались к совету Смоленской площади в части прямого контакта… У них не было вариантов. 24 января в корейском городе Панмунчжом состоялось очередное, 261 по счету, заседание комиссии по перемирию на полуострове. Представитель командования сил ООН американский контр-адмирал Джон Смит в беседе с руководителем делегации Северной Кореи генералом Паком озвучил требование правительства США о немедленном освобождении корабля и его экипажа и о принесении извинений за противозаконную акцию в отношении «Пуэбло». Кроме того, США оставляли за собой право потребовать компенсации морального и материального ущерба.

В ответ Пак перебрал в своих руках документы и зачитал один из них: «Около 12 часов 15 минут 23 января американской стороной был произведен грубый, агрессивный акт незаконного вторжения в наши территориальные воды вооруженного шпионского корабля агрессивного империалистического флота США — «Пуэбло», на борту которого находилось различное вооружение и аппаратура для ведения шпионажа. Наши корабли ответили огнем на пиратские действия корабля… Я выражаю американской стороне решительный протест в связи с неоднократными вторжениями в наши территориальные воды вооруженных шпионских судов… и требую немедленного прекращения таких незаконных акций». 24 января северокорейское радио сообщило, что командир «Пуэбло» признал намеренное нарушение морской границы КНДР с целью шпионажа.

Президента Джонсона мало волновало утраченное секретное имущество — с подачи военных он также верил, что им невозможно воспользоваться. Захват «Пуэбло» был воспринят Америкой как унизительная пощечина белому великану от красного карлика. Другой причиной президентского гнева была нерешительность его генералов.

Северным корейцам потребовалось больше двух часов, чтобы привести «Пуэбло» в Вонсан. В распоряжении Пентагона находилось не менее 450 реактивных истребителей и штурмовиков, которые могли прийти на выручку. Один час полета с баз в Японии. Даже с Окинавы, с полной бомбовой нагрузкой, самолет Б-52 мог пролететь 900 миль меньше, чем за два часа. Ссылки генералов на снегопад, низкую облачность и туман в районе инцидента, опасения не утопить свой же корабль, не выглядели серьезными аргументами в глазах американского общества. Оно жаждало отмщения.

До конца февраля, т. е. за одну неделю, США выдвинули к границам Северной Кореи почти сотню боевых машин: 4-е тактическое авиакрыло направило 72 истребителя Р-4Д, 354-е тактическое авиакрыло — 18 истребителей F-100, и 363-е тактическое авиакрыло выставило шесть самолетов-разведчиков RB-66.

Были приведены в повышенную боеготовность четыре тактических авиакрыла 9-го Воздушного флота. 334-я и 335-я эскадрильи новейших истребителей F-4 «Фантом», 347-е тактическое истребительное авиакрыло (34-я, 35-я, 36-я эскадрильи) были приведены в полную боеготовность на японской авиабазе Юкота. В любой момент в воздух были готовы подняться истребители F-105 «Тандерчиф» и F-4 «Фантом», штурмовики ЕВ-57 «Канберра» и транспортные самолеты С-130 «Геркулес». Число истребителей F-106, базировавшихся на авиабазе Осан в Южной Корее, было увеличено в несколько раз.

28 января состоялась первая встреча офицеров связи в Пханмунджоме. Американская сторона передала корейской письмо с предложением провести закрытые переговоры по вопросу о «Пуэбло», поставила вопрос о возвращении судна и экипажа, а также просила сообщить имена убитых и раненых соотечественников. Корейская сторона настаивала, чтобы США принесли извинения и заверили публично, что подобные вторжения в территориальные воды КНДР не будут допускаться впредь. Северяне также потребовали убрать войска и вооружения, доставленные в Южную Корею после инцидента с «Пуэбло». Их больше всего тревожило присутствие американского авианосца вблизи берегов КНДР.

Круг замкнулся. Никто не хотел идти на компромисс.

А в Америке грянул скандал по полной программе. Наибольшее возмущение вызвал флот, неспособный прийти на выручку морякам в критической ситуации. Досталось и Госдепартаменту за санкционирование опасных действий у чужих берегов, подрывающих престиж нации. Белый дом заметался с новой силой. 25 января (будто два дня назад на Смоленской площади ему не давали «от ворот поворот»), посол США в Москве вручил послание президента Председателю Совета министров СССР А.Н. Косыгину: пока не поздно, найдите же управу на своих вконец обнаглевших союзников! Тон послания был решительный.

В тот же день президент Джонсон мобилизовал 14 787 человек из резерва авиации и флота и объявил высшую боеготовность ядерным силам. В прессу запустили «утечку» из Пентагона: если выручить «Пуэбло» не удастся, готовится вариант бомбежки на уничтожение корабля вместе с электронной начинкой.

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ НАРУШИТЕЛЬ ГРАНИЦЫ

В мемуарах адмирала Амелько, который самочинно «воевал» с Америкой, содержится некоторая путаница дат, нарочитая и весьма примечательная. Так всегда бывает: когда хочется умолчать о неприятном, наружу невольно вылезает худшее.

«23 января, а началось это 21 января, звонит по «ВЧ» из Москвы С.Г. Горшков и говорит…»

Вдумайтесь: 23 января «Пуэбло» задержали… а началось все 21 января? Но в этот день, как известно, американец был уже вне оперативной зоны «Pluto». Бучер уже увел свой корабль из-под советского берега в корейскую зону «Venus», и гадал вечером со своими офицерами, опознаны они или нет «морским охотником» советского производства, который мог принадлежать как КНДР, так и СССР! Выходит, адмирал Амелько знал, что охота на «Пуэбло» началась? И, следовательно, корейцы лгут, что они-де не ведали, кого поймали, поскольку американцы сдуру не несли национального флага? Тогда вполне логично будет предположить, что Тихоокеанский флот был, как минимум, информирован о намерениях своего экспансивного соседа.

Однажды в середине 90-х гг., в информационном потоке обозначил себя некий пенсионер из Находки, который поведал корреспонденту ИТАР-ТАСС Леониду Виноградову следующую историю. В 1945 г. он служил фотолаборантом на одном из военных аэродромов в Приморье, и однажды поехал за химикалиями на склад во Владивосток. Там ему приказали срочно прибыть в штаб авиации Тихоокеанского флота на Второй Речке, чтобы немедленно проявить какие-то фотопленки. Матрос сам развел проявитель и фиксаж, проявил несколько рулонов из хорошо известных ему кассет фоторазведывательных аппаратов. Еще мокрые, пленки у него тут же забрали. Затем пришел офицер и указал, с каких негативов надо сейчас же сделать отпечатки. На них оказались следы каких-то гигантских разрушений. Причем пейзаж был какой-то странный, нездешний… Особисты взяли с матроса подписку о неразглашении и настрого наказали держать язык за зубами. Через несколько дней, сопоставив увиденное на снимках с сообщениями радио и газет, лаборант понял, что он держал в руках фотографии атомных руин Хиросимы или Нагасаки… Промолчав десятки лет, глубоким стариком он раскрыл свою тайну. Дескать, почувствовал себя плохо, наверное, возясь с кассетами, облучился. Было похоже, что он наивно надеялся добиться льгот «подразделений особого риска». К старику сразу же рванули коллеги из «Асахи-Тереби», но тому абсолютно ничем было подтвердить свой рассказ, и японские телевизионщики благоразумно решили не связываться с мутной историей.

Как раз в то время я занимался ужасной по своей нелепости катастрофой эскадрильи «Русские витязи» на вьетнамской базе Камрань и довольно тесно общался с генералом Валерием Бумагиным, командующим авиацией ТОФ. Штаб, кстати, до сих пор квартирует в том же здании на Второй Речке. И как-то зашел разговор об этом старике.

Валерий Иосифович ничего подобного не слышал, но не отрицал такой возможности.

— Но как можно, — удивился я, — доверить ценнейший материал подвернувшемуся под руку матросу? Вдруг запорет пленку! Надежнее отправить в Москву, чтобы с гарантией…

Бумагин с улыбкой заметил, что именно поэтому он считает рассказ ветерана правдоподобным:

— Вы не учитываете воинской специфики. Кто первый доложил, тот и герой. Подвязать сюда столицу равносильно подарить дяде свои заслуги. Поэтому только снимок козырем, на стол товар лицом: знай наших, всему миру носы утерли! Это могло быть только местной самодеятельностью, и мотивы понятны. Кончилась война, которую на Дальнем Востоке просидели, по сути, в тылу. Сталинские соколы, а с голой грудью, как штрафники. Такой шанс отличиться!

Мы долго говорили на эту тему с генералом, как бы он поступил. Полет только парный. Так безопасней, и охват территории шире, можно обойтись одним кругом. Удобнее — Нагасаки. Это порт. Подошли с моря, дали круг над пепелищем и домой, пока японцы не очухались. Но самым важным для меня было понять и почувствовать, что и сегодня сама по себе идея у него не вызвала отторжения. Инициатива наказуема, когда результата нет. Но победителей, как известно, не судят!

Через несколько лет слово в слово то же самое повторил мне другой высокопоставленный военный. Называть его не буду, скажу лишь, что определенное касательство к разгадыванию морских головоломок он имеет.

Я спросил: если допустить, что американцы все же правы, и захват «Пуэбло» был инициирован советской разведкой, чтобы заполучить шифровальные машинки KW-7, могло ли высшее политическое руководство не знать об этом?

Мой собеседник задумался, впрочем, не очень надолго.

— Если бы это коснулось меня, — сказал он, — наверное, я бы рискнул. Знать, что такого никто не добился, а ты сумел — колоссальное искушение для людей нашей профессии, и тут вряд ли кто-то устоит. Победителей не судят — за такое особенно!

Отсутствие на месте посла Сударикова — вот главный признак, что операция была проведена в обход Кремля и Старой площади. Новость там узнали по радио.

Газета «Сиэтл пост интэлиджэнсер» утверждала, что на борту «Пуэбло» было захвачено по крайней мере 19 различных шифровальных машин, используемых, чтобы кодировать и декодировать радиосообщения. Шифровальщики КГБ — американцы твердо убеждены в этом, — получили модель KW-7 «Orestes», двухсторонний телетайп, в то время наиболее совершенное средство закрытой связи американского флота. Все без исключения субмарины использовали KW-7 для зашифровки радиосообщений в 1968 г., согласно рассекреченным данным ВМС США.

Несмотря на потерю оборудования, установленного на «Пуэбло», не было предпринято никаких мер для повышения безопасности кодированной связи. Как писала «Вашингтон пост» 27 февраля 1968 г., должностные лица Пентагона не выразили никакой тревоги относительно тайн, которые коммунисты могли бы раскрыть с помощью захваченного оборудования. Коды и шифры, уверяли общественность штабисты, успели уничтожить до высадки корейского десанта. К тому же без ежедневно обновляемых ключей шифровальные машины были, по мнению американских военных, абсолютно бесполезны.

Только в 1985 г., с арестом Уокера откроется ужасная истина: кодовые таблицы регулярно крала машинистка, входившая в агентурную сеть Уокера. На допросе отставной уоррент-офицер Уокер показал, что кодовые таблицы для KW-7 и двух других систем шифрованной связи он передал КГБ в первую же после вербовки встречу. «Позднее русские дали ему причину верить, что он был ответственен (за инцидент с «Пуэбло»), потому что русские искали ту часть мозаики, которую Уокер не мог обеспечить — действующее криптографическое оборудование, которое использовало кодовые таблицы и инструкции по использованию, уже переданные им Уокером», — заявило должностное лицо из руководства разведки США.

Но вернемся к звонку Горшкова 23 февраля 1968 г. Он сказал командующему Тихоокеанским флотом Амелько (по «ВЧ», не по «межгороду»!), «что наш посол Судариков оказался в Москве, А.А. Громыко спрашивает, могу ли я его на своем самолете доставить в Пхеньян, так как у корейцев все аэродромы закрыты. Я ответил утвердительно. Шеф-летчик командующего флотом Иван Васильевич (фамилию запамятовал) был очень опытным, неоднократно бывал в Пхеньяне, пожилой, очень уравновешенный и рассудительный. На следующий день Судариков прилетел рейсовым Ту-104 во Владивосток, я его встретил на аэродроме, мой самолет уже был готов — Ил-14. За обедом там же на аэродроме мне Судариков сказал, что он везет пакет Ким Ир Сену от Брежнева».

Инцидент произошел в отсутствие советского посла. Ясно, что он должен незамедлительно вернуться к своим обязанностям в стране пребывания. В те годы Аэрофлот выполнял по маршруту Москва — Владивосток один рейс в сутки. В Хабаровске транзитных пассажиров ждала пересадка. В принципе Ту-114 имел запас топлива, достаточный для беспосадочного перелета во Владивосток. Но взлетно-посадочная полоса аэропорта Озерные Ключи была ему коротка. Она годилась для более легких самолетов Ту-104… и Ту-16. Гражданские авиалайнеры и реактивные ракетоносцы Тихоокеанского флота делили здесь одну «бетонку».

Комфлота Амелько с трапа самолета забрал посла в свою «Волгу», и повез — прямо по рулежным дорожкам — на авиабазу ТОФ Кневичи. Не в вокзальном же, в самом деле, ресторане обсуждать вопросы войны и мира. В адмиральских апартаментах, под флотский борщ и номенклатурный «Арарат» по линии Военторга, они беседовали, надо думать, самое малое час. Перелет в Пхеньян на персональном Ил-14 командующего ТОФ длился пару часов, поскольку летели не по прямой, а на малой высоте петляли распадками меж сопок. Корейцы их не ждали. Все аэродромы страны в связи с угрозой внешнего нападения были закрыты. Силам и средствам ПВО объявлена боевая тревога. И вдруг, как снег на голову, на столичный аэродром свалился чужой военный самолет. И хотя он принадлежал дружественной стране, налицо несанкционированный перелет. Прорыв границы!

Предположим, они приземлились около 16 часов по местному времени, — раньше никак не выходит. Шок северян сменяется звонками-перезвонами, докладами-согласованиями… Азиаты на разбирательства народ длинный. Заяви им посол: «У меня пакет для «Самого Красного Солнца» — самого бы на руках отнесли во дворец вместе с брежневской петицией… Но не мог этого заявить наш Чрезвычайный и Полномочный. По посольскому закрытому радиоканалу, личным шифром он должен был немедленно снестись с Москвой. Не ровен час, за время его затяжных перелетов могло случиться нечто такое, что сделало послание Генсека уже неактуальным. Возможно, нужен совсем другой текст. А может, уже не нужно вообще никакого… Только получив команду «Неси!», посол Судариков мог звонить северокорейским дипломатам. Пойти же к главе государства пребывания, будучи «не в теме», — это за гранью дипломатических приличий. Поэтому еще какое-то время требовалось на консультации с резидентами ГРУ и КГБ. Раньше 18 часов пакет едва ли лег на стол лидера Трудовой партии Кореи.

Но не факт, что беседа посла Сударикова с Ким Ир Сеном состоялась именно в этот день. Страна оказалась ввергнутой в самый серьезный кризис после корейской войны. Возникла прямая угроза вражеского вторжения. Вождю Северной Кореи требовалось осмыслить послание советского лидера, провести консультации со своими внешнеполитическими советниками, выработать позицию. И только после этого излагать ее посланнику Москвы. Поэтому самым логичным будет предположить, что Ким принял совпосла только назавтра после прилета. То есть — 25 февраля?

Эти логические построения предприняты с единственной Целью: понять, что именно пытается увести в тень Николай Николаевич Амелько, тонко смещая даты и последовательность событий.

«Наиболее полная информация об инциденте была получена советской стороной во время встречи советского посла с Ким Ир Сеном 28 января» — указывает известный кореист В. Ткаченко. Выходит, посла мариновали в приемной Ким Ир Сена четверо суток? Учитывая тогдашний накал страстей, этого просто не может быть! Могло быть другое. Улетал Судариков не 24, а 27 февраля. Леонид Ильич тоже не мог с бухты-барахты сделать свой выбор, чтобы уже к вечеру, в день захвата американцев, посол Судариков мог увезти его послание из Кремля.

«Суть послания Брежнева заключалась в том, что мы, Советский Союз, из-за инцидента с «Пуэбло» войну американцам объявлять не будем, а мои действия вверху одобрены. Пообедав и поговорив, я посадил Сударикова на свой самолет, отправил в Пхеньян, предупредив командующего ПВО страны на Дальнем Востоке, чтобы они не сбили его при перелете границы».

Получается странная, противоречивая, даже, я бы сказал, противоестественная ситуация. Главы сверхдержав обмениваются посланиями, где выражают обоюдную обеспокоенность, она достаточно искренняя. И вдруг возникает некий адмирал, который сам себе и стратег, и тактик.

Москва одобрила… Так отчего ж не наградила? Ни флотоводца, ни пилотов, храбрых поневоле. «Конечно, я был горд за свои действия, отличившихся наградил». Стоит напомнить, что только во время боевых действий командующий флотом имел право (от имени Верховного Совета СССР) награждать подчиненных орденами — не выше «Красной Звезды». В мирное время наградами комфлота были наручные часы «Командирские», фотоаппараты «ФЭД» и «Зоркий». Еще распространенным ценным подарком в те годы было почему-то охотничье ружье.

Но все-таки американцы ушли от Вонсана, испугались? Да. Они действительно испугались… Но совсем не адмирала Амелько. Я не зря вычислял, когда он их «атаковал». Получается 26 февраля, начиная с полудня: зимой даже автомобиль прогреть надо, а тут корабль! Они начали выдвигаться к порту Вонсан 25 января в конце суток, после решения Линдона Джонсона о частичной мобилизации резервистов. А ушли авианосцы от Вонсана 27 февраля. Именно в этот день командование Вооруженными силами КНДР сделало заявление: «Если США предпримут вооруженную акцию против КНДР, американские моряки будут немедленно расстреляны»…

«31 января, — пишет адмирал Амелько, — я получил шиф-ротелеграмму за подписью начальника Генштаба М.В. Захарова, в которой он приказывал: «Флот скрытно поднять по тревоге, выслать корабли к Вонсану» и все, что мной уже было сделано, доложить в Москву. Но к этому времени все действия в море прекратились, и мы начали сворачивать свои силы, возвращать с моря».

Странная шифровка, не правда ли? Доложи, что уже сделал — и делай то же самое? Или все действительно началось 21 февраля? Если так, то сделано было немало.

Косвенная причастность Тихоокеанского флота, 5-й армии Краснознаменного Дальневосточного военного округа, Дальневосточного пограничного округа КГБ СССР к событиям у Вонсана обнаруживает себя многими признаками.

Была свернута активность в эфире и закрыта работа радиолокационных станций флота, авиации и постов технического наблюдения Хасанского погранотряда в южной оконечности Приморья — иначе чем объяснить, что за целую неделю слухачи «Пуэбло» не набрали материала для разведывательного донесения?

Целую неделю советские пограничные сторожевики не обращали внимания на морскую цель, которая с немалым нахальством бродила вдоль государственной границы СССР без флага. Радиолокаторы в КНДР тоже не работали, но это не помешало корейским сейнерам и военным катерам неоднократно находить «Пуэбло» в море. Не исключено, что скрытное слежение за американским кораблем-разведчиком и наводку на него осуществляли подводные лодки ТОФ.

Предупредив советское командование ПВО о пересечении границы своим персональным самолетом (чтобы случайно не сбили), адмирал Амелько почему-то совсем не опасался корейских зенитных средств. Следовательно, самолет командующего вылетал в Пхеньян довольно часто и был хорошо известен зенитчикам КНДР.

Наконец, весьма рискованная активность, развитая командующим ТОФ после 23 января 1968 г., очевидно превышала его полномочия, что указывает на некоторое его беспокойство. Возможно, ряд маскировочных мероприятий, предпринятых флотом по его приказу, не имел директивных оснований сверху. События, однако, развернулись совсем не так, как ранее предполагалось, возник острый международный скандал, и адмиралу Амель-ко было трудно оправдать свои действия чьими бы то ни было устными просьбами — пусть даже самого Андропова, в чем бы он едва ли посмел бы открыто признаться. Во всяком случае, патриотические усилия адмирала в борьбе с империализмом не были вознаграждены, что тоже показательно.

СЕКРЕТНЫЙ САММИТ БРЕЖНЕВА И КИМ ИР СЕНА

27 января авианосцы «Энтерпрайз» и «Китти Хок» с кораблями эскорта отошли от корейских берегов и даже покинули пределы Японского моря. Однако, несмотря на отказ американцев от силового освобождения захваченного разведывательного корабля, обстановка вокруг Северной Кореи продолжала накаляться. Из северокорейской столицы началась частичная эвакуация населения в сельские местности. По несколько раз в день объявлялась воздушная тревога. Ночами север полуострова погружался во тьму: установили строгий режим светомаскировки. Предприятия и организации работали с перебоями. Населению столицы раздавали противогазы, но избирательно — в основном партийному активу, средств индивидуальной защиты на всех, очевидно, не хватало. Власти вспомнили опыт корейской войны и приказали интенсивно зарываться под землю. МИД КНДР несколько раз предлагал посольству СССР в Пхеньяне соорудить бомбоубежище прямо во дворе советской дипломатической миссии. Николай Георгиевич Судариков предложения решительно отклонил. Согласие означало бы, что Москва тоже рассматривает вооруженный конфликт с США как вероятный.

28 января ночью посол шифровкой доложил содержание беседы с Ким Ир Сеном. Тот утверждал, что корабль захвачен по недоразумению, в котором виноваты сами американцы, скрывая национальную принадлежность «Пуэбло». Они же якобы спровоцировали перестрелку, первыми открыв огонь по корейским катерам. Корейское руководство, уверял лидер, настроено быстро урегулировать инцидент, но это оказалось невозможным в связи с угрозами США нанести удар по городам Северной Кореи. Он заверил, что в Пхеньяне не желают войны, не будут поддаваться на провокации и намерены вести дело к мирному исходу, консультируясь с Советским Союзом.

Заверения Кима скорее насторожили Политбюро, чем успокоили. Посредническая до некоторой степени роль, неожиданно доставшаяся СССР, позволяла видеть как нерешительность Вашингтона, так и лукавство Пхеньяна. Худшие опасения подтвердились уже через сутки. 30 января руководство КНДР неожиданно запросило: готов ли СССР выполнить ранее взятые на себя союзнические обязательства? Лучшие светила советской дипломатии принялись спешно штудировать положения Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Северной Корей от 6 июня 1961 г., в котором быстро обнаружили широту хрущевской «щедрости»… В случае возникновения конфликтной ситуации на полуострове договор предусматривал чуть ни не автоматическое предоставление советской военной помощи!

Кремль взял недельный «тайм-аут». За эти дни экспертам удалось аргументированно истолковать договор как сугубо оборонительный. Советский Союз должен был выполнить свои военные обязательства перед Северной Кореей лишь в том случае, если КНДР сама не спровоцировала вооруженное нападение крупного масштаба, не вовлечена в конфликт в силу обязательств по договору с другим государством, не оправдывает конфликт интересами объединения страны и, наконец, главное — военным акциям должны предшествовать консультации сторон. Эти позиции были приведены во вторичном послании Л.И. Брежнева, где советская сторона предостерегла пхеньянских «ястребов»: затягивание решения вопроса об освобождении экипажа и возвращении американского корабля может изменить развитие событий в нежелательном для КНДР направлении, последствия которых трудно предугадать. Ким Ир Сен согласился с предложением провести консультативную встречу 26 февраля 1968 г. в Москве. Такова официальная версия. В действительности все было несколько по-иному…

В отличие от Мао Цзэдуна, у которого были основания для личных обид на Сталина, Ким почитал советского вождя за образец государственного лидера, стремился походить на него, до смерти генераллисимуса и даже после нее бывал в Москве едва ли не каждый год. Позднее, после устранения из руководства КНДР «советских корейцев», отношения стали портиться. В 1963 г. Хрущев решил наказать Кима за непослушание: демонстративно отменил свой визит, заморозил военные поставки, чем приковал к земле всю северокорейскую авиацию. Ким обиделся и не приезжал в Москву 22 года. Считается, что Ким Ир Сен и Брежнев единственный раз общались в Белграде на похоронах Тито в 1980 году.

Также принято считать, что Генсек бывал в «городе далеком, но нашенском» трижды: в 1966 г. вручал Владивостоку орден Ленина, в 1974 — проводил встречу на высшем уровне с президентом США Джеральдом Фордом, и последний раз в 1978, совершая большую поездку по Сибири и Дальнему Востоку. Оказалось, был еще один визит Брежнева — инкогнито. И секретные переговоры с глазу на глаз.

«Главной целью его прилета, как мы впоследствии поняли, были переговоры с Ким Ир Сеном, который тоже тайно прибыл во Владивосток» — утверждает в своих мемуарах Н.Н. Амелько. На даче первого секретаря крайкома КПСС В.Е. Чернышева командующий ТОФ предложил продемонстрировать ему стрельбу ракетным крейсером «Варяг», согласованную с главкомом Горшковым. И коротко доложил Брежневу о состоянии флота. Вероятно, именно этому предшествовало жесткое требование Горшкова — отправить ракетоносец не позднее 24 февраля! И не абы какой, а самый новейший. Чтобы доложить Генеральному секретарю ЦК КПСС: «Сегодня на рассвете, 5 часов назад, подводная лодка К-129 с ядерными баллистическими ракетами подводного старта вышла в океан…»

Николай Николаевич не указал времени секретного советско-корейского саммита. Но его нетрудно вычислить. До 1964 г. — исключено, Брежнев не являлся первым лицом государства. В 1969 г. возможные основания имелись: важно было понять, какую позицию займет руководство КНДР в связи с вооруженным конфликтом на советско-китайской границе. Но бои за остров Даманский начались 2 марта, а на следующий день был подписан приказ о назначении Н.Н. Амелько заместителем Главнокомандующего ВМФ, и тут же он навсегда улетел в столицу. Повод для срочной встречи в начале 1968 г. мог быть единственный — «Пуэбло».

23 февраля Брежнев не мог не присутствовать на торжественных мероприятиях по случаю 50-летия Советской армии, одной из важнейших дат в череде полувековых юбилеев государства — на отсутствие советского лидера в Москве неминуемо обратили бы внимание зарубежные корреспонденты и дипкорпус. Поэтому Леонид Ильич негласно вылетел во Владивосток поздним вечером или даже ночью. Еще более скрытно вынужден был действовать Ким Ир Сен, оставляя страну на осадном положении. В отсутствие главы государства так соблазнительны и путч сподвижников, и внезапный удар врага… Знаменитый сталинский бронепоезд, — надежный, но слишком заметный, — скорее всего, остался в Пхеньяне. Киму пришлось воспользоваться самолетом. Самолет, возможно, был советский: меньше вопросов и в Корее, и в Приморье.

Спасибо, конечно, Н.Н. Амелько: без его воспоминаний мы бы, наверное, еще долго не узнали о тайных переговорах лидеров СССР и КНДР. Однако, сталкиваясь с военными мемуарами, всегда надо быть настороже. Что, например, заставило уважаемого адмирала написать следующие строки: «На следующий день Брежнев вместе с Ким Ир Сеном, в сопровождении командующего Хабаровским военным округом, ездили в тайгу на место, где родился Ким Ир Сен. Возвратились поздно вечером».

Никакого Хабаровского округа никогда не существовало — он Дальневосточный с 1935 г. Командовал округом Олег Лосик, порядочный и смелый военачальник, который без одобрения Москвы бросил в в бой за остров Даманский секретные по тому времени танки Т-62 и ракетные системы залпового огня «Град», за что был почетно сослан командовать Бронетанковой академией — может быть, его не захотел упоминать автор мемуаров?

Автор «идей чучхе» никак не мог родиться в Уссурийской тайге. Это случилось в 1912 г. в поселке Мангендэ под Пхеньяном. Зачем камуфлировать хорошо известные обстоятельства — неужели только для того, чтобы скрыть факт полета? Известно, что «железный маршал» страдал аэрофобией. Однако ни па какой машине, да еще зимой, задень в Хабаровск и обратно не обернуться. Выходит, наследственная любовь северокорейских лидеров к железнодорожному транспорту означает недоверие к собственным ВВС и боязнь организованной авиакатастрофы. А с Брежневым, на советском самолете, — ничего, полетел!

Программу пребывания советскому воспитаннику составили грамотно, в ностальгически-воспитательном ключе. 25 февраля вместе с Леонидом Ильичей Ким слетал на день в Хабаровский край, посмотреть село Вятское, где капитаном Красной армии он провел пять самых безмятежных лет своей жизни. Потом показали крейсер, и тоже неспроста.

«При мне, — продолжает Н. Амелько, — Брежнев о сказал Ким Ир Сену:

— Завтра пойдем в море, там и поговорим.

Вышли в море, стрельба прошла весьма успешно, а перед этим я поинтересовался:

— Леонид Ильич, что вам приготовить на обед?

— Докторов со мной нет, пусть сделают флотский борщ и макароны по-флотски.

Однако обед пошел не без инцидента. Он заметил, что макароны заправлены не фаршем, а мелко рубленным мясом. Пришлось признаться, что мясорубка вышла из строя, и коки рубили мясо ножами».

В море вышли на ракетном крейсере «Варяг», где для гостя не пожалели запуска крылатой ракеты П-35. У Кима, которому показали самое эффективное средство борьбы с американскими авианосцами, глаза загорелись. Но ему тут же объяснили, что сама по себе ракета погоды не делает. К ней нужен целый комплекс: высотный самолет-целеуказатель, за много миль транслирующий по радио радиолокационную картинку, чтобы оператор выбрал нужную цель; а также подводная лодка или такой вот крейсер. И это все доступно для друзей Советского Союза. Если, конечно, друзья настоящие…

Переговоры глав государств состоялись после обеда в салоне флагмана ракетного крейсера, который кружил в это время по заливу Петра Великого. Формат конфиденциальных встреч на борту боевого корабля в море издавна считается самым надежным. Лидеры беседовали с глазу на глаз около двух часов, без помощников и переводчиков. Ким Ир Сен прекрасно говорил по-русски. О чем они говорили, останется тайной навсегда, но, исходя из логики дальнейшего развития советско-корейских отношений, смысл довольно прозрачен. Ким Ир Сен позволил убедить себя в том, что новый вооруженный конфликт в Восточной Азии обречен на неудачу — и выторговал, надо думать, немалые отступные в виде списания старых долгов, новых льготных кредитов и военных поставок. Не случайно именно военный министр КНДР уже через два дня прилетел в Москву. Согласовывать товарную номенклатуру по своему заведованию.

Утром 27 февраля, после прощального ужина накануне, Брежнев улетел в Москву, а Ким Ир Сен — в Пхеньян. Прошли ровно сутки, как экстренный выход советской ракетной субмарины на боевое патрулирование стал неактуален. Но, заметьте, никто даже в мыслях не держал завернуть ее обратно. Пусть поплавают, пусть поучатся…