Украина: история

Тысячелетиями Украина была плавильным котлом могучих политических образований — империй скифов и сарматов, Киевской Руси. Жители этой земли не только сами распоряжались своей исторической судьбой, но и влияли, причем иногда самым решающим образом, на судьбы своих соседей. Цивилизации, существовавшие на территории Украины, находились на авансцене культурного и социально-экономического развития всей Восточной Европы.

Однако падение Галицко-Волынского княжества привело к эпохальным изменениям во всей истории Украины. Украинские земли по-прежнему будут составлять часть тех или иных мощных политических организмов — но не здесь будут биться сердца этих организмов. За исключением тех редких моментов во всей последующей истории Украины, когда ее жителям удавалось так или иначе самоутверждаться, их судьбы теперь решаются в далеких чужих столицах — Варшаве, Москве или Вене.

Не только с юридической, но и с культурно-хозяйственной точки зрения статус Украины отныне понижается до статуса важной, но провинциальной области. Украинская элита начинает идентифицировать себя с иноземными культурами и политическими системами. Украинцы больше не влияют на судьбы соседей, а сами попадают под их влияние. Теперь им приходится бороться уже не только за свое политическое самоопределение, но и за само существование как отдельной этнической и затем национальной общности. До самого недавнего времени эта борьба оставалась одной из главных тем истории Украины.

Литовская экспансия

Исторические события XIV в. развивались в неблагоприятном для Украины направлении. Именно в то самое время, когда она переживала политический, экономический и культурный спад, ее соседи — Литва, Польша и Московия — входили в период расцвета. Быстро разрастаясь территориально. они почуяли вакуум власти за своими южными рубежами.

Здесь, на Днепре, лишь бледной тенью своей былой славы возвышался древний Киев. Оставленный в 1300 г. православным митрополитом, который подался на северо-восток, в процветающий Владимир (впоследствии митрополия была перенесена в Москву), Киев потерял также и великое множество своих некогда могущественных бояр и богатейших купцов. На протяжении длительного времени Киев даже не имел своего князя. А после того как галицко-волынская династия Романовичей прекратила свое существование, осталась неуправляемой и беззащитной и Западная Украина.

На протяжении почти 80 лет официальными хозяевами украинских земель были монголо-татары. Однако раздираемая внутренними распрями Золотая Орда не могла по-настоящему контролировать эти земли. Следовательно, лакомый плод созрел и только ждал того, к чьим ногам он должен упасть.

Среди новых завоевателей, поспешивших воспользоваться открывшимися возможностями, были литовцы. В середине XIII в. князь Миндаугас объединил относительно отсталые воинственные литовские племена, чтобы дать отпор натиску Тевтонского ордена немецких крестоносцев-колонизаторов, обосновавшихся на Балтийском побережье. Из этой борьбы литовцы вышли сильными и едиными, как никогда. В первые десятилетия XIV в., при великом князе Гедиминасе (Гедимине) они двинулись на Белоруссию. И уже сын Гедиминаса Альгердас (Ольгерд) самым решительным образом заявил, что вся Русь должна принадлежать литовцам. При Альгердасе, в 1340-е годы, литовцы вступили в украинские земли.

К началу 1350-х мелкие князьки днепровского Левобережья уже признали себя вассалами Альгердаса. В 1362 г. его войска вошли в Киев. В 1363 г., нанеся сокрушительное поражение Золотой Орде, литовцы вторглись в Подолье. С этого момента Великое княжество Литовское, подчинившее себе большую часть Белоруссии и Украины (т. е. примерно половину земель Киевской Руси), становится самым большим политическим образованием в Европе. Создание его явилось, несомненно, выдающимся политическим достижением, особенно если учесть, что на него ушло всего каких-нибудь полтора столетия.

Однако вряд ли верно представлять себе присоединение Украины к Литве в виде грубого вторжения не знающих пощады чужеземцев. Это было именно присоединение или, если угодно, проникновение литовцев на украинские земли, включение этих славянских земель в состав одного большого княжества, где правила энергичная и честолюбивая литовская династия. Да и сами войска Альгердаса по большей части состояли из украинских же вассалов или союзников литовского князя, а потому население, как водится, хлебом-солью встречало эти войска на всем пути их победоносного продвижения по Украине. И единственным противником, который то тут, то там возникал у них на пути, были, как правило, монголо-татары... Ну а осторожность современных историков, все эти «как водится» и «как правило», без которых все еще трудно обойтись в разговоре об интереснейшем периоде литовской экспансии, связаны просто с тем, что, к превеликому несчастью, сколько-нибудь внятных и подробных первоисточников за этот период мы не имеем.

Тем не менее о. причинах столь быстрого и успешного продвижения литовцев в глубь украинских земель был высказан целый ряд предположений. Вот те из них, которые можно считать общепринятыми.

Во-первых и прежде всего, для населения Украины, особенно Поднепровья, перспектива литовского правления уж во всяком случае была заманчивей монголо-татарского беспредела. Во-вторых, украинцев было много, а литовцев мало. Украинские земли составляли большую часть Великого княжества Литовского, а на всю Украину управителей-литовцев не напасешься... Так что приходилось в трудном, но почетном деле управления прибегать к помощи местной знати, позволяя отдельным ее представителям достигать головокружительных административных высот. Разумеется, такая политика литовцев немало способствовала тому, что украинская элита с легким сердцем переходила на сторону победителей. Наконец, и сами по себе новые «гости», хоть и незваные, производили хорошее впечатление, отнюдь не казались «хуже татарина», да вообще не воспринимались как стопроцентные чужеземцы.

Поначалу, правда, язычники-литовцы были диковаты на славянский вкус. Однако по мере продвижения литовских войск в глубь Белоруссии и Украины их предводители легко поддавались обаянию высокоразвитой культуры славян. Многие князья из династии Гедиминасов приняли православие. «Русский» (т. е. украинско-белорусский) язык, будучи языком подавляющего большинства населения, естественно становится и официальным языком Великого княжества Литовского. Уважая местные обычаи, литовцы не раз прямо заявляли: «Старого мы не меняем, нового не навязываем».

Польско-литовская экспансия

Наконец, литовские правители настолько приспособились к местным условиям, что через каких-нибудь одно-два поколения выглядели, говорили и действовали почти точно так же, как их предшественники Рюриковичи. Собственно, они-то, литовцы, первыми и догадались представить свои завоевания как миссию по «собиранию земли Русской». А уж отсюда эту эстафету примет их набирающий силу соперник в борьбе за киевское наследство — Москва, позаимствовав у литовцев и сам этот довод для безудержного расширения своих пределов.

Кстати, именно последнее обстоятельство представлялось М. Грушевскому и другим историкам решающим для обоснования той мысли, что Великое княжество Литовское явилось более прямым и непосредственным наследником Киевской Руси, нежели Московия. А некоторые исследователи даже отказывались видеть в Литве чужеземную страну, поглотившую Украину. Они утверждали, что новообразованное Великое княжество Литовское скорее следовало бы рассматривать как возрожденную государственность Руси.

Польская экспансия

И все же при всем размахе литовской экспансии в Украине не она оказала наиболее продолжительное влияние и всестороннее воздействие на судьбы украинцев. Важнее в этом смысле оказалось завоевание Украины Польшей.

Начало ему было положено при Казимире Великом (1320— 1370), восстановившем средневековую польскую монархию. Успех восточной кампании Казимира во многом был обеспечен тем, что этот король сумел заручиться поддержкой трех важных и влиятельных сил. Это были, во-первых, магнаты Юго-Восточной Польши, которые рассчитывали расширить свои владения за счет соседних земель. Во-вторых, Казимира поддержала католическая церковь, надеявшаяся в этих землях обрести новую паству. И, наконец, в восточном походе Казимира были заинтересованы богатые краковские бюргеры, стремившиеся контролировать важные торговые пути в Галичина ,

В апреле 1340 г., всего через девять дней после смерти Болеслава — последнего независимого правителя Галицкого княжества, войска польского короля вторглись в Галичину. Сделано это было под предлогом защиты тамошних католиков (т. е. в основном немецких бюргеров, проживавших в галицких городах). Но все указывает на то, что вторжение в Украину было спланировано заранее: ведь еще в 1339 г. Казимир заключил договор с Людовиком Венгерским, согласно которому оба короля должны были координировать свои завоевания на востоке.

Однако присоединение к своим землям украинских не сошло полякам с рук так же гладко, как литовцам. Не успел Казимир вернуться в Польшу, как своевольные галицкие бояре под предводительством Дмитра Детка установили свою власть в своей стране. Не возвращаться же было Казимиру! Пришлось ему признать Дмитра Детка фактическим правителем Галичины. А тот взамен согласился признать над собою власть польского короля — чисто формальную и фактически весьма ограниченную.

Еще большую угрозу польским интересам в Галичине и на Волыни представляли литовцы. Сын Гедиминаса Любарт был зятем Болеслава, почившего правителя Галичины. Поэтому в 1340 г. волынские бояре объявили молодого князя Любарта своим сувереном. А в 1344 г. умер и Детко. Таким образом, было расчищено поле битвы литовцев с поляками за земли уже не только Волыни, но и Галичины. И битва эта не прекращалась в течение более двух десятилетий, причем в союзе с поляками воевали венгры, а литовцев поддержало большинство украинцев.

От обычных княжеских междоусобиц, к которым жители Руси давно привыкли, эта отличалась всего одной, но весьма неприятной особенностью. Дело в том, что поляки не нашли ничего лучшего, как провозгласить себя «щитом христианства». Быть может, они действительно так считали, а может быть, просто хотели заручиться поддержкой папы римского,— скорей же всего и то, и другое. Как бы то ни было, поляки попытались представить свое вторжение в собственных глазах и в глазах всего католического мира как крестовый поход на «поганых» (язычников-литовцев) и «схизматиков» (православных украинцев). Так возникало и утверждалось представление поляков об их некатолических противниках как о людях второго сорта, заведомо уступающих католикам как в культурном, так и в моральном смысле. Для будущего польско-украинских отношений возникновение подобных взглядов не сулило ничего хорошего.

В 1349 г. в результате на редкость удачной военной кампании Казимир подчинил себе Галичину и часть Волыни. Наконец, в 1366 г., война закончилась польской оккупацией всей Галичины и небольшой части Волыни. Вся остальная Волынь осталась за литовцами. Впрочем, и без нее польские завоевания в Украине были огромны: полякам досталась здесь территория размером около 52 тыс. кв. км с населением около 200 тыс. человек. Таким образом, земли польской короны возросли почти вдвое. И все же власть ее над новыми подданными в то время не была еще вполне надежной.

В вышеупомянутом пакте с Людовиком Венгерским Казимир соглашался на переход польской короны и украинских земель к Людовику — в том случае, если он, Казимир, умрет, не оставив по себе наследника мужского пола. И вот в 1370 г. Казимир умирает, будучи отцом четырех дочерей. Теперь уже венгерские войска вступают в Галичину. Людовик провозглашает своего преданного вассала Владислава Опольского вице-королем и рассылает по всей Галичине венгерских чиновников.

Впрочем, потерянное в результате династических соглашений поляки сумели быстро наверстать, причем тем же самым способом. Ядвига, дочь Людовика Венгерского, став королевой Польши в 1385 г., всего два года спустя решительно и бесповоротно присоединила Галичину к владениям польской короны.

Поначалу поляки с превеликой осторожностью вводили новые порядки среди своих новых подданных. Казимир называл Галичину не иначе как «королевством Русским», т. е. точно так же, как называли ее и последние независимые правители. Официальное хождение наряду с латынью имел и «русский» язык, равно как и своя «русская» монета. Но при всем при том многое указывало, что дни старой доброй жизни сочтены.

Еще в 1341 г. Казимир обратился к папе Бенедикту XII с просьбой освободить его от обязательств, взятых перед «православными схизматиками». А обязательства эти как раз и состояли в том, что и под властью польской короны украинцы должны были сохранять свои давние права, привилегии и традиции. Разумеется, папа с удовольствием избавил короля от такого бремени: ведь католическая церковь, к которой благодаря королевской щедрости вскоре перешло большинство земельных владений в Галичине, больше всех была заинтересована в подрыве православной веры на этой земле.

В 1375 г. было основано католическое архиепископство во Львове. Тем временем по всей Галичине стали во множестве возникать монастыри францисканского и доминиканского орденов. Они обслуживали религиозные нужды быстро растущего католического населения — а росло оно за счет польских, немецких, чешских и венгерских дворян, получавших земли в Галичине, а также немцев-горожан, которых польские монархи приглашали для лучшего обустройства галицких городов. Да и галицкие бояре, стремившиеся во всем походить на польских шляхтичей, быстро перенимали их веру — особенно после 1431 г., когда они получили официальный статус польских дворян. К середине XV в. Галичина была превращена в заурядную провинцию Польского королевства — так называемое Русское воеводство — и уже мало чем напоминала некогда мощное княжество.

Подчинение украинских земель и украинского населения Польше явилось важным поворотным пунктом в истории обоих народов. Для поляков это означало крутую перемену ориентации с Запада на Восток — перемену, повлекшую за собой далеко идущие политические, культурные и социально-экономические последствия. Да и для украинцев речь шла не о простой замене своих правителей чужими, а о том, чтобы покоряться народу иной религии, иной культуры. В таком симбиозе, были, конечно, и некоторые положительные моменты. Однако вскоре он привел к разгоранию губительного для обоих народов конфликта на почве религиозных, социальных и этнических противоречий. Конфликт этот длился около шести веков и захватил все стороны жизни в Украине.

Польско-литовская уния

Коль скоро галицкий вопрос был решен, возникла почва для взаимопонимания между Польшей и Литвой. Слишком многое объединяло эти страны: и общие интересы, и общая угроза. Как польских, так и литовских правителей особенно беспокоили агрессивные планы Тевтонского ордена, господствовавшего на берегах Балтики.

Восточная экспансия до предела истощила Литву, и она уже была просто не способна дать отпор немцам на западе. Вдобавок не по дням, а по часам росли авторитет и могущество Москвы, ставшей серьезным противником литовцев на востоке.

Тем временем поляки разочаровались в своем династическом союзе с венграми. Польша была не прочь получить доступ в новые земли в Украине. Оставалось лишь найти предлог. И вот подходящая идея осенила кого-то из магнатов Юго-Восточной Польши: выдать польскую королеву Ядвигу за нового великого князя литовского Ягайла (Ягелла) и таким образом заключить династический союз с Литвой.

В 1385 г. в маленьком белорусском местечке между Польшей и Литвой была заключена Кревская уния. Ягайлу так хотелось поскорее стать мужем Ядвиги (а еще больше — польским королем), что он без колебаний дал согласие на все условия поляков — в том числе и такие, как переход со всеми своими подданными в католичество и присоединение всех литовских и украинских земель «на веки вечные» к польской короне.

Во всяком случае формальный смысл договора Ягайла с Польшей состоял, казалось бы, в том, что в обмен на польскую корону великий князь соглашался упразднить само Великое княжество. Но если некий правитель о чем-то договорился с некими магнатами, то это вовсе не означало, что его действительно великое и огромное княжество, этот живой и трепетный организм, может быть в одночасье поглощен другим организмом. Да и литовская знать слишком была уверена в своих силах, чтоб позволить себя «поглотить».

И вот на литовских и украинских землях началось антипольское брожение. Оппозиция польскому влиянию объединилась вокруг князя Витаутаса (Витовта) — честолюбивого кузена короля Ягайла и блестящего политика. Он не только стал фактически новым великим князем литовским, но и уже в 1392 г. заставил короля признать этот факт юридически. Таким образом, при Витаутасе Литва и Польша лишь формально составляли единое целое (символом этого единства был король Ягайло). В действительности Великое княжество Витаутаса и по духу, и на деле оставалось независимым — вплоть до того, что сам Витаутас несколько раз порывался освободиться от всех обязательств перед Польшей и получить королевский титул. И хотя эти его попытки оказывались неудачными, они ясно давали понять: украинцы и литовцы Великого княжества — не из тех, кто послушно подставит шею под новое ярмо.

Говоря «украинцы», мы имеем в виду, конечно, знать — массы вряд ли имели в то время какое-либо политическое сознание и политическое значение. Для украинских же феодалов сохранение автономии Великого княжества имело смысл, ибо литовцы, в отличие от поляков, считали их за ровню. Более того, среди главнейших политических целей Витаутаса были две, согревавшие преданные души его украинских вассалов. Во-первых, Витаутас вернулся к восточной ориентации Альгердаса и стремился продолжить продвижение литовцев на восток под предлогом «собирания Руси». Во-вторых, он заявил о своем намерении покорить разрозненные остатки Золотой Орды на юге. Продвигаясь туда, литовцы попутно возводили систему укреплений для защиты украинских земель от кочевников.

Впрочем, упоение украинцев «сильной рукой» литовского князя было недолгим. Если внешняя политика Литвы их во всем устраивала, то к укреплению ее внутриполитических институтов их отношение было более сложным. Впрочем, чтобы понять его, необходимо хотя бы в самом общем виде охарактеризовать эти институты.

Политика великих князей литовских. В каком-то смысле Великое княжество напоминало Киевскую Русь. Это был точно такой же политический винегрет, состоявший из полунезависимых княжеств, каждое из которых управлялось одним из членов правящей династии (там — Рюриковичей, тут — Гедиминасов). И как некогда Киев был сердцем Руси, так ныне Вильнюс стал центром и символом Великого княжества — резиденцией великого князя.

Было, однако, и одно существенное отличие, ставшее особенно очевидным в эпоху Витаутаса. Оно-то и позволило Великому княжеству Литовскому избежать раздробленности в той критической степени, что стала губительной для Киевской Руси. Дело в том, что, в отличие от великих князей киевских, великие князья литовские были не просто «первыми среди равных» членов династии, а вполне единодушно и однозначно признавались верховными правителями Литвы. Им важно было лишь не упустить момент и своевременно закрепить такое политическое сознание и такой порядок вещей — что и сделал Витаутас в эпоху реформ 1390-х годов. Проблема, как он ее понимал, состояла в том, что многие украинизированные потомки Гедиминаса пустили столь глубокие корни в своих удельных княжествах, что местные дела стали заботить их гораздо больше, нежели интересы княжества Великого. Кое-кого из них великий князь (по-видимому, не без основания) подозревал в сепаратистских настроениях.

Дабы раз и навсегда положить конец такому положению дел, Витаутас ввел порядок, при котором все местные князья должны были через определенный промежуток времени «тасоваться», как колода карт, а затем заново «разбрасываться» на новые для них земли. Таким образом князья лишались постоянной и твердой поддержки на местах. Вводилось это не сразу, а постепенно. Так, у Федора Любартовича поначалу одно за другим были отобраны его богатые имения на Волыни — взамен ему было пожаловано гораздо менее заманчивое Новгород-Сиверское княжество (которое он и не подумал принять). Это же последнее было отобрано у Владимира Альгердовича, который в свою очередь должен был довольствоваться меньшей территорией. Некоторые князья, как, например, Федор Кориатович Подольский, отказывались подчиниться Витаутасу и уйти с насиженных мест. Таких князей Витаутас объявлял бунтовщиками и с ними не церемонился. На того же Федора Кориатовича он обрушился со всей своей армией и вынудил его бежать за пределы Великого княжества.

Так на местах полунезависимых удельных князей вскоре оказались обыкновенные служаки из числа приближенных великого князя. При этом многие из них были даже не очень знатного рода — не законные титулованные князья, а бояре, получавшие свои уделы «по милости великого князя».

В судьбах мелких бояр тоже произошли значительные перемены. Теперь, чтобы сохранить за собой свои земли, они должны были отбывать воинскую службу у великого князя. Такой сильной централизованной власти украинская элита еще никогда над собою не знала. Недовольство новыми порядками ширилось по всей Украине. Вскоре для него появился еще более важный повод.

В 1413 г. в Городнє Ягайло и Витаутас договорились о даровании литовским боярам-католикам столь же широких прав, какие незадолго перед тем выговорила себе польская шляхта. Дабы ускорить претворение этого решения в жизнь, 47 знатных польских фамилий предложили такому же количеству литовских боярских родов воспользоваться их дворянскими гербами. Но чем прочнее становились связи литовской знати с польской, тем более углублялся ее разрыв с украинской знатью. Трещина, едва наметившаяся между католиками и православными с принятием Кревской унии 1385 г., теперь, когда католики получили определенные социальные и политические привилегии, стала всем очевидной. Сдерживаемое железной рукой Витаутаса недовольство православных вырвалось на поверхность сразу после его смерти в 1430 г.

В том же году украинцы, поддерживаемые некоторыми литовскими магнатами, недовольными сближением с Польшей, выбрали великим князем младшего брата Ягайла — Свидригайла, правившего в Сиверском княжестве на востоке Украины. Этот склонный к авантюрам довольно бездарный политик, будучи сам католиком, всегда поддерживал тесные связи с православными украинцами и вскоре после своего избрания ясно дал понять, что намерен ограничить или даже разорвать все связи с Польшей.

Боясь потерять доступ к столь заманчивым и обширным владениям Литвы на востоке, поляки прибегли к силе, оккупировав Волынь и Подолье. Мало того, они организовали пропольскую партию среди литовцев, чтобы попытаться покончить со Свидригайлом изнутри. Пропольская партия объявила выборы Свидригайла недействительными и выбрала вместо него в великие князья Сигизмунда Стародубского, младшего брата Витаутаса. Таким образом, уже в 1432 г. Великое княжество распалось на два враждующих лагеря. При этом этнические литовцы оказались на стороне Сигизмунда, а украинское население Великого княжества поддерживало Свидригайла.

Ясно, что проблемы, расколовшие страну надвое, имели принципиальное значение. Будет ли и дальше существовать уния Литвы с Польшей? Сохранив Свидригайла на троне, займут ли украинцы подобающее им место в. политическом укладе Литвы? Или, напротив, украинские земли Великого княжества, эти громадные, извечно притягательные для чужеземцев пространства, останутся беззащитными перед лицом польских притязаний?

После нескольких военных стычек стороны перешли к переговорам — и тут Сигизмунд и пропольская партия взяли верх. Сигизмунд даровал православным дворянам те же права, которыми пользовались дворяне-католики, и тем привлек на свою сторону многих украинских дворян — прежних приверженцев Свидригайла. Видя, что почва уходит у него из-под ног, Свидригайло стал зверствовать, в частности, он сжег живьем смоленского митрополита Герасима. Но жестокость Свидригайла лишь оттолкнула от него последних сторонников и вскоре привела к полному поражению. В результате всех этих перипетий Польша получила еще одну украинскую область — Подолье. Однако Волынь, жители которой отчаянно сопротивлялись польским захватчикам, осталась в составе Великого княжества. В самом же княжестве польское вмешательство оставило горький осадок в отношениях между литовцами и украинцами, прежде ничем особо не омрачаемых.

Середина XV в. знаменует собой новое нарастание напряженности между литовской и украинской знатью. В это время новый великий князь Казимир Ягеллонович проводит очередную серию реформ, направленных на дальнейшую централизацию власти. В 1452 г. Волынь была оккупирована литовской армией и по польскому образцу преобразована в обыкновенную провинцию под управлением наместника великого князя. В 1471 г. та же участь постигла Киев с прилегающими землями. Напрасно возмущенная украинская знать подавала протесты великому князю, указывая, что древняя столица должна получить самоуправление или, на худой конец, управляться самим князем, а не какими-то безликими и безродными чиновниками. Голоса украинцев и на сей раз не были услышаны. Судьба последних атрибутов Киевской Руси и украинского самоуправления была предрешена.

Расцвет Москвы. В то самое время, когда великие князья литовские перестали придавать значение тому, что творилось в душах их украинских вассалов, великие князья московские, напротив, делали все, дабы в душах этих, по-прежнему преданных киевской старине и идее «собирания Руси», занять то «свято место», что, как известно, пусто не бывает. А ведь к этому времени Москва уже набрала силу, с которой волей-неволей приходилось считаться.

Некогда оказавшись в милости у суверенов — золотоордынских ханов, московские князья от поколения к поколению все более укрепляли их в мысли о том, что среди княжеств северо-востока Руси им, москвичам, должна принадлежать особенная роль. Со временем эту роль Москвы добровольно признали и некоторые русские княжества: в 1463 г — Ярославль, в 1474 г.— Ростов. К 1478 г. покорен был Новгород Великий с его обширной областью в Северной Руси. Наконец, в 1485 г. на милость победителя сдалась Тверь — последний серьезный соперник Москвы за господство среди великорусских княжеств. Имея под своей властью почти весь северо-восток Руси, Москва в 1480 г., не особо даже напрягаясь, сбросила с себя вековое, порядком поизносившееся монголотатарское ярмо.

Эту всевозрастающую власть Москвы требовалось как-то обосновать. Так возникает идея «третьего Рима». Согласно этой новой геополитической доктрине, после падения Рима и Константинополя Москве суждено стать центром третьей, священной, всемирной и — до скончания веков — последней империи. В это же самое время великий князь московский Иван III стал именовать себя «государь всея Руси». Он объявил, что все земли, некогда составлявшие Киевскую Русь, должны войти теперь в Русь Московскую.

И заявления, и деяния московских правителей не на шутку встревожили литовцев, и, как оказалось, не без основания. Когда в 1490-х годах московские войска достигли пределов Восточной Украины и близ Чернигова подошли к литовской границе, православные украинские князья добровольно признали московского государя своим сувереном. Можно привести и другие свидетельства того, насколько притягательной стала Москва для украинской элиты в Литве. Так, еще раньше, в 1481 г., князь Федор Бельский, украинизированный правнук Альгердаса, вместе с некоторыми другими православными князьями составил заговор с целью убить тогдашнего великого князя литовского и короля польского Казимира IV и передать украинские земли под власть Москвы. Заговор был раскрыт, его участники схвачены и казнены, однако самому Бельскому удалось бежать в Москву

Еще более опасный для литовцев взрыв недовольства украинской знати произошел в 1508 г. Выступление украинских князей и дворян претив великого князя Сигизмунда возглавил Михайло Глинский — влиятельный и одаренный магнат с западноевропейским образованием. В своих обращениях к единомышленникам он призывал защитить «греческую веру» и возродить Киевское княжество, Чтобы не допустить распространения бунта, против Глинского было выслано сильное польско-литовское войско. Глинский и его сообщники были вынуждены спасаться бегством в московских пределах, Тем не менее восстание Глинского явилось значительным событием — не только потому, что оно засвидетельствовало растущее недовольство украинцев своим положением в Великом княжестве Литовском, но и потому, что это был, пожалуй, наиболее примечательный случай, когда украинская элита выступила с оружием в руках на защиту своих прав.

Крымское ханство. Еще одна грозная сила появилась на южных границах Литвы, усложняя решение и без того обостренных до предела проблем Великого княжества. Крымское ханство возникло в эпоху затянувшегося упадка Золотой Орды. Кочевники-татары — вассалы золотоордынских ханов, населявшие Черноморское побережье,— порвали с Ордой и стали подчиняться собственной династии Гиреев. Татарские и родственные им ногайские племена господствовали на огромных степных пространствах от Кубани до Днестра. Однако подчинить себе богатые генуэзские и греческие торговые города на побережье Крыма им не удавалось. Тогда они прибегли к помощи единоверцев-мусульман, недавних покорителей Константинополя — оттоманских турок.

В 1475 г, оттоманские ударные силы захватили Кафу и большинство других портовых городов Крыма. Отныне могучая, быстро растущая Оттоманская империя получала выгодный плацдарм в Украине, Уже в 1478 г. этим плацдармом становится весь Крымский полуостров: хан Менгли Гирей вынужден признать себя вассалом турецкого султана.

Тем не менее крымским ханам удавалось в значительной степени сохранять свою автономию и проводить, как правило, политику, отвечающую их собственным интересам. Один из главных таких внешнеполитических интересов крымских ханов именовался коротким словом «ясыр», что в переводе означает — рабы, невольники. Работорговля процветала на рынках Кафы и Константинополя — Крым был одним из главных поставщиков. Чем чаще и чем большими силами совершались рейды за «ясыром» в соседние украинские земли, тем лучше шли дела в Крыму. И опять, как в прадавние времена, жители мирной, оседлой «Украйны» в буквальном смысле осознали, что живут «у края» грозных враждебных степей.

Люблинская уния 1569 года

Уже к началу XVI в. упадок Великого княжества Литовского стал для всех очевиден. В 1522 г. Великое княжество лишилось своих земель в Северо-Восточной Украине — Черниговской и Стародубской, отошедших к Москве. В 1549 и 1552 годах оно не смогло отразить двух вторжений огромных татарских полчищ из Крыма. И, наконец, когда в 1562— 1570 гг. Литва была втянута в новую изнурительную войну с Московией, медленно нараставший кризис достиг своего апогея.

Оказавшись перед угрозой московской оккупации, литовцы обратились за помощью к полякам. И помощь была обещана — но на определенных условиях. Первое и главное из них сводилось к тому, что Польша и Литва, до сих пор связанные между собой лишь чисто символической фигурой общего монарха, должны объединиться на деле.

Конечно, идея полного слияния с Польшей мало устраивала литовских и украинских магнатов, которые боялись растущего католического влияния и не хотели уступать польским магнатам место первых людей в государстве. Но среднюю и мелкую шляхту Великого княжества как раз не устраивало засилье собственных магнатов, и они охотно поддержали поляков, надеясь получить те же широкие права, которыми пользовалась польская шляхта.

В 1569 г. король Сигизмунд Август созвал сейм в Люблине, где развернулась острая и драматичная борьба. Видя, что чаша весов склоняется не в их сторону, магнаты Великого княжества во главе с литовским протестантом Кшиштофом Радзивиллом и православным украинцем Константином Острожским покинули стол переговоров. В ответ поляки, поддержанные мелкой шляхтой из Подляшья, Волыни и Киева, объявили о присоединении этих земель к Польше. Тем самым они вынудили непокорных магнатов вернуться на сейм, и 1 июля 1569 г. Люблинская уния была заключена.

Результатом подписания унии стало новое содружество — Речь Посполита. Она имела единого выборного короля, единый парламент (сейм), общую денежную систему, налоги, внешнюю политику. Тем не менее Великое княжество сохраняло некоторую автономию, сводившуюся к разрешению иметь собственную администрацию на местах, свою армию, казну и судопроизводство. Но Украине было в том мало проку, ибо все украинские земли, ранее входившие в Великое княжество Литовское, отныне передавались польской короне.

Таким образом, Люблинская уния явилась поворотным пунктом в истории Украины. Как бы то ни было, но Великое княжество Литовское на протяжении двух столетий служило для украинцев той благоприятной средой, где они могли жить и выжить. Конечно, у Великого княжества были свои недостатки, и даже украинские князья не были в нем вполне независимы, хотя и пользовались широкой автономией в своих внутренних социально-экономических и культурно-религиозных делах. Но лишь только украинские земли попадали под власть Польши, дальнейшее существование их населения как отдельного народа сразу ставилось под сомнение. Об этом, кстати, свидетельствовал и пример Галичины, раньше других украинских княжеств оказавшейся в составе Польского королевства.

Итак, в XIV—XVI вв. на авансцену истории вышли наконец все те силы, что и в последующие столетия будут определять судьбу Украины. Впрочем, Литва уже отыграла свою роль, хотя поначалу ее завоевания в Украине были наиболее обширными, а политическая система — наиболее приемлемой для украинцев. Более многочисленная и агрессивная польская шляхта вытеснила литовцев с Украины. Прибегая то к военному давлению на Литву, то к средствам дипломатии, Польша постепенно заняла все важнейшие плацдармы для дальнейшей экспансии на восток. Наконец, где-то на заднем плане появились уже новые действующие лица, которым еще предстояло выдвинуться на более важные роли в этой исторической драме. Быстро ширятся владения московских царей. Укрепляются крымские ханы, связанные с мощной Оттоманской империей. В таких обстоятельствах перспектива независимости Украины становилась весьма проблематичной.

Впрочем, в этот же период отмечаются довольно значительные попытки украинской политической элиты подняться на защиту своих прав. Достаточно назвать захват власти в Галичине Дмитром Детком в 1340-х годах (в то самое время, когда местная княжеская династия естественным образом прекратила свое существование), затем выступление украинцев на стороне Свидригайла в 1430-х годах и антилитовское восстание Глинского 1508 г. С другой стороны, чужеземное и прежде всего польское засилье порождает новый феномен — культурную ассимиляцию украинской элиты. Все более усваивая престижную польскую культуру, украинская шляхта постепенно теряет всякую способность отстаивать местные интересы.

Последствия Люблинской унии и поглощения украинских земель Польшей далеко не сводились к «чистой» политике — они оказали огромное влияние на весь образ жизни украинцев. Впрочем, еще и до унии в Украине постепенно зарождается совершенно новый социально-экономический уклад, имеющий мало общего с традиционным укладом Киевской Руси. Вольный или невольный поворот Украины лицом к Польше, а значит и к Западу, привел к самым решительным переменам не только в политической, но и в хозяйственной жизни страны. Вследствие этих перемен и все общество начинает перестраиваться по западным образцам. Прямые хозяйственные связи Украины с Западом становятся более прочными, чем когда-либо до сей поры. Да и во всей последующей украинской истории трудно назвать другой такой период, когда западное влияние играло столь заметную роль в повседневной жизни общества, как это было при литовско-польском правлении.

Украинцы в Речи Посполитой

Речь Посполита была самой большой страной в тогдашней Европе, а украинские земли и по территории, и по населению составляли крупнейшую часть этой страны. По статистике того времени (разумеется, весьма приблизительной), население всей Речи Посполитой составляло 7,5 млн человек, из них в Украине проживало около 2 млн, т. е. примерно 28 %. Поляки же населяли лишь 1 80 тыс. кв. км (при общей площади Речи Посполитой 815 тыс. кв. км), но зато составляли около половины всего ее населения. Среди других крупных этнических групп Речи Посполитой следует назвать, разумеется, литовцев, а кроме того, белорусов, евреев, немцев и армян.

После 1569 г. в Украине были уничтожены последние следы административного деления на древнерусские княжества, а все украинские земли, вошедшие в состав Речи Посполитой, были разделены на шесть воеводств. Приблизительные данные об их размере и населении, собранные польским историком XIX в. Александром Яблоновским, см. в табл. 1.

Таблица 1

Площадь и население украинских воеводств в XVI в.

Низкую плотность населения в Украине отмечали и все иностранные путешественники того времени. Если в польских землях плотность населения достигала в среднем 22 человека на кв. км, то в Украине (за исключением ближайшего к Польше Подляшья) она не превышала в среднем семи человек. Крупнейшее по территории воеводство в Украине — Киевское — оставалось практически безлюдным.

А ведь при возникновении Великого княжества Литовского все обстояло иначе. Когда в начале XV в. Витаутас расширил пределы княжества вплоть до Черного моря, он построил в степи громадной длины линии укреплений — гораздо южнее прежних границ Киевской Руси. Под защитой этих мощных стен создавались новые поселения на юге Украины. Но с возникновением Крымского ханства и учащением татарских набегов оседлое население уходило все дальше на север — так что уже к концу XV в. на всей южной трети украинской территории не оставалось ни одного оседлого жителя.

Сословная система в Украине

Хотя средневековье близилось к концу, характерная для этой эпохи сословная система все еще была в диковинку на Руси. Лишь с окончательным переходом Украины под власть Польши в украинском обществе быстро утверждаются сословия западноевропейского типа

В отличие от разделения общества на классы, отражающего фактический социально-экономический статус групп населения, возникающая сословная система основывалась на правах, обязанностях или привилегиях, установленных юридически. Как мы помним, в Киевской Руси человек в принципе мог легко перейти из одного «сословия» в другое, ибо четких юридических отличий между дворянами и духовенством, мещанами и крестьянством в то время не существовало. Однако со временем границы между сословиями, и особенно границы, отделившие дворянское сословие от всех прочих, становятся наследственными и практически непреодолимыми. По-видимому, уже к началу польского господства в Украине сословная принадлежность человека становится столь же (если не более) важной категорией его самосознания и самоопределения, как вероисповедание или национальность.

Дворянство. Первое и главное среди всех сословий, сформировавшихся в XIV—XV вв.,— дворянское. Его привилегии проистекали, во всяком случае теоретически, из «пролитой им крови» на королевской или великокняжеской службе. На деле же дворянское сословие составили самые различные социальные группы.

Во времена Великого княжества Литовского сердцевину украинского дворянства образовывали 20—30 княжеских (магнатских) родов, ведущие свою родословную от некогда суверенных правителей из династий Рюриковичей и Гедиминасов. Большинство этих княжеских семейств проживало на Волыни — этой твердыни украинской аристократии. Богатейший из них — род князей Острожских — имел огромные земельные владения общей площадью 14 тыс. кв. км (т. е. треть всей территории Волыни), где находилось 100 городов и более 1300 деревень. Среди других богатых и знатных домов стоит назвать Сангушков, Чарторыйских, Збаражских, Вишневецких, Заславских и Четвертинеких. Именно эти семейства всегда занимали большинство высших постов в Великом княжестве. Кроме того, в знак былой суверенности каждому из них позволялось во время войны вести собственное войско под своим личным флагом. Они не подлежали местному суду, но лишь суду великого князя.

Однако привилегии огромного большинства дворян действительно определялись прежде всего их воинской службой. Позднее таких дворян стали называть польским словом «шляхта» (от немецкого Geschlect — род, происхождение). Верхняя прослойка украинской шляхты насчитывала несколько сот семейств и происходила частично из бояр Киевской Руси. Эти семейства имели в своих владениях от 10 до 15 сел и занимали высшие посты в местной администрации.

Самыми многочисленными были нижние слои шляхты. Тысячи семей, в том числе недавние выходцы из крестьянского и мещанского сословий, получали дворянский статус за службу в кавалерии во время военных походов, в дворцовой страже, на охране границ или просто в качестве вооруженных слуг — телохранителей магната. Земли этим шляхтичам часто хватало ровно настолько, чтобы не умереть с голоду, а образ жизни их семей мало чем отличался от крестьянского. Это особенно касалось Галичины, где чуть ли не в каждом селе можно было встретить бедняка, носящего звучную дворянскую фамилию — Кульчицкий, Яворский, Чайковский и т. п.

Внутри дворянского сословия существовали не только громадные экономические отличия, но и социальные трения. Однако сам факт дарования всем этим «меченосцам» общих привилегий королевскими указами 1387, 1413, 1430 и 1434 годов способствовал выработке у них чувства сословного единства. В Польше шляхта отличалась высокой степенью сплоченности и была, пожалуй, самой могущественной в Европе, составляя 8—10 % всего населения страны (в то время как среднеевропейский показатель — не более 1—2 %). На украинских же землях Великого княжества дворянство не так быстро добилось особого статуса, а его общая численность, по-видимому, не превышала 5 % населения.

Мещане. Около 10—15 % населения украинских земель составляли жители городов, которые также выделились в особое сословие.

В то время в Украине было немало крупных, быстро растущих городов, гордых своим процветанием, самостоятельностью и самодостаточностью. Таким городам короли польские и великие князья литовские даровали Магдебурге кое право, высоко ценившееся в Европе того времени (право городского самоуправления по образцу немецкого города Магдебурга). В 1356 г. его получает Львов, в 1374 — Каменец-Подольский, в 1432 — Луцк и в 1497 г.— Киев. Это означало, что отныне королевские или княжеские чиновники не должны были вмешиваться во внутренние дела жителей этих городов.

Более того, согласно Магдебурге кому праву, все жители получивших его городов были равны между собой. Но так было лишь на бумаге, а на деле между горожанами существовали глубокие социально-экономические отличия. Немногие богатейшие, так сказать, патрицианские фамилии (во Львове, например, их насчитывалось 40—50) захватывали все посты и пользовались всеми привилегиями городского самоуправления. Средний городской класс состоял из мелких купцов и торговцев. А рабочий люд, который, собственно, и составлял большую часть городского населения, фактически был лишен всех прав, поскольку не имел в городе не только никакой собственности, но часто даже и своего угла, ютясь за городскими стенами.

Именно горожане, или мещане, в этническом отношении были наиболее разношерстной частью населения того (как, впрочем, и любого) времени, Кроме коренных украинцев (т. е тех, чьи предки жили в этих городах или на прилегающих к ним территориях со времени основания самих городов), в городах Украины проживали польские чиновники и дворяне, немецкие ремесленники, еврейские и армянские торговцы.

Крестьяне. Если два вышеописанных сословия отличались друг от друга особыми правами, то на долю оставшихся 80 % украинского населения — крестьян — приходились одни обязанности, Свое единственное право — пользоваться землей — крестьянин должен был отрабатывать на барщине («панщине») или платить феодалу оброк Впрочем, еще в XIV в, время ежегодной панщины редко превышало 14 дней в году, так что выполнить свои обязанности перед феодалом крестьянину было сравнительно нетрудно. Выполняя их регулярно, он уже не мог быть согнан со своего клочка земли, да фактически мог и сам распорядиться своим земельным наделом — завещать или продать его.

Во времена, когда земли было много, а людей мало, крестьянам жилось вольготно. Некогда существовавшее на Руси рабство не отвечало ни моральным установкам христианской церкви, ни новым экономическим условиям жизни в Украине и постепенно сошло на нет. Украинские крестьяне были по крайней мере свободными людьми. Крестьянин мог подать на феодала в суд и мог на определенных условиях даже навсегда уйти от него, отправляясь на поиски лучшей доли. В некоторых украинских землях были крестьяне, полностью не зависимые от феодалов. В Карпатах, например, где преобладало животноводство, многие села пользовались так называемым «молдавским правом» — полной автономией взамен на оброк (как правило, натурой, т. е. овцами), регулярно выплачиваемый землевладельцу-феодалу. Подобные же взаимоотношения между крестьянами и феодалами предусматривались и «немецким правом», согласно которому предприимчивый крестьянин (солтыс) получал возможность за оговоренную регулярную плату основать на земле феодала деревню или хутор и самостоятельно, без какого-либо вмешательства со стороны феодала, хозяйничать на этой земле. Наконец, в Центральной и Восточной Украине — там, где прямо за крестьянским полем начиналась дикая степь, крестьяне освобождались от всех феодальных повинностей и взамен должны были нести службу по охране границ.

Литовский Статут. Многочисленные права и привилегии, дарованные самым различным слоям общества, потребовал л создания кодифицированного свода законов. В особенности мелкой и средней шляхте не терпелось раз и навсегда зафиксировать свой привилегированный статус в соответствующих законодательных актах. И наконец, в 1529 г. появляется первый вариант Литовского Статута.

Статут не только подтверждал права дворянства, но и содержал в себе свод элементов обычного права, унаследованных еще от времен Киевской Руси. В то же время он вводил ряд новых юридических понятий, пришедших с Запада — в основном из Германии. Второе и третье издания Статута — 1566 и 1588 годов— несли в себе ряд важных дополнений, появившихся в связи с Люблинской унией.

Трудно переоценить значение Литовского Статута в истории права в Украине. Он не только узаконил те коренные социально-экономические изменения, которые произошли в XV— XVI вв., но и стал фундаментом правовой системы следующей, так называемой «казацкой» эпохи украинской истории Собственно, еще и в XIX в. некоторые районы Восточной Украины жили по законам, которые по сути опирались на Литовский Статут.

Нельзя не сказать и об еще одной важной роли, которую сыграли в Украине сословная система вообще и Литовский Статут в частности. С их введением в сознании украинцев постепенно утверждалась ценность установленных и гарантированных законом прав. Таким образом, украинцы оказывались не чуждыми правовой и политической мысли Запада. Напротив, другое ответвление Киевской Руси — Московия — из-за многовекового подчинения монголо-татарам оказалась изначально отрезанной от развития юридических норм на Западе.

Традиционное хозяйство

Вплоть до середины XVI в. в имении феодала производились продукты преимущественно на потребу самого феодала с чадами и домочадцами, для домашнего скота, для следующего сева и т. п. Всю жизнь проводя в военных походах и вечно нуждаясь в наличности, дворянин меньше всего мог думать о коммерции, а если бы даже и захотел заняться ею, то вряд ли нашел бы в ту эпоху сколько-нибудь развитые рынки для сбыта продуктов своего имения. Вот почему все свои земли, кроме тех, где находились их собственные усадьбы, шляхтичи обычно отдавали в крестьянское пользование. Это было золотое время для крестьян — время, когда знать не вмешивалась в их дела, время колонизации новых земель и важных усовершенствований сельскохозяйственных орудий. Условия панщины, оговоренное количество оброка веками не менялись, в то время как доходы крестьян неуклонно росли.

В те времена не так уж редко можно было встретить зажиточного селянина, семья которого обрабатывала надел размером 8—12 га, имела лошадь и одного-двух волов, две-три коровы, несколько свиней, десятки кур и гусей. Дневной рацион среднего украинца включал около 0,6 кг хлеба, 2,5 л пива, яйца, кашу, сыр, овощи и фрукты по сезону. Правда, мясо ели только по праздникам. Дворяне питались примерно тем же, но мясо ели чаще да изредка на их столах появлялись заморские деликатесы вроде специй, изюма, инжира. Кондитерские изделия были редкостью, и даже богатые шляхтичи лишь по особым поводам могли позволить себе вино.

При этом даже в лучшие времена множество беднейших крестьян и горожан постоянно голодали. Из-за плохих условий жизни большинства населения, частых эпидемий, высокой детской смертности средняя продолжительность жизни не превышала 25—30 лет.

Для городских жителей XIV—XV века также были временем относительного благополучия. И литовские, и польские правители прекрасно понимали, что города служат не только важным источником дохода, но и надежным союзником в возможных конфликтах центральной власти с местными феодалами. Поэтому все верховные властители способствовали развитию старых городов и строили новые. Правда, в погоне за барышом многие правители обкладывали города грабительскими налогами, сами устанавливали, каким городам с какими странами торговать, лишь некоторым из них давая разрешение на торговлю привозными товарами. Но при этом, как уже было сказано, города пользовались значительной автономией, а их жители — определенными правами, и это способствовало постоянному росту городского населения.

В начале XV ст. крупнейшим городом Украины становится Львов, насчитывающий приблизительно 10 тыс. жителей (Киев, обойденный новыми торговыми путями и оставленный на разграбление татарам, в это время населяло не более 3 тыс. человек). Среди львовян были представители 36 различных профессий, объединенные в 14 цехов. Надо сказать, что цехи, или гильдии, занесенные в Украину немецкими ремесленниками, были удобной формой сплочения горожан для защиты своих интересов и контроля над количеством и качеством производимой продукции. Только в одном Львове насчитывалось около 500 мастеров-ремесленников, объединенных в свои собственные или родственные гильдии. Поскольку быстро растущее городское население нуждалось в продуктах питания, а жители деревень — в изделиях городского труда, местная торговля — опора всякой коммерции — процветала на регулярно устраиваемых городских ярмарках. Жители украинских (и особенно западноукраинских) городов успешно занимались и внешней торговлей, поскольку Львов и Каменец-Подольский находились на главных торговых путях из Западной Европы в Крым и страны Востока.

И все же по сравнению с другими европейскими странами в Украине городов было мало. Так, на Волыни, где общая плотность населения была относительно высокой, на 300 кв. км приходился всего один город. Не только малое количество, но и этнический состав городов ограничивали их роль в жизни украинцев. Ведь литовские и польские правители для развития городов в Украине приглашали сюда множество иммигрантов — немцев, евреев, поляков, армян и греков, так что вскоре именно они и их потомки стали составлять большинство населения украинских городов, особенно таких крупных, как Львов. При этом самой многочисленной религиозной общиной во многих городах становились католики — немцы и поляки. А после того как Польша аннексировала Галичину, а позднее и другие украинские земли, культурно-языковая полонизация украинских городов пошла полным ходом.

Все это привело к суровым ограничениям для мещан-украинцев. Заявляя, что права и привилегии горожан распространяются только на католиков, полонизированная городская элита вытесняла православных украинцев из городских учреждений и судов. Наконец, дошло и до установления лимитов на число постоянных жителей-украинцев. Например, права жить во Львове были удостоены лишь 30 православных домовладельцев на маленькой, тесной Русской улице. В городе были запрещены православные процессии, зато от налога на поддержание католических храмов не были освобождены и православные горожане. Так города Украины стали для большинства украинцев чужой территорией, каковой и оставались на протяжении столетий.

Великий зерновой бум. XVI век стал для многих европейских стран веком экономического подъема. Население Европы росло не по дням, а по часам. Но соответственно росли и цены на питание. Была к тому же еще одна причина, вызвавшая так называемую революцию цен между 1500 и 1600 годами, — приток золота и серебра из Нового Света. Все это привело к беспрецедентному вздорожанию продуктов питания — на 400—500, а кое-где и на 800—1000 %, И в то время как на западе Европы, в ее перенаселенных городах голодные толпы требовали хлеба, на востоке, средь широких равнин, землевладельцы потирали руки в предвкушении сказочных барышей,

Речь Посполита естественно становилась главной житницей Европы, В ее центральных и северных землях едва успевали нагружать зерном все новые и новые суда, отправлявшиеся вниз по Висле до Гданьска, а там по Балтийскому морю в Голландию, откуда хлеб растекался по всей Западной Европе В южных же землях Речи Посполитой, лежащих далеко в стороне от «великого хлебного пути» по Висле, выгоднее было разводить скот, Так и поступали, например, на Подолье, откуда громадные стада перегоняли в Южную Германию и Италию Итак, начиналась великая восточноевропейская «продовольственная лихорадка» — процесс немаловажный по своим последствиям, и Украине предстояло сыграть р нем не последнюю роль,

Отныне все меняется в хозяйстве феодала, Оно преобразуется в плантацию, четко ориентированную на то, чтобы без лишних затрат производить как можно больше продукции на продажу Такие имения-плантации по-польски назывались «фольварки» (в Украине — «фільварки»), Для феодала больше не имело смысла собирать медленно растущий оброк с мелких и неэффективных крестьянских хозяйств, Вместо этого землевладельцу требовалось теперь по-настоящему прибрать к рукам все те участки, которые раньше он со спокойной душой отдавал в полное ведение крестьян, а оброк заменить усиленной панщиной.

Правда, в Украине, в отличие от Польши, где фольварковое хозяйство получило быстрое и широкое распространение, этот процесс проходил более вялыми темпами. Сказывались удаленность от основных рынков сбыта и нехватка рабочей силы: в меньшей степени — на Волыни, Подолье и в Галичине (кстати, там вскоре и появились первые в Украине фольварки) и в гораздо большей — в Центральной и Восточной Украине, для интенсивного хозяйственного освоения которых требовалась предварительная колонизация обезлюдевших равнин

Тем не менее именно огромные, малонаселенные земли Центральной и Восточной Украины более всего привлекали польских и полонизированных магнатов, чьи связи при дворе позволяли им надеяться получить эти земли даром. А получив их, следовало первым делом позаботиться о привлечении рабочих рук. Для этого новые земли объявлялись «слободами», т. е территориями, на которых крестьяне на 15—30 лет освобождались и от оброка, и от панщины. Таким образом, в малонаселенном Днепровском бассейне введение фольварков было отсрочено на период, необходимый для первоначального освоения земель. Когда же, наконец, Поднепровье созрело для фольварочной системы, оказалось, что ввиду особенностей местного развития эта система неминуемо должна претерпеть здесь значительные видоизменения.

Засилье шляхты

Новообретенное экономическое могущество помогло дворянству Речи Посполитой еще более расширить свои и без того всеобъемлющие привилегии и укрепить политическое влияние.

Прежде всего шляхта стремилась свести к минимуму свои государственные повинности. Выпрашивая у королей все новые и новые уступки, она в конце концов была совершенно избавлена от уплаты налогов. Более того, шляхтичи теперь уже весьма неохотно исполняли и свою прямую сословную обязанность — «проливать кровь за отечество». Некогда гордые и воинственные дворяне Речи Посполитой быстро превратились в заурядных предпринимателей и не могли взять в толк, чего ради они должны отрываться от коммерции и терять барыши, изматывая себя в королевских военных походах. И они, как могли, вмешивались во внешнюю политику королей, посягая даже на их «святое» право развязывать войны.

К концу XV — началу XVI в. шляхта повсеместно подчинила себе органы местного самоуправления — сеймики, а вскоре и большой сейм Речи Посполитой, обладавший на деле высшей властью в стране — как законодательной, так и исполнительной. Нигде в Европе властные прерогативы монарха не были до такой степени ограничены его собственным дворянством, как это было в Речи Посполитой. Уже в 1505 г шляхта добилась принятия в сейме закона, называемого «Nihil Novi», запрещающего королю издавать новые указы без согласия дворянских депутатов. А в 1573 г., после смерти последнего представителя династии Ягеллонов, шляхта получила право выбирать себе монархов и определять их прерогативы в заключаемом с каждым из них специальном договоре (pacta conventa).

Польско-литовская Речь Посполита

Ограничение королевской власти было, хоть и важнейшей, но не единственной среди долговременных политических целей шляхты. Ведь требовалось еще попытаться раз и навсегда обезопасить себя от посягательств всех прочих сословий на ту господствующую роль в стране, которой, казалось, всерьез и надолго добилась шляхта. Откровенно говоря, главная угроза господству шляхты проистекала не столько от прочих, сколько от своего же сословия. И вправду: какая-то сотня «родовитых» семейств называющих себя магнатами, захватила все высшие посты и все лучшие, обширнейшие землевладения в Речи Посполитой, не давая жизни своему же брату-дворянину! Особой ненавистью к магнатам воспылала средняя шляхта. И вот в начале XVI в. она достигает успеха: ей удалось, пусть и не надолго, ограничить доступ магнатов к новым землям и должностям.

Еще одной «головной болью» шляхты были города. Для вступившего на путь коммерции дворянства они оказались главным соперником, чью торговую монополию следовало немедленно и всеми средствами подорвать. Первым делом шляхта добилась того, что в 1505 г. большинство городов было лишено права голоса в сейме. И уже в 1565 г. сейм, в котором полностью господствовала шляхта, принимает указ, запрещающий купцам Речи Посполитой отправляться в зарубежные торговые турне. Таким образом шляхта пыталась убрать со своей дороги на внешние рынки посредника-горожанина. Отныне чужеземному купцу приходилось напрямую вести дела со шляхтой, диктующей свои условия. К тому же сейм освободил землевладельцев от всех пошлин на ввоз и вывоз товаров. Конкурировать с этим сословием горожанам становилось совершенно невозможно, оставалось одно — примкнуть к нему. Горожане побогаче начинают вкладывать свои капиталы в фольварки и приискивать женихов для дочерей среди дворян. Ремесленники, не находя себе дела в обедневшем городе, со всем своим скарбом перебираются в имения разбогатевших шляхтичей. В Украине — так же, как и во всей Речи Посполитой — в городской жизни начинается застой, темпы урбанизации заметно снижаются.

Впрочем, следует иметь в виду, что все те привилегии, которых добилась для себя польская шляхта, на украинское дворянство Великого княжества Литовского, по крайней мере до 1569 г., не распространялись — а уж низшие слои украинской шляхты и мечтать не могли о чем-то подобном. Великий князь запросто мог лишить дворянина всех его земель, причем обязанности шляхты в Литве были куда более тяжелыми, чем в Польше. Собственно, как мы помним, главная причина, по которой низшее дворянство Великого княжества поддерживало идею объединения с Польшей, и состояла в желании литовской шляхты получить те же права, что имела польская.

Однако для украинского дворянства эта медаль имела свою оборотную сторону — необходимость во всем приспосабливаться к польским порядкам, т. е. перенимать у поляков систему управления, законы, обычаи и, наконец, язык. Кроме того, согласно польским законам, кратчайший путь к обретению дворянином всех прав польского шляхтича лежал через принятие католицизма, дворянин-католик автоматически получал в Польше все те привилегии, которыми пользовалась польская шляхта. Словом, чтобы дворянину в Украине стать таким же полноправным и всесильным, как дворянин в Польше, ему необходимо было стать поляком.

Закрепощение крестьян

В то самое время, когда на небосклоне дворянства Речи Посполитой ярко засияла звезда удачи, закатилась звезда крестьянина. Для шляхтича, дорвавшегося до немыслимых богатств и абсолютной власти, крестьянин — это прежде всего дешевая рабочая сила. Полностью контролируя политическую систему Речи Посполитой, шляхта могла как угодно ужесточать свои «законные» требования к крестьянству.

Еще в начале XV в., например, в Галичине все обязанности крестьянской общины (дворища) перед землевладельцем-феодалом по сути сводились к требованию выставлять ежегодно двух-трех членов общины для отработки на панщине в течение не более 14 дней. А вот к началу XVI в. уже каждый взрослый член дворища должен был работать в имении шляхтича два дня в неделю. Это было зафиксировано в так называемой «Уставе на волоки», принятой в 1557 г. в Великом княжестве Литовском (первоначальная цель «Уставы» состояла во введении единой землемерческой системы, но постепенно она превратилась в средство увеличения отработочной ренты). Впрочем, и это был еще не предел: со временем крестьян вынуждают работать на панщине и по три-четыре дня в неделю, а иногда и больше. Ясно, что за те несколько дней, что оставались на обработку собственной земли, крестьянин вряд ли мог выручить какую-либо прибыль от повышения цен на продовольствие. На деле он едва сводил концы с концами, с тоской вспоминая о прежних временах, которые теперь казались и сытыми, и вольными.

Чтобы легче было эксплуатировать крестьян, шляхта старалась любым способом избавиться от традиционных форм сельского самоуправления. Действуя то силой, то подкупом, шляхта выводила из игры старост, солтысов и прочих носителей традиционных крестьянских «прав» — «молдавского» и «немецкого», Отныне признавалось лишь одно — «польское» — право, т. е. прямое подчинение крестьянина феодалу. Еще в 1457 г. шляхтич получил право самостоятельно чинить суд и расправу над своими крестьянами, и с той поры его господство в деревне становится полным и беспрекословным. Трудно назвать ту область личной жизни крестьянина, которой бы ни касался помещик. Некоторые землевладельцы доходили до того, что требовали с крестьян плату за разрешение жениться или насильно вынуждали жителей своих сел пользоваться услугами господских мельниц и корчем (то и другое шляхтичи часто сдавали в аренду евреям). Наконец, с появлением «Уставы на волоки» и та земля, на которой жил и которую обрабатывал крестьянин со всей юридической ясностью объявлялась не крестьянской, а помещичьей. Крестьянин работал на земле, но владеть ею мог только дворянин,

Теперь, когда жизнь крестьянина стала невыносимой, ему оставалось лишь воспользоваться последним из своих старинных «прав» — правом сорваться с насиженного места, бросить и землю, и землевладельца и идти на все четыре стороны в поисках лучшей доли. Многие так и пытались поступать — но не тут-то было! Сперва крестьянам разрешалось уходить от помещика лишь в некоторые, строго определенные дни в году: затем — только под Рождество, и то лишь внеся определенную плату и найдя себе замену. В 1496 г. и этот куцый остаток «прав» был еще урезан: разрешалось уходить из каждой деревни лишь по одной крестьянской семье в год. И, наконец, в 1505 г. сейм полностью запретил крестьянам покидать свои деревни без разрешения господ. Так крестьянин был лишен всех личных прав и окончательно привязан к земле — положение его теперь мало чем отличалось от рабского. А помещик мог использовать эту действительно весьма дешевую для него рабочую силу, как ему заблагорассудится. Таким образом, когда повсюду в Западной Европе крепостное право уже отмирало, в Восточной Европе, в том числе в Украине, оно, по выражению Энгельса, возрождается в своем втором издании; причем в особенно эксплуататорской форме.

Однако степень закрепощения крестьянства не во всех областях Украины, была одинаковой. В наиболее густонаселенных западных землях, Галичине и Волыни, где польское влияние было достаточно сильным, крепостное право не только превалировало, но и выражалось наиболее жестоко. Но в таких полубезлюдных регионах, как Карпаты и особенно Поднепровье, землевладельцы постоянно испытывали недостаток в рабочей силе и вынуждены были идти на уступки крестьянам. Там крепостного права фактически не знали.

Ко всему прочему закрепостить украинских крестьян было не так-то просто. В 1490—1492 гг, волна крестьянских бунтов прокатилась из Молдавии и Буковины на Галичину. Во главе восстания стоял некто Муха, всех восставших было около 10 тыс. человек, однако их подвели классические пороки всех крестьянских движений: неопытность вождей, недостаток организованности, плохая военная выучка, исключительная сосредоточенность на местных проблемах. Все это вместе взятое быстро привело восставших к поражению. Тем самым лишний раз была подтверждена та бесспорная истина, что одно крестьянство, без поддержки какого-либо иного сословия, более опытного в военных и политических делах, неспособно сокрушить монополию феодалов на власть и привилегии.

Став частью Речи Посполитой, Украина попала в сферу стимулирующего влияния Запада. В то же время в самом социально-экономическом укладе Речи Посполитой как бы уже были запрограммированы все те острые проблемы и противоречия, с которыми украинцам (и полякам) придется сталкиваться еще в течение нескольких последующих веков. В результате зернового бума экономика Украины (как, впрочем, и Польши) становится несбалансированной, крайне однобокой: почти вся хозяйственная деятельность сосредоточивается в аграрном секторе, в то время как города и промышленность вступают в полосу застоя.

Нарушение экономического равновесия сопровождалось нарастанием социальной напряженности. Чем более небывалых привилегий добивалась для себя шляхта, тем опаснее ухудшались жизненные условия крестьян. И, наконец, по мере того как власть, богатство и привилегии в Речи Посполитой склонялись на сторону тех, кто отождествлял себя с польской нацией и культурой, росло и накапливалось недовольство тех, кто отождествить себя с этой нацией и культурой не мог или не хотел.

Борьба украинцев за сохранение культурной самобытности на долгие века становится главной темой их истории. Постоянно находясь под властью иноземных правителей, украинцы то и дело испытывались на прочность теми, кто пытался растворить их в монокультурном населении той или иной сверхдержавы.

В XVI в., когда православным украинцам довелось жить бок о бок с католиками-поляками, между двумя этими народами возникло острое противостояние. Разгорелась культурно-религиозная война.

В Европе того времени все идейные споры и противоречия в конце концов сводились к религии. Вот почему и та важнейшая культурно-идеологическая дискуссия, в ходе которой по сути решалась судьба Украины, разворачивалась между поборниками католицизма и защитниками православия. И это был, пожалуй, первый случай в украинской истории, когда обсуждение, казалось бы, чисто философской проблемы захватило все слои населения. Впрочем, вопрос о том, какая же из двух христианских церквей — католическая или православная — действительно обеспечивает верующему спасение его души, в самом деле касался всех и каждого. И от ответа украинцев на этот вопрос напрямую зависела судьба их исконной культуры со всем ее многовековым наследием. Суждено ли ей умереть? Дано ли выжить?

Дела духовные

В XV—XVI вв., как и во времена Киевской Руси, православие продолжало оставаться синонимом культуры в Украине. Более того, роль православия в общественной жизни украинцев выросла во много раз: ведь при отсутствии у них собственного государства церковь выступала единственным средством их общественного самовыражения и национального единения. Но, к превеликому несчастью, украинская церковь именно в те века находилась в состоянии глубокого упадка. А народу в это трудное время так нужна была духовная поддержка и опора сильной, вселяющей лучшие надежды православной церкви!.. Но, по-видимому, еще более, чем католицизм или протестантизм, православие в ту эпоху само нуждалось в опоре на политическую власть.

Имея эту опору во времена Киевской Руси и Галицко-Волынского княжества, церковь процветала. Но опереться на новых католических властителей — литовцев и поляков — православная церковь, конечно, не могла. В католической Речи Посполитой ее в лучшем случае ожидала роль презираемой падчерицы. И это — после столь многообещающего начала литовского правления, когда великие князья, не желая оставлять своих православных подданных под церковной юрисдикцией московского митрополита, в 1458 г. восстановили митрополию в Киеве!

Разорвав церковные связи с Москвой, новая митрополия, состоящая из десяти украинских и белорусских епископатов, признавала над собою духовное верховенство лишь константинопольского патриарха. Но так было в теории — а на практике в большинстве европейских стран того времени монархи пользовались так называемым правом патронажа, т. е. фактически назначали епископов. Ни великие литовские князья, ни пришедшие им на смену польские короли не составляли исключения из этого правила. Более того, именно они назначали и самого киевского митрополита — духовного главу всех православных подданных своей державы (естественно, сами они при этом принадлежали к иной и все более враждебной православию церкви).

Для церкви в Украине такой поворот событий имел самые катастрофические последствия. Коль скоро светские власти и назначали, и смещали епископов, то и реальное влияние на этих епископов имел, уж конечно, не митрополит. Все это быстро расшатывало церковь, и вскоре она фактически перестала существовать как единый организм, связанный внутренней иерархией и дисциплиной: каждый епископ стал сам себе и закон, и судья...

Но самым страшным порождением «патронажной» системы была коррупция. Дошло до того, что некоторые авантюристы принимали духовный сан, путем подкупа добывали место епископа и грабили епископат, распродавая иконы, драгоценности, земли. Любой помещик средней руки торговал приходами и даже монастырями, расположенными на его земле, предлагая более выгодный приход тому священнику, который больше заплатит. А иногда приход или монастырь феодал отписывал по завещанию бедному родственнику.

Началось невиданное падение нравов. Даже высшие церковные иерархи вели себя самым неподобающим образом. Так, митрополит Онисифор Дивочка был уличен в двоеженстве. Епископ Кирило Терлецкий предстал перед судом по обвинению в изнасиловании и убийстве (и был оправдан!). Епископ Ион Борзобогатый требовал у прихожан плату за посещение церкви. А что уж говорить о приходских священниках, которые, по отзыву одного из современников, сплошь состояли из отребья, место которому не в церкви, а в кабаке.

Ясно, что при таком положении вещей культурное влияние церкви было весьма и весьма ограниченным. Школьное дело, в организацию которого церковь всегда вносила огромный вклад, находилось в запустении. Малограмотные учителя кое-как вбивали в детские головы основы чтения, письма и катехизиса. Школьные программы не менялись со времен средневековья. Падение Константинополя в 1453 г. для многих православных стало падением последних земных образцов и идеалов истинной церковности, выродившейся теперь в узкую ритуальность, ограниченность чисто приходскими интересами.

В Польше тем временем начинается период культурного расцвета. Вслед за культурами западноевропейских стран польская культура вступает в эпоху Возрождения. Здесь, как и на Западе, появляются люди, пытающиеся заново переосмыслить основания и задачи духовной деятельности, придать ей новый импульс,— так называемые гуманисты (среди них астроном Миколай Коперник, философ Анджей Фрич Модржевский, поэт Ян Кохановский). Отбрасывая средневековые представления о том, что духовная жизнь человека должна быть лишь подготовкой к его физической смерти, к «жизни после жизни», гуманисты все свое внимание сосредоточили именно на физической жизни человека, на его материальном опыте, естественном и общественном окружении. В Польше быстрыми темпами развивается образование. Появляется книгопечатание. К началу XVI в. здесь насчитывается более 3 тыс. приходских школ и около 20 типографий. В Кракове существует университет. Польские студенты отправляются на учебу в кипящие новой жизнью и новой мыслью университетские города Италии и Германии, а возвратившись на родину, щедро делятся плодами просвещения...

К середине XVI в. до Речи Посполитой докатилось и движение церковной Реформации. Оно стало новым источником духовных исканий. Кальвинизм — особая ветвь протестантизма, отводившая важнейшую роль в церковных делах мирянам,— нашел своих последователей среди 25—30 % шляхты. И даже арианство — радикальное течение внутри кальвинизма, отвергающее догмат Троицы и проповедующее пацифизм,— объединяло небольшие, но влиятельные сообщества своих приверженцев в Польше, Литве, на Волыни. С целью дальнейшего распространения своих идей в Речи Посполитой протестанты основали здесь целый ряд высших учебных заведений, в собственных типографиях издавали полемическую литературу на польском языке, который таким образом получил еще один важный стимул развития в качестве языка литературного (до этого почти вся духовная литература в Польше издавалась на латыни). Интересно, что несмотря на острое идеологическое соперничество между представителями различных вероисповеданий, в XVI в. Речь Посполита была островом духовной терпимости в бушующих волнах всеевропейских религиозных войн. Во многом это объясняется огромным влиянием дворянства в этой стране. Ведь нерушимость дворянских прав между прочим подразумевала и незыблемость права каждого дворянина иметь собственные взгляды, пусть и в корне отличные от общепринятых.

Однако уже в конце XVI — начале XVII в., в разгар Контрреформации, католическая реакция на протестантизм добивается значительных успехов во многих странах Европы и особенно в Польшей В огромной степени это была заслуга ордена иезуитов—ударной силы Контрреформации, действовавшей в Польше уже с 1564 г. Орден объединял в своих высокодисциплинированных рядах самых вдумчивых, образованных и фанатичных католиков. И с поставленной перед ним нелегкой задачей — вернуть заблудшую паству в лоно церкви (— он справлялся весьма успешно.

Вскоре вся Речь Посполита была опутана сетью иезуитских коллегий, где молодежь получала превосходное европейское образование, а заодно и воспитание в духе воинствующего католицизма. При этом то же самое воспитание иезуиты давали и одаренным выходцам из протестантских и даже православных семей, привлеченным в коллегии возможностью получить образование. Так под влиянием Контрреформации Речь Посполита из оазиса религиозной терпимости постепенно превращается в боевой авангард фанатиков католицизма, форпост для новых крестовых походов.

Полонизация украинской знати

Огромные права и привилегии польской шляхты, внешний лоск ее образованности и культуры оказывали неотразимое влияние на украинского дворянина, жадно тянувшегося ко всему польскому. А иезуиты, убедившись в своей победе над протестантами, теперь все внимание сосредоточили на «схизматиках», как они называли православных. Сразу вслед за Люблинской унией 1569 г. начинается настоящее нашествие иезуитов на Украину. В Ярославе, Львове, Каменце, Баре, Луцке, Виннице и, наконец, в Киеве открываются иезуитские коллегии. По всей Украине самые блестящие иезуитские полемисты, в том числе знаменитый Петр Скарга, в проповедях и на открытых диспутах обличают «догматические заблуждения» и «культурную отсталость» православных. В трактате «О единстве Церкви Божьей» Скарга пытался доказать, что положение православия безнадежно и единственный выход для его последователей — воссоединение с Римом. «Греки обманули тебя, о русский народ,— писал иезуит,— ибо, дав тебе святую веру, не дали греческого языка, вынудив пользоваться славянским наречием, дабы ты никогда не постиг истинного учения... Еще не было на свете академии, где бы философия, богословие, логика и другие свободные науки преподавались по-славянски. С таким языком нельзя сделаться ученым...»

Украинский дворянин, будучи, как и любой дворянин, чрезвычайно чутким к своему общественному статусу, болезненно воспринимал свою принадлежность к религии и культуре, в «неполноценности» которых его так старались убедить. Начинается кампания массового отречения украинской знати от веры отцов и перехода в католичество. А уж заодно с новой верой легко перенимались и новый язык, и новая культура. В 1610 г. один из выдающихся православных деятелей Мелетий Смотрицкий в скорбном трактате «Тренос, или Плач по Святой Восточной Церкви» так писал об утрате православной Русью ее знатнейших родов: «Где дом Острожских, славный пред всеми другими блеском древней веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Сангушков, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломирецких, Головчинских, Крашинских, Мосальских, Горских, Соколинских, Лукомских, Пузин и другие, которых сосчитать трудно? Где славные, сильные, во всем свете ведомые мужеством и доблестью?..» Вопрос, конечно, риторический, ибо все прекрасно знали, где теперь эти знаменитые семьи украинских магнатов: в польско-католическом лагере.

Об одном из распространенных способов ассимиляции поведал в одном из своих сочинений католический Львовский архиепископ Ян Порохницкий, который и сам был представителем ополяченного украинского рода. По его словам, польские короли лично заботились о том, чтобы как только где-нибудь в Украине появится богатая дворянская девица на выданье или вдова, к ней сразу направлялся жених-шляхтич из Польши. Короли осыпали новобрачных всевозможными милостями. Таким образом шляхтичи, ставшие мужьями украинских дворянок, по выражению Порохницкого, «наполнили Русь и ввели истинную римско-католическую веру — остальное довершили добросовестные пастыри, так что вскоре даже знатнейшие роды на Руси оставили греческую схизму и соединились с римской церковью»,

Лишь немногие украинские магнаты сохранили верность православию — в основном те, которые получили титулы до 1569 г , когда с украинцами еще считались в Великом княжестве Литовском как с потенциально мощной политической и культурной силой С другой стороны, и обедневшие украинские дворяне, жившие в глухих углах, удаленные от центров польской культуры, по-прежнему держались православной старины Однако по своей политической слабости и экономической отсталости они не могли препятствовать процессу всеобщей полонизации,

Трудно преувеличить всю серьезность последствий утраты украинским народом его элиты. В начале Нового времени европейское общество имело четкую иерархическую структуру. Для этой эпохи народ без элиты — то же, что обезглавленное тело Вместе со своим собственным дворянством украинцы утратили и возможность когда-либо в ту эпоху обрести нормальное политическое руководство, т. е. слой потомственной элиты, способный выдвигать четкие общенациональные задачи в политике, культуре и образовании, мудро и бережно опекать церковь, одухотворять народную жизнь светом разума, преемственности и культурной органики.

С тех пор как полонизация захватила огромное большинство украинского дворянства, вера, обычаи, язык украинцев становятся признаками принадлежности к низшим слоям и для ополяченной знати не могут служить ничем иным, кроме объекта постоянных издевательств, насмешек и презрения. И юноши из украинских семей, наделенные дарованиями и честолюбием, в ту эпоху были поставлены перед мучительным выбором между тем, что дорого и свято, и тем, что открывает путь в высшее общество, в господствующую культуру. К несчастью, чаще они выбирали последнее. Так история каждой личности превращалась в драму, а история страны — в трагедию, И так возникала еще одна важная тема в трагической истории Украины — тема элиты или, точнее, ее отсутствия.

Возрождение православия

И все же не настолько еще ослабла вера православных, чтобы они не могли поднять перчатку; брошенную польским католицизмом.

Клин клином вышибают: на учреждение иезуитских коллегий и типографий украинские магнаты, сохранившие веру отцов, ответили основанием православных типографий и школ. В 1568 г. Григорий Ходкевич приютил в своем имении в Заблуд ове (Белоруссия) московского первопечатника Ивана Федорова. В Москве его не поняли и изгнали за «святотатство» — в Заблудове помогли наладить книжное дело. Есть свидетельства о том, что и князь Юрий Слуцкий в 1570 г. основал школу и типографию в своих владениях. Много помог в возрождении православия на Волыни энергичный князь Андрей Курбский, живший здесь в 1570-х годах после побега из Московии от опричников Ивана Грозного.

Но главным и общепризнанным покровителем православной церкви стал «некоронованный король Украины» князь Константин Острожский, один из самых богатых и могущественных магнатов Речи Посполитой.

Константин Острожский и Острожская академия. Князь Острожский твердо решил не постоять за ценой для святого дела духовного возрождения. В 1578 г. в его имении на Волыни обосновывается странствующий печатник Иван Федоров, и уже в 1581 г. выходит знаменитый шедевр книгопечатания, так называемая Острожская Библия — первая печатная Библия на славянском языке. В Турове и Володимире-Волынском иждивением князя Острожского открываются две православные школы. Наконец, в 1580 г. он основал так называемую Острожскую академию.

Первоначально весь штат преподавателей новой академии, открывшейся в «столичном» городе князя — Остроге, состоял из специально по этому случаю приглашенных греков. Но постепенно в стенах академии греческие учителя подготовили себе достойную смену из наиболее одаренных учеников. По своей программе академия ни в чем не уступала лучшим иезуитским коллегиям. Здесь изучали три языка (древнегреческий, латинский, церковнославянский) и семь «свободных искусств», распределенных на так называемые «тривиум» (грамматика, риторика, диалектика) и «квадриум» (арифметика, геометрия, музыка, астрономия).

Академия в Остроге стала своеобразным центром образования и культуры, вокруг которого объединились местные интеллектуалы. Имена и труды некоторых из них дошли до нашего времени. Назовем здесь дворянина Герасима Смотрицкого (какое-то время он был ректором академии), священника Демьяна Наливайко, монаха Василя Суражского (о нем известно, что он учился в итальянских университетах), а также некоего Клирика Острожского (о котором, кроме этого псевдонима, не известно ничего). Среди иностранцев, в то или иное время связанных с академией, достойны упоминания писатель Кшиштоф Казимирский, профессор астрономии из Кракова Ян Лятос и разносторонне образованный Кирилл Лукарис, ставший впоследствии патриархом константинопольским. Именно Острожская академия вдохновила одного православного современника на такие прочувствованные строки: «И опять как солнце засияла наша вера православная: ученые мужи вернулись к Церкви Божьей, множатся печатные книги».

Таким образом, Острожская академия уже самим фактом своего существования доказала всем, кто в этом сомневался, что православная украинская мысль может стать хорошим фундаментом современного образования, науки и культуры. Однако существование академии зависело исключительно от самого князя Константина Острожского. И когда в 1608 г. он умрет, его внучка Ганна, фанатичная католичка, ни минуты не колеблясь передаст академию в руки иезуитов.

Братства. К счастью, среди покровителей высокой православной культуры оказались не только «последние из могикан» древних княжеских фамилий. Хоть и обезглавленное, лишенное элиты, украинское общество все-таки было еще слишком живым и огромным, слишком глубоко укорененным в питательную почву организмом, чтобы не взрастить в своей среде новых защитников веры, традиций, древней и самобытной культуры.

Когда в духовной брани пали замки князей — неожиданно устояли города. Те самые города, в большинстве которых православные украинцы давно уже стали меньшинством — угнетаемым, гонимым, теснимым со всех сторон, но тем более стойким и сплоченным. Благородный князь Острожский был могуществен, но одинок. Здесь, в городах, не было одиночек. Здесь православный люд сплачивался в братства.

По мнению историков, городские братства возникают в средние века. Их основная задача — содержание церквей, обеспечение их всем необходимым (свечами, иконами, богослужебными книгами и т. п.). Организованы они были по образцу цехов — с ежемесячными общими собраниями, ежегодными перевыборами исполнительных органов, членскими взносами и судами чести. Братства заботились о вдовах и сиротах своих бывших членов, опекали больницы. Нуждающиеся члены братства могли получить от него беспроцентную ссуду. Все это принесло братствам всеобщую любовь и уважение и привлекало в них с каждым днем все больше людей. В XVI в. самое влиятельное православное братство в Украине объединялось вокруг Успенского собора во Львове. Именно по его образцу устраивались братства в Галиче, Рогатине, Стрые, Комарне, Ярославе, Холме, Луцке и Киеве.

Если говорить о социальном составе братства, то поначалу они объединяли, как правило, мелких торговцев и ремесленников. Однако по мере роста их популярности и влияния в них понемногу вливались богатые купцы (во Львове это были в основном скотопромышленники). В некоторых братствах преобладали иные сословия: в Луцком — дворянство, в Киевском — духовенство. Но вот что важно: в братства принимались все православные, независимо от их принадлежности к тому или иному сословию. Для Речи Посполитой, законы которой тщательно расслаивали все население по сословному признаку, это было почти невероятно.

Впрочем, православные братства были невелики. Например, в том же Львове членов братства не могло быть больше 30, ибо таково было, как мы помним, предельное количество православных семей, которым разрешалось жить в этом городе. Соответственно в Луцке количество членов братства составляло 15 человек. Но эти маленькие, сплоченные сообщества единоверцев сделали столько добра, сколько не под силу бы и мощной организации.

Одним из главных предметов заботы братств было просвещение. В конце XVI в. Львове кое братство основало собственную школу. Известно, что за исключением грека Арсения Елассонского все учителя в этой школе были местные уроженцы, и среди них — Зизаний Тустановский, Кирило Ставровецкий, Иов Борецкий (будущий митрополит).

Взявшись за школьное дело, эти юноши-идеалисты (а все учителя были молоды — старики, как правило, за такие дела не брались) поставили самим себе и всем, кто в будущем дерзнул бы принять от них эстафету, весьма строгие, если вообще в какое-либо время выполнимые, условия. О них мы узнаём из дошедшего до нас любопытного текста под названием «Порядок школьный», где между прочим сказано, что учитель должен быть набожным, мудрым, скромным, выдержанным, не вором, не пьяницей, не клеветником, не сребролюбцем. Даже сердясь и наказывая ученика, он должен делать это «не тиранеки, но учительски».

Как бы то ни было, осознание львовскими учителями всей меры своей ответственности за будущее соотечественников и единоверцев, очевидно, помогло им достичь вполне заметных и даже впечатляющих успехов, ибо вскоре и другие украинские братства стали обращаться к ним за помощью и советом. К началу XVII в. братские школы были открыты по всей Украине.

Львовское же братство еще до создания своей знаменитой школы положило начало и другому важному направлению в деятельности братств — книгопечатанию. Именно оно помогло прибывшему во Львов Ивану Федорову устроить типографию и в 1574 г. издать свою первую книгу «Апостол» — именно этот год считается началом книгопечатания в Украине. В 1582 г, Федоров из Острога вновь перебирается во Львов и год спустя умирает здесь в страшной нищете. Федоровская же типография после смерти первопечатника могла достаться его иностранным кредиторам однако была выкуплена Львовским братством. Так Львов становится центром православного книгопечатания.

Распространение школ и книг пробудило к новой жизни тех самых украинцев, которых их соседи считали безнадежными консерваторами и лежебоками Сотни европейски образованных и в то же время воспитанных в национальных традициях выпускников братских школ, став странствующими учителями, разбредались по городам и селам. Они не только несли свет современных знаний, но и укрепляли в соотечественниках чувство собственного достоинства и дух непримиримости к навязываемому поляками католицизму, Все это с новой силой утверждало решимость украинцев до конца стоять за веру, И такая решимость вскоре начала приносить скромные, но вполне осязаемые плоды. Так, во Львове в конце 1580-х годов православные украинцы, сплотившись вокруг братства, оказали успешное сопротивление польским попыткам навязать им грегорианский календарь.

Во всех этих благотворных переменах в умонастроении многих украинцев заслуги братств несомненны. Были, однако, и у самих братств свои проблемы, среди них вечная и главная — бедность И хотя новые братства росли как грибы после дождя, между ними так и не установилось постоянных связей и взаимопомощи, не было и какого-то центрального органа, который мог бы координировать их деятельность. К тому же и сама эта деятельность отличалась крайним непостоянством. Даже во Львове, не говоря уж о других братствах, все зависело буквально от нескольких преданных делу людей. И случись им, не дай Бог, разочароваться, утомиться или (что часто случалось с педагогами) перебраться на новое место в поисках более надежной или лучше оплачиваемой службы, как тут же вся работа братства сворачивалась: часто — надолго, иногда — навсегда.

Наконец, весьма серьезные противоречия в деятельности братств были связаны с их вмешательством в дела церкви, с вечными спорами о допустимых пределах такого вмешательства. Как и следовало ожидать, притязания активных горожан на участие, например, в доходах богатого местного монастыря или на истолкование Библии наталкивались на сопротивление епископов, считавших такие претензии чрезмерными. Примером подобного конфликта может служить затяжная и отчаянная распря Львовского братства и епископа львовского Балабана. И так вместо того, чтобы помогать не только моральному, но и организационному укреплению православной церкви, братства часто лишь добавляли неразберихи и анархии в ее и без того нелегкую жизнь.

Брестская уния 1596 года

Идея воссоединения католической и православной церквей в принципе не отвергалась ни той, ни другой с самого момента их раскола в 1054 г. В Украине первые попытки объединения церквей имели место еще в XIII в., а после Флорентийского собора 1439 г. идея эта едва не осуществилась. Однако на пути воплощения этой в сущности весьма привлекательной идеи стояли века недоразумений и взаимных подозрений.

Поскольку католическая церковь на протяжении многих столетий придавала решающее значение укреплению своих рядов и организационной мощи, то православные особенно опасались разговоров о воссоединении, усматривая за ними попытку подчинить Восточную церковь Западной. И, надо сказать, опасались не без оснований. На протяжении всего XVI века убежденные в своем превосходстве польские католики, собственно, и не скрывали, с какой целью они склоняли (а порой и открыто принуждали) к так называемой унии православных украинцев. Поляки надеялись, что с введением унии произойдет немедленное и полное растворение православных украинцев среди прочего населения Речи Посполитой, а католицизм существенно расширит пределы своего влияния на востоке.

В 1577 г. широкий резонанс получает знаменитое рассуждение Петра Скарги «О единстве Церкви Божьей». В то же время иезуиты систематически вели и, так сказать, индивидуальную работу среди ведущих украинских магнатов, дабы склонить их к поддержке идеи унии хотя бы в принципе — чего им и удалось добиться от многих, и даже от самого князя Острожского. А уж король Сигизмунд III, ревностный католик, использовал все свое влияние для того, чтобы от принципиального согласия перейти к непосредственному исполнению иезуитской затеи. У короля могли быть и более веские причины для ее поддержки, чем религиозное рвение,— причины политические: уния еще теснее привязала бы Украину и Белоруссию к Речи Посполитой и отдалила от влияния соседней православной Московии.

Как ни странно, но непосредственный импульс к заключению унии был дан православной стороной. В 1590 г. православный епископ Львова Гедеон Балабан, доведенный до бешенства непрекращающимися стычками с братством, а более всего — бестактным, по его мнению, вмешательством в эти «домашние дрязги» константинопольского патриарха, поставил вопрос об унии с Римом на тайном съезде православных епископов в Белзе. Нашлись еще три епископа, которые согласились с Балабаном: да, вопрос заслуживает того, чтобы вернуться к нему после детального изучения. Этими тремя епископами были Кирило Терлецкий из Луцка, Дионисий Збируйский из Холма и Леонтий Пелчицкий из Турова. Позднее к заговорщикам примкнул Ипатий Потий из Володимира — авантюрист знатного рода, лишь недавно рукоположенный в православные священники, а до этого успевший побывать в кальвинистах. Именно он и Терлецкий возглавили заговор епископов.

Конечно, не так-то легко разобраться в мотивах заговорщиков, в этой причудливой смеси своекорыстия и «идейных» соображений о выгодах или невыгодах самой церкви. Им хотелось порядка и дисциплины среди православных — такого, как у католиков. Хотелось, чтобы авторитет епископа несмотря ни на что был непререкаем в глазах всего духовенства и мирян. Они заявляли своей пастве, что, став частью католической церкви, она получит наконец равные со всеми права в Речи Посполитой: и мещан больше никто не обидит в их городах, и дворян не обойдут выгодными местами по службе. Да и карьера самих епископов не замедлила бы резко взлететь: в случае уравнения их в правах с католическими иерархами они получали места в Сенате и могли реально влиять не только на церковные, но и на государственные дела.

Вдохновленные столь радужной перспективой, заговорщики в условиях строгой конспирации провели серию переговоров с королевскими чиновниками, католическими епископами и папским нунцием. Наконец в июне 1595 г. четыре православных епископа официально объявили о своей согласии привести свою церковь к унии с Римом. Они обязались безоговорочно признавать авторитет папы во всех вопросах веры и догмата — взамен на гарантии сохранения традиционной православной литургии и церковных обрядов, а также традиционных прав священников вроде права обзаводиться семьей. И уже в конце 1595 г. Терлецкий и Потий отправились в Рим, где папа Клемент VIII провозгласил официальное признание унии.

Только после этого весть об унии стала достоянием православной общины. Разумеется, негодованию украинцев не было предела. И даже такие их лидеры, как князь Острожский, внутренне уже склонявшиеся к идее унии, были взбешены тем, как коварно, нагло и бездарно эта идея была проведена в жизнь. В открытом письме к четырем епископам, получившем широкий резонанс, князь называл заговорщиков «волками в овечьей шкуре», предавшими свою паству, и призывал верующих к неподчинению самозванным вершителям их судеб. Направив официальный протест королю (разумеется, этот протест был проигнорирован), князь Острожский в то же самое время вступает в антикатолический сговор с протестантами, угрожая поднять вооруженное восстание. По всей Украине и Белоруссии православное дворянство срочно съезжалось на местные собрания (сеймики), чтобы гневно осудить унию. И даже епископы Балабан и Копыстенский, напуганные размахом протеста, отреклись от собратьев-заговорщиков и сделали формальные заявления о том, что и они вместе со всеми православными выступают против унии.

Для разрешения конфликта в 1596 г. в Бресте (Берестье) созывается церковный собор. Никогда прежде не знали Украина и Белоруссия столь многолюдных церковных собраний. Противников унии представляли два вышеупомянутых епископа, православные иерархи из-за границы, десятки выборных представителей дворянства, более 200 священников и множество мирян. Чтобы обеспечить их безопасность, князь Острожский явился на собор во главе собственных вооруженных отрядов. Напротив, ряды сторонников унии были весьма и весьма малочисленны и состояли всего лишь из четырех православных епископов, а также горстки католических иерархов и королевских чиновников.

Едва начавшись, переговоры зашли в тупик: стало очевидно, что стороны общего языка не найдут. Понимая бессмысленность дальнейших препирательств, униаты прямо заявили, что никакие доводы разума не заставят их отречься от унии. И как ни протестовали православные, к каким угрозам ни прибегали — все было бесполезно, ибо выходов из такой ситуации оставалось только два: заставить униатов отступиться — или заставить короля лишить их епископского сана. То и другое оказалось совершенно невозможным.

Так украинское общество раскололось на две неравные половины: с одной стороны — православные магнаты, большинство духовенства, народ; с другой — бывшие иерархи православной церкви с кучкой своих приверженцев. Однако на эту вторую чашу весов был брошен столь весомый аргумент, как королевская поддержка,— и так какое-то время обе чаши пребывали в равновесии, т. е. в той парадоксальной ситуации, когда иерархи обходились без церкви, а церковь — без иерархов... Начавшись попыткой объединения христианских церквей и всех верующих христиан, Брестская уния привела к их дальнейшему разъединению, ибо теперь на месте двух церквей существовали уже три — католическая, православная и униатская, или греко-католическая, как ее впоследствии стали называть.

Религиозная полемика. Ее невиданный всплеск породили именно события, связанные с Брестской унией. Началась настоящая словесная война. Как и следовало ожидать, первым «выстрелил» неутомимый иезуит Скарга: его памфлет в защиту Брестской унии появился уже в 1597 г.

Ответ из центров православного образования, науки и культуры не заставил себя долго ждать. В том же году был напечатан по-польски (а в следующем, 1598, и по-украински) «Апокрисйс» Христофора Филалета. Под этим псевдонимом скрывался дворянин из Острога Мартин Вронский. В своем полемическом произведении он раскрывал махинации епископов-униатов и доказывал полную законность проведенного в Бресте собора православной церкви, фактически опротестовавшего унию. Как истинный шляхтич, не чуждый к тому же идей протестантизма, Вронский отвергал претензии епископов на исключительное право решать все вопросы церковной жизни.

Еще один член острожского кружка — анонимный Клирик Острожский — также оставил ряд остросатирических памфлетов против греко-католиков.

Позднее, в 1605 г., последовал словесный залп из Львова. Неизвестный автор изданного здесь трактата «Пересторога» («Предупреждение») задался целью разоблачить эгоистические мотивы, которыми руководствовались учредители унии.

Что же касается униатов, то лишь один из них — Ипатий Потий — был способен отстаивать свою затею пером. Впрочем, к его услугам были хорошо разработанные аргументы и приемы иезуитов, которыми он и воспользовался в своем изданном в 1599 г. по-украински «Анти-Апокрисисе»: как можно догадаться по названию, это был ответ Броневскому. Отдавая должное автору «Анти-Апокрисиса» как писателю, следует заметить, что написана его работа весьма темпераментно.

Но самая большая литературная известность выпала на долю такого участника интересующей нас сейчас полемики, как Иван Вышенский. Этот, пожалуй, самый выдающийся православный писатель своего времени (родился около 1550 г., умер в 1620-е годы), галичанин, большую часть своей жизни провел как монах-отшельник в Греции, на горе Афон. Будучи убежденным защитником православия, владея простым и сильным слогом, он беспощадно расправлялся с униатами в таких своих произведениях, как «Послание епископам — отступникам от православия» и «Краткословный ответ Петру Скарге». Впрочем, этот выдающийся аскет и страстный проповедник в своих посланиях не щадит и самих православных, обвиняя их в эгоизме, потакании собственным прихотям. В том, что церковь дошла до жизни такой, до унижения и позора, по мнению Вышенского, повинна сама паства, и прежде всего растленная знать, горожане, не знающие ничего, кроме наживы, но больше всех — духовенство.

Голос Ивана Вышенского — одинокий голос человека из народа. Этот монах-отшельник был единственным писателем своего времени, оплакавшим закрепощение крестьян и осмелившимся осудить крепостников-помещиков. От этой, как и от всех других болезней украинского общества он видел лишь одно средство: раз и навсегда отказаться от всех нововведений, включая и такие «языческие хитрости», как грамматика, риторика, диалектика и им подобные «дьявольские искушения», и с миром, в простоте душевной, вернуться к старой доброй православной вере.

Литературное наследие полемистов невелико по объему: если собрать все написанное представителями обоих враждующих лагерей за несколько десятилетий их дебатов, то наберется не более двух — трех десятков трудов. И все же значение этих ходивших по всей стране религиозно-полемических памфлетов трудно переоценить. Тщательно перечитываемые, они вызывали жаркие споры и при дворах тех немногих магнатов, которые сохранили верность православию, и в отдаленных имениях мелкопоместной православной шляхты, и в тесных комнатах, где устраивали свои собрания члены православных братств. По сути это была первая в Украине идейная полемика, захватившая общество в целом. И эта полемика помогла украинскому обществу лучше понять себя и окружающий мир.

В конце XVI — начале XVII в. культурно-религиозные противоречия вышли на поверхность общественной жизни. Ясно обозначился целый ряд проблем, чреватых дальнейшими осложнениями.

Прежде всего, нарастающая напряженность в отношениях православных украинцев с католиками-поляками не только получила развернутое идеологическое обоснование, но и достигла эмоционального предела. Отныне католическая Польша становится полной противоположностью общественного идеала украинцев. Но трагедия состояла в том, что в сложившихся условиях такая открытая конфронтация неминуемо вела к потере Украиной ее дворянской элиты.

Украинское дворянство было поставлено перед трудным выбором. С одной стороны — родная, но истощенная почва духовной традиции, украинская культура, практически лишенная возможности нормального развития. С другой стороны — внешне привлекательная, бьющая через край культурная жизнь католической Польши. Надо ли удивляться, что огромное большинство украинских дворян сделало свой выбор в пользу католицизма и полонизации, не заставившей себя долго ждать. И эта потеря естественной элиты имела эпохальное значение для всей последующей истории Украины.

Еще одним далеко идущим последствием православнокатолической конфронтации и событий, связанных с Брестской унией, стало разделение самих украинцев на православных и греко-католиков. Так создавалась почва для множества резких отличий, которые со временем появятся между восточными и западными украинцами.

Впрочем, вряд ли будет правильно закончить эту главу на печальной ноте. В конце концов, те же самые религиозные противоречия вызвали и культурный всплеск в украинском обществе, показали жизнеспособность его духовного наследия. А конфронтация с поляками способствовала более четкому осознанию украинцами своей самобытности.