Часть пятая. УКРАИНА В XX СТОЛЕТИИ
18. ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИЯ
Первая мировая война стала для Европы первым глобальным потрясением, ужасающим опытом ведения массовых боевых действий новейшими средствами, настоящей человеческой бойней. Колоссальные масштабы этого конфликта отражают такие факты: 34 страны, постепенно втянувшиеся в войну, мобилизовали 65 млн солдат, из которых 10 млн погибли и 20 млн были ранены и покалечены. Потери гражданского населения приближались к военным. Война была не просто массовой, она приобрела тотальный характер, подчинив своим интересам всю экономику воюющих сторон. Неимоверное напряжение сил на фронтах и в тылу, рост потерь и разрушений не только выявили, но и усугубили очевидную дряхлость старого, отжившего свое имперского порядка в Европе. Последствия не замедлили сказаться: для Германии, Оттоманской и Австро-Венгерской империй, создавших блок Центральных держав, и для Российской империи, вместе с Великобританией, Францией и Соединенными Штатами Америки входившей в Антанту, война в конечном итоге превратилась в способ саморазрушения.
Первой, не выдержав тяжести войны, распалась Российская империя. Как и следовало ожидать, ее предсмертные конвульсии сопровождались стремительным оживлением разнородных российских партий, давних противниц царизма. Пользуясь моментом, они торопились навязать дезориентированному обществу свои варианты нового социально-экономического и политического устройства. Однако намного более неожиданным стало то, что нерусские народы империи, ранее казавшиеся вполне смирными и покорными судьбе, вдруг заявили о своем желании самостоятельно устраивать собственное будущее.
Исходя из этого вряд ли можно считать отвечающим истине общепринятый взгляд на революцию 1917 года как на титаническое столкновение классов, особенно когда речь идет об Украине. Здесь вспыхнула украинская революция, по своей природе как национальная, так и социальная.
Украинцы в первой мировой войне
Украинцы сразу же ощутили на себе всю тяжесть и разрушительное воздействие войны, поскольку им пришлось сражаться по обе стороны фронта. В течение всей войны Галичина была ареной крупнейших, кровопролитнейших схваток на Восточном фронте. Ее населению пришлось не только пережить опустошения, принесенные боями, но и испытать жестокость военной администрации — как российской, так и австрийской сторон.
Война принесла не только физические страдания, она значительно ухудшила и без того тяжелое положение украинцев, лишенных своего государства. Массы украинцев (в российской армии — 3,5 млн, в австрийской — 250 тыс.) сражались и умирали за империи, которые не просто игнорировали их национальные интересы, но еще и всеми силами, как например Россия, стремились задушить их национальные движения. Наихудшим было то, что, воюя за противоположные стороны, украинцы вынуждены были убивать друг друга. Лишь один положительный момент можно отыскать в этой войне: она истощала воюющие империи и таким образом создавала новые политические возможности для их угнетенных подданных. Впрочем, по крайней мере первоначально, эти возможности были довольно призрачными.
Украинцы в Австрии довольно быстро откликнулись на начало военных действий. Уже 3 августа 1914 г. украинские партии основали во Львове «Загальну Українську Раду», которую возглавил пользовавшийся всеобщим уважением депутат парламента Кость Левицкий. Главной целью этой акции было объединение украинцев в едином представительном органе. Заявив, что «победа австро-венгерской монархии будет и нашей победой, и чем большим будет поражение России, тем быстрее пробьет час освобождения Украины», Рада призвала украинцев сражаться за конституционную Австрию (их лучшего друга) против самодержавной России (их злейшего врага). Вслед за этим Рада призвала к формированию национальных воинских частей. На этот клич отозвались свыше 28 тыс. национально сознательных украинцев. Немалую часть добровольцев составили члены молодежных организаций «Січ», «Сокіл» и «Пласт». Встревоженное перспективой создания крупных украинских воинских частей, польское лобби в Вене добилось того, чтобы их численность была ограничена 2,5 тыс. человек. В конце концов было создано лишь одно подразделение — Украинский легион,— впоследствии получившее название «Українських січових стрільців». Оно стало первой украинской регулярной воинской частью в новейшее время. Остальные украинцы, призванные в армию Габсбургов, зачислялись в регулярные австрийские части.
Украина в первой мировой войне
Украинские социалисты — эмигранты из царской России тоже не остались в стороне от событий, создав во Львове политическую организацию, которая взяла на себя роль представителя интересов украинцев, пребывавших под властью царизма. Отличительной, исторически важной чертой этой организации — «Союзу визволення України» (СВУ), возглавляемой Володимиром Дорошенко, Андрием Жуком, Марьяном Меленевским, Олександром Скоропис-Йолтуховским и Миколой Зализняком, следует считать то, что она впервые прямо и недвусмысленно провозгласила своей целью создание независимого украинского государства. Ради достижения этой цели СВУ открыто пошел на сотрудничество с Германией и Австрией против России.
Однако, не успев как следует развернуть свою работу, этим организациям пришлось в прямом смысле слова бежать в Вену: в начале сентября 1914 г. российские армии прорвали австрийскую оборону и заняли большую часть Восточной Галичины. Поражение австрийцев самым печальным образом сказалось на галицких украинцах. Пытаясь найти оправдание своим военным неудачам, австро-венгерское командование стало вдруг необычайно восприимчивым ко мнению местной польской администрации, видевшей корень зла в «предательстве украинцев», подозреваемых в тайных симпатиях к русским и даже сотрудничестве с ними. В результате отступавшие австрийские и особенно венгерские войска с завидным усердием развернули кампанию массового террора против украинцев. Сначала русофилов, а затем и вообще украинцев сотнями арестовывали и казнили без суда и следствия. Тысячами их перегоняли в Австрию, в концентрационные лагеря, среди которых наиболее печальной славой пользовался Талергоф. В кошмарных условиях здесь содержали 30 тыс. русофилов и украинофилов, обреченных вымирать от болезней. Только в 1917 г., когда в венском парламенте разразился скандал, вызванный фактами подобного обращения с австрийскими подданными, этот и другие лагеря были закрыты.
Не менее трагичной была судьба галицких украинцев, оказавшихся под российской оккупацией. Царское правительство сразу же недвусмысленно дало понять, что оно вовсе не считает Восточную Галичину новым или тем более временным приобретением. Наоборот, эта территория упоминалась теперь не иначе как «древняя русская земля», которая наконец «навеки воссоединилась с матушкой-Россией». Развернулась хлопотливая деятельность по материализации мифа о «русском» характере Галичины. Генерал-губернатором края был назначен граф Георгий Бобринский, брат видного русского консерватора, давнего поборника присоединения Галичины. Он немедленно развернул широкие преследования украинского движения, или, как его называли царские чиновники, «мазепинства». Его охотно поддержали русофилы, чьи лидеры — Владимир Дудикевич, Симеон Бандасюк и Юлиян Яворский, ранее бежавшие в Россию, теперь вернулись с победоносными русскими армиями. Русофилы выявляли украинских активистов, доносили на них (подобно тому, как украинофилы несколькими неделями раньше выдавали русофилов австрийцам), после чего последние депортировались в глубь России. Итак, русские преследовали украинофилов, австрийцы — русофилов, а постоянные обращения украинцев, разделенных на непримиримые идеологические лагеря, к третьей силе, усугубляли их и без того незавидное положение.
Распоряжениями царской администрации были закрыты все украинские культурные учреждения, кооперативы, периодические издания. Одновременно с введением ограничений на использование украинского языка предпринимались попытки внедрить в систему образования русский. Греко-католическая церковь, этот символ самобытности западных украинцев, преследовалась с особым усердием. Сотни греко-католических священников депортировались в Россию, их места занимали православные «батюшки», склонявшие крестьян переменить конфессию. Был арестован и сослан в Суздаль митрополит Андрей Шептицкий, в свое время отказавшийся бежать перед лицом российского нашествия. Его гражданская позиция в течение всей войны, полная достоинства и бесстрашия, немало способствовала растущей популярности митрополита.
Российским планам в Галичине не суждено было сбыться полностью. Австрийское контрнаступление в мае 1915 г. позволило Габсбургам вернуть себе большую часть Восточной Галичины. Отступая, царские войска захватили в качестве заложников несколько сотен украинских деятелей, эвакуировали тысячи беженцев, среди них — русофилов, с этого момента окончательно исчезнувших с исторической сцены.
Поведение русских в Восточной Галичине, которое известный либерал Павел Милюков охарактеризовал в Думе как «европейский скандал», было всего лишь логическим продолжением политики царского правительства по отношению к украинскому движению в Российской империи. С началом войны практически все украинские организации и газеты стали объектом преследований. Когда общепризнанный лидер украинского движения Михайло Грушевский в 1916 г. вернулся в Киев, его арестовали и сослали на север России. Министр иностранных дел России Сергей Сазонов с нескрываемым удовлетворением говорил: «Сейчас наилучший момент избавиться от украинского движения раз и навсегда». Впрочем, после катастрофических военных неудач 1915 г. царское правительство несколько утратило самонадеянность и смягчило тон. Очень осторожно, понемногу возобновили свою деятельность в Российской империи украинские кооперативы, книжные магазины, научные общества, некоторые газеты. Оживилось полулегальное «Товариство українських поступовців» (ТУП). Будучи своеобразным координирующим центром украинского движения, ТУП пропагандировало идеи автономии Украины и конституционного строя.
Тем временем по австрийскую сторону фронта — в Вене — западноукраинские политики восстановили свой представительный орган — «Загальну Українську Раду». Бесконечно затянувшаяся война высасывала из Австро-Венгрии все соки, империя слабела, а требования народов^ населявших ее, в том числе украинцев, становились все более смелыми. Так, Рада провозгласила своей целью независимость той части Украины, которая пребывала под властью Российской империи (в случае завоевания ее австрийцами), и широкую автономию для Восточной Галичины и Буковины. Однако в 1916 г., когда Вена посулила полякам значительно большие права и возможности в Галичине, Рада в знак протеста объявила о самороспуске. В дальнейшем интересы западных украинцев представлял Украинский парламентский клуб в Вене, возглавляемый Евгеном Петрушевичем.
Пользуясь материальной поддержкой Австрии и Германии, продолжали свою деятельность в Вене и эмигранты из Восточной Украины, объединенные в СВУ. Имея своих представителей во многих европейских столицах, СВУ пытался пропагандировать идею независимости Украины. Здесь его успехи были невелики, зато неустанная работа среди тысяч украинских военнопленных (около 50 тыс. украинцев было сосредоточено в отдельных концлагерях) не только способствовала росту их национального самосознания, но и дала реальный результат: были сформированы дивизии так называемых «Сірожупанників» и «Синьожупанників», впоследствии сражавшихся за Украину. Итак, по мере того как война затягивалась, становилось все более очевидным, что украинцы, как, впрочем, и другие народы, менее всего озабочены судьбой империй, под властью которых они пребывали веками, и, наоборот, становятся решительными в защите собственных интересов.
К 1917 г. воюющие стороны достигли предела возможностей. В России же, где тяготы военного времени усугублялись слабостью и просчетами неповоротливого, коррумпированного, отсталого режима Николая II, напряженность была особенно острой. Из всех участников войны Россия понесла наитягчайшие потери — свыше 8 млн убитыми, ранеными и пленными. Довольно часто эти утраты были результатом грубых просчетов и бездарности командования, назначенного царем. Атмосфера накалялась и тем, что из-за невиданной коррупции и некомпетентности российской бюрократии и промышленников сотни тысяч солдат отправлялись на фронт без оружия и обмундирования. Недовольство опостылевшей войной и постоянными неудачами правительства становилось всеобщим. Мобилизация на военную службу почти половины трудоспособных мужчин привела в упадок производство продуктов питания и товаров первой необходимости. Резко возросли цены. Голод стал обычным явлением, особенно среди городских рабочих, невзгоды множились, чувство разочарования в народе росло.
Русские революции
1917 год принес две революции. Первая — Февральская — имела характер не столько восстания, сколько крушения обветшавшего самодержавия. Она началась 8 марта (23 февраля ст. ст.) с события, не предвещавшего каких-то особых последствий; забастовки рабочих, вызванной нехваткой продовольствия. Получившие приказ стрелять, царские войска, посланные на усмирение, перешли на сторону бастующих. Их примеру последовала большая часть петроградского гарнизона. Улицы города заполнились людьми, поддерживавшими требования забастовщиков. В течение нескольких дней стало ясно, что царское правительство почти полностью утратило поддержку народа Когда демонстрации охватили всю империю, Николай II отрекся от престола, его министры и чиновники разбежались, ненавистная всем полиция попряталась. К 12 марта царский режим рассыпался, как карточный домик.
Неожиданно легкое свержение царизма обернулось столь же неожиданными трудностями иного порядка: поиск новой формы организации власти, которая удовлетворила бы всех, оказался чрезвычайно нелегким делом. Появилось сразу два претендента на политическую власть. Один из них — Временное правительство, сформированное из либеральных депутатов Думы, намеревалось играть роль блюстителя власти до тех пор, пока в России не будет создано новое постоянное правительство. Временное правительство было признано и в России и за границей, однако действенной реальной властью почти не обладало, не имея налаженного административного аппарата и полиции. Кроме того, оно взвалило на себя непосильное бремя ведения непопулярной войны. Конкурентом Временного правительства в дележе власти с самого начала был Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Этот Совет, где большевики первоначально составляли меньшинство и преобладали социалисты, был своеобразным законодательным органом, объединявшим радикальную интеллигенцию, рабочих и солдат. Такие же советы быстро создавались по всей стране. Их целью было «углубление» революции путем полного преобразования общества на социалистических началах. Постоянное противостояние этих двух органов, столкновения и противоречия между ними сеяли еще большую неразбериху и анархию, оставляя открытым вопрос о власти в бывшей империи.
Беспорядок довольно быстро охватил все сферы жизни революционной России. Необходимость перемен, подтвержденная революцией, стала для многих, особенно для Советов, оправданием их азартного стремления низвергнуть ранее общепринятые устои и общественные институты. Например, 14 марта был издан печально известный приказ № 1 Петроградского Совета (Временное правительство не смогло заблокировать его), в соответствии с которым в войсках создавались солдатские комитеты, избираемые демократическим путем и имевшие огромные полномочия в решении всех насущных проблем. Власть офицеров имела силу лишь в боевых ситуациях. Этот приказ окончательно подорвал и без того призрачную дисциплину и в конечном счете способствовал полному развалу армии. Летом, когда миллионы деморализованных, распаленных радикальной пропагандой вооруженных солдат хлынули с фронта, направляясь по домам, элементарному общественному порядку пришел конец.
Наблюдая слабые попытки восстановить и наладить политическую власть в те хаотические времена, нужно всегда помнить, что те, кто имел мужество это делать, находились в положении строителей, возводящих дом там, где постоянно проваливается фундамент.
Революция в Украине
Весть о падении царизма пришла в Киев 13 марта 1917 г. В течение нескольких дней представители основных городских учреждений и организаций сформировали Исполнительный комитет, взявший на себя роль блюстителя порядка в качестве местного органа Временного правительства. Практически одновременно леворадикальные силы сгруппировались в Киевском Совете рабочих и солдатских депутатов. Однако, в отличие от Петрограда, в Киеве на историческую сцену вышел третий актер: украинцы создали собственную организацию — «Центральну Раду». Ее учредителями стали умеренные либералы из ТУП, возглавляемые Евгеном Чикаленко, Сергием Ефремовым и Дмитром Дорошенко, и социал-демократы во главе с Володимиром Винниченко и Симоном Петлюрой. Несколькими неделями позже в Центральную Раду вошла набиравшая вес «Українська партія соціалістів-революціонерів», представленная Миколой Ковалевским, Павлом Христюком и Микитой Шаповалом. Президентом Центральной Рады был избран вернувшийся из ссылки Михайло Грушевский, пользовавшийся широкой известностью и уважением. Таким образом, в отличие от русских в Киеве, разделившихся на умеренных в Исполнительном комитете и радикалов в Совете, украинцы всех идеологических течений объединились в едином представительном органе.
Совершенно неожиданно для многих Центральная Рада получила немедленную и неуклонно растущую поддержку. В Петрограде и Киеве состоялись грандиозные публичные манифестации украинцев в честь ее создания. 19 апреля в Киеве открылся Украинский национальный конгресс, на который съехалось 900 делегатов со всей Украины, от украинских общин бывшей империи, различных экономических, просветительных, военных и благотворительных организаций. На конгрессе были избраны (уже чисто формально) 150 представителей в Центральную Раду, Грушевского утвердили ее президентом. 18 мая 1917 г. Украинский военный съезд, собравший свыше 700 делегатов, поручил своим представителям также войти в состав Центральной Рады. Приблизительно месяц спустя такое же решение приняла тысяча делегатов Украинского крестьянского съезда. Вслед за ними поддержку Центральной Рады провозгласил съезд рабочих депутатов. Вдохновленная этими проявлениями широкого доверия, Рада уже видела себя совсем в ином свете: не как представителя небольшой группы украинцев-патриотов, а как всеукраинский парламент.
Характеризуя социальное происхождение большинства сторонников Центральной Рады, кровно заинтересованных в ее существовании, можно, используя излюбленный марксистский термин, назвать его мелкобуржуазным: тут мы найдем интеллигенцию и так называемую полуинтеллигенцию (сельских учителей и священников, мелких чиновников и земских служащих), младших офицеров и зажиточных крестьян. Эти люди, в большинстве своем связанные с селом, руководствовались не только традиционной для украинской интеллигенции заботой о сохранении и развитии украинской культуры, но и, не в последнюю очередь, прагматическими соображениями: свое, так сказать, домашнее правительство чутче откликалось бы на их нужды. Равным образом украинское крестьянство рассчитывало на то, что Центральная Рада эффективнее, чем власть в далеком Петрограде, решит земельный вопрос, а украинские солдаты лелеяли надежду, что она быстрее, чем российское правительство, избавит их от тягот войны.
Впрочем, в Украине были также такие социальные и этнические группы, которые не признавали Центральную Раду. Не только русские консерваторы, но даже умеренные были напуганы перспективой распада «единой и неделимой России» в результате роста политического самосознания украинцев. Русские радикалы, со своей стороны, видели в украинском национальном движении угрозу «единству рабочего класса». Наконец евреи, немалым образом связанные с русской культурой и деятельно участвовавшие в русских социалистических партиях, также искоса смотрели на Центральную Раду. Итак, небольшое, но сосредоточенное в стратегически важных точках городское меньшинство было в общем весьма обеспокоено неожиданным появлением Центральной Рады.
Тем временем действенность власти Временного правительства становилась все более призрачной. Пользуясь этим, Центральная Рада решила усилить свои позиции. Добиваясь признания в качестве высшей политической власти в Украине, она издала 23 июня свой Первый Универсал, в котором говорилось: «Пусть будет Украина свободной. Не отделяясь от всей России, не порывая отношений с государством Российским, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам устраивать свою жизнь». Вскоре после этого Центральная Рада объявила о создании «Генерального Секретаріату», который должен был действовать как исполнительный орган правительства. Возглавленный Винниченко и состоявший из восьми министров, среди которых преобладали социал-демократы, он взял на себя ответственность за управление Украиной.
Эти действия вызвали возмущение русских в Украине и Временного правительства в Петрограде. Последнее в середине июля прислало в Киев для переговоров делегацию во главе с А. Керенским. Однако, ослабленные катастрофическим провалом своего наступления в Галичине, русские были вынуждены смириться и признать, хотя и с большими оговорками, право Генерального Секретариата управлять пятью украинскими губерниями — Киевской, Полтавской, Подольской, Волынской и Черниговской. Этим Центральная Рада фактически достигла высшей точки своего влияния и власти.
Русские и еврейские партии без особой охоты, но все же дали согласие войти в Центральную Раду в обмен на обещание широкой культурной автономии для своих народов в Украине. В этот момент Центральная Рада состояла из 822 мест, из которых приблизительно четверть принадлежала русским, польским, еврейским и другим неукраинским партиям. Идеологически она ориентировалась на левые силы. Достигнув согласия, хотя и достаточно условного, с Временным правительством и национальными меньшинствами, Центральная Рада получила наконец возможность заняться делом управления Украиной.
Впрочем, неспособность Центральной Рады быть руководящей силой обнаружилась весьма скоро. Когда Временное правительство попыталось пересмотреть договоренность об украинской автономии, Центральная Рада с головой погрузилась в бесконечные дискуссии о границах своих полномочий, пренебрегая при этом такими более прозаическими, но куда более насущными проблемами, как укрепление законности и порядка, обеспечение снабжения городов и работа железных дорог. Она также оказалась неспособной решить наболевшую проблему передела земли. Как следствие, первоначальное единство, продемонстрированное украинцами ранее, быстро распалось. Обострились политико-идеологические противоречия между социал-демократами, составлявшими в Центральной Раде большинство, и многочисленными социалистами-революционерами. Погрязну в в бесплодных дебатах и раздорах, члены Центральной Рады, власть которой фактически уже ограничивалась окрестностями Киева и нескольких крупных городов, утратили связь с селом, а значит и с массами, связь, достигнутую на короткий срок благодаря различным съездам, проходившим в Киеве. Губернии были предоставлены самим себе.
Не менее губительной оказалась идеологическая ограниченность и неопытность украинских политиков, большинство из которых были совсем молодыми, 20—30-летними людьми. Увлекшись революционной фразой, они стремились полностью отмежеваться от старых порядков. В этом смысле весьма показательна их позиция в военном вопросе. Летом 1917 г. 300 тыс. солдат-украинцев стихийно организовались во все-украинские соединения, которые присягнули на верность Центральной Раде. Нежданную услугу Центральной Раде оказал генерал Павло Скоропадский, который предоставил в ее распоряжение 40-тысячный, украинский корпус, отлично обученный и хорошо вооруженный по сравнению с деморализованными российскими частями. Однако этот жест доброй воли был отвергнут по двум причинам: во-первых, идеологи Центральной Рады считали, что революции не нужна регулярная армия, во-вторых, Скоропадский как крупный землевладелец не пользовался их доверием. Отношение к чиновничеству было таким же: оно рассматривалось как воплощение старого, антинародного «буржуазного» государства, а Винниченко, глава правительства, вообще называл чиновников «омерзительными и вреднейшими из людей».
Тем не менее довольно скоро выяснилось, что правительство невозможно без армии и аппарата управления. По Украине расползались анархия и безвластие. Положение ухудшилось в июне, когда развалилась российская армия в Галичине, буквально затопив Украину, бывшую ближайшим тылом огромных Юго-Западного и Румынского фронтов, миллионами вооруженных, агрессивных, буйствующих солдат. По словам одного из членов Центральной Рады, последствия их продвижения по Украине были «худшими, чем от татарских орд», и неспособность справиться с ними наиболее отчетливо проявила бессилие Центральной Рады.
Большевистский переворот и Центральная Рада
Если Февральская революция главным образом была результатом крушения власти, то вторая революция, получившая имя Октябрьской, свершилась путем ее захвата. Переворот осуществили Ленин и большевики — группа, которая всего за шесть месяцев до этого события не принималась во внимание как серьезный претендент на власть в России.
В начале 1917 г., когда другие социалистические партии насчитывали сотни тысяч членов, большевистская партия в России, состоявшая в основном из русской и еврейской интеллигенции и рабочих, с трудом дотягивала до 24 тыс. человек. Зато большевики обладали качествами, которые во времена хаоса значили много больше, чем многочисленность. Они были дисциплинированной, жестко централизованной партией профессиональных, преданных своему делу революционеров во главе с Лениным, в лице которого они имели непревзойденного лидера, гениально владевшего искусством революционной тактики. Смелость Ленина, его способности руководителя, так же как и его обещания дать массам «мир, хлеб и землю», способствовали быстрому росту влияния его партии. К осени 1917 г. ряды большевиков уже насчитывали 350 тыс. Вырвав контроль над Советами у других социалистических партий и выдвинув лозунг «Вся власть Советам», большевики 7 ноября (25 октября ст. ст.) низвергли окончательно запутавшееся Временное правительство и заявили о своих претензиях на власть от имени Советов рабочих и солдатских депутатов.
Большевики, сосредоточенные в основном в индустриальных центрах России, были чрезвычайно слабы в Украине, где даже в 1918 г. их насчитывалось всего около 4—5 тыс.— главным образом в Донецком промышленном районе. Среди 2 млн рабочих Украины сторонники большевиков представляли микроскопически малую величину. Для сравнения: одни только украинские социалисты-революционеры насчитывали в это время более 300 тыс. членов. Более того, поскольку большевики в своих программных целях опирались преимущественно на пролетариат, в составе которого украинцев было мало, их деятельность не встречала поддержки среди большинства населения Украины. Промышленный пролетариат Украины состоял главным образом из русских и евреев, они же составляли 75 % большевистской партии. Итак, говоря словами советского историка 1920-х годов Николая Попова, «большевики на Украине были... партией русского или русифицированного пролетариата».
Как и большинство русских в Украине, большевики числились среди противников украинского движения. Будучи марксистами, они считали, что оно подрывает единство рабочего класса; как доминирующее национальное меньшинство они боялись растущей активности и организованности пассивного большинства; наконец, как горожане они свысока смотрели на движение, опиравшееся на крестьянство. Один из большевистских лидеров, Христиан Раковский, с трудом признавал сам факт существования украинской нации. То, что подобная точка зрения господствовала в большевистской партии, подтверждается таким замечанием Миколы Скрипника, одного из немногих выдающихся большевиков-украинцев: «Для большинства членов нашей партии Украина никогда не существовала как национальная единица». Один из влиятельнейших большевистских вождей в Украине Георгий Пятаков без обиняков заявлял, что партия «должна напрочь отказаться от лозунга права наций на самоопределение». По другому случаю он говорил: «Мы не должны поддерживать украинцев, их движение противоречит интересам пролетариата. Существование России немыслимо без украинского сахара, промышленности, угля, зерна и т. п.»
Тем не менее Ленин был слишком изощренным политиком, чтобы строить тактику большевиков на таких прямолинейных подходах. Хотя и с некоторым опозданием, он понял, что национализм является мощной силой, которой может воспользоваться его партия. Исходя из этого он выстроил довольно хитроумную концепцию, согласно которой большевики должны были не только признавать, но и даже поддерживать право угнетенных наций на культурное развитие и самоопределение, но только до того момента (тут следовала чрезвычайно важная оговорка), пока это совпадает с целями и задачами пролетарской революции. Так, к примеру, если украинское национальное движение вело к отрыву украинских рабочих от русских, оно, согласно Ленину, было воплощением «буржуазного национализма, против которого следует вести беспощадную борьбу». Другими словами, национальные интересы украинцев признавались теоретически, но игнорировались на практике.
Этот подход давал большевикам огромное преимущество, позволяя им демонстрировать сочувствие устремлениям украинцев, тем самым рассчитывая на поддержку с их стороны, и одновременно не отказываться от верности идеалам социалистической революции. Воздействие этих идей Ленина на его украинских коллег стало очевидным в августе 1917 г., когда 10 большевистских делегатов стали членами Центральной Рады.
После захвата большевиками власти в России вновь на повестку дня был поставлен вопрос — кому править в Украине? Не имея достаточных сил, чтобы сокрушить и Центральную Раду, и сторонников Временного правительства в Киеве, объединившихся вокруг Ставки армейского командования, большевики решили поддерживать добрые отношения с украинцами, намереваясь тем временем расправиться со вторым конкурентом. 10 ноября в Киеве начались бои между большевиками, располагавшими приблизительно 6 тыс. солдат, с силами Ставки, составлявшими 10 тыс. В решающий момент Центральная Рада выделила в помощь большевикам 8-тысячный отряд, в результате чего их противники были вытеснены из Киева.
Однако следом, к величайшему изумлению и ужасу большевиков, Центральная Рада провозгласила себя высшей властью в девяти губерниях, где украинцы составляли большинство. Юридически это было подтверждено Третьим Универсалом от 22 ноября, заявившим об установлении автономной Украинской республики. Все еще не решаясь на полный разрыв с Россией, Центральная Рада подчеркнула, что одной из ее целей является создание «федерации свободных и равных народов» бывшей Российской империи. Надеясь, что Центральная Рада будет стабилизирующей силой в обстановке всеобщей анархии, власть украинского правительства признали украинские и неукраинские партии, большинство Советов и даже большевики (последние — весьма неохотно и до поры до времени).
Довольно быстро выяснилось все же, что конфликт между Центральной Радой и большевиками неизбежен. Центральная Рада весьма неодобрительно отнеслась к насильственным методам захвата большевиками власти в Петрограде, Ленин со своей стороны обвинял украинцев в том, что они пропускают через свою территорию казачьи части на юг, где формировалось русское антибольшевистское движение. Тем временем большевики в Украине потерпели ряд крупных политических неудач. Декабрьские выборы во Всероссийское Учредительное собрание, впоследствии разогнанное большевиками, дали украинским партиям свыше 70 % голосов избирателей, в то время как большевикам пришлось довольствоваться лишь 10 %. Еще более обескураживающими оказались результаты их участия в работе Всеукраинского съезда Советов, организованного ими 17 декабря в Киеве, где они надеялись установить свой полный контроль. 2 тыс. делегатов от украинских партий, прибывшие из села, развеяли эти надежды большевиков, представленных приблизительно сотней делегатов. Распаленная неудачей, большевистская фракция покинула съезд, признав его неправомочным, и отправилась в Харьков, где объявила Центральную Раду «врагом народа» и провозгласила создание Украинской Советской республики. Одновременно началось движение большевистских войск из России в Украину.
Большевистское нашествие в Украину. Возглавляемые способным командиром Владимиром Антоновым-Овсеенко и прославившимся своей жестокостью Михаилом Муравьевым силы большевиков в количестве около 12 тыс. надвигались с северо-востока. Украинский военный министр Симон Петлюра мог противопоставить им около 15 тыс. бойцов, разбросанных по разным местам. Это были отряды «вільного козацтва», состоявшие из крестьянских ополченцев, «січові стрільці» из числа бывших галицких военнопленных, мелкие фронтовые соединения и сотни необученных киевских гимназистов, попавших на фронт прямо со школьной скамьи.
Может возникнуть вопрос, что сталось с теми 300 тыс. солдат из украинских частей, которые летом сулили поддержку Центральной Раде? Большинство из них вернулись в свои села, заняв «нейтральную» позицию — так же, впрочем, как и многие из тех, что оставались под ружьем. Некоторые перешли на сторону большевиков. Подобная ненадежность большинства украинских солдат, тем более заметная на фоне героических усилий немногих, кто остался верен Центральной Раде, во многом объясняется эффективностью действий большевистских агитаторов. Как отмечал Ричард Пайпс, «в первые месяцы гражданской войны большинство населения пребывало в растерянности, было сбито с толку, не знало, чью сторону принять. Хороший агитатор стоил сотни бойцов; он один мог расстроить ряды противника и таким путем оказать решающее воздействие на исход схватки». Большевики же не жалели ни людей, ни денег, чтобы проникнуть в украинские части, солдаты которых, в большинстве своем крестьяне, отличались крайней политической наивностью, и убедить последних или оставаться в стороне, или перейти к большевикам. В результате к декабрю их собственные силы достигли уже 40 тыс. человек.
Еще одним выигрышным моментом для большевиков в Украине стали восстания в тылу Центральной Рады, организованные их сторонниками почти во всех крупных городах. Наиболее опасным было восстание в Киеве 29 января 1918 г., когда русские рабочие захватай завод «Арсенал» и на несколько дней, пока восстание не было подавлено, сковали военные силы Центральной Рады. Одновременно с ним несколько восточнее местечка Круты началось финальное сражение сил Петлюры с войсками Муравьева. После нескольких дней интенсивных боев украинские части вынуждены были оставить свои позиции. В ходе отступления под Кругами было окружено формирование, состоявшее из 300 гимназистов, которые после отчаянного сопротивления были буквально вырезаны муравьевцами. Погибнув, но не сложив оружия, эти юноши навечно внесли свои имена в пантеон украинской национальной славы.
Тем временем Центральная Рада в Киеве, заседая денно и нощно, издала закон о радикальной земельной реформе, провозгласив национализацию крупных земельных владений. Своим Четвертым Универсалом (этот важнейший документ хотя и датирован 22 января, фактически был издан в ночь с 24 на 25) она провозгласила полный разрыв Украинской Народной Республики с большевистской Россией и объявила Украину самостоятельным и независимым государством.
Брест-Литовский договор. Перед угрозой неизбежного поражения у Центральной Рады оставалась последняя надежда — помощь извне. В целом она тяготела к Антанте и с самого начала настойчиво добивалась ее признания, в первую очередь со стороны Франции. Однако позиция Франции, которая считала своим долгом восстановление «единой неделимой России», оставалась довольно двусмысленной. 22 декабря 1917 г., когда Ленин от имени всех народов бывшей империи начал мирные переговоры с Центральными державами в Брест-Литовске, ситуация изменилась: появился целый ряд новых внешнеполитических перспектив. Поскольку Центральная Рада не считала возможным доверить большевикам представлять интересы Украины на этих переговорах, она отправила на них собственную делегацию. 9 февраля 1918 г., за час до того, как известия о занятии войсками Муравьева Киева и бегстве Центральной Рады достигли Брест-Литовска, ее представители поставили свои подписи под мирным договором с Центральными державами. Основная суть его сводилась к тому, что Центральные державы признают независимость Украины и обязуются в обмен на массовые поставки продовольствия оказать военную помощь Центральной Раде.
Германо-австрийская интервенция 1918 г.
Через несколько дней после подписания Брест-Литовского договора немцы и австрийцы ввели свою мощную армию в 450 тыс. человек на территорию Украины, предварительно распределив здесь сферы влияния, Всего через три недели большевики, хвастливо заявлявшие, что они «принесли советскую власть с севера на кончиках своих штыков», и установившие за короткий срок своего пребывания в Киеве настоящее царство террора, вынуждены были поспешно бежать. Это, впрочем, не означало, что Центральная Рада, вернувшаяся 2 марта вместе с немцами, встретила радостный прием.
Почти все слои населения Украины были разочарованы ее политикой. Неукраинцы пребывали в смятении по поводу полного разрыва связей с Россией; бедное крестьянство так и не получило желанной земли; богатые крестьяне и землевладельцы были раздражены национализацией крупных владений; и, конечно, все порицали Центральную Раду за то, что она привела в страну немцев, которые явно не чувствовали себя гостями. Немцы со своей стороны также теряли всякое терпение, общаясь с молодыми, не способными на практические действия идеалистами-романтиками, преобладавшими в Центральной Раде. Они очень скоро убедились, что последняя просто не имеет необходимого управленческого аппарата для сбора тех самых миллионов тонн продуктов, в которых отчаянно нуждались голодающие города Германии и Австрии. Внутренние раздоры между социалистическими партиями, дебаты и кризисы, раздиравшие Центральную Раду, убедили немцев, что «молодые украинские утописты» просто не способны управлять страной. Поэтому 28 апреля, когда Центральная Рада приступила к выработке конституции украинского государства, в зал заседаний вошел немецкий отряд и распустил собрание. На следующий день, даже не пробуя защищаться, Центральная Рада пала.
* * *
За тот год своей деятельности, когда Центральная Рада играла роль главного политического фактора в Украине, она достигла значительных успехов, но и пережила сокрушительные неудачи. Принимая во внимание слабость, угнетенное положение и неопытность украинской интеллигенции в канун революции, создание и краткосрочный рост влияния Центральной Рады можно считать большим достижением. Своей деятельностью она подвела черту под продолжительными и
довольно распространенными сомнениями по поводу самого существования украинской нации. Она превратила украинский вопрос в одну из ключевых проблем революционного времени. С чисто политической точки зрения Центральная Рада в своих отношениях с Временным правительством добилась намного большего, чем простое самоутверждение.
Кроме того, ей удалось обойти украинских большевиков, которым пришлось обращаться за помощью к России. Стремясь к созданию демократического парламентского строя, Центральная Рада оставалась верной этой идее, несмотря на давление постоянно меняющихся обстоятельств. Впечатляющим примером такой верности стало предоставление широкой автономии еврейскому меньшинству невзирая на то, что его лидеры были жесточайшими критиками украинского правительства. Но, возможно, наиболее далеко идущим достижением Центральной Рады стало то, что, неуклонно отстаивая требование самоуправления для Украины, она серьезно подорвала ранее нерушимый принцип «единой неделимой России», принудив и Временное правительство, и позднее большевиков отойти (по крайней мере в теории) от этой идеи-фикс русского политического мышления.
Все же наиболее показательным в деятельности Центральной Рады стал ее провал. Среди главных причин ее неудач можно выделить отсутствие двух главных опор государственности: боеспособной армии и действенного аппарата управления. Не имея последнего, Центральная Рада была не в силах поддерживать связь с губерниями и селом, где сосредоточивалось большинство ее возможных сторонников. Не менее губительным стало отсутствие взаимопонимания в вопросах практической политики. Этот недостаток с особой силой проявился в жестоком раздоре между Винниченко и Петлюрой — двумя министрами, занимавшими ключевые посты в правительстве. Винниченко был сторонником более радикальной социальной политики, которая, по его мнению, могла бы лишить большевиков поддержки и вселить массам веру в решительные перемены. Петлюра со своей стороны считал, что наиболее актуальным является создание основных институтов национальной государственности. Наконец, непосредственной причиной гибели Центральной Рады была ее неспособность удовлетворить требования немцев.
В конечном счете, как показал Джон Решетар, провал Центральной Рады был обусловлен неразвитостью украинского национального движения. Реальность была такова, что Центральная Рада была вынуждена начать государственное строительство тогда, когда еще не завершился процесс формирования украинской нации.
Репрессивный характер царского режима и социально-экономические особенности украинского общества определили то обстоятельство, что большинство образованных людей в Украине были или русскими, или русифицированными. Украинское движение еще не проникло в города, и эти важнейшие центры промышленности, средств сообщения и квалифицированного персонала оставались бастионами русских или русифицированных меньшинств, занимавших воинствующие антиукраинские позиции. Результатом стал вопиющий дефицит квалифицированных кадров, необходимых для организации армии и аппарата управления в украинском государстве. Имевшиеся же в наличии были молоды и неопытны: Винниченко было 38 лет, Петлюре — 35, Ковалевскому (лидеру крупнейшей украинской партии социалистов-революционеров) — 25, Миколе Шрагу (сменившему Грушевского на посту председателя Центральной Рады) — 22 года. Видя этот недостаток материальных и людских ресурсов, член Центральной Рады Сергий Ефремов призывал воздерживаться от взятия власти, указывая на то, что массы ждут чуда, а украинское правительство не оправдает их ожиданий. И учитывая эти, казалось бы, непреодолимые трудности, можно понять, почему Винниченко, подводя итоги деятельности Центральной Рады, писал: «Воистину мы были подобны богам... пытавшимся создать из ничего новый мир».
Первая мировая война стала для Европы первым глобальным потрясением, ужасающим опытом ведения массовых боевых действий новейшими средствами, настоящей человеческой бойней. Колоссальные масштабы этого конфликта отражают такие факты: 34 страны, постепенно втянувшиеся в войну, мобилизовали 65 млн солдат, из которых 10 млн погибли и 20 млн были ранены и покалечены. Потери гражданского населения приближались к военным. Война была не просто массовой, она приобрела тотальный характер, подчинив своим интересам всю экономику воюющих сторон. Неимоверное напряжение сил на фронтах и в тылу, рост потерь и разрушений не только выявили, но и усугубили очевидную дряхлость старого, отжившего свое имперского порядка в Европе. Последствия не замедлили сказаться: для Германии, Оттоманской и Австро-Венгерской империй, создавших блок Центральных держав, и для Российской империи, вместе с Великобританией, Францией и Соединенными Штатами Америки входившей в Антанту, война в конечном итоге превратилась в способ саморазрушения.
Первой, не выдержав тяжести войны, распалась Российская империя. Как и следовало ожидать, ее предсмертные конвульсии сопровождались стремительным оживлением разнородных российских партий, давних противниц царизма. Пользуясь моментом, они торопились навязать дезориентированному обществу свои варианты нового социально-экономического и политического устройства. Однако намного более неожиданным стало то, что нерусские народы империи, ранее казавшиеся вполне смирными и покорными судьбе, вдруг заявили о своем желании самостоятельно устраивать собственное будущее.
Исходя из этого вряд ли можно считать отвечающим истине общепринятый взгляд на революцию 1917 года как на титаническое столкновение классов, особенно когда речь идет об Украине. Здесь вспыхнула украинская революция, по своей природе как национальная, так и социальная.
Украинцы в первой мировой войне
Украинцы сразу же ощутили на себе всю тяжесть и разрушительное воздействие войны, поскольку им пришлось сражаться по обе стороны фронта. В течение всей войны Галичина была ареной крупнейших, кровопролитнейших схваток на Восточном фронте. Ее населению пришлось не только пережить опустошения, принесенные боями, но и испытать жестокость военной администрации — как российской, так и австрийской сторон.
Война принесла не только физические страдания, она значительно ухудшила и без того тяжелое положение украинцев, лишенных своего государства. Массы украинцев (в российской армии — 3,5 млн, в австрийской — 250 тыс.) сражались и умирали за империи, которые не просто игнорировали их национальные интересы, но еще и всеми силами, как например Россия, стремились задушить их национальные движения. Наихудшим было то, что, воюя за противоположные стороны, украинцы вынуждены были убивать друг друга. Лишь один положительный момент можно отыскать в этой войне: она истощала воюющие империи и таким образом создавала новые политические возможности для их угнетенных подданных. Впрочем, по крайней мере первоначально, эти возможности были довольно призрачными.
Украинцы в Австрии довольно быстро откликнулись на начало военных действий. Уже 3 августа 1914 г. украинские партии основали во Львове «Загальну Українську Раду», которую возглавил пользовавшийся всеобщим уважением депутат парламента Кость Левицкий. Главной целью этой акции было объединение украинцев в едином представительном органе. Заявив, что «победа австро-венгерской монархии будет и нашей победой, и чем большим будет поражение России, тем быстрее пробьет час освобождения Украины», Рада призвала украинцев сражаться за конституционную Австрию (их лучшего друга) против самодержавной России (их злейшего врага). Вслед за этим Рада призвала к формированию национальных воинских частей. На этот клич отозвались свыше 28 тыс. национально сознательных украинцев. Немалую часть добровольцев составили члены молодежных организаций «Січ», «Сокіл» и «Пласт». Встревоженное перспективой создания крупных украинских воинских частей, польское лобби в Вене добилось того, чтобы их численность была ограничена 2,5 тыс. человек. В конце концов было создано лишь одно подразделение — Украинский легион,— впоследствии получившее название «Українських січових стрільців». Оно стало первой украинской регулярной воинской частью в новейшее время. Остальные украинцы, призванные в армию Габсбургов, зачислялись в регулярные австрийские части.
Украина в первой мировой войне
Украинские социалисты — эмигранты из царской России тоже не остались в стороне от событий, создав во Львове политическую организацию, которая взяла на себя роль представителя интересов украинцев, пребывавших под властью царизма. Отличительной, исторически важной чертой этой организации — «Союзу визволення України» (СВУ), возглавляемой Володимиром Дорошенко, Андрием Жуком, Марьяном Меленевским, Олександром Скоропис-Йолтуховским и Миколой Зализняком, следует считать то, что она впервые прямо и недвусмысленно провозгласила своей целью создание независимого украинского государства. Ради достижения этой цели СВУ открыто пошел на сотрудничество с Германией и Австрией против России.
Однако, не успев как следует развернуть свою работу, этим организациям пришлось в прямом смысле слова бежать в Вену: в начале сентября 1914 г. российские армии прорвали австрийскую оборону и заняли большую часть Восточной Галичины. Поражение австрийцев самым печальным образом сказалось на галицких украинцах. Пытаясь найти оправдание своим военным неудачам, австро-венгерское командование стало вдруг необычайно восприимчивым ко мнению местной польской администрации, видевшей корень зла в «предательстве украинцев», подозреваемых в тайных симпатиях к русским и даже сотрудничестве с ними. В результате отступавшие австрийские и особенно венгерские войска с завидным усердием развернули кампанию массового террора против украинцев. Сначала русофилов, а затем и вообще украинцев сотнями арестовывали и казнили без суда и следствия. Тысячами их перегоняли в Австрию, в концентрационные лагеря, среди которых наиболее печальной славой пользовался Талергоф. В кошмарных условиях здесь содержали 30 тыс. русофилов и украинофилов, обреченных вымирать от болезней. Только в 1917 г., когда в венском парламенте разразился скандал, вызванный фактами подобного обращения с австрийскими подданными, этот и другие лагеря были закрыты.
Не менее трагичной была судьба галицких украинцев, оказавшихся под российской оккупацией. Царское правительство сразу же недвусмысленно дало понять, что оно вовсе не считает Восточную Галичину новым или тем более временным приобретением. Наоборот, эта территория упоминалась теперь не иначе как «древняя русская земля», которая наконец «навеки воссоединилась с матушкой-Россией». Развернулась хлопотливая деятельность по материализации мифа о «русском» характере Галичины. Генерал-губернатором края был назначен граф Георгий Бобринский, брат видного русского консерватора, давнего поборника присоединения Галичины. Он немедленно развернул широкие преследования украинского движения, или, как его называли царские чиновники, «мазепинства». Его охотно поддержали русофилы, чьи лидеры — Владимир Дудикевич, Симеон Бандасюк и Юлиян Яворский, ранее бежавшие в Россию, теперь вернулись с победоносными русскими армиями. Русофилы выявляли украинских активистов, доносили на них (подобно тому, как украинофилы несколькими неделями раньше выдавали русофилов австрийцам), после чего последние депортировались в глубь России. Итак, русские преследовали украинофилов, австрийцы — русофилов, а постоянные обращения украинцев, разделенных на непримиримые идеологические лагеря, к третьей силе, усугубляли их и без того незавидное положение.
Распоряжениями царской администрации были закрыты все украинские культурные учреждения, кооперативы, периодические издания. Одновременно с введением ограничений на использование украинского языка предпринимались попытки внедрить в систему образования русский. Греко-католическая церковь, этот символ самобытности западных украинцев, преследовалась с особым усердием. Сотни греко-католических священников депортировались в Россию, их места занимали православные «батюшки», склонявшие крестьян переменить конфессию. Был арестован и сослан в Суздаль митрополит Андрей Шептицкий, в свое время отказавшийся бежать перед лицом российского нашествия. Его гражданская позиция в течение всей войны, полная достоинства и бесстрашия, немало способствовала растущей популярности митрополита.
Российским планам в Галичине не суждено было сбыться полностью. Австрийское контрнаступление в мае 1915 г. позволило Габсбургам вернуть себе большую часть Восточной Галичины. Отступая, царские войска захватили в качестве заложников несколько сотен украинских деятелей, эвакуировали тысячи беженцев, среди них — русофилов, с этого момента окончательно исчезнувших с исторической сцены.
Поведение русских в Восточной Галичине, которое известный либерал Павел Милюков охарактеризовал в Думе как «европейский скандал», было всего лишь логическим продолжением политики царского правительства по отношению к украинскому движению в Российской империи. С началом войны практически все украинские организации и газеты стали объектом преследований. Когда общепризнанный лидер украинского движения Михайло Грушевский в 1916 г. вернулся в Киев, его арестовали и сослали на север России. Министр иностранных дел России Сергей Сазонов с нескрываемым удовлетворением говорил: «Сейчас наилучший момент избавиться от украинского движения раз и навсегда». Впрочем, после катастрофических военных неудач 1915 г. царское правительство несколько утратило самонадеянность и смягчило тон. Очень осторожно, понемногу возобновили свою деятельность в Российской империи украинские кооперативы, книжные магазины, научные общества, некоторые газеты. Оживилось полулегальное «Товариство українських поступовців» (ТУП). Будучи своеобразным координирующим центром украинского движения, ТУП пропагандировало идеи автономии Украины и конституционного строя.
Тем временем по австрийскую сторону фронта — в Вене — западноукраинские политики восстановили свой представительный орган — «Загальну Українську Раду». Бесконечно затянувшаяся война высасывала из Австро-Венгрии все соки, империя слабела, а требования народов^ населявших ее, в том числе украинцев, становились все более смелыми. Так, Рада провозгласила своей целью независимость той части Украины, которая пребывала под властью Российской империи (в случае завоевания ее австрийцами), и широкую автономию для Восточной Галичины и Буковины. Однако в 1916 г., когда Вена посулила полякам значительно большие права и возможности в Галичине, Рада в знак протеста объявила о самороспуске. В дальнейшем интересы западных украинцев представлял Украинский парламентский клуб в Вене, возглавляемый Евгеном Петрушевичем.
Пользуясь материальной поддержкой Австрии и Германии, продолжали свою деятельность в Вене и эмигранты из Восточной Украины, объединенные в СВУ. Имея своих представителей во многих европейских столицах, СВУ пытался пропагандировать идею независимости Украины. Здесь его успехи были невелики, зато неустанная работа среди тысяч украинских военнопленных (около 50 тыс. украинцев было сосредоточено в отдельных концлагерях) не только способствовала росту их национального самосознания, но и дала реальный результат: были сформированы дивизии так называемых «Сірожупанників» и «Синьожупанників», впоследствии сражавшихся за Украину. Итак, по мере того как война затягивалась, становилось все более очевидным, что украинцы, как, впрочем, и другие народы, менее всего озабочены судьбой империй, под властью которых они пребывали веками, и, наоборот, становятся решительными в защите собственных интересов.
К 1917 г. воюющие стороны достигли предела возможностей. В России же, где тяготы военного времени усугублялись слабостью и просчетами неповоротливого, коррумпированного, отсталого режима Николая II, напряженность была особенно острой. Из всех участников войны Россия понесла наитягчайшие потери — свыше 8 млн убитыми, ранеными и пленными. Довольно часто эти утраты были результатом грубых просчетов и бездарности командования, назначенного царем. Атмосфера накалялась и тем, что из-за невиданной коррупции и некомпетентности российской бюрократии и промышленников сотни тысяч солдат отправлялись на фронт без оружия и обмундирования. Недовольство опостылевшей войной и постоянными неудачами правительства становилось всеобщим. Мобилизация на военную службу почти половины трудоспособных мужчин привела в упадок производство продуктов питания и товаров первой необходимости. Резко возросли цены. Голод стал обычным явлением, особенно среди городских рабочих, невзгоды множились, чувство разочарования в народе росло.
Русские революции
1917 год принес две революции. Первая — Февральская — имела характер не столько восстания, сколько крушения обветшавшего самодержавия. Она началась 8 марта (23 февраля ст. ст.) с события, не предвещавшего каких-то особых последствий; забастовки рабочих, вызванной нехваткой продовольствия. Получившие приказ стрелять, царские войска, посланные на усмирение, перешли на сторону бастующих. Их примеру последовала большая часть петроградского гарнизона. Улицы города заполнились людьми, поддерживавшими требования забастовщиков. В течение нескольких дней стало ясно, что царское правительство почти полностью утратило поддержку народа Когда демонстрации охватили всю империю, Николай II отрекся от престола, его министры и чиновники разбежались, ненавистная всем полиция попряталась. К 12 марта царский режим рассыпался, как карточный домик.
Неожиданно легкое свержение царизма обернулось столь же неожиданными трудностями иного порядка: поиск новой формы организации власти, которая удовлетворила бы всех, оказался чрезвычайно нелегким делом. Появилось сразу два претендента на политическую власть. Один из них — Временное правительство, сформированное из либеральных депутатов Думы, намеревалось играть роль блюстителя власти до тех пор, пока в России не будет создано новое постоянное правительство. Временное правительство было признано и в России и за границей, однако действенной реальной властью почти не обладало, не имея налаженного административного аппарата и полиции. Кроме того, оно взвалило на себя непосильное бремя ведения непопулярной войны. Конкурентом Временного правительства в дележе власти с самого начала был Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Этот Совет, где большевики первоначально составляли меньшинство и преобладали социалисты, был своеобразным законодательным органом, объединявшим радикальную интеллигенцию, рабочих и солдат. Такие же советы быстро создавались по всей стране. Их целью было «углубление» революции путем полного преобразования общества на социалистических началах. Постоянное противостояние этих двух органов, столкновения и противоречия между ними сеяли еще большую неразбериху и анархию, оставляя открытым вопрос о власти в бывшей империи.
Беспорядок довольно быстро охватил все сферы жизни революционной России. Необходимость перемен, подтвержденная революцией, стала для многих, особенно для Советов, оправданием их азартного стремления низвергнуть ранее общепринятые устои и общественные институты. Например, 14 марта был издан печально известный приказ № 1 Петроградского Совета (Временное правительство не смогло заблокировать его), в соответствии с которым в войсках создавались солдатские комитеты, избираемые демократическим путем и имевшие огромные полномочия в решении всех насущных проблем. Власть офицеров имела силу лишь в боевых ситуациях. Этот приказ окончательно подорвал и без того призрачную дисциплину и в конечном счете способствовал полному развалу армии. Летом, когда миллионы деморализованных, распаленных радикальной пропагандой вооруженных солдат хлынули с фронта, направляясь по домам, элементарному общественному порядку пришел конец.
Наблюдая слабые попытки восстановить и наладить политическую власть в те хаотические времена, нужно всегда помнить, что те, кто имел мужество это делать, находились в положении строителей, возводящих дом там, где постоянно проваливается фундамент.
Революция в Украине
Весть о падении царизма пришла в Киев 13 марта 1917 г. В течение нескольких дней представители основных городских учреждений и организаций сформировали Исполнительный комитет, взявший на себя роль блюстителя порядка в качестве местного органа Временного правительства. Практически одновременно леворадикальные силы сгруппировались в Киевском Совете рабочих и солдатских депутатов. Однако, в отличие от Петрограда, в Киеве на историческую сцену вышел третий актер: украинцы создали собственную организацию — «Центральну Раду». Ее учредителями стали умеренные либералы из ТУП, возглавляемые Евгеном Чикаленко, Сергием Ефремовым и Дмитром Дорошенко, и социал-демократы во главе с Володимиром Винниченко и Симоном Петлюрой. Несколькими неделями позже в Центральную Раду вошла набиравшая вес «Українська партія соціалістів-революціонерів», представленная Миколой Ковалевским, Павлом Христюком и Микитой Шаповалом. Президентом Центральной Рады был избран вернувшийся из ссылки Михайло Грушевский, пользовавшийся широкой известностью и уважением. Таким образом, в отличие от русских в Киеве, разделившихся на умеренных в Исполнительном комитете и радикалов в Совете, украинцы всех идеологических течений объединились в едином представительном органе.
Совершенно неожиданно для многих Центральная Рада получила немедленную и неуклонно растущую поддержку. В Петрограде и Киеве состоялись грандиозные публичные манифестации украинцев в честь ее создания. 19 апреля в Киеве открылся Украинский национальный конгресс, на который съехалось 900 делегатов со всей Украины, от украинских общин бывшей империи, различных экономических, просветительных, военных и благотворительных организаций. На конгрессе были избраны (уже чисто формально) 150 представителей в Центральную Раду, Грушевского утвердили ее президентом. 18 мая 1917 г. Украинский военный съезд, собравший свыше 700 делегатов, поручил своим представителям также войти в состав Центральной Рады. Приблизительно месяц спустя такое же решение приняла тысяча делегатов Украинского крестьянского съезда. Вслед за ними поддержку Центральной Рады провозгласил съезд рабочих депутатов. Вдохновленная этими проявлениями широкого доверия, Рада уже видела себя совсем в ином свете: не как представителя небольшой группы украинцев-патриотов, а как всеукраинский парламент.
Характеризуя социальное происхождение большинства сторонников Центральной Рады, кровно заинтересованных в ее существовании, можно, используя излюбленный марксистский термин, назвать его мелкобуржуазным: тут мы найдем интеллигенцию и так называемую полуинтеллигенцию (сельских учителей и священников, мелких чиновников и земских служащих), младших офицеров и зажиточных крестьян. Эти люди, в большинстве своем связанные с селом, руководствовались не только традиционной для украинской интеллигенции заботой о сохранении и развитии украинской культуры, но и, не в последнюю очередь, прагматическими соображениями: свое, так сказать, домашнее правительство чутче откликалось бы на их нужды. Равным образом украинское крестьянство рассчитывало на то, что Центральная Рада эффективнее, чем власть в далеком Петрограде, решит земельный вопрос, а украинские солдаты лелеяли надежду, что она быстрее, чем российское правительство, избавит их от тягот войны.
Впрочем, в Украине были также такие социальные и этнические группы, которые не признавали Центральную Раду. Не только русские консерваторы, но даже умеренные были напуганы перспективой распада «единой и неделимой России» в результате роста политического самосознания украинцев. Русские радикалы, со своей стороны, видели в украинском национальном движении угрозу «единству рабочего класса». Наконец евреи, немалым образом связанные с русской культурой и деятельно участвовавшие в русских социалистических партиях, также искоса смотрели на Центральную Раду. Итак, небольшое, но сосредоточенное в стратегически важных точках городское меньшинство было в общем весьма обеспокоено неожиданным появлением Центральной Рады.
Тем временем действенность власти Временного правительства становилась все более призрачной. Пользуясь этим, Центральная Рада решила усилить свои позиции. Добиваясь признания в качестве высшей политической власти в Украине, она издала 23 июня свой Первый Универсал, в котором говорилось: «Пусть будет Украина свободной. Не отделяясь от всей России, не порывая отношений с государством Российским, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам устраивать свою жизнь». Вскоре после этого Центральная Рада объявила о создании «Генерального Секретаріату», который должен был действовать как исполнительный орган правительства. Возглавленный Винниченко и состоявший из восьми министров, среди которых преобладали социал-демократы, он взял на себя ответственность за управление Украиной.
Эти действия вызвали возмущение русских в Украине и Временного правительства в Петрограде. Последнее в середине июля прислало в Киев для переговоров делегацию во главе с А. Керенским. Однако, ослабленные катастрофическим провалом своего наступления в Галичине, русские были вынуждены смириться и признать, хотя и с большими оговорками, право Генерального Секретариата управлять пятью украинскими губерниями — Киевской, Полтавской, Подольской, Волынской и Черниговской. Этим Центральная Рада фактически достигла высшей точки своего влияния и власти.
Русские и еврейские партии без особой охоты, но все же дали согласие войти в Центральную Раду в обмен на обещание широкой культурной автономии для своих народов в Украине. В этот момент Центральная Рада состояла из 822 мест, из которых приблизительно четверть принадлежала русским, польским, еврейским и другим неукраинским партиям. Идеологически она ориентировалась на левые силы. Достигнув согласия, хотя и достаточно условного, с Временным правительством и национальными меньшинствами, Центральная Рада получила наконец возможность заняться делом управления Украиной.
Впрочем, неспособность Центральной Рады быть руководящей силой обнаружилась весьма скоро. Когда Временное правительство попыталось пересмотреть договоренность об украинской автономии, Центральная Рада с головой погрузилась в бесконечные дискуссии о границах своих полномочий, пренебрегая при этом такими более прозаическими, но куда более насущными проблемами, как укрепление законности и порядка, обеспечение снабжения городов и работа железных дорог. Она также оказалась неспособной решить наболевшую проблему передела земли. Как следствие, первоначальное единство, продемонстрированное украинцами ранее, быстро распалось. Обострились политико-идеологические противоречия между социал-демократами, составлявшими в Центральной Раде большинство, и многочисленными социалистами-революционерами. Погрязну в в бесплодных дебатах и раздорах, члены Центральной Рады, власть которой фактически уже ограничивалась окрестностями Киева и нескольких крупных городов, утратили связь с селом, а значит и с массами, связь, достигнутую на короткий срок благодаря различным съездам, проходившим в Киеве. Губернии были предоставлены самим себе.
Не менее губительной оказалась идеологическая ограниченность и неопытность украинских политиков, большинство из которых были совсем молодыми, 20—30-летними людьми. Увлекшись революционной фразой, они стремились полностью отмежеваться от старых порядков. В этом смысле весьма показательна их позиция в военном вопросе. Летом 1917 г. 300 тыс. солдат-украинцев стихийно организовались во все-украинские соединения, которые присягнули на верность Центральной Раде. Нежданную услугу Центральной Раде оказал генерал Павло Скоропадский, который предоставил в ее распоряжение 40-тысячный, украинский корпус, отлично обученный и хорошо вооруженный по сравнению с деморализованными российскими частями. Однако этот жест доброй воли был отвергнут по двум причинам: во-первых, идеологи Центральной Рады считали, что революции не нужна регулярная армия, во-вторых, Скоропадский как крупный землевладелец не пользовался их доверием. Отношение к чиновничеству было таким же: оно рассматривалось как воплощение старого, антинародного «буржуазного» государства, а Винниченко, глава правительства, вообще называл чиновников «омерзительными и вреднейшими из людей».
Тем не менее довольно скоро выяснилось, что правительство невозможно без армии и аппарата управления. По Украине расползались анархия и безвластие. Положение ухудшилось в июне, когда развалилась российская армия в Галичине, буквально затопив Украину, бывшую ближайшим тылом огромных Юго-Западного и Румынского фронтов, миллионами вооруженных, агрессивных, буйствующих солдат. По словам одного из членов Центральной Рады, последствия их продвижения по Украине были «худшими, чем от татарских орд», и неспособность справиться с ними наиболее отчетливо проявила бессилие Центральной Рады.
Большевистский переворот и Центральная Рада
Если Февральская революция главным образом была результатом крушения власти, то вторая революция, получившая имя Октябрьской, свершилась путем ее захвата. Переворот осуществили Ленин и большевики — группа, которая всего за шесть месяцев до этого события не принималась во внимание как серьезный претендент на власть в России.
В начале 1917 г., когда другие социалистические партии насчитывали сотни тысяч членов, большевистская партия в России, состоявшая в основном из русской и еврейской интеллигенции и рабочих, с трудом дотягивала до 24 тыс. человек. Зато большевики обладали качествами, которые во времена хаоса значили много больше, чем многочисленность. Они были дисциплинированной, жестко централизованной партией профессиональных, преданных своему делу революционеров во главе с Лениным, в лице которого они имели непревзойденного лидера, гениально владевшего искусством революционной тактики. Смелость Ленина, его способности руководителя, так же как и его обещания дать массам «мир, хлеб и землю», способствовали быстрому росту влияния его партии. К осени 1917 г. ряды большевиков уже насчитывали 350 тыс. Вырвав контроль над Советами у других социалистических партий и выдвинув лозунг «Вся власть Советам», большевики 7 ноября (25 октября ст. ст.) низвергли окончательно запутавшееся Временное правительство и заявили о своих претензиях на власть от имени Советов рабочих и солдатских депутатов.
Большевики, сосредоточенные в основном в индустриальных центрах России, были чрезвычайно слабы в Украине, где даже в 1918 г. их насчитывалось всего около 4—5 тыс.— главным образом в Донецком промышленном районе. Среди 2 млн рабочих Украины сторонники большевиков представляли микроскопически малую величину. Для сравнения: одни только украинские социалисты-революционеры насчитывали в это время более 300 тыс. членов. Более того, поскольку большевики в своих программных целях опирались преимущественно на пролетариат, в составе которого украинцев было мало, их деятельность не встречала поддержки среди большинства населения Украины. Промышленный пролетариат Украины состоял главным образом из русских и евреев, они же составляли 75 % большевистской партии. Итак, говоря словами советского историка 1920-х годов Николая Попова, «большевики на Украине были... партией русского или русифицированного пролетариата».
Как и большинство русских в Украине, большевики числились среди противников украинского движения. Будучи марксистами, они считали, что оно подрывает единство рабочего класса; как доминирующее национальное меньшинство они боялись растущей активности и организованности пассивного большинства; наконец, как горожане они свысока смотрели на движение, опиравшееся на крестьянство. Один из большевистских лидеров, Христиан Раковский, с трудом признавал сам факт существования украинской нации. То, что подобная точка зрения господствовала в большевистской партии, подтверждается таким замечанием Миколы Скрипника, одного из немногих выдающихся большевиков-украинцев: «Для большинства членов нашей партии Украина никогда не существовала как национальная единица». Один из влиятельнейших большевистских вождей в Украине Георгий Пятаков без обиняков заявлял, что партия «должна напрочь отказаться от лозунга права наций на самоопределение». По другому случаю он говорил: «Мы не должны поддерживать украинцев, их движение противоречит интересам пролетариата. Существование России немыслимо без украинского сахара, промышленности, угля, зерна и т. п.»
Тем не менее Ленин был слишком изощренным политиком, чтобы строить тактику большевиков на таких прямолинейных подходах. Хотя и с некоторым опозданием, он понял, что национализм является мощной силой, которой может воспользоваться его партия. Исходя из этого он выстроил довольно хитроумную концепцию, согласно которой большевики должны были не только признавать, но и даже поддерживать право угнетенных наций на культурное развитие и самоопределение, но только до того момента (тут следовала чрезвычайно важная оговорка), пока это совпадает с целями и задачами пролетарской революции. Так, к примеру, если украинское национальное движение вело к отрыву украинских рабочих от русских, оно, согласно Ленину, было воплощением «буржуазного национализма, против которого следует вести беспощадную борьбу». Другими словами, национальные интересы украинцев признавались теоретически, но игнорировались на практике.
Этот подход давал большевикам огромное преимущество, позволяя им демонстрировать сочувствие устремлениям украинцев, тем самым рассчитывая на поддержку с их стороны, и одновременно не отказываться от верности идеалам социалистической революции. Воздействие этих идей Ленина на его украинских коллег стало очевидным в августе 1917 г., когда 10 большевистских делегатов стали членами Центральной Рады.
После захвата большевиками власти в России вновь на повестку дня был поставлен вопрос — кому править в Украине? Не имея достаточных сил, чтобы сокрушить и Центральную Раду, и сторонников Временного правительства в Киеве, объединившихся вокруг Ставки армейского командования, большевики решили поддерживать добрые отношения с украинцами, намереваясь тем временем расправиться со вторым конкурентом. 10 ноября в Киеве начались бои между большевиками, располагавшими приблизительно 6 тыс. солдат, с силами Ставки, составлявшими 10 тыс. В решающий момент Центральная Рада выделила в помощь большевикам 8-тысячный отряд, в результате чего их противники были вытеснены из Киева.
Однако следом, к величайшему изумлению и ужасу большевиков, Центральная Рада провозгласила себя высшей властью в девяти губерниях, где украинцы составляли большинство. Юридически это было подтверждено Третьим Универсалом от 22 ноября, заявившим об установлении автономной Украинской республики. Все еще не решаясь на полный разрыв с Россией, Центральная Рада подчеркнула, что одной из ее целей является создание «федерации свободных и равных народов» бывшей Российской империи. Надеясь, что Центральная Рада будет стабилизирующей силой в обстановке всеобщей анархии, власть украинского правительства признали украинские и неукраинские партии, большинство Советов и даже большевики (последние — весьма неохотно и до поры до времени).
Довольно быстро выяснилось все же, что конфликт между Центральной Радой и большевиками неизбежен. Центральная Рада весьма неодобрительно отнеслась к насильственным методам захвата большевиками власти в Петрограде, Ленин со своей стороны обвинял украинцев в том, что они пропускают через свою территорию казачьи части на юг, где формировалось русское антибольшевистское движение. Тем временем большевики в Украине потерпели ряд крупных политических неудач. Декабрьские выборы во Всероссийское Учредительное собрание, впоследствии разогнанное большевиками, дали украинским партиям свыше 70 % голосов избирателей, в то время как большевикам пришлось довольствоваться лишь 10 %. Еще более обескураживающими оказались результаты их участия в работе Всеукраинского съезда Советов, организованного ими 17 декабря в Киеве, где они надеялись установить свой полный контроль. 2 тыс. делегатов от украинских партий, прибывшие из села, развеяли эти надежды большевиков, представленных приблизительно сотней делегатов. Распаленная неудачей, большевистская фракция покинула съезд, признав его неправомочным, и отправилась в Харьков, где объявила Центральную Раду «врагом народа» и провозгласила создание Украинской Советской республики. Одновременно началось движение большевистских войск из России в Украину.
Большевистское нашествие в Украину. Возглавляемые способным командиром Владимиром Антоновым-Овсеенко и прославившимся своей жестокостью Михаилом Муравьевым силы большевиков в количестве около 12 тыс. надвигались с северо-востока. Украинский военный министр Симон Петлюра мог противопоставить им около 15 тыс. бойцов, разбросанных по разным местам. Это были отряды «вільного козацтва», состоявшие из крестьянских ополченцев, «січові стрільці» из числа бывших галицких военнопленных, мелкие фронтовые соединения и сотни необученных киевских гимназистов, попавших на фронт прямо со школьной скамьи.
Может возникнуть вопрос, что сталось с теми 300 тыс. солдат из украинских частей, которые летом сулили поддержку Центральной Раде? Большинство из них вернулись в свои села, заняв «нейтральную» позицию — так же, впрочем, как и многие из тех, что оставались под ружьем. Некоторые перешли на сторону большевиков. Подобная ненадежность большинства украинских солдат, тем более заметная на фоне героических усилий немногих, кто остался верен Центральной Раде, во многом объясняется эффективностью действий большевистских агитаторов. Как отмечал Ричард Пайпс, «в первые месяцы гражданской войны большинство населения пребывало в растерянности, было сбито с толку, не знало, чью сторону принять. Хороший агитатор стоил сотни бойцов; он один мог расстроить ряды противника и таким путем оказать решающее воздействие на исход схватки». Большевики же не жалели ни людей, ни денег, чтобы проникнуть в украинские части, солдаты которых, в большинстве своем крестьяне, отличались крайней политической наивностью, и убедить последних или оставаться в стороне, или перейти к большевикам. В результате к декабрю их собственные силы достигли уже 40 тыс. человек.
Еще одним выигрышным моментом для большевиков в Украине стали восстания в тылу Центральной Рады, организованные их сторонниками почти во всех крупных городах. Наиболее опасным было восстание в Киеве 29 января 1918 г., когда русские рабочие захватай завод «Арсенал» и на несколько дней, пока восстание не было подавлено, сковали военные силы Центральной Рады. Одновременно с ним несколько восточнее местечка Круты началось финальное сражение сил Петлюры с войсками Муравьева. После нескольких дней интенсивных боев украинские части вынуждены были оставить свои позиции. В ходе отступления под Кругами было окружено формирование, состоявшее из 300 гимназистов, которые после отчаянного сопротивления были буквально вырезаны муравьевцами. Погибнув, но не сложив оружия, эти юноши навечно внесли свои имена в пантеон украинской национальной славы.
Тем временем Центральная Рада в Киеве, заседая денно и нощно, издала закон о радикальной земельной реформе, провозгласив национализацию крупных земельных владений. Своим Четвертым Универсалом (этот важнейший документ хотя и датирован 22 января, фактически был издан в ночь с 24 на 25) она провозгласила полный разрыв Украинской Народной Республики с большевистской Россией и объявила Украину самостоятельным и независимым государством.
Брест-Литовский договор. Перед угрозой неизбежного поражения у Центральной Рады оставалась последняя надежда — помощь извне. В целом она тяготела к Антанте и с самого начала настойчиво добивалась ее признания, в первую очередь со стороны Франции. Однако позиция Франции, которая считала своим долгом восстановление «единой неделимой России», оставалась довольно двусмысленной. 22 декабря 1917 г., когда Ленин от имени всех народов бывшей империи начал мирные переговоры с Центральными державами в Брест-Литовске, ситуация изменилась: появился целый ряд новых внешнеполитических перспектив. Поскольку Центральная Рада не считала возможным доверить большевикам представлять интересы Украины на этих переговорах, она отправила на них собственную делегацию. 9 февраля 1918 г., за час до того, как известия о занятии войсками Муравьева Киева и бегстве Центральной Рады достигли Брест-Литовска, ее представители поставили свои подписи под мирным договором с Центральными державами. Основная суть его сводилась к тому, что Центральные державы признают независимость Украины и обязуются в обмен на массовые поставки продовольствия оказать военную помощь Центральной Раде.
Германо-австрийская интервенция 1918 г.
Через несколько дней после подписания Брест-Литовского договора немцы и австрийцы ввели свою мощную армию в 450 тыс. человек на территорию Украины, предварительно распределив здесь сферы влияния, Всего через три недели большевики, хвастливо заявлявшие, что они «принесли советскую власть с севера на кончиках своих штыков», и установившие за короткий срок своего пребывания в Киеве настоящее царство террора, вынуждены были поспешно бежать. Это, впрочем, не означало, что Центральная Рада, вернувшаяся 2 марта вместе с немцами, встретила радостный прием.
Почти все слои населения Украины были разочарованы ее политикой. Неукраинцы пребывали в смятении по поводу полного разрыва связей с Россией; бедное крестьянство так и не получило желанной земли; богатые крестьяне и землевладельцы были раздражены национализацией крупных владений; и, конечно, все порицали Центральную Раду за то, что она привела в страну немцев, которые явно не чувствовали себя гостями. Немцы со своей стороны также теряли всякое терпение, общаясь с молодыми, не способными на практические действия идеалистами-романтиками, преобладавшими в Центральной Раде. Они очень скоро убедились, что последняя просто не имеет необходимого управленческого аппарата для сбора тех самых миллионов тонн продуктов, в которых отчаянно нуждались голодающие города Германии и Австрии. Внутренние раздоры между социалистическими партиями, дебаты и кризисы, раздиравшие Центральную Раду, убедили немцев, что «молодые украинские утописты» просто не способны управлять страной. Поэтому 28 апреля, когда Центральная Рада приступила к выработке конституции украинского государства, в зал заседаний вошел немецкий отряд и распустил собрание. На следующий день, даже не пробуя защищаться, Центральная Рада пала.
За тот год своей деятельности, когда Центральная Рада играла роль главного политического фактора в Украине, она достигла значительных успехов, но и пережила сокрушительные неудачи. Принимая во внимание слабость, угнетенное положение и неопытность украинской интеллигенции в канун революции, создание и краткосрочный рост влияния Центральной Рады можно считать большим достижением. Своей деятельностью она подвела черту под продолжительными и
довольно распространенными сомнениями по поводу самого существования украинской нации. Она превратила украинский вопрос в одну из ключевых проблем революционного времени. С чисто политической точки зрения Центральная Рада в своих отношениях с Временным правительством добилась намного большего, чем простое самоутверждение.
Кроме того, ей удалось обойти украинских большевиков, которым пришлось обращаться за помощью к России. Стремясь к созданию демократического парламентского строя, Центральная Рада оставалась верной этой идее, несмотря на давление постоянно меняющихся обстоятельств. Впечатляющим примером такой верности стало предоставление широкой автономии еврейскому меньшинству невзирая на то, что его лидеры были жесточайшими критиками украинского правительства. Но, возможно, наиболее далеко идущим достижением Центральной Рады стало то, что, неуклонно отстаивая требование самоуправления для Украины, она серьезно подорвала ранее нерушимый принцип «единой неделимой России», принудив и Временное правительство, и позднее большевиков отойти (по крайней мере в теории) от этой идеи-фикс русского политического мышления.
Все же наиболее показательным в деятельности Центральной Рады стал ее провал. Среди главных причин ее неудач можно выделить отсутствие двух главных опор государственности: боеспособной армии и действенного аппарата управления. Не имея последнего, Центральная Рада была не в силах поддерживать связь с губерниями и селом, где сосредоточивалось большинство ее возможных сторонников. Не менее губительным стало отсутствие взаимопонимания в вопросах практической политики. Этот недостаток с особой силой проявился в жестоком раздоре между Винниченко и Петлюрой — двумя министрами, занимавшими ключевые посты в правительстве. Винниченко был сторонником более радикальной социальной политики, которая, по его мнению, могла бы лишить большевиков поддержки и вселить массам веру в решительные перемены. Петлюра со своей стороны считал, что наиболее актуальным является создание основных институтов национальной государственности. Наконец, непосредственной причиной гибели Центральной Рады была ее неспособность удовлетворить требования немцев.
В конечном счете, как показал Джон Решетар, провал Центральной Рады был обусловлен неразвитостью украинского национального движения. Реальность была такова, что Центральная Рада была вынуждена начать государственное строительство тогда, когда еще не завершился процесс формирования украинской нации.
Репрессивный характер царского режима и социально-экономические особенности украинского общества определили то обстоятельство, что большинство образованных людей в Украине были или русскими, или русифицированными. Украинское движение еще не проникло в города, и эти важнейшие центры промышленности, средств сообщения и квалифицированного персонала оставались бастионами русских или русифицированных меньшинств, занимавших воинствующие антиукраинские позиции. Результатом стал вопиющий дефицит квалифицированных кадров, необходимых для организации армии и аппарата управления в украинском государстве. Имевшиеся же в наличии были молоды и неопытны: Винниченко было 38 лет, Петлюре — 35, Ковалевскому (лидеру крупнейшей украинской партии социалистов-революционеров) — 25, Миколе Шрагу (сменившему Грушевского на посту председателя Центральной Рады) — 22 года. Видя этот недостаток материальных и людских ресурсов, член Центральной Рады Сергий Ефремов призывал воздерживаться от взятия власти, указывая на то, что массы ждут чуда, а украинское правительство не оправдает их ожиданий. И учитывая эти, казалось бы, непреодолимые трудности, можно понять, почему Винниченко, подводя итоги деятельности Центральной Рады, писал: «Воистину мы были подобны богам... пытавшимся создать из ничего новый мир».
19. УКРАИНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
После большевистского переворота революция переросла в гражданскую войну. Ушли в прошлое эйфория, чувство единства, отшумели массовые демонстрации, бурные собрания и горячие дискуссии 1917 года. В течение трех последующих лет, втянувшись в жесточайшую, беспощадную войну, сопровождавшуюся широкомасштабным террором и зверствами, многочисленные претенденты на власть в Украине и во всей бывшей империи решали, кто и каким образом будет править страной.
Приход к власти большевиков в России не только ознаменовал для многих украинцев наступление новой, полной насилия фазы послереволюционного периода, но и радикально изменил их политическое мышление. Неприятие диктаторской природы 'большевистского режима на севере неминуемо вызвало отказ многих украинских лидеров от их традиционного тяготения к автономно-федеральным связям с Россией. Поэтому их главной целью стала независимость. Тем не менее среди украинцев, как и у других народов бывшей империи, нарастали противоречия по поводу путей и методов достижения тех или иных целей. Вдобавок ко всему почти каждая сторона, участвовавшая в гражданской войне, стремилась установить контроль над Украиной с ее выгодным стратегическим положением и богатейшими природными ресурсами. После паузы относительного спокойствия, вызванной немецкой оккупацией, Украина стала ареной наиболее запутанных, хаотических событий гражданской войны.
Гетманат
К весне 1918 г. большинство населения Украины было сыто по горло революцией и хаосом. Вполне естественно, что эти настроения преобладали среди землевладельцев, зажиточных крестьян, мелких предпринимателей, фабрикантов, крупных помещиков и высшего чиновничества, которые составляли около 20 % всего населения Украины. Немцы и австрийцы также были чрезвычайно озабочены необходимостью восстановления порядка, дабы ускорить вывоз продовольствия. Именно поэтому представители данных групп между 24 и 26 апреля тайно договорились заменить Центральную Раду консервативным украинским правительством во главе с гетманом Павлом Скоропадским (этот титул должен был символизировать обращение к квазимонархическим традициям казацких гетманов).
Скоропадский, один из крупнейших украинских землевладельцев, потомок древнего рода казацкой старшины, в царское время занимал одно из высших мест в общественной иерархии, принадлежа к высшему генералитету и будучи флигель-адъютантом Николая II. Тем не менее во время революции он поставил свою дивизию на службу украинскому делу, а когда Центральная Рада отказалась от его услуг, был избран почетным командующим крестьянским ополчением «вільного козацтва». Приход к власти этого русифицированного «мало-российского» аристократа, неожиданно обратившегося к своим украинским корням, означал начало новой фазы революции в Украине, характерной особенностью которой были попытки восстановить законность и порядок и ликвидировать последствия некоторых «социалистических экспериментов» Центральной Рады.
29 апреля, на съезде, созванном Союзом землевладельцев и собравшем около 6500 делегатов со всей Украины, Скоропадского восторженно провозгласили гетманом, призвав его «спасти страну от хаоса и беззакония». В тот же день он и его сторонники провозгласили создание Украинской державы (в противоположность Украинской Народной Республике Центральной Рады). В основу нового государства было положено необычное сочетание монархических, республиканских, и, что особенно примечательно, диктаторских принципов. Населению гарантировались общепринятые гражданские права, особенно подчеркивалась священность принципа частной собственности.
Ликвидировав такие новшества Центральной Рады, как национализация крупных поместий и национально-культурная автономия, гетман одновременно ввел отдельную категорию граждан — казаков (фактически это были зажиточные крестьяне). При этом он рассчитывал, что данная категория станет социальной основой его режима. Еще более впечатляли широкие полномочия самого гетмана: ему одному принадлежало право издавать все законы, назначать правительство, управлять внешней политикой, ведать военными делами и быть верховным судьей в государстве. Впрочем, эти притязания на почти неограниченную власть не могли скрыть того факта, что власть-то эта в Украине реально принадлежала именно немцам.
Вполне естественно, что отношение к гетманату украинских деятелей, в большинстве своем социалистов и членов Центральной Рады, было резко отрицательным. Поэтому, когда некоторые из них были приглашены к участию в правительстве гетмана, почти все ответили отказом. В результате у гетмана просто не было выбора, и он обратился с приглашением сформировать кабинет к лицам, не связанным с украинским движением, чем навлек на себя обвинения в том, что его правительство осталось без «настоящих» украинцев. Впрочем, если новый кабинет, возглавляемый премьер-министром Федором Лизогубом (богатым землевладельцем), был отмечен присутствием лишь одного известного украинского деятеля — Дмитра Дорошенко (министр иностранных дел) и, таким образом, был беден национал-патриотами, то он был богат весьма искусными администраторами.
Всего лишь за несколько месяцев в Украине был восстановлен дееспособный управленческий аппарат. Назначенцы Центральной Рады в губерниях были заменены опытными руководителями, получившими название старост и набираемыми из числа местных землевладельцев и земских служащих. Должности в центральном правительстве заняли профессионалы, главным образом русские или русифицированные украинцы. Некоторые трудности возникли, правда, при создании боеспособной армии, поскольку немцы явно не были сторонниками возникновения крупных вооруженных сил, могущих нарушить их полное господство. Довольно быстро начала действовать в полную силу и полиция (где лучше, где хуже), в которую, как и в армию, пришло немало царских офицеров.
Если Центральная Рада чисто формально поддерживала дипломатические отношения только с Германией, Австро-Венгрией и Оттоманской империей, то гетман обменялся посольствами приблизительно с дюжиной государств. Главной заботой во внешнеполитическом курсе гетманской державы стали переговоры о мире с советской Россией (договор был заключен 12 июня 1918 г.) и бесплодные споры с Австро-Венгрией по поводу возможности присоединения Восточной Галичины и Холмщины.
Особенно впечатляли успехи правительства р области просвещения и создания условий для развития науки. В области начального образования было подготовлено издание нескольких миллионов украинских учебников, украинский язык введен в большинстве школ. Было основано около 150 новых украинских гимназий, многие из них — в сельских районах. В октябре в Каменце-Подольском начал функционировать новый украинский университет. Открылись национальные архив и библиотека, включавшая более миллиона томов. Венцом этой деятельности стало основание 24 ноября 1918 г. Украинской Академии наук. Итак, всего лишь за несколько месяцев своего существования гетманское государство внесло в свой актив такие достижения в области культуры, о которых могли только мечтать поколения украинской интеллигенции.
Тем не менее хотя режим Скоропадского мог похвастаться и управленческим мастерством, и конкретными достижениями, он все же был отягощен целым рядом серьезных политических промахов. В большей части они были обусловлены тем окружением, которое избрал себе гетман. Во-первых, его компрометировала зависимость от немцев, слишком явно стремившихся к экономическому грабежу Украины. Во-вторых, гетман был тесно связан с имущими классами, стремившимися повернуть вспять перемены, принесенные революцией. Так, в вину Скоропадскому ставились такие крайне непопулярные меры, как «карательные экспедиции», организуемые помещиками при помощи немецких войск для наказания крестьян, принимавших участие в земельных экспроприациях годом раньше. В-третьих, многих украинцев раздражало, что Скоропадский опирается в основном на русских. Во время его правления Украина, этот оазис спокойствия по сравнению с Россией, не только стала прибежищем для огромного количества бывшей царской элиты, но и центром, откуда исходили попытки восстановить «единую неделимую Россию». Чиновничество, не скрывавшее своей антипатии к украинской государственности, было целиком, русским, большинство членов кабинета принадлежали к российской кадетской партии.
Оппозиция Скоропадскому стала выкристаллизовываться с самого начала его правления. В середине мая был проведен ряд нелегальных съездов украинских партий, где неудовольствие правительством высказывали представители различных профессиональных и общественных групп: железнодорожники и телеграфисты, рабочие и крестьяне и т. д. Координирующим и направляющим центром оппозиции стал «Український національно-державний союз», возглавляемый Винниченко. Антигетманские позиции заняла и другая влиятельная организация — «Всеукраїнський земський союз», возглавляемый Петлюрой. Первоначально эти группы поддерживали отношения со Скоропадским, надеясь сделать его политику более либеральной и обращенной к национальным нуждам, однако со временем они перешли к подготовке восстания против него.
Украинские крестьяне не нуждались в особых приглашениях к восстанию против правительства, на корню конфисковавшего их урожай, возвращавшего землю богатым помещикам и посылавшего карательные экспедиции в их села. Довольно скоро по всей Украине разлился бурный поток стихийных и жестоких крестьянских бунтов. Возглавляемые местными предводителями, как правило анархистского толка, по казацкой традиции называемыми атаманами или батьками, вооруженные легко доступным оружием, крестьянские отряды вели против немцев партизанскую войну, сводившуюся к постоянным налетам и стычкам. Иногда масштабы противостояния были огромны: в Звенигородском и Таращанском уездах Киевской губернии, например, силы крестьян, достигавшие 30— 40 тыс. человек, вооруженных 200 пулеметами, с двумя артиллерийскими батареями, нанесли немцам урон в 6 тыс. человек. И все же мятежи не приносили успеха. В начале августа, когда большевики попытались поднять всеобщее восстание, оно было подавлено за два дня, поскольку его не поддержал народ.
К началу осени стало очевидным, что Центральные державы стоят на пороге поражения в мировой войне. Видя это, гетман пошел на вынужденные уступки. Однако еще одна попытка привлечь к участию в кабинете известных украинских деятелей провалилась. В отчаянных поисках поддержки Скоропадский сделал последнюю ставку: 14 ноября 1918 г. он назначил новый кабинет министров, сплошь состоявший из русских монархистов, и провозгласил акт федерации с будущей небольшевистской Россией. Этот сомнительный шаг был сделан с расчетом получить поддержку русских, стоявших в оппозиции большевикам, и вызвать одобрение победоносной Антанты. В тот же день оппозиция сформировала повстанческое правительство — «Директорію» — и открыто призвала к восстанию против гетмана.
Восстание, поднятое Директорией, распространилось с быстротой лесного пожара. Огромное количество крестьянских отрядов во главе со своими буйными атаманами скапливалось в районе Белой Церкви, западнее Киева, где был своеобразный штаб противников Скоропадского. Вскоре численность этих объединенных общей целью, но малодисциплинированных и плохо организованных формирований достигла почти 60 тыс. Более ощутимым стал переход на сторону Директории части лучших гетманских соединений — «січових стрільців» во главе с командиром Евгеном Коновальцем и начальником штаба Андрием Мельником и «Сірожупанної дивізії», в результате чего численность регулярных войск у повстанцев достигла 40 тыс. человек. 21 ноября мятежники окружили Киев. После долгих переговоров, имевших целью обеспечить безопасный выход немецких частей, последние 14 декабря оставили город, увезя с собой Скоропадского. В этот же день силы Директории триумфально вошли в город и провозгласили восстановление Украинской Народной Республики.
Период гетманата, когда его влияние было невелико, а реальная власть принадлежала немцам, продлился менее восьми месяцев. Первоначально гетманат пользовался некоторой поддержкой, поскольку обещал восстановление законности и порядка — главного, чего желало население. Однако затем она неминуемо должна была прийти к концу, поскольку гетманский режим оказался не в состоянии должным образом решить две главных проблемы, поднятые революцией в Украине: социально-экономическую и национальную. Серьезнейшим промахом Скоропадского стала его попытка восстановить стабильность путем возврата к старому социально-экономическому устройству. Непоследовательной была национальная политика правительства, которая, имея в своем активе несомненные успехи в украинизации просвещения и культуры, все же определялась национальными деятелями как «украинская по форме, но московская по содержанию».
Впрочем, как отмечает идеолог украинского консерватизма Вячеслав Липинский, смысл и значение гетманата были более широкими. Гетманат не только внушил значительной части русифицированной элиты Украины идею национальной государственности, но даже частично привлек ее к осуществлению этой цели. Это в свою очередь способствовало ее распространению за пределы узкого круга интеллигенции — в более широкие, экономически надежные слои «хлеборобов», т. е. в среду земельного крестьянства и землевладельцев. По мысли Липинского, если бы Скоропадский смог удержаться, он был бы в состоянии увлечь идеей украинской государственности все большее число непосредственных производителей и вырвать ее из-под монополии «идеологической секты», как он называл украинскую национальную интеллигенцию.
Анархия
В 1919 г. Украину охватил всеобщий хаос. Действительно, в новейшей европейской истории нет страны, пережившей такую безграничную анархию, жесточайшую гражданскую войну и безвластие, как Украина в это время. На ее территории одновременно действовало шесть армий, принадлежавших разным силам: украинская, большевистская, белая, Антанты, поляки и анархисты. Менее чем за год Киев переходил из рук в руки пять раз. Города и целые районы были отрезаны друг от друга многочисленными фронтами. Связь с внешним миром была прервана почти полностью. Голодающие города опустели, их жители рассеялись по деревням в поисках продуктов. Села в буквальном смысле слова забаррикадировались от непрошеных гостей. Многочисленные правительства, овладевавшие Киевом, все силы направляли на то, чтобы отбиться от не менее многочисленных врагов. Украиной легче было завладеть, чем управлять.
Крестьянство, наблюдавшее из своих отгородившихся от внешнего мира деревень за калейдоскопической сменой властей, желало горожанам и их правительствам одного: провалиться, как говорят, «під три чорти». Его главная забота была удержать землю, а по возможности — получить ее еще больше. Крестьянин поддерживал любое правительство, которое могло бы удовлетворить это его желание. Но как только это правительство оказывалось не способным оправдать его ожидания или, тем паче, предъявляло претензии на его землю и хлеб, он немедленно восставал. Крестьянин знал точно, что к старому порядку возврата нет, однако не имел ясного представления, чем заменить его. В результате на протяжении всей гражданской войны предвидеть позиции крестьянства было очень тяжело.
Эти позиции были важны тем более, что впервые за несколько# столетий крестьяне выявили не только желание, но и способность к борьбе. При гетмане появились сотни атаманов и партизанских банд, проникнутых духом анархического казацкого романтизма. Кто-то предпочитал национальные лозунги, кто-то — большевистские, многие постоянно метались из одного лагеря в другой — и все отстаивали интересы только своих сел и районов. Еще лучше было, если предоставлялся случай ограбить «классового врага» или дать выход давним обидам против евреев. Подобно древнекитайским военачальникам атаманы не признавали ничьей власти и считали законом лишь себя.
В южных степях, где сосредоточивалось наиболее зажиточное и самостоятельное крестьянство, находилась база двух наиболее мощных партизанских предводителей. Одним из них был Матвей Григорьев, бывший царский офицер, настоящий головорез, собравший вокруг себя около 12 тыс. человек в районе Херсона и установивший тесные связи с украинскими леворадикальными силами. Второй — легендарный Нестор Махно, русифицированный украинский крестьянин и рьяный анархист. В середине 1919 г. его силы, сосредоточенные в районе Гуляй-Поля, насчитывали от 35 до 50 тыс. человек, и часто именно они решали исход борьбы на юге Украины. Итак, пока регулярные армии сражались за обладание городами и железными дорогами, а партизаны контролировали село, единственным видом власти, признаваемой в Украине, была власть нагана.
Директория
Изгнав Скоропадского, Директория из победоносного повстанческого комитета стала преобразовываться в правительство восстановленной Украинской Народной Республики. Временно оставив за собой функции высшей исполнительной власти, она назначила кабинет министров во главе с Володимиром Чехивским. Состав нового кабинета довольно ясно показал, что ведущую роль в нем будут играть молодые политики нового поколения, а не «патриархи» типа Грушевского.
26 декабря 1918 г. Директория издала Декларацию, в которой был провозглашен курс на удержание равновесия между революционностью и порядком. Впрочем, революция оставалась на первом месте. Одним из главных пунктов Декларации было обещание экспроприации государственных, церковных и крупнопоместных землевладений для передела их между крестьянами. Не менее характерными были обязательство правительства действовать в качестве представителя рабочих, крестьян и «трудовой интеллигенции» и его намерение лишить избирательных прав земельную и промышленную буржуазию. С этой целью правительство созывало съезд рабочих депутатов, который должен был принять на себя функции представительного и законодательного государственного органа.
Однако новое правительство успело достичь слишком малого из намеченного, прежде чем оно было раздавлено многочисленными внутренними и внешними проблемами. Ключевым вопросом внутренней политики, который внес раскол в ряды украинских политических партий, был выбор формы власти: умеренные социалисты склонялись к парламентской демократии; левые радикалы стремились к украинскому варианту системы Советов. Левые радикалы, возглавляемые Винниченко, настаивали на том, что социальные преобразования важны не менее национального освобождения, поэтому, приняв за основу советскую систему, можно лишить большевиков их главного козыря. Более умеренные националы, которым симпатизировал Петлюра, утверждали, что именно увлечение социалистическими экспериментами и как результат — небрежение вопросами создания армии и других государственных институтов привело к падению Центральной Рады; следовательно, повторять эту ошибку не стоит. Итак, старая дилемма украинской интеллигенции — что поставить во главу угла: социальную революцию или национальное освобождение — вновь стала яблоком раздора и посеяла вражду и замешательство в ее рядах.
Конфликт между фракциями сказался и на внешней политике. В декабре 1918 г. силы Антанты, главным образом французы, высадили 60-тысячный десант в Одессе и других черноморских портах. Такое неожиданное развитие событий было вызвано решением западных держав, победивших в мировой войне, не допустить распространения большевизма. В их намерения входила прямая военная помощь антибольшевистским белым силам, готовившимся на Дону к началу кампании за восстановление «единой неделимой России». Тем временем на севере все более явными становились планы большевиков повторить нашествие на Украину. Разумеется, Директория была не в состоянии дать отпор на двух фронтах сразу. Возникла необходимость решать: с кем из незваных гостей прийти к согласию? Как и следовало ожидать, Винниченко и его сторонники из левых радикалов тяготели к союзу с Москвой, в то время как умеренные и армия настаивали на соглашении с Антантой. Впрочем, этот гордиев узел одним махом разрубили большевики: пока их представители вели переговоры с Директорией, их войска атаковали Харьков.
Второе нашествие большевиков на Украину. С приближением большевиков Директория повела себя в точности так же, как Центральная Рада год назад. В последние, отчаянные дни накануне падения Киева Директория решила продемонстрировать хотя бы символическую суверенность Украины. 22 января 1919 г. она отпраздновала объединение («злуку») УНР с новосозданной Западноукраинской Народной Республикой (ЗУHP) в Галичине, совершив то, о чем мечтали поколения украинской интеллигенции и на востоке, и на западе. Впрочем, поскольку правительства обеих республик отчаянно боролись за выживание, их будущее выглядело довольно мрачным. Более того, оба правительства оставались при своих армии, полиции, аппарате управления. «Злука» осуществилась лишь на словах.
Состояние вооруженных сил украинского государства было таким же неудовлетворительным, как и год назад. Буквально накануне нового вторжения большевиков в Украину толпы солдат, принявших участие в изгнании гетмана, разбрелись по своим селам, наивно полагая, что главная угроза их благополучию устранена, и нимало не беспокоясь судьбой Директории. Очевидные просоветские тенденции в политике украинского правительства способствовали еще большему, чем раньше, успеху большевистских агитаторов в привлечении солдат на свою сторону. В результате армия Директории, еще несколько месяцев назад насчитывавшая 100 тыс. человек, сократилась до 25 тыс. Большую часть этих сил по-прежнему составляли атаманы и их отряды, над которыми главнокомандующий Петлюра с трудом удерживал достаточно условный контроль. С дальнейшим ухудшением обстановки на фронте 2 февраля Директория оставила Киев и перебралась западнее — в Винницу. Весной, после серии военных поражений, она с трудом удерживала небольшой участок территории вокруг Каменца-Подольского.
И вновь надежды украинского правительства обратились к иностранной державе, войска которой, тогда еще считавшиеся непобедимыми, сосредоточились в Одессе. Пытаясь приобрести расположение французов, Директория очистилась от радикальных, просоветских элементов. В середине февраля подал в отставку Винниченко, кабинет социалистов во главе с Чехивским заменили умеренные, возглавляемые Сергием Остапенко. Петлюра в это время стал наиболее влиятельной фигурой в правительстве. Тем не менее вскоре выяснилось, что французы под воздействием своих союзников-белогвардейцев, ненавидевших украинских «сепаратистов» не менее большевиков, не собираются ни предлагать Директории помощь, ни признавать ее. В начале апреля эта проблема вообще утратила смысл, поскольку под давлением сил Григорьева, бывшего петлюровского атамана, только что перешедшего к большевикам, французы оставили Украину так же внезапно, как и появились.
Из-за военных поражений и дипломатических неудач идейные раздоры среди украинцев достигли пика. Из двух главных политических партий — социал-демократов и социалистов-революционеров — выделились, объявив себя отдельными партиями, небольшие, но весьма влиятельные группы. Приняв советскую платформу, они перешли к большевикам. С ними ушли такие сильные атаманы, как Ангел, Зеленый, Соколовский, Тютюнник и Григорьев. От социал-демократов левые откололись в январе 1919 г.; приблизительно тогда же от социалистов-революционеров отделились около 5 тыс. так называемых боротьбистов, взявших название у своей газеты «Боротьба» («Борьба»).
Погромы. Одним из худших проявлений анархии, охватившей в 1919 г. Украину, была широкая волна погромов. Во время революции застарелая ненависть к евреям подогревалась среди антибольшевистских сил широко распространенным мнением о том, что все евреи симпатизируют большевикам. Фактически же большинство евреев вообще стояли в стороне от политики, а те, кто относился к марксистам, обычно были меньшевиками. В то же время нельзя отрицать того факта, что евреев было непропорционально много в большевистском руководстве, среди командиров продотрядов и особенно — во всеми ненавидимой ЧК. Вследствие этого во всеобщем хаосе именно евреи стали объектом сведения старых счетов и жертвой новых несчастий.
По оценкам историков, во время погромов в Украине 1919—1920 гг. погибло от 35 до 50 тыс. евреев. Специалист по истории гражданской войны в Украине и на юге России Питер Кенез отмечает, что «до прихода Гитлера наиболее массовое уничтожение евреев в новейшее время произошло в Украине во время гражданской войны. За избиение евреев несут ответственность все участники событий, даже большевики. Однако наибольшее количество жертв приходится на Добровольческую армию (белых). Погромы, организуемые белыми, отличались от массовых убийств, учиненных их противниками; они были более методичными, тщательно организованными, иначе говоря, наиболее современными... Остальные погромы были делом рук крестьян. К тому же в погромах Добровольческой армии принимали участие три разных силы: крестьяне, казаки и русские офицеры... Необычайно кровавый характер этих зверств можно объяснить тем, что эти три типа убийц дополняли один другого».
Хотя главную ответственность за погромы несет Добровольческая армия, двигавшаяся в Украину с Дона летом 1919 г., серию погромов учинили также и силы Директории (особенно нерегулярные подразделения атаманов). Наиболее серьезные произошли в Проскурове, Житомире, Черкассах, Ривном, Фастове, Коростене и Бахмаче. Из них наиболее диким и жестоким был погром в Проскурове в феврале 1919 г., спровоцированный атаманом Семесенко, во время которого погибло несколько тысяч евреев.
В целом погромы, учиненные украинцами, отличались от тех, что организовывались белыми, двумя особенностями: во-первых, в противоположность заранее подготовленным, обдуманным действиям русских они были спонтанными вспышками насилия со стороны деморализованных, часто перепившихся ополченцев; во-вторых, происходили они вопреки запретительным приказам высшего командования. В отличие от белогвардейских генералов украинские социалисты, особенно социал-демократическая партия, к которой принадлежал Петлюра, имели за плечами давнюю традицию дружественных отношений с еврейскими деятелями. Не случайно Директория восстановила еврейскую национально-культурную автономию, привлекла к участию в правительстве известных еврейских деятелей (например, Арнольда Марголина и Соломона Гольдельмана), выделяла значительные денежные средства для жертв погромов и даже вела переговоры с выдающимся сионистским лидером Владимиром Жаботинским о включении отрядов еврейской милиции в свою армию.
Однако какими бы добрыми намерениями ни руководствовался Петлюра в своих отношениях с евреями, он был не в состоянии удерживать атаманов (смертные приговоры и последующие расстрелы Семесенко и некоторых других не улучшили положение), и их жуткие преступления обычно ассоциируются с его правлением. К тому же для многих евреев, в большинстве своем русифицированных, намного легче было взвалить всю вину за погромы именно на Петлюру и украинцев, а не на Деникина и его генералов.
Большевики
Изгнанные немцами в начале 1918 г., дезорганизованные и распыленные большевики Украины почти год готовились к возвращению. Одной из главных проблем, стоявших перед ними, была организационная: создавать ли отдельную большевистскую партию, чтобы расширить свое влияние в Украине, или стать «региональной» частью российской партии (на чем настаивал Ленин и чего требовала русская централистская традиция). Тайное партийное совещание в Таганроге в апреле, где преобладала так называемая киевская фракция во главе с украинцем Скрипником (более расположенная к национальной проблеме), большинством голосов приняло решение о создании отдельной украинской партии. Однако на съезде украинских большевиков, проведенном в июле 1918 г. в Москве, который формально провозгласил создание Коммунистической партии (большевиков) Украины, верх взяла екатеринославская фракция, придерживавшаяся жесткой централистской линии и состоявшая почти исключительно из русских. Резолюция Таганрогского совещания была аннулирована, КП(б)У провозглашена составной частью российской партии с центром в Москве.
Падение гетманского режима, уход немцев и появление Директории вызвали новые споры среди большевиков. Одна фракция, во главе с Дмитрием Мануильским и Владимиром Затонским, считала, что большевики в Украине еще слишком слабы (в июле 1918 г. их насчитывалось всего 4364), и полагала необходимым установить мирные отношения с Директорией, чтобы выгадать время для укрепления своей организации. Ей противостояли Пятаков и Антонов-Овсеенко со своими сторонниками, которые, призвав на помощь авторитет Ленина, настаивали на немедленном вторжении в Украину, чтобы не дать Директории собраться с силами. После долгих колебаний 20 ноября 1918 г. Москва позволила сформировать новое украинское советское правительство. Поначалу его возглавил Пятаков, однако вскоре он был заменен Христианом Раковским, русифицированным румынским болгарином. Почти все ключевые посты в правительстве заняли русские. В декабре большевики уже во второй раз были готовы к завоеванию Украины.
Украина в 1917—1920 гг.
В начале боевых действий силы большевиков под командованием Антонова-Овсеенко состояли всего лишь из нескольких подразделений Красной армии и разбросанных в разных местах нерегулярных частей. Однако по мере их продвижения в глубь Украины местные партизанские формирования одно за другим оставляли Директорию и примыкали к захватчикам. 3 января 1919 г. перед большевиками пал Харьков, а 5 февраля они вошли в Киев. В этот момент их войска насчитывали около 25 тыс. человек. В следующие несколько недель их численность более чем удвоилась, когда к ним присоединились главные партизанские вожаки — Григорьев и Махно. При их поддержке к июню большевики сумели установить контроль почти над всей Украиной.
В свой второй приход советская власть в Украине продержалась около семи месяцев. За это время она вполне показала свои способности и допустила столько же критических просчетов, сколько их сделали другие правительства, пытавшиеся удержаться в Украине. Новое правительство, почти сплошь состоявшее из русских, евреев и других неукраинцев, пыталось проводить здесь политику, опробованную в России, невзирая на то, подходит она к местным условиям или нет. Его русская ориентация стала особенно явной во время «крестового похода за хлебом», как его называл Ленин. Поскольку в 1919 г. русские города испытывали острую нужду в продовольствии, в Украину из Москвы и Петрограда были посланы около 3 тыс. рабочих с одной задачей — конфисковывать хлеб, при необходимости применяя силу — совсем так же, как год назад это делали немцы. Однако большевики еще усугубили их ошибку. Они объявили войну «буржуазному» принципу частной собственности, насаждая колхозы. Как и следовало ожидать, эти действия привели в ярость не только кулаков, но и среднее крестьянство.
Правительство Раковского умудрилось также оттолкнуть от себя украинскую левую интеллигенцию, в первую очередь боротьбистов, отказавшись использовать украинский язык в управленческой сфере и игнорируя потребности национального образования и культуры. На рост критики и сопротивления большевики ответили тем, что спустили с привязи ненавидимую всеми ЧК, возглавляемую латышом Мартином Лацисом, произвол которой по части преследования и ликвидации «классовых врагов» был безграничен. Последствия вполне предсказуемы: повоевав на стороне большевиков всего несколько месяцев, крестьянские отряды, возглавляемые боротьбистами и социал-демократами, повернули штыки против них. Особенно ощутимым стал уход в марте сил Григорьева и Махно. К лету почти все украинское село полыхало огнем антибольшевистского восстания.
В этот момент в Украину вторгся еще один захватчик. В июне с Дона началось наступление белых армий генерала Деникина, через месяц овладевших почти всем Левобережьем. На Правобережье тем временем наступала реорганизованная армия Петлюры. Когда большевики уже были не в силах сопротивляться, украинское советское правительство по приказу Ленина в середине августа 1919 г. было расформировано, а его члены вернулись в Москву. Один из членов предыдущего правительства, Мануильский, говоря об этом, втором за два года провале большевиков в Украине, удрученно заметил: «Каждую весну мы снаряжаем на Украину очередную труппу, которая, совершив турне, возвращается в Москву осенью».
Борьба на западе
Приблизительно через 20 месяцев после гибели Российской империи, в октябре 1918 г., потерпев сокрушительное поражение в мировой войне, начала разваливаться Австро-Венгерская империя. Народы, пребывавшие под властью Габсбургов, в том числе западные украинцы, начали готовиться к созданию собственных независимых государств еще до того как их властители осознали приближение конца. Встречая жестокое сопротивление в своих попытках основать на руинах павшей империи украинское государство в Восточной Галичине, западные украинцы оказались в положении, весьма похожем на то, в котором находились их соотечественники на востоке. Тем не менее во всех иных отношениях их деятельность значительно отличалась от восточноукраинского опыта.
Как и следовало ожидать, поляки также предъявили претензии на Восточную Галичину. В результате, в отличие от событий на востоке, возник конфликт двух народов из-за территории, а не изматывающая борьба различных партий, правительств, идеологий «за сердца и умы людей».
Возможно, благодаря тому, что поляки и украинцы, пройдя школу австрийского конституционного строя, научились ценить и уважать порядок, участвовать в управлении, падение империи не сопровождалось такими социально-экономическими сдвигами, хаосом, анархией и жестокостью, как это было на востоке. И для украинцев, и для поляков в Восточной Галичине проблемы были четко поделены по приоритетам: национальные задачи стояли на первом месте, социально-экономические — откладывались на более поздние времена. Польско-украинский конфликт был жесток, но упорядочен; он решался главным образом силами регулярных армий, сражавшихся на четко определенной линии фронта, и нанес относительно малые потери гражданскому населению. По сути это было испытание на прочность для 3,5 млн украинцев и 18 млн поляков, которые одновременно сражались также против чехов, немцев и литовцев, в свою очередь не желавших растворяться в польском государстве.
Когда стала ясной неизбежность падения Австрии, парламентарии, лидеры партий и церковные иерархи из Восточной Галичины и Буковины 18 октября 1918 г. сформировали «Українську Народну Раду», которая должна была действовать как представительный орган украинцев. Они также заявили о своем намерении соединить все западноукраинские земли в единое целое и поддерживать пока обычные взаимоотношения с тем, что останется от империи Габсбургов. Тем временем поляки также готовились овладеть Львовом и Восточной Галичиной.
Недовольная легитимистскими, медленными, на их взгляд, действиями Народной Рады, группа молодых офицеров «січових стрільців» во главе с капитаном Дмитром Витовским решила взять дело в свои руки. Вечером 31 октября они спешно собрали всех боеспособных украинских солдат из австрийских подразделений Львова и окрестностей и взяли город под свой контроль. Утром 1 ноября горожане, проснувшись, обнаружили реющий над ратушей украинский флаг, узнали, что все главные городские учреждения — в руках украинцев, и прочитали в расклеенных повсюду плакатах, что теперь они являются гражданами украинского государства. Нечто подобное произошло и в других местах Восточной Галичины.
Украинское население восторженно встретило события 1 ноября. Евреи признавали украинский суверенитет или же оставались нейтральными. Зато поляки, оправившись от потрясения, начали во Львове активное сопротивление. В городе развернулись жестокие бои буквально за каждый дом между украинскими войсками и силами польской военной организации. На северо-западе, на границе между Восточной Галичиной и собственно польской территорией, поляки захватили главный железнодорожный узел — Перемышль. Тем временем румынские войска овладели большей частью Буковины, Закарпатье оставалось в руках венгров. И все же большая часть Восточной Галичины еще принадлежала украинцам, настойчиво продолжавшим создавать свое государство. 9 ноября все украинские партии, договорившись о сотрудничестве в формировании правительства, назначили временный совет министров («Генеральний секретаріат») во главе с опытным парламентарием Костем Левицким. Через четыре дня было официально провозглашено новое государство — Западноукраинская Народная Республика (ЗУ HP).
Еще не оперившееся государство почти сразу же получило сокрушительный удар 22 ноября 1918 г., когда 1400 украинских солдат, в большинстве своем сельских юношей, плохо ориентировавшихся в условиях 200-тысячного города, не смогли подавить восстание поляков, недавно получивших подкрепление, и вынуждены были оставить Львов. В январе 1919 г. новой резиденцией правительства стал Станиславов. Именно здесь были предприняты первые упорядоченные попытки наладить работу правительства и создать боеспособную армию.
Большую часть своего 8-месячного существования ЗУНР была государством с почти 4-миллионным населением, из которого 3 млн составляли украинцы. Временные органы власти довольно быстро были заменены полностью укомплектованным и действенным государственным аппаратом. 22—26 ноября на землях, находившихся под контролем украинцев, прошли выборы в Украинскую Народную Раду (было избрано 150 депутатов), которая стала главным представительным и законодательным органом. Социальный состав Народной Рады был представлен преимущественно средним крестьянством, а также довольно внушительным числом духовенства и интеллигенции, все же составлявшими меньшинство; в идеологическом отношении подавляющее большинство депутатов, даже социалисты, тяготели к национал-либерализму. Этническую палитру Рады составляли почти одни украинцы, поскольку поляки вообще бойкотировали выборы, а евреи и немцы не принимали в них участия, не желая втягиваться в польско-украинский конфликт. Председатель Рады, юрист и бывший член венского парламента Евген Петрушевич, одновременно был и президентом республики.
В отличие от восточноукраинских правительств ЗУНР быстро наладила работу органов местной власти. За основу была взята австрийская модель — галичане не были сторонниками радикальных экспериментов, столь обычных на востоке. Администрация комплектовалась из украинцев, а нередко — из польских специалистов-профессионалов. Несмотря на необходимость вести ожесточенную войну, западноукраинскому государству удалось укрепить стабильность и порядок на своей территории. Действительно, немногим из новосозданных восточноевропейских государств удалось с таким искусством, быстро и эффективно наладить административный аппарат (не говоря уже о восточноукраинских правительствах). Это было несомненным результатом способности галичан к общественной самоорганизации, доведенной до довольно высокого уровня в предвоенные десятилетия.
Среди важнейших законодательных шагов Народной Рады были гарантия полных избирательных прав для всех граждан и обеспечение широких прав национальных меньшинств, вплоть до предоставления им 30 % мест в будущем парламенте. Эти меры вызвали положительный отклик, особенно среди еврейского населения: пережив трехдневный погром, устроенный вернувшимися во Львов поляками, евреи стали склоняться на сторону украинцев. В западноукраинской армии было создано отдельное еврейское подразделение в 1 тыс. человек. Решительно и без проволочек был решен наиважнейший вопрос — земельный: крупные частные владения, почти исключительно принадлежавшие полякам, экспроприировались и перераспределялись между малоземельными и безземельными крестьянами. С самого начала было ясным и то, что ЗУНР объединится с восточноукраинским государством. 22 января 1919 г., как мы знаем, это событие произошло.
Возможно, наиболее впечатляющим достижением западноукраинского государства было создание Украинской Галицкой армии. Опять-таки в отличие от восточных украинцев галичане довольно скоро сошлись на том, что им необходима крепкая, боеспособная регулярная армия. Поскольку большинство украинских солдат, служивших в австрийской армии, находились на итальянском фронте и еще не возвратились домой, ощущался серьезный недостаток в обученных бойцах. Тем не менее всеобщая мобилизация дала прекрасные результаты: к весне в армии насчитывалось свыше 100 тыс. человек, из которых 40 тыс. имели необходимую военную подготовку. Были, однако, серьезные проблемы с офицерскими кадрами и военным снаряжением. Социально-экономическая отсталость западноукраинского населения обусловила чрезвычайно небольшую численность украинских офицеров в австрийской армии. На тысячу офицеров приходилось всего два украинца (поляков было 27 на каждую тысячу). Более того, большинство украинцев служили в качестве младших офицеров. Именно поэтому ЗУ HP обратилась за помощью к восточным украинцам, таким, например, как генерал Михаил Омелянович-Павленко и другим бывшим офицерам царской армии, пригласив их на высшие командные и штабные должности. Средний корпус формировался частично из австрийских и немецких офицеров, оставшихся не у дел после окончания мировой войны. Однако большинство офицеров были галичанами, и, что особенно важно отметить,— между ними и солдатами в эти времена хаоса и социальной напряженности установились товарищеские отношения — возможно, потому, что и те, и другие были выходцами из крестьянства. Вооружение и боеприпасы, амуниция в основном были взяты из запасов австрийской армии или добыты путем разоружения австрийских и германских войск бывшей оккупационной армии, возвращавшихся домой через Галичину.
Польско-украинская война. Данный конфликт можно разделить на три этапа. В его начальный период, продолжавшийся до февраля 1919 г., это была война между украинским большинством и польским меньшинством в Восточной Галичине. Быстро и результативно проведенная мобилизация дала украинцам значительное преимущество в силе и принудила поляков обороняться. Однако поляки благодаря эффективной тактике, искусному руководству и упорству в бою сумели свести на нет наступательные действия украинского командования, к тому же довольно неповоротливые и лишенные изобретательности.
На втором этапе, с марта по май 1919 г., война приняла более широкий характер и велась уже между войсками самой Польши и галицкими украинцами. Получив из Польши солидные подкрепления, поляки достигли значительного численного перевеса. Решающим для этого периода событием стало разворачивание против украинцев армии генерала Йозефа Галлера. Это 60-тысячное соединение, сформированное из польских военнопленных во Франции, было великолепно оснащено, командовали в нем в основном французские офицеры. Хотя эта армия была снаряжена французами в Польшу для борьбы с большевиками, поляки повернули ее против украинцев, оправдываясь тем, что все украинцы — большевики или сочувствующие им. А апреле — мае поляки прорвали украинскую осаду Львова и отбросили деморализованную Галицкую армию к р. Збруч.
8 июня с неожиданного контрнаступления украинцев, возглавленных новым командующим, генералом Александром Грековым, началась финальная стадия войны. Собрав остаток физических и духовных сил, материальных ресурсов, галичане пошли в атаку на превосходящие силы поляков в районе Чорткова. Это наступление позволило украинцам дойти почти до Львова, однако захлебнулось — не столько по причине нарастающего сопротивления поляков, сколько из-за нехватки снаряжения и боеприпасов. Отряды Грекова, насчитывая по 5—10 патронов на человека и не имея материально-технической поддержки ни от одной из стран (не в пример полякам), были вынуждены начать отход, поставив этим точку в самой славной странице истории Галицкой армии. В середине июля поляки вновь заняли почти всю Восточную Галичину, а западноукраинская армия опять сосредоточилась на небольшом плацдарме за Збручем.
В этой катастрофической ситуации гражданское руководство (9 июня Петрушевичу для более эффективной работы правительства были предоставлены диктаторские полномочия) предложило армии перейти на румынскую территорию на положение интернированных. Армию не устраивал такой исход, она настаивала на продолжении борьбы за украинскую государственность и намеревалась, перейдя в Восточную Украину, бороться вместе с Петлюрой против большевиков. 16 июля 1919 г. под грохот польской канонады Галицкая армия и тысячи гражданских перешли через Збруч в Восточную Украину. Вооруженная борьба за Восточную Галичину, стоившая около 15 тыс. жизней украинцам и 10 тыс. полякам, завершилась.
Дипломатическая деятельность ЗУHP. В ходе вооруженного конфликта и даже после его завершения западноукраинское правительство не покидала надежда на международное признание. Его оптимизм основывался на том факте, что победившая Антанта приняла знаменитые «14 пунктов» президента Вильсона, один из которых гарантировал всем народам право на самоопределение. Однако если общие политические принципы Антанты отдавали должное интересам Украины, то политические интересы ее ведущего члена — Франции — отдавали предпочтение полякам. Стремясь не допустить восстановления мощной Германии, французы намеревались исключить эту возможность, создав на востоке Европы сильное польское государство. И если такой Польше было необходимо поглотить Восточную Галичину, следовало позволить ей сделать это.
Невзирая на то, что западные и восточные украинцы направили на Парижскую мирную конференцию (созванная в январе 1919 г., она должна была перекроить политическую карту Европы) совместную делегацию, галичане в достижении своих целей действовали самостоятельно. Западные украинцы добивались у Антанты признания их права на государственность и искали помощи в урегулировании своих отношений с поляками. Однако обе украинские делегации не встретили сочувствия на Парижской конференции. Только Англия, не одобрявшая польских планов Франции и заинтересованная в галицкой нефти, некоторое время поддерживала украинцев, но после поражения кабинета Ллойд Джорджа на выборах испарилась и эта надежда. Тем временем поляки, которым удалось наладить отличные связи с западными державами благодаря интенсивным усилиям лидера крайних националистов и рьяного украинофоба Романа Дмовского, делали все, чтобы дискредитировать западных украинцев.
Поляки доказывали, что украинцы слишком отсталы для самоуправления, что они вообще являются ничем иным, как «немецкой выдумкой», наконец, что они поголовно проникнуты большевистским духом. Следует заметить, что польская пропаганда достигла своей цели, поскольку европейцы почти ничего не знали об Украине и украинцах. Поэтому нет удивительного в том, что Совет послов Антанты 25 июня 1919 г. признал право Польши на оккупацию всей Восточной Галичины «для того, чтобы уберечь гражданское население от угрозы большевистских банд». Впрочем, Совет не дал согласия на полное и безусловное вхождение Восточной Галичины в состав Польши. Она получила временный мандат на управление этой территорией при условии обеспечения прав населения и гарантии достаточной автономии. Окончательное решение судьбы Восточной Галичины было делом будущего.
С точки зрения исторической ретроспективы неудача западных украинцев в достижении своих целей вполне объяснима. Здесь, в Восточной Галичине, где украинцы были лучше организованы, а их национальное самосознание — высокоразвитым, проблема сводилась к чисто количественным показателям: 3,5 млн украинцев вряд ли могли противостоять полякам, численно превосходящим их в шесть раз и более развитым экономически и политически. Начав борьбу, галичане рассчитывали на поддержку двух сил: Восточной Украины, откуда они ждали военной и материальной помощи и которая должна была уравновесить преимущество поляков, и Антанты, громогласно заявившей об уважении принципа самоопределения; от нее ждали по крайней мере признания украинских интересов.
Случилось же так, что Запад, поступившись принципами, отдал предпочтение Польше, а восточные украинцы не смогли удержать даже собственное государство, оставив галичан без поддержки. Галицкие украинцы, четко продемонстрировавшие свою способность к самоуправлению, не смогли, таким образом, сохранить свою государственность по причинам, от них не зависящим. Это, конечно, не означает, что их действия были безукоризненны: вялое руководство, отсутствие продуманной стратегии и запоздалое налаживание контактов с Западом во многом обусловили их неудачу. Тем не менее вряд ли стоит сомневаться в том, что если бы не подавляющее превосходство поляков, Западноукраинская Народная Республика могла бы найти свое место среди других новых восточноевропейских государств.
Развязка
Отход галичан в Восточную Украину и их соединение с силами Директории стали чрезвычайно важным событием в истории украинского национального движения. Впервые состоялась столь массовая встреча борцов за национальное освобождение из Восточной и Западной Украины, поколениями пестовавших идею братских связей. Теперь, со вступлением украинской революции в финальную фазу, они получили возможность проверить, как они смогут действовать вместе.
Несмотря на шаткое положение, в котором находились на клочке подольской земли эти два правительства и две армии, со всех сторон стиснутые врагами, была надежда, что, слившись, они образуют единую и эффективную силу. В военном отношении украинцы были сильны, как никогда. Галицкая армия насчитывала 50 тыс. человек. Возможно, среди всех украинских, большевистских и белогвардейских армий, воевавших в Украине, это была самая дисциплинированная и подготовленная. 35-тысячная армия Директории также значительно окрепла благодаря недавней реорганизации и приходу нескольких талантливых командиров. Кроме того, в союз с войсками Директории вошли отряды атаманов Зеленого и Ангела, насчитывавшие около 15 тыс. человек. Таким образом, украинцы имели в своем распоряжении 100-тысячную испытанную в боях армию и стали силой, которой нельзя было пренебречь.
Значительно улучшился и управленческий аппарат Директории, прежде всего благодаря притоку добросовестных и компетентных галицких чиновников. Впервые в крае, находившемся под контролем Директории, установилось некоторое подобие стабильности, законности и порядка. Рост эффективности административного аппарата и усиливающееся разочарование крестьянства в большевиках способствовали успеху мобилизации, проводимой Директорией на Правобережье. Однако недостаток вооружений и продовольствия вынуждал Петлюру отпускать многих новобранцев по домам.
При таком многообещающем стечении обстоятельств украинцам, если они хотели использовать благоприятные возможности, едва обозначившиеся перед ними, следовало соблюсти два главных условия. Им было необходимо, во-первых, установить уравновешенные, доброжелательные отношения между двумя правительствами и, во-вторых, убедить Антанту в необходимости помощи им вооружениями.
Тем не менее довольно быстро выяснилось, что расхождения между двумя украинскими правительствами настолько глубоки, что они просто не в состоянии преодолеть их. Прежде всего предельно неясным было соотношение между Директорией Петлюры и диктатурой Петрушевича. Теоретически Директория являлась всеукраинским правительством и потому она претендовала на высшую власть; однако практически такую роль играло западноукраинское правительство, которое располагало более крепкой армией и дееспособной администрацией и в силу этого не было расположено проводить политику, которую считало неприемлемой. Кроме того, оба правительства не сходились в идеологическом отношении. Если Директория складывалась преимущественно из представителей левых партий, то основу западноукраинского правительства составляли либералы явно консервативного оттенка. В результате восточные украинцы обвиняли галичан в «реакционности», последние же отвечали им комплиментом на комплимент, величая их «полубольшевиками». Крепко организованные, национально сознательные галичане с плохо скрываемым презрением относились к организационной немощи, импровизаторству и социальному радикализму своих восточных братьев. Со своей стороны последние считали галичан провинциальными бюрократами, не способными понять более широкий контекст событий в Украине. Подводя итог, можно с уверенностью сказать, что все значительные культурные, политические, психологические различия, накопившиеся между западными и восточными украинцами за столетия жизни в весьма различной среде, вышли теперь на передний план.
Последствия этих различий наиболее четко проявились во время совместного наступления украинцев против большевиков в начале августа 1919 г. Начало было удачным: невзирая на упорное сопротивление противника, украинцы к концу месяца захватили большую часть Правобережья. Впрочем, главной причиной отхода большевиков были не столько атаки украинцев, сколько наступление белых. Из Сибири армии адмирала Колчака угрожали Москве; на Балтике готовился к штурму Петрограда генерал Николай Юденич; наибольшую опасность представляли армии Деникина, рвавшиеся с Дона. К концу лета 1919 г. гибель большевистского режима казалась неминуемой.
30 августа части Галицкой армии вошли в Киев, только что брошенный большевиками. Директория готовилась триумфально вступить в город днем позже. Однако в этот же день в Киев вошел авангард деникинской армии, натолкнувшийся на галичан. Растерявшись, не зная, как поступить с белыми (западноукраинское правительство часто заявляло, что ему нечего делить с Деникиным), галичане отошли — к величайшему огорчению Петлюры и восточных украинцев, отчаянно желавших захватить город из пропагандистских и политических соображений. На следующий день, когда Петлюре в конце концов удалось убедить галичан выступить против белых, бороться за возвращение города было уже поздно. Украинские армии, взаимно недовольные, втянувшиеся в нежелательный конфликт с белыми, стали откатываться на запад. Этим эпизодом фактически закончилась борьба за украинскую государственность. Все, что происходило после, можно считать запутанным и трагическим эпилогом.
Белые. Возглавляемые реакционными генералами, полными решимости восстановить старый общественный порядок и «единую неделимую Россию», белые относились к «социалистическому авантюристу» Петлюре и восточноукраинским «предателям-сепаратистам» с неменьшей ненавистью, чем к большевикам. (Они, однако, ничего не имели против галичан, считая их иностранцами.) Позицию белых в украинском вопросе прямо и без обиняков выразил их главный идеолог Василий Шульгин, когда деникинцы взяли Киев: «Юго-Западный край (Шульгин избегал самого названия «Украина».— Авт.) может быть русским и только русским... мы не отдадим его ни украинским предателям, ни еврейским палачам» (видимо, речь шла о многочисленных евреях, служивших в ЧК).
Учитывая, что подобные настроения преобладали среди белых, не удивительно, что распаленный успехами Деникин отказался даже выслушать неоднократные предложения Петлюры о совместной борьбе против большевиков. Это стало одним из крупнейших его просчетов, поскольку Деникин потерял поддержку большой украинской армии; приказав же своим войскам атаковать украинцев, он по сути лил воду на мельницу большевиков. Эта самоубийственная негибкость, еще более явная в социальной политике белых, во многом стала причиной поражения Деникина осенью 1919 г. Белые стремились подорвать силы Директории и иными средствами, — убеждая, например, своих покровителей в Антанте отказать украинцам в признании на Парижской мирной конференции и, что еще важнее,— не предоставлять им материальной помощи.
Осенью 1919 г. положение украинцев стало действительно трагическим. С одной стороны их теснили белые, с другой изготовились к удару большевики, в тылу не давали покоя агрессивные поляки и враждебно настроенные румыны. Этот постоянно сужающийся «квадрат смерти» превратился в сущий ад в октябре, когда истощенные, изможденные голодом, оставшиеся без пристанища и снабжения украинские армии были поражены эпидемией тифа. В течение всего нескольких недель большая часть войск или вымерла, или еще умирала, или была совершенно обессилена болезнью. Именно в этот момент распалась славная Галицкая армия. К концу октября в ней оставалось не более 4 тыс. боеспособных солдат. Количество бойцов у Петлюры едва достигало 3 тыс. Оставшиеся в живых спасались, кто как мог.
6 ноября 1919 г. командир галичан генерал Мирон Тарнавский перешел со своими людьми под командование белых, договорившись, что их не будут использовать в боях против украинцев и дадут возможность восстановить силы. Тем временем Петрушевич со своими сторонниками перебрался в Вену, где они создали правительство в изгнании. Петлюра и Директория нашли пристанище в Польше, а их войска перешли на положение партизан, действовавших в тылу у большевиков. Итак, финал был угнетающим: остатки двух украинских правительств и армий оказались в лагерях своих врагов.
Союз Петлюры с Польшей. Впрочем, были еще попытки продлить агонию борьбы украинцев за независимость. 21 апреля 1920 г., отказавшись от всех претензий на Восточную Галичину (чем вызвав возмущение галичан), Петлюра заключил пакт с Польшей против большевиков, договорившись о совместных действиях в Украине. Главным мотивом, побудившим Польшу пойти на это неожиданное соглашение, было ее стремление создать в Восточной Украине буферное государство на границе с Россией. Поляки надеялись, что появление в Украине восстановленной армии Петлюры обеспечит поддержку их наступлению со стороны украинского крестьянства, настроенного антибольшевистски. Как обычно, первоначально дела шли успешно: 6 мая 1920 г. союзные силы, насчитывавшие около 65 тыс. поляков и 15 тыс. украинцев, взяли Киев.
Однако ожидаемого всплеска крестьянской поддержки не последовало. Личной популярности Петлюры среди крестьянства оказалось недостаточно, чтобы перебороть традиционную неприязнь к его союзникам — польским «панам». В июне большевики перешли в контрнаступление, в итоге приведшее к заключению польско-советского мирного договора и отказу поляков от союза с Петлюрой. Восточноукраинская армия, численность которой возросла до 35 тыс. человек, в одиночку билась с большевиками до ноября 1920 г., пока ей не пришлось оставить свой крохотный плацдарм на Волыни и перейти на территорию Польши, где она была интернирована. Если не считать нескольких безуспешных партизанских рейдов на территорию советской Украины, предпринятых годом позже, война за независимость Украины завершилась окончательно.
Победа большевиков
Вторично потерпев неудачу в Украине поздним летом 1919 г., большевики вынуждены были пересмотреть свою политику. С острой критикой коллег, игнорировавших особенности Украины, выступили члены партии — украинцы во главе с Юрием Лапчинским. Они доказывали, что «Украине нельзя навязывать готовые формы жизненного уклада, выработанные в России за полтора года советского строительства». Если не массы рядовых членов партии, то ее руководство нехотя признало, что реквизиции зерна вызвали резкое недовольство крестьян и что оно недооценивало значение национального фактора в своих предыдущих действиях в Украине. Большую роль в пересмотре позиций и самокритике сыграл Ленин, утверждавший, что «не учитывать важность национального вопроса на Украине, чем часто грешат великороссы (возможно, несколько реже, чем великороссы,— евреи), означает совершать серьезнейшую и опаснейшую ошибку... мы должны особенно энергично бороться против пережитков (иногда не осознанных) великорусского империализма и шовинизма среди русских коммунистов».
Ленинские указания, впрочем, вовсе не сводились к тому, чтобы идти навстречу украинским требованиям независимости — ни стремлению деятелей национально-освободительного движения к государственной самостоятельности, ни склонности многих украинских большевиков к организационной независимости. Главной целью большевиков было добавить чуть больше «украинского оттенка» советской власти в Украине. Именно поэтому формирование 21 декабря 1919 г. третьего украинского советского правительства сопровождалось патриотической риторикой о том, что «вновь восстает из мертвых свободная и независимая Украинская Советская Социалистическая Республика». Следующий декрет провозглашал одной из главных целей коммунистической партии Украины «защиту независимости и целостности Украинской Социалистической Советской Республики». Несколько украинцев — членов партии получили назначения на высокие (правда, не ключевые) посты в правительстве, партийным функционерам были даны указания: по возможности использовать украинский язык и проявлять уважение к украинской культуре.
Чтобы умиротворить крестьянство, большевики временно отказались от практики создания коммун и совхозов вместо крупных землевладений, встречавшей в Украине значительное более мощное сопротивление, чем в России. Хотя большевики и продолжали экспроприацию зерна, они объясняли, что теперь это зерно предназначается для нужд армии, а не для России. Большее, чем раньше, внимание уделялось тактике, направленной на усиление трений между богатым, средним и бедным крестьянством. Осознав бесполезность попыток победить 500-тысячное кулачество, большевики постарались привлечь на свою сторону середняков, посулив сохранить за ними их землю. Дальнейшее развитие получила также старая политика партии по созданию «комітетів незаможних селян» (комнезамов), направленная на нейтрализацию влияния кулачества в деревне.
Несмотря на все эти лавирования, решающая победа большевиков в Украине была достигнута военной силой. Осенью 1919 г. в Красной армии было 1,5 млн человек; к весне 1920 г. в ней насчитывалось уже около 3,5 млн солдат, которых вели в бой 50 тыс. офицеров бывшей царской армии, насильно призванных на службу. Когда в декабре 1919 г. большевики вернулись в Украину, их победа была делом решенным. Тем не менее даже после изгнания остатков белых и украинских армий в ноябре 1920 г. контроль большевиков над украинским селом был весьма условным. Значительное количество крестьян, прежде всего кулаки, оставались непримиримыми врагами коммунизма и продолжали упорную, хотя и неорганизованную, партизанскую войну против большевиков.
Антибольшевистские повстанцы, объединенные почти в 100 отрядов, насчитывали в своих рядах около 40 тыс. человек. Знаменитый Махно, опираясь на широкую поддержку населения, продержался на юге до августа 1921 г. В районе Киева действовали крупные, хорошо вооруженные отряды в 1—2 тыс. человек, возглавляемые петлюровскими атаманами, такими как Юрий Тютюнник, связанными с украинским эмиграционным правительством в Польше. Только снарядив против них около 50 тыс. человек, в большинстве подчиненных ЧК, большевики сумели сломать хребет повстанческому движению в конце 1921 г. Лишь после этого большевики могли с уверенностью заявить, что они не только завоевали Украину, но и покорили ее.
* * *
История крушения империй и революционных потрясений после первой мировой войны неизбежно ставит вопрос: почему в то время как почти все народы Восточной Европы, включая даже такие небольшие угнетенные царизмом нации, как финны, эстонцы, латыши и литовцы, сумели достичь независимости, 30-миллионный украинский народ не смог сделать этого? Этот вопрос тем более резонен, что украинцы, возможно, дольше всех сражались за независимость и заплатили за нее цену куда более высокую, чем любой другой восточноевропейский народ.
Рассматривая основные причины поражения украинцев, следует различать, во-первых, внутренние и внешние факторы, во-вторых, разницу в положении Восточной и Западной Украины. Говоря о внутренних факторах, упомянем основную дилемму украинцев (главным образом восточных), которая заключалась в том, что им пришлось начать процесс государственного строительства еще до того как сформировалась полностью сама украинская нация. Замедленный характер и отсталость основных компонентов процесса формирования украинской нации были обусловлены гнетом царизма и слабостью ее социальной базы. Среди всех социальных групп Украины ведущие позиции в национальном движении заняла интеллигенция. Однако она составляла всего около 2—3 % общего количества населения, и только незначительная ее часть участвовала в освободительном движении. Многие ее представители были крепко связаны как с украинской, так и с русской культурой, и для них чисто психологически было порой необычайно трудно сразу порвать с Россией. Отсюда исходили и нерешительность в вопросе о независимости, и явная склонность к автономизму и федерализму. Наконец, даже во время революции и гражданской войны немалая часть украинской интеллигенции оставалась в нерешительности, какая задача является первоначальной: социальные преобразования или национальное освобождение. В итоге революция в Восточной Украине бросила в водоворот событий идеалистически настроенную и патриотичную, но неопытную интеллигенцию, заставив ее действовать до того как она сама поняла, чего и как хочет добиться.
Возглавив борьбу за независимость, украинская интеллигенция рассчитывала на поддержку крестьянства. Однако этот колоссальный резерв потенциальных сторонников не оправдал ее ожиданий. Неграмотный, забитый, политически неразвитый крестьянин знал, против чего он борется, но не осознавал четко, за что. Зато он понимал, что является трудящимся, который подвергается эксплуатации. На этом основывались первые успехи большевистской пропаганды. Более сложную идею национальной государственности он воспринимал с трудом, и только в конце гражданской войны часть более грамотного крестьянства определенно начала склоняться к идее национального самоопределения. Однако к этому времени лучшие возможности для достижения независимости были упущены.
К тому же, даже когда крестьяне шли на поддержку независимости, организовать их было необыкновенно трудно. В отличие от немногочисленных, но размещенных компактно рабочих, сосредоточенных в нескольких крупнейших городах и потому ставших легкой добычей большевиков, крестьяне были рассеяны по тысячам сел. Убедить их объединиться для достижения общих целей явилось необычайно сложным делом для неопытной интеллигенции. И если поддержка украинского национального движения интеллигенцией и крестьянами еще оставляла вопрос о его успехах открытым, то отсутствие такой поддержки в городах (это в равной мере касается и Галичины) оказалось решающим фактором. Украинские армии, которые не могли рассчитывать на помощь рабочих, городской буржуазии, служащих, офицеров и технической интеллигенции, с огромным трудом удерживались в городах — этих важнейших центрах коммуникаций, транспорта и управления. Таким образом, неразвитость социальной основы украинского движения в 1917—1921 гг. стала его стратегическим недостатком, оказавшим значительное влияние на исход борьбы.
Однако решающую роль в поражении украинского национально-освободительного движения сыграли все же внешние факторы. Например, в судьбе галицких украинцев, чье национальное движение было не менее сильным, чем у других восточноевропейских народов, получивших независимость, главную роль сыграла не внутренняя их слабость, а превосходящая мощь поляков. Относительно Восточной Украины то же можно сказать о большевистской России — именно она, а не слабые украинские большевики, перекрыла украинцам путь к независимости. В конце 1920 г. командующий Красной армией Лев Троцкий открыто признавал, что «Советская власть на Украине продержалась до сих пор (и продержалась с трудом) главным образом властью Москвы, великорусских коммунистов и русской Красной Армии».
Своим успехом партия Ленина была обязана не только блестящему руководству и прекрасной организации, но также и тому обстоятельству, что она имела в своем распоряжении неисчерпаемые финансовые, промышленные, управленческие и людские ресурсы России. Большевики опирались на поддержку русских и русифицированных рабочих украинских городов, что позволило им мобилизовать сторонников в нужном месте и в нужный момент. Кроме того, восточные украинцы имели еще одного непримиримого врага — белых. Чтобы победить таких противников, требовались силы более значительные, чем те, которыми располагали национальные движения, делавшие первые шаги.
Оказавшись лицом к лицу с многочисленными врагами, превосходящими их силой, и восточные, и западные украинцы не смогли к тому же добиться признания и помощи со стороны победивших держав Антанты. Почему Антанта, столь охотно помогавшая военными и дипломатическими средствами белогвардейцам или новым восточноевропейским государствам, отвернулась от украинцев? Причин было немало: игнорирование реальной ситуации в Украине, энергичная и довольно эффективная антиукраинская пропаганда со стороны поляков и белых; определенную роль сыграло и то обстоятельство, что и Центральная Рада, и гетманат слишком тесно сотрудничали со злейшим врагом Антанты — Германией, а Директория ассоциировалась с левыми («большевистскими») тенденциями. Наконец, невероятный хаос, охвативший Украину, в значительной мере препятствовал налаживанию нормальной работы собственного национального правительства.
Впрочем, революция и гражданская война принесли украинцам не только утраты, но и некоторые приобретения. Национальное самосознание, раньше бывшее отличительной чертой части интеллигенции, распространилось на все слои украинского населения. С одной стороны, крестьянин, показавший свою способность свергать правительства и сражаться за свои интересы, обрел чувство уверенности и собственного достоинства. Теперь он мог требовать большего уважения и внимания к своему языку и культуре. С другой стороны, появление украинских правительств научило крестьян осознавать себя украинцами. Таким образом, всего за четыре года процесс формирования нации колоссально продвинулся вперед. Именно в этом смысле подъем 1917—1921 гг. был не только социальной, но и национальной революцией.
Если борьба за национальное самоопределение придала украинской революции особые отличительные черты, то социально-экономические преобразования связывали ее с российской революцией. Как и всюду в бывшей царской империи, старый мир ушел в прошлое и крестьяне поделили между собой большую часть земель. И если мечты о независимости так и не вышли из области мечтаний, то по крайней мере многие украинцы могли удовлетвориться сознанием того, что они остались не с пустыми руками. Теперь все зависело от того, даст ли советское правительство возможность украинцам почувствовать себя единым целым и развить дальше завоевания революции.
После большевистского переворота революция переросла в гражданскую войну. Ушли в прошлое эйфория, чувство единства, отшумели массовые демонстрации, бурные собрания и горячие дискуссии 1917 года. В течение трех последующих лет, втянувшись в жесточайшую, беспощадную войну, сопровождавшуюся широкомасштабным террором и зверствами, многочисленные претенденты на власть в Украине и во всей бывшей империи решали, кто и каким образом будет править страной.
Приход к власти большевиков в России не только ознаменовал для многих украинцев наступление новой, полной насилия фазы послереволюционного периода, но и радикально изменил их политическое мышление. Неприятие диктаторской природы 'большевистского режима на севере неминуемо вызвало отказ многих украинских лидеров от их традиционного тяготения к автономно-федеральным связям с Россией. Поэтому их главной целью стала независимость. Тем не менее среди украинцев, как и у других народов бывшей империи, нарастали противоречия по поводу путей и методов достижения тех или иных целей. Вдобавок ко всему почти каждая сторона, участвовавшая в гражданской войне, стремилась установить контроль над Украиной с ее выгодным стратегическим положением и богатейшими природными ресурсами. После паузы относительного спокойствия, вызванной немецкой оккупацией, Украина стала ареной наиболее запутанных, хаотических событий гражданской войны.
Гетманат
К весне 1918 г. большинство населения Украины было сыто по горло революцией и хаосом. Вполне естественно, что эти настроения преобладали среди землевладельцев, зажиточных крестьян, мелких предпринимателей, фабрикантов, крупных помещиков и высшего чиновничества, которые составляли около 20 % всего населения Украины. Немцы и австрийцы также были чрезвычайно озабочены необходимостью восстановления порядка, дабы ускорить вывоз продовольствия. Именно поэтому представители данных групп между 24 и 26 апреля тайно договорились заменить Центральную Раду консервативным украинским правительством во главе с гетманом Павлом Скоропадским (этот титул должен был символизировать обращение к квазимонархическим традициям казацких гетманов).
Скоропадский, один из крупнейших украинских землевладельцев, потомок древнего рода казацкой старшины, в царское время занимал одно из высших мест в общественной иерархии, принадлежа к высшему генералитету и будучи флигель-адъютантом Николая II. Тем не менее во время революции он поставил свою дивизию на службу украинскому делу, а когда Центральная Рада отказалась от его услуг, был избран почетным командующим крестьянским ополчением «вільного козацтва». Приход к власти этого русифицированного «мало-российского» аристократа, неожиданно обратившегося к своим украинским корням, означал начало новой фазы революции в Украине, характерной особенностью которой были попытки восстановить законность и порядок и ликвидировать последствия некоторых «социалистических экспериментов» Центральной Рады.
29 апреля, на съезде, созванном Союзом землевладельцев и собравшем около 6500 делегатов со всей Украины, Скоропадского восторженно провозгласили гетманом, призвав его «спасти страну от хаоса и беззакония». В тот же день он и его сторонники провозгласили создание Украинской державы (в противоположность Украинской Народной Республике Центральной Рады). В основу нового государства было положено необычное сочетание монархических, республиканских, и, что особенно примечательно, диктаторских принципов. Населению гарантировались общепринятые гражданские права, особенно подчеркивалась священность принципа частной собственности.
Ликвидировав такие новшества Центральной Рады, как национализация крупных поместий и национально-культурная автономия, гетман одновременно ввел отдельную категорию граждан — казаков (фактически это были зажиточные крестьяне). При этом он рассчитывал, что данная категория станет социальной основой его режима. Еще более впечатляли широкие полномочия самого гетмана: ему одному принадлежало право издавать все законы, назначать правительство, управлять внешней политикой, ведать военными делами и быть верховным судьей в государстве. Впрочем, эти притязания на почти неограниченную власть не могли скрыть того факта, что власть-то эта в Украине реально принадлежала именно немцам.
Вполне естественно, что отношение к гетманату украинских деятелей, в большинстве своем социалистов и членов Центральной Рады, было резко отрицательным. Поэтому, когда некоторые из них были приглашены к участию в правительстве гетмана, почти все ответили отказом. В результате у гетмана просто не было выбора, и он обратился с приглашением сформировать кабинет к лицам, не связанным с украинским движением, чем навлек на себя обвинения в том, что его правительство осталось без «настоящих» украинцев. Впрочем, если новый кабинет, возглавляемый премьер-министром Федором Лизогубом (богатым землевладельцем), был отмечен присутствием лишь одного известного украинского деятеля — Дмитра Дорошенко (министр иностранных дел) и, таким образом, был беден национал-патриотами, то он был богат весьма искусными администраторами.
Всего лишь за несколько месяцев в Украине был восстановлен дееспособный управленческий аппарат. Назначенцы Центральной Рады в губерниях были заменены опытными руководителями, получившими название старост и набираемыми из числа местных землевладельцев и земских служащих. Должности в центральном правительстве заняли профессионалы, главным образом русские или русифицированные украинцы. Некоторые трудности возникли, правда, при создании боеспособной армии, поскольку немцы явно не были сторонниками возникновения крупных вооруженных сил, могущих нарушить их полное господство. Довольно быстро начала действовать в полную силу и полиция (где лучше, где хуже), в которую, как и в армию, пришло немало царских офицеров.
Если Центральная Рада чисто формально поддерживала дипломатические отношения только с Германией, Австро-Венгрией и Оттоманской империей, то гетман обменялся посольствами приблизительно с дюжиной государств. Главной заботой во внешнеполитическом курсе гетманской державы стали переговоры о мире с советской Россией (договор был заключен 12 июня 1918 г.) и бесплодные споры с Австро-Венгрией по поводу возможности присоединения Восточной Галичины и Холмщины.
Особенно впечатляли успехи правительства р области просвещения и создания условий для развития науки. В области начального образования было подготовлено издание нескольких миллионов украинских учебников, украинский язык введен в большинстве школ. Было основано около 150 новых украинских гимназий, многие из них — в сельских районах. В октябре в Каменце-Подольском начал функционировать новый украинский университет. Открылись национальные архив и библиотека, включавшая более миллиона томов. Венцом этой деятельности стало основание 24 ноября 1918 г. Украинской Академии наук. Итак, всего лишь за несколько месяцев своего существования гетманское государство внесло в свой актив такие достижения в области культуры, о которых могли только мечтать поколения украинской интеллигенции.
Тем не менее хотя режим Скоропадского мог похвастаться и управленческим мастерством, и конкретными достижениями, он все же был отягощен целым рядом серьезных политических промахов. В большей части они были обусловлены тем окружением, которое избрал себе гетман. Во-первых, его компрометировала зависимость от немцев, слишком явно стремившихся к экономическому грабежу Украины. Во-вторых, гетман был тесно связан с имущими классами, стремившимися повернуть вспять перемены, принесенные революцией. Так, в вину Скоропадскому ставились такие крайне непопулярные меры, как «карательные экспедиции», организуемые помещиками при помощи немецких войск для наказания крестьян, принимавших участие в земельных экспроприациях годом раньше. В-третьих, многих украинцев раздражало, что Скоропадский опирается в основном на русских. Во время его правления Украина, этот оазис спокойствия по сравнению с Россией, не только стала прибежищем для огромного количества бывшей царской элиты, но и центром, откуда исходили попытки восстановить «единую неделимую Россию». Чиновничество, не скрывавшее своей антипатии к украинской государственности, было целиком, русским, большинство членов кабинета принадлежали к российской кадетской партии.
Оппозиция Скоропадскому стала выкристаллизовываться с самого начала его правления. В середине мая был проведен ряд нелегальных съездов украинских партий, где неудовольствие правительством высказывали представители различных профессиональных и общественных групп: железнодорожники и телеграфисты, рабочие и крестьяне и т. д. Координирующим и направляющим центром оппозиции стал «Український національно-державний союз», возглавляемый Винниченко. Антигетманские позиции заняла и другая влиятельная организация — «Всеукраїнський земський союз», возглавляемый Петлюрой. Первоначально эти группы поддерживали отношения со Скоропадским, надеясь сделать его политику более либеральной и обращенной к национальным нуждам, однако со временем они перешли к подготовке восстания против него.
Украинские крестьяне не нуждались в особых приглашениях к восстанию против правительства, на корню конфисковавшего их урожай, возвращавшего землю богатым помещикам и посылавшего карательные экспедиции в их села. Довольно скоро по всей Украине разлился бурный поток стихийных и жестоких крестьянских бунтов. Возглавляемые местными предводителями, как правило анархистского толка, по казацкой традиции называемыми атаманами или батьками, вооруженные легко доступным оружием, крестьянские отряды вели против немцев партизанскую войну, сводившуюся к постоянным налетам и стычкам. Иногда масштабы противостояния были огромны: в Звенигородском и Таращанском уездах Киевской губернии, например, силы крестьян, достигавшие 30— 40 тыс. человек, вооруженных 200 пулеметами, с двумя артиллерийскими батареями, нанесли немцам урон в 6 тыс. человек. И все же мятежи не приносили успеха. В начале августа, когда большевики попытались поднять всеобщее восстание, оно было подавлено за два дня, поскольку его не поддержал народ.
К началу осени стало очевидным, что Центральные державы стоят на пороге поражения в мировой войне. Видя это, гетман пошел на вынужденные уступки. Однако еще одна попытка привлечь к участию в кабинете известных украинских деятелей провалилась. В отчаянных поисках поддержки Скоропадский сделал последнюю ставку: 14 ноября 1918 г. он назначил новый кабинет министров, сплошь состоявший из русских монархистов, и провозгласил акт федерации с будущей небольшевистской Россией. Этот сомнительный шаг был сделан с расчетом получить поддержку русских, стоявших в оппозиции большевикам, и вызвать одобрение победоносной Антанты. В тот же день оппозиция сформировала повстанческое правительство — «Директорію» — и открыто призвала к восстанию против гетмана.
Восстание, поднятое Директорией, распространилось с быстротой лесного пожара. Огромное количество крестьянских отрядов во главе со своими буйными атаманами скапливалось в районе Белой Церкви, западнее Киева, где был своеобразный штаб противников Скоропадского. Вскоре численность этих объединенных общей целью, но малодисциплинированных и плохо организованных формирований достигла почти 60 тыс. Более ощутимым стал переход на сторону Директории части лучших гетманских соединений — «січових стрільців» во главе с командиром Евгеном Коновальцем и начальником штаба Андрием Мельником и «Сірожупанної дивізії», в результате чего численность регулярных войск у повстанцев достигла 40 тыс. человек. 21 ноября мятежники окружили Киев. После долгих переговоров, имевших целью обеспечить безопасный выход немецких частей, последние 14 декабря оставили город, увезя с собой Скоропадского. В этот же день силы Директории триумфально вошли в город и провозгласили восстановление Украинской Народной Республики.
Период гетманата, когда его влияние было невелико, а реальная власть принадлежала немцам, продлился менее восьми месяцев. Первоначально гетманат пользовался некоторой поддержкой, поскольку обещал восстановление законности и порядка — главного, чего желало население. Однако затем она неминуемо должна была прийти к концу, поскольку гетманский режим оказался не в состоянии должным образом решить две главных проблемы, поднятые революцией в Украине: социально-экономическую и национальную. Серьезнейшим промахом Скоропадского стала его попытка восстановить стабильность путем возврата к старому социально-экономическому устройству. Непоследовательной была национальная политика правительства, которая, имея в своем активе несомненные успехи в украинизации просвещения и культуры, все же определялась национальными деятелями как «украинская по форме, но московская по содержанию».
Впрочем, как отмечает идеолог украинского консерватизма Вячеслав Липинский, смысл и значение гетманата были более широкими. Гетманат не только внушил значительной части русифицированной элиты Украины идею национальной государственности, но даже частично привлек ее к осуществлению этой цели. Это в свою очередь способствовало ее распространению за пределы узкого круга интеллигенции — в более широкие, экономически надежные слои «хлеборобов», т. е. в среду земельного крестьянства и землевладельцев. По мысли Липинского, если бы Скоропадский смог удержаться, он был бы в состоянии увлечь идеей украинской государственности все большее число непосредственных производителей и вырвать ее из-под монополии «идеологической секты», как он называл украинскую национальную интеллигенцию.
Анархия
В 1919 г. Украину охватил всеобщий хаос. Действительно, в новейшей европейской истории нет страны, пережившей такую безграничную анархию, жесточайшую гражданскую войну и безвластие, как Украина в это время. На ее территории одновременно действовало шесть армий, принадлежавших разным силам: украинская, большевистская, белая, Антанты, поляки и анархисты. Менее чем за год Киев переходил из рук в руки пять раз. Города и целые районы были отрезаны друг от друга многочисленными фронтами. Связь с внешним миром была прервана почти полностью. Голодающие города опустели, их жители рассеялись по деревням в поисках продуктов. Села в буквальном смысле слова забаррикадировались от непрошеных гостей. Многочисленные правительства, овладевавшие Киевом, все силы направляли на то, чтобы отбиться от не менее многочисленных врагов. Украиной легче было завладеть, чем управлять.
Крестьянство, наблюдавшее из своих отгородившихся от внешнего мира деревень за калейдоскопической сменой властей, желало горожанам и их правительствам одного: провалиться, как говорят, «під три чорти». Его главная забота была удержать землю, а по возможности — получить ее еще больше. Крестьянин поддерживал любое правительство, которое могло бы удовлетворить это его желание. Но как только это правительство оказывалось не способным оправдать его ожидания или, тем паче, предъявляло претензии на его землю и хлеб, он немедленно восставал. Крестьянин знал точно, что к старому порядку возврата нет, однако не имел ясного представления, чем заменить его. В результате на протяжении всей гражданской войны предвидеть позиции крестьянства было очень тяжело.
Эти позиции были важны тем более, что впервые за несколько# столетий крестьяне выявили не только желание, но и способность к борьбе. При гетмане появились сотни атаманов и партизанских банд, проникнутых духом анархического казацкого романтизма. Кто-то предпочитал национальные лозунги, кто-то — большевистские, многие постоянно метались из одного лагеря в другой — и все отстаивали интересы только своих сел и районов. Еще лучше было, если предоставлялся случай ограбить «классового врага» или дать выход давним обидам против евреев. Подобно древнекитайским военачальникам атаманы не признавали ничьей власти и считали законом лишь себя.
В южных степях, где сосредоточивалось наиболее зажиточное и самостоятельное крестьянство, находилась база двух наиболее мощных партизанских предводителей. Одним из них был Матвей Григорьев, бывший царский офицер, настоящий головорез, собравший вокруг себя около 12 тыс. человек в районе Херсона и установивший тесные связи с украинскими леворадикальными силами. Второй — легендарный Нестор Махно, русифицированный украинский крестьянин и рьяный анархист. В середине 1919 г. его силы, сосредоточенные в районе Гуляй-Поля, насчитывали от 35 до 50 тыс. человек, и часто именно они решали исход борьбы на юге Украины. Итак, пока регулярные армии сражались за обладание городами и железными дорогами, а партизаны контролировали село, единственным видом власти, признаваемой в Украине, была власть нагана.
Директория
Изгнав Скоропадского, Директория из победоносного повстанческого комитета стала преобразовываться в правительство восстановленной Украинской Народной Республики. Временно оставив за собой функции высшей исполнительной власти, она назначила кабинет министров во главе с Володимиром Чехивским. Состав нового кабинета довольно ясно показал, что ведущую роль в нем будут играть молодые политики нового поколения, а не «патриархи» типа Грушевского.
26 декабря 1918 г. Директория издала Декларацию, в которой был провозглашен курс на удержание равновесия между революционностью и порядком. Впрочем, революция оставалась на первом месте. Одним из главных пунктов Декларации было обещание экспроприации государственных, церковных и крупнопоместных землевладений для передела их между крестьянами. Не менее характерными были обязательство правительства действовать в качестве представителя рабочих, крестьян и «трудовой интеллигенции» и его намерение лишить избирательных прав земельную и промышленную буржуазию. С этой целью правительство созывало съезд рабочих депутатов, который должен был принять на себя функции представительного и законодательного государственного органа.
Однако новое правительство успело достичь слишком малого из намеченного, прежде чем оно было раздавлено многочисленными внутренними и внешними проблемами. Ключевым вопросом внутренней политики, который внес раскол в ряды украинских политических партий, был выбор формы власти: умеренные социалисты склонялись к парламентской демократии; левые радикалы стремились к украинскому варианту системы Советов. Левые радикалы, возглавляемые Винниченко, настаивали на том, что социальные преобразования важны не менее национального освобождения, поэтому, приняв за основу советскую систему, можно лишить большевиков их главного козыря. Более умеренные националы, которым симпатизировал Петлюра, утверждали, что именно увлечение социалистическими экспериментами и как результат — небрежение вопросами создания армии и других государственных институтов привело к падению Центральной Рады; следовательно, повторять эту ошибку не стоит. Итак, старая дилемма украинской интеллигенции — что поставить во главу угла: социальную революцию или национальное освобождение — вновь стала яблоком раздора и посеяла вражду и замешательство в ее рядах.
Конфликт между фракциями сказался и на внешней политике. В декабре 1918 г. силы Антанты, главным образом французы, высадили 60-тысячный десант в Одессе и других черноморских портах. Такое неожиданное развитие событий было вызвано решением западных держав, победивших в мировой войне, не допустить распространения большевизма. В их намерения входила прямая военная помощь антибольшевистским белым силам, готовившимся на Дону к началу кампании за восстановление «единой неделимой России». Тем временем на севере все более явными становились планы большевиков повторить нашествие на Украину. Разумеется, Директория была не в состоянии дать отпор на двух фронтах сразу. Возникла необходимость решать: с кем из незваных гостей прийти к согласию? Как и следовало ожидать, Винниченко и его сторонники из левых радикалов тяготели к союзу с Москвой, в то время как умеренные и армия настаивали на соглашении с Антантой. Впрочем, этот гордиев узел одним махом разрубили большевики: пока их представители вели переговоры с Директорией, их войска атаковали Харьков.
Второе нашествие большевиков на Украину. С приближением большевиков Директория повела себя в точности так же, как Центральная Рада год назад. В последние, отчаянные дни накануне падения Киева Директория решила продемонстрировать хотя бы символическую суверенность Украины. 22 января 1919 г. она отпраздновала объединение («злуку») УНР с новосозданной Западноукраинской Народной Республикой (ЗУHP) в Галичине, совершив то, о чем мечтали поколения украинской интеллигенции и на востоке, и на западе. Впрочем, поскольку правительства обеих республик отчаянно боролись за выживание, их будущее выглядело довольно мрачным. Более того, оба правительства оставались при своих армии, полиции, аппарате управления. «Злука» осуществилась лишь на словах.
Состояние вооруженных сил украинского государства было таким же неудовлетворительным, как и год назад. Буквально накануне нового вторжения большевиков в Украину толпы солдат, принявших участие в изгнании гетмана, разбрелись по своим селам, наивно полагая, что главная угроза их благополучию устранена, и нимало не беспокоясь судьбой Директории. Очевидные просоветские тенденции в политике украинского правительства способствовали еще большему, чем раньше, успеху большевистских агитаторов в привлечении солдат на свою сторону. В результате армия Директории, еще несколько месяцев назад насчитывавшая 100 тыс. человек, сократилась до 25 тыс. Большую часть этих сил по-прежнему составляли атаманы и их отряды, над которыми главнокомандующий Петлюра с трудом удерживал достаточно условный контроль. С дальнейшим ухудшением обстановки на фронте 2 февраля Директория оставила Киев и перебралась западнее — в Винницу. Весной, после серии военных поражений, она с трудом удерживала небольшой участок территории вокруг Каменца-Подольского.
И вновь надежды украинского правительства обратились к иностранной державе, войска которой, тогда еще считавшиеся непобедимыми, сосредоточились в Одессе. Пытаясь приобрести расположение французов, Директория очистилась от радикальных, просоветских элементов. В середине февраля подал в отставку Винниченко, кабинет социалистов во главе с Чехивским заменили умеренные, возглавляемые Сергием Остапенко. Петлюра в это время стал наиболее влиятельной фигурой в правительстве. Тем не менее вскоре выяснилось, что французы под воздействием своих союзников-белогвардейцев, ненавидевших украинских «сепаратистов» не менее большевиков, не собираются ни предлагать Директории помощь, ни признавать ее. В начале апреля эта проблема вообще утратила смысл, поскольку под давлением сил Григорьева, бывшего петлюровского атамана, только что перешедшего к большевикам, французы оставили Украину так же внезапно, как и появились.
Из-за военных поражений и дипломатических неудач идейные раздоры среди украинцев достигли пика. Из двух главных политических партий — социал-демократов и социалистов-революционеров — выделились, объявив себя отдельными партиями, небольшие, но весьма влиятельные группы. Приняв советскую платформу, они перешли к большевикам. С ними ушли такие сильные атаманы, как Ангел, Зеленый, Соколовский, Тютюнник и Григорьев. От социал-демократов левые откололись в январе 1919 г.; приблизительно тогда же от социалистов-революционеров отделились около 5 тыс. так называемых боротьбистов, взявших название у своей газеты «Боротьба» («Борьба»).
Погромы. Одним из худших проявлений анархии, охватившей в 1919 г. Украину, была широкая волна погромов. Во время революции застарелая ненависть к евреям подогревалась среди антибольшевистских сил широко распространенным мнением о том, что все евреи симпатизируют большевикам. Фактически же большинство евреев вообще стояли в стороне от политики, а те, кто относился к марксистам, обычно были меньшевиками. В то же время нельзя отрицать того факта, что евреев было непропорционально много в большевистском руководстве, среди командиров продотрядов и особенно — во всеми ненавидимой ЧК. Вследствие этого во всеобщем хаосе именно евреи стали объектом сведения старых счетов и жертвой новых несчастий.
По оценкам историков, во время погромов в Украине 1919—1920 гг. погибло от 35 до 50 тыс. евреев. Специалист по истории гражданской войны в Украине и на юге России Питер Кенез отмечает, что «до прихода Гитлера наиболее массовое уничтожение евреев в новейшее время произошло в Украине во время гражданской войны. За избиение евреев несут ответственность все участники событий, даже большевики. Однако наибольшее количество жертв приходится на Добровольческую армию (белых). Погромы, организуемые белыми, отличались от массовых убийств, учиненных их противниками; они были более методичными, тщательно организованными, иначе говоря, наиболее современными... Остальные погромы были делом рук крестьян. К тому же в погромах Добровольческой армии принимали участие три разных силы: крестьяне, казаки и русские офицеры... Необычайно кровавый характер этих зверств можно объяснить тем, что эти три типа убийц дополняли один другого».
Хотя главную ответственность за погромы несет Добровольческая армия, двигавшаяся в Украину с Дона летом 1919 г., серию погромов учинили также и силы Директории (особенно нерегулярные подразделения атаманов). Наиболее серьезные произошли в Проскурове, Житомире, Черкассах, Ривном, Фастове, Коростене и Бахмаче. Из них наиболее диким и жестоким был погром в Проскурове в феврале 1919 г., спровоцированный атаманом Семесенко, во время которого погибло несколько тысяч евреев.
В целом погромы, учиненные украинцами, отличались от тех, что организовывались белыми, двумя особенностями: во-первых, в противоположность заранее подготовленным, обдуманным действиям русских они были спонтанными вспышками насилия со стороны деморализованных, часто перепившихся ополченцев; во-вторых, происходили они вопреки запретительным приказам высшего командования. В отличие от белогвардейских генералов украинские социалисты, особенно социал-демократическая партия, к которой принадлежал Петлюра, имели за плечами давнюю традицию дружественных отношений с еврейскими деятелями. Не случайно Директория восстановила еврейскую национально-культурную автономию, привлекла к участию в правительстве известных еврейских деятелей (например, Арнольда Марголина и Соломона Гольдельмана), выделяла значительные денежные средства для жертв погромов и даже вела переговоры с выдающимся сионистским лидером Владимиром Жаботинским о включении отрядов еврейской милиции в свою армию.
Однако какими бы добрыми намерениями ни руководствовался Петлюра в своих отношениях с евреями, он был не в состоянии удерживать атаманов (смертные приговоры и последующие расстрелы Семесенко и некоторых других не улучшили положение), и их жуткие преступления обычно ассоциируются с его правлением. К тому же для многих евреев, в большинстве своем русифицированных, намного легче было взвалить всю вину за погромы именно на Петлюру и украинцев, а не на Деникина и его генералов.
Большевики
Изгнанные немцами в начале 1918 г., дезорганизованные и распыленные большевики Украины почти год готовились к возвращению. Одной из главных проблем, стоявших перед ними, была организационная: создавать ли отдельную большевистскую партию, чтобы расширить свое влияние в Украине, или стать «региональной» частью российской партии (на чем настаивал Ленин и чего требовала русская централистская традиция). Тайное партийное совещание в Таганроге в апреле, где преобладала так называемая киевская фракция во главе с украинцем Скрипником (более расположенная к национальной проблеме), большинством голосов приняло решение о создании отдельной украинской партии. Однако на съезде украинских большевиков, проведенном в июле 1918 г. в Москве, который формально провозгласил создание Коммунистической партии (большевиков) Украины, верх взяла екатеринославская фракция, придерживавшаяся жесткой централистской линии и состоявшая почти исключительно из русских. Резолюция Таганрогского совещания была аннулирована, КП(б)У провозглашена составной частью российской партии с центром в Москве.
Падение гетманского режима, уход немцев и появление Директории вызвали новые споры среди большевиков. Одна фракция, во главе с Дмитрием Мануильским и Владимиром Затонским, считала, что большевики в Украине еще слишком слабы (в июле 1918 г. их насчитывалось всего 4364), и полагала необходимым установить мирные отношения с Директорией, чтобы выгадать время для укрепления своей организации. Ей противостояли Пятаков и Антонов-Овсеенко со своими сторонниками, которые, призвав на помощь авторитет Ленина, настаивали на немедленном вторжении в Украину, чтобы не дать Директории собраться с силами. После долгих колебаний 20 ноября 1918 г. Москва позволила сформировать новое украинское советское правительство. Поначалу его возглавил Пятаков, однако вскоре он был заменен Христианом Раковским, русифицированным румынским болгарином. Почти все ключевые посты в правительстве заняли русские. В декабре большевики уже во второй раз были готовы к завоеванию Украины.
Украина в 1917—1920 гг.
В начале боевых действий силы большевиков под командованием Антонова-Овсеенко состояли всего лишь из нескольких подразделений Красной армии и разбросанных в разных местах нерегулярных частей. Однако по мере их продвижения в глубь Украины местные партизанские формирования одно за другим оставляли Директорию и примыкали к захватчикам. 3 января 1919 г. перед большевиками пал Харьков, а 5 февраля они вошли в Киев. В этот момент их войска насчитывали около 25 тыс. человек. В следующие несколько недель их численность более чем удвоилась, когда к ним присоединились главные партизанские вожаки — Григорьев и Махно. При их поддержке к июню большевики сумели установить контроль почти над всей Украиной.
В свой второй приход советская власть в Украине продержалась около семи месяцев. За это время она вполне показала свои способности и допустила столько же критических просчетов, сколько их сделали другие правительства, пытавшиеся удержаться в Украине. Новое правительство, почти сплошь состоявшее из русских, евреев и других неукраинцев, пыталось проводить здесь политику, опробованную в России, невзирая на то, подходит она к местным условиям или нет. Его русская ориентация стала особенно явной во время «крестового похода за хлебом», как его называл Ленин. Поскольку в 1919 г. русские города испытывали острую нужду в продовольствии, в Украину из Москвы и Петрограда были посланы около 3 тыс. рабочих с одной задачей — конфисковывать хлеб, при необходимости применяя силу — совсем так же, как год назад это делали немцы. Однако большевики еще усугубили их ошибку. Они объявили войну «буржуазному» принципу частной собственности, насаждая колхозы. Как и следовало ожидать, эти действия привели в ярость не только кулаков, но и среднее крестьянство.
Правительство Раковского умудрилось также оттолкнуть от себя украинскую левую интеллигенцию, в первую очередь боротьбистов, отказавшись использовать украинский язык в управленческой сфере и игнорируя потребности национального образования и культуры. На рост критики и сопротивления большевики ответили тем, что спустили с привязи ненавидимую всеми ЧК, возглавляемую латышом Мартином Лацисом, произвол которой по части преследования и ликвидации «классовых врагов» был безграничен. Последствия вполне предсказуемы: повоевав на стороне большевиков всего несколько месяцев, крестьянские отряды, возглавляемые боротьбистами и социал-демократами, повернули штыки против них. Особенно ощутимым стал уход в марте сил Григорьева и Махно. К лету почти все украинское село полыхало огнем антибольшевистского восстания.
В этот момент в Украину вторгся еще один захватчик. В июне с Дона началось наступление белых армий генерала Деникина, через месяц овладевших почти всем Левобережьем. На Правобережье тем временем наступала реорганизованная армия Петлюры. Когда большевики уже были не в силах сопротивляться, украинское советское правительство по приказу Ленина в середине августа 1919 г. было расформировано, а его члены вернулись в Москву. Один из членов предыдущего правительства, Мануильский, говоря об этом, втором за два года провале большевиков в Украине, удрученно заметил: «Каждую весну мы снаряжаем на Украину очередную труппу, которая, совершив турне, возвращается в Москву осенью».
Борьба на западе
Приблизительно через 20 месяцев после гибели Российской империи, в октябре 1918 г., потерпев сокрушительное поражение в мировой войне, начала разваливаться Австро-Венгерская империя. Народы, пребывавшие под властью Габсбургов, в том числе западные украинцы, начали готовиться к созданию собственных независимых государств еще до того как их властители осознали приближение конца. Встречая жестокое сопротивление в своих попытках основать на руинах павшей империи украинское государство в Восточной Галичине, западные украинцы оказались в положении, весьма похожем на то, в котором находились их соотечественники на востоке. Тем не менее во всех иных отношениях их деятельность значительно отличалась от восточноукраинского опыта.
Как и следовало ожидать, поляки также предъявили претензии на Восточную Галичину. В результате, в отличие от событий на востоке, возник конфликт двух народов из-за территории, а не изматывающая борьба различных партий, правительств, идеологий «за сердца и умы людей».
Возможно, благодаря тому, что поляки и украинцы, пройдя школу австрийского конституционного строя, научились ценить и уважать порядок, участвовать в управлении, падение империи не сопровождалось такими социально-экономическими сдвигами, хаосом, анархией и жестокостью, как это было на востоке. И для украинцев, и для поляков в Восточной Галичине проблемы были четко поделены по приоритетам: национальные задачи стояли на первом месте, социально-экономические — откладывались на более поздние времена. Польско-украинский конфликт был жесток, но упорядочен; он решался главным образом силами регулярных армий, сражавшихся на четко определенной линии фронта, и нанес относительно малые потери гражданскому населению. По сути это было испытание на прочность для 3,5 млн украинцев и 18 млн поляков, которые одновременно сражались также против чехов, немцев и литовцев, в свою очередь не желавших растворяться в польском государстве.
Когда стала ясной неизбежность падения Австрии, парламентарии, лидеры партий и церковные иерархи из Восточной Галичины и Буковины 18 октября 1918 г. сформировали «Українську Народну Раду», которая должна была действовать как представительный орган украинцев. Они также заявили о своем намерении соединить все западноукраинские земли в единое целое и поддерживать пока обычные взаимоотношения с тем, что останется от империи Габсбургов. Тем временем поляки также готовились овладеть Львовом и Восточной Галичиной.
Недовольная легитимистскими, медленными, на их взгляд, действиями Народной Рады, группа молодых офицеров «січових стрільців» во главе с капитаном Дмитром Витовским решила взять дело в свои руки. Вечером 31 октября они спешно собрали всех боеспособных украинских солдат из австрийских подразделений Львова и окрестностей и взяли город под свой контроль. Утром 1 ноября горожане, проснувшись, обнаружили реющий над ратушей украинский флаг, узнали, что все главные городские учреждения — в руках украинцев, и прочитали в расклеенных повсюду плакатах, что теперь они являются гражданами украинского государства. Нечто подобное произошло и в других местах Восточной Галичины.
Украинское население восторженно встретило события 1 ноября. Евреи признавали украинский суверенитет или же оставались нейтральными. Зато поляки, оправившись от потрясения, начали во Львове активное сопротивление. В городе развернулись жестокие бои буквально за каждый дом между украинскими войсками и силами польской военной организации. На северо-западе, на границе между Восточной Галичиной и собственно польской территорией, поляки захватили главный железнодорожный узел — Перемышль. Тем временем румынские войска овладели большей частью Буковины, Закарпатье оставалось в руках венгров. И все же большая часть Восточной Галичины еще принадлежала украинцам, настойчиво продолжавшим создавать свое государство. 9 ноября все украинские партии, договорившись о сотрудничестве в формировании правительства, назначили временный совет министров («Генеральний секретаріат») во главе с опытным парламентарием Костем Левицким. Через четыре дня было официально провозглашено новое государство — Западноукраинская Народная Республика (ЗУ HP).
Еще не оперившееся государство почти сразу же получило сокрушительный удар 22 ноября 1918 г., когда 1400 украинских солдат, в большинстве своем сельских юношей, плохо ориентировавшихся в условиях 200-тысячного города, не смогли подавить восстание поляков, недавно получивших подкрепление, и вынуждены были оставить Львов. В январе 1919 г. новой резиденцией правительства стал Станиславов. Именно здесь были предприняты первые упорядоченные попытки наладить работу правительства и создать боеспособную армию.
Большую часть своего 8-месячного существования ЗУНР была государством с почти 4-миллионным населением, из которого 3 млн составляли украинцы. Временные органы власти довольно быстро были заменены полностью укомплектованным и действенным государственным аппаратом. 22—26 ноября на землях, находившихся под контролем украинцев, прошли выборы в Украинскую Народную Раду (было избрано 150 депутатов), которая стала главным представительным и законодательным органом. Социальный состав Народной Рады был представлен преимущественно средним крестьянством, а также довольно внушительным числом духовенства и интеллигенции, все же составлявшими меньшинство; в идеологическом отношении подавляющее большинство депутатов, даже социалисты, тяготели к национал-либерализму. Этническую палитру Рады составляли почти одни украинцы, поскольку поляки вообще бойкотировали выборы, а евреи и немцы не принимали в них участия, не желая втягиваться в польско-украинский конфликт. Председатель Рады, юрист и бывший член венского парламента Евген Петрушевич, одновременно был и президентом республики.
В отличие от восточноукраинских правительств ЗУНР быстро наладила работу органов местной власти. За основу была взята австрийская модель — галичане не были сторонниками радикальных экспериментов, столь обычных на востоке. Администрация комплектовалась из украинцев, а нередко — из польских специалистов-профессионалов. Несмотря на необходимость вести ожесточенную войну, западноукраинскому государству удалось укрепить стабильность и порядок на своей территории. Действительно, немногим из новосозданных восточноевропейских государств удалось с таким искусством, быстро и эффективно наладить административный аппарат (не говоря уже о восточноукраинских правительствах). Это было несомненным результатом способности галичан к общественной самоорганизации, доведенной до довольно высокого уровня в предвоенные десятилетия.
Среди важнейших законодательных шагов Народной Рады были гарантия полных избирательных прав для всех граждан и обеспечение широких прав национальных меньшинств, вплоть до предоставления им 30 % мест в будущем парламенте. Эти меры вызвали положительный отклик, особенно среди еврейского населения: пережив трехдневный погром, устроенный вернувшимися во Львов поляками, евреи стали склоняться на сторону украинцев. В западноукраинской армии было создано отдельное еврейское подразделение в 1 тыс. человек. Решительно и без проволочек был решен наиважнейший вопрос — земельный: крупные частные владения, почти исключительно принадлежавшие полякам, экспроприировались и перераспределялись между малоземельными и безземельными крестьянами. С самого начала было ясным и то, что ЗУНР объединится с восточноукраинским государством. 22 января 1919 г., как мы знаем, это событие произошло.
Возможно, наиболее впечатляющим достижением западноукраинского государства было создание Украинской Галицкой армии. Опять-таки в отличие от восточных украинцев галичане довольно скоро сошлись на том, что им необходима крепкая, боеспособная регулярная армия. Поскольку большинство украинских солдат, служивших в австрийской армии, находились на итальянском фронте и еще не возвратились домой, ощущался серьезный недостаток в обученных бойцах. Тем не менее всеобщая мобилизация дала прекрасные результаты: к весне в армии насчитывалось свыше 100 тыс. человек, из которых 40 тыс. имели необходимую военную подготовку. Были, однако, серьезные проблемы с офицерскими кадрами и военным снаряжением. Социально-экономическая отсталость западноукраинского населения обусловила чрезвычайно небольшую численность украинских офицеров в австрийской армии. На тысячу офицеров приходилось всего два украинца (поляков было 27 на каждую тысячу). Более того, большинство украинцев служили в качестве младших офицеров. Именно поэтому ЗУ HP обратилась за помощью к восточным украинцам, таким, например, как генерал Михаил Омелянович-Павленко и другим бывшим офицерам царской армии, пригласив их на высшие командные и штабные должности. Средний корпус формировался частично из австрийских и немецких офицеров, оставшихся не у дел после окончания мировой войны. Однако большинство офицеров были галичанами, и, что особенно важно отметить,— между ними и солдатами в эти времена хаоса и социальной напряженности установились товарищеские отношения — возможно, потому, что и те, и другие были выходцами из крестьянства. Вооружение и боеприпасы, амуниция в основном были взяты из запасов австрийской армии или добыты путем разоружения австрийских и германских войск бывшей оккупационной армии, возвращавшихся домой через Галичину.
Польско-украинская война. Данный конфликт можно разделить на три этапа. В его начальный период, продолжавшийся до февраля 1919 г., это была война между украинским большинством и польским меньшинством в Восточной Галичине. Быстро и результативно проведенная мобилизация дала украинцам значительное преимущество в силе и принудила поляков обороняться. Однако поляки благодаря эффективной тактике, искусному руководству и упорству в бою сумели свести на нет наступательные действия украинского командования, к тому же довольно неповоротливые и лишенные изобретательности.
На втором этапе, с марта по май 1919 г., война приняла более широкий характер и велась уже между войсками самой Польши и галицкими украинцами. Получив из Польши солидные подкрепления, поляки достигли значительного численного перевеса. Решающим для этого периода событием стало разворачивание против украинцев армии генерала Йозефа Галлера. Это 60-тысячное соединение, сформированное из польских военнопленных во Франции, было великолепно оснащено, командовали в нем в основном французские офицеры. Хотя эта армия была снаряжена французами в Польшу для борьбы с большевиками, поляки повернули ее против украинцев, оправдываясь тем, что все украинцы — большевики или сочувствующие им. А апреле — мае поляки прорвали украинскую осаду Львова и отбросили деморализованную Галицкую армию к р. Збруч.
8 июня с неожиданного контрнаступления украинцев, возглавленных новым командующим, генералом Александром Грековым, началась финальная стадия войны. Собрав остаток физических и духовных сил, материальных ресурсов, галичане пошли в атаку на превосходящие силы поляков в районе Чорткова. Это наступление позволило украинцам дойти почти до Львова, однако захлебнулось — не столько по причине нарастающего сопротивления поляков, сколько из-за нехватки снаряжения и боеприпасов. Отряды Грекова, насчитывая по 5—10 патронов на человека и не имея материально-технической поддержки ни от одной из стран (не в пример полякам), были вынуждены начать отход, поставив этим точку в самой славной странице истории Галицкой армии. В середине июля поляки вновь заняли почти всю Восточную Галичину, а западноукраинская армия опять сосредоточилась на небольшом плацдарме за Збручем.
В этой катастрофической ситуации гражданское руководство (9 июня Петрушевичу для более эффективной работы правительства были предоставлены диктаторские полномочия) предложило армии перейти на румынскую территорию на положение интернированных. Армию не устраивал такой исход, она настаивала на продолжении борьбы за украинскую государственность и намеревалась, перейдя в Восточную Украину, бороться вместе с Петлюрой против большевиков. 16 июля 1919 г. под грохот польской канонады Галицкая армия и тысячи гражданских перешли через Збруч в Восточную Украину. Вооруженная борьба за Восточную Галичину, стоившая около 15 тыс. жизней украинцам и 10 тыс. полякам, завершилась.
Дипломатическая деятельность ЗУHP. В ходе вооруженного конфликта и даже после его завершения западноукраинское правительство не покидала надежда на международное признание. Его оптимизм основывался на том факте, что победившая Антанта приняла знаменитые «14 пунктов» президента Вильсона, один из которых гарантировал всем народам право на самоопределение. Однако если общие политические принципы Антанты отдавали должное интересам Украины, то политические интересы ее ведущего члена — Франции — отдавали предпочтение полякам. Стремясь не допустить восстановления мощной Германии, французы намеревались исключить эту возможность, создав на востоке Европы сильное польское государство. И если такой Польше было необходимо поглотить Восточную Галичину, следовало позволить ей сделать это.
Невзирая на то, что западные и восточные украинцы направили на Парижскую мирную конференцию (созванная в январе 1919 г., она должна была перекроить политическую карту Европы) совместную делегацию, галичане в достижении своих целей действовали самостоятельно. Западные украинцы добивались у Антанты признания их права на государственность и искали помощи в урегулировании своих отношений с поляками. Однако обе украинские делегации не встретили сочувствия на Парижской конференции. Только Англия, не одобрявшая польских планов Франции и заинтересованная в галицкой нефти, некоторое время поддерживала украинцев, но после поражения кабинета Ллойд Джорджа на выборах испарилась и эта надежда. Тем временем поляки, которым удалось наладить отличные связи с западными державами благодаря интенсивным усилиям лидера крайних националистов и рьяного украинофоба Романа Дмовского, делали все, чтобы дискредитировать западных украинцев.
Поляки доказывали, что украинцы слишком отсталы для самоуправления, что они вообще являются ничем иным, как «немецкой выдумкой», наконец, что они поголовно проникнуты большевистским духом. Следует заметить, что польская пропаганда достигла своей цели, поскольку европейцы почти ничего не знали об Украине и украинцах. Поэтому нет удивительного в том, что Совет послов Антанты 25 июня 1919 г. признал право Польши на оккупацию всей Восточной Галичины «для того, чтобы уберечь гражданское население от угрозы большевистских банд». Впрочем, Совет не дал согласия на полное и безусловное вхождение Восточной Галичины в состав Польши. Она получила временный мандат на управление этой территорией при условии обеспечения прав населения и гарантии достаточной автономии. Окончательное решение судьбы Восточной Галичины было делом будущего.
С точки зрения исторической ретроспективы неудача западных украинцев в достижении своих целей вполне объяснима. Здесь, в Восточной Галичине, где украинцы были лучше организованы, а их национальное самосознание — высокоразвитым, проблема сводилась к чисто количественным показателям: 3,5 млн украинцев вряд ли могли противостоять полякам, численно превосходящим их в шесть раз и более развитым экономически и политически. Начав борьбу, галичане рассчитывали на поддержку двух сил: Восточной Украины, откуда они ждали военной и материальной помощи и которая должна была уравновесить преимущество поляков, и Антанты, громогласно заявившей об уважении принципа самоопределения; от нее ждали по крайней мере признания украинских интересов.
Случилось же так, что Запад, поступившись принципами, отдал предпочтение Польше, а восточные украинцы не смогли удержать даже собственное государство, оставив галичан без поддержки. Галицкие украинцы, четко продемонстрировавшие свою способность к самоуправлению, не смогли, таким образом, сохранить свою государственность по причинам, от них не зависящим. Это, конечно, не означает, что их действия были безукоризненны: вялое руководство, отсутствие продуманной стратегии и запоздалое налаживание контактов с Западом во многом обусловили их неудачу. Тем не менее вряд ли стоит сомневаться в том, что если бы не подавляющее превосходство поляков, Западноукраинская Народная Республика могла бы найти свое место среди других новых восточноевропейских государств.
Развязка
Отход галичан в Восточную Украину и их соединение с силами Директории стали чрезвычайно важным событием в истории украинского национального движения. Впервые состоялась столь массовая встреча борцов за национальное освобождение из Восточной и Западной Украины, поколениями пестовавших идею братских связей. Теперь, со вступлением украинской революции в финальную фазу, они получили возможность проверить, как они смогут действовать вместе.
Несмотря на шаткое положение, в котором находились на клочке подольской земли эти два правительства и две армии, со всех сторон стиснутые врагами, была надежда, что, слившись, они образуют единую и эффективную силу. В военном отношении украинцы были сильны, как никогда. Галицкая армия насчитывала 50 тыс. человек. Возможно, среди всех украинских, большевистских и белогвардейских армий, воевавших в Украине, это была самая дисциплинированная и подготовленная. 35-тысячная армия Директории также значительно окрепла благодаря недавней реорганизации и приходу нескольких талантливых командиров. Кроме того, в союз с войсками Директории вошли отряды атаманов Зеленого и Ангела, насчитывавшие около 15 тыс. человек. Таким образом, украинцы имели в своем распоряжении 100-тысячную испытанную в боях армию и стали силой, которой нельзя было пренебречь.
Значительно улучшился и управленческий аппарат Директории, прежде всего благодаря притоку добросовестных и компетентных галицких чиновников. Впервые в крае, находившемся под контролем Директории, установилось некоторое подобие стабильности, законности и порядка. Рост эффективности административного аппарата и усиливающееся разочарование крестьянства в большевиках способствовали успеху мобилизации, проводимой Директорией на Правобережье. Однако недостаток вооружений и продовольствия вынуждал Петлюру отпускать многих новобранцев по домам.
При таком многообещающем стечении обстоятельств украинцам, если они хотели использовать благоприятные возможности, едва обозначившиеся перед ними, следовало соблюсти два главных условия. Им было необходимо, во-первых, установить уравновешенные, доброжелательные отношения между двумя правительствами и, во-вторых, убедить Антанту в необходимости помощи им вооружениями.
Тем не менее довольно быстро выяснилось, что расхождения между двумя украинскими правительствами настолько глубоки, что они просто не в состоянии преодолеть их. Прежде всего предельно неясным было соотношение между Директорией Петлюры и диктатурой Петрушевича. Теоретически Директория являлась всеукраинским правительством и потому она претендовала на высшую власть; однако практически такую роль играло западноукраинское правительство, которое располагало более крепкой армией и дееспособной администрацией и в силу этого не было расположено проводить политику, которую считало неприемлемой. Кроме того, оба правительства не сходились в идеологическом отношении. Если Директория складывалась преимущественно из представителей левых партий, то основу западноукраинского правительства составляли либералы явно консервативного оттенка. В результате восточные украинцы обвиняли галичан в «реакционности», последние же отвечали им комплиментом на комплимент, величая их «полубольшевиками». Крепко организованные, национально сознательные галичане с плохо скрываемым презрением относились к организационной немощи, импровизаторству и социальному радикализму своих восточных братьев. Со своей стороны последние считали галичан провинциальными бюрократами, не способными понять более широкий контекст событий в Украине. Подводя итог, можно с уверенностью сказать, что все значительные культурные, политические, психологические различия, накопившиеся между западными и восточными украинцами за столетия жизни в весьма различной среде, вышли теперь на передний план.
Последствия этих различий наиболее четко проявились во время совместного наступления украинцев против большевиков в начале августа 1919 г. Начало было удачным: невзирая на упорное сопротивление противника, украинцы к концу месяца захватили большую часть Правобережья. Впрочем, главной причиной отхода большевиков были не столько атаки украинцев, сколько наступление белых. Из Сибири армии адмирала Колчака угрожали Москве; на Балтике готовился к штурму Петрограда генерал Николай Юденич; наибольшую опасность представляли армии Деникина, рвавшиеся с Дона. К концу лета 1919 г. гибель большевистского режима казалась неминуемой.
30 августа части Галицкой армии вошли в Киев, только что брошенный большевиками. Директория готовилась триумфально вступить в город днем позже. Однако в этот же день в Киев вошел авангард деникинской армии, натолкнувшийся на галичан. Растерявшись, не зная, как поступить с белыми (западноукраинское правительство часто заявляло, что ему нечего делить с Деникиным), галичане отошли — к величайшему огорчению Петлюры и восточных украинцев, отчаянно желавших захватить город из пропагандистских и политических соображений. На следующий день, когда Петлюре в конце концов удалось убедить галичан выступить против белых, бороться за возвращение города было уже поздно. Украинские армии, взаимно недовольные, втянувшиеся в нежелательный конфликт с белыми, стали откатываться на запад. Этим эпизодом фактически закончилась борьба за украинскую государственность. Все, что происходило после, можно считать запутанным и трагическим эпилогом.
Белые. Возглавляемые реакционными генералами, полными решимости восстановить старый общественный порядок и «единую неделимую Россию», белые относились к «социалистическому авантюристу» Петлюре и восточноукраинским «предателям-сепаратистам» с неменьшей ненавистью, чем к большевикам. (Они, однако, ничего не имели против галичан, считая их иностранцами.) Позицию белых в украинском вопросе прямо и без обиняков выразил их главный идеолог Василий Шульгин, когда деникинцы взяли Киев: «Юго-Западный край (Шульгин избегал самого названия «Украина».— Авт.) может быть русским и только русским... мы не отдадим его ни украинским предателям, ни еврейским палачам» (видимо, речь шла о многочисленных евреях, служивших в ЧК).
Учитывая, что подобные настроения преобладали среди белых, не удивительно, что распаленный успехами Деникин отказался даже выслушать неоднократные предложения Петлюры о совместной борьбе против большевиков. Это стало одним из крупнейших его просчетов, поскольку Деникин потерял поддержку большой украинской армии; приказав же своим войскам атаковать украинцев, он по сути лил воду на мельницу большевиков. Эта самоубийственная негибкость, еще более явная в социальной политике белых, во многом стала причиной поражения Деникина осенью 1919 г. Белые стремились подорвать силы Директории и иными средствами, — убеждая, например, своих покровителей в Антанте отказать украинцам в признании на Парижской мирной конференции и, что еще важнее,— не предоставлять им материальной помощи.
Осенью 1919 г. положение украинцев стало действительно трагическим. С одной стороны их теснили белые, с другой изготовились к удару большевики, в тылу не давали покоя агрессивные поляки и враждебно настроенные румыны. Этот постоянно сужающийся «квадрат смерти» превратился в сущий ад в октябре, когда истощенные, изможденные голодом, оставшиеся без пристанища и снабжения украинские армии были поражены эпидемией тифа. В течение всего нескольких недель большая часть войск или вымерла, или еще умирала, или была совершенно обессилена болезнью. Именно в этот момент распалась славная Галицкая армия. К концу октября в ней оставалось не более 4 тыс. боеспособных солдат. Количество бойцов у Петлюры едва достигало 3 тыс. Оставшиеся в живых спасались, кто как мог.
6 ноября 1919 г. командир галичан генерал Мирон Тарнавский перешел со своими людьми под командование белых, договорившись, что их не будут использовать в боях против украинцев и дадут возможность восстановить силы. Тем временем Петрушевич со своими сторонниками перебрался в Вену, где они создали правительство в изгнании. Петлюра и Директория нашли пристанище в Польше, а их войска перешли на положение партизан, действовавших в тылу у большевиков. Итак, финал был угнетающим: остатки двух украинских правительств и армий оказались в лагерях своих врагов.
Союз Петлюры с Польшей. Впрочем, были еще попытки продлить агонию борьбы украинцев за независимость. 21 апреля 1920 г., отказавшись от всех претензий на Восточную Галичину (чем вызвав возмущение галичан), Петлюра заключил пакт с Польшей против большевиков, договорившись о совместных действиях в Украине. Главным мотивом, побудившим Польшу пойти на это неожиданное соглашение, было ее стремление создать в Восточной Украине буферное государство на границе с Россией. Поляки надеялись, что появление в Украине восстановленной армии Петлюры обеспечит поддержку их наступлению со стороны украинского крестьянства, настроенного антибольшевистски. Как обычно, первоначально дела шли успешно: 6 мая 1920 г. союзные силы, насчитывавшие около 65 тыс. поляков и 15 тыс. украинцев, взяли Киев.
Однако ожидаемого всплеска крестьянской поддержки не последовало. Личной популярности Петлюры среди крестьянства оказалось недостаточно, чтобы перебороть традиционную неприязнь к его союзникам — польским «панам». В июне большевики перешли в контрнаступление, в итоге приведшее к заключению польско-советского мирного договора и отказу поляков от союза с Петлюрой. Восточноукраинская армия, численность которой возросла до 35 тыс. человек, в одиночку билась с большевиками до ноября 1920 г., пока ей не пришлось оставить свой крохотный плацдарм на Волыни и перейти на территорию Польши, где она была интернирована. Если не считать нескольких безуспешных партизанских рейдов на территорию советской Украины, предпринятых годом позже, война за независимость Украины завершилась окончательно.
Победа большевиков
Вторично потерпев неудачу в Украине поздним летом 1919 г., большевики вынуждены были пересмотреть свою политику. С острой критикой коллег, игнорировавших особенности Украины, выступили члены партии — украинцы во главе с Юрием Лапчинским. Они доказывали, что «Украине нельзя навязывать готовые формы жизненного уклада, выработанные в России за полтора года советского строительства». Если не массы рядовых членов партии, то ее руководство нехотя признало, что реквизиции зерна вызвали резкое недовольство крестьян и что оно недооценивало значение национального фактора в своих предыдущих действиях в Украине. Большую роль в пересмотре позиций и самокритике сыграл Ленин, утверждавший, что «не учитывать важность национального вопроса на Украине, чем часто грешат великороссы (возможно, несколько реже, чем великороссы,— евреи), означает совершать серьезнейшую и опаснейшую ошибку... мы должны особенно энергично бороться против пережитков (иногда не осознанных) великорусского империализма и шовинизма среди русских коммунистов».
Ленинские указания, впрочем, вовсе не сводились к тому, чтобы идти навстречу украинским требованиям независимости — ни стремлению деятелей национально-освободительного движения к государственной самостоятельности, ни склонности многих украинских большевиков к организационной независимости. Главной целью большевиков было добавить чуть больше «украинского оттенка» советской власти в Украине. Именно поэтому формирование 21 декабря 1919 г. третьего украинского советского правительства сопровождалось патриотической риторикой о том, что «вновь восстает из мертвых свободная и независимая Украинская Советская Социалистическая Республика». Следующий декрет провозглашал одной из главных целей коммунистической партии Украины «защиту независимости и целостности Украинской Социалистической Советской Республики». Несколько украинцев — членов партии получили назначения на высокие (правда, не ключевые) посты в правительстве, партийным функционерам были даны указания: по возможности использовать украинский язык и проявлять уважение к украинской культуре.
Чтобы умиротворить крестьянство, большевики временно отказались от практики создания коммун и совхозов вместо крупных землевладений, встречавшей в Украине значительное более мощное сопротивление, чем в России. Хотя большевики и продолжали экспроприацию зерна, они объясняли, что теперь это зерно предназначается для нужд армии, а не для России. Большее, чем раньше, внимание уделялось тактике, направленной на усиление трений между богатым, средним и бедным крестьянством. Осознав бесполезность попыток победить 500-тысячное кулачество, большевики постарались привлечь на свою сторону середняков, посулив сохранить за ними их землю. Дальнейшее развитие получила также старая политика партии по созданию «комітетів незаможних селян» (комнезамов), направленная на нейтрализацию влияния кулачества в деревне.
Несмотря на все эти лавирования, решающая победа большевиков в Украине была достигнута военной силой. Осенью 1919 г. в Красной армии было 1,5 млн человек; к весне 1920 г. в ней насчитывалось уже около 3,5 млн солдат, которых вели в бой 50 тыс. офицеров бывшей царской армии, насильно призванных на службу. Когда в декабре 1919 г. большевики вернулись в Украину, их победа была делом решенным. Тем не менее даже после изгнания остатков белых и украинских армий в ноябре 1920 г. контроль большевиков над украинским селом был весьма условным. Значительное количество крестьян, прежде всего кулаки, оставались непримиримыми врагами коммунизма и продолжали упорную, хотя и неорганизованную, партизанскую войну против большевиков.
Антибольшевистские повстанцы, объединенные почти в 100 отрядов, насчитывали в своих рядах около 40 тыс. человек. Знаменитый Махно, опираясь на широкую поддержку населения, продержался на юге до августа 1921 г. В районе Киева действовали крупные, хорошо вооруженные отряды в 1—2 тыс. человек, возглавляемые петлюровскими атаманами, такими как Юрий Тютюнник, связанными с украинским эмиграционным правительством в Польше. Только снарядив против них около 50 тыс. человек, в большинстве подчиненных ЧК, большевики сумели сломать хребет повстанческому движению в конце 1921 г. Лишь после этого большевики могли с уверенностью заявить, что они не только завоевали Украину, но и покорили ее.
История крушения империй и революционных потрясений после первой мировой войны неизбежно ставит вопрос: почему в то время как почти все народы Восточной Европы, включая даже такие небольшие угнетенные царизмом нации, как финны, эстонцы, латыши и литовцы, сумели достичь независимости, 30-миллионный украинский народ не смог сделать этого? Этот вопрос тем более резонен, что украинцы, возможно, дольше всех сражались за независимость и заплатили за нее цену куда более высокую, чем любой другой восточноевропейский народ.
Рассматривая основные причины поражения украинцев, следует различать, во-первых, внутренние и внешние факторы, во-вторых, разницу в положении Восточной и Западной Украины. Говоря о внутренних факторах, упомянем основную дилемму украинцев (главным образом восточных), которая заключалась в том, что им пришлось начать процесс государственного строительства еще до того как сформировалась полностью сама украинская нация. Замедленный характер и отсталость основных компонентов процесса формирования украинской нации были обусловлены гнетом царизма и слабостью ее социальной базы. Среди всех социальных групп Украины ведущие позиции в национальном движении заняла интеллигенция. Однако она составляла всего около 2—3 % общего количества населения, и только незначительная ее часть участвовала в освободительном движении. Многие ее представители были крепко связаны как с украинской, так и с русской культурой, и для них чисто психологически было порой необычайно трудно сразу порвать с Россией. Отсюда исходили и нерешительность в вопросе о независимости, и явная склонность к автономизму и федерализму. Наконец, даже во время революции и гражданской войны немалая часть украинской интеллигенции оставалась в нерешительности, какая задача является первоначальной: социальные преобразования или национальное освобождение. В итоге революция в Восточной Украине бросила в водоворот событий идеалистически настроенную и патриотичную, но неопытную интеллигенцию, заставив ее действовать до того как она сама поняла, чего и как хочет добиться.
Возглавив борьбу за независимость, украинская интеллигенция рассчитывала на поддержку крестьянства. Однако этот колоссальный резерв потенциальных сторонников не оправдал ее ожиданий. Неграмотный, забитый, политически неразвитый крестьянин знал, против чего он борется, но не осознавал четко, за что. Зато он понимал, что является трудящимся, который подвергается эксплуатации. На этом основывались первые успехи большевистской пропаганды. Более сложную идею национальной государственности он воспринимал с трудом, и только в конце гражданской войны часть более грамотного крестьянства определенно начала склоняться к идее национального самоопределения. Однако к этому времени лучшие возможности для достижения независимости были упущены.
К тому же, даже когда крестьяне шли на поддержку независимости, организовать их было необыкновенно трудно. В отличие от немногочисленных, но размещенных компактно рабочих, сосредоточенных в нескольких крупнейших городах и потому ставших легкой добычей большевиков, крестьяне были рассеяны по тысячам сел. Убедить их объединиться для достижения общих целей явилось необычайно сложным делом для неопытной интеллигенции. И если поддержка украинского национального движения интеллигенцией и крестьянами еще оставляла вопрос о его успехах открытым, то отсутствие такой поддержки в городах (это в равной мере касается и Галичины) оказалось решающим фактором. Украинские армии, которые не могли рассчитывать на помощь рабочих, городской буржуазии, служащих, офицеров и технической интеллигенции, с огромным трудом удерживались в городах — этих важнейших центрах коммуникаций, транспорта и управления. Таким образом, неразвитость социальной основы украинского движения в 1917—1921 гг. стала его стратегическим недостатком, оказавшим значительное влияние на исход борьбы.
Однако решающую роль в поражении украинского национально-освободительного движения сыграли все же внешние факторы. Например, в судьбе галицких украинцев, чье национальное движение было не менее сильным, чем у других восточноевропейских народов, получивших независимость, главную роль сыграла не внутренняя их слабость, а превосходящая мощь поляков. Относительно Восточной Украины то же можно сказать о большевистской России — именно она, а не слабые украинские большевики, перекрыла украинцам путь к независимости. В конце 1920 г. командующий Красной армией Лев Троцкий открыто признавал, что «Советская власть на Украине продержалась до сих пор (и продержалась с трудом) главным образом властью Москвы, великорусских коммунистов и русской Красной Армии».
Своим успехом партия Ленина была обязана не только блестящему руководству и прекрасной организации, но также и тому обстоятельству, что она имела в своем распоряжении неисчерпаемые финансовые, промышленные, управленческие и людские ресурсы России. Большевики опирались на поддержку русских и русифицированных рабочих украинских городов, что позволило им мобилизовать сторонников в нужном месте и в нужный момент. Кроме того, восточные украинцы имели еще одного непримиримого врага — белых. Чтобы победить таких противников, требовались силы более значительные, чем те, которыми располагали национальные движения, делавшие первые шаги.
Оказавшись лицом к лицу с многочисленными врагами, превосходящими их силой, и восточные, и западные украинцы не смогли к тому же добиться признания и помощи со стороны победивших держав Антанты. Почему Антанта, столь охотно помогавшая военными и дипломатическими средствами белогвардейцам или новым восточноевропейским государствам, отвернулась от украинцев? Причин было немало: игнорирование реальной ситуации в Украине, энергичная и довольно эффективная антиукраинская пропаганда со стороны поляков и белых; определенную роль сыграло и то обстоятельство, что и Центральная Рада, и гетманат слишком тесно сотрудничали со злейшим врагом Антанты — Германией, а Директория ассоциировалась с левыми («большевистскими») тенденциями. Наконец, невероятный хаос, охвативший Украину, в значительной мере препятствовал налаживанию нормальной работы собственного национального правительства.
Впрочем, революция и гражданская война принесли украинцам не только утраты, но и некоторые приобретения. Национальное самосознание, раньше бывшее отличительной чертой части интеллигенции, распространилось на все слои украинского населения. С одной стороны, крестьянин, показавший свою способность свергать правительства и сражаться за свои интересы, обрел чувство уверенности и собственного достоинства. Теперь он мог требовать большего уважения и внимания к своему языку и культуре. С другой стороны, появление украинских правительств научило крестьян осознавать себя украинцами. Таким образом, всего за четыре года процесс формирования нации колоссально продвинулся вперед. Именно в этом смысле подъем 1917—1921 гг. был не только социальной, но и национальной революцией.
Если борьба за национальное самоопределение придала украинской революции особые отличительные черты, то социально-экономические преобразования связывали ее с российской революцией. Как и всюду в бывшей царской империи, старый мир ушел в прошлое и крестьяне поделили между собой большую часть земель. И если мечты о независимости так и не вышли из области мечтаний, то по крайней мере многие украинцы могли удовлетвориться сознанием того, что они остались не с пустыми руками. Теперь все зависело от того, даст ли советское правительство возможность украинцам почувствовать себя единым целым и развить дальше завоевания революции.
20. СОВЕТСКАЯ УКРАИНА: НОВАТОРСКИЕ 20-е
Семь лет военной бойни и гражданской смуты превратили территорию бывшей Российской империи, оставшуюся за большевиками, в сплошные руины. Только в Украине военные действия, эпидемии и экзекуции, главным образом периода гражданской войны, унесли около 1,5 млн жизней. Голод, холод, безработица гнали сотни тысяч горожан в села. Практически остановилось производство товаров. Вконец изможденное общество явно не было готово к радикальным социальным преобразованиям, к которым стремились большевики.
В свою очередь большевики хотя и были победителями, но все же оставались крошечным меньшинством в море огромного и в целом враждебного им населения и потому не могли действовать сообразно своим намерениям. Смерть Ленина в 1924 г. вызвала кризис в руководстве, усугубившийся ожесточенными дебатами в коммунистической партии по поводу выбора путей и методов строительства коммунизма. Обстоятельства вынуждали партию на протяжении 1920-х годов действовать осмотрительно и гибко в достижении своих целей. Если отдельные лица или группы не занимали открыто антисоветских позиций, вмешательство в их дела было довольно ограниченным.
Умеренность советской власти в этот период благоприятно сказалась на украинцах в двух отношениях: во-первых, благодаря тем уступкам, на которые Советы пошли в своей крестьянской политике; во-вторых, благодаря попыткам власти получить широкую поддержку среди нерусских народов. В результате 1920-е годы стали периодом настоящего, в чем-то неожиданного возрождения национального самосознания, духовного подъема, настоящим золотым веком украинцев при советской власти.
Военный коммунизм и нэп
Развал экономики был в значительной степени следствием политики большевиков периода гражданской войны. Стараясь сразу же установить социалистический экономический строй при одновременном выкачивании продуктов для Красной армии и голодающих русских городов, большевики внедрили целую систему жестких экономических мер, вошедших в историю под названием «военный коммунизм». Эта политика включала национализацию крупных владений, капиталов и промышленности, введение всеобщей трудовой повинности, уравнительное распределение товаров и продовольствия и. наконец, наиболее ненавидимую меру — продразверстку — экспроприацию зерна у крестьян.
Подобно саранче правительственные чиновники, сопровождаемые вооруженными отрядами, налетали на села и отбирали у крестьян зерно. Крестьянину разрешалось оставлять для себя только 30 фунтов в месяц. Себе в помощь партия создала уже упоминавшиеся комнезамы, члены которых имели преимущество при разделе земли, освобождались от продразверстки и получали 10—25 % «добычи». В ответ большинство крестьян до минимума сократили производство сельскохозяйственной продукции. Это совпало с невиданной засухой, поразившей огромные территории юга России и Украины. Результатом стал голод 1921 —1922 гт., который унес сотни тысяч жизней в Украине и еще больше — в Поволжье. В отличие от событий, случившихся через 10 лет, в этот раз советское правительство признало факт голода и организовало широкую внутреннюю и международную кампанию помощи голодающим.
Катастрофическое ухудшение экономической ситуации вызвало широкое недовольство большевиками, проявившееся в военных мятежах, массовых забастовках на заводах и крестьянских восстаниях, захлестнувших Россию и Украину в 1921 г. Хотя Красная армия и ЧК беспощадно расправились с восставшими, Ленин был вынужден признать крах политики военного коммунизма и пойти на уступки, особенно в отношении крестьянства.
В очередной раз Ленин проявил незаурядные способности тактика: зазвучало знаменитое ленинское «танго» — шаг назад, два шага вперед на пути к социализму. 21 марта 1921 г. на X съезде РКП (б) ему с большим трудом удалось убедить своих коллег перейти к новой экономической политике (нэпу) — и то только после опаснейшего кронштадтского мятежа (он случился во время съезда), показавшего, насколько непопулярна политика, проводимая до сих пор большевиками. Нэп был компромиссом, временным отступлением от принципов социализма и предпринимался с целью восстановить страну, поднять ее из разрухи, принесенной гражданской войной. Гвоздем этой политики было стремление умиротворить крестьянство и заинтересовать его в расширении производства продуктов питания. Вместо продразверстки правительство ввело умеренный налог на крестьянство (продналог). Заплатив его зерном, крестьянин получал право продавать излишки хлеба по рыночным ценам. Бедное крестьянство вообще освобождалось от уплаты налога. Пришлось отказаться и от политики создания колхозов. Большинство земель, национализированных Центральной Радой в 1918 г., перераспределялось среди беднейшего крестьянства.
Советская Украина в межвоенный период
С целью стимулировать другие секторы экономики был ослаблен контроль за внутренней торговлей, мелкие предприятия возвращены их владельцам и даже разрешены иностранные капиталовложения в экономику страны. При этом Ленин вовсе не собирался идти на вечный компромисс с капитализмом и отказываться от своей мечты о построении социалистической экономики. Правительство сохранило за собой контроль над «командными высотами» экономики: тяжелой индустрией, банками, транспортом и внешней торговлей.
Нэп принес большой успех. Имея гарантию, что они получат за свою продукцию хорошую прибыль от голодающих горожан, 5 млн крестьянских хозяйств Украины быстро подняли производительность. К 1927 г. находившихся в обработке земель было уже на 10 % больше, чем в 1913 г. Одновременно достигло довоенного уровня производство предметов потребления, развиваемое мелкими предпринимателями (нэпманами) с разрешения государства. Отставала только тяжелая промышленность, оставшаяся в государственном секторе экономики. Время шло, воспоминания о кошмарах гражданской войны уходили в прошлое, возвращалось благосостояние, и украинский крестьянин примирился с большевистским режимом, к которому раньше относился с величайшим недоверием.
Создание Советского Союза
Как ни медленно Ленин и большевики шли к признанию важности национального вопроса, оказавшись у власти, они должны были заняться им вплотную. С одной стороны, еще во время гражданской войны они выдвинули лозунг права наций на самоопределение «вплоть до отделения и создания
независимых государств», нажив на этом большие политические дивиденды. С другой — они всячески стремились подавить национальные движения, утверждая, что их возглавляют «буржуазные элементы», которые не будут и не могут действовать в интересах рабочего класса. Однако после поражения «буржуазных националистов» большевикам (положение которых еще не было достаточно прочным) пришлось искать пути соглашения с теми правительствами нерусских народов, которых они сами привели к власти.
Хотя подчиненная Москве коммунистическая партия полностью контролировала украинское советское правительство, это не означало, что она могла распоряжаться им по своей воле. Слишком очевидны были прецеденты, говорящие против такой возможности. В Брест-Литовске большевистская Россия признала Центральную Раду и ее Генеральный Секретариат как самостоятельное правительство независимого государства. Зайдя столь далеко, чтобы признать независимость и суверенитет украинского «буржуазного» правительства, большевики не могли сделать меньшего для украинского советского правительства. Следовательно, к нему надлежало относиться так, как будто оно обладает (по крайней мере теоретически) суверенной властью. Не случайно поэтому вплоть до 1923 г. правительство советской Украины вело самостоятельную дипломатическую деятельность (было заключено 48 соглашений), осуществляло внешнюю торговлю и даже делало первые шаги в формировании украинской армии.
Кроме всего прочего, среди украинских большевиков были весьма влиятельные группировки, отстаивавшие идею украинской советской государственности. Они складывались в основном из боротьбистов и укапистов, отколовшихся в 1919 г. от украинских эсеров и украинской социал-демократической партии и перешедших к большевикам. Из этих двух группировок более многочисленной и влиятельной были боротьбисты во главе с Олександром Шумским, Василем Блакитным и Миколой Шинкарем. Будучи партией народнического типа, они тел и значительно более тесные связи с селом и украинским крестьянством, чем большевики. К концу лета 1919 г., когда «второе издание» советской власти в Украине потерпело крах, боротьбисты даже предприняли попытку перехватить у большевиков роль лидера коммунистической революции в Украине. Переименовавшись в Коммунистическую партию Украины (боротьбистов), в начале 1920 г. они обратились в Коммунистический Интернационал с просьбой принять их как отдельную организацию. Однако контролируемый Москвой Коминтерн ответил отказом, и боротьбисты вынуждены были самораспуститься. Впрочем, поскольку большевики испытывали крайнюю нужду в украиноязычных кадрах, они приняли в свою партию около 4 тыс. боротьбистов и даже предоставили некоторым из них высокие посты в правительстве советской Украины. Это позволило многим национально сознательным левым продолжать борьбу за украинскую государственность в рамках советского режима.
Той же стезей прошли несколько сотен у кап истов. Они также попытались воспользоваться некоторыми большевистскими козырями. Назвавшись Украинской коммунистической партией, они попытались, и тоже безуспешно, вступить в Коминтерн. В 1925 г. им также пришлось объявить о самороспуске, и многие из них, включая таких лидеров, как Михайло Ткаченко и Юрий Мазуренко, вступили в большевистскую партию, руководствуясь теми же мотивами, что и боротьбисты: с целью воздействия на украинскую политику партии изнутри.
В отличие от этих «новообращенных» членов большевистской партии, вынужденных скорректировать свои убеждения, были еще старые члены партии — украинцы, искренне желавшие победы коммунизма. Они считали, что лучшим способом достижения этой цели стала бы «украинизация» большевизма, которая сделала бы его более привлекательным и понятным для населения. Это в первую очередь подразумевало, что советское правительство должно быть также и украинским правительством. Наиболее известным представителем этой группы был Микола Скрипник — близкий соратник Ленина, одна из ведущих фигур во всех трех украинских советских правительствах. Наконец, было еще несколько большевиков неукраинского происхождения, заинтересованных в сохранении самостоятельности Украины. Один из них — Христиан Раковский, глава украинского советского правительства В 1919 г. он весьма еще пренебрежительно относился к украинским национальным устремлениям, но уже в 1922 г., поняв, что чем больше полномочий будет у украинского правительства, тем большую власть будет иметь лично он, превратился в ярого антицентралиста и защитника украинской автономии.
У помянутые взгляды и подходы не были достоянием только просоветских украинцев; они также ширились среди членов новосозданных советских правительств на Кавказе и в Средней Азии. Даже Москва соглашалась с тем, что все предыдущие военные союзы и временные соглашения, заключенные во время гражданской войны и имевшие формальное значение (реальной силой, удерживавшей всех вместе, были партия и Красная армия), уже не отвечают требованиям времени. Поэтому в последние месяцы 1922 г. в Москве началась общая дискуссия о выработке более устойчивых связей и характере взаимоотношений между Российской, Украинской, Белорусской и закавказскими республиками.
Смертельно больной Ленин не смог принять деятельного участия в этой важнейшей дискуссии. Это обстоятельство стало главной причиной того, что ключевую роль в дебатах играл Иосиф Сталин — входивший в это время в силу комиссар по делам национальностей и генеральный секретарь ЦК партии. Невзирая на свое грузинское происхождение, Сталин был убежденным централистом и антинационалистом. Опираясь на поддержку многих русских членов партии, он выдвинул теорию «автономизации», согласно которой все нерусские республики должны быть объединены в едином Российском советском государстве. Нерусским народам предлагалась культурная автономия в Российской республике. Эти предложения вызвали взрыв возмущения среди нерусских большевиков. Скрипник и другие украинцы охарактеризовали их как плохо прикрытый русский шовинизм. В знак протеста в полном составе ушел в отставку Центральный комитет грузинской коммунистической партии. Представитель среднеазиатских большевиков Султан Галиев обвинил партию в поддержке «красного империализма».
В этот момент в дискуссию вступил Ленин. Он отлично понимал, что если советская Россия поглотит другие республики, она не только потеряет и так довольно слабую поддержку, которую большевики имели в них, но и создаст крайне невыгодное мнение о советской системе среди колониальных народов во всем мире. А уж если русский национализм и централизм создавали угрозу делу мировой революции, то Ленин объявил «великодержавному шовинизму смертельный бой». Исходя из этого он предлагал всем советским республикам вступить в «союз равных».
Добровольность этого союза, по мысли Ленина, должна была гарантироваться правом республик на выход из него. Этот пункт подчеркивался и в Конституции 1924 г. Полномочия правительства распределялись таким образом, чтобы определенная часть их оставалась в исключительном ведении республик; другая — находилась бы в совместном ведении республиканских и союзных органов; наконец, часть полномочий закреплялась только за союзным правительством. Соответственно украинское советское правительство имело, по крайней мере теоретически, исключительную юрисдикцию на своей территории над сельским хозяйством и правосудием, образованием, внутренними делами, здравоохранением и социальным обеспечением. Совместно с союзным правительством велись дела в области продовольственной политики, трудовых ресурсов, финансов, надзора и народного хозяйства. Внешняя политика, армия и флот, транспорт и связь, внешняя торговля относились к исключительной компетенции союзного правительства, находившегося в Москве.
Впрочем, по требованию Ленина в эту схему вносилась одна весьма существенная оговорка. Право на выход из союза — этот краеугольный камень суверенитета республик — имело силу только при согласии коммунистической партии. Поскольку партия оставалась жестко централизованной и фактически российской организацией, базирующейся в Москве, возможность такого согласия практически исключалась. Итак, ленинский план позволял создать федералистскую конструкцию (или ее фасад, как говорили некоторые) и умиротворить таким образом националов, одновременно сохранив полный политический контроль в руках центра.
Хотя нерусские, в особенности украинцы, имели серьезные претензии к ленинскому плану, он все же выглядел явно предпочтительнее того, что предлагал Сталин. Поэтому 30 декабря 1922 г. этот план был одобрен представителями Российской, Белорусской, Украинской советских республик и Закавказской федерации, чем было положено начало существованию Союза Советских Социалистических Республик.
Войдя в состав Советского Союза, Украина стала второй по площади его составной частью (наибольшей была Российская республика). Ее территория охватывала около 450 тыс. кв. км, а население насчитывало свыше 26 млн человек. В качестве столицы был избран Харьков, поскольку он не был настолько связан с прежними национальными правительствами, как Киев. Первоначально республика состояла из 12 губерний; в 1925 г. ее административное деление изменилось: был создан 41 округ; и в 1939 г. они вновь были переформированы в 15 областей. Значительная часть 5-миллионного неукраинского населения проживала в 12 специально созданных для этого административных районах (так называемые национальные районы).
Для объяснения причин создания псевдофедералистской формы СССР предлагаются самые разные точки зрения. Некоторые западные исследователи полагают, что это было всего лишь тщательно закамуфлированной формой возврата российского центра к контролю над нерусскими окраинами. Другие считают федеральное устройство уступкой победившего, но еще слабого советского режима растущему национальному самосознанию нерусских народов. Советские авторы видели в федералистской системе успешную попытку создания новой, наилучшей структуры, внутри которой разные народы могли бы сосуществовать в согласии и развиваться свободно.
Однако структура СССР не позволяла разным народам устраивать свои дела по собственной воле. Все окончательные решения, касавшиеся Украины, по-прежнему принимались в Москве, а отнюдь не в Харькове. К тому же никто не спрашивал мнения украинцев по поводу самого создания Союза. Решение о характере взаимоотношений между Россией и Украиной было принято малочисленной, по сути русской по составу партией.
Впрочем, было бы некорректно утверждать, что украинцы и другие нерусские народы ничего не получили от федералистской формы построения страны. В царские времена украинский язык, культура, национальная самобытность были объектами жестоких преследований. Само географическое понятие «Украина» не имело четких границ и заменялось такими неопределенными терминами, как «Юго-Западный край» или «Малороссия». Наоборот, при Советах Украинская Советская Социалистическая Республика стала четко определенным национальным и территориальным целым, с собственным административным центром и аппаратом. Таким образом, украинцы наконец-то обрели территориально-административные рамки, соответствующие их национальному естеству, т. е. то, чего они были лишены со времен казацкой Гетманщины XVIII столетия.
Украинизация
Несмотря на обещания уважать принцип самоопределения наций, раздаваемые большевиками во время гражданской войны, несмотря на создание национальных советских республик и показной федералистский характер Советского Союза, коммунистическая партия в первые годы своего правления все еще заметно ощущала недостаток поддержки со стороны нерусских народов. Она оставалась крошечной, в основном русской, организацией, базирующейся в городах, балансирующей на лезвии ножа среди масс крестьянства, в любой момент готовых отшатнуться от нее, и нерусских народов, лояльность которых по отношению к ней была весьма сомнительной. Так, Украина в особенности была «слабым звеном Советской власти», как это открыто признавал сам Сталин. Поэтому, утихомирив крестьянство нэпом, партия начала искать средства достижения признания и поддержки среди нерусских народов.
В 1923 г. на XII съезде партии ее руководство положило начало политике «коренизации». Она была призвана сосредоточить усилия на том, чтобы привлечь в партию и государственный аппарат представителей нерусских народов, чтобы советские служащие изучали местные языки и пользовались ими, наконец, чтобы государство способствовало культурному и социальному развитию разных народов. Украинский вариант этой политики получил название украинизации.
Впрочем, прежде чем разворачивать украинизацию, следовало внести некоторые изменения в состав партийного руководства в Украине. В это время оно состояло главным образом из присланных Москвой советских чиновников и местных евреев. В большинстве своем они не только не проявили понимания необходимости украинизации, но и в еще меньшей степени показали свое желание проводить ее в жизнь. К тому же многие из них открыто демонстрировали свое превосходство над «местными». Так, один из наиболее высокопоставленных партийных чиновников в Украине, Дмитрий Лебедь, был как раз из тех русских, кто не собирался скрывать свою неприязнь к украинской культуре и обычаям, к украинизации как таковой. Он отстаивал так называемую «теорию борьбы двух культур», в соответствии с которой русская культура в Украине, как передовая культура прогрессивного пролетариата и города, неизбежно должна победить украинскую культуру, связанную с отсталым крестьянством и селом, поэтому коммунисты обязаны способствовать этому «естественному процессу».
Хотя идеи Лебедя вполне разделялись многими его московскими покровителями, они все же пришлись не ко времени, поэтому его и ряд других известных партийных деятелей-не-украинцев пришлось отозвать из Украины. Их места заняли более послушные и дисциплинированные ставленники Москвы, такие как Лазарь Каганович — украинский еврей, возглавивший партийный аппарат в Украине и готовый беспрекословно проводить курс партии на украинизацию, а также украинцы, искренне заинтересованные в успехах этой политики. Среди них был Влас Чубарь, сменивший Раковского на посту главы украинского советского правительства, Олександр Шумский, народный комиссар просвещения, в прошлом боротьбист, и вездесущий старый большевик Микола Скрипник, ставший народным комиссаром юстиции. Только избавившись от убежденных «русских бюрократов и шовинистов» (как их называл Ленин), правительство советской Украины могло приступить к осуществлению новой политики.
Первоочередной мерой в проведении украинизации стало широкое внедрение украинского языка, в первую очередь в деятельность партийного и государственного аппарата. Необходимость этого была слишком очевидной: в 1922 г. на одного члена компартии Украины, регулярно пользовавшегося украинским языком, приходилось семь русскоязычных, в госаппарате это соотношение было один к трем. В августе 1923 г. с целью ликвидировать это кричащее несоответствие была издана инструкция, обязывавшая партийных и государственных служащих посещать специально созданные курсы украинского языка. Неуспевающим на этих курсах грозило увольнение. К 1925 г. чиновники были обязаны перевести делопроизводство во всех государственных учреждениях на украинский язык. А в 1927 г. Каганович заявил, что на украинский язык перейдет все партийное делопроизводство. Несмотря на заметное отсутствие энтузиазма среди многочисленных русскоязычных чиновников в партии и государственном аппарате, новая политика дала впечатляющие результаты. Если в 1922 г. украиноязычным было только 20 % государственного делопроизводства, то к 1927 г. эта цифра выросла до 70.
Одновременно возрастала численность украинцев в партийно-государственных структурах республики. В 1923 г. только 35 % государственных служащих и 23 % членов партии были украинцами. К 1927 г. их удельный вес увеличился соответственно до 54 и 52 %. Тем не менее украинцы как новички пополняли главным образом нижние звенья партийно-государственного аппарата. В конце 1920-х годов их доля в составе Центрального комитета КП(б)У составляла всего 25 %.
Украинизация проникала во все сферы жизни советской Украины. Наибольший эффект она произвела в области народного просвещения. В противоположность царскому режиму советская власть уделяла большое внимание образованию, и ее достижения действительно впечатляют. Объяснить особую заботу Советов о народном образовании можно несколькими обстоятельствами: поскольку советское общество должно было служить образцом «нового мира», ему следовало стать образованным; кроме того, только образованное население могло повысить производительную силу и мощь государства; наконец, система просвещения была великолепным средством воспитания новых поколений в духе советских идеалов. Особенно успешной стала деятельность Советов по ликвидации безграмотности. Во время революции около 40 % городского населения было грамотным, через 10 лет эта цифра уже достигала 70. На селе за тот же период удельный вес грамотных возрос с 15 до 50 %. Поскольку массовое движение за грамотность осуществлялось на украинском языке, рост грамотности означал и расширение воздействия украинизации на сельскую молодежь.
Вдохновителем и организатором украинизации системы образования был Скрипник, возглавлявший наркомат просвещения с 1927 по 1933 г. Благодаря его самоотверженной работе уже к 1929 г.— в пик украинизации — свыше 80 % общеобразовательных школ, 55 % школ ФЗО и 30 % вузов вели обучение на украинском языке. Свыше 97 % детей-украинцев обучалось на родном языке. Русское и еврейское национальные меньшинства имели возможность учиться на русском, однако предполагалось, что некоторые предметы будут преподаваться на украинском. Накануне революции, когда украинской школы фактически не было, украинофилы могли бы только мечтать о том, что Скрипник всего лишь через каких-нибудь 10 лет превратил в реальность.
Успехи украинизации были особенно ощутимы на фоне сопутствующих ей трудностей, в особенности такой, как недостаток квалифицированных преподавательских кадров. Для украинизации требовалось 100 тыс. учителей, в наличии имелось только 45 тыс. В отчаянных поисках разрешения этой проблемы Скрипник даже попытался ввезти в Украину несколько тысяч учителей из Галичины, однако Советы, опасаясь присутствия галичан с их высокоразвитым национальным самосознанием, не дали на это согласия. Большой проблемой был недостаток украиноязычных учебников и пособий. Наконец, серьезной препоной на пути украинизации, особенно на вузовском уровне, было нежелание многочисленных русскоязычных преподавательских кадров институтов пользоваться «сельским» языком. Типичным примером такого отношения можно считать заявление профессора Толстого из Одессы: «Всех товарищей, перешедших на преподавание на украинском языке, я считаю ренегатами». Тем не менее и в высших учебных заведениях студенты-украинцы вскоре оказались в большинстве. Успехи украинизации образования породили общее настроение национального оптимизма, удачно подмеченное писателем Борисом Антоненко-Давидовичем: «заревом великого возрождения» он назвал «марш миллионов в украинскую школу».
Подобный же дух возрождения господствовал в украиноязычной прессе, которая при царском режиме была объектом жестоких преследований, да и в первые годы советской власти в Украине переживала не лучшие времена. В 1922 г. только 27 % книг, издаваемых здесь, печаталось на украинском языке, таких же газет и журналов было меньше 10, К 1927 г. уже свыше 50 % книг издавалось на украинском; а к 1933 г. из 426 газет, выходивших в республике, 373 печаталось на родном языке коренного населения.
Во многом благодаря настойчивым претензиям Скрипника к тому, что Красная армия является орудием русификации, в крупных резервных подразделениях и школах командного состава был введен украинский язык. Мало того, вынашивались планы реорганизации армии по принципу территориальных формирований. Несколько неожиданно эти проекты поддерживали такие известные командиры Красной армии — неукраинцы, как Михаил Фрунзе и Иона Якир.
Для того чтобы достижения украинизации стали долговременными, необходимо было преодолеть монополизм русской культуры в городах. Социально-экономические сдвиги, происходившие в 1920-х годах, вселяли в украинцев уверенность, что подобная цель вполне достижима. Курс на широкую индустриализацию, взятый Советами в 1928 г., вызвал большой спрос на рабочую силу в городах. Политика коллективизации, одновременно проводимая в деревне, способствовала тому, что многие крестьяне оставляли землю. В результате массы украинских крестьян хлынули в города, решительным образом изменив этнический состав пролетариата да и городского населения в целом. Так, если в 1923 г. украинцы составляли в таких важных промышленных центрах, как Харьков, Луганск и Днепропетровск, 38, 7 и 16 % населения, то через 10 лет их удельный вес возрос соответственно до 50, 31 и 48 %. К середине 1930-х годов украинцы составляли большинство почти во всех крупных городах и теперь, благодаря украинизации, они скорее предпочитали оставаться украиноязычными, а не русифицироваться, как это было раньше. Казалось, что в Украине, как и везде в Восточной Европе, культура и язык сельского большинства станут преобладающими над городским меньшинством.
Успехи политики украинизации (не такие, впрочем, как ожидали Скрипник и его сторонники) обусловливались в первую очередь тем, что она осуществлялась в русле общего процесса модернизации. Конечно, не патриотизм и приверженность традициям были главными причинами, позволившими украинцам придать родному языку такой общественный статус; украинский язык лучше, чем какой-либо иной, давал возможность получить образование, пользоваться информацией газет и журналов, вести дела с государственными структурами, наконец, просто выполнять ту или иную работу. Благодаря украинизации украинский язык утратил статус романтической идеи-фикс немногочисленной интеллигенции или отличительной черты отсталого крестьянства. Теперь этот язык становился главным средством общения и самовыражения общества, идущего по пути модернизации и индустриализации.
Национал-коммунизм
Благодаря наличию различных вариантов коммунизма, вызревших в таких странах, как, например, бывшая Югославия или Китай, в настоящее время признание получила идея о том, что каждый народ может идти к коммунизму «своим путем». Нетрудно заметить, что именно украинские — так же, как и грузинские или среднеазиатские большевики, способствовали установлению советской власти в 1917—1920 гг.,— первыми стали на этот путь, породив феномен национал-коммунизма. Сторонники этого течения были верными коммунистами, искренне считавшими марксизм-ленинизм единственно правильным путем человечества к спасению. Однако при этом они полагали, что коммунизм может достичь оптимальных результатов лишь в том случае, если приспособить его к специфическим местным условиям. Такой взгляд подразумевал, что русский путь не является единственным, и пути к коммунизму, избранные другими народами, не менее верны. Иными словами, речь шла об использовании национальной идеи в строительстве нового общества, о создании коммунизма с «национальным лицом».
Поскольку украинское национальное движение в Восточной Украине исторически было тесно связано с социалистической традицией, идеи национального коммунизма довольно легко нашли сторонников среди многих украинцев в большевистском лагере. Еще в начале 1918 г. двое коммунистов, Василь Шахрай (первый нарком иностранных дел Украины) и его коллега Сергей Мазлах (старый большевик еврейского происхождения), обрушились на партию с критикой за ее лицемерную политику по отношению к национальным движениям и к украинскому в особенности. Явно имея в виду русский национализм, буквально пропитавший партию, они в своих брошюрах «Революция на Украине» и «К текущему моменту на Украине» подчеркивали, что «пека национальный вопрос остается нерешенным, пока одна нация будет правящей, а другая должна будет ей подчиняться, то, что мы имеем, нельзя назвать социализмом».
Спустя год национал-коммунистические взгляды в КП(б)У вновь дали о себе знать, на этот раз в виде так называемой федералистской оппозиции, возглавленной Юрием Лапчинским. Эта группировка требовала полной независимости украинского советского государства, которое должно было иметь всю полноту власти, в том числе в военной и экономической областях, а также считала необходимым существование независимого центрального партийного органа, никоим образом не подчиненного российской компартии. Когда Москва отказалась даже рассмотреть эти требования, Лапчинский и его сторонники в знак протеста вышли из партии, что вызвало громкий скандал в этом благородном семействе.
Когда политика украинизации уже развернулась с достаточной силой, вновь оживились национал-коммунистические тенденции, обычно связываемые с именами наиболее ярких их представителей.
«Хвылевизм». Автором самого откровенного и эмоционального призыва отказаться от «русского пути» был Микола Хвылевой. Этот выдающийся деятель украинского культурного возрождения 1920-х был выходцем из мелкопоместной дворянской семьи с Восточной Украины (настоящая его фамилия — Фитилев). Убежденный интернационалист, он примкнул к большевикам во время гражданской войны, надеясь помочь им в построении всеобщего и справедливого коммунистического общества. После гражданской войны Хвылевой стал одним из популярнейших украинских советских писателей, создателей авангардистской писательской организации «Вапліте» и постоянным критиком украинско-российских отношений, особенно в области культуры.
Будучи идеалистически настроенным коммунистом, Хвылевой пережил горькое разочарование, столкнувшись с вопиющими несоответствиями между теоретическими выкладками и практическими действиями большевиков в национальном вопросе, а также с русским шовинизмом партийных бюрократов, скрывающих свои предубеждения, по его выражению, «за Марксовой бородой». Стремясь спасти революцию от пагубного воздействия русского национализма, Хвылевой решил показать его истинное лицо. Облачая свои аргументы в одежды литературной критики, он указывал на то, что «русская литература со своим пассивно-пессимистическим духом исчерпала себя и остановилась на перекрестке», и потому советовал украинцам отмежеваться от нее: «Поскольку каждый может избрать свой собственный путь развития, вопрос, стоящий перед нами, заключается в следующем: на какую из мировых литератур держать курс? В любом случае не на русскую. Это совершенно ясно... Суть дела состоит в том, что столетиями русская литература довлела над нами. Будучи хозяином положения, она приучила нас к рабскому подражательству. Искать источник вдохновения в русской литературе было бы для нашего молодого искусства равнозначно остановке в росте. Мы ориентируемся на искусство Западной Европы, на его стиль, его мировосприятие».
Подчеркивая, что украинцы сами вполне способны к созданию социалистического искусства, Хвиле вой утверждал, что «молодая украинская нация — украинский пролетариат и его интеллигенция — являются носителями великих революционных социалистических идей, поэтому они не должны ориентироваться на всесоюзное мещанство: на его московских сирен». Страстный призыв Хвылевого к украинцам идти собственным путем нашел наиболее яркое выражение в его знаменитом лозунге «Геть від Москви!»
Хотя идеи Хвылевого были обращены в основном к молодым писателям и сводились к поиску новых литературных образцов, они все же имели серьезный политический подтекст. При этом следует учитывать, что подобные антирусские пассажи были проявлением не столько украинского национализма, сколько революционного интернационализма. Хвылевой был искренне убежден, что мировая революция никогда не будет успешной, если какая-то одна нация (в данном случае русская) монополизирует ее.
«Шумскизм». Опасность, которую представляли взгляды Хвылевого для советского режима, усиливалась тем обстоятельством, что они находили поддержку не только в литературных кругах, но и в самой компартии Украины, в первую очередь среди бывших боротьбистов. Лидером последних был нарком просвещения Олександр Шумский, который не только отказался осудить взгляды Хвылевого, как того требовали промосковские члены партии, но и сам выступил с критикой Москвы.
У боротьбистов были свои причины считать позицию партии в национальном вопросе неискренней. Когда Шумский и его товарищи присоединились к большевикам, им были поручены довольно высокие посты в правительстве — с тем чтобы придать ему «украинский оттенок». Однако незамедлительно после победы большевиков почти все сотрудничавшие с ними боротьбисты были понижены в должности или вообще исключены из партии. С началом украинизации, когда опять появилась необходимость создать иллюзию, что Украиной правят украинцы, по велению Москвы оставшиеся в партии боротьбисты и наиболее выдающийся из них, Шумский, были вновь подняты на щит. Именно в это время нарком просвещения решил разоблачить манипуляции Москвы.
Осуждая со своей стороны, как и Хвылевой, русский шовинизм, Шумский развернул критику священнейшего большевистского принципа — централизма. В письме к Сталину в начале 1926 г. он обратил внимание на расцвет украинского национального возрождения и доказывал, что если это широкое и динамичное движение будет контролироваться именно украинскими коммунистами, то это только послужит интересам партии. В противном случае, указывал он, под влиянием роста национального самосознания украинцы, которые никогда не отличались особой симпатией к большевикам, могут восстать против того, что они считают чуждым режимом, и свергнуть его. Дабы избежать такого варианта развития событий. Шумский предложил назначить украинских коммунистов Григория Гринько и Власа Чубаря на посты главы правительства и генерального секретаря ЦК КП(б)У, предварительно отозвав ставленников Москвы неукраинского происхождения, таких как Эммануил Квиринг (латыш) и Лазарь Каганович (русифицированный еврей). Эти предложения, представленные как средство укрепления позиций коммунизма, были ничем иным, как путем к отбору украинского политического руководства в Украине, а не в Москве.
Взгляды Шумского вызвали настоящий переполох среди коммунистов как в Советском Союзе, так и за рубежом. Сталин указывал, что «товарищ Шумский не отдает себе отчета в том, что на Украине,где кадры местных коммунистов слабы, подобные настроения могут принять в некоторых своих проявлениях характер борьбы против «Москвы» в целом, против русских вообще, против русской культуры и ее величайшего достижения — ленинизма».
Если идеи Шумского решительно осуждались верноподданными партийцами Харькова и Москвы, то в рядах действовавшей в Галичине Коммунистической партии Западной Украины (КПЗУ) они встретили сочувствие и поддержку. Лидер западноукраинских коммунистов Карло Максимович использовал аргументы Шумского на конгрессе Коммунистического Интернационала, чтобы выступить против поведения Москвы в отношении украинцев. К «делу Шумского» проявили интерес даже некоторые западноевропейские социалисты. Немецкий социал-демократ Эмиль Штраус заявил, например, что «европейский социализм имеет все основания морально поддерживать борьбу украинского народа за свободу. Со времен Маркса одной из лучших традиций социализма была его поддержка борьбы против любой формы социального и национального угнетения».
«Волобуевщина». В начале 1928 г. в среде украинских коммунистов возник новый «уклон». Его олицетворением стал молодой украинский экономист русского происхождения Михаил Волобуев. Подобно Хвылевому в литературе и Шумскому в политике Волобуев намеревался показать несоответствие между теорией и практикой большевиков в области экономики. В двух статьях, опубликованных в «Большевике Украины» — теоретическом журнале КП(б)У, Волобуев доказывал, что при советской власти Украина остается на положении экономической колонии России — так же, как это было в царские времена. Свои доводы он подкрепил тщательным анализом статистических данных, из которых следовало, что в ущерб Украине, остающейся на положении периферии, размещение тяжелой индустрии по-прежнему осуществляется в российском центре. Кроме того, Волобуев пришел к выводу, что экономика СССР не является единым целым, а представляет собой комплекс разнородных экономических компонентов, один из которых — Украина. Любой из этих компонентов вполне способен не только существовать самостоятельно, но и включиться в мировое хозяйство, не пользуясь посредничеством российской экономики.
На данном этапе коммунистическая партия еще была в состоянии пойти на такие послабления, как украинизация. Она даже могла признать некоторые свои грехи, вроде наличия русского шовинизма в ее рядах. Однако она никак не могла допустить распространения взглядов Хвылевого, Шумского и Волобуева, поскольку они в любом варианте вели к подрыву ее господства в Украине. Даже такой убежденный сторонник украинизации, как Скрипник, считал подобные «националистические уклоны» смертельной угрозой для партии и повел борьбу против их сторонников.
Не удивительно, что сразу же после проявления каждого из описанных «уклонов» его автор становился объектом жесточайшего давления, его принуждали отказываться от своих взглядов и каяться в совершении разнообразных «грехов». Все трое после попыток защищаться покаялись. В конце 1928 г. Хвылевой вернулся к литературной деятельности, Шумский был отправлен на второразрядную партийную работу в Россию, Волобуев же канул в небытие. Во время сталинских чисток 1930-х годов об их «грехах», однако, вспомнили, и многие национал-коммунисты поплатились жизнью за свое прошлое.
Чтобы правильно понять причины появления национал-коммунистических тенденций, следует, кроме прочего, увязать их с событиями внутри партии. После смерти Ленина в большевистской верхушке развернулась отчаянная борьба за власть. Внутрипартийный контроль и дисциплина ослабли, что и привело к расцвету разнообразных фракций и идеологических течений. Однако этот период относительной терпимости и плюрализма, открытого соперничества идей приближался ко внезапному и жестокому концу.
Подъем культуры
1920-е годы стали периодом невиданного подъема украинской культуры, временем интенсивных поисков и находок, настоящего новаторства. Некоторые авторы даже называют этот период культурной революцией или возрождением. Такой многоцветный всплеск творческой энергии стал возможным во многом благодаря тому, что коммунистическая партия, озабоченная главным образом укреплением своего политического господства, еще не была в состоянии полностью монополизировать область культуры. К тому же расширение образования на украинском языке создало для культуры украинцев такую основу, которой они долгое время были лишены в Восточной Украине. Наконец, благодаря тому, что такие важнейшие рычаги украинизации, как наркомат просвещения, находились в руках истинных патриотов — Гринько, Шумского и Скрипника, украинская культура могла рассчитывать на поддержку государства.
Впрочем, первопричиной этого широкого культурного возрождения была революция. Хотя уход в эмиграцию значительной части старой интеллигенции и затруднил национальный культурный рост, недостаток интеллектуальных сил с лихвой был возмещен появлением целой плеяды творческих личностей. Многие из этих новых дарований стояли вне политики и верили в возможность служения «чистому искусству». Другие — в основном боротьбисты и национал-коммунисты — были пылкими революционерами-романтиками. С крушением надежд на государственную независимость многие из них увидели в культурном творчестве альтернативный способ выражения национальной самобытности своего народа.
Революция привнесла в культуру дух новизны, чувство освобождения от пут и предрассудков старого мира. Перед украинской культурой встали новые, часто болезненные вопросы: в каком направлении развиваться, на какие идеалы ориентироваться? Вдохновленные сознанием собственной миссии и расширением сферы применения своим талантам, писатели, ученые, деятели искусства с энтузиазмом взялись за создание нового культурного пространства.
Литература. Настроения новизны и свежести с особой силой проявились в литературе. Писатели-марксисты считали, что революция должна реализовать себя не только в политической или социальной, но и в литературной области. Исходя из этого «буржуазному» искусству прошлого надлежало уступить место новому, пролетарскому искусству. При этом все же оговаривалось, что «прийти к единению во всемирном масштабе пролетарское искусство может только идя национальными путями».
Стремление создать пролетарскую культуру в России привело к созданию писательской организации «Пролеткульт», основывавшейся на двух ключевых принципах: возможности создать пролетарскую культуру, отбросив традиции и представления прошлого, и необходимости участия широких народных масс в этом процессе. «Пролеткульт» связывался в сознании многих с русской городской культурой, поэтому он не пользовался популярностью среди украинцев. Однако его идеи оказали серьезное влияние на появление и развитие так называемых массовых литературных организаций в Украине.
В 1922 г. была создана первая подобная организация — «Плуг», возглавленная Сергием Пилипенко. Заявив, что массы (для Украины это означало — крестьянство) способны создать тот тип литературы, который им нужен, организация создала целую сеть писательских кружков, очень скоро объединивших около 200 писателей и тысячи начинающих любителей. Один из деятелей «Плуга» так сформулировал кредо своей организации: «Задача нашего времени в области искусства — спустить его с пьедестала на землю, сделать его близким и понятным каждому». Спустя год появилась еще одна литературная группировка — «Гарт», которую возглавил Василь Эллан-Блакитный,— также ставившая своей целью создание пролетарской культуры в Украине. При этом члены «Гарту» все-таки довольно осторожно относились к идее «массовости», опасаясь, что она приведет к снижению уровня искусства.
Наряду с этими промарксистскими организациями возникли небольшие группировки «непролетарских» писателей и художников, не связывавшие себя с какой-либо определенной идеологией. Это были, например, символисты, среди которых своим талантом выделялся Павло Тычина, футуристы, возглавляемые Михайлем Семенко, неоклассики со знаменитыми Максимом Рыльским и Миколой Зеровым. В большинстве все они были сторонниками идеи, высказанной одним из символистов, Юрием Меженко, который считал, что «творческая индивидуальность может творить только поднявшись над массой, но сохраняя при всей независимости чувство национальной общности с ней». Поскольку все литературные группы и организации имели свои печатные органы, на страницах которых пропагандировались их взгляды и критиковались идеи оппонентов, очень распространенным явлением стали литературные дискуссии.
В 1925 г. после смерти Блакитного распался «Гарт». В том же году некоторые бывшие его члены во главе с Хвылевым (драматург Микола Кулиш, поэты Тычина и Бажан, прозаики Петро Панч, Юрий Яновский, Иван Сенченко) создали «Вапліте» («Вільну академію пролетарської літератури») — элитарную писательскую организацию. Озабоченные тем, что дух «просвитянства» и «массовости», насаждаемый «Плугом», будет способствовать дальнейшей провинциализации украинской культуры, X вы левой и его товарищи считали важнейшей задачей национальной литературы достижение высокого литературно-художественного и эстетического уровня. Они призывали к ориентации на Европу и традиционные общечеловеческие духовные ценности мировой литературы, к провозглашению культурной независимости Украины от Москвы. Активная пропаганда Хвылевым этих взглядов вызвала серьезную полемику, обычно называемую «литературной дискуссией 1925—1927 гг.», однако круг вопросов, поднятых в ней, выходил далеко за рамки чисто литературных проблем.
Позиции «Вапліте», охарактеризованные как «проявления буржуазно-националистической идеологии», стали объектом нападок не только литературных оппонентов — Пилипенко и членов «Плуга», но и многих членов коммунистического руководства в Украине. Даже Сталин указал на опасность взглядов Хвылевого. В 1927 г. с целью не допустить распространения «националистических» идей в литературе была создана просоветская писательская организация — ВУСПП («Всеукраїнська спілка пролетарських письменників»), значительно усилился партийный надзор за литературным творчеством.
Новаторская литературно-художественная среда способствовала появлению произведений высокого уровня. На этот период, к примеру, приходится расцвет творчества двух выдающихся украинских поэтов — Павла Тычины и Максима Рыльского. Уже в 1918 г., сразу же после выхода в свет первого поэтического сборника «Сонячні кларнети», Тычина приобрел известность блестящего лирика. Его следующие публикации — сборники «Замість сонетів і октав» (1920), «Вітер з України» (1924) — дали примеры такого мастерского владения словом, способности передать ритм и мелодику народных песен, красоту родного края, что не оставляли никаких сомнений в том, что эти произведения стали настоящими вехами в развитии украинской поэзии. Полной противоположностью Тычине был Рыльский, сын известного украинофила XIX в. Его поэтические сборники «Під осінніми зорями» (1918), «Синя далечінь» (1922), «Тринадцята весна» (1926) можно считать образцами строгой, философской поэзии, уходящей корнями в западную классическую традицию. Среди многих других интересных поэтов, творивших в это время, следует упомянуть Миколу Зерова, Павла Филиповича, Михайла Драй-Хмару, Евгена Плужника, Володимира Сосюру, Миколу Бажана, Тодося Осьмачку.
В прозе одной из главных тем было влияние революции и гражданской войны на жизнь общества и отдельных личностей, мир их чувств. В «Синіх етюдах» Хвылевого (1923), написанных с замечательным чувством слова, где соединяется романтизм и грубый реализм, революция является предметом поклонения, в «Осені» и «Я» (1924) уже чувствуются противоречивое отношение к ней, растущее чувство утраты иллюзий. С истинным мастерством выписаны портреты украинских крестьян, поднимающихся на борьбу с чуждыми силами, в произведениях Григория Косынки — выходца из бедной крестьянской семьи (кем, впрочем, были многие украинские писатели),— таких, например, как «У житах» (1926). Скептик и пессимист Валерьян Пидмогильный в романе «Місто» (1928) дал описание того, как украинскому крестьянину, попавшему в тогдашний город, удается добиться процветания, отказавшись от истинных крестьянских ценностей и пустив в ход худшие особенности крестьянской натуры. Мастер сатиры Иван Сенченко высмеивал бесхребетных приспособленцев, которых плодила советская система («Із записок холуя», 1927). В романе Юрия Яновского «Чотири шаблі» (1930) даны яркие описания крестьянских повстанцев, навевающие воспоминания о духе вольности запорожских казаков. Одним из популярнейших прозаиков был юморист Остап Вишня, чьи «непочтительные» юморески читались миллионами.
Наиболее выдающейся фигурой среди драматургов был Микола Кулиш. Три его известнейших пьесы — «Народний Малахій» (1928), «Мина Мазайло» (1929) и «Патетична соната» (1930) — стали сенсациями благодаря своей модернистской форме и трагикомическому освещению новой советской действительности с ее русским шовинизмом, «малороссийским» мировосприятием, анахроничным украинским национализмом и духовной недоношенностью ортодоксальных коммунистов. Две первых пьесы были поставлены известным театром Леся Курбаса «Березіль». Партийные бонзы, ошарашенные этими постановками, запретили показ «Патетично! сонати» в Украине, однако спектакль с большим успехом шел в театрах Москвы и Ленинграда.
Мировой известности добился в новом тогда виде творчества — кинематографе — Олександр Довженко, чьи фильмы «Звенигора» (1927), «Арсенал» (1929) и «Земля» (1930) раскрывали тему влияния революции и советской власти на украинцев.
Образование и наука. Дух эксперимента и новаторства утверждался и в области образования. Поскольку задачей советской власти было создание нового социально-экономического строя, она всячески приветствовала создание новых типов школ и выработку новых методик воспитания и обучения, которые могли бы ускорить процесс разрыва с «буржуазным прошлым». Советская педагогика основывалась на необходимости связи обучения с воспитанием в духе коммунистических ценностей и идеологии. В соответствии с этим в школах вводились программы, соединяющие трудовое воспитание и обучение, общее и техническое образование, вводился принцип политехнической школы. Классическое образование, гуманитарные дисциплины отошли на второй план. Религиозное воспитание было запрещено. Значительную популярность получили теории знаменитого педагога Антона Макаренко, в соответствии с которыми в развитии детей главную роль играет социальная среда, а не наследственность.
Хотя педагогическая ценность некоторых из экспериментов того времени весьма сомнительна, нельзя не заметить успехов в плане доступности образования широким массам, доселе невиданной. Обучение в начальной семилетней школе, а также в профессионально-технических и средних специальных учебных заведениях было бесплатным, и дети рабочих и крестьян имели все возможности получить его. Не случайно только в 1923—1925 гг. численность учеников в школах Украины выросла с 1,4 млн до 2,1 млн. Соответственно на протяжении 1920-х годов значительно повысился уровень грамотности — с 24 до 57 %. И все же миллионы взрослых еще оставались за чертой грамотности, а свыше 40 % детей не получали элементарного образования.
Значительные изменения претерпела и система высшей школы. Университеты были реорганизованы в многочисленные институты народного образования (ИНО) — медицинские, физические, технические, сельскохозяйственные и педагогические. Главной их задачей была подготовка руководящих кадров и специалистов для народного хозяйства и просвещения. Хотя обучение в большинстве этих институтов было платным, дети бедного крестьянства и рабочих (составлявшие большинство студентов) от платы освобождались. Из приблизительно 30—40 тыс. студентов высших учебных заведений Украины конца 1920-х годов около 53 % были украинцами, 20 % — русскими и 22 % — евреями. Украинцы составляли большинство в педагогических и сельскохозяйственных вузах, русские — в области технических и точных наук и административно-управленческих дисциплин, евреи — в области медицины и торговли.
1920-е годы стали также периодом возрождения науки, особенно украиноведения, который по своему значению можно сравнить с литературным ренессансом. Как мы уже видели, все национальные правительства Украины успели что-либо сделать в создании научных учреждений — во многом благодаря тому, что именно гуманитарные дисциплины играли важнейшую роль в развитии национального самосознания на протяжении всего XIX в. Желая продемонстрировать свою прогрессивность, большевики также способствовали развитию науки. В 1919 г. они не только признали Академию наук в Киеве, основанную Скоропадским, но и присвоили себе честь ее создания. В последующие несколько лет Академия и ее отделения превратились в исследовательские центры. Покуда научные идеи не представляли прямой угрозы советской системе, ученые имели возможность действовать в условиях относительной свободы в своих изысканиях, открыто высказывать свои взгляды, развивать международные связи.
Несмотря на то что почти все более-менее выдающиеся ученые Украины не были коммунистами, а некоторые не скрывали своей приверженности национально-освободительной идеологии, советской власти ничего не оставалось делать, кроме как позволить им составить костяк Академии. Во время кампании украинизации в середине 1920-х украинские коммунисты через наркомат просвещения активно старались привлечь в Украину многих ведущих ученых из-за рубежа, покинувших родину во время гражданской войны. В результате в 1924 г. в Украину вернулся патриарх украинской науки (и политический оппонент большевиков) Михайло Грушевский, избранный в Киеве действительным членом Академии, где он немедленно развернул широкие и систематические исследования в области украинской истории. Примеру Грушевского последовали многие ученые, жившие в странах Европы или в Западной Украине. Итак, хотя престиж Академии быстро возрастал, она оставалась пока в глазах власть предержащих бастионом «буржуазно-националистических» тенденций.
Первым президентом Академии стал именитый ученый Володимир Вернадский. Впрочем, своим быстрым подъемом Академия была обязана прежде всего неутомимой деятельности ее многолетнего вице-президента Сергия Ефремова и ученого секретаря Агатангела Крымского. К 1924 г. Академия насчитывала 37 действительных членов и около 400 сотрудников. Количество ее публикаций увеличилось с 32 в 1923 г. до 136 в 1929. Из трех отделений Академии — историко-филологического, физико-математического и социально-экономического — ведущую роль играло первое, развивавшееся наиболее динамично и возглавленное Грушевским. Оно состояло из десятков кафедр, комиссий и комитетов, охватывавших систематическим изучением все стороны украинской истории, языка и литературы. Отделение издавало журнал «Україна» — единственный в своем роде печатный орган в области украинских исследований, члены отделения публиковали серии статей и сотни монографий. Кроме Грушевского, заметными фигурами здесь были историки Дмитро Багалий, Михайло Слабченко, Олександр Оглоблин, Осип Гермайзе, литературоведы Сергий Ефремов и Владимир Перетц, этнограф Андрий Лобода, искусствовед Олексий Новицкий, востоковед Агатангел Крымский.
В социально-экономическом отделении важную работу по истории права в Украине издал Микола Василенко, а Константин Воблый первым начал разработки в области экономической географии Украины. Хотя физико-математическое отделение Академии первоначально не играло той роли, которая ей досталась позднее, в нем тоже работали выдающиеся ученые, многие из которых имели международную известность. Среди них были математик Дмитрий Граве, физик Николай Крылов, химики Лев Писаржевский и Володимир Кистякивский.
Академия в Киеве была хотя и главным, но не единственным научным центром в Украине. Двое членов Академии основали исследовательские центры в Харькове (историк Багалий) и Одессе (его коллега Слабченко). Небольшие исследовательские учреждения создавались также в других городах, таких как Полтава, Чернигов и Днепропетровск.
Стремясь уравновесить влияние немарксистских ученых в области гуманитарных и общественных наук, советское правительство основало в 1929 г. в Харькове Институт марксизма. Задачами института были подготовка преподавателей в области истории, экономики и философии, которые преподавали бы свой предмет в духе марксистской доктрины, организация исследований истории партии и революции, идеологическое обслуживание режима. Лидером здесь был галичанин Матвий Яворский, пытавшийся интерпретировать украинскую историю в марксистском духе и создавший украинскую марксистскую историческую школу.
Церковная жизнь
Православная церковь служила одной из главных опор царского режима в Украине. Когда в 1686 г. Киевская митрополия перешла под власть московского патриарха и ей пришлось перенять московские церковные каноны, церковь в Украине стала проповедовать верность царю и империи, превратившись к тому же в орудие русификации. И хотя к концу XIX в. начался процесс роста национального самосознания среди низшего духовенства и особенно семинаристов, отношение украинской интеллигенции к церкви оставалось довольно прохладным, поскольку последняя считалась бастионом социального консерватизма и антиукраинских настроений.
Революция и вызванное ею стремление масс к национальному самовыражению неизбежно должны были сказаться на статусе церкви в Украине. Епархиальные собрания, крестьянские и солдатские съезды в 1917—1918 гг. один за другим выдвигали требования к церкви порвать с Москвой и оформиться в самостоятельную (автокефальную) организацию. Эта же идея вынашивалась низшим духовенством и городской интеллигенцией. В результате в январе 1918 г. для осуществления этой задачи была создана «Всеукраїнська Православна Церковна Рада». Однако Центральная Рада с ее левой ориентацией мало заботилась о церковных делах. Идею церковного разрыва с Москвой поддержало консервативное правительство гетмана Скоропадского, особенно в лице министров по делам религии Василя Зинькивского и Олександра Лотоцкого. После падения Скоропадского Директория также выказала живой интерес к идее самостоятельности церкви. Однако поскольку оба правительства продержались у власти недолго, их поддержка в этом вопросе не нашла конкретного воплощения.
Как ни парадоксально, но движение за независимую украинскую церковь достигло высшей точки именно при советской власти. Поскольку Советы считали Русскую православную церковь во главе с новоизбранным патриархом Тихоном своим главным и опаснейшим религиозным оппонентом, они не возражали против появления религиозных группировок, размывающих господствующую церковь. Именно этим объясняется их первоначальная терпимость к украинизации церкви.
Это движение, однако, столкнулось с серьезным сопротивлением с другой стороны. Решительными противниками автокефалии выступили московский патриарх Тихон и почти вся православная иерархия в Украине. Пользуясь правом на отлучение от церкви и анафему, они неоднократно блокировали вое попытки ВПЦР распространить свое влияние. Столь резкая позиция удерживала многих священников и мирян от поддержки требования автокефалии. Невзирая на эти неблагоприятные обстоятельства, 21 октября 1921 г. на соборе, созванном ВПЦР (присутствовало 500 делегатов, включая 64-х священников), были предприняты решительные шаги. Пренебрегая каноническими установлениями и проигнорировав угрозы иерархов, ВПЦР избрала митрополитом одного из своих членов — священника Василя Лыпкивского, который немедленно возвел в сан архиепископа и четырех епископов. Те в свою очередь рукоположили несколько сотен священников и дьяков. Затем ВПЦР подтвердила свое прежнее решение о создании Украинской автокефальной православной церкви (УАНЦ).
Новая церковь поднялась очень быстро. К 1924 г. в ней насчитывалось 30 епископов, около 1500 священников, свыше 1100 парафий, объединявших миллионы прихожан (всего в Украине было 9 тыс. парафий). К ней присоединились многие украинские церковные общины США, Канады и Европы. В отличие от традиционного православия, гордившегося своей ортодоксальностью, украинская автокефалия пошла на разнообразные нововведения — такое, например, как отправление службы на украинском языке вместо церковнославянского. Она отказалась от таких непременных внешних атрибутов православного священника, как ряса, длинные волосы и борода. Решительным разрывом с устоявшейся веками практикой стало разрешение для высшего духовенства вступать в брак. Вполне в духе времени украинская церковь приняла более демократичные принципы самоуправления. Она отказалась от авторитарной системы патриаршества, возложив высшую власть в церковных делах на выборный совет епископов, священников и представителей мирян. Принцип выборности был распространен также на епископат и приходских священников. В основе всех этих реформ лежало стремление новой церкви максимально сблизиться с верующими, привлечь их к своей деятельности. Возможно, этим можно объяснить первые впечатляющие успехи УАПЦ.
Впрочем, эти достижения не исключали весьма ощутимых пробелов в деятельности новой церкви. Решительный разрыв с некоторыми канонами, постоянные заявления патриарха Тихона о незаконности УАПЦ, отказ православных патриархов за границей признать автокефалию привнесли в ее образ оттенок чего-то ненастоящего, не освященного законом, что на первых порах оттолкнуло от нее многих сторонников. Кроме того, внедрение демократических принципов в деятельность УАПЦ привело к многочисленным конфликтам и дрязгам между духовенством и прихожанами. Новорожденная церковь не имела еще соответствующей материальной базы. Еще более серьезной была «проблема кадров». Поспешное, нередко случайное посвящение в сан приводило к тому, что епископами и священниками становились люди не способные или не подготовленные к такой ответственной деятельности. К тому же священники УАПЦ часто оказывались совершенно беззащитными перед давлением властей. Со временем, когда эти недостатки стали очевидными, рост УАПЦ замедлился. При этом она все же оставалась главным соперником Русской православной церкви (которую поддерживало русское духовенство, особенно монахи, русское меньшинство и консервативные элементы украинского населения) и сохраняла за собой подавляющее большинство православной паствы в Украине.
Значительно больше трудностей доставляла УАПЦ политика государства. Обеспокоенная быстрыми успехами автокефалии, советская власть немедленно избрала ее целью для реализации своего излюбленного принципа «разделяй и властвуй». Она всячески поддерживала деятельность разного рода диссидентских церковных группировок в Украине, которые наносили вред как Русской православной церкви, так и ее украинскому оппоненту. В начале 1920-х годов она способствовала деятельности «прогрессивной» группы «Активисты церкви Христовой», отколовшейся от Русской православной церкви. Когда эта группа потерпела неудачу в Украине, власти стали покровительствовать новосозданной «соборно-епископальной церкви» во главе с Теофилом Бульдовским. Выступая за независимость украинской церкви, она предлагала добиваться этой цели каноническими путями, занимая в то же время откровенно проправительственные позиции.
Все эти ухищрения не помогли режиму ни развалить, ни подчинить себе УАПЦ. Наоборот, невзирая на упомянутые недостатки, она продолжала расти и крепнуть. Поэтому в 1926 г. власти развернули фронтальный прессинг против УАПЦ, обложив непосильными налогами ее парафин и всячески ограничивая деятельность священников. Довольно скоро после этого они обвинили митрополита Лыпкивского и многих его коллег в национализме, арестовали их и распустили ВПЦР. Хотя украинская автокефалия еще просуществовала несколько лет после этого погрома, стало очевидным, что ее, как и религию в целом в СССР, ожидает весьма мрачное будущее.
* * *
Процесс активного усиления национального самосознания среди украинцев, вызванный революцией и гражданской войной, продолжался и в 1920-е годы — в немалой степени благодаря тому, что коммунистический режим еще не вошел в силу окончательно и его влияние не было абсолютным. Коммунистическая партия претендовала на монополию в политической сфере, поэтому украинские национальные устремления в этой области были сильно урезаны. В то же время нельзя игнорировать то обстоятельство, что украинцы достигли, пусть во многом и фиктивной, государственности, и это давало им сознание полноценной государственной нации, со всеми правами и возможностями, которые обусловливал этот статус.
Национальное движение, потерпевшее неудачу в 1917— 1920 гг., нашло поле приложения сил в области культуры. Благодаря значительному числу даровитых писателей, поэтов, художников, ученых украинская культура превратилась из предмета заботы узкого круга дореволюционной интеллигенции в дело значительно более многочисленных слоев населения. Украинизация не только сделала достижения культуры достоянием народных масс, но и способствовала тому, что украинская культура стала отождествляться в их сознании с путем к просвещению, социально-экономической модернизацией и даже с государственностью. Поэтому казалось, что вот-вот возникнет плодотворный симбиоз национальной идеологии и коммунизма, который позволит украинскому народу достичь своих целей в социально-экономической области. Однако последующие события развеяли эту иллюзию в прах.
Семь лет военной бойни и гражданской смуты превратили территорию бывшей Российской империи, оставшуюся за большевиками, в сплошные руины. Только в Украине военные действия, эпидемии и экзекуции, главным образом периода гражданской войны, унесли около 1,5 млн жизней. Голод, холод, безработица гнали сотни тысяч горожан в села. Практически остановилось производство товаров. Вконец изможденное общество явно не было готово к радикальным социальным преобразованиям, к которым стремились большевики.
В свою очередь большевики хотя и были победителями, но все же оставались крошечным меньшинством в море огромного и в целом враждебного им населения и потому не могли действовать сообразно своим намерениям. Смерть Ленина в 1924 г. вызвала кризис в руководстве, усугубившийся ожесточенными дебатами в коммунистической партии по поводу выбора путей и методов строительства коммунизма. Обстоятельства вынуждали партию на протяжении 1920-х годов действовать осмотрительно и гибко в достижении своих целей. Если отдельные лица или группы не занимали открыто антисоветских позиций, вмешательство в их дела было довольно ограниченным.
Умеренность советской власти в этот период благоприятно сказалась на украинцах в двух отношениях: во-первых, благодаря тем уступкам, на которые Советы пошли в своей крестьянской политике; во-вторых, благодаря попыткам власти получить широкую поддержку среди нерусских народов. В результате 1920-е годы стали периодом настоящего, в чем-то неожиданного возрождения национального самосознания, духовного подъема, настоящим золотым веком украинцев при советской власти.
Военный коммунизм и нэп
Развал экономики был в значительной степени следствием политики большевиков периода гражданской войны. Стараясь сразу же установить социалистический экономический строй при одновременном выкачивании продуктов для Красной армии и голодающих русских городов, большевики внедрили целую систему жестких экономических мер, вошедших в историю под названием «военный коммунизм». Эта политика включала национализацию крупных владений, капиталов и промышленности, введение всеобщей трудовой повинности, уравнительное распределение товаров и продовольствия и. наконец, наиболее ненавидимую меру — продразверстку — экспроприацию зерна у крестьян.
Подобно саранче правительственные чиновники, сопровождаемые вооруженными отрядами, налетали на села и отбирали у крестьян зерно. Крестьянину разрешалось оставлять для себя только 30 фунтов в месяц. Себе в помощь партия создала уже упоминавшиеся комнезамы, члены которых имели преимущество при разделе земли, освобождались от продразверстки и получали 10—25 % «добычи». В ответ большинство крестьян до минимума сократили производство сельскохозяйственной продукции. Это совпало с невиданной засухой, поразившей огромные территории юга России и Украины. Результатом стал голод 1921 —1922 гт., который унес сотни тысяч жизней в Украине и еще больше — в Поволжье. В отличие от событий, случившихся через 10 лет, в этот раз советское правительство признало факт голода и организовало широкую внутреннюю и международную кампанию помощи голодающим.
Катастрофическое ухудшение экономической ситуации вызвало широкое недовольство большевиками, проявившееся в военных мятежах, массовых забастовках на заводах и крестьянских восстаниях, захлестнувших Россию и Украину в 1921 г. Хотя Красная армия и ЧК беспощадно расправились с восставшими, Ленин был вынужден признать крах политики военного коммунизма и пойти на уступки, особенно в отношении крестьянства.
В очередной раз Ленин проявил незаурядные способности тактика: зазвучало знаменитое ленинское «танго» — шаг назад, два шага вперед на пути к социализму. 21 марта 1921 г. на X съезде РКП (б) ему с большим трудом удалось убедить своих коллег перейти к новой экономической политике (нэпу) — и то только после опаснейшего кронштадтского мятежа (он случился во время съезда), показавшего, насколько непопулярна политика, проводимая до сих пор большевиками. Нэп был компромиссом, временным отступлением от принципов социализма и предпринимался с целью восстановить страну, поднять ее из разрухи, принесенной гражданской войной. Гвоздем этой политики было стремление умиротворить крестьянство и заинтересовать его в расширении производства продуктов питания. Вместо продразверстки правительство ввело умеренный налог на крестьянство (продналог). Заплатив его зерном, крестьянин получал право продавать излишки хлеба по рыночным ценам. Бедное крестьянство вообще освобождалось от уплаты налога. Пришлось отказаться и от политики создания колхозов. Большинство земель, национализированных Центральной Радой в 1918 г., перераспределялось среди беднейшего крестьянства.
Советская Украина в межвоенный период
С целью стимулировать другие секторы экономики был ослаблен контроль за внутренней торговлей, мелкие предприятия возвращены их владельцам и даже разрешены иностранные капиталовложения в экономику страны. При этом Ленин вовсе не собирался идти на вечный компромисс с капитализмом и отказываться от своей мечты о построении социалистической экономики. Правительство сохранило за собой контроль над «командными высотами» экономики: тяжелой индустрией, банками, транспортом и внешней торговлей.
Нэп принес большой успех. Имея гарантию, что они получат за свою продукцию хорошую прибыль от голодающих горожан, 5 млн крестьянских хозяйств Украины быстро подняли производительность. К 1927 г. находившихся в обработке земель было уже на 10 % больше, чем в 1913 г. Одновременно достигло довоенного уровня производство предметов потребления, развиваемое мелкими предпринимателями (нэпманами) с разрешения государства. Отставала только тяжелая промышленность, оставшаяся в государственном секторе экономики. Время шло, воспоминания о кошмарах гражданской войны уходили в прошлое, возвращалось благосостояние, и украинский крестьянин примирился с большевистским режимом, к которому раньше относился с величайшим недоверием.
Создание Советского Союза
Как ни медленно Ленин и большевики шли к признанию важности национального вопроса, оказавшись у власти, они должны были заняться им вплотную. С одной стороны, еще во время гражданской войны они выдвинули лозунг права наций на самоопределение «вплоть до отделения и создания
независимых государств», нажив на этом большие политические дивиденды. С другой — они всячески стремились подавить национальные движения, утверждая, что их возглавляют «буржуазные элементы», которые не будут и не могут действовать в интересах рабочего класса. Однако после поражения «буржуазных националистов» большевикам (положение которых еще не было достаточно прочным) пришлось искать пути соглашения с теми правительствами нерусских народов, которых они сами привели к власти.
Хотя подчиненная Москве коммунистическая партия полностью контролировала украинское советское правительство, это не означало, что она могла распоряжаться им по своей воле. Слишком очевидны были прецеденты, говорящие против такой возможности. В Брест-Литовске большевистская Россия признала Центральную Раду и ее Генеральный Секретариат как самостоятельное правительство независимого государства. Зайдя столь далеко, чтобы признать независимость и суверенитет украинского «буржуазного» правительства, большевики не могли сделать меньшего для украинского советского правительства. Следовательно, к нему надлежало относиться так, как будто оно обладает (по крайней мере теоретически) суверенной властью. Не случайно поэтому вплоть до 1923 г. правительство советской Украины вело самостоятельную дипломатическую деятельность (было заключено 48 соглашений), осуществляло внешнюю торговлю и даже делало первые шаги в формировании украинской армии.
Кроме всего прочего, среди украинских большевиков были весьма влиятельные группировки, отстаивавшие идею украинской советской государственности. Они складывались в основном из боротьбистов и укапистов, отколовшихся в 1919 г. от украинских эсеров и украинской социал-демократической партии и перешедших к большевикам. Из этих двух группировок более многочисленной и влиятельной были боротьбисты во главе с Олександром Шумским, Василем Блакитным и Миколой Шинкарем. Будучи партией народнического типа, они тел и значительно более тесные связи с селом и украинским крестьянством, чем большевики. К концу лета 1919 г., когда «второе издание» советской власти в Украине потерпело крах, боротьбисты даже предприняли попытку перехватить у большевиков роль лидера коммунистической революции в Украине. Переименовавшись в Коммунистическую партию Украины (боротьбистов), в начале 1920 г. они обратились в Коммунистический Интернационал с просьбой принять их как отдельную организацию. Однако контролируемый Москвой Коминтерн ответил отказом, и боротьбисты вынуждены были самораспуститься. Впрочем, поскольку большевики испытывали крайнюю нужду в украиноязычных кадрах, они приняли в свою партию около 4 тыс. боротьбистов и даже предоставили некоторым из них высокие посты в правительстве советской Украины. Это позволило многим национально сознательным левым продолжать борьбу за украинскую государственность в рамках советского режима.
Той же стезей прошли несколько сотен у кап истов. Они также попытались воспользоваться некоторыми большевистскими козырями. Назвавшись Украинской коммунистической партией, они попытались, и тоже безуспешно, вступить в Коминтерн. В 1925 г. им также пришлось объявить о самороспуске, и многие из них, включая таких лидеров, как Михайло Ткаченко и Юрий Мазуренко, вступили в большевистскую партию, руководствуясь теми же мотивами, что и боротьбисты: с целью воздействия на украинскую политику партии изнутри.
В отличие от этих «новообращенных» членов большевистской партии, вынужденных скорректировать свои убеждения, были еще старые члены партии — украинцы, искренне желавшие победы коммунизма. Они считали, что лучшим способом достижения этой цели стала бы «украинизация» большевизма, которая сделала бы его более привлекательным и понятным для населения. Это в первую очередь подразумевало, что советское правительство должно быть также и украинским правительством. Наиболее известным представителем этой группы был Микола Скрипник — близкий соратник Ленина, одна из ведущих фигур во всех трех украинских советских правительствах. Наконец, было еще несколько большевиков неукраинского происхождения, заинтересованных в сохранении самостоятельности Украины. Один из них — Христиан Раковский, глава украинского советского правительства В 1919 г. он весьма еще пренебрежительно относился к украинским национальным устремлениям, но уже в 1922 г., поняв, что чем больше полномочий будет у украинского правительства, тем большую власть будет иметь лично он, превратился в ярого антицентралиста и защитника украинской автономии.
У помянутые взгляды и подходы не были достоянием только просоветских украинцев; они также ширились среди членов новосозданных советских правительств на Кавказе и в Средней Азии. Даже Москва соглашалась с тем, что все предыдущие военные союзы и временные соглашения, заключенные во время гражданской войны и имевшие формальное значение (реальной силой, удерживавшей всех вместе, были партия и Красная армия), уже не отвечают требованиям времени. Поэтому в последние месяцы 1922 г. в Москве началась общая дискуссия о выработке более устойчивых связей и характере взаимоотношений между Российской, Украинской, Белорусской и закавказскими республиками.
Смертельно больной Ленин не смог принять деятельного участия в этой важнейшей дискуссии. Это обстоятельство стало главной причиной того, что ключевую роль в дебатах играл Иосиф Сталин — входивший в это время в силу комиссар по делам национальностей и генеральный секретарь ЦК партии. Невзирая на свое грузинское происхождение, Сталин был убежденным централистом и антинационалистом. Опираясь на поддержку многих русских членов партии, он выдвинул теорию «автономизации», согласно которой все нерусские республики должны быть объединены в едином Российском советском государстве. Нерусским народам предлагалась культурная автономия в Российской республике. Эти предложения вызвали взрыв возмущения среди нерусских большевиков. Скрипник и другие украинцы охарактеризовали их как плохо прикрытый русский шовинизм. В знак протеста в полном составе ушел в отставку Центральный комитет грузинской коммунистической партии. Представитель среднеазиатских большевиков Султан Галиев обвинил партию в поддержке «красного империализма».
В этот момент в дискуссию вступил Ленин. Он отлично понимал, что если советская Россия поглотит другие республики, она не только потеряет и так довольно слабую поддержку, которую большевики имели в них, но и создаст крайне невыгодное мнение о советской системе среди колониальных народов во всем мире. А уж если русский национализм и централизм создавали угрозу делу мировой революции, то Ленин объявил «великодержавному шовинизму смертельный бой». Исходя из этого он предлагал всем советским республикам вступить в «союз равных».
Добровольность этого союза, по мысли Ленина, должна была гарантироваться правом республик на выход из него. Этот пункт подчеркивался и в Конституции 1924 г. Полномочия правительства распределялись таким образом, чтобы определенная часть их оставалась в исключительном ведении республик; другая — находилась бы в совместном ведении республиканских и союзных органов; наконец, часть полномочий закреплялась только за союзным правительством. Соответственно украинское советское правительство имело, по крайней мере теоретически, исключительную юрисдикцию на своей территории над сельским хозяйством и правосудием, образованием, внутренними делами, здравоохранением и социальным обеспечением. Совместно с союзным правительством велись дела в области продовольственной политики, трудовых ресурсов, финансов, надзора и народного хозяйства. Внешняя политика, армия и флот, транспорт и связь, внешняя торговля относились к исключительной компетенции союзного правительства, находившегося в Москве.
Впрочем, по требованию Ленина в эту схему вносилась одна весьма существенная оговорка. Право на выход из союза — этот краеугольный камень суверенитета республик — имело силу только при согласии коммунистической партии. Поскольку партия оставалась жестко централизованной и фактически российской организацией, базирующейся в Москве, возможность такого согласия практически исключалась. Итак, ленинский план позволял создать федералистскую конструкцию (или ее фасад, как говорили некоторые) и умиротворить таким образом националов, одновременно сохранив полный политический контроль в руках центра.
Хотя нерусские, в особенности украинцы, имели серьезные претензии к ленинскому плану, он все же выглядел явно предпочтительнее того, что предлагал Сталин. Поэтому 30 декабря 1922 г. этот план был одобрен представителями Российской, Белорусской, Украинской советских республик и Закавказской федерации, чем было положено начало существованию Союза Советских Социалистических Республик.
Войдя в состав Советского Союза, Украина стала второй по площади его составной частью (наибольшей была Российская республика). Ее территория охватывала около 450 тыс. кв. км, а население насчитывало свыше 26 млн человек. В качестве столицы был избран Харьков, поскольку он не был настолько связан с прежними национальными правительствами, как Киев. Первоначально республика состояла из 12 губерний; в 1925 г. ее административное деление изменилось: был создан 41 округ; и в 1939 г. они вновь были переформированы в 15 областей. Значительная часть 5-миллионного неукраинского населения проживала в 12 специально созданных для этого административных районах (так называемые национальные районы).
Для объяснения причин создания псевдофедералистской формы СССР предлагаются самые разные точки зрения. Некоторые западные исследователи полагают, что это было всего лишь тщательно закамуфлированной формой возврата российского центра к контролю над нерусскими окраинами. Другие считают федеральное устройство уступкой победившего, но еще слабого советского режима растущему национальному самосознанию нерусских народов. Советские авторы видели в федералистской системе успешную попытку создания новой, наилучшей структуры, внутри которой разные народы могли бы сосуществовать в согласии и развиваться свободно.
Однако структура СССР не позволяла разным народам устраивать свои дела по собственной воле. Все окончательные решения, касавшиеся Украины, по-прежнему принимались в Москве, а отнюдь не в Харькове. К тому же никто не спрашивал мнения украинцев по поводу самого создания Союза. Решение о характере взаимоотношений между Россией и Украиной было принято малочисленной, по сути русской по составу партией.
Впрочем, было бы некорректно утверждать, что украинцы и другие нерусские народы ничего не получили от федералистской формы построения страны. В царские времена украинский язык, культура, национальная самобытность были объектами жестоких преследований. Само географическое понятие «Украина» не имело четких границ и заменялось такими неопределенными терминами, как «Юго-Западный край» или «Малороссия». Наоборот, при Советах Украинская Советская Социалистическая Республика стала четко определенным национальным и территориальным целым, с собственным административным центром и аппаратом. Таким образом, украинцы наконец-то обрели территориально-административные рамки, соответствующие их национальному естеству, т. е. то, чего они были лишены со времен казацкой Гетманщины XVIII столетия.
Украинизация
Несмотря на обещания уважать принцип самоопределения наций, раздаваемые большевиками во время гражданской войны, несмотря на создание национальных советских республик и показной федералистский характер Советского Союза, коммунистическая партия в первые годы своего правления все еще заметно ощущала недостаток поддержки со стороны нерусских народов. Она оставалась крошечной, в основном русской, организацией, базирующейся в городах, балансирующей на лезвии ножа среди масс крестьянства, в любой момент готовых отшатнуться от нее, и нерусских народов, лояльность которых по отношению к ней была весьма сомнительной. Так, Украина в особенности была «слабым звеном Советской власти», как это открыто признавал сам Сталин. Поэтому, утихомирив крестьянство нэпом, партия начала искать средства достижения признания и поддержки среди нерусских народов.
В 1923 г. на XII съезде партии ее руководство положило начало политике «коренизации». Она была призвана сосредоточить усилия на том, чтобы привлечь в партию и государственный аппарат представителей нерусских народов, чтобы советские служащие изучали местные языки и пользовались ими, наконец, чтобы государство способствовало культурному и социальному развитию разных народов. Украинский вариант этой политики получил название украинизации.
Впрочем, прежде чем разворачивать украинизацию, следовало внести некоторые изменения в состав партийного руководства в Украине. В это время оно состояло главным образом из присланных Москвой советских чиновников и местных евреев. В большинстве своем они не только не проявили понимания необходимости украинизации, но и в еще меньшей степени показали свое желание проводить ее в жизнь. К тому же многие из них открыто демонстрировали свое превосходство над «местными». Так, один из наиболее высокопоставленных партийных чиновников в Украине, Дмитрий Лебедь, был как раз из тех русских, кто не собирался скрывать свою неприязнь к украинской культуре и обычаям, к украинизации как таковой. Он отстаивал так называемую «теорию борьбы двух культур», в соответствии с которой русская культура в Украине, как передовая культура прогрессивного пролетариата и города, неизбежно должна победить украинскую культуру, связанную с отсталым крестьянством и селом, поэтому коммунисты обязаны способствовать этому «естественному процессу».
Хотя идеи Лебедя вполне разделялись многими его московскими покровителями, они все же пришлись не ко времени, поэтому его и ряд других известных партийных деятелей-не-украинцев пришлось отозвать из Украины. Их места заняли более послушные и дисциплинированные ставленники Москвы, такие как Лазарь Каганович — украинский еврей, возглавивший партийный аппарат в Украине и готовый беспрекословно проводить курс партии на украинизацию, а также украинцы, искренне заинтересованные в успехах этой политики. Среди них был Влас Чубарь, сменивший Раковского на посту главы украинского советского правительства, Олександр Шумский, народный комиссар просвещения, в прошлом боротьбист, и вездесущий старый большевик Микола Скрипник, ставший народным комиссаром юстиции. Только избавившись от убежденных «русских бюрократов и шовинистов» (как их называл Ленин), правительство советской Украины могло приступить к осуществлению новой политики.
Первоочередной мерой в проведении украинизации стало широкое внедрение украинского языка, в первую очередь в деятельность партийного и государственного аппарата. Необходимость этого была слишком очевидной: в 1922 г. на одного члена компартии Украины, регулярно пользовавшегося украинским языком, приходилось семь русскоязычных, в госаппарате это соотношение было один к трем. В августе 1923 г. с целью ликвидировать это кричащее несоответствие была издана инструкция, обязывавшая партийных и государственных служащих посещать специально созданные курсы украинского языка. Неуспевающим на этих курсах грозило увольнение. К 1925 г. чиновники были обязаны перевести делопроизводство во всех государственных учреждениях на украинский язык. А в 1927 г. Каганович заявил, что на украинский язык перейдет все партийное делопроизводство. Несмотря на заметное отсутствие энтузиазма среди многочисленных русскоязычных чиновников в партии и государственном аппарате, новая политика дала впечатляющие результаты. Если в 1922 г. украиноязычным было только 20 % государственного делопроизводства, то к 1927 г. эта цифра выросла до 70.
Одновременно возрастала численность украинцев в партийно-государственных структурах республики. В 1923 г. только 35 % государственных служащих и 23 % членов партии были украинцами. К 1927 г. их удельный вес увеличился соответственно до 54 и 52 %. Тем не менее украинцы как новички пополняли главным образом нижние звенья партийно-государственного аппарата. В конце 1920-х годов их доля в составе Центрального комитета КП(б)У составляла всего 25 %.
Украинизация проникала во все сферы жизни советской Украины. Наибольший эффект она произвела в области народного просвещения. В противоположность царскому режиму советская власть уделяла большое внимание образованию, и ее достижения действительно впечатляют. Объяснить особую заботу Советов о народном образовании можно несколькими обстоятельствами: поскольку советское общество должно было служить образцом «нового мира», ему следовало стать образованным; кроме того, только образованное население могло повысить производительную силу и мощь государства; наконец, система просвещения была великолепным средством воспитания новых поколений в духе советских идеалов. Особенно успешной стала деятельность Советов по ликвидации безграмотности. Во время революции около 40 % городского населения было грамотным, через 10 лет эта цифра уже достигала 70. На селе за тот же период удельный вес грамотных возрос с 15 до 50 %. Поскольку массовое движение за грамотность осуществлялось на украинском языке, рост грамотности означал и расширение воздействия украинизации на сельскую молодежь.
Вдохновителем и организатором украинизации системы образования был Скрипник, возглавлявший наркомат просвещения с 1927 по 1933 г. Благодаря его самоотверженной работе уже к 1929 г.— в пик украинизации — свыше 80 % общеобразовательных школ, 55 % школ ФЗО и 30 % вузов вели обучение на украинском языке. Свыше 97 % детей-украинцев обучалось на родном языке. Русское и еврейское национальные меньшинства имели возможность учиться на русском, однако предполагалось, что некоторые предметы будут преподаваться на украинском. Накануне революции, когда украинской школы фактически не было, украинофилы могли бы только мечтать о том, что Скрипник всего лишь через каких-нибудь 10 лет превратил в реальность.
Успехи украинизации были особенно ощутимы на фоне сопутствующих ей трудностей, в особенности такой, как недостаток квалифицированных преподавательских кадров. Для украинизации требовалось 100 тыс. учителей, в наличии имелось только 45 тыс. В отчаянных поисках разрешения этой проблемы Скрипник даже попытался ввезти в Украину несколько тысяч учителей из Галичины, однако Советы, опасаясь присутствия галичан с их высокоразвитым национальным самосознанием, не дали на это согласия. Большой проблемой был недостаток украиноязычных учебников и пособий. Наконец, серьезной препоной на пути украинизации, особенно на вузовском уровне, было нежелание многочисленных русскоязычных преподавательских кадров институтов пользоваться «сельским» языком. Типичным примером такого отношения можно считать заявление профессора Толстого из Одессы: «Всех товарищей, перешедших на преподавание на украинском языке, я считаю ренегатами». Тем не менее и в высших учебных заведениях студенты-украинцы вскоре оказались в большинстве. Успехи украинизации образования породили общее настроение национального оптимизма, удачно подмеченное писателем Борисом Антоненко-Давидовичем: «заревом великого возрождения» он назвал «марш миллионов в украинскую школу».
Подобный же дух возрождения господствовал в украиноязычной прессе, которая при царском режиме была объектом жестоких преследований, да и в первые годы советской власти в Украине переживала не лучшие времена. В 1922 г. только 27 % книг, издаваемых здесь, печаталось на украинском языке, таких же газет и журналов было меньше 10, К 1927 г. уже свыше 50 % книг издавалось на украинском; а к 1933 г. из 426 газет, выходивших в республике, 373 печаталось на родном языке коренного населения.
Во многом благодаря настойчивым претензиям Скрипника к тому, что Красная армия является орудием русификации, в крупных резервных подразделениях и школах командного состава был введен украинский язык. Мало того, вынашивались планы реорганизации армии по принципу территориальных формирований. Несколько неожиданно эти проекты поддерживали такие известные командиры Красной армии — неукраинцы, как Михаил Фрунзе и Иона Якир.
Для того чтобы достижения украинизации стали долговременными, необходимо было преодолеть монополизм русской культуры в городах. Социально-экономические сдвиги, происходившие в 1920-х годах, вселяли в украинцев уверенность, что подобная цель вполне достижима. Курс на широкую индустриализацию, взятый Советами в 1928 г., вызвал большой спрос на рабочую силу в городах. Политика коллективизации, одновременно проводимая в деревне, способствовала тому, что многие крестьяне оставляли землю. В результате массы украинских крестьян хлынули в города, решительным образом изменив этнический состав пролетариата да и городского населения в целом. Так, если в 1923 г. украинцы составляли в таких важных промышленных центрах, как Харьков, Луганск и Днепропетровск, 38, 7 и 16 % населения, то через 10 лет их удельный вес возрос соответственно до 50, 31 и 48 %. К середине 1930-х годов украинцы составляли большинство почти во всех крупных городах и теперь, благодаря украинизации, они скорее предпочитали оставаться украиноязычными, а не русифицироваться, как это было раньше. Казалось, что в Украине, как и везде в Восточной Европе, культура и язык сельского большинства станут преобладающими над городским меньшинством.
Успехи политики украинизации (не такие, впрочем, как ожидали Скрипник и его сторонники) обусловливались в первую очередь тем, что она осуществлялась в русле общего процесса модернизации. Конечно, не патриотизм и приверженность традициям были главными причинами, позволившими украинцам придать родному языку такой общественный статус; украинский язык лучше, чем какой-либо иной, давал возможность получить образование, пользоваться информацией газет и журналов, вести дела с государственными структурами, наконец, просто выполнять ту или иную работу. Благодаря украинизации украинский язык утратил статус романтической идеи-фикс немногочисленной интеллигенции или отличительной черты отсталого крестьянства. Теперь этот язык становился главным средством общения и самовыражения общества, идущего по пути модернизации и индустриализации.
Национал-коммунизм
Благодаря наличию различных вариантов коммунизма, вызревших в таких странах, как, например, бывшая Югославия или Китай, в настоящее время признание получила идея о том, что каждый народ может идти к коммунизму «своим путем». Нетрудно заметить, что именно украинские — так же, как и грузинские или среднеазиатские большевики, способствовали установлению советской власти в 1917—1920 гг.,— первыми стали на этот путь, породив феномен национал-коммунизма. Сторонники этого течения были верными коммунистами, искренне считавшими марксизм-ленинизм единственно правильным путем человечества к спасению. Однако при этом они полагали, что коммунизм может достичь оптимальных результатов лишь в том случае, если приспособить его к специфическим местным условиям. Такой взгляд подразумевал, что русский путь не является единственным, и пути к коммунизму, избранные другими народами, не менее верны. Иными словами, речь шла об использовании национальной идеи в строительстве нового общества, о создании коммунизма с «национальным лицом».
Поскольку украинское национальное движение в Восточной Украине исторически было тесно связано с социалистической традицией, идеи национального коммунизма довольно легко нашли сторонников среди многих украинцев в большевистском лагере. Еще в начале 1918 г. двое коммунистов, Василь Шахрай (первый нарком иностранных дел Украины) и его коллега Сергей Мазлах (старый большевик еврейского происхождения), обрушились на партию с критикой за ее лицемерную политику по отношению к национальным движениям и к украинскому в особенности. Явно имея в виду русский национализм, буквально пропитавший партию, они в своих брошюрах «Революция на Украине» и «К текущему моменту на Украине» подчеркивали, что «пека национальный вопрос остается нерешенным, пока одна нация будет правящей, а другая должна будет ей подчиняться, то, что мы имеем, нельзя назвать социализмом».
Спустя год национал-коммунистические взгляды в КП(б)У вновь дали о себе знать, на этот раз в виде так называемой федералистской оппозиции, возглавленной Юрием Лапчинским. Эта группировка требовала полной независимости украинского советского государства, которое должно было иметь всю полноту власти, в том числе в военной и экономической областях, а также считала необходимым существование независимого центрального партийного органа, никоим образом не подчиненного российской компартии. Когда Москва отказалась даже рассмотреть эти требования, Лапчинский и его сторонники в знак протеста вышли из партии, что вызвало громкий скандал в этом благородном семействе.
Когда политика украинизации уже развернулась с достаточной силой, вновь оживились национал-коммунистические тенденции, обычно связываемые с именами наиболее ярких их представителей.
«Хвылевизм». Автором самого откровенного и эмоционального призыва отказаться от «русского пути» был Микола Хвылевой. Этот выдающийся деятель украинского культурного возрождения 1920-х был выходцем из мелкопоместной дворянской семьи с Восточной Украины (настоящая его фамилия — Фитилев). Убежденный интернационалист, он примкнул к большевикам во время гражданской войны, надеясь помочь им в построении всеобщего и справедливого коммунистического общества. После гражданской войны Хвылевой стал одним из популярнейших украинских советских писателей, создателей авангардистской писательской организации «Вапліте» и постоянным критиком украинско-российских отношений, особенно в области культуры.
Будучи идеалистически настроенным коммунистом, Хвылевой пережил горькое разочарование, столкнувшись с вопиющими несоответствиями между теоретическими выкладками и практическими действиями большевиков в национальном вопросе, а также с русским шовинизмом партийных бюрократов, скрывающих свои предубеждения, по его выражению, «за Марксовой бородой». Стремясь спасти революцию от пагубного воздействия русского национализма, Хвылевой решил показать его истинное лицо. Облачая свои аргументы в одежды литературной критики, он указывал на то, что «русская литература со своим пассивно-пессимистическим духом исчерпала себя и остановилась на перекрестке», и потому советовал украинцам отмежеваться от нее: «Поскольку каждый может избрать свой собственный путь развития, вопрос, стоящий перед нами, заключается в следующем: на какую из мировых литератур держать курс? В любом случае не на русскую. Это совершенно ясно... Суть дела состоит в том, что столетиями русская литература довлела над нами. Будучи хозяином положения, она приучила нас к рабскому подражательству. Искать источник вдохновения в русской литературе было бы для нашего молодого искусства равнозначно остановке в росте. Мы ориентируемся на искусство Западной Европы, на его стиль, его мировосприятие».
Подчеркивая, что украинцы сами вполне способны к созданию социалистического искусства, Хвиле вой утверждал, что «молодая украинская нация — украинский пролетариат и его интеллигенция — являются носителями великих революционных социалистических идей, поэтому они не должны ориентироваться на всесоюзное мещанство: на его московских сирен». Страстный призыв Хвылевого к украинцам идти собственным путем нашел наиболее яркое выражение в его знаменитом лозунге «Геть від Москви!»
Хотя идеи Хвылевого были обращены в основном к молодым писателям и сводились к поиску новых литературных образцов, они все же имели серьезный политический подтекст. При этом следует учитывать, что подобные антирусские пассажи были проявлением не столько украинского национализма, сколько революционного интернационализма. Хвылевой был искренне убежден, что мировая революция никогда не будет успешной, если какая-то одна нация (в данном случае русская) монополизирует ее.
«Шумскизм». Опасность, которую представляли взгляды Хвылевого для советского режима, усиливалась тем обстоятельством, что они находили поддержку не только в литературных кругах, но и в самой компартии Украины, в первую очередь среди бывших боротьбистов. Лидером последних был нарком просвещения Олександр Шумский, который не только отказался осудить взгляды Хвылевого, как того требовали промосковские члены партии, но и сам выступил с критикой Москвы.
У боротьбистов были свои причины считать позицию партии в национальном вопросе неискренней. Когда Шумский и его товарищи присоединились к большевикам, им были поручены довольно высокие посты в правительстве — с тем чтобы придать ему «украинский оттенок». Однако незамедлительно после победы большевиков почти все сотрудничавшие с ними боротьбисты были понижены в должности или вообще исключены из партии. С началом украинизации, когда опять появилась необходимость создать иллюзию, что Украиной правят украинцы, по велению Москвы оставшиеся в партии боротьбисты и наиболее выдающийся из них, Шумский, были вновь подняты на щит. Именно в это время нарком просвещения решил разоблачить манипуляции Москвы.
Осуждая со своей стороны, как и Хвылевой, русский шовинизм, Шумский развернул критику священнейшего большевистского принципа — централизма. В письме к Сталину в начале 1926 г. он обратил внимание на расцвет украинского национального возрождения и доказывал, что если это широкое и динамичное движение будет контролироваться именно украинскими коммунистами, то это только послужит интересам партии. В противном случае, указывал он, под влиянием роста национального самосознания украинцы, которые никогда не отличались особой симпатией к большевикам, могут восстать против того, что они считают чуждым режимом, и свергнуть его. Дабы избежать такого варианта развития событий. Шумский предложил назначить украинских коммунистов Григория Гринько и Власа Чубаря на посты главы правительства и генерального секретаря ЦК КП(б)У, предварительно отозвав ставленников Москвы неукраинского происхождения, таких как Эммануил Квиринг (латыш) и Лазарь Каганович (русифицированный еврей). Эти предложения, представленные как средство укрепления позиций коммунизма, были ничем иным, как путем к отбору украинского политического руководства в Украине, а не в Москве.
Взгляды Шумского вызвали настоящий переполох среди коммунистов как в Советском Союзе, так и за рубежом. Сталин указывал, что «товарищ Шумский не отдает себе отчета в том, что на Украине,где кадры местных коммунистов слабы, подобные настроения могут принять в некоторых своих проявлениях характер борьбы против «Москвы» в целом, против русских вообще, против русской культуры и ее величайшего достижения — ленинизма».
Если идеи Шумского решительно осуждались верноподданными партийцами Харькова и Москвы, то в рядах действовавшей в Галичине Коммунистической партии Западной Украины (КПЗУ) они встретили сочувствие и поддержку. Лидер западноукраинских коммунистов Карло Максимович использовал аргументы Шумского на конгрессе Коммунистического Интернационала, чтобы выступить против поведения Москвы в отношении украинцев. К «делу Шумского» проявили интерес даже некоторые западноевропейские социалисты. Немецкий социал-демократ Эмиль Штраус заявил, например, что «европейский социализм имеет все основания морально поддерживать борьбу украинского народа за свободу. Со времен Маркса одной из лучших традиций социализма была его поддержка борьбы против любой формы социального и национального угнетения».
«Волобуевщина». В начале 1928 г. в среде украинских коммунистов возник новый «уклон». Его олицетворением стал молодой украинский экономист русского происхождения Михаил Волобуев. Подобно Хвылевому в литературе и Шумскому в политике Волобуев намеревался показать несоответствие между теорией и практикой большевиков в области экономики. В двух статьях, опубликованных в «Большевике Украины» — теоретическом журнале КП(б)У, Волобуев доказывал, что при советской власти Украина остается на положении экономической колонии России — так же, как это было в царские времена. Свои доводы он подкрепил тщательным анализом статистических данных, из которых следовало, что в ущерб Украине, остающейся на положении периферии, размещение тяжелой индустрии по-прежнему осуществляется в российском центре. Кроме того, Волобуев пришел к выводу, что экономика СССР не является единым целым, а представляет собой комплекс разнородных экономических компонентов, один из которых — Украина. Любой из этих компонентов вполне способен не только существовать самостоятельно, но и включиться в мировое хозяйство, не пользуясь посредничеством российской экономики.
На данном этапе коммунистическая партия еще была в состоянии пойти на такие послабления, как украинизация. Она даже могла признать некоторые свои грехи, вроде наличия русского шовинизма в ее рядах. Однако она никак не могла допустить распространения взглядов Хвылевого, Шумского и Волобуева, поскольку они в любом варианте вели к подрыву ее господства в Украине. Даже такой убежденный сторонник украинизации, как Скрипник, считал подобные «националистические уклоны» смертельной угрозой для партии и повел борьбу против их сторонников.
Не удивительно, что сразу же после проявления каждого из описанных «уклонов» его автор становился объектом жесточайшего давления, его принуждали отказываться от своих взглядов и каяться в совершении разнообразных «грехов». Все трое после попыток защищаться покаялись. В конце 1928 г. Хвылевой вернулся к литературной деятельности, Шумский был отправлен на второразрядную партийную работу в Россию, Волобуев же канул в небытие. Во время сталинских чисток 1930-х годов об их «грехах», однако, вспомнили, и многие национал-коммунисты поплатились жизнью за свое прошлое.
Чтобы правильно понять причины появления национал-коммунистических тенденций, следует, кроме прочего, увязать их с событиями внутри партии. После смерти Ленина в большевистской верхушке развернулась отчаянная борьба за власть. Внутрипартийный контроль и дисциплина ослабли, что и привело к расцвету разнообразных фракций и идеологических течений. Однако этот период относительной терпимости и плюрализма, открытого соперничества идей приближался ко внезапному и жестокому концу.
Подъем культуры
1920-е годы стали периодом невиданного подъема украинской культуры, временем интенсивных поисков и находок, настоящего новаторства. Некоторые авторы даже называют этот период культурной революцией или возрождением. Такой многоцветный всплеск творческой энергии стал возможным во многом благодаря тому, что коммунистическая партия, озабоченная главным образом укреплением своего политического господства, еще не была в состоянии полностью монополизировать область культуры. К тому же расширение образования на украинском языке создало для культуры украинцев такую основу, которой они долгое время были лишены в Восточной Украине. Наконец, благодаря тому, что такие важнейшие рычаги украинизации, как наркомат просвещения, находились в руках истинных патриотов — Гринько, Шумского и Скрипника, украинская культура могла рассчитывать на поддержку государства.
Впрочем, первопричиной этого широкого культурного возрождения была революция. Хотя уход в эмиграцию значительной части старой интеллигенции и затруднил национальный культурный рост, недостаток интеллектуальных сил с лихвой был возмещен появлением целой плеяды творческих личностей. Многие из этих новых дарований стояли вне политики и верили в возможность служения «чистому искусству». Другие — в основном боротьбисты и национал-коммунисты — были пылкими революционерами-романтиками. С крушением надежд на государственную независимость многие из них увидели в культурном творчестве альтернативный способ выражения национальной самобытности своего народа.
Революция привнесла в культуру дух новизны, чувство освобождения от пут и предрассудков старого мира. Перед украинской культурой встали новые, часто болезненные вопросы: в каком направлении развиваться, на какие идеалы ориентироваться? Вдохновленные сознанием собственной миссии и расширением сферы применения своим талантам, писатели, ученые, деятели искусства с энтузиазмом взялись за создание нового культурного пространства.
Литература. Настроения новизны и свежести с особой силой проявились в литературе. Писатели-марксисты считали, что революция должна реализовать себя не только в политической или социальной, но и в литературной области. Исходя из этого «буржуазному» искусству прошлого надлежало уступить место новому, пролетарскому искусству. При этом все же оговаривалось, что «прийти к единению во всемирном масштабе пролетарское искусство может только идя национальными путями».
Стремление создать пролетарскую культуру в России привело к созданию писательской организации «Пролеткульт», основывавшейся на двух ключевых принципах: возможности создать пролетарскую культуру, отбросив традиции и представления прошлого, и необходимости участия широких народных масс в этом процессе. «Пролеткульт» связывался в сознании многих с русской городской культурой, поэтому он не пользовался популярностью среди украинцев. Однако его идеи оказали серьезное влияние на появление и развитие так называемых массовых литературных организаций в Украине.
В 1922 г. была создана первая подобная организация — «Плуг», возглавленная Сергием Пилипенко. Заявив, что массы (для Украины это означало — крестьянство) способны создать тот тип литературы, который им нужен, организация создала целую сеть писательских кружков, очень скоро объединивших около 200 писателей и тысячи начинающих любителей. Один из деятелей «Плуга» так сформулировал кредо своей организации: «Задача нашего времени в области искусства — спустить его с пьедестала на землю, сделать его близким и понятным каждому». Спустя год появилась еще одна литературная группировка — «Гарт», которую возглавил Василь Эллан-Блакитный,— также ставившая своей целью создание пролетарской культуры в Украине. При этом члены «Гарту» все-таки довольно осторожно относились к идее «массовости», опасаясь, что она приведет к снижению уровня искусства.
Наряду с этими промарксистскими организациями возникли небольшие группировки «непролетарских» писателей и художников, не связывавшие себя с какой-либо определенной идеологией. Это были, например, символисты, среди которых своим талантом выделялся Павло Тычина, футуристы, возглавляемые Михайлем Семенко, неоклассики со знаменитыми Максимом Рыльским и Миколой Зеровым. В большинстве все они были сторонниками идеи, высказанной одним из символистов, Юрием Меженко, который считал, что «творческая индивидуальность может творить только поднявшись над массой, но сохраняя при всей независимости чувство национальной общности с ней». Поскольку все литературные группы и организации имели свои печатные органы, на страницах которых пропагандировались их взгляды и критиковались идеи оппонентов, очень распространенным явлением стали литературные дискуссии.
В 1925 г. после смерти Блакитного распался «Гарт». В том же году некоторые бывшие его члены во главе с Хвылевым (драматург Микола Кулиш, поэты Тычина и Бажан, прозаики Петро Панч, Юрий Яновский, Иван Сенченко) создали «Вапліте» («Вільну академію пролетарської літератури») — элитарную писательскую организацию. Озабоченные тем, что дух «просвитянства» и «массовости», насаждаемый «Плугом», будет способствовать дальнейшей провинциализации украинской культуры, X вы левой и его товарищи считали важнейшей задачей национальной литературы достижение высокого литературно-художественного и эстетического уровня. Они призывали к ориентации на Европу и традиционные общечеловеческие духовные ценности мировой литературы, к провозглашению культурной независимости Украины от Москвы. Активная пропаганда Хвылевым этих взглядов вызвала серьезную полемику, обычно называемую «литературной дискуссией 1925—1927 гг.», однако круг вопросов, поднятых в ней, выходил далеко за рамки чисто литературных проблем.
Позиции «Вапліте», охарактеризованные как «проявления буржуазно-националистической идеологии», стали объектом нападок не только литературных оппонентов — Пилипенко и членов «Плуга», но и многих членов коммунистического руководства в Украине. Даже Сталин указал на опасность взглядов Хвылевого. В 1927 г. с целью не допустить распространения «националистических» идей в литературе была создана просоветская писательская организация — ВУСПП («Всеукраїнська спілка пролетарських письменників»), значительно усилился партийный надзор за литературным творчеством.
Новаторская литературно-художественная среда способствовала появлению произведений высокого уровня. На этот период, к примеру, приходится расцвет творчества двух выдающихся украинских поэтов — Павла Тычины и Максима Рыльского. Уже в 1918 г., сразу же после выхода в свет первого поэтического сборника «Сонячні кларнети», Тычина приобрел известность блестящего лирика. Его следующие публикации — сборники «Замість сонетів і октав» (1920), «Вітер з України» (1924) — дали примеры такого мастерского владения словом, способности передать ритм и мелодику народных песен, красоту родного края, что не оставляли никаких сомнений в том, что эти произведения стали настоящими вехами в развитии украинской поэзии. Полной противоположностью Тычине был Рыльский, сын известного украинофила XIX в. Его поэтические сборники «Під осінніми зорями» (1918), «Синя далечінь» (1922), «Тринадцята весна» (1926) можно считать образцами строгой, философской поэзии, уходящей корнями в западную классическую традицию. Среди многих других интересных поэтов, творивших в это время, следует упомянуть Миколу Зерова, Павла Филиповича, Михайла Драй-Хмару, Евгена Плужника, Володимира Сосюру, Миколу Бажана, Тодося Осьмачку.
В прозе одной из главных тем было влияние революции и гражданской войны на жизнь общества и отдельных личностей, мир их чувств. В «Синіх етюдах» Хвылевого (1923), написанных с замечательным чувством слова, где соединяется романтизм и грубый реализм, революция является предметом поклонения, в «Осені» и «Я» (1924) уже чувствуются противоречивое отношение к ней, растущее чувство утраты иллюзий. С истинным мастерством выписаны портреты украинских крестьян, поднимающихся на борьбу с чуждыми силами, в произведениях Григория Косынки — выходца из бедной крестьянской семьи (кем, впрочем, были многие украинские писатели),— таких, например, как «У житах» (1926). Скептик и пессимист Валерьян Пидмогильный в романе «Місто» (1928) дал описание того, как украинскому крестьянину, попавшему в тогдашний город, удается добиться процветания, отказавшись от истинных крестьянских ценностей и пустив в ход худшие особенности крестьянской натуры. Мастер сатиры Иван Сенченко высмеивал бесхребетных приспособленцев, которых плодила советская система («Із записок холуя», 1927). В романе Юрия Яновского «Чотири шаблі» (1930) даны яркие описания крестьянских повстанцев, навевающие воспоминания о духе вольности запорожских казаков. Одним из популярнейших прозаиков был юморист Остап Вишня, чьи «непочтительные» юморески читались миллионами.
Наиболее выдающейся фигурой среди драматургов был Микола Кулиш. Три его известнейших пьесы — «Народний Малахій» (1928), «Мина Мазайло» (1929) и «Патетична соната» (1930) — стали сенсациями благодаря своей модернистской форме и трагикомическому освещению новой советской действительности с ее русским шовинизмом, «малороссийским» мировосприятием, анахроничным украинским национализмом и духовной недоношенностью ортодоксальных коммунистов. Две первых пьесы были поставлены известным театром Леся Курбаса «Березіль». Партийные бонзы, ошарашенные этими постановками, запретили показ «Патетично! сонати» в Украине, однако спектакль с большим успехом шел в театрах Москвы и Ленинграда.
Мировой известности добился в новом тогда виде творчества — кинематографе — Олександр Довженко, чьи фильмы «Звенигора» (1927), «Арсенал» (1929) и «Земля» (1930) раскрывали тему влияния революции и советской власти на украинцев.
Образование и наука. Дух эксперимента и новаторства утверждался и в области образования. Поскольку задачей советской власти было создание нового социально-экономического строя, она всячески приветствовала создание новых типов школ и выработку новых методик воспитания и обучения, которые могли бы ускорить процесс разрыва с «буржуазным прошлым». Советская педагогика основывалась на необходимости связи обучения с воспитанием в духе коммунистических ценностей и идеологии. В соответствии с этим в школах вводились программы, соединяющие трудовое воспитание и обучение, общее и техническое образование, вводился принцип политехнической школы. Классическое образование, гуманитарные дисциплины отошли на второй план. Религиозное воспитание было запрещено. Значительную популярность получили теории знаменитого педагога Антона Макаренко, в соответствии с которыми в развитии детей главную роль играет социальная среда, а не наследственность.
Хотя педагогическая ценность некоторых из экспериментов того времени весьма сомнительна, нельзя не заметить успехов в плане доступности образования широким массам, доселе невиданной. Обучение в начальной семилетней школе, а также в профессионально-технических и средних специальных учебных заведениях было бесплатным, и дети рабочих и крестьян имели все возможности получить его. Не случайно только в 1923—1925 гг. численность учеников в школах Украины выросла с 1,4 млн до 2,1 млн. Соответственно на протяжении 1920-х годов значительно повысился уровень грамотности — с 24 до 57 %. И все же миллионы взрослых еще оставались за чертой грамотности, а свыше 40 % детей не получали элементарного образования.
Значительные изменения претерпела и система высшей школы. Университеты были реорганизованы в многочисленные институты народного образования (ИНО) — медицинские, физические, технические, сельскохозяйственные и педагогические. Главной их задачей была подготовка руководящих кадров и специалистов для народного хозяйства и просвещения. Хотя обучение в большинстве этих институтов было платным, дети бедного крестьянства и рабочих (составлявшие большинство студентов) от платы освобождались. Из приблизительно 30—40 тыс. студентов высших учебных заведений Украины конца 1920-х годов около 53 % были украинцами, 20 % — русскими и 22 % — евреями. Украинцы составляли большинство в педагогических и сельскохозяйственных вузах, русские — в области технических и точных наук и административно-управленческих дисциплин, евреи — в области медицины и торговли.
1920-е годы стали также периодом возрождения науки, особенно украиноведения, который по своему значению можно сравнить с литературным ренессансом. Как мы уже видели, все национальные правительства Украины успели что-либо сделать в создании научных учреждений — во многом благодаря тому, что именно гуманитарные дисциплины играли важнейшую роль в развитии национального самосознания на протяжении всего XIX в. Желая продемонстрировать свою прогрессивность, большевики также способствовали развитию науки. В 1919 г. они не только признали Академию наук в Киеве, основанную Скоропадским, но и присвоили себе честь ее создания. В последующие несколько лет Академия и ее отделения превратились в исследовательские центры. Покуда научные идеи не представляли прямой угрозы советской системе, ученые имели возможность действовать в условиях относительной свободы в своих изысканиях, открыто высказывать свои взгляды, развивать международные связи.
Несмотря на то что почти все более-менее выдающиеся ученые Украины не были коммунистами, а некоторые не скрывали своей приверженности национально-освободительной идеологии, советской власти ничего не оставалось делать, кроме как позволить им составить костяк Академии. Во время кампании украинизации в середине 1920-х украинские коммунисты через наркомат просвещения активно старались привлечь в Украину многих ведущих ученых из-за рубежа, покинувших родину во время гражданской войны. В результате в 1924 г. в Украину вернулся патриарх украинской науки (и политический оппонент большевиков) Михайло Грушевский, избранный в Киеве действительным членом Академии, где он немедленно развернул широкие и систематические исследования в области украинской истории. Примеру Грушевского последовали многие ученые, жившие в странах Европы или в Западной Украине. Итак, хотя престиж Академии быстро возрастал, она оставалась пока в глазах власть предержащих бастионом «буржуазно-националистических» тенденций.
Первым президентом Академии стал именитый ученый Володимир Вернадский. Впрочем, своим быстрым подъемом Академия была обязана прежде всего неутомимой деятельности ее многолетнего вице-президента Сергия Ефремова и ученого секретаря Агатангела Крымского. К 1924 г. Академия насчитывала 37 действительных членов и около 400 сотрудников. Количество ее публикаций увеличилось с 32 в 1923 г. до 136 в 1929. Из трех отделений Академии — историко-филологического, физико-математического и социально-экономического — ведущую роль играло первое, развивавшееся наиболее динамично и возглавленное Грушевским. Оно состояло из десятков кафедр, комиссий и комитетов, охватывавших систематическим изучением все стороны украинской истории, языка и литературы. Отделение издавало журнал «Україна» — единственный в своем роде печатный орган в области украинских исследований, члены отделения публиковали серии статей и сотни монографий. Кроме Грушевского, заметными фигурами здесь были историки Дмитро Багалий, Михайло Слабченко, Олександр Оглоблин, Осип Гермайзе, литературоведы Сергий Ефремов и Владимир Перетц, этнограф Андрий Лобода, искусствовед Олексий Новицкий, востоковед Агатангел Крымский.
В социально-экономическом отделении важную работу по истории права в Украине издал Микола Василенко, а Константин Воблый первым начал разработки в области экономической географии Украины. Хотя физико-математическое отделение Академии первоначально не играло той роли, которая ей досталась позднее, в нем тоже работали выдающиеся ученые, многие из которых имели международную известность. Среди них были математик Дмитрий Граве, физик Николай Крылов, химики Лев Писаржевский и Володимир Кистякивский.
Академия в Киеве была хотя и главным, но не единственным научным центром в Украине. Двое членов Академии основали исследовательские центры в Харькове (историк Багалий) и Одессе (его коллега Слабченко). Небольшие исследовательские учреждения создавались также в других городах, таких как Полтава, Чернигов и Днепропетровск.
Стремясь уравновесить влияние немарксистских ученых в области гуманитарных и общественных наук, советское правительство основало в 1929 г. в Харькове Институт марксизма. Задачами института были подготовка преподавателей в области истории, экономики и философии, которые преподавали бы свой предмет в духе марксистской доктрины, организация исследований истории партии и революции, идеологическое обслуживание режима. Лидером здесь был галичанин Матвий Яворский, пытавшийся интерпретировать украинскую историю в марксистском духе и создавший украинскую марксистскую историческую школу.
Церковная жизнь
Православная церковь служила одной из главных опор царского режима в Украине. Когда в 1686 г. Киевская митрополия перешла под власть московского патриарха и ей пришлось перенять московские церковные каноны, церковь в Украине стала проповедовать верность царю и империи, превратившись к тому же в орудие русификации. И хотя к концу XIX в. начался процесс роста национального самосознания среди низшего духовенства и особенно семинаристов, отношение украинской интеллигенции к церкви оставалось довольно прохладным, поскольку последняя считалась бастионом социального консерватизма и антиукраинских настроений.
Революция и вызванное ею стремление масс к национальному самовыражению неизбежно должны были сказаться на статусе церкви в Украине. Епархиальные собрания, крестьянские и солдатские съезды в 1917—1918 гг. один за другим выдвигали требования к церкви порвать с Москвой и оформиться в самостоятельную (автокефальную) организацию. Эта же идея вынашивалась низшим духовенством и городской интеллигенцией. В результате в январе 1918 г. для осуществления этой задачи была создана «Всеукраїнська Православна Церковна Рада». Однако Центральная Рада с ее левой ориентацией мало заботилась о церковных делах. Идею церковного разрыва с Москвой поддержало консервативное правительство гетмана Скоропадского, особенно в лице министров по делам религии Василя Зинькивского и Олександра Лотоцкого. После падения Скоропадского Директория также выказала живой интерес к идее самостоятельности церкви. Однако поскольку оба правительства продержались у власти недолго, их поддержка в этом вопросе не нашла конкретного воплощения.
Как ни парадоксально, но движение за независимую украинскую церковь достигло высшей точки именно при советской власти. Поскольку Советы считали Русскую православную церковь во главе с новоизбранным патриархом Тихоном своим главным и опаснейшим религиозным оппонентом, они не возражали против появления религиозных группировок, размывающих господствующую церковь. Именно этим объясняется их первоначальная терпимость к украинизации церкви.
Это движение, однако, столкнулось с серьезным сопротивлением с другой стороны. Решительными противниками автокефалии выступили московский патриарх Тихон и почти вся православная иерархия в Украине. Пользуясь правом на отлучение от церкви и анафему, они неоднократно блокировали вое попытки ВПЦР распространить свое влияние. Столь резкая позиция удерживала многих священников и мирян от поддержки требования автокефалии. Невзирая на эти неблагоприятные обстоятельства, 21 октября 1921 г. на соборе, созванном ВПЦР (присутствовало 500 делегатов, включая 64-х священников), были предприняты решительные шаги. Пренебрегая каноническими установлениями и проигнорировав угрозы иерархов, ВПЦР избрала митрополитом одного из своих членов — священника Василя Лыпкивского, который немедленно возвел в сан архиепископа и четырех епископов. Те в свою очередь рукоположили несколько сотен священников и дьяков. Затем ВПЦР подтвердила свое прежнее решение о создании Украинской автокефальной православной церкви (УАНЦ).
Новая церковь поднялась очень быстро. К 1924 г. в ней насчитывалось 30 епископов, около 1500 священников, свыше 1100 парафий, объединявших миллионы прихожан (всего в Украине было 9 тыс. парафий). К ней присоединились многие украинские церковные общины США, Канады и Европы. В отличие от традиционного православия, гордившегося своей ортодоксальностью, украинская автокефалия пошла на разнообразные нововведения — такое, например, как отправление службы на украинском языке вместо церковнославянского. Она отказалась от таких непременных внешних атрибутов православного священника, как ряса, длинные волосы и борода. Решительным разрывом с устоявшейся веками практикой стало разрешение для высшего духовенства вступать в брак. Вполне в духе времени украинская церковь приняла более демократичные принципы самоуправления. Она отказалась от авторитарной системы патриаршества, возложив высшую власть в церковных делах на выборный совет епископов, священников и представителей мирян. Принцип выборности был распространен также на епископат и приходских священников. В основе всех этих реформ лежало стремление новой церкви максимально сблизиться с верующими, привлечь их к своей деятельности. Возможно, этим можно объяснить первые впечатляющие успехи УАПЦ.
Впрочем, эти достижения не исключали весьма ощутимых пробелов в деятельности новой церкви. Решительный разрыв с некоторыми канонами, постоянные заявления патриарха Тихона о незаконности УАПЦ, отказ православных патриархов за границей признать автокефалию привнесли в ее образ оттенок чего-то ненастоящего, не освященного законом, что на первых порах оттолкнуло от нее многих сторонников. Кроме того, внедрение демократических принципов в деятельность УАПЦ привело к многочисленным конфликтам и дрязгам между духовенством и прихожанами. Новорожденная церковь не имела еще соответствующей материальной базы. Еще более серьезной была «проблема кадров». Поспешное, нередко случайное посвящение в сан приводило к тому, что епископами и священниками становились люди не способные или не подготовленные к такой ответственной деятельности. К тому же священники УАПЦ часто оказывались совершенно беззащитными перед давлением властей. Со временем, когда эти недостатки стали очевидными, рост УАПЦ замедлился. При этом она все же оставалась главным соперником Русской православной церкви (которую поддерживало русское духовенство, особенно монахи, русское меньшинство и консервативные элементы украинского населения) и сохраняла за собой подавляющее большинство православной паствы в Украине.
Значительно больше трудностей доставляла УАПЦ политика государства. Обеспокоенная быстрыми успехами автокефалии, советская власть немедленно избрала ее целью для реализации своего излюбленного принципа «разделяй и властвуй». Она всячески поддерживала деятельность разного рода диссидентских церковных группировок в Украине, которые наносили вред как Русской православной церкви, так и ее украинскому оппоненту. В начале 1920-х годов она способствовала деятельности «прогрессивной» группы «Активисты церкви Христовой», отколовшейся от Русской православной церкви. Когда эта группа потерпела неудачу в Украине, власти стали покровительствовать новосозданной «соборно-епископальной церкви» во главе с Теофилом Бульдовским. Выступая за независимость украинской церкви, она предлагала добиваться этой цели каноническими путями, занимая в то же время откровенно проправительственные позиции.
Все эти ухищрения не помогли режиму ни развалить, ни подчинить себе УАПЦ. Наоборот, невзирая на упомянутые недостатки, она продолжала расти и крепнуть. Поэтому в 1926 г. власти развернули фронтальный прессинг против УАПЦ, обложив непосильными налогами ее парафин и всячески ограничивая деятельность священников. Довольно скоро после этого они обвинили митрополита Лыпкивского и многих его коллег в национализме, арестовали их и распустили ВПЦР. Хотя украинская автокефалия еще просуществовала несколько лет после этого погрома, стало очевидным, что ее, как и религию в целом в СССР, ожидает весьма мрачное будущее.
Процесс активного усиления национального самосознания среди украинцев, вызванный революцией и гражданской войной, продолжался и в 1920-е годы — в немалой степени благодаря тому, что коммунистический режим еще не вошел в силу окончательно и его влияние не было абсолютным. Коммунистическая партия претендовала на монополию в политической сфере, поэтому украинские национальные устремления в этой области были сильно урезаны. В то же время нельзя игнорировать то обстоятельство, что украинцы достигли, пусть во многом и фиктивной, государственности, и это давало им сознание полноценной государственной нации, со всеми правами и возможностями, которые обусловливал этот статус.
Национальное движение, потерпевшее неудачу в 1917— 1920 гг., нашло поле приложения сил в области культуры. Благодаря значительному числу даровитых писателей, поэтов, художников, ученых украинская культура превратилась из предмета заботы узкого круга дореволюционной интеллигенции в дело значительно более многочисленных слоев населения. Украинизация не только сделала достижения культуры достоянием народных масс, но и способствовала тому, что украинская культура стала отождествляться в их сознании с путем к просвещению, социально-экономической модернизацией и даже с государственностью. Поэтому казалось, что вот-вот возникнет плодотворный симбиоз национальной идеологии и коммунизма, который позволит украинскому народу достичь своих целей в социально-экономической области. Однако последующие события развеяли эту иллюзию в прах.
21. СОВЕТСКАЯ УКРАИНА? ДРАМАТИЧНЫЕ 30-е
К концу 1920-х годов большевики были готовы к новому скачку в создании коммунистического общества. Под руководством Сталина они перешли от «временного отступления» — нэпа — к насильственным переменам в социально-экономической и политической жизни общества, настолько широким и радикальным, что их часто называют «второй революцией». Однако коренные преобразования 1930-х годов сопровождались возвратом к некоторым традиционным аспектам российской политической жизни, прежде всего к жесткому централизму и режиму единоличной власти. Для украинцев этот катастрофический откат в прошлое означал конец поисков их «особого пути» к коммунизму. Вновь, как во времена царизма, Украина превратилась всего лишь в меньшую часть чего-то большего. Однако на этот раз украинцам пришлось заплатить ужасающе высокую цену за достижение целей, которых они перед собой не ставили.
Сталин и сталинизм
В 1927 г. Сталин вышел победителем в беспощадной борьбе за власть, продолжавшейся в верхушке партии с момента смерти Ленина. Сталин (Джугашвили) родился в 1879 г. в бедной семье и довольно рано попал под влияние большевизма. До революции его роль в партии была незаметной. Его задачей, как представителя немногочисленных националов в партии, были теоретические изыскания в области национальных проблем — занятие, считавшееся большинством партийцев второразрядным. Тем не менее осведомленность Сталина в этих материях позднее сослужила ему хорошую службу. Личность малоприметная (в памяти некоторых соратников он оставался «серым пятном»), Сталин не отличался литературными или ораторскими талантами, присущими многим большевистским лидерам. Из-за этого во время революции ему досталась чисто аппаратная внутрипартийная работа; кроме того, как генеральному секретарю, ему был поручен контроль за отбором и продвижением партийных кадров. Власть над партийным аппаратом в сочетании с изощренной хитростью позволила ему избавиться от соперников и превратиться в бесспорного лидера партии — «вождя», окруженного беспрекословными исполнителями.
Подобно тому как Сталин установил режим тиранического единовластия в партии, она, в свою очередь, систематически расширяла контроль над всеми сферами общества. Открытая критика Сталина стала невозможной (о сопротивлении даже не шло речи), поскольку мощный репрессивный аппарат ГПУ (бывшая ЧК), постоянно разраставшийся, методично преследовал, а впоследствии уничтожал любую оппозицию — реальную, кажущуюся или потенциальную. Некоторые исследователи трактуют эту российско-марксистскую комбинацию личной диктатуры и монолитной организации как тоталитаризм. Другие дают ей название сталинизма. Советские исследователи долгое время рассматривали это явление как необходимый этап в социалистическом строительстве и превозносили Сталина за его мудрое руководство, железную волю и реализм. Критики, наоборот, подчеркивали такие черты его натуры, как жестокость, исключительное равнодушие к людским страданиям, склонность к паранойе, заставлявшая его всюду искать врагов, заговоры и предательство. По словам Николаса Рязанова, безумие Сталина (как и Ивана Грозного, которым он восхищался) имело свои законы и метод.
Среди большевиков Сталин, судя по всему, отличался наиболее неприязненным отношением к крестьянству, считая его неисправимо консервативным и видя в нем одну из главных помех на пути революционных преобразований. По словам его преемника, Никиты Хрущева, «крестьяне для Сталина были отбросами». Не будучи русским по происхождению, Сталин тем не менее стал апологетом русского шовинизма, считая его средством укрепления советской империи. Украинцы были крестьянской нацией, переживавшей подъем национального самосознания,— именно поэтому они должны были представлять для Сталина двойную мишень в его планах.
«Великий перелом»
Человек, попавший в советскую Украину в середине 1920-х, был бы потрясен колоссальными переменами, осуществленными советской властью. Нововведения касались всего: идеологии, структуры власти, экономической системы, правопорядка, просвещения и культуры. Однако не менее разительным было бы и осознание того, как много старого оставалось в жизни общества. Украина, как и раньше, была краем несчетных сел и деревень, крестьянства, работающего по старинке, духовной жизни, где доминировали церковь и традиционные ценности. Фактически это было общество, где существовали и с трудом уживались два типа культуры. Город шел по пути, проложенному Советами; в деревне, где сосредоточивалось большинство населения, изменения были менее заметными. В позициях крестьянства наиболее нестерпимым для большевистских революционеров было то, что оно явно не выказывало особого желания разделять их мечты о коммунистическом рае. Создавалась угроза, что, несмотря на революцию, Советский Союз может остаться отсталой, преимущественно аграрной страной. В результате партии пришлось бы взвалить на себя весьма неблагодарную миссию — устанавливать диктатуру пролетариата в крестьянском обществе.
Сталин рассматривал эту ситуацию не только как тяжелую, но и как просто угрожающую. Злейший враг нового режима — кулак — в условиях нэпа усилился экономически. Еще более зловещей была угроза интервенции, которую, по мнению Сталина, готовили капиталистические страны против молодого социалистического государства. Подобные соображения укрепляли среди членов партии растущее осознание необходимости активных действий, потребных для защиты завоеваний революции и осуществления ее стратегических целей.
Не будучи сильным теоретиком, Сталин тем не менее сумел в этот критический момент предложить привлекательную и обнадеживающую программу. Отбросив как нереальную идею своего противника Льва Троцкого о перманентной революции (т. е. об ее экспорте в мировом масштабе), Сталин призвал партию сосредоточиться на строительстве социализма «в одной отдельно взятой стране». Иными словами, речь шла о том, чтобы, невзирая на цену, как можно быстрее превратить СССР в современное индустриальное истинно социалистическое общество. Осуществив быстрые и радикальные преобразования, Советский Союз не только смог бы противостоять враждебному капиталистическому окружению, но и представить наглядные доказательства того, что коммунизм — это наиболее верный путь к прогрессу. Поскольку маловероятным было рассчитывать на поддержку этой программы большинством населения крестьянской страны (только один из каждых 125 крестьян был коммунистом), Сталин призвал к осуществлению «революции сверху», т. е. преобразований, навязанных народу партией и правительством.
Первый пятилетний план. Начальный вариант огромных преобразований, получивший название первого пятилетнего плана, был принят партией в 1928 г. Его главной задачей было «догнать и перегнать» капитализм экономически. Основной упор делался на развитие тяжелой промышленности. Здесь перед страной выдвигались ошеломляющие по своим масштабам задачи: обеспечить рост промышленного производства в 250 %, причем только объем производства тяжелой индустрии предполагалось увеличить на 330 %. Другим важным компонентом плана был курс на коллективизацию — создание на селе крупных коллективных хозяйств. Первоначально предполагалось коллективизировать 20 % единоличных крестьянских хозяйств. Рост сельскохозяйственной продукции планировался в 150 %. Позднее была выдвинута задача почти полной коллективизации — с тем чтобы ликвидировать «вредное буржуазное» влияние частной собственности.
По сути план подразумевал превращение подавляющего большинства сельского и городского трудоспособного населения в рабочую силу государственных предприятий. Подобная система не только давала государству полную экономическую власть над гражданами, но и утверждала его политическое господство над ранее частично независимым крестьянством. Сталин предвидел возникновение определенного недовольства и даже сопротивления этим планам, особенно со стороны крестьянства, которое должно было лишиться земли. На предупреждение о возможных социальных «издержках» он цинично отвечал пословицей: «Не разбив яиц, яичницу не приготовишь».
Индустриализация. С точки зрения промышленного развития первый пятилетний план был благоприятным для Украины. На нее приходилось свыше 20 % общих капиталовложений, из 1500 новых промышленных предприятий 400 предполагалось соорудить в Украине. Некоторые из них были поистине гигантскими. Днепровская гидроэлектростанция, построенная в 1932 г. силами 10 тыс. рабочих, была крупнейшей в Европе. В этом же ряду стоят металлургический комбинат в Запорожье и тракторный завод в Харькове. В Донецко-Криворожском районе сооружалось столько новых заводов, что вся его территория выглядела как одна огромная стройплощадка.
Второй и третий пятилетние планы предусматривали уже значительное снижение капиталовложений в промышленность республики, которые были непропорционально малы, если учесть ее роль в экономике СССР. Указывая на то, что в случае войны промышленные центры Украины будут слишком уязвимы для агрессора, Москва приняла решение создать крупную индустриальную базу на Урале. Исходя из этого из 4 500 заводов, предусмотренных вторым пятилетним планом (1932—1937), на Украину приходилось только 1 000. В следующей пятилетке уменьшение доли Украины в общем плане капиталовложений стало еще более очевидным: из 3000 новых предприятий на ее территории строилось около 600. И все же пуск тысяч новых заводов в менее чем десятилетний период выдвинул Украину в разряд промышленно развитых стран.
Ни одно общество никогда прежде в истории не осуществляло столь широких экономических преобразований за такое короткое время. Если в период промышленного переворота в XIX в. на строительство нескольких дюжин промышленных предприятий в Украине ушли десятилетия, то в 1930-е годы Советы сооружали здесь сотни заводов ежегодно. Однако подобные достижения были возможны лишь при неимоверном напряжении сил всех трудящихся. Соответственно требовалось создать атмосферу титанической борьбы, глобальной экономической схватки с миром капитализма, исход которой зависел от усилий каждого работника. Тон задал Сталин в своей известной речи 1931 г.: «Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Мы отстали от передовых стран на 50— 100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Это было обращение к советскому патриотизму (и русскому национализму) советских граждан: показать миру превосходство их системы.
Для поднятия энтузиазма масс применялись самые разнообразные методы. В экономический лексикон прочно вошла военная терминология: «прорыв на фронте тракторостроения», «трудовые победы ударных бригад», «штурм новых высот» и т. п. Лучшие рабочие получали звание Героя Социалистического Труда. Соревнование за досрочное выполнение плана разворачивалось между заводами, городами, даже целыми республиками. В определенной степени эти методы были успешными. Многие рабочие, особенно члены партии и комсомола, искренне гордились и восхищались достигнутыми успехами и с готовностью отдавали все силы для выполнения задач, поставленных партией. Для тех, кто не испытывал особого энтузиазма по поводу происходящего в стране, был приготовлен целый набор принудительных мер. Необоснованные опоздания, прогулы, пренебрежение обязанностями стали уголовно наказуемыми проступками, за которые можно было поплатиться лишением продовольственной карточки (что могло повлечь перспективу голодной смерти), жилья или заключением в сибирских лагерях.
Постоянные призывы средств массовой информации к рабочим выполнять в срок свои планы не означали, однако, что индустриализация разворачивается в соответствии с начертанным. Уже в 1930 г. стало совершенно очевидным, что бешеный темп реконструкции часто сопровождается поражающими воображение беспорядком, организационной немощью и бесполезными растратами. Новые заводы простаивали из-за отсутствия оборудования; случалось и так, что новоотстроенные корпуса не были приспособлены для установки механизмов. Пока необученные работники портили новое оборудование на одной фабрике, на другой квалифицированные рабочие просиживали время впустую, не имея необходимых станков и машин. К тому же серьезной проблемой оставалось низкое качество производимой продукции.
Украинское коммунистическое руководство имело свои особые причины для критики индустриального развития. После первой пятилетки степень его участия в составлении планов была нулевой, о чем свидетельствовало постоянное уменьшение капиталовложений в Украину. Да и украинцы вообще вряд ли могли быть удовлетворены характером развития индустриализации в своей республике. Плановые органы в Москве отводили Украине роль производителя сырья и полуфабрикатов, в то время как российская промышленность становилась монопольным производителем готовой продукции, в первую очередь предметов потребления, ввозившихся отсюда в Украину. Так, в 1932 г. некоторые украинские экономисты еще отважно указывали на то, что «колониальный» характер взаимоотношений между Россией и Украиной еще далеко не изжит. Наконец, само географическое размещение промышленных предприятий в Украине таило в себе серьезные диспропорции. Если традиционные индустриальные районы (Донбасс, например) продолжали интенсивно развиваться, то густонаселенное Правобережье оставалось зоной экономической стагнации.
Несмотря на все эти недостатки, достижения первых пятилеток впечатляют. К 1940 г. индустриальный потенциал Украины в сравнении с 1913 г. вырос в семь раз (России — в девять). Возросла производительность труда, хотя реальная заработная плата уменьшилась. В результате СССР поднялся с пятого на второе место в ряду крупнейших индустриальных держав мира, а Украина (которая по уровню производства приблизительно сравнялась с Францией) стала одной из наиболее развитых промышленных стран Европы.
Урбанизация. Быстрый рост промышленности в 1930-х годах привел не только к изменению структуры занятости, но и к резким переменам в размещении и укладе жизни населения республики.
Столетиями одной из главных проблем исторического развития Украины были противоречия между украинским селом и неукраинским городом. В ходе первых пятилеток, когда в города хлынули миллионы украинцев, чтобы работать на промышленных предприятиях, стиль взаимоотношений города и села стал меняться.
Может возникнуть вопрос: почему украинцы, оставшиеся в стороне от первой волны индустриального развития в 1890-е годы, вдруг в таких массовых масштабах включились в промышленную лихорадку 1930-х годов? Масштабы советского индустриального рывка были настолько необъятны, что в СССР возник колоссальный дефицит рабочей силы. В результате традиционный приток русских рабочих прекратился и новые предприятия в Украине стали работать за счет местных трудовых ресурсов. Кроме того, бедственное положение села вынуждало украинских крестьян покидать обжитые гнезда и искать работу в городе — перебираться на восток и осваивать новые земли, как в 1890-е годы, они уже не имели возможности. Необратимый людской поток из села в город, резко возросший в это время, не мог не привести к значительным изменениям в том образе жизни, который тысячелетиями был характерен для украинцев.
Города разрастались невероятными темпами. Если общая численность населения Украины в 1926—1939 гг. увеличилась в четыре раза, то количество городских жителей удвоилось. В начале этого периода лишь один из пяти жителей Украины был горожанином; накануне второй мировой войны это соотношение равнялось 1:3. Доля участия украинцев в этом буме урбанизации была также весьма значительной. В 1920 г. украинцы составляли 32 % городского населения, сосредоточенного главным образом в небольших городах. К 1939 г. их удельный вес в городском населении достиг более 58 %, причем немалая часть приходилась на крупные промышленные центры. Из табл. 4 видно, что именно на них приходится наибольший приток украинцев. Возросла также доля украинцев в составе пролетариата. Если в 1926 г. среди рабочих насчитывалось всего около 6 % украинцев, то в 1939 г. около 30 % всего украинского населения можно было отнести к пролетариату.
Большинство растущих промышленных центров сосредоточивалось не на Правобережье, где проживала основная масса украинцев, а в Донбассе и на Юге, где концентрировалось большое количество представителей русского и еврейского национальных меньшинств. Позднее, когда правительство взяло курс на русификацию, это обстоятельство получило немаловажное значение. Правда, вначале наплыв украинцев был настолько велик, что русская культура оказалась не в состоянии их ассимилировать традиционное превосходство русских в городах оказалось под серьезной угрозой.
Таблица 4
Удельный вес украинцев в промышленных центрах в 1923—1933 гг. (в %)
Город
Доля украинцев в 1923 г.
Доля украинцев в 1933 г.
Харьков
38
50
Запорожье
28
56
Днепропетровск
16
48
Огромные инъекции новых жителей в городе значительно осложнили условия жизни и резко обострили жилищный кризис. Новоприбывшим, нередко оставлявшим в селах семьи, приходилось годами жить в переполненных общежитиях и рабочих казармах. Приехавшие с семьями часто не имели другого выбора, кроме как жить в убогих халупах в пригородах. Продукты можно было получить лишь в ограниченном количестве и по карточкам. Только одно примиряло многих рабочих с их новой жизнью: то, что несмотря на всю свою тяжесть она была все же легче, чем в селе.
Коллективизация. Преобразование села было еще более всеохватывающим и драматичным, чем изменения в городах. Здесь «вторая революция» сопровождалась такой жестокостью и ужасами, что ее можно назвать не иначе как войной, развязанной режимом против крестьянства. Вряд ли будет преувеличением сказать, что коллективизация с ее разрушительными последствиями была одним из трагичнейших событий в украинской истории.
Большевики всегда считали, что со временем коллективное хозяйство в аграрном секторе должно прийти на смену мелкому индивидуальному. Они понимали: переубедить крестьянство, перевоспитать его в духе таких взглядов будет очень сложно, и займет это много времени — особенно после уступок, сделанных крестьянству во время нэпа. Крестьянство фактически проигнорировало коллективные и государственные хозяйства, в которых по всему СССР насчитывалось всего 3 % сельскохозяйственных рабочих. Исходя из этого большевики при составлении первого пятилетнего плана рассчитывали охватить коллективизацией в лучшем случае 20 % крестьянских хозяйств (в Украине — 30 %). Сосредоточившись на индустриализации, советское руководство, судя но всему, еще не решалось взвалить на себя бремя радикальных преобразований в сельском хозяйстве.
Впрочем, вскоре выяснилось, что индустриализация в том виде, как ее осуществляли Советы, требует одновременного развертывания коллективизации. Видимо, Сталин пришел к такому выводу во время кризиса хлебозаготовок 1927—1928 гг. Советский вариант индустриального рынка исходил из предложения, что государство будет покупать зерно у крестьянства но низким ценам. Это позволило бы обеспечить продовольствием рабочую силу в городах и найти финансы для индустриализации путем экспорта зерна. Однако цены, предложенные государством, были в восемь раз ниже рыночных — и крестьяне, считая их чрезмерно низкими, прекратили поставки зерна. Сталин, раздраженный неуступчивостью крестьянства, которую он охарактеризовал как саботаж, решил, что лучшим средством для выполнения первого пятилетнего плана будет установление полного политического и экономического контроля над крестьянством. В результате без всякой предварительной подготовки он отдал приказ немедленно развернуть «сплошную коллективизацию».
Ликвидация кулачества. Понимая, что наиболее решительный отпор коллективизации последует со стороны зажиточного крестьянства, Сталин призвал к «ликвидации кулачества как класса». В’ основу тактики, призванной противопоставить преуспевающей части крестьянства массу беднякод был положен классический принцип «разделяй и властвуй». Однако определить, кто был кулаком, а кто нет, оказалось не так-то просто. Официально кулаком считался тот, кто владел большим земельным наделом, чем средний крестьянин, и при этом использовал наемную рабочую силу. Подсчеты показали, что к этой категории относилось около 5 % крестьян. Однако образ «кровопийц» и «эксплуататоров», создаваемый властью в отношении кулаков, редко отвечал действительности.
Обычно зажиточный крестьянин владел 4—6 га земли, имел в хозяйстве несколько лошадей и коров, овец. Стоимость его имущества вряд ли превышала 600—800 долларов США в ценах конца 80-х годов. Поскольку многие кулацкие хозяйства были разорены во время гражданской войны, кулаками теперь нередко становились бывшие бедняки, ценой неимоверного тяжелого и упорного труда добившиеся благополучия. Когда приходило время выявлять кулаков (занимались этим специально созданные «тройки», состоявшие из представителя ГПУ, председателя колхоза и секретаря местной партячейки), большую роль играли личные антипатии, зависть; часто во внимание принималось нежелание того или иного крестьянина вступать в колхоз. Поэтому в разряд кулаков попало очень много середняков и бедняков, для которых даже изобрели специальный термин —«подкулачники».
Что же на самом деле означала «ликвидация кулачества как класса»? Тех кулаков, что оказывали наиболее упорное сопротивление, расстреливали или в огромных количествах отправляли в лагеря принудительных работ в Сибири либо на Севере. Остальных просто грабили, конфискуя все имущество (включая личные вещи) и бросали на произвол судьбы. Апогей раскулачивания пришелся на зиму 1929/30 годов. Его отличительной чертой стало массовое выселение крестьян. Сотнями и тысячами их вместе с семьями вышвыривали из обжитых домов, грузили в товарные вагоны и вывозили за тысячи километров на Север, где выбрасывали на голом месте, посреди заполярной пустыни, нередко без еды и элементарного пристанища.
Около 850 тыс. человек из более чем миллиона украински крестьян, экспроприированных советским режимом в начале 1930-х годов, были сосланы на Север, где многие из них, в особенности дети, погибли. Часть сосланных крестьян, главным образом молодежь, бежала из ссылки. Вместе с теми, кому удалось избежать депортации, они нелегально пополняли ряды городских рабочих (принимать на заводы скрывающихся кулаков запрещалось). Итак, большая часть наиболее трудоспособных и производительных крестьян была ликвидирована. «Никто из них ни в чем не был виноват.— писал один советский автор,— просто они принадлежали к классу, который был виноват во всем».
Для достижения своих целей режим нуждался в помощниках, однако численность коммунистов на селе была явно недостаточной. Первое время власти надеялись на помощь восстановленных комнезамов, полагая, что тем нечего терять при раскулачивании и коллективизации. Однако вскоре выяснилось, что бедность крестьянина еще не означает его готовности разрушать хозяйство более удачливого соседа. Поэтому правительство направляло в села тысячи городских рабочих — членов партии и комсомольцев (очень часто — русских и евреев).
Осенью 1929 г. в украинское село было направлено около 15 тыс. рабочих; в январе 1930 г. сюда прибыло еще около 47 тыс. Одновременно в Украину прибыли так называемые «двадцатипятитысячники» — в большинстве своем рабочие из России, фанатически преданные идее построения социализма любой ценой. Они возглавили процесс раскулачивания на местах, стали во главе новосозданных колхозов. Свою задачу эти совершенно чуждые Украине люди выполняли, не останавливаясь ни перед какими жестокостями.
Преобразование сельского хозяйства: первый этап. Громя кулачество, Сталин одновременно развернул наступление против крестьянства в целом. На места были разосланы сигналы — начать немедленную и повсеместную организацию колхозов. Указания Сталина, довольно туманные в том, как собственно осуществлять эти массовые преобразования, были абсолютно ясными в одном: их следовало проводить быстро, невзирая на протесты, трудности,и любой ценой. Обычный сценарий создания колхоза был такой: в село прибывала группа партийных работников и сгоняла митинг, во время которого нескольких крестьян принуждали дать согласие создать колхоз. Партийный активист возглашал: «Кто против колхозов — тот против Советской власти! Голосуем: так кто против колхозов?» Затем поступало «предложение» — всем крестьянам передать свои земли и скот во владение колхоза.
В результате подобных акций село забурлило. «Посланцев партии» часто избивали и даже убивали. Повсеместным явлением стали «бабьи бунты» — восстания женщин, требовавших возвращения отобранного имущества. В некоторых случаях дошло до вооруженных крестьянских выступлений, подавлять которые правительству пришлось с помощью армии и спецчастей ГПУ. Однако самой распространенной формой сопротивления стал массовый забой скота в крестьянских хозяйствах. Крестьяне предпочитали съесть или продать мясо, но не отдавать его государству. Это явление достигло ошеломляющих масштабов: между 1928 и 1932 годами Украина потеряла почти половину поголовья домашнего скота. Многие крестьяне убегали из колхозов и шли в города в поисках работы. К великой тревоге власть предержащих наиболее ожесточенное сопротивление насаждению колхозов оказали именно бывшие бедняки и середняки, улучшившие свое положение благодаря нэпу.
Стремясь усилить своих представителей, режим посылал им в помощь ГПУ, которое хватало наиболее открытых противников колхозов и отправляло их в Сибирь. В обстановке такого безудержного насилия заставить крестьянство пойти путем, начертанньм советской властью, было только вопросом времени. К марту 1930 г., загнанные в угол, около 3,2 млн крестьянских хозяйств вошли в колхозы, ожидая дальнейшего решения своей судьбы.
Жуткое опустошение, нанесенное этими мерами сельскому хозяйству (но отнюдь не людская цена), обеспокоило Сталина. 3 марта 1930 г. неожиданно появилась его статья «Головокружение от успехов». В ней он заявил, что «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным». Рядом же шло такое поразительное утверждение: «Невозможно насаждать колхозы силой. Это было бы неразумной и реакционной мерой». Сталинский пассаж был понятен: во-первых, он давал понять партийцам, что необходимо временно ослабить нажим на крестьянство; во-вторых, обвиняя советских чиновников, послушных исполнителей его воли, в «перегибах», он пытался отделить себя от тех кошмаров, которые принесла коллективизация.
Восприняв выступление Сталина как отступление от коллективизации, крестьяне ответили массовым выходом из колхозов. В течение трех месяцев почти половина крестьян, загнанных в Украине в колхозы, вернулись к единоличному хозяйству. Казалось, что «великий перелом» в деревне приблизился к своему фиаско.
Преобразование сельского хозяйства: второй этап. Отступление Сталина позволило стабилизировать ситуацию в деревне. Однако вскоре стало ясно, что оно было всего лишь временным маневром и режим намеревается продолжать насильственную коллективизацию, избрав несколько иную тактику. Новый подход сводился к экономическому вытеснению индивидуальных хозяйства Выходившим из колхозов крестьянам часто не возвращали их инвентарь и скотину. Они получали в надел плохую, сложную для обработки землю, в то время как за колхозами оставались самые лучшие участки. Налоги на единоличные хозяйства увеличились в два—три раза, колхозники же вообще освобождались от налогов на несколько лет. К тому же для наиболее упрямых противников колхозов вполне вероятной оставалась перспектива попасть в разряд кулаков и оказаться в Сибири. В результате у крестьян просто не оставалось иного выбора, как идти в колхозы, которые к 1932 г. объединили 70 % крестьянских дворов. К 1940 г. почти все крестьянство Украины пребывало в 28 тыс. колхозов.
Теоретически колхозы принадлежали крестьянам. Фактически же они выполняли государственные заказы поставок сельскохозяйственной продукции и полностью контролировались чиновниками. Только выполнив государственные разнарядки, колхозы получали право распоряжаться остатками своей продукции, распределять ее между своими членами. Чисто государственными сельскохозяйственными предприятиями были менее многочисленные совхозы, в которых крестьяне работали по найму. На селе создавались также машинно-тракторные станции (МТС), главной задачей которых было обеспечение колхозов техникой. Государственная монополия на тракторы и другую сельскохозяйственную технику также была важнейшим средством принуждения крестьян к объединению в колхозы. Действительно, вся эта система создавалась с одной целью: установить полное политическое и экономическое господство государства над сельским хозяйством и теми, кто в нем занят.
Сталин и его присные, будучи большими мастерами социального насилия, оказались на редкость бесталанными в области сельского хозяйства. Нередко партработники, возглавлявшие колхозы, отдавали распоряжение сеять культуры, абсолютно непригодные для той или иной местности. Как и в промышленности, они часто страдали гигантоманией и создавали огромные, фактически неуправляемые колхозы-монстры. Отсутствие необходимых транспортных средств приводило к тому, что собранное зерно или портилось, или становилось добычей крыс. Давало о себе знать отсутствие тяглового скота, в значительной части уничтоженного несколькими годами раньше. Впрочем, правительственные чиновники были уверены, что им удастся возместить дефицит коней и быков тракторами. Однако производство тракторов далеко отставало от запланированных показателей, а производимые механизмы были крайне ненадежны и ломались почти сразу по прибытии на поля. В итоге во время уборки урожая 1931 г. потери зерна составили одну треть; к 1932 г. общая площадь обрабатываемых земель в Украине сократилась на одну пятую. Положение усугубилось засухой, охватившей Юг Украины.
Все это вело к постоянному ухудшению положения в сельском хозяйстве. Однако решающим фактором следует считать безжалостную сталинскую политику хлебозаготовок. Отчаянно нуждаясь в зерне для финансирования индустриализации, режим продолжал, несмотря на ухудшение ситуации, навязывать крестьянам завышенные планы хлебозаготовок. Зерна явно не хватало, чтобы удовлетворить и аппетиты правительства, и потребности крестьянства, поэтому в 1931 г. украинские коммунисты буквально умоляли Москву уменьшить планы. Согласившись несколько урезать разверстку, Сталин установил новый план хлебозаготовок, такой же нереально высокий.
Желая быть уверенным, что показатели, предложенные им, будут выполнены, Сталин снарядил в Украину двух своих ближайших заместителей — Вячеслава Молотова и Лазаря Кагановича — для надзора за ходом заготовок зерна. В очередной раз партийные активисты были мобилизованы и брошены в села выбивать из крестьян хлеб. Судя по всему, многие из них уклонялись от выполнения этой неблагодарной миссии, поскольку в это время с ответственных должностей в колхозах было снято около трети руководителей. В помощь активистам власти посылали регулярные войска и части ГПУ, безжалостно громившие села, отказывающиеся сдавать продукцию. Экспроприации подлежало даже семенное зерно, необходимое для посевной кампании следующего года.
Несмотря на все усилия, режиму удалось выкачать из крестьянства только 70 % зерна от запланированного. В январе 1933 г. Сталин в своей речи призвал партийный аппарат удвоить усилия: «Не позволяйте себе отвлекаться на всякие фонды и резервы, не забывайте о главной задаче; разворачивайте кампанию хлебозаготовок... и ускоряйте ее; главная ваша заповедь выполнить хлебозаготовки».
Голодомор 1932—1933 годов
Голод 1932—1933 гг. для украинцев был тем же, чем нацистский геноцид для евреев или резня 1915 г. для армян. Эта трагедия, масштабы которой просто невозможно осознать, нанесла нации непоправимый удар, социальные, психологические и демографические последствия которого дают знать о себе и сегодня. Она же бросила черную тень на «победы» советской системы и методы их достижения.
Самое ужасное в голодоморе 1932—1933 гг.— то, что его можно было избежать. Сам Сталин заявлял: «Никто не может отрицать, что общий урожай зерна 1932 г. превышает 1931». Как отмечают Роберт Конквест и Богдан Кравченко, урожай 1932 г. всего лишь на 12 % был меньше средних показателей 1926—1930 гг. Иначе говоря, продуктов хватало. Однако государство систематически изымало большую их часть для собственных нужд. Несмотря на просьбы и предупреждения украинских коммунистов, Сталин поднял задание по хлебозаготовкам в Украине на 44 %. Его решение и та жестокость, с какой оно выполнялось, обрекли миллионы людей на смерть от искусственно созданного голода.
Наглядным свидетельством полного равнодушия режима к людским жизням, приносимым в жертву его политике, стала серия мер, осуществленных в 1932 г. В августе партийные активисты получили право конфисковывать зерно в личных крестьянских хозяйствах; тогда же был принят снискавший дурную славу закон «о трех колосках», предусматривавший смертную казнь за кражу «социалистической собственности». Любой взрослый и даже ребенок, пойманные хотя бы с горстью зерна возле государственного амбара или колхозного поля, могли быть казнены. При смягчающих обстоятельствах подобные «преступления против государства» карались десятью годами лагерей. Чтобы предупредить уход крестьян из колхозов в поисках продуктов, вводилась паспортная система. В ноябре Москва приняла закон, по которому колхоз не мог выдавать крестьянам зерно, пока не был выполнен план сдачи хлеба государству.
Под общим руководством чрезвычайной хлебозаготовительной комиссии Молотова отряды партийных активистов в поисках хлеба обшаривали каждый дом, взламывали полы, залезали в колодцы. Даже тем, кто уже пухнул от голода, не разрешалось оставлять себе зерно. Люди, не выглядевшие голодными, подозревались в припрятывании продуктов. Обращаясь к событиям того времени, один из партийных активистов так обрисовывал мотивы своих действий: «Мы верили в мудрость Сталина как руководителя... Мы были обмануты, но мы хотели быть обманутыми. Мы так беззаветно верили в коммунизм, что были готовы на любое преступление, если его хоть немного приукрашивали коммунистической фразеологией».
Распространяясь на протяжении всего 1932 года, голод достиг пика в начале 1933-го. Подсчеты показывают, что в начале зимы на среднюю крестьянскую семью в пять человек приходилось около 80 кг зерна до следующего урожая. Другими словами, каждый член семьи получал для выживания 1,7 кг зерна в месяц. Оставшись без хлеба, крестьяне поедали домашних животных, крыс, ели кору и листья деревьев, питались отбросами хорошо снабжаемых кухонь начальства. Имели место многочисленные случаи каннибализма. Как пишет один советский автор: «Сначала умирали мужчины. Затем дети. Последними умирали женщины. Однако еще перед смертью многие сходили с ума, теряли человеческий облик». Несмотря на то, что вымирали уже целые села, партийные активисты продолжали отбирать зерно. Один из них, Виктор Кравченко, позднее писал: «На поле битвы люди умирают быстро, их поддерживают товарищи и чувство долга. Здесь я увидел людей, умирающих в одиночестве, постепенно, умирающих страшно, бесцельно, без надежды, что их жертва оправданна. Они попали в капкан и остались там умирать от голода, каждый у себя в доме, по политическому решению, принятому где-то в далекой столице за столами совещаний и банкетов. Не было даже утешения неизбежности, чтобы облегчить этот ужас... Невыносимее всего был вид маленьких детей, у которых высохшие, как у скелета, конечности свисали по сторонам раздувшихся животов. Голод стер с их лиц все признаки детства, превратив их в измученные кошмарные видения; только в их глазах оставался отблеск далекого детства».
Конечно, Сталин и его окружение смотрели на вещи иначе. В 1933 г. Мендель Хатаевич, еще один из сталинских ставленников в Украине, возглавлявший кампанию хлебозаготовок, гордо заявлял: «Между нашей властью и крестьянством идет беспощадная борьба. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Этот год стал испытанием нашей силы и их выдержки. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Он обошелся в миллионы жизней, однако колхозная система утвердилась. Мы выиграли войну!»
Советская статистика того времени известна своей невысокой достоверностью (известно, что Сталин, недовольный результатами переписи 1937 г., показавшими ужасающий уровень смертности, приказал расстрелять ведущих организаторов переписи). Поэтому определить численность жертв голода очень сложно. Подсчеты, основанные на методах демографической экстраполяции, показывают, что число погибших во время голодомора в Украине составило от 3 до 6 млн человек.
В то время как в Украине, особенно в юго-восточных ее районах, и на Северном Кавказе (где жило много украинцев) зверствовал голод, большая часть России едва почувствовала его. Одним из факторов, помогающих объяснить это обстоятельство, было то, что в соответствии с первым пятилетним планом «Украине предстояло стать колоссальной лабораторией новых форм социально-экономической и производственно-технической реконструкции для всего Советского Союза». Важность Украины для советских экономических прожектеров подчеркивалась, например, в редакционной статье «Правды» за 7 января 1933 г., озаглавленной: «Украина — решающий фактор хлебозаготовок». Соответственно и задачи, поставленные перед республикой, были непомерно велики. Как показал Всеволод Голубничий, Украина, обеспечивавшая 27 % общесоюзного урожая зерна, должна была дать 38 % общего плана хлебозаготовок. Богдан Кравченко утверждает, что украинским колхозникам к тому же платили вдвое меньше, чем российским.
Украинцы, с их традицией частного землевладения, сопротивлялись коллективизации более ожесточенно, чем русские. Именно поэтому режим осуществлял в Украине свою политику интенсивнее и глубже, чем где-либо еще, со всеми вытекающими отсюда страшными последствиями. Как указывал Василий Гроссман, писатель и бывший партийный активист: «Было ясно, что Москва возлагает свои надежды на Украину. Результатом же стало то, что наибольший гнев впоследствии обрушился именно на Украину. Нам говорили, что частнособственнические инстинкты здесь значительно сильнее, чем в Российской республике. И действительно, общее состояние дел на Украине было значительно худшим, чем у нас».
Некоторые считают, что голодомор был для Сталина средством преодоления украинского национализма. Понятно, что взаимосвязь национального подъема и крестьянства не ускользнула от внимания советского руководства. Сталин утверждал, что «крестьянский вопрос в своей основе является сутью национального вопроса. По сути, национальный вопрос — это крестьянский вопрос». В 1930 г. главная газета коммунистов Украины развивала эту мысль: «коллективизация на Украине имеет перед собой специальную цель: разрушить социальную основу украинского национализма — индивидуальное крестьянское хозяйство». Итак, в лучшем случае можно сделать вывод, что смерть миллионов людей была для Сталина неизбежной ценой индустриализации. В худшем же случае можно предположить, что он сознательно позволил голоду смести всякое подобие сопротивления в этой особенно неспокойной части его империи.
Примечательным аспектом голодомора были попытки власти стереть его из людской памяти. Еще недавно советская позиция в этом вопросе была однозначной: отрицался сам факт голода. Разумеется, если бы истинные масштабы голодомора стали общеизвестными, это нанесло бы непоправимый ущерб тому образу «светоча мира и прогресса», который Москва пыталась утвердить в сознании людей как внутри СССР, так и за рубежом. Поэтому долгое время режим запрещал даже упоминать об этой трагедии.
Некоторые газеты на Западе информировали общественность о голоде, однако здесь тоже не сразу осознали его ужасающие масштабы. Непрекращавшийся в 1930-е годы экспорт зерна и отказ режима принять любую иностранную помощь вводили в заблуждение западный мир, где с трудом могли поверить, что при таких условиях в Украине может свирепствовать голод. Совершив тщательно организованные и обставленные властями путешествия по СССР, такие западные светила, как Бернард Шоу или бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, ярко описывали достижения советской власти, не забывая, конечно, рассказывать о довольных жизнью, процветающих крестьянах. Московский корреспондент «Нью-Йорк тайме» Уолтер Дюранти, стараясь понравиться Сталину, неоднократно отрицал в своих статьях факт голода (хотя в частных беседах допускал возможное число жертв голода в 10 млн). «За глубину, объективность, трезвую оценку и исключительную ясность» его репортажей из СССР Дюранти в 1932 г. был награжден Пулитцеровской премией.
Хотя западные правительства знали о голоде, их позиция в этом вопросе была похожей на ту, что была изложена в одном из документов британского министерства иностранных дел: «Мы действительно имеем в распоряжении достаточно информации, свидетельствующей о голоде на юге России, аналогичной той, что появляется в прессе... Тем не менее мы не считаем возможной делать ее достоянием общественности, поскольку это может задеть советское правительство и осложнить наши отношения с ним». К тому же во время Великой депрессии значительная часть западной интеллигенции, охваченная просоветскими симпатиями, решительно не воспринимала никакой критики СССР, тем более в вопросе о голоде. Как отметил Р. Конквест, «позор состоял не в том, что они были готовы оправдать любые действия Советов, а в том, что они не желали даже слышать о чем-либо подобном, не были готовы взглянуть правде в глаза».
Большой террор
Индустриализация и коллективизация сопровождались дальнейшим сосредоточением власти в руках Москвы. Для Украины это означало окончательное крушение надежд, иллюзий и некоторых реальных достижений, принесенных многообещающими 1920-ми. Систематически разрушая почти все признаки автономии Украины, Сталин стремился к превращению ее всего лишь в административную единицу Советского Союза. Все, кто стояли на этом пути, подлежали уничтожению.
На первом этапе погрома возможной оппозиции Сталину в Украине (на самом деле реального сопротивления почти не было) главной мишенью стала старая украинская интеллигенция, особенно та ее часть, которая активно участвовала в национальных правительствах и составляла руководство небольшевистских партий в 1917—1920 гг., а также научно-культурная элита. ГПУ фабриковало дела о «тайных антисоветских организациях», а затем, используя физические и психические пытки, заставляло своих жертв признаваться в участии в этих организациях на широко рекламируемых показательных процессах. Таким способом репрессивные органы не только придавали своей террористической деятельности характер законности, но и дискредитировали всех, кто разделял взгляды осужденных, подготавливая почву для новых арестов.
В Украине такая тактика впервые была применена во время организации процесса над так называемой «Спілкою визволення України» (СВУ). Сорок пять ведущих ученых, писателей и других интеллектуалов, в том числе Сергий Ефремов, Володимир Чехивский, Андрий Никовский, Осип Гермайзе, Михайло Слабченко, Григорий Голоскевич и Людмила Старицкая-Черняхивская, были обвинены в принадлежности к подпольной националистической организации — СВУ. В задачи этой организации якобы входило отделение Украины от СССР с помощью иностранных держав, связь с контрреволюционной эмиграцией, организация крестьянского сопротивления коллективизации, подготовка террористических актов против высшего партийно-государственного руководства страны. Создав с помощью процесса над СВУ атмосферу подозрительности и нетерпимости, власти немедленно развернули широкое наступление против интеллектуальной элиты.
Как и можно было предположить, на передовой линии этого наступления оказалась Всеукраинская Академия наук. После процесса СВУ, на котором в качестве главных подсудимых фигурировали многие члены Академии, правительство начало чистит ее от «буржуазных националистов», закрыло наиболее активные научные учреждения, установило строгую цензуру изданий Академии. В 1931 г. разогнали историческую секцию Грушевского, а его самого, обвинив в связи с еще одной «тайной организацией», выслали в Россию, где он и умер в 1934 г. Большинство его сотрудников и почти все ученики подверглись значительно более жестоким преследованиям.
Процесс СВУ ознаменовал также разгром Украинской автокефальной православной церкви. Руководителей УАПЦ, обвинив в связях с этой организацией, принудили созвать в январе 1930 г. собор, который объявил о «самороспуске» церкви. Вскоре после этого были сосланы в лагеря митрополит Николай Борецкий, десятки епископов и сотни священников УАПЦ.
В 1933 г., когда еще не спала первая волна репрессий, Сталин начал новую кампанию террора. В этот раз она направлялась главным образом против членов партии. Партийные чистки не были новшеством: в 1920-е годы они периодически проводились для избавления партии от «пассивных», «оппортунистических», «расхлябанных» и других элементов, не способных держаться «линии партии». Однако в 1930-е годы они приобрели зловещий, террористический характер. Из партии выгоняли в основном «за идейные ошибки и просчеты», что фактически означало: за несогласие или подозрение в несогласии со Сталиным. Исключение из партии нередко влекло за собой расстрел или лагеря. Таким образом, террор стал обыденностью не только для масс, но даже для коммунистической элиты.
Вообще в Советском Союзе сталинские репрессии достигли высшей точки в 1937—1938 гг., однако, как заметил Лев Копелев, «на Украине 1937-й начался в 1933-м. Такое исключительное внимание к Украине было скорее всего вызвано угрозой национал-коммунизма, с одной стороны, и с другой — возможной вспышкой недовольства среди украинских коммунистов в связи с ужасами коллективизации и голода. О приближении грозы свидетельствовали изменения идеологического барометра. Годами партия провозглашала главной угрозой советской власти русский шовинизм, считая национализм нерусских народов второстепенной опасностью — по сути реакцией на первый. Однако уже в 1933 г. сталинское окружение утверждало, что наиболее серьезной проблемой в Украине является украинский национализм, поднявшийся благодаря поддержке кулачества. Отсюда открывался прямой путь к преследованиям тех украинских коммунистов, которые активно участвовали в осуществлении украинизации.
Неприязнь Сталина к украинизации и украинцам не была ни для кого тайной. Украинское село никогда не поддерживало большевиков, и когда массы крестьян стали заполнять города — традиционные опорные пункты коммунистов,— возникла угроза превращения их в базу украинского «национализма» и «сепаратизма». Не менее важной причиной, побудившей Сталина «почистить» КП(б)У, было ее недостаточно рьяное (по мнению вождя) участие в коллективизации. К тому же Сталин решил сделать украинских коммунистов козлами отпущения за катастрофу 1932—1933 гг. С его санкции началась повальная и беспощадная кампания охаивания украинских коммунистов. Передовые статьи «Правды», резолюции ЦК ВКП(б) были переполнены обвинениями их в «потере бдительности», «недостаточной твердости» при ликвидации кулачества и проведении хлебозаготовок.
Украинские коммунисты оказались в плену трагических противоречий. С одной стороны, они были обязаны выполнять указания Сталина, с другой — видели, какие невероятные бедствия те приносят украинскому народу; поэтому они не могли ни выполнить до конца первые, ни облегчить вторые. Лишившись благосклонности Москвы и поддержки народа, КП(б)У стала вовсе беспомощной. Наиболее болезненный удар последовал в январе 1933 г., когда в Украину со специальными полномочиями прибыл личный представитель Сталина Павел Постышев, который, будучи вторым секретарем ЦК КП(б)У, стал фактически первым лицом в республике. Вместе с ним сюда прибыли Всеволод Балицкий, возглавивший ГПУ республики, и тысячи функционеров из России. Стало ясно, что времена, когда украинские коммунисты были «хозяевами в своем доме», безвозвратно прошли.
Миссия Постышева заключалась в том, чтобы любой ценой завершить коллективизацию, провести чистку КП(б)У и положить конец украинизации. Тысячи местных руководителей были заменены его людьми. Одновременно Постышев развернул наступление против украинизации и ее деятелей. Охарактеризовав повышенное внимание к национальной специфике как «нежелание подчиняться общесоюзным интересам», он назвал украинизацию «культурной контрреволюцией», целью которой было посеять «национальную рознь среди пролетариата» и «изолировать украинских рабочих от положительных влияний русской культуры».
Главной целью таких нападок стал нарком просвещения Скрипник. Не желая предавать дело украинизации, 7 июля 1933 г. он покончил жизнь самоубийством. Несколькими месяцами раньше подобным образом поступил Хвылевой. Позднее еще один идеолог национал-коммунизма, Шумский, покончит с собой в лагере (1946 г.). По мере того как машина террора, заведенная Постышевым, набирала обороты, ее жертвами становились уже представители новой советской интеллигенции, которых тысячами расстреливали или отправляли в лагеря. По некоторым оценкам, из 240 литераторов, появившихся на творческом небосклоне в 1920-е годы, 200 исчезли в следующее десятилетие. Из 85 ученых-лингвистов 62 были уничтожены. Художников, философов, редакторов обвиняли в шпионаже, терроризме и бросали в тюрьмы. Историк Матвий Яворский и его сотрудники из Украинского института марксизма, пытавшиеся создать марксистский курс истории Украины, оказались на Соловках и в сибирских лагерях. Новаторский театр «Березіль» был закрыт, его режиссер Лесь Курбас исчез в лагерях, так же как и драматург Кулиш. Всемирно известные фильмы Довженко изъяли из проката, а он сам вынужден был переехать в Москву. Несколько сотен кобзарей были приглашены на слет, арестованы и затем, судя по всему, расстреляны. Спасая себя, некоторые писатели, вроде Тычины и Бажана, начали творить под диктовку Москвы.
Погром украинских государственных и научно-культурных учреждений, начатый в 1930 г., теперь достиг высшей точки. Наркоматы просвещения, сельского хозяйства, юстиции, Сельскохозяйственная академия, редакции газет, литературных журналов, энциклопедий, киностудии были названы «гнездами националистической контрреволюции» и подверглись жестокой чистке и репрессиям. Подводя итоги своей деятельности в Украине, Постышев с гордостью отмечал в ноябре 1933 г.: «Разоблачение националистического уклона Скрипника дало нам возможность очистить украинскую социалистическую культуру от всех националистических элементов. Проделана большая работа. Достаточно сказать, что только в Наркомате просвещения мы вычистили 2 тысячи националистических элементов, из них 300 — ученые и писатели».
Постышевские чистки коснулись и политической элиты Украины. По обвинениям в национализме с ответственных постов было смещено свыше 15 тыс. человек. К этому нередко добавляли такие грехи, как «фашизм», «троцкизм», «потеря большевистской бдительности», «связи» с эмиграцией и разведками иностранных государств. В итоге между январем 1933 и январем 1934 г. КП(б)У потеряла около 100 тыс. членов. В одном из своих докладов Постышев отметил, что почти все исключенные были расстреляны или отправлены в лагеря. Даже Троцкий признавал, что «нигде репрессии, чистки, давление и бюрократический разгул всех видов в целом не достигали таких ужасающих размеров, как на Украинец борьбе против мощных скрытых устремлений масс украинцев к большей свободе и независимости».
Если волны репрессий, прокатившиеся по Украине в начале 1930-х годов, направлялись в основном против украинцев, то «большая чистка» 1937—1938 гг. охватила собой весь Советский Союз, ударила по всем людям, невзирая на пол, возраст, национальность, партийность и т. д. Ее задачей было смести с лица земли всех реальных и предполагаемых врагов Сталина, посеять во всем советском обществе, особенно в высших его эшелонах, ощущение незащищенности, воспитать чувство полной зависимости и послушания «великому вождю». В серии сенсационных открытых судебных процессов были дискредитированы, а затем уничтожены почти все «отцы-основатели» большевизма, они же возможные соперники Сталина. Органы политического сыска, теперь называвшиеся НКВД, не покладая рук фабриковали дела о заговорах, терроризме, шпионаже, вредительстве и т. д., которые охватывали все более широкий круг людей. Наиболее распространенным приговором стал расстрел, в лучшем случае людей отправляли в сибирские лагеря — почти на верную смерть от непосильного труда, голода и лишений. Чтобы обеспечить себе достаточный запас «предателей Родины», следователи НКВД практиковали в основном два излюбленных вопроса: «Кто завербовал вас?» и «Кого завербовали вы?» В «признаниях» часто фигурировали случайные знакомые, друзья и даже члены семьи. Даже когда стала очевидной угроза войны в Европе, уничтожалась большая часть военного руководства и офицерского корпуса — единственной оставшейся базы потенциальной оппозиции.
Украина вновь стала полигоном наиболее жестоких репрессий. В отличие от чисток 1933 г., во время которых устранялись противники коллективизации и сторонники украинизации, в 1937 г. Сталин решил ликвидировать все высшее партийное руководство республики и ее правительство. Мотивы для такого решения возникли неожиданно. Вскоре после гол од о-мора Постышев неожиданно засомневался в правильности сталинского курса в Украине и даже стал проникаться ее интересами. Более того, Постышев и украинское руководство отказались доводить масштабы чисток до тех размеров, каких желал Сталин. Даже после того как Постышева убрали с Украины и сюда прибыли личные представители Сталина — Вячеслав Молотов, Николай Ежов и Никита Хрущев (август 1937 г.), коммунистическое руководство Украины (Станислав Косиор, Григорий Петровский, Панас Любченко) продолжало сопротивляться политике бесконечных чисток. В конце концов в июне 1938 г. были арестованы и расстреляны все 17 министров правительства советской Украины. Глава правительства, Любченко, покончил с собой. Погибли почти все члены политбюро и ЦК КП(б)У. Около 37 % членов коммунистической партии Украины (170 тыс. человек) были репрессированы. Как сказал Никита Хрущев, новая марионетка Москвы в Украине, КП(б)У была «вычищена до блеска».
НКВД стремился истребить целые категории людей: кулаков, священников, бывших участников антибольшевистских армий, тех, кто был за границей или имел там родственников, эмигрантов из Галичины и т. д.; массами погибали простые люди. О том, каких необъятных масштабов достигла «большая чистка», свидетельствует хотя бы найденное во время второй мировой войны в Виннице массовое захоронение (около 10 тыс. тел) местных жителей, расстрелянных в 1937—1938 гг. Не имея абсолютно достоверных данных, западные исследователи не могут установить размеры всех людских потерь от сталинского террора. По подсчетам Адама Улама и некоторых других ученых, в 1937—1939 гг. по всему Советскому Союзу было уничтожено около 500 тыс. и от 3 до 12 млн человек отправлено в лагеря. Учитывая особенности положения Украины, о которых уже упоминалось, можно предположить, что ее доля в этих жертвах была наибольшей.
К концу 1930-х почти полностью была предана забвению даже та куцая самостоятельность украинцев и других нерусских народов, которую они имели ранее. В руках Москвы сосредоточились рычаги управления всеми сферами жизни общества. Игнорируя все прерогативы, требования и протесты украинских коммунистов, Сталин руками своих личных эмиссаров типа Постышева или Хрущева правил Украиной. Республика, будучи одним из важнейших экономических регионов, не имела никакого права распоряжаться своими ресурсами, капиталовложениями, развитием промышленности и, что наиболее важно, своим сельским хозяйством. Даже в самый разгар голода украинское советское правительство не могло распорядиться ни одним пудом зерна без разрешения Москвы. Были закрыты или «идеологически обезврежены» все культурные учреждения, имевшие «украинскую специфику». Была сведена к общесоюзному ранжиру система высшего образования республики; вместо школьных учебников, разработанных при Скрипнике, также вводились общесоюзные. Процесс централизации и унификации зашел так далеко, что Сталин и его окружение уже обсуждали возможность отмены деления Советского Союза на республики.
Сталин любил перемежать свою жестокую политику «самокритикой», имевшей чисто фарисейский, лицемерно-пропагандистский характер, или действиями, внешне демократическими. Так, в 1934 г., в разгар централизаторских процессов, столица Украины была переведена из Харькова в исторически традиционный центр — Киев. В 1936 г. последовал еще один трюк. Во время «большой чистки» народам СССР была предложена Конституция, дававшая им все те права, которыми пользовались народы стран «буржуазной демократии». Высшим органом государственной власти был провозглашен Верховный Совет, состоявший из Совета Союза и Совета Национальностей. Сталин подтвердил право республик на выход из СССР и увеличил их число с четырех до 11 за счет раздела Средней Азии и Кавказского региона. Знаменитейшим образчиком сталинского цинизма стала его фраза, сказанная в обстановке ужасов 1930-х годов: «Жить стало лучше, жить стало веселей».
Конец украинизации
С централизацией пришла и русификация. Вначале, в 1933 г., она осуществлялась через инъекции в Украину тысяч партийных функционеров из России, прибывавших для подкрепления коллективизации. К концу этого десятилетия, после истребления украинских коммунистов, большая часть высшего партийно-государственного руководства Украины начиная с Никиты Хрущева состояла из русских. Некоторые ученые характеризуют эти изменения в политической элите Украины как «возвращение русских».
Кадровые изменения были вызваны решающими сдвигами в национальной политике Москвы, произошедшими в 1933 г., когда Сталин провозгласил местный национализм (а не русский шовинизм) главной угрозой единству Союза. Этот идеологический кувырок означал конец украинизации и начало политики систематической дискриминации украинской культуры. Сокращалось количество украинских школ, заметно снизилась численность украинских учителей и ученых, с полок библиотек исчезли известнейшие труды и произведения украинских ученых и писателей, сотнями запрещались украинские пьесы и десятками закрывались национальные театры, музеи получили указание прекратить «идеализацию казаччины». При каждом удобном случае официоз третировал «националистические теории самобытности Украины».
Параллельно разворачивалась кампания возвеличивания всех сторон русской культуры, всячески подчеркивалась ведущая роль России в СССР. Все это, однако, делалось под предлогом воспитания интернационализма, пролетарской солидарности и «дружбы народов». Так, в 1936 г. Сталин указывал, что происходит стирание различий между советскими нациями: «коренным образом изменилось лицо народов СССР... вместо чувства взаимного недоверия развились чувства взаимной дружбы, и... таким образом, мы имеем сегодня братское сотрудничество народов в едином союзном государстве».
Следуя этим выкладкам, советские идеологи выработали теорию, согласно которой русский язык и культура лучше всего отвечали задачам укрепления дружбы и сотрудничества народов, объединения их на пути прогресса. Довольно типичным было такое заявление одного из них: «Русский язык изучают трудящиеся всего мира. В свое время Маркс отдал должное могуществу русского языка, изучая его и используя в своих работах первоисточники на русском языке... У нас русский язык является языком межнационального общения народов СССР. Знание русского языка позволяет народам СССР приобщиться к высшим культурным ценностям».
Как отмечает Р. Салливан, превозносился не только русский язык, сами русские всячески идеализировали себя за свои революционные свершения, «обряжаясь в мистические одеяния марксистского превосходства над другими народами в Советском Союзе да и во всем мире». Примером этого нового заряда в советской пропагандистской обойме может служить следующее заявление: «Русский народ — великий народ* Он находится в авангарде движения человечества на пути к торжеству демократии и социализма. Под руководством своего рабочего класса — самого передового в мире — русский народ впервые в истории сбросил с себя путы капиталистического угнетения и эксплуатации. Русский рабочий класс помог освободиться от национального, политического и экономического гнета многочисленной семье народов, населявших царскую Россию».
Выдвигая подобные постулаты, советские идеологи могли доказывать, что политика Сталина — это скорейший путь к прогрессу, социализму и интернационализму, а вовсе не возврат к традиционному русскому шовинизму. При этом само собой подразумевалось, что культура украинцев и других нерусских народов несет черты отсталости и провинциализма.
В результате русский язык в конце 1930-х годов стал обязательным предметом в украинских школах; украинский алфавит, грамматика и словарь были приближены к нормам русского языка, а он сам стал вытеснять украинский из повседневного общения. Еще в начале 1935 г. Постышев признавал, что «члены КП(б)У начали деукраинизироваться и даже перестали говорить по-украински». Подобные изменения произошли и в средствах массовой информации: если в 1931 г. около 90 % газет и 85 % журналов выходили на украинском языке, то к 1940 г. эти показатели снизились соответственно до 70 и 45 %. Относительно литературы в принцип политики была возведена практика превозносить великих русских писателей, таких как Пушкин, Толстой, Достоевский, и подчеркивать, какое благотворное влияние они оказали на украинских авторов. В отличие от предыдущего десятилетия, когда власть поддерживала украинизацию городов, новая политика активно направлялась на расширение влияния русской культуры на селе.
* * *
Сталинская «революция сверху» привела к ошеломляющим изменениям в жизни украинцев и других народов, населяющих СССР. Основой экономики стала тяжелая промышленность Заметный рост городов превратил их через несколько десятилетий в места сосредоточения большинства населения страны. Коренные изменения произошли в сельском хозяйстве, где главным событием стала ликвидация частной собственности на землю. Все эти преобразования, в особенности коллективизация в Украине, осуществлялись методами невиданного насилия и ценой невероятных людских потерь. Какие бы блага ни принесла советская модернизация Украине, плата за них была непомерно высока.
К изменениям в материальной сфере добавились сдвиги в политической и культурной жизни украинцев, масштабы и последствия которых трудно оценить. Два главных социальных компонента, составлявших основу украинского национального самосознания,— интеллигенция и крестьянство — в результате сталинского террора понесли невосполнимые потери. Как следствие, потеряла неисчислимое множество сторонников идея самореализации украинской нации, так широко внедрявшаяся в жизнь в 1920-е годы. Эта утрата особенно видна на примере двух поколений украинской интеллигенции — дореволюционной и той, что вышла на авансцену в 1920-е годы. Именно они играли ведущую роль в формировании нации, и именно они были уничтожены Сталиным. Относительная слабость политической воли и культурный застой, проявленные и пережитые украинцами в последующие годы, объясняются прежде всего опустошающими последствиями демографических потерь 1930-х годов.
Итак, Сталин повернул вспять начавшееся было многообещающее развитие Украины. В 1920-е годы процессы модернизации и украинизации в значительной степени подпитывали друг друга. Когда же в 1930-е Сталин уничтожил украинскую элиту и вернулся к русификации, модернизация вновь стала связываться с русской культурой. Соответственно украинскую культуру путем нехитрых манипуляций вновь принялись отождествлять с консервативным, отсталым селом.
К концу 1920-х годов большевики были готовы к новому скачку в создании коммунистического общества. Под руководством Сталина они перешли от «временного отступления» — нэпа — к насильственным переменам в социально-экономической и политической жизни общества, настолько широким и радикальным, что их часто называют «второй революцией». Однако коренные преобразования 1930-х годов сопровождались возвратом к некоторым традиционным аспектам российской политической жизни, прежде всего к жесткому централизму и режиму единоличной власти. Для украинцев этот катастрофический откат в прошлое означал конец поисков их «особого пути» к коммунизму. Вновь, как во времена царизма, Украина превратилась всего лишь в меньшую часть чего-то большего. Однако на этот раз украинцам пришлось заплатить ужасающе высокую цену за достижение целей, которых они перед собой не ставили.
Сталин и сталинизм
В 1927 г. Сталин вышел победителем в беспощадной борьбе за власть, продолжавшейся в верхушке партии с момента смерти Ленина. Сталин (Джугашвили) родился в 1879 г. в бедной семье и довольно рано попал под влияние большевизма. До революции его роль в партии была незаметной. Его задачей, как представителя немногочисленных националов в партии, были теоретические изыскания в области национальных проблем — занятие, считавшееся большинством партийцев второразрядным. Тем не менее осведомленность Сталина в этих материях позднее сослужила ему хорошую службу. Личность малоприметная (в памяти некоторых соратников он оставался «серым пятном»), Сталин не отличался литературными или ораторскими талантами, присущими многим большевистским лидерам. Из-за этого во время революции ему досталась чисто аппаратная внутрипартийная работа; кроме того, как генеральному секретарю, ему был поручен контроль за отбором и продвижением партийных кадров. Власть над партийным аппаратом в сочетании с изощренной хитростью позволила ему избавиться от соперников и превратиться в бесспорного лидера партии — «вождя», окруженного беспрекословными исполнителями.
Подобно тому как Сталин установил режим тиранического единовластия в партии, она, в свою очередь, систематически расширяла контроль над всеми сферами общества. Открытая критика Сталина стала невозможной (о сопротивлении даже не шло речи), поскольку мощный репрессивный аппарат ГПУ (бывшая ЧК), постоянно разраставшийся, методично преследовал, а впоследствии уничтожал любую оппозицию — реальную, кажущуюся или потенциальную. Некоторые исследователи трактуют эту российско-марксистскую комбинацию личной диктатуры и монолитной организации как тоталитаризм. Другие дают ей название сталинизма. Советские исследователи долгое время рассматривали это явление как необходимый этап в социалистическом строительстве и превозносили Сталина за его мудрое руководство, железную волю и реализм. Критики, наоборот, подчеркивали такие черты его натуры, как жестокость, исключительное равнодушие к людским страданиям, склонность к паранойе, заставлявшая его всюду искать врагов, заговоры и предательство. По словам Николаса Рязанова, безумие Сталина (как и Ивана Грозного, которым он восхищался) имело свои законы и метод.
Среди большевиков Сталин, судя по всему, отличался наиболее неприязненным отношением к крестьянству, считая его неисправимо консервативным и видя в нем одну из главных помех на пути революционных преобразований. По словам его преемника, Никиты Хрущева, «крестьяне для Сталина были отбросами». Не будучи русским по происхождению, Сталин тем не менее стал апологетом русского шовинизма, считая его средством укрепления советской империи. Украинцы были крестьянской нацией, переживавшей подъем национального самосознания,— именно поэтому они должны были представлять для Сталина двойную мишень в его планах.
«Великий перелом»
Человек, попавший в советскую Украину в середине 1920-х, был бы потрясен колоссальными переменами, осуществленными советской властью. Нововведения касались всего: идеологии, структуры власти, экономической системы, правопорядка, просвещения и культуры. Однако не менее разительным было бы и осознание того, как много старого оставалось в жизни общества. Украина, как и раньше, была краем несчетных сел и деревень, крестьянства, работающего по старинке, духовной жизни, где доминировали церковь и традиционные ценности. Фактически это было общество, где существовали и с трудом уживались два типа культуры. Город шел по пути, проложенному Советами; в деревне, где сосредоточивалось большинство населения, изменения были менее заметными. В позициях крестьянства наиболее нестерпимым для большевистских революционеров было то, что оно явно не выказывало особого желания разделять их мечты о коммунистическом рае. Создавалась угроза, что, несмотря на революцию, Советский Союз может остаться отсталой, преимущественно аграрной страной. В результате партии пришлось бы взвалить на себя весьма неблагодарную миссию — устанавливать диктатуру пролетариата в крестьянском обществе.
Сталин рассматривал эту ситуацию не только как тяжелую, но и как просто угрожающую. Злейший враг нового режима — кулак — в условиях нэпа усилился экономически. Еще более зловещей была угроза интервенции, которую, по мнению Сталина, готовили капиталистические страны против молодого социалистического государства. Подобные соображения укрепляли среди членов партии растущее осознание необходимости активных действий, потребных для защиты завоеваний революции и осуществления ее стратегических целей.
Не будучи сильным теоретиком, Сталин тем не менее сумел в этот критический момент предложить привлекательную и обнадеживающую программу. Отбросив как нереальную идею своего противника Льва Троцкого о перманентной революции (т. е. об ее экспорте в мировом масштабе), Сталин призвал партию сосредоточиться на строительстве социализма «в одной отдельно взятой стране». Иными словами, речь шла о том, чтобы, невзирая на цену, как можно быстрее превратить СССР в современное индустриальное истинно социалистическое общество. Осуществив быстрые и радикальные преобразования, Советский Союз не только смог бы противостоять враждебному капиталистическому окружению, но и представить наглядные доказательства того, что коммунизм — это наиболее верный путь к прогрессу. Поскольку маловероятным было рассчитывать на поддержку этой программы большинством населения крестьянской страны (только один из каждых 125 крестьян был коммунистом), Сталин призвал к осуществлению «революции сверху», т. е. преобразований, навязанных народу партией и правительством.
Первый пятилетний план. Начальный вариант огромных преобразований, получивший название первого пятилетнего плана, был принят партией в 1928 г. Его главной задачей было «догнать и перегнать» капитализм экономически. Основной упор делался на развитие тяжелой промышленности. Здесь перед страной выдвигались ошеломляющие по своим масштабам задачи: обеспечить рост промышленного производства в 250 %, причем только объем производства тяжелой индустрии предполагалось увеличить на 330 %. Другим важным компонентом плана был курс на коллективизацию — создание на селе крупных коллективных хозяйств. Первоначально предполагалось коллективизировать 20 % единоличных крестьянских хозяйств. Рост сельскохозяйственной продукции планировался в 150 %. Позднее была выдвинута задача почти полной коллективизации — с тем чтобы ликвидировать «вредное буржуазное» влияние частной собственности.
По сути план подразумевал превращение подавляющего большинства сельского и городского трудоспособного населения в рабочую силу государственных предприятий. Подобная система не только давала государству полную экономическую власть над гражданами, но и утверждала его политическое господство над ранее частично независимым крестьянством. Сталин предвидел возникновение определенного недовольства и даже сопротивления этим планам, особенно со стороны крестьянства, которое должно было лишиться земли. На предупреждение о возможных социальных «издержках» он цинично отвечал пословицей: «Не разбив яиц, яичницу не приготовишь».
Индустриализация. С точки зрения промышленного развития первый пятилетний план был благоприятным для Украины. На нее приходилось свыше 20 % общих капиталовложений, из 1500 новых промышленных предприятий 400 предполагалось соорудить в Украине. Некоторые из них были поистине гигантскими. Днепровская гидроэлектростанция, построенная в 1932 г. силами 10 тыс. рабочих, была крупнейшей в Европе. В этом же ряду стоят металлургический комбинат в Запорожье и тракторный завод в Харькове. В Донецко-Криворожском районе сооружалось столько новых заводов, что вся его территория выглядела как одна огромная стройплощадка.
Второй и третий пятилетние планы предусматривали уже значительное снижение капиталовложений в промышленность республики, которые были непропорционально малы, если учесть ее роль в экономике СССР. Указывая на то, что в случае войны промышленные центры Украины будут слишком уязвимы для агрессора, Москва приняла решение создать крупную индустриальную базу на Урале. Исходя из этого из 4 500 заводов, предусмотренных вторым пятилетним планом (1932—1937), на Украину приходилось только 1 000. В следующей пятилетке уменьшение доли Украины в общем плане капиталовложений стало еще более очевидным: из 3000 новых предприятий на ее территории строилось около 600. И все же пуск тысяч новых заводов в менее чем десятилетний период выдвинул Украину в разряд промышленно развитых стран.
Ни одно общество никогда прежде в истории не осуществляло столь широких экономических преобразований за такое короткое время. Если в период промышленного переворота в XIX в. на строительство нескольких дюжин промышленных предприятий в Украине ушли десятилетия, то в 1930-е годы Советы сооружали здесь сотни заводов ежегодно. Однако подобные достижения были возможны лишь при неимоверном напряжении сил всех трудящихся. Соответственно требовалось создать атмосферу титанической борьбы, глобальной экономической схватки с миром капитализма, исход которой зависел от усилий каждого работника. Тон задал Сталин в своей известной речи 1931 г.: «Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Мы отстали от передовых стран на 50— 100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Это было обращение к советскому патриотизму (и русскому национализму) советских граждан: показать миру превосходство их системы.
Для поднятия энтузиазма масс применялись самые разнообразные методы. В экономический лексикон прочно вошла военная терминология: «прорыв на фронте тракторостроения», «трудовые победы ударных бригад», «штурм новых высот» и т. п. Лучшие рабочие получали звание Героя Социалистического Труда. Соревнование за досрочное выполнение плана разворачивалось между заводами, городами, даже целыми республиками. В определенной степени эти методы были успешными. Многие рабочие, особенно члены партии и комсомола, искренне гордились и восхищались достигнутыми успехами и с готовностью отдавали все силы для выполнения задач, поставленных партией. Для тех, кто не испытывал особого энтузиазма по поводу происходящего в стране, был приготовлен целый набор принудительных мер. Необоснованные опоздания, прогулы, пренебрежение обязанностями стали уголовно наказуемыми проступками, за которые можно было поплатиться лишением продовольственной карточки (что могло повлечь перспективу голодной смерти), жилья или заключением в сибирских лагерях.
Постоянные призывы средств массовой информации к рабочим выполнять в срок свои планы не означали, однако, что индустриализация разворачивается в соответствии с начертанным. Уже в 1930 г. стало совершенно очевидным, что бешеный темп реконструкции часто сопровождается поражающими воображение беспорядком, организационной немощью и бесполезными растратами. Новые заводы простаивали из-за отсутствия оборудования; случалось и так, что новоотстроенные корпуса не были приспособлены для установки механизмов. Пока необученные работники портили новое оборудование на одной фабрике, на другой квалифицированные рабочие просиживали время впустую, не имея необходимых станков и машин. К тому же серьезной проблемой оставалось низкое качество производимой продукции.
Украинское коммунистическое руководство имело свои особые причины для критики индустриального развития. После первой пятилетки степень его участия в составлении планов была нулевой, о чем свидетельствовало постоянное уменьшение капиталовложений в Украину. Да и украинцы вообще вряд ли могли быть удовлетворены характером развития индустриализации в своей республике. Плановые органы в Москве отводили Украине роль производителя сырья и полуфабрикатов, в то время как российская промышленность становилась монопольным производителем готовой продукции, в первую очередь предметов потребления, ввозившихся отсюда в Украину. Так, в 1932 г. некоторые украинские экономисты еще отважно указывали на то, что «колониальный» характер взаимоотношений между Россией и Украиной еще далеко не изжит. Наконец, само географическое размещение промышленных предприятий в Украине таило в себе серьезные диспропорции. Если традиционные индустриальные районы (Донбасс, например) продолжали интенсивно развиваться, то густонаселенное Правобережье оставалось зоной экономической стагнации.
Несмотря на все эти недостатки, достижения первых пятилеток впечатляют. К 1940 г. индустриальный потенциал Украины в сравнении с 1913 г. вырос в семь раз (России — в девять). Возросла производительность труда, хотя реальная заработная плата уменьшилась. В результате СССР поднялся с пятого на второе место в ряду крупнейших индустриальных держав мира, а Украина (которая по уровню производства приблизительно сравнялась с Францией) стала одной из наиболее развитых промышленных стран Европы.
Урбанизация. Быстрый рост промышленности в 1930-х годах привел не только к изменению структуры занятости, но и к резким переменам в размещении и укладе жизни населения республики.
Столетиями одной из главных проблем исторического развития Украины были противоречия между украинским селом и неукраинским городом. В ходе первых пятилеток, когда в города хлынули миллионы украинцев, чтобы работать на промышленных предприятиях, стиль взаимоотношений города и села стал меняться.
Может возникнуть вопрос: почему украинцы, оставшиеся в стороне от первой волны индустриального развития в 1890-е годы, вдруг в таких массовых масштабах включились в промышленную лихорадку 1930-х годов? Масштабы советского индустриального рывка были настолько необъятны, что в СССР возник колоссальный дефицит рабочей силы. В результате традиционный приток русских рабочих прекратился и новые предприятия в Украине стали работать за счет местных трудовых ресурсов. Кроме того, бедственное положение села вынуждало украинских крестьян покидать обжитые гнезда и искать работу в городе — перебираться на восток и осваивать новые земли, как в 1890-е годы, они уже не имели возможности. Необратимый людской поток из села в город, резко возросший в это время, не мог не привести к значительным изменениям в том образе жизни, который тысячелетиями был характерен для украинцев.
Города разрастались невероятными темпами. Если общая численность населения Украины в 1926—1939 гг. увеличилась в четыре раза, то количество городских жителей удвоилось. В начале этого периода лишь один из пяти жителей Украины был горожанином; накануне второй мировой войны это соотношение равнялось 1:3. Доля участия украинцев в этом буме урбанизации была также весьма значительной. В 1920 г. украинцы составляли 32 % городского населения, сосредоточенного главным образом в небольших городах. К 1939 г. их удельный вес в городском населении достиг более 58 %, причем немалая часть приходилась на крупные промышленные центры. Из табл. 4 видно, что именно на них приходится наибольший приток украинцев. Возросла также доля украинцев в составе пролетариата. Если в 1926 г. среди рабочих насчитывалось всего около 6 % украинцев, то в 1939 г. около 30 % всего украинского населения можно было отнести к пролетариату.
Большинство растущих промышленных центров сосредоточивалось не на Правобережье, где проживала основная масса украинцев, а в Донбассе и на Юге, где концентрировалось большое количество представителей русского и еврейского национальных меньшинств. Позднее, когда правительство взяло курс на русификацию, это обстоятельство получило немаловажное значение. Правда, вначале наплыв украинцев был настолько велик, что русская культура оказалась не в состоянии их ассимилировать традиционное превосходство русских в городах оказалось под серьезной угрозой.
Таблица 4
Удельный вес украинцев в промышленных центрах в 1923—1933 гг. (в %)
| Город | Доля украинцев в 1923 г. | Доля украинцев в 1933 г. |
| Харьков | 38 | 50 |
| Запорожье | 28 | 56 |
| Днепропетровск | 16 | 48 |
Огромные инъекции новых жителей в городе значительно осложнили условия жизни и резко обострили жилищный кризис. Новоприбывшим, нередко оставлявшим в селах семьи, приходилось годами жить в переполненных общежитиях и рабочих казармах. Приехавшие с семьями часто не имели другого выбора, кроме как жить в убогих халупах в пригородах. Продукты можно было получить лишь в ограниченном количестве и по карточкам. Только одно примиряло многих рабочих с их новой жизнью: то, что несмотря на всю свою тяжесть она была все же легче, чем в селе.
Коллективизация. Преобразование села было еще более всеохватывающим и драматичным, чем изменения в городах. Здесь «вторая революция» сопровождалась такой жестокостью и ужасами, что ее можно назвать не иначе как войной, развязанной режимом против крестьянства. Вряд ли будет преувеличением сказать, что коллективизация с ее разрушительными последствиями была одним из трагичнейших событий в украинской истории.
Большевики всегда считали, что со временем коллективное хозяйство в аграрном секторе должно прийти на смену мелкому индивидуальному. Они понимали: переубедить крестьянство, перевоспитать его в духе таких взглядов будет очень сложно, и займет это много времени — особенно после уступок, сделанных крестьянству во время нэпа. Крестьянство фактически проигнорировало коллективные и государственные хозяйства, в которых по всему СССР насчитывалось всего 3 % сельскохозяйственных рабочих. Исходя из этого большевики при составлении первого пятилетнего плана рассчитывали охватить коллективизацией в лучшем случае 20 % крестьянских хозяйств (в Украине — 30 %). Сосредоточившись на индустриализации, советское руководство, судя но всему, еще не решалось взвалить на себя бремя радикальных преобразований в сельском хозяйстве.
Впрочем, вскоре выяснилось, что индустриализация в том виде, как ее осуществляли Советы, требует одновременного развертывания коллективизации. Видимо, Сталин пришел к такому выводу во время кризиса хлебозаготовок 1927—1928 гг. Советский вариант индустриального рынка исходил из предложения, что государство будет покупать зерно у крестьянства но низким ценам. Это позволило бы обеспечить продовольствием рабочую силу в городах и найти финансы для индустриализации путем экспорта зерна. Однако цены, предложенные государством, были в восемь раз ниже рыночных — и крестьяне, считая их чрезмерно низкими, прекратили поставки зерна. Сталин, раздраженный неуступчивостью крестьянства, которую он охарактеризовал как саботаж, решил, что лучшим средством для выполнения первого пятилетнего плана будет установление полного политического и экономического контроля над крестьянством. В результате без всякой предварительной подготовки он отдал приказ немедленно развернуть «сплошную коллективизацию».
Ликвидация кулачества. Понимая, что наиболее решительный отпор коллективизации последует со стороны зажиточного крестьянства, Сталин призвал к «ликвидации кулачества как класса». В’ основу тактики, призванной противопоставить преуспевающей части крестьянства массу беднякод был положен классический принцип «разделяй и властвуй». Однако определить, кто был кулаком, а кто нет, оказалось не так-то просто. Официально кулаком считался тот, кто владел большим земельным наделом, чем средний крестьянин, и при этом использовал наемную рабочую силу. Подсчеты показали, что к этой категории относилось около 5 % крестьян. Однако образ «кровопийц» и «эксплуататоров», создаваемый властью в отношении кулаков, редко отвечал действительности.
Обычно зажиточный крестьянин владел 4—6 га земли, имел в хозяйстве несколько лошадей и коров, овец. Стоимость его имущества вряд ли превышала 600—800 долларов США в ценах конца 80-х годов. Поскольку многие кулацкие хозяйства были разорены во время гражданской войны, кулаками теперь нередко становились бывшие бедняки, ценой неимоверного тяжелого и упорного труда добившиеся благополучия. Когда приходило время выявлять кулаков (занимались этим специально созданные «тройки», состоявшие из представителя ГПУ, председателя колхоза и секретаря местной партячейки), большую роль играли личные антипатии, зависть; часто во внимание принималось нежелание того или иного крестьянина вступать в колхоз. Поэтому в разряд кулаков попало очень много середняков и бедняков, для которых даже изобрели специальный термин —«подкулачники».
Что же на самом деле означала «ликвидация кулачества как класса»? Тех кулаков, что оказывали наиболее упорное сопротивление, расстреливали или в огромных количествах отправляли в лагеря принудительных работ в Сибири либо на Севере. Остальных просто грабили, конфискуя все имущество (включая личные вещи) и бросали на произвол судьбы. Апогей раскулачивания пришелся на зиму 1929/30 годов. Его отличительной чертой стало массовое выселение крестьян. Сотнями и тысячами их вместе с семьями вышвыривали из обжитых домов, грузили в товарные вагоны и вывозили за тысячи километров на Север, где выбрасывали на голом месте, посреди заполярной пустыни, нередко без еды и элементарного пристанища.
Около 850 тыс. человек из более чем миллиона украински крестьян, экспроприированных советским режимом в начале 1930-х годов, были сосланы на Север, где многие из них, в особенности дети, погибли. Часть сосланных крестьян, главным образом молодежь, бежала из ссылки. Вместе с теми, кому удалось избежать депортации, они нелегально пополняли ряды городских рабочих (принимать на заводы скрывающихся кулаков запрещалось). Итак, большая часть наиболее трудоспособных и производительных крестьян была ликвидирована. «Никто из них ни в чем не был виноват.— писал один советский автор,— просто они принадлежали к классу, который был виноват во всем».
Для достижения своих целей режим нуждался в помощниках, однако численность коммунистов на селе была явно недостаточной. Первое время власти надеялись на помощь восстановленных комнезамов, полагая, что тем нечего терять при раскулачивании и коллективизации. Однако вскоре выяснилось, что бедность крестьянина еще не означает его готовности разрушать хозяйство более удачливого соседа. Поэтому правительство направляло в села тысячи городских рабочих — членов партии и комсомольцев (очень часто — русских и евреев).
Осенью 1929 г. в украинское село было направлено около 15 тыс. рабочих; в январе 1930 г. сюда прибыло еще около 47 тыс. Одновременно в Украину прибыли так называемые «двадцатипятитысячники» — в большинстве своем рабочие из России, фанатически преданные идее построения социализма любой ценой. Они возглавили процесс раскулачивания на местах, стали во главе новосозданных колхозов. Свою задачу эти совершенно чуждые Украине люди выполняли, не останавливаясь ни перед какими жестокостями.
Преобразование сельского хозяйства: первый этап. Громя кулачество, Сталин одновременно развернул наступление против крестьянства в целом. На места были разосланы сигналы — начать немедленную и повсеместную организацию колхозов. Указания Сталина, довольно туманные в том, как собственно осуществлять эти массовые преобразования, были абсолютно ясными в одном: их следовало проводить быстро, невзирая на протесты, трудности,и любой ценой. Обычный сценарий создания колхоза был такой: в село прибывала группа партийных работников и сгоняла митинг, во время которого нескольких крестьян принуждали дать согласие создать колхоз. Партийный активист возглашал: «Кто против колхозов — тот против Советской власти! Голосуем: так кто против колхозов?» Затем поступало «предложение» — всем крестьянам передать свои земли и скот во владение колхоза.
В результате подобных акций село забурлило. «Посланцев партии» часто избивали и даже убивали. Повсеместным явлением стали «бабьи бунты» — восстания женщин, требовавших возвращения отобранного имущества. В некоторых случаях дошло до вооруженных крестьянских выступлений, подавлять которые правительству пришлось с помощью армии и спецчастей ГПУ. Однако самой распространенной формой сопротивления стал массовый забой скота в крестьянских хозяйствах. Крестьяне предпочитали съесть или продать мясо, но не отдавать его государству. Это явление достигло ошеломляющих масштабов: между 1928 и 1932 годами Украина потеряла почти половину поголовья домашнего скота. Многие крестьяне убегали из колхозов и шли в города в поисках работы. К великой тревоге власть предержащих наиболее ожесточенное сопротивление насаждению колхозов оказали именно бывшие бедняки и середняки, улучшившие свое положение благодаря нэпу.
Стремясь усилить своих представителей, режим посылал им в помощь ГПУ, которое хватало наиболее открытых противников колхозов и отправляло их в Сибирь. В обстановке такого безудержного насилия заставить крестьянство пойти путем, начертанньм советской властью, было только вопросом времени. К марту 1930 г., загнанные в угол, около 3,2 млн крестьянских хозяйств вошли в колхозы, ожидая дальнейшего решения своей судьбы.
Жуткое опустошение, нанесенное этими мерами сельскому хозяйству (но отнюдь не людская цена), обеспокоило Сталина. 3 марта 1930 г. неожиданно появилась его статья «Головокружение от успехов». В ней он заявил, что «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным». Рядом же шло такое поразительное утверждение: «Невозможно насаждать колхозы силой. Это было бы неразумной и реакционной мерой». Сталинский пассаж был понятен: во-первых, он давал понять партийцам, что необходимо временно ослабить нажим на крестьянство; во-вторых, обвиняя советских чиновников, послушных исполнителей его воли, в «перегибах», он пытался отделить себя от тех кошмаров, которые принесла коллективизация.
Восприняв выступление Сталина как отступление от коллективизации, крестьяне ответили массовым выходом из колхозов. В течение трех месяцев почти половина крестьян, загнанных в Украине в колхозы, вернулись к единоличному хозяйству. Казалось, что «великий перелом» в деревне приблизился к своему фиаско.
Преобразование сельского хозяйства: второй этап. Отступление Сталина позволило стабилизировать ситуацию в деревне. Однако вскоре стало ясно, что оно было всего лишь временным маневром и режим намеревается продолжать насильственную коллективизацию, избрав несколько иную тактику. Новый подход сводился к экономическому вытеснению индивидуальных хозяйства Выходившим из колхозов крестьянам часто не возвращали их инвентарь и скотину. Они получали в надел плохую, сложную для обработки землю, в то время как за колхозами оставались самые лучшие участки. Налоги на единоличные хозяйства увеличились в два—три раза, колхозники же вообще освобождались от налогов на несколько лет. К тому же для наиболее упрямых противников колхозов вполне вероятной оставалась перспектива попасть в разряд кулаков и оказаться в Сибири. В результате у крестьян просто не оставалось иного выбора, как идти в колхозы, которые к 1932 г. объединили 70 % крестьянских дворов. К 1940 г. почти все крестьянство Украины пребывало в 28 тыс. колхозов.
Теоретически колхозы принадлежали крестьянам. Фактически же они выполняли государственные заказы поставок сельскохозяйственной продукции и полностью контролировались чиновниками. Только выполнив государственные разнарядки, колхозы получали право распоряжаться остатками своей продукции, распределять ее между своими членами. Чисто государственными сельскохозяйственными предприятиями были менее многочисленные совхозы, в которых крестьяне работали по найму. На селе создавались также машинно-тракторные станции (МТС), главной задачей которых было обеспечение колхозов техникой. Государственная монополия на тракторы и другую сельскохозяйственную технику также была важнейшим средством принуждения крестьян к объединению в колхозы. Действительно, вся эта система создавалась с одной целью: установить полное политическое и экономическое господство государства над сельским хозяйством и теми, кто в нем занят.
Сталин и его присные, будучи большими мастерами социального насилия, оказались на редкость бесталанными в области сельского хозяйства. Нередко партработники, возглавлявшие колхозы, отдавали распоряжение сеять культуры, абсолютно непригодные для той или иной местности. Как и в промышленности, они часто страдали гигантоманией и создавали огромные, фактически неуправляемые колхозы-монстры. Отсутствие необходимых транспортных средств приводило к тому, что собранное зерно или портилось, или становилось добычей крыс. Давало о себе знать отсутствие тяглового скота, в значительной части уничтоженного несколькими годами раньше. Впрочем, правительственные чиновники были уверены, что им удастся возместить дефицит коней и быков тракторами. Однако производство тракторов далеко отставало от запланированных показателей, а производимые механизмы были крайне ненадежны и ломались почти сразу по прибытии на поля. В итоге во время уборки урожая 1931 г. потери зерна составили одну треть; к 1932 г. общая площадь обрабатываемых земель в Украине сократилась на одну пятую. Положение усугубилось засухой, охватившей Юг Украины.
Все это вело к постоянному ухудшению положения в сельском хозяйстве. Однако решающим фактором следует считать безжалостную сталинскую политику хлебозаготовок. Отчаянно нуждаясь в зерне для финансирования индустриализации, режим продолжал, несмотря на ухудшение ситуации, навязывать крестьянам завышенные планы хлебозаготовок. Зерна явно не хватало, чтобы удовлетворить и аппетиты правительства, и потребности крестьянства, поэтому в 1931 г. украинские коммунисты буквально умоляли Москву уменьшить планы. Согласившись несколько урезать разверстку, Сталин установил новый план хлебозаготовок, такой же нереально высокий.
Желая быть уверенным, что показатели, предложенные им, будут выполнены, Сталин снарядил в Украину двух своих ближайших заместителей — Вячеслава Молотова и Лазаря Кагановича — для надзора за ходом заготовок зерна. В очередной раз партийные активисты были мобилизованы и брошены в села выбивать из крестьян хлеб. Судя по всему, многие из них уклонялись от выполнения этой неблагодарной миссии, поскольку в это время с ответственных должностей в колхозах было снято около трети руководителей. В помощь активистам власти посылали регулярные войска и части ГПУ, безжалостно громившие села, отказывающиеся сдавать продукцию. Экспроприации подлежало даже семенное зерно, необходимое для посевной кампании следующего года.
Несмотря на все усилия, режиму удалось выкачать из крестьянства только 70 % зерна от запланированного. В январе 1933 г. Сталин в своей речи призвал партийный аппарат удвоить усилия: «Не позволяйте себе отвлекаться на всякие фонды и резервы, не забывайте о главной задаче; разворачивайте кампанию хлебозаготовок... и ускоряйте ее; главная ваша заповедь выполнить хлебозаготовки».
Голодомор 1932—1933 годов
Голод 1932—1933 гг. для украинцев был тем же, чем нацистский геноцид для евреев или резня 1915 г. для армян. Эта трагедия, масштабы которой просто невозможно осознать, нанесла нации непоправимый удар, социальные, психологические и демографические последствия которого дают знать о себе и сегодня. Она же бросила черную тень на «победы» советской системы и методы их достижения.
Самое ужасное в голодоморе 1932—1933 гг.— то, что его можно было избежать. Сам Сталин заявлял: «Никто не может отрицать, что общий урожай зерна 1932 г. превышает 1931». Как отмечают Роберт Конквест и Богдан Кравченко, урожай 1932 г. всего лишь на 12 % был меньше средних показателей 1926—1930 гг. Иначе говоря, продуктов хватало. Однако государство систематически изымало большую их часть для собственных нужд. Несмотря на просьбы и предупреждения украинских коммунистов, Сталин поднял задание по хлебозаготовкам в Украине на 44 %. Его решение и та жестокость, с какой оно выполнялось, обрекли миллионы людей на смерть от искусственно созданного голода.
Наглядным свидетельством полного равнодушия режима к людским жизням, приносимым в жертву его политике, стала серия мер, осуществленных в 1932 г. В августе партийные активисты получили право конфисковывать зерно в личных крестьянских хозяйствах; тогда же был принят снискавший дурную славу закон «о трех колосках», предусматривавший смертную казнь за кражу «социалистической собственности». Любой взрослый и даже ребенок, пойманные хотя бы с горстью зерна возле государственного амбара или колхозного поля, могли быть казнены. При смягчающих обстоятельствах подобные «преступления против государства» карались десятью годами лагерей. Чтобы предупредить уход крестьян из колхозов в поисках продуктов, вводилась паспортная система. В ноябре Москва приняла закон, по которому колхоз не мог выдавать крестьянам зерно, пока не был выполнен план сдачи хлеба государству.
Под общим руководством чрезвычайной хлебозаготовительной комиссии Молотова отряды партийных активистов в поисках хлеба обшаривали каждый дом, взламывали полы, залезали в колодцы. Даже тем, кто уже пухнул от голода, не разрешалось оставлять себе зерно. Люди, не выглядевшие голодными, подозревались в припрятывании продуктов. Обращаясь к событиям того времени, один из партийных активистов так обрисовывал мотивы своих действий: «Мы верили в мудрость Сталина как руководителя... Мы были обмануты, но мы хотели быть обманутыми. Мы так беззаветно верили в коммунизм, что были готовы на любое преступление, если его хоть немного приукрашивали коммунистической фразеологией».
Распространяясь на протяжении всего 1932 года, голод достиг пика в начале 1933-го. Подсчеты показывают, что в начале зимы на среднюю крестьянскую семью в пять человек приходилось около 80 кг зерна до следующего урожая. Другими словами, каждый член семьи получал для выживания 1,7 кг зерна в месяц. Оставшись без хлеба, крестьяне поедали домашних животных, крыс, ели кору и листья деревьев, питались отбросами хорошо снабжаемых кухонь начальства. Имели место многочисленные случаи каннибализма. Как пишет один советский автор: «Сначала умирали мужчины. Затем дети. Последними умирали женщины. Однако еще перед смертью многие сходили с ума, теряли человеческий облик». Несмотря на то, что вымирали уже целые села, партийные активисты продолжали отбирать зерно. Один из них, Виктор Кравченко, позднее писал: «На поле битвы люди умирают быстро, их поддерживают товарищи и чувство долга. Здесь я увидел людей, умирающих в одиночестве, постепенно, умирающих страшно, бесцельно, без надежды, что их жертва оправданна. Они попали в капкан и остались там умирать от голода, каждый у себя в доме, по политическому решению, принятому где-то в далекой столице за столами совещаний и банкетов. Не было даже утешения неизбежности, чтобы облегчить этот ужас... Невыносимее всего был вид маленьких детей, у которых высохшие, как у скелета, конечности свисали по сторонам раздувшихся животов. Голод стер с их лиц все признаки детства, превратив их в измученные кошмарные видения; только в их глазах оставался отблеск далекого детства».
Конечно, Сталин и его окружение смотрели на вещи иначе. В 1933 г. Мендель Хатаевич, еще один из сталинских ставленников в Украине, возглавлявший кампанию хлебозаготовок, гордо заявлял: «Между нашей властью и крестьянством идет беспощадная борьба. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Этот год стал испытанием нашей силы и их выдержки. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Он обошелся в миллионы жизней, однако колхозная система утвердилась. Мы выиграли войну!»
Советская статистика того времени известна своей невысокой достоверностью (известно, что Сталин, недовольный результатами переписи 1937 г., показавшими ужасающий уровень смертности, приказал расстрелять ведущих организаторов переписи). Поэтому определить численность жертв голода очень сложно. Подсчеты, основанные на методах демографической экстраполяции, показывают, что число погибших во время голодомора в Украине составило от 3 до 6 млн человек.
В то время как в Украине, особенно в юго-восточных ее районах, и на Северном Кавказе (где жило много украинцев) зверствовал голод, большая часть России едва почувствовала его. Одним из факторов, помогающих объяснить это обстоятельство, было то, что в соответствии с первым пятилетним планом «Украине предстояло стать колоссальной лабораторией новых форм социально-экономической и производственно-технической реконструкции для всего Советского Союза». Важность Украины для советских экономических прожектеров подчеркивалась, например, в редакционной статье «Правды» за 7 января 1933 г., озаглавленной: «Украина — решающий фактор хлебозаготовок». Соответственно и задачи, поставленные перед республикой, были непомерно велики. Как показал Всеволод Голубничий, Украина, обеспечивавшая 27 % общесоюзного урожая зерна, должна была дать 38 % общего плана хлебозаготовок. Богдан Кравченко утверждает, что украинским колхозникам к тому же платили вдвое меньше, чем российским.
Украинцы, с их традицией частного землевладения, сопротивлялись коллективизации более ожесточенно, чем русские. Именно поэтому режим осуществлял в Украине свою политику интенсивнее и глубже, чем где-либо еще, со всеми вытекающими отсюда страшными последствиями. Как указывал Василий Гроссман, писатель и бывший партийный активист: «Было ясно, что Москва возлагает свои надежды на Украину. Результатом же стало то, что наибольший гнев впоследствии обрушился именно на Украину. Нам говорили, что частнособственнические инстинкты здесь значительно сильнее, чем в Российской республике. И действительно, общее состояние дел на Украине было значительно худшим, чем у нас».
Некоторые считают, что голодомор был для Сталина средством преодоления украинского национализма. Понятно, что взаимосвязь национального подъема и крестьянства не ускользнула от внимания советского руководства. Сталин утверждал, что «крестьянский вопрос в своей основе является сутью национального вопроса. По сути, национальный вопрос — это крестьянский вопрос». В 1930 г. главная газета коммунистов Украины развивала эту мысль: «коллективизация на Украине имеет перед собой специальную цель: разрушить социальную основу украинского национализма — индивидуальное крестьянское хозяйство». Итак, в лучшем случае можно сделать вывод, что смерть миллионов людей была для Сталина неизбежной ценой индустриализации. В худшем же случае можно предположить, что он сознательно позволил голоду смести всякое подобие сопротивления в этой особенно неспокойной части его империи.
Примечательным аспектом голодомора были попытки власти стереть его из людской памяти. Еще недавно советская позиция в этом вопросе была однозначной: отрицался сам факт голода. Разумеется, если бы истинные масштабы голодомора стали общеизвестными, это нанесло бы непоправимый ущерб тому образу «светоча мира и прогресса», который Москва пыталась утвердить в сознании людей как внутри СССР, так и за рубежом. Поэтому долгое время режим запрещал даже упоминать об этой трагедии.
Некоторые газеты на Западе информировали общественность о голоде, однако здесь тоже не сразу осознали его ужасающие масштабы. Непрекращавшийся в 1930-е годы экспорт зерна и отказ режима принять любую иностранную помощь вводили в заблуждение западный мир, где с трудом могли поверить, что при таких условиях в Украине может свирепствовать голод. Совершив тщательно организованные и обставленные властями путешествия по СССР, такие западные светила, как Бернард Шоу или бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, ярко описывали достижения советской власти, не забывая, конечно, рассказывать о довольных жизнью, процветающих крестьянах. Московский корреспондент «Нью-Йорк тайме» Уолтер Дюранти, стараясь понравиться Сталину, неоднократно отрицал в своих статьях факт голода (хотя в частных беседах допускал возможное число жертв голода в 10 млн). «За глубину, объективность, трезвую оценку и исключительную ясность» его репортажей из СССР Дюранти в 1932 г. был награжден Пулитцеровской премией.
Хотя западные правительства знали о голоде, их позиция в этом вопросе была похожей на ту, что была изложена в одном из документов британского министерства иностранных дел: «Мы действительно имеем в распоряжении достаточно информации, свидетельствующей о голоде на юге России, аналогичной той, что появляется в прессе... Тем не менее мы не считаем возможной делать ее достоянием общественности, поскольку это может задеть советское правительство и осложнить наши отношения с ним». К тому же во время Великой депрессии значительная часть западной интеллигенции, охваченная просоветскими симпатиями, решительно не воспринимала никакой критики СССР, тем более в вопросе о голоде. Как отметил Р. Конквест, «позор состоял не в том, что они были готовы оправдать любые действия Советов, а в том, что они не желали даже слышать о чем-либо подобном, не были готовы взглянуть правде в глаза».
Большой террор
Индустриализация и коллективизация сопровождались дальнейшим сосредоточением власти в руках Москвы. Для Украины это означало окончательное крушение надежд, иллюзий и некоторых реальных достижений, принесенных многообещающими 1920-ми. Систематически разрушая почти все признаки автономии Украины, Сталин стремился к превращению ее всего лишь в административную единицу Советского Союза. Все, кто стояли на этом пути, подлежали уничтожению.
На первом этапе погрома возможной оппозиции Сталину в Украине (на самом деле реального сопротивления почти не было) главной мишенью стала старая украинская интеллигенция, особенно та ее часть, которая активно участвовала в национальных правительствах и составляла руководство небольшевистских партий в 1917—1920 гг., а также научно-культурная элита. ГПУ фабриковало дела о «тайных антисоветских организациях», а затем, используя физические и психические пытки, заставляло своих жертв признаваться в участии в этих организациях на широко рекламируемых показательных процессах. Таким способом репрессивные органы не только придавали своей террористической деятельности характер законности, но и дискредитировали всех, кто разделял взгляды осужденных, подготавливая почву для новых арестов.
В Украине такая тактика впервые была применена во время организации процесса над так называемой «Спілкою визволення України» (СВУ). Сорок пять ведущих ученых, писателей и других интеллектуалов, в том числе Сергий Ефремов, Володимир Чехивский, Андрий Никовский, Осип Гермайзе, Михайло Слабченко, Григорий Голоскевич и Людмила Старицкая-Черняхивская, были обвинены в принадлежности к подпольной националистической организации — СВУ. В задачи этой организации якобы входило отделение Украины от СССР с помощью иностранных держав, связь с контрреволюционной эмиграцией, организация крестьянского сопротивления коллективизации, подготовка террористических актов против высшего партийно-государственного руководства страны. Создав с помощью процесса над СВУ атмосферу подозрительности и нетерпимости, власти немедленно развернули широкое наступление против интеллектуальной элиты.
Как и можно было предположить, на передовой линии этого наступления оказалась Всеукраинская Академия наук. После процесса СВУ, на котором в качестве главных подсудимых фигурировали многие члены Академии, правительство начало чистит ее от «буржуазных националистов», закрыло наиболее активные научные учреждения, установило строгую цензуру изданий Академии. В 1931 г. разогнали историческую секцию Грушевского, а его самого, обвинив в связи с еще одной «тайной организацией», выслали в Россию, где он и умер в 1934 г. Большинство его сотрудников и почти все ученики подверглись значительно более жестоким преследованиям.
Процесс СВУ ознаменовал также разгром Украинской автокефальной православной церкви. Руководителей УАПЦ, обвинив в связях с этой организацией, принудили созвать в январе 1930 г. собор, который объявил о «самороспуске» церкви. Вскоре после этого были сосланы в лагеря митрополит Николай Борецкий, десятки епископов и сотни священников УАПЦ.
В 1933 г., когда еще не спала первая волна репрессий, Сталин начал новую кампанию террора. В этот раз она направлялась главным образом против членов партии. Партийные чистки не были новшеством: в 1920-е годы они периодически проводились для избавления партии от «пассивных», «оппортунистических», «расхлябанных» и других элементов, не способных держаться «линии партии». Однако в 1930-е годы они приобрели зловещий, террористический характер. Из партии выгоняли в основном «за идейные ошибки и просчеты», что фактически означало: за несогласие или подозрение в несогласии со Сталиным. Исключение из партии нередко влекло за собой расстрел или лагеря. Таким образом, террор стал обыденностью не только для масс, но даже для коммунистической элиты.
Вообще в Советском Союзе сталинские репрессии достигли высшей точки в 1937—1938 гг., однако, как заметил Лев Копелев, «на Украине 1937-й начался в 1933-м. Такое исключительное внимание к Украине было скорее всего вызвано угрозой национал-коммунизма, с одной стороны, и с другой — возможной вспышкой недовольства среди украинских коммунистов в связи с ужасами коллективизации и голода. О приближении грозы свидетельствовали изменения идеологического барометра. Годами партия провозглашала главной угрозой советской власти русский шовинизм, считая национализм нерусских народов второстепенной опасностью — по сути реакцией на первый. Однако уже в 1933 г. сталинское окружение утверждало, что наиболее серьезной проблемой в Украине является украинский национализм, поднявшийся благодаря поддержке кулачества. Отсюда открывался прямой путь к преследованиям тех украинских коммунистов, которые активно участвовали в осуществлении украинизации.
Неприязнь Сталина к украинизации и украинцам не была ни для кого тайной. Украинское село никогда не поддерживало большевиков, и когда массы крестьян стали заполнять города — традиционные опорные пункты коммунистов,— возникла угроза превращения их в базу украинского «национализма» и «сепаратизма». Не менее важной причиной, побудившей Сталина «почистить» КП(б)У, было ее недостаточно рьяное (по мнению вождя) участие в коллективизации. К тому же Сталин решил сделать украинских коммунистов козлами отпущения за катастрофу 1932—1933 гг. С его санкции началась повальная и беспощадная кампания охаивания украинских коммунистов. Передовые статьи «Правды», резолюции ЦК ВКП(б) были переполнены обвинениями их в «потере бдительности», «недостаточной твердости» при ликвидации кулачества и проведении хлебозаготовок.
Украинские коммунисты оказались в плену трагических противоречий. С одной стороны, они были обязаны выполнять указания Сталина, с другой — видели, какие невероятные бедствия те приносят украинскому народу; поэтому они не могли ни выполнить до конца первые, ни облегчить вторые. Лишившись благосклонности Москвы и поддержки народа, КП(б)У стала вовсе беспомощной. Наиболее болезненный удар последовал в январе 1933 г., когда в Украину со специальными полномочиями прибыл личный представитель Сталина Павел Постышев, который, будучи вторым секретарем ЦК КП(б)У, стал фактически первым лицом в республике. Вместе с ним сюда прибыли Всеволод Балицкий, возглавивший ГПУ республики, и тысячи функционеров из России. Стало ясно, что времена, когда украинские коммунисты были «хозяевами в своем доме», безвозвратно прошли.
Миссия Постышева заключалась в том, чтобы любой ценой завершить коллективизацию, провести чистку КП(б)У и положить конец украинизации. Тысячи местных руководителей были заменены его людьми. Одновременно Постышев развернул наступление против украинизации и ее деятелей. Охарактеризовав повышенное внимание к национальной специфике как «нежелание подчиняться общесоюзным интересам», он назвал украинизацию «культурной контрреволюцией», целью которой было посеять «национальную рознь среди пролетариата» и «изолировать украинских рабочих от положительных влияний русской культуры».
Главной целью таких нападок стал нарком просвещения Скрипник. Не желая предавать дело украинизации, 7 июля 1933 г. он покончил жизнь самоубийством. Несколькими месяцами раньше подобным образом поступил Хвылевой. Позднее еще один идеолог национал-коммунизма, Шумский, покончит с собой в лагере (1946 г.). По мере того как машина террора, заведенная Постышевым, набирала обороты, ее жертвами становились уже представители новой советской интеллигенции, которых тысячами расстреливали или отправляли в лагеря. По некоторым оценкам, из 240 литераторов, появившихся на творческом небосклоне в 1920-е годы, 200 исчезли в следующее десятилетие. Из 85 ученых-лингвистов 62 были уничтожены. Художников, философов, редакторов обвиняли в шпионаже, терроризме и бросали в тюрьмы. Историк Матвий Яворский и его сотрудники из Украинского института марксизма, пытавшиеся создать марксистский курс истории Украины, оказались на Соловках и в сибирских лагерях. Новаторский театр «Березіль» был закрыт, его режиссер Лесь Курбас исчез в лагерях, так же как и драматург Кулиш. Всемирно известные фильмы Довженко изъяли из проката, а он сам вынужден был переехать в Москву. Несколько сотен кобзарей были приглашены на слет, арестованы и затем, судя по всему, расстреляны. Спасая себя, некоторые писатели, вроде Тычины и Бажана, начали творить под диктовку Москвы.
Погром украинских государственных и научно-культурных учреждений, начатый в 1930 г., теперь достиг высшей точки. Наркоматы просвещения, сельского хозяйства, юстиции, Сельскохозяйственная академия, редакции газет, литературных журналов, энциклопедий, киностудии были названы «гнездами националистической контрреволюции» и подверглись жестокой чистке и репрессиям. Подводя итоги своей деятельности в Украине, Постышев с гордостью отмечал в ноябре 1933 г.: «Разоблачение националистического уклона Скрипника дало нам возможность очистить украинскую социалистическую культуру от всех националистических элементов. Проделана большая работа. Достаточно сказать, что только в Наркомате просвещения мы вычистили 2 тысячи националистических элементов, из них 300 — ученые и писатели».
Постышевские чистки коснулись и политической элиты Украины. По обвинениям в национализме с ответственных постов было смещено свыше 15 тыс. человек. К этому нередко добавляли такие грехи, как «фашизм», «троцкизм», «потеря большевистской бдительности», «связи» с эмиграцией и разведками иностранных государств. В итоге между январем 1933 и январем 1934 г. КП(б)У потеряла около 100 тыс. членов. В одном из своих докладов Постышев отметил, что почти все исключенные были расстреляны или отправлены в лагеря. Даже Троцкий признавал, что «нигде репрессии, чистки, давление и бюрократический разгул всех видов в целом не достигали таких ужасающих размеров, как на Украинец борьбе против мощных скрытых устремлений масс украинцев к большей свободе и независимости».
Если волны репрессий, прокатившиеся по Украине в начале 1930-х годов, направлялись в основном против украинцев, то «большая чистка» 1937—1938 гг. охватила собой весь Советский Союз, ударила по всем людям, невзирая на пол, возраст, национальность, партийность и т. д. Ее задачей было смести с лица земли всех реальных и предполагаемых врагов Сталина, посеять во всем советском обществе, особенно в высших его эшелонах, ощущение незащищенности, воспитать чувство полной зависимости и послушания «великому вождю». В серии сенсационных открытых судебных процессов были дискредитированы, а затем уничтожены почти все «отцы-основатели» большевизма, они же возможные соперники Сталина. Органы политического сыска, теперь называвшиеся НКВД, не покладая рук фабриковали дела о заговорах, терроризме, шпионаже, вредительстве и т. д., которые охватывали все более широкий круг людей. Наиболее распространенным приговором стал расстрел, в лучшем случае людей отправляли в сибирские лагеря — почти на верную смерть от непосильного труда, голода и лишений. Чтобы обеспечить себе достаточный запас «предателей Родины», следователи НКВД практиковали в основном два излюбленных вопроса: «Кто завербовал вас?» и «Кого завербовали вы?» В «признаниях» часто фигурировали случайные знакомые, друзья и даже члены семьи. Даже когда стала очевидной угроза войны в Европе, уничтожалась большая часть военного руководства и офицерского корпуса — единственной оставшейся базы потенциальной оппозиции.
Украина вновь стала полигоном наиболее жестоких репрессий. В отличие от чисток 1933 г., во время которых устранялись противники коллективизации и сторонники украинизации, в 1937 г. Сталин решил ликвидировать все высшее партийное руководство республики и ее правительство. Мотивы для такого решения возникли неожиданно. Вскоре после гол од о-мора Постышев неожиданно засомневался в правильности сталинского курса в Украине и даже стал проникаться ее интересами. Более того, Постышев и украинское руководство отказались доводить масштабы чисток до тех размеров, каких желал Сталин. Даже после того как Постышева убрали с Украины и сюда прибыли личные представители Сталина — Вячеслав Молотов, Николай Ежов и Никита Хрущев (август 1937 г.), коммунистическое руководство Украины (Станислав Косиор, Григорий Петровский, Панас Любченко) продолжало сопротивляться политике бесконечных чисток. В конце концов в июне 1938 г. были арестованы и расстреляны все 17 министров правительства советской Украины. Глава правительства, Любченко, покончил с собой. Погибли почти все члены политбюро и ЦК КП(б)У. Около 37 % членов коммунистической партии Украины (170 тыс. человек) были репрессированы. Как сказал Никита Хрущев, новая марионетка Москвы в Украине, КП(б)У была «вычищена до блеска».
НКВД стремился истребить целые категории людей: кулаков, священников, бывших участников антибольшевистских армий, тех, кто был за границей или имел там родственников, эмигрантов из Галичины и т. д.; массами погибали простые люди. О том, каких необъятных масштабов достигла «большая чистка», свидетельствует хотя бы найденное во время второй мировой войны в Виннице массовое захоронение (около 10 тыс. тел) местных жителей, расстрелянных в 1937—1938 гг. Не имея абсолютно достоверных данных, западные исследователи не могут установить размеры всех людских потерь от сталинского террора. По подсчетам Адама Улама и некоторых других ученых, в 1937—1939 гг. по всему Советскому Союзу было уничтожено около 500 тыс. и от 3 до 12 млн человек отправлено в лагеря. Учитывая особенности положения Украины, о которых уже упоминалось, можно предположить, что ее доля в этих жертвах была наибольшей.
К концу 1930-х почти полностью была предана забвению даже та куцая самостоятельность украинцев и других нерусских народов, которую они имели ранее. В руках Москвы сосредоточились рычаги управления всеми сферами жизни общества. Игнорируя все прерогативы, требования и протесты украинских коммунистов, Сталин руками своих личных эмиссаров типа Постышева или Хрущева правил Украиной. Республика, будучи одним из важнейших экономических регионов, не имела никакого права распоряжаться своими ресурсами, капиталовложениями, развитием промышленности и, что наиболее важно, своим сельским хозяйством. Даже в самый разгар голода украинское советское правительство не могло распорядиться ни одним пудом зерна без разрешения Москвы. Были закрыты или «идеологически обезврежены» все культурные учреждения, имевшие «украинскую специфику». Была сведена к общесоюзному ранжиру система высшего образования республики; вместо школьных учебников, разработанных при Скрипнике, также вводились общесоюзные. Процесс централизации и унификации зашел так далеко, что Сталин и его окружение уже обсуждали возможность отмены деления Советского Союза на республики.
Сталин любил перемежать свою жестокую политику «самокритикой», имевшей чисто фарисейский, лицемерно-пропагандистский характер, или действиями, внешне демократическими. Так, в 1934 г., в разгар централизаторских процессов, столица Украины была переведена из Харькова в исторически традиционный центр — Киев. В 1936 г. последовал еще один трюк. Во время «большой чистки» народам СССР была предложена Конституция, дававшая им все те права, которыми пользовались народы стран «буржуазной демократии». Высшим органом государственной власти был провозглашен Верховный Совет, состоявший из Совета Союза и Совета Национальностей. Сталин подтвердил право республик на выход из СССР и увеличил их число с четырех до 11 за счет раздела Средней Азии и Кавказского региона. Знаменитейшим образчиком сталинского цинизма стала его фраза, сказанная в обстановке ужасов 1930-х годов: «Жить стало лучше, жить стало веселей».
Конец украинизации
С централизацией пришла и русификация. Вначале, в 1933 г., она осуществлялась через инъекции в Украину тысяч партийных функционеров из России, прибывавших для подкрепления коллективизации. К концу этого десятилетия, после истребления украинских коммунистов, большая часть высшего партийно-государственного руководства Украины начиная с Никиты Хрущева состояла из русских. Некоторые ученые характеризуют эти изменения в политической элите Украины как «возвращение русских».
Кадровые изменения были вызваны решающими сдвигами в национальной политике Москвы, произошедшими в 1933 г., когда Сталин провозгласил местный национализм (а не русский шовинизм) главной угрозой единству Союза. Этот идеологический кувырок означал конец украинизации и начало политики систематической дискриминации украинской культуры. Сокращалось количество украинских школ, заметно снизилась численность украинских учителей и ученых, с полок библиотек исчезли известнейшие труды и произведения украинских ученых и писателей, сотнями запрещались украинские пьесы и десятками закрывались национальные театры, музеи получили указание прекратить «идеализацию казаччины». При каждом удобном случае официоз третировал «националистические теории самобытности Украины».
Параллельно разворачивалась кампания возвеличивания всех сторон русской культуры, всячески подчеркивалась ведущая роль России в СССР. Все это, однако, делалось под предлогом воспитания интернационализма, пролетарской солидарности и «дружбы народов». Так, в 1936 г. Сталин указывал, что происходит стирание различий между советскими нациями: «коренным образом изменилось лицо народов СССР... вместо чувства взаимного недоверия развились чувства взаимной дружбы, и... таким образом, мы имеем сегодня братское сотрудничество народов в едином союзном государстве».
Следуя этим выкладкам, советские идеологи выработали теорию, согласно которой русский язык и культура лучше всего отвечали задачам укрепления дружбы и сотрудничества народов, объединения их на пути прогресса. Довольно типичным было такое заявление одного из них: «Русский язык изучают трудящиеся всего мира. В свое время Маркс отдал должное могуществу русского языка, изучая его и используя в своих работах первоисточники на русском языке... У нас русский язык является языком межнационального общения народов СССР. Знание русского языка позволяет народам СССР приобщиться к высшим культурным ценностям».
Как отмечает Р. Салливан, превозносился не только русский язык, сами русские всячески идеализировали себя за свои революционные свершения, «обряжаясь в мистические одеяния марксистского превосходства над другими народами в Советском Союзе да и во всем мире». Примером этого нового заряда в советской пропагандистской обойме может служить следующее заявление: «Русский народ — великий народ* Он находится в авангарде движения человечества на пути к торжеству демократии и социализма. Под руководством своего рабочего класса — самого передового в мире — русский народ впервые в истории сбросил с себя путы капиталистического угнетения и эксплуатации. Русский рабочий класс помог освободиться от национального, политического и экономического гнета многочисленной семье народов, населявших царскую Россию».
Выдвигая подобные постулаты, советские идеологи могли доказывать, что политика Сталина — это скорейший путь к прогрессу, социализму и интернационализму, а вовсе не возврат к традиционному русскому шовинизму. При этом само собой подразумевалось, что культура украинцев и других нерусских народов несет черты отсталости и провинциализма.
В результате русский язык в конце 1930-х годов стал обязательным предметом в украинских школах; украинский алфавит, грамматика и словарь были приближены к нормам русского языка, а он сам стал вытеснять украинский из повседневного общения. Еще в начале 1935 г. Постышев признавал, что «члены КП(б)У начали деукраинизироваться и даже перестали говорить по-украински». Подобные изменения произошли и в средствах массовой информации: если в 1931 г. около 90 % газет и 85 % журналов выходили на украинском языке, то к 1940 г. эти показатели снизились соответственно до 70 и 45 %. Относительно литературы в принцип политики была возведена практика превозносить великих русских писателей, таких как Пушкин, Толстой, Достоевский, и подчеркивать, какое благотворное влияние они оказали на украинских авторов. В отличие от предыдущего десятилетия, когда власть поддерживала украинизацию городов, новая политика активно направлялась на расширение влияния русской культуры на селе.
Сталинская «революция сверху» привела к ошеломляющим изменениям в жизни украинцев и других народов, населяющих СССР. Основой экономики стала тяжелая промышленность Заметный рост городов превратил их через несколько десятилетий в места сосредоточения большинства населения страны. Коренные изменения произошли в сельском хозяйстве, где главным событием стала ликвидация частной собственности на землю. Все эти преобразования, в особенности коллективизация в Украине, осуществлялись методами невиданного насилия и ценой невероятных людских потерь. Какие бы блага ни принесла советская модернизация Украине, плата за них была непомерно высока.
К изменениям в материальной сфере добавились сдвиги в политической и культурной жизни украинцев, масштабы и последствия которых трудно оценить. Два главных социальных компонента, составлявших основу украинского национального самосознания,— интеллигенция и крестьянство — в результате сталинского террора понесли невосполнимые потери. Как следствие, потеряла неисчислимое множество сторонников идея самореализации украинской нации, так широко внедрявшаяся в жизнь в 1920-е годы. Эта утрата особенно видна на примере двух поколений украинской интеллигенции — дореволюционной и той, что вышла на авансцену в 1920-е годы. Именно они играли ведущую роль в формировании нации, и именно они были уничтожены Сталиным. Относительная слабость политической воли и культурный застой, проявленные и пережитые украинцами в последующие годы, объясняются прежде всего опустошающими последствиями демографических потерь 1930-х годов.
Итак, Сталин повернул вспять начавшееся было многообещающее развитие Украины. В 1920-е годы процессы модернизации и украинизации в значительной степени подпитывали друг друга. Когда же в 1930-е Сталин уничтожил украинскую элиту и вернулся к русификации, модернизация вновь стала связываться с русской культурой. Соответственно украинскую культуру путем нехитрых манипуляций вновь принялись отождествлять с консервативным, отсталым селом.
22. ЗАПАДНАЯ УКРАИНА МЕЖДУ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ
В результате первой мировой войны и крушения старых европейских империй радикально обновилось лицо Восточной Европы: на ее карте появились национальные государства, определявшие новый политический порядок в этом регионе. Хотя принцип самоопределения наций и получил здесь всеобщее признание, не везде и не всегда он воплощался в жизнь, в итоге не все народы, стремившиеся к этому, добились государственности. Те, кому это удалось, получили в наследство крупные и беспокойные национальные меньшинства. Таким образом, национальный вопрос здесь еще во многом оставался неразрешенным; с ростом напряженности в отношениях между господствующими нациями и не имеющими равных с ними прав народами эта проблема становилась взрывоопасной. Социально-экономические противоречия, раздиравшие Восточную Европу еще с имперских времен, только подливали масла в огонь.
Единственной крупной нацией в Восточной Европе, не сумевшей добиться независимости в это время, были 7 млн западных украинцев, бывших подданных империи Габсбургов. Большая их часть входила в состав Польши, остальные компактно размещались в Чехословакии и Румынии. Будучи всюду, особенно в Польше и Румынии, объектом дискриминационной политики, западные украинцы избрали своей главной задачей достижение самоуправления, которое, по их мнению, должно было стать гарантом нормального разрешения политических, социально-экономических и культурных проблем. Эти устремления натыкались на глухую стену ассимиляторской политики государству где жили украинцы, поэтому доминирующей чертой их политического бытия в межвоенный период стала национальная конфронтация.
Новый статус западных украинцев
Хотя Польша и одержала победу в военном конфликте в Восточной Галичине в 1919 г., ее права на власть над западными украинцами оставались весьма проблематичными — как с точки зрения международного права, так и с точки зрения государств Антанты. Последние, дав обязательства (пусть и формальные) придерживаться принципа самоопределения наций, не могли полностью игнорировать протесты западных украинцев против навязывания им правления поляков. Поэтому вплоть до 1923 г. вопрос о статусе Восточной Галичины оставался предметом обсуждения западных держав, особенно Англии и Франции. При этом, однако, Польша получила право распоряжаться в этом регионе, дав обязательства гарантировать ему автономную администрацию и соблюдать национальные права украинцев.
Напряженные отношения, сложившиеся в период 1919— 1923 гг. между украинским большинством Восточной Галичины и новой польской администрацией, лучше всего передает выражение «взаимное неприятие». Пока Совет послов Антанты в Версале искал решение этого вопроса, украинцы в Галичине отказывались признать законной власть польского государства над собой. Они бойкотировали перепись 1921 г. и выборы в польский сейм 1922 г. Наиболее радикальные элементы ©братались к тактике террора против польских чиновников и саботажа всех правительственных нововведений. Со своей стороны польское правительство действовало так, как будто Восточная Галичина была исконно польской землей, установив полный контроль над политической, культурной и экономической жизнью региона и полностью игнорируя нужды украинцев.
Впрочем, пуская пыль в глаза цивилизованному миру, поляки постоянно подчеркивали свою готовность уважать национальные права украинцев и других национальных меньшинств, населяющих их новое государство. Их обязательства в этой области были даже зафиксированы в конституции. В конце концов в 1923 г., когда Польша в очередной раз заверила западные державы, что она гарантирует автономию Восточной Галичины, разрешит использование украинского языка наряду с польским в органах администрации и откроет украинский университет, Совет послов признал суверенитет Польши над Восточной Галичиной. Это решение стало для галицких украинцев обескураживающим шагом назад, поскольку отдавало их на милость тех, кого они считали своими злейшими врагами.
Западная Украина в межвоенный период
При всех дискриминационных чертах своей политики Польша все же была государством, основанным на конституционных принципах. Выборы в двухпалатный парламент, пусть временами и режиссируемые, имели относительно свободный характер. Даже после военного переворота 1926 г., осуществленного маршалом Пилсудским, неизменной оставалась власть закона (часто рассматриваемая, правда, как средство защиты польских интересов). Таким образом, польские законы давали украинцам хотя и ограниченные, но реальные возможности противостоять государственной политике. Несмотря на свой статус граждан второго сорта, украинцы в Польше в политическом отношении занимали несравненно лучшее положение, чем их братья в СССР.
Новосозданное польское государство отличалось наибольшим удельным весом национальных меньшинств в Европе. В 1921 г. около трети его 27-миллионного населения составляли украинцы, евреи, белорусы, немцы и другие неполяки. Украинцы представляли наиболее значительное национальное меньшинство, насчитывая около 5 млн человек, или около 15 % населения государства (статистика национальных меньшинств в межвоенной Польше весьма противоречива: польские источники показывают, что украинцев здесь было всего 4,5 млн, в то время как сами украинцы утверждают, что их насчитывалось свыше 6 млн). Итак, численный перевес польского большинства не был настолько решающим, чтобы позволить ему полностью и постоянно игнорировать устремления украинского меньшинства.
Украинцы в Польше составляли две отличавшиеся друг от друга общины (правительство делало все от него зависящее, чтобы углубить эти различия). Большинство населяло бывшие габсбургские земли Восточной Галичины, или Восточной Малой Польши («Малопольской Всходни»), как ее стали называть. В 1920 г. этот регион был разделен на три воеводства: Львовское, Тернопольское и Станиславовское. Заселявшие их более 3 млн галицких украинцев, преимущественно греко-католики, отличались высоким уровнем национального самосознания и относительной организованностью. Меньшая часть украинцев, около 2 млн, населяла Западную Волынь, Полесье и Холмщину — территории, отторгнутые Польшей у России. В большинстве своем они исповедовали православие и были слабо развиты политически, социально-экономически и культурно.
Украинская политика поляков
Польские притязания на земли, населенные западными украинцами, основывались на исторических аргументах. В конце XVIII в. эти территории входили в состав Польской Речи Посполитой, и поляки считали, что им надлежит быть частью польского государства, возникшего в 1919 г. Наличие здесь значительного и к тому же доминирующего польского меньшинства подкрепляло эти претензии. В отношении большинства населения восточных окраин польское правительство вынашивало идею полонизации. Вера в успех полонизации основывалась на двух предположениях: во-первых, привлекательность польской культуры якобы настолько высока, что другие народы с готовностью примут ее как свою; во-вторых, национальные движения меньшинств казались слишком слабыми, чтобы противостоять польскому нажиму. Как выяснилось, поляки просчитались в обоих случаях.
Будучи в своей основе репрессивной, польская политика по отношению к украинцам все же не имела тотального характера и подвергалась критике среди самих поляков. Если такие влиятельные ультранационалисты, как национал-демократы, возглавляемые Романом Дмовским и поддерживаемые польским меньшинством Восточной Галичины, последовательно придерживались воинствующей антиукраинской политики, то некоторые высокоавторитетные поляки, такие как Леон Василевский и Тадеуш Голувко, призывали к умеренности и гибкости в отношениях с национальными меньшинствами. Центральная власть в Варшаве время от времени шла на уступки украинцам, однако на местах сторонники «жесткой линии» в Администрации, полиции и армии сводили эти уступки к нулю. Были также и региональные различия в отношении к украинцам. Так, воевода Волыни Генрик Йозевский пытался привлечь украинцев к поддержке государства путем незначительных уступок, в то время как в соседней Галичине репрессивные меры правительства достигали высшей степени жестокости. В конце концов кричащие противоречия наблюдались уже в том, что польское правительство, с одной стороны, давало приют в Варшаве эмиграционному украинскому правительству из Восточной Украины (которое можно было использовать в случае войны с СССР), а с другой — отказывалось признать любые политические устремления западных украинцев.
Все же в итоге можно прийти к выводу, что главной линией в отношениях польского правительства с украинским меньшинством была политика конфронтации. В 1924 г. был принят закон, запрещающий употребление украинского языка в государственных учреждениях. В том же году министр просвещения и ярый украинофоб Станислав Грабе кий провел реформы (знаменитый Lex Grabski), в результате которых большинство украинских школ были преобразованы в двуязычные учебные заведения, где преобладал польский язык. Украинцев исключали из Львовского университета, закрывались украинские кафедры; обещание открыть украинский университет осталось невыполненным.
Для украинского крестьянства особенно ненавистной я польской политике первых лет правления Галичиной была программа колонизации. Стремясь усилить польское присутствие на восточных окраинах, правительство начиная с 1920 г. стимулировало переселение поляков в Восточную Галичину и на Волынь. Первоначально большинство переселенцев-колонистов (так называемых осадников) составляли ветераны армии (особенно на Волыни), затем стали преобладать гражданские лица. Несмотря на то что Восточная Галичина и так уже являлась одним из наиболее густозаселенных аграрных районов Восточной Европы, польские колонисты именно здесь получали большие наделы лучших земель и щедрые денежные субсидии. Тем, кто не хотел работать на земле, предоставлялись привилегированные должности сельских жандармов, мелких служащих, почтовых и железнодорожных чиновников. Украинские источники указывают, что к 1938 г. в села Восточной Галичины и Волыни переселилось около 200 тыс. поляков, в городах их осело около 100 тыс.; польские авторы оценивают общее количество колонистов по меньшей мере в 100 тыс. В любом случае наплыв поляков хотя и не был настолько велик, чтобы решительно изменить национальный состав восточных территорий Польши, однако он был вполне достаточен, чтобы вызвать острое недовольство украинцев.
Хотя с переворотом Пилсудского к власти пришло более авторитарное правительство, поначалу появились признаки возможного улучшения его отношений с украинцами. Олицетворением новых тенденций стал Генрик Йозевский, в 1927 г. назначенный воеводой Волыни. Распределяя государственные земельные наделы между местными жителями, он завоевал симпатии украинского крестьянства. Пытаясь изолировать политическое руководство волынских украинцев от «разрушительного влияния» галичан, он даже пошел на некоторые политические послабления для них. Однако все его усилия в конце концов были сведены на нет религиозной дискриминацией православных волынян и непробиваемым сопротивлением местного чиновничества и польских националистов.
Серьезное ухудшение украинско-польских отношений наступило в период Великой депрессии, с особой силой ударившей по аграрным районам, населенным украинцами. Крестьяне страдали не столько от безработицы, сколько от катастрофического падения их доходов, вызванного резким снижением спроса на сельскохозяйственную продукцию. В годы кризиса чистая прибыль с одного акра (0,4 га) в мелких крестьянских хозяйствах снизилась на 70—80 %. В этих условиях резко обострилась ненависть украинских крестьян к хорошо финансируемым польским колонистам и богатым польским помещикам. Возрастало недовольство в среде украинской интеллигенции, особенно среди молодежи, не имевшей работы, поскольку небольшое количество мест, предоставляемых государством, неизбежно занимали поляки. Поэтому когда радикальные украинские националисты призвали к активному сопротивлению господству поляков, на этот призыв с готовностью откликнулась украинская молодежь.
Пацификация. Летом 1930 г. по Галичине прокатилась волна налетов на польские поместья и экономии, обычно заканчивавшихся поджогами. Было учтено около 2200 таких актов. Ответные действия правительства были массовыми и жестокими. В середине сентября крупные подразделения кавалерии и полиции обрушились на украинские села, начав кампанию так называемой пацификации (умиротворения), целью которой было наведение порядка. Действуя по принципу круговой поруки, армейские части, заняв около 800 сел, громили украинские клубы и читальни, отбирали имущество и продукты, избивали всех, кто пытался протестовать. Было арестовано около 2 тыс. украинцев, в основном гимназистов, студентов и молодых крестьян, почти треть из них попала в тюрьму на продолжительные сроки. Украинских кандидатов в депутаты сейма посадили под домашний арест, не дав им принять участие в проходивших в это время выборах, выборщиков-украинцев запугиванием принуждали голосовать за польских кандидатов.
Протесты украинцев, направленные в Лигу Наций, неожиданно обнажили перед мировой общественностью плачевное положение украинского меньшинства вообще, а во время пацификации в особенности, что стало для Европы неприятным сюрпризом. Однако если европейские (в особенности британские) политики осудили поведение поляков, то Комитет Лиги Наций обвинил в провоцировании репрессий украинских экстремистов. Хотя польское правительство довольно быстро подавило волнения, его действия были недальновидными, поскольку лишь усиливали ожесточение украинцев, давали козыри экстремистам с обеих сторон и еще больше затруднили поисни конструктивного решения проблемы.
Если на селе пацификация принесла видимость порядка, то она никоим образом не ослабила решимости молодых радикальных националистов бороться против польского режима. Организация украинских националистов (ОУН) только сменила тактику, перейдя в начале 1930-х годов к политическим убийствам польских деятелей и крупных чиновников и к налетам ыа почты для добычи денег на организационные нужды. Правительство со своей стороны только еще более укрепилось в непримиримом отношении к украинцам. Оно отменило самоуправление в селах и передало их под контроль польских чиновников. В 1934 г. в Березе Картузской был устроен концентрационный лагерь, где находилось около 2 тыс. политических заключенных, в основном украинцев. Год спустя Польша отказалась от своих обязательств перед Лигой Наций соблюдать права национальных меньшинств.
Действия правительства отражали общий поворот вправо, происходивший в Польше. В 1935 г. была принята новая конституция, урезавшая права сейма, провозгласившая наивысшей ценностью интересы государства и давшая почти неограниченные полномочия его главе — маршалу Пилсудскому. Изменилась выборная система: теперь правительство получило право утверждать или отвергать кандидатов в депутаты сейма. После смерти в том же году Пил суде кого все большую роль в правительстве стали играть военные клики.
Попытки компромисса. И в польском, и в украинском лагерях были умеренные силы, с беспокойством наблюдавшие за бесконечным польско-украинским противостоянием. С украинской стороны инициатором компромисса выступила наибольшая украинская политическая партия — «Українське національно-демократичне об’єднання» (УНДО), лидеры которой ясно осознавали бесплодность насильственных действий ОУН и последствия вызванных ими репрессий против украинцев. Поисков путей сближения от УНДО требовали также деятели довольно развитого украинского кооперативного движения, чья нормальная работа была невозможной в условиях нестабильности. Польская сторона также проявляла признаки готовности к компромиссу. В 1933 г. правительство основало «Польско-украинский бюллетень» — журнал, который должен был освещать позитивные аспекты украинско-польских отношений. Вскоре после этого премьер-министр Вацлав Едржеевич публично признал, что ошибки совершали обе стороны. Как ни парадоксально, но убийство оуновцами в 1934 г. министра внутренних дел Бронислава Перацкого ускорило процесс сближения, поскольку, к великому удовлетворению правительства, этот акт решительно осудили УНДО и митрополит Шептицкий. Так к 1935 г. сложились условия для заключения ограниченного соглашения между правительством и УНДО, получившего название нормализации.
В соответствии с договоренностью украинцы официально признавали верховенство польских государственных интересов и голосовали за новый бюджет. Правительство в ответ давало кандидатам от УНДО право принимать участие в выборах, что значительно повышало представительство украинцев в сейме. Сразу после выборов правительство пошло на ряд новых уступок. Лидер УНДО Василь Мудрый был избран вице-маршалком сейма. Вышло на свободу большинство узников Березы Картузской. Некоторые украинские кооперативы и другие экономические учреждения получили финансовые кредиты. Многим членам УНДО жизнь под Польшей начинала казаться вполне приемлемой, особенно по сравнению с теми ужасами, которые в это время переживали украинцы под Советами.
Однако нормализация не получила всеобщей поддержки среди украинцев. Оппозиционные силы в УНДО и другие украинские партии обвиняли руководство объединения в том, что оно «пробавляется крохами с польского стола». Радикальные националисты, разумеется, не признали нормализацию и продолжали свою революционную деятельность. Наконец, глубоко сидевшее в каждом украинце недоверие к полякам поддерживало всеобщий скептицизм относительно успехов сближения. Нормализацию дестабилизировали и действия многих поляков. Несмотря на распоряжение центрального правительства, почти каждый воевода, вийт или даже начальник полиции на восточных землях считал своей обязанностью придерживаться своих, неизбежно грубых и жестоких методов «ведения дел» с украинцами. В подобных действиях их с готовностью поддерживало польское меньшинство. Так, например, когда толпы поляков громили украинские учреждения, это делалось с тайного благословения властей. Польская молодежь, организованная в полувоенные вооруженные формирования, часто под предлогом поддержки законности и порядка терроризировала украинцев. В 1938 г. наводившая на всех ужас пограничная жандармерия провела «минипацификацию» на украинских землях вдоль границы с СССР.
Судя по всему, наиболее твердолобыми противниками нормализации были польские военные. С нарастанием угрозы войны в конце 1930-х годов армейское командование стало видеть в недовольных своим положением украинцах главную внутреннюю угрозу безопасности страны. Стараясь избавиться от этой проблемы или хотя бы обезопасить себя от нее, армия обратилась к тактике «разделяй и властвуй». В 1938 г. она спровоцировала шумную кампанию среди украиноязычных гуцулов, бойков и лемков, населявших Карпаты, направленную на пропаганду идеи, что эти народы являются не частью украинской нации, а самостоятельными национальными образованиями. Делались попытки превратить диалект лемков в отдельный язык, а их самих принуждали перейти из греко-католической веры в православие для того, чтобы возвести барьер между ними и галицкими украинцами. Одним из вариантов этой политики были попытки армейских чинов убедить «босоногую» украинскую шляхту, отличавшуюся от крестьян только наличием изрядно потертых дворянских титулов, что она совершенно чужда крестьянству не только в социальном, но и в национальном отношении.
Параллельно продолжалось наступление польских властей на православную церковь на Волыни, где православие было основой украинской самобытности. Доказывая, что большинство церквей Волыни и Холмщины однажды принадлежали греко-католикам или ортодоксальным католикам, власти передали им около 150 православных церквей, а 190 разрушили. В итоге из 389 православных церквей Волыни, насчитывавшихся в 1914 г., к 1939 г. уцелела только 51. В соседних Холмщине и Полесье применялись такие же методы. Банды вооруженных колонистов из организации «Кракус» терроризировали местных жителей, заставляя их переходить в католичество, а делопроизводство православной церкви, богословское образование и даже церковные службы были польскоязычными.
Социально-экономические условия
Глубочайшие политические коллизии, пережитые западными украинцами в результате крушения Австро-Венгерской и Российской империй, борьбы за независимость и своего включения в состав Польши, не принесли им каких-либо заметных изменений в социально-экономической области. Украинские земли, составлявшие около 25 % территории Польши, оставались слабо развитыми аграрными окраинами или внутренней колонией, дешевым сырьевым придатком центральных польских земель, откуда сюда поставлялась весьма дорогая готовая продукция.
Украина была ярко выраженным аграрным районом даже по польским понятиям: около 80 % ее населения составляло крестьянство (у поляков в среднем 50 %) и только 8 % — промышленные рабочие (у поляков — 20 %). Эти структурные диспропорции были не единственными проблемами, над которыми приходилось биться украинцам: сюда добавлялись послевоенная разруха, дискриминационная экономическая политика государства, последствия Великой депрессии. Словом, положение украинцев в социально-экономической сфере выглядело таким же незавидным, как и в политической.
Вполне понятно, что основные экономические проблемы, которые оставались неразрешенными еще с довоенных времен, касались сельского хозяйства; главными из них были аграрное перенаселение и малоземельность крестьянских хозяйств. На украинских территориях Польши находилось 1,2 млн крестьянских хозяйств, владевших 60 % земли. Эта проблема особенно острой была в Галичине, где свыше 75 % крестьянских наделов не превышали своими размерами 10 акров (около 4 га). В то же время приблизительно на 2 тыс. крупных польских владений, некоторые из которых достигали размеров в 10—20 тыс. акров (4—8 тыс. га), приходилось 25 % земель. На Волыни, где земля была богаче, а крестьянские наделы больше, положение села было несколько лучшим.
Пытаясь уменьшить напряженность, связанную с малоземельем, правительство в 1920-е годы поощряло переделы крупных владений. Однако эта программа мало что дала галицким украинцам, поскольку переделенные земли предназначались в первую очередь польским крестьянам и колонистам. В уменьшении аграрной перенаселенности снизилась роль эмиграции, поскольку Соединенные Штаты и в меньшей степени Канада сократили эмиграционные квоты. В результате за это время эмигрировало в Америку всего 170 тыс. западных украинцев.
Промышленность по-прежнему мало что могла предложить крестьянам, пытавшимся улучшить свое положение. Восточные земли, как и раньше, представляли непропорционально малую долю в слаборазвитой польской промышленности; их индустриальный рост стал еще меньшим в 1930-е годы, когда растущие государственные инвестиции почти полностью шли на индустриальное развитие центральной Польши, оставляя без внимания обширные восточные окраины. Всего лишь около 135 тыс. западных украинцев было занято в промышленности, главным образом лесной и нефтедобывающей. Крупнейшим городским центром Галичины оставался 300-тысячный Львов, населенный в основном поляками и евреями.
В политической, культурной и даже социально-экономической жизни западноукраинского общества, как и перед первой мировой войной, ведущую роль продолжала играть интеллигенция. Однако в отличие от XIX в., когда основу этого социального слоя составляли священнослужители, в межвоенный период в своем большинстве это была уже светская интеллигенция. По оценкам польских исследователей, в 1930-е годы в составе занятого западноукраинского населения интеллигенция составляла 1 % (15 тыс. человек); у поляков этот показатель достигал 5 %. Главной причиной сравнительно низкой численности образованных, украинцев была политика правительства, усложнявшая неполякам доступ к высшему образованию. Так, во Львовском университете украинцы представляли всего 10 % студенчества.
Украинская интеллигенция состояла глазным образом из учителей и служащих быстро растущих кооперативных учреждений. Украинцы понемногу начали осваивать такие области, как юриспруденция, медицина, фармакология, в которых традиционной была монополия евреев и поляков. Однако одно из самых распространенных в Восточной Европе занятий — государственная служба — оставалось практически недоступным для украинцев, поскольку полностью отдавалось на откуп полякам. Единственным положительным аспектом подобного неравноправия было то, что многим интеллигентным украинцам, не нашедшим работы в городах, приходилось отправляться на село, следствием чего стали заметные сдвиги в его социально-экономическом и культурном развитии. И все же трудности в поисках работы по специальности, особенно возросшие во время депрессии 1930-х годов, значительно ухудшали и без того незавидное материальное положение интеллигенции. Это в свою очередь подогревало неприязнь образованных украинцев к польскому режиму и подкрепляло их убежденность в том, что все эти проблемы можно решить только при наличии собственного государства.
Реакция украинцев
Основным фактором, определявшим природу польско-украинских отношений в межвоенный период, была деятельность польского правительства, поэтому активность украинцев обычно представляла собой реакцию на те или иные действия властей. Оставаясь в целом в оппозиции режиму, украинцы выражали свое отношение к нему в основном двумя путями: легальным, который вряд ли мог ухудшить их и без того незавидное положение; и насильственными, революционными действиями — без оглядки на возможные их последствия. Первый подход был доминирующим.
Хотя «легалисты» никогда не отказывались от идеи объединения всех украинцев в независимом государстве, в своей повседневной деятельности они пока сосредоточивались на сохранении тех достижений, которых добились в борьбе с поляками еще при Австрийской империи. Они участвовали в политической жизни, создавая легальные партии, восстанавливали и расширяли кооперативное движение, заботились о нуждах украинской школы и ее защите. Развивая этот «органический сектор» украинского общества, «легалисты» рассчитывали, что благодаря ему украинцы будут лучше подготовлены к созданию независимого государства, когда для этого вновь предоставится возможность. Такая конструктивная, созидательная, хотя и в целом будничная, деятельность привлекала главным образом более стабильные элементы украинства — общественных деятелей предвоенной поры, духовенство, большую часть интеллигенции, зажиточных крестьян.
Политические партии. В Польше, представлявшей собой необычайно многослойное в политическом отношении общество, к 1925 г. насчитывалось 92 зарегистрированных политических партии, 32 из них были представлены в сейме. Украинцы создали около дюжины политических партий, отражавших весь идеологический спектр — от крайне левых до крайне правых — и самые разнообразные политические традиции — от «австрийских» украинцев Восточной Галичины до «российских» украинцев Волыни, Полесья и Холмщины.
При этом все же существовала одна крупнейшая и более влиятельная партия, чем все другие вместе взятые,— УНДО, созданная в 1925 г. путем слияния «Трудової партії» с рядом небольших группировок. Несмотря на изменение названия, УНДО оставалась прямой наследницей демократов предвоенного периода, занимавших лидирующие позиции в западноукраинском обществе до и во время польско-украинской войны 1918—1919 гг. Будучи партией либеральной, УНДО исповедовала принципы конституционной демократии и независимости Украины. Стремясь подготовить украинцев к государственной независимости, она придерживалась политики «органического развития» и аграрных реформ. Практикуя относительно гибкую политическую тактику, она стала инициатором нормализации украинско-польских отношений. Однако её стремление придерживаться «золотой середины» в политике постоянно наталкивалось на репрессивные действия поляков, с одной стороны, и противодействия украинских националистических экстремистов — с другой.
УНДО была партией западноукраинского «истеблишмента», сосредоточившей в своих рядах большинство украинских общественных деятелей, в основном интеллигенцию и духовенство. Она контролировала множество украинских финансовых, кооперативных и культурных учреждений, в том числе самую влиятельную западноукраинскую газету «Діло». Во время выборов она получала около 600 тыс. голосов избирателей, что давало ей возможность удерживать значительную долю мест — из тех, что предоставлялись украинцам в сейме. Наиболее известные деятели УНДО — Дмитро Левицкий, Василь Мудрый, Стефан Баран, Остап Луцкий, Милена Рудницкая, Иван Кедрин.
Довольно сильными, хотя и несколько фрагментарными, были среди украинцев социалистические тенденции. Их основным представителем выступала старейшая украинская «Радикальна партія». Ее программные положения содержали требования справедливого раздела земли между крестьянами, ограничения частной собственности и отделения церкви от государства. При этом подчеркивалось, что все эти цели достижимы только при условии объединения всех украинцев в едином независимом государстве. Именно поэтому в 1920—30-е годы радикалы, которые до этого были решительными сторонниками ЗУНР, стояли в открытой оппозиции и к полякам, и к СССР — главным противникам независимости Украины.
В 1930-е годы «Радикальна партія» насчитывала около 20 тыс. членов, преимущественно крестьян, сельскохозяйственных рабочих и частично интеллигенцию. На выборах 1928 г. партия получила 280 тыс. голосов. Базируясь в основном в Галичине, радикалы активно распространяли свое влияние на Волынь, Полесье и Холмщину. В 1926 г., объединившись с действовавшей на Волыни меньшей по составу «Українською соціалістичною революційною партією», они создали «Українську соціалістичну радикальну партію». В числе наиболее известных ее лидеров были такие ветераны, как Лев Бачинский и Иван Макух. Если радикалы отдавали предпочтение национальным моментам в своей программе, то другая социалистическая партия довоенной поры — малочисленные и слабые социал-демократы во главе с Левом Ганкевичем — склонялась к коммунизму.
В 1920-е годы характерным для Западной Украины явлением было распространение просоветских настроений. В значительной степени оно было реакцией на явную благосклонность западных государств к Польше и их нежелание замечать репрессивную польскую политику по отношению к национальным меньшинствам. Разумеется, немаловажное впечатление на западных украинцев произвели успехи украинизации и возрождение крестьянства в советской Украине времен нэпа. Советская власть стремилась всячески поддерживать эти настроения: назначала консулами во Львов украинцев, всячески обхаживала западноукраинскую интеллигенцию и студентов, рекламируя достижения советской Украины и призывая их приезжать сюда, обещая ответственные посты и теплый прием.
В результате в советскую Украину эмигрировали многие известные представители западноукраинской интеллигенции, такие как Михайло Лозинский, Антин Крушельницкий, Степан Рудницкий, а также сотни студентов (почти все они погибли во время репрессий 1930-х годов). Тесные связи со Всеукраинской Академией наук поддерживало «Наукове товариство ім. Т. Г. Шевченка» во Львове, хотя оно и не имело формальных контактов с советским правительством. Западноукраинские кооперативы обменивались информацией со своими коллегами в советской Украине. Откровенно просоветские позиции заняли в 1923 г. эмиграционное западноукраинское правительство Евгена Петрушевича и влиятельные члены руководства УНДО. Впрочем, все эти тенденции были непродолжительными: иллюзии подобного рода испарились сразу же, когда в Западную Украину просочились известия об ужасах коллективизации, голодомора и репрессий 1930-х годов.
Тем не менее в эпоху своего расцвета эти настроения способствовали возникновению и оживлению деятельности ряда политических организаций. В 1919 г. группа галичан, бывших военнопленных из России, основали «Комуністичну партію Східної Галичини». Когда в 1920 г. Красная армия ненадолго оккупировала часть Галичины, местные коммунисты (украинцы, поляки и евреи) сформировали эфемерное «правительство». В 1923 г. партия сменила название на «Комуністичну партію Західної України» (КПЗУ) и, повинуясь указаниям Коминтерна, на правах автономии вошла в Польскую коммунистическую партию. Однако и при этом украинские лидеры этой многонациональной партии, такие как Карло Максимович и Роман Кузьма, продолжали отстаивать ее украинский характер, проявляя неприятную для их патронов из Москвы независимость. Они активно поддержали Шуме кого и национал-коммунистические тенденции в советской Украине, сделав их достоянием международного коммунистического движения. Такая позиция в конце концов привела к устранению украинского руководства КПЗУ, однако это не уберегло партию от жестоких внутренних раздоров. В 1938 г. по приказу Сталина партия была распущена. В 1930-х годах КПЗУ насчитывала около 4 тыс. человек, из них половина — украинцы, остальные — поляки и евреи.
Будучи нелегальной, подпольной партией, КПЗУ в 1926 г. в поисках поддержки народа способствовала созданию легальной, опиравшейся на массы организации под названием «Українська робітничо-селянська спілка» («Сельроб»). Вначале ее возглавили левый русофил Кирилл Вальницкий и украинский социалист с Волыни Павло Васильчук. Внутренние раздоры, как две капли воды похожие на те, что раздирали КПЗУ, довольно быстро раскололи и эту организацию на две фракции, одна из которых (правая) отстаивала украинские национальные интересы, а другая (левая) приняла сторону Москвы. В 1928 г., в момент наивысшего своего подъема, организация, насчитывавшая около 10 тыс. членов, силами обеих своих фракций набрала около 240 тыс. голосов на выборах. При этом большинство ее сторонников (главным образом с Волыни и Холмщины) отдали свои голоса правым. Однако сталинская политика немало способствовала падению популярности этой организации, поэтому когда в 1932 г. она была распущена поляками, это не вызвало особых протестов.
Остальные украинские партии были небольшими, слабыми и склонялись к сотрудничеству с польским правительством.
Одна из них — «Українська католицька партія» — без особого успеха пыталась объединить сторонников клерикального консерватизма. Переживавшие окончательный упадок русофилы основали Русскую крестьянскую и Русскую аграрную партии, объединившиеся в 1931 г. Однако и это не удержало многих их рядовых членов от перехода в украинские политические организации.
Кооперативное движение. «Спирайся на власні сили!» — таков был лозунг деятелей «органического сектора» западноукраинского общества. Он подразумевал, что никто (а тем более польское правительство) не поддержит украинцев в их стремлении к самоутверждению. Кооперативы рассматривались украинцами как одно из лучших средств достижения этой цели. До 1914 г. главной заботой кооперативов было экономическое развитие. При поляках их функции значительно расширились: кооперативы стали школой самоуправления и средством экономической самозащиты. Крайне важно также, что в кооперативах люди учились быть хозяевами на своей земле.
Важным фактором, способствовавшим развитию кооперативного движения, стали тысячи ветеранов украинской армии. Патриотически настроенные, имевшие за плечами хорошую политическую школу и горькие уроки поражений, они рассматривали кооперативы как средство продолжения борьбы за украинское дело: «Працюючи в кооперації, ми знову стаємо солдатами нації». Каждый вновь созданный кооператив, каждый произведенный им товар или оказанная услуга, каждый грош, положенный в украинский, а не польский карман, были в их глазах ударом по врагу и шагом к независимости. Участие в кооперативном движении имело и чисто прагматический смысл: нередко кооперативы были единственным местом, где ветераны могли найти работу.
Кооперация довольно быстро сложилась в хорошо организованную систему. Кредитные союзы объединялись в Центробанк, сельские потребительские и сбытовые товарищества — в Центросоюз, молочные кооперативы — в Мас-лосоюз, а «Народна торгівля» объединяла городских торговцев. Организация, которая соединяла все кооперативы в единую систему, осуществляла ревизии счетов и обеспечивала общее руководство, называлась «Ревізійна спілка українських кооперативів» (РСУК). Авторитет РСУК был очень высоким благодаря профессионализму и самоотверженности таких деятелей, как Остап Луцкий и Юлиян Павлыковский.
Доминирующей формой кооперативов в межвоенный период были сельские потребительские и сбытовые товарищества, поскольку, сплачивая крестьян и представляя их интересы на рынке, они помогали успешно решать главную проблему сельских производителей: несоответствие между низкими ценами на сельскохозяйственную продукцию и высокими — на промышленные товары. Наибольших успехов добились кооперативы Маслосоюза, не только господствовавшие на запад но украинском рынке, но и освоившие часть польского.
Статистика показывает быстрый рост сети кооперативов. Если в 1921 г. в Восточной Галичине насчитывалось около 580 украинских кооперативов, то в 1928 г. их численность возросла до 2500; к 1939 г. их было уже около 4 тыс. Накануне второй мировой войны они объединяли около 700 тыс. пайщиков и обеспечивали работой 15 тыс. украинцев. При этом 90 % кооперативов сосредоточивалось в Восточной Галичине; на Волыни, в Полесье и Холмщине украинцев заставляли вступать в польские кооперативные ассоциации. Тем не менее на каждого украинца приходилось вдвое больше кооперативов, чем на каждого поляка,— несмотря на то что последние опирались на поддержку государства.
И все же украинские кооперативы сталкивались с серьезными проблемами. Польские правительственные чиновники, обеспокоенные их бурным ростом, делали все, чтобы помешать дальнейшему развитию украинской кооперации. Тактика поляков сводилась к целой серии бюрократических зацепок и придирок: от постоянных подозрений в неправильном составлении отчетности до обвинений в нарушении правил строительства и несоблюдении норм гигиены. Несмотря на свою многочисленность и высокий уровень организации, украинские кооперативы все же уступали польским по экономическим показателям, не имели таких капиталов, а это серьезно ограничивало их хозяйственное влияние. И все же, невзирая на эти трудности, кооперативное движение ускоряло процесс социальной мобилизации и национальной интеграции украинцев Галичины, отражая их стремление и способность самостоятельно управляться со своими делами.
Образование. Вполне понятно, что сфера образования была болевой точкой в украинско-польских отношениях. Украинцы видели в образовании не только путь к повышению культурного уровня, но и средство воспитания национального самосознания. Поляки в свою очередь считали, что система просвещения должна воспитывать национальные меньшинства в духе лояльности польскому государству. Поляки развивали в основном систему начального образования, особенно в таких отсталых районах, как Волынь, Полесье и Холмщина; к 1930-м годам неграмотность на украинских территориях Польши уменьшилась до 28 % (на Волыни ее уровень оставался более высоким). Одновременно систематически закрывались украиноязычные школы (обычно под предлогом переведения их в разряд двуязычных), большинство которых были основаны еще при австрийцах. Из более чем 2400 украинских начальных школ, действовавших в Восточной Галичине в 1912 г., в 1937 г. оставалось только 352. На Волыни за тот же период количество украинских школ уменьшилось с 440 до восьми. В области среднего образования ситуация складывалась не менее печальная: в 1931 г. одна польская гимназия приходилась на 16 тыс. человек, а одна украинская — на 230 тыс.
Ощутимой была дискриминация украинцев и на уровне высшего образования. Правительство так и не выполнило своего обещания открыть украинский университет, мало того, оно всячески препятствовало украинцам в получении университетского образования. В ответ украинцы без разрешения властей создали в 1920 г. во Львове «подпольный» университет. Он предлагал своим слушателям довольно широкий набор импровизированных курсов, которые приходилось осваивать в условиях конспирации. В пору своего расцвета этот университет состоял из трех факультетов и 15 кафедр, в нем сотрудничали 54 преподавателя и учились около 1500 студентов. После 1925 г., когда власти разогнали университет, его студенты разъехались продолжать образование за границу, в основном в Чехословакию. Дискриминационная политика в области образования давала абсолютно определенные результаты: многие образованные украинцы проникались воинственными антипольскими настроениями и пополняли ряды антиправительственной оппозиции.
Запросы украинцев в области среднего образования старалось удовлетворить просветительское общество «Рідна школа», которое к 1938 г. основало около 40 гимназий, лицеев и профессиональных школ. Средства на свою деятельность общество черпало из членских взносов (количество его членов увеличилось с 5 тыс. в 1914 г. до более чем 100 тыс. в 1938), а также из пожертвований эмигрантов из Соединенных Штатов и Канады. Культурные интересы более широкого плана оставались главной заботой почитаемого всеми общества «Просвіта» — «матери» всех западноукраинских общественных организаций. В 1939 г. оно насчитывало свыше 360 тыс. членов. «Просвіта» наладила деятельность широкой сети читален, публиковала учебные пособия, создавала детские сады, организовывала самые разнообразные курсы.
Способность галичан к организации подобным же образом проявилась и в иных сферах. Продолжали работать различные молодежные организации довоенной поры, такие как действовавшие на селе «Сокіл» и <Луг» (старое название — «Січ»). Развернулась деятельность и более поздних организаций, например, основанного в 1911 г. «Пласту», объединявшего детей городской интеллигенции и готовившего их к тому, чтобы занять ключевые позиции в общественной жизни. Обвинив «Пласт» в распространении национализма, правительство запретило его деятельность.
Большим достижением межвоенной эпохи было развитие женского движения. «Союз українок», созданный в 1920 г., ставил своей задачей воспитание новой, культурно развитой, национально сознательной современной женщины, занимающей в обществе достойное положение. В 1930-е годы в нем насчитывалось свыше 45 тыс. украинок. Благодаря умелому руководству своего председателя, депутата сейма Милены Рудницкой, он развернул широкую благотворительную и культурно-просветительную деятельность, а также наладил связи с международными феминистскими организациями.
Церковь. Греко-католическая церковь, без сомнения, была крупнейшей, богатейшей и влиятельнейшей организацией западных украинцев. Однако роль, которую она играла в галицком обществе, претерпела существенные изменения. В отличие от XIX в., когда греко-католическая церковь была единственной организацией западных украинцев, в межвоенный период она стала одной из многих (хотя и наибольшей) и, таким образом, уже не могла рассчитывать на безусловный авторитет у всех без исключения галицких украинцев.
В конце 1930-х годов церковь насчитывала около 4 млн прихожан и около 3 тыс. парафий. В ее владении находилась также сеть молодежных и женских организаций, ряд изданий, она имела даже собственную политическую организацию — «Українську католицьку національну партію». Свою способность мобилизовать молодежь, особенно сельскую, церковь продемонстрировала в 1933 г., организовав слет «Молодь за Христа», собравший свыше 50 тыс. участников. Она способствовала также повышению уровня украинского просвещения, основав в 1928 г. единственное украинское высшее учебное заведение в Польше — Богословскую академию во Львове, ректором которой был Йосип Слипый. Ей также принадлежали три семинарии.
Своими успехами в межвоенный период греко-католическая церковь, без сомнения, обязана возглавлявшему ее митрополиту Андрею Шептицкому. Сила воли, широта взглядов, гуманизм сделали его не только самой уважаемой, но и наиболее влиятельной фигурой в западноукраинском обществе. Укреплению популярности митрополита способствовали его взгляды на греко-католическую церковь как на исключительно украинскую организацию, главная задача которой — беречь восточные церковные традиции и поддерживать национальные устремления своего народа. Это привело к конфликту Шептицкого с частью церковной иерархии во главе с епископом Хомишиным и Василианским орденом, предпочитавшими укреплять связи с римо-католичеством, а не развивать самобытность своей церкви.
Значительное влияние митрополит оказывал и на политическую жизнь. В 1930 г. он энергично протестовал против пацификации, а через пять лет активно выступал за политику нормализации. Поддерживая тесные связи с умеренными в УН ДО, он резко осуждал как националистических экстремистов, так и коммунистов, постоянно призывая ко служению более высоким ценностям и к большей широте взглядов.
Православная церковь, доминировавшая среди украинцев на Волыни, в Полесье и Холмщине, насчитывала около 2 млн прихожан. В отличие от греко-католической церкви она не имела поддержки Рима, а потому была более открытой мишенью для польских преследований. В 1924 г. по настоянию правительства православная церковь в Польше разорвала связи с Московским патриархатом и провозгласила автокефалию. Хотя в верхах церковной иерархии еще бытовали старые русофильские симпатии, в низах — по мере того как украинский язык проникал в богослужение, церковные публикации и в учебный процесс в семинариях — быстро росло украинское влияние. Обеспокоенные таким ходом событий, польские власти добивались ведения церковных служб на польском языке и развернули кампанию обращения православных в католичество, сопровождающуюся ликвидацией православных церквей. Полонизация дала определенный эффект, в частности в богослужении, однако массового перехода украинцев в католичество не состоялось.
Революционное движение
Новый национализм. Межвоенный период примечателен и возникновением новой разновидности украинского национализма. В XIX в. национализм в большинстве своем либеральной или социалистической интеллигенции представлял собой аморфную смесь национального самосознания, патриотизма и общечеловеческих ценностей. Несмотря на то, что это движение обрело большую определенность в 1917—1920 гг., когда оно избрало главной целью достижение государственной независимости, в центре его идеологии все же стояли демократические и социалистические принципы. Не удивительно, что во время войны за независимость многие украинские политики нередко бились над неразрешимыми противоречиями, порожденными необходимостью выбора между социалистическими и национальными целями. И вот, в 1920-е годы в среде молодых украинцев стал набирать силу крайний вариант национализма (характерный в это время и для многих других европейских народов), получивший название интегрального национализма.
Зарождение и развитие украинского интегрального национализма связано прежде всего с провалом освободительной борьбы 1917—1920 гг. Как отмечал Александр Мотыль, «по своей сути украинский национализм был попыткой осознать причины крушения украинской государственности и найти способ восстановления ее». Убежденные в том, что социализм и демократизм дискредитировали себя партийными раздорами, бездарным руководством и отсутствием единства действий, в итоге ведущими к поражению, молодые ветераны войны отказались от старых идеалов. Взамен они предложили свои, призвав к созданию нового типа украинца, всецело преданного одной лишь святыне — своей нации — и служащего одной лишь цели — созданию независимого государства. Эти взгляды в наиболее законченном виде были изложены Дмитром Донцовым, эмигрантом с Восточной Украины и бывшим социалистом, ставшим первым идеологом украинского интегрального национализма.
Идеология. Украинский интегральный национализм не имел в своей основе тщательно выработанной системы идей, скорее он опирался на ряд ключевых понятий, цель которых состояла не в том, чтобы объяснить действительность, а в том, чтобы побудить человека к действиям. Донцов утверждал, что абсолютной ценностью является нация, и поэтому нет высшей цели, чем достижение государственной независимости. Политика является своеобразным воплощением дарвиновской борьбы видов за выживание, поэтому конфликты между народами неизбежны. Из этого вытекало, что цель оправдывает средства, воля преобладает над здравым смыслом, а действие предпочтительнее ожидания. Стремясь сделать свои взгляды более привлекательными, интегральные националисты мифологизировали украинскую историю, создав культ борьбы, самопожертвования и национального героизма. В некоторых идеологических выкладках интегральных националистов присутствовали расизм и антисемитизм, однако в целом эти моменты ими сознательно не подчеркивались.
Интегральный национализм проповедовал коллективизм, согласно которому интересы нации ставились выше интересов индивида. Вместе с тем он призывал своих сторонников к воспитанию «сильной личности», которая ни перед чем не остановится для достижения цели. Одна из целей состояла в том, чтобы сплотить нацию в единый монолит, отказавшись от деления ее на классы, партии или региональные группировки. Отсюда и всеохватывающий характер этого движения, то особое значение, которое оно придавало принципу соборности (национального единства), его неприятие регионализма и стремление подчинить себе все сферы жизнедеятельности общества. Интегральный национализм пронизан мыслью проложить себе дорогу «во все области национальной жизни, в самые ее глубины, во все учреждения, общества, группы, в каждый город и село, в каждую семью». Со стремлением к монополизации всех аспектов жизни нации пришла и нетерпимость к инакомыслию. Убежденные в том, что их взгляды являются единственно верным путем к достижению национальных целей, интегральные националисты готовы были объявить войну любому, кто, по их мнению, стоял на ином пути.
Ни Донцов, ни другие идеологи движения не имели четких представлений о типе государства и характере общества, которые будут установлены после достижения независимости. Они мало что могли сказать и о его социально-экономическом устройстве, отмечая только, что в своей основе оно будет аграрным, а отношения в нем будут строиться на сотрудничестве государства, кооперативов и частного капитала. В основу политической системы закладывался принцип правления одной партии — националистической. Иерархия «борцов», или «лучших людей», составляла костяк и руководство этой партии. Во главе движения и будущего государства стоял верховный лидер — вождь, обладавший неограниченной и неоспоримой властью.
Совершенно очевидно, что украинский интегральный национализм нес в себе элементы фашизма и тоталитаризма. Подобные тенденции в 1920-е годы имели широкое распространение в Европе, а их влияние, в особенности итальянского фашизма, было особенно ощутимо в Восточной Европе. Однако, как отмечал Иван Лысяк-Рудницкий, западный фашизм, возникший в городской, промышленной среде, не состоял в близком родстве с украинским интегральным национализмом. Последний был гораздо ближе к праворадикальным движениям, возникшим в аграрных восточноевропейских странах, таким как «Железная гвардия» в Румынии, «Усташи» в Хорватии, «Стрела и крест» в Венгрии и соответствующие движения в Словакии и Польше. В конечном счете можно полагать, что украинский интегральный национализм имел самостоятельное происхождение и коренился в своем собственном обществе. Не примиряясь с трагической судьбой украинцев под польской и советской властью, потеряв веру в традиционные легальные методы, разочаровавшись в западной демократии, пребывавшей в кризисе и не внимавшей мольбам украинцев о помощи, украинские интегральные националисты считали, что им нечего ждать от существующего положения вещей и потому следует применять радикальные средства, чтобы изменить его.
Организация. Отдельные разбросанные группы будущих интегральных националистов появились в Галичине и в большей степени среди эмигрантов в Чехословакии еще до того, как окончательно сформировалась идеология этого движения. В 1920 г. в Праге небольшая группа офицеров основала «Українську військову організацію» (УВО), действовавшую подпольно и ставившую своей целью продолжать борьбу против польской оккупации. Командиром УВО вскоре был избран выдающийся деятель борьбы за независимость, бывший командующий «січових стрільців» в армиях Восточной Украины Евген Коновалец. Прекрасный организатор и тонкий политик, он быстро стал бесспорным лидером интегральных националистов межвоенной поры.
Первоначально УВО была чисто военной организацией с соответствующей структурой командования. Она тайно готовила демобилизованных ветеранов в Галичине и интернированных солдат в Чехословакии к возможному антипольскому восстанию, а также проводила операции, направленные на дестабилизацию положения поляков на оккупированных землях. Наиболее известные акции УВО — покушение на главу польского государства Пилсудского, неудачно осуществленное Степаном Федаком в 1921 г., и широкая серия саботажей в 1922 г. Организация, насчитывавшая около 2 тыс. человек, поддерживала контакты с обоими украинскими правительствами в эмиграции и тайно получала средства на свою деятельность от западноукраинских политических партий.
В 1923 г. положение УВО резко ухудшилось. После того как союзники признали власть Польши над Восточной Галичиной, многие западные украинцы оказались в плену сомнений относительно целесообразности продолжения борьбы. Ряды УВО покинули многие члены организации. Однако УВО отказалась изменить свою тактику, в результате чего от нее отвернулись легальные партии, отвергавшие терроризм. Коновалец и большинство членов организации, спасаясь от преследований полиции, были вынуждены перенести штаб за границу.
Кризис, переживаемый УВО, способствовал общей переориентации ее деятельности. За политической и финансовой поддержкой Коновалец обратился к иностранным государствам, прежде всего к главным противникам Польши — Германии и Литве. Для пополнения своих поредевших рядов УВО вербовала в Восточной Галичине гимназическую и студенческую молодежь. Сюда же для пропаганды своих идей она нелегально ввозила из-за границы журнал «Сурма». Наиболее же важным было то, что УВО, намереваясь создать более широкую националистическую организацию, установила контакты с рядом студенческих групп, таких как «Українська націоналістична молодь» и «Легія українських націоналістів» в Праге и Подебрадах (Чехословакия), а также с «Союзом української націоналістичної молоді» во Львове. После проведения ряда подготовительных конференций представители УВО и студенческих групп собрались в 1929 г. в Вене и основали «Організацію українських націоналістів» (ОУН). Кадровую основу ОУН составила галицкая молодежь; Коновалец и его соратники осуществляли руководство организацией из-за рубежа.
Роль, на которую претендовала ОУН, была значительно большей, чем играла УВО. Подобно своей предшественнице ОУН оставалась «подпольной армией». Она осталась верной старым принципам руководства, конспирации и суровой дисциплины, а также продолжила кампанию политического террора против польского государства и его представителей. Однако при этом она стремилась организовать и возглавить широкое революционное движение масс, главной целью которого было достижение целей украинского интегрального национализма. Особые старания она прилагала к тому, чтобы пропагандировать свои взгляды в среде молодежи и захватить лидерство во всех западноукраинских общественных, политических и экономических организациях. Украинцы, мешавшие осуществлению планов ОУН, оказывались под угрозой террористических актов так же, как и польские чиновники.
Без сомнения, наибольшим успехом ОУН оказалась ее способность увлечь своими идеями массы украинской молодежи. Ее склонность к революционным действиям, радикальным решениям, ее призыв к воспитанию нового типа «суперукраинца» были понятны и близки молодежи, которая чувствовала себя обделенной польской властью, была доведена до отчаяния безработицей и разочарована неудачами старшего поколения. Первоначально в ОУН шли в основном галицкие студенты и гимназисты старших классов. Почти в каждой средней школе и в каждом университете в Польше и за границей, где учились украинцы, действовали ячейки ОУН. Настоящим клубом националистов, которых возглавляли Богдан Кравцив, Степан Ленкавский, Степан Охримович, Иван Грабрусевич и Володимир Янив, стал «Академічний Дім» украинских студентов Львовского университета. Возвращаясь в родные места, молодежь способствовала распространению идей интегрального национализма на селе.
Стремясь расширить свое влияние, ОУН проникала в разные экономические, просветительные и молодежные организации, устраивала массовые патриотические демонстрации, студенческие протесты и бойкот польских товаров, издавала многочисленные газеты и брошюры, активно распространяла свои идеи среди студентов, рабочих и крестьян Галичины и Волыни. В этой деятельности она опиралась на поддержку многих талантливых молодых поэтов, таких как Евген Маланюк, Олег Ольжич-Кандыба, Олена Телига, Богдан Кравцив. Главной трибуной, где пропагандировались взгляды интегральных националистов, был пражский журнал «Розбудова нації». Со временем под влияние интегральных националистов попал ряд других изданий.
Хотя установить численность членов ОУН необычайно сложно, накануне второй мировой войны, по приблизительным оценкам, она составляла около 20 тыс. человек. Количество сочувствующих было значительно большим. В любом случае преобладание в ее рядах энергичной, идеалистически настроенной, преданной делу молодежи быстро превратило ОУН в наиболее динамичный фактор украинской политической жизни межвоенного периода.
В 1930-е годы ОУН продолжала свою «войну» с польским режимом, совершая налеты на правительственные учреждения и почтовые конторы и добывая таким путем средства на свою деятельность: продолжалась и практика уничтожения государственного имущества и политических убийств. Однако ОУН (как и УВО) не считала насилие и террор самоцелью. Участники организации верили, что они ведут национально-освободительную борьбу революционными методами, подобно ирландцам из антианглийской организации «Шинн фейн» или подобно Пилсудскому и его товарищам, боровшимся в подполье против русских еще до войны. Непосредственной целью такой тактики было убедить украинцев в возможности сопротивления и поддерживать украинское общество в состоянии «постоянного революционного брожения». Вот как развивалась в одном из националистических изданий 1930 г. эта концепция «перманентной революции»: «Средствами индивидуального террора и периодических массовых выступлений мы увлечем широкие слои населения идеей освобождения и привлечем их в ряды революционеров... Только постоянным повторением акций мы сможем поддерживать и воспитывать постоянный дух протеста против оккупационной власти, укреплять ненависть к врагу и стремление к окончательному возмездию. Нельзя позволить людям привыкнуть к оковам, почувствовать себя удобно во враждебном государстве».
В начале 1930-х годов члены ОУН осуществили не только сотни актов саботажа и десятки «экспроприаций» государственного имущества, но и организовали свыше 60 террористических актов, многие из которых удались. Среди наиболее важных их жертв были Тадеуш Голувко (1931 г.) —известный польский сторонник польско-украинского компромисса, Эмилиан Чеховский (1932 г.) —комиссар польской полиции во Львове; Алексей Майлов (1933 г.) — сотрудник советского консульства во Львове, убитый в ответ на голодомор 1932— 1933 гг., Бронислав Перацкий (1934 г.) — министр внутренних дел Польши, приговоренный ОУН к смерти за пацификацию 1930 г. Многие покушения направлялись против украинцев, которые были противниками ОУН. Здесь наиболее нашумевшим стало убийство в 1934 г. известного украинского педагога Ивана Бабия.
Однако политика насилия и конфронтации дорого обходилась ОУН. В 1930 г. полицейским агентом был убит Юлиян Головинский, глава боевиков ОУН. Спустя год поляки казнили двух молодых рабочих, Василя Биласа и Дмитра Данилишина, убивших во время одной из «экспроприаций» польского чиновника. После убийства Перацкого польская полиция провела широкомасштабную акцию возмездия, в результате которой было схвачено все краевое руководство ОУН в Галичине, в том числе организаторы покушения — Степан Бандера и Микола Лебидь. После серии публичных процессов молодые лидеры оказались в концентрационном лагере Береза Картузска и других польских тюрьмах с большими сроками заключения. К ним присоединились сотни рядовых членов ОУН, схваченных в то же время.
Эти потери были только частью неудач, которые преследовали ОУН. Довольно скоро выяснилось, что организация буквально кишит полицейскими провокаторами, чего и можно было ожидать, когда ОУН взяла курс на массовость. Еще более обескураживающим обстоятельством стала растущая критика ОУН со стороны самих же украинцев. Родители негодовали по поводу того, что организация вовлекает их детей, неопытных подростков, в опасную деятельность, нередко заканчивающуюся трагически. Общественные, культурные, молодежные организации были выведены из терпения постоянными попытками ОУН оседлать их. Легальные политические партии обвиняли интегральных националистов в том, что своей деятельностью они дают повод правительству ограничивать легальную активность украинцев. Наконец, митрополит Шептицкий резко осудил «аморальность» ОУН. Эти обвинения и ответные упреки были отражением растущей напряженности в отношениях поколений — отцов, легально развивающих «органический сектор», и детей, борющихся в революционном подполье.
Конфликт поколений затронул и ОУН, особенно ее верхушку. Руководство движением из-за границы осуществляли представители довоенного, «цивилизованного» старшего поколения, благодаря возрасту и опыту более умеренного,— Ев ген Коновалец и его соратники 1917—1920 гг., такие как Дмитро Андриевский, Омелян Сеник, Микола Сциборский и Роман Сушко. Многие методы ОУН, особенно убийства, принимались ими далеко не безоговорочно, однако контролировать деятельность своих подчиненных на расстоянии им становилось все тяжелее. Не отказываясь от насильственных методов, Коновалец и его штаб все же предпочитали сосредоточиться на поисках поддержки со стороны иностранных государств, в первую очередь Германии.
В противоположность им краевое руководство ОУН в Галичине. которое, по идее, должно было подчиняться Коновальцу и его людям, отдавало все преимущества революционным действиям. В краевую референтуру (штаб) ОУН в Галичине входили Степан Бандера, Микола Лебидь, Ярослав Стецько, Иван Клымив, Микола Климишин и Роман Шухевич. Всем им едва переваливало за 20, они не участвовали в войне за независимость и выросли в гнетущей атмосфере польского господства. Их молодость и постоянное противостояние иностранному владычеству предрасполагали к насильственному, героическому типу сопротивления, а относительная умеренность взглядов (и более комфортабельный образ жизни) старших, живущих за границей, вызывали у них презрение. Недовольство усилилось в 1934 г., когда все руководство галичан оказалось в заключении и поползли слухи, что этот провал является прямым следствием неудачного руководства и даже предательства со стороны некоторых членов верхушки ОУН за границей.
Авторитет, престиж и дипломатические способности Коновальца позволяли некоторое время удерживать закипающий конфликт от выхода на критический уровень. Гибель Коновальца от руки советского агента в 1938 г. в Роттердаме стала величайшей потерей для националистического движения и с этой точки зрения. Накануне глобальных исторических событий ОУН осталась без опытного, а главное — всеми признанного вождя. Несмотря на это, организация все же не только не развалилась, но и продолжала расти, что свидетельствовало о преданности делу, динамизме и дисциплине ее рядовых членов.
Украинцы под властью Румынии
Еще одним государством, сумевшим использовать хаос 1918— 1919 гг. и захватить солидный кусок украинских земель, была Румыния. Согласно румынской статистике, в 1920 г. на территории этого государства проживало около 790 тыс. украинцев, что составляло 4,7 % всего населения. Украинцы образовывали три отличавшиеся друг от друга группы. Одна — около 450 тыс. человек — населяла юго-восток страны — бывшую Бессарабскую губернию России, граничившую с Черным морем. В 1919 г. здесь в районе Хотина произошло возглавленное большевиками антирумынское восстание беднейшего крестьянства, после подавления которого украинцы уже не проявляли особой политической активности. Небольшая группа украинцев жила в Марамороше, бывшей венгерской территории, и тоже была политически инертной.
Третью и наиболее активную группу украинского сообщества представляли примерно 310 тыс. украинцев Буковины. Румынская оккупация привела их в состояние глубокого политического упадка. При австрийцах Буковина была автономной провинцией, а украинцы как ее наибольшая национальная группа имели относительно сильное политическое представительство в Вене, широкое местное самоуправление и хорошо развитую систему украиноязычного просвещения. Все это было утеряно с приходом сюда румын. Из части западных украинцев, пользовавшейся наибольшими выгодами, буковинцы превратились в их наиболее угнетенную часть.
Нетерпимость румынской власти к своим многочисленным национальным меньшинствам была большей, чем даже у поляков. После 1920 г., когда западные союзники формально признали румынские претензии на Буковину, правительство ликвидировало все украинские школы и даже отказалось признать украинцев отдельным народом. Образовательные нормативы 1924 г., направленные на румынизацию школ, определяли украинцев как «граждан румынского происхождения, утративших родной язык». К 1927 г. все следы бывшей автономии Буковины были уничтожены, и она рассматривалась лишь как одна из провинций Румынии.
22-летнее румынское господство над украинцами можно разделить на три четко ограниченных периода. В первый — с 1918 по 1928 г.— румынское правительство установило в провинции военное положение. Грубое попрание прав и румынизация культуры повергли буковинских украинцев, привыкших к упорядоченной конституционной австрийской системе, в состояние глубочайшей растерянности и шока. Несколько оживились они в относительно либеральный период 1928— 1938 гг. Однако в 1938 г., когда военная клика захватила власть в Румынии, это, как и в случае с Польшей, означало наступление периода тоталитаризма и новых притеснений.
Обстоятельства были таковы, что некоторое оживление общественной и культурной деятельности украинцев, да и то в ограниченных рамках, стало возможным лишь в короткий период 1928—1938 гг. Вполне понятно, что небольшая украинская община Буковины реагировала на действия румынской власти в точности так же, как и украинцы в Польше. Ее старшие и занимавшие лучшее социальное положение члены склонялись к легальной «органической» работе и компромиссам с режимом. Они возобновили деятельность культурных обществ, хоров, театральных трупп и студенческих кружков, открыли несколько изданий. В 1927 г. они даже создали «Українську національну партію», которую возглавил Володимир Залозецкий. Однако в 1938 г. большинство украинских организаций и эта партия были распущены. В середине 1930-х годов сформировалось националистическое, «революционное» направление, возглавленное Орестом Зыбачинским, Петром Григоровичем и Денисом Квитковским. Более тщательно подбирая кадры, чем ОУН в Галичине, буковинские националисты, не будучи многочисленной организацией, быстро подчинили своему влиянию студенческие, молодежные и спортивные общества. Благодаря своей тщательно законспирированной структуре ОУН в Буковине была единственной украинской организацией, которая не только сумела выжить, но еще и расширить свою деятельность, несмотря на репрессии правительства.
Украинцы в Чехословакии
Описывая общую угнетающую картину существования украинцев в межвоенный период, приятно найти в ней один, пусть и небольшой, фрагмент, показывающий нам, что хоть какая-то часть этой нации — украинцы Закарпатья — улучшила свою судьбу. Отрезанные Карпатами от своих соотечественников, карпатоукраинцы (или, как они себя называли, русины) были наиболее отсталой в социально-экономическом, политическом и культурном отношении частью украинского народа. Когда падение Австро-Венгерской империи положило конец венгерскому владычеству, этот район вошел в состав Чехословакии. В отличие от судьбы других западноукраинских земель, аннексированных насильственно, соединение Закарпатской Украины с Чехословакией было добровольным. В результате соглашения, подписанного в ноябре 1918 г. в Скрэнтоне (штат Пенсильвания, США) лидерами Чехии и эмигрантами из Закарпатья, эта территория вошла в состав нового чешского государства на правах автономии.
Чехословакия была самым демократическим из всех ново-созданных государств Европы. Она не проводила по отношению к своим национальным меньшинствам открыто дискриминационной, ассимиляторской политики, как это делалось в Польше и Румынии. Это, однако, не означало, что отношения между центральным правительством и населением Закарпатья были безоблачными. Поводом к напряженности между Прагой и ее самой восточной провинцией был вопрос об автономии. Однако в любом случае чехи дали карпатоукраинцам такую возможность политического и культурного самовыражения, какой те никогда до этого не имели.
В 1921 г. в Чехословакии насчитывалось около 455 тыс. карпатоукраинцев. Из них 370 тыс. жили в Чехии и 85 тыс. населяли территорию в районе Пряшева, в Словакии. Стремясь модернизировать все части своего нового государства, чехи приложили немало усилий к тому, чтобы поднять уровень жизни и в Закарпатье.
В 1920-е годы были поделены крупные венгерские поместья и около 35 тыс. крестьянских хозяйств получили дополнительные участки земли — более чем в два акра каждый (0,8 га). В отличие от Польши и Румынии чешское правительство вкладывало в украинские земли больше средств, чем получало от них. Впрочем, этих инвестиций было слишком мало, чтобы коренным образом улучшить нищенское положение этого района. Во время Великой депрессии 1930-х годов на долю населения Закарпатья пришлись тяжелейшие испытания, иногда здесь даже вспыхивал голод со смертельными случаями.
Политика чешского правительства в области образования и культуры представляла собой приятный контраст с мадьяризацией, практиковавшейся ранее. Прежде всего резко увеличилось количество школ. С 1914 по 1938 г. число начальных школ возросло с 525 до 851, а гимназий — с трех до 11. Кроме того, чешское правительство разрешило своим гражданам выбирать язык обучения. Подобный либерализм вызвал также рост культурных обществ, таких как «Просвіта» и общество русофилов им. Духновича. Процветали театральные труппы и хоры. Определенному духовному возрождению способствовало творчество писателей Василя Гренджа-Донского, Андрия Карабелеша, Олександра Маркуша.
Однако культурная жизнь Закарпатья отнюдь не была лишена сложностей и конфликтов. С расширением образования и вовлечением населения в демократические политические процессы на первый план вышла проблема национальной самобытности, самоидентичности, уже разрешенная в большинстве других украинских земель. Естественно, ее решение стало делом крепнущей интеллигенции. И, как это обычно бывает на ранних стадиях национального развития, интеллигенция разошлась во взглядах на эту проблему.
Подходы к национальному вопросу. В среде интеллигенции старшего поколения, представленной главным образом грекокатолическим духовенством, распространялись русофильские тенденции — подобно тому, как это происходило раньше в Галичине. Русофилы, к которым принадлежало много ведущих местных деятелей, наладили работу многочисленных организаций и обществ (в том числе создали широкую сеть читален при обществе им. Духновича), однако им приходилось испытывать одну немаловажную трудность: как бы им ни хотелось, они не могли отрицать очевидный факт, что ни в языковом, ни в культурном отношении они не принадлежат к русским. Это обстоятельство все более подчеркивало бесплодность их идейной и политической ориентации, и именно им объяснялись сложности с привлечением на свою сторону образованной молодежи.
Другая тенденция сводилась к подчеркиванию местных особенностей и заключалась в идее, согласно которой славянское население Закарпатья являлось отдельной нацией — русинами. Многие сторонники этого течения были мадьяризи-рованными священниками, после прихода чехов рядившимися в одежды регионализма, чтобы скрывать под ними свои провенгерские симпатии. Идея создания отдельной нации из нескольких сотен тысяч людей выглядела довольно эфемерной, в особенности если учесть то обстоятельство, что закарпатцы совершенно очевидно были родственны украинцам, живущим по другую сторону Карпат. Поэтому регионалистский, или русинский, вариант решения национального вопроса выглядел наиболее слабым.
Самым динамичным было украинофильское течение, состоявшее из новой светской интеллигенции: учителей и студентов. Так же, как и в Галичине XIX в., оно зародилось как народническое движение, в котором молодая интеллигенция стремилась укрепить свои связи с крестьянством. Превращению закарпатского народничества в украинофильство способствовали два основных фактора: растущее осознание родственности языка, народной культуры и восточнохристианских традиций народов, живущих по обе стороны Карпат, и подъем украинского национального движения в Галичине.
Растущее влияние украинофилов выразилось и в их организационном росте, особенно в 1930-е годы. Руководимые Августином Волошиным, Михайлом и Юлией Бращайко, украинофилы основали общество «Просвіта», очень быстро вытеснившее своего конкурента — русофильское общество им. Духно-вича. Большую популярность в среде молодой интеллигенции завоевала организация «Пласт» в количестве 3 тыс. человек. Ассоциация украинских учителей, насчитывавшая в 1934 г. около 1,2 тыс. членов, охватывала две трети всех педагогов Закарпатья. Особенно рьяными сторонниками украинофилов были гимназисты и студенты университетов. Поскольку украинцы Закарпатья имели все возможности открыто обсуждать свои политические и национальные проблемы, ОУН, действовавшая в подполье, не имела здесь серьезного влияния на всем протяжении 1930-х годов. Впоследствии большинство украинофилов стали сторонниками интегрального национализма, а немалая их часть перешла на просоветские позиции.
Автономия Карпатской Украины. Разброд и дискуссии среди закарпатских украинцев позволили чехам долгое время откладывать решение вопроса об автономии этого района. Однако в 1938 г. позиции чешского правительства значительно ухудшились в результате изменения международной обстановки. После Мюнхенского пакта к нацистской Германии отошли населенные немцами территории Чехословакии; с молчаливого согласия западных держав нацисты планировали дальнейшее расчленение страны. Поддерживаемые Германией, добились автономии в составе Чехословацкой республики словаки. Видя, как зашаталось пражское правительство, лидеры всех трех закарпатских течений объединились и также выступили с требованием автономии. Чехам ничего не оставалось, как дать согласие. 11 октября 1938 г. Закарпатье получило самоуправление.
Первую администрацию автономии возглавили русофилы Андрий Бродий и Степан Фенцик, однако они вскоре были дискредитированы как агенты Венгрии и Польши. Взамен их Прага назначила новый кабинет, состоявший из украинофилов во главе с Волошиным. Правительство Волошина немедленно развернуло работу по превращению Закарпатья или, как оно тогда называлось, Карпатской Украины, в отдельное украинское государство. Были украинизированы аппарат управления, издательское дело и система просвещения. В феврале 1939 г. состоялись выборы в региональный парламент, на которых украинофилы получили 86 % голосов всех избирателей. Одновременно была создана военная организация «Карпатська Січ», вскоре насчитывавшая 5 тыс. бойцов.
К созданию вооруженных сил подталкивали внешние обстоятельства: по мере того как распадалась Чехословакия, соседняя Венгрия все более громко предъявляла свои права на Закарпатье. Сразу же после того как сформировалось правительство Карпатской Украины, венгерские войска оккупировали южную часть региона, заставив украинцев перенести свою столицу из Ужгорода в Хуст. На всем протяжении своего недолгого существования правительство Карпатской Украины стояло перед угрозой венгерского нашествия.
Создание украинского правительства в Закарпатье произвело огромное впечатление на западных украинцев, особенно в соседней Галичине. Многие увидели в этом первый шаг к скорому созданию независимой, единой Украины. Горя желанием помочь первой украинской земле, добывшей свободу, многие молодые интегральные националисты из Галичины нелегально пересекали границу и вступали в «Карпатську Січ». При этом в руководстве ОУН не было единства взглядов на события в Закарпатье. Если молодые галицкие радикалы требовали немедленной и широкой поддержки Карпатской Украины, их старшее заграничное руководство, будучи посвященным в планы Германии, призывало к сдержанности.
Причины осторожности старшего поколения вскоре выяснились. В результате заключения секретного пакта Гитлер дал согласие на полную оккупацию Венгрией Закарпатья 14 марта 1939 г. венгерская армия вступила на территорию Карпатской Украины. Безнадежно малочисленная и плохо вооруженная «Карпатська Січ» оказывала героическое, но бесполезное сопротивление. 15 марта правительство Волошина уже чисто символически провозгласило независимую Украинскую Карпатскую республику. В тот же день оно было вынуждено бежать за границу.
История Карпатской Украины сплошь парадоксальна. Будучи в социальном, экономическом, политическом и культурном отношении самой отсталой среди западноукраинских земель, она стала единственной, достигшей пусть ограниченного, но самоуправления. Непродолжительное существование украинского правительства в Карпатской Украине дало эффект, подобный украинским правительствам периода 1917—1920 гг.: оно способствовало росту национального самосознания большинства населения края, особенно молодежи. Этот эпизод мог бы послужить и неплохим уроком в украинско-германских отношениях, будучи прекрасной иллюстрацией того, как мало могли украинцы рассчитывать на добрую волю Гитлера.
Неравенство наций, социально-экономические коллизии, равно как и впечатляющий рост нацистской Германии и СССР, привели к разочарованию демократий и распространению политического экстремизма в Восточной Европе в межвоенный период. Процесс радикализации все больше охватывал не только интеллигенцию, но и традиционно пассивное крестьянство. При всей своей ограниченности модернизация способствовала росту самоуважения и самосознания крестьян, пробудила в них стремление к лучшей судьбе и нежелание мириться с национальной дискриминацией и падением жизненного уровня. Более того, она подтолкнула крестьянство к политической активности, в том числе радикального типа.
Западные украинцы, отчаявшись достичь государственности или самоуправления, были в особенности склонны к политическим крайностям. Хотя они всячески развивали «органическую работу», было ясно, что наиболее динамичным движением стал интегральный национализм в лице ОУН, имевшей большинство сторонников среди молодежи. В отличие от украинцев, живущих в Советском Союзе, западные украинцы не пережили серьезных социально-экономических перемен. В то же время, несмотря на незавидный уровень жизни, они жили не при коммунизме, дискредитированном Сталиным: их умами владели иные идеи. В поколении, достигшем зрелого возраста в 1930-е годы, украинский интегральный национализм вышел на высший уровень своего развития, проявившись как своеобразный сплав идеализма и фанатизма.
В результате первой мировой войны и крушения старых европейских империй радикально обновилось лицо Восточной Европы: на ее карте появились национальные государства, определявшие новый политический порядок в этом регионе. Хотя принцип самоопределения наций и получил здесь всеобщее признание, не везде и не всегда он воплощался в жизнь, в итоге не все народы, стремившиеся к этому, добились государственности. Те, кому это удалось, получили в наследство крупные и беспокойные национальные меньшинства. Таким образом, национальный вопрос здесь еще во многом оставался неразрешенным; с ростом напряженности в отношениях между господствующими нациями и не имеющими равных с ними прав народами эта проблема становилась взрывоопасной. Социально-экономические противоречия, раздиравшие Восточную Европу еще с имперских времен, только подливали масла в огонь.
Единственной крупной нацией в Восточной Европе, не сумевшей добиться независимости в это время, были 7 млн западных украинцев, бывших подданных империи Габсбургов. Большая их часть входила в состав Польши, остальные компактно размещались в Чехословакии и Румынии. Будучи всюду, особенно в Польше и Румынии, объектом дискриминационной политики, западные украинцы избрали своей главной задачей достижение самоуправления, которое, по их мнению, должно было стать гарантом нормального разрешения политических, социально-экономических и культурных проблем. Эти устремления натыкались на глухую стену ассимиляторской политики государству где жили украинцы, поэтому доминирующей чертой их политического бытия в межвоенный период стала национальная конфронтация.
Новый статус западных украинцев
Хотя Польша и одержала победу в военном конфликте в Восточной Галичине в 1919 г., ее права на власть над западными украинцами оставались весьма проблематичными — как с точки зрения международного права, так и с точки зрения государств Антанты. Последние, дав обязательства (пусть и формальные) придерживаться принципа самоопределения наций, не могли полностью игнорировать протесты западных украинцев против навязывания им правления поляков. Поэтому вплоть до 1923 г. вопрос о статусе Восточной Галичины оставался предметом обсуждения западных держав, особенно Англии и Франции. При этом, однако, Польша получила право распоряжаться в этом регионе, дав обязательства гарантировать ему автономную администрацию и соблюдать национальные права украинцев.
Напряженные отношения, сложившиеся в период 1919— 1923 гг. между украинским большинством Восточной Галичины и новой польской администрацией, лучше всего передает выражение «взаимное неприятие». Пока Совет послов Антанты в Версале искал решение этого вопроса, украинцы в Галичине отказывались признать законной власть польского государства над собой. Они бойкотировали перепись 1921 г. и выборы в польский сейм 1922 г. Наиболее радикальные элементы ©братались к тактике террора против польских чиновников и саботажа всех правительственных нововведений. Со своей стороны польское правительство действовало так, как будто Восточная Галичина была исконно польской землей, установив полный контроль над политической, культурной и экономической жизнью региона и полностью игнорируя нужды украинцев.
Впрочем, пуская пыль в глаза цивилизованному миру, поляки постоянно подчеркивали свою готовность уважать национальные права украинцев и других национальных меньшинств, населяющих их новое государство. Их обязательства в этой области были даже зафиксированы в конституции. В конце концов в 1923 г., когда Польша в очередной раз заверила западные державы, что она гарантирует автономию Восточной Галичины, разрешит использование украинского языка наряду с польским в органах администрации и откроет украинский университет, Совет послов признал суверенитет Польши над Восточной Галичиной. Это решение стало для галицких украинцев обескураживающим шагом назад, поскольку отдавало их на милость тех, кого они считали своими злейшими врагами.
Западная Украина в межвоенный период
При всех дискриминационных чертах своей политики Польша все же была государством, основанным на конституционных принципах. Выборы в двухпалатный парламент, пусть временами и режиссируемые, имели относительно свободный характер. Даже после военного переворота 1926 г., осуществленного маршалом Пилсудским, неизменной оставалась власть закона (часто рассматриваемая, правда, как средство защиты польских интересов). Таким образом, польские законы давали украинцам хотя и ограниченные, но реальные возможности противостоять государственной политике. Несмотря на свой статус граждан второго сорта, украинцы в Польше в политическом отношении занимали несравненно лучшее положение, чем их братья в СССР.
Новосозданное польское государство отличалось наибольшим удельным весом национальных меньшинств в Европе. В 1921 г. около трети его 27-миллионного населения составляли украинцы, евреи, белорусы, немцы и другие неполяки. Украинцы представляли наиболее значительное национальное меньшинство, насчитывая около 5 млн человек, или около 15 % населения государства (статистика национальных меньшинств в межвоенной Польше весьма противоречива: польские источники показывают, что украинцев здесь было всего 4,5 млн, в то время как сами украинцы утверждают, что их насчитывалось свыше 6 млн). Итак, численный перевес польского большинства не был настолько решающим, чтобы позволить ему полностью и постоянно игнорировать устремления украинского меньшинства.
Украинцы в Польше составляли две отличавшиеся друг от друга общины (правительство делало все от него зависящее, чтобы углубить эти различия). Большинство населяло бывшие габсбургские земли Восточной Галичины, или Восточной Малой Польши («Малопольской Всходни»), как ее стали называть. В 1920 г. этот регион был разделен на три воеводства: Львовское, Тернопольское и Станиславовское. Заселявшие их более 3 млн галицких украинцев, преимущественно греко-католики, отличались высоким уровнем национального самосознания и относительной организованностью. Меньшая часть украинцев, около 2 млн, населяла Западную Волынь, Полесье и Холмщину — территории, отторгнутые Польшей у России. В большинстве своем они исповедовали православие и были слабо развиты политически, социально-экономически и культурно.
Украинская политика поляков
Польские притязания на земли, населенные западными украинцами, основывались на исторических аргументах. В конце XVIII в. эти территории входили в состав Польской Речи Посполитой, и поляки считали, что им надлежит быть частью польского государства, возникшего в 1919 г. Наличие здесь значительного и к тому же доминирующего польского меньшинства подкрепляло эти претензии. В отношении большинства населения восточных окраин польское правительство вынашивало идею полонизации. Вера в успех полонизации основывалась на двух предположениях: во-первых, привлекательность польской культуры якобы настолько высока, что другие народы с готовностью примут ее как свою; во-вторых, национальные движения меньшинств казались слишком слабыми, чтобы противостоять польскому нажиму. Как выяснилось, поляки просчитались в обоих случаях.
Будучи в своей основе репрессивной, польская политика по отношению к украинцам все же не имела тотального характера и подвергалась критике среди самих поляков. Если такие влиятельные ультранационалисты, как национал-демократы, возглавляемые Романом Дмовским и поддерживаемые польским меньшинством Восточной Галичины, последовательно придерживались воинствующей антиукраинской политики, то некоторые высокоавторитетные поляки, такие как Леон Василевский и Тадеуш Голувко, призывали к умеренности и гибкости в отношениях с национальными меньшинствами. Центральная власть в Варшаве время от времени шла на уступки украинцам, однако на местах сторонники «жесткой линии» в Администрации, полиции и армии сводили эти уступки к нулю. Были также и региональные различия в отношении к украинцам. Так, воевода Волыни Генрик Йозевский пытался привлечь украинцев к поддержке государства путем незначительных уступок, в то время как в соседней Галичине репрессивные меры правительства достигали высшей степени жестокости. В конце концов кричащие противоречия наблюдались уже в том, что польское правительство, с одной стороны, давало приют в Варшаве эмиграционному украинскому правительству из Восточной Украины (которое можно было использовать в случае войны с СССР), а с другой — отказывалось признать любые политические устремления западных украинцев.
Все же в итоге можно прийти к выводу, что главной линией в отношениях польского правительства с украинским меньшинством была политика конфронтации. В 1924 г. был принят закон, запрещающий употребление украинского языка в государственных учреждениях. В том же году министр просвещения и ярый украинофоб Станислав Грабе кий провел реформы (знаменитый Lex Grabski), в результате которых большинство украинских школ были преобразованы в двуязычные учебные заведения, где преобладал польский язык. Украинцев исключали из Львовского университета, закрывались украинские кафедры; обещание открыть украинский университет осталось невыполненным.
Для украинского крестьянства особенно ненавистной я польской политике первых лет правления Галичиной была программа колонизации. Стремясь усилить польское присутствие на восточных окраинах, правительство начиная с 1920 г. стимулировало переселение поляков в Восточную Галичину и на Волынь. Первоначально большинство переселенцев-колонистов (так называемых осадников) составляли ветераны армии (особенно на Волыни), затем стали преобладать гражданские лица. Несмотря на то что Восточная Галичина и так уже являлась одним из наиболее густозаселенных аграрных районов Восточной Европы, польские колонисты именно здесь получали большие наделы лучших земель и щедрые денежные субсидии. Тем, кто не хотел работать на земле, предоставлялись привилегированные должности сельских жандармов, мелких служащих, почтовых и железнодорожных чиновников. Украинские источники указывают, что к 1938 г. в села Восточной Галичины и Волыни переселилось около 200 тыс. поляков, в городах их осело около 100 тыс.; польские авторы оценивают общее количество колонистов по меньшей мере в 100 тыс. В любом случае наплыв поляков хотя и не был настолько велик, чтобы решительно изменить национальный состав восточных территорий Польши, однако он был вполне достаточен, чтобы вызвать острое недовольство украинцев.
Хотя с переворотом Пилсудского к власти пришло более авторитарное правительство, поначалу появились признаки возможного улучшения его отношений с украинцами. Олицетворением новых тенденций стал Генрик Йозевский, в 1927 г. назначенный воеводой Волыни. Распределяя государственные земельные наделы между местными жителями, он завоевал симпатии украинского крестьянства. Пытаясь изолировать политическое руководство волынских украинцев от «разрушительного влияния» галичан, он даже пошел на некоторые политические послабления для них. Однако все его усилия в конце концов были сведены на нет религиозной дискриминацией православных волынян и непробиваемым сопротивлением местного чиновничества и польских националистов.
Серьезное ухудшение украинско-польских отношений наступило в период Великой депрессии, с особой силой ударившей по аграрным районам, населенным украинцами. Крестьяне страдали не столько от безработицы, сколько от катастрофического падения их доходов, вызванного резким снижением спроса на сельскохозяйственную продукцию. В годы кризиса чистая прибыль с одного акра (0,4 га) в мелких крестьянских хозяйствах снизилась на 70—80 %. В этих условиях резко обострилась ненависть украинских крестьян к хорошо финансируемым польским колонистам и богатым польским помещикам. Возрастало недовольство в среде украинской интеллигенции, особенно среди молодежи, не имевшей работы, поскольку небольшое количество мест, предоставляемых государством, неизбежно занимали поляки. Поэтому когда радикальные украинские националисты призвали к активному сопротивлению господству поляков, на этот призыв с готовностью откликнулась украинская молодежь.
Пацификация. Летом 1930 г. по Галичине прокатилась волна налетов на польские поместья и экономии, обычно заканчивавшихся поджогами. Было учтено около 2200 таких актов. Ответные действия правительства были массовыми и жестокими. В середине сентября крупные подразделения кавалерии и полиции обрушились на украинские села, начав кампанию так называемой пацификации (умиротворения), целью которой было наведение порядка. Действуя по принципу круговой поруки, армейские части, заняв около 800 сел, громили украинские клубы и читальни, отбирали имущество и продукты, избивали всех, кто пытался протестовать. Было арестовано около 2 тыс. украинцев, в основном гимназистов, студентов и молодых крестьян, почти треть из них попала в тюрьму на продолжительные сроки. Украинских кандидатов в депутаты сейма посадили под домашний арест, не дав им принять участие в проходивших в это время выборах, выборщиков-украинцев запугиванием принуждали голосовать за польских кандидатов.
Протесты украинцев, направленные в Лигу Наций, неожиданно обнажили перед мировой общественностью плачевное положение украинского меньшинства вообще, а во время пацификации в особенности, что стало для Европы неприятным сюрпризом. Однако если европейские (в особенности британские) политики осудили поведение поляков, то Комитет Лиги Наций обвинил в провоцировании репрессий украинских экстремистов. Хотя польское правительство довольно быстро подавило волнения, его действия были недальновидными, поскольку лишь усиливали ожесточение украинцев, давали козыри экстремистам с обеих сторон и еще больше затруднили поисни конструктивного решения проблемы.
Если на селе пацификация принесла видимость порядка, то она никоим образом не ослабила решимости молодых радикальных националистов бороться против польского режима. Организация украинских националистов (ОУН) только сменила тактику, перейдя в начале 1930-х годов к политическим убийствам польских деятелей и крупных чиновников и к налетам ыа почты для добычи денег на организационные нужды. Правительство со своей стороны только еще более укрепилось в непримиримом отношении к украинцам. Оно отменило самоуправление в селах и передало их под контроль польских чиновников. В 1934 г. в Березе Картузской был устроен концентрационный лагерь, где находилось около 2 тыс. политических заключенных, в основном украинцев. Год спустя Польша отказалась от своих обязательств перед Лигой Наций соблюдать права национальных меньшинств.
Действия правительства отражали общий поворот вправо, происходивший в Польше. В 1935 г. была принята новая конституция, урезавшая права сейма, провозгласившая наивысшей ценностью интересы государства и давшая почти неограниченные полномочия его главе — маршалу Пилсудскому. Изменилась выборная система: теперь правительство получило право утверждать или отвергать кандидатов в депутаты сейма. После смерти в том же году Пил суде кого все большую роль в правительстве стали играть военные клики.
Попытки компромисса. И в польском, и в украинском лагерях были умеренные силы, с беспокойством наблюдавшие за бесконечным польско-украинским противостоянием. С украинской стороны инициатором компромисса выступила наибольшая украинская политическая партия — «Українське національно-демократичне об’єднання» (УНДО), лидеры которой ясно осознавали бесплодность насильственных действий ОУН и последствия вызванных ими репрессий против украинцев. Поисков путей сближения от УНДО требовали также деятели довольно развитого украинского кооперативного движения, чья нормальная работа была невозможной в условиях нестабильности. Польская сторона также проявляла признаки готовности к компромиссу. В 1933 г. правительство основало «Польско-украинский бюллетень» — журнал, который должен был освещать позитивные аспекты украинско-польских отношений. Вскоре после этого премьер-министр Вацлав Едржеевич публично признал, что ошибки совершали обе стороны. Как ни парадоксально, но убийство оуновцами в 1934 г. министра внутренних дел Бронислава Перацкого ускорило процесс сближения, поскольку, к великому удовлетворению правительства, этот акт решительно осудили УНДО и митрополит Шептицкий. Так к 1935 г. сложились условия для заключения ограниченного соглашения между правительством и УНДО, получившего название нормализации.
В соответствии с договоренностью украинцы официально признавали верховенство польских государственных интересов и голосовали за новый бюджет. Правительство в ответ давало кандидатам от УНДО право принимать участие в выборах, что значительно повышало представительство украинцев в сейме. Сразу после выборов правительство пошло на ряд новых уступок. Лидер УНДО Василь Мудрый был избран вице-маршалком сейма. Вышло на свободу большинство узников Березы Картузской. Некоторые украинские кооперативы и другие экономические учреждения получили финансовые кредиты. Многим членам УНДО жизнь под Польшей начинала казаться вполне приемлемой, особенно по сравнению с теми ужасами, которые в это время переживали украинцы под Советами.
Однако нормализация не получила всеобщей поддержки среди украинцев. Оппозиционные силы в УНДО и другие украинские партии обвиняли руководство объединения в том, что оно «пробавляется крохами с польского стола». Радикальные националисты, разумеется, не признали нормализацию и продолжали свою революционную деятельность. Наконец, глубоко сидевшее в каждом украинце недоверие к полякам поддерживало всеобщий скептицизм относительно успехов сближения. Нормализацию дестабилизировали и действия многих поляков. Несмотря на распоряжение центрального правительства, почти каждый воевода, вийт или даже начальник полиции на восточных землях считал своей обязанностью придерживаться своих, неизбежно грубых и жестоких методов «ведения дел» с украинцами. В подобных действиях их с готовностью поддерживало польское меньшинство. Так, например, когда толпы поляков громили украинские учреждения, это делалось с тайного благословения властей. Польская молодежь, организованная в полувоенные вооруженные формирования, часто под предлогом поддержки законности и порядка терроризировала украинцев. В 1938 г. наводившая на всех ужас пограничная жандармерия провела «минипацификацию» на украинских землях вдоль границы с СССР.
Судя по всему, наиболее твердолобыми противниками нормализации были польские военные. С нарастанием угрозы войны в конце 1930-х годов армейское командование стало видеть в недовольных своим положением украинцах главную внутреннюю угрозу безопасности страны. Стараясь избавиться от этой проблемы или хотя бы обезопасить себя от нее, армия обратилась к тактике «разделяй и властвуй». В 1938 г. она спровоцировала шумную кампанию среди украиноязычных гуцулов, бойков и лемков, населявших Карпаты, направленную на пропаганду идеи, что эти народы являются не частью украинской нации, а самостоятельными национальными образованиями. Делались попытки превратить диалект лемков в отдельный язык, а их самих принуждали перейти из греко-католической веры в православие для того, чтобы возвести барьер между ними и галицкими украинцами. Одним из вариантов этой политики были попытки армейских чинов убедить «босоногую» украинскую шляхту, отличавшуюся от крестьян только наличием изрядно потертых дворянских титулов, что она совершенно чужда крестьянству не только в социальном, но и в национальном отношении.
Параллельно продолжалось наступление польских властей на православную церковь на Волыни, где православие было основой украинской самобытности. Доказывая, что большинство церквей Волыни и Холмщины однажды принадлежали греко-католикам или ортодоксальным католикам, власти передали им около 150 православных церквей, а 190 разрушили. В итоге из 389 православных церквей Волыни, насчитывавшихся в 1914 г., к 1939 г. уцелела только 51. В соседних Холмщине и Полесье применялись такие же методы. Банды вооруженных колонистов из организации «Кракус» терроризировали местных жителей, заставляя их переходить в католичество, а делопроизводство православной церкви, богословское образование и даже церковные службы были польскоязычными.
Социально-экономические условия
Глубочайшие политические коллизии, пережитые западными украинцами в результате крушения Австро-Венгерской и Российской империй, борьбы за независимость и своего включения в состав Польши, не принесли им каких-либо заметных изменений в социально-экономической области. Украинские земли, составлявшие около 25 % территории Польши, оставались слабо развитыми аграрными окраинами или внутренней колонией, дешевым сырьевым придатком центральных польских земель, откуда сюда поставлялась весьма дорогая готовая продукция.
Украина была ярко выраженным аграрным районом даже по польским понятиям: около 80 % ее населения составляло крестьянство (у поляков в среднем 50 %) и только 8 % — промышленные рабочие (у поляков — 20 %). Эти структурные диспропорции были не единственными проблемами, над которыми приходилось биться украинцам: сюда добавлялись послевоенная разруха, дискриминационная экономическая политика государства, последствия Великой депрессии. Словом, положение украинцев в социально-экономической сфере выглядело таким же незавидным, как и в политической.
Вполне понятно, что основные экономические проблемы, которые оставались неразрешенными еще с довоенных времен, касались сельского хозяйства; главными из них были аграрное перенаселение и малоземельность крестьянских хозяйств. На украинских территориях Польши находилось 1,2 млн крестьянских хозяйств, владевших 60 % земли. Эта проблема особенно острой была в Галичине, где свыше 75 % крестьянских наделов не превышали своими размерами 10 акров (около 4 га). В то же время приблизительно на 2 тыс. крупных польских владений, некоторые из которых достигали размеров в 10—20 тыс. акров (4—8 тыс. га), приходилось 25 % земель. На Волыни, где земля была богаче, а крестьянские наделы больше, положение села было несколько лучшим.
Пытаясь уменьшить напряженность, связанную с малоземельем, правительство в 1920-е годы поощряло переделы крупных владений. Однако эта программа мало что дала галицким украинцам, поскольку переделенные земли предназначались в первую очередь польским крестьянам и колонистам. В уменьшении аграрной перенаселенности снизилась роль эмиграции, поскольку Соединенные Штаты и в меньшей степени Канада сократили эмиграционные квоты. В результате за это время эмигрировало в Америку всего 170 тыс. западных украинцев.
Промышленность по-прежнему мало что могла предложить крестьянам, пытавшимся улучшить свое положение. Восточные земли, как и раньше, представляли непропорционально малую долю в слаборазвитой польской промышленности; их индустриальный рост стал еще меньшим в 1930-е годы, когда растущие государственные инвестиции почти полностью шли на индустриальное развитие центральной Польши, оставляя без внимания обширные восточные окраины. Всего лишь около 135 тыс. западных украинцев было занято в промышленности, главным образом лесной и нефтедобывающей. Крупнейшим городским центром Галичины оставался 300-тысячный Львов, населенный в основном поляками и евреями.
В политической, культурной и даже социально-экономической жизни западноукраинского общества, как и перед первой мировой войной, ведущую роль продолжала играть интеллигенция. Однако в отличие от XIX в., когда основу этого социального слоя составляли священнослужители, в межвоенный период в своем большинстве это была уже светская интеллигенция. По оценкам польских исследователей, в 1930-е годы в составе занятого западноукраинского населения интеллигенция составляла 1 % (15 тыс. человек); у поляков этот показатель достигал 5 %. Главной причиной сравнительно низкой численности образованных, украинцев была политика правительства, усложнявшая неполякам доступ к высшему образованию. Так, во Львовском университете украинцы представляли всего 10 % студенчества.
Украинская интеллигенция состояла глазным образом из учителей и служащих быстро растущих кооперативных учреждений. Украинцы понемногу начали осваивать такие области, как юриспруденция, медицина, фармакология, в которых традиционной была монополия евреев и поляков. Однако одно из самых распространенных в Восточной Европе занятий — государственная служба — оставалось практически недоступным для украинцев, поскольку полностью отдавалось на откуп полякам. Единственным положительным аспектом подобного неравноправия было то, что многим интеллигентным украинцам, не нашедшим работы в городах, приходилось отправляться на село, следствием чего стали заметные сдвиги в его социально-экономическом и культурном развитии. И все же трудности в поисках работы по специальности, особенно возросшие во время депрессии 1930-х годов, значительно ухудшали и без того незавидное материальное положение интеллигенции. Это в свою очередь подогревало неприязнь образованных украинцев к польскому режиму и подкрепляло их убежденность в том, что все эти проблемы можно решить только при наличии собственного государства.
Реакция украинцев
Основным фактором, определявшим природу польско-украинских отношений в межвоенный период, была деятельность польского правительства, поэтому активность украинцев обычно представляла собой реакцию на те или иные действия властей. Оставаясь в целом в оппозиции режиму, украинцы выражали свое отношение к нему в основном двумя путями: легальным, который вряд ли мог ухудшить их и без того незавидное положение; и насильственными, революционными действиями — без оглядки на возможные их последствия. Первый подход был доминирующим.
Хотя «легалисты» никогда не отказывались от идеи объединения всех украинцев в независимом государстве, в своей повседневной деятельности они пока сосредоточивались на сохранении тех достижений, которых добились в борьбе с поляками еще при Австрийской империи. Они участвовали в политической жизни, создавая легальные партии, восстанавливали и расширяли кооперативное движение, заботились о нуждах украинской школы и ее защите. Развивая этот «органический сектор» украинского общества, «легалисты» рассчитывали, что благодаря ему украинцы будут лучше подготовлены к созданию независимого государства, когда для этого вновь предоставится возможность. Такая конструктивная, созидательная, хотя и в целом будничная, деятельность привлекала главным образом более стабильные элементы украинства — общественных деятелей предвоенной поры, духовенство, большую часть интеллигенции, зажиточных крестьян.
Политические партии. В Польше, представлявшей собой необычайно многослойное в политическом отношении общество, к 1925 г. насчитывалось 92 зарегистрированных политических партии, 32 из них были представлены в сейме. Украинцы создали около дюжины политических партий, отражавших весь идеологический спектр — от крайне левых до крайне правых — и самые разнообразные политические традиции — от «австрийских» украинцев Восточной Галичины до «российских» украинцев Волыни, Полесья и Холмщины.
При этом все же существовала одна крупнейшая и более влиятельная партия, чем все другие вместе взятые,— УНДО, созданная в 1925 г. путем слияния «Трудової партії» с рядом небольших группировок. Несмотря на изменение названия, УНДО оставалась прямой наследницей демократов предвоенного периода, занимавших лидирующие позиции в западноукраинском обществе до и во время польско-украинской войны 1918—1919 гг. Будучи партией либеральной, УНДО исповедовала принципы конституционной демократии и независимости Украины. Стремясь подготовить украинцев к государственной независимости, она придерживалась политики «органического развития» и аграрных реформ. Практикуя относительно гибкую политическую тактику, она стала инициатором нормализации украинско-польских отношений. Однако её стремление придерживаться «золотой середины» в политике постоянно наталкивалось на репрессивные действия поляков, с одной стороны, и противодействия украинских националистических экстремистов — с другой.
УНДО была партией западноукраинского «истеблишмента», сосредоточившей в своих рядах большинство украинских общественных деятелей, в основном интеллигенцию и духовенство. Она контролировала множество украинских финансовых, кооперативных и культурных учреждений, в том числе самую влиятельную западноукраинскую газету «Діло». Во время выборов она получала около 600 тыс. голосов избирателей, что давало ей возможность удерживать значительную долю мест — из тех, что предоставлялись украинцам в сейме. Наиболее известные деятели УНДО — Дмитро Левицкий, Василь Мудрый, Стефан Баран, Остап Луцкий, Милена Рудницкая, Иван Кедрин.
Довольно сильными, хотя и несколько фрагментарными, были среди украинцев социалистические тенденции. Их основным представителем выступала старейшая украинская «Радикальна партія». Ее программные положения содержали требования справедливого раздела земли между крестьянами, ограничения частной собственности и отделения церкви от государства. При этом подчеркивалось, что все эти цели достижимы только при условии объединения всех украинцев в едином независимом государстве. Именно поэтому в 1920—30-е годы радикалы, которые до этого были решительными сторонниками ЗУНР, стояли в открытой оппозиции и к полякам, и к СССР — главным противникам независимости Украины.
В 1930-е годы «Радикальна партія» насчитывала около 20 тыс. членов, преимущественно крестьян, сельскохозяйственных рабочих и частично интеллигенцию. На выборах 1928 г. партия получила 280 тыс. голосов. Базируясь в основном в Галичине, радикалы активно распространяли свое влияние на Волынь, Полесье и Холмщину. В 1926 г., объединившись с действовавшей на Волыни меньшей по составу «Українською соціалістичною революційною партією», они создали «Українську соціалістичну радикальну партію». В числе наиболее известных ее лидеров были такие ветераны, как Лев Бачинский и Иван Макух. Если радикалы отдавали предпочтение национальным моментам в своей программе, то другая социалистическая партия довоенной поры — малочисленные и слабые социал-демократы во главе с Левом Ганкевичем — склонялась к коммунизму.
В 1920-е годы характерным для Западной Украины явлением было распространение просоветских настроений. В значительной степени оно было реакцией на явную благосклонность западных государств к Польше и их нежелание замечать репрессивную польскую политику по отношению к национальным меньшинствам. Разумеется, немаловажное впечатление на западных украинцев произвели успехи украинизации и возрождение крестьянства в советской Украине времен нэпа. Советская власть стремилась всячески поддерживать эти настроения: назначала консулами во Львов украинцев, всячески обхаживала западноукраинскую интеллигенцию и студентов, рекламируя достижения советской Украины и призывая их приезжать сюда, обещая ответственные посты и теплый прием.
В результате в советскую Украину эмигрировали многие известные представители западноукраинской интеллигенции, такие как Михайло Лозинский, Антин Крушельницкий, Степан Рудницкий, а также сотни студентов (почти все они погибли во время репрессий 1930-х годов). Тесные связи со Всеукраинской Академией наук поддерживало «Наукове товариство ім. Т. Г. Шевченка» во Львове, хотя оно и не имело формальных контактов с советским правительством. Западноукраинские кооперативы обменивались информацией со своими коллегами в советской Украине. Откровенно просоветские позиции заняли в 1923 г. эмиграционное западноукраинское правительство Евгена Петрушевича и влиятельные члены руководства УНДО. Впрочем, все эти тенденции были непродолжительными: иллюзии подобного рода испарились сразу же, когда в Западную Украину просочились известия об ужасах коллективизации, голодомора и репрессий 1930-х годов.
Тем не менее в эпоху своего расцвета эти настроения способствовали возникновению и оживлению деятельности ряда политических организаций. В 1919 г. группа галичан, бывших военнопленных из России, основали «Комуністичну партію Східної Галичини». Когда в 1920 г. Красная армия ненадолго оккупировала часть Галичины, местные коммунисты (украинцы, поляки и евреи) сформировали эфемерное «правительство». В 1923 г. партия сменила название на «Комуністичну партію Західної України» (КПЗУ) и, повинуясь указаниям Коминтерна, на правах автономии вошла в Польскую коммунистическую партию. Однако и при этом украинские лидеры этой многонациональной партии, такие как Карло Максимович и Роман Кузьма, продолжали отстаивать ее украинский характер, проявляя неприятную для их патронов из Москвы независимость. Они активно поддержали Шуме кого и национал-коммунистические тенденции в советской Украине, сделав их достоянием международного коммунистического движения. Такая позиция в конце концов привела к устранению украинского руководства КПЗУ, однако это не уберегло партию от жестоких внутренних раздоров. В 1938 г. по приказу Сталина партия была распущена. В 1930-х годах КПЗУ насчитывала около 4 тыс. человек, из них половина — украинцы, остальные — поляки и евреи.
Будучи нелегальной, подпольной партией, КПЗУ в 1926 г. в поисках поддержки народа способствовала созданию легальной, опиравшейся на массы организации под названием «Українська робітничо-селянська спілка» («Сельроб»). Вначале ее возглавили левый русофил Кирилл Вальницкий и украинский социалист с Волыни Павло Васильчук. Внутренние раздоры, как две капли воды похожие на те, что раздирали КПЗУ, довольно быстро раскололи и эту организацию на две фракции, одна из которых (правая) отстаивала украинские национальные интересы, а другая (левая) приняла сторону Москвы. В 1928 г., в момент наивысшего своего подъема, организация, насчитывавшая около 10 тыс. членов, силами обеих своих фракций набрала около 240 тыс. голосов на выборах. При этом большинство ее сторонников (главным образом с Волыни и Холмщины) отдали свои голоса правым. Однако сталинская политика немало способствовала падению популярности этой организации, поэтому когда в 1932 г. она была распущена поляками, это не вызвало особых протестов.
Остальные украинские партии были небольшими, слабыми и склонялись к сотрудничеству с польским правительством.
Одна из них — «Українська католицька партія» — без особого успеха пыталась объединить сторонников клерикального консерватизма. Переживавшие окончательный упадок русофилы основали Русскую крестьянскую и Русскую аграрную партии, объединившиеся в 1931 г. Однако и это не удержало многих их рядовых членов от перехода в украинские политические организации.
Кооперативное движение. «Спирайся на власні сили!» — таков был лозунг деятелей «органического сектора» западноукраинского общества. Он подразумевал, что никто (а тем более польское правительство) не поддержит украинцев в их стремлении к самоутверждению. Кооперативы рассматривались украинцами как одно из лучших средств достижения этой цели. До 1914 г. главной заботой кооперативов было экономическое развитие. При поляках их функции значительно расширились: кооперативы стали школой самоуправления и средством экономической самозащиты. Крайне важно также, что в кооперативах люди учились быть хозяевами на своей земле.
Важным фактором, способствовавшим развитию кооперативного движения, стали тысячи ветеранов украинской армии. Патриотически настроенные, имевшие за плечами хорошую политическую школу и горькие уроки поражений, они рассматривали кооперативы как средство продолжения борьбы за украинское дело: «Працюючи в кооперації, ми знову стаємо солдатами нації». Каждый вновь созданный кооператив, каждый произведенный им товар или оказанная услуга, каждый грош, положенный в украинский, а не польский карман, были в их глазах ударом по врагу и шагом к независимости. Участие в кооперативном движении имело и чисто прагматический смысл: нередко кооперативы были единственным местом, где ветераны могли найти работу.
Кооперация довольно быстро сложилась в хорошо организованную систему. Кредитные союзы объединялись в Центробанк, сельские потребительские и сбытовые товарищества — в Центросоюз, молочные кооперативы — в Мас-лосоюз, а «Народна торгівля» объединяла городских торговцев. Организация, которая соединяла все кооперативы в единую систему, осуществляла ревизии счетов и обеспечивала общее руководство, называлась «Ревізійна спілка українських кооперативів» (РСУК). Авторитет РСУК был очень высоким благодаря профессионализму и самоотверженности таких деятелей, как Остап Луцкий и Юлиян Павлыковский.
Доминирующей формой кооперативов в межвоенный период были сельские потребительские и сбытовые товарищества, поскольку, сплачивая крестьян и представляя их интересы на рынке, они помогали успешно решать главную проблему сельских производителей: несоответствие между низкими ценами на сельскохозяйственную продукцию и высокими — на промышленные товары. Наибольших успехов добились кооперативы Маслосоюза, не только господствовавшие на запад но украинском рынке, но и освоившие часть польского.
Статистика показывает быстрый рост сети кооперативов. Если в 1921 г. в Восточной Галичине насчитывалось около 580 украинских кооперативов, то в 1928 г. их численность возросла до 2500; к 1939 г. их было уже около 4 тыс. Накануне второй мировой войны они объединяли около 700 тыс. пайщиков и обеспечивали работой 15 тыс. украинцев. При этом 90 % кооперативов сосредоточивалось в Восточной Галичине; на Волыни, в Полесье и Холмщине украинцев заставляли вступать в польские кооперативные ассоциации. Тем не менее на каждого украинца приходилось вдвое больше кооперативов, чем на каждого поляка,— несмотря на то что последние опирались на поддержку государства.
И все же украинские кооперативы сталкивались с серьезными проблемами. Польские правительственные чиновники, обеспокоенные их бурным ростом, делали все, чтобы помешать дальнейшему развитию украинской кооперации. Тактика поляков сводилась к целой серии бюрократических зацепок и придирок: от постоянных подозрений в неправильном составлении отчетности до обвинений в нарушении правил строительства и несоблюдении норм гигиены. Несмотря на свою многочисленность и высокий уровень организации, украинские кооперативы все же уступали польским по экономическим показателям, не имели таких капиталов, а это серьезно ограничивало их хозяйственное влияние. И все же, невзирая на эти трудности, кооперативное движение ускоряло процесс социальной мобилизации и национальной интеграции украинцев Галичины, отражая их стремление и способность самостоятельно управляться со своими делами.
Образование. Вполне понятно, что сфера образования была болевой точкой в украинско-польских отношениях. Украинцы видели в образовании не только путь к повышению культурного уровня, но и средство воспитания национального самосознания. Поляки в свою очередь считали, что система просвещения должна воспитывать национальные меньшинства в духе лояльности польскому государству. Поляки развивали в основном систему начального образования, особенно в таких отсталых районах, как Волынь, Полесье и Холмщина; к 1930-м годам неграмотность на украинских территориях Польши уменьшилась до 28 % (на Волыни ее уровень оставался более высоким). Одновременно систематически закрывались украиноязычные школы (обычно под предлогом переведения их в разряд двуязычных), большинство которых были основаны еще при австрийцах. Из более чем 2400 украинских начальных школ, действовавших в Восточной Галичине в 1912 г., в 1937 г. оставалось только 352. На Волыни за тот же период количество украинских школ уменьшилось с 440 до восьми. В области среднего образования ситуация складывалась не менее печальная: в 1931 г. одна польская гимназия приходилась на 16 тыс. человек, а одна украинская — на 230 тыс.
Ощутимой была дискриминация украинцев и на уровне высшего образования. Правительство так и не выполнило своего обещания открыть украинский университет, мало того, оно всячески препятствовало украинцам в получении университетского образования. В ответ украинцы без разрешения властей создали в 1920 г. во Львове «подпольный» университет. Он предлагал своим слушателям довольно широкий набор импровизированных курсов, которые приходилось осваивать в условиях конспирации. В пору своего расцвета этот университет состоял из трех факультетов и 15 кафедр, в нем сотрудничали 54 преподавателя и учились около 1500 студентов. После 1925 г., когда власти разогнали университет, его студенты разъехались продолжать образование за границу, в основном в Чехословакию. Дискриминационная политика в области образования давала абсолютно определенные результаты: многие образованные украинцы проникались воинственными антипольскими настроениями и пополняли ряды антиправительственной оппозиции.
Запросы украинцев в области среднего образования старалось удовлетворить просветительское общество «Рідна школа», которое к 1938 г. основало около 40 гимназий, лицеев и профессиональных школ. Средства на свою деятельность общество черпало из членских взносов (количество его членов увеличилось с 5 тыс. в 1914 г. до более чем 100 тыс. в 1938), а также из пожертвований эмигрантов из Соединенных Штатов и Канады. Культурные интересы более широкого плана оставались главной заботой почитаемого всеми общества «Просвіта» — «матери» всех западноукраинских общественных организаций. В 1939 г. оно насчитывало свыше 360 тыс. членов. «Просвіта» наладила деятельность широкой сети читален, публиковала учебные пособия, создавала детские сады, организовывала самые разнообразные курсы.
Способность галичан к организации подобным же образом проявилась и в иных сферах. Продолжали работать различные молодежные организации довоенной поры, такие как действовавшие на селе «Сокіл» и <Луг» (старое название — «Січ»). Развернулась деятельность и более поздних организаций, например, основанного в 1911 г. «Пласту», объединявшего детей городской интеллигенции и готовившего их к тому, чтобы занять ключевые позиции в общественной жизни. Обвинив «Пласт» в распространении национализма, правительство запретило его деятельность.
Большим достижением межвоенной эпохи было развитие женского движения. «Союз українок», созданный в 1920 г., ставил своей задачей воспитание новой, культурно развитой, национально сознательной современной женщины, занимающей в обществе достойное положение. В 1930-е годы в нем насчитывалось свыше 45 тыс. украинок. Благодаря умелому руководству своего председателя, депутата сейма Милены Рудницкой, он развернул широкую благотворительную и культурно-просветительную деятельность, а также наладил связи с международными феминистскими организациями.
Церковь. Греко-католическая церковь, без сомнения, была крупнейшей, богатейшей и влиятельнейшей организацией западных украинцев. Однако роль, которую она играла в галицком обществе, претерпела существенные изменения. В отличие от XIX в., когда греко-католическая церковь была единственной организацией западных украинцев, в межвоенный период она стала одной из многих (хотя и наибольшей) и, таким образом, уже не могла рассчитывать на безусловный авторитет у всех без исключения галицких украинцев.
В конце 1930-х годов церковь насчитывала около 4 млн прихожан и около 3 тыс. парафий. В ее владении находилась также сеть молодежных и женских организаций, ряд изданий, она имела даже собственную политическую организацию — «Українську католицьку національну партію». Свою способность мобилизовать молодежь, особенно сельскую, церковь продемонстрировала в 1933 г., организовав слет «Молодь за Христа», собравший свыше 50 тыс. участников. Она способствовала также повышению уровня украинского просвещения, основав в 1928 г. единственное украинское высшее учебное заведение в Польше — Богословскую академию во Львове, ректором которой был Йосип Слипый. Ей также принадлежали три семинарии.
Своими успехами в межвоенный период греко-католическая церковь, без сомнения, обязана возглавлявшему ее митрополиту Андрею Шептицкому. Сила воли, широта взглядов, гуманизм сделали его не только самой уважаемой, но и наиболее влиятельной фигурой в западноукраинском обществе. Укреплению популярности митрополита способствовали его взгляды на греко-католическую церковь как на исключительно украинскую организацию, главная задача которой — беречь восточные церковные традиции и поддерживать национальные устремления своего народа. Это привело к конфликту Шептицкого с частью церковной иерархии во главе с епископом Хомишиным и Василианским орденом, предпочитавшими укреплять связи с римо-католичеством, а не развивать самобытность своей церкви.
Значительное влияние митрополит оказывал и на политическую жизнь. В 1930 г. он энергично протестовал против пацификации, а через пять лет активно выступал за политику нормализации. Поддерживая тесные связи с умеренными в УН ДО, он резко осуждал как националистических экстремистов, так и коммунистов, постоянно призывая ко служению более высоким ценностям и к большей широте взглядов.
Православная церковь, доминировавшая среди украинцев на Волыни, в Полесье и Холмщине, насчитывала около 2 млн прихожан. В отличие от греко-католической церкви она не имела поддержки Рима, а потому была более открытой мишенью для польских преследований. В 1924 г. по настоянию правительства православная церковь в Польше разорвала связи с Московским патриархатом и провозгласила автокефалию. Хотя в верхах церковной иерархии еще бытовали старые русофильские симпатии, в низах — по мере того как украинский язык проникал в богослужение, церковные публикации и в учебный процесс в семинариях — быстро росло украинское влияние. Обеспокоенные таким ходом событий, польские власти добивались ведения церковных служб на польском языке и развернули кампанию обращения православных в католичество, сопровождающуюся ликвидацией православных церквей. Полонизация дала определенный эффект, в частности в богослужении, однако массового перехода украинцев в католичество не состоялось.
Революционное движение
Новый национализм. Межвоенный период примечателен и возникновением новой разновидности украинского национализма. В XIX в. национализм в большинстве своем либеральной или социалистической интеллигенции представлял собой аморфную смесь национального самосознания, патриотизма и общечеловеческих ценностей. Несмотря на то, что это движение обрело большую определенность в 1917—1920 гг., когда оно избрало главной целью достижение государственной независимости, в центре его идеологии все же стояли демократические и социалистические принципы. Не удивительно, что во время войны за независимость многие украинские политики нередко бились над неразрешимыми противоречиями, порожденными необходимостью выбора между социалистическими и национальными целями. И вот, в 1920-е годы в среде молодых украинцев стал набирать силу крайний вариант национализма (характерный в это время и для многих других европейских народов), получивший название интегрального национализма.
Зарождение и развитие украинского интегрального национализма связано прежде всего с провалом освободительной борьбы 1917—1920 гг. Как отмечал Александр Мотыль, «по своей сути украинский национализм был попыткой осознать причины крушения украинской государственности и найти способ восстановления ее». Убежденные в том, что социализм и демократизм дискредитировали себя партийными раздорами, бездарным руководством и отсутствием единства действий, в итоге ведущими к поражению, молодые ветераны войны отказались от старых идеалов. Взамен они предложили свои, призвав к созданию нового типа украинца, всецело преданного одной лишь святыне — своей нации — и служащего одной лишь цели — созданию независимого государства. Эти взгляды в наиболее законченном виде были изложены Дмитром Донцовым, эмигрантом с Восточной Украины и бывшим социалистом, ставшим первым идеологом украинского интегрального национализма.
Идеология. Украинский интегральный национализм не имел в своей основе тщательно выработанной системы идей, скорее он опирался на ряд ключевых понятий, цель которых состояла не в том, чтобы объяснить действительность, а в том, чтобы побудить человека к действиям. Донцов утверждал, что абсолютной ценностью является нация, и поэтому нет высшей цели, чем достижение государственной независимости. Политика является своеобразным воплощением дарвиновской борьбы видов за выживание, поэтому конфликты между народами неизбежны. Из этого вытекало, что цель оправдывает средства, воля преобладает над здравым смыслом, а действие предпочтительнее ожидания. Стремясь сделать свои взгляды более привлекательными, интегральные националисты мифологизировали украинскую историю, создав культ борьбы, самопожертвования и национального героизма. В некоторых идеологических выкладках интегральных националистов присутствовали расизм и антисемитизм, однако в целом эти моменты ими сознательно не подчеркивались.
Интегральный национализм проповедовал коллективизм, согласно которому интересы нации ставились выше интересов индивида. Вместе с тем он призывал своих сторонников к воспитанию «сильной личности», которая ни перед чем не остановится для достижения цели. Одна из целей состояла в том, чтобы сплотить нацию в единый монолит, отказавшись от деления ее на классы, партии или региональные группировки. Отсюда и всеохватывающий характер этого движения, то особое значение, которое оно придавало принципу соборности (национального единства), его неприятие регионализма и стремление подчинить себе все сферы жизнедеятельности общества. Интегральный национализм пронизан мыслью проложить себе дорогу «во все области национальной жизни, в самые ее глубины, во все учреждения, общества, группы, в каждый город и село, в каждую семью». Со стремлением к монополизации всех аспектов жизни нации пришла и нетерпимость к инакомыслию. Убежденные в том, что их взгляды являются единственно верным путем к достижению национальных целей, интегральные националисты готовы были объявить войну любому, кто, по их мнению, стоял на ином пути.
Ни Донцов, ни другие идеологи движения не имели четких представлений о типе государства и характере общества, которые будут установлены после достижения независимости. Они мало что могли сказать и о его социально-экономическом устройстве, отмечая только, что в своей основе оно будет аграрным, а отношения в нем будут строиться на сотрудничестве государства, кооперативов и частного капитала. В основу политической системы закладывался принцип правления одной партии — националистической. Иерархия «борцов», или «лучших людей», составляла костяк и руководство этой партии. Во главе движения и будущего государства стоял верховный лидер — вождь, обладавший неограниченной и неоспоримой властью.
Совершенно очевидно, что украинский интегральный национализм нес в себе элементы фашизма и тоталитаризма. Подобные тенденции в 1920-е годы имели широкое распространение в Европе, а их влияние, в особенности итальянского фашизма, было особенно ощутимо в Восточной Европе. Однако, как отмечал Иван Лысяк-Рудницкий, западный фашизм, возникший в городской, промышленной среде, не состоял в близком родстве с украинским интегральным национализмом. Последний был гораздо ближе к праворадикальным движениям, возникшим в аграрных восточноевропейских странах, таким как «Железная гвардия» в Румынии, «Усташи» в Хорватии, «Стрела и крест» в Венгрии и соответствующие движения в Словакии и Польше. В конечном счете можно полагать, что украинский интегральный национализм имел самостоятельное происхождение и коренился в своем собственном обществе. Не примиряясь с трагической судьбой украинцев под польской и советской властью, потеряв веру в традиционные легальные методы, разочаровавшись в западной демократии, пребывавшей в кризисе и не внимавшей мольбам украинцев о помощи, украинские интегральные националисты считали, что им нечего ждать от существующего положения вещей и потому следует применять радикальные средства, чтобы изменить его.
Организация. Отдельные разбросанные группы будущих интегральных националистов появились в Галичине и в большей степени среди эмигрантов в Чехословакии еще до того, как окончательно сформировалась идеология этого движения. В 1920 г. в Праге небольшая группа офицеров основала «Українську військову організацію» (УВО), действовавшую подпольно и ставившую своей целью продолжать борьбу против польской оккупации. Командиром УВО вскоре был избран выдающийся деятель борьбы за независимость, бывший командующий «січових стрільців» в армиях Восточной Украины Евген Коновалец. Прекрасный организатор и тонкий политик, он быстро стал бесспорным лидером интегральных националистов межвоенной поры.
Первоначально УВО была чисто военной организацией с соответствующей структурой командования. Она тайно готовила демобилизованных ветеранов в Галичине и интернированных солдат в Чехословакии к возможному антипольскому восстанию, а также проводила операции, направленные на дестабилизацию положения поляков на оккупированных землях. Наиболее известные акции УВО — покушение на главу польского государства Пилсудского, неудачно осуществленное Степаном Федаком в 1921 г., и широкая серия саботажей в 1922 г. Организация, насчитывавшая около 2 тыс. человек, поддерживала контакты с обоими украинскими правительствами в эмиграции и тайно получала средства на свою деятельность от западноукраинских политических партий.
В 1923 г. положение УВО резко ухудшилось. После того как союзники признали власть Польши над Восточной Галичиной, многие западные украинцы оказались в плену сомнений относительно целесообразности продолжения борьбы. Ряды УВО покинули многие члены организации. Однако УВО отказалась изменить свою тактику, в результате чего от нее отвернулись легальные партии, отвергавшие терроризм. Коновалец и большинство членов организации, спасаясь от преследований полиции, были вынуждены перенести штаб за границу.
Кризис, переживаемый УВО, способствовал общей переориентации ее деятельности. За политической и финансовой поддержкой Коновалец обратился к иностранным государствам, прежде всего к главным противникам Польши — Германии и Литве. Для пополнения своих поредевших рядов УВО вербовала в Восточной Галичине гимназическую и студенческую молодежь. Сюда же для пропаганды своих идей она нелегально ввозила из-за границы журнал «Сурма». Наиболее же важным было то, что УВО, намереваясь создать более широкую националистическую организацию, установила контакты с рядом студенческих групп, таких как «Українська націоналістична молодь» и «Легія українських націоналістів» в Праге и Подебрадах (Чехословакия), а также с «Союзом української націоналістичної молоді» во Львове. После проведения ряда подготовительных конференций представители УВО и студенческих групп собрались в 1929 г. в Вене и основали «Організацію українських націоналістів» (ОУН). Кадровую основу ОУН составила галицкая молодежь; Коновалец и его соратники осуществляли руководство организацией из-за рубежа.
Роль, на которую претендовала ОУН, была значительно большей, чем играла УВО. Подобно своей предшественнице ОУН оставалась «подпольной армией». Она осталась верной старым принципам руководства, конспирации и суровой дисциплины, а также продолжила кампанию политического террора против польского государства и его представителей. Однако при этом она стремилась организовать и возглавить широкое революционное движение масс, главной целью которого было достижение целей украинского интегрального национализма. Особые старания она прилагала к тому, чтобы пропагандировать свои взгляды в среде молодежи и захватить лидерство во всех западноукраинских общественных, политических и экономических организациях. Украинцы, мешавшие осуществлению планов ОУН, оказывались под угрозой террористических актов так же, как и польские чиновники.
Без сомнения, наибольшим успехом ОУН оказалась ее способность увлечь своими идеями массы украинской молодежи. Ее склонность к революционным действиям, радикальным решениям, ее призыв к воспитанию нового типа «суперукраинца» были понятны и близки молодежи, которая чувствовала себя обделенной польской властью, была доведена до отчаяния безработицей и разочарована неудачами старшего поколения. Первоначально в ОУН шли в основном галицкие студенты и гимназисты старших классов. Почти в каждой средней школе и в каждом университете в Польше и за границей, где учились украинцы, действовали ячейки ОУН. Настоящим клубом националистов, которых возглавляли Богдан Кравцив, Степан Ленкавский, Степан Охримович, Иван Грабрусевич и Володимир Янив, стал «Академічний Дім» украинских студентов Львовского университета. Возвращаясь в родные места, молодежь способствовала распространению идей интегрального национализма на селе.
Стремясь расширить свое влияние, ОУН проникала в разные экономические, просветительные и молодежные организации, устраивала массовые патриотические демонстрации, студенческие протесты и бойкот польских товаров, издавала многочисленные газеты и брошюры, активно распространяла свои идеи среди студентов, рабочих и крестьян Галичины и Волыни. В этой деятельности она опиралась на поддержку многих талантливых молодых поэтов, таких как Евген Маланюк, Олег Ольжич-Кандыба, Олена Телига, Богдан Кравцив. Главной трибуной, где пропагандировались взгляды интегральных националистов, был пражский журнал «Розбудова нації». Со временем под влияние интегральных националистов попал ряд других изданий.
Хотя установить численность членов ОУН необычайно сложно, накануне второй мировой войны, по приблизительным оценкам, она составляла около 20 тыс. человек. Количество сочувствующих было значительно большим. В любом случае преобладание в ее рядах энергичной, идеалистически настроенной, преданной делу молодежи быстро превратило ОУН в наиболее динамичный фактор украинской политической жизни межвоенного периода.
В 1930-е годы ОУН продолжала свою «войну» с польским режимом, совершая налеты на правительственные учреждения и почтовые конторы и добывая таким путем средства на свою деятельность: продолжалась и практика уничтожения государственного имущества и политических убийств. Однако ОУН (как и УВО) не считала насилие и террор самоцелью. Участники организации верили, что они ведут национально-освободительную борьбу революционными методами, подобно ирландцам из антианглийской организации «Шинн фейн» или подобно Пилсудскому и его товарищам, боровшимся в подполье против русских еще до войны. Непосредственной целью такой тактики было убедить украинцев в возможности сопротивления и поддерживать украинское общество в состоянии «постоянного революционного брожения». Вот как развивалась в одном из националистических изданий 1930 г. эта концепция «перманентной революции»: «Средствами индивидуального террора и периодических массовых выступлений мы увлечем широкие слои населения идеей освобождения и привлечем их в ряды революционеров... Только постоянным повторением акций мы сможем поддерживать и воспитывать постоянный дух протеста против оккупационной власти, укреплять ненависть к врагу и стремление к окончательному возмездию. Нельзя позволить людям привыкнуть к оковам, почувствовать себя удобно во враждебном государстве».
В начале 1930-х годов члены ОУН осуществили не только сотни актов саботажа и десятки «экспроприаций» государственного имущества, но и организовали свыше 60 террористических актов, многие из которых удались. Среди наиболее важных их жертв были Тадеуш Голувко (1931 г.) —известный польский сторонник польско-украинского компромисса, Эмилиан Чеховский (1932 г.) —комиссар польской полиции во Львове; Алексей Майлов (1933 г.) — сотрудник советского консульства во Львове, убитый в ответ на голодомор 1932— 1933 гг., Бронислав Перацкий (1934 г.) — министр внутренних дел Польши, приговоренный ОУН к смерти за пацификацию 1930 г. Многие покушения направлялись против украинцев, которые были противниками ОУН. Здесь наиболее нашумевшим стало убийство в 1934 г. известного украинского педагога Ивана Бабия.
Однако политика насилия и конфронтации дорого обходилась ОУН. В 1930 г. полицейским агентом был убит Юлиян Головинский, глава боевиков ОУН. Спустя год поляки казнили двух молодых рабочих, Василя Биласа и Дмитра Данилишина, убивших во время одной из «экспроприаций» польского чиновника. После убийства Перацкого польская полиция провела широкомасштабную акцию возмездия, в результате которой было схвачено все краевое руководство ОУН в Галичине, в том числе организаторы покушения — Степан Бандера и Микола Лебидь. После серии публичных процессов молодые лидеры оказались в концентрационном лагере Береза Картузска и других польских тюрьмах с большими сроками заключения. К ним присоединились сотни рядовых членов ОУН, схваченных в то же время.
Эти потери были только частью неудач, которые преследовали ОУН. Довольно скоро выяснилось, что организация буквально кишит полицейскими провокаторами, чего и можно было ожидать, когда ОУН взяла курс на массовость. Еще более обескураживающим обстоятельством стала растущая критика ОУН со стороны самих же украинцев. Родители негодовали по поводу того, что организация вовлекает их детей, неопытных подростков, в опасную деятельность, нередко заканчивающуюся трагически. Общественные, культурные, молодежные организации были выведены из терпения постоянными попытками ОУН оседлать их. Легальные политические партии обвиняли интегральных националистов в том, что своей деятельностью они дают повод правительству ограничивать легальную активность украинцев. Наконец, митрополит Шептицкий резко осудил «аморальность» ОУН. Эти обвинения и ответные упреки были отражением растущей напряженности в отношениях поколений — отцов, легально развивающих «органический сектор», и детей, борющихся в революционном подполье.
Конфликт поколений затронул и ОУН, особенно ее верхушку. Руководство движением из-за границы осуществляли представители довоенного, «цивилизованного» старшего поколения, благодаря возрасту и опыту более умеренного,— Ев ген Коновалец и его соратники 1917—1920 гг., такие как Дмитро Андриевский, Омелян Сеник, Микола Сциборский и Роман Сушко. Многие методы ОУН, особенно убийства, принимались ими далеко не безоговорочно, однако контролировать деятельность своих подчиненных на расстоянии им становилось все тяжелее. Не отказываясь от насильственных методов, Коновалец и его штаб все же предпочитали сосредоточиться на поисках поддержки со стороны иностранных государств, в первую очередь Германии.
В противоположность им краевое руководство ОУН в Галичине. которое, по идее, должно было подчиняться Коновальцу и его людям, отдавало все преимущества революционным действиям. В краевую референтуру (штаб) ОУН в Галичине входили Степан Бандера, Микола Лебидь, Ярослав Стецько, Иван Клымив, Микола Климишин и Роман Шухевич. Всем им едва переваливало за 20, они не участвовали в войне за независимость и выросли в гнетущей атмосфере польского господства. Их молодость и постоянное противостояние иностранному владычеству предрасполагали к насильственному, героическому типу сопротивления, а относительная умеренность взглядов (и более комфортабельный образ жизни) старших, живущих за границей, вызывали у них презрение. Недовольство усилилось в 1934 г., когда все руководство галичан оказалось в заключении и поползли слухи, что этот провал является прямым следствием неудачного руководства и даже предательства со стороны некоторых членов верхушки ОУН за границей.
Авторитет, престиж и дипломатические способности Коновальца позволяли некоторое время удерживать закипающий конфликт от выхода на критический уровень. Гибель Коновальца от руки советского агента в 1938 г. в Роттердаме стала величайшей потерей для националистического движения и с этой точки зрения. Накануне глобальных исторических событий ОУН осталась без опытного, а главное — всеми признанного вождя. Несмотря на это, организация все же не только не развалилась, но и продолжала расти, что свидетельствовало о преданности делу, динамизме и дисциплине ее рядовых членов.
Украинцы под властью Румынии
Еще одним государством, сумевшим использовать хаос 1918— 1919 гг. и захватить солидный кусок украинских земель, была Румыния. Согласно румынской статистике, в 1920 г. на территории этого государства проживало около 790 тыс. украинцев, что составляло 4,7 % всего населения. Украинцы образовывали три отличавшиеся друг от друга группы. Одна — около 450 тыс. человек — населяла юго-восток страны — бывшую Бессарабскую губернию России, граничившую с Черным морем. В 1919 г. здесь в районе Хотина произошло возглавленное большевиками антирумынское восстание беднейшего крестьянства, после подавления которого украинцы уже не проявляли особой политической активности. Небольшая группа украинцев жила в Марамороше, бывшей венгерской территории, и тоже была политически инертной.
Третью и наиболее активную группу украинского сообщества представляли примерно 310 тыс. украинцев Буковины. Румынская оккупация привела их в состояние глубокого политического упадка. При австрийцах Буковина была автономной провинцией, а украинцы как ее наибольшая национальная группа имели относительно сильное политическое представительство в Вене, широкое местное самоуправление и хорошо развитую систему украиноязычного просвещения. Все это было утеряно с приходом сюда румын. Из части западных украинцев, пользовавшейся наибольшими выгодами, буковинцы превратились в их наиболее угнетенную часть.
Нетерпимость румынской власти к своим многочисленным национальным меньшинствам была большей, чем даже у поляков. После 1920 г., когда западные союзники формально признали румынские претензии на Буковину, правительство ликвидировало все украинские школы и даже отказалось признать украинцев отдельным народом. Образовательные нормативы 1924 г., направленные на румынизацию школ, определяли украинцев как «граждан румынского происхождения, утративших родной язык». К 1927 г. все следы бывшей автономии Буковины были уничтожены, и она рассматривалась лишь как одна из провинций Румынии.
22-летнее румынское господство над украинцами можно разделить на три четко ограниченных периода. В первый — с 1918 по 1928 г.— румынское правительство установило в провинции военное положение. Грубое попрание прав и румынизация культуры повергли буковинских украинцев, привыкших к упорядоченной конституционной австрийской системе, в состояние глубочайшей растерянности и шока. Несколько оживились они в относительно либеральный период 1928— 1938 гг. Однако в 1938 г., когда военная клика захватила власть в Румынии, это, как и в случае с Польшей, означало наступление периода тоталитаризма и новых притеснений.
Обстоятельства были таковы, что некоторое оживление общественной и культурной деятельности украинцев, да и то в ограниченных рамках, стало возможным лишь в короткий период 1928—1938 гг. Вполне понятно, что небольшая украинская община Буковины реагировала на действия румынской власти в точности так же, как и украинцы в Польше. Ее старшие и занимавшие лучшее социальное положение члены склонялись к легальной «органической» работе и компромиссам с режимом. Они возобновили деятельность культурных обществ, хоров, театральных трупп и студенческих кружков, открыли несколько изданий. В 1927 г. они даже создали «Українську національну партію», которую возглавил Володимир Залозецкий. Однако в 1938 г. большинство украинских организаций и эта партия были распущены. В середине 1930-х годов сформировалось националистическое, «революционное» направление, возглавленное Орестом Зыбачинским, Петром Григоровичем и Денисом Квитковским. Более тщательно подбирая кадры, чем ОУН в Галичине, буковинские националисты, не будучи многочисленной организацией, быстро подчинили своему влиянию студенческие, молодежные и спортивные общества. Благодаря своей тщательно законспирированной структуре ОУН в Буковине была единственной украинской организацией, которая не только сумела выжить, но еще и расширить свою деятельность, несмотря на репрессии правительства.
Украинцы в Чехословакии
Описывая общую угнетающую картину существования украинцев в межвоенный период, приятно найти в ней один, пусть и небольшой, фрагмент, показывающий нам, что хоть какая-то часть этой нации — украинцы Закарпатья — улучшила свою судьбу. Отрезанные Карпатами от своих соотечественников, карпатоукраинцы (или, как они себя называли, русины) были наиболее отсталой в социально-экономическом, политическом и культурном отношении частью украинского народа. Когда падение Австро-Венгерской империи положило конец венгерскому владычеству, этот район вошел в состав Чехословакии. В отличие от судьбы других западноукраинских земель, аннексированных насильственно, соединение Закарпатской Украины с Чехословакией было добровольным. В результате соглашения, подписанного в ноябре 1918 г. в Скрэнтоне (штат Пенсильвания, США) лидерами Чехии и эмигрантами из Закарпатья, эта территория вошла в состав нового чешского государства на правах автономии.
Чехословакия была самым демократическим из всех ново-созданных государств Европы. Она не проводила по отношению к своим национальным меньшинствам открыто дискриминационной, ассимиляторской политики, как это делалось в Польше и Румынии. Это, однако, не означало, что отношения между центральным правительством и населением Закарпатья были безоблачными. Поводом к напряженности между Прагой и ее самой восточной провинцией был вопрос об автономии. Однако в любом случае чехи дали карпатоукраинцам такую возможность политического и культурного самовыражения, какой те никогда до этого не имели.
В 1921 г. в Чехословакии насчитывалось около 455 тыс. карпатоукраинцев. Из них 370 тыс. жили в Чехии и 85 тыс. населяли территорию в районе Пряшева, в Словакии. Стремясь модернизировать все части своего нового государства, чехи приложили немало усилий к тому, чтобы поднять уровень жизни и в Закарпатье.
В 1920-е годы были поделены крупные венгерские поместья и около 35 тыс. крестьянских хозяйств получили дополнительные участки земли — более чем в два акра каждый (0,8 га). В отличие от Польши и Румынии чешское правительство вкладывало в украинские земли больше средств, чем получало от них. Впрочем, этих инвестиций было слишком мало, чтобы коренным образом улучшить нищенское положение этого района. Во время Великой депрессии 1930-х годов на долю населения Закарпатья пришлись тяжелейшие испытания, иногда здесь даже вспыхивал голод со смертельными случаями.
Политика чешского правительства в области образования и культуры представляла собой приятный контраст с мадьяризацией, практиковавшейся ранее. Прежде всего резко увеличилось количество школ. С 1914 по 1938 г. число начальных школ возросло с 525 до 851, а гимназий — с трех до 11. Кроме того, чешское правительство разрешило своим гражданам выбирать язык обучения. Подобный либерализм вызвал также рост культурных обществ, таких как «Просвіта» и общество русофилов им. Духновича. Процветали театральные труппы и хоры. Определенному духовному возрождению способствовало творчество писателей Василя Гренджа-Донского, Андрия Карабелеша, Олександра Маркуша.
Однако культурная жизнь Закарпатья отнюдь не была лишена сложностей и конфликтов. С расширением образования и вовлечением населения в демократические политические процессы на первый план вышла проблема национальной самобытности, самоидентичности, уже разрешенная в большинстве других украинских земель. Естественно, ее решение стало делом крепнущей интеллигенции. И, как это обычно бывает на ранних стадиях национального развития, интеллигенция разошлась во взглядах на эту проблему.
Подходы к национальному вопросу. В среде интеллигенции старшего поколения, представленной главным образом грекокатолическим духовенством, распространялись русофильские тенденции — подобно тому, как это происходило раньше в Галичине. Русофилы, к которым принадлежало много ведущих местных деятелей, наладили работу многочисленных организаций и обществ (в том числе создали широкую сеть читален при обществе им. Духновича), однако им приходилось испытывать одну немаловажную трудность: как бы им ни хотелось, они не могли отрицать очевидный факт, что ни в языковом, ни в культурном отношении они не принадлежат к русским. Это обстоятельство все более подчеркивало бесплодность их идейной и политической ориентации, и именно им объяснялись сложности с привлечением на свою сторону образованной молодежи.
Другая тенденция сводилась к подчеркиванию местных особенностей и заключалась в идее, согласно которой славянское население Закарпатья являлось отдельной нацией — русинами. Многие сторонники этого течения были мадьяризи-рованными священниками, после прихода чехов рядившимися в одежды регионализма, чтобы скрывать под ними свои провенгерские симпатии. Идея создания отдельной нации из нескольких сотен тысяч людей выглядела довольно эфемерной, в особенности если учесть то обстоятельство, что закарпатцы совершенно очевидно были родственны украинцам, живущим по другую сторону Карпат. Поэтому регионалистский, или русинский, вариант решения национального вопроса выглядел наиболее слабым.
Самым динамичным было украинофильское течение, состоявшее из новой светской интеллигенции: учителей и студентов. Так же, как и в Галичине XIX в., оно зародилось как народническое движение, в котором молодая интеллигенция стремилась укрепить свои связи с крестьянством. Превращению закарпатского народничества в украинофильство способствовали два основных фактора: растущее осознание родственности языка, народной культуры и восточнохристианских традиций народов, живущих по обе стороны Карпат, и подъем украинского национального движения в Галичине.
Растущее влияние украинофилов выразилось и в их организационном росте, особенно в 1930-е годы. Руководимые Августином Волошиным, Михайлом и Юлией Бращайко, украинофилы основали общество «Просвіта», очень быстро вытеснившее своего конкурента — русофильское общество им. Духно-вича. Большую популярность в среде молодой интеллигенции завоевала организация «Пласт» в количестве 3 тыс. человек. Ассоциация украинских учителей, насчитывавшая в 1934 г. около 1,2 тыс. членов, охватывала две трети всех педагогов Закарпатья. Особенно рьяными сторонниками украинофилов были гимназисты и студенты университетов. Поскольку украинцы Закарпатья имели все возможности открыто обсуждать свои политические и национальные проблемы, ОУН, действовавшая в подполье, не имела здесь серьезного влияния на всем протяжении 1930-х годов. Впоследствии большинство украинофилов стали сторонниками интегрального национализма, а немалая их часть перешла на просоветские позиции.
Автономия Карпатской Украины. Разброд и дискуссии среди закарпатских украинцев позволили чехам долгое время откладывать решение вопроса об автономии этого района. Однако в 1938 г. позиции чешского правительства значительно ухудшились в результате изменения международной обстановки. После Мюнхенского пакта к нацистской Германии отошли населенные немцами территории Чехословакии; с молчаливого согласия западных держав нацисты планировали дальнейшее расчленение страны. Поддерживаемые Германией, добились автономии в составе Чехословацкой республики словаки. Видя, как зашаталось пражское правительство, лидеры всех трех закарпатских течений объединились и также выступили с требованием автономии. Чехам ничего не оставалось, как дать согласие. 11 октября 1938 г. Закарпатье получило самоуправление.
Первую администрацию автономии возглавили русофилы Андрий Бродий и Степан Фенцик, однако они вскоре были дискредитированы как агенты Венгрии и Польши. Взамен их Прага назначила новый кабинет, состоявший из украинофилов во главе с Волошиным. Правительство Волошина немедленно развернуло работу по превращению Закарпатья или, как оно тогда называлось, Карпатской Украины, в отдельное украинское государство. Были украинизированы аппарат управления, издательское дело и система просвещения. В феврале 1939 г. состоялись выборы в региональный парламент, на которых украинофилы получили 86 % голосов всех избирателей. Одновременно была создана военная организация «Карпатська Січ», вскоре насчитывавшая 5 тыс. бойцов.
К созданию вооруженных сил подталкивали внешние обстоятельства: по мере того как распадалась Чехословакия, соседняя Венгрия все более громко предъявляла свои права на Закарпатье. Сразу же после того как сформировалось правительство Карпатской Украины, венгерские войска оккупировали южную часть региона, заставив украинцев перенести свою столицу из Ужгорода в Хуст. На всем протяжении своего недолгого существования правительство Карпатской Украины стояло перед угрозой венгерского нашествия.
Создание украинского правительства в Закарпатье произвело огромное впечатление на западных украинцев, особенно в соседней Галичине. Многие увидели в этом первый шаг к скорому созданию независимой, единой Украины. Горя желанием помочь первой украинской земле, добывшей свободу, многие молодые интегральные националисты из Галичины нелегально пересекали границу и вступали в «Карпатську Січ». При этом в руководстве ОУН не было единства взглядов на события в Закарпатье. Если молодые галицкие радикалы требовали немедленной и широкой поддержки Карпатской Украины, их старшее заграничное руководство, будучи посвященным в планы Германии, призывало к сдержанности.
Причины осторожности старшего поколения вскоре выяснились. В результате заключения секретного пакта Гитлер дал согласие на полную оккупацию Венгрией Закарпатья 14 марта 1939 г. венгерская армия вступила на территорию Карпатской Украины. Безнадежно малочисленная и плохо вооруженная «Карпатська Січ» оказывала героическое, но бесполезное сопротивление. 15 марта правительство Волошина уже чисто символически провозгласило независимую Украинскую Карпатскую республику. В тот же день оно было вынуждено бежать за границу.
История Карпатской Украины сплошь парадоксальна. Будучи в социальном, экономическом, политическом и культурном отношении самой отсталой среди западноукраинских земель, она стала единственной, достигшей пусть ограниченного, но самоуправления. Непродолжительное существование украинского правительства в Карпатской Украине дало эффект, подобный украинским правительствам периода 1917—1920 гг.: оно способствовало росту национального самосознания большинства населения края, особенно молодежи. Этот эпизод мог бы послужить и неплохим уроком в украинско-германских отношениях, будучи прекрасной иллюстрацией того, как мало могли украинцы рассчитывать на добрую волю Гитлера.
Неравенство наций, социально-экономические коллизии, равно как и впечатляющий рост нацистской Германии и СССР, привели к разочарованию демократий и распространению политического экстремизма в Восточной Европе в межвоенный период. Процесс радикализации все больше охватывал не только интеллигенцию, но и традиционно пассивное крестьянство. При всей своей ограниченности модернизация способствовала росту самоуважения и самосознания крестьян, пробудила в них стремление к лучшей судьбе и нежелание мириться с национальной дискриминацией и падением жизненного уровня. Более того, она подтолкнула крестьянство к политической активности, в том числе радикального типа.
Западные украинцы, отчаявшись достичь государственности или самоуправления, были в особенности склонны к политическим крайностям. Хотя они всячески развивали «органическую работу», было ясно, что наиболее динамичным движением стал интегральный национализм в лице ОУН, имевшей большинство сторонников среди молодежи. В отличие от украинцев, живущих в Советском Союзе, западные украинцы не пережили серьезных социально-экономических перемен. В то же время, несмотря на незавидный уровень жизни, они жили не при коммунизме, дискредитированном Сталиным: их умами владели иные идеи. В поколении, достигшем зрелого возраста в 1930-е годы, украинский интегральный национализм вышел на высший уровень своего развития, проявившись как своеобразный сплав идеализма и фанатизма.
23. УКРАИНА ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
Европа шла ко второй мировой войне, и казалось, что украинцам в целом нечего терять в ходе тех радикальных сдвигов, которые она несла с собой. Будучи постоянным объектом эксцессов сталинизма и неуклонно усиливающихся репрессий поляков, румын и венгров, украинцы надеялись, что любые перемены — даже принесенные войной — изменят к лучшему условия их существования. Однако те, кто думал подобным образом, жестоко ошибался: их участь из тяжелой стала просто ужасающей. Развал Польши в начале войны привел ко включению западноукраинских земель в сферу куда более жестокого советского режима. Когда Советы были сметены немцами, последние установили в Украине нацистский режим, исключительный по своей бесчеловечности. Оказавшись в центре схватки двух тоталитарных монстров, не имея государства, защищавшего бы их интересы, украинцы были совершенно беззащитными перед опустошительным воздействием войны и беспощадной политикой тех, кто ее вел.
Война в Украине: первый период
Для Украины вторая мировая война довольно четко делится на два периода. Первый начался 1 сентября 1939 г., когда Германия приступила к захвату Польши, а Советский Союз немедленно оккупировал ее восточные земли. Главной особенностью этого этапа, касавшегося только западных украинцев, стало появление на их землях новых оккупантов (речь идет прежде всего о Советах). Второй период начался с нашествием Германии на СССР 22 июня 1941 г. и продолжался до осени 1944 г., когда немецкие войска были изгнаны с территории Украины. На протяжении почти всего этого времени Украина была полностью захвачена нацистами и сполна познала все ужасы войны.
Среди многочисленных факторов, приведших к войне, особое место занимают два дипломатических соглашения, непосредственно касавшиеся украинцев. Подписав 30 сентября 1938 г. в Мюнхене пакт с Германией, западные державы во главе с Англией попытались умиротворить Гитлера, отдав ему на растерзание Чехословакию (и Закарпатье). Однако это не столько удовлетворило Гитлера, сколько продемонстрировало беспринципность Запада и еще больше распалило аппетиты нацистов к территориальным «приобретениям». Еще большее отношение к развязыванию войны имеет нацистско-советский пакт от 23 августа 1939 г.— один из самых удивительных договоров в истории. Гитлер, не скрывавший ни своей ненависти к советской системе, ни своих претензий на Востоке, нуждался в нейтралитете Советского Союза, чтобы все силы бросить на разгром западных противников. Со своей стороны Сталин также изо всех сил стремился заключить договор о ненападении и нейтралитете с Гитлером, рассчитывая направить нацистскую агрессию против Франции и Англии и тем самым выиграть время для подготовки к войне, пока «капиталисты» будут ломать друг другу хребты. Кроме удовлетворения этих первоочередных нужд двух государств, пакт предусматривал их взаимообмен оружием и сырьем. Наиболее же важным было то, что пакт содержал секретные протоколы, в которых Гитлер и Сталин пришли к соглашению о разделе Восточной Европы на сферы влияния и оккупации. В соответствии с этим соглашением к Советскому Союзу отходили почти все западноукраинские земли.
Получив гарантии нейтралитета Советского Союза, Гитлер начал захват Польши, спровоцировав тем самым начало второй мировой войны. Спеша захватить свою долю гибнущего польского государства, советские войска пересекли его восточные границы и к 17 сентября оккупировали почти все земли, населенные западными украинцами и белорусами. Всего за четыре недели Польша исчезла с карты Европы.
Советская оккупация Западной Украины. С начала своей первой оккупации Западной Украины, длившейся 21 месяц, Советы прикладывали все старания, чтобы завоевать «умы и сердца» людей. Они провозгласили себя «знаменосцами высших гуманистических принципов» и оправдывали свое сотрудничество с нацистами в разделе Польши стремлением протянуть руку помощи угнетенным меньшинствам, особенно своим «братьям» — украинцам и белорусам. Особенные усилия были направлены на демонстрацию «украинства» нового режима. Советские войска, вошедшие в Галичину, назывались Украинским фронтом, командовал ими генерал с явно украинской фамилией — Семен Тимошенко. Все эти символические пассы должны были придать советскому нашествию характер братской помощи украинцев украинцам.
Новый режим старался также выглядеть демократическим. 22 октября 1939 г. он организовал выборы, на которых население было вынуждено голосовать за единственный список кандидатов — сторонников аннексии Западной Украины Советским Союзом. Не удивительно, что около 93 % проголосовали так, как этого хотел режим. В июне 1940 г. СССР заставил Румынию отдать ему Бессарабию и Буковину. Таким образом, к УССР прибавилось свыше 7 млн жителей Западной Украины.
Некоторые мероприятия советской власти принесли западным украинцам конкретные улучшения. Много было сделано для украинизации и развития системы просвещения. К середине 1940 г. количество начальных школ в Западной Украине выросло до 6900, из них 6 тыс. были украинскими. Львовский университет, эта цитадель польской культуры, получил имя Ивана Франко, перешел на украинский язык преподавания и открыл свои двери украинским студентам и профессуре. Значительно улучшилась система здравоохранения, особенно в сельской местности. Были национализированы промышленные предприятия и коммерческие фирмы, в большинстве принадлежавшие полякам и евреям. Однако наиболее популярным мероприятием стала экспроприация советской властью польских крупных землевладений и обещание передела их между крестьянами.
Одновременно с этими реформами Советы начали ликвидацию политической, социально-экономической и культурной инфраструктуры, созданной западными украинцами. Вскоре после установления советской власти НКВД арестовал западноукраинских политических лидеров и депортировал их на Восток. УНДО и другие крупные украинские политические партии были распущены. Та же судьба постигла большинство кооперативов, оставшиеся реорганизовывались на советский манер. Прекратилась деятельность «Просвіти». Поняв, что они живут на «одолженное время», от 20 до 30 тыс. украинских активистов бежали на польские территории, оккупированные немцами. Ликвидация организаций, политических партий и лиц, представлявших либеральные и центристские тенденции, привела к тому, что у западных украинцев осталась лишь одна жизнеспособная политическая организация — подпольная сеть ОУН.
Украшению образа нового режима явно не способствовал стиль работы многочисленных советских чиновников, наводнивших Западную Украину. Привыкшие действовать в «пролетарском» стиле, они часто просто шокировали местных украинцев своей грубостью и примитивизмом, особенно странными для носителей «передового строя». Почти повальное использование русского языка представителями советской Украины быстро развеяло иллюзии относительно их «украинства».
Вначале Советы были поддержаны местными коммунистами, вышедшими из подполья, которых новая власть старательно использовала для «разоблачения» украинских националистов. Поскольку в составе этих коммунистов, а также чиновников, прибывавших из СССР, было много евреев, среди западных украинцев и поляков заметно оживились антисемитские настроения. Довольно скоро и местные коммунисты разочаровались в Советах, особенно после того как некоторые из них были арестованы и расстреляны по подозрению в троцкизме.
Время шло, и с ним становились все более явными другие непривлекательные стороны советского режима. Земли, экспроприированные у польских помещиков и «розданные» беднейшим крестьянам, вдруг понадобились для создания колхозов, и около 13 % этих земель было коллективизировано. После этого большинство крестьянства, и раньше не пылавшего любовью к Советам, окончательно отвернулось от нового режима. Интеллигенция, в значительной мере довольная Советами, предоставившими ей работу в образовательных и культурных учреждениях, вскоре поняла, что попала в положение жестко контролируемых исполнителей распоряжений режима, несогласие с которым грозило арестом и депортацией.
Учитывая особую привязанность западных украинцев к своей церкви, новая власть поначалу довольно осторожно обращалась с греко-католической церковью, наложив относительно небольшие ограничения на ее деятельность. Священников обязали иметь специальные паспорта, а церковные помещения были обложены довольно высоким налогом. Однако со временем эти ограничения достигли угрожающих размеров. Советы запретили преподавание религии в школах, конфисковывали церковные земли, активизировали антирелигиозную пропаганду. Эта политика коснулась и православной церкви на Волыни; более того — прилагались усилия к тому, чтобы перевести ее под власть Московского патриархата.
Весной 1940 г. режим прекратил свои игры в демократию и развернул массовые репрессии против украинцев и поляков. Наиболее распространенным и устрашающим методом были депортации. Без всякого предупреждения, без суда, без предъявления даже формального обвинения новоиспеченных «врагов народа» арестовывали, загружали, словно скот, в вагоны и отправляли в Сибирь и Казахстан на рабский труд в ужасающих условиях. Множество депортированных погибало, нередко вымирали целые семьи.
Первая волна депортаций захватила ведущих украинских, польских и еврейских политических лидеров, промышленников, крупных землевладельцев, купцов, чиновников, судей и адвокатов, отставных офицеров и священников. Позднее аресту подлежал уже любой, подозревавшийся в «украинском национализме». На последнем этапе, весной 1941 г., режим депортировал людей без разбора. Высылали всех подряд —тех, кто имел родственников за границей или переписывался с ними, и тех, кто оказался у своих друзей в момент их ареста, и тех, на кого донесли по злобе или из зависти, наконец, просто людей, оказавшихся в неудачное время в неподходящем месте. «Никто, буквально никто,— писал свидетель этих событий,— не был уверен, что следующей ночью не придет его черед».
По данным митрополита Андрея Шептицкого, Советы депортировали только из Галичины около 400 тыс. украинцев. Еще больше пострадали поляки, особенно колонисты. По подсчетам польского правительства в эмиграции, во время советской оккупации восточных земель Польши отсюда было депортировано на восток СССР около 1,2 млн человек, большинство из них — поляки. Это означало катастрофический поворот в судьбе поляков, которые, потеряв государство и его поддержку, превратились из угнетателей в угнетенных.
Без сомнения, включение западноукраинских земель в состав УССР было событием большой исторической значимости, поскольку впервые за несколько столетий украинцы объединились в едином государстве. Однако из-за своей краткосрочности это насильственное соединение не принесло коренных изменений ни Западной, ни советской Украине. И тем не менее в одном это событие имело глубокий и непосредственный результат: первое близкое знакомство западных украинцев с советской системой стало для них в целом негативным опытом, и многие из них пришли к выводу, что «большевистской» власти следует избегать любой ценой.
Украинцы под немецкой оккупацией. Большинство западных украинцев в 1939—1941 гг. пребывали под советской властью, однако небольшая их часть попала и под немецкую оккупацию. Это были около 550 тыс. украинцев, населявших Лемковщину и Холмщину, расположенные на восточных границах Польши. Со всех сторон окруженные поляками, изолированные от украинских центров, жители этих районов находились на самом низком уровне социально-экономического, политического и культурного развития среди всех украинцев. В 1939—1940 гг. сюда, однако, перебежало от 20 до 30 тыс. украинских политических беженцев из Галичины, спасавшихся от советских репрессий. Часть их осела среди своих земляков, часть сосредоточилась возле Кракова, этого центра украинских беженцев, и все они способствовали подъему общественной активности украинцев Лемковского и Холмс кого районов Генерал-губернаторства, как теперь стала называться эта часть оккупированной немцами Польши.
Генерал-губернатор этой территории Ганс Франк имел специальное указание Гитлера рассматривать ее как немецкую колонию, в соответствии с чем здешнее население обладало минимальными правами. Хотя теоретически высшей властью в регионе пользовался Франк, выполнявший распоряжения Гитлера, на практике не меньшими полномочиями, чем он, располагало гестапо (нацистская политическая полиция).
Сразу после прихода немцев десятками стали появляться комитеты взаимопомощи, как правило, состоявшие из членов ОУН или их сторонников. Основной целью комитетов было удовлетворение основных, самых элементарных экономических и культурных нужд украинского населения Генерал-губернаторства. Весной 1940 г. с молчаливого согласия Франка эти комитеты сформировали координационный орган в Кракове — Украинский центральный комитет (УЦК) во главе с известным ученым-географом Володимиром Кубийовичем. Фактически УЦК представлял собой агентство социального обеспечения, пытавшееся помогать больным и пожилым людям, беспризорным детям, заботившееся о здравоохранении и просвещении, помогавшее военнопленным и защищавшее интересы украинских рабочих, посылаемых из Генерал-губернаторства в Германию. Немцы абсолютно ясно дали понять, что УЦК никоим образом не имеет никаких политических прерогатив.
Впрочем, выполняя эти свои функции, УЦК не отказывался от некоторых своих скрытых целей, т. е. организации противодействия польскому влиянию на украинцев и развитию их национального самосознания. Зная об этом, немцы не только не вмешивались, но и частично содействовали УЦК, надеясь, что рост национального самосознания украинцев станет противовесом более многочисленным полякам. Из этих же соображений немцы часто способствовали назначению украинцев на низшие посты в администрации или полиции в этнически смешанных районах. Когда некоторые украинцы пользовались своим новым положением, чтобы отплатить полякам за обиды предвоенных лет, немцы особенно не беспокоились возникающей в этих случаях напряженностью.
Под умелым руководством Кубийовича и с помощью беженцев из Галичины около 800 представителей УЦК довольно быстро создали сеть украинских школ, кооперативов и молодежных групп во всех местностях, где проживало значительное количество украинцев. Они также основали издательство в Кракове и способствовали распространению украинской прессы в регионе. Их деятельность не только помогла украинцам восполнить потери времен польского гнета, но и часто облегчала тяготы войны и немецкой оккупации. После вторжения Германии в СССР и включения Галичины в состав Генерал-губернаторства влияние УЦК распространилось и на Галичину. Во время войны УЦК оставался единственной украинской организацией, которая могла, пусть и в весьма ограниченных масштабах, защищать социально-экономические интересы украинцев в Генерал-губернаторстве.
Украинцы под венгерской оккупацией. После того как в марте 1939 г. венгерская армия захватила Карпатскую Украину и свергла ее правительство, Закарпатье было включено в состав Венгрии, где оно и оставалось на протяжении всей войны. Поскольку почти 550 тыс. украинцев, живущих здесь, сохранили самые неприятные воспоминания о вековом владычестве венгров, продолжавшемся до 1918 г., их возвращение, мягко говоря, не вызвало восторга. Пытаясь сотворить хорошую мину при плохой игре, венгерское правительство вначале даже посулило Закарпатью автономию. Однако скоро стало ясно, что это обещание не будет выполнено и что, наоборот, готовится новый виток постепенной мадьяризации Закарпатья.
Почти сразу же венгры начали широкие преследования украинофилов. Сотни были расстреляны, тысячи брошены в тюрьмы, около 30 тыс. бежало в соседнюю Галичину (откуда их, в свою очередь, Советы депортировали в Сибирь). Все украинские издания и организации были запрещены. Однако, приняв решение искоренить в Закарпатье нарастающее украинское движение, венгерское правительство еще не было готово ко всеобщей мадьяризации (хотя оно постоянно и содействовало усилению венгерского культурного влияния, особенно в школах). Поэтому оно избрало переходный, или русинофильский, вариант, основывавшийся на идее, что местное население является не чем иным, как отдельной русинской нацией, которая столетиями была органически связана с венграми. Главными идеологами и радетелями этого подхода стали два местных политика, многолетние агенты будапештского правительства Андрий Бродий и Степан Фенцик, опиравшиеся на мадьяри-зированное греко-католическое духовенство.
Венгерский режим принес не только политический гнет — он вызвал также упадок просвещения и усилил экономическую эксплуатацию края. Единственным позитивным аспектом шестилетней венгерской оккупации Закарпатья стало то, что она уберегла эту землю от присутствия нацистов и от того опустошения, которое они нанесли большей части Украины. Правда, это не спасло около 100 тыс. местных евреев, большинство которых погибло в нацистских лагерях смерти.
Раскол ОУН. С началом войны напряженность, копившаяся внутри ОУН, прорвалась на поверхность. Между ветеранами движения, участниками освободительной борьбы 1917— 1920 гг., составлявшими заграничное руководство ОУН, и молодыми галицкими радикалами, вступившими в организацию в 1930-е годы, назрели острые противоречия. Группа радикалов вела ожесточенную борьбу против польского режима на западноукраинских землях, и многие из них сидели в тюрьмах. Оба лагеря не имели принципиальных расхождений, поскольку основывались на базовых постулатах интегрального национализма. Отчуждение шло от разницы в возрасте, личных антипатий и различий в вопросах тактики. После гибели в 1938 г. Коновальца его преемником виделся ближайший соратник вождя Андрий Мельник — человек хорошо образованный, сдержанный и терпимый. Молодые же радикалы хотели иметь вождем более динамичного, волевого Степана Бандеру (недавно вышедшего из польского лагеря), считая, что в новых, критических условиях он лучше подходит на эту роль.
Еще до того как Бандера и его соратники вышли из застенков, их сторонники обрушили на лидеров ОУН за границей шквал критики. Их обвиняли в преувеличении роли иностранной поддержки (особенно со стороны Германии) при одновременном пренебрежении развитием «органических» связей с массами в Западной Украине, в медлительности и пассивности, ведущей к отставанию от стремительно развивающихся событий, в попустительстве «политическим спекулянтам и оппортунистам», пробравшимся в руководство движением. В сентябре 1939 г. Бандера выдвинул перед ОУН задачу создания вооруженного подполья, готового сражаться с каждым,— даже если это будут немцы,— кто стоит на пути к независимости Украины. Он настаивал на том, чтобы ОУН поддерживала контакты как с Германией, так и с западными союзниками. Однако Мельник и его сторонники упорно отстаивали свои позиции, указывая, что укрепление связей необходимо именно с Германией, поскольку западные державы не проявляют никакого интереса к украинским национальным устремлениям. Что же касается создания вооруженного подполья, то этот шаг вызовет только репрессии немцев и не принесет ни политических, ни военных дивидендов.
Настоящие страсти разгорелись вокруг вопроса о составе нового руководства ОУН. В августе 1939 г., пока многие ее соперники еще находились в тюрьмах, фракция Мельника созвала в Риме конференцию и формально провозгласила его вождем. Однако в феврале 1940 г. Степан Бандера провел другую конференцию — в Кракове, которая не признала решений, принятых в Риме. Не сумев достичь компромисса, обе группы провозгласили себя единственными законными руководителями ОУН. Сторонники Бандеры, в основном молодежь, составлявшая большинство организации, стали называться ОУН-Б или ОУН-Р (революционная), или просто бандеровцами; более умеренные члены ОУН, сторонники Мельника, взяли название ОУН-М, или мельниковцы.
Вне всякого сомнения этот раскол нанес огромный вред делу интегрального национализма. Антагонизм между двумя фракциями достиг такого накала, что они нередко сражались друг с другом с таким же остервенением, как и против врагов украинской независимости. Итак, именно в то время, когда украинские интегральные националисты оказались перед лицом великих испытаний, принесенных войной, они были уже разделены на два непримиримых лагеря. Более того — под угрозой оказалось все движение украинского интегрального национализма, а внутренние раздоры нанесли ущерб его моральному авторитету.
Война в Украине: второй период
22 июня 1941 г. нацистская Германия внезапно напала на СССР. Столкновение двух тоталитарных систем привело к войне титанических масштабов и небывалой жестокости. Бои развернулись вдоль фронта протяженностью более 3 тыс. км, тянувшегося от Белого моря на севере до Черного на юге, причем со стороны немцев и их союзников в боях участвовало около 3 млн человек, советские силы исчислялись более чем в 2 млн. Из-за безусловной веры Сталина в соблюдение Гитлером нацистско-советского пакта Советы пропустили мимо ушей многочисленные предупреждения о готовящейся агрессии и в результате были захвачены врасплох. К тому же сталинские генералы допустили грубейший стратегический промах, сосредоточив вблизи границы слишком большие массы войск. Это позволило подвижным танковым соединениям немцев расчленять их, обходным маневром окружать и уничтожать. Советы терпели один катастрофический провал за другим, паника охватила все высшее руководство во главе со Сталиным, в правительстве царил хаос,— казалось, крах Советского Союза не за горами.
Наибольшая часть войск захватчиков — группа армий «Юг» под командованием фельдмаршала Карла фон Рундштедта — двигалась на Украину. Именно в Украине немцы добились некоторых самых впечатляющих начальных успехов, среди которых наибольшим был разгром крупной советской группировки в районе Киева и захват 650 тыс. пленных (сентябрь 1941 г.). Через четыре месяца после начала кампании немцы захватили почти всю Украину. К декабрю 1941 г. они оккупировали территорию с населением 80 млн человек (42 % населения всего Советского Союза), где размещалась значительная часть производственных мощностей СССР. В плен попало 3,8 млн советских солдат (из них около 1,3 млн были украинцы). Относительная легкость, с какой эти люди были захвачены в плен, свидетельствовала о нежелании многих красноармейцев защищать советскую систему.
Наступление Германии в 1941 г.
Еще меньшее желание поддерживать Советы выказало гражданское население Украины. В Западной Украине, где «совіти» были особенно непопулярными, немцев часто приветствовали как освободителей. В Восточной Украине к немцам отнеслись более настороженно, однако и здесь ширились надежды, что их приход принесет улучшение по сравнению со сталинским режимом. Отсюда и многочисленные фотографии в немецкой прессе, изображавшие украинцев, радостно встречающих немцев хлебом-солью.
Поспешное отступление Советов имело трагические последствия для тысяч политических заключенных в тюрьмах Западной Украины. Не в силах переправить их всех на Восток, НКВД в течение недели, с 22 по 29 июня 1941 г., произвел массовую ликвидацию узников, невзирая на степень их вины. Массовые убийства произошли во Львове, Самборе, Станиславове, что в Галичине (здесь погибло около 10 тыс. заключенных), и в Ривном и Луцке на Волыни, где было зверски уничтожено еще 5 тыс. человек. Эти экзекуции вслед за массовыми депортациями и нарастанием советского террора только усугубили отвращение западных украинцев к Советам.
Преодолев первоначальную растерянность, советские власти приступили к более организованному отступлению. Вполне в духе русских традиций они избрали тактику «выжженной земли», которая, по словам Сталина, должна была сделать «невозможной жизнь в тылу врага». Все предприятия, которые могли быть использованы немцами, подлежали уничтожению. Киев, например, пережил больше разрушений от отступающих Советов, взорвавших множество выдающихся сооружений города, чем от наступающих немцев. В Донбассе Советы затопили большинство шахт. Основные предприятия огромного Днепропетровского гидроэлектрокомплекса, так же как и все 54 домны Украины, были взорваны.
Отличительной чертой советского отступления была массовая эвакуация за Урал и в Среднюю Азию оборонных заводов, квалифицированных рабочих и основных интеллектуальных сил. Возможно, это была крупнейшая эвакуация в истории, в ходе которой Советы переправили в районы, находящиеся вне досягаемости немцев, около 1500 заводов и свыше 10 млн человек. Местопребыванием украинского советского правительства на время войны стала Уфа — столица Башкирской автономной республики, расположенная на Урале. Это массовое перемещение промышленных предприятий и рабочей силы в значительной степени способствовало повышению способности СССР продолжать войну.
Исключительную активность во время эвакуации проявил НКВД. Подозревая всех, кто пытался избежать эвакуации, в предательстве советского государства, он арестовывал и казнил большие количества людей. Заключенных, имевших сроки более трех лет, расстреливали, дабы избавиться от антисоветских элементов, которые могли бы быть использованы немцами. Кроме того, НКВД оставлял многих своих агентов для последующего проникновения в немецкую оккупационную администрацию, особенно в полицию, и для слежки за теми, кто не успел эвакуироваться.
ОУН и нацистская Германия
Украинские интегральные националисты с энтузиазмом приветствовали нападение Германии на СССР, видя в этом событии многообещающую возможность для образования независимого украинского государства. Однако хотя ОУН и немцы имели общего врага, их интересы и цели были просто несопоставимы. Немцам ОУН представлялась полезной главным образом как диверсионная сила, способная опустошать тылы советской армии. Со своей стороны интегральные националисты, совсем недавно пережившие разочарование в Гитлере в связи с его поведением относительно Карпатской Украины, явно не стремились служить орудием Берлина; в их намерения входило использовать войну для распространения собственного влияния в Украине. Таким образом, каждая сторона собиралась использовать другую в своих, часто взаимоисключающих, целях.
И без того натянутые отношения между ОУН и нацистами осложнялись рядом других нюансов. Среди немцев существовали серьезные различия в отношении к ОУН: абвер (военная разведка) адмирала Вильгельма Канариса, имевший продолжительные связи с ОУН, считал необходимым сотрудничество с ней; аппарат нацистской партии, возглавляемый Мартином Борманом, пренебрежительно отвергал саму возможность отношения к ОУН как к серьезному политическому фактору. К тому же перед немцами, склонными к сотрудничеству с ОУН, возникал вопрос: какую именно фракцию поддерживать — относительно умеренных, но более слабых мельниковцев или деятельных, более многочисленных, но непокорных бандеровцев. Борьба за поддержку немцев еще больше обострила противостояние двух фракций: каждая считала себя единственным представителем украинского народа.
Результатом сотрудничества ОУН с немцами стало создание накануне вторжения в СССР украинского военного подразделения — «Легіону українських націоналістів». Состоявшее главным образом из украинцев пробандеровской ориентации, набранных на оккупированных немцами территориях, это формирование делилось на два батальона — «Нахтигаль» и «Роланд». Если немцы планировали использовать эти силы в диверсионных целях, то ОУН-Б надеялась, что они станут ядром украинской армии и к тому же будут способствовать росту влияния бандеровской фракции.
В первые же дни немецкого вторжения в Украину конфликт интересов нацистов и интегральных националистов вышел на передний план. Со смелостью, граничащей с безрассудством, ОУН-Б, поддержанная «Нахтигалем», не согласовав с немцами своего решения, предприняла дерзкий шаг, провозгласив 30 июня 1941 г. в только что взятом Львове Украинское государство. Премьером был избран ближайший соратник Бандеры Ярослав Стецько. ОУН-Б пошла ва-банк, полагая, что немцы скорее примут эту акцию как свершившийся факт, чем пойдут на конфронтацию в самом начале вторжения.
ОУН-Б не только обошла немцев, но и пыталась убедить перепуганное украинское население (не без успеха на первых порах), что действует с одобрения Берлина. Различными ухищрениями она добилась от старого, прикованного к постели митрополита Шептицкого заявления о поддержке декларации о независимости. Но если в отношении возможной нерешительности немецкого военного командования лидеры ОУН-Б не очень ошибались, то они совершенно просчитались в своей оценке нацистского политического руководства. Сразу же после провозглашения независимости Бандера и его соратники оказались в тюрьме гестапо. Тем временем ОУН-М, которая воздерживалась от антагонизмов с немцами, попыталась извлечь выгоду из неудачи своих противников. Впрочем,и она через несколько месяцев потеряла расположение нацистов.
Частью общей для обеих фракций ОУН стратегии — ставить немцев перед свершившимся фактом — стали их попытки (осуществляемые опять-таки без согласия немцев) создания органов местной администрации в оккупированных районах Украины. Для этой цели было собрано около 2 тыс. членов ОУН, в основном бандеровцев, которые, разбившись на так называемые «похідні групи», должны были следовать за наступавшими в глубь Украины немцами. На местах члены этих групп выявляли согласных к сотрудничеству с ними украинцев и формировали из них местную администрацию. Хотя это движение за дело интегрального национализма дало многочисленные примеры отваги и подвижничества многих молодых членов походных групп, оно выявило и некоторые отталкивающие стороны фракционной борьбы в ОУН. Наиболее показательным случаем стало убийство в сентябре 1941 г. в Житомире (возможно, боевиками ОУН-Б) двух членов руководства мельниковской фракции — Омеляна Сеника и Миколы Сциборского. После этого убийства и взаимообличения перед немцами стали обычным явлением в конфликте двух фракций.
Что до восточных украинцев, то после поспешного ухода Советов они, как правило, не нуждались в оуновских группах для того, чтобы начать действовать. Поскольку в первые месяцы оккупации немецкие военные власти относились к населению относительно мягко, многие украинцы спонтанно создавали местные органы администрации. Ожидая, что немцы ликвидируют ненавистные колхозы и раздадут землю, крестьяне собирали урожай в исключительно тяжелых условиях. Учителя организовывали школы, рабочие сами налаживали производство на заводах.
Священники, сумевшие уцелеть в 1930-е годы, начали отправлять службы и массами крестить детей и молодежь. Оживление религиозной жизни поставило вопрос о церкви. Православная церковь на Волыни раскололась на две — автономную и автокефальную, начавшие расширять свое влияние на центральные и восточные районы Украины. Первая придерживалась традиционной формы существования, и, не разрывая связей с Московским патриархатом, поддерживала идею церковной автономии, но до тех пор пока московский центр остается под властью Советов. Автокефальная возродила некоторые традиции УАПЦ 1920-х годов и привлекала в свои ряды украинцев, проникнутых национальной идеей.
По всей Украине начало выходить свыше 100 некоммунистических газет. В больших городах, особенно в Киеве, возникло множество литературных, научных и общественных группировок. Наблюдались даже попытки создания политических организаций. В октябре 1941 г. члены ОУН-М, только что освоившиеся в Киеве, выступили с инициативой создания «Української Національної Ради», надеясь, что этот орган станет основой центрального украинского правительства. Гражданские организации появились также в Харькове и Днепропетровске. В общем, развал советской власти сопровождался спонтанным подъемом активности украинцев в самых различных сферах, подогревавшимся ожиданиями того, что немцы вот-вот создадут украинское государство.
Однако у немцев были совсем иные планы. Раздраженная тем, что интегральные националисты не сделали для себя надлежащих выводов из ликвидации львовского правительства, нацистская администрация, сменившая военные власти, решила повторить этот урок, ужесточив его. В сентябре 1941 г. карательные отряды СС арестовали и расстреляли многих членов походных групп ОУН-Б. Примерно два месяца спустя гестапо взялось за ОУН-М, сосредоточившую в Киеве довольно влиятельные силы. Немцы расстреляли свыше 40 ведущих деятелей ОУН-М, в том числе известную поэтессу Олену Тели-гу, закрыли популярную газету «Українське слово». Киевская пресса перешла под контроль прорусских групп, послушно выполнявших указания немцев. Затем нацисты расстреляли украинского мэра Киева Володимира Багазия и вычистили из администрации, полиции и газет всех национально сознательных украинцев. Интегральные националисты ушли в подполье — стало очевидным, что их недолгий «медовый месяц» с нацистским режимом закончился.
Нацистская власть в Украине
По мнению Александера Даллина и других специалистов по истории второй мировой войны, «из всех восточных территорий, захваченных Третьим райхом, Украина, без сомнения, была наиболее значимой. Это была наибольшая из советских республик, полностью оккупированная немцами и... как поставщик продуктов и рабочей силы была просто незаменима». Решая, как распорядиться этой ценной добычей, нацистское руководство рассматривало два основных варианта. Первый, обычно связываемый с именем Альфреда Розенберга, одного из ведущих нацистских идеологов, предполагал использование украинцев в борьбе против Кремля путем предоставления им возможности создать собственное государство, которое оставалось бы под опекой Германии. Второй вариант, более популярный в нацистской иерархии, совершенно игнорировал интересы украинцев и предусматривал их безжалостную эксплуатацию в пользу нацистской империи.
Первоначально обстоятельства складывались так, что, казалось, именно Розенберг — как единственный член нацистского руководства, непосредственно знакомый с Восточной Европой,— будет формировать политику на завоеванных землях. Это впечатление подкреплялось тем фактом, что он был назначен главой министерства восточных территорий. Розенберг понимал суть устремлений народов этого региона, лишенных государственности (что не исключало их экономической эксплуатации Германией). Его известное убеждение в том, что наилучшим способом превозмочь Россию, этого опаснейшего соперника Германии, можно только развалив эту многонациональную империю, давало украинским интегральным националистам повод надеяться, что они придут ко взаимопониманию с нацистами. Однако оуновцы не знали того, что сам Гитлер был невысокого мнения о теориях Розенберга вообще и о его планах относительно Украины в частности.
Украина под немецкой оккупацией 1941—1944 гг.
Нацистская расовая доктрина рассматривала всех славян как людей второго сорта — «недочеловеков» (Untermenschen), единственным предназначением которых является служение господствующей немецкой расе. Гитлер и большинство его соратников по партии видели в Украине прежде всего территорию для расширения «жизненного пространства» немцев (Lebensraum), а в украинцах — будущих рабов немецких колонистов. Победы первого этапа войны убедили Гитлера, что церемониться с украинцами не стоит. В результате, когда пришло время назначить нацистского правителя Украины, Гитлер выбрал известного своей жестокостью и нетерпимостью Эриха Коха, который отличался к тому же исключительным презрением к славянам. Отношение Коха к новому назначению довольно четко было высказано в его обращении к своему штабу сразу после прибытия в Украину в сентябре 1941 г.: «Господа, я известен как злой пес. Именно поэтому я назначен райхс-комиссаром Украины. Наша задача состоит в том, чтобы высосать из Украины все соки, невзирая на чувства украинцев или состояние их имущества. Господа, я ожидаю полнейшей суровости по отношению к местному населению». По другому случаю он так подчеркивал свое отвращение к украинцам: «Если я обнаружу украинца, достойного сидеть за одним столом со мной, я должен буду его расстрелять». Лучшего человека, чтобы настроить украинцев против немцев, трудно было найти.
Отношение нацистов к украинцам быстро проявилось в их политике. В августе 1941 г., совершенно игнорируя национальные интересы украинцев, Гитлер санкционировал разделение Украины на отдельные административные единицы. Наибольшая из них, включавшая Правобережье и большую часть Левобережья, получив название «Райхскомиссариат Украина», была отдана в руки Коха Отказавшись установить свою «столицу» в традиционном центре Украины — Киеве, Кох избрал для этой цели небольшой провинциальный город на Волыни — Ривне. Вместо того чтобы присоединить Галичину к остальной Украине, ее включили в состав Генерал-губернаторства Польши, вызвав глубочайшее возмущение местного украинского населения. Буковина и часть Юго-Западной Украины с Одессой, переименованные в Транснистрию, были переданы союзнику немцев — Румынии. Наконец, самые восточные земли в районе Харькова, прилегавшие к линии фронта, остались под юрисдикцией немецкой армии. Все эти действия были четким отражением взглядов высшего нацистского руководства, считавшего, что «Украина не существует, это всего лишь географическое понятие».
Структура и масштабы гражданской немецкой администрации в Украине не оставляли никаких сомнений в том, что нацисты намереваются установить здесь тотальный контроль. В Украину было направлено необычайно большое количество чиновников. Однако, поскольку она стала одной из последних захваченных стран, Украине достались отбросы немецкого чиновничества. Поэтому надменность и высокомерие немцев нередко сочетались с некомпетентностью. Нерушимым принципом нацистского правления в Украине стало правило, согласно которому все важные административные и хозяйственные посты до уездного уровня отдавались только немцам. Украинцам разрешалось занимать только низшие административные должности: сельских старост, местечковых бургомистров, низших полицейских.
Характернейшим признаком природы нацистского режима было его обращение с военнопленными и евреями. Поскольку советское правительство не приложило никаких специальных усилий для эвакуации еврейского населения (и замалчивало сам факт его преследования), большинство евреев попало в руки фашистов, которые создали в Украине 50 гетто и более 180 концентрационных лагерей. В течение нескольких месяцев нацисты, в особенности специальные карательные отряды СС (Einsatzgruppen), уничтожили почти 850 тыс. евреев. В Киеве только за два дня в Бабьем Яру было истреблено 33 тыс. евреев.
Отношение нацистов к советским военнопленным также было совершенно бесчеловечным. В первые шесть месяцев войны в плен сдались миллионы красноармейцев, причем многие сделали это по своей воле. Уверенные в близости окончательной победы и одержимые стремлением устранить «излишек» славян, нацисты согнали пленных в лагеря под открытым небом, обнесенные колючей проволокой, и оставили их там умирать от болезней, холода и голода. В результате к концу войны из 5,8 млн советских военнопленных в немецких концлагерях погибло около 3,3 млн человек, из них 1,3 млн — в Украине. Такое обращение с военнопленными было не только варварским, но и попросту неосмотрительным. Известия о судьбе товарищей в плену, достигая Красной армии, только усиливали ее сопротивление и увеличивали потери немцев.
В августе — сентябре 1941 г. нацисты начали проводить систему мер, имевших глубочайшие последствия для всего населения Украины. Проигнорировав советы Розенберга и его ведомства, Кох решил, что эксплуатация сельского хозяйства Украины (его главная экономическая цель) будет осуществляться наилучшим образом, если оставить в неприкосновенности колхозную систему — конечно же, под иным названием, в измененном виде и под надзором немцев. Таким образом, надежды украинского крестьянства, что новый режим устранит колхозы, оказались тщетными. Кох не только понизил доходы крестьян, но и заставил работать их от восхода до заката. Только такой остервенелой эксплуатацией можно объяснить тот факт, что 85 % всех продовольственных ресурсов, вывозимых нацистами с оккупированных советских территорий, приходилось на Украину.
Антинемецкие настроения еще больше усилились после того, как нацисты стали использовать Украину в качестве не только главного поставщика продуктов, но и основного источника рабочей силы для промышленности и фермерских хозяйств Германии. Поначалу украинцы сами нанимались на работу в Третий райх для того, чтобы избежать тягот жизни на родине или в надежде получить специальность. Однако вскоре, когда стало известно о жестокой дисциплине, смехотворной зарплате и унизительном отношении к «остарбайтерам», люди стали уклоняться от трудовых наборов всеми возможными методами. В начале 1942 г. полиция Коха была вынуждена устраивать массовые облавы, хватая украинскую молодежь на базарах, при выходе из церквей и кинотеатров для отправки в Германию. О том «предпочтении», какое оказывали немцы в этом плане именно Украине, свидетельствует тот факт, что из 2,8 млн советских остарбайтеров, находившихся в Германии к концу войны, 2,3 млн были украинцы.
Поразительная жестокость нацистской власти с неменьшей силой проявилась в отношении к городскому населению и интеллигенции. Кох резко ограничил приток продуктов питания в города, утверждая, что Украине вообще не нужны городские центры. В перспективе немцы вообще намеревались превратить Украину в исключительно аграрную страну, в настоящий же момент городские жители Украины проедали то продовольствие, в котором нуждалась Германия. В результате этой политики голод стал обычным явлением в городах,и многие их жители были вынуждены разойтись по селам. Киев, к примеру, потерял около 60 % населения. Харьков, насчитывавший к приходу немцев 700 тыс. жителей, лишился 120 тыс. отправленных в Германию, 30 тыс. казненных немцами и 80 тыс. умерших от голода.
Были жестоко ограничены и возможности получения образования для населения Райхскомиссариата. Шеф СС Генрих Гиммлер предлагал «уничтожить всю украинскую интеллигенцию». Кох считал, что украинцам достаточно трех классов начального образования. Он дошел даже до того, чтобы свернуть медицинское обслуживание с целью подорвать «биологические возможности украинцев». Для подчеркивания расового превосходства немцев и «неполноценности» украинцев создавались рестораны, магазины, отделения в общественном транспорте «только для немцев».
Дабы полнее уяснить все аспекты правления нацистов в Украине, следует иметь в виду, что в «Райхскомиссариате Украина» этот режим достиг самых экстремальных своих форм. Хотя подобные условия распространялись на все другие оккупированные немцами территории Украины, административная практика в них имела значительные отличия от владений Коха. В Галичине, например, которая была районом Генерал-губернаторства Польши, немецкое правление было не таким жестоким, как в восточных районах. Конечно, большинство ненавидимых населением мер, таких как угон на работу в Германию, экспроприация продуктов в селах и удержание городов на полуголодном пайке, проводились и здесь. Но в отличие от своих восточных собратьев галичане получили возможность создать представительный орган во Львове — «Український земельний комітет», возглавленный Костем Панькивским. С марта 1942 г. он стал подчиняться У ЦК в Кракове, во главе которого стоял Кубийович.
Стараясь защитить украинское население от нацистских репрессий, расширенный УЦК придерживался гибкой тактики, избегая конфронтации с немцами и сосредоточившись на укреплении украинского присутствия в городах и развитии системы производства. Впрочем, когда возникала такая потребность, УЦК активно отстаивал украинские интересы. Например, когда в ходе немецких операций в феврале 1943 г. было стерто с лица земли несколько украинских сел, Кубийович смело заявил протест Франку: «Евреев уничтожили, теперь взялись за украинцев». Другим преимуществом, которым пользовались украинцы в Генерал-губернаторстве, была широкая сеть начального, среднего и профессионального образования. Им также разрешалось, правда в ограниченных пределах, развивать кооперацию и культурную деятельность. Как и везде, немцы монополизировали в Галичине все ключевые административные посты. Однако украинцы имели преимущество перед поляками в органах местной администрации. Эта политика, к великому удовлетворению немцев, усугубляла и без того напряженные отношения между двумя общностями.
Положение населения в самых восточных районах Украины, находившихся под юрисдикцией военного командования, мало отличалось от условий, созданных в Райхскомиссариате, однако полицейский террор не имел здесь таких масштабов. В частности, была разрешена деятельность некоторых гражданских организаций; наиболее известную возглавлял Володимир Доленко в Харькове. Румынский режим в Транснистрии на юго-западе Украины по сравнению с нацистским был более мягким. Румыны не уничтожали евреев (они передавали их нацистам), воздерживались от широкого политического террора и разрешили свободную торговлю. Однако они всячески подавляли любые украинские национальные проявления, запретили украинские издания и содействовали русскоязычным группировкам.
Политика нацистов в Украине была жестокой и недальновидной. Редко какому оккупационному режиму удавалось так быстро и окончательно настроить против себя первоначально дружелюбное или просто нейтральное население, как это сделали нацисты в Украине. Просто удивительно, насколько они оказались в плену своих теорий расового превосходства, чтобы настолько потерять чувство политической реальности. Грубейшие политические просчеты, допущенные немцами в Украине, поражали даже некоторых высокопоставленных лиц Третьего райха. В начале 1942 г., например, один из ближайших сотрудников Розенберга Отто Браутигам отмечал, что «сорок миллионов украинцев, радостно встречавших нас как освободителей, сегодня не только равнодушны к нам, но и начинают переходить в лагерь наших врагов». Но даже осознавая свои промахи, нацисты мало что делали, чтобы исправить их. По мнению многих современных историков, неспособность эффективно использовать нерусские народы (особенно украинцев) в борьбе против советского режима была одной из крупнейших политических ошибок Германии в этой войне.
В своем отношении к нацистам украинцы имели перед собою такую дилемму: подчинение или сопротивление. Как и во всей оккупированной немцами Европе, большинство населения решило подчиниться. Но если подчинение выходило за рамки пассивного выполнения немецких приказов, оно превращалось в сотрудничество. В Западной Европе, где лояльность по отношению к своему государству являлась чем-то само собой разумеющимся и нацисты были одним-единственным врагом, сотрудничество с ними обычно рассматривалось как предательство. В Украине этот вопрос решался далеко не так просто. Прежде всего проблематичной была сама лояльность украинцев по отношению к сталинскому режиму или польскому государству, которые обращались с ними не самым лучшим образом. Вставал вопрос: кто больший враг — сталинская система, принесшая столько бедствий в 1930-е годы, или нацистский режим, хозяйничавший теперь (но, возможно, пришедший не навсегда). Наконец, если учесть крайнюю жестокость обоих режимов во время их действия в Украине, сотрудничество с немцами в той или иной форме часто становилось для украинцев просто средством выживания.
Война поставила перед украинцами проблему проблем: как наилучшим путем выйти из тупиковой ситуации? Суть этой проблемы для большинства обычных людей сводилась к еще более простому (и очень сложному) вопросу: как сохранить свою жизнь? Для украинских лидеров и их организаций на оккупированных немцами территориях главной целью (или, скорее, неразрешимой задачей) было найти способ защитить интересы украинцев и от нацистов, и от становящихся все сильнее Советов. В этой ситуации многим украинским лидерам приходилось становиться на сторону одной тоталитарной системы (несмотря на отвращение к ней), для того чтобы противостоять другой. Поскольку советский строй уже являлся более продолжительной и вообще большей угрозой, почти все украинские организации в Третьем райхе пошли на сотрудничество с немцами,— как правило, ограниченное и имевшее сугубо тактические цели. Будучи нацией без государства, украинцы действовали с позиций слабейшего. Они не могли ни формировать политику, ни воздействовать должным образом на ход событий. Поэтому сотрудничество украинцев с немцами не имело характера союзничества, как, например, сотрудничество с Германией стран — союзниц Третьего райха. Конечно, среди украинцев были и приспособленцы, предатели, идеологические фанатики и антисемиты, однако ничто не говорит о том, что их количество было большим, чем среди других оккупированных народов.
На индивидуальном уровне сотрудничество с немцами обычно сводилось к работе в местной администрации или во вспомогательных полицейских частях, подчиненных соответствующим немецким подразделениям. Мотивы, приводившие к сотрудничеству с оккупантами, были самыми разными. В Западной Украине, где до войны поляки не допускали украинцев даже на самые низкие административные посты, основной побудительной причиной выступало желание взять хотя бы минимум власти в собственные руки и поменяться ролями с ненавистным противником. Не менее важным мотивом было стремление получить работу или удовлетворить личные амбиции. Наиболее печальную известность получил такой вид сотрудничества, как служба в охране концлагерей. Сюда неизменно набирали советских военнопленных, перед которыми стоял тяжелый выбор: идти в охрану или умирать в лагере.
При том, что украинцы занимали в аппарате нацистов самые низкие посты, и при монополии СС на проведение акций по уничтожению евреев участие украинцев в массовых убийствах не было ни широким, ни решающим. Обычно оно сводилось к конвоированию «полицаями» евреев в гетто. К тому же многие украинцы, рискуя жизнью, помогали евреям. Известнейший пример — митрополит Шептицкий: он не только укрывал сотни евреев в монастырях, но и в своих проповедях открыто осуждал нацистов за резню евреев. В 1943 г. в докладе СС Гиммлеру сообщалось, что митрополит является непоколебимым противником нацистской антисемитской практики и уже считает нацизм большим злом, чем коммунизм.
Кроме контактов между ОУН и немцами накануне войны, более значительным эпизодом временного совпадения интересов украинцев и оккупантов на организационном уровне было создание добровольческой дивизии СС «Галичина». Весной 1943 г. после поражения под Сталинградом нацистские власти приняли решение — набирать в армию жителей восточных территорий. Губернатор Галичины Отто Вехтер обратился к УЦК с предложением поддержать создание в немецкой армии украинской дивизии. После длительных переговоров и несмотря на сопротивление ОУН-Б Кубийович и его коллеги — в большинстве ветераны освободительного движения — дали согласие. Главной причиной, побудившей их принять такое решение, была надежда, что это хоть как-то облегчит положение украинцев. Немалое значение имел также горький опыт событий 1917—1920 гг.: Кубийович и его коллеги (так же, как и митрополит Шептицкий) были убеждены, что одной из главных причин, по которой украинцы после первой мировой войны не смогли создать свое государство, было отсутствие подготовленной армии. Понимая, что, судя по всему, близится поражение Германии, они решили, что на сей раз украинцы не должны остаться без регулярных вооруженных сил в грядущем хаосе.
Во время переговоров, предшествовавших созданию дивизии, УЦК настаивал на том, чтобы она сражалась только против Советов. Следуя указаниям Гиммлера, Вехтер требовал, чтобы командование дивизии было полностью немецким, а сама она, чтобы не раздражать Гитлера, должна называться не украинской, а галицкой. Когда в июне 1943 г. УЦК объявил о призыве в дивизию, откликнулось 82 тыс. человек, из них 13 тыс. вскоре стали бойцами добровольческой дивизии СС «Галичина».
Следует подчеркнуть, что в своем большинстве добровольцы руководствовались патриотическими чувствами. Симпатий к нацистскому режиму они не питали, а были исполнены веры в то, что, перенимая лучшие стороны немецкой воинской выучки, создают основы будущей регулярной украинской армии.
Бойцы галицкой дивизии не были единственными украинцами в армии Гитлера. Среди приблизительно 1 млн бывших советских граждан, надевших немецкую военную форму, украинцев насчитывалось около 220 тыс. (остальные в большинстве были русскими). Для сопоставления следует вспомнить, что около 2 млн украинцев воевали с советской стороны, а также большое число — в польской, румынской, венгерской, чешской, американской и канадской армиях. Такова была судьба народа без государства.
Движение Сопротивления
Как и везде в оккупированной Европе, в Украине сразу же после прихода немцев началось подпольное сопротивление. Его возникновению в немалой степени способствовало то, что немецкие войска не имели достаточного количества сил, чтобы полностью контролировать завоеванную территорию. Кроме того, в Украине уже существовало подполье, созданное ОУН, Советами и, на северо-западе, поляками, которое было в состоянии создать партизанские формирования. Источников пополнения партизанских рядов было вполне достаточно: сюда шли бывшие красноармейцы — коммунисты и националисты, евреи, полицаи-перебежчики, молодежь, скрывающаяся от немецких трудовых наборов, и многие другие. Поскольку основная часть территории Украины находится в степной полосе, непригодной для ведения партизанской войны, главными районами действий партизан стали северо-западные — леса Волыни, топи Полесья и Карпаты.
«Українська повстанська армія». Первые партизанские отряды украинских националистов появились в Полесье и на Волыни и, как это ни удивительно, не были связаны с ОУН. Вскоре после начала нацистско-советской войны местный украинский деятель, поддерживавший связи с петлюровским эмиграционным правительством УНР в Варшаве, Тарас Бульба-Боровец создал нерегулярную часть под названием «Поліська Січ», главной задачей которой была ликвидация остатков Красной армии в этом регионе. Когда на исходе 1941 г. немцы попытались разогнать его часть, Бульба-Боровец увел своих людей в леса, чтобы биться и против Советов, и против немцев. В 1942 г., скрываясь от преследований Коха, члены ОУН-Б и ОУН-М также создали на Волыни небольшие отряды.
В конце 1942 г. руководители ОУН-Б приняли решение сформировать крупные партизанские силы и заложить таким образом фундамент регулярной украинской армии, которая, по их глубокому убеждению, была необходима к концу нацистско-советской войны. Были причины и более срочного порядка: во-первых, усиливались немецкие репрессии против местного населения и крестьяне требовали от ОУН защитить их; во-вторых, в конце 1942 г. на северо-запад Украины стали проникать советские партизанские отряды из Белоруссии, следовательно, ОУН необходимо было взять на себя роль «народной армии», пока это не сделали Советы.
Стремясь объединить все националистические силы, ОУН-Б заставила отряды Боровца и ОУН-М соединиться со своими формированиями, которым она присвоила название «Української повстанської армії» (УПА). Член руководства ОУН-Б, один из высших офицеров недавно распущенного батальона «Нахтигаль» Роман Шухевич был назначен главнокомандующим расширенных сил. Опираясь на разветвленную и эффективную подпольную сеть ОУН-Б, УПА быстро выросла в большую, хорошо организованную партизанскую армию, контролировавшую значительные районы Волыни и Полесья, а позднее и Галичины. Хотя многие украинские эмигрантские источники утверждают, что в высший момент своего развития — в конце 1943 — начале 1944 г.— УПА насчитывала 100 тыс. бойцов, более взвешенные подсчеты указывают цифру в 30—40 тыс. По сравнению с другими подпольными движениями в оккупированной нацистами Европе УПА была уникальным явлением, поскольку практически не имела иностранной опеки. Ее рост и укрепление свидетельствовали о серьезной и массовой поддержке со стороны украинского населения.
Быстрый рост УПА требовал расширения ее политической базы. Хотя ОУН-Б составляла основу руководства УПА, было ясно, что одна националистическая фракция не в состоянии претендовать на роль выразителя интересов всех украинцев. Поэтому в июле 1944 г. по инициативе ОУН-Б в районе Сам-бора (Галичина) тайно собрались представители различных западноукраинских партий (кроме ОУН-М) и делегаты с Восточной Украины, которые создали «Українську Головну Визвольну Раду» (УГВР). Платформа новой организации отличалась тем, что в ней нашли отражение перемены, принесенные войной, в особенности опыт контактов с восточными украинцами, в результате чего значительно расширились горизонты политического мышления интегральных националистов.
Некоторые из этих идеологических сдвигов стали заметны уже в 1943 г., когда конгресс ОУН-Б провозгласил, что «ОУН борется против империализма и империй» и поэтому «борется против СССР и против немецкой «новой Европы». Подчеркивая свою солидарность с антинацистски ми и антисоветскими силами, УГВР одновременно предложила несколько важных поправок и дополнений к доктрине интегрального национализма. Она призвала к большей терпимости к неинтегральным национальным идеологиям, отказу от расовой и этнической исключительности, уделила значительно больше внимания социально-экономическим вопросам, столь важным для советских украинцев. Кроме того, УГВР призвала нерусские народы СССР к совместной борьбе против Москвы. Впрочем, довольно скоро стало очевидным, что несмотря на все корректировки программы, интегральным националистам будет чрезвычайно тяжело выжить в жестко контролируемой советской системе.
Украинско-польская резня. УПА пришлось сражаться не только против нацистов и Советов; на территориях Волыни, Полесья и Холмщины со смешанным украинско-польским населением она оказалась втянутой в исключительно жестокий конфликт с поляками. Независимо от возможного исхода войны украинские интегральные националисты твердо решили изгнать поляков (многие из которых были колонистами межвоенного периода) с земель, где украинцы составляли большинство. Со своей стороны польская националистическая подпольная армия — Армия Крайова — была не меньше преисполнена решимости удержать контроль над землями, составлявшими часть польского государства. В результате началась смертельная борьба за территорию и сведение старых счетов, часто подогреваемая немцами и провоцируемая советскими партизанами.
Самым трагическим было то, что наибольшую цену в этом безумном конфликте заплатило гражданское население. Согласно польским источникам, в 1943—1944 гг. украинцами, главным образом оуновской «службой безопасности» — СБ, на Волыни было уничтожено от 60 до 80 тыс. поляков — мужчин, женщин, детей. Украинцы утверждают, что массовые убийства их собратьев начались раньше, в 1942 г., когда поляки вырезали тысячи украинских крестьян на польских территориях Холмщины, и продолжались позднее в 1944—1945 гг., когда жертвой стало беззащитное украинское меньшинство к западу от р. Сан. В любом случае совершенно ясно, что и украинские, и польские вооруженные формирования втянулись во всеобщую бойню, которая стала кровавой кульминацией ненависти между двумя народами, возраставшей из поколения в поколение.
Советские партизаны в Украине. Сразу после немецкого вторжения функционеры коммунистической партии начали организацию партизанских отрядов во вражеском тылу. В течение всей войны советские партизаны жестко контролировались Кремлем. Поскольку советское подполье развивалось медленно, а успехи его в 1941 — начале 1942 г. были незначительными, Центральный партизанский штаб в Москве в мае 1942 г. провел его реорганизацию. В следующем месяце было создано украинское партизанское командование, во главе которого стал высокопоставленный офицер НКВД Тимофей Строкач. После победы под Сталинградом значительно возросли численность и активность советских партизан, особенно в труднодоступных болотистых районах Белоруссии.
В Украине, однако, советские партизаны никогда не играли такой роли, как в Белоруссии. Уже было сказано, что большая часть сельской местности Украины была непригодна для ведения партизанской войны. В Западной Украине, где доминировала ОУН, советские партизаны не пользовались поддержкой населения. Поэтому большинство их операций ограничивалось частью территории Волыни и Полесья.
В задачи советских партизан входило разрушение немецких коммуникаций (особенно эффективной оказалась так называемая «рельсовая война», значительно осложнившая доставку немецких подкреплений на фронт), отвлечение на себя немецких войск, диверсии в тылу врага, ведущие к распространению беспорядка и напряженности, утверждение советского присутствия на оккупированных территориях. Излюбленной тактикой советских партизан (как и УПА) были продолжительные рейды из «партизанских республик» — недоступных районов Полесья и Волыни, контролируемых ими. Советские партизаны часто вступали в стычки с УПА, пытаясь уничтожить ее командиров и подорвать базу поддержки.
Основными советскими партизанскими соединениями в Украине командовали Сидор Ковпак, Александр Сабуров и Петр Вершигора. Знаменитый Ковпак закрепился в Полесье в начале 1943 г. Имея при себе штаб хорошо подготовленных офицеров и получая оружие и боеприпасы из центра через секретные аэродромы, он создал крупное партизанское соединение в несколько тысяч человек. Летом 1943 г. он предпринял длительный рейд в Карпаты. Главная цель этой операции — уничтожение нефтепромыслов в Прикарпатье — не была достигнута. Однако она имела большое политическое и психологическое значение, продемонстрировав неспособность немцев удерживать порядок в своих тылах и показав возможность возвращения Советов.
Советские авторы уверенно доказывали, что коммунистическое подполье в Украине было массовым интернациональным движением, в котором принимали участие представители 62 национальностей. При этом украинцы, согласно советским же источникам, были очень мало представлены в рядах советских партизан. Составляя 80 % населения, они дали только 46 % бойцов пяти основных партизанских соединений, действовавших в Украине (у Ковпака только треть партизан были украинцами). Русские же в соотношении с их долей в составе населения составляли среди советских партизан непропорционально большую часть — 37 %. В некоторых работах советских авторов утверждалось, что количество советских партизан в Украине превышало 250 тыс. и даже 500 тыс., в то время как по оценкам других специалистов их численность была не более 50 тыс. человек. Западные авторы обычно придерживаются последней оценки. В любом случае советская версия партизанского движения как массового патриотического подъема украинцев не соответствует действительности — так же, как и сходные описания националистов, касающиеся УПА. Подавляющее большинство населения Украины во время войны оставалось политически пассивным и было озабочено не столько организацией сопротивления, сколько тем, чтобы просто выжить.
Возвращение Советов в Украину
В 1943 г. в нацистско-советской войне произошел решающий перелом: немецкое нашествие выдохлось в своем поступательном движении; Советы, наоборот, собрав силы, перешли в широкомасштабное контрнаступление. Первым свидетельством того, что гитлеровские армии исчерпали себя, была впечатляющая победа советских войск под Сталинградом в январе 1943 г. Подтянув остатки резервов, немцы в последний раз попытались перехватить инициативу летом 1943 г. в Курской битве, однако и здесь потерпели поражение. В то же время Советы, опираясь на колоссальные людские ресурсы, усовершенствованную военную индустрию и огромные военные поставки союзников, сразу же после победы под Курском начали контрнаступление с целью отбить у немцев Левобережную Украину.
Советское наступление на Украину было массированным, в нем участвовало 40 % всех пехотных войск и 80 % танков Красной армии. Согласно западным источникам Красная армия имела троекратное превосходство в людской силе и, благодаря американским поставкам, пятикратное превосходство в технике. Советские авторы указывали, что численное превосходство было двоекратным и своими успехами Красная армия обязана не ему, а доблести и умению своих солдат. Так или иначе, но в отличие от «молниеносной войны» 1941 г., позволившей немцам захватить всю Украину за четыре месяца, советский «бульдозер» продвигался значительно медленнее — методически, участок за участком выдавливая противника, истощая его силы. Меньше чем за год Украина была отвоевана.
В конце лета — осенью 1943 г. советские войска под командованием Ивана Конева, Николая Ватутина и Родиона Малиновского заняли Левобережье и Донбасс. 23 августа немцы во второй и уже последний раз потеряли Харьков; в сентябре — октябре после ожесточенных боев Красная армия прорвала мощную оборонительную линию немцев вдоль Днепра и 6 ноября Ватутин вошел в Киев. После короткой паузы в январе 1944 г. почти 2,3-миллионная Красная армия начала кампанию по освобождению от немцев Правобережья и Крыма. Достижению этой цели способствовала крупная победа под Корсунь-Шевченковским. К марту в руках немцев оставалась только Западная Украина.
Третий этап отвоевания Украины начался в середине июля 1944 г. Под Бродами Советы окружили и разгромили восемь немецких дивизий общей численностью около 60 тыс. человек. Среди них были и 10 тыс. бойцов дивизии СС «Галичина», к несчастью своему принявших боевое крещение в таких катастрофических обстоятельствах. Около 5 тыс. солдат дивизии попытались прорвать окружение, потеряв при этом 3 тыс. убитыми, ранеными и пленными. Около 2 тыс. избежали плена, и многие из них впоследствии присоединились к УПА. После этой победы советские войска быстро прошли Галичину, заняв к 27 июля Львов, Перемышль и Станиславов. В сентябре они перевалили через Карпаты, и к октябрю 1944 г. советская власть была восстановлена на всей этнической украинской территории.
Так же, как это делали в 1941 г. Советы, отступающие нацисты обратились к тактике «выжженной земли». В приказе Гитлера его войскам подчеркивалось: «Нельзя допустить, чтобы при нашем отступлении из Украины мы оставили после себя хотя бы одного человека, хоть одну голову скота или горсть зерна... Враг должен найти полностью выжженную и опустошенную землю». В результате из 300-километровой полосы вдоль левого берега Днепра были угнаны массы людей, значительная часть Полтавы, Днепропетровска, Кременчуга и многих других городов была сожжена дотла. Правобережье избежало столь масштабных разрушений, хотя также пережило массовые эвакуации.
Пропагандистское наступление Сталина. В отличие от Гитлера Сталин был способен учиться на собственных ошибках. Увидев, насколько равнодушным оказалось население к его режиму в начале войны, он решил развернуть широкую пропагандистскую кампанию. Ее целью было призвать советских граждан на оккупированных территориях к сопротивлению фашистам, а также дать понять, что после войны режим будет более терпимым. Поскольку в борьбе против немцев национальные мотивы явно перевешивали марксизм, главной темой этой кампании стала национальная. Русское национальное чувство и даже русский национализм были поставлены в центр внимания, в общественном сознании создавался новый образ славы Российской империи, ее борьбы против иностранных захватчиков в прошлом, всячески эксплуатировались образы ее великих героев. Наряду с этим Сталин прилагал немалые усилия, чтобы привлечь к себе симпатии украинцев.
Дабы достичь впечатления суверенности УССР, были сформированы дополнительные министерства в ее правительстве — иностранных дел и обороны. Как и другие республики, Украина получила право (но не реальную возможность) вступать в международные контакты. Видные украинские деятели заняли высокие государственные посты. Например, драматург Олександр Корнийчук стал министром иностранных дел, а всеобщая знаменитость — партизанский командир Ковпак — министром обороны. Однако иметь свои воинские формирования Украина могла лишь на бумаге. Зато южная часть фронта была названа Украинским фронтом, новый престижный воинский орден получил имя Богдана Хмельницкого. Менее заметным стал контроль за культурной деятельностью украинцев, а патриотическое стихотворение Володимира Сосюры «Любіть Україну» было даже отмечено Сталинской премией.
Заметив, как быстро и охотно люди на оккупированных территориях возвращались к религии, Сталин примирился с Русской православной церковью, отменив многие ограничения на ее деятельность и распустив пропагандистскую организацию — Союз воинствующих безбожников. Православная церковь отплатила благодарностью, призывая верующих бороться против немцев и отлучая тех, кто сотрудничал с ними.
Возвращение Советов в Западную Украину. Поскольку Западная Украина находилась под властью Советов непродолжительное время, возвращение сюда Красной армии происходило совсем иначе, чем на советизированном востоке. Заняв Западную Украину в 1944 г., Советы — в отличие от относительно осторожной политики 1939 г.— быстро, решительно и бескомпромиссно навязали свою власть «националистическим» западным украинцам.
Все мужчины в возрасте от 18 до 50 лет были мобилизованы в Красную армию и отправлены на фронт, плохо вооруженные и почти без военной подготовки. Немедленно начались репрессии против греко-католической церкви. Митрополит Шептицкий был арестован во Львове и посажен под домашний арест. Через несколько месяцев он умер. Его преемник Йосип Слипый был отправлен в концлагерь. Началась подготовка к насильственному включению греко-католической церкви в состав контролируемой Москвой Русской православной церкви.
Западную Украину наводнили свыше 30 тыс. партийных работников и 3,5 тыс, специально подготовленных пропагандистов с Восточной Украины, которые начали новую кампанию советизации региона. Поскольку интеллигенция была наиболее национально сознательной частью здешнего населения, власти предпринимали особые усилия, чтобы оградить от нее рабочих и крестьян, обещая уделить «особое внимание» тем интеллигентам, кто получил образование не при Советах, а в «буржуазных» школах. В результате значительная часть западноукраинской интеллигенции предпочла бежать с отступающими немцами с тех территорий, которые еще не были оккупированы Красной армией.
Приход Советов в Западную Украину поставил перед руководством УПА сложный вопрос о целесообразности продолжения борьбы против превосходящих сил Сталина. Поначалу ОУН полагала, что в ходе войны нацисты и Советы доведут друг друга до полного изнеможения — подобно тому, как это было в 1917—1918 гг. Когда же стало ясно, что СССР выходит победителем в борьбе на востоке, ОУН ожидала, что побежденная Германия войдет в союз с западными державами, чтобы предотвратить советский экспансионизм. Именно эти ложные надежды в значительной степени побуждали руководство ОУН—УПА продолжать борьбу против Советов.
После того как основные силы Красной армии прокатились по Украине, УПА провела рад акций, направленных на срыв мобилизации, предупреждение депортаций «ненадежных элементов» и противодействие репрессиям в отношении грекокатолической церкви. Действия УПА направлялись в первую очередь против НКВД, членов коммунистической партии и тех, кто шел на сотрудничество с советской властью. Весной 1944 г., попав в засаду, в стычке с отрядом УПА был смертельно ранен известный генерал Красной армии Николай Ватутин. Пытаясь ликвидировать УПА, советские войска организовывали масштабную блокаду партизанских территорий, засылали в ее ряды агентов с целью уничтожения командиров, создавали специальные антипартизанские батальоны. Советская пропаганда развернула интенсивную кампанию дискредитации ОУН и УПА, изображая их подручными нацистов,— кампанию, продолжавшуюся до последнего времени.
Некоторые стычки советской армии с УПА достигали значительных масштабов. Например, в апреле 1944 г. в операции против УПА в районе Кременца на Волыни участвовали подразделения общей численностью до 30 тыс. человек. Другие столкновения были более мелкими, но очень частыми. Согласно советским данным, осенью 1944 г. на Волыни УПА провела 800 рейдов. Только на Станиславовщине в Галичине было убито около 1500 советских активистов. В этот период, по заявлениям советских властей, им удалось уничтожить 36 «банд» УПА общей численностью 4300 человек. Как и следовало ожидать, бои были крайне ожесточенными — ни одна сторона не поступалась и пядью земли. Раненые бойцы УПА часто кончали жизнь самоубийством, лишь бы не попасть в руки врага. К моменту окончания войны 9 мая 1945 г. контроль Советов над западноукраинским селом был еще весьма и весьма неполным.
Даже поверхностный подсчет потерь, понесенных Украиной и ее населением во время второй мировой войны, производит ужасающее впечатление. Погибло в общей сложности 5,3 млн человек, т. е. каждый шестой житель Украины. На принудительные работы в Германию было угнано 2,3 млн человек. Полностью или частично было разрушено свыше 700 городов и 28 тыс. сел, без крова остались 10 млн человек. Для большей наглядности можно привести такой факт: на одну уничтоженную французскую или чехословацкую деревню приходилось 250 украинских, испытавших такую же судьбу. Война принесла Украине такие разрушения, каких не испытала ни одна другая европейская страна, поэтому ее экономические потери кажутся невероятными. Полное или частичное разрушение свыше 16 тыс. промышленных предприятий и 28 тыс. колхозов означало, что Украина лишилась многого из того, что такой дорогой ценой было достигнуто в 1930-е годы. Подсчитано, что общие экономические потери Украины составили 40 %. Итак, в течение чуть более 10 лет украинцы тяжело пострадали от жестоких эксцессов тоталитарных режимов.
Хотя уровень национального самосознания украинцев уже был значительно более высоким, чем в 1917—1920 гг., во время второй мировой войны они разрывались между нацистами и Советами. К величайшему разочарованию интегральных националистов, украинцы фактически были лишены возможности действовать согласно своим интересам: в отличие от периода 1917—1920 гг. они могли только реагировать на события, а не воздействовать на их ход и результаты. И все же, несмотря на ужасающие потери, окончательный итог войны нес в себе некоторые позитивные для украинцев моменты. Наиболее важным было то, что в результате захвата Советским Союзом западноукраинских земель все украинцы соединились впервые за несколько столетий в одном государстве: в СССР, или конкретнее — в границах Украинской Советской Социалистической Республики — УССР. К тому же временные уступки Сталина национальным устремлениям нерусских народов вселили в них надежды, что после войны «все будет по-другому». Наконец, как часть СССР, Украина относилась к победителям в этой страшной войне. У многих украинцев радость победы дала подъем чувству, которое один советский офицер так высказывал в 1945 г.: «Вся атмосфера была наполнена ожиданием чего-то нового, чего-то чудесного и славного. Никто из нас не сомневался в нашем светлом будущем».
Европа шла ко второй мировой войне, и казалось, что украинцам в целом нечего терять в ходе тех радикальных сдвигов, которые она несла с собой. Будучи постоянным объектом эксцессов сталинизма и неуклонно усиливающихся репрессий поляков, румын и венгров, украинцы надеялись, что любые перемены — даже принесенные войной — изменят к лучшему условия их существования. Однако те, кто думал подобным образом, жестоко ошибался: их участь из тяжелой стала просто ужасающей. Развал Польши в начале войны привел ко включению западноукраинских земель в сферу куда более жестокого советского режима. Когда Советы были сметены немцами, последние установили в Украине нацистский режим, исключительный по своей бесчеловечности. Оказавшись в центре схватки двух тоталитарных монстров, не имея государства, защищавшего бы их интересы, украинцы были совершенно беззащитными перед опустошительным воздействием войны и беспощадной политикой тех, кто ее вел.
Война в Украине: первый период
Для Украины вторая мировая война довольно четко делится на два периода. Первый начался 1 сентября 1939 г., когда Германия приступила к захвату Польши, а Советский Союз немедленно оккупировал ее восточные земли. Главной особенностью этого этапа, касавшегося только западных украинцев, стало появление на их землях новых оккупантов (речь идет прежде всего о Советах). Второй период начался с нашествием Германии на СССР 22 июня 1941 г. и продолжался до осени 1944 г., когда немецкие войска были изгнаны с территории Украины. На протяжении почти всего этого времени Украина была полностью захвачена нацистами и сполна познала все ужасы войны.
Среди многочисленных факторов, приведших к войне, особое место занимают два дипломатических соглашения, непосредственно касавшиеся украинцев. Подписав 30 сентября 1938 г. в Мюнхене пакт с Германией, западные державы во главе с Англией попытались умиротворить Гитлера, отдав ему на растерзание Чехословакию (и Закарпатье). Однако это не столько удовлетворило Гитлера, сколько продемонстрировало беспринципность Запада и еще больше распалило аппетиты нацистов к территориальным «приобретениям». Еще большее отношение к развязыванию войны имеет нацистско-советский пакт от 23 августа 1939 г.— один из самых удивительных договоров в истории. Гитлер, не скрывавший ни своей ненависти к советской системе, ни своих претензий на Востоке, нуждался в нейтралитете Советского Союза, чтобы все силы бросить на разгром западных противников. Со своей стороны Сталин также изо всех сил стремился заключить договор о ненападении и нейтралитете с Гитлером, рассчитывая направить нацистскую агрессию против Франции и Англии и тем самым выиграть время для подготовки к войне, пока «капиталисты» будут ломать друг другу хребты. Кроме удовлетворения этих первоочередных нужд двух государств, пакт предусматривал их взаимообмен оружием и сырьем. Наиболее же важным было то, что пакт содержал секретные протоколы, в которых Гитлер и Сталин пришли к соглашению о разделе Восточной Европы на сферы влияния и оккупации. В соответствии с этим соглашением к Советскому Союзу отходили почти все западноукраинские земли.
Получив гарантии нейтралитета Советского Союза, Гитлер начал захват Польши, спровоцировав тем самым начало второй мировой войны. Спеша захватить свою долю гибнущего польского государства, советские войска пересекли его восточные границы и к 17 сентября оккупировали почти все земли, населенные западными украинцами и белорусами. Всего за четыре недели Польша исчезла с карты Европы.
Советская оккупация Западной Украины. С начала своей первой оккупации Западной Украины, длившейся 21 месяц, Советы прикладывали все старания, чтобы завоевать «умы и сердца» людей. Они провозгласили себя «знаменосцами высших гуманистических принципов» и оправдывали свое сотрудничество с нацистами в разделе Польши стремлением протянуть руку помощи угнетенным меньшинствам, особенно своим «братьям» — украинцам и белорусам. Особенные усилия были направлены на демонстрацию «украинства» нового режима. Советские войска, вошедшие в Галичину, назывались Украинским фронтом, командовал ими генерал с явно украинской фамилией — Семен Тимошенко. Все эти символические пассы должны были придать советскому нашествию характер братской помощи украинцев украинцам.
Новый режим старался также выглядеть демократическим. 22 октября 1939 г. он организовал выборы, на которых население было вынуждено голосовать за единственный список кандидатов — сторонников аннексии Западной Украины Советским Союзом. Не удивительно, что около 93 % проголосовали так, как этого хотел режим. В июне 1940 г. СССР заставил Румынию отдать ему Бессарабию и Буковину. Таким образом, к УССР прибавилось свыше 7 млн жителей Западной Украины.
Некоторые мероприятия советской власти принесли западным украинцам конкретные улучшения. Много было сделано для украинизации и развития системы просвещения. К середине 1940 г. количество начальных школ в Западной Украине выросло до 6900, из них 6 тыс. были украинскими. Львовский университет, эта цитадель польской культуры, получил имя Ивана Франко, перешел на украинский язык преподавания и открыл свои двери украинским студентам и профессуре. Значительно улучшилась система здравоохранения, особенно в сельской местности. Были национализированы промышленные предприятия и коммерческие фирмы, в большинстве принадлежавшие полякам и евреям. Однако наиболее популярным мероприятием стала экспроприация советской властью польских крупных землевладений и обещание передела их между крестьянами.
Одновременно с этими реформами Советы начали ликвидацию политической, социально-экономической и культурной инфраструктуры, созданной западными украинцами. Вскоре после установления советской власти НКВД арестовал западноукраинских политических лидеров и депортировал их на Восток. УНДО и другие крупные украинские политические партии были распущены. Та же судьба постигла большинство кооперативов, оставшиеся реорганизовывались на советский манер. Прекратилась деятельность «Просвіти». Поняв, что они живут на «одолженное время», от 20 до 30 тыс. украинских активистов бежали на польские территории, оккупированные немцами. Ликвидация организаций, политических партий и лиц, представлявших либеральные и центристские тенденции, привела к тому, что у западных украинцев осталась лишь одна жизнеспособная политическая организация — подпольная сеть ОУН.
Украшению образа нового режима явно не способствовал стиль работы многочисленных советских чиновников, наводнивших Западную Украину. Привыкшие действовать в «пролетарском» стиле, они часто просто шокировали местных украинцев своей грубостью и примитивизмом, особенно странными для носителей «передового строя». Почти повальное использование русского языка представителями советской Украины быстро развеяло иллюзии относительно их «украинства».
Вначале Советы были поддержаны местными коммунистами, вышедшими из подполья, которых новая власть старательно использовала для «разоблачения» украинских националистов. Поскольку в составе этих коммунистов, а также чиновников, прибывавших из СССР, было много евреев, среди западных украинцев и поляков заметно оживились антисемитские настроения. Довольно скоро и местные коммунисты разочаровались в Советах, особенно после того как некоторые из них были арестованы и расстреляны по подозрению в троцкизме.
Время шло, и с ним становились все более явными другие непривлекательные стороны советского режима. Земли, экспроприированные у польских помещиков и «розданные» беднейшим крестьянам, вдруг понадобились для создания колхозов, и около 13 % этих земель было коллективизировано. После этого большинство крестьянства, и раньше не пылавшего любовью к Советам, окончательно отвернулось от нового режима. Интеллигенция, в значительной мере довольная Советами, предоставившими ей работу в образовательных и культурных учреждениях, вскоре поняла, что попала в положение жестко контролируемых исполнителей распоряжений режима, несогласие с которым грозило арестом и депортацией.
Учитывая особую привязанность западных украинцев к своей церкви, новая власть поначалу довольно осторожно обращалась с греко-католической церковью, наложив относительно небольшие ограничения на ее деятельность. Священников обязали иметь специальные паспорта, а церковные помещения были обложены довольно высоким налогом. Однако со временем эти ограничения достигли угрожающих размеров. Советы запретили преподавание религии в школах, конфисковывали церковные земли, активизировали антирелигиозную пропаганду. Эта политика коснулась и православной церкви на Волыни; более того — прилагались усилия к тому, чтобы перевести ее под власть Московского патриархата.
Весной 1940 г. режим прекратил свои игры в демократию и развернул массовые репрессии против украинцев и поляков. Наиболее распространенным и устрашающим методом были депортации. Без всякого предупреждения, без суда, без предъявления даже формального обвинения новоиспеченных «врагов народа» арестовывали, загружали, словно скот, в вагоны и отправляли в Сибирь и Казахстан на рабский труд в ужасающих условиях. Множество депортированных погибало, нередко вымирали целые семьи.
Первая волна депортаций захватила ведущих украинских, польских и еврейских политических лидеров, промышленников, крупных землевладельцев, купцов, чиновников, судей и адвокатов, отставных офицеров и священников. Позднее аресту подлежал уже любой, подозревавшийся в «украинском национализме». На последнем этапе, весной 1941 г., режим депортировал людей без разбора. Высылали всех подряд —тех, кто имел родственников за границей или переписывался с ними, и тех, кто оказался у своих друзей в момент их ареста, и тех, на кого донесли по злобе или из зависти, наконец, просто людей, оказавшихся в неудачное время в неподходящем месте. «Никто, буквально никто,— писал свидетель этих событий,— не был уверен, что следующей ночью не придет его черед».
По данным митрополита Андрея Шептицкого, Советы депортировали только из Галичины около 400 тыс. украинцев. Еще больше пострадали поляки, особенно колонисты. По подсчетам польского правительства в эмиграции, во время советской оккупации восточных земель Польши отсюда было депортировано на восток СССР около 1,2 млн человек, большинство из них — поляки. Это означало катастрофический поворот в судьбе поляков, которые, потеряв государство и его поддержку, превратились из угнетателей в угнетенных.
Без сомнения, включение западноукраинских земель в состав УССР было событием большой исторической значимости, поскольку впервые за несколько столетий украинцы объединились в едином государстве. Однако из-за своей краткосрочности это насильственное соединение не принесло коренных изменений ни Западной, ни советской Украине. И тем не менее в одном это событие имело глубокий и непосредственный результат: первое близкое знакомство западных украинцев с советской системой стало для них в целом негативным опытом, и многие из них пришли к выводу, что «большевистской» власти следует избегать любой ценой.
Украинцы под немецкой оккупацией. Большинство западных украинцев в 1939—1941 гг. пребывали под советской властью, однако небольшая их часть попала и под немецкую оккупацию. Это были около 550 тыс. украинцев, населявших Лемковщину и Холмщину, расположенные на восточных границах Польши. Со всех сторон окруженные поляками, изолированные от украинских центров, жители этих районов находились на самом низком уровне социально-экономического, политического и культурного развития среди всех украинцев. В 1939—1940 гг. сюда, однако, перебежало от 20 до 30 тыс. украинских политических беженцев из Галичины, спасавшихся от советских репрессий. Часть их осела среди своих земляков, часть сосредоточилась возле Кракова, этого центра украинских беженцев, и все они способствовали подъему общественной активности украинцев Лемковского и Холмс кого районов Генерал-губернаторства, как теперь стала называться эта часть оккупированной немцами Польши.
Генерал-губернатор этой территории Ганс Франк имел специальное указание Гитлера рассматривать ее как немецкую колонию, в соответствии с чем здешнее население обладало минимальными правами. Хотя теоретически высшей властью в регионе пользовался Франк, выполнявший распоряжения Гитлера, на практике не меньшими полномочиями, чем он, располагало гестапо (нацистская политическая полиция).
Сразу после прихода немцев десятками стали появляться комитеты взаимопомощи, как правило, состоявшие из членов ОУН или их сторонников. Основной целью комитетов было удовлетворение основных, самых элементарных экономических и культурных нужд украинского населения Генерал-губернаторства. Весной 1940 г. с молчаливого согласия Франка эти комитеты сформировали координационный орган в Кракове — Украинский центральный комитет (УЦК) во главе с известным ученым-географом Володимиром Кубийовичем. Фактически УЦК представлял собой агентство социального обеспечения, пытавшееся помогать больным и пожилым людям, беспризорным детям, заботившееся о здравоохранении и просвещении, помогавшее военнопленным и защищавшее интересы украинских рабочих, посылаемых из Генерал-губернаторства в Германию. Немцы абсолютно ясно дали понять, что УЦК никоим образом не имеет никаких политических прерогатив.
Впрочем, выполняя эти свои функции, УЦК не отказывался от некоторых своих скрытых целей, т. е. организации противодействия польскому влиянию на украинцев и развитию их национального самосознания. Зная об этом, немцы не только не вмешивались, но и частично содействовали УЦК, надеясь, что рост национального самосознания украинцев станет противовесом более многочисленным полякам. Из этих же соображений немцы часто способствовали назначению украинцев на низшие посты в администрации или полиции в этнически смешанных районах. Когда некоторые украинцы пользовались своим новым положением, чтобы отплатить полякам за обиды предвоенных лет, немцы особенно не беспокоились возникающей в этих случаях напряженностью.
Под умелым руководством Кубийовича и с помощью беженцев из Галичины около 800 представителей УЦК довольно быстро создали сеть украинских школ, кооперативов и молодежных групп во всех местностях, где проживало значительное количество украинцев. Они также основали издательство в Кракове и способствовали распространению украинской прессы в регионе. Их деятельность не только помогла украинцам восполнить потери времен польского гнета, но и часто облегчала тяготы войны и немецкой оккупации. После вторжения Германии в СССР и включения Галичины в состав Генерал-губернаторства влияние УЦК распространилось и на Галичину. Во время войны УЦК оставался единственной украинской организацией, которая могла, пусть и в весьма ограниченных масштабах, защищать социально-экономические интересы украинцев в Генерал-губернаторстве.
Украинцы под венгерской оккупацией. После того как в марте 1939 г. венгерская армия захватила Карпатскую Украину и свергла ее правительство, Закарпатье было включено в состав Венгрии, где оно и оставалось на протяжении всей войны. Поскольку почти 550 тыс. украинцев, живущих здесь, сохранили самые неприятные воспоминания о вековом владычестве венгров, продолжавшемся до 1918 г., их возвращение, мягко говоря, не вызвало восторга. Пытаясь сотворить хорошую мину при плохой игре, венгерское правительство вначале даже посулило Закарпатью автономию. Однако скоро стало ясно, что это обещание не будет выполнено и что, наоборот, готовится новый виток постепенной мадьяризации Закарпатья.
Почти сразу же венгры начали широкие преследования украинофилов. Сотни были расстреляны, тысячи брошены в тюрьмы, около 30 тыс. бежало в соседнюю Галичину (откуда их, в свою очередь, Советы депортировали в Сибирь). Все украинские издания и организации были запрещены. Однако, приняв решение искоренить в Закарпатье нарастающее украинское движение, венгерское правительство еще не было готово ко всеобщей мадьяризации (хотя оно постоянно и содействовало усилению венгерского культурного влияния, особенно в школах). Поэтому оно избрало переходный, или русинофильский, вариант, основывавшийся на идее, что местное население является не чем иным, как отдельной русинской нацией, которая столетиями была органически связана с венграми. Главными идеологами и радетелями этого подхода стали два местных политика, многолетние агенты будапештского правительства Андрий Бродий и Степан Фенцик, опиравшиеся на мадьяри-зированное греко-католическое духовенство.
Венгерский режим принес не только политический гнет — он вызвал также упадок просвещения и усилил экономическую эксплуатацию края. Единственным позитивным аспектом шестилетней венгерской оккупации Закарпатья стало то, что она уберегла эту землю от присутствия нацистов и от того опустошения, которое они нанесли большей части Украины. Правда, это не спасло около 100 тыс. местных евреев, большинство которых погибло в нацистских лагерях смерти.
Раскол ОУН. С началом войны напряженность, копившаяся внутри ОУН, прорвалась на поверхность. Между ветеранами движения, участниками освободительной борьбы 1917— 1920 гг., составлявшими заграничное руководство ОУН, и молодыми галицкими радикалами, вступившими в организацию в 1930-е годы, назрели острые противоречия. Группа радикалов вела ожесточенную борьбу против польского режима на западноукраинских землях, и многие из них сидели в тюрьмах. Оба лагеря не имели принципиальных расхождений, поскольку основывались на базовых постулатах интегрального национализма. Отчуждение шло от разницы в возрасте, личных антипатий и различий в вопросах тактики. После гибели в 1938 г. Коновальца его преемником виделся ближайший соратник вождя Андрий Мельник — человек хорошо образованный, сдержанный и терпимый. Молодые же радикалы хотели иметь вождем более динамичного, волевого Степана Бандеру (недавно вышедшего из польского лагеря), считая, что в новых, критических условиях он лучше подходит на эту роль.
Еще до того как Бандера и его соратники вышли из застенков, их сторонники обрушили на лидеров ОУН за границей шквал критики. Их обвиняли в преувеличении роли иностранной поддержки (особенно со стороны Германии) при одновременном пренебрежении развитием «органических» связей с массами в Западной Украине, в медлительности и пассивности, ведущей к отставанию от стремительно развивающихся событий, в попустительстве «политическим спекулянтам и оппортунистам», пробравшимся в руководство движением. В сентябре 1939 г. Бандера выдвинул перед ОУН задачу создания вооруженного подполья, готового сражаться с каждым,— даже если это будут немцы,— кто стоит на пути к независимости Украины. Он настаивал на том, чтобы ОУН поддерживала контакты как с Германией, так и с западными союзниками. Однако Мельник и его сторонники упорно отстаивали свои позиции, указывая, что укрепление связей необходимо именно с Германией, поскольку западные державы не проявляют никакого интереса к украинским национальным устремлениям. Что же касается создания вооруженного подполья, то этот шаг вызовет только репрессии немцев и не принесет ни политических, ни военных дивидендов.
Настоящие страсти разгорелись вокруг вопроса о составе нового руководства ОУН. В августе 1939 г., пока многие ее соперники еще находились в тюрьмах, фракция Мельника созвала в Риме конференцию и формально провозгласила его вождем. Однако в феврале 1940 г. Степан Бандера провел другую конференцию — в Кракове, которая не признала решений, принятых в Риме. Не сумев достичь компромисса, обе группы провозгласили себя единственными законными руководителями ОУН. Сторонники Бандеры, в основном молодежь, составлявшая большинство организации, стали называться ОУН-Б или ОУН-Р (революционная), или просто бандеровцами; более умеренные члены ОУН, сторонники Мельника, взяли название ОУН-М, или мельниковцы.
Вне всякого сомнения этот раскол нанес огромный вред делу интегрального национализма. Антагонизм между двумя фракциями достиг такого накала, что они нередко сражались друг с другом с таким же остервенением, как и против врагов украинской независимости. Итак, именно в то время, когда украинские интегральные националисты оказались перед лицом великих испытаний, принесенных войной, они были уже разделены на два непримиримых лагеря. Более того — под угрозой оказалось все движение украинского интегрального национализма, а внутренние раздоры нанесли ущерб его моральному авторитету.
Война в Украине: второй период
22 июня 1941 г. нацистская Германия внезапно напала на СССР. Столкновение двух тоталитарных систем привело к войне титанических масштабов и небывалой жестокости. Бои развернулись вдоль фронта протяженностью более 3 тыс. км, тянувшегося от Белого моря на севере до Черного на юге, причем со стороны немцев и их союзников в боях участвовало около 3 млн человек, советские силы исчислялись более чем в 2 млн. Из-за безусловной веры Сталина в соблюдение Гитлером нацистско-советского пакта Советы пропустили мимо ушей многочисленные предупреждения о готовящейся агрессии и в результате были захвачены врасплох. К тому же сталинские генералы допустили грубейший стратегический промах, сосредоточив вблизи границы слишком большие массы войск. Это позволило подвижным танковым соединениям немцев расчленять их, обходным маневром окружать и уничтожать. Советы терпели один катастрофический провал за другим, паника охватила все высшее руководство во главе со Сталиным, в правительстве царил хаос,— казалось, крах Советского Союза не за горами.
Наибольшая часть войск захватчиков — группа армий «Юг» под командованием фельдмаршала Карла фон Рундштедта — двигалась на Украину. Именно в Украине немцы добились некоторых самых впечатляющих начальных успехов, среди которых наибольшим был разгром крупной советской группировки в районе Киева и захват 650 тыс. пленных (сентябрь 1941 г.). Через четыре месяца после начала кампании немцы захватили почти всю Украину. К декабрю 1941 г. они оккупировали территорию с населением 80 млн человек (42 % населения всего Советского Союза), где размещалась значительная часть производственных мощностей СССР. В плен попало 3,8 млн советских солдат (из них около 1,3 млн были украинцы). Относительная легкость, с какой эти люди были захвачены в плен, свидетельствовала о нежелании многих красноармейцев защищать советскую систему.
Наступление Германии в 1941 г.
Еще меньшее желание поддерживать Советы выказало гражданское население Украины. В Западной Украине, где «совіти» были особенно непопулярными, немцев часто приветствовали как освободителей. В Восточной Украине к немцам отнеслись более настороженно, однако и здесь ширились надежды, что их приход принесет улучшение по сравнению со сталинским режимом. Отсюда и многочисленные фотографии в немецкой прессе, изображавшие украинцев, радостно встречающих немцев хлебом-солью.
Поспешное отступление Советов имело трагические последствия для тысяч политических заключенных в тюрьмах Западной Украины. Не в силах переправить их всех на Восток, НКВД в течение недели, с 22 по 29 июня 1941 г., произвел массовую ликвидацию узников, невзирая на степень их вины. Массовые убийства произошли во Львове, Самборе, Станиславове, что в Галичине (здесь погибло около 10 тыс. заключенных), и в Ривном и Луцке на Волыни, где было зверски уничтожено еще 5 тыс. человек. Эти экзекуции вслед за массовыми депортациями и нарастанием советского террора только усугубили отвращение западных украинцев к Советам.
Преодолев первоначальную растерянность, советские власти приступили к более организованному отступлению. Вполне в духе русских традиций они избрали тактику «выжженной земли», которая, по словам Сталина, должна была сделать «невозможной жизнь в тылу врага». Все предприятия, которые могли быть использованы немцами, подлежали уничтожению. Киев, например, пережил больше разрушений от отступающих Советов, взорвавших множество выдающихся сооружений города, чем от наступающих немцев. В Донбассе Советы затопили большинство шахт. Основные предприятия огромного Днепропетровского гидроэлектрокомплекса, так же как и все 54 домны Украины, были взорваны.
Отличительной чертой советского отступления была массовая эвакуация за Урал и в Среднюю Азию оборонных заводов, квалифицированных рабочих и основных интеллектуальных сил. Возможно, это была крупнейшая эвакуация в истории, в ходе которой Советы переправили в районы, находящиеся вне досягаемости немцев, около 1500 заводов и свыше 10 млн человек. Местопребыванием украинского советского правительства на время войны стала Уфа — столица Башкирской автономной республики, расположенная на Урале. Это массовое перемещение промышленных предприятий и рабочей силы в значительной степени способствовало повышению способности СССР продолжать войну.
Исключительную активность во время эвакуации проявил НКВД. Подозревая всех, кто пытался избежать эвакуации, в предательстве советского государства, он арестовывал и казнил большие количества людей. Заключенных, имевших сроки более трех лет, расстреливали, дабы избавиться от антисоветских элементов, которые могли бы быть использованы немцами. Кроме того, НКВД оставлял многих своих агентов для последующего проникновения в немецкую оккупационную администрацию, особенно в полицию, и для слежки за теми, кто не успел эвакуироваться.
ОУН и нацистская Германия
Украинские интегральные националисты с энтузиазмом приветствовали нападение Германии на СССР, видя в этом событии многообещающую возможность для образования независимого украинского государства. Однако хотя ОУН и немцы имели общего врага, их интересы и цели были просто несопоставимы. Немцам ОУН представлялась полезной главным образом как диверсионная сила, способная опустошать тылы советской армии. Со своей стороны интегральные националисты, совсем недавно пережившие разочарование в Гитлере в связи с его поведением относительно Карпатской Украины, явно не стремились служить орудием Берлина; в их намерения входило использовать войну для распространения собственного влияния в Украине. Таким образом, каждая сторона собиралась использовать другую в своих, часто взаимоисключающих, целях.
И без того натянутые отношения между ОУН и нацистами осложнялись рядом других нюансов. Среди немцев существовали серьезные различия в отношении к ОУН: абвер (военная разведка) адмирала Вильгельма Канариса, имевший продолжительные связи с ОУН, считал необходимым сотрудничество с ней; аппарат нацистской партии, возглавляемый Мартином Борманом, пренебрежительно отвергал саму возможность отношения к ОУН как к серьезному политическому фактору. К тому же перед немцами, склонными к сотрудничеству с ОУН, возникал вопрос: какую именно фракцию поддерживать — относительно умеренных, но более слабых мельниковцев или деятельных, более многочисленных, но непокорных бандеровцев. Борьба за поддержку немцев еще больше обострила противостояние двух фракций: каждая считала себя единственным представителем украинского народа.
Результатом сотрудничества ОУН с немцами стало создание накануне вторжения в СССР украинского военного подразделения — «Легіону українських націоналістів». Состоявшее главным образом из украинцев пробандеровской ориентации, набранных на оккупированных немцами территориях, это формирование делилось на два батальона — «Нахтигаль» и «Роланд». Если немцы планировали использовать эти силы в диверсионных целях, то ОУН-Б надеялась, что они станут ядром украинской армии и к тому же будут способствовать росту влияния бандеровской фракции.
В первые же дни немецкого вторжения в Украину конфликт интересов нацистов и интегральных националистов вышел на передний план. Со смелостью, граничащей с безрассудством, ОУН-Б, поддержанная «Нахтигалем», не согласовав с немцами своего решения, предприняла дерзкий шаг, провозгласив 30 июня 1941 г. в только что взятом Львове Украинское государство. Премьером был избран ближайший соратник Бандеры Ярослав Стецько. ОУН-Б пошла ва-банк, полагая, что немцы скорее примут эту акцию как свершившийся факт, чем пойдут на конфронтацию в самом начале вторжения.
ОУН-Б не только обошла немцев, но и пыталась убедить перепуганное украинское население (не без успеха на первых порах), что действует с одобрения Берлина. Различными ухищрениями она добилась от старого, прикованного к постели митрополита Шептицкого заявления о поддержке декларации о независимости. Но если в отношении возможной нерешительности немецкого военного командования лидеры ОУН-Б не очень ошибались, то они совершенно просчитались в своей оценке нацистского политического руководства. Сразу же после провозглашения независимости Бандера и его соратники оказались в тюрьме гестапо. Тем временем ОУН-М, которая воздерживалась от антагонизмов с немцами, попыталась извлечь выгоду из неудачи своих противников. Впрочем,и она через несколько месяцев потеряла расположение нацистов.
Частью общей для обеих фракций ОУН стратегии — ставить немцев перед свершившимся фактом — стали их попытки (осуществляемые опять-таки без согласия немцев) создания органов местной администрации в оккупированных районах Украины. Для этой цели было собрано около 2 тыс. членов ОУН, в основном бандеровцев, которые, разбившись на так называемые «похідні групи», должны были следовать за наступавшими в глубь Украины немцами. На местах члены этих групп выявляли согласных к сотрудничеству с ними украинцев и формировали из них местную администрацию. Хотя это движение за дело интегрального национализма дало многочисленные примеры отваги и подвижничества многих молодых членов походных групп, оно выявило и некоторые отталкивающие стороны фракционной борьбы в ОУН. Наиболее показательным случаем стало убийство в сентябре 1941 г. в Житомире (возможно, боевиками ОУН-Б) двух членов руководства мельниковской фракции — Омеляна Сеника и Миколы Сциборского. После этого убийства и взаимообличения перед немцами стали обычным явлением в конфликте двух фракций.
Что до восточных украинцев, то после поспешного ухода Советов они, как правило, не нуждались в оуновских группах для того, чтобы начать действовать. Поскольку в первые месяцы оккупации немецкие военные власти относились к населению относительно мягко, многие украинцы спонтанно создавали местные органы администрации. Ожидая, что немцы ликвидируют ненавистные колхозы и раздадут землю, крестьяне собирали урожай в исключительно тяжелых условиях. Учителя организовывали школы, рабочие сами налаживали производство на заводах.
Священники, сумевшие уцелеть в 1930-е годы, начали отправлять службы и массами крестить детей и молодежь. Оживление религиозной жизни поставило вопрос о церкви. Православная церковь на Волыни раскололась на две — автономную и автокефальную, начавшие расширять свое влияние на центральные и восточные районы Украины. Первая придерживалась традиционной формы существования, и, не разрывая связей с Московским патриархатом, поддерживала идею церковной автономии, но до тех пор пока московский центр остается под властью Советов. Автокефальная возродила некоторые традиции УАПЦ 1920-х годов и привлекала в свои ряды украинцев, проникнутых национальной идеей.
По всей Украине начало выходить свыше 100 некоммунистических газет. В больших городах, особенно в Киеве, возникло множество литературных, научных и общественных группировок. Наблюдались даже попытки создания политических организаций. В октябре 1941 г. члены ОУН-М, только что освоившиеся в Киеве, выступили с инициативой создания «Української Національної Ради», надеясь, что этот орган станет основой центрального украинского правительства. Гражданские организации появились также в Харькове и Днепропетровске. В общем, развал советской власти сопровождался спонтанным подъемом активности украинцев в самых различных сферах, подогревавшимся ожиданиями того, что немцы вот-вот создадут украинское государство.
Однако у немцев были совсем иные планы. Раздраженная тем, что интегральные националисты не сделали для себя надлежащих выводов из ликвидации львовского правительства, нацистская администрация, сменившая военные власти, решила повторить этот урок, ужесточив его. В сентябре 1941 г. карательные отряды СС арестовали и расстреляли многих членов походных групп ОУН-Б. Примерно два месяца спустя гестапо взялось за ОУН-М, сосредоточившую в Киеве довольно влиятельные силы. Немцы расстреляли свыше 40 ведущих деятелей ОУН-М, в том числе известную поэтессу Олену Тели-гу, закрыли популярную газету «Українське слово». Киевская пресса перешла под контроль прорусских групп, послушно выполнявших указания немцев. Затем нацисты расстреляли украинского мэра Киева Володимира Багазия и вычистили из администрации, полиции и газет всех национально сознательных украинцев. Интегральные националисты ушли в подполье — стало очевидным, что их недолгий «медовый месяц» с нацистским режимом закончился.
Нацистская власть в Украине
По мнению Александера Даллина и других специалистов по истории второй мировой войны, «из всех восточных территорий, захваченных Третьим райхом, Украина, без сомнения, была наиболее значимой. Это была наибольшая из советских республик, полностью оккупированная немцами и... как поставщик продуктов и рабочей силы была просто незаменима». Решая, как распорядиться этой ценной добычей, нацистское руководство рассматривало два основных варианта. Первый, обычно связываемый с именем Альфреда Розенберга, одного из ведущих нацистских идеологов, предполагал использование украинцев в борьбе против Кремля путем предоставления им возможности создать собственное государство, которое оставалось бы под опекой Германии. Второй вариант, более популярный в нацистской иерархии, совершенно игнорировал интересы украинцев и предусматривал их безжалостную эксплуатацию в пользу нацистской империи.
Первоначально обстоятельства складывались так, что, казалось, именно Розенберг — как единственный член нацистского руководства, непосредственно знакомый с Восточной Европой,— будет формировать политику на завоеванных землях. Это впечатление подкреплялось тем фактом, что он был назначен главой министерства восточных территорий. Розенберг понимал суть устремлений народов этого региона, лишенных государственности (что не исключало их экономической эксплуатации Германией). Его известное убеждение в том, что наилучшим способом превозмочь Россию, этого опаснейшего соперника Германии, можно только развалив эту многонациональную империю, давало украинским интегральным националистам повод надеяться, что они придут ко взаимопониманию с нацистами. Однако оуновцы не знали того, что сам Гитлер был невысокого мнения о теориях Розенберга вообще и о его планах относительно Украины в частности.
Украина под немецкой оккупацией 1941—1944 гг.
Нацистская расовая доктрина рассматривала всех славян как людей второго сорта — «недочеловеков» (Untermenschen), единственным предназначением которых является служение господствующей немецкой расе. Гитлер и большинство его соратников по партии видели в Украине прежде всего территорию для расширения «жизненного пространства» немцев (Lebensraum), а в украинцах — будущих рабов немецких колонистов. Победы первого этапа войны убедили Гитлера, что церемониться с украинцами не стоит. В результате, когда пришло время назначить нацистского правителя Украины, Гитлер выбрал известного своей жестокостью и нетерпимостью Эриха Коха, который отличался к тому же исключительным презрением к славянам. Отношение Коха к новому назначению довольно четко было высказано в его обращении к своему штабу сразу после прибытия в Украину в сентябре 1941 г.: «Господа, я известен как злой пес. Именно поэтому я назначен райхс-комиссаром Украины. Наша задача состоит в том, чтобы высосать из Украины все соки, невзирая на чувства украинцев или состояние их имущества. Господа, я ожидаю полнейшей суровости по отношению к местному населению». По другому случаю он так подчеркивал свое отвращение к украинцам: «Если я обнаружу украинца, достойного сидеть за одним столом со мной, я должен буду его расстрелять». Лучшего человека, чтобы настроить украинцев против немцев, трудно было найти.
Отношение нацистов к украинцам быстро проявилось в их политике. В августе 1941 г., совершенно игнорируя национальные интересы украинцев, Гитлер санкционировал разделение Украины на отдельные административные единицы. Наибольшая из них, включавшая Правобережье и большую часть Левобережья, получив название «Райхскомиссариат Украина», была отдана в руки Коха Отказавшись установить свою «столицу» в традиционном центре Украины — Киеве, Кох избрал для этой цели небольшой провинциальный город на Волыни — Ривне. Вместо того чтобы присоединить Галичину к остальной Украине, ее включили в состав Генерал-губернаторства Польши, вызвав глубочайшее возмущение местного украинского населения. Буковина и часть Юго-Западной Украины с Одессой, переименованные в Транснистрию, были переданы союзнику немцев — Румынии. Наконец, самые восточные земли в районе Харькова, прилегавшие к линии фронта, остались под юрисдикцией немецкой армии. Все эти действия были четким отражением взглядов высшего нацистского руководства, считавшего, что «Украина не существует, это всего лишь географическое понятие».
Структура и масштабы гражданской немецкой администрации в Украине не оставляли никаких сомнений в том, что нацисты намереваются установить здесь тотальный контроль. В Украину было направлено необычайно большое количество чиновников. Однако, поскольку она стала одной из последних захваченных стран, Украине достались отбросы немецкого чиновничества. Поэтому надменность и высокомерие немцев нередко сочетались с некомпетентностью. Нерушимым принципом нацистского правления в Украине стало правило, согласно которому все важные административные и хозяйственные посты до уездного уровня отдавались только немцам. Украинцам разрешалось занимать только низшие административные должности: сельских старост, местечковых бургомистров, низших полицейских.
Характернейшим признаком природы нацистского режима было его обращение с военнопленными и евреями. Поскольку советское правительство не приложило никаких специальных усилий для эвакуации еврейского населения (и замалчивало сам факт его преследования), большинство евреев попало в руки фашистов, которые создали в Украине 50 гетто и более 180 концентрационных лагерей. В течение нескольких месяцев нацисты, в особенности специальные карательные отряды СС (Einsatzgruppen), уничтожили почти 850 тыс. евреев. В Киеве только за два дня в Бабьем Яру было истреблено 33 тыс. евреев.
Отношение нацистов к советским военнопленным также было совершенно бесчеловечным. В первые шесть месяцев войны в плен сдались миллионы красноармейцев, причем многие сделали это по своей воле. Уверенные в близости окончательной победы и одержимые стремлением устранить «излишек» славян, нацисты согнали пленных в лагеря под открытым небом, обнесенные колючей проволокой, и оставили их там умирать от болезней, холода и голода. В результате к концу войны из 5,8 млн советских военнопленных в немецких концлагерях погибло около 3,3 млн человек, из них 1,3 млн — в Украине. Такое обращение с военнопленными было не только варварским, но и попросту неосмотрительным. Известия о судьбе товарищей в плену, достигая Красной армии, только усиливали ее сопротивление и увеличивали потери немцев.
В августе — сентябре 1941 г. нацисты начали проводить систему мер, имевших глубочайшие последствия для всего населения Украины. Проигнорировав советы Розенберга и его ведомства, Кох решил, что эксплуатация сельского хозяйства Украины (его главная экономическая цель) будет осуществляться наилучшим образом, если оставить в неприкосновенности колхозную систему — конечно же, под иным названием, в измененном виде и под надзором немцев. Таким образом, надежды украинского крестьянства, что новый режим устранит колхозы, оказались тщетными. Кох не только понизил доходы крестьян, но и заставил работать их от восхода до заката. Только такой остервенелой эксплуатацией можно объяснить тот факт, что 85 % всех продовольственных ресурсов, вывозимых нацистами с оккупированных советских территорий, приходилось на Украину.
Антинемецкие настроения еще больше усилились после того, как нацисты стали использовать Украину в качестве не только главного поставщика продуктов, но и основного источника рабочей силы для промышленности и фермерских хозяйств Германии. Поначалу украинцы сами нанимались на работу в Третий райх для того, чтобы избежать тягот жизни на родине или в надежде получить специальность. Однако вскоре, когда стало известно о жестокой дисциплине, смехотворной зарплате и унизительном отношении к «остарбайтерам», люди стали уклоняться от трудовых наборов всеми возможными методами. В начале 1942 г. полиция Коха была вынуждена устраивать массовые облавы, хватая украинскую молодежь на базарах, при выходе из церквей и кинотеатров для отправки в Германию. О том «предпочтении», какое оказывали немцы в этом плане именно Украине, свидетельствует тот факт, что из 2,8 млн советских остарбайтеров, находившихся в Германии к концу войны, 2,3 млн были украинцы.
Поразительная жестокость нацистской власти с неменьшей силой проявилась в отношении к городскому населению и интеллигенции. Кох резко ограничил приток продуктов питания в города, утверждая, что Украине вообще не нужны городские центры. В перспективе немцы вообще намеревались превратить Украину в исключительно аграрную страну, в настоящий же момент городские жители Украины проедали то продовольствие, в котором нуждалась Германия. В результате этой политики голод стал обычным явлением в городах,и многие их жители были вынуждены разойтись по селам. Киев, к примеру, потерял около 60 % населения. Харьков, насчитывавший к приходу немцев 700 тыс. жителей, лишился 120 тыс. отправленных в Германию, 30 тыс. казненных немцами и 80 тыс. умерших от голода.
Были жестоко ограничены и возможности получения образования для населения Райхскомиссариата. Шеф СС Генрих Гиммлер предлагал «уничтожить всю украинскую интеллигенцию». Кох считал, что украинцам достаточно трех классов начального образования. Он дошел даже до того, чтобы свернуть медицинское обслуживание с целью подорвать «биологические возможности украинцев». Для подчеркивания расового превосходства немцев и «неполноценности» украинцев создавались рестораны, магазины, отделения в общественном транспорте «только для немцев».
Дабы полнее уяснить все аспекты правления нацистов в Украине, следует иметь в виду, что в «Райхскомиссариате Украина» этот режим достиг самых экстремальных своих форм. Хотя подобные условия распространялись на все другие оккупированные немцами территории Украины, административная практика в них имела значительные отличия от владений Коха. В Галичине, например, которая была районом Генерал-губернаторства Польши, немецкое правление было не таким жестоким, как в восточных районах. Конечно, большинство ненавидимых населением мер, таких как угон на работу в Германию, экспроприация продуктов в селах и удержание городов на полуголодном пайке, проводились и здесь. Но в отличие от своих восточных собратьев галичане получили возможность создать представительный орган во Львове — «Український земельний комітет», возглавленный Костем Панькивским. С марта 1942 г. он стал подчиняться У ЦК в Кракове, во главе которого стоял Кубийович.
Стараясь защитить украинское население от нацистских репрессий, расширенный УЦК придерживался гибкой тактики, избегая конфронтации с немцами и сосредоточившись на укреплении украинского присутствия в городах и развитии системы производства. Впрочем, когда возникала такая потребность, УЦК активно отстаивал украинские интересы. Например, когда в ходе немецких операций в феврале 1943 г. было стерто с лица земли несколько украинских сел, Кубийович смело заявил протест Франку: «Евреев уничтожили, теперь взялись за украинцев». Другим преимуществом, которым пользовались украинцы в Генерал-губернаторстве, была широкая сеть начального, среднего и профессионального образования. Им также разрешалось, правда в ограниченных пределах, развивать кооперацию и культурную деятельность. Как и везде, немцы монополизировали в Галичине все ключевые административные посты. Однако украинцы имели преимущество перед поляками в органах местной администрации. Эта политика, к великому удовлетворению немцев, усугубляла и без того напряженные отношения между двумя общностями.
Положение населения в самых восточных районах Украины, находившихся под юрисдикцией военного командования, мало отличалось от условий, созданных в Райхскомиссариате, однако полицейский террор не имел здесь таких масштабов. В частности, была разрешена деятельность некоторых гражданских организаций; наиболее известную возглавлял Володимир Доленко в Харькове. Румынский режим в Транснистрии на юго-западе Украины по сравнению с нацистским был более мягким. Румыны не уничтожали евреев (они передавали их нацистам), воздерживались от широкого политического террора и разрешили свободную торговлю. Однако они всячески подавляли любые украинские национальные проявления, запретили украинские издания и содействовали русскоязычным группировкам.
Политика нацистов в Украине была жестокой и недальновидной. Редко какому оккупационному режиму удавалось так быстро и окончательно настроить против себя первоначально дружелюбное или просто нейтральное население, как это сделали нацисты в Украине. Просто удивительно, насколько они оказались в плену своих теорий расового превосходства, чтобы настолько потерять чувство политической реальности. Грубейшие политические просчеты, допущенные немцами в Украине, поражали даже некоторых высокопоставленных лиц Третьего райха. В начале 1942 г., например, один из ближайших сотрудников Розенберга Отто Браутигам отмечал, что «сорок миллионов украинцев, радостно встречавших нас как освободителей, сегодня не только равнодушны к нам, но и начинают переходить в лагерь наших врагов». Но даже осознавая свои промахи, нацисты мало что делали, чтобы исправить их. По мнению многих современных историков, неспособность эффективно использовать нерусские народы (особенно украинцев) в борьбе против советского режима была одной из крупнейших политических ошибок Германии в этой войне.
В своем отношении к нацистам украинцы имели перед собою такую дилемму: подчинение или сопротивление. Как и во всей оккупированной немцами Европе, большинство населения решило подчиниться. Но если подчинение выходило за рамки пассивного выполнения немецких приказов, оно превращалось в сотрудничество. В Западной Европе, где лояльность по отношению к своему государству являлась чем-то само собой разумеющимся и нацисты были одним-единственным врагом, сотрудничество с ними обычно рассматривалось как предательство. В Украине этот вопрос решался далеко не так просто. Прежде всего проблематичной была сама лояльность украинцев по отношению к сталинскому режиму или польскому государству, которые обращались с ними не самым лучшим образом. Вставал вопрос: кто больший враг — сталинская система, принесшая столько бедствий в 1930-е годы, или нацистский режим, хозяйничавший теперь (но, возможно, пришедший не навсегда). Наконец, если учесть крайнюю жестокость обоих режимов во время их действия в Украине, сотрудничество с немцами в той или иной форме часто становилось для украинцев просто средством выживания.
Война поставила перед украинцами проблему проблем: как наилучшим путем выйти из тупиковой ситуации? Суть этой проблемы для большинства обычных людей сводилась к еще более простому (и очень сложному) вопросу: как сохранить свою жизнь? Для украинских лидеров и их организаций на оккупированных немцами территориях главной целью (или, скорее, неразрешимой задачей) было найти способ защитить интересы украинцев и от нацистов, и от становящихся все сильнее Советов. В этой ситуации многим украинским лидерам приходилось становиться на сторону одной тоталитарной системы (несмотря на отвращение к ней), для того чтобы противостоять другой. Поскольку советский строй уже являлся более продолжительной и вообще большей угрозой, почти все украинские организации в Третьем райхе пошли на сотрудничество с немцами,— как правило, ограниченное и имевшее сугубо тактические цели. Будучи нацией без государства, украинцы действовали с позиций слабейшего. Они не могли ни формировать политику, ни воздействовать должным образом на ход событий. Поэтому сотрудничество украинцев с немцами не имело характера союзничества, как, например, сотрудничество с Германией стран — союзниц Третьего райха. Конечно, среди украинцев были и приспособленцы, предатели, идеологические фанатики и антисемиты, однако ничто не говорит о том, что их количество было большим, чем среди других оккупированных народов.
На индивидуальном уровне сотрудничество с немцами обычно сводилось к работе в местной администрации или во вспомогательных полицейских частях, подчиненных соответствующим немецким подразделениям. Мотивы, приводившие к сотрудничеству с оккупантами, были самыми разными. В Западной Украине, где до войны поляки не допускали украинцев даже на самые низкие административные посты, основной побудительной причиной выступало желание взять хотя бы минимум власти в собственные руки и поменяться ролями с ненавистным противником. Не менее важным мотивом было стремление получить работу или удовлетворить личные амбиции. Наиболее печальную известность получил такой вид сотрудничества, как служба в охране концлагерей. Сюда неизменно набирали советских военнопленных, перед которыми стоял тяжелый выбор: идти в охрану или умирать в лагере.
При том, что украинцы занимали в аппарате нацистов самые низкие посты, и при монополии СС на проведение акций по уничтожению евреев участие украинцев в массовых убийствах не было ни широким, ни решающим. Обычно оно сводилось к конвоированию «полицаями» евреев в гетто. К тому же многие украинцы, рискуя жизнью, помогали евреям. Известнейший пример — митрополит Шептицкий: он не только укрывал сотни евреев в монастырях, но и в своих проповедях открыто осуждал нацистов за резню евреев. В 1943 г. в докладе СС Гиммлеру сообщалось, что митрополит является непоколебимым противником нацистской антисемитской практики и уже считает нацизм большим злом, чем коммунизм.
Кроме контактов между ОУН и немцами накануне войны, более значительным эпизодом временного совпадения интересов украинцев и оккупантов на организационном уровне было создание добровольческой дивизии СС «Галичина». Весной 1943 г. после поражения под Сталинградом нацистские власти приняли решение — набирать в армию жителей восточных территорий. Губернатор Галичины Отто Вехтер обратился к УЦК с предложением поддержать создание в немецкой армии украинской дивизии. После длительных переговоров и несмотря на сопротивление ОУН-Б Кубийович и его коллеги — в большинстве ветераны освободительного движения — дали согласие. Главной причиной, побудившей их принять такое решение, была надежда, что это хоть как-то облегчит положение украинцев. Немалое значение имел также горький опыт событий 1917—1920 гг.: Кубийович и его коллеги (так же, как и митрополит Шептицкий) были убеждены, что одной из главных причин, по которой украинцы после первой мировой войны не смогли создать свое государство, было отсутствие подготовленной армии. Понимая, что, судя по всему, близится поражение Германии, они решили, что на сей раз украинцы не должны остаться без регулярных вооруженных сил в грядущем хаосе.
Во время переговоров, предшествовавших созданию дивизии, УЦК настаивал на том, чтобы она сражалась только против Советов. Следуя указаниям Гиммлера, Вехтер требовал, чтобы командование дивизии было полностью немецким, а сама она, чтобы не раздражать Гитлера, должна называться не украинской, а галицкой. Когда в июне 1943 г. УЦК объявил о призыве в дивизию, откликнулось 82 тыс. человек, из них 13 тыс. вскоре стали бойцами добровольческой дивизии СС «Галичина».
Следует подчеркнуть, что в своем большинстве добровольцы руководствовались патриотическими чувствами. Симпатий к нацистскому режиму они не питали, а были исполнены веры в то, что, перенимая лучшие стороны немецкой воинской выучки, создают основы будущей регулярной украинской армии.
Бойцы галицкой дивизии не были единственными украинцами в армии Гитлера. Среди приблизительно 1 млн бывших советских граждан, надевших немецкую военную форму, украинцев насчитывалось около 220 тыс. (остальные в большинстве были русскими). Для сопоставления следует вспомнить, что около 2 млн украинцев воевали с советской стороны, а также большое число — в польской, румынской, венгерской, чешской, американской и канадской армиях. Такова была судьба народа без государства.
Движение Сопротивления
Как и везде в оккупированной Европе, в Украине сразу же после прихода немцев началось подпольное сопротивление. Его возникновению в немалой степени способствовало то, что немецкие войска не имели достаточного количества сил, чтобы полностью контролировать завоеванную территорию. Кроме того, в Украине уже существовало подполье, созданное ОУН, Советами и, на северо-западе, поляками, которое было в состоянии создать партизанские формирования. Источников пополнения партизанских рядов было вполне достаточно: сюда шли бывшие красноармейцы — коммунисты и националисты, евреи, полицаи-перебежчики, молодежь, скрывающаяся от немецких трудовых наборов, и многие другие. Поскольку основная часть территории Украины находится в степной полосе, непригодной для ведения партизанской войны, главными районами действий партизан стали северо-западные — леса Волыни, топи Полесья и Карпаты.
«Українська повстанська армія». Первые партизанские отряды украинских националистов появились в Полесье и на Волыни и, как это ни удивительно, не были связаны с ОУН. Вскоре после начала нацистско-советской войны местный украинский деятель, поддерживавший связи с петлюровским эмиграционным правительством УНР в Варшаве, Тарас Бульба-Боровец создал нерегулярную часть под названием «Поліська Січ», главной задачей которой была ликвидация остатков Красной армии в этом регионе. Когда на исходе 1941 г. немцы попытались разогнать его часть, Бульба-Боровец увел своих людей в леса, чтобы биться и против Советов, и против немцев. В 1942 г., скрываясь от преследований Коха, члены ОУН-Б и ОУН-М также создали на Волыни небольшие отряды.
В конце 1942 г. руководители ОУН-Б приняли решение сформировать крупные партизанские силы и заложить таким образом фундамент регулярной украинской армии, которая, по их глубокому убеждению, была необходима к концу нацистско-советской войны. Были причины и более срочного порядка: во-первых, усиливались немецкие репрессии против местного населения и крестьяне требовали от ОУН защитить их; во-вторых, в конце 1942 г. на северо-запад Украины стали проникать советские партизанские отряды из Белоруссии, следовательно, ОУН необходимо было взять на себя роль «народной армии», пока это не сделали Советы.
Стремясь объединить все националистические силы, ОУН-Б заставила отряды Боровца и ОУН-М соединиться со своими формированиями, которым она присвоила название «Української повстанської армії» (УПА). Член руководства ОУН-Б, один из высших офицеров недавно распущенного батальона «Нахтигаль» Роман Шухевич был назначен главнокомандующим расширенных сил. Опираясь на разветвленную и эффективную подпольную сеть ОУН-Б, УПА быстро выросла в большую, хорошо организованную партизанскую армию, контролировавшую значительные районы Волыни и Полесья, а позднее и Галичины. Хотя многие украинские эмигрантские источники утверждают, что в высший момент своего развития — в конце 1943 — начале 1944 г.— УПА насчитывала 100 тыс. бойцов, более взвешенные подсчеты указывают цифру в 30—40 тыс. По сравнению с другими подпольными движениями в оккупированной нацистами Европе УПА была уникальным явлением, поскольку практически не имела иностранной опеки. Ее рост и укрепление свидетельствовали о серьезной и массовой поддержке со стороны украинского населения.
Быстрый рост УПА требовал расширения ее политической базы. Хотя ОУН-Б составляла основу руководства УПА, было ясно, что одна националистическая фракция не в состоянии претендовать на роль выразителя интересов всех украинцев. Поэтому в июле 1944 г. по инициативе ОУН-Б в районе Сам-бора (Галичина) тайно собрались представители различных западноукраинских партий (кроме ОУН-М) и делегаты с Восточной Украины, которые создали «Українську Головну Визвольну Раду» (УГВР). Платформа новой организации отличалась тем, что в ней нашли отражение перемены, принесенные войной, в особенности опыт контактов с восточными украинцами, в результате чего значительно расширились горизонты политического мышления интегральных националистов.
Некоторые из этих идеологических сдвигов стали заметны уже в 1943 г., когда конгресс ОУН-Б провозгласил, что «ОУН борется против империализма и империй» и поэтому «борется против СССР и против немецкой «новой Европы». Подчеркивая свою солидарность с антинацистски ми и антисоветскими силами, УГВР одновременно предложила несколько важных поправок и дополнений к доктрине интегрального национализма. Она призвала к большей терпимости к неинтегральным национальным идеологиям, отказу от расовой и этнической исключительности, уделила значительно больше внимания социально-экономическим вопросам, столь важным для советских украинцев. Кроме того, УГВР призвала нерусские народы СССР к совместной борьбе против Москвы. Впрочем, довольно скоро стало очевидным, что несмотря на все корректировки программы, интегральным националистам будет чрезвычайно тяжело выжить в жестко контролируемой советской системе.
Украинско-польская резня. УПА пришлось сражаться не только против нацистов и Советов; на территориях Волыни, Полесья и Холмщины со смешанным украинско-польским населением она оказалась втянутой в исключительно жестокий конфликт с поляками. Независимо от возможного исхода войны украинские интегральные националисты твердо решили изгнать поляков (многие из которых были колонистами межвоенного периода) с земель, где украинцы составляли большинство. Со своей стороны польская националистическая подпольная армия — Армия Крайова — была не меньше преисполнена решимости удержать контроль над землями, составлявшими часть польского государства. В результате началась смертельная борьба за территорию и сведение старых счетов, часто подогреваемая немцами и провоцируемая советскими партизанами.
Самым трагическим было то, что наибольшую цену в этом безумном конфликте заплатило гражданское население. Согласно польским источникам, в 1943—1944 гг. украинцами, главным образом оуновской «службой безопасности» — СБ, на Волыни было уничтожено от 60 до 80 тыс. поляков — мужчин, женщин, детей. Украинцы утверждают, что массовые убийства их собратьев начались раньше, в 1942 г., когда поляки вырезали тысячи украинских крестьян на польских территориях Холмщины, и продолжались позднее в 1944—1945 гг., когда жертвой стало беззащитное украинское меньшинство к западу от р. Сан. В любом случае совершенно ясно, что и украинские, и польские вооруженные формирования втянулись во всеобщую бойню, которая стала кровавой кульминацией ненависти между двумя народами, возраставшей из поколения в поколение.
Советские партизаны в Украине. Сразу после немецкого вторжения функционеры коммунистической партии начали организацию партизанских отрядов во вражеском тылу. В течение всей войны советские партизаны жестко контролировались Кремлем. Поскольку советское подполье развивалось медленно, а успехи его в 1941 — начале 1942 г. были незначительными, Центральный партизанский штаб в Москве в мае 1942 г. провел его реорганизацию. В следующем месяце было создано украинское партизанское командование, во главе которого стал высокопоставленный офицер НКВД Тимофей Строкач. После победы под Сталинградом значительно возросли численность и активность советских партизан, особенно в труднодоступных болотистых районах Белоруссии.
В Украине, однако, советские партизаны никогда не играли такой роли, как в Белоруссии. Уже было сказано, что большая часть сельской местности Украины была непригодна для ведения партизанской войны. В Западной Украине, где доминировала ОУН, советские партизаны не пользовались поддержкой населения. Поэтому большинство их операций ограничивалось частью территории Волыни и Полесья.
В задачи советских партизан входило разрушение немецких коммуникаций (особенно эффективной оказалась так называемая «рельсовая война», значительно осложнившая доставку немецких подкреплений на фронт), отвлечение на себя немецких войск, диверсии в тылу врага, ведущие к распространению беспорядка и напряженности, утверждение советского присутствия на оккупированных территориях. Излюбленной тактикой советских партизан (как и УПА) были продолжительные рейды из «партизанских республик» — недоступных районов Полесья и Волыни, контролируемых ими. Советские партизаны часто вступали в стычки с УПА, пытаясь уничтожить ее командиров и подорвать базу поддержки.
Основными советскими партизанскими соединениями в Украине командовали Сидор Ковпак, Александр Сабуров и Петр Вершигора. Знаменитый Ковпак закрепился в Полесье в начале 1943 г. Имея при себе штаб хорошо подготовленных офицеров и получая оружие и боеприпасы из центра через секретные аэродромы, он создал крупное партизанское соединение в несколько тысяч человек. Летом 1943 г. он предпринял длительный рейд в Карпаты. Главная цель этой операции — уничтожение нефтепромыслов в Прикарпатье — не была достигнута. Однако она имела большое политическое и психологическое значение, продемонстрировав неспособность немцев удерживать порядок в своих тылах и показав возможность возвращения Советов.
Советские авторы уверенно доказывали, что коммунистическое подполье в Украине было массовым интернациональным движением, в котором принимали участие представители 62 национальностей. При этом украинцы, согласно советским же источникам, были очень мало представлены в рядах советских партизан. Составляя 80 % населения, они дали только 46 % бойцов пяти основных партизанских соединений, действовавших в Украине (у Ковпака только треть партизан были украинцами). Русские же в соотношении с их долей в составе населения составляли среди советских партизан непропорционально большую часть — 37 %. В некоторых работах советских авторов утверждалось, что количество советских партизан в Украине превышало 250 тыс. и даже 500 тыс., в то время как по оценкам других специалистов их численность была не более 50 тыс. человек. Западные авторы обычно придерживаются последней оценки. В любом случае советская версия партизанского движения как массового патриотического подъема украинцев не соответствует действительности — так же, как и сходные описания националистов, касающиеся УПА. Подавляющее большинство населения Украины во время войны оставалось политически пассивным и было озабочено не столько организацией сопротивления, сколько тем, чтобы просто выжить.
Возвращение Советов в Украину
В 1943 г. в нацистско-советской войне произошел решающий перелом: немецкое нашествие выдохлось в своем поступательном движении; Советы, наоборот, собрав силы, перешли в широкомасштабное контрнаступление. Первым свидетельством того, что гитлеровские армии исчерпали себя, была впечатляющая победа советских войск под Сталинградом в январе 1943 г. Подтянув остатки резервов, немцы в последний раз попытались перехватить инициативу летом 1943 г. в Курской битве, однако и здесь потерпели поражение. В то же время Советы, опираясь на колоссальные людские ресурсы, усовершенствованную военную индустрию и огромные военные поставки союзников, сразу же после победы под Курском начали контрнаступление с целью отбить у немцев Левобережную Украину.
Советское наступление на Украину было массированным, в нем участвовало 40 % всех пехотных войск и 80 % танков Красной армии. Согласно западным источникам Красная армия имела троекратное превосходство в людской силе и, благодаря американским поставкам, пятикратное превосходство в технике. Советские авторы указывали, что численное превосходство было двоекратным и своими успехами Красная армия обязана не ему, а доблести и умению своих солдат. Так или иначе, но в отличие от «молниеносной войны» 1941 г., позволившей немцам захватить всю Украину за четыре месяца, советский «бульдозер» продвигался значительно медленнее — методически, участок за участком выдавливая противника, истощая его силы. Меньше чем за год Украина была отвоевана.
В конце лета — осенью 1943 г. советские войска под командованием Ивана Конева, Николая Ватутина и Родиона Малиновского заняли Левобережье и Донбасс. 23 августа немцы во второй и уже последний раз потеряли Харьков; в сентябре — октябре после ожесточенных боев Красная армия прорвала мощную оборонительную линию немцев вдоль Днепра и 6 ноября Ватутин вошел в Киев. После короткой паузы в январе 1944 г. почти 2,3-миллионная Красная армия начала кампанию по освобождению от немцев Правобережья и Крыма. Достижению этой цели способствовала крупная победа под Корсунь-Шевченковским. К марту в руках немцев оставалась только Западная Украина.
Третий этап отвоевания Украины начался в середине июля 1944 г. Под Бродами Советы окружили и разгромили восемь немецких дивизий общей численностью около 60 тыс. человек. Среди них были и 10 тыс. бойцов дивизии СС «Галичина», к несчастью своему принявших боевое крещение в таких катастрофических обстоятельствах. Около 5 тыс. солдат дивизии попытались прорвать окружение, потеряв при этом 3 тыс. убитыми, ранеными и пленными. Около 2 тыс. избежали плена, и многие из них впоследствии присоединились к УПА. После этой победы советские войска быстро прошли Галичину, заняв к 27 июля Львов, Перемышль и Станиславов. В сентябре они перевалили через Карпаты, и к октябрю 1944 г. советская власть была восстановлена на всей этнической украинской территории.
Так же, как это делали в 1941 г. Советы, отступающие нацисты обратились к тактике «выжженной земли». В приказе Гитлера его войскам подчеркивалось: «Нельзя допустить, чтобы при нашем отступлении из Украины мы оставили после себя хотя бы одного человека, хоть одну голову скота или горсть зерна... Враг должен найти полностью выжженную и опустошенную землю». В результате из 300-километровой полосы вдоль левого берега Днепра были угнаны массы людей, значительная часть Полтавы, Днепропетровска, Кременчуга и многих других городов была сожжена дотла. Правобережье избежало столь масштабных разрушений, хотя также пережило массовые эвакуации.
Пропагандистское наступление Сталина. В отличие от Гитлера Сталин был способен учиться на собственных ошибках. Увидев, насколько равнодушным оказалось население к его режиму в начале войны, он решил развернуть широкую пропагандистскую кампанию. Ее целью было призвать советских граждан на оккупированных территориях к сопротивлению фашистам, а также дать понять, что после войны режим будет более терпимым. Поскольку в борьбе против немцев национальные мотивы явно перевешивали марксизм, главной темой этой кампании стала национальная. Русское национальное чувство и даже русский национализм были поставлены в центр внимания, в общественном сознании создавался новый образ славы Российской империи, ее борьбы против иностранных захватчиков в прошлом, всячески эксплуатировались образы ее великих героев. Наряду с этим Сталин прилагал немалые усилия, чтобы привлечь к себе симпатии украинцев.
Дабы достичь впечатления суверенности УССР, были сформированы дополнительные министерства в ее правительстве — иностранных дел и обороны. Как и другие республики, Украина получила право (но не реальную возможность) вступать в международные контакты. Видные украинские деятели заняли высокие государственные посты. Например, драматург Олександр Корнийчук стал министром иностранных дел, а всеобщая знаменитость — партизанский командир Ковпак — министром обороны. Однако иметь свои воинские формирования Украина могла лишь на бумаге. Зато южная часть фронта была названа Украинским фронтом, новый престижный воинский орден получил имя Богдана Хмельницкого. Менее заметным стал контроль за культурной деятельностью украинцев, а патриотическое стихотворение Володимира Сосюры «Любіть Україну» было даже отмечено Сталинской премией.
Заметив, как быстро и охотно люди на оккупированных территориях возвращались к религии, Сталин примирился с Русской православной церковью, отменив многие ограничения на ее деятельность и распустив пропагандистскую организацию — Союз воинствующих безбожников. Православная церковь отплатила благодарностью, призывая верующих бороться против немцев и отлучая тех, кто сотрудничал с ними.
Возвращение Советов в Западную Украину. Поскольку Западная Украина находилась под властью Советов непродолжительное время, возвращение сюда Красной армии происходило совсем иначе, чем на советизированном востоке. Заняв Западную Украину в 1944 г., Советы — в отличие от относительно осторожной политики 1939 г.— быстро, решительно и бескомпромиссно навязали свою власть «националистическим» западным украинцам.
Все мужчины в возрасте от 18 до 50 лет были мобилизованы в Красную армию и отправлены на фронт, плохо вооруженные и почти без военной подготовки. Немедленно начались репрессии против греко-католической церкви. Митрополит Шептицкий был арестован во Львове и посажен под домашний арест. Через несколько месяцев он умер. Его преемник Йосип Слипый был отправлен в концлагерь. Началась подготовка к насильственному включению греко-католической церкви в состав контролируемой Москвой Русской православной церкви.
Западную Украину наводнили свыше 30 тыс. партийных работников и 3,5 тыс, специально подготовленных пропагандистов с Восточной Украины, которые начали новую кампанию советизации региона. Поскольку интеллигенция была наиболее национально сознательной частью здешнего населения, власти предпринимали особые усилия, чтобы оградить от нее рабочих и крестьян, обещая уделить «особое внимание» тем интеллигентам, кто получил образование не при Советах, а в «буржуазных» школах. В результате значительная часть западноукраинской интеллигенции предпочла бежать с отступающими немцами с тех территорий, которые еще не были оккупированы Красной армией.
Приход Советов в Западную Украину поставил перед руководством УПА сложный вопрос о целесообразности продолжения борьбы против превосходящих сил Сталина. Поначалу ОУН полагала, что в ходе войны нацисты и Советы доведут друг друга до полного изнеможения — подобно тому, как это было в 1917—1918 гг. Когда же стало ясно, что СССР выходит победителем в борьбе на востоке, ОУН ожидала, что побежденная Германия войдет в союз с западными державами, чтобы предотвратить советский экспансионизм. Именно эти ложные надежды в значительной степени побуждали руководство ОУН—УПА продолжать борьбу против Советов.
После того как основные силы Красной армии прокатились по Украине, УПА провела рад акций, направленных на срыв мобилизации, предупреждение депортаций «ненадежных элементов» и противодействие репрессиям в отношении грекокатолической церкви. Действия УПА направлялись в первую очередь против НКВД, членов коммунистической партии и тех, кто шел на сотрудничество с советской властью. Весной 1944 г., попав в засаду, в стычке с отрядом УПА был смертельно ранен известный генерал Красной армии Николай Ватутин. Пытаясь ликвидировать УПА, советские войска организовывали масштабную блокаду партизанских территорий, засылали в ее ряды агентов с целью уничтожения командиров, создавали специальные антипартизанские батальоны. Советская пропаганда развернула интенсивную кампанию дискредитации ОУН и УПА, изображая их подручными нацистов,— кампанию, продолжавшуюся до последнего времени.
Некоторые стычки советской армии с УПА достигали значительных масштабов. Например, в апреле 1944 г. в операции против УПА в районе Кременца на Волыни участвовали подразделения общей численностью до 30 тыс. человек. Другие столкновения были более мелкими, но очень частыми. Согласно советским данным, осенью 1944 г. на Волыни УПА провела 800 рейдов. Только на Станиславовщине в Галичине было убито около 1500 советских активистов. В этот период, по заявлениям советских властей, им удалось уничтожить 36 «банд» УПА общей численностью 4300 человек. Как и следовало ожидать, бои были крайне ожесточенными — ни одна сторона не поступалась и пядью земли. Раненые бойцы УПА часто кончали жизнь самоубийством, лишь бы не попасть в руки врага. К моменту окончания войны 9 мая 1945 г. контроль Советов над западноукраинским селом был еще весьма и весьма неполным.
Даже поверхностный подсчет потерь, понесенных Украиной и ее населением во время второй мировой войны, производит ужасающее впечатление. Погибло в общей сложности 5,3 млн человек, т. е. каждый шестой житель Украины. На принудительные работы в Германию было угнано 2,3 млн человек. Полностью или частично было разрушено свыше 700 городов и 28 тыс. сел, без крова остались 10 млн человек. Для большей наглядности можно привести такой факт: на одну уничтоженную французскую или чехословацкую деревню приходилось 250 украинских, испытавших такую же судьбу. Война принесла Украине такие разрушения, каких не испытала ни одна другая европейская страна, поэтому ее экономические потери кажутся невероятными. Полное или частичное разрушение свыше 16 тыс. промышленных предприятий и 28 тыс. колхозов означало, что Украина лишилась многого из того, что такой дорогой ценой было достигнуто в 1930-е годы. Подсчитано, что общие экономические потери Украины составили 40 %. Итак, в течение чуть более 10 лет украинцы тяжело пострадали от жестоких эксцессов тоталитарных режимов.
Хотя уровень национального самосознания украинцев уже был значительно более высоким, чем в 1917—1920 гг., во время второй мировой войны они разрывались между нацистами и Советами. К величайшему разочарованию интегральных националистов, украинцы фактически были лишены возможности действовать согласно своим интересам: в отличие от периода 1917—1920 гг. они могли только реагировать на события, а не воздействовать на их ход и результаты. И все же, несмотря на ужасающие потери, окончательный итог войны нес в себе некоторые позитивные для украинцев моменты. Наиболее важным было то, что в результате захвата Советским Союзом западноукраинских земель все украинцы соединились впервые за несколько столетий в одном государстве: в СССР, или конкретнее — в границах Украинской Советской Социалистической Республики — УССР. К тому же временные уступки Сталина национальным устремлениям нерусских народов вселили в них надежды, что после войны «все будет по-другому». Наконец, как часть СССР, Украина относилась к победителям в этой страшной войне. У многих украинцев радость победы дала подъем чувству, которое один советский офицер так высказывал в 1945 г.: «Вся атмосфера была наполнена ожиданием чего-то нового, чего-то чудесного и славного. Никто из нас не сомневался в нашем светлом будущем».
24. ВОССТАНОВЛЕНИЕ
Последствия второй мировой войны для Украины не сводились к одним разрушениям — они были значительно шире. Послевоенная Украина во многих отношениях решительнейшим образом отличалась от довоенной. Значительно расширились ее границы, возросло ее экономическое и политическое значение в СССР, радикально изменился состав населения, наконец, что наиболее важно, впервые за многие столетия украинцы были объединены в рамках одного государства. И украинское общество, и советский режим стремились приспособиться к этим переменам, поэтому их старания в этой области являются главной темой истории послевоенной Украины.
Территориальные и демографические изменения
Важнейшим территориальным приобретением для украинцев в итоге второй мировой войны стало включение Западной Украины в состав СССР. К величайшему огорчению поляков, Сталину удалось убедить Великобританию и США признать аннексию Советским Союзом земель, где западные украинцы представляли большинство населения. В результате на Ялтинской конференции 1945 г. Советы сумели заставить восстановленное польское государство отказаться от притязаний на большую часть Галичины и Волыни и согласиться на установление границы с СССР по так называемой «линии Керзона». Особенно болезненной для поляков стала потеря Львова — этого многолетнего бастиона польского господства и культуры.
Почему же Сталин так настойчиво добивался присоединения Западной Украины? Формально его доводы состояли в том, что нет ничего более естественного, чем воссоединение угнетаемых западных украинцев со своими братьями в советской Украине. Впрочем, поскольку забота Сталина о нуждах украинцев представляется весьма сомнительной, в этом вопросе главную роль играли его собственные политические интересы. Ни в политическом, ни в военном отношении поляки не могли тягаться со Сталиным, и он просто не испытывал никакой потребности возвращать им Галичину и Волынь. К тому же обладание Западной Украиной давало Советскому Союзу удобную стратегическую позицию относительно Польши, Венгрии и Чехословакии. Наконец, Сталин намеревался разгромить украинский национализм, для чего необходимо было владеть Западной Украиной — очагом этого движения.
Территориальные приобретения советской Украины 1939—1954 гг.
Урегулирование территориальных вопросов с Польшей включало также обмен населения. В период с 1944 по 1946 г. Советы дали возможность приблизительно 1 млн поляков переехать из Галичины и Волыни в Польшу (в это число входило значительное количество евреев и украинцев, выдававших себя за поляков). В свою очередь в советскую Украину добровольно или принудительно переселились около 520 тыс. украинцев, оказавшихся на польской территории. Это последнее переселение поляков завершило их продолжительный исход из Украины, начавшийся еще в 1648 г., когда польская шляхта утратила контроль над Левобережьем. Он продолжался и в XVIII—XIX столетиях: тогда польская шляхта сначала лишилась политического преобладания на Правобережье, а затем и экономического влияния. Завершением этого процесса стало изгнание поляков Советами после второй мировой войны из Галичины и Волыни — тех территорий, откуда 600 лет назад началась экспансия поляков в Украину. С уходом поляков в истории Украины была перевернута последняя страница весьма содержательных, антагонистических, но и часто взаимообогащающих отношений, и 1947 год поставил на этой странице последнюю точку.
Вскоре после окончания войны Москва сумела также «убедить» Чехословакию и Румынию отказаться от их претензий соответственно на Закарпатье и Буковину. Итак, в конце концов вся Западная Украина с ее 7-миллионным населением и территорией в 110 тыс. кв. км вошла в состав СССР. К концу 1945 г. территория советской Украины достигала более 580 тыс. кв. км, а население — около 41 млн человек.
Поляки оказались не единственным этническим меньшинством, чье присутствие в Украине резко уменьшилось в результате войны. До 1939 г. здесь жили около 650 тыс. немцев, в основном потомков колонистов XVIII в. Опасаясь, что они могут перейти на сторону своих соотечественников, Сталин переселил почти всех украинских немцев в Среднюю Азию. Такая же участь постигла приблизительно 200 тыс. крымских татар, чья территория позднее была включена в состав УССР.
Убежденный, что все они поголовно сотрудничали с немцами, в 1944 г. Сталин приказал в массовом порядке изгнать их из Крыма. Лишь половина крымских татар, грубо и жестоко выброшенных из своего дома, выдержала депортацию в Среднюю Азию. Однако самой трагичной оказалась судьба украинских евреев. В результате немецкой политики уничтожения, а также массовых эвакуаций и обменов населением приблизительно из 2,7 млн евреев, живших в Украине в 1930-е годы, здесь осталось около 800 тыс.
Разительным контрастом на фоне убывания национальных меньшинств стал быстрый рост численности русских в Украине. После войны Украина, особенно ее западные районы, испытывала большую потребность в промышленных рабочих, управленческих кадрах и партийных функционерах. Сотни тысяч русских, направляемых советским правительством, хлынули сюда, особенно в города, заполняя эти пробелы. Стремительный рост их численности иллюстрируют такие данные: если в 1939 г. в Украине насчитывалось 4 млн русских — около 12 % всего населения, то к 1959 г. эта цифра возросла почти до 7 млн. т. е. 16 %. В Западной Украине, где до войны русских почти не было, к 1959 г. их численность достигла 330 тыс., что составляло 5 % местного населения.
Радикальные перемены в этническом составе населения Украины практически свели на нет значение таких народов, как поляки, евреи или крымские татары, долгое время игравших важную роль в ее жизни и немало обогащавших ее культурную мозаику. Их место в основном заняли русские. Более того, присоединение западных территорий почти не увеличило удельного веса украинцев в целом, поскольку главным образом компенсировало людские потери, понесенные в результате войны. Все эти процессы привели к тому, что Украина из многонационального сообщества превратилась в основном в двухнациональное, в котором демографически почти не возраставшее украинское большинство сосуществовало с постоянно растущим русским меньшинством.
Восстановление
В результате четырех лет самой разрушительной в истории войны Советский Союз столкнулся с колоссальной задачей восстановления экономики. К примеру, объем промышленной продукции Украины в 1945 г. составлял всего 26 % уровня 1940 г. Как и следовало ожидать, советская власть приступила к восстановлению вконец расстроенной экономики с составления четвертого пятилетнего плана (1946—1950). В нем вновь отразилась характерная особенность тоталитарной системы: ее способность концентрировать ресурсы и распоряжаться ими, невзирая на желания и нужды людей. Отсюда и ошеломляющие требования: восстановить разоренные районы, поднять промышленность и сельское хозяйство до довоенного уровня и даже превысить его — и все это за пять лет. Сталин также предлагал ряд грандиозных «преобразований» природы в Украине, предусматривавших сооружение огромной плотины на Днепре и создание обширных лесных зон в степях для предупреждения засух и выветривания почв. Несмотря на военные жертвы и истощение, советским рабочим предстоял тяжелый, как никогда, труд, поскольку план требовал повышения производительности на 36 %.
Восстановление экономики. Как и в 1930-е годы, результаты четвертого пятилетнего плана были неоднозначными. В тяжелой промышленности, получившей 85 % капиталовложений, процесс восстановления достиг заметных успехов. К 1950 г. общий объем промышленной продукции Украины превышал уровень 1940 г. на 15 %. В Западной Украине, где до войны тяжелая промышленность практически отсутствовала, прогресс был особенно впечатляющим: к 1950 г. объем промышленной продукции региона увеличился на 230 %. В 1950-е годы Украина вновь превратилась в одно из ведущих промышленных государств Европы. Она производила больше чугуна на душу населения, чем Великобритания, Западная Германия и Франция (западные немцы, правда, производили больше стали), а по угледобыче почти равнялась Западной Германии. Впрочем, если промышленность Украины и стала мощнее по сравнению с довоенным временем, ее доля в общем объеме промышленной продукции Советского Союза снизилась, поскольку новые индустриальные центры, выросшие за Уралом, развивались куда быстрее.
Увеличение количества и укрупнение заводов, однако, не означали заметного улучшения жизненного уровня. Традиционное для советской власти пренебрежение к производству товаров широкого потребления привело к таким крайностям, что покупка пары обуви, зубной щетки и даже буханки хлеба превратилась в проблему. К 1950 г. легкая промышленность еле достигла 80 % довоенного уровня производства. Потребительские возможности населения были снижены также в результате денежной реформы 1947 г., ударившей по личным сбережениям граждан.
Но пробелы и неудачи восстановления нигде не были так ощутимы, как в сельском хозяйстве — этой традиционной ахиллесовой пяте советской экономики. Лишившись большей части поголовья скота и техники, сельское хозяйство после войны находилось в еще более глубоком упадке, чем промышленность. Положение серьезно осложнилось тем, что у советских плановых органов сельское хозяйство, как всегда, не входило в число приоритетных отраслей, а политика по отношению к селу явно не способствовала росту его производительных сил. Состояние сельского хозяйства Украины катастрофически ухудшилось и в результате страшной засухи 1946 г., когда в третий раз за годы советской власти украинское крестьянство пережило голод.
Несмотря на явные хронические проблемы коллективного хозяйства на селе, советское руководство было убеждено в необходимости восстановления коллективизации и даже ее интенсификации. В 1946 г. были предприняты меры по изъятию у крестьян земли и инвентаря, «приватизированных» ими во время войны. В следующем году по инициативе Никиты Хрущева в Украине — этом привычном сельскохозяйственном испытательном полигоне Советского Союза — началась реализация очередного прожекта, претендовавшего на быстрое и легкое разрешение всех сельскохозяйственных проблем. Его суть сводилась к объединению мелких колхозов в огромные «агрогорода», что, по идее, должно было, во-первых, позволить более эффективно использовать дефицитную сельскохозяйственную технику, во-вторых,— обеспечить жителям этих гигантов (в каждом их предполагалось около 5 тыс.) все преимущества городской жизни. Проект также предполагал изъятие личных приусадебных участков, с которых крестьяне получали большую часть продуктов питания. Наконец, он предусматривал еще большее усиление контроля над сельским населением. Однако идея ликвидации крошечных, но жизненно важных для крестьян личных земельных участков уже переходила всякие границы терпения: пассивное сопротивление и громкие протесты достигли таких размеров, что властям пришлось отказаться от замысла «агрогородов». Хаос и широкое недовольство, принесенные этим «проектом века», еще больше усугубили положение дел в сельском хозяйстве. В итоге к 1950 г. производство зерна в Украине достигло только 60 % уровня 1940 г., и продовольственные товары оставались в ряду дефицитных.
Восстановление политических структур. Несмотря на то что в начале войны коммунистическая партия Украины находилась в очень сложном положении, пережила она это на удивление хорошо. На партию легла ответственность за поражения начального этапа войны, ошибки и ошеломляющие потери; ее престиж и авторитет резко упали. Военные мобилизации и утраты на фронте уменьшили численность украинских коммунистов с более чем 600 тыс. в 1940 г. до менее чем 200 тыс. в 1945. Большая часть членов партии была эвакуирована при советском отступлении, поэтому во время войны в Украине их оставалось только около 15 тыс. Впрочем, когда фортуна вновь повернулась лицом к Советам, она улыбнулась и украинским коммунистам.
Членов партии, особенно руководящих работников, занимавшихся украинскими делами во время войны, отличало глубокое чувство внутренней солидарности. В значительной степени оно произросло на почве боевого товарищества, характерного для организаторов и руководителей партизанского движения. Этот тесно связанный круг избранных в верхах украинских коммунистов, часто называемый «партизанским кланом», дал впоследствии многих членов украинских «мафий», обычно связываемых с именами Хрущева и Брежнева.
После войны, когда вернулись эвакуированные или демобилизованные коммунисты и развернулся прием в партию нового пополнения, ее численность резко возросла и к 1950 г. превышала 700 тыс. человек. Впрочем, количество коммунистов в Украине оставалось относительно небольшим: на каждую тысячу человек населения приходилось 20 членов партии, в то время как средний общесоюзный показатель был более высоким — 30 коммунистов на тысячу. Важные изменения произошли также в этническом составе КП(б)У. Стараясь приобщиться к советскому режиму, одержавшему победу в войне, честолюбивые украинцы больше, чем когда-либо, стремились ко вступлению в партию: если в 1920 г. украинцев в ней было лишь 19 %, то к 1958 г.— уже свыше 60 %. Правда, русские по-прежнему составляли непропорционально большой процент на высших уровнях, но и здесь стало ощущаться присутствие украинцев. Еще одной новой характеристикой украинских коммунистов (как, впрочем, и общесоюзной партии) стала тенденция к вовлечению в свои ряды во все больших масштабах советской социально-экономической элиты. Так, в 1950-е годы членами партии были каждый третий инженер и каждый пятый врач, в то время как среди рабочих коммунистом был один из тридцати пяти, а у колхозников — из сорока пяти. Послевоенная партия явно превращалась в интеллектуально оснащенную организацию советского «истеблишмента».
Украинские коммунисты могли быть довольны своим быстрым послевоенным возрождением, однако Сталин требовал от них куда большего. Восстановление промышленности в Украине по сравнению с другими регионами Советского Союза продвигалось медленно, важнейший для республики сельскохозяйственный сектор находился в катастрофическом положении, национальные амбиции украинцев, особенно в Западной Украине, далеко не были погашены. Поэтому в марте 1947 г. Сталин направил в республику своего «аварийного монтера» Кагановича, сменившего Хрущева на посту первого секретаря ЦК КП(б)У. Однако весьма непопулярный среди украинцев Каганович добился мизерных успехов, и Хрущев, проявлявший, несмотря на русское происхождение, признаки местного патриотизма, вернулся в Киев.
На правительственном уровне наиболее примечательным итогом войны стало неожиданное (и весьма ограниченное) появление Украины на международной арене. По настоянию Сталина Украина и Белоруссия вместе с СССР были включены в число 47 государств — основателей Организации Объединенных Наций. Общепринятая версия, объясняющая позицию Сталина в этом вопросе, сводится к тому, что он якобы стремился заполучить как можно больше голосов в ООН (вначале он вообще добивался отдельного права голоса для каждой из 16 советских республик). Тем не менее есть свидетельства того, что этот шаг Сталина был также его реакцией на подъем чувства самоуважения украинцев в связи с их ролью в победе над нацистской Германией. Так или иначе, с 1945 г. при ООН действует украинская миссия. Согласно советским источникам, к 1950 г. Украина стала также членом 20 международных организаций и заключила от своего имени 65 договоров. При этом, разумеется, Украина придерживалась в ООН и всех других организациях позиций, на которых стоял СССР. В 1947 г. Великобритания предложила Украине установить прямые дипломатические связи, однако ответа на получила. По словам одного из западных специалистов, функции министерства иностранных дел Украины были «церемониальными, декоративными и символическими».
Давая оценку потенциальным возможностям выхода Украины на международную арену, Ярослав Билинский писал: «Международное представительство Украинской ССР с ее гимном, государственным флагом и министерством иностранных дел, без сомнения, относится к разряду советского конституционного декора... Если бы режиму удалось удушить национальные амбиции украинцев, никакие конституционные установления уже не вдохнули бы в них жизнь. Если же подобные попытки провалились бы, то даже в виде цветастой декорации такой атрибут, как международное представительство, еще оставлял пищу для размышлений, а при удачном стечении обстоятельств мог стать искрой, порождающей действие».
Поглощение Западной Украины
1654 г., когда российские цари начали расширять свой контроль над Украиной, украинцы жили в двух различных мирах: в одном правили русские, в другом — поляки и австрийцы. Различия между двумя украинскими сообществами, как мы неоднократно имели возможность наблюдать, определенно выходили за рамки политических систем и основывались на значительных исторических, культурных, социально-экономических и психологических особенностях. В результате второй мировой войны раздвоение Украины на Западную и Восточную наконец прекратилось — по крайней мере на политическом уровне. После войны (период 1939—1941 гг. был слишком коротким, чтобы оставить долговременные следы) советский режим — к лучшему или к худшему — всячески пытался приспособить западных украинцев к советской системе и приравнять к их восточным соотечественникам. Этот процесс слияния двух долгое время разъединенных частей украинского народа стал не только одним из главных в послевоенное время, но и эпохально важным во всей истории Украины.
В достижении этой цели советский режим опирался на свое колоссальное военное и политическое преимущество. Но задача, которую он перед собой ставил, оставалась необычайно сложной, поскольку в Западной Украине ему противостояли все основные составляющие здешнего общества: греко-католическая церковь — эта верховная западноукраинская институция — была совершенно несовместима с новым режимом; крестьяне, составлявшие большинство населения, ужасались перспективы коллективизации; молодежь, значительная часть которой была предана идеям национализма, видела в советской власти своего злейшего врага.
Ликвидация греко-католической церкви. Поскольку греко-кгтолическая церковь являлась основным и наиболее крепким звеном, связующим западных украинцев с Западом, и функционировала именно как национальная церковь, ей суждено было стать одной из первых целей, на которых сосредоточился ураганный огонь советской власти. Сигналом к началу антицерковной кампании послужила смерть 1 ноября 1944 г. чрезвычайно популярного в народе митрополита Шептицкого. Когда митрополита не стало и, таким образом, исчезла главная помеха для начала наступления на греко-католиков, пресса сразу же зарябила статьями, обвиняющими «униатскую» церковь в «коллаборационизме» с нацистами и поддержке националистического подполья. Особым усердием в этих «разоблачениях» отличался западноукраинский коммунист Ярослав Галан. Следом за кампанией клеветы и несусветных обвинений прошла серия арестов по сфабрикованным делам, в результате чего почти весь иерархат греко-католической церкви во главе с Йосипом Слипым оказался в сибирских лагерях.
Ликвидируя верхушку греко-католической церкви, Советы одновременно убедили известного священника Гаврила Кос-тельника организовать группу духовенства для агитации за разрыв унии с Римом. Оппозицию, возникшую в связи с деятельностью этой группы, разгромил НКВД, развернув террор против священников. 8 марта 1946 г. сторонники Костельника созвали синод (совершенно неправомочный акт, поскольку на нем не присутствовали епископы) для рассмотрения вопроса о связях с Римом. В результате было принято наперед известное решение: 216 священников и 19 представителей мирян проголосовали за разрыв Брестской унии 1596 г, раскол с Римом и «воссоединение» греко-католической церкви С русской православной. Чуть позже этот сценарий с одной только поправкой — якобы случайной гибелью епископа Геодора Ромжи — воспроизвели в Закарпатье, и к 1951 г. греко-католическая церковь в этом регионе также была ликвидирована.
Растерянные исчезновением своих иерархов, усмиренные террористической тактикой Советов и опасаясь за судьбы своих семей, многие греко-католические священники перешли в православие. Проявлявших непокорность, как правило, арестовывали и высылали в Сибирь. Однако не следует полагать, что Советам удалось ликвидировать греко-католическую церковь простым очередным запретом. Многие священники и прихожане только сделали вид, что приняли православие, продолжая подпольно соблюдать греко-католические праздники, обряды и отправлять службы. О том, что западные украинцы сохраняли верность своей церкви, с которой они прожили века, свидетельствовал нескончаемый поток советской пропаганды, продолжавшийся вплоть до недавнего времени.
Борьба с УПА. Несмотря на советскую оккупацию Галичины и Волыни, УПА продолжала расти. В 1944—1945 гг в нее вступило больше добровольцев, чем она могла вооружить. Главным источником пополнения людских ресурсов армии было подполье ОУН, продолжавшее действовать параллельно с УПА. В партизанскую армию вступали те, кто спасался от депортаций или противился коллективизации. Значительную часть пополнения составляли дезертиры Красной армии и уклонявшиеся от мобилизации местные жители, предпочитавшие партизанскую борьбу перспективе стать советским пушечным мясом на фронте. Итак, пока победоносная Красная армия штурмовала Берлин, крупные, доходящие до батальона подразделения антисоветских партизан устанавливали контроль над обширными районами Западной Украины, создавая там свою, отработанную структуру управления. В это время политика УПА и ее политической надстройки — УГВР — была ориентирована на ход событий на Западе (главные надежды возлагались на то, что начнется новая война — между западными союзниками и СССР) и сводилась к тому, чтобы помешать установлению советской системы в Западной Украине. Впечатляющими масштабами своей деятельности УПА обязана двум обстоятельствам: во-первых, широкой народной поддержке и эффективной организации, во-вторых — ограниченности контингента советских войск в западных областях Украины.
Впрочем, после капитуляции Германии в мае 1945 г. Советы получили возможность наращивать систематическое и широкое давление против УПА. В 1945—1946 гг. советские войска (главным образом, силы МВД и НКВД, поскольку в регулярной армии было слишком много украинцев, не желавших воевать с УПА) организовали блокаду и прочесывание обширных территорий Волыни и предгорьев Карпат, где сосредоточивались партизаны. Стремясь запугать западноукраинское население и лишить УПА народной поддержки, НКВД использовал целый набор жесточайших мер. Жителей районов, где находились базы УПА, выселяли: в Сибирь депортировали семьи любого, кто был связан с партизанами, в результате чего пустели целые села. Подсчитано, что с 1946 по 1949 г. на Север было выслано около 500 тыс. западных украинцев. Почти в каждом селе были завербованы информаторы НКВД, говоря щюще — «стукачи». Для дискредитации УПА применялись и более изощренные методы: подразделения НКВД, переодевшись в форму УПА, грабили, насиловали и убивали украинских сельчан. Поскольку действия службы безопасности ОУН (СБ) по ликвидации просоветских элементов также нередко отличались жестокостью, этот страшный маскарад был весьма правдоподобен и часто достигал своей цели. Одновременно Советы буквально заливали партизан, живущих зимой на грани голодного истощения в подземных «схронах», пропагандой, изображающей их дело безнадежным, и постоянно предлагали Км амнистию за явку с повинной.
Неся тяжелые потери, УПА попыталась приспособиться к новым условиям и сменила тактику, разбившись на небольшие маневренные отряды. К 1947—1948 гг., когда стало очевидным, что американо-советской войны не предвидится, многие из этих отрядов по приказу командования УПА были распущены. Часть членов УПА перешла в гражданское подполье ОУН, однако ее сеть уже не могла действовать так эффективно, как раньше, поскольку многие члены ОУН к этому времени уже погибли, эмигрировали, были схвачены или потеряли «крышу» во время открытого противостояния. Новым серьезным ударом по УПА стало распространение коллективизации, ибо полностью контролируемые властью колхозники не могли служить источником продовольствия для партизан.
На этом финальном этапе УПА и оуновское подполье, время от времени имевшие спорадические и неопределенные связи с британскими и американскими спецслужбами, сосредоточились на антисоветской пропаганде и саботажах. Они мешали проведению коллективизации, срывали депортацию населения, всячески дезорганизовывали работу советского административного аппарата, уничтожали офицеров НКВД, партийных активистов и подозреваемых в сотрудничестве с Советами. В 1948 г. предположительно членами ОУН (некоторые авторы считают, что это было дело рук НКВД) был застрелен отец Гаврило Костельник — за его участие в роспуске грекокатолической церкви. Спустя год подпольщики ОУН убили известного советского пропагандиста Ярослава Галана. Однако в марте 1950 г. УПА понесла весьма чувствительную утрату, когда подо Львовом в одной из стычек погиб ее командующий Роман Шухевич (генерал Тарас Чупрынка). После его смерти УПА-ОУН в Западной Украине фактически прекратила существование как дееспособная организация, хотя некоторые небольшие отряды продолжали операции до середины 1950-х годов.
Отдельной главой в истории УПА является ее деятельность на польской территории, в районах, заселенных украинцами — лемками. С 1944 по 1947 г., пользуясь поддержкой населения, УПА сохраняла значительное влияние в этих мест тах. Благодаря добросовестным исследованиям польских военных историков (чьи тр}ды куда более информативны, чем пропагандистские трактаты их советских коллег) нам известно, что силы УПА в этих районах состояли приблизительно из 2 тыс. партизан, связанных с 3 тыс. членами подполья ОУН. Неоднократные попытки польских войск вытеснить отсюда украинских партизан сопровождались чувствительными потерями для поляков. В марте 1947 г. одно из подразделений УПА организовало засаду и уничтожило выдающегося польского генерала, заместителя министра обороны Кароля Сверчевского. Эта акция была не только самым значительным успехом УПА в этом регионе — она стала и началом конца для самой партизанской армии.
Польское правительство, разъяренное гибелью Сверчевского, решило ликвидировать «украинскую проблему». В апреле 1947 г. оно провело операцию под кодовым названием «Висла», преследовавшую не только военные, но и более широкие цели, касавшиеся гражданского населения. Польские войска численностью до 30 тыс. человек, поддержанные многочисленными подразделениями Чехословакии и СССР, окружили украинских партизан и в ходе ожесточенных боев уничтожили и взяли в плен большую их часть. Отдельные отряды УПА прорвались на территорию советской Украины, а несколько сотен, пройдя с боями Чехословакию, достигли союзнической зоны оккупации в Германии и там сложили оружие. Так же трагически сложилась судьба украинских лемков, поддерживавших и укрывавших партизан: почти всех их (около 150 тыс. человек) без всякого предупреждения выселили из родных деревень и рассеяли по всей территории Польши, чтобы раз и навсегда предупредить возможность возрождения УПА на Лемковщине. Таким способом поляки избавились от украинской проблемы, омрачавшей им жизнь на протяжении столетий.
Коллективизация. Только в 1947—1948 гг., когда Советы сломили сопротивление УПА, они смогли уже в полную силу развернуть политику коллективизации. В целом она осуществлялась по сценарию, опробованному 20 лет назад в советской Украине. Сначала зажиточные крестьяне («куркулі») были противопоставлены односельчанам, а затем обложены такими налогами, что не смогли вести свое хозяйство. Самых непокорных, как водится, ссылали в Сибирь. Затем основная масса крестьянства долгими уговорами и назойливой агитацией была загнана в колхозы. Политический контроль над колхозами, особенно жесткий в Западной Украине, осуществлялся партийными ячейками, создававшимися при машинно-тракторных станциях (МТС). К счастью для западных украинцев, коллективизация на их землях не сопровождалась голодом. Другим важным отличием от Восточной Украины было то, что коллективизация здесь происходила на фоне вооруженной борьбы УПА, которая хоть и была ослаблена, но еще способна на действие. По словам советского автора: «Злейшие враги трудового крестьянства — кулаки и буржуазные националисты — отчаянно сопротивлялись растущему колхозному движению на западных землях, сжигая колхозные строения, убивая активистов, распуская среди крестьян слухи, сеющие сомнения относительно колхозов». Однако сопротивление оказалось бесплодным: к 1951 г. почти все 1,5 млн западноукраинских крестьянских хозяйств были объединены почти в 7 тыс. колхозов. Так на недавно аннексированных западноукраинских территориях была прочно вмонтирована одна из главных опор советской социально-экономической системы.
Как и следовало ожидать, вместе с коллективизацией развернулась индустриализация. При австрийцах и поляках Галичина была экономически истощенным, эксплуатируемым аграрным районом, местом бросового экспорта готовых товаров. Понимая, что, улучшив здесь экономическую ситуацию, они извлекут из этого значительную политическую выгоду, Советы осуществили крупные капиталовложения в развитие промышленности Западной Украины. Были расширены старые производства (такие, например, как нефтедобыча), создан целый ряд новых отраслей промышленности: производство автомобилей, автобусов, радиоаппаратуры, предметов потребления. Поскольку многие фабрики были новыми и часто оснащались техникой, вывезенной из Германии, западноукраинские предприятия относились к современнейшим в СССР. К 1951 г. уровень промышленного производства в Западной Украине на 230 % превысил уровень 1945 г. и составил 10 % общереспубликанского (в 1940 г.— 3 %). Быстро растущий Львов стал одним из главных индустриальных центров республики.
Индустриализация вызвала и серьезные социальные изменения. Первоначальный дефицит специалистов и квалифицированных рабочих, необходимых для многочисленных новых предприятий, вызвал приток русских в Западную Украину. Однако быстро развивался и местный украинский рабочий класс. В конце 1940-х — начале 1950-х годов численность обученных рабочих в Западной Украине ежегодно возрастала на 20—30 тыс.— именно за счет местного населения. Количество промышленных рабочих во Львове возросло с 43 тыс. в 1945 г. до 148 тыс. в 1958. Появился отсутствовавший до сих пор слой украинской технической интеллигенции. Так под эгидой советской власти долго задерживавшаяся социально-экономическая модернизация Западной Украины быстро пошла вперед.
Пожалуй, наиболее привлекательной стороной советского режима были предоставленные им широкие возможности для получения образования. Так же, как и в 1939 г., в 1945 новый режим способствовал значительному расширению украиноязычного начального образования. Быстро развивалась и высшая школа: в 1950 г. в 24 вузах Западной Украины обучалось 24 тыс. студентов на дневных и 9 тыс. на заочных отделениях. Однако подъем общеобразовательного уровня означал и усиление русификации: к 1953 г. основным языком обучения во всех высших учебных заведениях Западной Украины стал русский.
Если рост образовательных возможностей был той чертой советского режима, которая охотно принималась Западной Украиной, то коммунистическая партия явно не относилась к числу желанных гостей. Даже после победы Советов в войне западные украинцы не стремились вступать в КП(б)У. В 1944 г. здесь насчитывалось всего 7 тыс. членов и кандидатов в члены партии, и только несколько сотен из них были рабочие. В 1946 г. эта цифра выросла до 31 тыс., а в 1950 г., после интенсивной кампании призыва в КП(б)У,— до 88 тыс., что все равно составляло крошечную группу относительно общей численности населения. Большинство членов партии недавно прибыло с востока. Например, из 23 тыс. членов городской партийной организации Львова в 1950 г. только 10 % были местного происхождения. На селе коммунистов вообще было чрезвычайно мало. Таким образом, монополизировав политическую власть, партия все же не пустила глубоких корней среди западноукраинского населения. Поэтому в его сознании оставалось довольно явное ощущение жизни под чужеземным владычеством,
Ренессанс сталинизма
Несмотря на величайший моральный подъем, переживаемый советским обществом благодаря победе во второй мировой войне, Сталин считал, что она нанесла его режиму серьезнейшие потери идеологического характера. Стремясь поднять боевой дух советских людей во время войны, советская власть стимулировала национальные чувства как русского, так и других народов СССР, а также сняла ограничения с религии. Но наибольшее беспокойство режима вызывало то обстоятельство, что около 70 млн советских людей — жители оккупированных немцами территорий, угонявшиеся на принудительные работы, военнопленные — познакомились с "Западом и вкусили некоторые стороны западного образа жизни. Кроме того, путем аннексии в состав Советского Союза были включены территории с миллионами людей, которые в большинстве отрицательно или в лучшем случае скептически относились к советской идеологии, политической системе и экономическому устройству. Поэтому Сталин считал: режим должен вновь сдавить в своем кулаке общество, особенно в области идеологии.
Человеком, которому Сталин доверил задачу восстановления «идеологической чистоты», был его ближайший помощник Андрей Жданов. Летом 1946 г. этот «верный сталинец» развернул настоящее наступление против тех, кто жаждал смягчения культурного климата и восхищался достижениями западной цивилизации. Занимать подобные позиции, заявлял он,— значит выказывать недовольство и неудовлетворенность советской культурой, что неприемлемо само по себе. «Наша задача,— провозглашал Жданов,— развернуть наступление против загнивающей и продажной буржуазной культуры». Однако если целью Жданова и его присных было убедить советских людей отвернуться от западной культуры, то следовало предложить им более привлекательную альтернативу.
В соответствии с этой задачей не менее важным элементом ждановской идеологической кампании стало прославление достижений русской культуры и науки. Для каждого изобретения, сделанного на Западе, немедленно подыскивалось аналогичное достижение в русской истории, разумеется, произошедшее раньше; для каждого известного западного автора находился русский аналог, который всегда был лучше; каждому выдающемуся западному деятелю противопоставлялся русский, чьи качества были вне конкуренции. Это новое, более широкое «издание» русского национализма не было чем-то неожиданным: уже в мае 1945 г. Сталин предвосхитил его своим знаменитым тостом за русский народ, который он охарактеризовал как «самый выдающийся народ... ведущую силу Советского Союза».
Как это случалось и в прошлом, украинцы стали наиболее уязвимым объектом сталинских нововведений. Именно они дольше всех пребывали под оккупацией, именно их в наибольшем количестве вывозили на принудительные работы в Германию; именно в Западной Украине антисоветские настроения были самыми живучими, именно в западных украинцах сильнее всего чувствовались «чуждые» влияния. Оброненная Сталиным фраза, что он выселил бы всех украинцев в Сибирь, если бы их не было так много, не предвещала ничего хорошего. Признаки приближающегося погрома в Украине проявились в июле 1946 г., когда со стороны Центрального комитета партии в Москве прозвучали зловещие обвинения в адрес украинской парторганизации в том, что она «не уделяет должного внимания отбору и идейно-политическому воспитанию кадров в области науки, литературы и искусства», где еще существуют проявления «враждебной буржуазно-националистической идеологии» и предпринимаются попытки «обновить украинские националистические теории». Это был похоронный звон по скромному послевоенному возрождению украинской культуры.
Спустя месяц, когда популярнейший украинский писатель-юморист Остап Вишня, репрессированный в 1930-е годы, осмелился высказать идею, что художник в поисках своего творческого лица и самобытности имеет право на ошибку, из Москвы грянула буря обвинений в «идеологической расхлябанности». Восприняв это как руководство к действию, лидер украинской коммунистической партии Никита Хрущев и его заместитель по идеологии К. 3. Литвин немедленно выпустили серию залпов по украинской интеллигенции в целом, обвинив ее в «буржуазном национализме».
Нашлись и более конкретные адресаты этой кампании: Литвин, например, сосредоточился на недавно опубликованной «Истории украинской литературы». Он указывал, что эта работа содержит серьезные «упущения», поскольку развитие украинской литературы рассматривается в ней в отрыве от классовой борьбы, преувеличены западные влияния, в то время как благотворному воздействию русской культуры уделено мало внимания. Через год объектом подобной критики стала новая «История Украины», вышедшая в 1943 г. под редакцией М. Н. Петровского. Перед авторами было поставлено требование «очистить» исторические труды от влияния Грушевского.
Унизительным нападкам подверглись за использование в своем творчестве традиционных украинских мотивов композиторы Украины. Опера К. Данькевича «Богдан Хмельницкий» критиковалась за то, что в ней слишком мало говорилось (или пелось?) о выдающейся роли русских; украинские литературные журналы и энциклопедические издания на все лады склонялись за сосредоточенность на «узких» украинских темах. Особенно жестокой «охота на ведьм» под знаменами борьбы с украинским национализмом стала в период недолгого пребывания в Украине в 1947 г. Кагановича, который получал явно садистское удовольствие от преследования украинских интеллигентов.
Апогеем идеологического «закручивания гаек» стал 1951 год, когда было предано анафеме стихотворение Сосюры «Любіть Україну!», написанное на волне патриотического подъема в 1944 г. и получившее Сталинскую премию. Автора обвинили в национализме и заставили публично выступить с унизительным раскаянием. Поиски идеологических уклонов достигли уже просто гротескных (но нередко и смертельных) форм, когда объектом преследований стали евреи. Многие еврейские писатели, ученые, художники, артисты пали жертвой борьбы с «безродными космополитами». Репрессивные органы даже сфабриковали дело о «заговоре» группы еврейской интеллигенции, которая якобы собиралась с помощью «международного еврейства» захватить Крым и отделиться от Советского Союза. Именно в это время появилась нелепая идея, ставшая впоследствии расхожим местом в советской пропаганде,— о сотрудничестве украинских националистов и еврейских сионистов в борьбе против советской власти.
Все свидетельствовало о том, что Сталин готовит новую кровавую чистку. Интеллигенцию Украины охватила паника: творческая активность замерла, все спешили признавать ошибки и просить за них прощения. Со всей очевидностью украинская интеллигенция усвоила урок 1930-х годов: покайся сегодня, если хочешь жить завтра. Однако именно тогда, когда все изготовились к очередной сталинской прихоти, 5 марта 1953 г. «отец народов» отошел в лучший из миров. Казалось, было слышно, как Украина облегченно вздохнула.
* * *
У украинцев, которые до 1939 г. жили при советской власти, все происходившее в послевоенные годы вызвало ощущение «дежа-вю» (уже виденного). Вновь они были ввергнуты в пучину огромных, изматывающих силы строительных проектов: вновь они пережили угнетающий переход от периода относительной идеологической и культурной терпимости ко временам жестокой реакции и ортодоксальности; и вновь они оказались перед лицом реальной угрозы голода и репрессий.
Для западных украинцев послевоенные годы стали этапом вхождения в абсолютно иной мир, с которым они ненадолго и неудачно познакомились в 1939—1941 гг. Включение в СССР означало их отделение от европейских политических и культурных ценностей. Не менее серьезным результатом этого события стала утрата наибольшего достижения западноукраинского общества — его широкой организационной базы в лице старейшей и важной структуры — греко-католической церкви — и другой, более поздней — ОУН—УПА. Именно они были главным орудием защиты многих поколений украинцев от иностранного владычества и средством выражения и сохранения национальной самобытности. Однако не все последствия советской аннексии были негативными: под диктовку Сталина был в конце концов разрешен украинско-польский конфликт, долгие годы изнурявший силы обоих народов. Кроме того, Советы начали долгое время запаздывавшую индустриальную и социальную модернизацию региона. И последнее: именно они — в конце концов, не важно как,— но объединили всех украинцев в едином государстве.
Последствия второй мировой войны для Украины не сводились к одним разрушениям — они были значительно шире. Послевоенная Украина во многих отношениях решительнейшим образом отличалась от довоенной. Значительно расширились ее границы, возросло ее экономическое и политическое значение в СССР, радикально изменился состав населения, наконец, что наиболее важно, впервые за многие столетия украинцы были объединены в рамках одного государства. И украинское общество, и советский режим стремились приспособиться к этим переменам, поэтому их старания в этой области являются главной темой истории послевоенной Украины.
Территориальные и демографические изменения
Важнейшим территориальным приобретением для украинцев в итоге второй мировой войны стало включение Западной Украины в состав СССР. К величайшему огорчению поляков, Сталину удалось убедить Великобританию и США признать аннексию Советским Союзом земель, где западные украинцы представляли большинство населения. В результате на Ялтинской конференции 1945 г. Советы сумели заставить восстановленное польское государство отказаться от притязаний на большую часть Галичины и Волыни и согласиться на установление границы с СССР по так называемой «линии Керзона». Особенно болезненной для поляков стала потеря Львова — этого многолетнего бастиона польского господства и культуры.
Почему же Сталин так настойчиво добивался присоединения Западной Украины? Формально его доводы состояли в том, что нет ничего более естественного, чем воссоединение угнетаемых западных украинцев со своими братьями в советской Украине. Впрочем, поскольку забота Сталина о нуждах украинцев представляется весьма сомнительной, в этом вопросе главную роль играли его собственные политические интересы. Ни в политическом, ни в военном отношении поляки не могли тягаться со Сталиным, и он просто не испытывал никакой потребности возвращать им Галичину и Волынь. К тому же обладание Западной Украиной давало Советскому Союзу удобную стратегическую позицию относительно Польши, Венгрии и Чехословакии. Наконец, Сталин намеревался разгромить украинский национализм, для чего необходимо было владеть Западной Украиной — очагом этого движения.
Территориальные приобретения советской Украины 1939—1954 гг.
Урегулирование территориальных вопросов с Польшей включало также обмен населения. В период с 1944 по 1946 г. Советы дали возможность приблизительно 1 млн поляков переехать из Галичины и Волыни в Польшу (в это число входило значительное количество евреев и украинцев, выдававших себя за поляков). В свою очередь в советскую Украину добровольно или принудительно переселились около 520 тыс. украинцев, оказавшихся на польской территории. Это последнее переселение поляков завершило их продолжительный исход из Украины, начавшийся еще в 1648 г., когда польская шляхта утратила контроль над Левобережьем. Он продолжался и в XVIII—XIX столетиях: тогда польская шляхта сначала лишилась политического преобладания на Правобережье, а затем и экономического влияния. Завершением этого процесса стало изгнание поляков Советами после второй мировой войны из Галичины и Волыни — тех территорий, откуда 600 лет назад началась экспансия поляков в Украину. С уходом поляков в истории Украины была перевернута последняя страница весьма содержательных, антагонистических, но и часто взаимообогащающих отношений, и 1947 год поставил на этой странице последнюю точку.
Вскоре после окончания войны Москва сумела также «убедить» Чехословакию и Румынию отказаться от их претензий соответственно на Закарпатье и Буковину. Итак, в конце концов вся Западная Украина с ее 7-миллионным населением и территорией в 110 тыс. кв. км вошла в состав СССР. К концу 1945 г. территория советской Украины достигала более 580 тыс. кв. км, а население — около 41 млн человек.
Поляки оказались не единственным этническим меньшинством, чье присутствие в Украине резко уменьшилось в результате войны. До 1939 г. здесь жили около 650 тыс. немцев, в основном потомков колонистов XVIII в. Опасаясь, что они могут перейти на сторону своих соотечественников, Сталин переселил почти всех украинских немцев в Среднюю Азию. Такая же участь постигла приблизительно 200 тыс. крымских татар, чья территория позднее была включена в состав УССР.
Убежденный, что все они поголовно сотрудничали с немцами, в 1944 г. Сталин приказал в массовом порядке изгнать их из Крыма. Лишь половина крымских татар, грубо и жестоко выброшенных из своего дома, выдержала депортацию в Среднюю Азию. Однако самой трагичной оказалась судьба украинских евреев. В результате немецкой политики уничтожения, а также массовых эвакуаций и обменов населением приблизительно из 2,7 млн евреев, живших в Украине в 1930-е годы, здесь осталось около 800 тыс.
Разительным контрастом на фоне убывания национальных меньшинств стал быстрый рост численности русских в Украине. После войны Украина, особенно ее западные районы, испытывала большую потребность в промышленных рабочих, управленческих кадрах и партийных функционерах. Сотни тысяч русских, направляемых советским правительством, хлынули сюда, особенно в города, заполняя эти пробелы. Стремительный рост их численности иллюстрируют такие данные: если в 1939 г. в Украине насчитывалось 4 млн русских — около 12 % всего населения, то к 1959 г. эта цифра возросла почти до 7 млн. т. е. 16 %. В Западной Украине, где до войны русских почти не было, к 1959 г. их численность достигла 330 тыс., что составляло 5 % местного населения.
Радикальные перемены в этническом составе населения Украины практически свели на нет значение таких народов, как поляки, евреи или крымские татары, долгое время игравших важную роль в ее жизни и немало обогащавших ее культурную мозаику. Их место в основном заняли русские. Более того, присоединение западных территорий почти не увеличило удельного веса украинцев в целом, поскольку главным образом компенсировало людские потери, понесенные в результате войны. Все эти процессы привели к тому, что Украина из многонационального сообщества превратилась в основном в двухнациональное, в котором демографически почти не возраставшее украинское большинство сосуществовало с постоянно растущим русским меньшинством.
Восстановление
В результате четырех лет самой разрушительной в истории войны Советский Союз столкнулся с колоссальной задачей восстановления экономики. К примеру, объем промышленной продукции Украины в 1945 г. составлял всего 26 % уровня 1940 г. Как и следовало ожидать, советская власть приступила к восстановлению вконец расстроенной экономики с составления четвертого пятилетнего плана (1946—1950). В нем вновь отразилась характерная особенность тоталитарной системы: ее способность концентрировать ресурсы и распоряжаться ими, невзирая на желания и нужды людей. Отсюда и ошеломляющие требования: восстановить разоренные районы, поднять промышленность и сельское хозяйство до довоенного уровня и даже превысить его — и все это за пять лет. Сталин также предлагал ряд грандиозных «преобразований» природы в Украине, предусматривавших сооружение огромной плотины на Днепре и создание обширных лесных зон в степях для предупреждения засух и выветривания почв. Несмотря на военные жертвы и истощение, советским рабочим предстоял тяжелый, как никогда, труд, поскольку план требовал повышения производительности на 36 %.
Восстановление экономики. Как и в 1930-е годы, результаты четвертого пятилетнего плана были неоднозначными. В тяжелой промышленности, получившей 85 % капиталовложений, процесс восстановления достиг заметных успехов. К 1950 г. общий объем промышленной продукции Украины превышал уровень 1940 г. на 15 %. В Западной Украине, где до войны тяжелая промышленность практически отсутствовала, прогресс был особенно впечатляющим: к 1950 г. объем промышленной продукции региона увеличился на 230 %. В 1950-е годы Украина вновь превратилась в одно из ведущих промышленных государств Европы. Она производила больше чугуна на душу населения, чем Великобритания, Западная Германия и Франция (западные немцы, правда, производили больше стали), а по угледобыче почти равнялась Западной Германии. Впрочем, если промышленность Украины и стала мощнее по сравнению с довоенным временем, ее доля в общем объеме промышленной продукции Советского Союза снизилась, поскольку новые индустриальные центры, выросшие за Уралом, развивались куда быстрее.
Увеличение количества и укрупнение заводов, однако, не означали заметного улучшения жизненного уровня. Традиционное для советской власти пренебрежение к производству товаров широкого потребления привело к таким крайностям, что покупка пары обуви, зубной щетки и даже буханки хлеба превратилась в проблему. К 1950 г. легкая промышленность еле достигла 80 % довоенного уровня производства. Потребительские возможности населения были снижены также в результате денежной реформы 1947 г., ударившей по личным сбережениям граждан.
Но пробелы и неудачи восстановления нигде не были так ощутимы, как в сельском хозяйстве — этой традиционной ахиллесовой пяте советской экономики. Лишившись большей части поголовья скота и техники, сельское хозяйство после войны находилось в еще более глубоком упадке, чем промышленность. Положение серьезно осложнилось тем, что у советских плановых органов сельское хозяйство, как всегда, не входило в число приоритетных отраслей, а политика по отношению к селу явно не способствовала росту его производительных сил. Состояние сельского хозяйства Украины катастрофически ухудшилось и в результате страшной засухи 1946 г., когда в третий раз за годы советской власти украинское крестьянство пережило голод.
Несмотря на явные хронические проблемы коллективного хозяйства на селе, советское руководство было убеждено в необходимости восстановления коллективизации и даже ее интенсификации. В 1946 г. были предприняты меры по изъятию у крестьян земли и инвентаря, «приватизированных» ими во время войны. В следующем году по инициативе Никиты Хрущева в Украине — этом привычном сельскохозяйственном испытательном полигоне Советского Союза — началась реализация очередного прожекта, претендовавшего на быстрое и легкое разрешение всех сельскохозяйственных проблем. Его суть сводилась к объединению мелких колхозов в огромные «агрогорода», что, по идее, должно было, во-первых, позволить более эффективно использовать дефицитную сельскохозяйственную технику, во-вторых,— обеспечить жителям этих гигантов (в каждом их предполагалось около 5 тыс.) все преимущества городской жизни. Проект также предполагал изъятие личных приусадебных участков, с которых крестьяне получали большую часть продуктов питания. Наконец, он предусматривал еще большее усиление контроля над сельским населением. Однако идея ликвидации крошечных, но жизненно важных для крестьян личных земельных участков уже переходила всякие границы терпения: пассивное сопротивление и громкие протесты достигли таких размеров, что властям пришлось отказаться от замысла «агрогородов». Хаос и широкое недовольство, принесенные этим «проектом века», еще больше усугубили положение дел в сельском хозяйстве. В итоге к 1950 г. производство зерна в Украине достигло только 60 % уровня 1940 г., и продовольственные товары оставались в ряду дефицитных.
Восстановление политических структур. Несмотря на то что в начале войны коммунистическая партия Украины находилась в очень сложном положении, пережила она это на удивление хорошо. На партию легла ответственность за поражения начального этапа войны, ошибки и ошеломляющие потери; ее престиж и авторитет резко упали. Военные мобилизации и утраты на фронте уменьшили численность украинских коммунистов с более чем 600 тыс. в 1940 г. до менее чем 200 тыс. в 1945. Большая часть членов партии была эвакуирована при советском отступлении, поэтому во время войны в Украине их оставалось только около 15 тыс. Впрочем, когда фортуна вновь повернулась лицом к Советам, она улыбнулась и украинским коммунистам.
Членов партии, особенно руководящих работников, занимавшихся украинскими делами во время войны, отличало глубокое чувство внутренней солидарности. В значительной степени оно произросло на почве боевого товарищества, характерного для организаторов и руководителей партизанского движения. Этот тесно связанный круг избранных в верхах украинских коммунистов, часто называемый «партизанским кланом», дал впоследствии многих членов украинских «мафий», обычно связываемых с именами Хрущева и Брежнева.
После войны, когда вернулись эвакуированные или демобилизованные коммунисты и развернулся прием в партию нового пополнения, ее численность резко возросла и к 1950 г. превышала 700 тыс. человек. Впрочем, количество коммунистов в Украине оставалось относительно небольшим: на каждую тысячу человек населения приходилось 20 членов партии, в то время как средний общесоюзный показатель был более высоким — 30 коммунистов на тысячу. Важные изменения произошли также в этническом составе КП(б)У. Стараясь приобщиться к советскому режиму, одержавшему победу в войне, честолюбивые украинцы больше, чем когда-либо, стремились ко вступлению в партию: если в 1920 г. украинцев в ней было лишь 19 %, то к 1958 г.— уже свыше 60 %. Правда, русские по-прежнему составляли непропорционально большой процент на высших уровнях, но и здесь стало ощущаться присутствие украинцев. Еще одной новой характеристикой украинских коммунистов (как, впрочем, и общесоюзной партии) стала тенденция к вовлечению в свои ряды во все больших масштабах советской социально-экономической элиты. Так, в 1950-е годы членами партии были каждый третий инженер и каждый пятый врач, в то время как среди рабочих коммунистом был один из тридцати пяти, а у колхозников — из сорока пяти. Послевоенная партия явно превращалась в интеллектуально оснащенную организацию советского «истеблишмента».
Украинские коммунисты могли быть довольны своим быстрым послевоенным возрождением, однако Сталин требовал от них куда большего. Восстановление промышленности в Украине по сравнению с другими регионами Советского Союза продвигалось медленно, важнейший для республики сельскохозяйственный сектор находился в катастрофическом положении, национальные амбиции украинцев, особенно в Западной Украине, далеко не были погашены. Поэтому в марте 1947 г. Сталин направил в республику своего «аварийного монтера» Кагановича, сменившего Хрущева на посту первого секретаря ЦК КП(б)У. Однако весьма непопулярный среди украинцев Каганович добился мизерных успехов, и Хрущев, проявлявший, несмотря на русское происхождение, признаки местного патриотизма, вернулся в Киев.
На правительственном уровне наиболее примечательным итогом войны стало неожиданное (и весьма ограниченное) появление Украины на международной арене. По настоянию Сталина Украина и Белоруссия вместе с СССР были включены в число 47 государств — основателей Организации Объединенных Наций. Общепринятая версия, объясняющая позицию Сталина в этом вопросе, сводится к тому, что он якобы стремился заполучить как можно больше голосов в ООН (вначале он вообще добивался отдельного права голоса для каждой из 16 советских республик). Тем не менее есть свидетельства того, что этот шаг Сталина был также его реакцией на подъем чувства самоуважения украинцев в связи с их ролью в победе над нацистской Германией. Так или иначе, с 1945 г. при ООН действует украинская миссия. Согласно советским источникам, к 1950 г. Украина стала также членом 20 международных организаций и заключила от своего имени 65 договоров. При этом, разумеется, Украина придерживалась в ООН и всех других организациях позиций, на которых стоял СССР. В 1947 г. Великобритания предложила Украине установить прямые дипломатические связи, однако ответа на получила. По словам одного из западных специалистов, функции министерства иностранных дел Украины были «церемониальными, декоративными и символическими».
Давая оценку потенциальным возможностям выхода Украины на международную арену, Ярослав Билинский писал: «Международное представительство Украинской ССР с ее гимном, государственным флагом и министерством иностранных дел, без сомнения, относится к разряду советского конституционного декора... Если бы режиму удалось удушить национальные амбиции украинцев, никакие конституционные установления уже не вдохнули бы в них жизнь. Если же подобные попытки провалились бы, то даже в виде цветастой декорации такой атрибут, как международное представительство, еще оставлял пищу для размышлений, а при удачном стечении обстоятельств мог стать искрой, порождающей действие».
Поглощение Западной Украины
1654 г., когда российские цари начали расширять свой контроль над Украиной, украинцы жили в двух различных мирах: в одном правили русские, в другом — поляки и австрийцы. Различия между двумя украинскими сообществами, как мы неоднократно имели возможность наблюдать, определенно выходили за рамки политических систем и основывались на значительных исторических, культурных, социально-экономических и психологических особенностях. В результате второй мировой войны раздвоение Украины на Западную и Восточную наконец прекратилось — по крайней мере на политическом уровне. После войны (период 1939—1941 гг. был слишком коротким, чтобы оставить долговременные следы) советский режим — к лучшему или к худшему — всячески пытался приспособить западных украинцев к советской системе и приравнять к их восточным соотечественникам. Этот процесс слияния двух долгое время разъединенных частей украинского народа стал не только одним из главных в послевоенное время, но и эпохально важным во всей истории Украины.
В достижении этой цели советский режим опирался на свое колоссальное военное и политическое преимущество. Но задача, которую он перед собой ставил, оставалась необычайно сложной, поскольку в Западной Украине ему противостояли все основные составляющие здешнего общества: греко-католическая церковь — эта верховная западноукраинская институция — была совершенно несовместима с новым режимом; крестьяне, составлявшие большинство населения, ужасались перспективы коллективизации; молодежь, значительная часть которой была предана идеям национализма, видела в советской власти своего злейшего врага.
Ликвидация греко-католической церкви. Поскольку греко-кгтолическая церковь являлась основным и наиболее крепким звеном, связующим западных украинцев с Западом, и функционировала именно как национальная церковь, ей суждено было стать одной из первых целей, на которых сосредоточился ураганный огонь советской власти. Сигналом к началу антицерковной кампании послужила смерть 1 ноября 1944 г. чрезвычайно популярного в народе митрополита Шептицкого. Когда митрополита не стало и, таким образом, исчезла главная помеха для начала наступления на греко-католиков, пресса сразу же зарябила статьями, обвиняющими «униатскую» церковь в «коллаборационизме» с нацистами и поддержке националистического подполья. Особым усердием в этих «разоблачениях» отличался западноукраинский коммунист Ярослав Галан. Следом за кампанией клеветы и несусветных обвинений прошла серия арестов по сфабрикованным делам, в результате чего почти весь иерархат греко-католической церкви во главе с Йосипом Слипым оказался в сибирских лагерях.
Ликвидируя верхушку греко-католической церкви, Советы одновременно убедили известного священника Гаврила Кос-тельника организовать группу духовенства для агитации за разрыв унии с Римом. Оппозицию, возникшую в связи с деятельностью этой группы, разгромил НКВД, развернув террор против священников. 8 марта 1946 г. сторонники Костельника созвали синод (совершенно неправомочный акт, поскольку на нем не присутствовали епископы) для рассмотрения вопроса о связях с Римом. В результате было принято наперед известное решение: 216 священников и 19 представителей мирян проголосовали за разрыв Брестской унии 1596 г, раскол с Римом и «воссоединение» греко-католической церкви С русской православной. Чуть позже этот сценарий с одной только поправкой — якобы случайной гибелью епископа Геодора Ромжи — воспроизвели в Закарпатье, и к 1951 г. греко-католическая церковь в этом регионе также была ликвидирована.
Растерянные исчезновением своих иерархов, усмиренные террористической тактикой Советов и опасаясь за судьбы своих семей, многие греко-католические священники перешли в православие. Проявлявших непокорность, как правило, арестовывали и высылали в Сибирь. Однако не следует полагать, что Советам удалось ликвидировать греко-католическую церковь простым очередным запретом. Многие священники и прихожане только сделали вид, что приняли православие, продолжая подпольно соблюдать греко-католические праздники, обряды и отправлять службы. О том, что западные украинцы сохраняли верность своей церкви, с которой они прожили века, свидетельствовал нескончаемый поток советской пропаганды, продолжавшийся вплоть до недавнего времени.
Борьба с УПА. Несмотря на советскую оккупацию Галичины и Волыни, УПА продолжала расти. В 1944—1945 гг в нее вступило больше добровольцев, чем она могла вооружить. Главным источником пополнения людских ресурсов армии было подполье ОУН, продолжавшее действовать параллельно с УПА. В партизанскую армию вступали те, кто спасался от депортаций или противился коллективизации. Значительную часть пополнения составляли дезертиры Красной армии и уклонявшиеся от мобилизации местные жители, предпочитавшие партизанскую борьбу перспективе стать советским пушечным мясом на фронте. Итак, пока победоносная Красная армия штурмовала Берлин, крупные, доходящие до батальона подразделения антисоветских партизан устанавливали контроль над обширными районами Западной Украины, создавая там свою, отработанную структуру управления. В это время политика УПА и ее политической надстройки — УГВР — была ориентирована на ход событий на Западе (главные надежды возлагались на то, что начнется новая война — между западными союзниками и СССР) и сводилась к тому, чтобы помешать установлению советской системы в Западной Украине. Впечатляющими масштабами своей деятельности УПА обязана двум обстоятельствам: во-первых, широкой народной поддержке и эффективной организации, во-вторых — ограниченности контингента советских войск в западных областях Украины.
Впрочем, после капитуляции Германии в мае 1945 г. Советы получили возможность наращивать систематическое и широкое давление против УПА. В 1945—1946 гг. советские войска (главным образом, силы МВД и НКВД, поскольку в регулярной армии было слишком много украинцев, не желавших воевать с УПА) организовали блокаду и прочесывание обширных территорий Волыни и предгорьев Карпат, где сосредоточивались партизаны. Стремясь запугать западноукраинское население и лишить УПА народной поддержки, НКВД использовал целый набор жесточайших мер. Жителей районов, где находились базы УПА, выселяли: в Сибирь депортировали семьи любого, кто был связан с партизанами, в результате чего пустели целые села. Подсчитано, что с 1946 по 1949 г. на Север было выслано около 500 тыс. западных украинцев. Почти в каждом селе были завербованы информаторы НКВД, говоря щюще — «стукачи». Для дискредитации УПА применялись и более изощренные методы: подразделения НКВД, переодевшись в форму УПА, грабили, насиловали и убивали украинских сельчан. Поскольку действия службы безопасности ОУН (СБ) по ликвидации просоветских элементов также нередко отличались жестокостью, этот страшный маскарад был весьма правдоподобен и часто достигал своей цели. Одновременно Советы буквально заливали партизан, живущих зимой на грани голодного истощения в подземных «схронах», пропагандой, изображающей их дело безнадежным, и постоянно предлагали Км амнистию за явку с повинной.
Неся тяжелые потери, УПА попыталась приспособиться к новым условиям и сменила тактику, разбившись на небольшие маневренные отряды. К 1947—1948 гг., когда стало очевидным, что американо-советской войны не предвидится, многие из этих отрядов по приказу командования УПА были распущены. Часть членов УПА перешла в гражданское подполье ОУН, однако ее сеть уже не могла действовать так эффективно, как раньше, поскольку многие члены ОУН к этому времени уже погибли, эмигрировали, были схвачены или потеряли «крышу» во время открытого противостояния. Новым серьезным ударом по УПА стало распространение коллективизации, ибо полностью контролируемые властью колхозники не могли служить источником продовольствия для партизан.
На этом финальном этапе УПА и оуновское подполье, время от времени имевшие спорадические и неопределенные связи с британскими и американскими спецслужбами, сосредоточились на антисоветской пропаганде и саботажах. Они мешали проведению коллективизации, срывали депортацию населения, всячески дезорганизовывали работу советского административного аппарата, уничтожали офицеров НКВД, партийных активистов и подозреваемых в сотрудничестве с Советами. В 1948 г. предположительно членами ОУН (некоторые авторы считают, что это было дело рук НКВД) был застрелен отец Гаврило Костельник — за его участие в роспуске грекокатолической церкви. Спустя год подпольщики ОУН убили известного советского пропагандиста Ярослава Галана. Однако в марте 1950 г. УПА понесла весьма чувствительную утрату, когда подо Львовом в одной из стычек погиб ее командующий Роман Шухевич (генерал Тарас Чупрынка). После его смерти УПА-ОУН в Западной Украине фактически прекратила существование как дееспособная организация, хотя некоторые небольшие отряды продолжали операции до середины 1950-х годов.
Отдельной главой в истории УПА является ее деятельность на польской территории, в районах, заселенных украинцами — лемками. С 1944 по 1947 г., пользуясь поддержкой населения, УПА сохраняла значительное влияние в этих мест тах. Благодаря добросовестным исследованиям польских военных историков (чьи тр}ды куда более информативны, чем пропагандистские трактаты их советских коллег) нам известно, что силы УПА в этих районах состояли приблизительно из 2 тыс. партизан, связанных с 3 тыс. членами подполья ОУН. Неоднократные попытки польских войск вытеснить отсюда украинских партизан сопровождались чувствительными потерями для поляков. В марте 1947 г. одно из подразделений УПА организовало засаду и уничтожило выдающегося польского генерала, заместителя министра обороны Кароля Сверчевского. Эта акция была не только самым значительным успехом УПА в этом регионе — она стала и началом конца для самой партизанской армии.
Польское правительство, разъяренное гибелью Сверчевского, решило ликвидировать «украинскую проблему». В апреле 1947 г. оно провело операцию под кодовым названием «Висла», преследовавшую не только военные, но и более широкие цели, касавшиеся гражданского населения. Польские войска численностью до 30 тыс. человек, поддержанные многочисленными подразделениями Чехословакии и СССР, окружили украинских партизан и в ходе ожесточенных боев уничтожили и взяли в плен большую их часть. Отдельные отряды УПА прорвались на территорию советской Украины, а несколько сотен, пройдя с боями Чехословакию, достигли союзнической зоны оккупации в Германии и там сложили оружие. Так же трагически сложилась судьба украинских лемков, поддерживавших и укрывавших партизан: почти всех их (около 150 тыс. человек) без всякого предупреждения выселили из родных деревень и рассеяли по всей территории Польши, чтобы раз и навсегда предупредить возможность возрождения УПА на Лемковщине. Таким способом поляки избавились от украинской проблемы, омрачавшей им жизнь на протяжении столетий.
Коллективизация. Только в 1947—1948 гг., когда Советы сломили сопротивление УПА, они смогли уже в полную силу развернуть политику коллективизации. В целом она осуществлялась по сценарию, опробованному 20 лет назад в советской Украине. Сначала зажиточные крестьяне («куркулі») были противопоставлены односельчанам, а затем обложены такими налогами, что не смогли вести свое хозяйство. Самых непокорных, как водится, ссылали в Сибирь. Затем основная масса крестьянства долгими уговорами и назойливой агитацией была загнана в колхозы. Политический контроль над колхозами, особенно жесткий в Западной Украине, осуществлялся партийными ячейками, создававшимися при машинно-тракторных станциях (МТС). К счастью для западных украинцев, коллективизация на их землях не сопровождалась голодом. Другим важным отличием от Восточной Украины было то, что коллективизация здесь происходила на фоне вооруженной борьбы УПА, которая хоть и была ослаблена, но еще способна на действие. По словам советского автора: «Злейшие враги трудового крестьянства — кулаки и буржуазные националисты — отчаянно сопротивлялись растущему колхозному движению на западных землях, сжигая колхозные строения, убивая активистов, распуская среди крестьян слухи, сеющие сомнения относительно колхозов». Однако сопротивление оказалось бесплодным: к 1951 г. почти все 1,5 млн западноукраинских крестьянских хозяйств были объединены почти в 7 тыс. колхозов. Так на недавно аннексированных западноукраинских территориях была прочно вмонтирована одна из главных опор советской социально-экономической системы.
Как и следовало ожидать, вместе с коллективизацией развернулась индустриализация. При австрийцах и поляках Галичина была экономически истощенным, эксплуатируемым аграрным районом, местом бросового экспорта готовых товаров. Понимая, что, улучшив здесь экономическую ситуацию, они извлекут из этого значительную политическую выгоду, Советы осуществили крупные капиталовложения в развитие промышленности Западной Украины. Были расширены старые производства (такие, например, как нефтедобыча), создан целый ряд новых отраслей промышленности: производство автомобилей, автобусов, радиоаппаратуры, предметов потребления. Поскольку многие фабрики были новыми и часто оснащались техникой, вывезенной из Германии, западноукраинские предприятия относились к современнейшим в СССР. К 1951 г. уровень промышленного производства в Западной Украине на 230 % превысил уровень 1945 г. и составил 10 % общереспубликанского (в 1940 г.— 3 %). Быстро растущий Львов стал одним из главных индустриальных центров республики.
Индустриализация вызвала и серьезные социальные изменения. Первоначальный дефицит специалистов и квалифицированных рабочих, необходимых для многочисленных новых предприятий, вызвал приток русских в Западную Украину. Однако быстро развивался и местный украинский рабочий класс. В конце 1940-х — начале 1950-х годов численность обученных рабочих в Западной Украине ежегодно возрастала на 20—30 тыс.— именно за счет местного населения. Количество промышленных рабочих во Львове возросло с 43 тыс. в 1945 г. до 148 тыс. в 1958. Появился отсутствовавший до сих пор слой украинской технической интеллигенции. Так под эгидой советской власти долго задерживавшаяся социально-экономическая модернизация Западной Украины быстро пошла вперед.
Пожалуй, наиболее привлекательной стороной советского режима были предоставленные им широкие возможности для получения образования. Так же, как и в 1939 г., в 1945 новый режим способствовал значительному расширению украиноязычного начального образования. Быстро развивалась и высшая школа: в 1950 г. в 24 вузах Западной Украины обучалось 24 тыс. студентов на дневных и 9 тыс. на заочных отделениях. Однако подъем общеобразовательного уровня означал и усиление русификации: к 1953 г. основным языком обучения во всех высших учебных заведениях Западной Украины стал русский.
Если рост образовательных возможностей был той чертой советского режима, которая охотно принималась Западной Украиной, то коммунистическая партия явно не относилась к числу желанных гостей. Даже после победы Советов в войне западные украинцы не стремились вступать в КП(б)У. В 1944 г. здесь насчитывалось всего 7 тыс. членов и кандидатов в члены партии, и только несколько сотен из них были рабочие. В 1946 г. эта цифра выросла до 31 тыс., а в 1950 г., после интенсивной кампании призыва в КП(б)У,— до 88 тыс., что все равно составляло крошечную группу относительно общей численности населения. Большинство членов партии недавно прибыло с востока. Например, из 23 тыс. членов городской партийной организации Львова в 1950 г. только 10 % были местного происхождения. На селе коммунистов вообще было чрезвычайно мало. Таким образом, монополизировав политическую власть, партия все же не пустила глубоких корней среди западноукраинского населения. Поэтому в его сознании оставалось довольно явное ощущение жизни под чужеземным владычеством,
Ренессанс сталинизма
Несмотря на величайший моральный подъем, переживаемый советским обществом благодаря победе во второй мировой войне, Сталин считал, что она нанесла его режиму серьезнейшие потери идеологического характера. Стремясь поднять боевой дух советских людей во время войны, советская власть стимулировала национальные чувства как русского, так и других народов СССР, а также сняла ограничения с религии. Но наибольшее беспокойство режима вызывало то обстоятельство, что около 70 млн советских людей — жители оккупированных немцами территорий, угонявшиеся на принудительные работы, военнопленные — познакомились с "Западом и вкусили некоторые стороны западного образа жизни. Кроме того, путем аннексии в состав Советского Союза были включены территории с миллионами людей, которые в большинстве отрицательно или в лучшем случае скептически относились к советской идеологии, политической системе и экономическому устройству. Поэтому Сталин считал: режим должен вновь сдавить в своем кулаке общество, особенно в области идеологии.
Человеком, которому Сталин доверил задачу восстановления «идеологической чистоты», был его ближайший помощник Андрей Жданов. Летом 1946 г. этот «верный сталинец» развернул настоящее наступление против тех, кто жаждал смягчения культурного климата и восхищался достижениями западной цивилизации. Занимать подобные позиции, заявлял он,— значит выказывать недовольство и неудовлетворенность советской культурой, что неприемлемо само по себе. «Наша задача,— провозглашал Жданов,— развернуть наступление против загнивающей и продажной буржуазной культуры». Однако если целью Жданова и его присных было убедить советских людей отвернуться от западной культуры, то следовало предложить им более привлекательную альтернативу.
В соответствии с этой задачей не менее важным элементом ждановской идеологической кампании стало прославление достижений русской культуры и науки. Для каждого изобретения, сделанного на Западе, немедленно подыскивалось аналогичное достижение в русской истории, разумеется, произошедшее раньше; для каждого известного западного автора находился русский аналог, который всегда был лучше; каждому выдающемуся западному деятелю противопоставлялся русский, чьи качества были вне конкуренции. Это новое, более широкое «издание» русского национализма не было чем-то неожиданным: уже в мае 1945 г. Сталин предвосхитил его своим знаменитым тостом за русский народ, который он охарактеризовал как «самый выдающийся народ... ведущую силу Советского Союза».
Как это случалось и в прошлом, украинцы стали наиболее уязвимым объектом сталинских нововведений. Именно они дольше всех пребывали под оккупацией, именно их в наибольшем количестве вывозили на принудительные работы в Германию; именно в Западной Украине антисоветские настроения были самыми живучими, именно в западных украинцах сильнее всего чувствовались «чуждые» влияния. Оброненная Сталиным фраза, что он выселил бы всех украинцев в Сибирь, если бы их не было так много, не предвещала ничего хорошего. Признаки приближающегося погрома в Украине проявились в июле 1946 г., когда со стороны Центрального комитета партии в Москве прозвучали зловещие обвинения в адрес украинской парторганизации в том, что она «не уделяет должного внимания отбору и идейно-политическому воспитанию кадров в области науки, литературы и искусства», где еще существуют проявления «враждебной буржуазно-националистической идеологии» и предпринимаются попытки «обновить украинские националистические теории». Это был похоронный звон по скромному послевоенному возрождению украинской культуры.
Спустя месяц, когда популярнейший украинский писатель-юморист Остап Вишня, репрессированный в 1930-е годы, осмелился высказать идею, что художник в поисках своего творческого лица и самобытности имеет право на ошибку, из Москвы грянула буря обвинений в «идеологической расхлябанности». Восприняв это как руководство к действию, лидер украинской коммунистической партии Никита Хрущев и его заместитель по идеологии К. 3. Литвин немедленно выпустили серию залпов по украинской интеллигенции в целом, обвинив ее в «буржуазном национализме».
Нашлись и более конкретные адресаты этой кампании: Литвин, например, сосредоточился на недавно опубликованной «Истории украинской литературы». Он указывал, что эта работа содержит серьезные «упущения», поскольку развитие украинской литературы рассматривается в ней в отрыве от классовой борьбы, преувеличены западные влияния, в то время как благотворному воздействию русской культуры уделено мало внимания. Через год объектом подобной критики стала новая «История Украины», вышедшая в 1943 г. под редакцией М. Н. Петровского. Перед авторами было поставлено требование «очистить» исторические труды от влияния Грушевского.
Унизительным нападкам подверглись за использование в своем творчестве традиционных украинских мотивов композиторы Украины. Опера К. Данькевича «Богдан Хмельницкий» критиковалась за то, что в ней слишком мало говорилось (или пелось?) о выдающейся роли русских; украинские литературные журналы и энциклопедические издания на все лады склонялись за сосредоточенность на «узких» украинских темах. Особенно жестокой «охота на ведьм» под знаменами борьбы с украинским национализмом стала в период недолгого пребывания в Украине в 1947 г. Кагановича, который получал явно садистское удовольствие от преследования украинских интеллигентов.
Апогеем идеологического «закручивания гаек» стал 1951 год, когда было предано анафеме стихотворение Сосюры «Любіть Україну!», написанное на волне патриотического подъема в 1944 г. и получившее Сталинскую премию. Автора обвинили в национализме и заставили публично выступить с унизительным раскаянием. Поиски идеологических уклонов достигли уже просто гротескных (но нередко и смертельных) форм, когда объектом преследований стали евреи. Многие еврейские писатели, ученые, художники, артисты пали жертвой борьбы с «безродными космополитами». Репрессивные органы даже сфабриковали дело о «заговоре» группы еврейской интеллигенции, которая якобы собиралась с помощью «международного еврейства» захватить Крым и отделиться от Советского Союза. Именно в это время появилась нелепая идея, ставшая впоследствии расхожим местом в советской пропаганде,— о сотрудничестве украинских националистов и еврейских сионистов в борьбе против советской власти.
Все свидетельствовало о том, что Сталин готовит новую кровавую чистку. Интеллигенцию Украины охватила паника: творческая активность замерла, все спешили признавать ошибки и просить за них прощения. Со всей очевидностью украинская интеллигенция усвоила урок 1930-х годов: покайся сегодня, если хочешь жить завтра. Однако именно тогда, когда все изготовились к очередной сталинской прихоти, 5 марта 1953 г. «отец народов» отошел в лучший из миров. Казалось, было слышно, как Украина облегченно вздохнула.
У украинцев, которые до 1939 г. жили при советской власти, все происходившее в послевоенные годы вызвало ощущение «дежа-вю» (уже виденного). Вновь они были ввергнуты в пучину огромных, изматывающих силы строительных проектов: вновь они пережили угнетающий переход от периода относительной идеологической и культурной терпимости ко временам жестокой реакции и ортодоксальности; и вновь они оказались перед лицом реальной угрозы голода и репрессий.
Для западных украинцев послевоенные годы стали этапом вхождения в абсолютно иной мир, с которым они ненадолго и неудачно познакомились в 1939—1941 гг. Включение в СССР означало их отделение от европейских политических и культурных ценностей. Не менее серьезным результатом этого события стала утрата наибольшего достижения западноукраинского общества — его широкой организационной базы в лице старейшей и важной структуры — греко-католической церкви — и другой, более поздней — ОУН—УПА. Именно они были главным орудием защиты многих поколений украинцев от иностранного владычества и средством выражения и сохранения национальной самобытности. Однако не все последствия советской аннексии были негативными: под диктовку Сталина был в конце концов разрешен украинско-польский конфликт, долгие годы изнурявший силы обоих народов. Кроме того, Советы начали долгое время запаздывавшую индустриальную и социальную модернизацию региона. И последнее: именно они — в конце концов, не важно как,— но объединили всех украинцев в едином государстве.
25. ОТТЕПЕЛЬ
После смерти Сталина в советской истории началась новая эра. Изнуряющие, нерациональные, расточительные диктаторские методы правления, основанные на терроре и массовом принуждении, не могли существовать бесконечно. Необходимость перемен осознавала даже советская элита. Назрела насущная потребность в общем ослаблении жестокого сталинского контроля над всеми сферами жизни общества. Колоссальная экономическая и политическая мощь, накопленная советским государством, должна была наконец начать служить людям, их благу. Однако по мере того как Кремль ослаблял свою хватку, на поверхность общественной жизни всплывали проблемы, казавшиеся ранее разрешенными, и попытки наследников Сталина справиться с ними нередко порождали новые проблемы. Хотя отход от основных черт сталинизма и поиск новых подходов к строительству коммунизма происходили во всех республиках Советского Союза, в Украине эти изменения были особенно многочисленными и заслуживающими внимания.
Новое руководство
Отличительной чертой приближающихся перемен, имевшей, правда, временный характер, была замена единоличного правления Сталина «коллективным руководством». Этот своеобразный комитет по управлению, состоявший из высших партийно-государственных функционеров, действовал очень непродолжительное время и был переходной формой к установлению власти новой сильной фигуры. В подспудной борьбе за власть, развернувшейся внутри «коллективного руководства», первоначально казалось, что верх возьмет шеф репрессивных органов Лаврентий Берия — один из самых жутких типажей в сталинском окружении. Пытаясь расширить базу своей поддержки, Берия даже дал понять грузинам и особенно украинцам, что готов пойти на серьезные уступки и послабления в отношении к ним. Однако Берия переоценил свои силы и поплатился за это жизнью (это был последний случай, когда неудачливый политический противник был казнен). Некоторое время на первом плане держался Георгий Маленков — ставленник правительственной и технократической бюрократии, сторонник экономических реформ. Однако в конце концов победителем в борьбе за власть стал Никита Хрущев, чья карьера всегда была тесно связана с Украиной.
Русский по происхождению, Хрущев родился в небольшой деревне на российско-украинской границе. Жизнерадостный, общительный и веселый, но при этом безжалостный партийный аппаратчик, он довольно быстро пробился на верхние этажи власти благодаря сообразительности, быстроте реакции и отчаянному раболепию перед Сталиным. Его продвижение по служебной лестнице в немалой степени было облегчено сталинскими чистками, освободившими много вакансий в партийной иерархии. Как мы уже видели, в 1938 г. Хрущева отправили в Украину именно для того, чтобы завершить здесь «большую чистку» и начать восстановление украинской коммунистической партии. Спустя год он был «куратором» включения оккупированных западноукраинских земель в Советский Союз. Во время войны он помогал организовывать партизанское движение в Украине. В послевоенные годы Хрущев отвечал за восстановление экономики республики, вторичное включение Западной Украины в СССР и возглавлял борьбу с «украинским национализмом». Будучи неукоснительным и беспощадным исполнителем всех сталинских указаний, Хрущев все же добился некоторой личной популярности в Украине, уделяя внимание «местному колориту»: часто появляясь в «вышиван-ке» и демонстрируя искреннее восхищение украинскими песнями.
Перебравшись в 1949 г. в Москву, Хрущев сохранил тесные и взаимовыгодные отношения с украинской компартией. Не случайно именно эта республиканская партийная организация первой поддержала его в борьбе за власть и всегда оставалась его надежной опорой. Характерно, что Хрущев сполна отблагодарил за поддержку. Всего через месяц после смерти Сталина с поста первого секретаря ЦК КПУ был отозван весьма непопулярный в Украине Леонид Мельников, явный русский шовинист (поводом к его устранению стали обвинения в русификации высшего образования в Западной Украине и дискриминации местных кадров). Его место занял Олексий Кириченко, первый украинец на этом посту (с этого времени уже только украинцы становились первыми секретарями). Другие высокие посты тоже достались украинцам: Верховный
Совет Украины возглавил Демьян Коротченко; а Совет министров — Никифор Кальченко. Правление «трех К» сопровождалось дальнейшим назначением украинцев на ответственные посты. Членами правительства стали преследовавшийся в свое время драматург Олександр Корнийчук и сын известного западноукраинского писателя Семен Стефаник. В Западной Украине местную партийную организацию возглавил Богдан Дудикевич — один из известных коммунистических деятелей предвоенной поры.
Смены в составе руководства сопровождались резким ростом численности КПУ: в 1952 г. она насчитывала около 770 тыс. членов и кандидатов в члены, к 1959 г.— уже 1,3 млн, из которых 60 % были украинцы. В отличие от сталинских времен, когда украинцы являлись объектом дискриминации, Кремль теперь практиковал политику заигрывания с ними, о чем и свидетельствовали все эти назначения на высокие посты и количественный рост КПУ.
Украинские коммунисты расширяли свое присутствие и влияние также за пределы своей республики — многие из них достигли высоких сфер на общесоюзном уровне. Родион Малиновский, Андрий Гречко и Кирило Москаленко дослужились до звания маршала Советского Союза, а первые двое даже были министрами обороны СССР. Володимир Семичастный возглавлял КГБ СССР, а четверо украинцев — Олексий Кириченко, Микола Пидгорный, Дмитро Полянский и Петро Шелест — входили в состав 11 членов Политбюро ЦК КПСС — высшего правящего органа в стране. Конечно, главной причиной их вознесения было не украинское происхождение, а то, что они имели тесные связи с Хрущевым, Будучи карьеристами, стремящимися достигнуть верхов советской системы, они, конечно же, мало пеклись о национальных интересах и, как правило, не упоминали о них. Тем не менее их присутствие в верхах власти свидетельствовало о росте значения украинцев и их республики.
Украина: «вторая средь равных»
Положение, занимаемое Украиной в СССР при Хрущеве, удачно охарактеризовал Борис Левицкий: «вторая средь равных». Все говорило в пользу того, что между Кремлем и Киевом возникло полное взаимопонимание, при котором взамен на свою поддержку и сотрудничество украинцы получали роль младшего партнера русских в управлении советской империей. Роль «старшего брата», вне всяких сомнений, резервировалась русскими. Для украинцев, уже не надеявшихся или вообще не стремившихся к самостоятельности, этот модернизированный вариант «малороссийства» XIX в. давал многообразные возможности личной карьеры. Для Кремля же большим достижением было заполучить поддержку украинцев, поскольку они были не только второй по численности нацией в СССР, но и теми единственными, которые могли составить серьезную конкуренцию русской гегемонии. Возможности для сотрудничества облегчались языковым и культурным родством двух народов, тесными историческими связями между ними.
Административное деление советской Украины (1960 г.)
В 1954 г. явно с целью пропаганды и укрепления партнерства русских и украинцев необыкновенно помпезно была отпразднована 300-летняя годовщина Переяславского договора. Вдобавок ко многочисленным празднествам, мириадам публикаций и бесчисленным торжественным речам ЦК КПСС издал тезисы, в которых доказывалась непоколебимость «вечного союза» украинцев с русскими. Чтобы подчеркнуть преимущества этого союза, годовщина Переяслава была увенчана «подарком с царского плеча»: в состав Украины «в знак дружбы с русским народом» был передан Крым, до этого принадлежавший РСФСР.
Однако крымский «подарок» вовсе не был актом альтруизма и доброй воли. Во-первых, поскольку полуостров являлся исторической родиной крымских татар, выселенных отсюда во время второй мировой войны, русские не имели морального права дарить его, а украинцы — принимать. Во-вторых, Крым и без этого более тяготел не к России, а к Украине — благодаря территориальной близости и экономической зависимости от нее. Наконец, присоединение Крыма обременило Украину целым рядом экономических и политических проблем. Депортация в 1944 г. татар посеяла экономический хаос на полуострове, потери от которого пришлось возмещать за счет бюджета правительства в Киеве. Еще более важным был тот факт, что согласно переписи 1959 г. в Крыму жило более 860 тыс. русских и только 260 тыс. украинцев. Несмотря на усилия Киева после 1954 г. увеличить количество украинцев в регионе, решающее большинство здесь все же составляли русские, исключительно твердо противостоявшие любым формам украинизации. В результате крымский «подарок» серьезно увеличил численность русских в УССР. В этом отношении его действительно можно считать событием, уместным при праздновании годовщины Переяславского договора.
Десталинизация
Попытки нового руководства получить широкую поддержку нерусских народов, особенно украинцев, были частью более широкой программы реформ. Сталинский метод модернизации — сочетание террора, идеологического наступления и форсированной индустриализации — оказался эффективным, но неестественным способом продвижения вперед советского общества. Хрущев понимал, что в конце концов прогресс Советского Союза возможен на основе не насилия, а убеждения, роста производительности и инициативы, а не революционного запала. Для того чтобы перейти на новый путь развития, следовало сначала порвать с прошлым.
На XX съезде КПСС в 1956 г. Хрущев сделал один из самых драматичных в советской истории докладов. Посеяв величайший ужас и растерянность в рядах «твердых партийцев», он развернул перед делегатами обширную, детальную и устрашающую картину сталинских преступлений. Этот «секретный доклад» означал начало процесса десталинизации, сопровождавшейся ощутимыми изменениями в духовном климате страны. Ослабился прессинг официальной идеологии, что привело к «оттепели» в культурной жизни. Развитие туризма внутри СССР и расширение заграничных поездок (тщательно, впрочем, контролируемых) пробили брешь в политике самоизоляции. Русификация нерусских народов утратила наступательный тон. Началась подготовка к проведению широких и глубоких изменений в экономике. Все это не означало, что тоталитарный режим распался — в своих основных чертах и проявлениях он оставался неизменным. Однако атмосфера всеохватывающего страха и творческого паралича, характерная для сталинских времен, стала значительно более разреженной.
Перемены в Украине. Первоначально украинцы отнеслись к новым веяниям с осторожностью, которой они научились в годы сталинщины. Однако когда стало ясно, что развенчание «культа личности» происходит на самом деле и в широких масштабах, они включились в этот процесс со своей огромной петицией претензий и требований. Вполне естественно, что наиболее громко прозвучала неудовлетворенность из рядов деятелей культуры. И сначала, и в дальнейшем главным мотивом неудовольствия было печальное положение украинского языка. Интеллигенция, студенты, рабочие, даже партийные работники настойчиво повторяли одно и то же: особый статус, признаваемый в СССР за русским языком, не должен приводить к дискриминации украинского. Все чаще среди населения республики, особенно среди студентов, звучали призывы к защите украинского языка и его повсеместному использованию.
Не менее болезненным вопросом был упадок украинской науки. Настоящие историки (а не те партийные поденщики, что называли себя историками) выступили против жесткого идеологического контроля Москвы в их области, который, по их мнению, вел к «обнищанию истории». Характернейшими чертами этого «обнищания» были провинциализм, рабское следование партийным указаниям, преувеличение роли и значения связей с Россией с одновременным пренебрежением к «украинской исторической специфике». Подобные претензии выдвигали и литературоведы касательно их предмета.
Кремль, судя по всему, не остался глух к этим требованиям. В 1957 г. украинские историки получили разрешение выпускать собственное издание — «Український історичний журнал». Спустя два года началась публикация первых томов «Української Радянської Енциклопедії», что в определенном смысле было ответом на подобный проект, развернутый на Западе. К ним добавились солидные многотомные издания вроде словаря украинского языка, истории украинской литературы, истории украинского искусства и весьма детальной истории городов и сел Украины — подобной не было даже у русских.
Стремясь поднять уровень украинской науки и таким образом повысить престиж национальной культуры, интеллигенция сосредоточилась не только на традиционных гуманитарных дисциплинах, но и требовала создать в республике условия для развития новых направлений научного знания, таких как ядерные исследования и кибернетика. В 1957 г. в Киеве был создан компьютерный центр, преобразованный в 1962 г. в Институт кибернетики Академии наук, который стал общесоюзным лидером в этой сфере. Одновременно начали появляться многочисленные украиноязычные журналы в области естественных и общественных наук. Становилось очевидным, что украинская интеллектуальная элита стремится использовать предоставленные десталинизацией возможности для развития новейших научных званий, опираясь на украинский, а не русский язык.
Поскольку Хрущев признал незаконность репрессий в отношении многих сталинских жертв, нарастали требования их реабилитации. В первую очередь доброе имя было посмертно возвращено пострадавшим во время чисток коммунистам. В Украине особое внимание требовали уделить реабилитации таких национал-коммунистов, как Скрипник и Xвылевой, а также членов КПЗУ. Выдвигались также предложения о реабилитации таких крупных деятелей культуры, как драматург Микола Кулиш, театральный режиссер Лесь Курбас, всемирно известный кинорежиссер Олександр Довженко или выдающийся общественный деятель XIX в. Михайло Драгоманов, много сделавших для того, чтобы поднять украинскую культуру над присущим ей провинциализмом. Поскольку восстановление этих личностей в истории затрагивало такие политически пикантные вопросы, как украинская культурная независимость и «свой путь Украины к коммунизму», реакция партии была весьма осторожной и неоднозначной. Ведь уже сам факт, что интеллигенция столь настойчиво добивалась реабилитации именно этих деятелей, свидетельствовал, что их идеи сохранили для нее притягательную силу.
Миллионам украинцев — заключенных сибирских концлагерей десталинизация принесла неожиданную свободу: многих амнистировали и разрешили отправиться по домам. Этот частичный демонтаж гигантской лагерной системы был ускорен вспышками лагерных восстаний, в частности в Воркуте и Норильске (1953 г.) или Караганде (1954 г.), в которых ведущую роль играли бывшие члены ОУН—УПА. В то же время Кремль совершенно ясно дал понять, что он вовсе не собирается мириться с тем типом национализма, который проповедовала ОУН. В разгар празднований Переяславской годовщины был расстрелян выдающийся лидер ОУН в эмиграции Василь Охримович, заброшенный в Украину американцами. В 1956 г. прошла серия показательных процессов над членами ОУН, закончившихся смертными приговорами. Было очевидно, что режим по-прежнему готов беспощадно подавлять любое проявление активности, связанное с защитой украинских интересов, если оно, по его мнению, выходило за дозволенные рамки.
Национальный вопрос. Пожалуй, наиболее красноречивым свидетельством решимости Хрущева придерживаться основ советской национальной политики (идя при этом на второстепенные уступки) была реформа образования 1958 г. Та ее часть, что касалась вопросов изучения родных языков, была необыкновенно противоречивой. Вплоть до 1958 г. учащиеся были обязаны изучать свой родной язык так же, как и русский. Внешне либеральная реформа Хрущева давала родителям право выбирать для своих детей язык обучения. Фактически это означало, что любой, живущий в Украине, мог получить образование, не изучая украинского языка и вообще не зная его.
Учитывая, что существовало немало формальных и неформальных зацепок и нюансов, вынуждающих учить русский язык, можно было ожидать, что многие родители изберут именно его для обучения своих детей и не захотят отягощать их изучением еще одного, пусть даже родного, языка. Невзирая на бурю негодования и протестов, к которым присоединились даже некоторые партийные деятели, режим все же нанес этот удар по изучению нерусских языков, наглядно продемонстрировав, что даже во времена либерализации он способен лишь видоизменить политику русификации, но не отказаться от нее.
Воздействие десталинизации на общество имело последствия, далеко выходящие за рамки политических и культурных контроверсий между кремлевскими политиками и киевской интеллигенцией. Общее ослабление идеологического диктата породило новые настроения в среде образованной городской молодежи. Если пылкое меньшинство было полно решимости восполнить ущерб, нанесенный обществу в сталинские времена, то подавляющее большинство мало интересовалось политикоидеологическими проблемами. И все же у молодежи явно пробудились дух противостояния авторитетам и власти и стремление к индивидуализму, столь долго преследовавшиеся сталинистской ортодоксальной моралью. Молодежи осточертели однообразие и монотонность советского образа жизни, устаревшая мораль, старомодная манера одеваться, заидеологизированная система воспитания. К величайшему негодованию и ужасу старшего поколения, она безоглядно увлеклась западной джазовой и поп-музыкой. Так называемые «стиляги» с явным вызовом выделялись из общей массы своей диковинной (для советского глаза) одеждой и «антиобщественным» поведением. В Украине, как и во всем СССР, нарождалось новое, более прагматичное и эгоцентричное поколение (уже появившееся на Западе), которое разительно отличалось от предыдущего, породившего столь рьяных коммунистов и националистов.
Эксперименты в экономике
Наследники Сталина огромное внимание уделяли повышению экономической эффективности советской системы. От успехов в этой области в первую очередь зависело, сможет ли Советский Союз обогнать Запад экономически и таким образом сплотить своих граждан и доказать всему миру преимущество коммунистической системы. Как это ни парадоксально, однако Хрущев понял: чтобы доказать экономические преимущества коммунизма, партию следует сделать менее идеологической организацией и более управленческой.
Во времена «коллективного руководства» в Кремле не утихали ожесточенные споры о методах, путях и формах экономических преобразований. При этом все сходились во мнении, что хронически слабым местом советской экономики является сельское хозяйство. Элементарная статистика подтвердила это: если между 1949 и 1952 гг, валовый объем промышленной продукции увеличился на 230 %, то сельскохозяйственного производства — всего на 10 %. Подобные цифры не просто должны были приводить в смущение советскую власть — они свидетельствовали о серьезнейших экономических, политических и идеологических недостатках этой власти, Низкая производительность сельского хозяйства означала в первую очередь дефицит продуктов питания, что само по себе порождало серьезные сомнения в преимуществах советской системы — как за границей, так и внутри страны. Именно поэтому Хрущев, этот «знаток сельского хозяйства», считавший себя таковым благодаря многолетнему пребыванию в Украине, прилагал неимоверные усилия, чтобы улучшить положение дел в аграрном секторе экономики. Эти перемены имели особое значение для Украины, которая, как житница Советского Союза, в очередной раз была обречена стать лабораторией сельскохозяйственных экспериментов.
Сельскохозяйственные проекты. Любимым детищем Хрущева (и наиболее удачным из его проектов) было поднятие целины, благодаря которому предполагалось освоить и сделать пригодными для обработки около 16 млн гектаров залежных земель в Казахстане и Сибири. Проект, осуществление которого началось в 1954 г., требовал вложения огромных материальных и людских ресурсов, значительную часть которых должна была предоставить Украина. К 1956 г. из Украины на целину были переброшены тысячи единиц сельскохозяйственной техники и около 80 тыс. квалифицированных работников сельского хозяйства. Многие из них навсегда осели в этих районах. Кроме того, каждую весну на сезонные работы из Украины на восток ехали сотни тысяч студентов-«добровольцев». Хотя сама эпопея освоения целинно-залежных земель дала неоднозначные результаты, было абсолютно ясно, что она выкачала из Украины солидные ресурсы и ослабила сельское хозяйство республики.
Другой эксперимент оказался довольно неожиданным и весьма сомнительным: предполагалось засеять кукурузой территорию около 28 млн гектаров по всему СССР, для того чтобы резко повысить сбор этой культуры. Следуя американским образцам,. ее хотели использовать как кормовую базу для истощенного животноводства. Еще через несколько лет Кремль исторг еще одно нововведение: колхозникам было предписано перейти на новую систему севооборота. Как всегда, львиную долю тяжести всех этих сложных и дорогостоящих новаций приняла на себя Украина.
Единственная реформа, которая с готовностью была принята в Украине и даже возникла на основе местной инициативы, касалась машинно-тракторных станций (МТС). Поскольку между МТС (выполнявшими еще и функции идеологического надзора) и колхозами постоянно разгорались споры о том, как правильно обрабатывать землю, украинцы в конце концов убедили правительство распустить МТС, а их технику продать колхозам.
Растущая сложность обработки земли требовала хорошо подготовленных и технически грамотных специалистов, которых именно в Украине катастрофически не хватало. В 1953 г. из 15 тыс. председателей колхозов Украины образование выше среднего имели менее 500 человек. Для улучшения ситуации в колхозы разнообразными льготами и выгодами привлекались специалисты из городов. Отстающие колхозы прикреплялись к шефским промышленным предприятиям, оказывавшим техническую помощь. В результате на селе возник новый, более профессионально искушенный слой «сельскохозяйственной технократии». Тем временем правительство повысило доходы колхозников, и кричащее несоответствие между уровнями жизни промышленных и сельскохозяйственных работников начало постепенно уменьшаться.
Несмотря на радикальные перемены и грандиозные эксперименты, правительству не удалось добиться прироста сельскохозяйственной продукции в желаемых масштабах. Кремль по-прежнему не желал изыскивать более эффективные стимулы к повышению производительности труда в колхозах, а бюрократы в далекой Москве продолжали давать колхозам директивы: как и что сеять, когда собирать урожай; крестьян все так же преследовали и штрафовали за работу на их крохотных (но исключительно продуктивных) приусадебных участках. Неудовлетворительное развитие сельского хозяйства означало серьезные политические последствия для украинских коммунистов. Хрущев возлагал большие надежды на то, что их участие в реформах будет способствовать успехам преобразований. Однако в Киеве нарастало недовольство несообразно высокими требованиями, предъявлявшимися в Украине. Когда-то теплые отношения Хрущева с украинскими коммунистами становились все более прохладными.
Изменения в промышленности. В начале 1950-х годов промышленность Украины, как и всего Советского Союза, развивалась весьма успешно. Фактически в это время она переживала свой золотой век. Однако к концу десятилетия темпы ее развития замедлились. Кремлевское руководство столкнулось с новой проблемой: продолжать ли усиленно развивать тяжелую
Умышленность или сосредоточить капиталовложения в легкой, чтобы в конце концов хоть как-то удовлетворить обделен-н^и *гсоветского потребителя. Хрущев склонялся в пользу тяжелой промышленности, но, в отличие от Сталина, не мог игнорировать интересы потребителей, тем более что он пообещал догнать и перегнать Запад экономически к началу 1980-х годов. В результате в начале 1960-х на полках государственных магазинов стали появляться телевизоры, пылесосы, холодильники, в продаже появились даже автомобили. Однако их количество было весьма ограниченным, а качество необычайно низким.
Пытаясь решить проблему спада промышленного производства, Хрущев развернул в 1957 г. полную противоречий реформу совнархозов (Советов народного хозяйства) — одно из наиболее радикальных организационно-экономических преобразований со времен 1920-х годов. Это была попытка перенести основу экономического планирования и управления из московских министерств в региональные органы, чтобы миновать бюрократические преграды в центре. Украинским совнархозам было передано свыше 10 тыс. промышленных предприятий, и к концу 1957 г. они контролировали 97 % заводов и фабрик республики (в 1953 г. в республиканском подчинении находилось всего 34 % предприятий). Не удивительно, что украинские плановики и управленцы стали уделять куда больше внимания интересам и нуждам республики, чем общесоюзным. В начале 1960-х годов, когда экономическая самостоятельность Украины и других республик стала весьма выразительной, Москва забила тревогу. Посыпались обвинения в «местничестве». Стало очевидным, что и в этой области хрущевские реформы вызвали неожиданные осложнения. Как и следовало ожидать, опыт экономического самоутверждения Украины оказался быстропреходящим.
Хотя хрущевские реформы и не принесли ожидаемых результатов, они все же вызвали существенные перемены в жизни общества. В отличие от сталинских времен впечатляющий рост валового национального продукта, превышавший соответствующие показатели США до 1970-х годов, способствовал подъему уровня жизни советских людей. В Украине, к примеру, средние доходы рабочих возросли с 1951 по 1958 г. на 230 %. Еще больший рост доходов наблюдался у долгое время бедствовавших колхозников. Иначе говоря, при Сталине уровень личного потребления ежегодно возрастал на 1 %, а при Хрущеве — на 4 %.
Благодаря введению в обработку миллионов гектаров новых земель увеличились количество и ассортимент продуктов питания. Наконец-то рацион средней советской семьи, обычно состоявший из хлеба и картофеля, пополнился более регулярным потреблением овощей и мяса. В магазинах появились даже такие экзотические деликатесы, как апельсины и лимоны. В далекие села пролегли дороги, сюда провели электричество и водопровод. Появление относительно современной бытовой техники несколько облегчило жизнь советских женщин, в большинстве своем работавших полный рабочий день, а затем занимавшихся изнурительным домашним трудом. Привычным предметом обстановки стал телевизор — это прекрасное средство пропаганды и развлечений. Главной проблемой городов оставалась жилищная, поскольку ежегодно около 2,5 млн советских граждан пополняли городское население. Хотя уровень жизни советских людей еще далеко отставал от западного, для них, не слишком требовательных и не забывших недавнее кошмарное прошлое, перемены были огромным шагом вперед. При Хрущеве советские люди имели гораздо меньше оснований жаловаться на советскую систему, чем при Сталине.
«Шестидесятники»
В 1961 г. Хрущев начал новый этап десталинизации, пиком которого стало изъятие мумии диктатора из мавзолея. Любое действие, направленное против Сталина, всегда было хорошим знаком для украинцев. Их уверенность в себе подкрепляли и другие события. Урожай, собранный республикой в этом году, был исключительно богатым, что дало партийному руководству Украины основание требовать от Кремля новых уступок. Стараясь как-то уменьшить трения, возникшие между ним и украинцами из-за проблем сельского хозяйства, Хрущев совершил в мае 1961 г. широко разрекламированную поездку к могиле Шевченко. Тем временем культурная «оттепель» достигла высшей точки, когда российские писатели осмелились на такие шаги, как публикация за границей «Доктора Живаго» Б. Пастернака, утверждавшего общечеловеческие, а не советские ценности, или издание в СССР «Одного дня Ивана Денисовича» А. Солженицына, детально описывавшего ужасы сталинских лагерей. Эти факты создавали впечатление, что, невзирая на сердитые окрики из Кремля, возможна дальнейшая либерализация литературы и культуры в целом.
Украинская культурная элита, особенно литераторы, возобновила попытки использовать десталинизацию для расширения возможностей творческого самовыражения. Она вновь занялась подсчетами тех потерь, которые Сталин нанес украинской культуре. Писатели старшего поколения по-прежнему настаивали на реабилитации своих репрессированных коллег.
Так, Корнийчук предложил основать «Библиотеку великих 20-х», чтобы обнародовать произведения Блакитного, Кулиша, Курбаса и других жертв чисток. Другие требовали реабилитации жертв конца 1940-х, И все вместе выступали против продолжавшейся русификации.
Однако самым примечательным явлением стало рождение нового поколения писателей, поэтов и критиков, таких как Василь Симоненко, Лина Костенко, Евген Сверстюк, Иван Дзюба, Иван Драч, Микола Винграновский и Дмитро Павлычко, требовавших исправления «ошибок» сталинского прошлого и гарантий, что развитие украинской культуры не будет задавлено в будущем. По их мнению, наилучшим способом достижения этой цели было бы «возвращение к правде». Не в силах быть спокойными свидетелями непоследовательной десталинизации, эти молодые люди сами включились в нее, требуя прекратить вмешательство партии в дела литературы и искусства, добиваясь права на творческие поиски и отстаивая главенствующую роль украинского языка в просвещении и культурной жизни республики. В начале 1960-х представители нового литературного поколения, получившего название «шестидесятники», не только отвергали вмешательство в свое творчество партийных бюрократов, но и осуждали лицемерие, соглашательство и чрезмерную осторожность своих старших коллег. Бунтарство этой талантливой молодежи явно выходило за рамки, предусматриваемые хрущевской либерализацией. Кроме того, новая литературная когорта получала все растущую поддержку молодой интеллигенции.
Реакция
Тревожное беспокойство, ширившееся в советском обществе, дошло до Хрущева и его сторонников в Кремле. В декабре 1962 г. он собрал ведущих представителей российских писательских кругов и предупредил их чрезмерно не увлекаться данной им свободой. Несколькими месяцами спустя ряд деятелей литературы и искусства, в том числе Б. Пастернак, подверглись травле в прессе. Становилось очевидным, что режим готовит новый погром либеральной интеллигенции. Увидев в действиях Москвы сигнал к атаке, партийные чиновники в Киеве приготовились к обузданию «незрелых элементов» в украинском литературном мире.
Весной 1963 г. Андрий Скаба, секретарь ЦК КПУ, отвечавший за идеологию, обрушился с резкими нападками на работы литературных критиков Сверстюка, Свитличного и Дзюбы, открыв, таким образом, новую «кампанию». Ему вторил Валентин Маланчук, идеологический надсмотрщик в Западной Украине, указывая, что некоторые молодые литераторы берут на себя «роль передовых борцов против культа личности, уделяют чрезмерное внимание негативным проявлениям того периода и, кроме того, восхваляют произведения западных писателей». Вместе с обязательным призывом к борьбе со всеми проявлениями «украинского буржуазного национализма» он гордо заявлял о своих успехах в борьбе с религией (количество венчаний в его регионе снизилось) и обещал заменить церковные праздники советскими, такими как «День Серпа и Молота» или «Вечера рабочей славы».
Еще одним свидетельством реставрации некоторых аспектов сталинизма стало появление ряда полуофициальных публикаций антисемитского толка. Наиболее характерным из них можно считать сочинение Т. Кишко «Иудаизм без прикрас», изданное в 1964 г. под эгидой Академии наук Украины и скорее всего по указанию Москвы. Как и в конце правления Сталина, пропагандистский аппарат выдал «на гора» материал, долженствующий доказать существование близких связей и тесного сотрудничества между украинскими националистами и сионистами. Эта книга вызвала резкую критику со стороны либеральной интеллигенции. Однако ее негодование достигло высшей точки, когда стало известно, что в мае 1964 г. почти дотла сгорел один из фондов библиотеки Академии наук УССР, содержавший сотни тысяч бесценных изданий и документов по истории и культуре Украины. Вину за этот геростратов акт взял на себя некто Погружальский — русофил со психопатическими наклонностями. Среди интеллигенции были очень сильны подозрения, что он имел связи с органами КГБ.
Все эти события говорили о том, что Хрущев полон решимости восстановить дисциплину среди интеллигенции. Однако поворот к политике «твердой руки» оказался несколько запоздалым. Позиции советского лидера были уже безнадежно подорваны целой серией внутренних и международных неудач: «карибским кризисом», связанным со тщетной попыткой разместить на Кубе ядерное оружие; разрывом с Китаем; дезорганизацией, вызванной реформами, и, наконец, катастрофическим неурожаем 1963 г. В октябре 1964 г. коллеги Хрущева потеряли всякое терпение и вынудили его уйти в отставку. Период реформ, экспериментов и либерализации подошел к концу.
* * *
Хрущевская эпоха, совершенно очевидно, была переходным периодом советской истории. Несмотря на многочисленные провалы, разочарования, несбывшиеся мечты и неожиданные результаты, принесенные экспериментами и реформами, она превратила советское общество из царства драконовских порядков и террора времен Сталина в систему, управляемую более рациональными методами, приближенную к развитому индустриальному обществу. Особенно глубоко этот период ощущался в Украине, где сталинизм достиг своих экстремальных форм.
Что же изменилось (и не менее важно, что не изменилось) в результате хрущевских реформ? Наиболее очевидным было то, что прекратились массовые аресты, чистки и террор. Репрессивные органы, чьи прерогативы заметно сузились, теперь вызывали «опасные элементы» для бесед «по душам», давили их угрозами лишить работы или перекрыть дорогу к получению высшего образования их детям. Только в том случае, если такая «профилактика» не давала желаемых результатов, следовал арест (правда, уже не расстреливали). Трудовая дисциплина стала менее суровой. На некоторое время расширился простор для самовыражения писателей, поэтов, других деятелей культуры. В Украине к уже упомянутым изменениям добавился рост чувства самоценности украинского коммунистического руководства, основывавшийся на признании экономического значения республики в СССР. И все же наиболее поразительным, если взять во внимание страшные потери, понесенные украинской интеллигенцией в 1930-е годы, было возникновение нового, многообещающего поколения культурных деятелей.
Однако многие основополагающие черты советской жизни остались без изменений. Сохранился жестокий диктат цензуры, указывавшей, что писать, читать и слушать. Абсолютную монополию на политическую власть продолжала удерживать коммунистическая партия. Экономикой по-прежнему управляла бюрократия, а все граждане работали только в государственных предприятиях и учреждениях и покупали товары только в государственных магазинах. Несмотря на относительное усиление позиций Украины в СССР и политические успехи отдельных украинцев, интересы руспублики, как и раньше, были подчинены интересам всей советской империи.
После смерти Сталина в советской истории началась новая эра. Изнуряющие, нерациональные, расточительные диктаторские методы правления, основанные на терроре и массовом принуждении, не могли существовать бесконечно. Необходимость перемен осознавала даже советская элита. Назрела насущная потребность в общем ослаблении жестокого сталинского контроля над всеми сферами жизни общества. Колоссальная экономическая и политическая мощь, накопленная советским государством, должна была наконец начать служить людям, их благу. Однако по мере того как Кремль ослаблял свою хватку, на поверхность общественной жизни всплывали проблемы, казавшиеся ранее разрешенными, и попытки наследников Сталина справиться с ними нередко порождали новые проблемы. Хотя отход от основных черт сталинизма и поиск новых подходов к строительству коммунизма происходили во всех республиках Советского Союза, в Украине эти изменения были особенно многочисленными и заслуживающими внимания.
Новое руководство
Отличительной чертой приближающихся перемен, имевшей, правда, временный характер, была замена единоличного правления Сталина «коллективным руководством». Этот своеобразный комитет по управлению, состоявший из высших партийно-государственных функционеров, действовал очень непродолжительное время и был переходной формой к установлению власти новой сильной фигуры. В подспудной борьбе за власть, развернувшейся внутри «коллективного руководства», первоначально казалось, что верх возьмет шеф репрессивных органов Лаврентий Берия — один из самых жутких типажей в сталинском окружении. Пытаясь расширить базу своей поддержки, Берия даже дал понять грузинам и особенно украинцам, что готов пойти на серьезные уступки и послабления в отношении к ним. Однако Берия переоценил свои силы и поплатился за это жизнью (это был последний случай, когда неудачливый политический противник был казнен). Некоторое время на первом плане держался Георгий Маленков — ставленник правительственной и технократической бюрократии, сторонник экономических реформ. Однако в конце концов победителем в борьбе за власть стал Никита Хрущев, чья карьера всегда была тесно связана с Украиной.
Русский по происхождению, Хрущев родился в небольшой деревне на российско-украинской границе. Жизнерадостный, общительный и веселый, но при этом безжалостный партийный аппаратчик, он довольно быстро пробился на верхние этажи власти благодаря сообразительности, быстроте реакции и отчаянному раболепию перед Сталиным. Его продвижение по служебной лестнице в немалой степени было облегчено сталинскими чистками, освободившими много вакансий в партийной иерархии. Как мы уже видели, в 1938 г. Хрущева отправили в Украину именно для того, чтобы завершить здесь «большую чистку» и начать восстановление украинской коммунистической партии. Спустя год он был «куратором» включения оккупированных западноукраинских земель в Советский Союз. Во время войны он помогал организовывать партизанское движение в Украине. В послевоенные годы Хрущев отвечал за восстановление экономики республики, вторичное включение Западной Украины в СССР и возглавлял борьбу с «украинским национализмом». Будучи неукоснительным и беспощадным исполнителем всех сталинских указаний, Хрущев все же добился некоторой личной популярности в Украине, уделяя внимание «местному колориту»: часто появляясь в «вышиван-ке» и демонстрируя искреннее восхищение украинскими песнями.
Перебравшись в 1949 г. в Москву, Хрущев сохранил тесные и взаимовыгодные отношения с украинской компартией. Не случайно именно эта республиканская партийная организация первой поддержала его в борьбе за власть и всегда оставалась его надежной опорой. Характерно, что Хрущев сполна отблагодарил за поддержку. Всего через месяц после смерти Сталина с поста первого секретаря ЦК КПУ был отозван весьма непопулярный в Украине Леонид Мельников, явный русский шовинист (поводом к его устранению стали обвинения в русификации высшего образования в Западной Украине и дискриминации местных кадров). Его место занял Олексий Кириченко, первый украинец на этом посту (с этого времени уже только украинцы становились первыми секретарями). Другие высокие посты тоже достались украинцам: Верховный
Совет Украины возглавил Демьян Коротченко; а Совет министров — Никифор Кальченко. Правление «трех К» сопровождалось дальнейшим назначением украинцев на ответственные посты. Членами правительства стали преследовавшийся в свое время драматург Олександр Корнийчук и сын известного западноукраинского писателя Семен Стефаник. В Западной Украине местную партийную организацию возглавил Богдан Дудикевич — один из известных коммунистических деятелей предвоенной поры.
Смены в составе руководства сопровождались резким ростом численности КПУ: в 1952 г. она насчитывала около 770 тыс. членов и кандидатов в члены, к 1959 г.— уже 1,3 млн, из которых 60 % были украинцы. В отличие от сталинских времен, когда украинцы являлись объектом дискриминации, Кремль теперь практиковал политику заигрывания с ними, о чем и свидетельствовали все эти назначения на высокие посты и количественный рост КПУ.
Украинские коммунисты расширяли свое присутствие и влияние также за пределы своей республики — многие из них достигли высоких сфер на общесоюзном уровне. Родион Малиновский, Андрий Гречко и Кирило Москаленко дослужились до звания маршала Советского Союза, а первые двое даже были министрами обороны СССР. Володимир Семичастный возглавлял КГБ СССР, а четверо украинцев — Олексий Кириченко, Микола Пидгорный, Дмитро Полянский и Петро Шелест — входили в состав 11 членов Политбюро ЦК КПСС — высшего правящего органа в стране. Конечно, главной причиной их вознесения было не украинское происхождение, а то, что они имели тесные связи с Хрущевым, Будучи карьеристами, стремящимися достигнуть верхов советской системы, они, конечно же, мало пеклись о национальных интересах и, как правило, не упоминали о них. Тем не менее их присутствие в верхах власти свидетельствовало о росте значения украинцев и их республики.
Украина: «вторая средь равных»
Положение, занимаемое Украиной в СССР при Хрущеве, удачно охарактеризовал Борис Левицкий: «вторая средь равных». Все говорило в пользу того, что между Кремлем и Киевом возникло полное взаимопонимание, при котором взамен на свою поддержку и сотрудничество украинцы получали роль младшего партнера русских в управлении советской империей. Роль «старшего брата», вне всяких сомнений, резервировалась русскими. Для украинцев, уже не надеявшихся или вообще не стремившихся к самостоятельности, этот модернизированный вариант «малороссийства» XIX в. давал многообразные возможности личной карьеры. Для Кремля же большим достижением было заполучить поддержку украинцев, поскольку они были не только второй по численности нацией в СССР, но и теми единственными, которые могли составить серьезную конкуренцию русской гегемонии. Возможности для сотрудничества облегчались языковым и культурным родством двух народов, тесными историческими связями между ними.
Административное деление советской Украины (1960 г.)
В 1954 г. явно с целью пропаганды и укрепления партнерства русских и украинцев необыкновенно помпезно была отпразднована 300-летняя годовщина Переяславского договора. Вдобавок ко многочисленным празднествам, мириадам публикаций и бесчисленным торжественным речам ЦК КПСС издал тезисы, в которых доказывалась непоколебимость «вечного союза» украинцев с русскими. Чтобы подчеркнуть преимущества этого союза, годовщина Переяслава была увенчана «подарком с царского плеча»: в состав Украины «в знак дружбы с русским народом» был передан Крым, до этого принадлежавший РСФСР.
Однако крымский «подарок» вовсе не был актом альтруизма и доброй воли. Во-первых, поскольку полуостров являлся исторической родиной крымских татар, выселенных отсюда во время второй мировой войны, русские не имели морального права дарить его, а украинцы — принимать. Во-вторых, Крым и без этого более тяготел не к России, а к Украине — благодаря территориальной близости и экономической зависимости от нее. Наконец, присоединение Крыма обременило Украину целым рядом экономических и политических проблем. Депортация в 1944 г. татар посеяла экономический хаос на полуострове, потери от которого пришлось возмещать за счет бюджета правительства в Киеве. Еще более важным был тот факт, что согласно переписи 1959 г. в Крыму жило более 860 тыс. русских и только 260 тыс. украинцев. Несмотря на усилия Киева после 1954 г. увеличить количество украинцев в регионе, решающее большинство здесь все же составляли русские, исключительно твердо противостоявшие любым формам украинизации. В результате крымский «подарок» серьезно увеличил численность русских в УССР. В этом отношении его действительно можно считать событием, уместным при праздновании годовщины Переяславского договора.
Десталинизация
Попытки нового руководства получить широкую поддержку нерусских народов, особенно украинцев, были частью более широкой программы реформ. Сталинский метод модернизации — сочетание террора, идеологического наступления и форсированной индустриализации — оказался эффективным, но неестественным способом продвижения вперед советского общества. Хрущев понимал, что в конце концов прогресс Советского Союза возможен на основе не насилия, а убеждения, роста производительности и инициативы, а не революционного запала. Для того чтобы перейти на новый путь развития, следовало сначала порвать с прошлым.
На XX съезде КПСС в 1956 г. Хрущев сделал один из самых драматичных в советской истории докладов. Посеяв величайший ужас и растерянность в рядах «твердых партийцев», он развернул перед делегатами обширную, детальную и устрашающую картину сталинских преступлений. Этот «секретный доклад» означал начало процесса десталинизации, сопровождавшейся ощутимыми изменениями в духовном климате страны. Ослабился прессинг официальной идеологии, что привело к «оттепели» в культурной жизни. Развитие туризма внутри СССР и расширение заграничных поездок (тщательно, впрочем, контролируемых) пробили брешь в политике самоизоляции. Русификация нерусских народов утратила наступательный тон. Началась подготовка к проведению широких и глубоких изменений в экономике. Все это не означало, что тоталитарный режим распался — в своих основных чертах и проявлениях он оставался неизменным. Однако атмосфера всеохватывающего страха и творческого паралича, характерная для сталинских времен, стала значительно более разреженной.
Перемены в Украине. Первоначально украинцы отнеслись к новым веяниям с осторожностью, которой они научились в годы сталинщины. Однако когда стало ясно, что развенчание «культа личности» происходит на самом деле и в широких масштабах, они включились в этот процесс со своей огромной петицией претензий и требований. Вполне естественно, что наиболее громко прозвучала неудовлетворенность из рядов деятелей культуры. И сначала, и в дальнейшем главным мотивом неудовольствия было печальное положение украинского языка. Интеллигенция, студенты, рабочие, даже партийные работники настойчиво повторяли одно и то же: особый статус, признаваемый в СССР за русским языком, не должен приводить к дискриминации украинского. Все чаще среди населения республики, особенно среди студентов, звучали призывы к защите украинского языка и его повсеместному использованию.
Не менее болезненным вопросом был упадок украинской науки. Настоящие историки (а не те партийные поденщики, что называли себя историками) выступили против жесткого идеологического контроля Москвы в их области, который, по их мнению, вел к «обнищанию истории». Характернейшими чертами этого «обнищания» были провинциализм, рабское следование партийным указаниям, преувеличение роли и значения связей с Россией с одновременным пренебрежением к «украинской исторической специфике». Подобные претензии выдвигали и литературоведы касательно их предмета.
Кремль, судя по всему, не остался глух к этим требованиям. В 1957 г. украинские историки получили разрешение выпускать собственное издание — «Український історичний журнал». Спустя два года началась публикация первых томов «Української Радянської Енциклопедії», что в определенном смысле было ответом на подобный проект, развернутый на Западе. К ним добавились солидные многотомные издания вроде словаря украинского языка, истории украинской литературы, истории украинского искусства и весьма детальной истории городов и сел Украины — подобной не было даже у русских.
Стремясь поднять уровень украинской науки и таким образом повысить престиж национальной культуры, интеллигенция сосредоточилась не только на традиционных гуманитарных дисциплинах, но и требовала создать в республике условия для развития новых направлений научного знания, таких как ядерные исследования и кибернетика. В 1957 г. в Киеве был создан компьютерный центр, преобразованный в 1962 г. в Институт кибернетики Академии наук, который стал общесоюзным лидером в этой сфере. Одновременно начали появляться многочисленные украиноязычные журналы в области естественных и общественных наук. Становилось очевидным, что украинская интеллектуальная элита стремится использовать предоставленные десталинизацией возможности для развития новейших научных званий, опираясь на украинский, а не русский язык.
Поскольку Хрущев признал незаконность репрессий в отношении многих сталинских жертв, нарастали требования их реабилитации. В первую очередь доброе имя было посмертно возвращено пострадавшим во время чисток коммунистам. В Украине особое внимание требовали уделить реабилитации таких национал-коммунистов, как Скрипник и Xвылевой, а также членов КПЗУ. Выдвигались также предложения о реабилитации таких крупных деятелей культуры, как драматург Микола Кулиш, театральный режиссер Лесь Курбас, всемирно известный кинорежиссер Олександр Довженко или выдающийся общественный деятель XIX в. Михайло Драгоманов, много сделавших для того, чтобы поднять украинскую культуру над присущим ей провинциализмом. Поскольку восстановление этих личностей в истории затрагивало такие политически пикантные вопросы, как украинская культурная независимость и «свой путь Украины к коммунизму», реакция партии была весьма осторожной и неоднозначной. Ведь уже сам факт, что интеллигенция столь настойчиво добивалась реабилитации именно этих деятелей, свидетельствовал, что их идеи сохранили для нее притягательную силу.
Миллионам украинцев — заключенных сибирских концлагерей десталинизация принесла неожиданную свободу: многих амнистировали и разрешили отправиться по домам. Этот частичный демонтаж гигантской лагерной системы был ускорен вспышками лагерных восстаний, в частности в Воркуте и Норильске (1953 г.) или Караганде (1954 г.), в которых ведущую роль играли бывшие члены ОУН—УПА. В то же время Кремль совершенно ясно дал понять, что он вовсе не собирается мириться с тем типом национализма, который проповедовала ОУН. В разгар празднований Переяславской годовщины был расстрелян выдающийся лидер ОУН в эмиграции Василь Охримович, заброшенный в Украину американцами. В 1956 г. прошла серия показательных процессов над членами ОУН, закончившихся смертными приговорами. Было очевидно, что режим по-прежнему готов беспощадно подавлять любое проявление активности, связанное с защитой украинских интересов, если оно, по его мнению, выходило за дозволенные рамки.
Национальный вопрос. Пожалуй, наиболее красноречивым свидетельством решимости Хрущева придерживаться основ советской национальной политики (идя при этом на второстепенные уступки) была реформа образования 1958 г. Та ее часть, что касалась вопросов изучения родных языков, была необыкновенно противоречивой. Вплоть до 1958 г. учащиеся были обязаны изучать свой родной язык так же, как и русский. Внешне либеральная реформа Хрущева давала родителям право выбирать для своих детей язык обучения. Фактически это означало, что любой, живущий в Украине, мог получить образование, не изучая украинского языка и вообще не зная его.
Учитывая, что существовало немало формальных и неформальных зацепок и нюансов, вынуждающих учить русский язык, можно было ожидать, что многие родители изберут именно его для обучения своих детей и не захотят отягощать их изучением еще одного, пусть даже родного, языка. Невзирая на бурю негодования и протестов, к которым присоединились даже некоторые партийные деятели, режим все же нанес этот удар по изучению нерусских языков, наглядно продемонстрировав, что даже во времена либерализации он способен лишь видоизменить политику русификации, но не отказаться от нее.
Воздействие десталинизации на общество имело последствия, далеко выходящие за рамки политических и культурных контроверсий между кремлевскими политиками и киевской интеллигенцией. Общее ослабление идеологического диктата породило новые настроения в среде образованной городской молодежи. Если пылкое меньшинство было полно решимости восполнить ущерб, нанесенный обществу в сталинские времена, то подавляющее большинство мало интересовалось политикоидеологическими проблемами. И все же у молодежи явно пробудились дух противостояния авторитетам и власти и стремление к индивидуализму, столь долго преследовавшиеся сталинистской ортодоксальной моралью. Молодежи осточертели однообразие и монотонность советского образа жизни, устаревшая мораль, старомодная манера одеваться, заидеологизированная система воспитания. К величайшему негодованию и ужасу старшего поколения, она безоглядно увлеклась западной джазовой и поп-музыкой. Так называемые «стиляги» с явным вызовом выделялись из общей массы своей диковинной (для советского глаза) одеждой и «антиобщественным» поведением. В Украине, как и во всем СССР, нарождалось новое, более прагматичное и эгоцентричное поколение (уже появившееся на Западе), которое разительно отличалось от предыдущего, породившего столь рьяных коммунистов и националистов.
Эксперименты в экономике
Наследники Сталина огромное внимание уделяли повышению экономической эффективности советской системы. От успехов в этой области в первую очередь зависело, сможет ли Советский Союз обогнать Запад экономически и таким образом сплотить своих граждан и доказать всему миру преимущество коммунистической системы. Как это ни парадоксально, однако Хрущев понял: чтобы доказать экономические преимущества коммунизма, партию следует сделать менее идеологической организацией и более управленческой.
Во времена «коллективного руководства» в Кремле не утихали ожесточенные споры о методах, путях и формах экономических преобразований. При этом все сходились во мнении, что хронически слабым местом советской экономики является сельское хозяйство. Элементарная статистика подтвердила это: если между 1949 и 1952 гг, валовый объем промышленной продукции увеличился на 230 %, то сельскохозяйственного производства — всего на 10 %. Подобные цифры не просто должны были приводить в смущение советскую власть — они свидетельствовали о серьезнейших экономических, политических и идеологических недостатках этой власти, Низкая производительность сельского хозяйства означала в первую очередь дефицит продуктов питания, что само по себе порождало серьезные сомнения в преимуществах советской системы — как за границей, так и внутри страны. Именно поэтому Хрущев, этот «знаток сельского хозяйства», считавший себя таковым благодаря многолетнему пребыванию в Украине, прилагал неимоверные усилия, чтобы улучшить положение дел в аграрном секторе экономики. Эти перемены имели особое значение для Украины, которая, как житница Советского Союза, в очередной раз была обречена стать лабораторией сельскохозяйственных экспериментов.
Сельскохозяйственные проекты. Любимым детищем Хрущева (и наиболее удачным из его проектов) было поднятие целины, благодаря которому предполагалось освоить и сделать пригодными для обработки около 16 млн гектаров залежных земель в Казахстане и Сибири. Проект, осуществление которого началось в 1954 г., требовал вложения огромных материальных и людских ресурсов, значительную часть которых должна была предоставить Украина. К 1956 г. из Украины на целину были переброшены тысячи единиц сельскохозяйственной техники и около 80 тыс. квалифицированных работников сельского хозяйства. Многие из них навсегда осели в этих районах. Кроме того, каждую весну на сезонные работы из Украины на восток ехали сотни тысяч студентов-«добровольцев». Хотя сама эпопея освоения целинно-залежных земель дала неоднозначные результаты, было абсолютно ясно, что она выкачала из Украины солидные ресурсы и ослабила сельское хозяйство республики.
Другой эксперимент оказался довольно неожиданным и весьма сомнительным: предполагалось засеять кукурузой территорию около 28 млн гектаров по всему СССР, для того чтобы резко повысить сбор этой культуры. Следуя американским образцам,. ее хотели использовать как кормовую базу для истощенного животноводства. Еще через несколько лет Кремль исторг еще одно нововведение: колхозникам было предписано перейти на новую систему севооборота. Как всегда, львиную долю тяжести всех этих сложных и дорогостоящих новаций приняла на себя Украина.
Единственная реформа, которая с готовностью была принята в Украине и даже возникла на основе местной инициативы, касалась машинно-тракторных станций (МТС). Поскольку между МТС (выполнявшими еще и функции идеологического надзора) и колхозами постоянно разгорались споры о том, как правильно обрабатывать землю, украинцы в конце концов убедили правительство распустить МТС, а их технику продать колхозам.
Растущая сложность обработки земли требовала хорошо подготовленных и технически грамотных специалистов, которых именно в Украине катастрофически не хватало. В 1953 г. из 15 тыс. председателей колхозов Украины образование выше среднего имели менее 500 человек. Для улучшения ситуации в колхозы разнообразными льготами и выгодами привлекались специалисты из городов. Отстающие колхозы прикреплялись к шефским промышленным предприятиям, оказывавшим техническую помощь. В результате на селе возник новый, более профессионально искушенный слой «сельскохозяйственной технократии». Тем временем правительство повысило доходы колхозников, и кричащее несоответствие между уровнями жизни промышленных и сельскохозяйственных работников начало постепенно уменьшаться.
Несмотря на радикальные перемены и грандиозные эксперименты, правительству не удалось добиться прироста сельскохозяйственной продукции в желаемых масштабах. Кремль по-прежнему не желал изыскивать более эффективные стимулы к повышению производительности труда в колхозах, а бюрократы в далекой Москве продолжали давать колхозам директивы: как и что сеять, когда собирать урожай; крестьян все так же преследовали и штрафовали за работу на их крохотных (но исключительно продуктивных) приусадебных участках. Неудовлетворительное развитие сельского хозяйства означало серьезные политические последствия для украинских коммунистов. Хрущев возлагал большие надежды на то, что их участие в реформах будет способствовать успехам преобразований. Однако в Киеве нарастало недовольство несообразно высокими требованиями, предъявлявшимися в Украине. Когда-то теплые отношения Хрущева с украинскими коммунистами становились все более прохладными.
Изменения в промышленности. В начале 1950-х годов промышленность Украины, как и всего Советского Союза, развивалась весьма успешно. Фактически в это время она переживала свой золотой век. Однако к концу десятилетия темпы ее развития замедлились. Кремлевское руководство столкнулось с новой проблемой: продолжать ли усиленно развивать тяжелую
Умышленность или сосредоточить капиталовложения в легкой, чтобы в конце концов хоть как-то удовлетворить обделен-н^и *гсоветского потребителя. Хрущев склонялся в пользу тяжелой промышленности, но, в отличие от Сталина, не мог игнорировать интересы потребителей, тем более что он пообещал догнать и перегнать Запад экономически к началу 1980-х годов. В результате в начале 1960-х на полках государственных магазинов стали появляться телевизоры, пылесосы, холодильники, в продаже появились даже автомобили. Однако их количество было весьма ограниченным, а качество необычайно низким.
Пытаясь решить проблему спада промышленного производства, Хрущев развернул в 1957 г. полную противоречий реформу совнархозов (Советов народного хозяйства) — одно из наиболее радикальных организационно-экономических преобразований со времен 1920-х годов. Это была попытка перенести основу экономического планирования и управления из московских министерств в региональные органы, чтобы миновать бюрократические преграды в центре. Украинским совнархозам было передано свыше 10 тыс. промышленных предприятий, и к концу 1957 г. они контролировали 97 % заводов и фабрик республики (в 1953 г. в республиканском подчинении находилось всего 34 % предприятий). Не удивительно, что украинские плановики и управленцы стали уделять куда больше внимания интересам и нуждам республики, чем общесоюзным. В начале 1960-х годов, когда экономическая самостоятельность Украины и других республик стала весьма выразительной, Москва забила тревогу. Посыпались обвинения в «местничестве». Стало очевидным, что и в этой области хрущевские реформы вызвали неожиданные осложнения. Как и следовало ожидать, опыт экономического самоутверждения Украины оказался быстропреходящим.
Хотя хрущевские реформы и не принесли ожидаемых результатов, они все же вызвали существенные перемены в жизни общества. В отличие от сталинских времен впечатляющий рост валового национального продукта, превышавший соответствующие показатели США до 1970-х годов, способствовал подъему уровня жизни советских людей. В Украине, к примеру, средние доходы рабочих возросли с 1951 по 1958 г. на 230 %. Еще больший рост доходов наблюдался у долгое время бедствовавших колхозников. Иначе говоря, при Сталине уровень личного потребления ежегодно возрастал на 1 %, а при Хрущеве — на 4 %.
Благодаря введению в обработку миллионов гектаров новых земель увеличились количество и ассортимент продуктов питания. Наконец-то рацион средней советской семьи, обычно состоявший из хлеба и картофеля, пополнился более регулярным потреблением овощей и мяса. В магазинах появились даже такие экзотические деликатесы, как апельсины и лимоны. В далекие села пролегли дороги, сюда провели электричество и водопровод. Появление относительно современной бытовой техники несколько облегчило жизнь советских женщин, в большинстве своем работавших полный рабочий день, а затем занимавшихся изнурительным домашним трудом. Привычным предметом обстановки стал телевизор — это прекрасное средство пропаганды и развлечений. Главной проблемой городов оставалась жилищная, поскольку ежегодно около 2,5 млн советских граждан пополняли городское население. Хотя уровень жизни советских людей еще далеко отставал от западного, для них, не слишком требовательных и не забывших недавнее кошмарное прошлое, перемены были огромным шагом вперед. При Хрущеве советские люди имели гораздо меньше оснований жаловаться на советскую систему, чем при Сталине.
«Шестидесятники»
В 1961 г. Хрущев начал новый этап десталинизации, пиком которого стало изъятие мумии диктатора из мавзолея. Любое действие, направленное против Сталина, всегда было хорошим знаком для украинцев. Их уверенность в себе подкрепляли и другие события. Урожай, собранный республикой в этом году, был исключительно богатым, что дало партийному руководству Украины основание требовать от Кремля новых уступок. Стараясь как-то уменьшить трения, возникшие между ним и украинцами из-за проблем сельского хозяйства, Хрущев совершил в мае 1961 г. широко разрекламированную поездку к могиле Шевченко. Тем временем культурная «оттепель» достигла высшей точки, когда российские писатели осмелились на такие шаги, как публикация за границей «Доктора Живаго» Б. Пастернака, утверждавшего общечеловеческие, а не советские ценности, или издание в СССР «Одного дня Ивана Денисовича» А. Солженицына, детально описывавшего ужасы сталинских лагерей. Эти факты создавали впечатление, что, невзирая на сердитые окрики из Кремля, возможна дальнейшая либерализация литературы и культуры в целом.
Украинская культурная элита, особенно литераторы, возобновила попытки использовать десталинизацию для расширения возможностей творческого самовыражения. Она вновь занялась подсчетами тех потерь, которые Сталин нанес украинской культуре. Писатели старшего поколения по-прежнему настаивали на реабилитации своих репрессированных коллег.
Так, Корнийчук предложил основать «Библиотеку великих 20-х», чтобы обнародовать произведения Блакитного, Кулиша, Курбаса и других жертв чисток. Другие требовали реабилитации жертв конца 1940-х, И все вместе выступали против продолжавшейся русификации.
Однако самым примечательным явлением стало рождение нового поколения писателей, поэтов и критиков, таких как Василь Симоненко, Лина Костенко, Евген Сверстюк, Иван Дзюба, Иван Драч, Микола Винграновский и Дмитро Павлычко, требовавших исправления «ошибок» сталинского прошлого и гарантий, что развитие украинской культуры не будет задавлено в будущем. По их мнению, наилучшим способом достижения этой цели было бы «возвращение к правде». Не в силах быть спокойными свидетелями непоследовательной десталинизации, эти молодые люди сами включились в нее, требуя прекратить вмешательство партии в дела литературы и искусства, добиваясь права на творческие поиски и отстаивая главенствующую роль украинского языка в просвещении и культурной жизни республики. В начале 1960-х представители нового литературного поколения, получившего название «шестидесятники», не только отвергали вмешательство в свое творчество партийных бюрократов, но и осуждали лицемерие, соглашательство и чрезмерную осторожность своих старших коллег. Бунтарство этой талантливой молодежи явно выходило за рамки, предусматриваемые хрущевской либерализацией. Кроме того, новая литературная когорта получала все растущую поддержку молодой интеллигенции.
Реакция
Тревожное беспокойство, ширившееся в советском обществе, дошло до Хрущева и его сторонников в Кремле. В декабре 1962 г. он собрал ведущих представителей российских писательских кругов и предупредил их чрезмерно не увлекаться данной им свободой. Несколькими месяцами спустя ряд деятелей литературы и искусства, в том числе Б. Пастернак, подверглись травле в прессе. Становилось очевидным, что режим готовит новый погром либеральной интеллигенции. Увидев в действиях Москвы сигнал к атаке, партийные чиновники в Киеве приготовились к обузданию «незрелых элементов» в украинском литературном мире.
Весной 1963 г. Андрий Скаба, секретарь ЦК КПУ, отвечавший за идеологию, обрушился с резкими нападками на работы литературных критиков Сверстюка, Свитличного и Дзюбы, открыв, таким образом, новую «кампанию». Ему вторил Валентин Маланчук, идеологический надсмотрщик в Западной Украине, указывая, что некоторые молодые литераторы берут на себя «роль передовых борцов против культа личности, уделяют чрезмерное внимание негативным проявлениям того периода и, кроме того, восхваляют произведения западных писателей». Вместе с обязательным призывом к борьбе со всеми проявлениями «украинского буржуазного национализма» он гордо заявлял о своих успехах в борьбе с религией (количество венчаний в его регионе снизилось) и обещал заменить церковные праздники советскими, такими как «День Серпа и Молота» или «Вечера рабочей славы».
Еще одним свидетельством реставрации некоторых аспектов сталинизма стало появление ряда полуофициальных публикаций антисемитского толка. Наиболее характерным из них можно считать сочинение Т. Кишко «Иудаизм без прикрас», изданное в 1964 г. под эгидой Академии наук Украины и скорее всего по указанию Москвы. Как и в конце правления Сталина, пропагандистский аппарат выдал «на гора» материал, долженствующий доказать существование близких связей и тесного сотрудничества между украинскими националистами и сионистами. Эта книга вызвала резкую критику со стороны либеральной интеллигенции. Однако ее негодование достигло высшей точки, когда стало известно, что в мае 1964 г. почти дотла сгорел один из фондов библиотеки Академии наук УССР, содержавший сотни тысяч бесценных изданий и документов по истории и культуре Украины. Вину за этот геростратов акт взял на себя некто Погружальский — русофил со психопатическими наклонностями. Среди интеллигенции были очень сильны подозрения, что он имел связи с органами КГБ.
Все эти события говорили о том, что Хрущев полон решимости восстановить дисциплину среди интеллигенции. Однако поворот к политике «твердой руки» оказался несколько запоздалым. Позиции советского лидера были уже безнадежно подорваны целой серией внутренних и международных неудач: «карибским кризисом», связанным со тщетной попыткой разместить на Кубе ядерное оружие; разрывом с Китаем; дезорганизацией, вызванной реформами, и, наконец, катастрофическим неурожаем 1963 г. В октябре 1964 г. коллеги Хрущева потеряли всякое терпение и вынудили его уйти в отставку. Период реформ, экспериментов и либерализации подошел к концу.
Хрущевская эпоха, совершенно очевидно, была переходным периодом советской истории. Несмотря на многочисленные провалы, разочарования, несбывшиеся мечты и неожиданные результаты, принесенные экспериментами и реформами, она превратила советское общество из царства драконовских порядков и террора времен Сталина в систему, управляемую более рациональными методами, приближенную к развитому индустриальному обществу. Особенно глубоко этот период ощущался в Украине, где сталинизм достиг своих экстремальных форм.
Что же изменилось (и не менее важно, что не изменилось) в результате хрущевских реформ? Наиболее очевидным было то, что прекратились массовые аресты, чистки и террор. Репрессивные органы, чьи прерогативы заметно сузились, теперь вызывали «опасные элементы» для бесед «по душам», давили их угрозами лишить работы или перекрыть дорогу к получению высшего образования их детям. Только в том случае, если такая «профилактика» не давала желаемых результатов, следовал арест (правда, уже не расстреливали). Трудовая дисциплина стала менее суровой. На некоторое время расширился простор для самовыражения писателей, поэтов, других деятелей культуры. В Украине к уже упомянутым изменениям добавился рост чувства самоценности украинского коммунистического руководства, основывавшийся на признании экономического значения республики в СССР. И все же наиболее поразительным, если взять во внимание страшные потери, понесенные украинской интеллигенцией в 1930-е годы, было возникновение нового, многообещающего поколения культурных деятелей.
Однако многие основополагающие черты советской жизни остались без изменений. Сохранился жестокий диктат цензуры, указывавшей, что писать, читать и слушать. Абсолютную монополию на политическую власть продолжала удерживать коммунистическая партия. Экономикой по-прежнему управляла бюрократия, а все граждане работали только в государственных предприятиях и учреждениях и покупали товары только в государственных магазинах. Несмотря на относительное усиление позиций Украины в СССР и политические успехи отдельных украинцев, интересы руспублики, как и раньше, были подчинены интересам всей советской империи.
26. ЗАСТОЙ И ПОПЫТКИ РЕФОРМ
В первые десятилетия своего существования советский режим был самым радикальным и новаторским в мире. Однако в 1960-е годы отличительной чертой его внутренней политики стал крайний консерватизм. Боясь, что перемены принесут непредсказуемые и не желаемые последствия, стареющая бюрократическая элита СССР предпочла сохранение системы, созданной Сталиным, правда, несколько смягчив ее. Для Украины это в первую очередь означало, что основные решения, касающиеся ее, по-прежнему будет принимать Москва, а не Киев. При этом роль русификации в «сплочении» многочисленных народов СССР не только оставалась прежней, но и усиливалась.
Однако даже всемогущий и вездесущий советский бюрократический аппарат не мог уже удержать полный контроль над обществом. Среди интеллигенции распространялось инакомыслие, невозможное при Сталине. Еще более неожиданным стало расхождение (пусть и на короткое время) взглядов и позиций украинского партийного руководства с курсом Кремля. Хотя советская система в целом оставалась непоколебимой, в населении возрастал скептицизм по поводу ее дееспособности и особенно возможности повысить уровень жизни. К середине 1980-х необходимость перемен стала неоспоримой. Поэтому советская олигархия нашла в своей среде человека, способного осторожно проводить реформы. Однако в Украине эти перемены шли очень медленно и в ограниченных рамках. Впрочем, достаточно было и того, что режим признал нерешенными многие политические, культурные и экономические проблемы, которые раньше считались несуществующими.
Люди в «верхах»
Леонид Брежнев, как и его предшественник Хрущев, был по происхождению русским и пришел к власти во многом благодаря тесным связям с Украиной. В отличие от импульсивного и непоследовательного Хрущева Брежнев был более осмотрителен, всегда опираясь на одобрение своей политики советской олигархией взамен на гарантии стабильности ее положения. Поэтому его 18-летнее правление было отмечено нарастанием консервативных тенденций, хотя уже не тоталитарных, а больше авторитарных (известный советолог Мерл Фэйнсод дала процессу медленного отхода советского режима от сталинизма остроумное название «закон убывания диктаторов»). Впрочем, если действенность власти и не была теперь такой беспредельной, как при Сталине, она все же, без сомнения, оставалась в руках партии и использовалась для расширения советского влияния за рубежом и сохранения полного контроля внутри страны.
Шелест и Щербицкий. В брежневский период в Украине было два партийных лидера — сначала Петро Шелест, которого затем сменил Володимир Щербицкий. Их практическая деятельность, несмотря на серьезные различия в позициях, довольно наглядно иллюстрирует те проблемы, с которыми приходилось сталкиваться украинским политическим руководителям, и тот контекст, в котором осуществлялась политика республиканского уровня в СССР до недавних лет.
Пребывание Шелеста на посту первого секретаря ЦК КПУ продолжалось с 1963 по 1972 г. и было отмечено ростом национального самосознания украинцев. Скудные данные, которыми располагают западные исследователи, дают основание полагать, что этот процесс был результатом попыток Шелеста отстаивать украинские интересы в СССР. Конечно же, Шелест не был скрытым националистом. Во многих отношениях он был куда более «непоколебимым» коммунистом, чем его хозяева в Москве. Многое говорит о его твердых антизападнических позициях, он поддерживал вторжение в Чехословакию в 1968 г. (видимо, боясь, что реформистская «зараза» проникнет отсюда в Украину), пренебрегал интересами Западной Украины, выступал против каких-либо послаблений для рабочих и, конечно же, отдавал все предпочтения развитию тяжелой промышленности, а не производству предметов потребления. Видимо, его твердость в некоторых вопросах докучала даже Брежневу.
Однако озабоченность Кремля вызывали совсем иные моменты в поведении Шелеста. Выглядело так, что украинский руководитель вполне серьезно относится к идее автономии Украины, закрепленной в Конституции, и принципу равноправия народов СССР. Исходя из этого он не собирался мириться с ролью «старшего брата», которую играли в Советском Союзе русские. Не исключено, что он хотел для Украины такого же статуса, какой имели Польша, Чехословакия или Венгрия, чьи специфические экономические и культурные нужды признавались Москвой.
Главной заботой Шелеста были экономические интересы Украины. Он требовал большего участия республики в составлении общесоюзных планов и не выявлял особого энтузиазма по поводу экономического развития Сибири, которое влекло за собой сокращение капиталовложений в украинскую экономику. Когда группа украинских экономистов с цифрами в руках доказала ему, что Украина экономически больше дает Советскому Союзу, чем получает, Шелест стал сторонником принципа паритета, в соответствии с которым Украина должна получать от СССР фонды, товары и услуги адекватно своему вкладу в общесоюзную копилку.
Еще более рьяно Шелест защищал права украинцев в области языка и культуры. В его речах звучали призывы к украинцам беречь свое главное сокровище — «прекрасну українську мову». В 1965 г. министр просвещения Украины и ближайший сторонник Шелеста Юрий Даденков выступил за расширение сферы использования украинского языка в университетах и институтах. А в 1970 г. в книге «Україно наша Радянська» Шелест прямо или косвенно подчеркивал мысль об исторической автономности Украины, о прогрессивной роли казачества, в нежелательном для Москвы тоне писал об эксплуатации Украины царизмом и о впечатляющих достижениях советской' Украины. Очевидно, что гордость Шелеста за свою республику,. так быстро преобразившуюся из отсталого аграрного края в современное, технологически развитое общество, была чрезмерно великой для представителя высшего партийного иерархата.
Как можно объяснить такое «местничество» в дисциплинированном, опытном и преданном коммунисте — члене Политбюро — высшего органа власти Советского Союза? Скорее всего Шелест и многие его сторонники в Украине принимали за чистую монету провозглашенное Советами равноправие наций. Они не видели ничего взаимоисключающего в достижении общесоюзных целей, модернизации Украины и сохранении украинской культуры. Во многом уподобляясь Скрипнику, Шелест также, видимо, считал, что лучший способ укрепления здесь советской власти — не подавление Украины, а максимальное удовлетворение ее экономических и культурных нужд. Кроме того, он решил, что его успехи в управлении республикой во многом будут зависеть от сотрудничества с украинской культурной, научной и политической элитой, а это требовало усиленного внимания к ее специфическим заботам.
В мае 1972 г. Шелеста отозвали с поста, обвинив в «мягкости» к украинскому национализму и потакании экономическому «местничеству». Его место занял Щербицкий, ярый оппонент Шелеста, давний член брежневского «днепропетровского» клана, украинец по происхождению. Вполне в духе времен братоубийственной борьбы за гетманскую булаву XVII— XVIII вв. Щербицкий, стремясь «повалить» Шелеста, постоянно засыпал Москву доносами о «местном патриотизме» последнего. Пребывание Щербицкого на посту лидера КП У стало своеобразным рекордом продолжительности. В чем же причины такого «блестящего» успеха? Видимо, главной следует считать политику полного, безоговорочного, рабского подчинения Москве. Щербицкий был настолько послушным исполнителем распоряжений центра, с такой поспешной готовностью жертвовал экономическими интересами Украины, так способствовал русификации республики, что мог бы войти в историю как великолепный образчик «малоросса».
В 1973 г., опираясь на помощь своего идеологического надсмотрщика Валентина Маланчука и шефа украинского КГБ В. В. Федорчука, Щербицкий провел относительно умеренную чистку партии, в результате которой было исключено 37 тыс. человек, предположительно сторонников Шелеста. В полную противоположность своему предшественнику Щербицкий демонстративно пользовался русским языком в официальной деятельности, поддерживал возобновление диктата центра над украинской экономикой и осуществление огромных капиталовложений в Сибирь. Кроме того, он был сторонником жестокого и безоговорочного подавления инакомыслия.
Впрочем, вся эта его «верная служба» не принесла ему главного, чего он, собственно, больше всего и добивался: продвижения на высшие должности в Москве, возможно даже на место преемника Брежнева. Поэтому в начале 1980-х годов появились признаки того, что Щербицкий стал уделять больше внимания укреплению своих позиций в Украине, улучшая свои отношения с культурной элитой и уже не так безоглядно реализуя здесь ассимиляторскую политику Москвы. С приходом к власти в 1985 г. реформаторски настроенного Михаила Горбачева стали поговаривать, что дни Щербицкого на посту руководителя украинских коммунистов сочтены. Однако, к удивлению многих, он еще долго оставался на своем посту, возможно благодаря поддержке антиреформаторских сил в Кремле.
Если давать оценку политике двух главных политических лидеров Украины 1960—80-х годов, какие выводы можно сделать относительно их взглядов на Украину и ее роль в Советском Союзе? Не подлежит сомнению, что и Шелест, и Щербицкий видели будущее Украины только сквозь призму коммунистической идеологии в рамках советской системы. Ни один из них даже помыслить не мог о независимости Украины. И каждый на свой манер был ярким примером того, какой жесткий контроль осуществляет Москва над украинским партийным руководством.
Однако судьбы этих двух людей наглядно демонстрируют и то, что даже в условиях советской политической системы могли возникать неожиданно противоречивые подходы к политике относительно Украины. Как сторонник равенства наций и их сбалансированного экономического развития в СССР, Шелест хотел, чтобы с Украиной обращались как с автономным государством в составе настоящей, а не фиктивной федерации. С одной стороны, существенная поддержка, которую оказала Шелесту не только украинская интеллигенция, но и часть партийного аппарата республики, показала, что национал-коммунизм — или, по крайней мере, региональный или республиканский патриотизм — глубоко укоренились в Украине. С другой стороны, падение Шелеста со всей очевидностью напомнило, что подобные взгляды по-прежнему неприемлемы для Москвы.
Поведение и политику Щербицкого можно в определенной степени сравнить с действиями западного управляющего, менеджера. Для такого человека СССР представляется чем-то вроде огромной корпорации с центром в Москве. В этом варианте Украина являлась не чем иным, как районом расположения важных отраслевых предприятий, который, если им успешно управлять в соответствии с пожеланиями кремлевских хозяев, может стать важной ступенькой в карьере на пути к верхам власти внутри этой корпорации. Отсюда если интересы «общего дела» требовали стандартизации (русификации) в Украине, Щербицкий был готов сделать это не раздумывая, еще и доказывая при этом, что приверженность «местным особенностям» снижает эффективность и стоит на пути прогресса. Когда от Украины требовалось, истощая собственные ресурсы, помогать развитию какой-то другой части «корпорации», Щербицкий не заставлял себя ждать, демонстрируя способность к «широте мышления». Но главная проблема такого «отраслевого» мышления, являющегося новым изданием старого «малороссийства»,— в том, что его носители не учитывают одной особенности: дело им приходится иметь не только с административными или социально-экономическими единицами, а с целыми народами.
Коммунистическая партия Украины. Роль и влияние Шелеста и Щербицкого выходили далеко за пределы УССР Оба они, каждый в свое время, были крупными политическими игроками Союзного уровня — прежде всего благодаря быстрому росту КПУ после второй мировой войны, особенно после смерти Сталина. С приходом к власти Хрущева численность членов республиканской партийной организации быстро возросла. Этот прирост, значительно больший в Украине, чем в других республиках, продолжался в 1969-е и в начале 1970-х годов. Если в 1958 г. членов партии в Украине насчитывалось 1,1 млн, то ж 1971 г. эта цифра достигала 2,5 млн. Более равномерным стало распределение партийных кадров в республике. Раньше большинство их концентрировалось в русифицированных Донбассе и Днепропетровщине на юго-востоке. При Хрущеве в составе украинской парторганизации заметно возросло представительство центральных и западных районов Украины.
Эти изменения сразу же сказались и на новом поколении политических руководителей. Больше, чем когда-либо ранее, в составе руководства республики стало украинцев. Так, в 1964 г. из 33 высших партийных функционеров 30 были украинцами. В 1961 г. удельный вес представителей Украины в составе ЦК КПСС достиг беспрецедентной цифры — 20 %. Благодгцэя необычайно быстрому росту и тесным связям с Кремлем КПУ претендовала на репутацию «образцовой» парторганизации в СССР. Однако при этом было ясно, что ощущение своей самоценности и значимости приведет украинскую элиту к недовольству сверхцентрализаторской политической и экономической политикой Кремля, что, кстати, и вызвало автономистские устремления Шелеста. А то, что их поддерживала большая часть партийного аппарата, вполне очевидно: за отставку Шелеста проголосовали только три из 25 секретарей областных парторганизаций Украины.
Падение Шелеста означало неудачу всей КПУ. Замедлился ее численный рост, представительство в ЦК КПСС снизилось до 15 %. Тем не менее способность сторонника политики «твердой руки» Шербицкого столь долго удерживаться у власти свидетельствовала о том, что руководимая им КПУ остается фактором немаловажной значимости в советской политической системе.
Диссиденты
В 1960—70-х годах в Советском Союзе появился примечательный феномен, когда небольшой, но постоянно .растущий круг людей, обычно называемых диссидентами, стал открыто критиковать политику правительства и требовать соблюдения гражданских, религиозных и национальных прав. Как же после десятилетий террора, в условиях жесткого идеологического контроля и постоянного «промывания мозгов» мог возникнуть этот достойный удивления вызов режиму? В значительной степени диссидентство было результатом десталинизации, процесса ослабления «паралича страха», начатых Хрущевым. Дозированные разоблачения страшных преступлений сталинской эпохи вызвали разочарование и скептицизм относительно других сторон режима. В результате, когда Брежнев начал сворачивать политику либерализации это вызвало протест, особенно интеллигенции.
Диссидентское движение в СССР условно можно разделить на три течения, которые, впрочем, часто сливались. Благодаря своей приближенности к западным корреспондентам наибольшую известность получило правозащитное, или демократическое, движение, базировавшееся в Москве. Большинство его участников представляла русская интеллигенция, а среди его лидеров были такие светила, как романист Александр Солженицын и физик-ядерщик Андрей Сахаров. Другим видом инакомыслия было религиозное диссидентство. В Украине и других национальных регионах диссидентское движение выкристаллизовывалось вокруг национальных проблем, обычно тесно взаимосвязанных с вопросами гражданских прав и свободы совести.
Первоначально ядро украинских диссидентов сформировалось в основном за счет «шестидесятников» — нового поколения литературно-творческой интеллигенции, совсем недавно ставшего известным. К нему относились Лина Костенко, Василь Симоненко, Иван Драч, Иван Свитличный, Евген Сверстюк, Микола Винграновский, Алла Горская, Иван Дзюба. Позднее к нйм примкнули Василь Стус, Михайло Осадчий, Игор и Ирина Калинец, Микола Горбаль, Иван Гель, братья Горыни. Поразительно, однако общей чертой лидеров этой группы было то, что все они представляли собой образцовый продукт советской системы просвещения и воспитания и начинали делать многообещающую карьеру. Некоторые вообще были убежденными коммунистами. Сосредоточенные в основном в Киеве и Львове, они были выходцами из разных регионов республики (большинство — из Восточной Украины, однако многие были тесно связаны с ее западными регионами, где в свое время работали или учились). Еще одной примечательной особенностью украинских диссидентов является их социальное происхождение: в основном они были выходцами из села и относились к первому поколению городской интеллигенции. Возможно, этим объясняются наивный идеализм и усложненность аргументации, нередко характерные для го заявлений. В целом они представляли собой весьма немногочисленный, плохо организованный конгломерат людей.
В Украине насчитывалось не более 1 тыс. активных диссидентов. Правда, количество сочувствующих им, по всей вероятности, достигало многих тысяч.
Против чего и за что боролись диссиденты? Как и в любой группе интеллигенции, среди них наблюдались значительное разнообразие и противоречивость во взглядах. Один из известнейших диссидентов — литературный критик Иван Дзюба одинаково стремился как к достижению гражданских свобод, так и к реализации национальных прав. Он четко сформулировал свою цель: «Я предлагаю... только одну вещь: свободу — свободу честного, публичного обсуждения национальных проблем, свободу национального выбора, свободу национального самопознания и самосовершенствования. Однако сначала и в первую очередь должна быть свобода на дискуссию и несогласие». Национал-коммуниста Дзюбу беспокоил колоссальный разрыв между советской теорией и практикой, особенно в области прав наций, и он призывал власти ликвидировать этот разрыв для блага и советской системы, и украинского народа. Историк Валентин Мороз, напротив, продолжил интеллектуальные традиции украинского интегрального национализма и не скрывал своего отвращения к советской системе и надежды на ее гибель. И все же главным образом диссиденты выступали за реформы в СССР, а не за революцию или отделение Украины. Они были против национального угнетения в Украине и за гражданские права в СССР.
Западные исследователи украинского диссидентского движения расходятся во мнениях относительно мотивов и условий, побуждавших людей к открытому протесту. Александр Мотыль полагает, что в Украине, как и в целом по СССР, это была смена политического курса советского руководства: хрущевскую «оттепель» сменили брежневские попытки повернуть этот процесс вспять — в результате возникло диссидентское движение. Конечно же, открыто проукраинская линия Шелеста стала дополнительным стимулом для украинской интеллигенции высказывать свое недовольство. Всеволод Исаив и Богдан Кравченко утверждают, что диссидентство в первую очередь было вызвано социально-экономическими неурядицами. Учитывая поддерживаемый Москвой колоссальный приток русских в Украину, они считают, что конкуренция за «место под солнцем», возраставшая между привилегированными русскими и заявлявшими о своих правах украинцами, подталкивала последних к поддержке требований диссидентов о большей самостоятельности Украины. В любом случае диссидентское движение явно было. новейшим вариантом противостояния украинской интеллигенции и российской имперской бюрократии, длившегося из поколения в поколение.
Проявления диссидентства. Первые проявления диссидентской активности приходятся на конец 1950-х — начало 1960-х годов, когда в Западной Украине возникло несколько небольших подпольных групп. Самой известной стала так называемая «группа юристов», возглавленная адвокатом Левком Лукьяненко. Члены группы готовились к агитации за использование Украиной ее конституционного права на выход из СССР. Раскрыв эти организации, власти расправились с ними, проведя серию закрытых судов, закончившихся жестокими приговорами.
Однако инерция десталинизации продолжала сеять беспокойство среди интеллигенции. В 1963 г. поначалу официозная конференция по проблемам украинской культуры и языка в Киевском университете, собравшая больше 1 тыс. участников, превратилась в открытую демонстрацию против русификации. Приблизительно в это же время традицией стали ежегодные собрания интеллигенции и студентов возле памятника Шевченко в Киеве (официально — для того чтобы читать стихи поэта, на самом деле — с целью критики культурной политики режима). Подозрительный пожар 1964 г, уничтоживший собрание украинских книг и рукописей в библиотеке Академии наук, вызвал бурю протестов среди ведущих деятелей литературы. Опасаясь, что ситуация выйдет из-под контроля, Кремль решил покончить с диссидентами во всем СССР. В Украине результатом этого решения стали аресты в конце 1965 г. двух десятков Наиболее активных диссидентов. Рассчитывая запугать сочувствующих, власти решили провести открытые процессы. Однако этот прием ударил по ним самим, поскольку вызвал новую волну протестов.
Свидетель процессов, происходивших во Львове, молодой журналист Вячеслав Чорновил, искренний коммунист, распространил разоблачительный сборник статей и документов «Лихо з розуму» (на Западе он был издан под названием «Записки Чорновола»), в котором раскрывалась вся подноготная незаконных и циничных манипуляций правосудием со стороны властей. Дзюба в свою очередь осудил аресты в пылкой речи, обращенной к большой аудитории в киевском кинотеатре «Украина». Он также послал Шелесту и Щербицкому свою работу «Інтернаціоналізм чи русифікація?» — тонкий, эрудированный и разоблачительный анализ теории и механизма русификации в Украине. В 1970 г., после своего ареста за антисоветскую агитацию и пропаганду, Мороз написал «Репортаж із заповідника імені Берії» — эмоциональное изобличение жестокости советского официоза, приводящего к деградации отдельные личности и целые народы. С целью помешать властям изолировать диссидентов друг от друга и от общества, а также намереваясь информировать о советских репрессиях мировую общественность, украинские диссиденты в 1970 г. начали тайно печатать журнал «Український вісник». КГБ сумел пресечь распространение этих материалов в Украине, однако предотвратить их проникновение на Запад не удалось. С помощью украинских эмигрантов они были опубликованы и получили широкую огласку, что вызвало замешательство советских властей.
После падения Шелеста в 1972 г. Щербицкий вместе с партийным идеологом Маланчуком и шефом КГБ Украины Федорчуком устроил массовый погром инакомыслящей интеллигенции, сопровождавшийся сотнями арестов и намного более жестокими, чем в 1965—1966 гг., приговорами. Открытых диссидентов, а также всех, кто подозревался в «неблагонадежности», вычищали из университетов, научных учреждений, редакций и т. д. Эта волна репрессий, напомнившая сталинские времена, травмировала целое поколение украинской интеллигенции и заставила многих или прекратить диссидентскую деятельность, или публично покаяться, как это сделал Дзюба.
«Українська Гельсинкська група». Поредевшие численно, но преисполненные решимости продолжать борьбу, диссиденты получили новый импульс в своей деятельности, когда в 1975 г. СССР подписал Заключительный акт Хельсинкских соглашений и формально-юридически дал обязательство соблюдать гражданские права своего народа. Считая, что они поймали Кремль на слове, диссиденты создали действовавшие легально и, как им казалось, на законной основе группы, главной целью которых было наблюдение за тем, как выполняются Хельсинкские соглашения. Первый Хельсинкский комитет был создан в Москве в мае 1976 г. Вскоре после этого, в ноябре 1976 г., в Киеве появилась «Українська Гельсинкська група». Подобные группы возникли также в Литве, Грузии и Армении.
Украинскую Хельсинкскую группу возглавил писатель Микола Руденко — комиссар времен второй мировой войны и бывший партийный чиновник в Союзе писателей Украины. Его близким соратником был Петро Григоренко — генерал советской армии, уволенный из ее рядов. Группа, насчитывавшая 37 человек, представляла собой настоящую мозаику с точки зрения политических взглядов ее членов. В нее входили такие диссиденты, как Нина Строката, Василь Стус, Левко Лукьяненко, Иван Кандыба, Надия Свитличная, Вячеслав Чорновил, уже отбывшие свои тюремные сроки; бывшие националисты, пережившие десятилетние сроки еще в сталинских лагерях, такие как Святослав Караванский, Оксана Попович, Оксана Мешко, Ирина Сеник, Петро Сичко, Данило Шумук и Юрий Шухевич (сын главнокомандующего УПА Романа Шухевича); религиозные активисты вроде православного священника отца Василя Романюка.
Две важных особенности отличали деятельность Украинской Хельсинкской группы от предыдущих этапов развития диссидентского движения в Украине. Первая заключалась в том, что группа, не будучи прорежимной организацией, тем не менее действовала открыто и претендовала на законное существование. Со времен установления советской власти в Украине ничего подобного не наблюдалось. Другой ее беспрецедентной чертой было то, что группа установила контакты с подобными организациями во всем СССР, пытаясь таким образом «интернационализировать» свою деятельность по защите гражданских и национальных прав.
Новое мышление явственно проступало и в программных документах группы. В них подчеркивалась ее ориентация на законность: именно в установлении власти закона в целом и в соблюдении прав личности в частности видели члены группы путь к разрешению общественных проблем. Именно из этих соображений они часто характеризовали свою деятельность как правозащитную. Как отмечал Иван Лысяк-Рудницкий, этот акцент на законности и истинной демократии — более, чем на идеологических моментах вроде национализма или марксизма, до сих пор владевших умами украинской интеллигенции,— означал коренной поворот в истории украинской политической мысли.
Хотя некоторые члены Украинской Хельсинкской группы в большей или меньшей степени сохраняли приверженность марксизму или национализму, взгляды их большинства можно проиллюстрировать отрывком из воспоминаний Данила Шуму-ка, в прошлом бывшего и националистом, и коммунистом, и проведшего почти 40 лет в польских, нацистских и советских лагерях: «Только демократия способна уберечь человечество от угрозы тирании как левого, так и правого толка. Лишь неограниченное, гарантированное законом право всех граждан высказывать, пропагандировать и защищать свои идеи может дать людям возможность контролировать и направлять политику правительств. Без этого права не может быть и речи о демократии и демократических выборах в парламенте. Там, где нет легальной оппозиции, пользующейся равными правами в парламенте и в народе, нет демократии... Я пришел к этому выводу после многих лет раздумий, обобщений и анализа, и они привели меня к критическому отношению как к коммунистам, так и к националистам донцовского типа».
В отличие от ксенофобии, характерной для оуновского варианта национализма, горячий патриотизм украинских диссидентов не сочетался с враждебностью к другим народам, даже к русскому. В 1980 г. в одном из их заявлений говорилось: «Мы понимаем, что означает жить под колониальным гнетом, и потому заявляем: народу, живущему в нашей стране, будут гарантированы широчайшие политические, экономические и социальные права. Все права национальных меньшинств и различных религиозных объединений гарантируются безусловно». Исходя из своих легалистских принципов члены Украинской Хельсинкской группы полагали, что лучший путь достижения независимости Украины — использование ее права на выход из СССР, гарантированного Конституцией. Наиболее эффективным способом «деколонизации» Советского Союза они считали проведение действительно свободных выборов народами СССР.
Впрочем, ни умеренность Украинской Хельсинкской группы, ни требования Запада к СССР соблюдать Хельсинкские соглашения не уберегли диссидентов от новых репрессий. К 1980 г. около трех четвертей членов Украинской Хельсинкской группы оказались в заключении со сроками от 10 до 15 лет. Оставшиеся находились в ссылке за пределами Украины или, для успокоения западной общественности, были высланы из СССР.
Религиозное диссидентство. Отдельным типом диссидентства в Украине было религиозное инакомыслие. Теоретически советская Конституция гарантировала свободу вероисповедания. На практике же режим использовал целую обойму средств, чтобы отвратить верующих от церкви. Сюда входили ограничения на религиозные издания, запрет преподавания религиозных дисциплин в школах с одновременным «атеистическим воспитанием», внедрение агентов КГБ в среду священнослужителей и церковную иерархию, закрытие церквей и, наконец, использование социально-экономических и образовательных санкций против тех, кто был тверд в своей вере. Тем не менее духовная пустота советской идеологии, с одной стороны, и чувство протеста против излишне жестокой тактики режима в религиозных вопросах, с другой, способствовали возрождению тяги к религии, особенно в сельской местности. Вместе с этим возрастала и воинственность части верующих.
Жесточайшие преследования режимом Украинской грекокатолической церкви («церкви в катакомбах») не привели к ее полной ликвидации. В последние несколько десятилетий тайные службы в Западной Украине отправляли 300—350 грекокатолических священников, возглавляемых несколькими епископами. Действовали даже подпольные монастыри и типографии. В 1982 г. священник Йосип Тереля организовал Комитет защиты Украинской греко-католической церкви, намереваясь добиваться ее легализации. Режим ответил арестами активистов, однако преданность украинцев Галичины и Закарпатья своей давней церкви не была поколеблена.
Православная церковь в Украине, официально именуемая Русской православной церковью, находилась в более благоприятном положении, поскольку признавалась правительством. Однако за это она заплатила сотрудничеством с властями, доходившим до прислужничества. В результате эта церковь отдавала предпочтение государственным интересам, а не религиозным потребностям, ее, особенно высшую иерархию, разъедали коррупция и лицемерие. Такое положение дел привело к тому, что часть рядовых священников, среди них жесточайшим образом преследуемый Василь Романюк, открыто осудили как свое руководство, так и советское государство за подрыв православия.
Судя по всему, наиболее воинственными и динамичными религиозными объединениями в Украине были баптисты и другие протестантские секты — пятидесятники, адвентисты и свидетели Иеговы. Они совершали богослужения в отдельных молельных домах, воспитывали детей в соответствии с постулатами их веры и часто отказывались регистрировать свои общины, затрудняя таким образом возможность контроля со стороны властей. Их фундаменталистские взгляды, ориентация на запросы простых людей, пылкая приверженность вере привлекали к ним многочисленных сторонников, особенно в Восточной Украине. В эти годы именно сектанты составляли непропорционально большую часть «узников совести» в СССР. Одним из главных лидеров баптистов до своего отъезда в США был пастор Георгий Винс.
Подавление диссидентов. Несмотря на свой идеализм и отвагу и одиозность поведения их преследователей, диссиденты не нашли широкой поддержки ни в Украине, ни в СССР в целом. Одна из причин этого состояла в том, что, обличая режим и требуя установления власти закона, диссиденты не сформулировали четкой политической программы. Кроме того, проблемы, которые они поднимали, как правило, не имели непосредственного отношения к заботам большинства населения — рабочих и колхозников. Поэтому социальная база диссидентского движения оставалась узкой и сводилась почти исключительно к интеллигенции.
Однако решающим фактором, обусловившим неудачи диссидентского движения, был перевес сил его противников. Против диссидентов была направлена вся мощь советской системы, прежде всего всемогущего КГБ. Обладая монополией на средства массовой коммуникации, режим обычно скрывал от общественности информацию о диссидентах. Если же она и появлялась, то в искаженном виде, выставляя диссидентов в невыгодном свете. Имея в распоряжении сотни тысяч офицеров, тайных агентов и осведомителей, КГБ, казалось, присутствует всюду и знает обо всем. Однако в отличие от сталинских времен секретная полиция уже не отличалась таким фанатизмом в физическом устранении действительных или предполагаемых диссидентов. Теперь она предпочитала изолировать их от общества, усиливая давление на них, запугивая, заставляя каяться или хранить молчание. Недовольные режимом оставались без работы, их дети лишались возможности получить образование, они могли даже потерять крышу над головой. Наиболее упорных упрятывали на продолжительные сроки в лагеря или в психиатрические лечебницы, где насильно пичкали препаратами, разрушающими личность. Задавив нескольких, КГБ успешно запугал многих.
По сравнению с Москвой украинский КГБ мог действовать более свободно. Изолированные от расположенных в Москве западных информационных агентств, украинские диссиденты — в отличие от их выдающихся русских и еврейских коллег — были лишены даже этого условного «зонтика гласности». К тому же проблема национальных прав украинцев мало интересовала Запад. Тем временем боязнь украинского национализма заставляла режим применять особенно жестокие репрессии именно в Украине. Отсюда и репутация украинского КГБ как самого жестокого в Союзе, и непропорционально большое количество украинских «узников совести» в лагерях.
Русификация
С точки зрения Кремля национальный вопрос в СССР был угнетающе сложной проблемой. В обществе, охватывающем около 100 различных наций и народностей и представлявшем собой весьма пеструю картину исторических, культурных и социальных ценностей и экономических интересов, советские лидеры должны были найти способ выработать какие-то общие для всех идеалы и цели. Выполняя эту сверхзадачу, советские идеологи послесталинского периода создали целый блок концепций, долженствующих затушевать национальные особенности народов СССР и, наоборот, подчеркнуть общее, сближающее их. В этом идеологическом багаже особое значение имели такие основополагающие моменты: идея расцвета наций, согласно которой все народы СССР переживали при советской власти невиданный прогресс; идея сближения, утверждавшая, что благодаря созданию общих политических, экономических и культурных условий развития наций они становятся ближе друг к другу; идея слияния — в соответствии с ней все народы СССР постепенно сливаются в одно целое; и, наконец, идея возникновения новой исторической общности — советского народа.
Весь этот идеологический «новояз», подразумевавший, что нации могут «расцветать», теряя свою самобытность, маскировал одно-единственное явление, которое всегда стояло на повестке дня, а при Брежневе вновь стало набирать силу: русификацию. Поскольку русские составляли большинство, поскольку они создали большевистскую партию и советскую систему, поскольку они занимали все ключевые позиции и поскольку их язык считался средством межнационального общения в СССР, именно они должны были играть роль цемента, скрепляющего Советский Союз. И советское руководство полагало, что чем больше народы СССР будут уподобляться русскому, тем сильнее будет чувство солидарности между ними. Однако многие западные исследователи и нерусские диссиденты в СССР считали «сближение», «слияние» и «советский народ» не более чем кодовыми обозначениями русификации нерусских народов.
Как мы успели убедиться, русификация была главным поводом для недовольства украинских диссидентов. Они отказывались принимать утверждение о том, что превалирование русского языка и культуры является неизбежным привеском к прогрессивной и вдохновляющей задаче создания нового типа «социальной и интернациональной общности — советского народа». По их мнению, акцент на особой роли русского языка был всего лишь старой песней на новый лад. В своей работе «Інтернаціоналізм чи русифікація?» Дзюба достаточно убедительно показал, что за новой русификацией стоят старый русский шовинизм и колониализм, упакованные в псевдомарксистскую идеологию. «Колониализм,— писал он,— может выступать не только в форме открытой дискриминации, но также и в форме «братства», что весьма характерно именно для русского колониализма». Широко цитируя Ленина, он пытался доказать, что в марксистско-ленинской идеологии нет положений, обосновывающих особое предпочтение, отдаваемое Кремлем русским.
В Украине пресс ассимиляции был особенно тяжелым во многом из-за языковой и культурной близости к русским; оттого-то украинцы и представлялись весьма удобным объектом русификации. К этому же обязывала экономическая важность Украины для СССР, не допускавшая возможности развития «сепаратистских» тенденций. Будучи относительно многочисленными, украинцы, помимо всего прочего, обладали потенциальным «решающим голосом» в межнациональных отношениях: если они держали сторону русских, этническая политика в СССР скорее всего сохраняла стабильность; если бы они вдруг приняли сторону нерусских народов, это могло подорвать господство русских и вызвать радикальные перемены в советской политической системе.
Русскоязычное население советской Украины (1979 г»)
Языковая проблема. В борьбе между советским руководством, стремившимся к созданию «советского народа», и украинцами, пытавшимися сохранить свою национальную самобытность, основная «линия фронта» проходила через вопрос о языках. При Брежневе Кремль вел систематическую весьма изощренную кампанию, направленную на расширение сферы использования русского языка и ограничение украинского, Преследуя эти цели, советское руководство могло рассчитывать на поддержку 10 млн русских, живших в Украине, и миллионов «малороссов» — украинцев по происхождению, но русских по языку и культуре. Оно к тому же располагало убедительными аргументами: русский был языком наиболее многочисленного и важного народа в СССР, он был единственным средством общения между народами, наконец, он являлся языком науки и международных отношений.
Власти имели в своем распоряжении целый набор средств прямого и косвенного давления на людей с целью заставить их пользоваться русским языком. Быстро росло применение его в учебных заведениях, и успехи в получении образования напрямую зависели от владения русским. Это относилось и к возможности сделать карьеру. Наиболее интересные и важные периодические издания в Украине выходили на русском языке, в то время как менее популярные печатались на украинском. Когда тиражи последних соответственно падали, власти имели прекрасное оправдание для их закрытия. Так, с 1969 по 1980 г. удельный вес журналов, издаваемых на украинском, снизился с 46 до 19 %; с 1958 по 1980 г. доля книг, публикуемых на украинском языке, уменьшилась с 60 до 24 %.
В городах социальный прессинг, понуждавший говорить по-русски, был особенно силен, украинский же оставался предметом пренебрежительным — как язык «селюков». Режим сознательно вырабатывал в украинцах комплекс неполноценности в отношении к родному языку и культуре. Это нашло отражение в том факте, что украинцы часто требовали для своих детей обучения на русском языке. «Какой толк в украинском? Чтобы добиться успеха, моим детям нужно хорошо владеть русским»,— часто можно было услышать от бывших крестьян, пытавшихся найти себе место в русифицированных городах. Некоторые представители украинской интеллигенции полушутя говорили, что если сегодня вводить украинизацию, евреи украинизируются за год, русские — за три, а для того чтобы убедить стремящегося к карьере честолюбивого «хохла» пользоваться родным языком, потребуется по крайней мере лет десять.
Человек, настойчиво пользовавшийся украинским языком, мог попасть под подозрение в политической неблагонадежности. Например, советские следственные органы с большим доверием и пониманием восприняли такое заявление одного из свидетелей в адрес поэта-диссидента Василя Стуса: «Я сразу понял, что Стус — националист, потому что он всегда говорил по-украински».
Насколько действенной оказалась языковая русификация? В Украине с 1959 по 1979 г. удельный вес украинцев, назвавших украинский язык родным, снизился с 93,4 до 89,1 %. Еще совсем недавно свыше 2 млн украинцев считали русский родным языком. В то же время только один русский из трех, живущих в Украине, учил украинский язык. Означало ли это, что гибель украинской культуры является только вопросом времени? Дальнейшее развитие подобных тенденций представляло бы будущность украинского языка весьма печальной. Пессимисты предсказывали исчезновение украинского языка в течение столетия.
Оптимисты же указывали, что если постоянные гонения на украинский язык до сих пор не уничтожили его, то он не отомрет и в дальнейшем. Они считали, что положение еґо не так уж плохо, как это кажется. Действительно, на определенных территориях, таких, как Донецкий промышленный район, Харьковская область, Черноморское побережье, украинский язык почти не используется. Однако благодаря постоянному притоку украинцев из сельской местности в Киев в последние годы, использование украинского языка постепенно расширяется в столице Украины. А в Западной Украине «мова» распространена намного больше, чем перед второй мировой войной. Таким образом, языковая проблема, всегда имевшая в Украине важнейшее значение, еще далека от своего окончательного разрешения.
Русские в Украине. Одним из главных методов русификации Украины заюиочался в поощрении миграции сюда русских и эмиграции в другие районы СССР украинцев. В общем плане эта политика проводилась под вывеской «плодотворного обмена кадрами» между республиками. Итак, если в Украину прибывало огромное количество русских с целью обогатить ее своими дарованиями, то из Украины в другие районы СССР в неменьших количествах выезжали на работу квалифицированные украинцы (которые впоследствии, как правило, русифицировались). Эти масштабные демографические перетасовки осуществлялись с целью перемешивания народов СССР и создания благоприятных условий для выработки у них чувства общности. Вообще следует заметить, что русские имели отличительную склонность выезжать за пределы своей республики. Эксперты объясняют эту особенность относительной бедностью русского села и распространенным мнением, что в Советском Союзе русские получают лучшие рабочие места в нерусских районах. Украина была для них особенно предпочтительной: здесь хорошие климатические условия, сравнительно высокий уровень социально-экономического и культурного развития; кроме того, ее культура и язык ближе всего именно русским,
Понятно, что эти миграционные процессы привели к резкому росту численности русских, живущих в Украине. В 1926 г. здесь насчитывалось 3 млн русских, в 1959 г. их количество возросло до 7 млн, а в 1979 г.— до 10 млн. Как всегда, русские в Украине имели тенденцию концентрироваться в основном в городах, особенно в Донбассе и на Юге. К концу 1980-х годов они составляли более 21 % населения, а их влияние намного превышало удельный вес в составе жителей.
Стремительный рост численности русских в Украине, конечно, не является результатом только миграционной политики. Такие национальные меньшинства в Украине, как евреи, греки, болгары, ассимилировались в русскую национальность. Как мы уже отмечали, подобное явление наблюдалось и среди украинцев. Этот процесс усилился благодаря высокому проценту межнациональных браков между русскими и украинцами. В 1970 г. около 20 % браков (30 % в городах и 8 % в селах) были этнически смешанными. Для сравнения можно вспомнить, что в начале столетия, когда большинство украинцев жили в относительно изолированных селах, только 3 % браков в Украине были смешанными.
С точки зрения быстрого роста русского присутствия в республике можно, вслед за Романом Шпорлюком, говорить о двух Украинах: «русской» и «украинской». В географических понятиях первая охватывает индустриальный Донбасс и города на Юге — территории, никогда не бывшие частью исторической Украины. В то же время в таких районах, как Правобережье, часть Левобережья, Западная Украина, всегда заселенных преимущественно украинцами, доминируют украинский язык и культура, особенно на селе. Впрочем, линию между «русским» и «украинским» можно провести и на ином уровне. Мир больших городов — политической, экономической и научной элиты, мир модернизации в целом — в основном русскоязычный. Мир села — колхозов и народных обычаев — в основном украиноязычный. Таким было положение во времена царизма. С помощью более изощренных методов эту ситуацию советское руководство сохраняло и до недавних лет.
Однако несмотря на то, что политика русификации была хитрой и всепроникающей, как никогда раньше, она не смогла остановить процесс формирования украинской нации. Всего лишь два поколения тому назад большинство восточных украинцев называли себя «малороссами», «хохлами» или «местными»; одно поколение назад многие западные украинцы обозначали себя регионально-культурническими терминами — лемки, гуцулы или русины. Сейчас их дети и внуки считают себя украинцами. Они уже не являются той разношерстной этнической массой, какой были в начале столетия. Даже представители других национальностей становятся украинцами. Например, тенденцию к ассимиляции выявляют поляки, живущие в Украине. Чувство регионального патриотизма выработалось и у русских, поколениями живущих здесь.
Даже урбанизацию уже нельзя и дальше рассматривать как путь к денационализации. Украинский исследователь В. В. Покшишевский считает, что город не только погружает неофитов в ассимиляторскую (русифицирующую) атмосферу, но и стимулирует «обострение этнического самосознания». Указывая на увеличение численности украинцев в Киеве, он полагает, что это — результат привлекательности Киева для украинцев вообще и, кроме того,— следствие «дальнейшей консолидации украинской нации и укрепления этнического самосознания». Покшишевский также отмечает: «Можно предположить, что часть киевлян после некоторых колебаний — считать ли себя украинцами — именно так и сделали абсолютно убежденно; все больше детей от смешанных браков также называли себя украинцами». Таким образом, как и в случае с языковой проблемой, успехи Кремля в области гомогенизации Украины никак нельзя было считать окончательными.
Социально-экономические изменения
В течение 1960-х годов украинское общество характеризовали масштабные социальные изменения: за 10 лет процент украинцев, живущих в городах, достиг 55 — это означало, чте большинство их превратилось в городских жителей. Согласно оценкам исследователей, к 2000 г. в городских центрах будет жить свыше 70 % украинцев. Ускоренная урбанизация была всемирным явлением, пережитым уже многими поколениями, и ее воздействие на украинцев было только вопросом времени. Тем не менее, поскольку население Украины всегда считалось по преимуществу сельским, а его культура, ментальность и национальное самосознание были глубоко проникнуты духом села, эволюцию этого общества хлеборобов в общество горожан действительно можно считать великим преобразованием.
Что же заставляло украинцев покидать свои села и в таких больших количествах перебираться в города? В целом причины те же, что и во всем мире: более широкие возможности трудоустройства, доступ к высшему образованию, привлекательное многообразие в выборе форм досуга, значительно более удобные бытовые условия. В результате наплыва украинцев города республики, эти многолетние бастионы неукраинского населения, стали наконец местом сосредоточения украинского большинства. Традиционная дихотомия между украинским селом и русским (или польско-еврейским) городом стала, судя по всему, уходить в прошлое.
Впрочем, процесс урбанизации в Украине имел свои примечательные черты. Будучи ускоренным, он все же не имел таких темпов, как в других частях СССР. Так, урбанизация в России, достигавшая в 1970 г. 62 %, по своим темпам сравнима с Японией и Западной Германией; в Украине же этот процесс развивался медленнее — темпами, более близкими к Восточной или Южной Европе. К тому же он происходил неравномерно в географическом отношении, будучи интенсивнее всего в восточных, чрезмерно индустриализированных (и русифицированных) регионах Донецка, Луганска, Днепропетровска и Запорожья. В последнее время, однако, появляются признаки замедления урбанизации на востоке Украины и повышения ее темпов в западных областях. Выдающимся остается тот факт, что украинцы заполняют города, и украинский крестьянин, веками представлявший собою тип исконного обитателя этих земель, сейчас в этом качестве становится все менее распространенным явлением.
Кроме социальных аспектов, такой ход развития имеет и большое идеологическое значение. Поскольку роль крестьянства в жизни украинского общества снижается, уходит в прошлое и народничество — этот краеугольный камень украинских идеологий XIX — начала XX в., и концепция народа — в традиционном понимании его как бедной, угнетенной крестьянской массы — уже не занимает центрального места в украинской политической мысли.
Экономика. Жестко вмонтированная в народнохозяйственную структуру Советского Союза, экономика Украины отличалась довольно высоким уровнем развития. Богатая природными ресурсами, имевшая мощное сельское хозяйство и развитую промышленность, что же представляла собой Украина в сравнении со всем Советским Союзом? Как и можно ожидать, ее экономика больше, чем в целом по СССР, была ориентирована на сельское хозяйство. Промышленный же потенциал выглядел несколько меньше среднесоюзного показателя из-за внушительной диспропорции между промышленными районами и намного слабее развитыми западными областями.
Украинская индустрия давала значительную часть общесоюзной промышленной продукции — 17 %. И в более глобальном масштабе она являлась значительным промышленным районом. Производя около 40 % общесоюзной выработки стали, 34 % угля, 51 % чугуна, Украина по объему валового национального продукта равнялась Италии. Советские ученые любили упоминать, что в 1972 г. объем промышленной продукции Украины в 176 раз превышал уровень 1922 г. Впрочем (и это вполне естественно), украинская промышленность знала и взлеты, и падения. В период бума 1950-х — начала 60-х, когда темпы ее роста достигали невиданных показателей — 10 % в год, она превышала среднесоюзные показатели; в 1970 — 80-е, когда прирост промышленной продукции республики снизился до 2—3 % ежегодно, ее уровень упал ниже общесоюзного. Это отставание в наибольшей степени было связано с устаревшими и непродуктивными заводами и предприятиями угольно-металлургического комплекса — нечто подобное переживали в свое время индустриальные центры Америки и Западной Европы.
Экономическое отставание Украины, да и всего Советского Союза в целом, как никогда обострило проблему капиталовложений. Плановые органы в Москве, сосредоточившись на разработке новых гигантских промышленных проектов в Сибири, пренебрегали интересами Украины. Во времена Шелеста украинские экономисты особенно громко протестовали против такого дисбаланса в капиталовложениях, однако это был «глас вопиющих в пустыне». Щербицкий же совсем не был заинтересован в том, чтобы поднимать эту проблему, хотя это не означало, что она перестала существовать.
Сельское хозяйство. Несмотря на то что промышленность стала основной сферой занятости украинцев, их земля все же оставалась житницей Советского Союза. Украина производила зерна столько же, сколько Канада (больше — только США и Россия), по сбору картофеля обгоняла Западную Германию, а по урожаям сахарной свеклы являлась первой в мире. Имея на своей территории 19 % населения Советского Союза, Украина давала более 23 % его сельскохозяйственной продукции. Однако политика правительства часто заставляла украинцев сталкиваться с продовольственными трудностями.
Пытаясь повысить и так уже довольно высокую производительность труда в сельскохозяйственном секторе республики, правительство вкладывало огромные средства в производство сельскохозяйственной техники и удобрений. Однако советское сельское хозяйство продолжали преследовать его хронические проблемы. Бюрократический контроль и плохо продуманные реорганизации больше вносили хаоса, чем приносили пользы. Хотя оплата труда колхозников неуклонно повышалась, они все же оставались на низших ступенях социальной лестницы, что, конечно, не прибавляло им энтузиазма в работе на государство. Взамен они предпочитали (это в особенности характерно для Украины) сосредоточивать свои усилия на обработке своих крошечных приусадебных участков площадью 0,4 гектара. В результате по данным на 1970 г. этот частный сектор, включавший только 3 % обрабатываемых земель, обеспечивал 33 % общесоюзного производства мяса, 40 % молочных продуктов и 55 % яиц. В Украине в 1970 г. приусадебные участки давали 36 % общего дохода семей (в России — 26 %).
Еще одной проблемой сельского хозяйства продолжал оставаться быстрый отток рабочей силы в города, вызванный урбанизацией: в 1965 г. в аграрном секторе Украины было занято 7,2 млн человек, в 1975 г. эта цифра снизилась до 6,4 млн, а к 1980 г. составила 5,8 млн. Таким образом, украинское село, где заметно улучшились условия жизни, тем не менее теряло молодежь, уходившую в города. Во многих колхозах основную массу работников составляли пожилые женщины, занятые в основном ручным трудом.
Проблема экономической эксплуатации. В дискуссиях, посвященных экономической истории Украины, неизменно вставал чрезвычайно непростой вопрос о том, является ли республика объектом экономической эксплуатации. С одной стороны, совершенно очевиден колоссальный экономический рост, пережитый Украиной за годы советской власти. С другой стороны, было не менее очевидно, что взносы Украины в общесоюзный бюджет явно превышают обратные поступления из него. Однако режим упорно отказывался открыть статистику, которая могла бы пролить на это свет . Советские лидеры всячески рекламировали быстрый экономический прогресс Украины, указывая, что он был бы невозможен без огромных капиталовложений, технической и технологической помощи, трудовых ресурсов, поставляемых «братскими народами» СССР, в первую очередь русским. Говоря об этом, они явно подразумевали, что настал черед Украины экономически помогать другим, менее развитым регионам СССР. Поэтому, с советской точки зрения, нет никаких оснований вообще поднимать вопрос об экономической эксплуатации.
Некоторые западные экономисты видели этот предмет совершенно в ином ключе. Они, разумеется, признавали впечатляющий экономический прогресс, достигнутый Украиной при советской власти. Они также соглашались с тем, что Москва заботится о развитии таких относительно бедных районов, как Средняя Азия, или богатых ресурсами территорий вроде Сибири. Но они считали, что вклад Украины всегда был большим, чем полагалось бы в соответствии с ее удельным весом в СССР. Американский экономист Холленд Хантер констатировал: «Выкачивание текущего дохода из Украины и распределение его по всему СССР является основной чертой украинской экономической истории». Британский исследователь Питер Уайлз подсчитал, что Украина регулярно вносила в общесоюзный бюджет на 10 % больше, чем получала из него. Володимир Бандера и Иван Коропецкий утверждали, что если в абсолютных показателях Украина продолжала развиваться прогрессивно, то в сравнении с Москвой и другими регионами СССР, а также с соседними странами она отставала в экономическом отношении.
Независимо от позиций, занимаемых в спорах по вопросу об эксплуатации, эта дискуссия высветила фундаментальный вопрос, касающийся опыта пребывания Украины под советской властью: кто принимал решения относительно экономических перспектив Украины и чьи интересы учитывались при этом в первую очередь? По крайней мере с этой точки зрения ответ напрашивается сам собой: совершенно ясно, что экономическая судьба Украины решалась в Москве, где украинские интересы явно не были вопросом первостепенной важности.
Демографические условия. Темпы прироста населения в Украине в новейшее время пережили драматические изменения. В конце XIX — начале XX в. его прирост был одним из самых больших в Европе. Затем произошли две демографические катастрофы: от 3 до 6 млн человек погибли во время голодомора 1932—1933 гг. и сталинского террора и около 5,3 млн жизней унесла вторая мировая война. Таким образом, меньше чем за 10 лет в Украине с лица земли исчезло примерно 25 % населения (при этом уровень смертности был особенно высоким среди мужчин). В 1980-е годы темпы прироста населения в Украине были среди самых низких в СССР. Так, в 1983 г. прирост составлял четыре человека на каждую тысячу; для сравнения: в Средней Азии, где население росло очень быстро, этот показатель составлял 25—30 на тысячу. Если подобная демографическая тенденция не изменится, доля украинцев в составе славянского населения в целом резко снизится.
Одной из главных причин медленного роста населения Украины являются пережитые им демографические катастрофы. Большую роль в этом играет также урбанизация. Живя в исключительно сложных квартирных условиях, при том, что большинство женщин работает полный рабочий день, украинцы-горожане предпочитают иметь небольшие семьи с одним, максимум двумя детьми. Во многих отношениях демографическая ситуация в Украине напоминает западноевропейскую: при постепенном старении населения и медленном его приросте постоянно увеличивается количество пенсионеров и уменьшается численность активно работающих. Однако в Украине, как и в целом по СССР, наблюдались и существенные отличия в демографическом развитии. Резким контрастом с другими развитыми индустриальными странами выглядели снижение здесь средней продолжительности жизни и рост детской смертности. Эксперты объясняют это широким распространением алкоголизма — как мужского, так и женского.
По сравнению с другими районами СССР Украина была одной из самых густонаселенных республик. Если в европейской части СССР средний показатель составлял 34 человека на квадратный километр, то в Украине он равнялся 82. К тому же распределение населения по территории республики было очень неравномерным. Наиболее густо населены восточные области (здесь и наибольший прирост населения), а также Крым с его целебным климатом. В Западной Украине прирост населения приближался к средним показателям, а вот на Право-и Левобережье он был намного меньше — здесь были целые области, где численность населения постоянно убывала. Тем не менее в целом демографическая ситуация в Украине выглядела удовлетворительно: население республики, в 1989 г. насчитывавшее 51,7 млн человек, было не настолько малым, чтобы тормозить экономическое развитие, и не настолько велико, чтобы задушить его.
Изменения в социальной структуре. Как мы уже видели, индустриализация, урбанизация и модернизация коренным образом изменили традиционную социальную структуру Украины. В 1970 г. из 16 млн человек занятого населения около двух третей относилось к промышленным рабочим. В течение жизни одного поколения рабочие из меньшинства превратились в подавляющее большинство. Они не только росли численно, но и становились все более украинскими с точки зрения этнического состава: если в 1959 г. украинцы составляли 70 % занятых в промышленности, то в 1970 г. эта цифра достигала 74 %. Русские уже не составляли непропорционально большую часть рядовых рабочих.
Значительно возросла, особенно в последние десятилетия, численность служащих в Украине. С 1960 по 1970 г. их количество удвоилось: с 700 тыс. до 1,4 млн. Однако здесь несоответственно большую пропорцию составляли русские: около трети всех служащих. Таким образом, образовательный бум, поднявший число специалистов высшей квалификации в Украине до уровня, сравнимого с большинством западноевропейских стран (и даже превосходившего их), не принес украинцам как нации тех результатов, каких можно было бы ожидать. Составляя 74 % населения республики, они давали лишь 60 % всех студентов вузов Украины.
Каковы же причины недостаточного представительства украинцев в высшем образовании, среди технической интеллигенции и деятелей культуры? Некоторые западные специалисты полагают, что поскольку значительная часть украинской молодежи получала среднее образование в сельских школах, где качество обучения было низким, она попадала в неравные условия с учившимися в городах русскими в жестокой конкуренции за места в вузах. Дополнительные трудности создавало то обстоятельство, что язык обучения в институтах был в основном русским, которым многие украинцы, особенно из села, владели недостаточно. Наконец, немалую роль в снижении количества украинской интеллигенции сыграла правительственная политика, поощрявшая выезд специалистов на работу за пределы республики, в другие районы СССР (подсчитано, что около 25 % специалистов поступали именно таким образом). Соответственно уменьшалось количество их детей, получавших высшее образование. Одновременно дети из семей украинской интеллигенции, получавшие высшее образование за пределами республики, часто русифицировались.
Уровень жизни. Как мы уже не раз упоминали, советская Украина была мощной индустриальной державой, богатой природными ресурсами. Однако по уровню жизни населения она далеко отставала от других индустриальных стран. Конечно, уровни жизни сравнивать очень сложно. Недостаток в автомобилях, бытовой технике и модной одежде, испытываемый украинцами, до некоторой степени восполнялся бесплатным образованием и медицинским обслуживанием, чего не было у тех же американцев. Тем не менее, согласно ряду тщательно отработанных западными экономистами критериев, очевидно, что советская экономическая система была не в состоянии удовлетворить материальные запросы людей так, как это удавалось западной экономике. Так, в 1970 г. уровень потребления на душу населения в СССР составлял приблизительно половину американского. Эта статистика не учитывала общее низкое качество товаров и услуг, предоставлявшихся в Советском Союзе. Иначе говоря, для закупки товаров обычной недельной потребительской корзины в Вашингтоне нужно было работать 18 часов, а в Киеве — 53. Хотя квартирная плата в СССР была одной из самых низких в мире, жилищная проблема здесь оставалась сложнейшей, и нередко три поколения одной семьи жили одновременно в двухкомнатной квартире. Таким положением вещей советские люди во многом были обязаны политике Кремля, традиционно вкладывавшего средства в тяжелую и оборонную промышленность и пренебрегавшего производством товаров широкого потребления.
В период впечатляющего роста экономики страны 1960-х — начала 70-х годов еще довольно высоким был оптимизм по поводу способности Советского Союза догнать Запад по уровню жизни. Но этот оптимизм угас в 1980-е, когда советская экономика заметно буксовала.
В составе СССР Украина занимала пятое место по уровню потребления на душу населения после России и трех прибалтийских республик. Излишки рабочей силы в Украине приводили также к тому, что средний уровень зарплаты здесь был на 10 % ниже общесоюзного. Однако и цены оставались относительно низкими. В течение 1970-х — 80-х годов советская политика в области заработной платы была выгодной для многих украинцев. Пытаясь сократить разрыв в оплате труда между сельскими и городскими тружениками, правительство заметно повышало зарплату колхозников. В результате с 1960 по 1970 г. их заработная плата увеличилась на 182 %, тогда как у промышленных рабочих — только на 38 %. Впрочем, несмотря на непрерывные попытки правительства улучшить положение советского потребителя, он по-прежнему имел дело с некачественными товарами, плохим сервисом и тесными квартирами, Уровень жизни среднего украинца далеко отставал не только от стандартов Западной Европы или Северной Америки, но и от жителей государств коммунистической Восточной Европы.
Общественное сознание советских украинцев. Каково же было отношение украинцев к советской социально-экономической и политической системе? Ответ на такой вопрос всегда оставался весьма затруднительным, особенно в случае с обществом, где совсем недавно начали публиковать результаты опросов общественного мнения, проводимых, как правило, по тщательно подобранному кругу тем. Тем не менее, опираясь на материалы многочисленных статей и дискуссий в советской прессе, интервью с эмигрантами из СССР и рассказы побывавших здесь туристов, можно составить представление об основных чертах, характеризующих взгляды и настроения советских украинцев 1970 — 80-х годов.
Было похоже, что в целом большинство советских украинцев принимали советский режим как законную власть и идентифицировали себя с ним. Из-за монополии государства на информацию и благодаря интенсивной пропаганде они в лучшем случае имели только весьма смутные представления о несчастьях, принесенных украинцам советской властью в «далеком» прошлом. Значительно большую роль в формировании их образа мыслей играл тот факт, что советская система принесла им повышение уровня жизни, установила относительное равенство социальных групп, значительно улучшила сферу социального обеспечения, облегчила доступ к образованию, создала многочисленные возможности для достижения жизненного успеха. Многие советские украинцы гордились мощью и престижем СССР, важной частью которого они считали себя.
С этими в основном положительными взглядами и настроениями сочетались элементы реального или потенциального неудовлетворения. Замедление экономического роста обострило вопрос о преимуществах Сибири и Средней Азии, достигаемых за счет Украины. Сузились и возможности социального развития. Возрастало глухое недовольство среди украинских партийных лидеров, бюрократии и хозяйственников по поводу монополии Москвы на принятие решений. Вновь начала поднимать голос против русификации украинская культурная элита. Согласно советским социологическим исследованиям 1984 г. уровень недовольства был гораздо выше в Украине, чем по СССР в целом. На вопрос о причинах этого ученые не могли, впрочем, дать определенный ответ.
Советское руководство особенно беспокоило падение интереса к марксистско-ленинской идеологии в Украине и СССР в целом. С начала 1960-х западная интеллигенция уже обсуждала проблему «смерти идеологии» и прихода «постидеологической эры» на индустриальный Запад. Похоже, что подобный идеологический спад происходил и в Советском Союзе. Власти, разумеется, отказывались признать это однако западные аналитики пытались дать объяснения феномену «деидеологизации». В упрощенном виде их аргументация сводилась к следующему: процесс модернизации, охвативший Европу в XIX — начале XX в., сопровождался бурными изменениями и преобразованиями, вызвавшими чувства неустойчивости и растерянности. Возникла необходимость в идеологическом анализе, объяснении ситуации, выборе пути развития. Однако модернизация со временем принесла свои плоды: судя по социальному климату в индустриальных странах, она дала относительную стабильность. В результате уменьшилась потребность в идеологии, служившей ориентиром во времена быстрых перемен.
Как бы то ни было, совершенно ясно, что, невзирая на постоянное «промывание мозгов», влияние марксизма-ленинизма на украинцев слабело. Что же до украинского национализма, то он много десятилетий назад был вычеркнут из мировоззрения украинцев, особенно в его крайнем, интегральном варианте. Таким образом, два главных идеологических течения новейшей истории Украины уже не играли в ее жизни такой роли, как раньше.
Идеологическая убежденность, преданность всегда были главными требованиями советской системы, поэтому ослабление этих чувств вело к ощутимой утрате оптимизма и перспективы среди мыслящей части общества. Пытаясь заполнить пробел, правительство удвоило усилия по воспитанию советского патриотизма. Однако для многих более притягательным средством, заполнившим духовную и идеологическую пустоту, стала религия.
Впрочем, среди огромного большинства населения возрастала тяга к тому, что на Западе считают ценностями среднего класса, а в СССР называли «буржуазным потребительством». Советские обозреватели отмечали, что молодежь, невзирая на то, что ее предназначением является строительство нового общества, как правило, стремится получить выгодную и престижную работу и предпочитает профессии инженеров, ученых и врачей, вовсе не желая пополнять ряды пролетариата. Немало молодых людей устремляли свои помыслы и усилия к тому, чтобы раздобыть высококачественные потребительские товары с Запада. Очевидно, что большая часть советской молодежи явно не соответствовала тому идеалу, к которому стремился Ленин.
Перестройка
Со смертью в 1982 г. Леонида Брежнева начался переходный период в деятельности советского руководства. Непосредственным преемником Брежнева стал умный, опытный и жесткий политик, бывший шеф КГБ Юрий Андропов, готовый к тому, чтобы начать радикальные преобразования. Однако, пробыв у власти менее двух лет, он умер, а его место занял старый и немощный Константин Черненко, представлявший интересы «старой гвардии», не желавшей проводить реформы, столь явно необходимые для СССР. Однако и он умер вскоре после прихода к власти. Похоронные церемонии умиравших друг за другом престарелых советских лидеров, ставшие слишком частыми, со всей очевидностью показали необходимость выдвижения более молодого, энергичного и способного к новаторству руководства. В результате в 1985 г. партийная верхушка избрала на высший в стране пост андроповского протеже Михаила Горбачева. С его приходом к власти на передний план вышло новое поколение партийных аппаратчиков. Разумный, более интеллектуально подготовленный и прагматичный Горбачев и его соратники были первой генерацией советских лидеров, выдвинувшихся не при Сталине.
Несмотря на глубоко укоренившуюся в партии и обществе оппозицию консервативных сил, Горбачев начал перестройку советской системы, особенно застойной экономики, рассчитывая сделать ее более эффективной, мощной и производительной. Для достижения своих целей Горбачев избрал новый, «демократический» стиль руководства, создавая впечатление близости его режима к народу, призывая к гласности в управлении страной и плюрализму мнений — в рамках социалистического выбора.
Чернобыль. Прежде чем горбачевские реформы сказались в Украине, она была потрясена катастрофой колоссальных масштабов и глобального значения. 26 апреля 1986 г. взорвался реактор мощной Чернобыльской атомной электростанции, расположенной в 130 км севернее Киева. Огромное радиационное облако, несравнимо большее, чем то, что образовалось при бомбардировке Хиросимы, покрыло окрестности Чернобыля, а затем прошло над территориями Белоруссии, Польши и Скандинавии, заражая целые районы. Мир столкнулся с тем, чего он боялся больше всего,— с ядерной катастрофой.
Советские власти, следуя своей традиционной манере, пытались замолчать катастрофу, которая, как выяснилось впоследствии, была результатом ошибок и халатности персонала станции и неудачной конструкции реактора. Когда дальнейшее молчание стало невозможным, Москва признала факт аварии и обратилась за технической помощью к западным специалистам. Советским инженерам удалось погасить пылающий реактор и замуровать его в гигантском «саркофаге». Согласно советским источникам, в результате катастрофы погибло 35 человек (многие западные специалисты считают, что число жертв было намного большим), госпитализировано несколько сотен, а воздействие больших доз радиации повысило угрозу заболевания раком для сотен тысяч людей. Приблизительно 135 тыс. человек (большинство из них — украинцы из чернобыльской зоны) пришлось покинуть свои дома, многим из них — навсегда. Обширные районы от Чернобыля до самой Лапландии понесли огромный и долговременный экологический ущерб.
С 1970 г., когда началось строительство электростанции в Чернобыле, в Украине существовала оппозиция решению Москвы строить огромную атомную электростанцию в республике, богатой энергетическими ресурсами, да еще так близко от Киева. В результате в республике ширилось возмущение против безответственного, волюнтаристского решения Москвы, навязавшей Украине эту «бомбу замедленного действия». Кроме того, были свидетельства, что катастрофа привела к усилению напряженности в отношениях между украинским и союзным партийным руководством, перекладывавшими вину друг на друга. В любом случае совершенно очевидно, что Москва не собиралась менять своих планов даже после Чернобыля, намереваясь превратить Украину в центр растущей ядер-ной энергетики. Экологические проблемы, таким образом, превращались еще в одну точку противостояния между Кремлем и украинцами.
Горбачевская гласность и Украина. Становилось все более явным, что в Москве, несмотря на серьезную оппозицию со стороны консерваторов в партийно-государственном «истеблишменте» и скептические настроения общественности, горбачевские реформы все же пробивают себе дорогу, особенно в области культуры. Основные газеты уже отражали новые настроения открытости и самокритики; популярный журнал «Огонек» во главе с новым редактором — поэтом из Украины Виталием Коротичем неустанно громил культ Сталина и остро критиковал злоупотребления бюрократии и милиции; стали публиковаться русские поэты, открыто придерживавшиеся антисоветских взглядов; общественная организация «Память», занимавшая воинственные антимарксистские позиции и проповедовавшая русский национализм и антисемитизм, не подвергалась преследованиям.
В сравнении с этим проявления «новых веяний» в Украине были значительно более редкими и приглушенными. Осмотрительность украинцев можно было понять. Киев оставался вотчиной закоренелого консерватора Щербицкого — единственного удержавшегося в Политбюро ЦК КПСС обломка брежневского режима. К тому же украинский КГБ все еще имел репутацию самого репрессивного в СССР. И наконец, украинская интеллигенция слишком хорошо помнила, как она жестоко «обожглась», с энтузиазмом поверив хрущевским преобразованиям 1960-х.
Несмотря на все эти сдерживающие факторы, среди интеллигенции начали проявляться первые признаки подъема в поддержку реформ. Осенью 1987 г. в Киеве образовался Украинский культурологический клуб. Среди его основателей было много бывших диссидентов, стремившихся нащупать границы гласности путем обсуждения таких политически острых проблем, как голодомор 1932—1933 гг., тысячелетие христианства в Украине или борьба за независимость 1917—1920 гг.
Во Львове — этом центре национально сознательных западных украинцев — гласность получила более широкую и активную поддержку. В июне-июле 1988 г. здесь было проведено несколько несанкционированных властями беспрецедентных по масштабам митингов. На демонстрациях, организованных бывшими диссидентами — Чорноволом, братьями Горынями, Игорем и Ириной Калинец и деятелем нового поколения Иваном Макаром, звучали требования установить во Львове памятник Тарасу Шевченко и монумент в память жертв сталинизма. Эти деятели выступали также против партийных бюрократов, избравших себя делегатами от Львова на готовившуюся XIX Всесоюзную партконференцию в Москве. Они же открыто говорили о многочисленных национальных притеснениях украинцев. Львовский КГБ отреагировал обычным способом: организаторы митингов и демонстраций были обвинены в «антисоветской деятельности» и некоторые из них арестованы. Это лишний раз подтвердило, что украинцев ожидает еще очень долгий путь к настоящей демократии.
Несколько раньше представители прорежимного Союза писателей УССР (которым самой природой было предписано не допустить упадка украинского языка) столкнулись с консерваторами из окружения Щербицкого из-за вечной проблемы русификации и статуса украинского языка. В июне 1986 г. ряд украинских писателей, среди которых были Олесь Гончар, Дмитро Павлычко, Иван Драч и Сергий Плачинда, открыто осудили процесс вытеснения украинского языка из школьного обучения, а Союз писателей создал специальную комиссию для связи с учебными заведениями. В апреле 1987 г. министр просвещения УССР М. Фоменко представил комиссии приводящий в уныние, но вполне предсказуемый отчет. В соответствии с ним в Украине действовало около 15 тыс. украинских школ, т. е. 75 % всех школ республики, в то же время в 4,5 тыс. русских школ, составлявших менее 22 % общей численности, обучалось больше половины всех школьников. Еще более неестественным было положение в Киеве: здесь из 300 тыс. учеников на украинском языке обучалось только 70 тыс.
Впрочем, эта статистика не обеспокоила партийных функционеров. Щербицкий же вообще довольно своеобразно прокомментировал проблему, выразив надежду, что использование русского языка не будет снижаться. В целом создавалось впечатление, что партийный «истеблишмент» Украины, становясь более восприимчивым к некоторым аспектам горбачевской модернизации, вовсе не спешит изменять своих позиций в национальном вопросе.
Так, в частности, входили украинцы в четвертый год перестройки...
* * *
Период, названный позднее застойным, и впрямь был настоящим торжеством политической серости, безверия, лжи и приспособленчества. Распространяясь с быстротой раковой опухоли, эта атмосфера готова была пронизать и поглотить все советское общество. Огромный и неуклюжий имперский маховик совершал свои обороты лишь по инерции, исчерпывая последние ресурсы и работая на самопоглощение. Однако он все еще был способен подмять под себя любого несогласного. И этот порядок вещей настолько укоренился в сознании многих, что, казалось, никакая сила не в состоянии поколебать его.
В такой ситуации если и можно было ждать каких-то перемен, то только сверху. Оттуда они и последовали. Выпестованные тоталитарной системой, плоть от плоти ее, «архитекторы перестройки» вряд ли думали уйти намного дальше привычной формулы «менять, ничего не меняя». Но последствия их во многом декоративных реформ оказались поистине непредсказуемыми и плохо поддающимися контролю — как внутри страны, так и в международном масштабе. Так громко произнесенное в горах слово может вызвать целую лавину,
На первых порах «перестроечная» эйфория, охватившая центр, мало затронула периферию все еще монолитной империи. Поначалу украинцы с их веками выработанным скепсисом .тишь наблюдали за газетными и телевизионными сражениями московских демократов и консерваторов. Но изголодавшееся по переменам общество постепенно приходило в движение. Вместе с тем украинцы твердо знали одно: пека у власти Щербицкий, в Украине не сдвинется с места ничего. Однако Москва, в течение короткого времени сменившая практически всех руководителей республик, медлила. И, как показали дальнейшие события, медлила не напрасно.
В первые десятилетия своего существования советский режим был самым радикальным и новаторским в мире. Однако в 1960-е годы отличительной чертой его внутренней политики стал крайний консерватизм. Боясь, что перемены принесут непредсказуемые и не желаемые последствия, стареющая бюрократическая элита СССР предпочла сохранение системы, созданной Сталиным, правда, несколько смягчив ее. Для Украины это в первую очередь означало, что основные решения, касающиеся ее, по-прежнему будет принимать Москва, а не Киев. При этом роль русификации в «сплочении» многочисленных народов СССР не только оставалась прежней, но и усиливалась.
Однако даже всемогущий и вездесущий советский бюрократический аппарат не мог уже удержать полный контроль над обществом. Среди интеллигенции распространялось инакомыслие, невозможное при Сталине. Еще более неожиданным стало расхождение (пусть и на короткое время) взглядов и позиций украинского партийного руководства с курсом Кремля. Хотя советская система в целом оставалась непоколебимой, в населении возрастал скептицизм по поводу ее дееспособности и особенно возможности повысить уровень жизни. К середине 1980-х необходимость перемен стала неоспоримой. Поэтому советская олигархия нашла в своей среде человека, способного осторожно проводить реформы. Однако в Украине эти перемены шли очень медленно и в ограниченных рамках. Впрочем, достаточно было и того, что режим признал нерешенными многие политические, культурные и экономические проблемы, которые раньше считались несуществующими.
Люди в «верхах»
Леонид Брежнев, как и его предшественник Хрущев, был по происхождению русским и пришел к власти во многом благодаря тесным связям с Украиной. В отличие от импульсивного и непоследовательного Хрущева Брежнев был более осмотрителен, всегда опираясь на одобрение своей политики советской олигархией взамен на гарантии стабильности ее положения. Поэтому его 18-летнее правление было отмечено нарастанием консервативных тенденций, хотя уже не тоталитарных, а больше авторитарных (известный советолог Мерл Фэйнсод дала процессу медленного отхода советского режима от сталинизма остроумное название «закон убывания диктаторов»). Впрочем, если действенность власти и не была теперь такой беспредельной, как при Сталине, она все же, без сомнения, оставалась в руках партии и использовалась для расширения советского влияния за рубежом и сохранения полного контроля внутри страны.
Шелест и Щербицкий. В брежневский период в Украине было два партийных лидера — сначала Петро Шелест, которого затем сменил Володимир Щербицкий. Их практическая деятельность, несмотря на серьезные различия в позициях, довольно наглядно иллюстрирует те проблемы, с которыми приходилось сталкиваться украинским политическим руководителям, и тот контекст, в котором осуществлялась политика республиканского уровня в СССР до недавних лет.
Пребывание Шелеста на посту первого секретаря ЦК КПУ продолжалось с 1963 по 1972 г. и было отмечено ростом национального самосознания украинцев. Скудные данные, которыми располагают западные исследователи, дают основание полагать, что этот процесс был результатом попыток Шелеста отстаивать украинские интересы в СССР. Конечно же, Шелест не был скрытым националистом. Во многих отношениях он был куда более «непоколебимым» коммунистом, чем его хозяева в Москве. Многое говорит о его твердых антизападнических позициях, он поддерживал вторжение в Чехословакию в 1968 г. (видимо, боясь, что реформистская «зараза» проникнет отсюда в Украину), пренебрегал интересами Западной Украины, выступал против каких-либо послаблений для рабочих и, конечно же, отдавал все предпочтения развитию тяжелой промышленности, а не производству предметов потребления. Видимо, его твердость в некоторых вопросах докучала даже Брежневу.
Однако озабоченность Кремля вызывали совсем иные моменты в поведении Шелеста. Выглядело так, что украинский руководитель вполне серьезно относится к идее автономии Украины, закрепленной в Конституции, и принципу равноправия народов СССР. Исходя из этого он не собирался мириться с ролью «старшего брата», которую играли в Советском Союзе русские. Не исключено, что он хотел для Украины такого же статуса, какой имели Польша, Чехословакия или Венгрия, чьи специфические экономические и культурные нужды признавались Москвой.
Главной заботой Шелеста были экономические интересы Украины. Он требовал большего участия республики в составлении общесоюзных планов и не выявлял особого энтузиазма по поводу экономического развития Сибири, которое влекло за собой сокращение капиталовложений в украинскую экономику. Когда группа украинских экономистов с цифрами в руках доказала ему, что Украина экономически больше дает Советскому Союзу, чем получает, Шелест стал сторонником принципа паритета, в соответствии с которым Украина должна получать от СССР фонды, товары и услуги адекватно своему вкладу в общесоюзную копилку.
Еще более рьяно Шелест защищал права украинцев в области языка и культуры. В его речах звучали призывы к украинцам беречь свое главное сокровище — «прекрасну українську мову». В 1965 г. министр просвещения Украины и ближайший сторонник Шелеста Юрий Даденков выступил за расширение сферы использования украинского языка в университетах и институтах. А в 1970 г. в книге «Україно наша Радянська» Шелест прямо или косвенно подчеркивал мысль об исторической автономности Украины, о прогрессивной роли казачества, в нежелательном для Москвы тоне писал об эксплуатации Украины царизмом и о впечатляющих достижениях советской' Украины. Очевидно, что гордость Шелеста за свою республику,. так быстро преобразившуюся из отсталого аграрного края в современное, технологически развитое общество, была чрезмерно великой для представителя высшего партийного иерархата.
Как можно объяснить такое «местничество» в дисциплинированном, опытном и преданном коммунисте — члене Политбюро — высшего органа власти Советского Союза? Скорее всего Шелест и многие его сторонники в Украине принимали за чистую монету провозглашенное Советами равноправие наций. Они не видели ничего взаимоисключающего в достижении общесоюзных целей, модернизации Украины и сохранении украинской культуры. Во многом уподобляясь Скрипнику, Шелест также, видимо, считал, что лучший способ укрепления здесь советской власти — не подавление Украины, а максимальное удовлетворение ее экономических и культурных нужд. Кроме того, он решил, что его успехи в управлении республикой во многом будут зависеть от сотрудничества с украинской культурной, научной и политической элитой, а это требовало усиленного внимания к ее специфическим заботам.
В мае 1972 г. Шелеста отозвали с поста, обвинив в «мягкости» к украинскому национализму и потакании экономическому «местничеству». Его место занял Щербицкий, ярый оппонент Шелеста, давний член брежневского «днепропетровского» клана, украинец по происхождению. Вполне в духе времен братоубийственной борьбы за гетманскую булаву XVII— XVIII вв. Щербицкий, стремясь «повалить» Шелеста, постоянно засыпал Москву доносами о «местном патриотизме» последнего. Пребывание Щербицкого на посту лидера КП У стало своеобразным рекордом продолжительности. В чем же причины такого «блестящего» успеха? Видимо, главной следует считать политику полного, безоговорочного, рабского подчинения Москве. Щербицкий был настолько послушным исполнителем распоряжений центра, с такой поспешной готовностью жертвовал экономическими интересами Украины, так способствовал русификации республики, что мог бы войти в историю как великолепный образчик «малоросса».
В 1973 г., опираясь на помощь своего идеологического надсмотрщика Валентина Маланчука и шефа украинского КГБ В. В. Федорчука, Щербицкий провел относительно умеренную чистку партии, в результате которой было исключено 37 тыс. человек, предположительно сторонников Шелеста. В полную противоположность своему предшественнику Щербицкий демонстративно пользовался русским языком в официальной деятельности, поддерживал возобновление диктата центра над украинской экономикой и осуществление огромных капиталовложений в Сибирь. Кроме того, он был сторонником жестокого и безоговорочного подавления инакомыслия.
Впрочем, вся эта его «верная служба» не принесла ему главного, чего он, собственно, больше всего и добивался: продвижения на высшие должности в Москве, возможно даже на место преемника Брежнева. Поэтому в начале 1980-х годов появились признаки того, что Щербицкий стал уделять больше внимания укреплению своих позиций в Украине, улучшая свои отношения с культурной элитой и уже не так безоглядно реализуя здесь ассимиляторскую политику Москвы. С приходом к власти в 1985 г. реформаторски настроенного Михаила Горбачева стали поговаривать, что дни Щербицкого на посту руководителя украинских коммунистов сочтены. Однако, к удивлению многих, он еще долго оставался на своем посту, возможно благодаря поддержке антиреформаторских сил в Кремле.
Если давать оценку политике двух главных политических лидеров Украины 1960—80-х годов, какие выводы можно сделать относительно их взглядов на Украину и ее роль в Советском Союзе? Не подлежит сомнению, что и Шелест, и Щербицкий видели будущее Украины только сквозь призму коммунистической идеологии в рамках советской системы. Ни один из них даже помыслить не мог о независимости Украины. И каждый на свой манер был ярким примером того, какой жесткий контроль осуществляет Москва над украинским партийным руководством.
Однако судьбы этих двух людей наглядно демонстрируют и то, что даже в условиях советской политической системы могли возникать неожиданно противоречивые подходы к политике относительно Украины. Как сторонник равенства наций и их сбалансированного экономического развития в СССР, Шелест хотел, чтобы с Украиной обращались как с автономным государством в составе настоящей, а не фиктивной федерации. С одной стороны, существенная поддержка, которую оказала Шелесту не только украинская интеллигенция, но и часть партийного аппарата республики, показала, что национал-коммунизм — или, по крайней мере, региональный или республиканский патриотизм — глубоко укоренились в Украине. С другой стороны, падение Шелеста со всей очевидностью напомнило, что подобные взгляды по-прежнему неприемлемы для Москвы.
Поведение и политику Щербицкого можно в определенной степени сравнить с действиями западного управляющего, менеджера. Для такого человека СССР представляется чем-то вроде огромной корпорации с центром в Москве. В этом варианте Украина являлась не чем иным, как районом расположения важных отраслевых предприятий, который, если им успешно управлять в соответствии с пожеланиями кремлевских хозяев, может стать важной ступенькой в карьере на пути к верхам власти внутри этой корпорации. Отсюда если интересы «общего дела» требовали стандартизации (русификации) в Украине, Щербицкий был готов сделать это не раздумывая, еще и доказывая при этом, что приверженность «местным особенностям» снижает эффективность и стоит на пути прогресса. Когда от Украины требовалось, истощая собственные ресурсы, помогать развитию какой-то другой части «корпорации», Щербицкий не заставлял себя ждать, демонстрируя способность к «широте мышления». Но главная проблема такого «отраслевого» мышления, являющегося новым изданием старого «малороссийства»,— в том, что его носители не учитывают одной особенности: дело им приходится иметь не только с административными или социально-экономическими единицами, а с целыми народами.
Коммунистическая партия Украины. Роль и влияние Шелеста и Щербицкого выходили далеко за пределы УССР Оба они, каждый в свое время, были крупными политическими игроками Союзного уровня — прежде всего благодаря быстрому росту КПУ после второй мировой войны, особенно после смерти Сталина. С приходом к власти Хрущева численность членов республиканской партийной организации быстро возросла. Этот прирост, значительно больший в Украине, чем в других республиках, продолжался в 1969-е и в начале 1970-х годов. Если в 1958 г. членов партии в Украине насчитывалось 1,1 млн, то ж 1971 г. эта цифра достигала 2,5 млн. Более равномерным стало распределение партийных кадров в республике. Раньше большинство их концентрировалось в русифицированных Донбассе и Днепропетровщине на юго-востоке. При Хрущеве в составе украинской парторганизации заметно возросло представительство центральных и западных районов Украины.
Эти изменения сразу же сказались и на новом поколении политических руководителей. Больше, чем когда-либо ранее, в составе руководства республики стало украинцев. Так, в 1964 г. из 33 высших партийных функционеров 30 были украинцами. В 1961 г. удельный вес представителей Украины в составе ЦК КПСС достиг беспрецедентной цифры — 20 %. Благодгцэя необычайно быстрому росту и тесным связям с Кремлем КПУ претендовала на репутацию «образцовой» парторганизации в СССР. Однако при этом было ясно, что ощущение своей самоценности и значимости приведет украинскую элиту к недовольству сверхцентрализаторской политической и экономической политикой Кремля, что, кстати, и вызвало автономистские устремления Шелеста. А то, что их поддерживала большая часть партийного аппарата, вполне очевидно: за отставку Шелеста проголосовали только три из 25 секретарей областных парторганизаций Украины.
Падение Шелеста означало неудачу всей КПУ. Замедлился ее численный рост, представительство в ЦК КПСС снизилось до 15 %. Тем не менее способность сторонника политики «твердой руки» Шербицкого столь долго удерживаться у власти свидетельствовала о том, что руководимая им КПУ остается фактором немаловажной значимости в советской политической системе.
Диссиденты
В 1960—70-х годах в Советском Союзе появился примечательный феномен, когда небольшой, но постоянно .растущий круг людей, обычно называемых диссидентами, стал открыто критиковать политику правительства и требовать соблюдения гражданских, религиозных и национальных прав. Как же после десятилетий террора, в условиях жесткого идеологического контроля и постоянного «промывания мозгов» мог возникнуть этот достойный удивления вызов режиму? В значительной степени диссидентство было результатом десталинизации, процесса ослабления «паралича страха», начатых Хрущевым. Дозированные разоблачения страшных преступлений сталинской эпохи вызвали разочарование и скептицизм относительно других сторон режима. В результате, когда Брежнев начал сворачивать политику либерализации это вызвало протест, особенно интеллигенции.
Диссидентское движение в СССР условно можно разделить на три течения, которые, впрочем, часто сливались. Благодаря своей приближенности к западным корреспондентам наибольшую известность получило правозащитное, или демократическое, движение, базировавшееся в Москве. Большинство его участников представляла русская интеллигенция, а среди его лидеров были такие светила, как романист Александр Солженицын и физик-ядерщик Андрей Сахаров. Другим видом инакомыслия было религиозное диссидентство. В Украине и других национальных регионах диссидентское движение выкристаллизовывалось вокруг национальных проблем, обычно тесно взаимосвязанных с вопросами гражданских прав и свободы совести.
Первоначально ядро украинских диссидентов сформировалось в основном за счет «шестидесятников» — нового поколения литературно-творческой интеллигенции, совсем недавно ставшего известным. К нему относились Лина Костенко, Василь Симоненко, Иван Драч, Иван Свитличный, Евген Сверстюк, Микола Винграновский, Алла Горская, Иван Дзюба. Позднее к нйм примкнули Василь Стус, Михайло Осадчий, Игор и Ирина Калинец, Микола Горбаль, Иван Гель, братья Горыни. Поразительно, однако общей чертой лидеров этой группы было то, что все они представляли собой образцовый продукт советской системы просвещения и воспитания и начинали делать многообещающую карьеру. Некоторые вообще были убежденными коммунистами. Сосредоточенные в основном в Киеве и Львове, они были выходцами из разных регионов республики (большинство — из Восточной Украины, однако многие были тесно связаны с ее западными регионами, где в свое время работали или учились). Еще одной примечательной особенностью украинских диссидентов является их социальное происхождение: в основном они были выходцами из села и относились к первому поколению городской интеллигенции. Возможно, этим объясняются наивный идеализм и усложненность аргументации, нередко характерные для го заявлений. В целом они представляли собой весьма немногочисленный, плохо организованный конгломерат людей.
В Украине насчитывалось не более 1 тыс. активных диссидентов. Правда, количество сочувствующих им, по всей вероятности, достигало многих тысяч.
Против чего и за что боролись диссиденты? Как и в любой группе интеллигенции, среди них наблюдались значительное разнообразие и противоречивость во взглядах. Один из известнейших диссидентов — литературный критик Иван Дзюба одинаково стремился как к достижению гражданских свобод, так и к реализации национальных прав. Он четко сформулировал свою цель: «Я предлагаю... только одну вещь: свободу — свободу честного, публичного обсуждения национальных проблем, свободу национального выбора, свободу национального самопознания и самосовершенствования. Однако сначала и в первую очередь должна быть свобода на дискуссию и несогласие». Национал-коммуниста Дзюбу беспокоил колоссальный разрыв между советской теорией и практикой, особенно в области прав наций, и он призывал власти ликвидировать этот разрыв для блага и советской системы, и украинского народа. Историк Валентин Мороз, напротив, продолжил интеллектуальные традиции украинского интегрального национализма и не скрывал своего отвращения к советской системе и надежды на ее гибель. И все же главным образом диссиденты выступали за реформы в СССР, а не за революцию или отделение Украины. Они были против национального угнетения в Украине и за гражданские права в СССР.
Западные исследователи украинского диссидентского движения расходятся во мнениях относительно мотивов и условий, побуждавших людей к открытому протесту. Александр Мотыль полагает, что в Украине, как и в целом по СССР, это была смена политического курса советского руководства: хрущевскую «оттепель» сменили брежневские попытки повернуть этот процесс вспять — в результате возникло диссидентское движение. Конечно же, открыто проукраинская линия Шелеста стала дополнительным стимулом для украинской интеллигенции высказывать свое недовольство. Всеволод Исаив и Богдан Кравченко утверждают, что диссидентство в первую очередь было вызвано социально-экономическими неурядицами. Учитывая поддерживаемый Москвой колоссальный приток русских в Украину, они считают, что конкуренция за «место под солнцем», возраставшая между привилегированными русскими и заявлявшими о своих правах украинцами, подталкивала последних к поддержке требований диссидентов о большей самостоятельности Украины. В любом случае диссидентское движение явно было. новейшим вариантом противостояния украинской интеллигенции и российской имперской бюрократии, длившегося из поколения в поколение.
Проявления диссидентства. Первые проявления диссидентской активности приходятся на конец 1950-х — начало 1960-х годов, когда в Западной Украине возникло несколько небольших подпольных групп. Самой известной стала так называемая «группа юристов», возглавленная адвокатом Левком Лукьяненко. Члены группы готовились к агитации за использование Украиной ее конституционного права на выход из СССР. Раскрыв эти организации, власти расправились с ними, проведя серию закрытых судов, закончившихся жестокими приговорами.
Однако инерция десталинизации продолжала сеять беспокойство среди интеллигенции. В 1963 г. поначалу официозная конференция по проблемам украинской культуры и языка в Киевском университете, собравшая больше 1 тыс. участников, превратилась в открытую демонстрацию против русификации. Приблизительно в это же время традицией стали ежегодные собрания интеллигенции и студентов возле памятника Шевченко в Киеве (официально — для того чтобы читать стихи поэта, на самом деле — с целью критики культурной политики режима). Подозрительный пожар 1964 г, уничтоживший собрание украинских книг и рукописей в библиотеке Академии наук, вызвал бурю протестов среди ведущих деятелей литературы. Опасаясь, что ситуация выйдет из-под контроля, Кремль решил покончить с диссидентами во всем СССР. В Украине результатом этого решения стали аресты в конце 1965 г. двух десятков Наиболее активных диссидентов. Рассчитывая запугать сочувствующих, власти решили провести открытые процессы. Однако этот прием ударил по ним самим, поскольку вызвал новую волну протестов.
Свидетель процессов, происходивших во Львове, молодой журналист Вячеслав Чорновил, искренний коммунист, распространил разоблачительный сборник статей и документов «Лихо з розуму» (на Западе он был издан под названием «Записки Чорновола»), в котором раскрывалась вся подноготная незаконных и циничных манипуляций правосудием со стороны властей. Дзюба в свою очередь осудил аресты в пылкой речи, обращенной к большой аудитории в киевском кинотеатре «Украина». Он также послал Шелесту и Щербицкому свою работу «Інтернаціоналізм чи русифікація?» — тонкий, эрудированный и разоблачительный анализ теории и механизма русификации в Украине. В 1970 г., после своего ареста за антисоветскую агитацию и пропаганду, Мороз написал «Репортаж із заповідника імені Берії» — эмоциональное изобличение жестокости советского официоза, приводящего к деградации отдельные личности и целые народы. С целью помешать властям изолировать диссидентов друг от друга и от общества, а также намереваясь информировать о советских репрессиях мировую общественность, украинские диссиденты в 1970 г. начали тайно печатать журнал «Український вісник». КГБ сумел пресечь распространение этих материалов в Украине, однако предотвратить их проникновение на Запад не удалось. С помощью украинских эмигрантов они были опубликованы и получили широкую огласку, что вызвало замешательство советских властей.
После падения Шелеста в 1972 г. Щербицкий вместе с партийным идеологом Маланчуком и шефом КГБ Украины Федорчуком устроил массовый погром инакомыслящей интеллигенции, сопровождавшийся сотнями арестов и намного более жестокими, чем в 1965—1966 гг., приговорами. Открытых диссидентов, а также всех, кто подозревался в «неблагонадежности», вычищали из университетов, научных учреждений, редакций и т. д. Эта волна репрессий, напомнившая сталинские времена, травмировала целое поколение украинской интеллигенции и заставила многих или прекратить диссидентскую деятельность, или публично покаяться, как это сделал Дзюба.
«Українська Гельсинкська група». Поредевшие численно, но преисполненные решимости продолжать борьбу, диссиденты получили новый импульс в своей деятельности, когда в 1975 г. СССР подписал Заключительный акт Хельсинкских соглашений и формально-юридически дал обязательство соблюдать гражданские права своего народа. Считая, что они поймали Кремль на слове, диссиденты создали действовавшие легально и, как им казалось, на законной основе группы, главной целью которых было наблюдение за тем, как выполняются Хельсинкские соглашения. Первый Хельсинкский комитет был создан в Москве в мае 1976 г. Вскоре после этого, в ноябре 1976 г., в Киеве появилась «Українська Гельсинкська група». Подобные группы возникли также в Литве, Грузии и Армении.
Украинскую Хельсинкскую группу возглавил писатель Микола Руденко — комиссар времен второй мировой войны и бывший партийный чиновник в Союзе писателей Украины. Его близким соратником был Петро Григоренко — генерал советской армии, уволенный из ее рядов. Группа, насчитывавшая 37 человек, представляла собой настоящую мозаику с точки зрения политических взглядов ее членов. В нее входили такие диссиденты, как Нина Строката, Василь Стус, Левко Лукьяненко, Иван Кандыба, Надия Свитличная, Вячеслав Чорновил, уже отбывшие свои тюремные сроки; бывшие националисты, пережившие десятилетние сроки еще в сталинских лагерях, такие как Святослав Караванский, Оксана Попович, Оксана Мешко, Ирина Сеник, Петро Сичко, Данило Шумук и Юрий Шухевич (сын главнокомандующего УПА Романа Шухевича); религиозные активисты вроде православного священника отца Василя Романюка.
Две важных особенности отличали деятельность Украинской Хельсинкской группы от предыдущих этапов развития диссидентского движения в Украине. Первая заключалась в том, что группа, не будучи прорежимной организацией, тем не менее действовала открыто и претендовала на законное существование. Со времен установления советской власти в Украине ничего подобного не наблюдалось. Другой ее беспрецедентной чертой было то, что группа установила контакты с подобными организациями во всем СССР, пытаясь таким образом «интернационализировать» свою деятельность по защите гражданских и национальных прав.
Новое мышление явственно проступало и в программных документах группы. В них подчеркивалась ее ориентация на законность: именно в установлении власти закона в целом и в соблюдении прав личности в частности видели члены группы путь к разрешению общественных проблем. Именно из этих соображений они часто характеризовали свою деятельность как правозащитную. Как отмечал Иван Лысяк-Рудницкий, этот акцент на законности и истинной демократии — более, чем на идеологических моментах вроде национализма или марксизма, до сих пор владевших умами украинской интеллигенции,— означал коренной поворот в истории украинской политической мысли.
Хотя некоторые члены Украинской Хельсинкской группы в большей или меньшей степени сохраняли приверженность марксизму или национализму, взгляды их большинства можно проиллюстрировать отрывком из воспоминаний Данила Шуму-ка, в прошлом бывшего и националистом, и коммунистом, и проведшего почти 40 лет в польских, нацистских и советских лагерях: «Только демократия способна уберечь человечество от угрозы тирании как левого, так и правого толка. Лишь неограниченное, гарантированное законом право всех граждан высказывать, пропагандировать и защищать свои идеи может дать людям возможность контролировать и направлять политику правительств. Без этого права не может быть и речи о демократии и демократических выборах в парламенте. Там, где нет легальной оппозиции, пользующейся равными правами в парламенте и в народе, нет демократии... Я пришел к этому выводу после многих лет раздумий, обобщений и анализа, и они привели меня к критическому отношению как к коммунистам, так и к националистам донцовского типа».
В отличие от ксенофобии, характерной для оуновского варианта национализма, горячий патриотизм украинских диссидентов не сочетался с враждебностью к другим народам, даже к русскому. В 1980 г. в одном из их заявлений говорилось: «Мы понимаем, что означает жить под колониальным гнетом, и потому заявляем: народу, живущему в нашей стране, будут гарантированы широчайшие политические, экономические и социальные права. Все права национальных меньшинств и различных религиозных объединений гарантируются безусловно». Исходя из своих легалистских принципов члены Украинской Хельсинкской группы полагали, что лучший путь достижения независимости Украины — использование ее права на выход из СССР, гарантированного Конституцией. Наиболее эффективным способом «деколонизации» Советского Союза они считали проведение действительно свободных выборов народами СССР.
Впрочем, ни умеренность Украинской Хельсинкской группы, ни требования Запада к СССР соблюдать Хельсинкские соглашения не уберегли диссидентов от новых репрессий. К 1980 г. около трех четвертей членов Украинской Хельсинкской группы оказались в заключении со сроками от 10 до 15 лет. Оставшиеся находились в ссылке за пределами Украины или, для успокоения западной общественности, были высланы из СССР.
Религиозное диссидентство. Отдельным типом диссидентства в Украине было религиозное инакомыслие. Теоретически советская Конституция гарантировала свободу вероисповедания. На практике же режим использовал целую обойму средств, чтобы отвратить верующих от церкви. Сюда входили ограничения на религиозные издания, запрет преподавания религиозных дисциплин в школах с одновременным «атеистическим воспитанием», внедрение агентов КГБ в среду священнослужителей и церковную иерархию, закрытие церквей и, наконец, использование социально-экономических и образовательных санкций против тех, кто был тверд в своей вере. Тем не менее духовная пустота советской идеологии, с одной стороны, и чувство протеста против излишне жестокой тактики режима в религиозных вопросах, с другой, способствовали возрождению тяги к религии, особенно в сельской местности. Вместе с этим возрастала и воинственность части верующих.
Жесточайшие преследования режимом Украинской грекокатолической церкви («церкви в катакомбах») не привели к ее полной ликвидации. В последние несколько десятилетий тайные службы в Западной Украине отправляли 300—350 грекокатолических священников, возглавляемых несколькими епископами. Действовали даже подпольные монастыри и типографии. В 1982 г. священник Йосип Тереля организовал Комитет защиты Украинской греко-католической церкви, намереваясь добиваться ее легализации. Режим ответил арестами активистов, однако преданность украинцев Галичины и Закарпатья своей давней церкви не была поколеблена.
Православная церковь в Украине, официально именуемая Русской православной церковью, находилась в более благоприятном положении, поскольку признавалась правительством. Однако за это она заплатила сотрудничеством с властями, доходившим до прислужничества. В результате эта церковь отдавала предпочтение государственным интересам, а не религиозным потребностям, ее, особенно высшую иерархию, разъедали коррупция и лицемерие. Такое положение дел привело к тому, что часть рядовых священников, среди них жесточайшим образом преследуемый Василь Романюк, открыто осудили как свое руководство, так и советское государство за подрыв православия.
Судя по всему, наиболее воинственными и динамичными религиозными объединениями в Украине были баптисты и другие протестантские секты — пятидесятники, адвентисты и свидетели Иеговы. Они совершали богослужения в отдельных молельных домах, воспитывали детей в соответствии с постулатами их веры и часто отказывались регистрировать свои общины, затрудняя таким образом возможность контроля со стороны властей. Их фундаменталистские взгляды, ориентация на запросы простых людей, пылкая приверженность вере привлекали к ним многочисленных сторонников, особенно в Восточной Украине. В эти годы именно сектанты составляли непропорционально большую часть «узников совести» в СССР. Одним из главных лидеров баптистов до своего отъезда в США был пастор Георгий Винс.
Подавление диссидентов. Несмотря на свой идеализм и отвагу и одиозность поведения их преследователей, диссиденты не нашли широкой поддержки ни в Украине, ни в СССР в целом. Одна из причин этого состояла в том, что, обличая режим и требуя установления власти закона, диссиденты не сформулировали четкой политической программы. Кроме того, проблемы, которые они поднимали, как правило, не имели непосредственного отношения к заботам большинства населения — рабочих и колхозников. Поэтому социальная база диссидентского движения оставалась узкой и сводилась почти исключительно к интеллигенции.
Однако решающим фактором, обусловившим неудачи диссидентского движения, был перевес сил его противников. Против диссидентов была направлена вся мощь советской системы, прежде всего всемогущего КГБ. Обладая монополией на средства массовой коммуникации, режим обычно скрывал от общественности информацию о диссидентах. Если же она и появлялась, то в искаженном виде, выставляя диссидентов в невыгодном свете. Имея в распоряжении сотни тысяч офицеров, тайных агентов и осведомителей, КГБ, казалось, присутствует всюду и знает обо всем. Однако в отличие от сталинских времен секретная полиция уже не отличалась таким фанатизмом в физическом устранении действительных или предполагаемых диссидентов. Теперь она предпочитала изолировать их от общества, усиливая давление на них, запугивая, заставляя каяться или хранить молчание. Недовольные режимом оставались без работы, их дети лишались возможности получить образование, они могли даже потерять крышу над головой. Наиболее упорных упрятывали на продолжительные сроки в лагеря или в психиатрические лечебницы, где насильно пичкали препаратами, разрушающими личность. Задавив нескольких, КГБ успешно запугал многих.
По сравнению с Москвой украинский КГБ мог действовать более свободно. Изолированные от расположенных в Москве западных информационных агентств, украинские диссиденты — в отличие от их выдающихся русских и еврейских коллег — были лишены даже этого условного «зонтика гласности». К тому же проблема национальных прав украинцев мало интересовала Запад. Тем временем боязнь украинского национализма заставляла режим применять особенно жестокие репрессии именно в Украине. Отсюда и репутация украинского КГБ как самого жестокого в Союзе, и непропорционально большое количество украинских «узников совести» в лагерях.
Русификация
С точки зрения Кремля национальный вопрос в СССР был угнетающе сложной проблемой. В обществе, охватывающем около 100 различных наций и народностей и представлявшем собой весьма пеструю картину исторических, культурных и социальных ценностей и экономических интересов, советские лидеры должны были найти способ выработать какие-то общие для всех идеалы и цели. Выполняя эту сверхзадачу, советские идеологи послесталинского периода создали целый блок концепций, долженствующих затушевать национальные особенности народов СССР и, наоборот, подчеркнуть общее, сближающее их. В этом идеологическом багаже особое значение имели такие основополагающие моменты: идея расцвета наций, согласно которой все народы СССР переживали при советской власти невиданный прогресс; идея сближения, утверждавшая, что благодаря созданию общих политических, экономических и культурных условий развития наций они становятся ближе друг к другу; идея слияния — в соответствии с ней все народы СССР постепенно сливаются в одно целое; и, наконец, идея возникновения новой исторической общности — советского народа.
Весь этот идеологический «новояз», подразумевавший, что нации могут «расцветать», теряя свою самобытность, маскировал одно-единственное явление, которое всегда стояло на повестке дня, а при Брежневе вновь стало набирать силу: русификацию. Поскольку русские составляли большинство, поскольку они создали большевистскую партию и советскую систему, поскольку они занимали все ключевые позиции и поскольку их язык считался средством межнационального общения в СССР, именно они должны были играть роль цемента, скрепляющего Советский Союз. И советское руководство полагало, что чем больше народы СССР будут уподобляться русскому, тем сильнее будет чувство солидарности между ними. Однако многие западные исследователи и нерусские диссиденты в СССР считали «сближение», «слияние» и «советский народ» не более чем кодовыми обозначениями русификации нерусских народов.
Как мы успели убедиться, русификация была главным поводом для недовольства украинских диссидентов. Они отказывались принимать утверждение о том, что превалирование русского языка и культуры является неизбежным привеском к прогрессивной и вдохновляющей задаче создания нового типа «социальной и интернациональной общности — советского народа». По их мнению, акцент на особой роли русского языка был всего лишь старой песней на новый лад. В своей работе «Інтернаціоналізм чи русифікація?» Дзюба достаточно убедительно показал, что за новой русификацией стоят старый русский шовинизм и колониализм, упакованные в псевдомарксистскую идеологию. «Колониализм,— писал он,— может выступать не только в форме открытой дискриминации, но также и в форме «братства», что весьма характерно именно для русского колониализма». Широко цитируя Ленина, он пытался доказать, что в марксистско-ленинской идеологии нет положений, обосновывающих особое предпочтение, отдаваемое Кремлем русским.
В Украине пресс ассимиляции был особенно тяжелым во многом из-за языковой и культурной близости к русским; оттого-то украинцы и представлялись весьма удобным объектом русификации. К этому же обязывала экономическая важность Украины для СССР, не допускавшая возможности развития «сепаратистских» тенденций. Будучи относительно многочисленными, украинцы, помимо всего прочего, обладали потенциальным «решающим голосом» в межнациональных отношениях: если они держали сторону русских, этническая политика в СССР скорее всего сохраняла стабильность; если бы они вдруг приняли сторону нерусских народов, это могло подорвать господство русских и вызвать радикальные перемены в советской политической системе.
Русскоязычное население советской Украины (1979 г»)
Языковая проблема. В борьбе между советским руководством, стремившимся к созданию «советского народа», и украинцами, пытавшимися сохранить свою национальную самобытность, основная «линия фронта» проходила через вопрос о языках. При Брежневе Кремль вел систематическую весьма изощренную кампанию, направленную на расширение сферы использования русского языка и ограничение украинского, Преследуя эти цели, советское руководство могло рассчитывать на поддержку 10 млн русских, живших в Украине, и миллионов «малороссов» — украинцев по происхождению, но русских по языку и культуре. Оно к тому же располагало убедительными аргументами: русский был языком наиболее многочисленного и важного народа в СССР, он был единственным средством общения между народами, наконец, он являлся языком науки и международных отношений.
Власти имели в своем распоряжении целый набор средств прямого и косвенного давления на людей с целью заставить их пользоваться русским языком. Быстро росло применение его в учебных заведениях, и успехи в получении образования напрямую зависели от владения русским. Это относилось и к возможности сделать карьеру. Наиболее интересные и важные периодические издания в Украине выходили на русском языке, в то время как менее популярные печатались на украинском. Когда тиражи последних соответственно падали, власти имели прекрасное оправдание для их закрытия. Так, с 1969 по 1980 г. удельный вес журналов, издаваемых на украинском, снизился с 46 до 19 %; с 1958 по 1980 г. доля книг, публикуемых на украинском языке, уменьшилась с 60 до 24 %.
В городах социальный прессинг, понуждавший говорить по-русски, был особенно силен, украинский же оставался предметом пренебрежительным — как язык «селюков». Режим сознательно вырабатывал в украинцах комплекс неполноценности в отношении к родному языку и культуре. Это нашло отражение в том факте, что украинцы часто требовали для своих детей обучения на русском языке. «Какой толк в украинском? Чтобы добиться успеха, моим детям нужно хорошо владеть русским»,— часто можно было услышать от бывших крестьян, пытавшихся найти себе место в русифицированных городах. Некоторые представители украинской интеллигенции полушутя говорили, что если сегодня вводить украинизацию, евреи украинизируются за год, русские — за три, а для того чтобы убедить стремящегося к карьере честолюбивого «хохла» пользоваться родным языком, потребуется по крайней мере лет десять.
Человек, настойчиво пользовавшийся украинским языком, мог попасть под подозрение в политической неблагонадежности. Например, советские следственные органы с большим доверием и пониманием восприняли такое заявление одного из свидетелей в адрес поэта-диссидента Василя Стуса: «Я сразу понял, что Стус — националист, потому что он всегда говорил по-украински».
Насколько действенной оказалась языковая русификация? В Украине с 1959 по 1979 г. удельный вес украинцев, назвавших украинский язык родным, снизился с 93,4 до 89,1 %. Еще совсем недавно свыше 2 млн украинцев считали русский родным языком. В то же время только один русский из трех, живущих в Украине, учил украинский язык. Означало ли это, что гибель украинской культуры является только вопросом времени? Дальнейшее развитие подобных тенденций представляло бы будущность украинского языка весьма печальной. Пессимисты предсказывали исчезновение украинского языка в течение столетия.
Оптимисты же указывали, что если постоянные гонения на украинский язык до сих пор не уничтожили его, то он не отомрет и в дальнейшем. Они считали, что положение еґо не так уж плохо, как это кажется. Действительно, на определенных территориях, таких, как Донецкий промышленный район, Харьковская область, Черноморское побережье, украинский язык почти не используется. Однако благодаря постоянному притоку украинцев из сельской местности в Киев в последние годы, использование украинского языка постепенно расширяется в столице Украины. А в Западной Украине «мова» распространена намного больше, чем перед второй мировой войной. Таким образом, языковая проблема, всегда имевшая в Украине важнейшее значение, еще далека от своего окончательного разрешения.
Русские в Украине. Одним из главных методов русификации Украины заюиочался в поощрении миграции сюда русских и эмиграции в другие районы СССР украинцев. В общем плане эта политика проводилась под вывеской «плодотворного обмена кадрами» между республиками. Итак, если в Украину прибывало огромное количество русских с целью обогатить ее своими дарованиями, то из Украины в другие районы СССР в неменьших количествах выезжали на работу квалифицированные украинцы (которые впоследствии, как правило, русифицировались). Эти масштабные демографические перетасовки осуществлялись с целью перемешивания народов СССР и создания благоприятных условий для выработки у них чувства общности. Вообще следует заметить, что русские имели отличительную склонность выезжать за пределы своей республики. Эксперты объясняют эту особенность относительной бедностью русского села и распространенным мнением, что в Советском Союзе русские получают лучшие рабочие места в нерусских районах. Украина была для них особенно предпочтительной: здесь хорошие климатические условия, сравнительно высокий уровень социально-экономического и культурного развития; кроме того, ее культура и язык ближе всего именно русским,
Понятно, что эти миграционные процессы привели к резкому росту численности русских, живущих в Украине. В 1926 г. здесь насчитывалось 3 млн русских, в 1959 г. их количество возросло до 7 млн, а в 1979 г.— до 10 млн. Как всегда, русские в Украине имели тенденцию концентрироваться в основном в городах, особенно в Донбассе и на Юге. К концу 1980-х годов они составляли более 21 % населения, а их влияние намного превышало удельный вес в составе жителей.
Стремительный рост численности русских в Украине, конечно, не является результатом только миграционной политики. Такие национальные меньшинства в Украине, как евреи, греки, болгары, ассимилировались в русскую национальность. Как мы уже отмечали, подобное явление наблюдалось и среди украинцев. Этот процесс усилился благодаря высокому проценту межнациональных браков между русскими и украинцами. В 1970 г. около 20 % браков (30 % в городах и 8 % в селах) были этнически смешанными. Для сравнения можно вспомнить, что в начале столетия, когда большинство украинцев жили в относительно изолированных селах, только 3 % браков в Украине были смешанными.
С точки зрения быстрого роста русского присутствия в республике можно, вслед за Романом Шпорлюком, говорить о двух Украинах: «русской» и «украинской». В географических понятиях первая охватывает индустриальный Донбасс и города на Юге — территории, никогда не бывшие частью исторической Украины. В то же время в таких районах, как Правобережье, часть Левобережья, Западная Украина, всегда заселенных преимущественно украинцами, доминируют украинский язык и культура, особенно на селе. Впрочем, линию между «русским» и «украинским» можно провести и на ином уровне. Мир больших городов — политической, экономической и научной элиты, мир модернизации в целом — в основном русскоязычный. Мир села — колхозов и народных обычаев — в основном украиноязычный. Таким было положение во времена царизма. С помощью более изощренных методов эту ситуацию советское руководство сохраняло и до недавних лет.
Однако несмотря на то, что политика русификации была хитрой и всепроникающей, как никогда раньше, она не смогла остановить процесс формирования украинской нации. Всего лишь два поколения тому назад большинство восточных украинцев называли себя «малороссами», «хохлами» или «местными»; одно поколение назад многие западные украинцы обозначали себя регионально-культурническими терминами — лемки, гуцулы или русины. Сейчас их дети и внуки считают себя украинцами. Они уже не являются той разношерстной этнической массой, какой были в начале столетия. Даже представители других национальностей становятся украинцами. Например, тенденцию к ассимиляции выявляют поляки, живущие в Украине. Чувство регионального патриотизма выработалось и у русских, поколениями живущих здесь.
Даже урбанизацию уже нельзя и дальше рассматривать как путь к денационализации. Украинский исследователь В. В. Покшишевский считает, что город не только погружает неофитов в ассимиляторскую (русифицирующую) атмосферу, но и стимулирует «обострение этнического самосознания». Указывая на увеличение численности украинцев в Киеве, он полагает, что это — результат привлекательности Киева для украинцев вообще и, кроме того,— следствие «дальнейшей консолидации украинской нации и укрепления этнического самосознания». Покшишевский также отмечает: «Можно предположить, что часть киевлян после некоторых колебаний — считать ли себя украинцами — именно так и сделали абсолютно убежденно; все больше детей от смешанных браков также называли себя украинцами». Таким образом, как и в случае с языковой проблемой, успехи Кремля в области гомогенизации Украины никак нельзя было считать окончательными.
Социально-экономические изменения
В течение 1960-х годов украинское общество характеризовали масштабные социальные изменения: за 10 лет процент украинцев, живущих в городах, достиг 55 — это означало, чте большинство их превратилось в городских жителей. Согласно оценкам исследователей, к 2000 г. в городских центрах будет жить свыше 70 % украинцев. Ускоренная урбанизация была всемирным явлением, пережитым уже многими поколениями, и ее воздействие на украинцев было только вопросом времени. Тем не менее, поскольку население Украины всегда считалось по преимуществу сельским, а его культура, ментальность и национальное самосознание были глубоко проникнуты духом села, эволюцию этого общества хлеборобов в общество горожан действительно можно считать великим преобразованием.
Что же заставляло украинцев покидать свои села и в таких больших количествах перебираться в города? В целом причины те же, что и во всем мире: более широкие возможности трудоустройства, доступ к высшему образованию, привлекательное многообразие в выборе форм досуга, значительно более удобные бытовые условия. В результате наплыва украинцев города республики, эти многолетние бастионы неукраинского населения, стали наконец местом сосредоточения украинского большинства. Традиционная дихотомия между украинским селом и русским (или польско-еврейским) городом стала, судя по всему, уходить в прошлое.
Впрочем, процесс урбанизации в Украине имел свои примечательные черты. Будучи ускоренным, он все же не имел таких темпов, как в других частях СССР. Так, урбанизация в России, достигавшая в 1970 г. 62 %, по своим темпам сравнима с Японией и Западной Германией; в Украине же этот процесс развивался медленнее — темпами, более близкими к Восточной или Южной Европе. К тому же он происходил неравномерно в географическом отношении, будучи интенсивнее всего в восточных, чрезмерно индустриализированных (и русифицированных) регионах Донецка, Луганска, Днепропетровска и Запорожья. В последнее время, однако, появляются признаки замедления урбанизации на востоке Украины и повышения ее темпов в западных областях. Выдающимся остается тот факт, что украинцы заполняют города, и украинский крестьянин, веками представлявший собою тип исконного обитателя этих земель, сейчас в этом качестве становится все менее распространенным явлением.
Кроме социальных аспектов, такой ход развития имеет и большое идеологическое значение. Поскольку роль крестьянства в жизни украинского общества снижается, уходит в прошлое и народничество — этот краеугольный камень украинских идеологий XIX — начала XX в., и концепция народа — в традиционном понимании его как бедной, угнетенной крестьянской массы — уже не занимает центрального места в украинской политической мысли.
Экономика. Жестко вмонтированная в народнохозяйственную структуру Советского Союза, экономика Украины отличалась довольно высоким уровнем развития. Богатая природными ресурсами, имевшая мощное сельское хозяйство и развитую промышленность, что же представляла собой Украина в сравнении со всем Советским Союзом? Как и можно ожидать, ее экономика больше, чем в целом по СССР, была ориентирована на сельское хозяйство. Промышленный же потенциал выглядел несколько меньше среднесоюзного показателя из-за внушительной диспропорции между промышленными районами и намного слабее развитыми западными областями.
Украинская индустрия давала значительную часть общесоюзной промышленной продукции — 17 %. И в более глобальном масштабе она являлась значительным промышленным районом. Производя около 40 % общесоюзной выработки стали, 34 % угля, 51 % чугуна, Украина по объему валового национального продукта равнялась Италии. Советские ученые любили упоминать, что в 1972 г. объем промышленной продукции Украины в 176 раз превышал уровень 1922 г. Впрочем (и это вполне естественно), украинская промышленность знала и взлеты, и падения. В период бума 1950-х — начала 60-х, когда темпы ее роста достигали невиданных показателей — 10 % в год, она превышала среднесоюзные показатели; в 1970 — 80-е, когда прирост промышленной продукции республики снизился до 2—3 % ежегодно, ее уровень упал ниже общесоюзного. Это отставание в наибольшей степени было связано с устаревшими и непродуктивными заводами и предприятиями угольно-металлургического комплекса — нечто подобное переживали в свое время индустриальные центры Америки и Западной Европы.
Экономическое отставание Украины, да и всего Советского Союза в целом, как никогда обострило проблему капиталовложений. Плановые органы в Москве, сосредоточившись на разработке новых гигантских промышленных проектов в Сибири, пренебрегали интересами Украины. Во времена Шелеста украинские экономисты особенно громко протестовали против такого дисбаланса в капиталовложениях, однако это был «глас вопиющих в пустыне». Щербицкий же совсем не был заинтересован в том, чтобы поднимать эту проблему, хотя это не означало, что она перестала существовать.
Сельское хозяйство. Несмотря на то что промышленность стала основной сферой занятости украинцев, их земля все же оставалась житницей Советского Союза. Украина производила зерна столько же, сколько Канада (больше — только США и Россия), по сбору картофеля обгоняла Западную Германию, а по урожаям сахарной свеклы являлась первой в мире. Имея на своей территории 19 % населения Советского Союза, Украина давала более 23 % его сельскохозяйственной продукции. Однако политика правительства часто заставляла украинцев сталкиваться с продовольственными трудностями.
Пытаясь повысить и так уже довольно высокую производительность труда в сельскохозяйственном секторе республики, правительство вкладывало огромные средства в производство сельскохозяйственной техники и удобрений. Однако советское сельское хозяйство продолжали преследовать его хронические проблемы. Бюрократический контроль и плохо продуманные реорганизации больше вносили хаоса, чем приносили пользы. Хотя оплата труда колхозников неуклонно повышалась, они все же оставались на низших ступенях социальной лестницы, что, конечно, не прибавляло им энтузиазма в работе на государство. Взамен они предпочитали (это в особенности характерно для Украины) сосредоточивать свои усилия на обработке своих крошечных приусадебных участков площадью 0,4 гектара. В результате по данным на 1970 г. этот частный сектор, включавший только 3 % обрабатываемых земель, обеспечивал 33 % общесоюзного производства мяса, 40 % молочных продуктов и 55 % яиц. В Украине в 1970 г. приусадебные участки давали 36 % общего дохода семей (в России — 26 %).
Еще одной проблемой сельского хозяйства продолжал оставаться быстрый отток рабочей силы в города, вызванный урбанизацией: в 1965 г. в аграрном секторе Украины было занято 7,2 млн человек, в 1975 г. эта цифра снизилась до 6,4 млн, а к 1980 г. составила 5,8 млн. Таким образом, украинское село, где заметно улучшились условия жизни, тем не менее теряло молодежь, уходившую в города. Во многих колхозах основную массу работников составляли пожилые женщины, занятые в основном ручным трудом.
Проблема экономической эксплуатации. В дискуссиях, посвященных экономической истории Украины, неизменно вставал чрезвычайно непростой вопрос о том, является ли республика объектом экономической эксплуатации. С одной стороны, совершенно очевиден колоссальный экономический рост, пережитый Украиной за годы советской власти. С другой стороны, было не менее очевидно, что взносы Украины в общесоюзный бюджет явно превышают обратные поступления из него. Однако режим упорно отказывался открыть статистику, которая могла бы пролить на это свет . Советские лидеры всячески рекламировали быстрый экономический прогресс Украины, указывая, что он был бы невозможен без огромных капиталовложений, технической и технологической помощи, трудовых ресурсов, поставляемых «братскими народами» СССР, в первую очередь русским. Говоря об этом, они явно подразумевали, что настал черед Украины экономически помогать другим, менее развитым регионам СССР. Поэтому, с советской точки зрения, нет никаких оснований вообще поднимать вопрос об экономической эксплуатации.
Некоторые западные экономисты видели этот предмет совершенно в ином ключе. Они, разумеется, признавали впечатляющий экономический прогресс, достигнутый Украиной при советской власти. Они также соглашались с тем, что Москва заботится о развитии таких относительно бедных районов, как Средняя Азия, или богатых ресурсами территорий вроде Сибири. Но они считали, что вклад Украины всегда был большим, чем полагалось бы в соответствии с ее удельным весом в СССР. Американский экономист Холленд Хантер констатировал: «Выкачивание текущего дохода из Украины и распределение его по всему СССР является основной чертой украинской экономической истории». Британский исследователь Питер Уайлз подсчитал, что Украина регулярно вносила в общесоюзный бюджет на 10 % больше, чем получала из него. Володимир Бандера и Иван Коропецкий утверждали, что если в абсолютных показателях Украина продолжала развиваться прогрессивно, то в сравнении с Москвой и другими регионами СССР, а также с соседними странами она отставала в экономическом отношении.
Независимо от позиций, занимаемых в спорах по вопросу об эксплуатации, эта дискуссия высветила фундаментальный вопрос, касающийся опыта пребывания Украины под советской властью: кто принимал решения относительно экономических перспектив Украины и чьи интересы учитывались при этом в первую очередь? По крайней мере с этой точки зрения ответ напрашивается сам собой: совершенно ясно, что экономическая судьба Украины решалась в Москве, где украинские интересы явно не были вопросом первостепенной важности.
Демографические условия. Темпы прироста населения в Украине в новейшее время пережили драматические изменения. В конце XIX — начале XX в. его прирост был одним из самых больших в Европе. Затем произошли две демографические катастрофы: от 3 до 6 млн человек погибли во время голодомора 1932—1933 гг. и сталинского террора и около 5,3 млн жизней унесла вторая мировая война. Таким образом, меньше чем за 10 лет в Украине с лица земли исчезло примерно 25 % населения (при этом уровень смертности был особенно высоким среди мужчин). В 1980-е годы темпы прироста населения в Украине были среди самых низких в СССР. Так, в 1983 г. прирост составлял четыре человека на каждую тысячу; для сравнения: в Средней Азии, где население росло очень быстро, этот показатель составлял 25—30 на тысячу. Если подобная демографическая тенденция не изменится, доля украинцев в составе славянского населения в целом резко снизится.
Одной из главных причин медленного роста населения Украины являются пережитые им демографические катастрофы. Большую роль в этом играет также урбанизация. Живя в исключительно сложных квартирных условиях, при том, что большинство женщин работает полный рабочий день, украинцы-горожане предпочитают иметь небольшие семьи с одним, максимум двумя детьми. Во многих отношениях демографическая ситуация в Украине напоминает западноевропейскую: при постепенном старении населения и медленном его приросте постоянно увеличивается количество пенсионеров и уменьшается численность активно работающих. Однако в Украине, как и в целом по СССР, наблюдались и существенные отличия в демографическом развитии. Резким контрастом с другими развитыми индустриальными странами выглядели снижение здесь средней продолжительности жизни и рост детской смертности. Эксперты объясняют это широким распространением алкоголизма — как мужского, так и женского.
По сравнению с другими районами СССР Украина была одной из самых густонаселенных республик. Если в европейской части СССР средний показатель составлял 34 человека на квадратный километр, то в Украине он равнялся 82. К тому же распределение населения по территории республики было очень неравномерным. Наиболее густо населены восточные области (здесь и наибольший прирост населения), а также Крым с его целебным климатом. В Западной Украине прирост населения приближался к средним показателям, а вот на Право-и Левобережье он был намного меньше — здесь были целые области, где численность населения постоянно убывала. Тем не менее в целом демографическая ситуация в Украине выглядела удовлетворительно: население республики, в 1989 г. насчитывавшее 51,7 млн человек, было не настолько малым, чтобы тормозить экономическое развитие, и не настолько велико, чтобы задушить его.
Изменения в социальной структуре. Как мы уже видели, индустриализация, урбанизация и модернизация коренным образом изменили традиционную социальную структуру Украины. В 1970 г. из 16 млн человек занятого населения около двух третей относилось к промышленным рабочим. В течение жизни одного поколения рабочие из меньшинства превратились в подавляющее большинство. Они не только росли численно, но и становились все более украинскими с точки зрения этнического состава: если в 1959 г. украинцы составляли 70 % занятых в промышленности, то в 1970 г. эта цифра достигала 74 %. Русские уже не составляли непропорционально большую часть рядовых рабочих.
Значительно возросла, особенно в последние десятилетия, численность служащих в Украине. С 1960 по 1970 г. их количество удвоилось: с 700 тыс. до 1,4 млн. Однако здесь несоответственно большую пропорцию составляли русские: около трети всех служащих. Таким образом, образовательный бум, поднявший число специалистов высшей квалификации в Украине до уровня, сравнимого с большинством западноевропейских стран (и даже превосходившего их), не принес украинцам как нации тех результатов, каких можно было бы ожидать. Составляя 74 % населения республики, они давали лишь 60 % всех студентов вузов Украины.
Каковы же причины недостаточного представительства украинцев в высшем образовании, среди технической интеллигенции и деятелей культуры? Некоторые западные специалисты полагают, что поскольку значительная часть украинской молодежи получала среднее образование в сельских школах, где качество обучения было низким, она попадала в неравные условия с учившимися в городах русскими в жестокой конкуренции за места в вузах. Дополнительные трудности создавало то обстоятельство, что язык обучения в институтах был в основном русским, которым многие украинцы, особенно из села, владели недостаточно. Наконец, немалую роль в снижении количества украинской интеллигенции сыграла правительственная политика, поощрявшая выезд специалистов на работу за пределы республики, в другие районы СССР (подсчитано, что около 25 % специалистов поступали именно таким образом). Соответственно уменьшалось количество их детей, получавших высшее образование. Одновременно дети из семей украинской интеллигенции, получавшие высшее образование за пределами республики, часто русифицировались.
Уровень жизни. Как мы уже не раз упоминали, советская Украина была мощной индустриальной державой, богатой природными ресурсами. Однако по уровню жизни населения она далеко отставала от других индустриальных стран. Конечно, уровни жизни сравнивать очень сложно. Недостаток в автомобилях, бытовой технике и модной одежде, испытываемый украинцами, до некоторой степени восполнялся бесплатным образованием и медицинским обслуживанием, чего не было у тех же американцев. Тем не менее, согласно ряду тщательно отработанных западными экономистами критериев, очевидно, что советская экономическая система была не в состоянии удовлетворить материальные запросы людей так, как это удавалось западной экономике. Так, в 1970 г. уровень потребления на душу населения в СССР составлял приблизительно половину американского. Эта статистика не учитывала общее низкое качество товаров и услуг, предоставлявшихся в Советском Союзе. Иначе говоря, для закупки товаров обычной недельной потребительской корзины в Вашингтоне нужно было работать 18 часов, а в Киеве — 53. Хотя квартирная плата в СССР была одной из самых низких в мире, жилищная проблема здесь оставалась сложнейшей, и нередко три поколения одной семьи жили одновременно в двухкомнатной квартире. Таким положением вещей советские люди во многом были обязаны политике Кремля, традиционно вкладывавшего средства в тяжелую и оборонную промышленность и пренебрегавшего производством товаров широкого потребления.
В период впечатляющего роста экономики страны 1960-х — начала 70-х годов еще довольно высоким был оптимизм по поводу способности Советского Союза догнать Запад по уровню жизни. Но этот оптимизм угас в 1980-е, когда советская экономика заметно буксовала.
В составе СССР Украина занимала пятое место по уровню потребления на душу населения после России и трех прибалтийских республик. Излишки рабочей силы в Украине приводили также к тому, что средний уровень зарплаты здесь был на 10 % ниже общесоюзного. Однако и цены оставались относительно низкими. В течение 1970-х — 80-х годов советская политика в области заработной платы была выгодной для многих украинцев. Пытаясь сократить разрыв в оплате труда между сельскими и городскими тружениками, правительство заметно повышало зарплату колхозников. В результате с 1960 по 1970 г. их заработная плата увеличилась на 182 %, тогда как у промышленных рабочих — только на 38 %. Впрочем, несмотря на непрерывные попытки правительства улучшить положение советского потребителя, он по-прежнему имел дело с некачественными товарами, плохим сервисом и тесными квартирами, Уровень жизни среднего украинца далеко отставал не только от стандартов Западной Европы или Северной Америки, но и от жителей государств коммунистической Восточной Европы.
Общественное сознание советских украинцев. Каково же было отношение украинцев к советской социально-экономической и политической системе? Ответ на такой вопрос всегда оставался весьма затруднительным, особенно в случае с обществом, где совсем недавно начали публиковать результаты опросов общественного мнения, проводимых, как правило, по тщательно подобранному кругу тем. Тем не менее, опираясь на материалы многочисленных статей и дискуссий в советской прессе, интервью с эмигрантами из СССР и рассказы побывавших здесь туристов, можно составить представление об основных чертах, характеризующих взгляды и настроения советских украинцев 1970 — 80-х годов.
Было похоже, что в целом большинство советских украинцев принимали советский режим как законную власть и идентифицировали себя с ним. Из-за монополии государства на информацию и благодаря интенсивной пропаганде они в лучшем случае имели только весьма смутные представления о несчастьях, принесенных украинцам советской властью в «далеком» прошлом. Значительно большую роль в формировании их образа мыслей играл тот факт, что советская система принесла им повышение уровня жизни, установила относительное равенство социальных групп, значительно улучшила сферу социального обеспечения, облегчила доступ к образованию, создала многочисленные возможности для достижения жизненного успеха. Многие советские украинцы гордились мощью и престижем СССР, важной частью которого они считали себя.
С этими в основном положительными взглядами и настроениями сочетались элементы реального или потенциального неудовлетворения. Замедление экономического роста обострило вопрос о преимуществах Сибири и Средней Азии, достигаемых за счет Украины. Сузились и возможности социального развития. Возрастало глухое недовольство среди украинских партийных лидеров, бюрократии и хозяйственников по поводу монополии Москвы на принятие решений. Вновь начала поднимать голос против русификации украинская культурная элита. Согласно советским социологическим исследованиям 1984 г. уровень недовольства был гораздо выше в Украине, чем по СССР в целом. На вопрос о причинах этого ученые не могли, впрочем, дать определенный ответ.
Советское руководство особенно беспокоило падение интереса к марксистско-ленинской идеологии в Украине и СССР в целом. С начала 1960-х западная интеллигенция уже обсуждала проблему «смерти идеологии» и прихода «постидеологической эры» на индустриальный Запад. Похоже, что подобный идеологический спад происходил и в Советском Союзе. Власти, разумеется, отказывались признать это однако западные аналитики пытались дать объяснения феномену «деидеологизации». В упрощенном виде их аргументация сводилась к следующему: процесс модернизации, охвативший Европу в XIX — начале XX в., сопровождался бурными изменениями и преобразованиями, вызвавшими чувства неустойчивости и растерянности. Возникла необходимость в идеологическом анализе, объяснении ситуации, выборе пути развития. Однако модернизация со временем принесла свои плоды: судя по социальному климату в индустриальных странах, она дала относительную стабильность. В результате уменьшилась потребность в идеологии, служившей ориентиром во времена быстрых перемен.
Как бы то ни было, совершенно ясно, что, невзирая на постоянное «промывание мозгов», влияние марксизма-ленинизма на украинцев слабело. Что же до украинского национализма, то он много десятилетий назад был вычеркнут из мировоззрения украинцев, особенно в его крайнем, интегральном варианте. Таким образом, два главных идеологических течения новейшей истории Украины уже не играли в ее жизни такой роли, как раньше.
Идеологическая убежденность, преданность всегда были главными требованиями советской системы, поэтому ослабление этих чувств вело к ощутимой утрате оптимизма и перспективы среди мыслящей части общества. Пытаясь заполнить пробел, правительство удвоило усилия по воспитанию советского патриотизма. Однако для многих более притягательным средством, заполнившим духовную и идеологическую пустоту, стала религия.
Впрочем, среди огромного большинства населения возрастала тяга к тому, что на Западе считают ценностями среднего класса, а в СССР называли «буржуазным потребительством». Советские обозреватели отмечали, что молодежь, невзирая на то, что ее предназначением является строительство нового общества, как правило, стремится получить выгодную и престижную работу и предпочитает профессии инженеров, ученых и врачей, вовсе не желая пополнять ряды пролетариата. Немало молодых людей устремляли свои помыслы и усилия к тому, чтобы раздобыть высококачественные потребительские товары с Запада. Очевидно, что большая часть советской молодежи явно не соответствовала тому идеалу, к которому стремился Ленин.
Перестройка
Со смертью в 1982 г. Леонида Брежнева начался переходный период в деятельности советского руководства. Непосредственным преемником Брежнева стал умный, опытный и жесткий политик, бывший шеф КГБ Юрий Андропов, готовый к тому, чтобы начать радикальные преобразования. Однако, пробыв у власти менее двух лет, он умер, а его место занял старый и немощный Константин Черненко, представлявший интересы «старой гвардии», не желавшей проводить реформы, столь явно необходимые для СССР. Однако и он умер вскоре после прихода к власти. Похоронные церемонии умиравших друг за другом престарелых советских лидеров, ставшие слишком частыми, со всей очевидностью показали необходимость выдвижения более молодого, энергичного и способного к новаторству руководства. В результате в 1985 г. партийная верхушка избрала на высший в стране пост андроповского протеже Михаила Горбачева. С его приходом к власти на передний план вышло новое поколение партийных аппаратчиков. Разумный, более интеллектуально подготовленный и прагматичный Горбачев и его соратники были первой генерацией советских лидеров, выдвинувшихся не при Сталине.
Несмотря на глубоко укоренившуюся в партии и обществе оппозицию консервативных сил, Горбачев начал перестройку советской системы, особенно застойной экономики, рассчитывая сделать ее более эффективной, мощной и производительной. Для достижения своих целей Горбачев избрал новый, «демократический» стиль руководства, создавая впечатление близости его режима к народу, призывая к гласности в управлении страной и плюрализму мнений — в рамках социалистического выбора.
Чернобыль. Прежде чем горбачевские реформы сказались в Украине, она была потрясена катастрофой колоссальных масштабов и глобального значения. 26 апреля 1986 г. взорвался реактор мощной Чернобыльской атомной электростанции, расположенной в 130 км севернее Киева. Огромное радиационное облако, несравнимо большее, чем то, что образовалось при бомбардировке Хиросимы, покрыло окрестности Чернобыля, а затем прошло над территориями Белоруссии, Польши и Скандинавии, заражая целые районы. Мир столкнулся с тем, чего он боялся больше всего,— с ядерной катастрофой.
Советские власти, следуя своей традиционной манере, пытались замолчать катастрофу, которая, как выяснилось впоследствии, была результатом ошибок и халатности персонала станции и неудачной конструкции реактора. Когда дальнейшее молчание стало невозможным, Москва признала факт аварии и обратилась за технической помощью к западным специалистам. Советским инженерам удалось погасить пылающий реактор и замуровать его в гигантском «саркофаге». Согласно советским источникам, в результате катастрофы погибло 35 человек (многие западные специалисты считают, что число жертв было намного большим), госпитализировано несколько сотен, а воздействие больших доз радиации повысило угрозу заболевания раком для сотен тысяч людей. Приблизительно 135 тыс. человек (большинство из них — украинцы из чернобыльской зоны) пришлось покинуть свои дома, многим из них — навсегда. Обширные районы от Чернобыля до самой Лапландии понесли огромный и долговременный экологический ущерб.
С 1970 г., когда началось строительство электростанции в Чернобыле, в Украине существовала оппозиция решению Москвы строить огромную атомную электростанцию в республике, богатой энергетическими ресурсами, да еще так близко от Киева. В результате в республике ширилось возмущение против безответственного, волюнтаристского решения Москвы, навязавшей Украине эту «бомбу замедленного действия». Кроме того, были свидетельства, что катастрофа привела к усилению напряженности в отношениях между украинским и союзным партийным руководством, перекладывавшими вину друг на друга. В любом случае совершенно очевидно, что Москва не собиралась менять своих планов даже после Чернобыля, намереваясь превратить Украину в центр растущей ядер-ной энергетики. Экологические проблемы, таким образом, превращались еще в одну точку противостояния между Кремлем и украинцами.
Горбачевская гласность и Украина. Становилось все более явным, что в Москве, несмотря на серьезную оппозицию со стороны консерваторов в партийно-государственном «истеблишменте» и скептические настроения общественности, горбачевские реформы все же пробивают себе дорогу, особенно в области культуры. Основные газеты уже отражали новые настроения открытости и самокритики; популярный журнал «Огонек» во главе с новым редактором — поэтом из Украины Виталием Коротичем неустанно громил культ Сталина и остро критиковал злоупотребления бюрократии и милиции; стали публиковаться русские поэты, открыто придерживавшиеся антисоветских взглядов; общественная организация «Память», занимавшая воинственные антимарксистские позиции и проповедовавшая русский национализм и антисемитизм, не подвергалась преследованиям.
В сравнении с этим проявления «новых веяний» в Украине были значительно более редкими и приглушенными. Осмотрительность украинцев можно было понять. Киев оставался вотчиной закоренелого консерватора Щербицкого — единственного удержавшегося в Политбюро ЦК КПСС обломка брежневского режима. К тому же украинский КГБ все еще имел репутацию самого репрессивного в СССР. И наконец, украинская интеллигенция слишком хорошо помнила, как она жестоко «обожглась», с энтузиазмом поверив хрущевским преобразованиям 1960-х.
Несмотря на все эти сдерживающие факторы, среди интеллигенции начали проявляться первые признаки подъема в поддержку реформ. Осенью 1987 г. в Киеве образовался Украинский культурологический клуб. Среди его основателей было много бывших диссидентов, стремившихся нащупать границы гласности путем обсуждения таких политически острых проблем, как голодомор 1932—1933 гг., тысячелетие христианства в Украине или борьба за независимость 1917—1920 гг.
Во Львове — этом центре национально сознательных западных украинцев — гласность получила более широкую и активную поддержку. В июне-июле 1988 г. здесь было проведено несколько несанкционированных властями беспрецедентных по масштабам митингов. На демонстрациях, организованных бывшими диссидентами — Чорноволом, братьями Горынями, Игорем и Ириной Калинец и деятелем нового поколения Иваном Макаром, звучали требования установить во Львове памятник Тарасу Шевченко и монумент в память жертв сталинизма. Эти деятели выступали также против партийных бюрократов, избравших себя делегатами от Львова на готовившуюся XIX Всесоюзную партконференцию в Москве. Они же открыто говорили о многочисленных национальных притеснениях украинцев. Львовский КГБ отреагировал обычным способом: организаторы митингов и демонстраций были обвинены в «антисоветской деятельности» и некоторые из них арестованы. Это лишний раз подтвердило, что украинцев ожидает еще очень долгий путь к настоящей демократии.
Несколько раньше представители прорежимного Союза писателей УССР (которым самой природой было предписано не допустить упадка украинского языка) столкнулись с консерваторами из окружения Щербицкого из-за вечной проблемы русификации и статуса украинского языка. В июне 1986 г. ряд украинских писателей, среди которых были Олесь Гончар, Дмитро Павлычко, Иван Драч и Сергий Плачинда, открыто осудили процесс вытеснения украинского языка из школьного обучения, а Союз писателей создал специальную комиссию для связи с учебными заведениями. В апреле 1987 г. министр просвещения УССР М. Фоменко представил комиссии приводящий в уныние, но вполне предсказуемый отчет. В соответствии с ним в Украине действовало около 15 тыс. украинских школ, т. е. 75 % всех школ республики, в то же время в 4,5 тыс. русских школ, составлявших менее 22 % общей численности, обучалось больше половины всех школьников. Еще более неестественным было положение в Киеве: здесь из 300 тыс. учеников на украинском языке обучалось только 70 тыс.
Впрочем, эта статистика не обеспокоила партийных функционеров. Щербицкий же вообще довольно своеобразно прокомментировал проблему, выразив надежду, что использование русского языка не будет снижаться. В целом создавалось впечатление, что партийный «истеблишмент» Украины, становясь более восприимчивым к некоторым аспектам горбачевской модернизации, вовсе не спешит изменять своих позиций в национальном вопросе.
Так, в частности, входили украинцы в четвертый год перестройки...
Период, названный позднее застойным, и впрямь был настоящим торжеством политической серости, безверия, лжи и приспособленчества. Распространяясь с быстротой раковой опухоли, эта атмосфера готова была пронизать и поглотить все советское общество. Огромный и неуклюжий имперский маховик совершал свои обороты лишь по инерции, исчерпывая последние ресурсы и работая на самопоглощение. Однако он все еще был способен подмять под себя любого несогласного. И этот порядок вещей настолько укоренился в сознании многих, что, казалось, никакая сила не в состоянии поколебать его.
В такой ситуации если и можно было ждать каких-то перемен, то только сверху. Оттуда они и последовали. Выпестованные тоталитарной системой, плоть от плоти ее, «архитекторы перестройки» вряд ли думали уйти намного дальше привычной формулы «менять, ничего не меняя». Но последствия их во многом декоративных реформ оказались поистине непредсказуемыми и плохо поддающимися контролю — как внутри страны, так и в международном масштабе. Так громко произнесенное в горах слово может вызвать целую лавину,
На первых порах «перестроечная» эйфория, охватившая центр, мало затронула периферию все еще монолитной империи. Поначалу украинцы с их веками выработанным скепсисом .тишь наблюдали за газетными и телевизионными сражениями московских демократов и консерваторов. Но изголодавшееся по переменам общество постепенно приходило в движение. Вместе с тем украинцы твердо знали одно: пека у власти Щербицкий, в Украине не сдвинется с места ничего. Однако Москва, в течение короткого времени сменившая практически всех руководителей республик, медлила. И, как показали дальнейшие события, медлила не напрасно.
27. ЭМИГРАЦИЯ
В XX столетии миллионы украинцев покинули свою родину в поисках лучшей доли на чужбине. Многим пришлось сделать это по социально-экономическим причинам. Огромное количество восточных украинцев переселилось или было переселено в азиатскую часть Российской империи, а позднее Советского Союза, и их нельзя считать эмигрантами в общепринятом смысле этого слова. В противоположность им западные украинцы направлялись на Запад — в Новый Свет, где они столкнулись не только с незнакомой землей, но и с совершенно иными политическими, экономическими, социальными и культурными условиями. Именно к ним применимо понятие «украинские эмигранты». Многие украинцы покидали свою землю также по политическим причинам. Не желая признавать советскую власть, они предпочли изгнание. Трудовую и политическую эмиграции составили три различных волны украинцев, которых и до наших дней прибивает к чужим берегам.
Первая волна: эмиграция до 1914 г.
Украинцы эмигрировавшие в Новый Свет до 1914 г., в большинстве пытались улучшить свое социально-экономическое положение, крайне тяжелое на родине. К этой цели они шли двумя путями. Большинство прибывало в Соединенные Штаты, находя работу на растущих как грибы после, дождя фабриках и шахтах в больших городах или их окрестностях. В основном это были неженатые «парубки», рассчитывавшие накопить достаточно денег, чтобы вернуться в родное село, приобрести необходимую землю и завести хозяйство. Однако со временем перспективы жизни в США становились для многих более привлекательными, чем возвращение на родину. Когда же эмигрировать стали и женщины-украинки, начался быстрый рост украинских общин во многих городских центрах северо-востока Соединенных Штатов.
Другой категорией первых украинских эмигрантов стали те, кто оставил свои края, намереваясь заниматься сельским хозяйством в странах, где земля была дешевой и доступной. С самого начала эти эмигранты, обычно приезжавшие целыми семьями, собирались осесть на своей новой родине навсегда. Поскольку подобные земли, как правило, располагались в незаселенных районах, вроде неосвоенной глубинки Бразилии или Канады, этим эмигрантам приходилось вступать в изнурительную борьбу один на один с природой.
Эмиграция в США. Отдельные украинцы появлялись в Америке еще задолго до того, как сюда нахлынула первая массовая волна эмигрантов на рубеже XIX—XX вв. Украинские имена можно встретить среди основателей колонии Джеймстаун в Вирджинии или среди участников американской революции и гражданской войны. Когда Россия основала свои колонии на Аляске и в Калифорнии, в числе их обитателей были украинские казаки и гражданские лица. Впрочем, появление в Америке первого национально сознательного украинца обычно связывают с именем Агапия Гончаренко — православного священника из Киевской губернии, человека революционных взглядов, лично знакомого с Шевченко. В 1867— 1872 гг. эта оригинальная, авантюрного склада личность редактировала газету «Вестник Аляски» — первую американскую газету, где публиковались материалы об Украине и ее жителях. Позднее Гончаренко стал очень известен в Калифорнии, где попытался основать в начале XX в. украинскую социалистическую колонию. Другой весьма колоритной фигурой был Николай Судзиловский-Руссель — киевский врач и революционер, живший в 1880-е годы в Калифорнии и впоследствии переехавший на Гавайи, где стал президентом местного сената. Он также пытался привлечь украинцев на свою новую родину.
Однако первая большая группа украинских эмигрантов в Соединенные Штаты существенно отличалась от своих колоритных предшественников. Это были в основном крестьяне Закарпатья и Лемковщины — самых западных и наименее развитых украинских земель. Вести о полумифическом крае, лежащем далеко за морями, впервые донесли закарпатцам и лемкам их западные соседи — словаки, венгры и поляки. В 1877 г, предоставилась возможность проверить достоверность этих легенд. Угольная компания Пенсильвании, столкнувшись с забастовками, решила использовать в качестве штрейкбрехеров дешевую рабочую силу из беднейших районов Австро-Венгерской империи. Когда агенты компании предлагали молодым лемкам и закарпатцам подъемные на переезд в Америку (с последующим вычетом этих сумм из жалованья) , они нашли немало желающих. А когда от уехавших на заработки стали приходить впечатляющие денежные переводы и обнадеживающие известия (часто приукрашиваемые агентами компаний), исход в Америку приобрел массовый характер.
Подобно своим бесчисленным предшественникам и последователя^, молодежь, выдержавшая долгий, изнурительный переезд в Америку, вскоре начинала понимать, что эта страна не только предоставляет большие возможности, но и требует напряженной работы. Первоначально большинство новоприбывших устраивалось на шахтах и металлургических заводах Западной Пенсильвании, и этот район стал сердцевиной ранней украинской эмиграции. Другие находили работу на фабриках Нью-Йорка, Нью-Джерси, Коннектикута, Огайо, Иллинойса.
Поначалу было очень тяжело: бывшие крестьяне сталкивались со странной, чуждой землей и непонятным языком; их бросало в суматошный, непривычный и неприветливый мир городов, где приходилось работать в окружении огромных и шумных, постоянно двигающихся механизмов. До первой мировой войны средний заработок фабричного рабочего или шахтера составлял 1—2 доллара за 9—10 часовой рабочий день. Жить приходилось в перенаселенных ночлежных домах компаний или меблированных комнатах. Поскольку целью первых эмигрантов было накопить несколько сот долларов и поскорее вернуться домой, они ограничивали себя даже в самом необходимом, тратя минимум денег на одежду и еду. Многим, правда, не удавалось преодолеть зов корчмы. В целом украинские эмигранты были экономически самодостаточной и законопослушной группой: в сравнении с другими эмигрантскими общинами они давали наименьший процент людей, нуждавшихся в благотворительности (0,04 %) или обвинявшихся в нарушении закона (0,02 %). В то же время последних среди ирландцев, например, было 4 %, немцев—1,8 %, поляков — 1 %.
Временный характер пребывания первых эмигрантов в США заметно сказывался на их отношении к американскому обществу: они пренебрегали изучением английского языка, мало контактировали с американцами, не стремились к получению американского гражданства, практически не интересовались политической жизнью Америки. В наибольшей степени их интересы были связаны с родиной. Однако с ростом эмиграции приходили перемены. Все больше эмигрантов принимали решение остаться в Америке навсегда. К тому же в больших количествах сюда стали прибывать женщины с Украины, хотя даже в конце 1905 г. они составляли всего 25—30 % эмигрантов. Обычно они устраивались прислугой в семьях украинских или польских евреев. Позднее многие находили работу на швейных фабриках. С образованием семей, приездом в США к мужьям и отцам их жен и детей жизнь украинских общин вошла в нормальную колею.
Направления украинской эмиграции
Наиболее предприимчивые эмигранты налаживали внутри общин систему сервиса, открывая небольшие бакалейные и мясные магазины, меблированные комнаты. Наиболее прибыльным делом стало содержание питейных заведений — их владельцы числились среди богатейших и влиятельнейших членов общин. Однако в целом украинцы из всего многообразия возможностей для заработка выбирали ручной труд. Это и не удивительно, поскольку никаких иных навыков большинство из них не имели. Например, в 1905 г., на пике эмиграции, когда в США прибыли 14,5 тыс. украинцев, только семеро из них имели высшее образование (четверо были священниками), 200 были квалифицированными рабочими и ремесленниками, остальные — крестьянами и неквалифицированными рабочими. Очень немногие занимались фермерством, требовавшим больших вложений труда и капиталов. Исключение составляли только штундисты — протестантская секта, прибывшая из Восточной Украины в 1890-е годы и расселившаяся в Вирджинии и Северной Дакоте.
Довольно сложно установить точную численность украинцев в Соединенных Штатах перед первой мировой войной. Подсчеты осложняет то обстоятельство, что часть эмигрантов неоднократно совершала поездки между старой и новой родиной. Поскольку многие украинцы не имели образования, а уровень их национального самосознания был низким, американские иммиграционные службы и переписчики часто регистрировали их по названию государств, откуда они прибывали,— австрийцами или венграми. Некоторые отождествляли себя с более известными и устоявшимися группами, например со словаками. Кроме того, поскольку традиционным названием западных украинцев было русины, их часто называли русскими, не особенно вникая в разницу. В любом случае большинство подсчетов сходится в том, что общее количество украинцев в Соединенных Штатах к 1914 г. составляло 250—300 тыс. человек. Приблизительно половина из них была лемками и закарпатцами, прибывшими в 1880—90-е годы, другая половина состояла из галичан, в значительных количествах начавших приезжать в следующее десятилетие. Вместе взятые они представляли каплю в 25-миллионном море эмигрантов, прибывших в США в 1861 —1914 гг. со всего света.
Религиозная жизнь эмигрантов. В украинском селе центром духовной и общественной жизни всегда была церковь. Все главные события крестьянской жизни — крещение, свадьба, похороны, большинство праздников — напрямую связывались с религией. Прибыв в США, украинцы остро ощущали отсутствие своей церкви, без которой жизнь казалась им бессодержательной, монотонной и серой. Поэтому первыми формами организации общественной жизни украинских эмигрантов стали церкви и парафин.
В 1884 г. служить Богу и братьям по вере в Пенсильванию прибыл энергичный священник из Галичины отец Иван Воля некий. За год он построил в городке Шенандо первую украинскую церковь. Он также содействовал созданию еще нескольких парафий в Центральной Пенсильвании. Вскоре к нему в растущих количествах стали присоединяться священники из Галичины и Закарпатья. В конце XIX — начале XX в. по украинской общине прокатилась волна строительства церквей и создания парафий. В 1907 г. это заставило Ватикан образовать соответствующую епархию в Филадельфии, назначив первым епископом галицкого монаха Сотера Ортынского. К 1913 г. греко-католическая епархия в Америке насчитывала 152 парафин, 154 священника и около 500 тыс. прихожан.
Церкви были не только центрами общественной жизни, но и ареной острых конфликтов, возникавших уже на американской почве. Для первых эмигрантов «церковная политика» была действительно единственным видом политики, в которой они могли и хотели участвовать. Главной проблемой, обострившейся как раз перед назначением Ортынского, были натянутые отношения между эмигрантами греко-католиками и иерархией римо-католической церкви, почти сплошь состоявшей из ирландцев. Игнорируя специфику греко-католической обрядности и презрительно относясь ко всем восточным европейцам, римо-католические епископы нередко усложняли им жизнь. Со своей стороны греко-католические парафин отказывались предоставлять свои новые церкви римо-католическим епископам для отправления служб. Последствием этого были долгие церковные тяжбы, насильные изгнания прихожан из церквей силами полиции, волнения местного масштаба и дальнейшее углубление нездоровых отношений с обеих сторон.
Греко-католические священники имели дополнительный повод к недовольству римо-католической иерархией. Поскольку римо-католическим священникам в отличие от греко-католических не разрешалось жениться, епископы не признавали женатых священников законными пастырями. Как показывает случай с Алексисом Тофом, противоречивый вопрос о целибате (безбрачии) вскоре сказался как на греко-, так и на римо-католиках в Америке.
Всеми уважаемый профессор теологии из-Закарпатья, священник, вдовец, Тоф в 1889 г. приехал в Миннеаполис, чтобы стать пастором в местной греко-католической парафин. Однако, поскольку он когда-то был женат, римо-католический епископ не утвердил его назначение и отлучил от церкви. Не добившись восстановления и убедившись, что древние византийские традиции их вероисповедания, в свое время признанные Римом, проигнорированы, Тоф и 365 его прихожан в 1891 г. предприняли решительный шаг—перешли в православие. В последовавшие десятилетия десятки тысяч лемков, закарпатцев и галичан, поощряемые хорошо обеспеченной русской православной миссией в Америке, перешли в православную церковь, а Алексис Тоф стал известен как «отец православия» в этой стране.
Переход под эгиду православия имел серьезные национально-этнические последствия для украинско-русинских эмигрантов. Поскольку многие происходили из слаборазвитых, изолированных районов Украины вроде Закарпатья, они в целом не отличались чувством украинского национального самосознания. Как и в Старом Свете, в среде их духовенства доминировало русофильство. В результате, когда необразованные русины переходили в русскую православную церковь Соединенных Штатов, ее иерархи обычно успешно убеждали их, что они — русские. Сейчас, когда вопрос этнического происхождения стал более весомым, американизированные наследники этих псевдорусских часто не в состоянии объяснить, почему их «русские корни» прорастают в украинских землях.
Галицко-закарпатский раскол. Еще один конфликт возник в церковной жизни по поводу раскола между закарпатцами и галичанами. Закарпатье, пребывавшее под владычеством Венгрии до 1918 г., позже всех других западноукраинских территорий подпало под влияние галицкого украинского национального движения. Первое время эмигранты, прибывавшие из Закарпатья, и присоединившиеся к ним позднее галичане создавали общие церкви и единые общины, поскольку их объединяли язык, обычаи, греко-католическое вероисповедание и традиционное «русинское» самосознание. Однако постепенно среди их духовенства назревали противоречия.
Поначалу яблоком раздора стала борьба за более выгодные парафин. Затем масла в огонь добавило назначение епископом галичанина Ортынского, что возмутило закарпатское духовенство, развернувшего враждебную кампанию против него и галичан в целом. Стремясь отвратить своих прихожан от Ортынского, закарпатское духовенство всячески преувеличивало различия между закарпатцами и галичанами. Поскольку их соперниками были национально активные украинцы, главным объектом нападок стало украинское национальное движение. Ортынского и галичан обвиняли в том, что их больше волнуют не религиозные, а национальные проблемы. Их выставляли предателями русинских традиций, поскольку они называли себя по-новому — украинцами. Более того, консервативное и кастовое закарпатское духовенство предостерегало своих прихожан, что галицкие священники, как правило, принимающие участие в общественной жизни, являются безбожниками и социалистами-радикалами.
Со своей стороны, галицкие священники обвиняли закарпатских коллег в мадьярофильстве, в склонности больше заботиться о венгерских интересах, чем о нуждах своего народа. И в самом деле: закарпатское духовенство в домашнем употреблении пользовалось венгерским языком, нередко он звучал и на богослужениях. Некоторые продолжали получать деньги от будапештского правительства даже после переезда в США. Многие открыто сотрудничали с венгерским правительством, пытаясь предотвратить распространение украинского национального самосознания среди закарпатских эмигрантов. В США — так же, как и в Старом Свете,— в основу этой подрывной работы была положена идея о том, что русины являются отдельной от галичан нацией.
Не добившись назначения епископа из своих радов, закарпатское духовенство потребовало от Ватикана создания еще одной греко-католической епархии. Они утверждали, что «не успокоятся, пока будут в церковном единстве с галицкими украинцами», поскольку «под вывеской католицизма их превращают в рабов украинства». Намереваясь устранить причину раздора, Ватикан удовлетворил их требования. В 1916 г. он создал отдельную епархию с центром в Питтсбурге, найдя для нее название Византийской русинской католической церкви. В 1924 г. она состояла из 155 церквей, 129 священников и 290 тыс. прихожан. Тем временем филадельфийская епархия стала базой Украинской католической церкви, насчитывавшей 144 церкви, 129 священников и около 240 тыс. прихожан. Таким образом, закарпатско-галицкий раскол был узаконен и приобрел организационные формы.
Десятилетия спустя после раскола закарпатская церковь все еще пребывала в нерешительности по поводу того, какую национальную ориентацию ей избрать. Не найдя выхода, она решила вообще обойти эту проблему. В результате ныне она утратила национальное лицо и пытается трактовать своих верующих в основном как приверженцев греко-католического (византийского) обряда. Однако последствия острого закарпатско-галицкого раздора почти столетней давности ощущаются и сейчас: в то время как население Закарпатья считает себя украинцами, их далекие собратья в США по-прежнему подчеркивают, что являются «кем угодно, только не украинцами».
В результате этих религиозных междоусобиц около 20 % первых эмигрантов из Западной Украины называли себя православными «русскими», еще 40 % — греко-византийскими католиками — русинами, оставшиеся 40 % — украинскими греко-католиками.
Братства. Основав свои церкви, украинские эмигранты столкнулись с необходимостью создания общественных организаций, предназначенных для удовлетворения их каждодневных практических нужд. Первоочередной задачей стало создание хотя бы минимальной социальной защиты. Работа на шахтах и фабриках была изнурительной и небезопасной, рабочий день — чрезмерно долгим, а зарплата по американским понятиям — очень низкой. Распространенным явлением были несчастные случаи, травмы и профессиональные заболевания. К тому же ни компании, ни правительство не заботились о потерявших трудоспособность и их семьях. Поэтому среди эмигрантов стали возникать общества взаимопомощи — братства.
За скромные ежемесячные взносы эти объединения обеспечивали страхование на случай заболевания, потери трудоспособности или смерти. Кроме того, по мере роста капиталов и увеличения членства они стали заботиться и об удовлетворении культурных и образовательных запросов своих членов. Эмигранты тянулись к братствам не только из социально-экономических соображений: здесь собирались вместе «свои люди», говорящие на родном языке. В отличие от церквей братства не были связаны со Старым Светом — они были порождением новых условий жизни эмигрантов в США.
Первое украинское братское общество взаимопомощи в Америке организовал в 1885 г. святой отец Волянский. Главной целью этого общества, состоявшего из нескольких десятков человек, был сбор средств на похороны умерших товарищей. Когда Волянский уехал в Галичину, братство распалось. Впоследствии такие же общества возникли по всей Пенсильвании. В 1892 г. был образован «Союз греко-католицьких русинських братств», довольно скоро выросший до значительных размеров. Однако он сразу же попал под влияние провенгерского закарпатского духовенства и занял враждебную позицию по отношению к национально сознательным украинцам.
С инициативой основания чисто украинского братского общества взаимопомощи выступила группа из восьми молодых и энергичных священников из Галичины, известная как «Американський гурток». Преисполненные деятельным духом галицкой интеллигенции, они стали организационным ядром борьбы греко-католической церкви за свою автономию. В 1894 г. два члена кружка — Иван Константинович и Григорий Грушка — основали братское общество взаимопомощи — «Руський народний союз» с центром в Джерси-Сити. В 1915 г. эта организация переименовалась в «Український народний союз». В наши дни, насчитывая около 85 тыс. членов, он является крупнейшей и богатейшей светской общественной организацией украинцев за пределами родины.
Во время первой мировой войны украинская эмиграция в Америке заметно политизировалась. В 1914 г. две основные организации: «Федерація українців Сполучених Штатів» и их конкурент — «Український альянс Америки» — собрали для своих соотечественников — военных беженцев значительные суммы денег. Позднее, в 1919 г., «Український народний союз» тесно сотрудничал с различными украинскими национальными правительствами, публикуя на английском языке материалы по украинскому вопросу. Он также всеми силами старался убедить Белый дом и конгресс США признать украинскую независимость.
Эмиграция в Бразилию. Первое время Бразилия казалась украинцам наиболее привлекательным местом. В 1895 г., когда в Галичине появились агенты итальянских пароходных компаний, сулившие дешевые и плодородные земли в Бразилии, началась настоящая «бразильская лихорадка». В путь тронулись около 15 тыс. безземельных крестьян, имевших самое смутное представление о том, что за страна Бразилия и где она находится. Однако, прибыв сюда, вместо обещанного чернозема они получили наделы в непроходимых джунглях в окрестностях Прудентополиса, штат Парана.
Брошенные на произвол судьбы, страдая от нездорового климата, сталкиваясь с враждебно настроенными индейцами и, что хуже всего, совершенно лишенные медицинской помощи, многие умирали вскоре после приезда. Часть возвращалась домой. Оставшиеся пытались налаживать хозяйство в борьбе с дикой природой. Однако, несмотря на все эти трудности, мечта о дешевой земле продолжала притягивать галичан в Бразилию. Перед началом первой мировой войны в штат Парана прибыла новая волна украинских эмигрантов численностью в 15— 20 тыс. человек. Впрочем, когда стало широко известно о более благоприятных условиях в США и Канаде, эмиграция в Бразилию резко сократилась. В межвоенный период сюда переехали всего 9 тыс. человек, в основном с Волыни. После второй мировой войны к ним присоединились еще 7 тыс. Многие из них, правда, впоследствии перебрались в Северную Америку. В настоящее время украинцев в Бразилии насчитывается до 150 тыс. Около 80 % из них живут компактно в штате Парана, в районе, именуемом «бразильской Украиной». Центром украинской жизни является город Прудентополис. Самой влиятельной украинской институцией в Бразилии является Украинская католическая церковь, насчитывающая 17 парафий и 52 священника.
В последнее время среди здешних украинцев увеличивается прослойка занятых в бизнесе, образовании, других современных профессиях. Однако большинство бразильских украинцев, как и их предки-первопоселенцы, остаются бедными фермерами. Этот относительный застой делает их уникальным явлением среди украинцев, живущих в диаспоре. Обрабатывая неплодоносные земли, не пробиваясь к приносящим хорошие доходы занятиям, живя в неразвитых, изолированных регионах, украинские фермеры отделены от передовых секторов бразильской экономики. Они продолжают жить в деревнях и домах, мало отличающихся от тех, в которых жили их предшественники. Хотя 90 % родилось уже в Бразилии, ограниченность контактов позволила сохранить им родной язык. Во многих отношениях их сельские общины сильно напоминают галицкие «громады» прошлого столетия.
Эмиграция в Канаду. Если Бразилия разочаровала, то Канада — со временем и после вложения огромного труда — превзошла все ожидания украинских эмигрантов. Ее обширные прерии быстро превратились в предмет вожделения ищущих землю крестьян из Галичины и Буковины. Первыми украинскими эмигрантами в Канаде считаются смелые и предприимчивые Иван Пылыпив и Василь Еленяк. В 1891 г. они поселились в Западной Канаде. Вернувшись в Галичину, Пылыпив уговорил шесть семей из родного села Небылив переехать в Канаду. В результате в 1892 г. «небыливская группа» основала первое постоянное украинское поселение в Эдна-Стар близ Эдмонтона в канадской провинции Альберта.
Однако массовая эмиграция украинцев в Канаду началась во многом благодаря Йосипу Олеськиву — профессору-агроному, украинскому народнику. Одержимый идеей улучшения крестьянской судьбы, он приехал в 1895 г. в Канаду, чтобы лично исследовать условия здешней жизни. Увидев, какие возможности предоставляет крестьянам запад Канады, Олеськив опубликовал целую серию популярных брошюр, получивших широкое распространение, в которых отговаривал крестьян эмигрировать в Бразилию и призывал переезжать в Канаду.
Его усилия были поддержаны канадским правительством. Министр внутренних дел Канады Клиффорд Сифтон был поражен способностью трудолюбивых украинцев осваивать дикие прерии: «Я думаю, что мощный крестьянин в бараньем кожухе, родившийся на земле, имеющий за плечами десять поколений предков-земледельцев, с мощной женой и полудюжиной детей — как раз то, что нам нужно». Со временем восторженные письма из Канады, описывавшие здешнюю жизнь в розовых тонах, и ободряющие слухи, распускаемые агентами пароходных компаний, способствовали росту эмиграции в прерии.
Канада действительно обещала многое. Земля прерий была плодородной, хотя и требовала тяжкого труда для обработки. Воды хватало всем. Дерево, столь дорогое в Старом Свете, было доступно в неограниченных количествах для строительства и отопления. И климат был почти таким же, как на родине. Заботясь о заселении безлюдных прерий, правительство продавало здешние земли по символической цене — 10 долларов за 160 акров (64 га). Украинцам разрешалось селиться компактно, поэтому на мили вокруг их соседями были соотечественники. Привлекало и то, что политическая система Канады была стабильной и демократической, а общество и экономика — современными и прогрессивными.
Возможности, предоставляемые Канадой, были велики, однако для их реализации требовались не меньшие усилия. Эмигранты, прибывавшие на чужбину, почти или совсем не имели денег, не говорили по-английски и часто были неграмотны. После долгого изнурительного пути они оказывались посреди холодных незаселенных бескрайних равнин. Первой и сложнейшей задачей становилось простое выживание. Чтобы защититься от холода, строили однокомнатные примитивные хибары. Не имея денег и возможности засеять еще не очищенную землю, они оказывались перед угрозой постоянного голода или даже смерти. В поисках заработков на самое необходимое мужчины пересекали всю страну. Тем временем женщины, оставшиеся на своих участках, занимались благоустройством жилья, ухаживали за детьми и пытались расчищать землю для посева. Будучи не в состоянии купить машины или хотя бы тягловый скот, эмигранты выполняли всю работу вручную. Обычно проходило несколько лет, прежде чем удавалось собрать первый урожай. Для того же, чтобы расчистить под засев весь участок, часто требовалось 15—20 лет изнурительного труда.
Положение дел ухудшалось открытой дискриминацией эмигрантов. Хотя Сифтон и некоторые другие правительственные чиновники признавали полезность эмигрантов из Украины, многие канадцы думали иначе. Впервые столкнувшись с эмигрантами не англо-саксонского происхождения, население Западной Канады запротестовало против «нашествия грязных, невежественных нищих иностранцев». Многие газеты выступали против «отбросов Европы», которые могли нанести моральный и интеллектуальный ущерб канадскому обществу, снизить его культурный уровень. То, что украинцы селились компактными общинами, одевались в традиционные наряды, разговаривали на своем языке и придерживались византийской обрядности, только распаляло страсти.
Несмотря на эти трудности, украинские эмигранты постепенно осваивались в Канаде. Со временем они подняли миллионы акров земель. Широкие канадские равнины усеяли их аккуратные белые хаты и церкви с луковичными куполами. Когда накануне первой мировой войны подскочили цены на зерно, многие украинцы разбогатели. Уверенно утверждалась их репутация как добросовестных, трудолюбивых хозяев, и враждебность к ним стала остывать. Канадцам пришлось признать решающую роль украинских эмигрантов в превращении безлюдных прерий в наиболее производительные во всем мире житницы.
К началу первой мировой войны в Канаду переехали около 170 тыс. украинцев. Свыше 85 % поселилось в прериях. Избравшие местом жизни город в основном сосредоточивались в Виннипеге, превратившемся в главный центр общественной жизни украинских канадцев. Если учесть, что общая численность населения запада Канады составляла в 1896 г. всего около 200 тыс., вполне очевидно, что украинские эмигранты не могли не оказать огромного влияния на жизнь этого региона. И если бы их приплыв не был прерван первой мировой войной, он мог бы стать крупнейшей украинской территорией Канады.
Религиозные проблемы. Как и повсюду, самыми первыми и самыми влиятельными учреждениями, основанными эмигрантами в Канаде, были церкви. Здесь, как и в Соединенных Штатах, их рост сопровождался острыми противоречиями и конфликтами. Совершенно не имея греко-католических священников, поселенцы Канады обратились за помощью к единоверцам в США. Откликнувшись на призыв, в 1897 г. из Пенсильвании приехал святой отец Нестор Дмытрив, навестивший пионеров прерий и отслуживший первый греко-католический молебен на канадской земле. В последующие годы такие же визиты совершили несколько других греко-католических священников из Пенсильвании. Однако эти спорадические меры не могли заменить эмигрантам в Канаде стабильной церковной организации и духовного руководства.
Установить свою юрисдикцию над украинскими переселенцами пыталось местное римо-католическое духовенство, состоявшее в основном из франко-канадцев. Однако, встретив сопротивление, оно отступило. Позднее римо-католическая иерархия Канады проявила значительно большую терпимость к греко-католикам, чем ирландские епископы в США. Тем не менее проблема оставалась нерешенной. Поскольку папский эдикт 1894 г. запрещал женатым греко-католическим священникам служить в Северной Америке, а немногочисленные галицкие священники, придерживавшиеся безбрачия, обычно ехали в США или Бразилию, Канада не могла рассчитывать на Старый Свет в пополнении рядов священнослужителей. Пытаясь справиться с этой проблемой, некоторые французские и бельгийские священники, принимавшие греко-католический обряд, назначались на службу среди эмигрантов.
Однако эта мера была явно неудовлетворительной. Эмигрантам трудно было обращаться с неукраинскими священниками: оставалась болезненной проблема обета безбрачия; наконец, в Канаде эмигранты также не желали подчинять свои церкви римо-католическим епископам. Проникнувшись духом Нового Света, многие хотели видеть свою церковь свободной от чьего-либо влияния.
В 1903 г. из Соединенных Штатов в Виннипег приехал епископ Серафим, русский православный священник весьма темного происхождения. Опираясь на поддержку группы радикальной интеллигенции, искавшей способ создания украинской церкви, не зависимой ни от римского католицизма, ни от русского православия, он основал так называемую Независимую греческую церковь. Проблему нехватки священников он решил быстрым, но довольно сомнительным с канонической точки зрения путем: просто назначил священниками новой церкви около 50 более-менее грамотных лидеров украинских общин. Рассеявшись по украинским поселениям, они распространяли этот новый вид православия, не признававший власти никаких патриархов и принявший общественную опеку над церковной собственностью. Судя по всему, эмигранты с готовностью приняли их идеи: всего за два года новая церковь приобрела 60 тыс. последователей. Однако их приверженность оказалась временной и неустойчивой, и через несколько лет церковь Серафима распалась.
Угроза потери паствы и перехода ее в гибридную форму православия заставила активизироваться греко-католическую церковь. В 1910 г. иерарх греко-католической церкви в Галичине митрополит Андрей Шептицкий предпринял поездку с духовной миссией по украинским канадским общинам. Спустя несколько лет он убедил бельгийский монашеский орден редемптористов открыть свои отделения в Галичине (с учетом грекокатолической специфики). Впоследствии некоторые члены этого ордена, давшие обет безбрачия, были посланы миссионерами в украинские общины Канады. В 1912 г. по просьбе Шептицкого Ватикан назначил первым греко-католическим епископом в Канаде Микиту Будку. В отличие от Ортынского в США, Будка с самого начала завоевал большой авторитет. Вскоре в прериях стали множиться греко-католические парафин, церкви и школы. К 1931 г. Украинская греко-католическая церковь охватывала около 58 % украинцев Канады и насчитывала 350 парафий и 100 священников. Впрочем, если учесть, что с самого начала около 80 % переселенцев были греко-католиками, очевидно, что она понесла серьезные потери.
Многие из тех, кто отверг греко-католичество, вступили в Украинскую православную церковь, созданную в 1918 г. Состав ее сторонников был довольно разнообразен. Сюда входила нарождающаяся украинско-канадская интеллигенция (в основном учителя школ с двуязычной программой), православные буковинцы, бывшие члены церкви Серафима и др. Духовенство здесь состояло из украинцев, стремившихся к сохранению украинской церковной традиции, поэтому православная церковь в Канаде во главе с епископом Иваном Теодоровичем была тесно связана с ростом национального самосознания, что весьма способствовало росту ее популярности. Если в начале массовой эмиграции только 15 % переселенцев относилось к православию, то к 1931 г. уже 24 % канадских украинцев принадлежали к Украинской православной церкви. Значительная часть эмигрантов входила также в пресвитерианскую церковь, активно действовавшую среди украинцев.
Светские организации. Подобно церкви, первые светские организации были «импортированы» эмигрантами из Старого Света. Так же, как в Галичине и на Буковине, в прериях возникали «Просвіти», читальни, народные дома. К 1925 г. здесь насчитывалось около 250 подобных культурно-просветительных организаций.
Что касается обычной системы просвещения, то украинцы Канады очень скоро получили здесь большое преимущество в сравнении с эмигрантами в других странах. Поскольку их сельские общины были полностью или преимущественно украинскими, они получили право на двуязычную школьную систему, финансируемую государством. В 1916 г. существовало около 400 таких школьных округов, расположенных в основном в Манитобе. С целью подготовки учителей для этих школ администрация провинции учредила в 1907 г. в Виннипеге «Русинську навчальну школу». Ее выпускники, хорошо владевшие и английским, и украинским, сформировали ядро новых, образованных светских общественных лидеров.
Нарастание истерии ксенофобии, вызванное началом первой мировой войны, положило конец развитию двуязычной школьной системы. Но это не поколебало решимости эмигрантов давать своим детям как англоязычное, так и украиноязычное образование. Данной цели служили, в частности, греко-католические школы, основанные орденом василиан, а также приходские «рідні школи». Впрочем, антиклерикальная интеллигенция искала другие пути. В 1916 г. ее представители основали в Саскатуне «Могилянський Український інститут». Фактически это была бурса, создававшая своеобразную украинскую среду: здесь преподавались украинский язык, литература, история. Сюда приезжала молодежь из села, стремившаяся завершить свое образование. Подобные бурсы, обычно связанные с религиозными организациями, возникали в Виннипеге, Эдмонтоне, Торонто. Их выпускники также пополняли ряды украинских политических и культурных деятелей.
Хотя до первой мировой войны основу украинской общины Канады составляли простые, неискушенные в общественной жизни крестьяне-фермеры, среди них уже проявлялись признаки политического сознания. Одно из направлений политической деятельности отражало тенденции, набирающие силу на родине. В 1907 г. выдающиеся украинско-канадские деятели Кирило Геник-Березовский, Иван Бодруг, Иван Негрич, Мирослав Стечишин и Тарас Ферлей (все социалисты в духе галицкой Радикальной партии) основали «Український соціалістичний союз». Одновременно они и некоторые другие украинцы активно участвовали в местной политической жизни. Имея большинство во многих районах Канады, к 1902 г. они сумели провести своих кандидатов в муниципальные органы, а в 1913 г. Андрий Шандро стал депутатом парламента провинции Альберта.
Канадские политические обозреватели с некоторой тревогой указывали, что «один факт совершенно ясен — в районах прерий русины вошли в силу». Однако если украинцы и начинали считать себя неотъемлемой частью канадской политической системы, эти заблуждения были жестоко развеяны во время первой мировой войны. Поскольку многие эмигранты еще сохранили австрийские паспорта, около 6 тыс. из них были названы «союзниками врага» и как подданные враждебного государства интернированы в специальных лагерях до конца войны.
Вторая волна: межвоенный период
Поток украинских эмигрантов на Запад не иссякал и в межвоенную пору. Однако этот период существенно отличался от довоенного. До 1914 г. на Запад эмигрировало свыше 500 тыс. украинцев, в межвоенный период — лишь около 200 тыс. Главной причиной спада была безработица в США и Канаде, вызванная Великой депрессией.
Эмиграция второй волны отличалась и своей территориальной направленностью. Наиболее предпочтительной целью эмигрантов оставалась Канада. Однако ухудшившаяся экономическая ситуация в сельскохозяйственных районах и ужесточение иммиграционной политики ограничили численность новых переселенцев в межвоенный период 70-ю тысячами. Теперь эмигранты предпочитали селиться в городах — Виннипеге, Торонто, Монреале, а не в прериях запада. Еще более радикально изменилась ситуация в США. Здесь в годы Великой депрессии иммиграционная квота была сильно урезана. В результате в межвоенный период сюда переехали только 10 тыс. украинцев — мизерная доля по сравнению с теми сотнями тысяч, которые наводняли американские берега до 1914 г.
Если некоторые страны уже не испытывали недостатка в дешевой рабочей силе, то другие продолжали привлекать иммигрантов. Открыла им свои двери Аргентина, нуждавшаяся в заселении обширных территорий и рабочей силе для своих растущих городов. Сюда перебралось около 40 тыс. украинцев. 30—40 тыс. западных украинцев эмигрировали во Францию, где нашли работу на угольных шахтах и заводах возле Меца, на севере страны.
Украинская политическая эмиграция. Пожалуй, наиболее отличительной чертой межвоенного исхода из Украины было появление нового типа эмигрантов — политических. После поражения различных украинских правительств в 1918—1920 гг. десятки тысяч солдат, офицеров, правительственных чиновников и главным образом представителей национальной интеллигенции уходили вместе с ними в изгнание. Поначалу их количество достигало 100 тыс. человек. Однако в 1923 г., когда стабилизировалась ситуация в Галичине, большинство западноукраинских политических эмигрантов вернулось домой. После этого украинская политическая эмиграция складывалась преимущественно из жителей оккупированной Советами восточной части Украины и насчитывала 40—50 тыс. человек.
Основной причиной эмиграции этих людей были политические убеждения. Многие были военными, однако значительную часть составляла национальная интеллигенция. Сюда входили известные деятели культуры и науки или люди, еще совсем недавно занимавшие ответственные посты, мучительно переживавшие свои политические ошибки, идеалистически настроенные, но идеологически непримиримые. Для многих из них борьба за достижение независимости Украины оставалась смыслом всей жизни. Стремясь быть ближе к своей родине, они селились в Польше или Чехословакии.
Как и все политические эмигранты, украинцы были разделены на множество враждовавших между собой фракций. Сторонники различных правительств в изгнании так увлекались сведением счетов, что нередко большую вину за свои поражения возлагали друг на друга, а не на большевиков. При этом львиную долю времени и сил они тратили на то, чтобы сделать свою фракцию доминирующей в национально-освободительном движении. Некоторые эмигранты пускались в политические авантюры или шли на сотрудничество с иностранными правительствами, оказывая им услуги весьма сомнительного толка. Впрочем, имея в своих рядах немало достойных, талантливых, прекрасно образованных людей, украинцы внесли в свой актив немало полезного. Создав многочисленные научные учреждения, целую украинскую зарубежную прессу, они познакомили Западную Европу с украинской проблемой. Достаточно высокого уровня достигла в их трудах новая украинская общественно-политическая мысль. Хорошим качеством отличаются многие их культурные достижения, что тем более впечатляет, если учесть, в каких тяжелых материальных и политических условиях им приходилось жить и работать.
Большинство политических эмигрантов из Восточной Украины покинуло родину осенью 1920 г., когда армия Украинской Народной Республики отошла в Польшу. Около 30 тыс. беженцев было интернировано в разных лагерях. Правительство в изгнании, возглавляемое Симоном Петлюрой, нашло приют в Тарнуве. Однако в 1923 г., когда поляки перестали поддерживать Петлюру, Польша не могла больше содержать беженцев. Часть политэмигрантов все же осталась здесь, в основном на оккупированной поляками Волыни, большинство же перебралось в Чехословакию. Чехословацкое правительство вообще гуманно относилось к беженцам, к тому же оно давало возможность украинской молодежи получать высшее образование, поэтому Прага вскоре стала центром украинской политической эмиграции.
Благодаря финансовой поддержке чешского правительства были созданы «Український вільний університет» в Праге и «Українська сільськогосподарська академія» в Подебрадах.
В межвоенный период они выпустили сотни специалистов. Одновременно украинские научные институты были основаны в Берлине и Варшаве. Появились многочисленные издательства и газеты.
В изгнании продолжали действовать различные эфемерные украинские правительства. Часть петлюровского правительства У HP оставалась в Варшаве, а сам Петлюра переехал в Париж, где еще довольно активно действовала дипломатическая миссия У HP, возглавляемая Олександром Шульгиным. Здесь Петлюра был убит в 1926 г. евреем Самуилом Шварцбардом, которого украинская эмиграция считала большевистским агентом (евреи со своей стороны восхваляли Шварцбарда как человека, отомстившего за погромы времен гражданской войны). Гетман Скоропадский и украинские монархисты обосновались в Берлине. Сюда же переехал в 1923 г. Евген Петрушевич, после того как самораспустилось западноукраинское правительство. Позднее в Берлине размещался некоторое время с штаб-квартирой ОУН Евген Коновалец. Украинские социалисты, возглавляемые Микитой Шаповалом, и либералы вроде Дмитра Дорошенко осели в Праге. Как мы уже отмечали, эмигранты из Восточной Украины внесли огромный вклад в развитие украинской общественно-политической мысли. Дмитро Донцов, живший в Галичине, положил начало идеологии украинского интегрального национализма, в то время как Вячеслав Липинский в Вене развивал свои оригинальные идеи украинского монархизма и консерватизма.
Политизация украинцев за границей. Драматические события в Украине 1917—1920 годов повысили интерес к ее политическим проблемам даже у той части эмигрантов, которая покинула родину по мотивам экономического порядка. Этот интерес углубился, когда в 1920-е годы их ряды пополнились политическими эмигрантами. Всюду, где концентрировались украинцы, стали возникать разнообразные политические организации. Вскоре идейная борьба между ними достигла таких масштабов, что отодвинула на второй план религиозные распри, до этого занимавшие украинцев.
Первыми организовались социалисты. Как мы знаем, еще в 1907 г. в Канаде была создана марксистская группа. Тогда же в Нью-Йорке пояился социалистический клуб «Гайдамаки». Его члены преследовали вполне конкретные цели: повышение заработной платы и улучшение условий труда украинских рабочих, защита экономических интересов фермеров. К этой группе присоединились также те, кто был недоволен засильем священников в украинских общинах.
После первой мировой войны под впечатлением успехов модернизации и украинизации в советской Украине на фоне депрессии, охватившей Запад, около 1 тыс. украинцев вступили в коммунистическую партию Канады, составив треть ее членов. В 1918 г. украинцы, придерживавшиеся прокоммунистических взглядов, но предпочитавшие чисто украинские организации, образовали «Український трудовий союз». За 20 лет он превратился в крупнейшую прокоммунистическую организацию Канады, построенную по этническому принципу. Динамичный и хорошо организованный союз вел активную пропаганду, отдавая должное и культурно-просветительской работе. К 1939 г. он насчитывал свыше 10 тыс. членов. Хотя сторонники коммунистической идеи составляли только 5 % украинцев Канады, их влияние в украинской общине было довольно внушительным.
В конце 1920-х годов начали возникать националистические организации. Состояли они в основном из эмигрантов второй волны и проповедовали идеи украинской независимости и бескомпромиссного антикоммунизма. Одними из первых создали свою организацию сторонники гетмана Скоропадского. Будучи преданными последователями идеи украинской монархии и стремясь увлечь украинцев духом казачества, они создали в 1924 г. в городах США и Канады целую сеть отделений организации «Січ». Эта организация никогда не была многочисленной, однако могла похвастаться высокой дисциплиной. В основном она проводила военные учения своих членов, одетых в привлекательную форму, а некоторые ее курени даже имели в своем распоряжении аэропланы. Консервативная идеология этих украинских монархистов пришлась ко двору украинскому католическому духовенству, оказывавшему им существенную поддержку.
Впрочем, значительно большее влияние на украинцев за рубежом имело оуновское течение национализма. По инициативе Коновальца во всех основных украинских общинах Запада создавались прооуновские организации, объединявшие эмигрантов первой и второй волны, живших в городах. Так, в конце 1920-х — начале 30-х годов возткли «Українське національне об’єднання» (УНО) в Канаде и «Організація державного відродження України» (ОДВУ) в США. Организации подобного типа появились также во Франции и Аргентине. Их многочисленные члены исповедовали ультранационализм, проводили акции протеста против угнетения их соотечественников в Польше и Советском Союзе, собирали средства на деятельность ОУН. Большинство политически активных украинцев-эмигрантов в межвоенный период принадлежали или симпатизировали именно националистическим организациям разного толка.
Ассимиляция. Не все эмигранты столь активно участвовали в украинской политической жизни, значительная их часть вообще теряла интерес ко всему украинскому. Особенно силен был процесс ассимиляции в США, где эмигрантов систематически понуждали переплавляться в американском «тигле». Испытывая постоянное денационализирующее давление в школах и насмотревшись на нескончаемые свары внутри украинских общин, многие молодые украинцы решительно порывали со своими национальными корнями. В Канаде, где украинцы жили более замкнутыми общинами, ассимиляция была слабее. Но даже здесь уровень национального самосознания последующих поколений эмигрантов оставлял желать лучшего по сравнению с первопоселенцами. Совершенно очевидно, что воздействие господствующей культуры на украинцев было абсолютно неизбежным, где бы они ни жили.
Третья волна: вторая мировая война и «перемещенные лица»
Когда закончилась вторая мировая война, Германия и Австрия были буквально набиты 16 миллионами иностранных рабочих, военнопленных и беженцев. Приблизительно 2,3 млн из них составляли украинцы, в большинстве своем «остарбайтеры» — молодые парни и девушки, насильно угнанные на работы в Германию. Сразу же после окончания военных действий сюда прибыли советские репатриационные миссии, состоявшие из офицеров и агитаторов, главной целью которых было любой ценой убедить советских граждан вернуться домой. В процессе репатриации, добровольно или принудительно, большинство остарбайтеров вернулись в СССР. Однако около 210 тыс. украинцев не захотели сделать этого ни при каких обстоятельствах. Кроме них, еще около 2,5 млн жителей европейской части СССР отказались вернуться домой. Их стали официально называть «перемещенными лицами».
Заботу об этих массах беженцев взяло на себя Агентство помощи и реабилитации, созданное при ООН в 1945 г. Спустя два года его функции перешли к Международной организации помощи. В основном они занимались тем, что обеспечивали беженцев продуктами и жильем, пока они не найдут себе место постоянного проживания. Беженцы, часто сгруппированные по национальному признаку, размещались в лагерях, под которые использовались школы, армейские бараки, общественные здания. Население лагерей имело право избирать собственное руководство для контроля за администрацией, решения проблем, связанных с образованием и культурными запросами. Поэтому лагеря, расположенные в американской, британской и французской зонах оккупации, часто называли «республиками перемещенных лиц».
Приблизительно две трети украинских беженцев жило в таких лагерях, многие из которых были полностью украинскими. Остальные устраивались самостоятельно. Некоторые из главных лагерей подобного типа размещались в оккупированной американцами Баварии — в Мюнхене, Миттенвальде, Регенсбурге, Берхтесгадене и Аугсбурге. Обычно население такого лагеря насчитывало 2—4 тыс. человек.
Украинские беженцы представляли собой весьма пеструю картину. Меньшинство, около 20 %, можно было назвать политическими изгнанниками в прямом смысле слова. В основном это была интеллигенция, не принимавшая советскую систему и бежавшая перед приходом Красной армии. Подавляющее большинство беженцев составляли рабочие, насильно пригнанные в Германию во время войны. Отвергнув настойчивые увещевания советских репатриационных миссий, они также превратились в изгнанников. Около двух третей беженцев были галичанами и принадлежали к греко-католической церкви; треть, прибывшая из советской Украины, исповедовала православие. Еще одну группу составляли эмигранты 1920-х годов: украинские студенты из Германии, бывшие военнопленные и узники концлагерей. В Италии были интернированы почти 10 тыс. бойцов дивизии СС «Галичина» (второго набора). В 1947—1948 гг. ряды беженцев пополнили несколько сотен бойцов УПА, прорвавшихся из Карпат через Чехословакию в Германию. Таким образом, эта наибольшая украинская политическая эмиграция представляла собой многоцветную палитру различных социальных групп, вероисповеданий, политических и культурных направлений, традиций.
В отличие от предыдущих потоков эмиграции этот характеризовался большим количеством образованных людей. Здесь насчитывалось около 1 тыс. учителей, 400 инженеров, 350 адвокатов, 300 врачей, 200 ученых и почти 300 священников. К ним следует добавить почти 2 тыс. студентов университетов. Эти цифры лишний раз свидетельствуют о том, что немалая часть западноукраинской интеллигенции не желала жить при советском режиме.
Для многих обитателей лагерей два—три года, проведенные там, стали особой и не всегда и не во всем неприятной частью их жизненного опыта. «Республики перемещенных лиц» были переполнены молодыми, энергичными и образованными людьми. Имея еду и крышу над головой, они не могли найти работу в разрушенной Германии. Поэтому — отчасти под давлением обстоятельств, отчасти, чтобы не застояться и дать выход энергии и творческим возможностям,— они развернули чрезвычайно бурную организационную, культурно-просветительную и политическую деятельность.
Это подтверждают и некоторые цифры. Несмотря на весьма ограниченные материальные ресурсы, украинские беженцы создали два учреждения университетского типа, около 40 гимназий и свыше 100 начальных школ. Они также руководили десятками профессиональных курсов, основали 85 церковных приходов и возобновили деятельность скаутской организации «Пласт». Особенно впечатляет культурная деятельность: в лагерях было создано 35 библиотек, 41 хор, 13 оркестров, 33 театральных кружка и три профессиональных труппы. Они поставили более 1400 пьес, провели 900 концерт» и 350 культурномемориальных вечеров. Чрезвычайно активной, хотя и не всегда качественной, была издательская деятельность: свет увидели около 230 периодических изданий и 800 книг, среди авторов которых были такие выдающиеся литераторы, как Тодось Осьмачка, Леонид Мосендз, Улас Самчук и Иван Багряный (известный также как политический деятель и мыслитель).
Однако «тепличная» атмосфера лагерей способствовала и другим явлениям. Вынужденные жить в близком соседстве, западные и восточные (советские) украинцы довольно быстро и ко взаимному огорчению осознали и почувствовали существенные социально-психологические и культурные различия между собой. Деление на католиков и православных только усугубляло проблему. Самыми разрушительными были конфликты, вспыхивавшие между многочисленными политическими партиями, появившимися в лагерях. Особенно жестокой, до убийств, была усобица между бандеровской и мельниковской фракциями ОУН. Намереваясь установить свою идеологическую гегемонию над всей украинской эмиграцией, особую агрессивность и беспардонность проявляла многочисленная бандеровская фракция. Не имея существенной поддержки среди интеллигенции, она все же добилась заметного влияния среди крестьян и рабочих, составлявших большинство беженцев. Среди выходцев из Восточной Украины широкими симпатиями пользовалась группа Ивана Багряного, автора известного памфлета «Чому я не хочу повертатися до СССР».
В 1947—1951 гг. беженцы постепенно расселились по местам своего постоянного пребывания. В приблизительных цифрах те, кто выехал из Германии и Австрии в эти годы, распределились следующим образом: в США — 80 тыс., Канаду — 30 тыс.; Австралию — 20 тыс.; Великобританию — 20 тыс.; Бельгию — 10 тыс.; Францию — 10 тыс.; Бразилию — 7 тыс.; в Аргентину — 6 тыс. Многие из тех, кто переехал в Великобританию, Францию, Бельгию и Латинскую Америку, впоследствии перебрались в Северную Америку.
* * *
Решение покинуть родину, как правило, было серьезнейшим переломом в судьбе каждого из украинцев-эмигрантов. Социально-экономические, культурные, психологические последствия такого шага глубочайшим образом сказывались на его жизни. Но в любом случае встает вопрос вопросов: кто совершил более удачный выбор — тот, кто уехал, или тот, кто остался? Эмпирических исследований этого вопроса не существует, поэтому приходится полагаться на общие впечатления и наблюдения.
Можно с большой степенью достоверности предположить, что те, кто эмигрировал, добились лучших условий жизни — по крайней мере в материальном смысле. Эмигранты к тому же избежали тех катастроф, которые обрушились на их бывшую родину в новейшее время. Бесценным преимуществом стало то, что они жили в свободном и открытом обществе. Однако и цена, которую они заплатили за потерю родины, была немалой: пришлось пережить иссушающую ностальгию, психологический дискомфорт, отчужденность, испытать дискриминацию. Для политических беженцев, часто занимавших на родине заметное общественное положение, эмиграция влекла резкое снижение социального статуса, связанное с отсутствием работы по специальности. Тем не менее думается, что те, кто эмигрировал, больше приобрели, чем потеряли. Зато серьезные утраты понесло украинское общество. Одна только организационная деятельность эмиграции свидетельствует о том, сколько энергичнейших людей потеряла Украина. Та же мысль приходит в голову, когда видишь, какой огромный вклад внесли украинцы — народ на редкость трудолюбивый — в процветание стран, давших им приют. Особенно это касается Канады.
В XX столетии миллионы украинцев покинули свою родину в поисках лучшей доли на чужбине. Многим пришлось сделать это по социально-экономическим причинам. Огромное количество восточных украинцев переселилось или было переселено в азиатскую часть Российской империи, а позднее Советского Союза, и их нельзя считать эмигрантами в общепринятом смысле этого слова. В противоположность им западные украинцы направлялись на Запад — в Новый Свет, где они столкнулись не только с незнакомой землей, но и с совершенно иными политическими, экономическими, социальными и культурными условиями. Именно к ним применимо понятие «украинские эмигранты». Многие украинцы покидали свою землю также по политическим причинам. Не желая признавать советскую власть, они предпочли изгнание. Трудовую и политическую эмиграции составили три различных волны украинцев, которых и до наших дней прибивает к чужим берегам.
Первая волна: эмиграция до 1914 г.
Украинцы эмигрировавшие в Новый Свет до 1914 г., в большинстве пытались улучшить свое социально-экономическое положение, крайне тяжелое на родине. К этой цели они шли двумя путями. Большинство прибывало в Соединенные Штаты, находя работу на растущих как грибы после, дождя фабриках и шахтах в больших городах или их окрестностях. В основном это были неженатые «парубки», рассчитывавшие накопить достаточно денег, чтобы вернуться в родное село, приобрести необходимую землю и завести хозяйство. Однако со временем перспективы жизни в США становились для многих более привлекательными, чем возвращение на родину. Когда же эмигрировать стали и женщины-украинки, начался быстрый рост украинских общин во многих городских центрах северо-востока Соединенных Штатов.
Другой категорией первых украинских эмигрантов стали те, кто оставил свои края, намереваясь заниматься сельским хозяйством в странах, где земля была дешевой и доступной. С самого начала эти эмигранты, обычно приезжавшие целыми семьями, собирались осесть на своей новой родине навсегда. Поскольку подобные земли, как правило, располагались в незаселенных районах, вроде неосвоенной глубинки Бразилии или Канады, этим эмигрантам приходилось вступать в изнурительную борьбу один на один с природой.
Эмиграция в США. Отдельные украинцы появлялись в Америке еще задолго до того, как сюда нахлынула первая массовая волна эмигрантов на рубеже XIX—XX вв. Украинские имена можно встретить среди основателей колонии Джеймстаун в Вирджинии или среди участников американской революции и гражданской войны. Когда Россия основала свои колонии на Аляске и в Калифорнии, в числе их обитателей были украинские казаки и гражданские лица. Впрочем, появление в Америке первого национально сознательного украинца обычно связывают с именем Агапия Гончаренко — православного священника из Киевской губернии, человека революционных взглядов, лично знакомого с Шевченко. В 1867— 1872 гг. эта оригинальная, авантюрного склада личность редактировала газету «Вестник Аляски» — первую американскую газету, где публиковались материалы об Украине и ее жителях. Позднее Гончаренко стал очень известен в Калифорнии, где попытался основать в начале XX в. украинскую социалистическую колонию. Другой весьма колоритной фигурой был Николай Судзиловский-Руссель — киевский врач и революционер, живший в 1880-е годы в Калифорнии и впоследствии переехавший на Гавайи, где стал президентом местного сената. Он также пытался привлечь украинцев на свою новую родину.
Однако первая большая группа украинских эмигрантов в Соединенные Штаты существенно отличалась от своих колоритных предшественников. Это были в основном крестьяне Закарпатья и Лемковщины — самых западных и наименее развитых украинских земель. Вести о полумифическом крае, лежащем далеко за морями, впервые донесли закарпатцам и лемкам их западные соседи — словаки, венгры и поляки. В 1877 г, предоставилась возможность проверить достоверность этих легенд. Угольная компания Пенсильвании, столкнувшись с забастовками, решила использовать в качестве штрейкбрехеров дешевую рабочую силу из беднейших районов Австро-Венгерской империи. Когда агенты компании предлагали молодым лемкам и закарпатцам подъемные на переезд в Америку (с последующим вычетом этих сумм из жалованья) , они нашли немало желающих. А когда от уехавших на заработки стали приходить впечатляющие денежные переводы и обнадеживающие известия (часто приукрашиваемые агентами компаний), исход в Америку приобрел массовый характер.
Подобно своим бесчисленным предшественникам и последователя^, молодежь, выдержавшая долгий, изнурительный переезд в Америку, вскоре начинала понимать, что эта страна не только предоставляет большие возможности, но и требует напряженной работы. Первоначально большинство новоприбывших устраивалось на шахтах и металлургических заводах Западной Пенсильвании, и этот район стал сердцевиной ранней украинской эмиграции. Другие находили работу на фабриках Нью-Йорка, Нью-Джерси, Коннектикута, Огайо, Иллинойса.
Поначалу было очень тяжело: бывшие крестьяне сталкивались со странной, чуждой землей и непонятным языком; их бросало в суматошный, непривычный и неприветливый мир городов, где приходилось работать в окружении огромных и шумных, постоянно двигающихся механизмов. До первой мировой войны средний заработок фабричного рабочего или шахтера составлял 1—2 доллара за 9—10 часовой рабочий день. Жить приходилось в перенаселенных ночлежных домах компаний или меблированных комнатах. Поскольку целью первых эмигрантов было накопить несколько сот долларов и поскорее вернуться домой, они ограничивали себя даже в самом необходимом, тратя минимум денег на одежду и еду. Многим, правда, не удавалось преодолеть зов корчмы. В целом украинские эмигранты были экономически самодостаточной и законопослушной группой: в сравнении с другими эмигрантскими общинами они давали наименьший процент людей, нуждавшихся в благотворительности (0,04 %) или обвинявшихся в нарушении закона (0,02 %). В то же время последних среди ирландцев, например, было 4 %, немцев—1,8 %, поляков — 1 %.
Временный характер пребывания первых эмигрантов в США заметно сказывался на их отношении к американскому обществу: они пренебрегали изучением английского языка, мало контактировали с американцами, не стремились к получению американского гражданства, практически не интересовались политической жизнью Америки. В наибольшей степени их интересы были связаны с родиной. Однако с ростом эмиграции приходили перемены. Все больше эмигрантов принимали решение остаться в Америке навсегда. К тому же в больших количествах сюда стали прибывать женщины с Украины, хотя даже в конце 1905 г. они составляли всего 25—30 % эмигрантов. Обычно они устраивались прислугой в семьях украинских или польских евреев. Позднее многие находили работу на швейных фабриках. С образованием семей, приездом в США к мужьям и отцам их жен и детей жизнь украинских общин вошла в нормальную колею.
Направления украинской эмиграции
Наиболее предприимчивые эмигранты налаживали внутри общин систему сервиса, открывая небольшие бакалейные и мясные магазины, меблированные комнаты. Наиболее прибыльным делом стало содержание питейных заведений — их владельцы числились среди богатейших и влиятельнейших членов общин. Однако в целом украинцы из всего многообразия возможностей для заработка выбирали ручной труд. Это и не удивительно, поскольку никаких иных навыков большинство из них не имели. Например, в 1905 г., на пике эмиграции, когда в США прибыли 14,5 тыс. украинцев, только семеро из них имели высшее образование (четверо были священниками), 200 были квалифицированными рабочими и ремесленниками, остальные — крестьянами и неквалифицированными рабочими. Очень немногие занимались фермерством, требовавшим больших вложений труда и капиталов. Исключение составляли только штундисты — протестантская секта, прибывшая из Восточной Украины в 1890-е годы и расселившаяся в Вирджинии и Северной Дакоте.
Довольно сложно установить точную численность украинцев в Соединенных Штатах перед первой мировой войной. Подсчеты осложняет то обстоятельство, что часть эмигрантов неоднократно совершала поездки между старой и новой родиной. Поскольку многие украинцы не имели образования, а уровень их национального самосознания был низким, американские иммиграционные службы и переписчики часто регистрировали их по названию государств, откуда они прибывали,— австрийцами или венграми. Некоторые отождествляли себя с более известными и устоявшимися группами, например со словаками. Кроме того, поскольку традиционным названием западных украинцев было русины, их часто называли русскими, не особенно вникая в разницу. В любом случае большинство подсчетов сходится в том, что общее количество украинцев в Соединенных Штатах к 1914 г. составляло 250—300 тыс. человек. Приблизительно половина из них была лемками и закарпатцами, прибывшими в 1880—90-е годы, другая половина состояла из галичан, в значительных количествах начавших приезжать в следующее десятилетие. Вместе взятые они представляли каплю в 25-миллионном море эмигрантов, прибывших в США в 1861 —1914 гг. со всего света.
Религиозная жизнь эмигрантов. В украинском селе центром духовной и общественной жизни всегда была церковь. Все главные события крестьянской жизни — крещение, свадьба, похороны, большинство праздников — напрямую связывались с религией. Прибыв в США, украинцы остро ощущали отсутствие своей церкви, без которой жизнь казалась им бессодержательной, монотонной и серой. Поэтому первыми формами организации общественной жизни украинских эмигрантов стали церкви и парафин.
В 1884 г. служить Богу и братьям по вере в Пенсильванию прибыл энергичный священник из Галичины отец Иван Воля некий. За год он построил в городке Шенандо первую украинскую церковь. Он также содействовал созданию еще нескольких парафий в Центральной Пенсильвании. Вскоре к нему в растущих количествах стали присоединяться священники из Галичины и Закарпатья. В конце XIX — начале XX в. по украинской общине прокатилась волна строительства церквей и создания парафий. В 1907 г. это заставило Ватикан образовать соответствующую епархию в Филадельфии, назначив первым епископом галицкого монаха Сотера Ортынского. К 1913 г. греко-католическая епархия в Америке насчитывала 152 парафин, 154 священника и около 500 тыс. прихожан.
Церкви были не только центрами общественной жизни, но и ареной острых конфликтов, возникавших уже на американской почве. Для первых эмигрантов «церковная политика» была действительно единственным видом политики, в которой они могли и хотели участвовать. Главной проблемой, обострившейся как раз перед назначением Ортынского, были натянутые отношения между эмигрантами греко-католиками и иерархией римо-католической церкви, почти сплошь состоявшей из ирландцев. Игнорируя специфику греко-католической обрядности и презрительно относясь ко всем восточным европейцам, римо-католические епископы нередко усложняли им жизнь. Со своей стороны греко-католические парафин отказывались предоставлять свои новые церкви римо-католическим епископам для отправления служб. Последствием этого были долгие церковные тяжбы, насильные изгнания прихожан из церквей силами полиции, волнения местного масштаба и дальнейшее углубление нездоровых отношений с обеих сторон.
Греко-католические священники имели дополнительный повод к недовольству римо-католической иерархией. Поскольку римо-католическим священникам в отличие от греко-католических не разрешалось жениться, епископы не признавали женатых священников законными пастырями. Как показывает случай с Алексисом Тофом, противоречивый вопрос о целибате (безбрачии) вскоре сказался как на греко-, так и на римо-католиках в Америке.
Всеми уважаемый профессор теологии из-Закарпатья, священник, вдовец, Тоф в 1889 г. приехал в Миннеаполис, чтобы стать пастором в местной греко-католической парафин. Однако, поскольку он когда-то был женат, римо-католический епископ не утвердил его назначение и отлучил от церкви. Не добившись восстановления и убедившись, что древние византийские традиции их вероисповедания, в свое время признанные Римом, проигнорированы, Тоф и 365 его прихожан в 1891 г. предприняли решительный шаг—перешли в православие. В последовавшие десятилетия десятки тысяч лемков, закарпатцев и галичан, поощряемые хорошо обеспеченной русской православной миссией в Америке, перешли в православную церковь, а Алексис Тоф стал известен как «отец православия» в этой стране.
Переход под эгиду православия имел серьезные национально-этнические последствия для украинско-русинских эмигрантов. Поскольку многие происходили из слаборазвитых, изолированных районов Украины вроде Закарпатья, они в целом не отличались чувством украинского национального самосознания. Как и в Старом Свете, в среде их духовенства доминировало русофильство. В результате, когда необразованные русины переходили в русскую православную церковь Соединенных Штатов, ее иерархи обычно успешно убеждали их, что они — русские. Сейчас, когда вопрос этнического происхождения стал более весомым, американизированные наследники этих псевдорусских часто не в состоянии объяснить, почему их «русские корни» прорастают в украинских землях.
Галицко-закарпатский раскол. Еще один конфликт возник в церковной жизни по поводу раскола между закарпатцами и галичанами. Закарпатье, пребывавшее под владычеством Венгрии до 1918 г., позже всех других западноукраинских территорий подпало под влияние галицкого украинского национального движения. Первое время эмигранты, прибывавшие из Закарпатья, и присоединившиеся к ним позднее галичане создавали общие церкви и единые общины, поскольку их объединяли язык, обычаи, греко-католическое вероисповедание и традиционное «русинское» самосознание. Однако постепенно среди их духовенства назревали противоречия.
Поначалу яблоком раздора стала борьба за более выгодные парафин. Затем масла в огонь добавило назначение епископом галичанина Ортынского, что возмутило закарпатское духовенство, развернувшего враждебную кампанию против него и галичан в целом. Стремясь отвратить своих прихожан от Ортынского, закарпатское духовенство всячески преувеличивало различия между закарпатцами и галичанами. Поскольку их соперниками были национально активные украинцы, главным объектом нападок стало украинское национальное движение. Ортынского и галичан обвиняли в том, что их больше волнуют не религиозные, а национальные проблемы. Их выставляли предателями русинских традиций, поскольку они называли себя по-новому — украинцами. Более того, консервативное и кастовое закарпатское духовенство предостерегало своих прихожан, что галицкие священники, как правило, принимающие участие в общественной жизни, являются безбожниками и социалистами-радикалами.
Со своей стороны, галицкие священники обвиняли закарпатских коллег в мадьярофильстве, в склонности больше заботиться о венгерских интересах, чем о нуждах своего народа. И в самом деле: закарпатское духовенство в домашнем употреблении пользовалось венгерским языком, нередко он звучал и на богослужениях. Некоторые продолжали получать деньги от будапештского правительства даже после переезда в США. Многие открыто сотрудничали с венгерским правительством, пытаясь предотвратить распространение украинского национального самосознания среди закарпатских эмигрантов. В США — так же, как и в Старом Свете,— в основу этой подрывной работы была положена идея о том, что русины являются отдельной от галичан нацией.
Не добившись назначения епископа из своих радов, закарпатское духовенство потребовало от Ватикана создания еще одной греко-католической епархии. Они утверждали, что «не успокоятся, пока будут в церковном единстве с галицкими украинцами», поскольку «под вывеской католицизма их превращают в рабов украинства». Намереваясь устранить причину раздора, Ватикан удовлетворил их требования. В 1916 г. он создал отдельную епархию с центром в Питтсбурге, найдя для нее название Византийской русинской католической церкви. В 1924 г. она состояла из 155 церквей, 129 священников и 290 тыс. прихожан. Тем временем филадельфийская епархия стала базой Украинской католической церкви, насчитывавшей 144 церкви, 129 священников и около 240 тыс. прихожан. Таким образом, закарпатско-галицкий раскол был узаконен и приобрел организационные формы.
Десятилетия спустя после раскола закарпатская церковь все еще пребывала в нерешительности по поводу того, какую национальную ориентацию ей избрать. Не найдя выхода, она решила вообще обойти эту проблему. В результате ныне она утратила национальное лицо и пытается трактовать своих верующих в основном как приверженцев греко-католического (византийского) обряда. Однако последствия острого закарпатско-галицкого раздора почти столетней давности ощущаются и сейчас: в то время как население Закарпатья считает себя украинцами, их далекие собратья в США по-прежнему подчеркивают, что являются «кем угодно, только не украинцами».
В результате этих религиозных междоусобиц около 20 % первых эмигрантов из Западной Украины называли себя православными «русскими», еще 40 % — греко-византийскими католиками — русинами, оставшиеся 40 % — украинскими греко-католиками.
Братства. Основав свои церкви, украинские эмигранты столкнулись с необходимостью создания общественных организаций, предназначенных для удовлетворения их каждодневных практических нужд. Первоочередной задачей стало создание хотя бы минимальной социальной защиты. Работа на шахтах и фабриках была изнурительной и небезопасной, рабочий день — чрезмерно долгим, а зарплата по американским понятиям — очень низкой. Распространенным явлением были несчастные случаи, травмы и профессиональные заболевания. К тому же ни компании, ни правительство не заботились о потерявших трудоспособность и их семьях. Поэтому среди эмигрантов стали возникать общества взаимопомощи — братства.
За скромные ежемесячные взносы эти объединения обеспечивали страхование на случай заболевания, потери трудоспособности или смерти. Кроме того, по мере роста капиталов и увеличения членства они стали заботиться и об удовлетворении культурных и образовательных запросов своих членов. Эмигранты тянулись к братствам не только из социально-экономических соображений: здесь собирались вместе «свои люди», говорящие на родном языке. В отличие от церквей братства не были связаны со Старым Светом — они были порождением новых условий жизни эмигрантов в США.
Первое украинское братское общество взаимопомощи в Америке организовал в 1885 г. святой отец Волянский. Главной целью этого общества, состоявшего из нескольких десятков человек, был сбор средств на похороны умерших товарищей. Когда Волянский уехал в Галичину, братство распалось. Впоследствии такие же общества возникли по всей Пенсильвании. В 1892 г. был образован «Союз греко-католицьких русинських братств», довольно скоро выросший до значительных размеров. Однако он сразу же попал под влияние провенгерского закарпатского духовенства и занял враждебную позицию по отношению к национально сознательным украинцам.
С инициативой основания чисто украинского братского общества взаимопомощи выступила группа из восьми молодых и энергичных священников из Галичины, известная как «Американський гурток». Преисполненные деятельным духом галицкой интеллигенции, они стали организационным ядром борьбы греко-католической церкви за свою автономию. В 1894 г. два члена кружка — Иван Константинович и Григорий Грушка — основали братское общество взаимопомощи — «Руський народний союз» с центром в Джерси-Сити. В 1915 г. эта организация переименовалась в «Український народний союз». В наши дни, насчитывая около 85 тыс. членов, он является крупнейшей и богатейшей светской общественной организацией украинцев за пределами родины.
Во время первой мировой войны украинская эмиграция в Америке заметно политизировалась. В 1914 г. две основные организации: «Федерація українців Сполучених Штатів» и их конкурент — «Український альянс Америки» — собрали для своих соотечественников — военных беженцев значительные суммы денег. Позднее, в 1919 г., «Український народний союз» тесно сотрудничал с различными украинскими национальными правительствами, публикуя на английском языке материалы по украинскому вопросу. Он также всеми силами старался убедить Белый дом и конгресс США признать украинскую независимость.
Эмиграция в Бразилию. Первое время Бразилия казалась украинцам наиболее привлекательным местом. В 1895 г., когда в Галичине появились агенты итальянских пароходных компаний, сулившие дешевые и плодородные земли в Бразилии, началась настоящая «бразильская лихорадка». В путь тронулись около 15 тыс. безземельных крестьян, имевших самое смутное представление о том, что за страна Бразилия и где она находится. Однако, прибыв сюда, вместо обещанного чернозема они получили наделы в непроходимых джунглях в окрестностях Прудентополиса, штат Парана.
Брошенные на произвол судьбы, страдая от нездорового климата, сталкиваясь с враждебно настроенными индейцами и, что хуже всего, совершенно лишенные медицинской помощи, многие умирали вскоре после приезда. Часть возвращалась домой. Оставшиеся пытались налаживать хозяйство в борьбе с дикой природой. Однако, несмотря на все эти трудности, мечта о дешевой земле продолжала притягивать галичан в Бразилию. Перед началом первой мировой войны в штат Парана прибыла новая волна украинских эмигрантов численностью в 15— 20 тыс. человек. Впрочем, когда стало широко известно о более благоприятных условиях в США и Канаде, эмиграция в Бразилию резко сократилась. В межвоенный период сюда переехали всего 9 тыс. человек, в основном с Волыни. После второй мировой войны к ним присоединились еще 7 тыс. Многие из них, правда, впоследствии перебрались в Северную Америку. В настоящее время украинцев в Бразилии насчитывается до 150 тыс. Около 80 % из них живут компактно в штате Парана, в районе, именуемом «бразильской Украиной». Центром украинской жизни является город Прудентополис. Самой влиятельной украинской институцией в Бразилии является Украинская католическая церковь, насчитывающая 17 парафий и 52 священника.
В последнее время среди здешних украинцев увеличивается прослойка занятых в бизнесе, образовании, других современных профессиях. Однако большинство бразильских украинцев, как и их предки-первопоселенцы, остаются бедными фермерами. Этот относительный застой делает их уникальным явлением среди украинцев, живущих в диаспоре. Обрабатывая неплодоносные земли, не пробиваясь к приносящим хорошие доходы занятиям, живя в неразвитых, изолированных регионах, украинские фермеры отделены от передовых секторов бразильской экономики. Они продолжают жить в деревнях и домах, мало отличающихся от тех, в которых жили их предшественники. Хотя 90 % родилось уже в Бразилии, ограниченность контактов позволила сохранить им родной язык. Во многих отношениях их сельские общины сильно напоминают галицкие «громады» прошлого столетия.
Эмиграция в Канаду. Если Бразилия разочаровала, то Канада — со временем и после вложения огромного труда — превзошла все ожидания украинских эмигрантов. Ее обширные прерии быстро превратились в предмет вожделения ищущих землю крестьян из Галичины и Буковины. Первыми украинскими эмигрантами в Канаде считаются смелые и предприимчивые Иван Пылыпив и Василь Еленяк. В 1891 г. они поселились в Западной Канаде. Вернувшись в Галичину, Пылыпив уговорил шесть семей из родного села Небылив переехать в Канаду. В результате в 1892 г. «небыливская группа» основала первое постоянное украинское поселение в Эдна-Стар близ Эдмонтона в канадской провинции Альберта.
Однако массовая эмиграция украинцев в Канаду началась во многом благодаря Йосипу Олеськиву — профессору-агроному, украинскому народнику. Одержимый идеей улучшения крестьянской судьбы, он приехал в 1895 г. в Канаду, чтобы лично исследовать условия здешней жизни. Увидев, какие возможности предоставляет крестьянам запад Канады, Олеськив опубликовал целую серию популярных брошюр, получивших широкое распространение, в которых отговаривал крестьян эмигрировать в Бразилию и призывал переезжать в Канаду.
Его усилия были поддержаны канадским правительством. Министр внутренних дел Канады Клиффорд Сифтон был поражен способностью трудолюбивых украинцев осваивать дикие прерии: «Я думаю, что мощный крестьянин в бараньем кожухе, родившийся на земле, имеющий за плечами десять поколений предков-земледельцев, с мощной женой и полудюжиной детей — как раз то, что нам нужно». Со временем восторженные письма из Канады, описывавшие здешнюю жизнь в розовых тонах, и ободряющие слухи, распускаемые агентами пароходных компаний, способствовали росту эмиграции в прерии.
Канада действительно обещала многое. Земля прерий была плодородной, хотя и требовала тяжкого труда для обработки. Воды хватало всем. Дерево, столь дорогое в Старом Свете, было доступно в неограниченных количествах для строительства и отопления. И климат был почти таким же, как на родине. Заботясь о заселении безлюдных прерий, правительство продавало здешние земли по символической цене — 10 долларов за 160 акров (64 га). Украинцам разрешалось селиться компактно, поэтому на мили вокруг их соседями были соотечественники. Привлекало и то, что политическая система Канады была стабильной и демократической, а общество и экономика — современными и прогрессивными.
Возможности, предоставляемые Канадой, были велики, однако для их реализации требовались не меньшие усилия. Эмигранты, прибывавшие на чужбину, почти или совсем не имели денег, не говорили по-английски и часто были неграмотны. После долгого изнурительного пути они оказывались посреди холодных незаселенных бескрайних равнин. Первой и сложнейшей задачей становилось простое выживание. Чтобы защититься от холода, строили однокомнатные примитивные хибары. Не имея денег и возможности засеять еще не очищенную землю, они оказывались перед угрозой постоянного голода или даже смерти. В поисках заработков на самое необходимое мужчины пересекали всю страну. Тем временем женщины, оставшиеся на своих участках, занимались благоустройством жилья, ухаживали за детьми и пытались расчищать землю для посева. Будучи не в состоянии купить машины или хотя бы тягловый скот, эмигранты выполняли всю работу вручную. Обычно проходило несколько лет, прежде чем удавалось собрать первый урожай. Для того же, чтобы расчистить под засев весь участок, часто требовалось 15—20 лет изнурительного труда.
Положение дел ухудшалось открытой дискриминацией эмигрантов. Хотя Сифтон и некоторые другие правительственные чиновники признавали полезность эмигрантов из Украины, многие канадцы думали иначе. Впервые столкнувшись с эмигрантами не англо-саксонского происхождения, население Западной Канады запротестовало против «нашествия грязных, невежественных нищих иностранцев». Многие газеты выступали против «отбросов Европы», которые могли нанести моральный и интеллектуальный ущерб канадскому обществу, снизить его культурный уровень. То, что украинцы селились компактными общинами, одевались в традиционные наряды, разговаривали на своем языке и придерживались византийской обрядности, только распаляло страсти.
Несмотря на эти трудности, украинские эмигранты постепенно осваивались в Канаде. Со временем они подняли миллионы акров земель. Широкие канадские равнины усеяли их аккуратные белые хаты и церкви с луковичными куполами. Когда накануне первой мировой войны подскочили цены на зерно, многие украинцы разбогатели. Уверенно утверждалась их репутация как добросовестных, трудолюбивых хозяев, и враждебность к ним стала остывать. Канадцам пришлось признать решающую роль украинских эмигрантов в превращении безлюдных прерий в наиболее производительные во всем мире житницы.
К началу первой мировой войны в Канаду переехали около 170 тыс. украинцев. Свыше 85 % поселилось в прериях. Избравшие местом жизни город в основном сосредоточивались в Виннипеге, превратившемся в главный центр общественной жизни украинских канадцев. Если учесть, что общая численность населения запада Канады составляла в 1896 г. всего около 200 тыс., вполне очевидно, что украинские эмигранты не могли не оказать огромного влияния на жизнь этого региона. И если бы их приплыв не был прерван первой мировой войной, он мог бы стать крупнейшей украинской территорией Канады.
Религиозные проблемы. Как и повсюду, самыми первыми и самыми влиятельными учреждениями, основанными эмигрантами в Канаде, были церкви. Здесь, как и в Соединенных Штатах, их рост сопровождался острыми противоречиями и конфликтами. Совершенно не имея греко-католических священников, поселенцы Канады обратились за помощью к единоверцам в США. Откликнувшись на призыв, в 1897 г. из Пенсильвании приехал святой отец Нестор Дмытрив, навестивший пионеров прерий и отслуживший первый греко-католический молебен на канадской земле. В последующие годы такие же визиты совершили несколько других греко-католических священников из Пенсильвании. Однако эти спорадические меры не могли заменить эмигрантам в Канаде стабильной церковной организации и духовного руководства.
Установить свою юрисдикцию над украинскими переселенцами пыталось местное римо-католическое духовенство, состоявшее в основном из франко-канадцев. Однако, встретив сопротивление, оно отступило. Позднее римо-католическая иерархия Канады проявила значительно большую терпимость к греко-католикам, чем ирландские епископы в США. Тем не менее проблема оставалась нерешенной. Поскольку папский эдикт 1894 г. запрещал женатым греко-католическим священникам служить в Северной Америке, а немногочисленные галицкие священники, придерживавшиеся безбрачия, обычно ехали в США или Бразилию, Канада не могла рассчитывать на Старый Свет в пополнении рядов священнослужителей. Пытаясь справиться с этой проблемой, некоторые французские и бельгийские священники, принимавшие греко-католический обряд, назначались на службу среди эмигрантов.
Однако эта мера была явно неудовлетворительной. Эмигрантам трудно было обращаться с неукраинскими священниками: оставалась болезненной проблема обета безбрачия; наконец, в Канаде эмигранты также не желали подчинять свои церкви римо-католическим епископам. Проникнувшись духом Нового Света, многие хотели видеть свою церковь свободной от чьего-либо влияния.
В 1903 г. из Соединенных Штатов в Виннипег приехал епископ Серафим, русский православный священник весьма темного происхождения. Опираясь на поддержку группы радикальной интеллигенции, искавшей способ создания украинской церкви, не зависимой ни от римского католицизма, ни от русского православия, он основал так называемую Независимую греческую церковь. Проблему нехватки священников он решил быстрым, но довольно сомнительным с канонической точки зрения путем: просто назначил священниками новой церкви около 50 более-менее грамотных лидеров украинских общин. Рассеявшись по украинским поселениям, они распространяли этот новый вид православия, не признававший власти никаких патриархов и принявший общественную опеку над церковной собственностью. Судя по всему, эмигранты с готовностью приняли их идеи: всего за два года новая церковь приобрела 60 тыс. последователей. Однако их приверженность оказалась временной и неустойчивой, и через несколько лет церковь Серафима распалась.
Угроза потери паствы и перехода ее в гибридную форму православия заставила активизироваться греко-католическую церковь. В 1910 г. иерарх греко-католической церкви в Галичине митрополит Андрей Шептицкий предпринял поездку с духовной миссией по украинским канадским общинам. Спустя несколько лет он убедил бельгийский монашеский орден редемптористов открыть свои отделения в Галичине (с учетом грекокатолической специфики). Впоследствии некоторые члены этого ордена, давшие обет безбрачия, были посланы миссионерами в украинские общины Канады. В 1912 г. по просьбе Шептицкого Ватикан назначил первым греко-католическим епископом в Канаде Микиту Будку. В отличие от Ортынского в США, Будка с самого начала завоевал большой авторитет. Вскоре в прериях стали множиться греко-католические парафин, церкви и школы. К 1931 г. Украинская греко-католическая церковь охватывала около 58 % украинцев Канады и насчитывала 350 парафий и 100 священников. Впрочем, если учесть, что с самого начала около 80 % переселенцев были греко-католиками, очевидно, что она понесла серьезные потери.
Многие из тех, кто отверг греко-католичество, вступили в Украинскую православную церковь, созданную в 1918 г. Состав ее сторонников был довольно разнообразен. Сюда входила нарождающаяся украинско-канадская интеллигенция (в основном учителя школ с двуязычной программой), православные буковинцы, бывшие члены церкви Серафима и др. Духовенство здесь состояло из украинцев, стремившихся к сохранению украинской церковной традиции, поэтому православная церковь в Канаде во главе с епископом Иваном Теодоровичем была тесно связана с ростом национального самосознания, что весьма способствовало росту ее популярности. Если в начале массовой эмиграции только 15 % переселенцев относилось к православию, то к 1931 г. уже 24 % канадских украинцев принадлежали к Украинской православной церкви. Значительная часть эмигрантов входила также в пресвитерианскую церковь, активно действовавшую среди украинцев.
Светские организации. Подобно церкви, первые светские организации были «импортированы» эмигрантами из Старого Света. Так же, как в Галичине и на Буковине, в прериях возникали «Просвіти», читальни, народные дома. К 1925 г. здесь насчитывалось около 250 подобных культурно-просветительных организаций.
Что касается обычной системы просвещения, то украинцы Канады очень скоро получили здесь большое преимущество в сравнении с эмигрантами в других странах. Поскольку их сельские общины были полностью или преимущественно украинскими, они получили право на двуязычную школьную систему, финансируемую государством. В 1916 г. существовало около 400 таких школьных округов, расположенных в основном в Манитобе. С целью подготовки учителей для этих школ администрация провинции учредила в 1907 г. в Виннипеге «Русинську навчальну школу». Ее выпускники, хорошо владевшие и английским, и украинским, сформировали ядро новых, образованных светских общественных лидеров.
Нарастание истерии ксенофобии, вызванное началом первой мировой войны, положило конец развитию двуязычной школьной системы. Но это не поколебало решимости эмигрантов давать своим детям как англоязычное, так и украиноязычное образование. Данной цели служили, в частности, греко-католические школы, основанные орденом василиан, а также приходские «рідні школи». Впрочем, антиклерикальная интеллигенция искала другие пути. В 1916 г. ее представители основали в Саскатуне «Могилянський Український інститут». Фактически это была бурса, создававшая своеобразную украинскую среду: здесь преподавались украинский язык, литература, история. Сюда приезжала молодежь из села, стремившаяся завершить свое образование. Подобные бурсы, обычно связанные с религиозными организациями, возникали в Виннипеге, Эдмонтоне, Торонто. Их выпускники также пополняли ряды украинских политических и культурных деятелей.
Хотя до первой мировой войны основу украинской общины Канады составляли простые, неискушенные в общественной жизни крестьяне-фермеры, среди них уже проявлялись признаки политического сознания. Одно из направлений политической деятельности отражало тенденции, набирающие силу на родине. В 1907 г. выдающиеся украинско-канадские деятели Кирило Геник-Березовский, Иван Бодруг, Иван Негрич, Мирослав Стечишин и Тарас Ферлей (все социалисты в духе галицкой Радикальной партии) основали «Український соціалістичний союз». Одновременно они и некоторые другие украинцы активно участвовали в местной политической жизни. Имея большинство во многих районах Канады, к 1902 г. они сумели провести своих кандидатов в муниципальные органы, а в 1913 г. Андрий Шандро стал депутатом парламента провинции Альберта.
Канадские политические обозреватели с некоторой тревогой указывали, что «один факт совершенно ясен — в районах прерий русины вошли в силу». Однако если украинцы и начинали считать себя неотъемлемой частью канадской политической системы, эти заблуждения были жестоко развеяны во время первой мировой войны. Поскольку многие эмигранты еще сохранили австрийские паспорта, около 6 тыс. из них были названы «союзниками врага» и как подданные враждебного государства интернированы в специальных лагерях до конца войны.
Вторая волна: межвоенный период
Поток украинских эмигрантов на Запад не иссякал и в межвоенную пору. Однако этот период существенно отличался от довоенного. До 1914 г. на Запад эмигрировало свыше 500 тыс. украинцев, в межвоенный период — лишь около 200 тыс. Главной причиной спада была безработица в США и Канаде, вызванная Великой депрессией.
Эмиграция второй волны отличалась и своей территориальной направленностью. Наиболее предпочтительной целью эмигрантов оставалась Канада. Однако ухудшившаяся экономическая ситуация в сельскохозяйственных районах и ужесточение иммиграционной политики ограничили численность новых переселенцев в межвоенный период 70-ю тысячами. Теперь эмигранты предпочитали селиться в городах — Виннипеге, Торонто, Монреале, а не в прериях запада. Еще более радикально изменилась ситуация в США. Здесь в годы Великой депрессии иммиграционная квота была сильно урезана. В результате в межвоенный период сюда переехали только 10 тыс. украинцев — мизерная доля по сравнению с теми сотнями тысяч, которые наводняли американские берега до 1914 г.
Если некоторые страны уже не испытывали недостатка в дешевой рабочей силе, то другие продолжали привлекать иммигрантов. Открыла им свои двери Аргентина, нуждавшаяся в заселении обширных территорий и рабочей силе для своих растущих городов. Сюда перебралось около 40 тыс. украинцев. 30—40 тыс. западных украинцев эмигрировали во Францию, где нашли работу на угольных шахтах и заводах возле Меца, на севере страны.
Украинская политическая эмиграция. Пожалуй, наиболее отличительной чертой межвоенного исхода из Украины было появление нового типа эмигрантов — политических. После поражения различных украинских правительств в 1918—1920 гг. десятки тысяч солдат, офицеров, правительственных чиновников и главным образом представителей национальной интеллигенции уходили вместе с ними в изгнание. Поначалу их количество достигало 100 тыс. человек. Однако в 1923 г., когда стабилизировалась ситуация в Галичине, большинство западноукраинских политических эмигрантов вернулось домой. После этого украинская политическая эмиграция складывалась преимущественно из жителей оккупированной Советами восточной части Украины и насчитывала 40—50 тыс. человек.
Основной причиной эмиграции этих людей были политические убеждения. Многие были военными, однако значительную часть составляла национальная интеллигенция. Сюда входили известные деятели культуры и науки или люди, еще совсем недавно занимавшие ответственные посты, мучительно переживавшие свои политические ошибки, идеалистически настроенные, но идеологически непримиримые. Для многих из них борьба за достижение независимости Украины оставалась смыслом всей жизни. Стремясь быть ближе к своей родине, они селились в Польше или Чехословакии.
Как и все политические эмигранты, украинцы были разделены на множество враждовавших между собой фракций. Сторонники различных правительств в изгнании так увлекались сведением счетов, что нередко большую вину за свои поражения возлагали друг на друга, а не на большевиков. При этом львиную долю времени и сил они тратили на то, чтобы сделать свою фракцию доминирующей в национально-освободительном движении. Некоторые эмигранты пускались в политические авантюры или шли на сотрудничество с иностранными правительствами, оказывая им услуги весьма сомнительного толка. Впрочем, имея в своих рядах немало достойных, талантливых, прекрасно образованных людей, украинцы внесли в свой актив немало полезного. Создав многочисленные научные учреждения, целую украинскую зарубежную прессу, они познакомили Западную Европу с украинской проблемой. Достаточно высокого уровня достигла в их трудах новая украинская общественно-политическая мысль. Хорошим качеством отличаются многие их культурные достижения, что тем более впечатляет, если учесть, в каких тяжелых материальных и политических условиях им приходилось жить и работать.
Большинство политических эмигрантов из Восточной Украины покинуло родину осенью 1920 г., когда армия Украинской Народной Республики отошла в Польшу. Около 30 тыс. беженцев было интернировано в разных лагерях. Правительство в изгнании, возглавляемое Симоном Петлюрой, нашло приют в Тарнуве. Однако в 1923 г., когда поляки перестали поддерживать Петлюру, Польша не могла больше содержать беженцев. Часть политэмигрантов все же осталась здесь, в основном на оккупированной поляками Волыни, большинство же перебралось в Чехословакию. Чехословацкое правительство вообще гуманно относилось к беженцам, к тому же оно давало возможность украинской молодежи получать высшее образование, поэтому Прага вскоре стала центром украинской политической эмиграции.
Благодаря финансовой поддержке чешского правительства были созданы «Український вільний університет» в Праге и «Українська сільськогосподарська академія» в Подебрадах.
В межвоенный период они выпустили сотни специалистов. Одновременно украинские научные институты были основаны в Берлине и Варшаве. Появились многочисленные издательства и газеты.
В изгнании продолжали действовать различные эфемерные украинские правительства. Часть петлюровского правительства У HP оставалась в Варшаве, а сам Петлюра переехал в Париж, где еще довольно активно действовала дипломатическая миссия У HP, возглавляемая Олександром Шульгиным. Здесь Петлюра был убит в 1926 г. евреем Самуилом Шварцбардом, которого украинская эмиграция считала большевистским агентом (евреи со своей стороны восхваляли Шварцбарда как человека, отомстившего за погромы времен гражданской войны). Гетман Скоропадский и украинские монархисты обосновались в Берлине. Сюда же переехал в 1923 г. Евген Петрушевич, после того как самораспустилось западноукраинское правительство. Позднее в Берлине размещался некоторое время с штаб-квартирой ОУН Евген Коновалец. Украинские социалисты, возглавляемые Микитой Шаповалом, и либералы вроде Дмитра Дорошенко осели в Праге. Как мы уже отмечали, эмигранты из Восточной Украины внесли огромный вклад в развитие украинской общественно-политической мысли. Дмитро Донцов, живший в Галичине, положил начало идеологии украинского интегрального национализма, в то время как Вячеслав Липинский в Вене развивал свои оригинальные идеи украинского монархизма и консерватизма.
Политизация украинцев за границей. Драматические события в Украине 1917—1920 годов повысили интерес к ее политическим проблемам даже у той части эмигрантов, которая покинула родину по мотивам экономического порядка. Этот интерес углубился, когда в 1920-е годы их ряды пополнились политическими эмигрантами. Всюду, где концентрировались украинцы, стали возникать разнообразные политические организации. Вскоре идейная борьба между ними достигла таких масштабов, что отодвинула на второй план религиозные распри, до этого занимавшие украинцев.
Первыми организовались социалисты. Как мы знаем, еще в 1907 г. в Канаде была создана марксистская группа. Тогда же в Нью-Йорке пояился социалистический клуб «Гайдамаки». Его члены преследовали вполне конкретные цели: повышение заработной платы и улучшение условий труда украинских рабочих, защита экономических интересов фермеров. К этой группе присоединились также те, кто был недоволен засильем священников в украинских общинах.
После первой мировой войны под впечатлением успехов модернизации и украинизации в советской Украине на фоне депрессии, охватившей Запад, около 1 тыс. украинцев вступили в коммунистическую партию Канады, составив треть ее членов. В 1918 г. украинцы, придерживавшиеся прокоммунистических взглядов, но предпочитавшие чисто украинские организации, образовали «Український трудовий союз». За 20 лет он превратился в крупнейшую прокоммунистическую организацию Канады, построенную по этническому принципу. Динамичный и хорошо организованный союз вел активную пропаганду, отдавая должное и культурно-просветительской работе. К 1939 г. он насчитывал свыше 10 тыс. членов. Хотя сторонники коммунистической идеи составляли только 5 % украинцев Канады, их влияние в украинской общине было довольно внушительным.
В конце 1920-х годов начали возникать националистические организации. Состояли они в основном из эмигрантов второй волны и проповедовали идеи украинской независимости и бескомпромиссного антикоммунизма. Одними из первых создали свою организацию сторонники гетмана Скоропадского. Будучи преданными последователями идеи украинской монархии и стремясь увлечь украинцев духом казачества, они создали в 1924 г. в городах США и Канады целую сеть отделений организации «Січ». Эта организация никогда не была многочисленной, однако могла похвастаться высокой дисциплиной. В основном она проводила военные учения своих членов, одетых в привлекательную форму, а некоторые ее курени даже имели в своем распоряжении аэропланы. Консервативная идеология этих украинских монархистов пришлась ко двору украинскому католическому духовенству, оказывавшему им существенную поддержку.
Впрочем, значительно большее влияние на украинцев за рубежом имело оуновское течение национализма. По инициативе Коновальца во всех основных украинских общинах Запада создавались прооуновские организации, объединявшие эмигрантов первой и второй волны, живших в городах. Так, в конце 1920-х — начале 30-х годов возткли «Українське національне об’єднання» (УНО) в Канаде и «Організація державного відродження України» (ОДВУ) в США. Организации подобного типа появились также во Франции и Аргентине. Их многочисленные члены исповедовали ультранационализм, проводили акции протеста против угнетения их соотечественников в Польше и Советском Союзе, собирали средства на деятельность ОУН. Большинство политически активных украинцев-эмигрантов в межвоенный период принадлежали или симпатизировали именно националистическим организациям разного толка.
Ассимиляция. Не все эмигранты столь активно участвовали в украинской политической жизни, значительная их часть вообще теряла интерес ко всему украинскому. Особенно силен был процесс ассимиляции в США, где эмигрантов систематически понуждали переплавляться в американском «тигле». Испытывая постоянное денационализирующее давление в школах и насмотревшись на нескончаемые свары внутри украинских общин, многие молодые украинцы решительно порывали со своими национальными корнями. В Канаде, где украинцы жили более замкнутыми общинами, ассимиляция была слабее. Но даже здесь уровень национального самосознания последующих поколений эмигрантов оставлял желать лучшего по сравнению с первопоселенцами. Совершенно очевидно, что воздействие господствующей культуры на украинцев было абсолютно неизбежным, где бы они ни жили.
Третья волна: вторая мировая война и «перемещенные лица»
Когда закончилась вторая мировая война, Германия и Австрия были буквально набиты 16 миллионами иностранных рабочих, военнопленных и беженцев. Приблизительно 2,3 млн из них составляли украинцы, в большинстве своем «остарбайтеры» — молодые парни и девушки, насильно угнанные на работы в Германию. Сразу же после окончания военных действий сюда прибыли советские репатриационные миссии, состоявшие из офицеров и агитаторов, главной целью которых было любой ценой убедить советских граждан вернуться домой. В процессе репатриации, добровольно или принудительно, большинство остарбайтеров вернулись в СССР. Однако около 210 тыс. украинцев не захотели сделать этого ни при каких обстоятельствах. Кроме них, еще около 2,5 млн жителей европейской части СССР отказались вернуться домой. Их стали официально называть «перемещенными лицами».
Заботу об этих массах беженцев взяло на себя Агентство помощи и реабилитации, созданное при ООН в 1945 г. Спустя два года его функции перешли к Международной организации помощи. В основном они занимались тем, что обеспечивали беженцев продуктами и жильем, пока они не найдут себе место постоянного проживания. Беженцы, часто сгруппированные по национальному признаку, размещались в лагерях, под которые использовались школы, армейские бараки, общественные здания. Население лагерей имело право избирать собственное руководство для контроля за администрацией, решения проблем, связанных с образованием и культурными запросами. Поэтому лагеря, расположенные в американской, британской и французской зонах оккупации, часто называли «республиками перемещенных лиц».
Приблизительно две трети украинских беженцев жило в таких лагерях, многие из которых были полностью украинскими. Остальные устраивались самостоятельно. Некоторые из главных лагерей подобного типа размещались в оккупированной американцами Баварии — в Мюнхене, Миттенвальде, Регенсбурге, Берхтесгадене и Аугсбурге. Обычно население такого лагеря насчитывало 2—4 тыс. человек.
Украинские беженцы представляли собой весьма пеструю картину. Меньшинство, около 20 %, можно было назвать политическими изгнанниками в прямом смысле слова. В основном это была интеллигенция, не принимавшая советскую систему и бежавшая перед приходом Красной армии. Подавляющее большинство беженцев составляли рабочие, насильно пригнанные в Германию во время войны. Отвергнув настойчивые увещевания советских репатриационных миссий, они также превратились в изгнанников. Около двух третей беженцев были галичанами и принадлежали к греко-католической церкви; треть, прибывшая из советской Украины, исповедовала православие. Еще одну группу составляли эмигранты 1920-х годов: украинские студенты из Германии, бывшие военнопленные и узники концлагерей. В Италии были интернированы почти 10 тыс. бойцов дивизии СС «Галичина» (второго набора). В 1947—1948 гг. ряды беженцев пополнили несколько сотен бойцов УПА, прорвавшихся из Карпат через Чехословакию в Германию. Таким образом, эта наибольшая украинская политическая эмиграция представляла собой многоцветную палитру различных социальных групп, вероисповеданий, политических и культурных направлений, традиций.
В отличие от предыдущих потоков эмиграции этот характеризовался большим количеством образованных людей. Здесь насчитывалось около 1 тыс. учителей, 400 инженеров, 350 адвокатов, 300 врачей, 200 ученых и почти 300 священников. К ним следует добавить почти 2 тыс. студентов университетов. Эти цифры лишний раз свидетельствуют о том, что немалая часть западноукраинской интеллигенции не желала жить при советском режиме.
Для многих обитателей лагерей два—три года, проведенные там, стали особой и не всегда и не во всем неприятной частью их жизненного опыта. «Республики перемещенных лиц» были переполнены молодыми, энергичными и образованными людьми. Имея еду и крышу над головой, они не могли найти работу в разрушенной Германии. Поэтому — отчасти под давлением обстоятельств, отчасти, чтобы не застояться и дать выход энергии и творческим возможностям,— они развернули чрезвычайно бурную организационную, культурно-просветительную и политическую деятельность.
Это подтверждают и некоторые цифры. Несмотря на весьма ограниченные материальные ресурсы, украинские беженцы создали два учреждения университетского типа, около 40 гимназий и свыше 100 начальных школ. Они также руководили десятками профессиональных курсов, основали 85 церковных приходов и возобновили деятельность скаутской организации «Пласт». Особенно впечатляет культурная деятельность: в лагерях было создано 35 библиотек, 41 хор, 13 оркестров, 33 театральных кружка и три профессиональных труппы. Они поставили более 1400 пьес, провели 900 концерт» и 350 культурномемориальных вечеров. Чрезвычайно активной, хотя и не всегда качественной, была издательская деятельность: свет увидели около 230 периодических изданий и 800 книг, среди авторов которых были такие выдающиеся литераторы, как Тодось Осьмачка, Леонид Мосендз, Улас Самчук и Иван Багряный (известный также как политический деятель и мыслитель).
Однако «тепличная» атмосфера лагерей способствовала и другим явлениям. Вынужденные жить в близком соседстве, западные и восточные (советские) украинцы довольно быстро и ко взаимному огорчению осознали и почувствовали существенные социально-психологические и культурные различия между собой. Деление на католиков и православных только усугубляло проблему. Самыми разрушительными были конфликты, вспыхивавшие между многочисленными политическими партиями, появившимися в лагерях. Особенно жестокой, до убийств, была усобица между бандеровской и мельниковской фракциями ОУН. Намереваясь установить свою идеологическую гегемонию над всей украинской эмиграцией, особую агрессивность и беспардонность проявляла многочисленная бандеровская фракция. Не имея существенной поддержки среди интеллигенции, она все же добилась заметного влияния среди крестьян и рабочих, составлявших большинство беженцев. Среди выходцев из Восточной Украины широкими симпатиями пользовалась группа Ивана Багряного, автора известного памфлета «Чому я не хочу повертатися до СССР».
В 1947—1951 гг. беженцы постепенно расселились по местам своего постоянного пребывания. В приблизительных цифрах те, кто выехал из Германии и Австрии в эти годы, распределились следующим образом: в США — 80 тыс., Канаду — 30 тыс.; Австралию — 20 тыс.; Великобританию — 20 тыс.; Бельгию — 10 тыс.; Францию — 10 тыс.; Бразилию — 7 тыс.; в Аргентину — 6 тыс. Многие из тех, кто переехал в Великобританию, Францию, Бельгию и Латинскую Америку, впоследствии перебрались в Северную Америку.
Решение покинуть родину, как правило, было серьезнейшим переломом в судьбе каждого из украинцев-эмигрантов. Социально-экономические, культурные, психологические последствия такого шага глубочайшим образом сказывались на его жизни. Но в любом случае встает вопрос вопросов: кто совершил более удачный выбор — тот, кто уехал, или тот, кто остался? Эмпирических исследований этого вопроса не существует, поэтому приходится полагаться на общие впечатления и наблюдения.
Можно с большой степенью достоверности предположить, что те, кто эмигрировал, добились лучших условий жизни — по крайней мере в материальном смысле. Эмигранты к тому же избежали тех катастроф, которые обрушились на их бывшую родину в новейшее время. Бесценным преимуществом стало то, что они жили в свободном и открытом обществе. Однако и цена, которую они заплатили за потерю родины, была немалой: пришлось пережить иссушающую ностальгию, психологический дискомфорт, отчужденность, испытать дискриминацию. Для политических беженцев, часто занимавших на родине заметное общественное положение, эмиграция влекла резкое снижение социального статуса, связанное с отсутствием работы по специальности. Тем не менее думается, что те, кто эмигрировал, больше приобрели, чем потеряли. Зато серьезные утраты понесло украинское общество. Одна только организационная деятельность эмиграции свидетельствует о том, сколько энергичнейших людей потеряла Украина. Та же мысль приходит в голову, когда видишь, какой огромный вклад внесли украинцы — народ на редкость трудолюбивый — в процветание стран, давших им приют. Особенно это касается Канады.
28. УКРАИНСКАЯ ДИАСПОРА
Сегодня свыше 2,5 млн лиц украинского происхождения живут за пределами бывшего Советского Союза. С точки зрения этнического самосознания их условно можно поделить на три группы. Первая состоит из тех, чьи предки покинули родину три, четыре или даже пять поколений назад. Как правило, они уже не говорят по-украински, мало контактируют или вообще не связаны с украинскими общественными организациями и часто имеют весьма смутное представление о своих этнических корнях. Представители второй группы, имеющие за плечами одно—два поколения эмигрантов, обычно знакомы с украинской культурой и даже неравнодушны к ней, но почти ничего не делают для ее сохранения. Третья группа — это активное меньшинство, преданное идее сохранения своего этнического наследия. Состоя в основном из политэмигрантов третьей волны и их детей (а частично — из эмигрантов предыдущих поколений), она фактически является сердцевиной украинских общин на Западе.
Американские украинцы
Вполне естественно, что наиболее многочисленные, хорошо организованные и самые динамичные украинские общины сосредоточены в США и Канаде. Если говорить об американских украинцах, то сильной стороной их общины является прежде всего ее относительная многочисленность. Большинство украинцев, оставивших родину, направляли свои стопы именно в США, и эта эмиграция была весьма продолжительной. Первые пришельцы составили организационную основу общины — церкви и братские организации, которые впоследствии уже развивали эмигранты второй волны. Третья волна нахлынула как раз вовремя, чтобы принять эстафету у «старых» эмигрантов. Имея основу в виде уже созданных их предшественниками учреждений и организаций, они могли сосредоточиться на создании новых. Таким образом, украинские эмигранты в США смогли обеспечить преемственность и прогресс в развитии своей общины. Им посчастливилось жить в обществе, предоставившем многочисленные возможности и средства для этого.
Однако тем, кто хотел сохранить свое национальное лицо, пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Экономические условия заставляли украинцев селиться в больших городах, где очень сложно было придерживаться традиций крестьянства. Еще совсем недавно американская система образования имела ярко выраженный ассимиляторский характер. Будучи самыми многочисленными по сравнению с другими украинскими общинами Запада, американские украинцы, впрочем, составляют относительно незначительную этническую группу в США. В количественном отношении они занимают двадцать первой место в стране и девятое — в среднеатлантических штатах, где они в основном и сосредоточены. Что же касается их политического влияния, то оно даже меньше, чем можно было бы ожидать. В общем довольно положительный эффект в этом отношении принес большой наплыв «перемещенных лиц» после второй мировой войны. Он значительно оживил украинскую общину и расширил число активистов. В то же время высокий уровень политизации беженцев (особенно связанный с раздорами между бандеровцами и мельниковцами) сделал украинскую общину в Америке одной из самых фракционных на Западе.
Какие социально-экономические характеристики отличают американских украинцев от средних американцев? Традиционно с образом украинца связывался относительно низкий уровень образования. И это не удивительно, поскольку ранняя и наиболее многочисленная эмиграция шла из самых отсталых регионов Европы, где неграмотность достигала 50 %. Поэтому еще долгое время даже родившиеся в Америке украинцы были намного больше представлены в рабочих профессиях, чем среди служащих. В последнее время ситуация меняется. Если нынешние тенденции сохранятся, то в недалеком будущем украинская молодежь в Америке по своему образовательному уровню превзойдет средние показатели белого населения США и некоторых других восточноевропейских этнических групп. Значительных успехов в достижении более высокого профессионально-общественного статуса достигли дети эмигрантов третьей волны. Можно с уверенностью сказать, что ныне украинцы прочно утвердились как часть среднего класса Америки.
В целом украинские семьи не такие «современные», как американские: здесь меньше неполных (с одним родителем) семей, многие живут вместе с родителями или более старшими родственниками. Украинцы позже вступают в брак, не спешат с детьми и более часто остаются одинокими. Будучи выходцами из крестьян, они консервативны и в политике, и в частной жизни.
Наблюдатели отмечают, что украинская община в Америке отличается необычайно большим количеством организаций. Некоторые даже говорят об их переизбытке. Объяснить этот феномен можно тем, что, во-первых, галичане и буковинцы имели высокоразвитую традицию общественной организации; во-вторых, каждая новая волна эмигрантов создавала свои учреждения; в-третьих, послевоенные беженцы (многие из которых были общественными активистами в Галичине) пытались создать в Америке те же организации, которыми они руководили дома.
В настоящее время самыми крепкими украинскими институциями в США являются те, что были основаны первыми эмигрантами: церкви и братские ассоциации. Католическая церковь включает около 200 парафий и 285 тыс. верующих, православные организации, главой которых до своей недавней кончины был патриарх Мстислав Скрипник, насчитывают около 125 тыс. прихожан, а баптисты — около 50 тыс. Среди братств крупнейшее и самое богатое — «Український народний союз», объединяющий 85 тыс. человек. Он издает старейший и наиболее читаемый на Западе украинский еженедельник «Свобода», а также информативный англоязычный «Украинский еженедельник». Около 25 тыс. членов насчитывает «Український братський союз» (ранее известный как «Українська робітнича асоціація»), издающий газету «Народна воля» и журнал «Форум». В «Асоціацію українських католиків» входят 19 тыс. человек, она издает ежедневную газету «Америка». Список других украинских периодических изданий занял бы слишком много места.
Еще совсем недавно представительным и координирующим органом всех украинских организаций США выступал «Комітет конгресу українців Америки». Однако в 1980 г., когда контроль над ним установила бандеровская фракция, в противовес была создана другая организация — «Координаційна рада українців Америки». В результате этого раскола американские украинцы лишились единого общепризнанного органа, законно представлявшего их общие интересы.
Продолжая галицкие традиции и под давлением жизненных обстоятельств, эмигранты третьей волны наладили в США деятельность целой сети сберегательных и ссудных касс и ассоциаций, кредитных союзов. Вместе с родственными организациями Канады и других стран они объединяют около 120 тыс. человек и насчитывают активов на сумму, приближающуюся к 1 млрд долларов. Еще одной организацией, перенесенной из Старого Света на американскую почву, является «Українська національна жіноча ліга» (3,7 тыс. членов и 83 отделения в США). Среди многочисленных молодежных организаций выделяются скаутская — «Пласт» и более националистическая пробандеровская «Спілка української молоді» (СУМ). Обе насчитывают приблизительно по 4 тыс. членов. Среди организаций, созданных в основном восточными украинцами, следует выделить «Українську вільну Академію наук», «Об’єднання демократичної української молоді» (ОДУМ) и др. Многочисленные профессиональные общества объединяют украинских инженеров, врачей, профессоров, учителей, журналистов, бизнесменов. Действуют молодежные танцевальные ансамбли и хоры, которые можно встретить почти в каждой украинской общине.
Эмигранты всегда заботились об обучении своих детей украинскому языку, истории и культуре. Самые разнообразные программы в этой области, сочетающиеся с англоязычным обучением и религиозным воспитанием, предлагает школьная система Украинской католической церкви, которая в 1970 г. состояла из 54 приходских школ, шести высших учебных заведений и двух колледжей, где училось 16 тыс. человек. Так называемые субботние школы имеют в программе только украиноведческие дисциплины. В 1970 г. в США насчитывалось около 50 таких школ с 200 преподавателями и 3,7 тыс. учащихся. Среди научных учреждений самыми известными являются «Наукове товариство ім. Т. Г. Шевченка» и «Українська академія мистецтв та наук», стремящиеся продолжать традиции своих львовского и киевского прототипов. Наиболее впечатляющим достижением украинской общины в Америке в деле сбережения культурного наследия стал сбор средств на основание в 1970 г. трех украиноведческих кафедр в Гарвардском университете. Затем на их основе был создан «Гарвардський інститут українських досліджень». В значительной мере успех этого начинания был обусловлен руководством Омеляна Прицака и щедростью 10 тыс. украинцев-жертводателей, собравших 6 млн долларов.
Еще одним выдающимся событием недавней истории американских украинцев была установка памятника Тарасу Шевченко в Вашингтоне в 1964 г., собравшая 100-тысячную аудиторию. В 1970-е годы многие американские украинцы участвовали в акциях протеста против русификации и преследования диссидентов в УССР. Освобождение и приезд в Северную Америку таких диссидентов, как Валентин Мороз, Петро Григоренко, Святослав Караванский, Нина Строката-Караванская, Надия Свитличная, Леонид Плющ (переехал во Францию) и Раиса и Микола Руденко, значительно подняли дух украинской общины. Однако в 1980-е годы ситуация значительно ухудшилась, когда проблема военных преступлений, особенно обострившаяся в связи с делом Ивана Демьянюка, усилила напряженность в отношениях между украинской и европейской общинами. В 1983 г. украинцам, отмечавшим 50-летие голодомора, удалось познакомить американцев с обстоятельствами и самим фактом этой катастрофы. В 1988 г. они вновь объединили свои усилия во время празднования тысячелетия христианства в Украине.
Совершенно очевидно, что прошлое все еще отягощает сознание украинцев в США и не дает им с полной силой устремиться в будущее. Некоторые пытаются объяснить это тем, что будущее украинской общины как таковой не имеет особых перспектив. Приток новых иммигрантов очень незначителен. Связи с бывшей родиной только начинают налаживаться. В то же время ассимиляция усиливается. В 1980 г. из 730 тыс. жителей США украинского происхождения (сюда не входят около 500 тыс. наследников закарпатских русинов) только 123 тыс. назвали родным языком украинский. Впрочем, есть и обнадеживающие признаки. В отличие от своих предшественников эмигранты третьей волны, создав организации, ориентированные на работу с молодежью, добились больших успехов в воспитании нового поколения общественных деятелей. Большинство из них заняты в сфере бизнеса, интеллектуальных профессий и отлично ориентируются в американской среде. К тому же в последнее время в США стали намного терпимее относиться к национальным различиям. Наконец, многие украинцы, родившиеся в Америке, начинают осознавать психологические и социальные преимущества принадлежности к определенной этнической группе. Поэтому не исключено, что украинская община Америки, насчитывающая уже столетнюю историю, имеет куда более благоприятные перспективы, чем думают некоторые пессимисты.
Канадские украинцы
Из всех украинских общин Запада канадские украинцы находятся в самом благоприятном положении. Насчитывая около 750 тыс. человек (из которых 530 тыс. имеют обоих родителей-украинцев), они по численности приближаются к украинцам США. Однако общее состояние украинской общины в Канаде намного лучше, а ее влияние больше. Поскольку население Канады в 10 раз меньше населения США, украинцы чувствуют себя здесь, как большая рыба в меньшем пруду. Если в США украинцы по численности занимают двадцать первое место среди этнических групп, то в Канаде — пятое, составляя 3 % всего населения. Как люди, заселившие канадские прерии, они могут считать себя пионерами этих земель. Некоторые украинцы даже полагают, что они являются одной из наций — основательниц Канады. Расселяясь компактными группами, первые эмигранты в Канаде более успешно противостояли ассимиляции, чем их братья по крови в США. В результате немало здешних украинцев третьего, четвертого и даже пятого поколений эмиграции говорят на языке своих предков и принимают участие в делах украинской общины.
Однако будущее украинских канадцев также далеко не безоблачно: их относительной монолитности угрожает модернизация. Глобальная тенденция к урбанизации разрушает компактные поселения в прериях — эти бастионы украинской жизни в Канаде. В 1931 г. свыше 80 % канадских украинцев жили в сельской местности, сегодня же свыше 75 % являются городскими жителями. Центрами украинской жизни в Канаде являются Эдмонтон, Виннипег и особенно Торонто, где осело много эмигрантов третьей волны. Хотя в каждом из этих городов есть большая и активная украинская община в 70—80 тыс. человек, городская жизнь в Канаде мало содействует сохранению этнической самобытности. Самые разнообразные данные подтверждают это. Вот некоторые из них: в 1921 г. свыше 90 % канадских украинцев назвали родным языком украинский, в 1971 г. такой ответ дали уже 49 %, с тех пор их доля еще уменьшилась. В 1931 г. свыше 80 % браков заключалось только между украинцами, сейчас удельный вес внутриэтнических браков едва составляет 50 %. Даже у церкви будущее весьма неопределенно. В 1931 г. украинские католическая и православная церкви охватывали 82 % украинцев, сейчас эта цифра составляет всего 52 %.
Однако если канадские украинцы и сталкиваются с теми же проблемами, что их братья по южную сторону границы, они имеют куда лучшие возможности их разрешения. Прежде всего они намного крепче организованы. Например, канадским украинцам удалось сохранить единую, признаваемую всеми представительскую организацию — «Комітет українців Канади» (КУК). Кроме того, Торонто является базой «Всесвітнього конгресу вільних українців». В Канаде также действуют многие из организаций, созданных «перемещенными лицами» в США, и связи между ними довольно крепкие. Если в США многие из организаций, основанных эмигрантами первой волны, пришли в упадок (кроме церквей и братств), то в Канаде они продолжают действовать. К тому же в Канаде хорошо развита сеть украинских профессиональных и бизнес-клубов, объединяющих молодых энергичных украинцев, занятых в сфере престижных и современных профессий. Особой популярностью у внуков и правнуков первых эмигрантов пользуются многочисленные танцевальные ансамбли. Только в Западной Канаде существует 150 таких коллективов, в которых занято около 10 тыс. человек. Впрочем, не следует преувеличивать степень организованности канадских украинцев. В общественных организациях их объединено только 10—15 %. Желая привлечь новых членов, многие из них стараются избежать политической или националистической окраски и сосредоточиваются на просветительской и культурной деятельности.
В отличие от своих собратьев в США канадские украинцы развили собственную культурную традицию. Писатели, такие как Илля Кирияк, дали мастерские литературные версии (на украинском и английском языках) истории освоения украинцами диких прерий. Известный всей стране художник Вильям Курылык часто использует в своем творчестве национальные мотивы. Архитектор Радослав Жук сочетает традиционные и модернистские элементы в архитектуре украинских церквей. Однако недостатком канадских украинцев, особенно живущих на западе страны, является то, что в своих подходах к развитию национальной культуры они слишком ориентированы на фольклорность и патриархальность, не присущие украинцам США. Возможно, это обусловлено тем, что Канаде досталась меньшая, чем США, доля украинской интеллигенции.
Подобно американским украинцам канадские также создали сеть субботних и так называемых «рідних шкіл», посещаемых в основном детьми эмигрантов третьей волны. Кроме того, украинский язык можно изучать в обычных государственных школах, и около 10 тыс. учеников используют эту возможность. Не так давно в западных провинциях реализуется идея двуязычного англо-украинского обучения. Еще одно отличие от США касается украинских исследований на университетском уровне. В отличие от основанного на частные пожертвования «Гарвардського інституту українських досліджень» его канадский двойник — «Канадський інститут українських студій» (созданный в 1976 г. и поначалу возглавленный Манолием Лупулом) в значительной степени финансируется администрацией провинции Альберта. Украинские исследования в университетах Торонто, Виннипега, Саскатуна и других местах также финансируются государством.
Наиболее впечатляющей чертой украинской общины Канады является то, что относительно большое количество ее представителей принимают активное участие в политической жизни страны. Украинцы были мэрами таких больших городов, как Эдмонтон и Виннипег. Приблизительно 100 украинцев избирались в законодательные органы провинций (в основном западных). Около 30 были депутатами федерального парламента. Пятеро входили в сенат, с десяток — в кабинеты министров страны и провинций. Конечно, украинцы далеки от того, чтобы представлять собой одну из ведущих политических сил Канады, однако из всех украинских общин Запада канадская пользуется наибольшим политическим влиянием.
Во время второй мировой войны приблизительно 35— 40 тыс. украинцев (около 15 % их общей численности) пошли добровольцами в канадскую армию. До сих пор это является предметом особой гордости канадских украинцев. Однако после войны вновь начались раздоры между ними. С новой силой в конце 1940-х — начале 50-х годов разгорелась борьба между националистическими и прокоммунистическими силами. Позиции украинских прокоммунистов укрепились главным образом благодаря их связям с победившими Советами. Количество членов «Українського трудового союзу» в 1946 г. достигло 13 тыс. человек. Они даже пытались блокировать иммиграцию националистически или антисоветски настроенных беженцев. Эти попытки провалились, за ними последовали и другие неудачи. С приходом послевоенного процветания и началом «холодной войны» коммунизм утратил притягательную силу. Отрезвляющее впечатление на многих истинных украинцев — патриотов, настроенных прокоммунистическими, оказали русификация Украины и советское вторжение в Чехословакию 1968 г. Со временем на передний план в украинской общине выдвинулись энергичные и деятельные «перемещенные лица». В последние годы коммунистов представляла горстка пожилых украинцев, втянутых в коммерческие связи с СССР,— это было все, что осталось от когда-то мощного движения.
В 1960-е годы возникла еще одна проблема, сильно занимавшая украинцев: проблема многокультурности. Под впечатлением активных выступлений франко-канадцев в провинции Квебек этнические группы, принадлежавшие к так называемому «третьему элементу» (т. е. не англ о-и франкоязычные), выдвинули правительству свои требования в области культуры. Украинцы были в первых рядах тех, кто добился успехов в давлении на правительство, заставив его выработать основные принципы политики мультикультурализма и в 1987 г. внести их в конституцию.
К успехам украинской общины в Канаде периода 1970— 80-х годов можно отнести развитие украинских исследований в университетах и публикацию англоязычной «Энциклопедии Украины» «Канадським інститутом українських студій». В основу этого издания был положен 10-томный украиноязычный труд под общей редакцией Володимира Кубийовича. Акции поддержки диссидентов советской Украины помогли освободить из лагерей Данила Шумука и Йосипа Терелю, в 1987 г. приехавших в Канаду. К 50-летию голодомора канадские украинцы создали получивший широкую известность документальный фильм об этой катастрофе. Как и в США, в 1980-е годы проблема военных преступлений привела к обострению взаимоотношений между украинцами и евреями в Канаде.
Украинские общины за пределами Северной Америки
Эти общины можно разделить на две группы. В одной преобладают ассимилированные «старые» эмигранты с небольшой примесью «перемещенных лиц». Сюда входят украинцы Бразилии, Аргентины и других латиноамериканских стран. В той или иной степени эти общины пребывают в худшем социально-экономическом положении, чем другие. Даже сейчас они состоят главным образом из бедных фермеров. Несмотря на свою многочисленность, они очень слабы организационно. Главным, а часто и единственным средоточием общественной жизни в них является церковь. В эту группу можно включить и украинцев Франции, поскольку они представлены в основном эмигрантами второй волны» Впрочем, французские украинцы отличаются от латиноамериканских, поскольку в основном заняты в промышленности и наработали относительно высокий уровень жизни. Франция также стала домом для части так называемой «петлюровской» эмиграции и «перемещенных лиц», составивших весьма важное средоточие эмигрантских интеллектуальных сил. Благодаря этому после второй мировой войны одним из основных научных центров беженцев стал городок Сарсель под Парижем. Здесь была подготовлена (под руководством Володимира Кубийовича и при финансовой поддержке украинской диаспоры всего Запада) знаменитая «Енциклопедія українознавства».
Вторая группа украинцев-эмигрантов почти полностью состоит из «перемещенных лиц» и их потомков. Сюда входят общины Германии, Великобритании, Италии и Австралии.
Германия. Украинская община в Германии состоит в основном из небольшого числа политических беженцев и их детей, которые по разным причинам не приняли участия в массовом исходе «перемещенных лиц» из лагерей в конце 1940-х. Некоторые были уже не в том возрасте, чтобы начинать новую жизнь. Часть была связана с политическими партиями, решившими основать свои штаб-квартиры именно в Германии из-за ее приближенности к Украине. Роковым стало решение остаться в Германии для Степана Бандеры — лидера ОУН—Б — и другого видного националиста — Льва Ребета. В 1957 г. советский агент Богдан Сташинский убил Ребета, а через два года — Бандеру.
В Мюнхене и сегодня продолжает работу «Український вільний університет», основанный еще в 1920-е годы. Таким образом, Германия стала вторым домом для значительного (хотя и постоянно убывающего) числа политических лидеров, общественных деятелей и ученых из эмиграции третьей волны, не желавших покидать Европу. Тем не менее украинская община не имеет здесь широкой демографической базы.
Великобритания. Положение украинцев в этой стране в определенной степени противоположно ситуации с их собратьями в Германии. Большинство из них были бойцами дивизии СС «Галичина», сдавшейся англичанам и перевезенной в Великобританию после войны. Многие переехали впоследствии в Северную Америку, однако часть осталась работать в крупных индустриальных центрах страны: Манчестере. Ковентри, Бредфорде, Ноттингеме. Здесь, в отличие от Германии, среди украинцев было очень мало интеллигенции. Из-за отсутствия женщин-украинок многие эмигранты женились на здешних. Несмотря ни на что, среди бывших бойцов дивизии СС «Галичина» и до сих пор силен дух воинствующего национализма.
Италия. Небольшим, но важным центром украинской диаспоры является Рим. После запрета Советами в 1946 г. Украинской греко-католической церкви многие ее учреждения были перенесены в «вечный город». Здесь находятся штаб-квартиры монашеских орденов, связанных с Украиной: василиан, студитов и др. В 1959 г. здесь открылась так называемая Малая Семинария. Во многом благодаря стараниям кардинала Слипого, главы Украинской католической церкви с 1944 по 1984 г., в конце 1960-х годов в Риме начал действовать Украинский католический университет, а в 1969 г. построен собор Св. Софии. Наличие этих институций в столице Италии служило напоминанием, что усилия Советов уничтожить Украинскую греко-католическую церковь тщетны. Этот факт проявился с особенной силой, когда летом 1988 г. тысячи украинцев-католиков со всего мира собрались в Риме отпраздновать тысячелетие христианства в Украине. Здесь стоит упомянуть и о том, что советские власти избрали центром празднования этого эпохального события Москву, а не Киев, который имел куда больше прав на эту роль.
Австралия. Украинцы Австралии также ведут свое происхождение от «перемещенных лиц». Несмотря на свою географическую отдаленность, здешняя община — одна из наиболее организованных и активных в диаспоре. К 1951 г. сюда прибыло примерно 10 % (около 21 тыс.) всех беженцев. В отличие от предыдущих этапов эмиграции здесь было приблизительно одинаковое количество восточных и западных украинцев — в основном молодых мужчин, энергичных и активных. Большинство составляли рабочие, однако и интеллигенция была представлена в достаточном количестве.,Располагались эмигранты главным образом в крупных городах — Сиднее, Мельбурне и Аделаиде. Как всегда, начинающим было очень тяжело, и даже представителям интеллигенции пришлось работать простыми рабочими. Впрочем, оказавшись в стране с высокоразвитой экономикой, эмигранты постоянно улучшали свое социально-экономическое положение. Сейчас 30-тысячная украинская община Австралии может похвастаться достаточно высоким уровнем жизни и многочисленными представителями престижных профессий.
В отличие от США и Канады, где к моменту приезда «перемещенных лиц» уже существовали «староэмигрантские» организации, в Австралии в этой области приходилось начинать с нуля. Тем не менее за короткое время удалось добиться серьезных успехов. Небольшие размеры общины и относительная ее изолированность вынудили австралийских украинцев к объединению и организованности, В 1953 г. был создан координирующий и представительный орган — «Союз українських організацій Австралії», которых насчитывалось на это время уже 17. Традиционно самыми мощными украинскими институциями стали католическая и православная церкви. Среди других выделялись женская ассоциация (около 700 членов), «Пласт» и СУМ (в каждой приблизительно по 800 человек) и различные профессиональные и культурно-просветительные объединения. Система субботних школ знакомит молодежь с украинским языком и культурой. Еще недавно их ежегодно посещало около 1 тыс. учеников, однако в последнее время они приходят в упадок. Первоначально центром исследований в области украиннстики было «Наукове товариство ім. Т. Г. Шевченка». В конце 1970-х годов программы украиннстики были развернуты в университетах Монаша (Мельбурн) и Макквори (Сидней).
При всех своих достижениях украинцы в Австралии сталкиваются с теми же проблемами, что и их собратья по всему Западу. Молодежь, родившаяся здесь, быстро ассимилируется. Старшие поколения эмигрантов уходят, нового притока почти нет, поэтому будущее украинской общины в Австралии представляется все более туманным.
Женская фигурка из бивня мамонта (поздний палеолит)
Трипольская керамическая фигурка
Половецкие каменные бабы
Скифы в бою. Изображение на золотом гребне (курган Солоха)
Киев X—ХІІІ вв. (реконструкция)
Фрагмент «Повести временных лет» (по Радзивилловскому списку XV в.)
Танец. Изображение на черниговской чаше XII в.
Киевский собор Св. Софии XI в. (реконструкция)
Мария Оранта. Мозаика собора Св. Софии в Киеве
Интерьер собора Св. Софии в Киеве
Церковь-крепость на Подолье XV в.
Казацкий лагерь. Современная гравюра
Запорожцы в танце. Худ. Т. Калинский. Конец XVIII в.
Запорожцы пишут письмо турецкому султану. Картина И. Репина
Львов в начале XVII в. Современная гравюра
Дмитро Вишневецкий (Байда)
Петро Сагайдачный
Богдан Хмельницкий
Иван Выговский
Петро Дорошенко
Юрий Хмельницкий
Павло Полуботок
Данило Апостол
Иван Мазепа и Карл XIІ Худ. Г. Цедерстрём
Петро Могила
Константин Острожский
Титульная страница Академических тезисов Киево-Могилянской академии. Гравюры Г. Левицкого. 1739 г.
Жители Левобережной Украины: шляхтичка. Конец XVIII в.
Жители Левобережной Украины: казацкий полковник. Конец XVIII в.
Жители Левобережной Украины: крестьянин. Конец XVIII в.
Жители Левобережной Украины: крестьянка. Конец XVIII в.
Григорий Сковорода
Володимир Антонович
Микола Костомаров
Иван Котляревский
Церковь в Левобережной Украине. Гравюра конца XVIII в.
Собор Св. Юра во Львове
Тарас Шевченко
На поиски работы. Худ. М. Кузнецов. 1882 г.
Сельская свадьба. Худ. И. Ижакевич. 1896 г.
Украинские крестьянки за работой. Конец XIX в.
Луганские сталевары. Конец XIX в.
Иван Франко
Леся Украинка
Михайло Драгоманов
Павло Чубинский
Михайло Грушевский
Володимир Винниченко
Симон Петлюра
Павло Скоропадский
Украинская Синежупанная дивизия
Нестор Махно и члены его штаба
Микола Скрипник
Большевистские войска вступают в Одессу. Февраль 1920 г.
Крестьяне идут «на прощу». Закарпатье, середина 30-х годов
Евген Петрушевич
Митрополит Андрей Шептицкий
Красноармейцы разрушают церковь. Начало 30-х годов
Допрос кулака инспектором по труду. 1929 г.
Раскулаченные крестьяне
Станислав Косиор и Никита Хрущев. 1927 г.
Евген Коновалец (сидит в центре) на первом конгрессе ОУН. 1929 г.
Лесь Курбас
Олександр Довженко
Валерьян Пидмогильный
Сергий Ефремов
Володимир Кубийович
Андрий Мельник
Степан Бандера
Украинские крестьянки во время налета фашистской авиации. 1941 г.
Отправка украинских женщин на принудительные работы в Германию
Роман Шухевич (генерал Тарас Чупрынка)
Крестьяне Сумщины встречают советских воинов. Сентябрь 1943 г.
Киевские рабочие возвращаются в свои цеха. 1943 г.
Лазарь Каганович и Никита Хрущев в Киеве. 1947 г.
Леонид Брежнев и Володимир Щербицкий. 70-е годы
Пожилые колхозницы — основная рабочая сила на селе
Украинские переселенцы в США. Штат Сев. Дакота, конец XIX в.
Театральное общество им. И. Котляревского. Виннипег (Канада), 1914 г.
Украинская церковь в Рочестере, штат Нью-Йорк. Арх. Радослав Жук
В зале заседаний Верховной Рады Украины. 1991 г.
Киевляне вышли на улицы. 1991 г.
Молодые бойцы изучают текст присяги на верность Украине
Президентская присяга Леонида Кравчука
Впервые в истории — Всемирный форум украинцев. Киев, август 1992 г.
Украинцы в Восточной Европе
Положение приблизительно 450 тыс. украинцев стран Восточной Европы существенно отличается от того, в котором находятся их соотечественники как на Западе, так и в бывшем СССР. Те, что живут в Словакии и Румынии, населяют свои исторические территории, по разным соображениям не присоединенные Сталиным к советской Украине. В Польше, как мы видели, украинцев выселили с их земель, но они продолжают жить в границах этого государства. В бывшей же Югославии украинцы стали ранними предвестниками миграционных процессов новейшего времени.
Республики бывшей Югославии. Еще в середине XVIII в., когда австрийцы изгнали оттоманских турок из современных территорий Бачка и Банат (Сербия), они способствовали переселению в эти обезлюдевшие места крестьян из Закарпатья. В результате в районе Бачки, особенно возле городов Руски Крстур и Нови-Сад, а также в Хорватии возникли украинские колонии. В начале XX в. количество украинцев в Югославии увеличилось, когда в Боснию переселилось около 10 тыс. украинцев из Галичины, избравших местом жизни район Баня-Луки. Почти все эмигранты были крестьяне, жили они замкнутыми сельскими общинами. Это позволило их наследникам в большинстве своем греко-католикам, сохранить достаточно высокий уровень украинско-русинского национального самосознания и донести его до наших дней, насколько это возможно в условиях военного лихолетья последнего времени.
Румыния. Судя по всему, украинская община в Румынии, насчитывающая около 70 тыс. человек, находится в самом тяжелом положении из всех украинских эмигрантских сообществ в Восточной Европе — как в социально-экономическом отношении, так и в национальном. Рассеянные по районам Южной Буковины, Добруджи, Марамороша и Баната, ойи изолированы друг от друга и не имеют связи с украинцами на Западе и на родине. В основном это неимущие крестьяне. Поскольку Румыния является одной из беднейших стран Восточной Европы, у здешних украинцев очень мало шансов улучшить свое социально-экономическое положение.
Ситуация ухудшается дискриминационной политикой румынского правительства. Вплоть до 1947 г. оно вообще отказывалось признавать украинцев отдельным народом. Состояние дел улучшилось в относительно либеральный период 1948—1963 гг., когда в деревнях разрешалось открывать украинские школы: их возникло около 120 и училось в них почти 10 тыс. человек. В Бухарестском университете открылось отделение украинского языка и литературы. Однако в 1964 г. началась реакциями все достижения предыдущего периода были аннулированы правительством. В настоящее время украинское меньшинство Румынии не располагает ни одной общественной организацией.
Словакия. Украинцы (или украинцы-русины) в Словакии находятся в несравненно лучшем положении, чем в Румынии. Насчитывая почти 100 тыс. человек (по официальной статистике — лишь 40 тыс.), они населяют приблизительно 300 деревень в районе г. Прешов у подножья Карпат (в украинской интерпретации — Пряшивщина). Хотя этот район является территорией Словакии, исторически он всегда был тесно связан с Закарпатьем, ныне входящим в состав Украины.
Нельзя сказать, что история, особенно недавняя, плохо обошлась с украинцами-русинами Пряшивщины. Существование автономной Карпатской Украины создало прецедент, который трудно было проигнорировать. После окончания второй мировой войны была создана региональная «Українська національна рада» Пряшивщины, представлявшая интересы украинцев и добивавшаяся автономии этого района. И чехи в Праге, и словаки в Братиславе ответили отказом на это политическое требование, пойдя, однако, на значительные уступки в области образования и культуры.
К 1948 г. украинцы-русины имели свою школьную систему, газеты, издательство, молодежную организацию и театр. Поскольку русофильство еще владело умами здешней интеллигенции (во многом благодаря изолированности Прешовского региона), многие из указанных организаций использовали русский язык. В начале 1950-х годов новое коммунистическое правительство Чехословакии развернуло программу украинизации, выдвинувшую на первый план украинский литературный язык и национальную ориентацию. Одновременно начала действовать новая, аполитичная организация, представлявшая интересы украинцев-русинов,— «Культурна спілка українських трудівників» (КСУТ).
С превращением Чехословакии в коммунистическое государство пришла коллективизация. Место греко-католической церкви заняла православная, тесно связанная с Москвой. Однако в конце 1960-х, когда правительство Дубчека попыталось придать коммунизму «человеческое лицо», греко-католическая церковь вновь получила право на существование. Вместе с тем значительно возросло словацкое влияние на церковь.
Нововведения Дубчека вызвали во всей Чехословакии и среди украинцев-русинов вспышку активности и энтузиазма. Весной 1968 г. планировался созыв «Української національної ради». Украинские газеты буквально пестрели призывами к политической, экономической и культурной автономии. Литературное творчество нового талантливого поколения украинской русинской интеллигенции вышло на небывалый уровень. Патриотический тон украинского радио в Прешове беспокоил не только Прагу и Братиславу, но и Киев. Однако все эти процессы были грубо и беспардонно прерваны в августе 1968 г., когда почти полумиллионная армия СССР и его союзников вторглась в Чехословакию, чтобы удушить многообещающую «революцию» Дубчека.
Репрессии, охватившие Чехословакию в 1970—80-е годы, не привели к полной ликвидации украинско-русинских культурных организаций и учреждений. По-прежнему действовали музей в Свиднике, украинское отделение в Прешовском университете, пресса и КСУТ,— правда, под бдительным надзором словацкого правительства. Возросло ассимиляторское давление со стороны словаков на украинцев-русинов. Если обращать большее внимание на положительные моменты, то следует отметить, что материально украинцы-русины стали жить намного лучше. В последние десятилетия усилиями государства преодолена изолированность и отсталость Прешовского региона. Здесь действуют промышленные предприятия, проложены новые дороги, налажена система энергоснабжения. Сейчас уже менее половины здешних украинцев занято в сельском хозяйстве. Большинство составляют работники промышленности, сферы обслуживания и государственные служащие. Тем не менее, как и в 1968 г., средний доход украинцев-русинов на 40 % меньше аналогичного по стране. Таким образом, как в материальном, так и в национальном плане украинцы Словакии находятся в неравном положении с государственной нацией.
Польша. Из всех украинских общин польские украинцы пережили, пожалуй, самые тяжелые испытания. В 1947 г. польское правительство насильно выселило около 170 тыс. украинцев, в основном лемков, с их исконных земель в предгорьях Карпат и рассеяло по всей Польше. Большинство было размещено на бывших немецких территориях, отошедших к Польше. Таким образом, в настоящее время почти 60 тыс. украинцев живут в Олынтынском воеводстве (бывшая Восточная Пруссия), еще 40 тыс.— в Кошалинском воеводстве на северо-западе страны, и примерно 20 тыс.— в окрестностях Вроцлава на юго-западе. Поскольку еще около 20 тыс. остались на землях своих предков вокруг Люблина и Перемышля (Пшемысля) на юго-востоке, очевидно, что украинцев целенаправленно распределяли по всем четырем углам Польши.
Правительство следило, чтобы в местах нового расселения украинцы не сформировали компактных общин. В каждой деревне размещали только несколько семей. Поначалу они не получали земли и должны были работать на польских фермеров. В начале 1950-х им разрешили приобрести худшие из бывших немецких земель. Положение осложнялось острой украинофобией, особенно характерной для поляков, выселенных из Западной Украины. Под угрозой дискриминации и постоянных нападок украинцам приходилось скрывать свою национальность, избегать употребления родного языка и даже утаивать свое происхождение от собственных детей. Можно сказать, что небольшому беззащитному украинскому меньшинству в Польше пришлось расплачиваться за вековечный польско-украинский антагонизм.
Все же в 1956 г. Варшава пошла на некоторые уступки украинцам. Может быть, правительство решило, что они уже не представляют угрозы безопасности государства. Или, может, оно наконец извлекло уроки из опыта предвоенных правительств и поняло, сколь накладна нетерпимость в национальной политике. Так или иначе, но в этом году начала выходить украиноязычная газета «Наше слово» и возникло «Українське суспільно-культурне товариство» (УСКТ). Не стоит говорить, что они находились под бдительным надзором министерства внутренних дел. Это, впрочем, не мешало правительству субсидировать их деятельность. В настоящее время «Наше слово» насчитывает около 8 тыс. подписчиков, а УСКТ— приблизительно 4,5 тыс. членов.
Тщательно избегая политики, УСКТ занята в основном спонсированием деятельности приблизительно 50 украинских хоров и танцевальных ансамблей. Ежегодно она устраивает пользующиеся популярностью фестивали украинской песни и музыки. Однако успехи УСКТ в области расширения украинского образования весьма невелики. В 1970 г. только 5 % украинских детей в Польше обучались на родном языке. В Легнице также действует украинский лицей, а в Бартошице — педагогический лицей, большинство выпускников которого не могут найти работу по специальности из-за малого количества украинских школ. Украинские отделения открыты на филологических факультетах Варшавского и некоторых провинциальных университетов. Здесь работают хорошо подготовленные украинские ученые и преподаватели. Кроме того, вопросами украинистики занимаются на хорошем уровне некоторые польские ученые.
Тем не менее совершенно очевидно, что старые раны еще не зажили. Среди польской интеллигенции произошли некоторые примечательные положительные сдвиги в отношении к украинцам, однако украинофобия еще очень распространена в обществе. Многочисленные книги, статьи, фильмы бичуют «варварство банд УПА» (отождествляя их с украинцами в целом). Украинец может сделать карьеру, но при условии, что он «забудет» о своем происхождении. Все попытки украинцев вернуться на земли предков неуклонно блокируются.
Довольно болезненным остается вопрос о греко-католической церкви, к которой принадлежит половина из 200— 250 тыс. украинцев, живущих в Польше. Поляки преднамеренно допустили упадок или даже разрушение множества украинских церквей на Лемковщине, многие из которых насчитывали многовековую историю, а это вызывает сильнейшее раздражение украинцев в Польше и на Западе. Не меньше беспокоит украинцев упорное нежелание польской католической иерархии поддержать назначение епископа для украинских католиков. Говоря обо всем этом, в оправдание полякам (так же, как и чехам и словакам) следует заметить, что они не всегда самостоятельно определяли политику по отношению к украинским меньшинствам. За украинскими общинами в Восточной Европе следило бдительное око Москвы. А она всегда была готова дать настоятельный «совет» своим сателлитам, как им следует решать украинский вопрос.
* * *
Главной функцией украинских общин за рубежом, в особенности на Западе, было сбережение политических и культурных ценностей и традиций несоветской Украины. Не менее важной задачей была защита украинских национальных интересов в условиях, когда украинцы в УССР вынуждены были молчать. Если бы не неустанная деятельность диаспоры, Украина могла остаться совершенно никому за пределами СССР не известной землей. Не удивительно, что взаимоотношения между советской Украиной и диаспорой были в целом антагонистическими. Эмигранты первой волны оставались привязанными к своей церкви, последующие поколения — особенно «перемещенные лица» — сохранили приверженность национализму. И те, и другие имели основания по меньшей мере с подозрением относиться к Советам. Тем временем пропаганда, извергаемая из УССР, неизменно изображала зарубежных украинцев «лакеями капитализма, фашизма и Ватикана». Таким образом, отношения между родиной и диаспорой, которые могли бы быть взаимовыгодными (прекрасный пример — Армения), не принесли никакой пользы украинцам ни той, ни другой стороны. Советские украинцы не могли воспользоваться украинскими общинами за рубежом как окном на Запад, столь необходимым для них, а украинская диаспора оставалась без культурной и демографической подпитки, в которой она отчаянно нуждалась.
Несмотря на то, что украинцы диаспоры с головой окунулись в поток жизни обществ, где им приходится жить, и растворились в нем, они все же осознают преимущества принадлежности к своей этнической группе. Однако время работает не на диаспору. Украинцы, не видевшие своей исторической родины и не поддерживающие с ней контактов, все более отчуждаются от нее. Процессы ассимиляции набирают силу. Остается только надеяться, что с утверждением независимости Украины украинцы в диаспоре и на родине найдут силы и время для плодотворных взаимовыгодных отношений.
Сегодня свыше 2,5 млн лиц украинского происхождения живут за пределами бывшего Советского Союза. С точки зрения этнического самосознания их условно можно поделить на три группы. Первая состоит из тех, чьи предки покинули родину три, четыре или даже пять поколений назад. Как правило, они уже не говорят по-украински, мало контактируют или вообще не связаны с украинскими общественными организациями и часто имеют весьма смутное представление о своих этнических корнях. Представители второй группы, имеющие за плечами одно—два поколения эмигрантов, обычно знакомы с украинской культурой и даже неравнодушны к ней, но почти ничего не делают для ее сохранения. Третья группа — это активное меньшинство, преданное идее сохранения своего этнического наследия. Состоя в основном из политэмигрантов третьей волны и их детей (а частично — из эмигрантов предыдущих поколений), она фактически является сердцевиной украинских общин на Западе.
Американские украинцы
Вполне естественно, что наиболее многочисленные, хорошо организованные и самые динамичные украинские общины сосредоточены в США и Канаде. Если говорить об американских украинцах, то сильной стороной их общины является прежде всего ее относительная многочисленность. Большинство украинцев, оставивших родину, направляли свои стопы именно в США, и эта эмиграция была весьма продолжительной. Первые пришельцы составили организационную основу общины — церкви и братские организации, которые впоследствии уже развивали эмигранты второй волны. Третья волна нахлынула как раз вовремя, чтобы принять эстафету у «старых» эмигрантов. Имея основу в виде уже созданных их предшественниками учреждений и организаций, они могли сосредоточиться на создании новых. Таким образом, украинские эмигранты в США смогли обеспечить преемственность и прогресс в развитии своей общины. Им посчастливилось жить в обществе, предоставившем многочисленные возможности и средства для этого.
Однако тем, кто хотел сохранить свое национальное лицо, пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Экономические условия заставляли украинцев селиться в больших городах, где очень сложно было придерживаться традиций крестьянства. Еще совсем недавно американская система образования имела ярко выраженный ассимиляторский характер. Будучи самыми многочисленными по сравнению с другими украинскими общинами Запада, американские украинцы, впрочем, составляют относительно незначительную этническую группу в США. В количественном отношении они занимают двадцать первой место в стране и девятое — в среднеатлантических штатах, где они в основном и сосредоточены. Что же касается их политического влияния, то оно даже меньше, чем можно было бы ожидать. В общем довольно положительный эффект в этом отношении принес большой наплыв «перемещенных лиц» после второй мировой войны. Он значительно оживил украинскую общину и расширил число активистов. В то же время высокий уровень политизации беженцев (особенно связанный с раздорами между бандеровцами и мельниковцами) сделал украинскую общину в Америке одной из самых фракционных на Западе.
Какие социально-экономические характеристики отличают американских украинцев от средних американцев? Традиционно с образом украинца связывался относительно низкий уровень образования. И это не удивительно, поскольку ранняя и наиболее многочисленная эмиграция шла из самых отсталых регионов Европы, где неграмотность достигала 50 %. Поэтому еще долгое время даже родившиеся в Америке украинцы были намного больше представлены в рабочих профессиях, чем среди служащих. В последнее время ситуация меняется. Если нынешние тенденции сохранятся, то в недалеком будущем украинская молодежь в Америке по своему образовательному уровню превзойдет средние показатели белого населения США и некоторых других восточноевропейских этнических групп. Значительных успехов в достижении более высокого профессионально-общественного статуса достигли дети эмигрантов третьей волны. Можно с уверенностью сказать, что ныне украинцы прочно утвердились как часть среднего класса Америки.
В целом украинские семьи не такие «современные», как американские: здесь меньше неполных (с одним родителем) семей, многие живут вместе с родителями или более старшими родственниками. Украинцы позже вступают в брак, не спешат с детьми и более часто остаются одинокими. Будучи выходцами из крестьян, они консервативны и в политике, и в частной жизни.
Наблюдатели отмечают, что украинская община в Америке отличается необычайно большим количеством организаций. Некоторые даже говорят об их переизбытке. Объяснить этот феномен можно тем, что, во-первых, галичане и буковинцы имели высокоразвитую традицию общественной организации; во-вторых, каждая новая волна эмигрантов создавала свои учреждения; в-третьих, послевоенные беженцы (многие из которых были общественными активистами в Галичине) пытались создать в Америке те же организации, которыми они руководили дома.
В настоящее время самыми крепкими украинскими институциями в США являются те, что были основаны первыми эмигрантами: церкви и братские ассоциации. Католическая церковь включает около 200 парафий и 285 тыс. верующих, православные организации, главой которых до своей недавней кончины был патриарх Мстислав Скрипник, насчитывают около 125 тыс. прихожан, а баптисты — около 50 тыс. Среди братств крупнейшее и самое богатое — «Український народний союз», объединяющий 85 тыс. человек. Он издает старейший и наиболее читаемый на Западе украинский еженедельник «Свобода», а также информативный англоязычный «Украинский еженедельник». Около 25 тыс. членов насчитывает «Український братський союз» (ранее известный как «Українська робітнича асоціація»), издающий газету «Народна воля» и журнал «Форум». В «Асоціацію українських католиків» входят 19 тыс. человек, она издает ежедневную газету «Америка». Список других украинских периодических изданий занял бы слишком много места.
Еще совсем недавно представительным и координирующим органом всех украинских организаций США выступал «Комітет конгресу українців Америки». Однако в 1980 г., когда контроль над ним установила бандеровская фракция, в противовес была создана другая организация — «Координаційна рада українців Америки». В результате этого раскола американские украинцы лишились единого общепризнанного органа, законно представлявшего их общие интересы.
Продолжая галицкие традиции и под давлением жизненных обстоятельств, эмигранты третьей волны наладили в США деятельность целой сети сберегательных и ссудных касс и ассоциаций, кредитных союзов. Вместе с родственными организациями Канады и других стран они объединяют около 120 тыс. человек и насчитывают активов на сумму, приближающуюся к 1 млрд долларов. Еще одной организацией, перенесенной из Старого Света на американскую почву, является «Українська національна жіноча ліга» (3,7 тыс. членов и 83 отделения в США). Среди многочисленных молодежных организаций выделяются скаутская — «Пласт» и более националистическая пробандеровская «Спілка української молоді» (СУМ). Обе насчитывают приблизительно по 4 тыс. членов. Среди организаций, созданных в основном восточными украинцами, следует выделить «Українську вільну Академію наук», «Об’єднання демократичної української молоді» (ОДУМ) и др. Многочисленные профессиональные общества объединяют украинских инженеров, врачей, профессоров, учителей, журналистов, бизнесменов. Действуют молодежные танцевальные ансамбли и хоры, которые можно встретить почти в каждой украинской общине.
Эмигранты всегда заботились об обучении своих детей украинскому языку, истории и культуре. Самые разнообразные программы в этой области, сочетающиеся с англоязычным обучением и религиозным воспитанием, предлагает школьная система Украинской католической церкви, которая в 1970 г. состояла из 54 приходских школ, шести высших учебных заведений и двух колледжей, где училось 16 тыс. человек. Так называемые субботние школы имеют в программе только украиноведческие дисциплины. В 1970 г. в США насчитывалось около 50 таких школ с 200 преподавателями и 3,7 тыс. учащихся. Среди научных учреждений самыми известными являются «Наукове товариство ім. Т. Г. Шевченка» и «Українська академія мистецтв та наук», стремящиеся продолжать традиции своих львовского и киевского прототипов. Наиболее впечатляющим достижением украинской общины в Америке в деле сбережения культурного наследия стал сбор средств на основание в 1970 г. трех украиноведческих кафедр в Гарвардском университете. Затем на их основе был создан «Гарвардський інститут українських досліджень». В значительной мере успех этого начинания был обусловлен руководством Омеляна Прицака и щедростью 10 тыс. украинцев-жертводателей, собравших 6 млн долларов.
Еще одним выдающимся событием недавней истории американских украинцев была установка памятника Тарасу Шевченко в Вашингтоне в 1964 г., собравшая 100-тысячную аудиторию. В 1970-е годы многие американские украинцы участвовали в акциях протеста против русификации и преследования диссидентов в УССР. Освобождение и приезд в Северную Америку таких диссидентов, как Валентин Мороз, Петро Григоренко, Святослав Караванский, Нина Строката-Караванская, Надия Свитличная, Леонид Плющ (переехал во Францию) и Раиса и Микола Руденко, значительно подняли дух украинской общины. Однако в 1980-е годы ситуация значительно ухудшилась, когда проблема военных преступлений, особенно обострившаяся в связи с делом Ивана Демьянюка, усилила напряженность в отношениях между украинской и европейской общинами. В 1983 г. украинцам, отмечавшим 50-летие голодомора, удалось познакомить американцев с обстоятельствами и самим фактом этой катастрофы. В 1988 г. они вновь объединили свои усилия во время празднования тысячелетия христианства в Украине.
Совершенно очевидно, что прошлое все еще отягощает сознание украинцев в США и не дает им с полной силой устремиться в будущее. Некоторые пытаются объяснить это тем, что будущее украинской общины как таковой не имеет особых перспектив. Приток новых иммигрантов очень незначителен. Связи с бывшей родиной только начинают налаживаться. В то же время ассимиляция усиливается. В 1980 г. из 730 тыс. жителей США украинского происхождения (сюда не входят около 500 тыс. наследников закарпатских русинов) только 123 тыс. назвали родным языком украинский. Впрочем, есть и обнадеживающие признаки. В отличие от своих предшественников эмигранты третьей волны, создав организации, ориентированные на работу с молодежью, добились больших успехов в воспитании нового поколения общественных деятелей. Большинство из них заняты в сфере бизнеса, интеллектуальных профессий и отлично ориентируются в американской среде. К тому же в последнее время в США стали намного терпимее относиться к национальным различиям. Наконец, многие украинцы, родившиеся в Америке, начинают осознавать психологические и социальные преимущества принадлежности к определенной этнической группе. Поэтому не исключено, что украинская община Америки, насчитывающая уже столетнюю историю, имеет куда более благоприятные перспективы, чем думают некоторые пессимисты.
Канадские украинцы
Из всех украинских общин Запада канадские украинцы находятся в самом благоприятном положении. Насчитывая около 750 тыс. человек (из которых 530 тыс. имеют обоих родителей-украинцев), они по численности приближаются к украинцам США. Однако общее состояние украинской общины в Канаде намного лучше, а ее влияние больше. Поскольку население Канады в 10 раз меньше населения США, украинцы чувствуют себя здесь, как большая рыба в меньшем пруду. Если в США украинцы по численности занимают двадцать первое место среди этнических групп, то в Канаде — пятое, составляя 3 % всего населения. Как люди, заселившие канадские прерии, они могут считать себя пионерами этих земель. Некоторые украинцы даже полагают, что они являются одной из наций — основательниц Канады. Расселяясь компактными группами, первые эмигранты в Канаде более успешно противостояли ассимиляции, чем их братья по крови в США. В результате немало здешних украинцев третьего, четвертого и даже пятого поколений эмиграции говорят на языке своих предков и принимают участие в делах украинской общины.
Однако будущее украинских канадцев также далеко не безоблачно: их относительной монолитности угрожает модернизация. Глобальная тенденция к урбанизации разрушает компактные поселения в прериях — эти бастионы украинской жизни в Канаде. В 1931 г. свыше 80 % канадских украинцев жили в сельской местности, сегодня же свыше 75 % являются городскими жителями. Центрами украинской жизни в Канаде являются Эдмонтон, Виннипег и особенно Торонто, где осело много эмигрантов третьей волны. Хотя в каждом из этих городов есть большая и активная украинская община в 70—80 тыс. человек, городская жизнь в Канаде мало содействует сохранению этнической самобытности. Самые разнообразные данные подтверждают это. Вот некоторые из них: в 1921 г. свыше 90 % канадских украинцев назвали родным языком украинский, в 1971 г. такой ответ дали уже 49 %, с тех пор их доля еще уменьшилась. В 1931 г. свыше 80 % браков заключалось только между украинцами, сейчас удельный вес внутриэтнических браков едва составляет 50 %. Даже у церкви будущее весьма неопределенно. В 1931 г. украинские католическая и православная церкви охватывали 82 % украинцев, сейчас эта цифра составляет всего 52 %.
Однако если канадские украинцы и сталкиваются с теми же проблемами, что их братья по южную сторону границы, они имеют куда лучшие возможности их разрешения. Прежде всего они намного крепче организованы. Например, канадским украинцам удалось сохранить единую, признаваемую всеми представительскую организацию — «Комітет українців Канади» (КУК). Кроме того, Торонто является базой «Всесвітнього конгресу вільних українців». В Канаде также действуют многие из организаций, созданных «перемещенными лицами» в США, и связи между ними довольно крепкие. Если в США многие из организаций, основанных эмигрантами первой волны, пришли в упадок (кроме церквей и братств), то в Канаде они продолжают действовать. К тому же в Канаде хорошо развита сеть украинских профессиональных и бизнес-клубов, объединяющих молодых энергичных украинцев, занятых в сфере престижных и современных профессий. Особой популярностью у внуков и правнуков первых эмигрантов пользуются многочисленные танцевальные ансамбли. Только в Западной Канаде существует 150 таких коллективов, в которых занято около 10 тыс. человек. Впрочем, не следует преувеличивать степень организованности канадских украинцев. В общественных организациях их объединено только 10—15 %. Желая привлечь новых членов, многие из них стараются избежать политической или националистической окраски и сосредоточиваются на просветительской и культурной деятельности.
В отличие от своих собратьев в США канадские украинцы развили собственную культурную традицию. Писатели, такие как Илля Кирияк, дали мастерские литературные версии (на украинском и английском языках) истории освоения украинцами диких прерий. Известный всей стране художник Вильям Курылык часто использует в своем творчестве национальные мотивы. Архитектор Радослав Жук сочетает традиционные и модернистские элементы в архитектуре украинских церквей. Однако недостатком канадских украинцев, особенно живущих на западе страны, является то, что в своих подходах к развитию национальной культуры они слишком ориентированы на фольклорность и патриархальность, не присущие украинцам США. Возможно, это обусловлено тем, что Канаде досталась меньшая, чем США, доля украинской интеллигенции.
Подобно американским украинцам канадские также создали сеть субботних и так называемых «рідних шкіл», посещаемых в основном детьми эмигрантов третьей волны. Кроме того, украинский язык можно изучать в обычных государственных школах, и около 10 тыс. учеников используют эту возможность. Не так давно в западных провинциях реализуется идея двуязычного англо-украинского обучения. Еще одно отличие от США касается украинских исследований на университетском уровне. В отличие от основанного на частные пожертвования «Гарвардського інституту українських досліджень» его канадский двойник — «Канадський інститут українських студій» (созданный в 1976 г. и поначалу возглавленный Манолием Лупулом) в значительной степени финансируется администрацией провинции Альберта. Украинские исследования в университетах Торонто, Виннипега, Саскатуна и других местах также финансируются государством.
Наиболее впечатляющей чертой украинской общины Канады является то, что относительно большое количество ее представителей принимают активное участие в политической жизни страны. Украинцы были мэрами таких больших городов, как Эдмонтон и Виннипег. Приблизительно 100 украинцев избирались в законодательные органы провинций (в основном западных). Около 30 были депутатами федерального парламента. Пятеро входили в сенат, с десяток — в кабинеты министров страны и провинций. Конечно, украинцы далеки от того, чтобы представлять собой одну из ведущих политических сил Канады, однако из всех украинских общин Запада канадская пользуется наибольшим политическим влиянием.
Во время второй мировой войны приблизительно 35— 40 тыс. украинцев (около 15 % их общей численности) пошли добровольцами в канадскую армию. До сих пор это является предметом особой гордости канадских украинцев. Однако после войны вновь начались раздоры между ними. С новой силой в конце 1940-х — начале 50-х годов разгорелась борьба между националистическими и прокоммунистическими силами. Позиции украинских прокоммунистов укрепились главным образом благодаря их связям с победившими Советами. Количество членов «Українського трудового союзу» в 1946 г. достигло 13 тыс. человек. Они даже пытались блокировать иммиграцию националистически или антисоветски настроенных беженцев. Эти попытки провалились, за ними последовали и другие неудачи. С приходом послевоенного процветания и началом «холодной войны» коммунизм утратил притягательную силу. Отрезвляющее впечатление на многих истинных украинцев — патриотов, настроенных прокоммунистическими, оказали русификация Украины и советское вторжение в Чехословакию 1968 г. Со временем на передний план в украинской общине выдвинулись энергичные и деятельные «перемещенные лица». В последние годы коммунистов представляла горстка пожилых украинцев, втянутых в коммерческие связи с СССР,— это было все, что осталось от когда-то мощного движения.
В 1960-е годы возникла еще одна проблема, сильно занимавшая украинцев: проблема многокультурности. Под впечатлением активных выступлений франко-канадцев в провинции Квебек этнические группы, принадлежавшие к так называемому «третьему элементу» (т. е. не англ о-и франкоязычные), выдвинули правительству свои требования в области культуры. Украинцы были в первых рядах тех, кто добился успехов в давлении на правительство, заставив его выработать основные принципы политики мультикультурализма и в 1987 г. внести их в конституцию.
К успехам украинской общины в Канаде периода 1970— 80-х годов можно отнести развитие украинских исследований в университетах и публикацию англоязычной «Энциклопедии Украины» «Канадським інститутом українських студій». В основу этого издания был положен 10-томный украиноязычный труд под общей редакцией Володимира Кубийовича. Акции поддержки диссидентов советской Украины помогли освободить из лагерей Данила Шумука и Йосипа Терелю, в 1987 г. приехавших в Канаду. К 50-летию голодомора канадские украинцы создали получивший широкую известность документальный фильм об этой катастрофе. Как и в США, в 1980-е годы проблема военных преступлений привела к обострению взаимоотношений между украинцами и евреями в Канаде.
Украинские общины за пределами Северной Америки
Эти общины можно разделить на две группы. В одной преобладают ассимилированные «старые» эмигранты с небольшой примесью «перемещенных лиц». Сюда входят украинцы Бразилии, Аргентины и других латиноамериканских стран. В той или иной степени эти общины пребывают в худшем социально-экономическом положении, чем другие. Даже сейчас они состоят главным образом из бедных фермеров. Несмотря на свою многочисленность, они очень слабы организационно. Главным, а часто и единственным средоточием общественной жизни в них является церковь. В эту группу можно включить и украинцев Франции, поскольку они представлены в основном эмигрантами второй волны» Впрочем, французские украинцы отличаются от латиноамериканских, поскольку в основном заняты в промышленности и наработали относительно высокий уровень жизни. Франция также стала домом для части так называемой «петлюровской» эмиграции и «перемещенных лиц», составивших весьма важное средоточие эмигрантских интеллектуальных сил. Благодаря этому после второй мировой войны одним из основных научных центров беженцев стал городок Сарсель под Парижем. Здесь была подготовлена (под руководством Володимира Кубийовича и при финансовой поддержке украинской диаспоры всего Запада) знаменитая «Енциклопедія українознавства».
Вторая группа украинцев-эмигрантов почти полностью состоит из «перемещенных лиц» и их потомков. Сюда входят общины Германии, Великобритании, Италии и Австралии.
Германия. Украинская община в Германии состоит в основном из небольшого числа политических беженцев и их детей, которые по разным причинам не приняли участия в массовом исходе «перемещенных лиц» из лагерей в конце 1940-х. Некоторые были уже не в том возрасте, чтобы начинать новую жизнь. Часть была связана с политическими партиями, решившими основать свои штаб-квартиры именно в Германии из-за ее приближенности к Украине. Роковым стало решение остаться в Германии для Степана Бандеры — лидера ОУН—Б — и другого видного националиста — Льва Ребета. В 1957 г. советский агент Богдан Сташинский убил Ребета, а через два года — Бандеру.
В Мюнхене и сегодня продолжает работу «Український вільний університет», основанный еще в 1920-е годы. Таким образом, Германия стала вторым домом для значительного (хотя и постоянно убывающего) числа политических лидеров, общественных деятелей и ученых из эмиграции третьей волны, не желавших покидать Европу. Тем не менее украинская община не имеет здесь широкой демографической базы.
Великобритания. Положение украинцев в этой стране в определенной степени противоположно ситуации с их собратьями в Германии. Большинство из них были бойцами дивизии СС «Галичина», сдавшейся англичанам и перевезенной в Великобританию после войны. Многие переехали впоследствии в Северную Америку, однако часть осталась работать в крупных индустриальных центрах страны: Манчестере. Ковентри, Бредфорде, Ноттингеме. Здесь, в отличие от Германии, среди украинцев было очень мало интеллигенции. Из-за отсутствия женщин-украинок многие эмигранты женились на здешних. Несмотря ни на что, среди бывших бойцов дивизии СС «Галичина» и до сих пор силен дух воинствующего национализма.
Италия. Небольшим, но важным центром украинской диаспоры является Рим. После запрета Советами в 1946 г. Украинской греко-католической церкви многие ее учреждения были перенесены в «вечный город». Здесь находятся штаб-квартиры монашеских орденов, связанных с Украиной: василиан, студитов и др. В 1959 г. здесь открылась так называемая Малая Семинария. Во многом благодаря стараниям кардинала Слипого, главы Украинской католической церкви с 1944 по 1984 г., в конце 1960-х годов в Риме начал действовать Украинский католический университет, а в 1969 г. построен собор Св. Софии. Наличие этих институций в столице Италии служило напоминанием, что усилия Советов уничтожить Украинскую греко-католическую церковь тщетны. Этот факт проявился с особенной силой, когда летом 1988 г. тысячи украинцев-католиков со всего мира собрались в Риме отпраздновать тысячелетие христианства в Украине. Здесь стоит упомянуть и о том, что советские власти избрали центром празднования этого эпохального события Москву, а не Киев, который имел куда больше прав на эту роль.
Австралия. Украинцы Австралии также ведут свое происхождение от «перемещенных лиц». Несмотря на свою географическую отдаленность, здешняя община — одна из наиболее организованных и активных в диаспоре. К 1951 г. сюда прибыло примерно 10 % (около 21 тыс.) всех беженцев. В отличие от предыдущих этапов эмиграции здесь было приблизительно одинаковое количество восточных и западных украинцев — в основном молодых мужчин, энергичных и активных. Большинство составляли рабочие, однако и интеллигенция была представлена в достаточном количестве.,Располагались эмигранты главным образом в крупных городах — Сиднее, Мельбурне и Аделаиде. Как всегда, начинающим было очень тяжело, и даже представителям интеллигенции пришлось работать простыми рабочими. Впрочем, оказавшись в стране с высокоразвитой экономикой, эмигранты постоянно улучшали свое социально-экономическое положение. Сейчас 30-тысячная украинская община Австралии может похвастаться достаточно высоким уровнем жизни и многочисленными представителями престижных профессий.
В отличие от США и Канады, где к моменту приезда «перемещенных лиц» уже существовали «староэмигрантские» организации, в Австралии в этой области приходилось начинать с нуля. Тем не менее за короткое время удалось добиться серьезных успехов. Небольшие размеры общины и относительная ее изолированность вынудили австралийских украинцев к объединению и организованности, В 1953 г. был создан координирующий и представительный орган — «Союз українських організацій Австралії», которых насчитывалось на это время уже 17. Традиционно самыми мощными украинскими институциями стали католическая и православная церкви. Среди других выделялись женская ассоциация (около 700 членов), «Пласт» и СУМ (в каждой приблизительно по 800 человек) и различные профессиональные и культурно-просветительные объединения. Система субботних школ знакомит молодежь с украинским языком и культурой. Еще недавно их ежегодно посещало около 1 тыс. учеников, однако в последнее время они приходят в упадок. Первоначально центром исследований в области украиннстики было «Наукове товариство ім. Т. Г. Шевченка». В конце 1970-х годов программы украиннстики были развернуты в университетах Монаша (Мельбурн) и Макквори (Сидней).
При всех своих достижениях украинцы в Австралии сталкиваются с теми же проблемами, что и их собратья по всему Западу. Молодежь, родившаяся здесь, быстро ассимилируется. Старшие поколения эмигрантов уходят, нового притока почти нет, поэтому будущее украинской общины в Австралии представляется все более туманным.
Женская фигурка из бивня мамонта (поздний палеолит)
Трипольская керамическая фигурка
Половецкие каменные бабы
Скифы в бою. Изображение на золотом гребне (курган Солоха)
Киев X—ХІІІ вв. (реконструкция)
Фрагмент «Повести временных лет» (по Радзивилловскому списку XV в.)
Танец. Изображение на черниговской чаше XII в.
Киевский собор Св. Софии XI в. (реконструкция)
Мария Оранта. Мозаика собора Св. Софии в Киеве
Интерьер собора Св. Софии в Киеве
Церковь-крепость на Подолье XV в.
Казацкий лагерь. Современная гравюра
Запорожцы в танце. Худ. Т. Калинский. Конец XVIII в.
Запорожцы пишут письмо турецкому султану. Картина И. Репина
Львов в начале XVII в. Современная гравюра
Дмитро Вишневецкий (Байда)
Петро Сагайдачный
Богдан Хмельницкий
Иван Выговский
Петро Дорошенко
Юрий Хмельницкий
Павло Полуботок
Данило Апостол
Иван Мазепа и Карл XIІ Худ. Г. Цедерстрём
Петро Могила
Константин Острожский
Титульная страница Академических тезисов Киево-Могилянской академии. Гравюры Г. Левицкого. 1739 г.
Жители Левобережной Украины: шляхтичка. Конец XVIII в.
Жители Левобережной Украины: казацкий полковник. Конец XVIII в.
Жители Левобережной Украины: крестьянин. Конец XVIII в.
Жители Левобережной Украины: крестьянка. Конец XVIII в.
Григорий Сковорода
Володимир Антонович
Микола Костомаров
Иван Котляревский
Церковь в Левобережной Украине. Гравюра конца XVIII в.
Собор Св. Юра во Львове
Тарас Шевченко
На поиски работы. Худ. М. Кузнецов. 1882 г.
Сельская свадьба. Худ. И. Ижакевич. 1896 г.
Украинские крестьянки за работой. Конец XIX в.
Луганские сталевары. Конец XIX в.
Иван Франко
Леся Украинка
Михайло Драгоманов
Павло Чубинский
Михайло Грушевский
Володимир Винниченко
Симон Петлюра
Павло Скоропадский
Украинская Синежупанная дивизия
Нестор Махно и члены его штаба
Микола Скрипник
Большевистские войска вступают в Одессу. Февраль 1920 г.
Крестьяне идут «на прощу». Закарпатье, середина 30-х годов
Евген Петрушевич
Митрополит Андрей Шептицкий
Красноармейцы разрушают церковь. Начало 30-х годов
Допрос кулака инспектором по труду. 1929 г.
Раскулаченные крестьяне
Станислав Косиор и Никита Хрущев. 1927 г.
Евген Коновалец (сидит в центре) на первом конгрессе ОУН. 1929 г.
Лесь Курбас
Олександр Довженко
Валерьян Пидмогильный
Сергий Ефремов
Володимир Кубийович
Андрий Мельник
Степан Бандера
Украинские крестьянки во время налета фашистской авиации. 1941 г.
Отправка украинских женщин на принудительные работы в Германию
Роман Шухевич (генерал Тарас Чупрынка)
Крестьяне Сумщины встречают советских воинов. Сентябрь 1943 г.
Киевские рабочие возвращаются в свои цеха. 1943 г.
Лазарь Каганович и Никита Хрущев в Киеве. 1947 г.
Леонид Брежнев и Володимир Щербицкий. 70-е годы
Пожилые колхозницы — основная рабочая сила на селе
Украинские переселенцы в США. Штат Сев. Дакота, конец XIX в.
Театральное общество им. И. Котляревского. Виннипег (Канада), 1914 г.
Украинская церковь в Рочестере, штат Нью-Йорк. Арх. Радослав Жук
В зале заседаний Верховной Рады Украины. 1991 г.
Киевляне вышли на улицы. 1991 г.
Молодые бойцы изучают текст присяги на верность Украине
Президентская присяга Леонида Кравчука
Впервые в истории — Всемирный форум украинцев. Киев, август 1992 г.
Украинцы в Восточной Европе
Положение приблизительно 450 тыс. украинцев стран Восточной Европы существенно отличается от того, в котором находятся их соотечественники как на Западе, так и в бывшем СССР. Те, что живут в Словакии и Румынии, населяют свои исторические территории, по разным соображениям не присоединенные Сталиным к советской Украине. В Польше, как мы видели, украинцев выселили с их земель, но они продолжают жить в границах этого государства. В бывшей же Югославии украинцы стали ранними предвестниками миграционных процессов новейшего времени.
Республики бывшей Югославии. Еще в середине XVIII в., когда австрийцы изгнали оттоманских турок из современных территорий Бачка и Банат (Сербия), они способствовали переселению в эти обезлюдевшие места крестьян из Закарпатья. В результате в районе Бачки, особенно возле городов Руски Крстур и Нови-Сад, а также в Хорватии возникли украинские колонии. В начале XX в. количество украинцев в Югославии увеличилось, когда в Боснию переселилось около 10 тыс. украинцев из Галичины, избравших местом жизни район Баня-Луки. Почти все эмигранты были крестьяне, жили они замкнутыми сельскими общинами. Это позволило их наследникам в большинстве своем греко-католикам, сохранить достаточно высокий уровень украинско-русинского национального самосознания и донести его до наших дней, насколько это возможно в условиях военного лихолетья последнего времени.
Румыния. Судя по всему, украинская община в Румынии, насчитывающая около 70 тыс. человек, находится в самом тяжелом положении из всех украинских эмигрантских сообществ в Восточной Европе — как в социально-экономическом отношении, так и в национальном. Рассеянные по районам Южной Буковины, Добруджи, Марамороша и Баната, ойи изолированы друг от друга и не имеют связи с украинцами на Западе и на родине. В основном это неимущие крестьяне. Поскольку Румыния является одной из беднейших стран Восточной Европы, у здешних украинцев очень мало шансов улучшить свое социально-экономическое положение.
Ситуация ухудшается дискриминационной политикой румынского правительства. Вплоть до 1947 г. оно вообще отказывалось признавать украинцев отдельным народом. Состояние дел улучшилось в относительно либеральный период 1948—1963 гг., когда в деревнях разрешалось открывать украинские школы: их возникло около 120 и училось в них почти 10 тыс. человек. В Бухарестском университете открылось отделение украинского языка и литературы. Однако в 1964 г. началась реакциями все достижения предыдущего периода были аннулированы правительством. В настоящее время украинское меньшинство Румынии не располагает ни одной общественной организацией.
Словакия. Украинцы (или украинцы-русины) в Словакии находятся в несравненно лучшем положении, чем в Румынии. Насчитывая почти 100 тыс. человек (по официальной статистике — лишь 40 тыс.), они населяют приблизительно 300 деревень в районе г. Прешов у подножья Карпат (в украинской интерпретации — Пряшивщина). Хотя этот район является территорией Словакии, исторически он всегда был тесно связан с Закарпатьем, ныне входящим в состав Украины.
Нельзя сказать, что история, особенно недавняя, плохо обошлась с украинцами-русинами Пряшивщины. Существование автономной Карпатской Украины создало прецедент, который трудно было проигнорировать. После окончания второй мировой войны была создана региональная «Українська національна рада» Пряшивщины, представлявшая интересы украинцев и добивавшаяся автономии этого района. И чехи в Праге, и словаки в Братиславе ответили отказом на это политическое требование, пойдя, однако, на значительные уступки в области образования и культуры.
К 1948 г. украинцы-русины имели свою школьную систему, газеты, издательство, молодежную организацию и театр. Поскольку русофильство еще владело умами здешней интеллигенции (во многом благодаря изолированности Прешовского региона), многие из указанных организаций использовали русский язык. В начале 1950-х годов новое коммунистическое правительство Чехословакии развернуло программу украинизации, выдвинувшую на первый план украинский литературный язык и национальную ориентацию. Одновременно начала действовать новая, аполитичная организация, представлявшая интересы украинцев-русинов,— «Культурна спілка українських трудівників» (КСУТ).
С превращением Чехословакии в коммунистическое государство пришла коллективизация. Место греко-католической церкви заняла православная, тесно связанная с Москвой. Однако в конце 1960-х, когда правительство Дубчека попыталось придать коммунизму «человеческое лицо», греко-католическая церковь вновь получила право на существование. Вместе с тем значительно возросло словацкое влияние на церковь.
Нововведения Дубчека вызвали во всей Чехословакии и среди украинцев-русинов вспышку активности и энтузиазма. Весной 1968 г. планировался созыв «Української національної ради». Украинские газеты буквально пестрели призывами к политической, экономической и культурной автономии. Литературное творчество нового талантливого поколения украинской русинской интеллигенции вышло на небывалый уровень. Патриотический тон украинского радио в Прешове беспокоил не только Прагу и Братиславу, но и Киев. Однако все эти процессы были грубо и беспардонно прерваны в августе 1968 г., когда почти полумиллионная армия СССР и его союзников вторглась в Чехословакию, чтобы удушить многообещающую «революцию» Дубчека.
Репрессии, охватившие Чехословакию в 1970—80-е годы, не привели к полной ликвидации украинско-русинских культурных организаций и учреждений. По-прежнему действовали музей в Свиднике, украинское отделение в Прешовском университете, пресса и КСУТ,— правда, под бдительным надзором словацкого правительства. Возросло ассимиляторское давление со стороны словаков на украинцев-русинов. Если обращать большее внимание на положительные моменты, то следует отметить, что материально украинцы-русины стали жить намного лучше. В последние десятилетия усилиями государства преодолена изолированность и отсталость Прешовского региона. Здесь действуют промышленные предприятия, проложены новые дороги, налажена система энергоснабжения. Сейчас уже менее половины здешних украинцев занято в сельском хозяйстве. Большинство составляют работники промышленности, сферы обслуживания и государственные служащие. Тем не менее, как и в 1968 г., средний доход украинцев-русинов на 40 % меньше аналогичного по стране. Таким образом, как в материальном, так и в национальном плане украинцы Словакии находятся в неравном положении с государственной нацией.
Польша. Из всех украинских общин польские украинцы пережили, пожалуй, самые тяжелые испытания. В 1947 г. польское правительство насильно выселило около 170 тыс. украинцев, в основном лемков, с их исконных земель в предгорьях Карпат и рассеяло по всей Польше. Большинство было размещено на бывших немецких территориях, отошедших к Польше. Таким образом, в настоящее время почти 60 тыс. украинцев живут в Олынтынском воеводстве (бывшая Восточная Пруссия), еще 40 тыс.— в Кошалинском воеводстве на северо-западе страны, и примерно 20 тыс.— в окрестностях Вроцлава на юго-западе. Поскольку еще около 20 тыс. остались на землях своих предков вокруг Люблина и Перемышля (Пшемысля) на юго-востоке, очевидно, что украинцев целенаправленно распределяли по всем четырем углам Польши.
Правительство следило, чтобы в местах нового расселения украинцы не сформировали компактных общин. В каждой деревне размещали только несколько семей. Поначалу они не получали земли и должны были работать на польских фермеров. В начале 1950-х им разрешили приобрести худшие из бывших немецких земель. Положение осложнялось острой украинофобией, особенно характерной для поляков, выселенных из Западной Украины. Под угрозой дискриминации и постоянных нападок украинцам приходилось скрывать свою национальность, избегать употребления родного языка и даже утаивать свое происхождение от собственных детей. Можно сказать, что небольшому беззащитному украинскому меньшинству в Польше пришлось расплачиваться за вековечный польско-украинский антагонизм.
Все же в 1956 г. Варшава пошла на некоторые уступки украинцам. Может быть, правительство решило, что они уже не представляют угрозы безопасности государства. Или, может, оно наконец извлекло уроки из опыта предвоенных правительств и поняло, сколь накладна нетерпимость в национальной политике. Так или иначе, но в этом году начала выходить украиноязычная газета «Наше слово» и возникло «Українське суспільно-культурне товариство» (УСКТ). Не стоит говорить, что они находились под бдительным надзором министерства внутренних дел. Это, впрочем, не мешало правительству субсидировать их деятельность. В настоящее время «Наше слово» насчитывает около 8 тыс. подписчиков, а УСКТ— приблизительно 4,5 тыс. членов.
Тщательно избегая политики, УСКТ занята в основном спонсированием деятельности приблизительно 50 украинских хоров и танцевальных ансамблей. Ежегодно она устраивает пользующиеся популярностью фестивали украинской песни и музыки. Однако успехи УСКТ в области расширения украинского образования весьма невелики. В 1970 г. только 5 % украинских детей в Польше обучались на родном языке. В Легнице также действует украинский лицей, а в Бартошице — педагогический лицей, большинство выпускников которого не могут найти работу по специальности из-за малого количества украинских школ. Украинские отделения открыты на филологических факультетах Варшавского и некоторых провинциальных университетов. Здесь работают хорошо подготовленные украинские ученые и преподаватели. Кроме того, вопросами украинистики занимаются на хорошем уровне некоторые польские ученые.
Тем не менее совершенно очевидно, что старые раны еще не зажили. Среди польской интеллигенции произошли некоторые примечательные положительные сдвиги в отношении к украинцам, однако украинофобия еще очень распространена в обществе. Многочисленные книги, статьи, фильмы бичуют «варварство банд УПА» (отождествляя их с украинцами в целом). Украинец может сделать карьеру, но при условии, что он «забудет» о своем происхождении. Все попытки украинцев вернуться на земли предков неуклонно блокируются.
Довольно болезненным остается вопрос о греко-католической церкви, к которой принадлежит половина из 200— 250 тыс. украинцев, живущих в Польше. Поляки преднамеренно допустили упадок или даже разрушение множества украинских церквей на Лемковщине, многие из которых насчитывали многовековую историю, а это вызывает сильнейшее раздражение украинцев в Польше и на Западе. Не меньше беспокоит украинцев упорное нежелание польской католической иерархии поддержать назначение епископа для украинских католиков. Говоря обо всем этом, в оправдание полякам (так же, как и чехам и словакам) следует заметить, что они не всегда самостоятельно определяли политику по отношению к украинским меньшинствам. За украинскими общинами в Восточной Европе следило бдительное око Москвы. А она всегда была готова дать настоятельный «совет» своим сателлитам, как им следует решать украинский вопрос.
Главной функцией украинских общин за рубежом, в особенности на Западе, было сбережение политических и культурных ценностей и традиций несоветской Украины. Не менее важной задачей была защита украинских национальных интересов в условиях, когда украинцы в УССР вынуждены были молчать. Если бы не неустанная деятельность диаспоры, Украина могла остаться совершенно никому за пределами СССР не известной землей. Не удивительно, что взаимоотношения между советской Украиной и диаспорой были в целом антагонистическими. Эмигранты первой волны оставались привязанными к своей церкви, последующие поколения — особенно «перемещенные лица» — сохранили приверженность национализму. И те, и другие имели основания по меньшей мере с подозрением относиться к Советам. Тем временем пропаганда, извергаемая из УССР, неизменно изображала зарубежных украинцев «лакеями капитализма, фашизма и Ватикана». Таким образом, отношения между родиной и диаспорой, которые могли бы быть взаимовыгодными (прекрасный пример — Армения), не принесли никакой пользы украинцам ни той, ни другой стороны. Советские украинцы не могли воспользоваться украинскими общинами за рубежом как окном на Запад, столь необходимым для них, а украинская диаспора оставалась без культурной и демографической подпитки, в которой она отчаянно нуждалась.
Несмотря на то, что украинцы диаспоры с головой окунулись в поток жизни обществ, где им приходится жить, и растворились в нем, они все же осознают преимущества принадлежности к своей этнической группе. Однако время работает не на диаспору. Украинцы, не видевшие своей исторической родины и не поддерживающие с ней контактов, все более отчуждаются от нее. Процессы ассимиляции набирают силу. Остается только надеяться, что с утверждением независимости Украины украинцы в диаспоре и на родине найдут силы и время для плодотворных взаимовыгодных отношений.
29. НОВАЯ ЭРА
Одна из главных, определяющих тем истории XX столетия — это несомненно борьба народов мира против империй. Подобно ископаемым динозаврам, эти громоздкие создания, существовавшие, казалось бы, от первых дней творенья, в конце концов оказывались неспособными к выживанию в быстро меняющемся мире. Друг за другом, со всей неотвратимостью они уже не могли удержать подвластные им народы от создания новых независимых государств. Первая мировая война привела к распаду империй Романовых, Габст бургов и Оттоманов. После второй мировой войны Великобритания, Франция и другие европейские державы были вынуждены отказаться от своих заморских владений. И вот, в самом конце столетия, наконец пришел черед последней империи — СССР. В своих отчаянных попытках приспособить советскую систему к новым условиям руководство страны решилось на определенные реформы. Но в основном это привело лишь к высвобождению вековечных национальных устремлений многочисленных народов Советского Союза и окончательно подтолкнуло распад системы, которая и так стояла на пороге гибели.
Украина была краеугольным камнем российско-советской имперской системы. Как это нередко бывает, многолетний опыт такого существования, помимо всего прочего, предоставлял кое-какие выгоды. Но со временем все отчетливее проявлялись и негативные черты советской власти: регрессирующая экономика, снижение жизненного уровня, преступления режима в прошлом, удушение гражданских прав, национального сознания и национальной культуры. И в конце концов, когда в очередной раз на горизонте замаячила возможность независимости, Украина не преминула воспользоваться ею. Это событие, без преувеличения, прозвучало заупокойным звоном по СССР и позволило украинцам влиться в русло современной мировой истории, в котором уже давно не было места империям.
Реформы: неожиданные результаты
Как уже было сказано, целью перестройки было сохранение советской системы путем ее модернизации и либерализации. Но поскольку эти перемены угрожали интересам партийного аппарата, он делал все возможное, чтобы противостоять им. В архиконсервативной Украине Щербицкого это проявлялось с особой, как нигде в СССР, силой. Однако воздействие политики гласности не могло не сказаться и здесь.
Задуманная с целью реанимировать доверие к режиму и подтолкнуть бюрократию к конструктивным действиям, гласность в конце концов привела к последствиям, которые Горбачев не мог да и вряд ли хотел предвидеть. В гораздо большей степени, чем допинг экономических реформ, она проявилась в совершенно иной сфере: пользуясь ею, народы СССР наконец во всеуслышание заявили о своих давних национальных притязаниях.
Относительно Украины, то очередную волну недовольства вызвали, естественно, манипуляции правительства вокруг чернобыльской катастрофы. Особое возмущение адресовалось московским чиновникам, которые как во времена строительства ЧАЭС, так и сейчас принимали решения, ставшие трагическими для населения Украины. Чернобыльский апокалипсис открыл людям глаза и на другие экологические преступления центра — загрязнение атмосферы, обмельчание рек, отравление земель... Эти факты на фоне стремительно падающего жизненного уровня заставили многих, даже самых лояльных, советских граждан усомниться в ценностях системы, в которой они жили.
Используя открывшиеся возможности, украинцы все смелее затрагивали и другие наболевшие проблемы, в том числе проблему упадка родного языка. Со временем дискуссии на экологические и языковые темы привели не только к созданию 11 февраля 1989 г. «Товариства української мови ім. Т. Г. Шевченка» — первой массовой организации в республике, прямо не контролируемой партией, но и к тому, что их лидеры — ведущие украинские писатели и журналисты из поколения «шестидесятников» — заняли передовые позиции в общем русле критики существующего положения вещей.
Наряду с этим начались попытки коснуться давно зияющих «белых пятен» украинской истории. Причем характерно, что не профессиональные историки, а опять же писатели и журналисты первыми смело затронули вопросы, долгое время бывшие идеологическим табу. Настоящим прозрением стало раскрытие ужасающей картины голодомора 1932—1933 годов, который советский официоз старался вытравить из людской памяти. Поразили украинцев и сообщения об открытии массовых захоронений невинных жертв НКВД в 1930—40-х годах. Все это заставило весьма широкие слои общества осмыслить степень фальсификации не только недавней, но и более углубленной истории и вызвало тягу к ее интерпретациям в национальном духе. Так, заинтересованность казачеством как типично украинским феноменом особо проявилась во время массового празднования 500-й годовщины основания Запорожской Сечи. Стали появляться статьи, трактующие Мазепу и его попытки порвать с Москвой не как предательство, а как проявление патриотизма. Долгие годы очерняемые усилия украинских правительств 1917—1920 годов добиться независимости стали расцениваться как выражение законных устремлений народа. И даже такая «наглухо закрытая» тема, как борьба УПА против советской власти в годы второй мировой войны, теперь открыто приветствовалась, особенно в западных регионах.
Постепенно стала возрождаться и национальная символика. К превеликому ужасу власть имущих украинский «жовто-блакитний» флаг, до тех пор официально запрещенный, появившись в 1989 г. сперва в Западной Украине, а затем и в Киеве, все чаще и чаще реял над площадями. Снова зазвучал запрещенный национальный гимн «Ще не вмерла Україна», а многие украинцы стали носить на груди «националистический» трезубец. Эти символы выполняли как бы двойную роль, демонстрируя поддержку национального возрождения и в то же время неприятие советской системы.
На протяжении 1989 года медленный, но возрастающий поток перемен в Украине приблизился к критическому рубежу и из сферы словесных баталий стал превращаться в целенаправленную политическую деятельность. Ощутимым прорывом явилась избирательная кампания в Верховный Совет СССР 26 марта. Разумеется, по международным меркам эти выборы были еще далеки от свободных, поскольку партаппарат по старинке занимался различными махинациями и оказывал давление на избирателей. Однако кандидаты от номенклатуры все же потерпели ряд существенных неудач. Кроме этого, демократическая оппозиция извлекла для себя урок на будущее: готовиться к выборам следует более продуманно.
Рух. В течение года на просторах всего Советского Союза в великом множестве возникали так называемые «неформалы», т. е. официально не санкционированные организации. По некоторым подсчетам, их число достигало почти 30 тыс. Как и можно было ожидать, украинские неформалы — типа львовского «Товариства Лева» — наиболее активизировались в западных областях. В начале 1989 г. члены этих организаций, в том числе ведущие писатели и ученые Киева, основали «Народний рух України за перебудову». В знак своей поддержки газета Союза писателей республики «Літературна Україна» напечатала проект программы нового формирования. Со временем, когда 8—10 сентября эта организация провела в Киеве свой установочный съезд, в ее рядах уже насчитывалось 280 тыс. членов. С каждым днем их число возрастало. В своей программе Рух отстаивал суверенитет украинской республики, возрождение родного языка и культуры, затрагивал экологические проблемы, высказывался в поддержку демократизации политической, экономической и социальной системы. Особый акцент делался на необходимости укрепления единства всех этнических групп в Украине. Поэтому не случайно к Руху присоединились тысячи русских, евреев, представителей других национальностей. Таким образом, обретя широкую социальную, политическую и национальную базу, Рух не стал преимущественно националистической организацией. Его появление создало в Украине качественно новую ситуацию: впервые со времени установления советской власти был брошен вызов политической монополии коммунистической партии.
Хотя Рух и пользовался возрастающей народной симпатией, он был представлен в разных регионах Украины неравномерно. Основная сфера его влияния ограничивалась Западной Украиной и киевской интеллигенцией, в то время как в Восточной и Южной Украине партия все еще не ослабляла свою железную хватку. Для популяризации своих целей и расширения социальной базы Рух часто проводил массовые митинги и демонстрации — эти наиболее популярные мероприятия «эпохи гласности». Еще в начале 1988 г. во Львове состоялся ряд многотысячных демонстраций, а в следующем году они охватили и Киев. Пожалуй, самой масштабной акцией Руха стала «людская цепь» 21 января 1990 г.— в честь годовщины «злуки» ЗУ HP и У HP 1919 г. Эта демонстрация солидарности всех украинцев протянулась почти на 500 км от Львова до Киева и собрала около 300 тыс. участников.
Новые политики. В атмосфере невиданной активности и подъема Украина пришла к своим первым относительно свободным выборам. Это была избирательная кампания в Верховный и местные Советы. Соперничали две силы — Демократический блок, который составляли Рух, «Гельсинкська спілка», экологические организации и многочисленные неформалы, — и кандидаты от коммунистической партии. Поскольку последние имели в своем распоряжении средства массовой информации, влиятельные кадровые позиции и огромные финансовые ресурсы, первые могли уповать лишь на собственную энергию, энтузиазм сторонников и массовые протесты против перечисленных преимуществ коммунистов.
Итоги выборов, проведенных в несколько этапов с 4 по 18 марта 1990 г., оказались неоднозначными. Как и можно было предполагать, большинство мест в Советах заняли коммунисты. Но и Демблок получил неожиданно благоприятные результаты, особенно в Киеве и тем более в западных областях. Показательно, что решительную победу на выборах одержали кандидаты — бывшие политзаключенные: Левко Лукьяненко, Вячеслав Чорновил, Богдан и Михайло Горыни, Ирина Калинец и др. В конечном счете кандидаты от Демблока получили 90 мест в парламенте, а их противники (так называемая «группа 239») составили большинство. Но при своем безусловном численном превосходстве коммунистам впервые пришлось столкнуться в стенах парламента с легальной оппозицией, и они явно были этим обескуражены.
Сам по себе факт создания нового украинского парламента стал исключительно важным событием. До этого времени главным политическим органом в Украине был ЦК КПУ. Теперь же, как и все страны цивилизованного мира, Украина имела парламент, который состоял под бдительным оком общественного мнения и обязан был представлять интересы своих избирателей. Именно он и стал впоследствии новым центром политической власти в Украине.
Используя тогдашние настроения эйфории, а также замешательство своих оппонентов, Демблок одержал внушительную победу в парламенте, когда по его инициативе 16 июля 1990 г. была утверждена «Декларація про державний суверенітет України», провозгласившая о ее намерениях самостоятельно вершить свои дела.
Коммунисты. Привычные к жестко ими контролируемой, устроенной по их же велению и соответственно действующей политической системе, коммунисты оказались в положении весьма растерянных наблюдателей событий. Их дела неуклонно ухудшались. 28 сентября 1989 г. больной Щербицкий наконец оставил свой пост, а вскоре и этот мир. Надежды коммунистов на то, что его преемник Володимир Ивашко сможет стабилизировать ситуацию, оказались тщетными, когда в июле 1990 г. он неожиданно покинул украинскую компартию ради высшей должности в Москве. Главой Верховной Рады был избран бывший секретарь ЦК КПУ по вопросам идеологии Леонид Кравчук (сменивший на этом посту Ивашко), а Станислав Гуренко стал первым секретарем ЦК. Тем временем тысячи коммунистов выбывали из деморализованной партии. Среди широких слоев населения росла враждебность к коммунистам, которых все громче обвиняли в приспособленчестве и паразитизме. А в Западной Украине уже начался демонтаж памятников Ленина.
События в Украине, как и во всем СССР, хоть и колебали позиции коммунистической номенклатуры, но не затронули при этом столпов ее власти: она по-прежнему полностью контролировала средства массовой информации, милицию, КГБ, армию, промышленность и сельское хозяйство. Поэтому когда киевская голодовка студентов в октябре 1990 г. привела к отставке председателя Рады министров коммунистического ставленника Виталия Масола, номенклатура поняла, что пора переходить в контрнаступление. Свидетельством этого стал, в частности, арест по явно притянутым обвинениям Степана Хмары — депутата парламента из Западной Украины, известного своими радикальными взглядами.
Тем временем среди сторонников преобразований стали проявляться признаки ослабления, которые, разумеется, тут же использовались коммунистами. Из-за недостатка организованности и свежих идей заметно утратил наступательную инициативу Рух, в его руководстве начались разногласия. К тому же появление целой гирлянды новых политических партий, которые,за исключением, пожалуй, «Української республіканської партії» Левка Лукьяненко, были малочисленными и аморфными, лишь распыляло демократические силы.
Противники суверенитета Украины также использовали то обстоятельство, что в течение веков украинцы были лишены возможности выработать чувство национальной солидарности и территориального единства. Оттого-то консерваторам оказалось не так сложно сыграть на отличиях между восточными и западными украинцами. А р русифицированном Донбассе, Одесской и других южных областях раздавались призывы к отделению от Украины. В Закарпатье с аналогичной идеей выступили те, кто считал местное население «русинами», а не украинцами. Наконец, преимущественно русский Крым, полностью контролируемый коммунистами, фактически заявил • своей автономии от Киева.
Религиозная деятельность. Ощутимые перемены коснулись и других сфер общественной жизни. Наиболее заметным это было в религии. В то время как коммунистическая идеология необратимо утрачивала свою привлекательность, религиозная жизнь возрождалась с поразительной быстротой.
В Западной Украине вышла из «катакомб» Украинская греко-католическая церковь, и она требовала официального признания и возвращения былого статуса. Уверенности ей придавала мощная народная поддержка: западные украинцы всех возрастов открыто и охотно возвращались к традиционному обряду. В частности, массовое празднование Рождества в январе 1990 г. наглядно показало степень влиятельности УГКЦ. Вскоре, 26 января, греко-католическая иерархия во главе с епископом Володимиром Стернюком созвала синод, который аннулировал принудительное решение 1946 г. о роспуске этой церкви. Иерархи начали борьбу за возвращение УГКЦ ее прав и имущества. Тем временем около 2 тыс. парафий в западных областях заявили о своем возврате в греко-католичество, а демократический Львовский облсовет, невзирая на протесты православных, вернул греко-католикам знаменитый собор Св. Юра. В марте 1991 г. высший греко-католический иерарх кардинал Мирослав Любачивский возвратился из Рима во Львов, дабы возглавить свою пятимиллионную паству. Впечатляющим свидетельством возрождения УГКЦ стало перенесение во Львов в августе 1992 г. останков преподобного патриарха Йосипа Слипого. В этом грандиозном акте участвовало около миллиона верующих.
Напуганная перспективой утраты паствы Русская православная церковь в Украине в январе 1990 г. переименовалась в Украинскую православную церковь. Однако весной у нее появился новый соперник в борьбе за души верующих — Украинская автокефальная православная церковь, которая после запрета 1930 г. действовала на Западе и теперь возрождалась на родине. В июне священники около 1650 парафий, отошедших от Московского патриархата, выбрали патриархом лидера УАПЦ за рубежом Мстислава Скрипника. В октябре, после 46-летнего отсутствия он возвратился в Киев.
Вместе с тем возрождение религиозной жизни имело и негативные черты — в первую очередь это вспышка давней вражды между греко-католиками и православными. Их столкновения приобрели особо ожесточенный характер в западных областях, где церковные общины часто раскалывались именно по поводу того, оставаться ли православными или возвращаться в католичество. Проблема раздела церковного имущества также не способствовала замирению. Несогласия разобщали и 35 миллионов православных: если одни желали остаться в контролируемой Москвой Украинской православной церкви, то другие выбирали автокефальную. Даже приверженцы первой разделились между собой. Киевский митрополит Филарет весной 1992 г. порвал с Москвой и провозгласил себя главой Киевского патриархата УПЦ. Невзирая на поддержку властей, его верховенство признали лишь 350 парафий. Большинство же православных украинцев — 30 епископов и 5 тыс. парафий — признали новоизбранного митрополита Володимира, который и возглавил Украинскую автономную церковь (бывшая РПЦ в Украине). Как бы то ни было, а плюрализм стал явью и в духовных делах.
Перемены: две стороны медали. В конце 1990 г. стало очевидным, что эйфория, оптимизм и бурная активность, царившие на протяжении года, ощутимо подупали. На смену им пришло растущее беспокойство по поводу ухудшения экономической ситуации, которое, как утверждали консерваторы, было вызвано «плохо продуманными и хаотичными» реформами Горбачева и его единомышленников. Тревожные противоречия охватили буквально все сферы жизни. С одной стороны, несомненным было то, что пять лет гласности и перестройки привели к радикальным переменам. Коммунистическая идеология — эта основа основ советской системы — все чаще признавалась потерпевшей крах. Это ставило под сомнение законность притязаний коммунистической партии на «руководящую и направляющую» роль в обществе (и, что немаловажно, на владение львиной долей его богатств). Все большее число сторонников приобретала отброшенная в свое время система рыночной экономики. Возрождение национального самосознания, подкрепленное ростом антицентристских настроений, становилось все более очевидным фактом как в Украине, так и в других республиках. Но, пожалуй, самой важной переменой явилось постепенное исчезновение психологии страха, десятилетиями позволявшей меньшинству безраздельно властвовать над большинством.
С другой же стороны, эти годы мало что принесли в плане конкретных структурных изменений в советском обществе. Как уже отмечалось, коммунисты продолжали доминировать в социальной, экономической и политической иерархии. Казалось, что они в любом случае не упустят своего: если реформы ограничатся минимумом, они останутся при своих привилегиях: если же будут вводиться рыночные отношения, то и здесь они будут чувствовать себя лучше всех остальных. Как и прежде, непоколебимо держалась бюрократия. Прилавки магазинов все чаще и чаще зияли ужасающей пустотой. А цены практически на все товары методично ползли вверх и уже достигали тревожного уровня. Отсюда не удивительно, что многочисленные группы населения, особенно менее образованные рабочие и крестьяне, не говоря уже о коммунистах-ортодоксах, были готовы согласиться на возврат к старому.
При всем при том национально сознательные украинцы могли бы указать и на некоторые специфические позитивные моменты. Поддержка идеи украинского суверенитета приходила из самых неожиданных мест. В характерном для него осторожном и взвешенном тоне Леонид Кравчук все чаще выказывал свою расположенность к самоопределению Украины. Небольшая, но растущая фракция коммунистов — сторонников суверенитета появилась в парламенте, представляя собой новейший вариант национал-коммунистов 20-х годов. Наконец, как показал референдум 17 марта 1991 г., даже многие русские и другие нации Украины не возражали бы против суверенитета, если бы он улучшил их жизненные условия.
Благоприятные сдвиги наблюдались и в международном плане. Из поколения в поколение мир не знал об Украине и украинцах практически ничего. Однако когда все более очевидным становилось приближение распада СССР, стремления его второй крупнейшей республики, которая по площади и населению равнялась основным державам Европы, вызывали растущий интерес. Подтверждением этого, в частности, стал визит в Киев в июле 1991 г. президента США Джорджа Буша. Впрочем, выступая в украинском парламенте, президент несколько разочаровал аудиторию своей лекцией о вреде национализма и сепаратизма.
Тем не менее летом 1991 г. общество было охвачено апатией и глубокими сомнениями. Продолжался спад экономики — вплоть до неуверенности в том, переживет ли население предстоящую зиму. Наряду с этим на политическом горизонте Украины все четче вырисовывались три ключевые темы: проект новой Конституции, выборы президента и такая важнейшая из них, как новый союзный договор, призванный обеспечить республикам гораздо большие права в реформированном и децентрализованном Советском Союзе. Значение этого договора для Украины было трудно переоценить, ибо решался вопрос о том, быть или не быть ей полноценной, суверенной и независимой державой. По всему было видно, что время переломных решений уже не за горами. Оставалось неясным лишь то, кто примет эти решения и как они будут осуществляться.
Попытка переворота. 19 августа 1991 г. коммунистические реакционеры в Москве решились на отчаянную попытку перехватить политическую инициативу. Изолировав Горбачева в Крыму, они объявили в стране чрезвычайное положение и сформировали для управления ею так называемый ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению). Этот впопыхах созданный орган, поддерживаемый частью партийной верхушки, военных и КГБ, надеялся реставрировать, насколько это возможно, старые порядки. Однако вконец бездарная подготовка путча и решительное противодействие Бориса Ельцина и его сторонников в Москве предопределили исход заговора. В отличие от Ельцина Леонид Кравчук во время путча придерживался двойственной политики: заявив, что чрезвычайное положение не распространяется на Украину, он и не выступил с осуждением ГКЧП. Уже 21 августа стало ясно, что попытка переворота сорвалась. Однако, невзирая на кратковременность и почти фарсовый характер этого события, его последствия стали поистине эпохальными.
История с путчем придала мощный толчок именно тем процессам, которые он намеревался прервать. Она полностью и окончательно скомпрометировала защитников старого уклада, и особенно коммунистическую партию как непосредственного организатора заговора. Кроме того, до самого основания были потрясены устои советского (читай: российского) централизма, позволявшего кремлевской клике вершить судьбы многочисленных наций, населяющих Советский Союз. Возникли условия, при которых те, кто был недоволен властью Москвы, могли наконец избавиться от нее. И Украина, а точнее — демократы в ее парламенте, не упустили ценнейший исторический момент. 24 августа 1991 г. Верховная Рада почти единогласно провозгласила независимость Украины. Правда, коммунистические депутаты, превозмогая панику в своих рядах, все же сумели навязать определенные ограничения, добившись решения о проведении 1 декабря референдума по вопросу независимости. Однако еще более болезненный удар по старой системе был нанесен 29 августа, когда парламент запретил деятельность компартии в Украине за ее причастность к перевороту. Вслед за Горбачевым редеющие ряды КПСС покинул и Кравчук. Одна за другой — как до, так и после Украины — союзные республики объявляли о своей независимости. По всему было видно, что СССР доживает свои последние дни.
Независимость
Провал августовского переворота положил конец коммунистическому эксперименту и привел к распаду последней на планете империи, на месте которой образовалось 15 новых государств. Не имеющие собственного опыта, дезорганизованные, они унаследовали от старого режима неимоверный груз проблем, которые он не был в состоянии решить. Молодым державам приходится осуществлять весьма и весьма непростой переход от авторитаризма к демократии, от плановой экономики к рыночной и от изоляции от мирового сообщества к интеграции в него. При этом самой насущной необходимостью было и остается предотвращение резкого спада жизненного уровня. И все эти проблемы должны решаться параллельно с попытками бывших советских республик реорганизоваться в жизнеспособные политические и экономические образования.
Ситуация, в которой оказались Украина и другие страны теперь уже «ближнего зарубежья», в своем роде уникальна. Когда на протяжении XX века повсюду в мире возникали независимые государства, главной заботой для них, как правило, становился переход от неразвитого к развитому обществу. Однако большинство бывших советских республик как раз относятся к разряду достаточно развитых. В этом-то и состоит проблема проблем, ибо развивались они как составные части единого политического и экономического организма, который тесно связывал их и, собственно, именно для этого существовал. Отсюда разрыв мириад связей, особенно хозяйственных, крайне болезнен для бывших республик. Процесс полного реформирования их обществ, который происходит одновременно с выходом из Союза, имеет целью то, что молодые державы смогут эффективно действовать в новом для них мире, где доминируют демократии и высокоразвитые рыночные отношения. Но все дело в том, что реформирование уже существующих, но расстроенных структур — задача куда более сложная, чем создание новых.
Политические аспекты. Послеавгустовский путь развития Украины связан главным образом с двумя проблемами: независимость и экономический кризис. Что касается первого, то перемены здесь поистине эпохальны. Однако от провозглашения независимости до наполнения ее реальным содержанием лежит, как всегда, «дистанция огромного размера»...
На 1 декабря 1991 г. был назначен референдум, призванный ответить на вопрос, поддерживает ли население Украины Акт о независимости. На этот же день планировались и выборы президента. Таким образом, украинский народ получил беспрецедентную возможность выбрать путь развития и того, кто возглавит его на этом пути.
Осенью 1991 г. все более входили в силу факторы, способствующие выбору независимости. Они зиждились как на исторических аргументах, так и на более актуальных соображениях. До этого времени украинцы только то и делали, что слышали о выгодах, которые они якобы имеют, живя в Советском Союзе. Теперь они все глубже осознавали степень цены, заплаченной — и по-прежнему платимой — за принудительный опыт имперского существования. Преступления сталинизма, особенно голодомор 1932—1933 годов, выстроились в один ряд с Чернобылем и еще более усилили недовольство Москвой. Но, пожалуй, самым популярным аргументом в пользу независимости для многих была мысль о том, что благодатная земля Украины способна обеспечить их гораздо лучше, если освободить ее от имперских объятий. Даже коммунисты имели основания голосовать за независимость, надеясь таким образом изолироваться от России, где Ельцин угрожал партии преследованиями за ее преступления. Пример прибалтийских республик, которые уже вышли из состава СССР, также действовал на украинцев вдохновляюще. Одним словом, идея независимости, долгое время считавшаяся утопией, превратилась в весьма логичную, обоснованную и вполне достижимую.
Референдум 1 декабря стал еще одной исторической вехой. 90 % его участников отдали свои голоса за независимость — это превзошло самые оптимистичные прогнозы. Не менее отрадным оказалось то, что большинство русских, евреев, поляков, венгров, представителей других наций, а также жителей русифицированных регионов также предпочли независимость Украины. На президентских выборах убедительную победу — 62 % голосов — одержал Леонид Кравчук, а его основной соперник, бывший диссидент Вячеслав Чорновил, по результатам оказался на втором месте. Голосование, проходившее в атмосфере организованности и порядка, не оставило никаких сомнений в том, к чему стремится народ,— по крайней мере стремился в тот момент.
Последствия референдума были незамедлительными и далеко идущими. Если выход прибалтийских республик и провозглашение суверенитета России ознаменовали начало распада Советского Союза, то украинские события стали для него ударом смертельной силы. Неспроста Горбачев не уставал подчеркивать, что без Украины Советский Союз невозможен.
Вскоре, 7—8 декабря, лидеры Украины, России и Беларуси на своей встрече в Беловежской Пуще формально распустили СССР и создали Содружество Независимых Государств (СНГ). В своем стремлении упразднить централизованную советскую систему они были единодушны. Но этого нельзя сказать о их взглядах на сущность нового формирования, что и не замедлило проявиться.
Другим важным вопросом для Украины было то, как прореагирует по поводу ее независимости мировое сообщество. Некоторые соседние государства, например Польша и Венгрия, сразу же заявили о своей поддержке, ибо видели в Украинской державе приемлемый для них противовес России. Среди тех, кто первыми признали независимую Украину, была и Канада с ее многочисленной и влиятельной украинской общиной. Однако великие державы не торопились. До самого последнего момента стремилась сохранить СССР администрация Буша, расценивая его как гарант стабильности в Евразии. Кроме этого, многие ведущие политики США оставались закоренелыми русоцентристами и не могли даже представить себе распад «единой и неделимой». Но как бы то ни было, 25 декабря Вашингтон все же дал свое «добро». В течение нескольких месяцев так же поступило большинство других стран. Начало вхождению Украины в мировое сообщество было положено.
Однако куда более значимой проблемой была реакция северного соседа. Результаты референдума были настолько очевидными, что правительству Ельцина ничего не оставалось, как признать их. Вместе с тем потеря Украины стала для многих россиян настоящим потрясением. У некоторых она просто не укладывалась в голове, опрокидывая некие «вековечные устои». Это событие ставило под сомнение статус России как великой державы, подрывало ее и без того разлаженную экономику. С психологической точки зрения оно ощутимо поколебало комфортное чувство россиянина как «старшего брата». Кроме того, оно отрезало более 11 млн русских в Украине от их соотечественников на севере. Отсюда вовсе не удивительно, что с самого начала в отношениях между Киевом и Москвой установилась напряженность.
Депутаты российского парламента почти сразу подняли вопрос о границах Украины — невзирая на то, что правительство России обещало уважать территориальный статус-кво. Настоящую бурю страстей вызвала проблема Крыма: депутаты пытались доказать, что акт 1954 г. о передаче полуострова от России Украине является неконституционным. Эту идею поддержали коммунисты-ортодоксы, все еще правившие Крымом, а также российские шовинисты. Со своей стороны Украина настаивала на нерушимости собственных границ.
Крымская проблема породила еще одни распри — вокруг Черноморского флота. Базируясь в основном в Севастополе и насчитывая около 300 кораблей и 60—70 тыс. экипажа, этот флот конкретно воплощает собой вековечную тягу России к незамерзающим портам. Но поскольку территория Крыма формально является украинской, Киев заявил о своих претензиях на эту святая святых российской имперской истории. Предварительные переговоры обеих сторон ни к чему не привели, кроме нарастания взаимных обвинений.
Еще большую тревогу мирового сообщества вызвала конфронтация Украины и России по поводу ядерных вооружений. Еще до распада СССР Москва и Вашингтон подписали договор о сокращении своих ядерных арсеналов. С созданием же СНГ Украина стала отстаивать идею о переведении своего ядерного оружия в Россию для его ликвидации (а этот потенциал позволяет Украине считаться третьей ядерной державой мира) — в обмен на адекватную финансовую компенсацию и гарантии дальнейшей безопасности. Такая позиция входила в противоречие с уже достигнутыми договоренностями и вызвала недовольство как Вашингтона, так и Москвы.
Напряженность между двумя бывшими «братскими республиками» усиливалась и разногласиями по вопросу о сущности СНГ. Москва не скрывала, что видит в Содружестве некое надгосударственное образование со своей бюрократической структурой, призванной координировать военную, политическую и особенно экономическую сферы деятельности своих членов. Киев же, опасаясь того, что Россия узурпирует в СНГ доминирующую роль, склонен был расценивать его скорее как средство «цивилизованного развода» с бывшим СССР, как форум для обсуждения общих, главным образом экономических, проблем, который ни в коем случае не ограничивал бы независимость Украины.
Летом 1992 г. в разрешении некоторых из этих крайне неприятных проблем был достигнут определенный прогресс. Однако процесс перестройки издавна неравноправных отношений между Россией и Украиной, будучи весьма деликатным и необычайно сложным, требует напряженнейшей работы и, вероятнее всего, растянется на многие годы.
Внутренняя политика. Если успехи молодой Украинской державы на международном уровне достаточно впечатляют, то этого никак нельзя сказать о ее внутреннем положении. Здесь правительство может похвастать пока лишь одним, впрочем, архиважным достижением: перед лицом взрывоопасной ситуации оно сумело сберечь гражданский мир и не допустить этнических конфликтов — в то время как они происходят во многих бывших советских республиках. Несмотря на то, что 70 % офицерского корпуса составляют русские, весьма успешно идет процесс реформирования почти 3 млн бывших советских солдат в украинскую армию. Министерство обороны планирует сократить эти огромные силы до 300—400 тыс.— и даже при этом украинская армия останется одной из наибольших в Европе.
Однако все это напрочь дезавуируется неспособностью правительства контролировать все ухудшающуюся экономическую ситуацию. Разумеется, проблемы, стоящие перед ним, невозможно разрешить в одночасье, и ни одна из бывших советских республик пока еще не достигла каких-либо успехов в этом плане.
На протяжении более чем года независимого существования Украины правительство Витольда Фокина оставалось чрезвычайно вялым и неспособным к конструктивным действиям. Более того, оно лишь усложнило все проблемы, допустив неимоверный рост коррупции и злоупотреблений среди правительственных чиновников. Время тратилось впустую, и это дорого стоило гражданам Украины.
Не спешило руководство и с решением фундаментальных вопросов державотворчества. В частности, все еще не существовало Конституции, которая определяла бы главные направления этого процесса. В результате неясно, какой должна быть Украина — президентской или парламентской республикой. Отсюда и неопределенность в распределении полномочий между законодательной и исполнительной ветвями власти. Сначала президент Кравчук сделал попытку расширить свое влияние и укрепить исполнительную власть: он назначил своих представителей на местах, сформировал совещательный орган — Думу и издал ряд указов, имеющих силу закона. Однако с осени 1992 г. с ним стал конкурировать парламент, возглавляемый Иваном Плющом. Все это никак не способствовало результативности властных решений.
Не решен и вопрос о том, на какой тип государственности ориентироваться: унитарный, централизованный (пример этому — Франция) или же федеративный (подобно Германии). Вопрос этот усложняется стремлением бывшей коммунистической номенклатуры удержаться в своих старых вотчинах, а также негативной реакцией русифицированных регионов на то, что они характеризуют как «националистическую политику Киева». Сепаратистские тенденции наблюдались в Донбассе, Закарпатье и особенно явно — в Крыму. 30 июня 1992 г. коммунистические правители полуострова не без поддержки России вынудили Киев признать его автономный статус.
В наиболее общем плане внутренней политике присуща все более заметная двойственность. С одной стороны, вроде бы действуют законы, министерства, представители президента, его распоряжения и т. д. С другой — власть на местах остается в руках облсоветов, руководителей предприятий и колхозов — т. е. все той же бывшей коммунистической номенклатуры, которая «делает собственную игру». Наблюдая ситуацию в Украине, некоторые западные обозреватели приходят к выводу о том, что здесь имеют силу лишь два закона: закон Мерфи и закон джунглей...
Общая хаотичность усугубляется наличием множества разнообразнейших партий. Дело в том, что многие бывшие советские граждане по-своему восприняли уроки жизни в условиях политического плюрализма. Кто-то пребывает в ностальгии по такой простой и понятной тоталитарной системе. А кто-то уже не видит разницы между плюрализмом и анархией.
Год независимого существования Украины выдал на-гора около 15 новых партий, в большинстве своем плохо организованных и малочисленных. Редко кто из них добился поддержки населения, особенно в годину экономического кризиса и политической апатии. Эти новообразования, как уже отмечалось, лишь замутняют политический спектр — но, с другой стороны, без них не было бы и реальной демократии.
Политические и идеологические разногласия царят и внутри так называемого демократического лагеря. Как и подобные массовые движения — польская «Солидарность» или литовский «Саюдис», после достижения, пусть и формального, многих своих целей Рух переживал серьезный, если можно так выразиться, «кризис жанра». Некоторые его лидеры, в частности Иван Драч, Дмитро Павличко и Михайло Горынь, призывали сохранить Рух в качестве объединительного фронта демократических сил, который стал бы солидным политическим фундаментом молодой державы. Это, естественно, предполагало сотрудничество с государством. Другая же фракция во главе с Вячеславом Чорноволом доказывала, что поскольку все ключевые позиции в обществе по-прежнему контролируются бывшей номенклатурой, действенные реформы невозможны до тех пор, пока она не будет отстранена от власти. Исходя из этого Рух, по их мнению, должен стать оппозиционной политической партией.
Эти разногласия, усиленные амбициозностью и личными антипатиями лидеров Руха, привели многих его членов к разочарованию движением, что и отразилось на его численности. Попытки компромисса не удались, и после своего четвертого съезда 6 декабря 1992 г. Рух фактически превратился в еще одну политическую партию, возглавляемую Чорноволом и насчитывающую около 55 тыс. членов. С точки зрения влияния и поддержки в массах это, без сомнения,— не более чем тень былой организации.
Тем временем другие демократические лидеры сформировал* собственные партии. Наиболее массовая и организованная из них — «Українська республіканська партія» (12 тыс. членов), которую поначалу возглавлял Левко Лукьяненко, а затем Михайло Горынь. Среди прочих следует упомянуть «Демократичну партію України» под руководством сперва Юрия Бадзьо, а позднее Володимира Яворивского, а также «Селянську демократичну партію». В августе 1992 г. вместе с «Просвітою», «Товариством української мови» и «Спілкою українських студентів» эти партии сформировали коалицию — «Український конгрес національно-демократичних сил», целью которого является поддержка президента в деле государственного строительства. В том же году образовалась еще одна коалиция — «Нова Україна». Ведущую роль в ней играет «Партія демократичного відродження України» во главе с Володимиром Филенко; в ее состав также входят «Соціал-демократична партія України», партия «зеленых», профсоюзные организации, представители трудовых коллективов и нарождающегося бизнеса. Главная забота этого объединения — ускорение экономических реформ. Правый край политического спектра представляют ультранационалистические партии и группы, в той или иной степени поддерживаемые соответствующими кругами украинской диаспоры: «Конгрес українських націоналістів», «Українська національна асамблея» и ОУН. Общее количество их членов, по некоторым подсчетам, составляет 45 тыс.
Вполне законный вопрос: какова же судьба запрещенной КПУ и трех миллионов ее членов? Поскольку большинство их в свое время шли в партию из-за карьеры, они оставили ее тотчас же, когда принадлежность к ней уже не давала преимуществ. Однако, невзирая на это, можно было ожидать, что такая вездесущая и многоопытная организация сумеет сохранить достаточное число самых рьяных сторонников. Не прошло и месяца после окончательного развала СССР, как они явились на политической сцене, провозгласили свою преданность коммунистической идее и организовались в «Соціалістичну партію України», которую возглавил Олександр Мороз. При весьма скромной первоначальной численности — 30 тыс.— партия получила поддержку многих представителей бывшего советского «истеблишмента», оказавшихся не у дел, а также консервативных элементов населения. Кроме этого, к ее сторонникам принадлежала и так называемая «группа 239», которая составляла большинство в парламенте.
Экономический кризис. Рядовому гражданину Украины бесконечные политические баталии, происходящие «наверху», в конце концов становились все менее интересными. Более того, у многих они породили отвращение к политике как таковой. И неспроста: политики сменяют друг друга, их обещания остаются обещаниями, а жизнь с каждым днем все скатывается к нищенскому уровню. Именно неспособность советского режима решить эти проблемы и привела к его гибели. Теперь же возникло опасение, и вполне логичное: если молодая Украинская держава не сможет выйти из экономического кризиса, ее ждет такая же участь...
Один из популярных аргументов в пользу независимости состоял в том, что граждане Украины безусловно улучшат свое материальное положение, если страна избавится от колониальной эксплуатации Москвы. Это подкреплялось традиционными представлениями об Украине как земле, подобной Эдему,— и стоит лишь правильно распорядиться ее благами, как заструятся молочные реки в кисельных берегах... Но сказок, к сожалению, не бывает. Кризисная ситуация продолжалась и к началу 1993 г. стала поистине катастрофической.
Статистика в состоянии отразить лишь некоторые моменты, но за ними стоит многое. С 1990 по 1992 г. валовой национальный продукт уменьшился на 14 %, а производительность труда — на 15 %. Перестали действовать стимулы к труду, ибо заработная плата быстро теряла свою ценность. Только в 1992 г. инфляция достигла умопомрачительной цифры — 2000 %. Вынужденное постоянно увеличивать объем денежной массы для дотирования отсталых и ненасытных предприятий, правительство оказалось в безвыходном положении: либо гиперинфляция, либо массовая безработица. Другой источник инфляции — галопирующий рост цен на импорт жизненно необходимых материалов, особенно российской нефти и газа. Если даже предположить, что люди в своей массе способны купить товары повседневного спроса по высоким ценам, то эти товары практически невозможно найти. Их поиски стали главным занятием большинства населения. Еще в 1988 г. украинцы потребляли мяса, рыбы и молочных продуктов меньше, чем это предусмотрено общепринятыми нормами. Теперь, за исключением хлеба и других зернопродуктов, хроническое недоедание стало обычным явлением. По некоторым оценкам, более половины населения Украины находится ниже уровня бедности (в 1989 г. таких было 15 %). Особенно тяжело приходится престарелым, не говоря уже о детях — будущем нации. Кроме этого, дают о себе знать последствия Чернобыля: в частности, в начале 90-х годов смертность в Украине превысила рождаемость. Наконец, масштабов настоящей эпидемии достигли коррупция и преступность.
Противники независимости видят корень всех этих зол в выходе Украины из СССР. Это привело к тому, доказывают они, что предприятия отрезаны от источников сырья и ресурсов, производители и потребители разделены государственными границами, денежный оборот усложнился, а на пути торговли выросли барьеры. По их мнению, «единый народнохозяйственный комплекс» СССР был настолько тесно взаимосвязанным, что ни в коем случае не следовало разрушать его, и только коллективные усилия бывших республик позволят решить их экономические проблемы.
Теперь прислушаемся к доводам сторонников независимости. Для них нынешний экономический кризис — еще одно доказательство изначальной порочности и неисправимой природы советской системы. Они утверждают, что экономический спад начался еще в 80-е годы и с тех пор набирает силу. Соглашаясь с тем, что экономическое сотрудничество с бывшими республиками СССР, особенно с Россией, безусловно необходимо, они в то же время подчеркивают, что каждая страна должна искать собственный путь выхода из кризиса — с учетом специфических особенностей и проблем. Таким образом, независимость заставляет национально сознательных украинцев более реально оценивать свои экономические возможности и перспективы. Более того, она утверждает их в мысли о том, что решать свои проблемы им придется преимущественно самим.
На привычный взгляд, экономическая мощь Украины может казаться впечатляющей. Она обладает рядом важнейших производств, в первую очередь угледобычей, металлургией и машиностроением, а также половиной химических предприятий бывшего Союза. Хорошо зарекомендовало себя украинское судостроение. Достаточно развитым по советским стандартам считалось сельское хозяйство, которое в 1989 г. давало около 21 % его общесоюзной продукции и более половины сахара. В Украине сосредоточено 30 % мировых запасов чернозема. Хватает и сравнительно дешевой рабочей силы, в том числе образованной. К тому же страна обладает довольно крупным научно-техническим потенциалом.
Однако на поверку большинство этих показателей оказываются весьма иллюзорными. Если природные залежи, главным образом железной руды и угля, и в самом деле велики, то обрабатывающие их отрасли находятся на грани коллапса, ибо стоимость добычи сырья превышает прибыль от его продажи. Виной тому — устарелые технологии. Металлургия также требует безотлагательной модернизации. Все это связано с колоссальными капиталовложениями, но они не под силу правительству. Поиски новых месторождений пока не принесли результатов: таким образом, Украина как крупный поставщик сырья может вскоре исчерпаться. Громкое недовольство ситуацией высказывают работники тяжелой промышленности, в основном малоквалифицированные рабочие. К тому же около 40 % промышленного производства Украины приходится на тяжелую индустрию, которая была частью гигантского военно-промышленного комплекса СССР и имела соответствующую ориентацию. Наконец, большинство предприятий были и остаются экологически небезопасными. Таким образом, экономика Украины, принося больше убытков, чем дохода, практически работает на износ.
Что касается аграрного сектора, то его оживлению препятствует опять же упадок промышленности. Только в 1992 г. его продуктивность снизилась на 15 %. Сельскохозяйственные работы сильно затруднены энергетическим кризисом. Кроме этого, село преподнесло неприятный сюрприз. Веками заповедной мечтой хлебороба была собственная земля — и чем больше, тем лучше. Однако теперь, когда возникла возможность вернуться к частному крестьянскому Хозяйству, она не вызвала особого энтузиазма. Многих потенциальных фермеров отталкивает противодействие руководителей колхозов, трудности с приобретением техники, зависть соседей, наконец — перспектива тяжелого труда. Не менее тревожной является утрата крестьянином традиционного чувства хозяина земли — результат многолетнего господства пагубной колхозной системы. Неуклонно сокращается численность сельского населения. Однако при всем падении экономического значения села оно все же остается довольно существенным. Очевиднее всего это проявляется в том, что многие горожане выносят тяжелые времена именно благодаря родственным связям с селом и продуктовым инъекциям оттуда.
Так есть ли надежды на то, что ситуация изменится к лучшему? К сожалению, пока небольшие. Проектов реформирования экономики хоть пруд пруди, а выбор самого приемлемого из них, не говоря уже о реализации, все оттягивается. Главный порок в том, что занимаются этим в большинстве все те же до боли знакомые бюрократы — бывшие коммунисты, которые не только не осознают необходимости реформ, но и вовсе не желают их. А что же Запад? Интерес западного бизнеса к Украине растет тоже не на дрожжах. Во-первых, западная экономика сама переживает спад; во-вторых, в мире есть куда более заманчивые возможности вложения капиталов, чем в Украине; в-третьих, мало кто отваживается на последнее, пока не прояснится ситуация с частной собственностью и не нормализуется банковая система. Таким образом, за счет западных инвестиций вряд ли удастся добиться сдвигов в экономике, по крайней мере в ближайшее время.
Поскольку отсутствие какого-либо прогресса в реформах стало совершенно нестерпимым, 30 сентября 1992 г. Витольд Фокин подал в отставку, а премьер-министром парламент утвердил бывшего директора одного из крупнейших днепропетровских заводов Леонида Кучму — специалиста высокой репутации. Буквально сразу новый премьер предложил энергичный и реалистический подход к доставшимся ему в наследство головоломным проблемам, открыто признав, что Украина переживает не экономический кризис, а настоящую катастрофу. Получив от парламента чрезвычайные полномочия на шестимесячный срок, он предпринял ряд мер, призванных сдвинуть реформы с мертвой точки. Но со временем в который раз лишь подтвердилась очевидная истина: любая попытка каких-либо конструктивных изменений в Украине по-прежнему представляет собой сложный, затяжной и болезненный процесс.
* * *
В начале этой книги я сделал заявку на то, что отсутствие государственности и чужеземный контроль над процессами модернизации Украины станут главными темами моего труда. Ш значительной степени они помогли выяснить, почему такая потенциально богатая земля, как Украина, оставалась бедной и угнетенной, почему народ с такой яркой историей, как украинцы, имел столь слабое чувство национальной самобытности и почему он практически не был известен миру.
Сегодня Украина ликвидировала по крайней мере две из этих аномалий: она стала независимой и признанной мировым сообществом. Однако неразрешенной остается проблема модернизации, подъема жизненного уровня людей. В сегодняшних непростых условиях одни призывают спасаться бегством к старому. Другие требуют активного броска в неизведанное. Многие же согласны идти каким угодно путем, лишь бы вырваться из убожеского существования. Но ясно одно: неудача модернизации — это и неудача государственности. В период кризиса многих украинцев охватывают недобрые предчувствия, поскольку он уж очень напоминает прошлые времена, когда терпели крах кратковременные попытки независимости. Но современная ситуация имеет совершенно новое качество, и это вселяет надежду. Впервые за долгие столетия судьба украинцев — в их собственных руках.
Одна из главных, определяющих тем истории XX столетия — это несомненно борьба народов мира против империй. Подобно ископаемым динозаврам, эти громоздкие создания, существовавшие, казалось бы, от первых дней творенья, в конце концов оказывались неспособными к выживанию в быстро меняющемся мире. Друг за другом, со всей неотвратимостью они уже не могли удержать подвластные им народы от создания новых независимых государств. Первая мировая война привела к распаду империй Романовых, Габст бургов и Оттоманов. После второй мировой войны Великобритания, Франция и другие европейские державы были вынуждены отказаться от своих заморских владений. И вот, в самом конце столетия, наконец пришел черед последней империи — СССР. В своих отчаянных попытках приспособить советскую систему к новым условиям руководство страны решилось на определенные реформы. Но в основном это привело лишь к высвобождению вековечных национальных устремлений многочисленных народов Советского Союза и окончательно подтолкнуло распад системы, которая и так стояла на пороге гибели.
Украина была краеугольным камнем российско-советской имперской системы. Как это нередко бывает, многолетний опыт такого существования, помимо всего прочего, предоставлял кое-какие выгоды. Но со временем все отчетливее проявлялись и негативные черты советской власти: регрессирующая экономика, снижение жизненного уровня, преступления режима в прошлом, удушение гражданских прав, национального сознания и национальной культуры. И в конце концов, когда в очередной раз на горизонте замаячила возможность независимости, Украина не преминула воспользоваться ею. Это событие, без преувеличения, прозвучало заупокойным звоном по СССР и позволило украинцам влиться в русло современной мировой истории, в котором уже давно не было места империям.
Реформы: неожиданные результаты
Как уже было сказано, целью перестройки было сохранение советской системы путем ее модернизации и либерализации. Но поскольку эти перемены угрожали интересам партийного аппарата, он делал все возможное, чтобы противостоять им. В архиконсервативной Украине Щербицкого это проявлялось с особой, как нигде в СССР, силой. Однако воздействие политики гласности не могло не сказаться и здесь.
Задуманная с целью реанимировать доверие к режиму и подтолкнуть бюрократию к конструктивным действиям, гласность в конце концов привела к последствиям, которые Горбачев не мог да и вряд ли хотел предвидеть. В гораздо большей степени, чем допинг экономических реформ, она проявилась в совершенно иной сфере: пользуясь ею, народы СССР наконец во всеуслышание заявили о своих давних национальных притязаниях.
Относительно Украины, то очередную волну недовольства вызвали, естественно, манипуляции правительства вокруг чернобыльской катастрофы. Особое возмущение адресовалось московским чиновникам, которые как во времена строительства ЧАЭС, так и сейчас принимали решения, ставшие трагическими для населения Украины. Чернобыльский апокалипсис открыл людям глаза и на другие экологические преступления центра — загрязнение атмосферы, обмельчание рек, отравление земель... Эти факты на фоне стремительно падающего жизненного уровня заставили многих, даже самых лояльных, советских граждан усомниться в ценностях системы, в которой они жили.
Используя открывшиеся возможности, украинцы все смелее затрагивали и другие наболевшие проблемы, в том числе проблему упадка родного языка. Со временем дискуссии на экологические и языковые темы привели не только к созданию 11 февраля 1989 г. «Товариства української мови ім. Т. Г. Шевченка» — первой массовой организации в республике, прямо не контролируемой партией, но и к тому, что их лидеры — ведущие украинские писатели и журналисты из поколения «шестидесятников» — заняли передовые позиции в общем русле критики существующего положения вещей.
Наряду с этим начались попытки коснуться давно зияющих «белых пятен» украинской истории. Причем характерно, что не профессиональные историки, а опять же писатели и журналисты первыми смело затронули вопросы, долгое время бывшие идеологическим табу. Настоящим прозрением стало раскрытие ужасающей картины голодомора 1932—1933 годов, который советский официоз старался вытравить из людской памяти. Поразили украинцев и сообщения об открытии массовых захоронений невинных жертв НКВД в 1930—40-х годах. Все это заставило весьма широкие слои общества осмыслить степень фальсификации не только недавней, но и более углубленной истории и вызвало тягу к ее интерпретациям в национальном духе. Так, заинтересованность казачеством как типично украинским феноменом особо проявилась во время массового празднования 500-й годовщины основания Запорожской Сечи. Стали появляться статьи, трактующие Мазепу и его попытки порвать с Москвой не как предательство, а как проявление патриотизма. Долгие годы очерняемые усилия украинских правительств 1917—1920 годов добиться независимости стали расцениваться как выражение законных устремлений народа. И даже такая «наглухо закрытая» тема, как борьба УПА против советской власти в годы второй мировой войны, теперь открыто приветствовалась, особенно в западных регионах.
Постепенно стала возрождаться и национальная символика. К превеликому ужасу власть имущих украинский «жовто-блакитний» флаг, до тех пор официально запрещенный, появившись в 1989 г. сперва в Западной Украине, а затем и в Киеве, все чаще и чаще реял над площадями. Снова зазвучал запрещенный национальный гимн «Ще не вмерла Україна», а многие украинцы стали носить на груди «националистический» трезубец. Эти символы выполняли как бы двойную роль, демонстрируя поддержку национального возрождения и в то же время неприятие советской системы.
На протяжении 1989 года медленный, но возрастающий поток перемен в Украине приблизился к критическому рубежу и из сферы словесных баталий стал превращаться в целенаправленную политическую деятельность. Ощутимым прорывом явилась избирательная кампания в Верховный Совет СССР 26 марта. Разумеется, по международным меркам эти выборы были еще далеки от свободных, поскольку партаппарат по старинке занимался различными махинациями и оказывал давление на избирателей. Однако кандидаты от номенклатуры все же потерпели ряд существенных неудач. Кроме этого, демократическая оппозиция извлекла для себя урок на будущее: готовиться к выборам следует более продуманно.
Рух. В течение года на просторах всего Советского Союза в великом множестве возникали так называемые «неформалы», т. е. официально не санкционированные организации. По некоторым подсчетам, их число достигало почти 30 тыс. Как и можно было ожидать, украинские неформалы — типа львовского «Товариства Лева» — наиболее активизировались в западных областях. В начале 1989 г. члены этих организаций, в том числе ведущие писатели и ученые Киева, основали «Народний рух України за перебудову». В знак своей поддержки газета Союза писателей республики «Літературна Україна» напечатала проект программы нового формирования. Со временем, когда 8—10 сентября эта организация провела в Киеве свой установочный съезд, в ее рядах уже насчитывалось 280 тыс. членов. С каждым днем их число возрастало. В своей программе Рух отстаивал суверенитет украинской республики, возрождение родного языка и культуры, затрагивал экологические проблемы, высказывался в поддержку демократизации политической, экономической и социальной системы. Особый акцент делался на необходимости укрепления единства всех этнических групп в Украине. Поэтому не случайно к Руху присоединились тысячи русских, евреев, представителей других национальностей. Таким образом, обретя широкую социальную, политическую и национальную базу, Рух не стал преимущественно националистической организацией. Его появление создало в Украине качественно новую ситуацию: впервые со времени установления советской власти был брошен вызов политической монополии коммунистической партии.
Хотя Рух и пользовался возрастающей народной симпатией, он был представлен в разных регионах Украины неравномерно. Основная сфера его влияния ограничивалась Западной Украиной и киевской интеллигенцией, в то время как в Восточной и Южной Украине партия все еще не ослабляла свою железную хватку. Для популяризации своих целей и расширения социальной базы Рух часто проводил массовые митинги и демонстрации — эти наиболее популярные мероприятия «эпохи гласности». Еще в начале 1988 г. во Львове состоялся ряд многотысячных демонстраций, а в следующем году они охватили и Киев. Пожалуй, самой масштабной акцией Руха стала «людская цепь» 21 января 1990 г.— в честь годовщины «злуки» ЗУ HP и У HP 1919 г. Эта демонстрация солидарности всех украинцев протянулась почти на 500 км от Львова до Киева и собрала около 300 тыс. участников.
Новые политики. В атмосфере невиданной активности и подъема Украина пришла к своим первым относительно свободным выборам. Это была избирательная кампания в Верховный и местные Советы. Соперничали две силы — Демократический блок, который составляли Рух, «Гельсинкська спілка», экологические организации и многочисленные неформалы, — и кандидаты от коммунистической партии. Поскольку последние имели в своем распоряжении средства массовой информации, влиятельные кадровые позиции и огромные финансовые ресурсы, первые могли уповать лишь на собственную энергию, энтузиазм сторонников и массовые протесты против перечисленных преимуществ коммунистов.
Итоги выборов, проведенных в несколько этапов с 4 по 18 марта 1990 г., оказались неоднозначными. Как и можно было предполагать, большинство мест в Советах заняли коммунисты. Но и Демблок получил неожиданно благоприятные результаты, особенно в Киеве и тем более в западных областях. Показательно, что решительную победу на выборах одержали кандидаты — бывшие политзаключенные: Левко Лукьяненко, Вячеслав Чорновил, Богдан и Михайло Горыни, Ирина Калинец и др. В конечном счете кандидаты от Демблока получили 90 мест в парламенте, а их противники (так называемая «группа 239») составили большинство. Но при своем безусловном численном превосходстве коммунистам впервые пришлось столкнуться в стенах парламента с легальной оппозицией, и они явно были этим обескуражены.
Сам по себе факт создания нового украинского парламента стал исключительно важным событием. До этого времени главным политическим органом в Украине был ЦК КПУ. Теперь же, как и все страны цивилизованного мира, Украина имела парламент, который состоял под бдительным оком общественного мнения и обязан был представлять интересы своих избирателей. Именно он и стал впоследствии новым центром политической власти в Украине.
Используя тогдашние настроения эйфории, а также замешательство своих оппонентов, Демблок одержал внушительную победу в парламенте, когда по его инициативе 16 июля 1990 г. была утверждена «Декларація про державний суверенітет України», провозгласившая о ее намерениях самостоятельно вершить свои дела.
Коммунисты. Привычные к жестко ими контролируемой, устроенной по их же велению и соответственно действующей политической системе, коммунисты оказались в положении весьма растерянных наблюдателей событий. Их дела неуклонно ухудшались. 28 сентября 1989 г. больной Щербицкий наконец оставил свой пост, а вскоре и этот мир. Надежды коммунистов на то, что его преемник Володимир Ивашко сможет стабилизировать ситуацию, оказались тщетными, когда в июле 1990 г. он неожиданно покинул украинскую компартию ради высшей должности в Москве. Главой Верховной Рады был избран бывший секретарь ЦК КПУ по вопросам идеологии Леонид Кравчук (сменивший на этом посту Ивашко), а Станислав Гуренко стал первым секретарем ЦК. Тем временем тысячи коммунистов выбывали из деморализованной партии. Среди широких слоев населения росла враждебность к коммунистам, которых все громче обвиняли в приспособленчестве и паразитизме. А в Западной Украине уже начался демонтаж памятников Ленина.
События в Украине, как и во всем СССР, хоть и колебали позиции коммунистической номенклатуры, но не затронули при этом столпов ее власти: она по-прежнему полностью контролировала средства массовой информации, милицию, КГБ, армию, промышленность и сельское хозяйство. Поэтому когда киевская голодовка студентов в октябре 1990 г. привела к отставке председателя Рады министров коммунистического ставленника Виталия Масола, номенклатура поняла, что пора переходить в контрнаступление. Свидетельством этого стал, в частности, арест по явно притянутым обвинениям Степана Хмары — депутата парламента из Западной Украины, известного своими радикальными взглядами.
Тем временем среди сторонников преобразований стали проявляться признаки ослабления, которые, разумеется, тут же использовались коммунистами. Из-за недостатка организованности и свежих идей заметно утратил наступательную инициативу Рух, в его руководстве начались разногласия. К тому же появление целой гирлянды новых политических партий, которые,за исключением, пожалуй, «Української республіканської партії» Левка Лукьяненко, были малочисленными и аморфными, лишь распыляло демократические силы.
Противники суверенитета Украины также использовали то обстоятельство, что в течение веков украинцы были лишены возможности выработать чувство национальной солидарности и территориального единства. Оттого-то консерваторам оказалось не так сложно сыграть на отличиях между восточными и западными украинцами. А р русифицированном Донбассе, Одесской и других южных областях раздавались призывы к отделению от Украины. В Закарпатье с аналогичной идеей выступили те, кто считал местное население «русинами», а не украинцами. Наконец, преимущественно русский Крым, полностью контролируемый коммунистами, фактически заявил • своей автономии от Киева.
Религиозная деятельность. Ощутимые перемены коснулись и других сфер общественной жизни. Наиболее заметным это было в религии. В то время как коммунистическая идеология необратимо утрачивала свою привлекательность, религиозная жизнь возрождалась с поразительной быстротой.
В Западной Украине вышла из «катакомб» Украинская греко-католическая церковь, и она требовала официального признания и возвращения былого статуса. Уверенности ей придавала мощная народная поддержка: западные украинцы всех возрастов открыто и охотно возвращались к традиционному обряду. В частности, массовое празднование Рождества в январе 1990 г. наглядно показало степень влиятельности УГКЦ. Вскоре, 26 января, греко-католическая иерархия во главе с епископом Володимиром Стернюком созвала синод, который аннулировал принудительное решение 1946 г. о роспуске этой церкви. Иерархи начали борьбу за возвращение УГКЦ ее прав и имущества. Тем временем около 2 тыс. парафий в западных областях заявили о своем возврате в греко-католичество, а демократический Львовский облсовет, невзирая на протесты православных, вернул греко-католикам знаменитый собор Св. Юра. В марте 1991 г. высший греко-католический иерарх кардинал Мирослав Любачивский возвратился из Рима во Львов, дабы возглавить свою пятимиллионную паству. Впечатляющим свидетельством возрождения УГКЦ стало перенесение во Львов в августе 1992 г. останков преподобного патриарха Йосипа Слипого. В этом грандиозном акте участвовало около миллиона верующих.
Напуганная перспективой утраты паствы Русская православная церковь в Украине в январе 1990 г. переименовалась в Украинскую православную церковь. Однако весной у нее появился новый соперник в борьбе за души верующих — Украинская автокефальная православная церковь, которая после запрета 1930 г. действовала на Западе и теперь возрождалась на родине. В июне священники около 1650 парафий, отошедших от Московского патриархата, выбрали патриархом лидера УАПЦ за рубежом Мстислава Скрипника. В октябре, после 46-летнего отсутствия он возвратился в Киев.
Вместе с тем возрождение религиозной жизни имело и негативные черты — в первую очередь это вспышка давней вражды между греко-католиками и православными. Их столкновения приобрели особо ожесточенный характер в западных областях, где церковные общины часто раскалывались именно по поводу того, оставаться ли православными или возвращаться в католичество. Проблема раздела церковного имущества также не способствовала замирению. Несогласия разобщали и 35 миллионов православных: если одни желали остаться в контролируемой Москвой Украинской православной церкви, то другие выбирали автокефальную. Даже приверженцы первой разделились между собой. Киевский митрополит Филарет весной 1992 г. порвал с Москвой и провозгласил себя главой Киевского патриархата УПЦ. Невзирая на поддержку властей, его верховенство признали лишь 350 парафий. Большинство же православных украинцев — 30 епископов и 5 тыс. парафий — признали новоизбранного митрополита Володимира, который и возглавил Украинскую автономную церковь (бывшая РПЦ в Украине). Как бы то ни было, а плюрализм стал явью и в духовных делах.
Перемены: две стороны медали. В конце 1990 г. стало очевидным, что эйфория, оптимизм и бурная активность, царившие на протяжении года, ощутимо подупали. На смену им пришло растущее беспокойство по поводу ухудшения экономической ситуации, которое, как утверждали консерваторы, было вызвано «плохо продуманными и хаотичными» реформами Горбачева и его единомышленников. Тревожные противоречия охватили буквально все сферы жизни. С одной стороны, несомненным было то, что пять лет гласности и перестройки привели к радикальным переменам. Коммунистическая идеология — эта основа основ советской системы — все чаще признавалась потерпевшей крах. Это ставило под сомнение законность притязаний коммунистической партии на «руководящую и направляющую» роль в обществе (и, что немаловажно, на владение львиной долей его богатств). Все большее число сторонников приобретала отброшенная в свое время система рыночной экономики. Возрождение национального самосознания, подкрепленное ростом антицентристских настроений, становилось все более очевидным фактом как в Украине, так и в других республиках. Но, пожалуй, самой важной переменой явилось постепенное исчезновение психологии страха, десятилетиями позволявшей меньшинству безраздельно властвовать над большинством.
С другой же стороны, эти годы мало что принесли в плане конкретных структурных изменений в советском обществе. Как уже отмечалось, коммунисты продолжали доминировать в социальной, экономической и политической иерархии. Казалось, что они в любом случае не упустят своего: если реформы ограничатся минимумом, они останутся при своих привилегиях: если же будут вводиться рыночные отношения, то и здесь они будут чувствовать себя лучше всех остальных. Как и прежде, непоколебимо держалась бюрократия. Прилавки магазинов все чаще и чаще зияли ужасающей пустотой. А цены практически на все товары методично ползли вверх и уже достигали тревожного уровня. Отсюда не удивительно, что многочисленные группы населения, особенно менее образованные рабочие и крестьяне, не говоря уже о коммунистах-ортодоксах, были готовы согласиться на возврат к старому.
При всем при том национально сознательные украинцы могли бы указать и на некоторые специфические позитивные моменты. Поддержка идеи украинского суверенитета приходила из самых неожиданных мест. В характерном для него осторожном и взвешенном тоне Леонид Кравчук все чаще выказывал свою расположенность к самоопределению Украины. Небольшая, но растущая фракция коммунистов — сторонников суверенитета появилась в парламенте, представляя собой новейший вариант национал-коммунистов 20-х годов. Наконец, как показал референдум 17 марта 1991 г., даже многие русские и другие нации Украины не возражали бы против суверенитета, если бы он улучшил их жизненные условия.
Благоприятные сдвиги наблюдались и в международном плане. Из поколения в поколение мир не знал об Украине и украинцах практически ничего. Однако когда все более очевидным становилось приближение распада СССР, стремления его второй крупнейшей республики, которая по площади и населению равнялась основным державам Европы, вызывали растущий интерес. Подтверждением этого, в частности, стал визит в Киев в июле 1991 г. президента США Джорджа Буша. Впрочем, выступая в украинском парламенте, президент несколько разочаровал аудиторию своей лекцией о вреде национализма и сепаратизма.
Тем не менее летом 1991 г. общество было охвачено апатией и глубокими сомнениями. Продолжался спад экономики — вплоть до неуверенности в том, переживет ли население предстоящую зиму. Наряду с этим на политическом горизонте Украины все четче вырисовывались три ключевые темы: проект новой Конституции, выборы президента и такая важнейшая из них, как новый союзный договор, призванный обеспечить республикам гораздо большие права в реформированном и децентрализованном Советском Союзе. Значение этого договора для Украины было трудно переоценить, ибо решался вопрос о том, быть или не быть ей полноценной, суверенной и независимой державой. По всему было видно, что время переломных решений уже не за горами. Оставалось неясным лишь то, кто примет эти решения и как они будут осуществляться.
Попытка переворота. 19 августа 1991 г. коммунистические реакционеры в Москве решились на отчаянную попытку перехватить политическую инициативу. Изолировав Горбачева в Крыму, они объявили в стране чрезвычайное положение и сформировали для управления ею так называемый ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению). Этот впопыхах созданный орган, поддерживаемый частью партийной верхушки, военных и КГБ, надеялся реставрировать, насколько это возможно, старые порядки. Однако вконец бездарная подготовка путча и решительное противодействие Бориса Ельцина и его сторонников в Москве предопределили исход заговора. В отличие от Ельцина Леонид Кравчук во время путча придерживался двойственной политики: заявив, что чрезвычайное положение не распространяется на Украину, он и не выступил с осуждением ГКЧП. Уже 21 августа стало ясно, что попытка переворота сорвалась. Однако, невзирая на кратковременность и почти фарсовый характер этого события, его последствия стали поистине эпохальными.
История с путчем придала мощный толчок именно тем процессам, которые он намеревался прервать. Она полностью и окончательно скомпрометировала защитников старого уклада, и особенно коммунистическую партию как непосредственного организатора заговора. Кроме того, до самого основания были потрясены устои советского (читай: российского) централизма, позволявшего кремлевской клике вершить судьбы многочисленных наций, населяющих Советский Союз. Возникли условия, при которых те, кто был недоволен властью Москвы, могли наконец избавиться от нее. И Украина, а точнее — демократы в ее парламенте, не упустили ценнейший исторический момент. 24 августа 1991 г. Верховная Рада почти единогласно провозгласила независимость Украины. Правда, коммунистические депутаты, превозмогая панику в своих рядах, все же сумели навязать определенные ограничения, добившись решения о проведении 1 декабря референдума по вопросу независимости. Однако еще более болезненный удар по старой системе был нанесен 29 августа, когда парламент запретил деятельность компартии в Украине за ее причастность к перевороту. Вслед за Горбачевым редеющие ряды КПСС покинул и Кравчук. Одна за другой — как до, так и после Украины — союзные республики объявляли о своей независимости. По всему было видно, что СССР доживает свои последние дни.
Независимость
Провал августовского переворота положил конец коммунистическому эксперименту и привел к распаду последней на планете империи, на месте которой образовалось 15 новых государств. Не имеющие собственного опыта, дезорганизованные, они унаследовали от старого режима неимоверный груз проблем, которые он не был в состоянии решить. Молодым державам приходится осуществлять весьма и весьма непростой переход от авторитаризма к демократии, от плановой экономики к рыночной и от изоляции от мирового сообщества к интеграции в него. При этом самой насущной необходимостью было и остается предотвращение резкого спада жизненного уровня. И все эти проблемы должны решаться параллельно с попытками бывших советских республик реорганизоваться в жизнеспособные политические и экономические образования.
Ситуация, в которой оказались Украина и другие страны теперь уже «ближнего зарубежья», в своем роде уникальна. Когда на протяжении XX века повсюду в мире возникали независимые государства, главной заботой для них, как правило, становился переход от неразвитого к развитому обществу. Однако большинство бывших советских республик как раз относятся к разряду достаточно развитых. В этом-то и состоит проблема проблем, ибо развивались они как составные части единого политического и экономического организма, который тесно связывал их и, собственно, именно для этого существовал. Отсюда разрыв мириад связей, особенно хозяйственных, крайне болезнен для бывших республик. Процесс полного реформирования их обществ, который происходит одновременно с выходом из Союза, имеет целью то, что молодые державы смогут эффективно действовать в новом для них мире, где доминируют демократии и высокоразвитые рыночные отношения. Но все дело в том, что реформирование уже существующих, но расстроенных структур — задача куда более сложная, чем создание новых.
Политические аспекты. Послеавгустовский путь развития Украины связан главным образом с двумя проблемами: независимость и экономический кризис. Что касается первого, то перемены здесь поистине эпохальны. Однако от провозглашения независимости до наполнения ее реальным содержанием лежит, как всегда, «дистанция огромного размера»...
На 1 декабря 1991 г. был назначен референдум, призванный ответить на вопрос, поддерживает ли население Украины Акт о независимости. На этот же день планировались и выборы президента. Таким образом, украинский народ получил беспрецедентную возможность выбрать путь развития и того, кто возглавит его на этом пути.
Осенью 1991 г. все более входили в силу факторы, способствующие выбору независимости. Они зиждились как на исторических аргументах, так и на более актуальных соображениях. До этого времени украинцы только то и делали, что слышали о выгодах, которые они якобы имеют, живя в Советском Союзе. Теперь они все глубже осознавали степень цены, заплаченной — и по-прежнему платимой — за принудительный опыт имперского существования. Преступления сталинизма, особенно голодомор 1932—1933 годов, выстроились в один ряд с Чернобылем и еще более усилили недовольство Москвой. Но, пожалуй, самым популярным аргументом в пользу независимости для многих была мысль о том, что благодатная земля Украины способна обеспечить их гораздо лучше, если освободить ее от имперских объятий. Даже коммунисты имели основания голосовать за независимость, надеясь таким образом изолироваться от России, где Ельцин угрожал партии преследованиями за ее преступления. Пример прибалтийских республик, которые уже вышли из состава СССР, также действовал на украинцев вдохновляюще. Одним словом, идея независимости, долгое время считавшаяся утопией, превратилась в весьма логичную, обоснованную и вполне достижимую.
Референдум 1 декабря стал еще одной исторической вехой. 90 % его участников отдали свои голоса за независимость — это превзошло самые оптимистичные прогнозы. Не менее отрадным оказалось то, что большинство русских, евреев, поляков, венгров, представителей других наций, а также жителей русифицированных регионов также предпочли независимость Украины. На президентских выборах убедительную победу — 62 % голосов — одержал Леонид Кравчук, а его основной соперник, бывший диссидент Вячеслав Чорновил, по результатам оказался на втором месте. Голосование, проходившее в атмосфере организованности и порядка, не оставило никаких сомнений в том, к чему стремится народ,— по крайней мере стремился в тот момент.
Последствия референдума были незамедлительными и далеко идущими. Если выход прибалтийских республик и провозглашение суверенитета России ознаменовали начало распада Советского Союза, то украинские события стали для него ударом смертельной силы. Неспроста Горбачев не уставал подчеркивать, что без Украины Советский Союз невозможен.
Вскоре, 7—8 декабря, лидеры Украины, России и Беларуси на своей встрече в Беловежской Пуще формально распустили СССР и создали Содружество Независимых Государств (СНГ). В своем стремлении упразднить централизованную советскую систему они были единодушны. Но этого нельзя сказать о их взглядах на сущность нового формирования, что и не замедлило проявиться.
Другим важным вопросом для Украины было то, как прореагирует по поводу ее независимости мировое сообщество. Некоторые соседние государства, например Польша и Венгрия, сразу же заявили о своей поддержке, ибо видели в Украинской державе приемлемый для них противовес России. Среди тех, кто первыми признали независимую Украину, была и Канада с ее многочисленной и влиятельной украинской общиной. Однако великие державы не торопились. До самого последнего момента стремилась сохранить СССР администрация Буша, расценивая его как гарант стабильности в Евразии. Кроме этого, многие ведущие политики США оставались закоренелыми русоцентристами и не могли даже представить себе распад «единой и неделимой». Но как бы то ни было, 25 декабря Вашингтон все же дал свое «добро». В течение нескольких месяцев так же поступило большинство других стран. Начало вхождению Украины в мировое сообщество было положено.
Однако куда более значимой проблемой была реакция северного соседа. Результаты референдума были настолько очевидными, что правительству Ельцина ничего не оставалось, как признать их. Вместе с тем потеря Украины стала для многих россиян настоящим потрясением. У некоторых она просто не укладывалась в голове, опрокидывая некие «вековечные устои». Это событие ставило под сомнение статус России как великой державы, подрывало ее и без того разлаженную экономику. С психологической точки зрения оно ощутимо поколебало комфортное чувство россиянина как «старшего брата». Кроме того, оно отрезало более 11 млн русских в Украине от их соотечественников на севере. Отсюда вовсе не удивительно, что с самого начала в отношениях между Киевом и Москвой установилась напряженность.
Депутаты российского парламента почти сразу подняли вопрос о границах Украины — невзирая на то, что правительство России обещало уважать территориальный статус-кво. Настоящую бурю страстей вызвала проблема Крыма: депутаты пытались доказать, что акт 1954 г. о передаче полуострова от России Украине является неконституционным. Эту идею поддержали коммунисты-ортодоксы, все еще правившие Крымом, а также российские шовинисты. Со своей стороны Украина настаивала на нерушимости собственных границ.
Крымская проблема породила еще одни распри — вокруг Черноморского флота. Базируясь в основном в Севастополе и насчитывая около 300 кораблей и 60—70 тыс. экипажа, этот флот конкретно воплощает собой вековечную тягу России к незамерзающим портам. Но поскольку территория Крыма формально является украинской, Киев заявил о своих претензиях на эту святая святых российской имперской истории. Предварительные переговоры обеих сторон ни к чему не привели, кроме нарастания взаимных обвинений.
Еще большую тревогу мирового сообщества вызвала конфронтация Украины и России по поводу ядерных вооружений. Еще до распада СССР Москва и Вашингтон подписали договор о сокращении своих ядерных арсеналов. С созданием же СНГ Украина стала отстаивать идею о переведении своего ядерного оружия в Россию для его ликвидации (а этот потенциал позволяет Украине считаться третьей ядерной державой мира) — в обмен на адекватную финансовую компенсацию и гарантии дальнейшей безопасности. Такая позиция входила в противоречие с уже достигнутыми договоренностями и вызвала недовольство как Вашингтона, так и Москвы.
Напряженность между двумя бывшими «братскими республиками» усиливалась и разногласиями по вопросу о сущности СНГ. Москва не скрывала, что видит в Содружестве некое надгосударственное образование со своей бюрократической структурой, призванной координировать военную, политическую и особенно экономическую сферы деятельности своих членов. Киев же, опасаясь того, что Россия узурпирует в СНГ доминирующую роль, склонен был расценивать его скорее как средство «цивилизованного развода» с бывшим СССР, как форум для обсуждения общих, главным образом экономических, проблем, который ни в коем случае не ограничивал бы независимость Украины.
Летом 1992 г. в разрешении некоторых из этих крайне неприятных проблем был достигнут определенный прогресс. Однако процесс перестройки издавна неравноправных отношений между Россией и Украиной, будучи весьма деликатным и необычайно сложным, требует напряженнейшей работы и, вероятнее всего, растянется на многие годы.
Внутренняя политика. Если успехи молодой Украинской державы на международном уровне достаточно впечатляют, то этого никак нельзя сказать о ее внутреннем положении. Здесь правительство может похвастать пока лишь одним, впрочем, архиважным достижением: перед лицом взрывоопасной ситуации оно сумело сберечь гражданский мир и не допустить этнических конфликтов — в то время как они происходят во многих бывших советских республиках. Несмотря на то, что 70 % офицерского корпуса составляют русские, весьма успешно идет процесс реформирования почти 3 млн бывших советских солдат в украинскую армию. Министерство обороны планирует сократить эти огромные силы до 300—400 тыс.— и даже при этом украинская армия останется одной из наибольших в Европе.
Однако все это напрочь дезавуируется неспособностью правительства контролировать все ухудшающуюся экономическую ситуацию. Разумеется, проблемы, стоящие перед ним, невозможно разрешить в одночасье, и ни одна из бывших советских республик пока еще не достигла каких-либо успехов в этом плане.
На протяжении более чем года независимого существования Украины правительство Витольда Фокина оставалось чрезвычайно вялым и неспособным к конструктивным действиям. Более того, оно лишь усложнило все проблемы, допустив неимоверный рост коррупции и злоупотреблений среди правительственных чиновников. Время тратилось впустую, и это дорого стоило гражданам Украины.
Не спешило руководство и с решением фундаментальных вопросов державотворчества. В частности, все еще не существовало Конституции, которая определяла бы главные направления этого процесса. В результате неясно, какой должна быть Украина — президентской или парламентской республикой. Отсюда и неопределенность в распределении полномочий между законодательной и исполнительной ветвями власти. Сначала президент Кравчук сделал попытку расширить свое влияние и укрепить исполнительную власть: он назначил своих представителей на местах, сформировал совещательный орган — Думу и издал ряд указов, имеющих силу закона. Однако с осени 1992 г. с ним стал конкурировать парламент, возглавляемый Иваном Плющом. Все это никак не способствовало результативности властных решений.
Не решен и вопрос о том, на какой тип государственности ориентироваться: унитарный, централизованный (пример этому — Франция) или же федеративный (подобно Германии). Вопрос этот усложняется стремлением бывшей коммунистической номенклатуры удержаться в своих старых вотчинах, а также негативной реакцией русифицированных регионов на то, что они характеризуют как «националистическую политику Киева». Сепаратистские тенденции наблюдались в Донбассе, Закарпатье и особенно явно — в Крыму. 30 июня 1992 г. коммунистические правители полуострова не без поддержки России вынудили Киев признать его автономный статус.
В наиболее общем плане внутренней политике присуща все более заметная двойственность. С одной стороны, вроде бы действуют законы, министерства, представители президента, его распоряжения и т. д. С другой — власть на местах остается в руках облсоветов, руководителей предприятий и колхозов — т. е. все той же бывшей коммунистической номенклатуры, которая «делает собственную игру». Наблюдая ситуацию в Украине, некоторые западные обозреватели приходят к выводу о том, что здесь имеют силу лишь два закона: закон Мерфи и закон джунглей...
Общая хаотичность усугубляется наличием множества разнообразнейших партий. Дело в том, что многие бывшие советские граждане по-своему восприняли уроки жизни в условиях политического плюрализма. Кто-то пребывает в ностальгии по такой простой и понятной тоталитарной системе. А кто-то уже не видит разницы между плюрализмом и анархией.
Год независимого существования Украины выдал на-гора около 15 новых партий, в большинстве своем плохо организованных и малочисленных. Редко кто из них добился поддержки населения, особенно в годину экономического кризиса и политической апатии. Эти новообразования, как уже отмечалось, лишь замутняют политический спектр — но, с другой стороны, без них не было бы и реальной демократии.
Политические и идеологические разногласия царят и внутри так называемого демократического лагеря. Как и подобные массовые движения — польская «Солидарность» или литовский «Саюдис», после достижения, пусть и формального, многих своих целей Рух переживал серьезный, если можно так выразиться, «кризис жанра». Некоторые его лидеры, в частности Иван Драч, Дмитро Павличко и Михайло Горынь, призывали сохранить Рух в качестве объединительного фронта демократических сил, который стал бы солидным политическим фундаментом молодой державы. Это, естественно, предполагало сотрудничество с государством. Другая же фракция во главе с Вячеславом Чорноволом доказывала, что поскольку все ключевые позиции в обществе по-прежнему контролируются бывшей номенклатурой, действенные реформы невозможны до тех пор, пока она не будет отстранена от власти. Исходя из этого Рух, по их мнению, должен стать оппозиционной политической партией.
Эти разногласия, усиленные амбициозностью и личными антипатиями лидеров Руха, привели многих его членов к разочарованию движением, что и отразилось на его численности. Попытки компромисса не удались, и после своего четвертого съезда 6 декабря 1992 г. Рух фактически превратился в еще одну политическую партию, возглавляемую Чорноволом и насчитывающую около 55 тыс. членов. С точки зрения влияния и поддержки в массах это, без сомнения,— не более чем тень былой организации.
Тем временем другие демократические лидеры сформировал* собственные партии. Наиболее массовая и организованная из них — «Українська республіканська партія» (12 тыс. членов), которую поначалу возглавлял Левко Лукьяненко, а затем Михайло Горынь. Среди прочих следует упомянуть «Демократичну партію України» под руководством сперва Юрия Бадзьо, а позднее Володимира Яворивского, а также «Селянську демократичну партію». В августе 1992 г. вместе с «Просвітою», «Товариством української мови» и «Спілкою українських студентів» эти партии сформировали коалицию — «Український конгрес національно-демократичних сил», целью которого является поддержка президента в деле государственного строительства. В том же году образовалась еще одна коалиция — «Нова Україна». Ведущую роль в ней играет «Партія демократичного відродження України» во главе с Володимиром Филенко; в ее состав также входят «Соціал-демократична партія України», партия «зеленых», профсоюзные организации, представители трудовых коллективов и нарождающегося бизнеса. Главная забота этого объединения — ускорение экономических реформ. Правый край политического спектра представляют ультранационалистические партии и группы, в той или иной степени поддерживаемые соответствующими кругами украинской диаспоры: «Конгрес українських націоналістів», «Українська національна асамблея» и ОУН. Общее количество их членов, по некоторым подсчетам, составляет 45 тыс.
Вполне законный вопрос: какова же судьба запрещенной КПУ и трех миллионов ее членов? Поскольку большинство их в свое время шли в партию из-за карьеры, они оставили ее тотчас же, когда принадлежность к ней уже не давала преимуществ. Однако, невзирая на это, можно было ожидать, что такая вездесущая и многоопытная организация сумеет сохранить достаточное число самых рьяных сторонников. Не прошло и месяца после окончательного развала СССР, как они явились на политической сцене, провозгласили свою преданность коммунистической идее и организовались в «Соціалістичну партію України», которую возглавил Олександр Мороз. При весьма скромной первоначальной численности — 30 тыс.— партия получила поддержку многих представителей бывшего советского «истеблишмента», оказавшихся не у дел, а также консервативных элементов населения. Кроме этого, к ее сторонникам принадлежала и так называемая «группа 239», которая составляла большинство в парламенте.
Экономический кризис. Рядовому гражданину Украины бесконечные политические баталии, происходящие «наверху», в конце концов становились все менее интересными. Более того, у многих они породили отвращение к политике как таковой. И неспроста: политики сменяют друг друга, их обещания остаются обещаниями, а жизнь с каждым днем все скатывается к нищенскому уровню. Именно неспособность советского режима решить эти проблемы и привела к его гибели. Теперь же возникло опасение, и вполне логичное: если молодая Украинская держава не сможет выйти из экономического кризиса, ее ждет такая же участь...
Один из популярных аргументов в пользу независимости состоял в том, что граждане Украины безусловно улучшат свое материальное положение, если страна избавится от колониальной эксплуатации Москвы. Это подкреплялось традиционными представлениями об Украине как земле, подобной Эдему,— и стоит лишь правильно распорядиться ее благами, как заструятся молочные реки в кисельных берегах... Но сказок, к сожалению, не бывает. Кризисная ситуация продолжалась и к началу 1993 г. стала поистине катастрофической.
Статистика в состоянии отразить лишь некоторые моменты, но за ними стоит многое. С 1990 по 1992 г. валовой национальный продукт уменьшился на 14 %, а производительность труда — на 15 %. Перестали действовать стимулы к труду, ибо заработная плата быстро теряла свою ценность. Только в 1992 г. инфляция достигла умопомрачительной цифры — 2000 %. Вынужденное постоянно увеличивать объем денежной массы для дотирования отсталых и ненасытных предприятий, правительство оказалось в безвыходном положении: либо гиперинфляция, либо массовая безработица. Другой источник инфляции — галопирующий рост цен на импорт жизненно необходимых материалов, особенно российской нефти и газа. Если даже предположить, что люди в своей массе способны купить товары повседневного спроса по высоким ценам, то эти товары практически невозможно найти. Их поиски стали главным занятием большинства населения. Еще в 1988 г. украинцы потребляли мяса, рыбы и молочных продуктов меньше, чем это предусмотрено общепринятыми нормами. Теперь, за исключением хлеба и других зернопродуктов, хроническое недоедание стало обычным явлением. По некоторым оценкам, более половины населения Украины находится ниже уровня бедности (в 1989 г. таких было 15 %). Особенно тяжело приходится престарелым, не говоря уже о детях — будущем нации. Кроме этого, дают о себе знать последствия Чернобыля: в частности, в начале 90-х годов смертность в Украине превысила рождаемость. Наконец, масштабов настоящей эпидемии достигли коррупция и преступность.
Противники независимости видят корень всех этих зол в выходе Украины из СССР. Это привело к тому, доказывают они, что предприятия отрезаны от источников сырья и ресурсов, производители и потребители разделены государственными границами, денежный оборот усложнился, а на пути торговли выросли барьеры. По их мнению, «единый народнохозяйственный комплекс» СССР был настолько тесно взаимосвязанным, что ни в коем случае не следовало разрушать его, и только коллективные усилия бывших республик позволят решить их экономические проблемы.
Теперь прислушаемся к доводам сторонников независимости. Для них нынешний экономический кризис — еще одно доказательство изначальной порочности и неисправимой природы советской системы. Они утверждают, что экономический спад начался еще в 80-е годы и с тех пор набирает силу. Соглашаясь с тем, что экономическое сотрудничество с бывшими республиками СССР, особенно с Россией, безусловно необходимо, они в то же время подчеркивают, что каждая страна должна искать собственный путь выхода из кризиса — с учетом специфических особенностей и проблем. Таким образом, независимость заставляет национально сознательных украинцев более реально оценивать свои экономические возможности и перспективы. Более того, она утверждает их в мысли о том, что решать свои проблемы им придется преимущественно самим.
На привычный взгляд, экономическая мощь Украины может казаться впечатляющей. Она обладает рядом важнейших производств, в первую очередь угледобычей, металлургией и машиностроением, а также половиной химических предприятий бывшего Союза. Хорошо зарекомендовало себя украинское судостроение. Достаточно развитым по советским стандартам считалось сельское хозяйство, которое в 1989 г. давало около 21 % его общесоюзной продукции и более половины сахара. В Украине сосредоточено 30 % мировых запасов чернозема. Хватает и сравнительно дешевой рабочей силы, в том числе образованной. К тому же страна обладает довольно крупным научно-техническим потенциалом.
Однако на поверку большинство этих показателей оказываются весьма иллюзорными. Если природные залежи, главным образом железной руды и угля, и в самом деле велики, то обрабатывающие их отрасли находятся на грани коллапса, ибо стоимость добычи сырья превышает прибыль от его продажи. Виной тому — устарелые технологии. Металлургия также требует безотлагательной модернизации. Все это связано с колоссальными капиталовложениями, но они не под силу правительству. Поиски новых месторождений пока не принесли результатов: таким образом, Украина как крупный поставщик сырья может вскоре исчерпаться. Громкое недовольство ситуацией высказывают работники тяжелой промышленности, в основном малоквалифицированные рабочие. К тому же около 40 % промышленного производства Украины приходится на тяжелую индустрию, которая была частью гигантского военно-промышленного комплекса СССР и имела соответствующую ориентацию. Наконец, большинство предприятий были и остаются экологически небезопасными. Таким образом, экономика Украины, принося больше убытков, чем дохода, практически работает на износ.
Что касается аграрного сектора, то его оживлению препятствует опять же упадок промышленности. Только в 1992 г. его продуктивность снизилась на 15 %. Сельскохозяйственные работы сильно затруднены энергетическим кризисом. Кроме этого, село преподнесло неприятный сюрприз. Веками заповедной мечтой хлебороба была собственная земля — и чем больше, тем лучше. Однако теперь, когда возникла возможность вернуться к частному крестьянскому Хозяйству, она не вызвала особого энтузиазма. Многих потенциальных фермеров отталкивает противодействие руководителей колхозов, трудности с приобретением техники, зависть соседей, наконец — перспектива тяжелого труда. Не менее тревожной является утрата крестьянином традиционного чувства хозяина земли — результат многолетнего господства пагубной колхозной системы. Неуклонно сокращается численность сельского населения. Однако при всем падении экономического значения села оно все же остается довольно существенным. Очевиднее всего это проявляется в том, что многие горожане выносят тяжелые времена именно благодаря родственным связям с селом и продуктовым инъекциям оттуда.
Так есть ли надежды на то, что ситуация изменится к лучшему? К сожалению, пока небольшие. Проектов реформирования экономики хоть пруд пруди, а выбор самого приемлемого из них, не говоря уже о реализации, все оттягивается. Главный порок в том, что занимаются этим в большинстве все те же до боли знакомые бюрократы — бывшие коммунисты, которые не только не осознают необходимости реформ, но и вовсе не желают их. А что же Запад? Интерес западного бизнеса к Украине растет тоже не на дрожжах. Во-первых, западная экономика сама переживает спад; во-вторых, в мире есть куда более заманчивые возможности вложения капиталов, чем в Украине; в-третьих, мало кто отваживается на последнее, пока не прояснится ситуация с частной собственностью и не нормализуется банковая система. Таким образом, за счет западных инвестиций вряд ли удастся добиться сдвигов в экономике, по крайней мере в ближайшее время.
Поскольку отсутствие какого-либо прогресса в реформах стало совершенно нестерпимым, 30 сентября 1992 г. Витольд Фокин подал в отставку, а премьер-министром парламент утвердил бывшего директора одного из крупнейших днепропетровских заводов Леонида Кучму — специалиста высокой репутации. Буквально сразу новый премьер предложил энергичный и реалистический подход к доставшимся ему в наследство головоломным проблемам, открыто признав, что Украина переживает не экономический кризис, а настоящую катастрофу. Получив от парламента чрезвычайные полномочия на шестимесячный срок, он предпринял ряд мер, призванных сдвинуть реформы с мертвой точки. Но со временем в который раз лишь подтвердилась очевидная истина: любая попытка каких-либо конструктивных изменений в Украине по-прежнему представляет собой сложный, затяжной и болезненный процесс.
В начале этой книги я сделал заявку на то, что отсутствие государственности и чужеземный контроль над процессами модернизации Украины станут главными темами моего труда. Ш значительной степени они помогли выяснить, почему такая потенциально богатая земля, как Украина, оставалась бедной и угнетенной, почему народ с такой яркой историей, как украинцы, имел столь слабое чувство национальной самобытности и почему он практически не был известен миру.
Сегодня Украина ликвидировала по крайней мере две из этих аномалий: она стала независимой и признанной мировым сообществом. Однако неразрешенной остается проблема модернизации, подъема жизненного уровня людей. В сегодняшних непростых условиях одни призывают спасаться бегством к старому. Другие требуют активного броска в неизведанное. Многие же согласны идти каким угодно путем, лишь бы вырваться из убожеского существования. Но ясно одно: неудача модернизации — это и неудача государственности. В период кризиса многих украинцев охватывают недобрые предчувствия, поскольку он уж очень напоминает прошлые времена, когда терпели крах кратковременные попытки независимости. Но современная ситуация имеет совершенно новое качество, и это вселяет надежду. Впервые за долгие столетия судьба украинцев — в их собственных руках.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги