Украинская трагедия. Технологии сведения с ума

Нацифицированный режим под властью Киева на территории постУкраины не возник одномоментно. Первые годы ходить с георгиевскими ленточками разрешали — штрафовали только за красные флаги. Потом заставили спрятать и георгиевские ленточки. За это время большую часть интеллигенции, журналистов и вольных каменщиков перекупили НКО, фонды, политики и олигархи. И все эти персонажи, еще вчера в первых рядах с георгиевской ленточкой возлагавшие цветы, сегодня ничтоже сумняшеся начали оправдывать моральное право ОПГ Турчинова — Яценюка — Порошенко использовать армию против гражданского населения в своих бандитских разборках.

В обществе постУкраины происходили серьезные мутации. Культ «Небесной сотни» и последовавшая за ним нацификация государства и общества за несколько лет сформировали многочисленную, организованную, вооруженную и, самое главное, безнаказанную группу последователей этого культа. Молодые спортивные люди сделали насилие частью своей жизни. Появились тысячи тех, кто ездит в зону ATO[5] за боевым опытом, а вернувшись, сколачивает ОПГ из собратьев.

Очень сильно изменился и криминальный мир. В Киеве, Одессе, Днепропетровске, Львове ценность человеческой жизни уменьшилась многократно.

С одной стороны, постУкраина стала привлекательной для проходимцев, аферистов, беглых преступников, должников и спекулянтов. Это привело к всплеску деловой активности после Евромайдана, особенно на региональном уровне. Уничтожение Донбасса как политэкономического региона стало бизнесом, с которого кормилась вся остальная постУкраина. Конечно, в центре людоедских схем стояли конкретные люди. С другой стороны, по факту именно Донбасс оплачивал спокойствие остальной постУкраины тем, что на его территорию отправили вооруженные банды, которые к середине 2015 года уже никто был не в силах усмирить.

Нормальный человек не мог не понимать скотскости сложившейся ситуации. Все прекрасно осознавали, что нереалистичность Минских соглашений неизбежно приведет к спецоперации.

Но большинство жителей постУкраины заняли позицию «я — ромашка!». Это очень удобный эмоциональный кокон, когда человек говорит себе: «Донецк далеко, а мне здесь жить. Спасибо, что у нас не так. Меня это не интересует. Все политики — сволочи, пусть сами и разбираются». Когда изнасилование Донбасса идет восьмой год подряд, новости оттуда становятся обыденностью.

«Опять обстреляли. Ну и что? Скучно — одно и то же!» — именно так рассуждал обыватель, включивший режим «я — ромашка!» и полностью примирившийся с ОПГ, захватившей власть в 2014 году.

Это и есть психология обывателя: выработка отстраненного отношения к страданиям сограждан, спрятанного за маской лицемерного «не мы такие — жизнь такая».

Винить обывателя в таком поведении бессмысленно — он на то и обыватель. Другой вопрос, что в интересах и общества, и государства сделать так, чтобы обыватели были в меньшинстве и не доминировали.

ПостУкраина, к сожалению, превратилась в территорию доминирующего обывателя. Циничный обман со стороны политиков, смена декораций под видом выборов, апокалиптичный Майдан-2004 и те же лица во власти, бесконечная идеологическая жвачка о европейском выборе. И так — 30 лет.

Неудивительно, что обыватель стал доминирующим социальным типом. Хозяйство и экономику Украины загоняли в состояние довоенного периода. Металлургия, сельское хозяйство, электроэнергия и немного айтишников на обломках научно-инженерной школы УССР. Все это делалось под лозунги о евроинтеграции. Чем интенсивнее шла евроинтеграция, тем глубже откатывалась экономика Украины. Во многих городах ликвидировано центральное горячее водоснабжение — все перешли на электрические бойлеры, из-за чего постоянно горит проводка. В большинстве областных центров начало отопительного сезона серьезно затягивается, а затем батареи очень долго остаются чуть теплыми. Кстати, аналогично обстоят дела в соседней Молдавии, где люди запасаются дровами, потому что газ невероятно дорогой.

Системное уничтожение всего централизованного, государственного, общественного стало доминирующей идеологией постУкраины. Украинские элиты нашли идеальную формулу экономической политики — постоянно создавать проблемы России, получая от Москвы поддержку за «лишь бы не мешали». Дальше эти же элиты «продавали» ЕС, США и Британии создаваемые России проблемы как антироссийскую политику и верность евроатлантическому курсу. В прямоугольном, как кулак Кличко, мозге украинского элитария это называлось многовекторностью. Как здравый человек может видеть многовекторность в постоянном шантаже более сильных игроков, когда за тобой ничего нет, кроме географического положения, — не очень понятно.

Однако, как мы уже определили с российской «элиткой», стать жертвой когнитивной войны можно и находясь на высших уровнях социальной пищевой цепочки. Долларовые миллионеры и собственники квартир в Майами тоже бывают «взрослыми подростками»/«малолетними дебилами»©.

Аналогично обстояли дела с украинской «элиткой», которая искренне поверила, что является частью элиты западной — подлинных хозяев мира. Тридцать лет либеральной, националистической и евроатлантической пропаганды убедили местную «элитку» в том, что в целом курс выбран верный и нужно следовать рекомендациям посольств стран G7. Финансовую реформу проведут специалисты МВФ. Местным самоуправлением займутся специалисты из Франции и Польши. Украинские железные дороги передали в управление литовскому топ-менеджменту. Судей в Высшей аттестационной комиссии будут утверждать представители стран — доноров Украины. Назначать главу Национального антикоррупционного бюро будут представители посольств.

Украинская элита отдала государственные функции либо в вечную аренду местной олигархии, либо под внешнее управление и разграбление кому попало — от поляков и эстонцев до афганцев и детей канадских эмигрантов.

На политическое кабаре вечного лицемерия разумным людям было тошнотворно смотреть уже к 2005–2006 годам, когда из-под ширмы евроинтеграторов под брендом Ющенко полезли рейдеры, бездарные управленцы, международные аферисты, министры юстиции без юридического образования, но с паспортом США, националисты бандеровского и петлюровского толка, классическая олигархия второго эшелона, ЦРУ и USAID[6].

Все это не мог не видеть рядовой украинский житель. И он видел. Наблюдая за происходящими процессами изнутри, будучи включенным на уровне бытовой жизни, обыватель вырабатывал презрение к постоянным обманам. Тем не менее понимая, что с каждым годом общественного и государственного становится все меньше, поэтому главное — выжить. Выжить, маневрируя между уличной преступностью, повесткой из военкомата, курсом доллара, рыночной ценой на отопление и европейской — на бензин. Жить в таких условиях, имея перед собой перспективу встретиться с отморозками, описанными выше, — не самое простое испытание. Но куда лучше, чем когда отморозки каждый день обстреливают полуторамиллионный город.

Под угрозой террора, понимая безвыходность ситуации, подавляющее большинство жителей постУкраины перешли в режим максимально отстраненного обывателя — «хатаскрайника».

Определение: «хатаскрайник»

«Хатаскрайник»[7] — украинская национальная форма максимально отчужденного от общества и государства обывателя. Эгоистическая, прагматичная, многоликая и многовекторная социальная форма жителя постУкраины.

«Хатаскрайник» — это не только национально-культурная традиция, но и общественно-политическая практика. Евроинтеграция привела к тому, что самые работоспособные уезжали в ЕС, потому что разница в доходах позволяла содержать родителей и детей. Так на постУкраине выросло целое поколение, воспитанное бабушками, которое с рождения получало деньги из Евросоюза. Сколько миллионов таких местных жителей из самой крайней хаты?

«Хатаскрайник» — это форма политической мимикрии для адекватного человека, который просто боится называть вещи своими именами, потому что любые споры с вооруженным опэгэшником не имеют смысла.

Наконец, для бывших «сепаров» и так называемых пророссийских «хатаскрайничество» сегодня — единственная возможность физически выжить.

Плюс не надо забывать, какой взнос в формирование «хатаскрайничества» сделали отечественные пропагандисты со своим «не так восстали», «оккупацию еще надо заслужить», «криптобандеровцы» и прочими ехидными насмешками из безопасных мест. Трагическая судьба Олеся Бузины показала всем жителям постУкраины, сколько реально стоит жизнь и какое количество вооруженных людей с радостью выполнит подобные заказы.

Поэтому винить «хатаскрайников» в «хатаскрайничестве» не следует. Только пожив вне террора как минимум полгода-год, житель постУкраины опять начнет доверять окружающим.

России предстоит интеграция миллионов людей, у которых доминирующая «хатаскрайная» позиция сформировала общественную модель коммуникации. На постУкраине роль общественного мнения выполняют «ястребы», требующие новых и новых «перемог». «Хатаскрайники» занимаются своими делами и слушают пропаганду с точки зрения безопасности — нужно знать обо всех нововведениях, чтобы не попасть под раздачу.

Выводы и прогнозы

Интеграция регионов постУкраины — серьезное испытание для России. Общество не только нацифицировано, но также крайне подавлено и отчуждено. Публичное политическое насилие как форма унижения стало там нормой. На освобожденных территориях по мере налаживания мирной жизни «хатаскрайная» идентичность будет разлагаться, а доверие в обществе — восстанавливаться. Главный риск — проглядеть за «хатаскрайниками» мимикрировавшее нацифицированное меньшинство, которое таким образом уходит от ответственности.

Удобная позиция обывателя-«хатаскрайника» позволяла жителю постУкраины не замечать магистральных процессов, которые происходят в республике. «Хатаскрайник» просто вычеркнул из своего сознания бесконечную АТО на Донбассе, через которую «прокачали» несколько сотен тысяч мужчин. Не замечал работы иностранных инструкторов на полигоне. Церковный раскол воспринял как обычную телекартинку. Взрыв ЛЭП на границе с Крымом, перекрытие воды Крыму и Донецку тоже прошли мимо его внимания.

«Мои дети не сидят по подвалам, как чужие, — и слава богу!» — привык рассуждать «хатаскрайник» за восемь лет. Винить ли его за это? Каждый решает сам.

В нашем случае важно, что 24 февраля в виртуальную реальность «хатаскрайника» ворвалась настоящая жизнь, которой постУкраина живет уже восемь лет.

Поход в подвал, ночевка в метро, воздушная тревога, комендантский час, вода по графику, сокращения на работе, падение доходов, рост цен, дефицит и нервозный курс доллара. А еще — много вооруженных людей вокруг, каждый из которых несет потенциальную опасность, от которых «хатаскрайник» все эти годы держался подальше.

24 февраля 2022 года виртуальная реальность «хатаскрайника» раскололась, будто зеркало Снежной Королевы. Один осколок попал ему в сердце, и сейчас он ненавидит тех, кто разрушил его виртуальную реальность.

«Ведь все было так хорошо, пока все было только на Донбассе! У меня в Днепре (Киеве, Одессе, Львове, Харькове) все было спокойно! Верните мне мое 23 февраля!» — украинский «хатаскрайник» в бешенстве. На одной волне с ним — российский либерал и «общечеловек», которые все эти восемь лет находились в режиме «я — ромашка!».

Впрочем, не совсем. Украинский «хатаскрайник», разбуженный 24-м февраля, — это стихийная общественная эмоция. До 80 % жителей постУкраины ушли в «хатаскрайничество» и около 20 % так или иначе были выгодополучателями безгосударственной жизни.

Российские либералы и «общечеловеки» ориентируются на медиасигналы, поступающие из США и Великобритании. Как только можно будет перестать изображать украинца, наша прогрессирующая интеллигенция сразу сбросит маски. Этой прослойке глубоко плевать на судьбу «хатаскрайников» постУкраины, они просто отрабатывают повестку дня. Потребуется изобразить русских националистов или коммунистов — будут изображать. Шоу-политика строится на основе шоу-услуг. Возникает прослойка шоу-интеллигенции, для которой Владимир Зеленский — безусловный герой своего времени. Солидарность московско-питерской «тусовочки» шоу-интеллигенции с «тусовочкой» киевской — связи гораздо более крепкие, чем гражданство. Особенно если шале находятся в соседних швейцарских кооперативах, а дети учатся в одном частном заведении Лондонской области.

До тех пор, пока не завершится стадия «демилитаризации» в рамках СВО, в обществе постУкраины будет доминировать «хатаскрайническая» модель поведения.

Определение: демилитаризация и денацификация

Демилитаризация — необходимое условие для избавления от «хатаскрайнической» модели поведения.

Денацификация — переформатирование «хатаскрайников» из обывателей в граждан с позицией.

Будет происходить умиротворение пост-Украины на районном уровне. После того как полгода-год населенный пункт поживет без комендантского часа, его можно будет считать нормализованной территорией. Пока эти условия не соблюдены, сложно говорить о состоянии мира в обществе и порядке в государстве.

ДНР и ЛНР уже восемь лет живут в состоянии комендантского часа, что не могло не сказаться на обществе. Ежедневные новости о гибели людей на соседних улицах и знакомых перекрестках не добавляют оптимизма. Не надо питать иллюзий — и в ДНР, и в ЛНР, и в Крыму предостаточно собственных «хатаскрайников». И они аналогичным образом деструктивно воздействуют на общество.

Вибрирующие «хатаскрайники», по которым наносятся ежедневные удары когнитивных войн, приводят общество постУкраины в ужасающее состояние. Потоки яда, ошметки гнева и бесконечный истеричный вой, который доносится до нас со стороны постУкраины, — показатель тотального поражения на фронтах когнитивной войны.

Ощущение, что рехнулись миллионы жителей. Но это не ощущение. Несколько миллионов людей в состоянии «взрослых подростков»/«малолетних дебилов»^©, на которых сфокусирована медиаповестка, — и все «хатаскрайники» погружаются в аналогичную истерику.

Состояние общества постУкраины — крайне поучительное и печальное зрелище. Печальное вдвойне, потому что нормализовать его придется нам с вами — российскому обществу. Ведь теперь мы сообщающиеся сосуды, а вскоре интегрируемся в единое общество. Может, не со всей постУкраиной, а с ее наиболее густонаселенной и богатой частью — к гадалке не ходи.

Поэтому до завершения демилитаризации за обществом постУкраины нужно наблюдать и, конечно, его надо умиротворять. Однако полноценно запустить этот процесс не получится.

Следовательно, в текущей ситуации обращать внимание на общество постУкраины особого смысла нет. От вибрации и верещания «хатаскрайников» не зависят четыре магистральных процесса, которые определят будущее.

Процесс первый. Политико-географический

Возникновение трех типов территорий, таких как:

а) территории с разлагающейся государственностью под контролем Киева либо самоуправляемые. В таких регионах судьба каждого города будет зависеть от адекватности военного коменданта и расположения воинских подразделений в гражданских объектах. Эта территория будет постепенно уменьшаться и разлагаться на нео-феодальные осколки;

б) конфликтные территории — серая зона, где проходит фаза спецоперации. Там не будет действовать никакое право, пока территории не перейдут под контроль российской армии. Регионы, которым не повезет дол гое время оставаться конфликтными, будут серьезно разграблены. Такие территории привлекают «взрослых подростков»/«малолетних дебилов»^©, солдат удачи, авантюристов, преступников, садистов и романтических «невменяшек», поэтому с миропорядком там будут проблемы;

в) территории с восстанавливаемой государственностью под протекторатом Москвы, Донецка и Луганска. Так называемые освобождаемые территории по существу становятся самоуправляемыми единицами, напрямую связанными с федеральным центром. Каждый населенный пункт Донбасса и освобожденных территорий Херсонской, Запорожской и Харьковской областей получил регион-куратор. Это начало интеграции в имперское пространство. На данных территориях будет стремительно формироваться государственность переходного типа — от пост Украины к России. Полученный в этих регионах опыт будет распространен на новые демилитаризованные регионы под протекторатом России.

ПостУкраина находится в стадии разложения, когда уже нельзя говорить о едином управленческом организме. Чем быстрее и эффективнее пойдут процессы восстановления государственности под протекторатом Москвы, тем более привлекательной будет модель миропорядка по-русски. После демилитаризации города и целые регионы постУкраины начнут самоопределяться относительно мирным образом. Тогда границы русской государственности могут пройти весьма причудливым образом. Например, 100 лет назад самой популярной партией на Волыни были черносотенцы.

Процесс второй. Политэкономический

Несмотря на то что пост Украина формально остается единым унитарным государством, на ее территории фактически оформилось несколько экономических систем.

В ДНР, ЛНР и на освобожденных территориях действует бивалютная финансовая система «рубль/гривна». На постУкраине под контролем Киева работает гривневая экономика.

Однако с Востока туда будут поступать более дешевые энергоресурсы, торгуемые за рубли.

Экономика гривневой территории будет и дальше привязана к биржевым курсам. Плюс курс надорвут поставки энергоносителей по европейским ценам. Уже сегодня разница за литр 95-го бензина в Донецке и Киеве может составлять полтора-два раза.

Главная битва за постУкраину будет проходить зимой 2022–2023 года — во время отопительного сезона. Победит политэкономическая модель той части постУкраины, которая лучше обеспечит отопительный сезон и обогреет бездомных. В перспективе ее территория может стать странной юрисдикцией, где одни регионы евро-интегрируются, а другие входят в ЕАЭС.

При любых политических решениях экономика постУкраины будет в серой зоне, негативно влияющей на публичные процессы в экономике России. Чтобы постУкраина не стала черной дырой контрабанды, коррупции, торговли оружием и наркотиками в экономике России, новые территории придется какое-то время держать на таможенно-пограничном контроле — как минимум из соображений безопасности.

Процесс третий. Социокультурный

Восемьдесят процентов жителей постУкраины не выезжали за пределы своего региона. Загнанные в нищету люди чаще бывали на клубничных полях в Польше, чем в Москве. После того как они переругались с русскими родственниками в 2014 году, происходящее в России стало для них инопланетными новостями. Это те, кто постарше и имеет родню в РФ.

Те, кто помладше — родился и вырос в условиях «незалежности», — сформировали собственные представления о России, русской культуре, русском и других народах из украинских медиа. О Москве им рассказал пранкер Вольнов, о Петербурге напела Верка Сердючка, а о Сибири поведал Кличко.

Общество постУкраины привыкло жить вбез-государственном состоянии и считает, что это нормально. Поэтому ему придется разъяснить одну простую, но важную мысль: Россия занимается восстановлением государственности на пост Украине. То, что осталось от Украины в плане институтов, никакой ценности не представляет. Поэтому оккупировать государство на территориях постУкраины бессмысленно. Проще и эффективнее построить новую государственность на готовой модели.

Обществу постУкраины надо осознать, что оно впервые за 30 лет встречается с настоящим государством. Не самым эффективным, очень небыстрым, местами невыносимо тупым, но государством.

Суррогат, который украинские элиты выдавали украинскому обществу под видом государства, — чучело УССР, набитое несбыточными мечтами о евроинтеграции.

Процесс четвертый. Военно-когнитивный

Как бы ни проходила спецоперация, какие бы вложения ни делала Россия в освобождаемые территории, когнитивная война на постУкраине продлится десятилетия.

Местное общество будут убеждать, что его оккупировали. Обязательно — вербовать вредителей и диверсантов из местных. Самой высокорисковой группой окажутся родственники и друзья погибших под флагами Украины.

Общество Украины системно раскалывали почти 30 лет, поэтому ждать быстрой нормализации не стоит.

Так как на постУкраине гражданка США Ульяна Супрун в должности министра здравоохранения окончательно добила дышащую на ладан медицину еще пару лет назад, количество неучтенных натуральных сумасшедших и лиц с отклонениями никому не известно. Как и число нуждающихся в принудительном лечении. Сколько людей со скрытыми отклонениями 11 рипрятали оружие и затаились? Именно этой категорией легко манипуловать во время когнитивных войн.

Жители Крыма несколько лет по инерции следили за политическими новостями из Киева. Многие следят до сих пор, особенно если там остались родные и близкие.

Информационная связь с уже не существующей Украиной будет незримо присутствовать у каждого жителя постУкраины. Тайное желание «вернуться в 23 февраля» сохранится у многих. Многие затаят злобу и жажду мести.

Именно на эти эмоции будут направлены следующие удары когнитивных войн. Нашим оппонентам нужен бунт в тылу нашей части постУкраины. Поэтому разрыв с виртуальной украинской реальностью — главное условие мира в обществе.

Чем больше территорий перейдет под протекторат России, тем изощреннее будут удары когнитивных войн. Целевая аудитория — «хатаскрайники» под протекторатом России. Задача — вызвать их вибрацию, которая начнет разлагать общество России.

Украина представляла собой уникальную союзную республику. Таких исходных данных в 1991 году не было ни у кого в СССР.

Пять городов-миллионников, крупнейший в мире торговый флот «Черноморское морское пароходство», залежи угля, железных и марганцевых руд, тысячекилометровое морское побережье, глубоководные порты, развитая электрифицированная железнодорожная сеть, собственное машино- и авиастроение.

Большинство советских республик представляли собой столицу с провинцией. Даже в густонаселенном Узбекистане Ташкент все равно довлеет над остальными мегаполисами.

Украина была исключением из всех постсоветских республик. Киев, как ни старался, так и не смог стать образцом, авторитетом для мегаполисов Украины.

От полиса к арене: Киев

Вместо построения образцовой столицы, которая бы дисциплинировала республику, правящие элиты превратили Киев в рассадник маргиналов с ужасным состоянием ЖКХ на ободранных окраинах и спрятанными за пятиметровыми заборами виллами начальников.

«Святые девяностые» в Киеве прошли довольно спокойно. По сравнению с Москвой и Петербургом в Киеве действительно было спокойно: национальные преступные группировки практически отсутствовали, заезжих гастролеров, и тем более с Кавказа и Средней Азии, было ничтожно мало. Однако в то время как остальные мегаполисы постепенно выходили из состояния 90-х, Киев как будто засасывало в их вечную воронку. С одной стороны, появлялись элитные ЖК в заповедных местах, с другой — новые станции метро не строили. На улице Саксаганского можно было встретить четыре Bentley на одном светофоре. И тут же, во внутреннем дворе, — остаться без бампера.

Состояние «вечных 90-х» наступило в Киеве после первого Майдана, 2004 года. С этого момента Киев из полиса и примерной столицы превратился в гладиаторскую арену. Киевляне выродились, подобно поздним эллинам, когда выбрали своим мэром Леонида Черновецкого. Когда после него киевляне избрали мэром Кличко, для меня все стало ясно с этим городом.

Итак, особенность Украины в том, что как минимум для Донецка, Харькова, Одессы, Днепропетровска и Львова Киев так и не стал полноценной столицей. Административное главенство, естественно, признавалось, но Киев не являлся образцом. В Донецке и Днепропетровске бизнесцентры и модные ЖК строили не менее пафосно и этажно. Дороги в Донецке и области были лучшими в республике, включая межквартальные проезды. В Харькове метро строили быстрее, а бензин был дешевле. Особняк на 16-й Фонтана или видовая квартира в Аркадии ценились выше. Во Львове сфера услуг гораздо доступнее и качественнее, а культурно-политические связи с Варшавой и Веной — сильнее.

Трагедия постУкраины связана с тем, что Киев не смог стать образцовым мегаполисом, который задавал бы темп развития всей республике. Он деградировал в большое пятно незаконной застройки с бесконечными митингами и акциями протеста.

Итак, после 2004 года жители Киева начали превращаться в обитателей арены. Конечно, не все. Большинство, как мы выяснили, ушли в «хатаскрайники» и наслаждались своим бытом на Позняках или Теремках-2. А вот политизированное меньшинство очень быстро начало встраиваться в эту систему.

После 2004 года в Киеве ежедневно проходило несколько пикетов или митингов — это только официально заявленных. Если учитывать протесты на месте застроек и корпоративные конфликты с участием массовки, счет ежедневных акций протеста в украинской столице шел на десятки. Киев оброс тысячами проходимцев, готовых протестовать по любому поводу. В райотделах киевской милиции была такса за «незамечание» митингов. У любого политтехнолога средней руки в записной книжке были контакты двух-трех «сотников» — молодых людей, готовых за 24 часа организовать сотню митингующих под любыми флагами. Транспаранты, мегафон — за отдельную плату.

Аналогично обстояли дела в медиасфере. Киев стал ареной выяснения корпоративных отношений между олигархами. Так как коррупция захлестнула все уровни безгосударственной власти, а Киев — город маленький, расцвела журналистика расследований.

Вся эта вакханалия свободы слова и предпринимательства щедро поддерживалась из посольств США, Британии, Германии и Польши. Киевская интеллигенция к концу нулевых была куплена на корню иностранными НКО и фондами, что у многих уважаемых интеллигентов Харькова, Донецка и Одессы вызывало омерзение.

Государство умерло в Киеве первым — еще в 2004 году. Тогда же Киев перестал быть полисом (сложноустроенным городом) и постепенно превратился в арену — территорию столкновения интересов и конфликтов. Спасти Киев можно, только уничтожив арену и восстановив полис.

ГАРДАРИКИ

Это слово на языке варягов значило «страна городов». Так они называли Русь. Действительно, на территории России, постУкраины и Белоруссии четко выделяется древнерусское наследие — города, городки, деревни и села. В России древнерусское наследие сосредоточено вокруг бассейна Волги, а также притоков Камы и Оки. Древнерусская культура развивалась вдоль рек. Москва, Тверь, Ярославль, Нижний Новгород, Рязань — все это города одного бассейна. На другой великой реке — Днепре — находились не менее развитые поселения. Так, на территории современной Белоруссии вокруг бассейна Северного Днепра расположены основные города Гомельской и Могилевской областей. В России на Днепре стоит древний Смоленск.

Украине в свое время достались самые плодородные и густонаселенные регионы Поднепровья — Среднее и Нижнее. Если бы в состав УССР были включены только древнерусские земли, республика стала бы походить на Белоруссию — столица-мегаполис в окружении небольших, но древних областных центров, местечек, типовых и богатых сельхозпредприятий. На фоне Чернигова, Черкасс, Житомира и даже Львова столичное доминирование Киева было бы обеспечено.

Однако из-за хитросплетений борьбы башен внутри большевистского Кремля победила концепция слияния в УССР четырех республик: УНР-Директории (петлюровцы), Донецко-Криворожской (большевики и левые эсеры), Одесской советской (большевики, левые эсеры, анархисты) и крестьянской Махновской (анархисты). Если быть точным, то в УССР влили еще и маленькую часть Таврической советской республики в виде Генического и Мелитопольского уездов.

Изначально столица УССР находилась в Харькове, что вполне логично и обоснованно, восемьдесят процентов экономики и промышленности как 100 лет назад, так и сейчас располагаются на левом берегу Днепра. УССР представляла собой как бы двуединую рабоче-крестьянскую республику: центральная и западная части — крестьяне, юго-восточная с ее заводами, портами, доменными печами, прокатными станами, тракторными, танковыми и авиационными заводами — рабочие. Столица в Харькове, поскольку рабочие — более прогрессивный класс, чем крестьяне.

С моей точки зрения, после переноса столицы в Киев УССР была обречена. С этого момента республиканские власти в Киеве вступили в конфликт с местными властями и научно-производственной элитой мегаполисов УССР, которые выстраивали прямые отношения с Москвой и Ленинградом.

Одесским портовикам и морякам не требовались посредники в лице столичных министерств. Машиностроителям Харькова, металлургам Днепропетровска, шахтерам Донбасса и Кривбасса для выхода на всесоюзный уровень не был нужен Киев.

Каждый мегаполис Юго-Востока Украины являлся чем-то более столичным, нежели республиканская столица. Даже у Львова — единственного мегаполиса Западной Украины, который в четыре раза меньше Киева, — было значительно лучше организовано снабжение за счет приграничной торговли с Польской Народной Республикой. Это делало его на фоне столицы маленькой Эстонией на фоне Псковской области РСФСР.

При этом сам Киев разросся до огромного мегаполиса, который в плане науки и производства был интегрирован во всесоюзные процессы. Являясь крупным и развитым советским городом, он, тем не менее, был ничтожен как столица. Ничего не мог дать мегаполисам во времена УССР, поэтому оказался таким же бесплодным и во времена «незалежности».

Будучи глубоко федеративной по содержанию, УССР оставалась квадратно-гнездово-унитарной в плане управления. История «независимой» Украины началась с того, что Республика Крым попыталась выбрать своего президента и сбежать из нее. Севастополь вовсе оказался в составе Украины случайно: он был городом союзного подчинения, как Москва и Ленинград.

В идеологической истории Украины есть важная особенность — жесткое преследование Киевом любых попыток федерализации республики. Все без исключения президенты оказывались унитаристами, получая власть. Политические партии вычеркивали из программ федерализм, имея хотя бы толику власти. Прогрессирующая интеллигенция, прозападные СМИ и модные блогеры клеймили федералистов обидным словом «федерасты».

Интересно, что изначально федеральная угроза Киеву исходила с Западной Украины, когда Вячеслав Черновол и его «Народный рух» (дословный перевод — «Народное движение») собрали «Западноукраинскую ассамблею».

Почему никто из представителей власти не принял, казалось бы, простое решение и не остановил превращение Киева в арену? На рубеже 1980-х, когда рухнула союзная вертикаль власти, в Киеве у руля оказались крайне слабые элиты. Леонид Кравчук не смог удержаться на посту президента и одного срока. Партия, способная удержать власть хотя бы три электоральных цикла, так и не появилась. Более того, Киев превращали в арену осознанно, а затем возвели это в культ. Героизация «Небесной сотни», которую мы разбирали, возможна лишь в концепции Киева как арены.

Итак, Украина была самой неравномерной республикой с точки зрения баланса «столица — регионы». Регионы оказались богаче, как это часто случается. Но опаснее было то, что в регионах имелась управленчески более опытная и матерая элита. «Донецкий» и «днепропетровский» кланы конкурировали в борьбе башен Кремля еще со времен Ворошилова, Хрущева и Брежнева.

Стилистическая разница между индустриальными регионами все-таки имела место. Днепропетровск до 1987 года был закрытым городом, куда не пускали иностранцев, а потом за 20 лет стал одним из центров влиятельного мирового еврейства. Донецк же всегда был консервативным регионом, где иностранцев предпочитали видеть в качестве гостей.

Принцип № б Дебет украинского наследства

Восемьдесят процентов богатств постУкраины сосредоточено в трех бассейнах — Донецком угольном, Криворожском железорудном и Черноморском. Между ними на левобережье Днепра находятся одни из самых плодородных черноземов в мире.

Первый бассейн располагается преимущественно в Донецкой, второй — в Днепропетровской области, а третий — в трех областях с главным портом в Одессе.

Для сравнения: на одном комбинате «Криворожсталь», который после продажи индо-британским инвесторам носит имя «АрселорМиттал Кривой Рог», работает больше людей, чем во всей металлургической отрасли Белоруссии. В одной Днепропетровской области находится 8 горно-обогатительных комбинатов и И металлургических заводов, если считать вместе с трубными. То есть именно на Юго-Востоке постУкраины, который по исторической логике попадет под протекторат или в состав России, сосредоточены основные энергетические и минеральные запасы. Правобережье — Центральная и Западная пост-Украина — это в основном сельскохозяйственный регион без крупных городов и предприятий.

Девяносто процентов промышленного производства располагаются в шести областях: Донецкой, Днепропетровской, Запорожской, Одесской, Луганской и Николаевской.

Легендарный чернозем занимает 28 млн гектаров, или 45 % территории всей постУкраины. Из них около 22 млн гектаров — пахотные земли. Самые плодородные — в Харьковской, Полтавской и Кировоградской областях, на западе Одесской и востоке Донецкой областей. Не менее привлекательны Сумская, Днепропетровская и Николаевская области, а также часть Луганской, где плодородие почвы — на уровне «выше среднего».

Украинская экономическая модель строилась на добыче ресурсов на Юго-Востоке и их продаже через порты Одессы и Мариуполя. Если убрать ненужных посредников, Киев в этой схеме не нужен. Его слабость как столицы сразу прочувствовали мощные «донецкие» и «днепропетровские» кланы.

Высшую власть в Киеве в лице Кравчука принудили к отставке и досрочным выборам забастовки шахтеров Донбасса. Подвинув партноменклатуру, к центральной власти пришли «днепропетровские» во главе с Леонидом Кучмой. Политическая, экономическая, медийная, криминальная борьба между «донецкими» и «днепропетровскими» за центральную власть в Киеве — вот фабула всех 30 лет украинской политики.

ПостУкраина — страна городов. Поэтому теперь нет судьбы постУкраины в целом — есть судьба каждого отдельно взятого города. Но теперь это не просто города, а города с гарнизонами.

После 24 февраля постУкраина живет в особой административной логике — военно-гражданской. И каждый город будет принимать решение, самоопределяться. Сейчас Украина разложилась на сотню городов с гарнизонами. Ситуация похожа на Киевскую Русь периода феодальной раздробленности: каждый мелкий князь творит что хочет.

Поэтому на границы украинских областей, которые мы привыкли видеть, не надо смотреть. Больше не имеет значения, кто и в какой области, — все зависит от двух факторов: насколько нацифицирован гарнизон и сможет ли местная элита договориться с русской армией, как сделали в Херсоне, Бердянске и, например, в Мелитополе.

Там, где мэр сможет стать феодалом, чтобы у него в руках были сосредоточены и городская власть, и контроль над гарнизоном через территориальную оборону, все может пойти по легкому сценарию смены флагов. Там же, где местные элиты проявят малодушие, город отдадут на разграбление гарнизону.

Перед городами, у которых останутся гарнизоны, встанет вопрос: договариваться или обороняться? Это будет самый сложный вопрос, от которого сдадут нервы еще у многих мэров, начальников горотделов и прочих «отцов города».

Принцип № 7 Микроуровень правящих элит

Государство — это сложно устроенная система. При должном умении можно понять, как оно работает и, будучи упорным, достучаться практически до любой инстанции и войти в любой кабинет.

Однако в каждом случае государственная система состоит из конкретных людей в определенном городе. И здесь начинается самое интересное — пересечение частных и государственных каналов коммуникации. Одновременно формируются государственные ренты — сложная система бонусов, зависимостей и кормлений.

Например, семья X уже 20 лет занимает ключевые управленческие должности в «Облгазе». Сменились три директора и два председателя правления, а семья X как контролировала процессы, так и контролирует. Аналогично обстоят дела в полиции, прокуратуре, образовании и ЖКХ.

Каждый город представляет собой сложную систему формальных и неформальных связей. Городская элита — «нобилитет» — сильно отличается от сельской — «феодалов».

В городе пересекаются сотни интересов, в том числе более крупных игроков, поэтому «нобилитетная» элита умеет и любит договариваться. Однако чаще всего городская элита не может договориться внутри себя.

«Феодальная» элита немногочисленна и привязана к своим физическим активам — земле и предприятиям. На уровне среднего района реальная экономическая и, соответственно, административная власть принадлежит 5-10 семьям.

Города организованы сложнее, поэтому процесс самоопределения городов с гарнизонами на постУкраине предстоит крайне непростой. В каждом из них по мере приближения русской армии будут искать «российских шпионов», пятую колонну и предателей, прежде чем принять разумное решение.

Из городов, где «нобилитет» спасует перед гарнизоном и согласится отдать территорию на разграбление во имя войны с Россией, лучше уезжать под любым предлогом.

Адекватность «нобилитета» и «феодалов» конкретного населенного пункта — главный показатель миропорядка постУкраины. Чем дальше будет продвигаться российская армия, тем больше невероятных кульбитов будет совершать местная элита.

После демилитаризации выяснится, что практически все втайне носили георгиевскую ленточку и учили детей русскому языку по вечерам.

Процесс самоопределения «нобилитета» будет сопровождаться глубокими кризисами. Сначала будут делить активы «агентов России», потом раздербанят «доносчика Зеленского».

«Нобилитет» поредеет одни уедут в эмиграцию, другие просто разорятся. Буквально через три года на региональном уровне пройдет серьезное обновление элит.

ПостУкраина — это уникальное территориальное образование. Другого такого полисно-производственно-ресурсного региона на пространстве СНГ больше нет. Для сравнения: в Центральном федеральном округе (ЦФО), который включает Москву и 17 областей, на площади 650 тыс. кв. км проживают около 40 млн человек. И следует учитывать, что из них от 12 до 15 млн — это Москва, столичная агломерация. Единственное природное богатство мирового значения здесь — крупнейший железорудный бассейн, Курская магнитная аномалия. При этом ЦФО занимает всего 3,8 % территории России.

Вся постУкраина с учетом Крыма и ЛДПР — это 603 тыс. кв. км, что сопоставимо с площадью ЦФО. По официальным данным, на 1 января 2022 года на всей этой территории проживало чуть более 40 млн человек, что опять-таки сопоставимо с ЦФО — уже с ее населением. Естественно, из-за двойного учета крымчан Москвой и Киевом, неучтенной трудовой миграции и бегства граждан из зоны боевых действий понять, сколько людей сегодня проживает на постУкраине, невозможно. Однако сколько бы ни было граждан, полезные ископаемые, промышленные предприятия, инженерные школы остаются.

На территории постУкраины расположены шесть мегаполисов, дюжина немаленьких областных центров, около сотни крупных и небольших городов, два мировых бассейна — железорудный и угольный, выход в Мировой океан с незамерзающими портами, черноземы, редкоземельные металлы, трубные и металлургические заводы и собственное машиностроение. И что главное, короткое транспортное плечо в Западную Европу и на Балканы.

Это как если бы на территории ЦФО разместили нефтегазовые месторождения Тюменской области, добавили порты Ленинградской области, но в теплом море; приплюсовали Карагандинский и Кемеровский уголь; в награду — четверть региона — плодородную и теплую землю размером с Кубань и Ростовскую область. Бонусом прямо посередине ЦФО — огромную судоходную реку, почти Волгу, но поменьше. И чтобы никто не нуждался — пять АЭС, ДнепроГЭС и пару тысяч предприятий электрогенерации.

По сравнению с пост Украиной ни один регион Евразии не может похвастаться таким сочетанием полезных ископаемых, пресной воды, выхода в Мировой океан, городских агломераций и плодородных почв.

Парадокс экономического развития постУкраины: чем меньше граждан останется на ее территории, тем быстрее пойдет восстановительный рост. А чем он быстрее, тем больше людей поедет в новые регионы империи — и начнет появляться новый тип жителя. Так, после 2014 года люди стали активно переезжать в Крым из Сибири. Где-то, например в Севастополе, сибиряк как особый социальный тип горожанина уже явно выделяется. Следовательно, критическая масса, необходимая для перехода из состояния «понаехавшие» в состояние «наши», уже накоплена.

Определение: Юго-Восток, Левобережье, Новороссия

Восемьдесят процентов богатств, промышленного, сельскохозяйственного и научного потенциала сосредоточено в восьми из двадцати четырех областей постУкраины: Харьковской, Луганской, Донецкой, Днепропетровской, Запорожской, Одесской, Николаевской и Херсонской. Это и есть имперский регион, куда инвестировали правители от Екатерины Великой до Леонида Брежнева. У него много имен — Юго-Восток (Украины), Новороссия с Донбассом и Слобожанщиной, Левобережье, Северное Причерноморье, Дикое поле и Ногайская Орда.

Остальные 16 областей постУкраины являются получателями ренты из восьми регионов Новороссии за счет примитивных унитарных управленческих моделей.

Будучи густонаселенной, но неравномерно развитой и обеспеченной энергией, постУкраина разделится на два экономических субрегиона. Левобережье, располагающее поддержкой России, будет демонстрировать какие бы ни были, но темпы восстановления, а затем — развития. И регионы, где будут упорно сопротивляться СВО и где развитие в лучшем случае остановится. Говоря это, я исхожу из того, что кризис постУкраины затянется минимум на десятилетие — до умиротворения в общих чертах. За этот период судьбы городов будут разительно отличаться. Где-то, как в Мелитополе, летом 2022 года уже работали детские сады и выдавались паспорта, а где-то, как в Харькове, на улицах правили бал вооруженные уголовники, националисты, садисты, иностранные наемники и неадекваты.

В одном случае местные элиты приняли конструктивные решения, смогли сохранить и капитал, и влияние, получив протекторат России. Защита с ее стороны гарантирована на всех уровнях. В Харькове одержали верх мародерские элиты, которые сочли, что разграбление города во имя войны с Россией и русской культурой более выгодное мероприятие, чем добровольная имперская интеграция.

Поэтому главные этапы гражданской войны на территории постУкраины впереди — по мере того, как начнут самоопределяться города, районы и крупные райцентры. Самоопределение будет проходить на прагматичных основаниях: оценки местными элитами доступа к энергоресурсам, общей управляемости и законности. Кто обеспечит выживание городам и весям постУкраины и гарантирует безопасность капиталам местных элит, того и миропорядок. Надо помнить, что эти процессы не будут проходить в вакууме: местные элиты, которые перейдут на сторону имперского миропорядка, ждут террор и санкции с отъемом собственности со стороны Киева.

В душе каждого элитария, который к своим 50 годам прирос активами и на малой родине, и в Киеве, и в Евросоюзе, будет разворачиваться персональная трагедия. Те, кто покрупнее, давно являются резидентами, а многие и подданными Британской короны. Например, Одесский порт уже лет двадцать как «распилен» по схеме долгосрочной аренды на отдельные причалы. Каждый причал гарантировал доходность в десятки миллионов долларов ежегодно. Вокруг каждого причала кормились сотни посредников, брокеров и страховщиков, пограничников и таможенников, контрабандистов и СБУ.

Каждый украинский мегаполис дал несколько долларовых миллиардеров. Такие регионы, как Донецкая и Днепропетровская области, совокупно сформировали частные капиталы, сопоставимые с ВВП Литвы или Хорватии.

Каждый областной центр дал путевку в жизнь крепким долларовым миллионерам, которые рождались на каждом промышленном предприятии.

В каждом райцентре постУкраины вы найдете твердо стоящего на ногах элитария с хорошими связями и в Москве, и в Лондоне, и в Польше, и в Израиле.

Совокупность интересов «нобилитета» и «феодалов» в каждом городе и будет определять судьбу постУкраины. В каждом мегаполисе, городе и райцентре будет разыгрываться своя трагедия. Местным украинским элитам предстоит выбирать между «домашними» активами, генерирующими прибыль, и вывезенными «на черный день» капиталами в заблаговременно купленные шале, виллы и студии.

Самоопределение каждого элитария будет сопровождаться истерикой: прощание с иллюзиями по-другому не происходит.

Судьба постУкраины будет решаться на микрорегиональном уровне еще и потому, что данная территория всегда была перекрестком империй. Здесь заканчивался Улус Джучи и проходил западный фронтир Монгольского мира (Рах Mongolica). Здесь же почти тысячу лет проходила граница между Русью и половцами, печенегами и затем Золотой Ордой.

Помните, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» самозванец отправляет стрельцов «выгонять хана с Изюмского шляха»? Это те самые края, где СВО проходила в острой форме — вокруг реки Северский Донец и города Изюма.

Карта постУкраины представляет собой две разные по происхождению территории. Центральная постУкраина во главе с Киевом возникла вокруг южного ответвления стратегического торгового пути «из варяг в греки» — из Балтики в Черное море. Западная постУкраина — это ближняя периферия Древней Руси с центрами в Новгороде и Киеве. Анализируя общую для русских, украинцев и белорусов историю государства и общества, надо всегда держать в уме факт, что развитие обеспечивали два мегаполиса своего времени — Великий Новгород и Киев. Расцвет Древней Руси как средневековой империи вплоть до смерти Ярослава Мудрого в 1054 году пришелся на развитие северной столицы на Волхове и южной — на Днепре.

В Киеве и Великом Новгороде сформировались принципиально разные общественно-политические модели. На Юге было сильно влияние православной церкви за счет Киево-Печерской лавры, а княжеская власть там являлась автономной. На Севере князь был наемным менеджером, а политическая власть принадлежала акционерному обществу местной олигархии в лице местного парламента — вече.

Относительно мегаполисов — Новгорода и Киева — региональные княжества с центрами в Суздале/Владимире/Москве или в Галиче/ Львове были глубоко периферийными образованиями, платившими князю свою долю.

Волею исторических судеб, которые мы обязательно разберем, когда дойдем до анализа каждого региона постУкраины, из провинциальных княжеств выросли самостоятельные центры силы.

После краха империи Ярослава Русь раскололась на субрегионы, где начали доминировать города, расположенные вдоль крупных рек. Так растет богатство и влияние Нижнего Новгорода и Ярославля на Волге, Бреста на Западном Буге и Полоцка на Западной Двине.

На территории Западной постУкраины, в народе именуемой «Западенщиной», главной торгово-экономической магистралью был Днестр, на берегу которого расположена первая столица этой части Руси — город Галич. Такая ориентированность Западенщины роднит историю этого края с историей средневековой Молдавии, развивавшейся вокруг Днестра, а также Дуная.

Междуречье Днепра и Днестра вплоть до Карпатских гор можно определить как «русскую Западенщину» — исторические регионы Древней Руси, с которыми в рамках имперской государственности у жителей России очень много общего.

На указанном пространстве — от современного Киева, Житомира, Винницы и далее на запад — проходила территория колонизации Руси. С момента Крещения она, получив централизованное управление с помощью династии Рюриковичей, перешла в состояние империи. Вовлечение язычников в свою веру являлось деятельностью по централизации Руси. Именно поэтому расцвет и Киева, и Новгорода приходится на времена раннего христианства. Русь получила источник мировой культуры, законодательство и деловую письменность, научно-инженерных специалистов, советников для князей, учителей для малолетних элитариев, новейшие образцы вооружений из Византии. Доступ к более высокому культурнопроизводственному уровню дал толчок к ее развитию.

На ближайшей периферии Западной Руси возник ряд небольших княжеств — Галичина (по названию райцентра Галич в Ивано-Франковской области) и Волынь.

На северо-востоке Новгород, а затем Москва сталкивались с малонаселенными регионами, где приходилось создавать новые города и обращать в православие местные народы. На западе же ситуация была принципиально иной — русские княжества граничили с густонаселенными землями венгров, поляков, молдаван. Естественной границей Руси стали Карпаты, которые разделяли финно-угорскую католическую Венгрию, западнославянскую католическую Польшу и восточнославянскую православную Западную Русь.

Такие серьезные лингво-этно-религиозные различия превратили Западенщину в территорию очень жесткой конкуренции между империями.

Принцип № 8 Западенщина: люди и культура

Феодальная раздробленность Руси заставляла пограничные княжества вступать в альянсы с соседями. Так разошлись судьбы Северной и Южной Западенщины — современной Белоруссии и Западной постУкраины.

Полоцкое, Минское, Туровское и другие русские княжества оказались внутри сильной региональной державы — Великого княжества Литовского (ВКЛ). Это еще один претендент название восточноевропейской империи наравне с Московским царством и Королевством Польским.

ВКЛ представляло собой династию язычников Гедеминовичей, которые подчинили себе литовские деревни и развитые земли Западной Руси. Гедеминовичи долго не могли выбрать между православием и католичеством, но в конце концов поляки соблазнили князя Ягайло короной объединенного королевства и княжества. Так возникла польская династия Ягеллонов. Корону-то литовские князья получили и своих личных целей достигли, но в результате унии (союза) в состав объединённого католическим браком государства вошли и русские православные земли. Если в рамках ВКЛ православные составляли большинство, то в Речи Посполитой они превратились в меньшинство.

Южные западенские города в лице Галицко-Волынского княжества были разделены между Королевством Польским и гем же ВКЛ. Самая ярая, бандеровская Западенщина находилась в составе Польши на 200 лет больше, чем остальные западенские земли.

Примерно в Средневековье формируются различия между региональными русскими этносами, которые к XIX веку начнут называть белорусами, русинами, карпаторусами, западными украинцами, рутенами и руськими. Сегодня хорошо видно, насколько похожи жители украинского и белорусского Полесья — начиная от говора, общих ремесел и заканчивая семейными связями поколений. Аналогично обстоят дела на Волыни — в пограничном с Польшей и Белоруссией регионе.

Галичина, попавшая под культурно-политическое влияние и прямое административное управление Польши в конце XIV века, кардинально отличается от всех регионов. Польским культурным администраторам наравне с архитекторами удалось вытравить из западенских городов Галичины древнерусское наследство.

Предки будущих белорусов и западных украинцев из Галиции и Волыни подвергались наибольшей полонизации, которая зачастую была насильственной и носила характер геноцида. Восстания казаков, гайдамаков и опрышков уничтожали целые польские колонии от младенцев до стариков, а ответные карательные экспедиции выжигали православных деревнями. Одновременно проходили еврейские погромы со всех сторон, потому что Речь Посполитая была самой густонаселённой евреями средневековой державой.

Польское влияние распространялось достаточно жестко. Вспомните название классического польского исторического романа — «Огнем и мечом». До сих пор польская католическая церковь (костел), культурные и научные связи, совместный приграничный бизнес оказывают сильное влияние на Западную Украину и Белоруссию. В белорусском случае есть еще один фактор влияния — Литва, которая использует историческую память о ВКЛ для работы с белорусской интеллигенцией и молодежью.

Западенщину — от Гродно до Ужгорода — следует рассматривать как польско-венгерское пограничье, где придется учитывать тысячелетнюю историю конфликтов разных народов.

Западенщина — крайне опасный регион для экспериментов с нацизмом. Именно здесь была Хатынь, концлагеря Талергоф и Терезин, Волынская резня. Со времен Средневековья Западенщина — территория от Карпат до Немана — была местом резни и кровавых выяснений отношений. В этом регионе, как и на Балканах, соседи с завидной периодичностью геноцидили друг друга из-за религиозных и языковых различий.

Средневековая история междуречья Днепр-Днестр — это история постоянных конфликтов. Не было столетия, чтобы в регионе не случилось мощного восстания либо войны. После падения Византии на юге, через Черное море появился еще один центр конкурентной силы — Османская империя. Стамбул обеспечивал протекторат Крымскому ханству — осколку Золотой Орды. Этот протекторат имел экономическую основу: Крымское ханство являлось крупнейшим поставщиком невольников. Порт Кафа (современная Феодосия в Восточном Крыму) был важнейшим логистическим центром работорговли.

Вся территория Руси вплоть до ближнего Подмосковья и современной Белоруссии находилась в зоне риска. Сегодня пашешь землю или отправляешься в дозор, завтра — пленник, а через год — раб на галерах. Даже княжеский титул не гарантировал безопасность. Крымские татары были неуловимы, потому что после набега уходили в безводный и жаркий Крым, куда регулярная армия не могла добраться через степи и пороги Днепра.

Междуречье Днепр-Днестр страдало особенно сильно. Хотя происходили и невероятные истории. Так, легендарная наложница турецкого султана — Хюррем Хасеки-султан, у нас более известная как Роксолана из западенского города Рогатина (между Львовом и Ивано-Франковском) — стала влиятельнейшим политиком Османской империи, женой и матерью наследников. Она была похищена крымскими татарами и через несколько рук попала в гарем к султану. Там прошла все круги гаремной политики и заняла первое место возле султана. Роксолане удалось настроить его против старшего сына-наследника, которого казнили в интересах ее сыновей.

За Днестром, в Карпатах и за Карпатами, находятся западенские города, с которыми наши исторические судьбы разошлись в Средневековье и вплоть до советского периода не пересекались. Закарпатье и Прикарпатье — периферия всех империй во все времена. На флаге Закарпатья не зря изображен медведь: эти края действительно еще тот медвежий угол.

На Карпатских склонах жили разные народности, у которых были намешаны восточно-и западнославянские, румынские, венгерские, мадьярские и молдавские крови, наречия и традиции. В дореволюционной политологии и этнографии в отношении них применяли удачный термин — «карпатороссы». В Польше этот народ называют лемками. Внутри карпатороссов четко выделяются бойки и гуцулы. Еще одно самоназвание — русины. По крайней мере, под этим именем их знают в Словакии, Чехии, Румынии, Молдавии, Сербии, Хорватии и той же Польше. Тем не менее на постУкраине русинская идентичность находится под запретом, а ее носители и популяризаторы считаются сепаратистами. Как ни называй этих людей — карпаторосами, русинами или угрорусами, — сам факт отдельной идентичности, близкой, но непохожей на галичан, волынян и белорусов, не скроешь.

Карпаты — уникальный регион, где наследники Руси стали горными жителями. На всех остальных направлениях имперской экспансии встречаются лесные, степные и речные города, поселения, племенные союзы, орды и караваны. Только в Карпатах древнерусская культура законсервировалась в горах. Здесь, на перевалах, до сих пор можно найти руины русских крепостей.

Однако за 500 лет Варшава, а затем Вена серьезно зачистили древнерусскую историю на землях Западенщины. В рамках колониальной концепции ее цивилизованная история начинается с XIV века — момента включения в состав Польской Короны и ВКЛ. Более пяти веков общерусского развития оказались вычеркнуты из истории.

Определение: западенское мировоззрение

Способность мимикрировать и подстраиваться под обстоятельства — основа идентичности жителя Западенщины. Так называемые оккупанты и их потомки, с недавних пор проживающие на Западенщине, в незначительной степени владеют этим навыком, но как минимум умеют мимикрировать под западенцев.

Густонаселенная территория, не богатая ресурсами, психология горских народов, постоянное давление польской и венгерской католической культуры, оторванность от остальной Руси на протяжении более 500 лет — вот социокультурная и экономическая основа мировоззрения Западенщины.

Слишком много разных обществ в междуречье Днепр — Днестр плюс постоянные конфликты. Карпатский же регион без малого тысячу лет находится на задворках исторических процессов. Поэтому он настолько погружен в этнику, аналогично республикам Северного Кавказа и Закавказья.

Западенщина постУкраины в широком смысле — от Хмельницкого до Ужгорода — это около 10 млн человек на площади 131 тыс. кв. км. Для сравнения: в Беларуси проживают 9,5 млн человек на 207 тыс. кв. км.

Западенщина — это самый странный регион постУкраины, который совершенно не похож на регионы России, но при этом напоминает регионы Белоруссии. Думаю, по мере нормализации ситуации на постУкраине у этого региона сложатся особые отношения с Белоруссией, которая выступит гарантом региональной безопасности и уравновесит влияние Польши.

В историческом контексте важно, что территории Западенщины, как и ядро территорий Московского царства, — глубокая провинция империи Рюриковичей. По мере ослабления влияния Киева и Новгорода и в Москве, и во Львове рождаются свои региональные проекты империй. Галицко-Волынское княжество в период своего 200-летнего расцвета на треть состояло из земель, сейчас находящихся на территории Польши и Белоруссии, влияло на молдавских господарей и ставило своих кандидатов на княжеский престол в Киеве.

Московский интеграционный проект в этот период объединял северо-восточные провинции Руси. Новгород к тому времени превратился в торговую республику, где правила олигархия, начал терять вассалов и влияние.

Вплоть до конца XIV века галицко-волынская, новгородская и московская альтернативы для наследников Руси были наиболее актуальны. Но затем их исторические судьбы кардинально расходятся. Галицко-Волынская Русь в ходе внутриполитических кризисов между князьями Рюриковичами и львовской боярской олигархией разваливается, так как престолонаследие прерывается. Наследство Руси на Западенщине в 1392 году делят Польша и Литва.

В этот же исторический период — в 1380 году — произошла Куликовская битва, после которой началось восхождение Московского княжества как империи. Отечественная историография и культурология видят здесь начало формирования русского (до революции — великорусского) народа, языка и культуры. Освобождение от внешнего управления Золотой Орды стало общим знаменателем для жителей разных княжеств будущего Московского царства. Собственно, тогда и зарождается средневековая имперская идентичность — подданные Московского царства. Подданные — значит «под данью». Ранее дань взимала Орда, теперь этим занялась Москва.

Получается, что в момент исторического рождения прототипа будущей России — Московского царства — пути предков жителей нынешней Западенщины кардинально разошлись с путями наших русских предков. Такие города, как Львов и Ужгород, развивались вне общерусского, имперского контекста более 500 лет. Все эти годы близкие нам по общерусской идентичности люди на этих землях подвергались гонениям, репрессиям и унижению.

Государственные связи той части Руси, что впоследствии стала Россией, с большей частью Западенщины прервались в конце XIV века и восстановились только в 1939 году. Пять веков наши предки жили в разных финансовых, правовых и культурных системах. Конечно, между Россией и Польшей, а затем Австро-Венгерской империей сохранялись горизонтальные связи. Москва, азатем Петербург всячески поддерживали православные братства и москвофилов Западенщи-ны, но генеральная идеологическая линия была ориентирована на размывание идентичности, связанной с Русью.

Итак, Западенщина является одним из перекрестков Евразии, где уже много столетий сталкиваются интересы крупных игроков.

Вторым по значимости континентальным перекрестком является территория Левобережья. Однако, в отличие от лесистой местности Западенщины, Левобережье/Новороссия преимущественно состоит из степей, черноземов и удивительных лесных оазисов вроде Аскании-Нова в Херсонской области. В эпоху торжества степных цивилизаций данная территория была коридором, откуда приходили кочевники.

Днепровские пороги/перекаты позволяли кочевым армиям форсировать Днепр, за которым лежала дорога на запад, до самого Рейна. Этим путем пришли гунны во главе с Аттилой, здесь предки мадьяров/венгров двигались из Поволжья в Центральную Европу.

Мы почти 1000 лет живем в эпоху огнестрельного оружия и 100 лет как перешли от военных животных к военным машинам. Технологический прорыв XX века и оружие массового убийства кардинально изменили философию войны.

Вся предыдущая история военной мысли строилась вокруг использования кавалерии как оружия быстрой победы. А изобретение пулемета положило конец этому самому благородному роду войск, существовавшему с незапамятных времен.

Время от времени в степной части Евразии, которая тянется от Новосибирска до Одессы, рождались империи кочевников. Это не государства в привычном смысле слова, потому что они не имели ни городов, ни столицы, ни бюрократии. Была ставка военно-политического вождя, и она передвигалась вместе с ним. Не располагая имперскими атрибутами, степные повелители могли собрать армию более эффективную, чем у оседлых соседей.

Более важно то, как кочевые империи относятся к степи. Если для нас степь — одна из разновидностей ландшафта, то для кочевника это среда обитания и место, где лошади будут сыты. Степная империя живет в движении, в лесу и в горах она крайне уязвима.

Мы не много знаем об империи Чингисхана и Золотой Орде, а история отношений наших предков со степными культурами намного глубже, чем кажется.

Рюриковичи роднились с вождями печенегов, половецкими ханами и хазарскими каганами чаще, чем с польскими и венгерскими королями. К моменту рождения России из Московского царства территория Левобережья/Новороссии была кочевой территорией небольшой ногайской орды и местом самоуправления казачества. К XVIII веку Россия как империя решила «польский вопрос», после чего территория Левобережья/Новороссии превратилась во внутреннюю. Присоединение Крыма и Бессарабии, завершившееся взятием Суворовым Измаила, открыло вопрос о развитии огромных, практически пустых степных территорий размером с Австрию. Одновременно территории исторической Руси — современные РФ, Беларусь и постУкраина — были серьезно перенаселены. Как только вопрос безопасности от степняков в Левобережье/Новороссии решили, туда отовсюду хлынули потоки переселенцев.

Переезжали не только русские. В Петербурге открыли зеленый коридор для европейцев. Так, на территории современной Запорожской области оказались меннониты — маленький народ, который занимался интенсивным животноводством со всем трудолюбием протестантской этики. Деревню Шабо, что в Одесской области, основали переселенцы из Швейцарии. Они посадили виноградники и создали винодельное производство, которое существует до сих пор.

Развитие Левобережья/Новороссии было обречено на успех, потому что появился глубоководный южный порт Одессы, а главным экспортным ресурсом империи являлось зерно, которым засеяли черноземы по обе стороны Днепра. Концентрация цепочки «производство зерна — порты — торговый флот» обеспечила империи гарантированные доходы с мирового рынка.

Вывоз зерна был настолько прибыльным делом, что всего за 100 лет Одесса из рыбацкой деревни с причалом превратилась в третий по величине город Российской империи.

Принцип № 9 Азово-Черноморская Сибирь

Само слово «Новороссия» неоднозначное. Восстание 2014 года на Юго-Востоке Украины его политизировало. Существует очень мало трудов, посвященных именно этому историко-политическому явлению. При этом очертания Новороссии просматривались после каждых президентских выборов ил и всеукраинского соцопроса.

Регион Левобережье/Новороссия уникален своим происхождением. Он сразу проектировался как имперский, с прямым управлением из центра. Всемогущество генерал-губернаторов, имевших неограниченные полномочия, и новые органы власти привлекали молодых чиновников. Порты, верфи, фермы требовали моряков, инженеров, ветеринаров.

Новороссия, как и Сибирь, — край, основанный предприимчивыми и решительными людьми. И там и там было мало бюрократии, можно было селиться где душе угодно, ни тебе крепостного права, ни большого количества дворян. Два этих региона являлись своеобразной «русской Америкой». Только Сибирь была аналогом Канады и северных штатов США, а Новороссия — Техасом, Калифорнией, Мексикой и Амазонкой.

На данных территориях сформировался особый тип людей. В Новороссии, как и в Сибири, нет понятия «приезжий» или «эмигрант»: если человек приехал и живет бок о бок, значит, он — наш, свой, местный.

К сожалению, понятие «Новороссия» сильно политизировано, хотя общие черты у людей, проживающих в названных краях, однозначно есть.

Вторым толчком к развитию Новороссии стало открытие недр Донецкого угольного и Криворожского железорудного бассейнов. В конце XIX века началось освоение природных богатств и строительство заводов, фабрик, комбинатов, шахт. Были нужны станки и машины, а также требовались рабочие руки. Поэтому города Новороссии росли как на дрожжах. В Донецк, Ека-теринослав (Днепропетровск), Одессу, Харьков съезжались со всей империи. Каждый из городов был образцом культурного сожительства народов. В Новороссию стали приезжать греки, сербы, болгары, которым давали особые привилегии как православным. Между Османской и Российской империями начался негласный обмен населением: Петербург не препятствовал выезду мусульман, а Стамбул — православных.

Рост производства, торговли и, как следствие, стремительно разбогатевшие буржуазия, чиновничество и дворянство, которые привлекали в города новинки науки и техники, нанимали столичных архитекторов, лоббировали в Петербурге открытие университетов и налоговые льготы.

Мы будем разбирать каждый регион Новороссии по отдельности, поскольку сейчас важен спорный исторический сюжет, на котором основан украинский национализм.

Напоминаю: территория постУкраины представляет собой Правобережную — естественно-историческую территорию Древней Руси и Левобережную — территорию имперского освоения XVII XVIII веков.

Однако ровно посередине — в районе современного Запорожья и Днепропетровска — в свое время зародилась еще одна региональная сила — запорожское козачество.

Определение: идеология безгосударственности

Украинский «козачий» миф, лежащий в основе украинского национализма, — это саморазрушительная идеология, которая приводит гражданина к мысли, что прав тот, у кого сильнее банда. Государству в этом мифе места нет.

Тех Козаков, которые создали основу украинского националистического мифа, мы будем называть через «о» — кОзаками, а казаков (донских, сибирских, уральских, кубанских), не противоречащих имперскому миропорядку, — через «а».

Сечь — уникальное военно-политическое явление, родившееся на стыке двух культур: русской и степной. Это кочующее государство войска Запорожского, аналог Орды у степняков.

Верховные правители Сечи — выборные гетман и атаманы, как военные вожди у язычников. Организация народа-войска — кошево-куренная и привязана, как у кочевников, к корму лошадей. При этом православие является основой боевого братства: католиков, иудеев и магометан в Сечь не принимают, только после крещения в православие.

Козаков становилось все больше, так что они начали представлять проблему. Однако козачество тоже не было однородным. Образовалась так называемая старшина — сословие богатых Козаков, которые были не против передать свое влияние и капиталы по наследству.

Начался период козачьей многовекторности — более 100 лет они искали выгоду и метались между Москвой, Варшавой и Стамбулом. Завершилось все Переяславской радой в 1654 году — альянсом Московского царства и войска Запорожского, контролировавшего значительную часть современной постУкраины.

Сечевая форма организации Козаков сыграла с ними историческую шутку. Будучи безгосудар-ственным народом-войском, запорожцы могли разбить польское войско, взять штурмом город или крепость, провести стремительный экономический рейд по тылам. Однако управлять взятыми городами козаки не могли — у них не было ни управленцев, ни хозяйственников, ни думных дьяков, ни статских советников. Даже писарей не хватало.

Союз же с Московским царством был предопределен православной идентичностью Козаков и местных жителей.

Козачья старшина выторговала у Москвы автономию под названием «Гетманщина» и свои особые права, аналогичные дворянским. Предательством Мазепы и Полтавской битвой история автономной Гетманщины фактически закончилась.

Однако не все козаки вошли в Гетманщину. Часть запорожцев решила и дальше жить полукочевой жизнью. После того как империя дошла до Крыма, места кочевки запорожцев на Днепре стали внутренними территориями. Империя переселила лояльную часть сначала в Бессарабию, чтобы выдавить Малую Ногайскую Орду. Затем бессарабские запорожцы переселились на территорию современного Краснодарского края, а их потомков мы знаем как кубанских казаков.

С точки зрения Козаков, вся территория Дикого поля, то есть почти все Левобережье/ Новороссия — исконные земли «запорожцев» и «гетманов». Планы Петербурга по превращению вольных степей в житницу и здравницу империи шли вразрез с концепцией «запорожской вольницы». Империя подходила очень аккуратно. Прежде всего, всем желающим козачьим сотникам и кошевым дали соответствующие звания и жалованье в гусарах и драгунах. Значительная часть козачьей старшины легализовала свое влияние и капиталы, получив наследное дворянство и награды империи.

Однако в национальной культуре остался значительный след, связанный с ликвидацией Сечи и козацкой республики, а вместе с ней — национальной элиты. Вокруг этого сюжета строится антиимперский и антирусский украинский национализм.

Первым шагом стало отождествление «ко-заки = украинцы», «Гетманщина и Сечь = Украина». Затем — вывод: «Ликвидация Сечи = геноцид Украины и украинцев».

На этом ложном выводе строится несложная аксиоматика украинского национализма для жителей приднепровских регионов — от Киева до Херсона.

Принцип № 10 Казачья икозачья идентичности

Казак — это форма русского сухопутного пиратства как возможности жить за счет империи, но вне ее правового поля. Для Руси и России степь выполняла ту же функцию, что для Британии — Мировой океан. Как Москва строила города и дороги в степи, так Лондон открывал порты, форты и торговые фактории на побережье Мирового океана.

Казачество не просто образ жизни, а особое мировоззрение. В основании казачьей идентичности лежит осознание себя частью особого народа-войска.

Казачья социальная картина мира рациональна и фундаментальна. Есть казаки — и все остальные. У казаков есть атаман, есаул, писарь, пушкарь — все понятно и четко. Те, кто не вооружен, — низшая каста. А в Российской империи вооружены только дворяне и военнослужащие. Здесь и рождается трагедия казачества: они себя считают дворянами, а империя хочет видеть в них солдат. Отсюда — гордыня и ересь «мазепинства».

К «мужикам» и иному «подлому сословию» у казаков отношение презрительное: украинских крестьян запорожцы презрительно называли «гречкосеями». Империя гарантировала казакам особые права и вольности, но в четких географических рамках — за пределами войсковой или станичной земли действовало обычное право. Империя вела сложную игру с разными казачьими войсками. Договариваться с Сечью оказалось сложнее всего, потому что эта степная форма государственности изжила себя к XVIII веку и превратилась во внутреннюю угрозу.

Сечь и запорожские вольности больше всего угрожали местным крестьянам, мелким помещикам и ремесленникам. Козаки постоянно поднимали восстания, под шумок грабили местное население и откочевывали через Днепр на территорию, где действовал польский закон. Аналогичные налеты проходили и на польской территории, после чего они откочевывали на Левобережье. Удобно переправиться через Днепр можно было в районе порогов, то есть через земли войска Запорожского. Также Сечь оставалась местом, где можно спрятаться от наказаний за преступления и начать новую жизнь, что не могло не злить имперских администраторов.

Однако козаки и тем более Сечь не имеют отношения к 90 % тех, кто считает себя украинцами. Предки большинства украинцев после отселения Сечи с территории Левобережья вздохнули с облегчением, что подтверждает внутренняя миграция — в начале XIX века, когда дороги Новороссии стали безопасны, в Харьков, Одессу, Ека-теринослав, Николаев и Херсон потянулись как русские, так и украинские крестьяне. Ликвидация русского степного пиратства открыла путь к мирному сожительству великороссов и малороссов, как их тогда называли в переписях.

Девяносто процентов запорожцев мирно превратились в кубанцев, а вредный националистический миф остался. В конце XIX века он лег в основу украинского национализма, который позволил потомкам «гречкосеев» почувствовать себя «вольным сословием». Империя часто имела конфликты с казаками. Например, яицкое казачество за поддержку бунта Пугачева было серьезно наказано и переименовано в уральское.

Можно этот исторический факт положить в основание регионального национализма Оренбургской и Самарской областей, на территории которых жили когда-то уральские казаки. Написать учебник истории. Выдавать гранты на поиск различий между уральскими казаками и русскими. Ставить памятные знаки жертвам екатерининских репрессий. Создать раскольную церковь, чтобы канонизировать Пугачева и предать анафеме Суворова. А главное — в течение 30 лет преподавать в школах и вузах историю о том, что свободная пугачевская Россия была уничтожена петербургскими оккупантами с немецкими корнями.

В рамках «козачьего» национализма территория Левобережья — зона национального конфликта между украинцами и русскими. Исконные украинские козацкие земли — те, где жили мирные «гречкосеи»-украинцы, но пришла подлая Москва и нарушила идиллию. Москва не только обманула, забрав козачью независимость, но и начала перевозить на украинские земли русских. Империя хотела уничтожить Козаков, чтобы лишить защиты украинского селянина и отдать русскому землю украинца. Эта средневековая идеологическая дичь прорастает в современность.

Следовательно, сейчас на Левобережье живут потомки оккупантов и потомки жертв русских репрессий — вольных Козаков. Кто против нас — оккупант или пособник оккупанта. Кто с нами — козак.

Козачьи архетипы

Козачий националистический миф создан с подачи русской либеральной интеллигенции, которая всячески романтизировала образ запорожца как православного рыцаря и представителя свободного сословия. Этот образ противопоставлялся солдату империи — безымянному линейному пехотинцу или стрельцу.

Русская интеллигенция середины XIX века сделала для украинского козачьего национализма главное — дала ему идеологический стержень. Политизация рядового конфликта с одним из казачьих войск стала безусловной аксиомой. Сече-вой уклад бравых православных воинов противопоставлялся бездушному государству с засильем немцев в бюрократии.

Запорожские козаки были нужны русской интеллигенции как культурный таран против самодержавия. Поэтому понадобился и Тарас Шевченко — его показывали в столице как пример угнетенного крестьянина в рамках борьбы за отмену крепостного права.

Реформа 1861 года готовилась очень долго: первые проекты освобождения крестьян рассматривались после победы над Наполеоном. Отмену лоббировал зарождающийся промышленный капитал, которому были нужны люди как свободные экономические агенты. Причем в городах и рабочих поселках, а не в деревне, где отрабатывалась барщина. Борьба за отмену крепостного права велась почти 50 лет. Украинский националистический миф родился на волне этой борьбы, что придало ему флер прогрессивности.

Однако есть еще одна важная черта украинского национализма — европейский расизм. Все, что находится восточнее украинских земель, — варварские территории, которые должны быть колонизированы. На территории постУкраины есть расово верные украинцы, которые понимают свою миссию передового отряда Европы, а есть полуварвары и убежденные местные варвары. Полуварвары имеют шансы, если будут слушать расово верных украинцев. То есть забудут варварский язык, перестанут ходить в варварскую школу и публично отрекутся от своих варварских корней и родственников. С убежденными местными варварами разговаривать не о чем: либо «Чемодан. Вокзал. Варваристан», либо сиди тихо и не вякай.

В рамках этой идеологической картины чем дальше на восток, тем больше варваров. Следовательно, данные территории требуют особой «дезинфекции», потому что варвары не совсем люди. «Личинки колорада», «сепарские самки», «шашлыки» 2 мая — мы всё помним и ничего не забыли. Но хотим понять, как так получилось и что надо искоренить, чтобы оно не повторилось в дальнейшем.

Итак, откуда растут идеологические корни украинского расизма? По всей вероятности, разгадка в концепции, разработанной Михаилом Грушевским в начале XX века, согласно которой Украина является наследницей Галицко-Волынской Руси, а она, в свою очередь, дала начало европейской русской традиции. Следовательно, украинцы — европейские русские. Русские из России являются предыдущей ступенью развития украинца, который по определению европеец.

«Европеизация» украинца случилась еще в Средние века, когда его предки «слились в экстазе» с польскими королями и литовскими князьями. Эта идеологическая конструкция роднит украинский и белорусский национализм, который видит свои народы расово верными русскими. В то время как русские — это «угрофинотатары», укравшие европейское имя Руси. Соответственно, вся история ()рды-Московии — это история азиатского уничтожения альтернативной европейской, настоящей ветви Руси-Украины. Следовательно, миссия украинца — защищать свою «европейскость», будучи форпостом Запада на варварском Востоке.

Украинский национализм, который довел постУкраину до гражданской войны, — не виртуальная реальность и не кривляния интеллигенции, а реальная идеология, которая системно вкладывается в людские головы с первого класса по пятый курс вуза. Враждебность и чужеродность России, русских и русской культуры доказывается на исторических примерах, которые воспеты в новостях и доктринально зафиксированы в учебниках истории.

Реальность такова, что в ближайшее время нашими согражданами станут миллионы, в перспективе — десятки миллионов людей с подобным историческим и политическим мировоззрением. Идеология украинского национализма за 30 лет пропитала практически все государственные институты. Но самый серьезный ущерб она нанесла системе образования — выросло уже три поколения школьников, которым навязывали расово-националистическо-козацкое мировоззрение.

Идеология ненависти постУкраины построена за счет противопоставления одних регионов другим. Как уже говорилось, Украина была федеративной по сути, но унитарной по форме. В региональных различиях, которые отчетливо проявлялись, следовало искать преимущества и пропагандировать разнообразие. Однако выбрали модель противопоставления регионов на основе их близости к России или Евросоюзу.

Центральной идеей стала евроинтеграция, тоже помещенная в черно-белую апокалиптическую картину мира. Миссия евроинтеграции — окончательно порвать с российским азиатским наследством и «выпилиться» отовсюду, где есть Россия. Сузить железнодорожную колею, отказаться от бензина и газа, запретить русскую культуру.

Евроинтеграция прекрасно легла на базу расистского мифа о Галицко-Волынской «евро-Руси».

Принцип № 11 Региональный раскол, евронационализм и политтехнологии

Существует много стран, где есть региональный раскол. Если посмотреть, как голосуют на выборах немцы, станет очевидно, что выделяется территория ГДР; в США — четкие границы между штатами республиканцев и демократов. И так далее. Россия, где нет регионального раскола, является скорее исключением, чем правилом. Ближайший западный сосед постУкраины — Польша — тоже отчетливо делится на восток и запад: воеводства, граничащие с Германией и Чехией, голосуют за более либеральные и европейские силы; электорат Восточной Польши массово поддерживает правых консерваторов и националистов; Варшава — традиционно проевропейская и оппозиционная, хотя находится скорее на востоке страны. Кстати, последние президентские выборы кандидат от восточных националистов Анджей Дуда выиграл с минимальным преимуществом в 3 %. При этом никто в Польше не устраивает госперевороты, не требует переголосовать выборы в третьем туре, не захватывает политическим табором центральную площадь в Варшаве и не начинает жечь покрышки и плодить бомжей в округе. И никто не создает из Восточной или Западной Польши образ внутреннего врага. Нет, польские элиты направляют национал-шовинистический порыв вовне, а не внутрь страны. Даже мысли не может возникнуть, что политики от Запада Польши возьмут власть и объявят восточных жителей «недополяками», подлежащими либо перевоспитанию, либо изгнанию. У себя польские элиты не позволяю!’ никому играть на региональных различиях.

Джинна гражданского конфликта очень просто выпустить, а мир в обществе устанавливается десятилетиями. Достаточно одного погрома в городе, и жители еще много лет будут бояться толпы, ставить бронированные двери и решетки на окна. Политический национализм отличается от культурного тем, что проникает во все группы общества. Культурный национализм можно десятилетиями держать в формате этнографии, лингвистики и увлечений интеллигенции и провинциальной «элитки». А уничтожить национализм невозможно, потому что национальные различия существуют. Соответственно, актуальна задача сделать национализм немассовым и конструктивным.

В случае постУкраины региональные различия, доведенные до политического раскола, стали питательным бульоном для национализма. Майдан-2004 показал украинским политическим элитам, что уличный шантаж при поддержке США позволяет захватывать власть и становиться над законом. Так был легитимизирован украинский евронационализм, строившийся на трех принципах, таких как:

• деколонизация, то есть выход из всех форм сотрудничества с РФ;

• дерусификация, то есть дискриминация русской культуры и языка;

• демократизация, то есть получение власти теми, кого США и ЕС обозначат как демократов. Украинские политические элиты, получившие доступ к евро национализму, посчитали, что смогут вечно использовать его как политтехнологию. «Республика все равно расколота, так давайте использовать раскол с пользой для себя, — решили элитарии, подумав: — Раз ЕС и США готовы вкладывать в евронационализм, деньги надо брать».

Политтехнологические игры Восток — Запад, языковые спекуляции и практика евронационализма продолжались более 20 лет. В 2014 году они перешли в фазу гражданской войны. Но для украинских элитариев раскол и национализм — политические игрушки, только теперь еще можно безнаказанно убивать. Первопричина украинского евронационализма кроется в безнаказанности украинских элитариев.

Так как республиканская государственность была разделена между сотней влиятельных кланов и семей, на уровне регионов возникли менее богатые, но по-своему более влиятельные группы и семьи.

К 2002–2004 годам государство было заменено системой негласных договоренностей. Как это работало на практике: решением правительства ФПГ получила право строить частные причалы в порту, который формально был государственным, а фактически являлся «кормовой базой» для местных элитариев. Крупный инвестор, заходя с частным причалом, ищет в регионе операторов проекта. Рано или поздно происходит слияние или поглощение частным капиталом государственных активов. Местные элитарии чаще всего становятся младшими партнерами ФПГ — после того, как обанкротят возглавляемое госпредприятие и подготовят поглощение. В результате через 10 лет работы происходило полное сращивание интересов местных элитари-ев и влиятельной олигархии. Общие интересы приводили к тому, что вокруг каждой крупной «темы», как с частным причалом, формировалась городская группа влияния, помогающая проекту: прокуроры, судьи, таможенники, пограничники, строители, перевозчики, страховщики, банкиры и прочие контрабандисты. Прочные социальные связи между ФПГ и местными элитами сделали государство ненужным. Коррупционные связи оказались настолько сильны, что госаппарат начал обслуживать этот процесс. Евронационализм и межрегиональные противоречия в ситуации расползания государства на боярско-олигархические уделы были прекрасным инструментом отвлечения внимания и ширмой.

Итак, рождение идеологии евронационализма как коктейля из обиды, нанесенной «вольному козачеству» Екатериной, борьбы с русификацией и верной расовой «европейскости» стало стержнем постУкраины.

Пока Украина разлагалась до состояния постУкраины, ее гражданам системно вбивали в голову: «Во всех бедах виновата Россия и русские, следовательно, как только случится новая беда — опять Россия нагадит». Эту идеологию внедряли в остатках государства, а более радикальная часть общества усиливала тезис: «Только уничтожение России является условием существования Украины. Иначе история повторится».

Общество с такой идеологией не могло не прийти в тупик. То, что постУкраина разваливается так долго, — заслуга исключительно хозяйственно-экономической крепости, заложенной советской властью. Электрогенерация, инфраструктура, ТЭЦ и котельные скрипят, ломаются, но работают. Но хозяйство и финансы постУкраины живут в разных действительностях. Первое держится за счет выносливости советских инженерных конструкций. Финансирование же на 60 % обеспечено внешними займами, кредитами и помощью.

Идеология постУкраины много лет затачивалась под гражданскую войну То, что элитарии воспринимали как невинную политтехнологическую игрушку, обернулось обозленным вооруженным обществом.

Когда в США прямо говорили, что видят своей целью превратить постУкраину в новый Афганистан для России, имелось в виду именно состояние общества, которое за 30 лет пропаганды войны с Россией, регионального, религиозного, языкового и культурного раскола подготовлено к войне всех против всех.

Теперь сотни тысяч людей с идеологией ненависти в голове, которых научили убивать, станут внутренней проблемой России. Одновременно это миллионы людей, которые последние 20 лет были в эпицентре когнитивных войн. Причем всем им так или иначе прививали основы евро-национализма.

И тут случилось 24 февраля 2022 года. Для «хатаскрайников», восемь лет назад включивших режим «я — ромашка!», начало спецоперации стало подтверждением всех ант и российских идеологических выкладок, которым учили в школе. Вот она, подлая Россия, которая хочет разрушить уютный мир! Для обывателя евронационализм стал естественной и понятной идеологией. Россия — враг, и все, кто с ней, — враги. Все, кто с нашей стороны, — друзья. Евронационализм очень четко расставляет все по местам, а главное, позволяет элитам во главе государства отождествить себя с обществом.

Постукраинскому обывателю невдомек, что Россия проводит спецоперацию в интересах таких же украинских сограждан, но из Донбасса. Демилитаризация постУкраины — аналог ликвидации опэгэшных козацких формирований в XVII–XVIII веках. В результате спокойнее всего вздохнут простые обыватели и местная элита. Однако у нас на глазах зарождается идеологема будущего — о разгроме евромечты Украины. Мины будущего украинского евронационализма закладываются сегодня.

Главный вызов, стоящий перед Россией, — это общество постУкраины. Его очень долго сводили с ума, проводили над ним эксперименты и постоянно учили ненавидеть. На уровне схемы постУкраина уже представляет собой Афганистан. Все предпосылки есть: серьезные региональные различия, много доступного оружия, безработных мужчин и молодежи — проходной двор для солдат удачи и авантюристов, наркотрафик, неофеодальная власть и спецслужбы под ЦРУ. Однако на поверку дела могут обстоять хуже, чем с Афганистаном, потому что России предстоит интегрировать общество постУкраины, что чревато украинизацией.

Следовательно, по мере восстановления государственности постУкраины необходимо переходить к изучению, а затем к идеологическому переформатированию общества постУкраины. Самоубийственную и разрушительную идеологию евронационализма придется демонтировать. России предстоит предложить собственную непротиворечивую историко-идеологическую концепцию, которая сможет вытеснить евронационализм.

Обществу постУкраины следует объяснить, как Украина докатилась до такой жизни и при чем тут евронационализм.

Я не испытываю илл юзий относительно идеологического потенциала современной России — у нас, вообще-то, нет официальной идеологии. Поэтому государство, скорее всего, бросит переформатирование общества постУкраины на самотек. Получив ритуально необходимые цифры на референдуме, построив имитационные общественные структуры и создав баланс элит, оно решит, что дело сделано. И когда это произойдет, начнется тихая украинизация России. Поэтому в интересах общества как минимум сигнализировать о процессах украинизации.

Борьба за украинское наследство поставит Россию перед серьезными вызовами. Самый главный будет заключаться в умиротворении и упорядочении регионов, переходящих под ее протекторат.

ПостУкраина, как мы разобрались, представляет собой лоскутное одеяло, которое состоит из регионов, до советского периода столетиями развивавшихся, не пересекаясь. Подданные австрийских Габсбургов из Закарпатья жили 300 лет в другой реальности, нежели подданные Романовых из Харькова. Максимальной интеграции регионы Украины достигли в рамках УССР. Период от Украины до постУкраины сопровождался отмиранием внутриреспубликанских коммуникаций. Железнодорожные маршруты закрывали, электрички отменяли, автобусные рейсы сокращали. Общество ответило на процессы деградации массовой трудовой миграцией. Россия, Польша, Италия, Чехия, Испания, Британия, Канада, США, Израиль — украинское общество расползалось на работу и ПМЖ все последние 30 лет. Поэтому каждый регион придется встраивать в Россию в индивидуальном порядке.

ПостУкраина — страна городов, и каждый из них как-то да был связан с Россией. Поэтому для ее умиротворения и упорядочения придется глубоко интегрировать каждый регион, который должен почувствовать себя частью исторической России. Тогда 30-летнее нахождение внутри Украины покажется просто историческим недоразумением. По меркам жизни человека 30 лет — полжизни, а с точки зрения исторических процессов — полмига между прошлым и будущим. России придется конструировать новую версию политической истории для постУкраины, а ее граждан — поместить в более широкий идеологический и политический контекст. Обывателя следует вытащить из его раковины, чтобы он перестал воспринимать мир как глобус Украины.

Если разобрать регионы постУкраины с точки зрения их государственной принадлежности и роли в истории России, то выяснится, что никакой Украины и рядом не стояло. Пройдемся по регионам Левобережья/Новороссии, интегрировать которые нам однозначно предстоит.

Донбасс

Часть Донбасса находится на территории Ростовской области.

Регион стал активно развиваться в Российской империи в конце XIX — начале XX века, когда были открыты запасы угля и руды. Первая индустриализация состоялась накануне Первой мировой войны и революции.

Во время Гражданской войны Донбасс был опорным краем для красных. Часть районов постукраинского Донбасса является бывшей территорией войска Донского.

В эпоху индустриализации он был образцово-показательным в каждую пятилетку. «Стахановец» (по имени шахтера Алексея Стаханова) — его бренд, а основа региональной идентичности — шахтер и металлург. На Донбасс всю его историю отовсюду съезжались люди, что определило интернациональный характер региона.

Здесь же, на Донбассе, проживает больше всего греков, которые приехали еще по приглашению Екатерины Великой.

ДНР (Донецкая область) — половина региона. Она много столетий была территорией войска Донского, поэтому на этих землях всегда жили казаки. Макеевка, что сегодня фактически слилась с Донецком, вообще-то основана влиятельными дворянами Иловайскими, которые происходили из донских казаков.

Донецк — один из немногих городов, носивших имя Иосифа Сталина. Причем в среднем роде — Сталине. Хотя еще 120 лет назад Донецк был деревней и назывался Юзовкой — в честь англичанина Джона Юза, который приехал на Донбасс в качестве индустриального стартапера.

ЛИР (Луганская область). Здесь донская казачья идентичность представлена шире, чем в ДНР, — на востоке республики есть целые казачьи районы. Во время Великой Отечественной войны на этой территории действовала «Молодая гвардия», на примере которой воспитано не одно поколение. Отсюда родом Клим Ворошилов, чье имя долго носил Луганск.

Слобожанщина

Регион, который по живому поделили между УССР и РСФСР. Историческая Слобожанщина расположена в Воронежской, Белгородской, Курской области России, а также в Харьковской и Сумской областях постУкраины.

Данный регион возник в период последних Рюриковичей. Федор Иоаннович — сын Ивана Грозного — основал Белгород как имперский центр Слободского края.

Харьков, что в 100 километрах от Белгорода, изначально возник под протекторатом Москвы. Дата его основания — 1654 год — год Переяславской рады.

Империя разрешала селиться в Слободском крае беглецам от поляков, козацких порядков и татарских набегов. Фактически Харьков основали те, кто в свое время бежал с территории постУкраины от гражданской войны и погромов.

Слободской край 200 лет развивался внутри империи как динамичный регион. В Харькове был открыт один из первых в империи университетов. А его превращение в крупный железнодорожный узел в конце XIX века обеспечило модернизацию.

Слобожанщина — край русско-украинской культуры. Здесь непонятно, где заканчивается Белгородская и начинается Харьковская область.

Причерноморье и Приазовье

Самый сложный и необычный регион. Наконец-то Азовское морс снова стало внутренним и начнется полноценная интеграция приазовских городов, как задумывалось в XIX веке.

До прихода империи и подчинения Крымского ханства Приазовье и Причерноморье были проходным двором и крайне небезопасным местом. Все города постУкраины на побережье, начиная с Мариуполя и заканчивая Одессой, основаны империей. До прихода России на этом перекрестке никто не мог задержаться надолго.

Как у Слобожанщины есть столичный город Харьков, у Донбасса — Донецк, так столица Северного Причерноморья Одесса. Самый удобный порт региона с тихим заливом, железнодорожной сетью и множеством причалов. До Первой мировой войны Одесса была третьим городом империи. По соседству, в Николаеве, находились главные верфи России. Херсон появился на свет благодаря Григорию Потемкину, где светлейший князь и нашел свой покой.

Приазовские портовые города власть отдала грекам. На юге Одесской области, в Бессарабии, империя принимала болгар, немцев, сербов и молдаван, чьи потомки до сих пор живут от Измаила до Ильичевска. При том что сама Бессарабия — регион исторический, именно сюда отправили в ссылку поэта Овидия, о чем напоминает районный центр Одесской области город Овидиополь.

Днестровский лиман — стратегическая точка «река-море», поэтому на его берегах древние греки основали город-крепость Тиру, которая затем стала крепостью Золотой Орды и после долгих перипетий попала под контроль Османской империи. Турок оттуда вышибал Суворов 250 лет назад. Сегодня это райцентр Белгород-Днестровский в 80 километрах южнее Одессы.

Селяне Причерноморья — экспортно-ориентированный частный капитал. Земли давно принадлежат крупным феодалам, которые, как и во времена Российской империи, будут лояльны к любому режиму.

Практически каждый город Причерноморья и Приазовья так или иначе связан с исторической Россией.

Приднепровье и Кривбасс

Самый сложный регион, жителям которого прививался «козацкий» националистический стереотип.

Среднее Приднепровье, тянущееся вдоль Днепра от белорусской границы до острова Хортица, что возле Запорожья, — огромный регион, на территории которого расположены богатейшие запасы. Это Криворожский железорудный бассейн. Здесь же находится четырехмиллионный Киев и почти двухмиллионная агломерация Днепропетровск — Запорожье.

Огромный регион, где живут преимущественно этнические украинцы.

Усугубляет ситуацию то, что из приднепровских областей массово отправляют призывников под каток российской армии. Следовательно, здесь Россия столкнется с десятками тысяч поломанных семей, которые видят’ в ней врага.

В Приднепровье начинает просматриваться языковой вопрос: села украиноязычные, а города говорят на русском.

Внутри Приднепровского края, на правом берегу Днепра, находится Кривбасс — интернациональный край шахтеров и металлургов, изрядно деградировавший за последние 30 лет. Но даже в этих условиях по социально-экономическому портрету он больше похож на Донбасс, чем на остальную Днепропетровскую область.

Как видим, только искомая Новороссия состоит из 4–5 разных регионов, и каждый имеет свою сложную историю сожительства с Россией. Ее федеративная государственность позволяет учитывать особенности новых регионов. Им придется открывать для себя Россию, а нам — понимать новые города и очень непохожее на нас общество постУкраины.

ПостУкраина требует переосмысления. Для начала необходимо, чтобы каждый член общества и каждый винтик государства осознал простой факт: ПостУкраина — целиком и полностью проблема России.

То, что мы называем Украиной, превратилось в торпеду, чья цель — нанести России максимальный урон и погибнуть. Украина — это те, кто с оружием в руках грабят города во имя войны с Россией.

ПостУкраина — это реальность. Истеричное и никому не верящее общество, в очередной раз кинутое государством. Его ждет катарсис, когда оно осознает, что с 24 февраля 2022 года для них снимали кровавое продолжение «Слуги народа».

Переосмысление произойдет, когда станет понятно, во сколько человеческих жизней обошелся этот сериал, для более кровавой и эмоциональной картинки которого под каток российской армии массово отправляли легковооруженных новобранцев.

На постУкраине разыгрывается несколько партий.

Украинские правящие элиты снимают прощальный сериал о злой и агрессивной России. Для этого им нужно как можно больше жертв и эмоций.

Наши стратегические оппоненты из Британии и США играют в постУкраину как в «новый Афганистан» для России. Для этих целей они заказали украинским элитам тот самый сериал. Тактика «нового Афганистана» — отдавать России регионы в максимально разрушенном состоянии. Стратегическая цель — перегрузить ее экономику, если в Москве решатся на тотальное восстановление городов. Если восстановления не будет, начнется рост антироссийских настроений на «российских территориях».

Общество постУкраины травмировано, напугано, легко манипулируемо эмоциональными провокациями. И теперь оно — наше.

Следовательно, общество постУкраины надо понять как самих себя. И для начала — осознать ее реальность как зоны исторической ответственности России. От миропорядка для постУкраины будет зависеть успех России в качестве империи XXI века.