Ничто не предвещало беды. Много месяцев все было спокойно; апачи, еще не пристрастившиеся к белому мясу, сидели тихо, как мыши, довольствуясь мексиканской диетой. До трагических событий в Санта-Анне оставалось еще два месяца, когда Рори Мичел появился на шахте Уэйра. Больше двух лет назад в Аризоне Дин Уэйр дал слово себе и семье, что вернется в Штаты богачом – в те дни четверть миллиона были большими деньгами, – или продаст рудник. Его шахта считалась многообещающей, и недаром, потому что сорок тысяч долларов в серебряных слитках – чистая прибыль за последние шесть месяцев, уже были готовы к отправке. Короче говоря, рудник процветал.
Рори появился со стороны долины, где росли редкие дубы и мескитовые деревья. Ведя за собой спотыкающегося коня, он медленно поднимался по склону к шахте, возле которой стояли закончившие работу мексиканцы. Рори шатался как тростинка на ветру, даже один раз упал на колени, – рабочие решили, что он пьян. Увидев пешего человека, ведущего за собой коня, они расхохотались, хлопая себя по ногам. Кое-кто двинулся ему навстречу, чтобы подразнить, хотя Дин Уэйр и просил оставить парня в покое. Они не послушались, подошли к незнакомцу, но тут же резко отпрянули и, толкаясь, попятились от него.
– Смотри, Дин, – сказала жена Уэйра. – Они крестятся.
– Может, это дьявол? – предположил Уэйр.
Их дочь Нэнси, стройная и загорелая, как индианка, встала, внимательно всматриваясь в идущего по склону. Нет, это была скорее карикатура на дьявола. Внешность путника отличалась незаурядностью, да и конь заслуживал особого внимания. То был огромный ходячий скелет, готовый в любой момент развалиться на части. Хребет и ребра выпирали из-под шкуры, на ногах совсем не было мышц, только кости и болтающиеся сухожилия, морда свисала ниже колен. Конь с трудом волочил ноги, так что подковы были сбиты спереди. Наверное, когда-то он был вороным, но солнце и непогода перекрасили его в грязно-ржавый цвет. Этому облику совершенно не соответствовали роскошные грива и хвост, которые смотрелись как молодежный парик на восьмидесятилетней старухе.
Человек выглядел еще хуже коня. Одет он был в нечто похожее на лохмотья шкуры койота. Койот вообще-то невелик, но этой шкуры хватило, чтобы обернуть Рори Мичела дважды: он являл собой воплощение голода, самого страшного голода на земле. Руки и ноги, локти и колени. Его можно было поднять за торчащие ключицы, как вазу за ручки, благо и весил он не больше вазы.
На лице почти ничего не осталось, кроме свисавших клочьев бороды. Оно походило на череп с пустыми глазницами. Но когда человек подошел ближе, в глазах стал заметен глубоко запрятанный огонь. Голова была опущена, как у идущей по следу охотничьей собаки. Он напоминал лунатика, пытающегося пройти сквозь стену дома. Но страшнее всего была масса спутанных черных волос, падавших на лицо и плечи. Как и коня, человека опалило солнце и иссушили ветра.
Приведение медленно поднималось по склону, и Дин Уэйр заметил, что после каждого шага на траве остается красный след.
От этого зрелища Уэйр содрогнулся.
– Нэнси, Гарриет, быстро в дом! – по-военному четко скомандовал он. Армия всегда была его мечтой, пока он не остепенился.
Но женщины не обратили на его приказ ни малейшего внимания.
– Это негр, – решила миссис Уэйр. От солнца и ветра Мичел почернел и был темнее любого мексиканца.
– Он умирает! – воскликнула Нэнси и бросилась к незнакомцу.
Отец двинулся за ней. Девушка подхватила Рори под грязные локти, не давая ему упасть.
– Бренди! – попросил Рори, глядя перед собой невидящими глазами.
Открыв рот от изумления, миссис Уэйр исчезла в доме и вынесла бутылку мексиканского бренди, почти бесцветного и такого крепкого, что валило с ног. Когда она вышла из дома, муж и дочь уже собирались вести незнакомца к веранде, но вдруг тот встал как вкопанный и замотал головой.
– Дайте ему бренди, – сказала миссис Уэйр. – Бедняга, он почти без сознания!
Рори дали бутылку. Казалось, его тонкие, как плети, руки не удержат ее, но Мичел, должно быть, даже на пороге смерти справился бы со стаканом и бутылкой. Он не поднес ее к своим губам, а повернулся к коню, задрал его опущенную морду, раздвинул челюсти и вылил половину бутылки в глотку лошади.
– Благослови вас Господь, – сказал Рори, возвращая бутылку миссис Уэйр. – Это ему поможет.
Уэйр подозвал мексиканцев, чтобы они отвели коня в стойло, а сам попытался убедить Рори войти в дом. Бесполезно. Полуживой, тот вцепился в поводья и потащился за конем в конюшню.
Миссис Уэйр сказала, что Рори, должно быть, тронулся, и ему не стоит перечить. Рори отвел вороного в конюшню, привязал его там, приготовил мягкую подстилку для несчастного животного, дал ему овса и сена. Истощенный конь не смог бы есть сам, и Рори целый час кормил его из рук овсом. Потом жеребец без сил рухнул на подстилку.
Сам Мичел даже не притронулся к еде, которую ему принесли из дома, пока не прислушался к дыханию животного и не сосчитал его пульс.
И только после этого, выбрав из предложенного овсяную кашу с солью, Рори немного поел, выпил чаю, привязал к руке поводья и улегся рядом со своей лошадью.
Они проспали почти сутки. Рори спал так глубоко, что, когда Нэнси Уэйр мыла и бинтовала его стертые до костей ступни, он только бормотал что-то бессвязное и тут же снова начинал храпеть.
За следующую неделю Рори вряд ли перекинулся с кем-нибудь хоть словом. Он только ел, спал и ухаживал за изголодавшимся конем.
– Он должен был умереть. И лошадь тоже, – рассуждал Дин Уэйр. – От такого жуткого голода просто ссыхается желудок. Никогда не видел ничего подобного!
– А я знала, что они не умрут! – заявила Нэнси.
– Какая проницательность! – сказал отец. – Ну и как же ты узнала? Тебе что, было видение?
– По выражению их глаз, – ответила она.
– Предсказательница! – хмыкнул мистер Уэйр. – Гарриет, подыщи ему что-нибудь из моей старой одежды. Судя по выговору, он белый.
И вот прошла неделя. Рори побрился, попросил одного из мексиканцев постричь его, вымылся как следует и вывел лошадь в загон на свежий воздух. Там они гуляли, и Рори пел ему на каком-то никому не известном языке.
Это не был ни испанский, ни французский и ни один из индейских диалектов, в чем были готовы поклясться слышавшие пение метисы. Рори пел, прогуливая вороного, время от времени посматривая на него и отмечая, что тот уже восстанавливает силы.
В тот вечер, одетый в старую одежду Уэйра – «полковника» Уэйра, как его здесь называли, причем только за военную выправку и манеру говорить, – мистер Мичел играл в кости с мексиканцами, поставив на кон начищенные сапоги, и выиграл пятьдесят долларов, седло, хорошую, украшенную серебром уздечку, пару шпор и великолепное новое одеяло.
На следующий день, увидев в загоне оседланного коня, Нэнси закричала:
– Смотри, отец! Эта старая скотина когда-то была просто прелесть!
– Этой старой скотине всего пять лет, – сказал отец, – я видел зубы этого коня! Любопытная парочка! Ты его не разговорила, Нэнси?
– Знаю только, что зовут Рори Мичел. А ты называешь его Майклом, и его это задевает. Не будет он ничего рассказывать.
– Он беженец из Калифорнии, – заявил отец, – имевший неожиданное и твердое мнение по любому поводу. – Один из тех бандитов, которых выгоняют линчеватели.
– С чего ты взял? – удивилась девушка.
– У него дикий взгляд. И он молчит – значит, чувствует за собой вину, – ответил полковник.
– Но чего ради он тащил за собой из Калифорнии эту клячу?
– Кто знает, что у этих оборванцев на уме. Ты ведь знаешь, они суеверны, как дети. Может, конь-то его талисман. Или прихоть.
– А одежда? Почему он без одежды? И неужели на пути из Калифорнии могут отрасти такие космы?
– Знаешь, моя дорогая, легко задавать вопросы, – ответил полковник. – Что я могу сказать об этом бродяге из пустыни? Он бандит, и все!
– Судишь по дикому взгляду?
– Он игрок. И все время выигрывает.
– По-моему, это не преступление.
– Кроме того, – продолжал полковник, – он был на пороге смерти, когда пришел сюда, а я по опыту знаю, что страдание достается тому, кто его заслуживает.
Бедный Уэйр! Он и не предполагал, что ожидало его впереди!
– Не верю ни одному слову, – сказала дочь. – Когда-нибудь я узнаю его историю.
– Никогда! – возразил полковник. – Вина крепче всего запирает рот на замок.