Улыбка святого Валентина

Глава 4

Йен вошел в комнату, поставил чашку с горячим чаем на стол передо мной и сказал, кивнув на тахту:

– Присаживайтесь. Честно говоря, кофе у меня сейчас нет, будем пить чай.

На моей чашке красовалась надпись: «Бабушкина кухня».

На чашке Йена – «Лучшая бабушка в мире». Весьма оригинально, подумалось мне.

– Но я собираюсь пополнить свои кофейные запасы, – сказал Йен, превратно истолковав мое замешательство.

– Не считайте себя обязанным идти на поводу у моих американских привычек, – поспешила успокоить его я и отпила из. чашки, едва не ошпарив при этом язык и гортань. – У Вашего чая такой изысканный вкус и аромат! – добавила я. – Вообще-то я люблю чай не меньше, чем кофе.

– Как говорится, не лезь в чужой монастырь со своим уставом, – сказал Йен, улыбаясь.

Мы помолчали. Взгляд Йена скользнул по книге, лежащей на столе между нами.

– Вы на меня, надеюсь, не сердитесь? – спросил он.

– Естественно, не сержусь. Вы солгали весьма искусно, так что все в порядке, – хмыкнув, ответила я.

– Собственно говоря, ложью это назвать нельзя, – возразил Йен.

– А как же тогда это называется? Я спросила, знамениты ли вы, и вы заверили меня, что нет.

– Вот, оказывается, какая вы! – Он погрозил мне пальцем.

– Какая? – прищурившись, спросила я.

– Злопамятная и коварная! Разве не вы сказали, что моя фамилия вам ни о чем не говорит? – Йен сложил руки на груди.

– Предлагаю заключить мир! – вскинув ладонь, воскликнула я. – И в знак примирения выпить чаю.

Йен улыбнулся и, сделав глоток, миролюбиво произнес:

– Знаете, мне даже нравится знакомиться с людьми, которые не знают, что я знаменит. Чрезмерное внимание к собственной персоне утомляет, иногда хочется побыть простым смертным. Вы со мной согласны?

– Я вас понимаю, – кивнула я.

– Расскажите, как обстоят у вас дела с написанием диссертации, – попросил вдруг Йен.

– Прекрасно! Она почти завершена, – солгала я.

– Если не ошибаюсь, вы занимаетесь творчеством Остен?

Я смущенно потупилась, поймав себя на мысли, что давно даже не прикасалась к рукописи.

– Да, и этим тоже, – уклончиво промямлила я.

– Что ж, желаю вам успешно защитить вашу диссертацию, – подняв чашку, сказал Йен. – И сделать удачную карьеру. После защиты вы сможете претендовать на звание профессора.

Я потупилась, густо покраснев. Мой живой интерес к Остен в последнее время несколько увял под воздействием обуревающих меня тяжких сомнений в правильности избранного мною пути. Похоже было, что Йена мои дела всерьез интересовали, он сверлил меня изучающим взглядом, так, словно бы уже представлял в образе будущей героини своей книги, какой-нибудь пришибленной жизнью кладовщицы книжного магазина.

Собравшись наконец с духом, я подняла голову и сказала:

– Я завидую людям, твердо знающим, чего они хотят. Раньше мне казалось, что я, будучи совладелицей книжного магазина, просто обязана поступить в колледж и серьезно изучать классическую литературу. Но теперь, почти добившись всего на этой стезе, я начала сомневаться в правильности избранного пути.

– Значит, вы на распутье? – участливо спросил он. Я промолчала. Йен привстал, протянул руку и сказал, погладив меня по плечу:

– Ничего страшного, все со временем образуется. Не переживайте.

Я взглянула ему в глаза и поняла, что мне лучше уйти.

– Благодарю за чай, – сказала я, встав из-за стола.

– Не стоит благодарности, заходите! – Он тоже встал и добавил: – Спасибо за булочки.

Мы с улыбкой взглянули друг на друга, я вздохнула и направилась к выходу. Он распахнул для меня дверь – и я пошла к своему автомобилю, не оборачиваясь. И только подъехав к «Пейдж», я сообразила, что забыла взять у него автограф.

– Значит, у вас с Йеном Беккетом ничего не было? – спросила Бьюджи, сделав глоток лимонада из бокала.

Вот уже битый час мы болтали после чудного обеда, которым они с Дэви меня угостили. Разморенная вкусной едой и вином, я разоткровенничалась и поведала им всю историю своего знакомства с английским писателем, чего они, собственно говоря, от меня и добивались.

– Да окажись я в одной постели с таким мужчиной, – воскликнула в сердцах Бьюджи, – нам с ним было бы не до сна.

– Как это ни странно, – флегматично заметил Дэви, – но меня твоя реплика почему-то не возмущает. – Он встал и, взяв со стола бутылку и мой бокал, вылил в него остатки вина. – Я понимаю, что на нее так воздействуют гормоны. Видела бы ты, какими глазами она смотрела вчера на доставщика пиццы!

– Неправда! – воскликнула Бьюджи и хлопнула его ладонью по ягодице, так что Дэви едва не расплескал вино.

Он отдал мне бокал и, лукаво подмигнув, пошел с бутылкой на кухню.

– Я не все тебе рассказала, – тихо проговорила я, когда Дэви исчез за дверью. – Дело в том, что...

– Эй, Дэви! – завопила Бьюджи. – Скорее иди сюда! Порция решила нам еще кое в чем признаться!

Дэви тотчас же прибежал и уселся на тахту, держа в руках новую бутылку вина со штопором, ввинченным в пробку.

– Мне даже самой не верится, что я все это вам рассказываю, – промямлила я, сглотнув ком в горле.

– Это покаяние, – серьезно сказала Бьюджи.

.– Оно облегчит тебе душу, – в тон ей строго произнес Дэви, вытягивая пробку из горлышка. Я зажмурилась и выдохнула:

– Я расплакалась!

Пробка с тихим хлопком выскочила наружу. Бьюджи охнула. Дэви покачал головой. Открыв глаза, я увидела, что оба глядят на меня с искренним сочувствием.

– Как же ему удалось довести тебя в постели до слез? – сдавленно спросила Бьюджи.

Я подняла глаза к потолку и прошептала:

– Он сказал, что я неотразима.

– Вот мерзавец! – в сердцах воскликнул Дэви и подлил вина в мой бокал.

– А он знает, что ты плакала? – спросила Бьюджи. Как и все женщины, она понимала, что от подобного комплимента ничего хорошего ожидать не стоит и лучше на всякий случай насторожиться. От нее, однако, ухажеры никогда не убегали, все они ее страстно любили, и если при этом она и плакала, то исключительно от избытка чувств.

Я отпила вина и сказала:

– Он, конечно, понял, что глаза у меня на мокром месте. Но в отличие от большинства мужчин повел себя как джентльмен: сохранил спокойствие, а не выбежал, чертыхаясь, вон из комнаты.

– А вот со мной такое случалось, – заметил Дэви.

– Один раз! – строго уточнила Бьюджи.

– Может быть, хватит перемывать мне косточки? – спохватилась я, взбодренная вином. – Расскажите что-нибудь о себе. Как вы решили назвать своего малыша?

Бьюджи и Дэви многозначительно переглянулись.

– Мы все еще размышляем об этом, – сказала Бьюджи. – А вот о тебе, дорогая, нам придется еще поговорить.

Удивленно вскинув брови, я пытливо посмотрела на нее.

– Дело в том, что над твоей головой сгущаются тучи.

– Бьюджи! – предостерег ее Дэви.

Она обожгла.его взглядом и продолжала:

– Порция вправе знать! Возможно, Мэгс ей все уже рассказала, так что не затыкай мне рот. Не забывай, что мы живем в свободной стране! Здесь мужской шовинизм не пройдет!

Дэви вскочил и взволнованно произнес:

– Моя жена совершенно не отдает себе отчета в том, что ей дозволено, а что нет. И обожает совать свой нос в чужие дела. – Он подошел ко мне и добавил, поцеловав меня в макушку:

– Я искренне рад, что ты вернулась в родные края! После чего, чмокнув жену в щеку, Дэви направился к лестнице, решив оставить нас с подругой наедине. У меня тревожно заколотилось сердце. Я догадалась, что с Мэгс стряслась беда. Бьюджи молчала, но по выражению ее лица я поняла, что она сообщит мне что-то ужасное.

– В чем дело, Бьюджи? – спросила я. – Мэгс заболела? Или что-то случилось с Бев? Кого-то из моих «барышень» поразил опасный недуг? Умоляю тебя, говори!

– Успокойся, – покачала головой подруга. – Все они совершенно здоровы. Но, по-моему, Мэгс заманила тебя сюда на все лето не без серьезной причины. Разве она тебе ничего не говорила?

Я нахмурилась.

– Ничего, если, конечно, не считать ее стремления как-то отвлечь меня с помощью приезжего англичанина. Ты это имеешь в виду? Нет? Но тогда что же?

– Я имею в виду нечто совершенно другое, – сказала Бьюджи. – В Трули возвращается Джек.

Кем бы ни были твои родители, как бы ни складывались твои отношения с ними, на протяжении всей твоей жизни именно они будут оказывать на тебя наибольшее влияние. Их одобрение ты будешь всегда стараться заслужить. В их силах возвеличить или же унизить тебя всего одним словом. И сколько бы ты ни внушала себе, что твой отец недостоин того, чтобы ты много думала о нем, а мать слишком взбалмошна, чтобы осознавать последствия своих поступков, все равно твои родители останутся людьми, мечущими кинжалы в опасной близости к твоему сердцу. Если небеса окажутся благосклонны к тебе, понимающие родители будут метать свои ножи с осторожностью.

Если же фортуна от тебя отвернется, то ты появишься на свет дочерью Мэгс Фаллон.

– Просыпайтесь, леди! – вскричала я, влетев в ее спальню в час ночи.

Мамочка лежала ничком, с неизменными бигуди на голове – так, как она спала на протяжении всей своей сознательной жизни. На ней была старая майка, в которой она ходила в 80-х на концерт «Леанард Скайнерд» вместе с очередным ухажером.

– Мэгс! – заорала я, рискуя сорвать голос.

Она даже не шелохнулась. Тогда я сдернула с нее одеяло и стала трясти ее за плечи, не переставая кричать:

– Просыпайся, глупая корова! Живо!

В ответ Мэгс промычала нечто нечленораздельное. Наконец один ее глаз открылся.

– Нам нужно поговорить! – заявила я. Она села и спросила:

– В чем дело, Порция? Мы горим? Или ты забеременела?

– Нет! Все гораздо серьезнее!

– О Господи! Тогда объясни все спокойно.

– Это тебе придется кое-что мне объяснить! Зачем ты вызвала сюда Джека? И почему не предупредила меня?

Она зевнула и махнула рукой.

– Ах, ты об этом! Это такие пустяки, деточка.

– Пустяки? – Я пришла в ярость, ожидая от нее чего угодно, только не безразличия и равнодушия. Да как она посмела пригласить сюда моего отца, даже не заручившись моим согласием? Почему не подумала о том, что я буду взбешена? Мэгс снова сладко зевнула, потянулась и выключила свет, пожелав мне спокойной ночи.

– Поговорим утром, дорогая, – добавила она, устраиваясь поудобнее в кровати. – Я хочу спать. Возвращайся к себе.

Оцепенев от поразительной толстокожести своей мамочки, я замерла в столбе лунного света, падавшего из окна, размышляя, как лучше поступить в этой ситуации. Я готова была снова включить настольную лампу и потребовать у Мэгс объяснений. Готова была принудить ее дать мне номер телефона Джека, чтобы немедленно позвонить ему и запретить приезжать к нам. Даже чуть было не схватила графин с водой, мечтая выплеснуть ее на голову спящей, что наверняка закончилось бы грандиозным переполохом во всем доме и пробуждением соседей.

Но вместо всего этого я дождалась, пока мамочка не начала похрапывать во сне, на цыпочках вышла из комнаты, тихонько закрыла за собой дверь и направилась к себе.

В моей памяти сохранился только один эпизод, связанный с отцом, Лайлом Джексоном Трипплхорном – как он прослушивает свой любимый альбом классической музыки в нашей комнате. Осторожно опустив иглу звукоснимателя на пластинку, он обернулся и с улыбкой протянул ко мне руки, приглашая потанцевать с ним. Я обвила руками его шею, и он закружился со мной по комнате. А я почувствовала себя умиротворенной, любимой и защищенной, прижавшись к его груди и вдыхая отцовский запах.

Что я могла тогда понимать? Мне было два года.

Смутные воспоминания у меня остались и о письмах, сохранившихся в моем платяном шкафу, в обувной коробке. Я складывала их туда, как только ставила точку в очередном послании к отцу, и никогда не перечитывала. Эти письма стали своеобразным повествованием о моем взрослении. В них я рассказывала обо всем – об игре в большой резиновый мяч, о наших с Бьюджи забавных приключениях, о своих любимых книгах и фильмах, о происшествиях в школе. Иногда я прилагала к письмам рисунки и фотоснимки, случалось, что я просила папочку рассказать мне хоть что-нибудь о себе.

Интересовало меня, конечно же, все: где он живет, чем занимается, есть ли у него другие дети. Только об одном я никогда у него не спрашивала: о том, почему он покинул меня с той же легкостью, с какой кружился, держа меня на руках, в медленном вальсе.

Очутившись в своей комнате, я включила свет, подошла к шкафу, достала из него обувную коробку и, вытряхнув ее содержимое на кровать, стала расхаживать из угла в угол, йе осмеливаясь даже взглянуть на письма.

Ломая пальцы и кусая ногти, я лихорадочно соображала, как мне лучше с ними поступить. Открыть их и выпустить из конверта дух наивной маленькой девочки, верящей, что однажды папочка вернется к ней? Но имело ли теперь это для меня какое-то значение? Решив, что нет, я сгребла письма в коробку, вернула ее на полку шкафа, спокойно затворила дверцу, положила ладонь на грудь и почувствовала, как гулко стучит мое сердце.

Да чтоб ему провалиться! Мне тридцать лет! Мы с ним не виделись почти двадцать восемь, я совсем его не помню. Так не стоит и волноваться из-за этого человека!

Я подошла к кровати, села и, вздохнув, призналась себе, что это не так, отец все еще продолжал многое для меня значить. И Мэгс должна была это понимать, на худой конец хотя бы догадываться. Почему же она ведет себя так странно?

Я легла и укрылась пледом. Спала я в эту ночь беспокойно, часто вздрагивала и просыпалась. А когда в шесть утра прозвенел будильник, вскочила с кровати и сунула ноги в шлепанцы.

До фермы Бэббов я добралась за час. Когда на пустынном шоссе появлялась редкая машина, я на всякий случай останавливалась в придорожных кустах. Но никто из «барышень» меня не разыскивал. Однако у меня екнуло сердце, когда мимо на дребезжащем фордовском грузовичке проехал мужчина лет шестидесяти. Это вполне мог быть Джек. Узнала бы я его? У меня осталось всего несколько старых фотографий и смутные воспоминания об улыбающемся мужчине, танцующем q девочкой, повисшей у него на шее.

Наконец я увидела фермерский дом, остановила машину, вышла из нее и взглянула на часы – они показывали 7:05. Сделав несколько шагов, я остановилась. Йен, очевидно, уже работал за своим письменным столом. Удобно ли беспокоить его в такую рань? Тем более что я была у него только вчера. И почему я дома не подумала об этом? Впрочем, у меня было оправдание: я забыла попросить его подписать мне книгу. Но все равно обращаться к серьезному мужчине спозаранку как-то несолидно.

Я повернулась и пошла к машине. Однако вскоре остановилась. Все-таки книга осталась у Йена, поэтому причина для раннего визита у меня, пусть и сомнительная, но имелась. Ему было известно, что я знаю о его привычке творить с восходом солнца, поэтому мое внезапное появление не должно было вызвать у него чрезмерного удивления.

Снова повернувшись, я направилась к ферме, представляя себе добрую улыбку и лучистые глаза Йена. Но смелости мне хватило всего на несколько шагов. Я поняла, что буду выглядеть законченной идиоткой. Или того хуже...

– Порция?

Я похолодела. Дверь дома распахнулась, и в проеме возник Йен с большой чашкой в руке и обворожительной улыбкой на лице.

– Я сначала не поверил своим глазам, – доброжелательно сказал он.

– Как же вы меня увидели? – спросила я, хлопая глазами.

Он кивнул на первое окно слева от себя.

– Мне нравится работать, сидя у окна. Окружающий ландшафт меня вдохновляет.

Смутившись, я промямлила:

– Извините меня, ради Бога... Я всего лишь хотела... Нет, оправданий моему дерзкому поступку не было.

Оставалось лишь расплачиваться за него по полной программе.

– Входите, – сказал Йен. – На этот раз у меня есть кофе.

Он поднял чашку и лукаво улыбнулся.

Присев на тахту, я взяла со стола чашку с горячим ароматным кофе и виновато потупилась.

Йен сел напротив меня на стул с высокой спинкой и успокаивающе произнес:

– Не смущайтесь, вы мне не помешали. Мне все равно пора сделать перерыв в работе.

На столике у него за спиной стоял включенный компьютер.

– Вчера я забыла вас попросить... В общем, я хотела бы вас пригласить к нам в «Пейдж» на встречу с читателями. Мы организуем все в лучшем виде, с кофе и домашней выпечкой.

– А булочки с черникой будут? – спросил Йен.

– Возможно. Вера у нас настоящая чудесница в кулинарии.

– Тогда я согласен! – Йен рассмеялся.

Я тоже вымучила улыбку, но отвела взгляд, устыдившись своих запыленных тапочек, взлохмаченных волос и мятой одежды. И еще я пожалела, что не приняла утром душ.

Йен выдержал паузу и спросил:

– Вы не хотите объяснить, что на самом деле происходит?

Я только вздохнула в ответ и плотнее сдвинула ноги. Чашка дрогнула у меня в руке, горячий кофе выплеснулся на колени.

– Хорошб, – сказал Йен. – Если вы хотите поговорить о чем-нибудь другом, я готов поддержать беседу на любую тему.

Сделав судорожный вдох, я попыталась не думать ни о чем, кроме того эпизода в третьей главе его книги, где один русский гангстер угрожает Тэну Карпентеру убить его дочь. Потом я все же собралась с духом и выпалила:

– Ваша книга мне понравилась. Особенно тот момент, когда Тэн использует свой ножной протез для самообороны. Весьма оригинально!

– Вы издеваетесь надо мной? – полоснул меня холодным взглядом Йен.

– Нет, – ответила я, хотя в действительности издевалась, правда, самую малость. – Просто я не совсем удачно поменяла тему.

Он кивнул, встал и, приблизившись ко мне, сказал:

– Следуйте за мной. Я хочу вам кое-что показать. Мне вдруг стало совсем не до издевок.

Сарай, к которому Йен привел меня, стоял в пятидесяти шагах от дома. От земли исходил густой дурманный дух, мои тапочки промокли, пока мы шли по росистой траве. Как ни странно, увлажнились у меня почему-то не только ступни.

Йен открыл дверь и кивком пригласил меня войти. Сердце мое затрепетало, охваченное смутными предчувствиями чего-то необычного. Бывать в сенных сараях мне уже давно не доводилось, в последний раз я была именно в этом сарае вместе с Бриджем Уилкинсом и Моррисом, когда училась в средней школе. Тогда с Бриджем мы помогали Морису ремонтировать это обветшавшее строение. Моя роль заключалась в том, чтобы подавать Бриджу инструменты и следить, чтобы Моррис не слишком переутомлялся – он уже тогда был очень слаб.

Войдя в сарай, я замерла, пораженная произошедшими в нем изменениями. Прелая солома и всяческий хлам, хранившийся там многие годы, были убраны. Цементный пол чисто вымыт, рядом с механической пилой аккуратно сложены свежераспиленные доски. Поодаль стояли козлы, возле дальней стены, темной и ненадежной, высились новые подпорки.

Прочитав изумление на моем лице, Йен пояснил:

– Мой дядя был плотником. Он кое-чему меня научил. Вот я и решил помочь Бриджу Уилкинсу. Но одному мне здесь со всем не справиться. Мне потребуется помощь.

С этими словами он ухмыльнулся, взял с поленницы пояс с инструментами и молча надел его на меня.

– Мой отец любил повторять, что ничто так не просветляет сознание, как физический труд.

– Он, очевидно, был мудрым человеком, – сказала я.

– Да, – подтвердил Йен.

У меня перехватило дыхание, а сердце заколотилось так, что никаких сомнений в том, что я втрескалась в этого человека, не оставалось. Только этого мне не хватало!

– Ну, с чего начнем? – бодрым голосом спросила я у Йена, положив руки на пояс.

Мы прервали работу только в полдень. Угрызений совести в связи с отлыниванием от помощи моим «барышням» в магазине я не испытывала и поэтому с удовольствием осталась с Йеном. С каждым новым гвоздем, который я вколачивала в стену сарая, настроение у меня заметно улучшалось. Поставив еще несколько подпорок у восточной стены, мы, грязные и мокрые от пота, вернулись в дом, чтобы умыться и переодеться.

Йен вручил мне чистый тренировочный костюм и майку и отправил в душевую, находившуюся на втором этаже напротив спальни, а сам отправился на кухню готовить еду. Приятно удивленная непривычной заботой обо мне мужчины, я поднялась на второй этаж и, миновав коридор, стены которого были сплошь заклеены выцветшими семейными фотографиями с хорошо знакомыми мне лицами давно умерших людей, стала с наслаждением мыться.

Спустя четверть часа, чувствуя себя значительно увереннее и бодрее, я сбежала по ступенькам, бросила узелок с грязным бельем у входной двери, стянула влажные волосы на затылке в хвостик и зашла на кухню, где очень вкусно пахло.

Йен что-то мыл в раковине. Прочитав на его переднике надпись «Не сори на бабушкиной кухне!», я рассмеялась: мне представилось, как Труди стоит в этом же переднике, окруженная своими внуками, пришедшими поздравить ее со столетним юбилеем, и принимает от них подарки.

На столе уже стояли две тарелки с сосисками, вареными яйцами и гренками, рядом с ними – два высоких бокала с апельсиновым соком. Я села и положила салфетку на колени.

– У меня уже текут слюнки, – сказала я, вонзая вилку в сосиску. – Просто умираю от голода.

– Ешьте на здоровье, – сказал Йен, снимая фартук. – Я быстренько приму душ и вернусь.

Уплетая за обе щеки, я молча кивнула и проводила его взглядом. Заморив червячка и выпив соку, я откинулась на стуле и оглядела кухню. Овощи и фрукты на выцветших обоях выглядели так, словно сошли с газетных картинок девятнадцатого века. На полочках, подвешенных к стенке, красовались разрисованные тарелочки, забавные фарфоровые статуэтки и деревянные фигурки собачек и кошечек. Наверняка Труди помнила, кто и по какому случаю подарил ей ту или иную безделицу.

Дверь распахнулась, и в кухню вошел Йен. С влажными после душа волосами и веселой улыбкой, он был просто неотразим. Я улыбнулась, насадила сосиску на вилку и отправила ее в рот. Йен последовал моему примеру. Похоже, мы стали понимать друг друга без слов.

– Порция!

Я открыла глаза. Солнце еще не село. На часах было 4:38. Йен привез меня домой около часа дня. И едва я добрела до кровати, как тотчас же уснула. Подняв голову, я посмотрела направо, откуда прозвучал голос.

Возле моей кровати стояла Бев, с руками, скрещенными на груди, и лицом, преисполненным светлой печали. Насторожившись, я стала лихорадочно пытаться проснуться окончательно и вспомнить нечто очень важное, о чем мне следовало срочно у нее спросить.

Но туман в моей голове не спешил рассеяться, и колесики в ней вертелись чересчур медленно.

– Привет, – просипела я, облокотившись на матрац, и потерла костяшками пальцев глаза, надеясь ускорить этим работу своих серых клеточек.

– Мэгс еще не вернулась из «Пейдж», – сказала Бев. – Где тебя черти носили все утро? Я специально пришла домой пораньше, чтобы предупредить тебя, что Мэгс на тебя сердита.

– Неужели? Это почему же?

Я вдруг вспомнила о Джеке и, страшно разозлившись, села на кровати, чтобы Бев не могла глядеть на меня сверху вниз с укором, словно я в чем-то провинилась.

Бабуля поджала губы, прищурилась и скрипучим голосом промолвила:

– Как ты посмела сбежать спозаранку из дома, даже не предупредив нас! Бедняжка Мэгс вся извелась! Мы все изрядно поволновались. Разве воспитанные девушки так поступают?

– Если бы Мэгс соизволила нормально поговорить со мной вчера вечером, ничего бы не было, – сказала я, вставая с постели, чтобы хоть немного отдалиться от Бев, способной парализовать меня одним своим присутствием, не говоря уже о взгляде, особенно когда она злилась, как сейчас. Мне удалось отойти от нее на шаг, но я чувствовала, что спина у меня вот-вот задымится.

– Тебе пора повзрослеть! – продолжала выговаривать мне она. – А не выкидывать номера, подобно избалованной девчонке.

– Ей следовало меня предупредить! – огрызнулась я.

– О чем предупредить? – Бев стояла, уперев руки в бока.

– О том, что она разыскала Джека. И что он собирается сюда приехать! – вскричала я.

Бев укоризненно покачала головой:

– Это с какой же стати она должна тебя предупреждать?

– Ты шутишь? – Я вытаращила на нее глаза. – Он же мой отец!

– А тебе не приходило в голову, деточка, что его приезд вовсе не связан с твоим посещением Трули?

– Это как так? – Я растерянно всплеснула руками. – Но в таком случае зачем Мэгс нужно было заманивать меня сюда? Для чего она наплела мне небылицы о своей больной спине? Ради того, чтобы я переспала с англичанином? Я требую немедленных объяснений, Бев!

– Успокойся, Порция, и послушай, что я тебе скажу, – понизив голос, серьезно проговорила она. – Мама любит тебя. Она всегда тебя любила и старалась вырастить тебя здоровой, умной и счастливой. Атеперь ей пора позаботиться о себе. Поэтому перестань капризничать и начни к ней относиться, как и подобает взрослой разумной женщине.

– Я всегда хорошо к ней относилась – как к своей подруге, – сказала я, с трудом сдерживая гнев. – Но не пора ли ей наконец стать не подругой, а матерью?

Воздух в комнате словно бы сгустился. Мы с Бев с ненавистью уставились друг на друга. И впервые в жизни она первой отвела взгляд, а спустя мгновение вышла, хлопнув дверью. Оставшись одна, я еще долго гадала, что же происходит.

– Ты права, – сказала Мэгс, глядя на свои пальцы, которыми она постукивала по краю стола. – Мне следовало все тебе рассказать.

Сидевшие по обе стороны от нее Бев и Вера обменялись выразительными взглядами и поджали губы.

Я недоуменно взглянула на Веру. Но лицо ее оставалось непроницаемым, а взгляд был устремлен куда-то поверх левого плеча Бев, которая, в свою очередь, всячески выражала сочувствие и поддержку Мэгс.

– Я требую, чтобы мне наконец объяснили, что происходит! – звенящим голосом выкрикнула я.

Мэгс тяжело вздохнула, Бев успокаивающе положила ей на руку ладонь и покачала головой.

– Я не могу, – прошептала Мэгс.

– Какого черта? – разозлилась я. – Раньше вы ничего от меня не скрывали.

– Ты должна мне верить, – твердо сказала Мэгс. – Для меня это очень важно.

– И когда же, интересно, вы собирались предупредить меня о его предстоящем визите? – с дрожью в голосе спросила я. – Когда я, придя домой, увидела бы его на веранде пьющим лимонад? Ну что молчите, словно воды в рот набрали?

– Мы рассчитывали, что он приедет сюда в сентябре, – неохотно проговорила Мэгс.

Мне вспомнилась дата – 22 августа, – обведенная красным карандашом в моем календаре, и в груди у меня похолодело. Собравшись с духом, я спросила:

– И чья же это была идея? Его или ваша?

Мэгс молчала. Я откинулась на спинку стула, почувствовав боль в груди. Мэгс побледнела и прошептала:

– Я ничего не могу тебе сказать. Потерпи немного!

– Да что происходит, черт бы вас всех побрал! – вскричала я, окончательно потеряв самообладание.

Бев укоризненно покачала головой, вновь призывая меня повзрослеть и выказывать своей матери дружелюбие.

– Ну ладно! – прошипела я, отвернувшись. – Тогда я пошла собирать саквояж.

– Но ты же не собираешься вернуться в Сиракьюс? – истерически взвизгнула Мэгс.

– Нет, – ответила я ледяным тоном. – Туда я вернуться не смогу, моя квартира сдана. Но и с вами я больше оставаться не желаю. Я поселюсь на втором этаже «Пейдж».

Бев шлепнула по столу ладонями и уставилась на Мэгс.

Та заморгала, готовая разрыдаться.

Вера сосредоточенно глядела в одну точку поверх ее плеча.

– По-моему, это неплохая идея, – сказала Бев.

Я обмерла. Неплохая идея? Никто из «барышень» не смотрел мне в глаза. Но никто и не отговаривал меня. Хотя иной раз даже невинная просьба налить мне стакан апельсинового сока вызывала бурную семейную дискуссию о пользе этого напитка. Так отчего же все они внезапно притихли, как только я заявила, что намерена перебраться в жилое помещение над торговым залом нашего книжного магазина?

– В чем дело? – спросила я. – Что вы скрываете от меня?

Ответом мне была тишина. На мгновение у меня возникла мысль отказаться от своего намерения, не дразнить гусей и не ворошить осиное гнездо. Но, как известно, норовистую кобылу не остановить, если ей под хвост попала шлея. Закусив удила, я встала и покинула кухню, обронив на ходу:

– Пошла собирать саквояж.

Дверь подалась с громким скрипом. Я вошла в просторную столовую, из которой одна дверь вела в спальню, а другая – в ванную. Дубовый пол был покрыт слоем пыли, как и все прочие поверхности: окна, стойка, отделяющая жилое помещение от кухонного закутка, голая громадная кровать, занимавшая добрую половину спальни, комод. Войдя в кухоньку, я отвернула вентиль под раковиной, затем повернула ручку крана – и, к моей огромной радости, из него с натужным рычанием и громким фырканьем сперва брызнула, а потом и полилась тугой струей вода. Дождавшись, пока она из ржавой стала прозрачной, я выключила воду, окинула взглядом свое новое жилище и удовлетворенно произнесла:

– О'кей. Все, кажется, нормально. По крайней мере на первый взгляд.

Я поставила на пол саквояж, открыла его и стала извлекать постельные принадлежности, захваченные из Дома. Под ними лежала книга Йена с памятной надписью, которую он сделал, пока я принимала душ. Сама я ее еще не читала, поэтому с замирающим сердцем открыла книгу и взглянула на титульный лист, где рукой автора было написано следующее:

«Рад был убедиться, что вы способны действовать решительно и целеустремленно. Надеюсь, что вы не собьетесь с избранного курса. Йен».

Улыбнувшись, я закрыла книгу, положила ее на пе регородку и прошла из кухни в спальню. Силы мои были на исходе, все хлопоты по благоустройству своего нового жилища я решила отложить до утра. А сейчас мне требовалось хорошенько выспаться.

Открыв глаза, я буквально обмерла с перепугу: в столовой кто-то хозяйничал. Я порылась в саквояже, достала очки, водрузила их на нос, рывком вскочила с кровати и направилась в соседнюю комнату.

– Вера! – воскликнула я. – Что ты здесь делаешь в такую рань? Который час?

– Половина восьмого, дорогая, – сказала Вера, продолжая набивать холодильник продуктами, целая гора которых возвышалась на кухонной стойке. В кастрюльке на плите булькала вода, там варились яйца.

– Зачем ты все это делаешь, Вера? Я и сама бы здесь управилась! – сказала я, сев на стул за холодильником, чтобы не мешать ей готовить завтрак.

Вера с улыбкой поставила передо мной чашку с горячим ароматным кофе.

– Пей! – сказала она. – Я стараюсь вовсе не ради тебя. Мне нужна твоя помощь в магазине.

– А чем, хотелось бы мне знать, занята Мэгс? – спросила я.

Вера засунула под раковину последнюю пустую упаковку, взглянула на кипящую воду в кастрюльке, но ничего не ответила.

– Я тебя не понимаю, Вера! – сказала я, теряя терпение. – Ты же умышленно проболталась Бьюджи о Джеке, чтобы она передала эту новость мне. Так что выкладывай все без утайки.

Вера сделала страдальческое лицо. Но я на эту уловку не попалась и продолжала добиваться своего.

– Так что сказали тебе обо мне карты? – спросила я, сделав глоток кофе.

– Можешь издеваться надо мной, Порция, если тебе доставляет это удовольствие. Но карты Таро еще ни разу не солгали! – заявила Вера, не глядя в мою сторону. Руки у нее задрожали.

– Мне кажется, что Бридж Уилкинс мог бы к этому кое-что добавить, – язвительно сказала я.

Вера выпрямилась и сняла кастрюльку с яйцами с конфорки. Выложив яйца на тарелку, она пододвинула мне солонку и гренки, повернулась ко мне спиной и направилась к двери.

– Вера! – окликнула я ее.

– Я подожду тебя внизу, – бросила она через плечо и вышла.

Обескураженная, я скользнула остекленелым взглядом по яйцам, допила кофе и отправилась принимать душ.