Ульгычан, или хроника турпохода

- Стартовал на форсаже. Бросил своих. Побегают теперь гады...

Мы сворачиваем в боковое ущелье. Здесь не так голо: склоны густо поросли кедрачом. Ветра нет, затишек, поэтому на солнце становится жарко. Впереди безвольно мотается из стороны в сторону лохматая Сережкина голова. Лэлса, который идет, опираясь на мой локоть, уже не кажется невесомым. С валуна на валун, с валуна на подушку ягеля - она едет под ногой, с подушки ягеля - на огромную, вставшую дыбом каменную плиту, снова на валун, снова на скользкий мох... Вверх, вверх, вверх...

- Жилье!

Крохотная, почти до самой крыши врытая в землю избушка-зимовье. И как только Галка ее углядела? Впрочем, шеф нас сюда и вел, наверное.

- Ждите здесь, я пойду посмотрю, - командует ИФ, мы без сил валимся на мох.

Минут через пять:

- Заходите! Свободно.

Отклеиваюсь от земли, поднимаю за плечи Лэлсу: он как лег лицом вниз, так и не шевелится. В зимовье - грязноватый земляной пол, мутное окошечко, печь-буржуйка из металлической бочки, вдоль дальней стены единственной комнаты - сплошные нары из жердей. Холодно, сыро, затхло, люди здесь, похоже, давненько не бывали. Но под нарами - две банки тушенки "Великая стена", одна - сгущенки с сахаром, трехлитровая стеклянная банка с гречневой крупой; пакеты с окаменелой солью и сахарным песком. Там же - большой рулон пенополиуретановых ковриков.

Мы с Галкой разворачиваем их, устраиваем лежку для Сереги. Укладываем его, укутываем спальниками.

Схватил меня за руку:

- Галь, не уходи!

- Сереж, пусти, я не Галя.

- Не уходи!

Приходится силой разжимать его пальцы. У Галки по щекам нескончаемым потоком текут слезы:

- Лэлса, ну ты же можешь! Сделай что-нибудь.

- Я сделал все, что мог. Он не умер. И не умрет в ближайшее время. Большего я сделать не могу. Если бы пробиться в аппаратную... Там медблок, за полдня поставили бы твоего мужа на ноги.

- Но там же пираты!

- Вряд ли. Все, кто там был, наверняка улетели. А остальные - влипли возле той будки. Даже если они живы, в аппаратную не сунутся. Я сейчас чуть-чуть отдохну и пойду туда. Кто со мной?

Ладка, конечно, в первых рядах добровольцев, нет на нее угомона.

- Вдвоем и пойдем.

- Нет. Нужно три человека, чтобы отключить установку. Дурацкая система, традиция СБИ.

- Тогда, значит, я пойду с вами, - как со стороны слышу я свой голос.

Мы сидим с Лэлсой на одной табуретке, спина к спине. Сидячее положение кажется слишком вертикальным, но остатки совести не позволяют мне примоститься рядом с Серегой.

- Я бы предпочла компанию ИФ: на случай, если там еще остались пираты, - сурово глядя мне в глаза, заявляет Ладка.

- А если с вами что-то случиться, мы с Галкой останемся с раненным Сережкой? Пусть ИФ остается. Тогда они хоть с голода не помрут: ИФ охотиться умеет.

Ладкин взгляд блуждает по зимовью: по неопрятным стенам, по шмоткам, наспех вывороченным из рюкзаков, по нашим лицам. Лэлса молчит, Галка беззвучно плачет над потерявшим сознание мужем, ИФ куда-то вышел.

- Ладно. Я так понимаю, ты хочешь попасть туда раньше пиратов? Тогда пошли. Поднимайся.

- Сейчас.

Несколько секунд мы с Лэлсой собираемся с силами, чтобы встать с табуретки. Вот так: встали, взяли бластеры, пошли.

Далеко справа поднимается к небу султан чадного дыма: там догорает КПП. Спускаемся к дороге, перебегаем ее и идем по другой стороне: там вроде бы можно обойти КПП незаметно. Правда отсюда, издалека, ничего живого там не видно, но лучше не рисковать. Подходим к тому месту, где, кажется, была граница, и дальше ползем по-пластунски, не поднимая голов. Для перестраховки проползаем, наверное, лишних метров тридцать, но лучше перебдеть: вход в совмещенное время, в отличие от выхода, точно не определяется...

Часа через полтора после того, как покинули зимовье, мы у цели. Перед нами ровненькая, без особых примет скальная стенка возле самой дороги.

- Точно здесь?

- Здесь. Дальше я пока пойду один. Если в течение часа не вернусь, значит не вернусь вовсе, уходите. И сейчас - держитесь подальше: хотя бы вон у тех кустов.

- Лэлса!.. - мне почему-то очень тревожно: хочется сказать, чтобы он не ходил туда, но нет ведь другого способа прекратить все это безобразие, и Серега нуждается в срочной медицинской помощи. - Будь осторожен, пожалуйста.

Он улыбается бледной тенью прежней улыбки. Лицо - как у последнего лагерного доходяги. А глаза почему-то светятся изнутри. Кто сказал, что черные глаза не могут светиться? Непонятно мне, с чего это вдруг беспросветная, беззвездная тьма так резко сменилась великолепием ясной августовской ночи. Мало того: я вовсе не уверена, что эта перемена - к лучшему...

- Лэлса, ты еле живой. Может, тебе отдохнуть надо? Опасно соваться туда в таком состоянии. Давай посидим, передохнем, у меня еще два сухаря и конфета в заначке, - Ладка лезет в карман куртки.

Лэлса берет конфету и один сухарь, благодарит, но от передышки отказывается:

- Я обязательно посижу и отдохну - пока вы будете отходить на безопасное расстояние. Время не терпит. Идите, махнете мне оттуда рукой.

Ладка, подумав, отдает ему второй сухарь.

Поднимаемся на противоположный склон, даем отмашку Лэлсе. Он встает, машет нам в ответ. Делает несколько шагов к скале и вдруг бесследно растворяется в ней - как кусочек сахара в чашке с чаем. "Это ничего, это так надо," - уговариваю я себя. Силовая защита, она же - маскировка. Сейчас Лэлса отключит защиту, мы увидим в скале ворота: нужно сразу начинать спускаться вниз. Лэлса встретит нас у ворот, проведет вовнутрь...

Что-то долго его нет. Мы сидим под кустами: ноги не держат. Ждем. Молчим. Тишина такая, что даже звенит в ушах. Время идет, и я начинаю задремывать. Безветренный затишек, тепло, на ковре опавших листьев мягко...

- Не спи, замерзнешь, - теребит меня Ладка.

- Глаза слипаются, хоть спички вставляй!

И снова молчим. Прошло минут двадцать, до контрольного срока еще далеко. Отчаянно борюсь со сном.

Гул и содрогание земли. Мы, ничего не понимая, вскакиваем, и тут же другой, более сильный толчок швыряет нас наземь. Пятидесятиметровая скала, скрывавшая аппаратную, рушится на наших глазах с гулом и грохотом. Это длится... Минуты? Секунды?

Снова тишина, только медленно оседает гранитная пыль, и я слышу свой крик:

- Лэлса! Лэлса!

Ладка вскакивает и бежит к завалу, начисто перегородившему дорогу. Я - за ней. По каменному крошеву, по обломкам - туда, где Лэлса вошел в скалу, но места не узнать... Ломая ногти, раздирая в кровь ладони, мы начали расчищать завал: остервенело, молча ворочали неподъемные камни.

- Помоги, - Ладка уперлась плечом в каменную плиту, раза в полтора больше ее роста, наклонно торчащую из мелкой осыпи. Первое слово, произнесенное за все время после взрыва.

- Подожди, возьмусь поудобнее...

Мы встретились глазами, и разом выпрямились, бессильно опустив руки. Я с трудом выговорила, давясь кашлем от пыли:

- Без экскаватора здесь делать нечего... Лэлса... Помнишь, он говорил, что есть запасной выход наверху? Может попробуем подняться и посмотреть?

Ладка как-то странно озирается вокруг:

- Я помню, он говорил, что там, внутри - реактор, который надо заглушить. Интересно, сколько здесь рентген?

До меня не сразу дошло, о чем она: я стояла, разглядывала образовавшуюся осыпь и свежий обрыв на самом верху, думая, как туда лучше влезть.

- Сматываемся отсюда, быстро! Лэлсе, боюсь, уже ничем не поможешь. Массаракш, массаракш и массаракш! Не стой столбом, пошли на старую стоянку... Пойдем по дороге - я хочу найти труп Чинхара. Вдруг у него был с собой еще один биостимулятор...

Я ответила, уже на ходу:

- На фига ему, он эдэлсэрэнец, да и по легенде - начальник лагеря...

- Что мы знаем про его легенду! Даже Лэлса...

- Лэлса ненавидел подземелья, как чувствовал. Помнишь, он рассказывал, как на Марсе мечтал умереть под открытым небом?

- Заткнись! Иначе я и тебя сейчас пришибу! - Ладка судорожно всхлипывает, на ходу, рукавом, размазывает по лицу злые слезы пополам с пылью. - Дело сделаем - потом будем горевать...

Трупа Чинхара нет. Две оплавленные воронки от попадания наших зарядов, и больше ничего: ни капельки крови, ни обрывка одежды.

- Только не говори мне, что его разнесло на молекулы! - возмущенно восклицает Ладка.

- Слушай, может пираты запихнули его в 49-й год? Сейчас, когда аппаратную взорвали, установка отключилась, и он остался там...

- Мей би, мей би, пробабли, пробабли... Оль, а ведь эта сволочь говорила, что установка никому не достанется. Ни нам, ни пиратам. Он сказал это перед тем, как кинуться бежать. Я слышала, и Лэлса слышал, да все слышали, кроме вас с Галкой.

- Думаешь, взрыв он подстроил?

- Откуда я знаю! Могли и пираты, которые улетели - для своих же. Хрен чего поймешь в этом гадючнике.

- Лад, а тебе не кажется, что те пираты, которых мы перебили, вели себя как последние кретины? Чтобы профессионалы позволили себя так легко уделать...

- Кажется.

- Странно все. Вот, к примеру, Чинхар: на хрена он вообще нам в руки дался? Мог бы сразу раскидать по кустам. А он зачем-то позволил наручники на себя надеть, и только потом побежал.

Идя к стоянке, мы обсуждали два варианта действий Чинхара: дилетантский и профи. Первый: он сперва растерялся, не знал, что делать. Придумал, собрался с силами и рванул. Второй: ему нужно было посмотреть на нас, понять, что мы из себя представляем и, возможно, "слить" нам какую-то информацию. Может быть - предупредить Лэлсу, чтобы тот не совался в аппаратную? А тот не понял? Или не поверил?

- Что хочешь делай, но не верю я, что мы его убили. Дерьмо так просто не тонет, - убежденно говорит Ладка.

- То есть как?

- Боюсь, он просто-напросто отвел нам глаза. Если этот гад мог неделями изображать другого человека, то такое ему - раз плюнуть. Нам всем только померещилось, что Андрей его подстрелил. А потом такая кутерьма началась, что никому в голову не пришло посмотреть. Мало того, я уверена: это он внушил Андрею идти к поселку. Иначе никак не объяснишь, зачем его туда понесло.

"Так вот, значит, как? Не-на-ви-жу!"

Ни за что не буду напоминать Ладке, что именно она настаивала на ловле Чинхара. Серега-то был прав, когда не хотел принимать участие в этой дурацкой затее. Но все мы задним умом крепки...

- Лад, а что с твоей тетрадью, которая оказалась в портфеле?

- Не знаю, я туда толком не заглядывала. Раскрыла на первой странице, убедилась, что это она, и все. Блин! Там ведь могло быть что-то важное. Единственная бумага из нашего времени, которую мы у него нашли!

Ладка грязно ругается - на свою недогадливость.

- Перестань! Посли гибели Андрея мы все были в невменяемом состоянии.

- Ага! И из-за этого, возможно, погиб Лэлса.

Сворачиваем с дороги, поднимаемся на гребень. Ульгычан перед нами как на ладони: пустой, мертвый, заброшенный. Наконец-то! 1949 год отдельно, мы отдельно. Но радости нет: такая тоска, что хоть волком вой.

На стоянке все как было. Дрова, правда, исчезли: за сорок с лишним лет сгнили, видать, без следа. Старательно упакованные вещи - целы, для них-то прошло всего несколько часов. Ладка бродит возле места, где был костер, наклоняется, что-то вытаскивает из расщелины между валунами. Хрупкая, невесомая, серебристая от времени деревянная фигурка: Лэлсин зверек. Цел каким-то чудом! Ладка застыла, повернувшись лицом к солнцу, и что-то беззвучно шепчет.

Увязываю кое-какое барахло в два тюка, чтобы можно было нести:

- Пошли?

- Да, - она отвечает странным, не своим голосом. - Пошли быстрей.

Третий раз идем по тропе вдоль ручья: КПП бояться больше нечего, а на уцелевших пиратов можно нарваться где угодно... Сворачиваю с тропы, перепрыгиваю ручей. Могила Андрея цела: только камни затянуло мхом, так что надпись сделалась едва различимой. Хорошее, укромное место мы тогда нашли с Лэлсой...

Лезем наверх. Ноги подгибаются от усталости и зверски болят.

- Лад, если мы нахватались радиации, когда это проявится?

- Если большая доза - сегодня же.

КПП провалился в тартарары, то есть в свое время. Но разбитый глайдер на месте. Пиратов рядом с ним не видно: ни живых, ни мертвых. Ладка забирается в кабину, возится там несколько минут, вылезает с какой-то штуковиной в руках. Круглая металлическая пластина. На ней, на черном фоне - кровавого цвета круг в окружении стилизованных языков красно-оранжевого пламени. Мрачно, красиво, похоже на эмблему или герб.

- Зачем тебе?

- Вещдок, - криво усмехается. - Для гражданина следователя.

Мы ввалились в зимовье совершенно без сил. Плюхнулись вдвоем на одну табуретку, как давеча я и Лэлса. Выглядели мы, должно быть, впечатляюще, да и взрыва они не могли не слышать. Галка смотрела на нас с откровенным испугом, а выражение глаз ИФ мне сразу очень не понравилось. Пустые какие-то были глаза...

В печке весело пылал огонь. Нас дожидались две полные миски гречневой каши с тушенкой, которую Галка сварила в наше отсутствие, но кусок не лез в горло - несмотря на зверский голод. Куда лучше - кипяток с сахаром. Я судорожно сжала в руках кружку, чтобы хоть немного согреть окоченевшие пальцы, и медленно, растягивая удовольствие, глотала теплую сладкую воду.

ИФ и Галка присели на нары рядом со стонущим в забытьи Серегой: приготовились слушать. Молчали и ждали, что мы скажем. А у меня в голове вообще не осталось к этому моменту ни единой связной мысли. Молчание становилось невыносимым, когда Ладка, наконец, заговорила: глядя в пол, как нерадивый ученик у доски, медленно, с трудом отыскивая слова. Никто не прерывал ее.

- Ну вот и все. Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться, - Ладка закончила свой невеселый рассказ.

Снова надолго повисло молчание, а потом ИФ встал с нар, подошел к Ладке, сгреб ее обеими руками за воротник и сказал - как пощечину отвесил:

- Это все из-за тебя. Две жизни ты сгубила. Самоуверенная дрянь! Дура!

Чего угодно мы ожидали, но не таких слов. Даже сказать на это было нечего. Зато ИФ было что сказать. Ладка узнала о себе очень много нового и интересного. Мне тоже досталось - за компанию.

Шеф обвинял мою подругу абсолютно во всех наших бедах и неприятностях. Но в основном его перемкнуло на Ладкином месте работы. Из услышанной ругани я поняла, что ИФ люто ненавидит все и всяческие спецслужбы, любых их представителей, вообще все, что с ними связано. Такую позицию, наверное, можно понять, но...

- Надо было пристрелить тебя, как бешеную собаку, сразу бы весь бардак кончился!

- Попробуй!

"Господи! Что сейчас будет! Сейчас они перебьют друг друга, вернее Ладка убьет ИФ. Его ружье - вон, в углу стоит, а у нее уже бластер в руках, снятый с предохранителя, и палец на гашетке. ИФ получит заряд в пузо, да еще Сереге с Галкой за компанию достанется..."

Ладка не выстрелила. Она аккуратным, четким движением поставила бластер на предохранитель, перебросила за спину, вскочила и выбежала из зимовья. Все молчали, как оглушенные. В глазах ИФ медленно таяла остервенелая белесая муть. Интересно, он сам-то понял, что сейчас наговорил? Или совсем шиза скосила?..

Я тыкаюсь в один угол, в другой, что-то куда-то зачем-то перекладываю. Руки дрожат, в глазах все плывет от смертельной усталости, от горя, от нежданной, незаслуженной обиды. И растет тревога за всех нас - пока еще живых, но явно - дошедших до ручки, уже не способных четко соображать и принимать правильные решения. Уж если ИФ сломался... Хотя, возможно, именно ему эта история обошлась дороже всего...

Выхожу на улицу. Где Лада? Слава Богу, никуда не делась: сидит на камне под стенкой зимовья. Мокрые дорожки на чумазых щеках, пустой взгляд в пространство. Сажусь рядом, прижимаюсь к ней, пытаюсь найти какие-то ласковые, утешительные слова. Она снова начинает плакать. Я бы сама с удовольствием разревелась за компанию, но не могу: слез нет.

Шорох в кустах стланика, еще один, еще - чуть дальше. Я вскидываю голову, прислушиваясь, Ладка перестает плакать и хватается за оружие. Но никого нет, пусто: ни зверя, ни птицы, ни человека. Нет и ветра, чтобы качать зеленые пушистые ветки. Они шуршат сами собой. Кажется, утром с этого места не было видно противоположный склон долины, а сейчас - видно.

- Ложится!

Мы обе - девушки начитанные: знаем, что это значит.

- Надо идти в "цивилизацию" за подмогой. Чем скорее, тем лучше.

Ладка кое-как вытирает слезы и ныряет в зимовье. Идет прямиком к рюкзакам, начинает спешно паковаться.

- Далеко собралась? - кажется, или взгляд нашего шефа стал немного более осмысленным? Пар он спустил...

- Стланик ложится. Пойдем за помощью.

ИФ смотрит на Ладку так, будто видит ее впервые.

- И далеко вы уйдете, интересно?

- Дайте карту.

- Держи.

- Мы сейчас вот здесь, так? Вот озеро, вот дорога, вот развалины. А вот, наверное, наша избушка. Идти нам сюда, - Ладка показывает на карте Ржавый ручей, - или сюда, - тычет пальцем в метеостанцию.

- Правильно. А дойдете? Или лучше вас здесь оставить, а самому пойти?

- Надо, значит дойдем.

- Игорь Федорович, не уходите, - это Галка.

ИФ тяжело, по стариковски вздыхает:

- Лада... Я должен просить у тебя прощения. Все, что я наговорил - плюнь и забудь. Если сможешь... Вся эта история...

Тишина. Я знаю, что Ладка никогда не забудет и не простит. Но она вся уже - во власти предстоящего пути. Пути, который обещает быть нечеловечески трудным.

- Мы обязательно дойдем, - уговаривает она себя, а вовсе не ИФ.

К шефу, кажется, начала возвращаться обычная рассудительность, сделавшая ему славу одного из лучших туристических гидов Магадана:

- Я не сомневаюсь, что вы будете идти и даже ползти до последнего. Но выход на перевал Косой Зуб вы проищите до Нового года. Снизу перевал не видно, ориентиров могло не остаться... А долина Ржавого ручья - топь. Вы там тропинки не найдете, ее там, как таковой, и нет. На метеостанцию дорога простая, но вчетверо длиннее. Я мог бы за трое суток обернуться: туда и обратно, а вы...

- Игорь Федорович, не уходите, - как заведенная твердит Галка.

Я представила ситуацию: ИФ уходит, а мы здесь остаемся. Три девчонки при тяжело раненном Сережке. А где-то поблизости, возможно, бродят недобитые пираты, Чинхар тот же... Кстати, обязательно надо напомнить Ладке про тетрадь!

- Хорошо, я останусь здесь. Но если вы не дойдете...

- Мы знаем, - прерывает его Ладка. - Тогда всем кранты. Через час - выходим.

- Не через час. Сначала вы нормально поедите и хотя бы несколько часов поспите в тепле. Не надо повторять ошибку Лэлсы. Лада, не спорь, пожалуйста! Какое-то время вы еще продержитесь на ногах, но далеко не уйдете, потом все равно придется останавливаться. Костра из-за пиратов лучше не разжигать, в палатку вы не полезете - побоитесь. Итого: холодная ночевка, к утру наверняка будет минус.

Он был прав. Ладка немного повозражала - для порядку. Мы запихнули в себя остатки гречки и легли. Мне было очень худо. Болела голова, будто стиснутая стальным обручем. Озноб пробирал до костей, хотя в избушке к этому времени натопили, как в бане. Я лежала на спине, бездумно глядя вверх сквозь полуприкрытые веки. Убогий интерьер зимовья, скупо освещенный отблесками пламени из печи, плыл и колыхался, нары покачивались подо мной как лодка на воде...

- Ольга, вставай!

Сколько времени прошло? Мне показалось - несколько секунд, а на самом деле - часов пять. Сказать, чтобы я отдохнула... Но хуже не стало, значит радиации мы с Ладкой все-таки не хватили.

Завтрак - той же гречкой, только не с тушенкой, а с сахаром. ИФ сварил, Галка с Серегой спят.

- Лад, тетрадка!

- Массаракш, опять забыла!

- Может, нет там ничего?

Но там - есть:

"Здравствуй!

К сожалению, так и не знаю твоего имени, но это не важно. Ты хороший человек, это видно по стихам в твоей тетради. Они помогли мне скоротать две бессонные ночи. Некоторые из них заставили меня всерьез задуматься о вечном, другие - от души позабавили. Ты храбрая и умная. Как ты меня сразу раскусила! Я до сих пор пребываю в восхищении. Мне очень нравится, как ты держалась. Ты не поверишь, но мне будет очень жаль, если вас всех убьют. В любой момент это могут сделать другие пришельцы из космоса или ваши солдаты. Уходите скорее. Осторожно выходите на большую дорогу - в том месте, где вас чуть не поймали в первый раз. Идите смело до квадратного белого камня слева от дороги, его ни с чем не перепутаешь. Потом сворачивайте с дороги вправо, и осторожно, кустами вдоль реки, обходите КПП. Если повезет, вас даже не заметят. В семидесяти шагах за КПП заканчивается зона эксперимента, там вы уже будете в полной безопасности. Пришельцы вас преследовать не будут, им не до того. Уходите, не ждите ничего, и не пытайтесь вмешиваться. Только все испортите. Запомните: те, кто устроил все это - мне не друзья.

В завершение - хочу дополнить твою коллекцию стихов стихотворением вашего соотечественника, Анатолия Жигулина. Когда я прочитал это стихотворение в первый раз (очень далеко отсюда), оно подсказало мне, как жить дальше. С автором мы могли бы встретиться здесь, в Ульгычанском лагере, но не встретились, и это к лучшему. Вряд ли он подумал бы обо мне хорошо, и вряд ли посвятил бы мне стихи. Так что можешь считать, что подарок, который я тебе преподношу, краденый. Мне уже все равно.

Обложили, как волка, флажками,

И загнали в холодный овраг.

И зари желтоватое пламя

Отразилось на черных стволах.

Я, конечно, совсем не беспечен.

Жалко жизни и песни в былом.

Но удел мой прекрасен и вечен -

Все равно я пойду на пролом.

Вон и егерь застыл в карауле.

Вот и горечь последних минут.

Что мне пули? Обычные пули.

Эти пули меня не убьют."

Там, дальше, было еще что-то написано. Целых четыре страницы - но не по нашему. Совсем не по нашему, чужими, непонятными буквами... Теми же буквами, что Ладка видела на стене своей камеры в БУРе.

Странное послание. Странные стихи: хорошие и странные. Вот уж не ожидала от автора "Черных камней": книги сильной, но абсолютно посюсторонней. Две последние строчки - мой ровесник, любитель фэнтези мог бы написать. Так и видится оскаленная - ухмыляющаяся - волчья морда с умными, грустными и смелыми человеческими глазами. А где уж эдэлсэрэнец Чинхар это откопал...

- Ну, Чинхарюга, оборотень, не пожалею я на тебя самородного серебра! - в Ладкином голосе звучит лютая ненависть.

ИФ молча смотрит на огонь в печи. Текст, зачитанный Ладкой вслух, он никак не прокомментировал...

Четырнадцатый день

Сборы и проводы не были долгими. В неверном свете заходящей луны выходим на дорогу - дальше не собьемся и в темноте. Рассвет застал нас уже далеко от зимовья. Мы шли часов до трех дня, потом свернули с дороги и, не разжигая костра, устроили себе привал со сном: пленку, коврики и спальники несли с собой.

Спали по очереди. Под вечер поужинали сухарями с голубикой, запили водой из ручья и пошли дальше. Погода нас пока баловала, но чувствовалось, что это ненадолго. Днем бледное солнце едва пробивалось сквозь дымку, затянувшую все небо, вроде бы голубое, ясное, но какое-то слишком белесое. Сейчас над горами неистово полыхало холодное малиновое пламя заката. Мы были голодны, промерзли до костей и чувствовали себя совершенно разбитыми. Первые шаги новой ходовой ночи дались с невероятным трудом, а после первого часа ходьбы в сгущающихся сумерках возникло твердое чувство, что мы не движемся вперед, а топчемся на месте. Тогда я начала ругаться: сначала - мысленно, потом - вслух. И вдруг Ладка запела, на ходу переиначивая Щербакова:

"Ковыляют между сопок двое путников пешком.

То туристы с Ульгычана пробираются тайком",

- ее голос сорвался.

"Рюкзаки мы побросали, но гитару не сожгли,

Сорок восемь километров до жилья мы не дошли",

- подхватываю я, но песня все равно глохнет, потому что дыхания не хватает, а те слова, которые выдает "на гора" моя очумелая фантазия, вполне могут оказаться пророческими, не фиг их озвучивать:

"Ледяной бушует ветер, пыль морозная дрожит.

Посреди каньонов тесных пара бластеров лежит.

Ну а вам среди сугробов и костей не отыскать,

Будут вечно наши души между сопок ковылять"

Идем молча, не глядя друг на друга, сгибаясь в три погибели под совсем не тяжелыми, в сущности, рюкзаками, а тут еще оружие болтается на груди...

Пятнадцатый и шестнадцатый дни

Мы шли всю ночь и полдня. Потом снова была стоянка без костра. Погода практически не менялась, но становилось все холоднее. В воздухе время от времени начинали порхать белые мухи.

Следующим утром мы еще раз отдохнули, а потом распрощались с дорогой. Спускаясь с водораздела, она резко забирала вправо, вдоль реки с длинным, неудобозапоминаемым названием. Эта река нам знакома по пути туда. Выше по течению она очень живописна, а здесь совершенно изуродована человеком: тоже что-то добывали. Нам надо идти вдоль реки налево, переходить ее вброд и искать перевал, за которым метеостанция.

Сначала нас вели старые вездеходные колеи, но потом долина сузилась, и колеи ушли в воду. Неизвестные водители предпочли твердое и относительно ровное речное дно бесконечным скальным обрывам и осыпям по берегам. К сожалению, мы не могли последовать их примеру.

Пейзаж вокруг был совершенно безжизнен, хотя и не лишен своеобразной мрачной красоты. Источенный ветрами, водой и морозом серый гранит приобрел причудливые формы, похожие на скульптуры абстракционистов. Вот арка, вот словно бы чье-то лицо, вот окаменелые языки пламени... Отсутствие растительности придавало всему этому совершенно инопланетный оттенок.

Ориентироваться в таком месте довольно трудно: чуть-чуть другой ракурс - и все эти каменные фигуры неузнаваемо меняют свои очертания. А нам нужно было до темноты отыскать ручей, текущий с перевала. Кажется, напротив его устья, на верхушке каменной "балды" торчала брошенная буровая. Ее было хорошо видно с седловины перевала.

Буровая оказалась на месте: это к ней вел вездеходный след. Подниматься туда мы не стали. Перебрались по камням через реку - здесь она была уже достаточно мелкой - и пошли вверх по течению первого попавшегося притока. Меня, правда, мучили сомнения. Справа на склоне, если смотреть от перевала, был приметный камень: темнее других и похожий на сидящего медведя. Мы его с Галкой, помнится, за настоящего приняли, перепугались.

Посовещались с Ладкой, но ей казалось, что медвежий камень дальше.

- Может быть, подняться на гребень?

- Тебе охота лезть наверх? Давай пройдем еще немного, а там видно будет.

Идти, между тем, становилось все труднее: ущелье сузилось, отвесные скалы притиснули нас к самой воде.

- Вот за тем поворотом ущелье расширится, и будет твой "медведь".

Я не ответила, балансируя на скользком карнизе в полуметре над стремительно мчащейся ледяной водой. За поворотом скалы и правда расступились, но никакого "медведя" мы там не увидели. С десятиметрового уступа низвергался в крохотное, но, видимо, глубокое озерцо роскошный водопад. Шум его мы слышали давно. Это был тупик, дальше дороги не оказалось: только возвращаться или лезть наверх.

Промозглый холод пронизывал насквозь, сердце сжималось от чувства полной затерянности в этих бесконечных, пустых, холодных и совершенно чуждых человеку горах. Не они ли десять дней назад улыбались нам безоблачным синим небом, стелили под ноги драгоценный ковер разноцветных мхов, щедро одаривали ягодами, грибами и рыбой? Праздник окончился. Где те горы - будто из чудной сказки? Где те мы - полные сил, веселые, беспечные? Еще немного, и меня унесет ветром, как сухой лист...

Осторожно ступая по черной и глянцевой от сырости гранитной плите, Ладка спустилась к озерку: наполнить флягу. Потом зачерпнула воду горстью, выпила, размазала остатки по лицу.

- Оль, иди сюда!

- Я не хочу пить.

- Подойди! - ей приходилось кричать, чтобы перекрыть шум водопада.

Я нехотя спустилась к ней.

- Попробуй! - в голосе Ладки почти не было привычной хрипоты, и глаза странно лучились на исхудалом лице. - Здесь вода такая... Попробуй!

Я попробовала. Вода была холодной и необычайно вкусной. "Наверное, из-за водопада - как газировка", - подумала я и глянула вверх. Отвесной мрачной стеной громоздились гранитные глыбы. Сеялась белая водяная пыль. Тускло серело затянутое облаками небо. И на темном камне, возле стремительно летящей вниз воды, жарким пламенем горел одинокий кустик горного шиповника. Золотисто-оранжевые листья, тугие алые бусинки ягод. Все это отражалось в спокойной глубокой воде на середине озера.

Наверное, у меня от голода и усталости поехала крыша. Странная вода сделала свое дело, или что-то другое, но настроение подавленности внезапно сменилось радостной эйфорией. Я даже согрелась немного. Сказала убежденно, чувствуя как расцветает на моих губах счастливая безумная улыбка:

- Знаешь, Лад, здесь должны быть эльфы!

- Эльфы? Скорее орки. - неодобрительно хмыкнула моя подруга. - Или урки: беглые, - добавила она, подумав. - Пошли. Ты уже забыла, что мы заблудились?

Нет, я не забыла, но поймала себя на мысли, что уходить мне не хочется. Это место - оно было одновременно и сказочное, и до жути, до оторопи настоящее. Не лубок, не рекламная открытка. Сердце северных гор. Я сама была здесь - снова живая. Не злобный робот, способный только убивать. Не полубезумное от горя, потерявшее себя существо. Не эклектичная мозаика из этих двоих - и хрупких осколков меня, прежней. Казалось, задержись я здесь - непременно пойму что-то очень важное. Такое, что смогу, наконец, переплавить всю пережитую боль в доброту, силу и мудрость. Не знаю, как выразить словами...

Следующие несколько часов мы карабкались вверх по бесконечным каменным кручам: решили не возвращаться. Наверх выбрались запыхавшиеся и взмыленные, но все еще способные идти дальше. Посмотрели вокруг. Оказалось, что мы даже не так уж сильно сбились с пути. Седловина перевала отчетливо виднелась впереди, "медвежье" ущелье лежало под ногами слева. Теперь, когда все было ясно, мы решили не спускаться в ущелье, а идти траверсом, чтобы не терять высоты. Ладка оглянулась назад - и вдруг дернула меня за рукав:

- Смотри!

Далеко внизу, между почти не видимой в сгущающихся сумерках рекой и буровой вышкой-ориентиром поднималась к небу тоненькая, подсвеченная снизу огнем струечка дыма. Костер!

- Чего они там жгут? Там же дров нет? - ляпнула я первое, что пришло на ум.

- Давай спрячемся на всякий случай.

Мы нырнули в какую-то лощинку.

- Не нравится мне это! Кто бы это мог быть?

- Из чего они костер развели? - повторила я свой дурацкий вопрос.

- На буровой наверняка осталось какое-то дерево, вспомни Хибины. Но кто это?

- Может, такие же психи-туристы, как мы?

На рукав моей куртки села снежинка, потом - еще одна. Если бы не Ульгычан, мы бы уже были в Москве. Там сейчас тепло...

- Не нравится мне этот костер, - Ладка привела в действие прицел бластера. - Надо посмотреть получше.

Мы осторожно выползли из лощины, но и в прицел ничего толком не удалось разглядеть: ни в оптическом, ни в инфракрасном диапазоне. Неизвестные, кем бы они не были, разожгли огонь между огромными каменными глыбами, так что ничего не было видно. Вот и гадай: от чужих глаз прячутся, от ветра, или просто так, случайно у них получилось?

- А может, геологи какие-нибудь? Вот было бы здорово! Спустились бы вниз, связались по радио с "цивилизацией", вызвали вертолет...

- Геологи? У костра на голых камнях? Ни палатки, ни вездехода... Я туда не пойду. Идем на метеостанцию - и идем.

- Идем, - согласилась я, и мы пошли. Каменный гребень скрыл от нас злополучный костер.

Темнело. Снежинок в воздухе становилось все больше и больше. Ладка шла впереди, и я чувствовала, что вот-вот не выдержу заданного ей темпа, а позвать - не хватало дыхания. Наконец, я собралась с духом, прохрипела:

- Постой!

Ладка сделала по инерции еще несколько шагов и обернулась.

- Надо искать место для ночлега, а то мы или шею себе свернем, или опять заблудимся.

- А что его искать? Тут везде одинаково. Надо идти, пока можем.

На самом деле, я уже не могла. Лэлса, царствие ему небесное, здорово залечил мне ноги. Порванные мышцы, поврежденная пулей кость - не знаю, сколько бы я провалялась с этим в больнице в "цивилизации". А после часа его лечения я уже могла ходить. Остались струпья, как от обычных ссадин, и постоянная, но вполне терпимая ноющая боль. Терпимая, да! Зубы у вас когда-нибудь болели? Терпишь, терпишь - вроде ничего, а потом вдруг как полезешь на стенку...

Трое суток подряд мы ломились по горам: километров по сорок в день. Вроде бы это немного: теоретически. Средняя скорость пешехода по дороге - пять километров в час, по целине - три. Если идти часов по четырнадцать, как мы шли, можно пройти и в два раза больше, чем у нас получалось. Но это в теории. А на практике... Всю дорогу я шла с альпенштоком. Теперь я висела на нем и чувствовала, что не сделаю больше ни шагу. От невыносимой боли из глаз текли слезы.

- Ты что? А ну, пошли! - Ладке тогда меньше досталось, вскользь. Да и вообще она физически крепче меня.

- Не могу больше. Подожди.

- Да что с тобой? Шла же нормально? - в ее голосе - смесь раздражения и беспокойства.

- Ноги.

- А, понятно. Извини. Ты совсем идти не можешь?

- Не знаю. Кажется, да.

Впрочем, если бы даже и могла, это было уже не актуально. За те несколько минут, что мы стояли, воздух наполнился колючим сухим снегом, откуда-то сорвался ветер. Началась настоящая пурга, такая, что в нескольких шагах ничего не видно. Надо было что-то делать...

Слоистый гранит, из которого был сложен этот склон, выветрился не ровно, а гигантскими ступенями. Мы шли вдоль одной из них. Ощупью, едва ли не на четвереньках, мы поползли туда, где сквозь струи летящего снега смутно виднелась громада горы. Как и следовало ожидать, через несколько метров мы уткнулись в вертикальную стенку следующего уступа. Двинулись вдоль нее: в одном месте "ступенька" козырьком нависала сверху и могла бы послужить неплохой защитой от ветра, но под ней намело уже целый сугроб. Лучшего места для ночлега нам было все равно не найти. Ладка принялась расшвыривать ногами снег, а я опять повисла на альпенштоке: "Может быть, весной кто-нибудь и найдет наши трупы". Сырая одежда липла к телу ледяным пластырем, неодолимо клонило в сон. Даже боль в ногах отошла на второй план - забытье засасывало как омут. Мне было уже тепло и хорошо, даже сниться что-то начинало...

Я очнулась от того, что Ладка изо всех сил трясла меня за плечи.

- Что такое? Что случилось?

Она обматерила меня в пять этажей, сунула в руки фонарик:

- Свети! - и направила бластер в основание скалы.

Фонарик дрожал в моей руке, слабый луч дробился на падающих снежинках. Сквозь залепленные снегом ресницы все виднелось в каких-то радужных разводах. С трудом шевеля окоченевшими губами, я спросила:

- Что ты собираешься делать?

Ответом была очередная ругань. Ладка что-то старательно настраивала в оружии. Пальцы у нее тоже заледенели, не слушались, но она добилась, чего хотела. Зашипели остатки снега под скалой, потекла нам под ноги талая вода, заклубился пар. Потом мокрый темный камень посветлел, высыхая. Я ощутила на своем лице поток тепла. Ладка накаляла скалу до тех пор, пока та не стала шипеть от снега как нагретый утюг.

- Теперь надолго хватит, - резюмировала моя хитроумная спутница, отпуская гашетку и переводя все регуляторы обратно в боевой режим.

"Это не значит почти ничего, кроме того, что возможно, мы будем жить". Мы забрались под козырек, приникли к раскаленному камню. Надо было бы поберечь одежду: прожжем - новой взять негде, но слишком уж мы замерзли. Подсвечивая фонариком, по очереди оттирали друг другу обмороженные щеки, носы и подбородки. Потом кое-как растянули на двух альпенштоках кусок полиэтилена: вроде односкатной кровли, чтобы не наметало снег. Оставшиеся дыры "законопатили" ковриками. Получилась довольно уютная норка, самое комфортабельное наше жилье после выхода из зимовья. Мы разулись и сняли куртки. От мокрой одежды шел пар, оседал на пленке капельками влаги - пришлось сделать сверху дырку для вентиляции.

Снизу здорово припекало, все время приходилось ворочаться, и мы с удовольствием отогревали замерзшие бока и спины. Достали и по-братски разделили последние сухари, запили их водой из Ладкиной фляги - из того самого озера: вода была все такая же вкусная. У нас осталась еще найденная в зимовье банка сгущенки, но по обоюдному согласию решили ее пока не трогать.

Как ни удивительно, мы все еще были живы и даже имели шансы пережить эту ночь. Лишь бы пурга не затянулась надолго. Ладка предложила спать по очереди. Я согласилась при условии, что я - первая и заснула, по-моему, даже не дождавшись ответа. Когда она меня разбудила, было все так же темно, так же бушевала пурга. Полиэтилен прогнулся под тяжестью наметенного снега: там был уже целый сугроб. Камень еще хранил тепло, но было зябко - или меня знобило? Ладка уснула, пристроив голову мне на колени, а я сидела и таращилась в темноту. Осталась наедине с собой и сразу, под монотонные завывания вьюги, полезли в голову панически безнадежные мысли: "Завалит нас здесь так, что не выберемся. Сдохнем от голода, замерзнем, и никто никогда ничего не узнает". Потом как-то незаметно провалилась в сон, но сидеть было неудобно, ноги затекли и я проснулась. Стало немного светлее, или это только мерещилось? Все размышляла про тот костер в долине...

Семнадцатый день

Я думала, утро не наступит никогда, но ничто не длится вечно: кончилась и эта ночь. Медленно просочился в нашу нору серый рассвет. Надо было будить Ладку, потому что пурга, похоже, шла на убыль.

- Сейчас, сейчас встаю, - сказала Ладка, не открывая глаз, и потянула на голову спальник.

Минут через пять я повторила попытку.

- Сейчас.

Не скоро удалось добиться от нее более членораздельных ответов. Ладка долго зевала, терла глаза, очень не спеша вылезала из спальника. Я отогнула сверху смерзшийся полиэтилен, выглянула наружу. Кругом белели свежие сугробы, небо было все так же затянуто тучами, но снегопад прекратился. Завтрака сегодня не предвиделось: мы собрались и пошли.

К середине дня доковыляли до перевала, постоянно благодаря Бога, что вчера не спустились вниз: на склоне снега было гораздо меньше, чем на дне ущелья. Последнее время я часто Его благодарила. Например, за то, что мама засунула мне в рюкзак вязанную шапку и теплые варежки.

- Оль, смотри: Метеостанция!

- Почти дошли!

- Именно, что почти. Надо отметить выход на финишную прямую. Доставай сгущенку.

- Ага. Давай только уйдем с ветра.

Банка была торжественно водворена на большой плоский камень, Ладка полезла в рюкзак за топором, чтобы открыть ее - излюбленный туристский аттракцион. И вдруг вожделенная банка взорвалась как граната, верхушка камня почернела и оплавилась. Еще не понимая, что происходит, мы юркнули в какие-то щели между валунами.

Вот нас и достал наш "хвост". Конечно, это были пираты, Ардара. Я не знаю и вряд ли узнаю: им ли принадлежал тот костер в долине, как мы разошлись с ними по пути к перевалу, почему они не напали раньше. Возможно, они давно потеряли след, но зная направление, вычислили, куда мы идем, и решили ждать здесь. Они все правильно рассчитали. Дождались. Застали нас врасплох. И перебили бы... Почему их первый выстрел был таким? Кодекс чести не позволял стрелять врагу в спину? Или они думали, что мы растеряемся? Собрались поиграть в кошки-мышки?

"Мышь, загнанная в угол, как правило не сопротивляется - не верьте этому!" Мы заняли круговую оборону и стали ждать дальнейшего развития событий. Пиратам предстояло теперь либо подбираться к нам вплотную, чтобы достать парализующими зарядами, либо с безопасного расстояния обстреливать камни, за которыми мы засели. Они выбрали первое, и это было очередной ошибкой с их стороны.

Мелькнула на фоне снега черная фигурка. Я выстрелила, но промазала. Пират благополучно нырнул за камень. Но следующая его перебежка завершилась не столь удачно. В него самого я опять не попала. Но гигантский обломок скалы, зависший на склоне в неустойчивом равновесии, от попадания заряда опрокинулся и накрыл его. Перевал огласил душераздирающий вопль. Второго пирата подстрелила Ладка, он скатился по снегу куда-то вниз.

Мы не знали, сколько их. Посидели, подождали немного - тишина. Ладка надела свою шапку на булыжник, приподняла над нашим укрытием - никто не стрелял. Мы с опаской вылезли из-за валунов, не веря тишине, но на этот раз она не собиралась нас обманывать. Неужели все?

Мы осторожно подошли к тому пирату, которого придавило глыбой. Он был из племени "серолицых гигантов". Из-под камня виднелись только голова и плечи. Как ни странно, он был еще жив, хрипел, силился приподнять голову: лицо жутко искажено, глаза вылезли из орбит, зубы оскалены. Он с мольбой посмотрел на бластер в моих руках, но я не спешила прекратить его мучения. Ладка присела рядом с ним на корточки:

- Скажешь, падла, сколько вас - добьем. Нет - так подыхай. Заряд на тебя тратить...

Нам не было его жалко. Совсем. Сейчас, при воспоминании об этом эпизоде, меня корежит. А тогда я испытывала лишь абсолютно ледяную, трезвую и спокойную ненависть. Не как на дороге, после гибели Андрея, когда нас подхватило и понесло боевое безумие берсерков: гораздо хуже, страшнее. Потому что я вполне сознавала, что происходит. В частности, что должен чувствовать этот человек... Не совсем человек...

- Говори, сука!

Пират ничего не сказал. Не хотел, или не мог, или, возможно, вообще не понял вопроса. Кровь хлынула у него изо рта и ноздрей, он ткнулся лицом в снег и затих.

- Все, кончился, - Ладка перекрестилась: неожиданный жест.

Мы подобрали рюкзаки и, не оглядываясь, поковыляли прочь: вниз с перевала, туда, где ждал нас, совсем игрушечный на вид, оранжевый домик метеостанции.

У меня сохранилось очень мало воспоминаний о последних часах пути. Где на ногах, где на заду, где чуть ли не кубарем мы ссыпались до границы леса. Мы здорово смахивали на снеговиков, но сил отряхиваться уже не было. Опять начиналась метель. Шли, шатаясь как пьяные, по очереди падая и вытаскивая друг друга из сугробов, потому что подняться своими силами уже не получалось. Я давно не чувствовала ни рук, ни ног. Снег набился в ботинки, налип на варежки и таял. Брюки и поддетые под них теплые штаны промокли насквозь.

Мы никогда не нашли бы метеостанцию, если бы не проложенная мимо нее дорога с вешками. Мы выбрались на эту дорогу уже в сумерках, сначала пошли не в ту сторону. Чисто случайно, обернувшись, разглядели огонек в окне, едва видимый сквозь пургу. Пришлось возвращаться.

В очередной раз упав в сугроб, я сказала, что дальше не пойду. Пусть Ладка одна добирается до метеостанции и присылает помощь, а я буду сидеть здесь и светить фонариком. Она обругала меня последними словами, сказала, что пристрелит, если я немедленно не встану. Я поняла, что так она и сделает. Через полчаса мы вместе стояли под окнами большого, крепкого дома, выкрашенного ярко-оранжевой краской (в темноте он казался серым).

За занавесками горел свет, синевато мерцал экран телевизора. Мы беспрепятственно вошли в сени, но вторая дверь оказалась запертой. Долго стучали. Наконец, внутри послышалось какое-то шевеление, сонный мужской голос спросил:

- Кто?

- Туристы. Из группы Басова Игоря Федоровича. Мы были у вас две недели назад.

- Подойдите к окну, дайте на вас посмотреть.

- Мы подыхаем от голода и вот-вот превратимся в сосульки, - я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно тоньше и жалобнее: пусть у человека за дверью не будет сомнений, что говорит женщина. Подействовало.

Послышался лязг открываемых замков, дверь приоткрылась. На нас смотрели пара настороженных глаз хозяина дома и два ствола охотничьего ружья. Хорошо, что Ладка не поленилась запихнуть бластеры в рюкзак, а прочего не было видно под одеждой. Я, например, держала в кармане руку с пистолетом... Хозяину мы активно не понравились:

- Я вас не помню. Документы!

Мы-то его прекрасно помнили: это был тот самый симпатичный молодой дядька, который вместе со своей не менее симпатичной женой закармливал нас всякими вкусностями: вроде лососины и маринованных грибов. Было это в первый день похода, в другую геологическую эпоху, но было, помнилось. Я оставила в покое пистолет и полезла за "ксивником". Ладка начала скандалить. В конце концов он нас тоже вспомнил, узнал и пустил в дом. Извинился за неласковый прием, спросил, не знаем ли мы, что за стрельба была днем на перевале. Мы сказали, что понятия не имеем. Был он один: напарник на охоте, жена отгуляла отпуск и уехала в Магадан.

- Группа терпит бедствие, один человек ранен, в тяжелом состоянии. Нам нужно срочно связаться с властями, вызвать помощь. Есть у вас радиотелефон? - Ладка сразу взяла быка за рога.

Радиотелефон, конечно, был, но сначала метеоролог заставил нас раздеться, разуться и долго оттирал наши заледеневшие конечности. На сей раз Ладке повезло меньше, чем мне. По дороге с перевала она провалилась в невидимый под снегом ручей и последние несколько часов шла с мокрыми ногами. Без последствий не обошлось.

- Чего спешить? Полчаса ничего не решают, - болтал между делом метеоролог. - Все равно в такую пургу, да еще ночью, ни один вертолет не полетит. Где ваши застряли?

- На Ульгычане. Туда дорога есть. Наверняка на вездеходе можно проехать.

- Нечего пороть горячку. Все будет нормально, - сам он при этом развил невероятно бурную деятельность.

Не прошло и пресловутого получаса, как мы сидели, переодетые в сухое и укутанные одеялами. На плите закипал чайник, а сам хозяин накрывал на стол. Невыносимо ныли, оттаивая, пальцы на руках и ногах. От тепла клонило в сон, предметы вокруг постепенно теряли резкость очертаний: казалось, что я плыву куда-то вместе со старым уютным креслом, в которое меня усадил метеоролог. Так бы сидеть всю жизнь и не шевелиться, забыть навсегда об оставшихся за спиной голодных и холодных километрах, о жутких наших приключениях...

Не дадут! Мы уже принялись за чай, и никто даже не спросил хозяина, запер ли он дверь, как вдруг в сенях что-то с грохотом покатилось. Кто-то споткнулся о пустое ведро. Мгновения не прошло, как моя рука оказалась в кармане старой мохеровой кофты, куда я, переодеваясь, украдкой сунула пистолет.

- Илья вернулся. Рано...

Со всей силы шарахнулась о стену внутренняя дверь. В сенях мелькнул черный пиратский комбинезон - я выхватила пистолет и, не раздумывая, не целясь, полоснула лучом по возникшей в проеме фигуре. Человек рухнул на пол. Ладка была уже на ногах. Метеоролог застыл в другом конце комнаты с чайником в руках, силился что-то сказать, но только по-рыбьи открывал и закрывал рот. Ладка, как и я, уже с пистолетом в руках, подковыляла к распростертому на полу пирату, заглянула ему в лицо - и сделалась белей полотна:

- Чинхар! Живой!

Потом добавила:

- Был, - схватила полотенце и стала сбивать огонь с подожженной лучом стены.

Я вылезла из-за стола, подошла поближе, стараясь не вляпаться в растекающуюся по линолеуму кровавую лужу. Да, пожалуй на этот раз даже эдэлсэрэнцу было не выжить. Луч лазера, как добрая казацкая шашка, рассек его тело от плеча до пояса. Зрелище, мягко говоря, неприглядное. Метеоролог выбежал из комнаты, слышно было как его рвет. Меня тоже замутило, но я все никак не могла оторвать взгляд от красивого, тонкого лица, с которого на глазах уходила жизнь... "Ненавижу! За Андрея!"

- Виктор Сергеевич! Вы нас извините, мы не хотели! Мы сейчас уберем отсюда эту падаль. Ольга, давай.., - Ладка наклонилась, что-то разглядывая. - А бластер у него на предохранителе...

Неудивительно: вряд ли он смог бы стрелять. Злополучный пиратский прихвостень шел без варежек. Пальцы у него почернели и распухли наподобие сарделек. Эти руки уже ни на что не годились... Как и все остальное, впрочем.

- Виктор Сергеевич, у вас не найдется брезента или клеенки?

Хозяин не отзывался. Дерюга какая-то нашлась в сенях. Борясь с тошнотой, мы завернули в нее труп, выволокли на крыльцо, подтерли кровь с пола. Ладка с пистолетом в руках еще раз вышла на улицу - не за тем ли, чтобы произвести контрольный выстрел?

- Господи, сколько можно? Откуда они берутся?

Мой адресованный в пространство вопрос остался без ответа, но откуда бы "они" не брались, это был последний. Пока мы отмывали руки и давясь глотали остывший чай, метеоролог по радио вызывал милицию. Сквозь закрытую дверь было слышно:

- Пришли две сумасшедшие бабы. Голодные, страшные, злые. С кошмарным оружием. Я такого в жизни не видал, только в кино. Зарезали на моих глазах человека... Не знаю... Говорят, туристки, из группы Басова. Пришли ко мне за помощью. Кто-то в группе ранен... На Ульгычане... Москвички, если со своими документами... Что? Госбезопасность ищет?

- Пора вмешиваться! - Ладка решительно забарабанила в запертую дверь.

Без толку. Насмерть перепуганный метеоролог сказал, что ни за что не откроет. Пригрозил, что если будем ломиться, начнет стрелять через дверь.

- Я тоже могу, - угрозой на угрозу ответила Ладка: за дверью тут же начали двигать мебель.

С трудом я отговорила подругу от ведения боевых действий:

- Метеоролог - симпатичный дядька. Не надо ему хату разносить. Он не виноват, что не привык к такому. А информация уже пошла...

Восемнадцатый день

Мы бы и к ужину, возможно, не проснулись, но примерно в два часа пополудни на дорогу перед метеостанцией приземлился желто-синий милицейский вертолет. Оттуда высыпало десятка полтора автоматчиков, кто-то дурным голосом проорал в мегафон, чтобы мы в течение пяти минут вышли на улицу без оружия и с поднятыми вверх руками.

- Виктор Сергеевич! Выйдите, пожалуйста! Скажите, что мы не в форме, - с трудом оторвав голову от подушки, крикнула Ладка.

Автоматчики уже оцепили дом. Мегафон продолжал орать. Метеоролог не подавал признаков жизни.

Я спустила опухшие ноги с кровати, сунула их в хозяйские меховые тапочки, накинула поверх ночной рубашки жены метеоролога свою высохшую за ночь куртку, пихнула в карман пистолет и вышла на крыльцо. От холодного ветра болезненно перехватило горло. Оружия у меня видно не было, а руки поднять я при всем желании не могла. Левой держала расходящиеся полы куртки, а правой оперлась о перила. Все равно меня продолжало шатать из стороны в сторону.

Зрелище полусонного привидения в ночной рубашке почему-то шокировало ментов. Не знаю, кого они рассчитывали увидеть. Монстра? Террористку с гранатометом?

Зябко ежась на пятнадцатиградусном морозе, привидение откашлялось и спросило простуженным голосом:

- Может в дом зайдем? Мне здесь холодно, а у моей подруги сильно обморожены ноги, она вообще не может встать.

- Где Песков?

- А?

- Метеоролог, Виктор Сергеевич, где?

- Я его не видела с вечера. Он - пьяный в стельку. Заперся в своей комнате и грозится ружьем. Мы не стали.., - я захлебнулась кашлем, по традиции помянув недобрым словом "проклятые рудники".

Пятеро ментов вошли в дом, и сразу же принялись рыскать по углам. На глаза им попался Чинхаров бластер, который мы вчера забыли убрать. Ладка сидела на кровати, до подбородка натянув на себя одеяло. По ее взгляду чувствовалось, что эти ребята ей активно не нравятся.

- В рюкзаки лапы не совать. Поняли? - она выпростала из-под одеяла руку и сунула менту под нос свое служебное удостоверение.

Мент сначала чуть стушевался, но тут же возник снова:

- Мы имеем полное право вас обыскать.

- Да-а? - издевательски протянула Ладка. - А где ордер?

- Мы уполномочены, - старший имел неосторожность подойти слишком близко, и тут же отлетел в объятия своих коллег от не сильного, но, видимо, совершенно неожиданного пинка в живот. Я незаметно просочилась мимо них к окну, потому что слишком хорошо знала Ладку. А та извлекла из-под одеяла бластер, направила его на милиционеров и провозгласила строгим начальственным тоном:

- Прочь! Если вы немедленно не покинете помещение, пеняйте на себя. Мы оденемся и выйдем сами, - потом фыркнула сердито, - Массаракш! Вопиющая бестактность!

Я бы, на свой характер, скандала не устраивала: нам ведь еще друзей с Ульгычана вызволять, это главное. Но если Ладке так уж хочется на ком-то отвести душу... Лишь бы до стрельбы дело не дошло!

Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут рядом с первым приземлился второй вертолет: зеленый и пятнистый. Оттуда вышло четыре человека в штатском. Одного я сразу узнала: видела его в Магаданском аэропорту и раньше, в гостях у Ладкиного мужа.

С прилетом магаданских гебистов все очень быстро уладилось. Ментура скисла и увяла: оставила нас в покое и взялась за метеоролога. Нам дали спокойно одеться, собраться, не требуя никаких разъяснений. Через полчаса мы погрузились в зеленый вертолет, который взял курс на Ульгычан. Перед самым отлетом мы стали свидетелями занимательной сцены: как пьяного в дым метеоролога доставали из его комнаты. Через окно, так как он с перепугу наглухо забаррикадировал дверь тяжеленным шкафом, который теперь двое ментов с трудом водворяли на место. Все равно: спасибо вам за заботу и гостеприимство, Виктор Сергеевич. Простите, если можете, за пролитую на ваших глазах кровь и прочие неудобства, которые мы вам причинили.

Вертолет набирал высоту. Проносились внизу заснеженные горы, мелькнул последний раз и исчез оранжевый домик метеостанции. Вот зазмеилась под нами знакомая дорога... Ладка сквозь шум двигателя что-то пыталась объяснить Валерию - так звали знакомого ее мужа. Я мирно дремала. Путь, который занял у нас без малого четверо суток, вертолет проделал за несколько часов. Мы прилетели к зимовью еще засветло.

Издалека было видно: кто-то стоит, глядя из-под руки в небо, на поляне перед зимовьем. Это оказалась Галка. Увидев вертолет, она замахала над головой чем-то красным. Из дверей вышел второй человек - мы узнали ИФ.

Вертолетчик искал место для посадки: нашел его метрах в ста от зимовья. Мы приземлились, подняв целую тучу снега. Галка, спотыкаясь и падая, бежала к нам, кричала что-то на бегу. ИФ застыл на пороге избушки с бластером наперевес.

Ладка и Валерий вышли из вертолета. В распахнутую дверцу вместе со струей ледяного воздуха ворвался Галкин радостный визг. Я выглянула наружу. Лезть в снег очень не хотелось, но меня подтолкнул сзади один из гебистов:

- Не загораживай проход!

Ничего не оставалось, кроме как скатиться вниз. Встреча была радостной. Потерь с нашей стороны больше не было. Даже Серегу мы увидели в гораздо лучшем состоянии, чем оставили, отправляясь за подмогой: он уже мог ходить, хотя и напоминал собственную тень. Лада, уходя, оставила Галке оба наших биостимулятора, та, значит, воспользовалась...

У ИФ под шапкой белым-бело, лицо измученное, тоскливые больные глаза. Лет на десять состарила его Ульгычанская эпопея:

- Девчата! Живые! А я уже и не ждал. Думал завтра, если не придет подмога, самому идти в "цивилизацию", - в голосе Старшого - неподдельная радость. Кажется, начисто забыта ненависть к "спецам": ведь именно они по иронии судьбы прилетели спасать...

Пираты были у зимовья - почти сразу после нашего ухода, но не напали, даже не попытались поджечь избушку. Просто ИФ, промышляя с ружьем чего-нибудь пожрать, видел их следы. Он так и понял, что пошли за нами...

Гебисты быстренько перетаскали в вертолет все пожитки, помогли забраться туда Сереге. А потом Валерию пришлось тащить на руках Ладку. Пока надо было, она кое-как передвигалась на своих обмороженных конечностях, даже пыталась таскать вещи. Но когда поняла, что от нас больше ничего не требуется, кроме как не путаться под ногами, то сразу загнездилась на освободившихся нарах с твердым намерением обитать там до скончания веков.

Приключение кончилось. Нам еще предстояла долгая дорога в Магадан, а потом - в Москву. Предстояло долгое и нудное расследование... Или следствие? Много чего предстояло. Но дальнейшее от нас почти не зависело, мы сделали все, что могли.

Эпилог

- Мама, привет! Я звоню тебе из Магадана. Мы живы.

- Из Магадана? Ты хочешь сказать, из Мурманска? Вы же на Кольском!

- Я на Колыме.

- Ты сказала, что идешь на Кольский...

- Мам, извини, я соврала, но иначе ты бы меня не отпустила... Я тебе потом все объясню. Главное, мы живы... Когда приеду? Через неделю или две, как получится. Вам обязательно сообщат, или я сама еще позвоню. Если меня будут искать из института, скажи им... Мы все здоровы, все в порядке, просто тут случилась довольно странная история... Все, мам, мое время кончается. Пока.

Нас еще не разъединили, трубка вибрировала от праведного родительского гнева. А я, почти не слушая слов - только родной голос - с тоской и усталым безразличием думала о том, какая же долгая дорога домой мне предстоит.