Умный огород круглый год

Введение

БА: Наш главнейший приоритет — интересы природы. Можно вспомнить многих мудрецов, которые смотрели на неё с уважением, заботились о её настоящем и тревожились о её будущем.

Начнём с величайшего философа XIX века Карла Маркса. Он говорил: «Человеческие проекты, не считающиеся с высшими законами природы, приносят только несчастье». Примеров таких несчастий — сколько угодно. Каждый слышал, к примеру, про рукотворные Сахару и Калахари — следствие неразумного хозяйствования на земле. По той же причине слова «Аральское море» остались, по сути, лишь в памяти людей старшего поколения.

В подтверждение высказывания Маркса расскажу историю из собственной жизни. В середине прошлого века родилась идея выращивать рис на Кубани. Для затопления чеков на реке Кубани (выше Краснодара) было сооружено так называемое Краснодарское море. Эксперимент не удался. Выращивание риса было свёрнуто, толком не развернувшись.

А печальные последствия проекта, не посчитавшегося с высшими законами природы, остались на века.

Стоками из чеков, куда цистернами и мешками гатили гербициды и пестициды, были загажены речки, ерики, пруды и озёра бассейна Кубани (это лихо не коснулось разве лишь Малки, целиком уместившейся в Приэльбрусье). Поднялись грунтовые воды — наш колодец 11‑метровой глубины в одночасье стал метровой глубины; разумеется, пить воду из него смог бы только камикадзе (речь идёт о моей родной станице Афипской). Стала застаиваться вода в придорожных кюветах (а как возрадовались этому комары!). Многим пришлось забросить (или забросать) подвалы. На улицах стали расти тростник и сорная айва. Зато яблони и груши повсеместно исчезли (у них, особенно у груши, очень глубокие корни). Яблонь и груш и по сей день жалко — я специально выбирался на пару дней в Афипскую во время цветения яблонь и груш — проведать замечательных своих «стариков» и полюбоваться бело–розовым «пожаром».

Стали инвалидами и ушли молодыми из жизни мои сверстники, работавшие на рисовых чеках с гербицидами и пестицидам. Безбашенный проект принёс жителям Кубани, говоря словами Маркса, только несчастье.

Но самое ощутимое, самое грозное несчастье для Земли — это то, что за три тысячелетия землепашества на планете из трёх миллиардов гектаров плодородных земель остался лишь один (!). Получается, что в среднем за год площадь плодородных земель сокращалась на ²/з миллиона гектаров. И по–настоящему страшно даже не от того, сколь много плодородной земли «ушло». Ощущением геополитического апокалипсиса веет от того, как мало её осталось.

Часто разговоры о том, что на земле можно хозяйствовать не так, упираются в непробиваемый довод: «за діда–прадіда було заведено, а він …». И невдомёк оппонентам, что при хозяйничании «як заведено дідами–прадідами» процесс деградации плодородных земель идёт по нарастающей. Вывод плодородных земель из оборота резко ускорился в последние столетия — после изобретения и повсеместного внедрения плуга.

Сакс (изобретатель плуга), видимо, тоже хотел как лучше, однако после его «подарка» человечеству плодородная нива Земли стала сокращаться ежегодно уже на три миллиона гектаров! Почти в 5 раз быстрее, чем в среднем за историю землепашества.

Ещё страшнее выглядят относительные цифры. Если раньше в год терялось примерно 0,02% всей площади, то теперь — в 15 раз больше. И уже не отмахнёшься беззаботно: мол, на наш век хватит. К тому же, население Земли ежегодно прирастает прогрессирующими темпами. Если за весь XIX век оно увеличилось на 710 миллионов, а за XX — чуть менее, чем на 5 миллиардов человек, то сейчас оно ежегодно (!) прирастает на 90 миллионов человек!

Когда «последовательные марксисты» в «одной, отдельно взятой стране», игнорируя мудрое предостережение Маркса, дохозяйничались (под лозунгами типа «Течёт вода Кубань–реки куда велят большевики») до курьёза — импорта зерна (!) в Советский Союз, Черчилль прореагировал на этот «пшик» с присущим ему юмором: «Я думал, что умру от старости. Но, когда узнал, что Россия, снабжавшая хлебом всю Европу, стала покупать зерно, то понял, что умру от смеха».

Чрезвычайно любопытна позиция выдающегося знатока физиологии растений К. А. Тимирязева. Откликнувшись на всенародное бедствие — навеянную суховеями жестокую засуху 1891 года, Климентий Аркадьевич 26 марта 1892 года прочитал знаменитую лекцию «Борьба растения с засухой». В ней он прямо говорил: «Дело людей, стоящих лицом к лицу с грозным бедствием, оценить, в чём и насколько человек может с пользой подражать природе…». Подражать природе — как почтительно по отношению к ней!

Жесточайшая засуха не побудила К. А. Тимирязева искать дополнительные источники водоснабжения, заниматься ирригацией, строить моря, поворачивать вспять реки… Нет! Климентий Аркадьевич исходил из того, что Природа самодостаточна, что у неё есть средства для решения этой проблемы, и наш святой долг — узреть их и с толком распорядиться.

Климентий Аркадьевич не ограничился признанием цельности и самодостаточности Природы и необходимости подражать ей — он воспользовался этим представлением как инструментом практического анализа грозного бедствия… Как символично — он говорил не «о борьбе с засухой», а о «борьбе растения с засухой»! Всего одно слово, а какая в этом глубина! Какое уважение к Природе! Какая вера в её всемогущество!

В этот же ряд ложится знаменитый принцип И. В. Мичурина «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у неё — наша задача». На первый взгляд, включение автора этого принципа в число мудрецов, трепетно смотревших на природу, — некорректно. Но надо учесть, что большевики «приватизировали» этот принцип, толковали его с точностью до наоборот (в смысле «одобрямса» их смелым прожектам), замусолили его, превратили в жупел, прикрывающий размашистое отношение к природе и оправдывающий поворот рек, запруживание Кара—Богаз—Гола и иные бесшабашные (или безбашенные?) проекты покорения природы.

Справедливости ради надо сказать, что бывали и просветы: так, вскоре после Великой Отечественной войны был принят и реализован план преобразования природы, мягко поправивший ландшафт страны — благотворное влияние этой поправки ощутимо и сегодня.

Вернёмся к Мичурину. Ключевое слово в максиме Ивана Владимировича — милости. Но как–то незаметно, исподволь, в сознании советских людей произошла подмена: слово милости стало пониматься как блага. А блага–то (по привычке, вскормленной экономической доктриной «грабь награбленное») можно взять насильно, «гоп–стопом» в конце концов. Милости же подразумевают, что природа готова милостиво облагодетельствовать достойного соискателя (разумеется, не насильника!). Человек не сам берёт нечто у природы, её не спросивши, а она его милостиво одаривает.

Не правда ли — это совсем другая «песня»? И вся долгая и плодотворная жизнь Ивана Владимировича — это убедительнейшее свидетельство того, что он «пел другую песню» и к волюнтаристскому толкованию принципа не причастен.

Иван Владимирович сформулировал этот принцип ещё в 80‑е годы XIX века, когда поставил перед собой две невероятно трудных, грандиозных задачи:

а) пополнить ассортимент плодово–ягодных растений средней полосы выдающимися по своей урожайности и по своему качеству сортами;

б) передвинуть границу произрастания южных культур далеко на север.

И эта неслыханная дерзость удалась. Правда, для того чтобы «осеверить плодовый пояс России», Ивану Владимировичу понадобилось немало стойкости, мужества и более полувека целеустремлённой титанической работы. И проблема того стоила.

Сначала он испытал метод акклиматизации растений — безуспешно. Потом — массовый отбор лучших сортов. С тем же результатом. И лишь с помощью отдалённой гибридизации (скрещивания растений, удалённых по своему географическому месту обитания) удалось добиться успеха. Имея в виду метод, позволивший управлять развитием растений, Иван Владимирович говорил: «В результате разумного вмешательства в действия природы мы теперь с успехом можем значительно ускорить формообразование новых видов и уклонить их строение в сторону, наиболее полезную для человека».

Вот что подразумевал Иван Владимирович, призывая «взять милости у природы»! Трудно оторваться от этой фразы из–за изумительно точного, выверенного «уклонить». Какое тонкое, аккуратное ощущение грани, до которой, взаимодействуя с природой, вправе дойти человек!

Словом, Иван Владимирович искал и нашёл в самой природе, в самих растениях возможности украсить плодоносными садами Нечерноземье, Урал, Сибирь. Да и на Украине, на какое плодовое дерево, актинидию или розу ни глянь — все они восходят к И. В. Мичурину.

С большим удовольствием и искренней благодарностью добавлю, что я обязан Н. И. Курдюмову таким пониманием знаменитого принципа Мичурина. Как–то в разговоре с Николаем Ивановичем я походя упомянул этот принцип в привычном (затасканном) смысле. Он остановил меня, «встряхнул», и … вы только что прочитали, чем дело кончилось.

БА и ВТ: Для нас заветы и предостережения наших великих предшественников о необходимости бережного, «учтивого», предупредительного, «потураючого» (потакающего) отношения к природе — святы. Из этого в первую очередь мы и исходим, роясь в своих «копилках» в поисках разумных уловок и трюков.

И второе: за нашими плечами — ой как много лет! И мы успели насмотреться, как человечество «курочило» (и продолжает, к сожалению, «курочить») Природу в поисках благ для «живота своего». Так вот, для нас принципиально неприемлемы приёмы «а я делаю так», в которых есть хотя бы намёк на попытку «погладить Природу против шерсти». Они нам просто неинтересны. Все уловки, о которых мы будем рассказывать, — экологически безупречны.

Если бы каждый земледелец обзавёлся внутренним экоцензором, то «шагреневая кожа» Земли перестала бы сокращаться, а потом, глядишь, и расти начала бы. Конфуций о подобной ситуации говорил: «Лучше зажечь одну маленькую свечку, чем клясть темноту». Насколько светлее стало бы на Земле, если бы каждый земледелец «зажёг маленькую свечку», воздержался бы от акции, претящей Земле.

ВТ: Я долго вынашивал мысль «поскрести по сусекам». За моими плечами более полувека активной земледельческой практики, от агронома–экономиста до руководителя крупных хозяйств, а ныне — организатора Отдела биологизации земледелия, создаваемого в Агропроме Белгородской области по инициативе губернатора Е. С. Савченко. И за эти полвека довелось услышать много подсказок от земли–кормилицы, о которых просто грех умолчать. Здесь у нас с Борисом Андреевичем совпали интересы. Вообще, улавливание подсказок Природы — заразительная вещь. Если уж ты ступил на эту тропинку, то мысли будут крутиться вокруг этого увлечения, что бы ты ни делал. А подсказок окрест столько, что лишь поспевай замечать, обобщать, делать выводы… Правда, в каждом случае важно не «приклеиться» к следствию, а докопаться до причины — иначе улетишь «не в ту степь».

А теперь пару слов о том, чего мы, аграрии, насмотрелись и наслышались за нашу долгую жизнь. Интенсификация сельского хозяйства, всесторонняя механизация, всеобщая химизация, мелиорация, орошение, инвестирование, рынок земли, капитализация, инновации… — язык сломаешь. Ладно бы только языку было невмоготу, а то ведь и Природе, как говорят украинцы, «було невпереливки». Потом (всякий раз!) — неизбежное «лечение», всякие реанимационные меры. Чуть ли не капельницы для растений, раскисление почв, борьба с засолонением… Затраты — запредельные, результаты — сомнительные. Сначала утюжим поля всплошную тяжёлой техникой (за сезон въезжаем на поле до 50 раз!), потом рыхлим почву, чтобы спасти задыхающиеся растения… Спасаем растения, а почву съедает эрозия.

В естественных условиях со всеми проблемами успешно справляются мульча и почвенная биота (совокупность живых организмов, населяющих почву). Традиционное же земледелие, предписывающее выполнять за растения десятки операций по рыхлению почвы и восстановлению её плодородия, загнало сельское хозяйство, можно сказать, в чёрную дыру.

Словом, мы с Борисом Андреевичем действительно пресытились «яствами» интенсификации — объедками с пира во время чумы — и будем автоматически следить за экологической составляющей наших предложений.

БА: Сразу же со всей остротой встала проблема структуризации книги. Что взять за основу классификации, какие выстроить приоритеты? Дело в том, что практически каждая наша уловка многофункциональна.

Взять хотя бы изумительнейший трюк Виталия Трофимовича: редкий сев редьки масличной (4–5 семян на 1 кв. м) на только что сформированной картофельной грядке. Я очень высоко ценю эту уловку и не упускаю случая рассказать о ней буквально на каждой лекции в Клубах 03 (было бы желание — повод найдётся). Мне жалко, что я — «не жених», но, стиснув зубы, признаюсь, что трюк придумал, увы, не я. Судите сами, есть повод сокрушаться. Эта горстка семян редьки приносит такие бонусы:

• скороспелая редька (а всходит она почти так же быстро, как кресс–салат — за 2–4 дня) успевает обогнать и приглушить неторопливые сорняки;

• почти месяц от голубых медвяных цветов редьки сходят с ума пчёлы со всей округи;

• вслед за пчёлами полакомиться нектаром летят всякие журчалки и другие полезные насекомые–хищники;

• ризосфера редьки способствует тому, что почва становится «негостеприимной» для спор фитофторы;

• редька прикрывает голую землю и оберегает картошку от эффекта «раскалённой, сковороды», обнаруженного и изученного О. А. Войновым (см. п. 7.4);

• редька обгоняет картошку и щадяще прикрывает её листву от прямой солнечной радиации;

• «сгорает» редька лишь тогда, когда ботва картофеля утрачивает тургор и перестает нуждаться в защите от прямых солнечных лучей;

• на почве и в ней редька оставляет совсем не лишнюю органику;

• корни редьки обеспечивают дополнительную вентиляцию и дренаж почвы;

• в ризосфере редьки любят коротать лучшие дни своей жизни дождевые черви;

• редька напоминает земледельцу, что картофельные грядки после посадки «не знаются с металлом»: не полются и не окучиваются;

• крепкие стручки редьки с созревшими семенами не спешат растрескаться; они ждут дождей и уборки картофеля, лишь тогда рассыпаются, и делянка после уборки картофеля оказывается засеянной сидератом… «на халяву» (где ты, Лёня Голубков?).

А теперь, скажите на милость, по какому «ведомству» определить эту уловку Виталия Трофимовича? Отнести её к севу? К сидератам? К организации оптимального усвоения радиации биоценозом? К взаимозащите растений от вредителей и заболеваний? К бортничеству? К тому же, каждый отдельно взятый бонус самоценен, каждый мог бы претендовать на «персональное место» в списке уловок.

По правде говоря, многофункциональность трюков не только озадачила нас — она же и выход подсказала: расслабиться и не суетиться. Всё равно всем не угодишь. Поэтому мы, не мудрствуя лукаво, классифицируем и объединяем приёмы, как карта ляжет — лишь бы обеспечить возможность более или менее удобных ссылок.

Правда, надо признаться, что описания многих уловок дрейфовали по тексту, временно «регистрировались» по разным адресам, и получили «постоянную прописку» не сразу, не с первой попытки. Словом, главы выстроены у нас в более или менее понятном порядке. Выбор же места для конкретных уловок определялся зачастую контекстом.

Надо отметить также, что показательная многофункциональность уловки с севом редьки масличной по картошке — вовсе не исключение.

Такая многофункциональность вообще типична для пермакультурного, интегрального, синергического подхода к биоценозам, и мы не видим оснований чураться, отгораживаться от одного из основных принципов не чуждой нам пермакультуры.

Скорее, наоборот: подчас мы будем сознательно выявлять в наших уловках дополнительные функции. Такая нагрузка будет не только украшением для уловки, но и благом для всего биоценоза. Каждый шажок на пути к самодостаточности огорода — это заметный шаг к благоденствию среды и огородника.

БА и ВТ: Многие наши уловки — это «букеты» разумных приёмов. Можно смело говорить о «тыще» уловок, хотя пунктов в оглавлении книги — на порядок меньше. Если, конечно, слово «тыща» понимать просто как собирательное числительное (наподобие тьмы или сорок в далёкие времена).

БА: К примеру, из пункта «Отказ от рядового сева» можно было бы выделить в качестве отдельной уловки избавление огородника и огорода от прорывки всходов. Весьма весомо! Многие огородники копаются в огороде с наслаждением, отдыхают душой и телом, «отходят» от стрессов городской жизни. Но не найдёшь среди них такого, кому доставляла бы удовольствие прорывка всходов. Эта операция — стрессовая и для огородника, и для остающихся растений (что уж говорить об удаляемых?). Она изнурительна и физически, и эмоционально. Работать приходится понизу, согнувшись в три погибели, сидя на корточках или стоя на коленях. А каково «поднимать руку» на бодрые юные саженцы? Это не только садизм, но и бесхозяйственность в условиях беспредела, захлестнувшего рынок семян. А каково пальчикам? Так что избавление от противной прорывки вполне достойно считаться весомой самостоятельной уловкой.

Точно так же можно было бы считать отдельной (и тоже значащей) уловкой избавление растений от вредного аллелопатического воздействия разлагающиеся остатков корней удалённых растений (на неприемлемость прорывки всходов как агроприёма именно с этой точки зрения указывает академик А. М. Гродзинский).

БА и ВТ: Вообще, в качестве самостоятельной единицы можно было бы представить любой из перечисленных в пункте 1.1 доводов в пользу сева вразброс. Но мы этого делать не будем. Пусть эта и другие уловки останутся, как правило, интегральными.

И ещё одно замечание (или напоминание?): мы не озабочены приёмами интенсификации. Нам неинтересны пять сколь угодно вкусных плодов вместо четырёх, если из–за этого пятого плода надо лишний раз потревожить землю, усердно понагибаться и «подружиться» с люмбаго или радикулитом. Нам больше по душе, когда вместо пяти плодов, заставивших посуетиться вокруг себя, вырастут четыре, но — сами (или почти сами). Для нас снижение давления на окружающую среду и на самого огородника — первейшие приоритеты.

Уточним: мы не сбрасываем со счетов фактор урожайности, считаем его очень весомой характеристикой (чего же ради, в конце концов, мы выходим в огород?). Но, добавляя на одной чаше весов к четырём плодам пятый, поглядываем и на уравновешивающие гирьки на другой чаше, на плату за эту добавку. И прикидываем, стоит ли овчинка выделки.

Мы согласны, к примеру, с тем, что компост — замечательное удобрение (органическое земледелие, по сути, начиналось с отказа от минеральных удобрений в пользу компоста). Но нам хотелось бы сделать вид, что не знаем слова компост: если органика разлагается не на грядке, не в присутствии растений, а компостируется где–то в яме или куче, то до 70% содержащихся в ней питательных веществ улетает в атмосферу, пополняя слой парниковых газов в атмосфере Земли. Так что мы не будем даже признаваться, что в своё время по глупости (точнее, всё–таки — вследствие болезни роста) овладели эффективными приёмами компостирования и средствами резкой интенсификации этого процесса. Да, на одной чаше весов лежит прекрасное удобрение, но вот беда — на другую чашу весов даже глянуть страшно. Там — масса зряшного труда, утрата львиной доли питательных веществ, возгонка их в слой парниковых газов над Землей…

Кстати, из всех эпитетов (по сути, равнозначных), которыми обозначают альтернативу традиционному земледелию, самым архаичным и неадекватным представляется эпитет органическое. Пришло время, когда стало ясно, что компост — сердцевина идеи органического земледелия — вовсе не благо. Он — словно «три в одном»: наносит ущерб и атмосфере Земли, и плодородию почвы, и земледельцу, принуждая его выполнять уйму ненужной работы. Так что вслед за словом компост должно выйти из употребления и словосочетание органическое земледелие.

И этот процесс идёт. Так, в замечательной книге «Земля и воля», написанной руководителем фирмы «Хмельниксельмаш», производящей машины для нетрадиционного земледелия и поставляющей их, в частности, хозяйству С. С. Антонца «Агроэкология», ни разу(!) не употреблён этот устаревший эпитет. Можно от корки до корки перечитать газету «Природное земледелие», издаваемую в Санкт—Петербурге Леонидом Рябовым, и тоже ни разу не встретить эту бессмыслицу. Не будем употреблять её и мы.

БА: Раскрепощая, «распрямляя», высвобождая огородника, мы думаем не только о его благоденствии, но и том, как повлияет это на будущее наших стран. Мы хотим, чтобы у земледельца оставались силы не только доползти до топчана (в нашем возрасте достаточно пристойно намекнуть на связь избавления огородника от неизбывного труда «на ланах» с улучшением неблагополучной демографической ситуации). И всё же, во избежание многозначащих ухмылок, прикроемся замечательным гариком озорника Игоря Губермана:

В конце концов, возродить землю и сделать из работы на ней забаву, — что может сравниться с такой гуманнейшей сверхзадачей? Мы будем поклоняться этому «двуглавому орлу» и тихо радоваться возможному следствию — подвижкам в демографической ситуации. Вдруг да нашими молитвами где–то будет неожиданное прибавление? «А если на счастье / и двое прибудет, / никто с вас не спросит, / никто не осудит».

ВТ: За вроде бы шутливыми словами Бориса Андреевича о связи избавления земледельца от неизбывной «пахоты» с возможным улучшением демографической ситуации видится ужасная трагедия сегодняшнего села: оно стареет.

БА: И дело не просто в преклонном возрасте работающих на земле — беда в том, что сегодняшняя молодёжь всячески уклоняется от работы на земле, и вековые землеробские навыки уходят вместе с их носителями. Безвозвратно! Поэтому задача омолодить сообщество земледельцев — чрезвычайно актуальна, и самый надёжный инструмент её решения — облегчить сегодняшним земледельцам жизнь и работу на земле, сделать само Землю краше. И тогда, я надеюсь, у поколения, не видевшего безмерных тягот труда и жизни на земле, не будет этого априорного, инстинктивного отвращения к труду и образу жизни земледельцев. Надежды не только юношей питают…

Пока же, увы, не светятся, как правило, глаза у юной «поросли» при разговорах про огород. Неинтересна «поросли» ни земля, ни то, что творится на ней и в ней. Исключения чрезвычайно редки.

Но зато какое это счастье — встретиться с такими исключениями. Вот яркий пример: 13-летний Богдан Жук — старейший (я не шучу) член днепропетровского Клуба ОЗ. Когда мне предстоит поездка в Днепропетровск, я, прежде всего, предвкушаю радость увидеть живые глаза Богдана, услышать его зрелые (в 13 лет!) суждения. Ещё пример: Лера Доценко, внучка моего друга, николаевского фермера Фалилеева Валерия Борисовича, с откровенным удовольствием копошится со мной на грядках. И, конечно, дед (я себя уже имею в виду) очень гордится тем, что его внук Даниил по окончании школы поступил в университет на отделение «Охрана окружающей среды». Мог выбирать, но сознательно пошёл не в модные юристы, а в пока что, по сути, невостребованные экологи. Мой внук!

Ещё пара слов «от брюзги». Когда у меня случается лекция в учебном заведении сельскохозяйственного профиля и в зале собираются студенты, преподаватели и сотрудники, то через пяток минут начинают исчезать — «по–английски» — девчата. Ёрзающих на скамейках хлопцев я уже сам прошу «догнать девчат», и только после этого начинается нормальное, живое общение с залом. Правда, иногда находится юноша, которому интересно остаться в зале и на лекции, и после лекции. И какое это наслаждение — отвечать на его вопросы, задаваемые по делу и со знанием дела, разговаривать с будущим, видеть будущее в светлых тонах.

Но вернёмся к рассказу об уловках. Надо добавить, что мы с Виталием Трофимовичем не страдаем ксенофобией (нетерпимостью к чужому): с удовольствием рассказываем и о не наших, но уютно укладывающихся в строку находках — разумеется, с соответствующими ссылками. Нам есть с кого брать пример: выдающийся популяризатор нетрадиционного земледелия Н. И. Курдюмов уделяет пропаганде «чужого» едва ли не половину времени. А как выигрывают от этого его работы! И не только они…

Наконец, надо — хотя бы кратко — охарактеризовать нетрадиционное земледелие, в рамках которого мы «ловчим». Его можно называть по–разному: природным, биотехнологическим, природосообразным, осознанным, разумным, восстанавливающим, адаптивным, реабилитационным, в нём просматриваются элементы пермакультуры — не в названии суть.

Лучше перечислить важнейшие общие отличительные признаки этого земледелия.

Прежде всего, это — минимальная обработка почвы. Впавши в крайность, можно было бы — в подражание природе и… моде — отказаться от обработки почвы вообще, объявить себя сторонником системы no–till (нулевой обработки земли). Но — в природном фитоценозе (сообществе растений) нет деления на культурные растения и сорняки. В огороде же, естественно, есть.

У сорняков — гораздо более сильная иммунная система, чем у культурных «хлюпиков». И эти неженки, предоставленные сами себе, в соревновании без гандикапа (преимущества, предоставляемого более слабому из соперников для уравнивания шансов на успех) обречены. Так что культурным растениям хочешь не хочешь приходится помогать, потакать. В частности, минимальной обработкой почвы (чтобы не потянуться, скажем, к гербицидам). К тому же, И. Е. Овсинский оставил нам чёткий, однозначный, краткий, как выстрел, рецепт: мелкая двухдюймовая вспашка. И никакого no–till.

Вторая принципиальная особенность «нашего» земледелия — обилие органики в верхнем слое почвы. Невозможно перечислить все разнообразные функции, исполняемые этой органикой. В качестве примера можно указать, что органика обеспечивает усиленное углеродное (и умеренное, равномерное) минеральное питание растений, не только сберегает влагу, но и уменьшает потребность растений в ней, повышает их засухоустойчивость. Но … чу: «стучат касками» под землёй дождевые черви, возмущённые тем, что о них не упомянули. Для них органика на земле — и кров, и корм, да и сама жизнь.

Третья важнейшая черта — полный отказ от «химии»: от минеральных удобрений, от гербицидов, от пестицидов, от синтетических средств борьбы с болезнями растений. Защита окружающей среды и её возрождение — для нас — постулат. Мы уклоняемся даже от обсуждения вопроса о «химизации».

В частности, мы сдержанно относимся к системам no–till, прежде всего, потому что в них борьбу с сорняками ведут, как правило, с помощью гербицидов.

Многим полный отказ от «химии» кажется невозможным. Но мы с Виталием Трофимовичем своими носами чуяли хлебный запах подготовленной к севу пашни в весьма успешном хозяйстве С. С. Антонца «Агроэкология» (Шишацкий район Полтавской области).

У Семена Свиридоновича на 9 тысячах гектарах — на самом большом в мире клаптике «расхимиченной» пашни — не знаются с «химией» четвертый десяток лет (!). В начале работы без «химии» хозяйственные показатели действительно снизились, но по мере возрождения почвенной фауны и, стало быть, самой почвы урожайность всего поля стала расти и теперь примерно вдвое превышает ту (достаточно высокую), что достигалась с помощью «химии».

Четвёртое — мы исповедуем целостный, пермакультурный подход к огороду, делянке, полю и заботимся не столько о картошке отдельно, капусте отдельно, огурцах отдельно, сколько о благоденствии биоценоза в целом, в котором уютно и картошке, и капусте, и огурцам — и не только им. Для нас выращивание овощей неотделимо от заботы о почвенных бактериях и прочей почвенной живности, о насекомых, земноводных, зверьках и птицах, населяющих огород, о сообществах растений, о почве, и конечно же, об окружающей среде — о жаворонках в небе, о куликах на болоте, о рыбах в речке, о соловьях в березовой роще.

И, наконец, пятое — природосообразное земледелие ни на минуту не забывает о человеке. И изыскивает любую возможность избавить земледельца от тяжкого, неизбывного и — во

многих случаях — зряшного труда, облегчить ему жизнь, сделать её краше, обеспечить доступ к другим, более достойным занятиям. Заодно и биоценоз избавляется от никчёмного вмешательства, от ненужной опеки.

Традиционное земледелие сделало всё возможное и невозможное, чтобы создать отвратительный образ труда на земле (да и фактически, сделать труд таким). Это производителям плугов в значительной мере обязаны мы тотальным отвращением молодёжи от труда на земле. А природосообразное земледелие призвано создать иной, привлекательный образ этого труда, точнее — сделать привлекательным сам труд.

Дать краткую характеристику природосообразного земледелия надо было ещё и потому, что, к примеру, отказ от пахоты и перекопки огорода или уклонение от предпосадочной обработки клубней картофеля каким–нибудь «Престижем», — тоже весомые уловки, но мы о них не будем говорить. Это, так сказать, all inclusive (всё включено) в систему нашего хозяйствования. Иначе надо было бы слова «тыща уловок» заменить, к примеру, словами «тьма уловок» (в старину тьма означала десять тысяч).