Умышленное убийство

Среди всевозможных грабежей, в которых мы оба принимали участие, я считаю, найдется лишь несколько достойных подробного описания. Нет, дело даже не в том, что другие изобилуют такими деталями, которые мне было бы совестно пересказывать. Как раз наоборот. Именно отсутствие приключений, помех и неожиданных препятствий делает их по-своему скучными и однообразными. Дело в том, что каждый наш план слишком уж тщательно разрабатывался (этим занимался, разумеется, Раффлз), а потому любая возможность провала практически исключалась или по крайней мере сводилась к минимуму. Только при таких условиях мы могли позволить себе «совершить вылазку». Быть может, иной раз добыча и ее цена нас разочаровывали. Да, такое случалось. Но только почти никогда не сталкивались мы с непредвиденными обстоятельствами, которые серьезно осложнили бы нам выполнение нашего дела или поставили бы нас в тупик. Даже когда нам приходилось сбывать добытое, и тут тоже проявлялись монотонность и однообразие процесса. Здесь, конечно, не следует забывать, что мы охотились только за самыми достойными камушками, иначе и рисковать не стоило. Короче говоря, все наши дела были продуманы до таких мелочей, что пересказывать их было бы тоскливейшим занятием. Так же вышло и с изумрудами Ардага, которые попали в наши руки уже через месяц после происшествия в Милчестере. Однако дело с изумрудами имело продолжение, которое я бы с удовольствием позабыл. И стоило оно мне немало нервов в отличие от обычных грабежей.

Это случилось вскоре после того, как мы вернулись из Ирландии. Как-то вечером я поджидал у себя дома Раффлза, который в тот день отправился навестить одного печально известного ростовщика, чтобы сбыть ему награбленное. Раффлз умело справлялся с этой непростой задачей, и между нами давно существовала договоренность, что превращать драгоценности в обычные бумажные деньги будет именно Эй-Джей. Сделки он проводил, предварительно переодевшись либо в вульгарного приезжего франта, либо во внезапно разбогатевшего нищего. Всякий раз при этом он говорил на диалекте кокни, и делал это мастерски, надо отдать ему должное. Помимо прочего, он всегда ходил к одному и тому же скупщику краденого, который одновременно с этим являлся еще и ростовщиком, а по сути был отпетым мошенником и во многом мог бы переплюнуть и Раффлза.

Мне самому недавно пришлось навестить этого типа, правда, я зашел к нему от своего имени и не переодевался. Нам требовался некий начальный капитал, чтобы завладеть вышеупомянутыми изумрудами. Я занял у него сто фунтов на его кабальных условиях, которые вы, наверное, можете себе представить. И он, разумеется, не отказал мне, постоянно улыбаясь и не сводя с меня взгляда своих бегающих за стеклами очков глазок. Таким образом, получалось, что и первоначальный капитал, и окончательный расчет связывали нас с одним и тем же человеком, что вполне всех нас устраивало.

Однако результаты этого расчета и собственно нашу добычу, выраженную в деньгах, мне еще только предстояло увидеть, и я с нетерпением ждал этого приятного момента. Наступили сумерки. Я стоял у окна, как добропорядочная супруга, ожидающая возвращения верного мужа, до тех пор, пока лица проходящих мимо людей перестали быть различимы. Тогда я начал нервно прохаживаться взад-вперед по комнате, и, как всегда бывает в подобных случаях, в голове моей начали строиться самые невероятные гипотезы. Я передумал черт знает что, когда наконец услышал, как на моем этаже растворились двери лифта и уже через пару секунд раздался знакомый условный стук.

– Почему ты не зажигаешь свет и торчишь тут в полной темноте? – удивился Раффлз, когда я затащил его в квартиру. – Зайчонок, что-то случилось?

– Нет, уже нет. Раз ты здесь, значит, уже все в полном порядке, – выдохнул я, закрывая за ним дверь и ощущая, как спадает напряжение. Ну наконец-то мне можно расслабиться. – Ну? Что у нас там получилось? На чем договорились?

– Пять сотен.

– Где они?

– Уже у меня в кармане.

– Вот молодчина! – воскликнул я. – Ты не представляешь, сколько всего я успел передумать за это время, у меня в голове просто каша какая-то! Я сейчас включу свет. Я уже целый час думаю только о тебе и просто с ума схожу. Мне чудилось, что с тобой стряслась беда.

Комнату залил яркий свет, и Раффлз улыбнулся, но я не мог определить оттенка этой улыбки. Конечно, я вел себя глупо, напридумывал всякой ерунды, но теперь все это уже было в прошлом. Решив хоть как-то успокоиться, я налил себе виски и разбавил содовой, при этом расплескав мимо бокала большую часть жидкости.

– Значит, ты решил, будто со мной случилось что-то неприятное? – переспросил Раффлз, устраиваясь в моем любимом кресле и закуривая сигарету. Казалось, это почему-то позабавило его. – А что ты скажешь, если я смогу подтвердить твои опасения? Сядь и не мельтеши, дорогой мой. Если что-то неприятное и произошло, то все уже позади и последствий не предвидится. Правда, за мной была устроена слежка, Зайчонок, но, мне кажется, я ушел вовремя, не оставив следов.

И только теперь я вдруг обратил внимание на его помятый воротник, спутанные волосы и грязные ботинки.

– Это была полиция? – задохнулся я от ужаса.

– Нет-нет, что ты, ни в коем случае. Это всего лишь старина Бэрд.

– Бэрд? Но разве не он взял у нас изумруды?

– Совершенно верно, – охотно подтвердил мой партнер.

– Тогда зачем ему было преследовать тебя?

– Дорогой мой друг, я все тебе расскажу, если ты только предоставишь мне такую возможность. Но я повторю еще раз: ничего страшного не произошло и причин для волнения нет ровным счетом никаких. Старина Бэрд наконец понял, что я совсем не простой вор-взломщик, которым все это время так старательно притворялся. Вот почему ему захотелось пойти за мной и проводить меня до самой моей норы, так сказать.

– И ты говоришь, что у нас нет причин волноваться!

– Были бы, если бы ему удалось воплотить свой план в жизнь. Но этого же не произошло. Правда, должен признаться, что он тоже заставил меня понервничать. Пришлось как следует попетлять, и все потому, что путь от дома до работы у нас слишком далекий. В газетах успели все подробно расписать. Когда я к нему явился, он как раз занимался тем, что читал утренний выпуск. И этот негодяй смекнул, что подобные дела проворачивают только те, кто на самом деле являются истыми джентльменами. Я же включился в игру и заговорил на своем фирменном кокни. Потом я еще что-то бормотал ему о товарище, который проворачивает все дела, а я, дескать, только маленькое звено, крохотное колесико в его машине, но это не помогло. Тут я понял, что каким-то образом все же выдал себя. Он даже торговаться не стал и сразу выдал мне всю сумму, которую я запросил. Ему как будто даже понравилось сразу расплачиваться с такими вот отбросами общества. И когда я от него вышел, то буквально спиной чувствовал, что он отправился за мной. Но я ни раз так и не обернулся.

– Но почему?!

– Мой милый Зайчонок, это было бы самым последним делом. Если ты делаешь вид, что ничего не подозреваешь, твой преследователь будет держать дистанцию, и пока все это продолжается, у тебя остается шанс перехитрить его. Но стоит хоть чем-то выдать себя, показать, что ты знаешь о преследовании, – тут все, пиши пропало. Тебе останется либо бежать наутек и спасаться, либо встретиться лицом к лицу с врагом и принять честный бой. Итак, я не стал оглядываться и предупреждаю тебя, чтобы ты вел себя так же, случись тебе оказаться в таком же положении. Я просто поспешил на станцию, где взял билет до Кенсингтона, причем очень громко прокричал название пункта своего назначения. Однако я сошел раньше и как ненормальный бросился бежать к своей мастерской окольной дорогой. Чтобы обезопасить себя и лишний раз подстраховаться, я «залег на дно» и пробыл там весь день. Жаль, что там у меня нет окошка, через которое я мог бы наблюдать, что творится снаружи, а только этот проклятый стеклянный потолок! Однако спустя какое-то время мне показалось, что я нахожусь в полной безопасности, что я все сам выдумал. Ну зачем ростовщику заходить так далеко? Зачем я ему понадобился? Я набрался смелости и вышел на улицу в своем обычном костюме – и сразу же едва не очутился в объятиях старика Бэрда!

– И как же ты повел себя?

– Прошел мимо него, как будто никогда прежде не видел этого человека. Остановил наемный экипаж на Кингс-Роуд и отправился на станцию Клэпмен. Там, не покупая билета, я бросился в первый же попавшийся поезд, сошел в Туикнеме, сделал огромный круг, чтобы добраться назад в Ричмонд, оттуда поездом доехал до Черинг-Кросс и вот наконец очутился у тебя дома!

Еле дождался момента, когда смогу принять ванну и переодеться, а потом уж мы с тобой отправимся в клуб и закажем себе королевский ужин. Я решил сперва зайти к тебе, потому что подумал, что ты, наверное, уже с ума сходишь от волнения. Пойдем со мной вместе, я не задержу тебя надолго.

– А ты уверен, что тебе удалось оторваться от него? – забеспокоился я, пока мы надевали шляпы.

– Да, конечно, но мы можем это еще раз проверить.

С этими словами Раффлз подошел к окну и несколько секунд молча всматривался в прохожих.

– Все в порядке? – поинтересовался я.

– Да, – кивнул он, и мы под руку друг с другом направились к лестнице, а выйдя на улицу, заспешили к «Олбани».

По дороге мы оба молчали. Я раздумывал над тем, как же все-таки Раффлз решил поступить со своей студией-мастерской в Челси, учитывая, что его, если верить его же собственным подозрениям, начали преследовать. Мне этот вопрос казался весьма важным, но, когда я напомнил о нем своему другу, тот лишь ответил, что времени подумать у него пока хватает. И еще один раз за все время пути он сумел высказаться. Мы поприветствовали встретившегося нам на пути юного отпрыска одного из наших знакомых, который в последнее время сумел заработать себе весьма нелестную репутацию, и Раффлз прокомментировал этот факт следующим образом.

– Бедняга этот Джек Раттер! – вздохнул Эй-Джей. – Нет ничего печальнее, чем наблюдать, как в общем-то неплохой парень катится по наклонной плоскости. Он чуть рассудок не потерял от беспробудного пьянства. По уши влез в долги, бедолага! Ты видел, как он на нас посмотрел? Кстати, тебе не кажется странным, что мы его встретили именно здесь? А ведь разорил его своими поборами не кто иной, как старина Бэрд. Боже, я сам готов снять шкуру живьем с этого палача!

Он начинал злиться, это было заметно по его тону, а потом снова замолчал. Во время чудесного ужина он тоже оставался немногословным, после чего мы устроились в уютном уголке курительной комнаты с сигарами и кофе. Только тогда я заметил, как Раффлз улыбается мне, и я понял, что все самое страшное уже позади и настроение его понемногу приходит в норму.

– Могу догадаться, что ты сейчас ломаешь себе голову над тем, что заставило меня впасть в такую задумчивость, – неожиданно заявил он. – Я считаю, что делать дело лишь наполовину не стоит. Это отвратительно, это угнетает, злит, выводит из себя. Никаких половинчатых решений. Надо все доводить до логического конца, верно?

– Ну что ж, – в свою очередь улыбнулся я, – во всяком случае, к тебе-то уж такие рассуждения точно не относятся.

– А вот я на твоем месте не был бы так категоричен, – заметил Раффлз, выпуская струйку сигаретного дыма к потолку. – Но как бы там ни было, сейчас я думал не о себе, а об этом бедолаге Джеке Раттере. Вот у кого ничего не получается до конца, а только какими-то частями. Он вроде увяз в болоте, но и то не окончательно. А ты только посмотри на разницу между ним и нами! Он полностью зависим от злобного жадного ростовщика, мы же с тобой – приличные платежеспособные граждане. Он начал пить – мы же предпочитаем трезвость. Его друзья начали избегать его общества – от наших друзей мы едва успеваем отбиваться. В итоге он продолжает брать взаймы и увязать в этой долговой яме все глубже. А мы с тобой вот, к примеру, не воруем половинками, мы сделали свое дело и забыли о нем. Мы с тобой, получается, более честные парни, чем он. Но так ли это? Может, Зайчонок, мы с тобой тоже люди «половинчатые», так сказать, а?

– Почему? Чего же больше мы могли сделать? – насмешливо воскликнул я и тут же опасливо осмотрелся: нет ли кого-нибудь поблизости.

– Больше? – переспросил Раффлз. – Ну хотя бы убийство. Мы ведь еще никогда не совершали убийства.

– Вздор все это!

– Как сказать, мой милый Зайчонок. Но я хотел услышать от тебя совсем другой ответ. Как-то раз я ведь уже говорил тебе, что самый значительный человек во всем свете – это тот, который совершил убийство, но об этом, кроме него самого, еще никто не знает. По крайней мере, так должно быть, но в таких случаях он сам этого не сознает и не считает себя таковым. Ты только подумай! Представь себе, что ты приходишь сюда, ведешь беседы на разные темы, зная при этом, что именно ты успел натворить. И ты думаешь: а как бы все остальные повели себя, если бы узнали обо всем? Это было бы великолепно, это даже и сравнить, пожалуй, не с чем! Но и это еще не все. Потом, когда тебя схватят, начнется настоящая драма. Несколько недель ты будешь ожидать суда, потом приговора и в конце концов тихо увянешь. Тебя попросту повесят. Ты же не будешь гнить за решеткой лет семь или даже десять, правда?

– Господи, дорогой мой! – хихикнул я. – Ну ты напридумывал! Вот ведь фантазер! Я, пожалуй, готов простить твое плохое настроение за обедом.

– Ведь я говорю с тобой сейчас совершенно откровенно, еще никогда я не был таким открытым, как сейчас.

– Продолжай!

– Я серьезно тебе говорю!

– Ты и сам прекрасно знаешь, что никогда не смог бы убить человека. Многое другое – да, но только не это.

– И еще я знаю, что сегодня ночью я совершу именно убийство.

До сих пор он сидел, откинувшись на спинку кресла и посматривая на меня сквозь полуприкрытые веки. Теперь же Раффлз подался вперед, и глаза его засверкали, как стальной клинок, выхваченный из ножен. Я встрепенулся и сразу все понял. Нет, Раффлз не шутил, не разыгрывал меня. Я слишком хорошо знал своего друга. В его сжатых губах, стиснутых кулаках и ставших за одну секунду жестокими голубых глазах читалась готовность к убийству. К тысяче убийств!

– Ты имеешь в виду Бэрда? – спросил я, облизнув пересохшие губы.

– Разумеется.

– Но ты ведь сам говорил, что эта мастерская в Челси, в общем, не слишком опасна для нас.

– Я врал.

– Но тебе же в конце концов удалось оторваться от него!

– Снова ложь. Ничего подобного мне не удалось. Я так думал, когда пришел к тебе вечером. Но потом я выглянул из окна – помнишь? Я хотел убедиться в том, что оказался прав. Но он стоял внизу, на противоположной стороне улицы.

– И ты не сказал мне ни слова!

– Я не посмел испортить тебе обед, Зайчонок, и не дал бы испортить себе свой. Но этот негодяй оставался следить за мной и, разумеется, проводил нас до «Олбани». Что ж, он затеял большую игру, достойную его черствого сердца. Он намеревается шантажировать меня, затем предложить свою цену полиции. Получается что-то вроде торгов. Кто больше предложит, тот и выиграет. Но со мной это так просто не пройдет, он не доживет до дня своего чудесного триумфа. Ну а миру я помогу избавиться еще от одного вымогателя. Официант! Еще две порции виски с содовой! В одиннадцать я отправляюсь в путь, Зайчонок. Это единственное, что я могу сделать.

– Значит, тебе известно, где он обитает?

– Да, и живет он совершенно один. Скряга тот еще. Я уже давно разузнал о нем буквально все, что мне требовалось.

Я снова оглядел комнату. Это был молодежный клуб, и повсюду молодые люди смеялись, вели беседы, курили и выпивали. Кто-то кивнул мне сквозь пелену дыма. Я машинально кивнул ему в ответ, затем повернулся к Раффлзу и застонал.

– Но ты должен дать ему последний шанс! – взмолился я. – Один вид твоего пистолета заставит его выполнить любые твои условия.

– Но он все равно не сдержит своего слова.

– И все же стоит попробовать.

– Наверное, так оно и будет. Вот тебе выпивка, Зайчонок. Пожелай мне удачи.

– Я пойду с тобой.

– Но я не хочу этого.

– Нет, я должен идти!

Его глаза подозрительно блеснули.

– Чтобы вмешаться в самый ответственный момент?

– Ни за что на свете!

– Клянешься?

– Да.

– Зайчонок, если ты нарушишь свою клятву…

– Ты заодно пристрелишь и меня тоже!

– Скорее всего, и пристрелил бы, – торжественно произнес Раффлз. – Вот почему ты отправляешься со мной на свой собственный страх и риск, дорогой мой. Но раз уж ты согласился, что ж, тогда пошли. Чем быстрей все закончится, тем лучше. К тому же мне нужно будет еще зайти по дороге к себе домой.

Через пять минут я уже поджидал его на Пикадилли у входа в «Олбани». И причина оставаться снаружи у меня была серьезная. Меня не отпускало некое чувство – надежда, смешанная со страхом, – что Ангус Бэрд, возможно, до сих пор следит за нами. И тогда не исключено, что при нашей с ним встрече все закончится мгновенно и мне не придется долго переживать. Конечно, я не стану предупреждать его об опасности, но во всяком случае постараюсь исключить трагический исход нашего приключения. Позднее, когда мы с Раффлзом уже шли по направлению к станции, я по-прежнему был полон самых искренних намерений осуществить свой план. Разумеется, я не нарушу данного мной честного слова. И все же мне было приятно сознавать, что при непредвиденных обстоятельствах я все же смог забыть о данной мне клятве. Увы! Все мои добрые намерения были подпорчены пожиравшим меня любопытством. Я словно находился под гипнозом, что случается довольно часто, когда человек понимает, что его может ожидать смертельная опасность.

Я почти не помню, как мы добирались до дома ростовщика, а на это ушел целый час. Мы прошлись по парку (теперь я припоминаю отражение в воде фонарей, их круги пятнами дрожали на поверхности реки, когда мы переходили через небольшой мостик). У нас оставалось несколько минут до прибытия поезда. Раффлз отправился проверить расписание. Когда мы оказались на месте, я удивился, увидев вокруг открытое пространство с редкими строениями и минимумом деревьев. Впрочем, того самого дома я больше никогда не видел. Итак, мы сошли с поезда и направились вперед по тропинке меж полей. Вдали чернел лес. В этот момент вокзальные часы пробили двенадцать.

– Наверное, он уже спокойно спит в своей постели, – начал я.

– Я тоже надеюсь на это, – мрачно отозвался Раффлз.

– Значит, ты собираешься взломать замок и ворваться в дом?

– А ты предлагаешь что-то другое?

Нет, у меня в голове никаких планов не было. Все мое сознание было заполнено предстоящим немыслимым преступлением, страшней которого не существовало ничего во всем свете. По сравнению с ним кража со взломом казалась мне сущей безделицей, хотя и кражу сейчас я тоже готов был резко осудить. Кроме всего прочего, я предвидел множество препятствий и сложностей, которые могли встать у нас на пути. Этот человек был хорошо знаком с разного рода мошенниками. Скорее всего, он был и сам неплохо вооружен, а потому мог использовать свои пистолеты гораздо раньше нас и выстрелить первым.

– Это был бы лучший вариант, – тем временем продолжал Раффлз. – Тогда мы сразились бы с ним один на один, и дьявол забрал бы себе того, кому не повезет. Ты же знаешь, что я всегда предпочитал честную игру, верно? Но умереть он должен, так или иначе. В противном случае жизнь нашу могут омрачить серьезные осложнения.

– Но, может, все не так страшно?

– Если ты в этом уверен, то тебе лучше оставаться здесь, дорогой мой. Я же с самого начала сказал тебе, что пойду к нему один. А вот и его дом, мы пришли. Что ж, доброй тебе ночи.

Я не видел никакого дома, только угол какой-то каменной стены возвышался в ночной темноте и где-то наверху, в разбитых стеклах, отражался звездный свет. В стене я отыскал взглядом ворота, ощетинившиеся острыми шипами, словно приготовившиеся дать достойный отпор стенобитным орудиям. Все это было едва видно в свете далекого фонаря, стоявшего у современной дороги. Она была сделана на совесть, словно для маленького городка, хотя, кроме дома нашего врага, больше никаких зданий тут не обнаружилось. А может быть, у меня просто разыгралась фантазия, да еще особенно темная ночь подстегивала мое воображение.

В отличие от меня Раффлз побывал здесь днем, а потому оказался готов к встрече с препятствиями. Он ловко взобрался на забор и насадил на острые шипы пробки из-под шампанского. Через минуту он перебросил на другую сторону забора свое длинное пальто, после чего сам проворно перемахнул через ограду, чуть ранее казавшуюся неприступной. Я сделал шаг назад, разбежался для храбрости и тоже одолел преграду. Правда, на самом последнем этапе Раффлз подал мне руку и перетянул мое тело на другую сторону.

– Значит, ты все же решился идти со мной?

– А то!

– Тогда соблюдай осторожность: весь участок так и кишит всевозможными хитроумными проволочками с колокольчиками, которые звенят не только здесь, но и внутри дома. Если заденешь хоть одну – нам конец. Пока что оставайся на месте, а я уберу пробки, чтобы не вызывать подозрения.

Сад оказался небольшим, по всему было видно, что ухаживать за ним начали совсем недавно. Трава была посеяна клочками, и рядом с пышными кустами соседствовали совсем лысые участки. В пустые клумбы были воткнуты длинные ползучие стебли лавра.

– Ничуть не хуже колокольчиков, – прошептал Раффлз. – шелестят так, что любого разбудят. Вот хитрюга, что придумал!

Мы ползли по траве, тщательно избегая сомнительных растений.

– Наверное, наш хозяин уже спит.

– Я в этом не уверен, Зайчонок! Скорее всего, он даже видел нас.

– Почему ты так решил?

– Я видел свет в доме.

– Где именно?

– Внизу. Но только на мгновение, а потом…

Он замолчал, потому что свет снова вспыхнул буквально на полсекунды и сразу же погас.

Он сверкнул, как золотистый стержень, под входной дверью и сразу исчез. Затем проступил снова горящей нитью в перемычке двери и снова погас. Теперь уже навсегда. Мы услышали скрип ступенек, словно кто-то поднимался по лестнице, но и этот звук вскоре замер. Больше мы ничего подозрительного не видели и не слышали, хотя еще долго стояли на мокрой траве и ждали до тех пор, пока ноги наши не промокли от росы.

– Я пойду в дом, – наконец решился Раффлз. – Я, в общем, не могу с уверенностью сказать, что он действительно нас видел. Правда, было бы лучше, если бы он знал о нашем визите и был готов ко всему. Нам сюда.

Мы быстро и осторожно миновали садовую тропинку, и за это время на мокрые подошвы наших ботинок успел налипнуть гравий, который теперь громко и противно скрипел на покрытой кафелем небольшой веранде. Внутрь дома вела дверь со стеклянной верхней частью наподобие окна. Именно в этом месте Раффлз впервые заметил свет. Сейчас ему предстояло вырезать стекло техническим алмазом при помощи патоки и оберточной бумаги, которые он редко забывал прихватить с собой. Не отказался он и от моей помощи, хотя, возможно, принял ее машинально, как само собой разумеющееся. Во всяком случае, так уж получилось, именно эти вот самые пальцы размазывали по коричневой оберточной бумаге патоку и прижимали листок к стеклу. Наконец алмаз обошел раму по всему периметру, от начала до конца, и стекло аккуратно легло нам на ладони.

Теперь Раффлз мог легко просунуть руку внутрь и открыть дверь, повернув ключ, который, на наше счастье, оказался в замочной скважине. Дверь раскрылась, хотя и не очень широко.

– А это еще что такое? – удивился Раффлз и уставился вниз. Там, у самого порога, что-то хрустнуло под его ногой, и он остановился. Видимо, именно этот предмет и мешал двери распахнуться полностью, а нам – беспрепятственно пройти внутрь.

– Это очки, – прошептал я, поднимая их с пола. Я принялся внимательно разглядывать треснувшие стекла и погнутую оправу, как в тот же миг Раффлз споткнулся обо что-то и почти что упал, с трудом удерживая равновесие. При этом он достаточно громко вскрикнул и даже не стал прикрывать рот рукой, чтобы соблюдать тишину и полную конспирацию, как было у нас принято при подобных обстоятельствах.

– Тише, ну, тише же ты! – взмолился я. – Он услышит нас!

Раффлз отреагировал не сразу. У него застучали зубы – даже у такого смельчака, как мой друг! Затем я услышал, как он возится с коробком спичек.

– Нет, Зайчонок, он нас больше не услышит, – прошептал Раффлз, поднимаясь с колен. Спичка уже погасала, но он успел зажечь газ.

Ангус Бэрд лежал на полу в прихожей своего собственного дома. Его седые волосы слиплись от запекшейся крови. Рядом с ним валялась кочерга, конец ее блестел, видимо, тоже от крови несчастного. В углу стоял письменный стол с открытыми ящиками и раскиданными на нем бумагами. На каминной полке отчетливо и громко тикали часы. В течение нескольких минут никаких больше звуков в доме не было слышно.

Раффлз стоял на своем месте не шевелясь. И смотрел на труп. Так может глядеть в бездну человек, который слишком долго шел к ней и теперь оказался на самом краю пропасти. Он глубоко дышал, при этом было даже видно, как раздуваются его ноздри. Больше ничего не происходило, Раффлз как будто онемел на какое-то время.

– Свет! – прохрипел я. – Вот что означал этот свет, который мы видели под дверью! Кто-то же успел потушить его!

Он вздрогнул и повернулся ко мне.

– Верно! Я уже и забыл об этом. Значит, тут еще кто-то есть.

– Наверняка он убежал наверх и теперь прячется там.

– Тогда мы его без труда отыщем. Вперед!

Но я, вместо того чтобы рвануться за ним вверх по лестнице, вдруг схватил своего друга за руку, умоляя его еще раз хорошенько подумать о том, как нам теперь лучше действовать. Его враг уже мертв, и если нас тут кто-то найдет, то нас могут обвинить в его смерти. Теперь нам самим следовало спасаться бегством, чтобы не оказаться замешанными в преступлении, которого мы не совершали. Но он отвел мою руку в сторону, глаза его гневно сверкнули. Он только презрительно хмыкнул в ответ, велев мне бежать одному, раз уж я так боюсь за собственную шкуру. Затем он решительно повернулся в сторону лестницы и зашагал вперед, оставляя меня наедине с моими мыслями. Может быть, он настолько разнервничался, что и позабыл, с какой целью сам явился сюда? Или он только теперь решил, что эта ночь должна закончиться трагедией не только для хозяина дома? Пока я задавал себе подобные вопросы, его спичка загорелась где-то в коридоре, затем ступеньки заскрипели под его ботинками так же, как немного раньше они скрипели под ногами убийцы. Только теперь до меня стало доходить, зачем же все-таки моему другу захотелось так рисковать. Можем ли мы позволить убийце уйти вот так просто и безнаказанно? Я не стал более мешкать и очень скоро нагнал Раффлза уже на лестничной площадке.

И увидел там сразу три двери. Первая открывалась в спальню, но кровать в ней оказалась нетронутой, вторая комната была пуста в самом прямом смысле слова. Оставалась третья, но та была надежно заперта изнутри на ключ. Раффлз включил газ на площадке.

– Он там, – уверенно произнес он, доставая свой револьвер. – Помнишь, как нам иногда приходилось врываться в кабинеты еще в школьные годы? А ну-ка!

Он что было сил долбанул ногой по замочной скважине, и замок такого напора, естественно, не вынес. Дверь распахнулась, и на образовавшемся сквозняке газовое пламя затрепетало, как корабельный флаг в сильный шторм. Но уже через несколько секунд ветерок стих, огонек успокоился и выпрямился. Я вгляделся в пространство комнаты и увидел ванну, два банных полотенца, связанных вместе, открытое окно и какую-то жалкую фигуру, сжавшуюся в углу. Судя по всему, человек готовился бежать, но не успел и теперь был застигнут нами врасплох.

Раффлз отважно шагнул вперед и тут же застыл на месте от изумления.

– Джек?.. Джек Раттер?

Эти слова он произнес в неописуемом ужасе, и я с таким же чувством их повторил. Тем временем съежившаяся фигура понемногу распрямилась во весь рост.

– Это ты? – прошептал, в свою очередь, Джек. Судя по всему, наше присутствие в доме ростовщика тоже немало его удивило. – И ты тоже тут? Что все это означает, Раффлз? Я видел, как вы оба, один за другим, перелезаете через ворота. Потом зазвонил один звонок – их тут в доме тьма-тьмущая. После этого вы вломились сюда. Но что все это значит, в конце концов?

– Мы, конечно, можем тебе все подробно объяснить, но только после того, Раттер, как ты сам нам расскажешь, что успел здесь натворить.

– Натворить? А что такого я натворил?

И бедолага вышел на свет. Он подслеповато моргал красными глазками, вся его рубашка спереди была заляпана кровью. – Вы же сами все знаете… вы ведь все уже видели… Но если вам так хочется, я, конечно, могу и рассказать. Я убил грабителя, вот и все, пожалуй. Я уничтожил разбойника, ростовщика, шакала, шантажиста, самого умного и жестокого злодея, которого почему-то до сих пор еще не повесили власти. Но я теперь готов повисеть за него. Я бы еще раз убил его, будь у меня такая возможность! – И он посмотрел на нас вызывающим и в то же время затуманенным взором.

Грудь его взволнованно вздымалась, он крепко стиснул челюсти, не давая нам возможности усомниться в его правоте.

– Так мне все-таки рассказать вам, что здесь произошло? – страстно продолжал он. – Он сделал мою жизнь невыносимой, он превратил мое существование в ад за последние недели и даже месяцы. Вам, наверное, это хорошо известно. Да, это был сущий ад! Ну что ж… Так вот, сегодня я встретил его на Бонд-стрит. Вы помните, наверное, мы тогда еще с вами тоже повстречались? Он шел за вами ярдах в двадцати. Он шел по вашим следам, Раффлз. Он видел, как я кивнул вам, потом остановил меня и спросил о вас. Кто, дескать, это такой и все прочее. Ему будто бы позарез нужно было все о тебе поподробнее разведать. Я не мог понять почему, да мне было, собственно, все равно, потому что я сразу ухватился за представившийся мне шанс. Я сказал, что все детально ему доложу, но только при личной встрече где-нибудь в укромном уголке. Он не согласился, тогда я ухватил его за шиворот и держал до тех пор, пока вы оба окончательно не скрылись из виду. Как только я его отпустил, он рванулся за вами, но очень скоро вернулся, поскольку вам, судя по всему, удалось от него оторваться. Вид у него был жалкий, и я понял, что теперь смогу сам диктовать ему условия. Я заставил его взять меня с собой, как и прежде поклявшись, что расскажу о тебе, Раффлз, все, что знаю сам… Потом мы приехали сюда, и я сперва заставил его хорошенько накормить себя перед нашим разговором. Я все оттягивал и оттягивал эту беседу сколько мог. В десять часов вечера я услышал, как захлопнулись входные ворота. Я немного выждал и поинтересовался, уж не один ли он тут живет.

– Конечно, нет, – засуетился Бэрд. – Разве ты не заметил служанку?

Я кивнул, но добавил, что мне показалось, будто она уже ушла. Если же она в доме, то можно ее позвать, и она тут же явится. Я крикнул разок, потом еще и еще, причем достаточно громко. Разумеется, никакие слуги в его доме на ночь не оставались. Я знал это наверняка. Я неделю назад уже приезжал к нему поздно ночью и пытался навязаться в гости. Но он встретил меня у ворот сам и внутрь не пустил. Ну так вот… Когда я наорался и служанки мы не дождались, он побелел как полотно. Вот тогда я и заявил, что сейчас нам самое время побеседовать, и с этими словами достал кочергу из-за каминной решетки, подробно объясняя, каким образом он испортил мне жизнь. Но вот теперь, добавил я, этому настал конец, и больше грабить он меня не будет. Никогда. Я дал ему три минуты, чтобы он написал бумагу, в которой отказывался от всех своих жутких требований к моей особе, и поставил свою подпись. Иначе я пригрозил ему, что вышибу его мозги прямо на его дорогом ковре. Он подумал с минуту, потом направился к столу за ручкой и бумагой. Но через мгновение резко развернулся, держа в руке револьвер, и вот тогда я не раздумывая попросту пошел на него как был. Он выстрелил раза два, а может, три и всякий раз промахивался. Вы можете найти следы от пуль, если захотите. И всякий раз я наносил ему новый удар. Я превратился в дикаря, в животное и продолжал бить его, пока все не закончилось. А потом мне уже было все равно. Я принялся рыться в его бумагах, отыскивая свои расписки. Между прочим, я уже собирался уходить отсюда, как вдруг заявились вы. Но мне уже действительно все равно. Я, кстати, все равно собирался идти в полицию с повинной. Да-да, именно так я и поступлю. Так что, ребята, не волнуйтесь, никаких неприятностей у вас из-за меня не намечается.

Он замолчал, а мы так и продолжали стоять на лестничной площадке в пустынном доме. Его голос, низкий и одновременно звонкий, эхом отдавался у меня в голове. Труп хозяина продолжал лежать там, внизу, а перед нами стоял его нераскаявшийся убийца. Я знал, как может подействовать отсутствие этого раскаяния на моего друга, и я не ошибся.

– Чушь все это! – наконец заговорил Раффлз. – Мы этого не допустим, ты не должен идти в полицию.

– Вам меня не остановить! И что толку, если я пока что останусь на свободе? Все равно служанка меня видела, и это теперь лишь дело времени. А я не могу просто так сидеть и ждать, когда за мной придут. Вы только подумайте сами! Ждать, когда к тебе ввалится полисмен и тронет за плечо… Нет, нет! Я сдамся сам, и на этом все закончится!

Его речь изменилась. Он стал запинаться, путаться в словах. Будто одновременно с идеей сдаться добровольно ему пришла в голову мысль о возможности более приятной перспективы – просто скрыться. И вот теперь он не понимал, как ему следует поступить.

– Послушай меня, – настаивал Раффлз, – мы сами явились сюда на собственный страх и риск. Мы явились к этому гаду примерно за тем же, что и ты. Нам также требовалось ему отомстить. А теперь смотри. Мы вырезали алмазом стекло, как поступают обычные воры-взломщики. Вот пусть эти воры и несут ответственность за все то, что тут произошло!

– Вы… вы хотите сказать, что меня не станут подозревать?

– Конечно.

– Но я не хочу остаться безнаказанным! – в истерике закричал Раттер. – Я ведь убил его! И я это знаю. Правда, это была самозащита, а не убийство. Но я должен понести за это наказание. Я же сойду с ума, если все сойдет мне с рук просто так…

Он начал в нервном возбуждении заламывать себе пальцы, губы его затряслись, в глазах заблестели слезы. Раффлз взял его за плечи и грубо встряхнул.

– Слушай меня, идиот! Если бы нас застали здесь всех троих, ты соображаешь, какие были бы последствия? Мы уже через пару месяцев висели бы в один рядок на площади Ньюгет. Ты разговариваешь сейчас так, словно мы сейчас находимся в клубе и ведем светскую беседу. Ты понимаешь, что теперь уже час ночи, а свет еще горит и внизу у нас лежит труп? Ради бога, соберись с мыслями и делай все то, что я тебе буду говорить, иначе сам станешь таким же трупом. Это ясно?!

– Лучше бы я действительно умер! – захныкал Раттер. – Или взял бы у него револьвер и сам застрелился. Он до сих пор лежит там, внизу, под ним. Боже! О боже мой!

Колени у него подкосились, он более не мог стоять на месте. Нам пришлось подхватить беднягу с обеих сторон и осторожно спустить вниз по лестнице, а потом вывести на свежий воздух. Вокруг стояла тишина, слышалось только тихое всхлипывание нашего бедолаги, который буквально висел у нас на руках. Затем Раффлз на минуту вернулся в дом, чтобы потушить свет. Входные ворота отпирались изнутри, и мы аккуратно закрыли их за собой. Только звездный свет играл на разбитом стекле и отполированных шипах забора. Все здесь оставалось таким, каким было и до нашего появления.

Мы скрылись, и я не буду вдаваться в подробности, как это все происходило. Похоже, наш убийца решил сам погубить себя. Он был опьянен своим поступком и теперь доставлял нам больше неудобств, чем могли бы это сделать шестеро мужчин, захмелевших от вина. Снова и снова мы угрожали ему, говоря, что бросим его, что просто умоем руки и удалимся прочь. Но нам постоянно везло, госпожа Удача шла нам в ту ночь навстречу. Мы не встретили ни единой души за все то время, когда добирались до станции. Ну а потом уже никто бы и не вспомнил трех молодых людей со сбитыми набок галстуками, видимо вдрызг пьяных, потому что двое явно поддерживали третьего. Тем более что все газеты на следующий день уже писали о более интересном событии, а именно о трагедии в доме ростовщика…

Мы успешно добрались до моего дома, но я отправился к себе один, а эти двое последовали в «Олбани», и Раффлза я после этого не видел двое суток. Когда я утром зашел к нему, выяснилось, что дома его нет и никакого сообщения для меня он не оставил. Когда он появился снова, газеты все так же взахлеб обсуждали убийство. А человек, совершивший его, уже благополучно плыл из Ливерпуля в Нью-Йорк третьим классом.

– Спорить с ним было бесполезно, – рассказывал мне впоследствии Раффлз. – Он собирался либо во всем честно признаться полиции, либо покинуть эту страну. Поэтому я отвез его в свою студию, переодел до неузнаваемости, и оттуда мы отправились вместе в Ливерпуль. На его месте я бы только сидел себе спокойно да радовался, что все вышло именно так, но, в общем, он был где-то прав в своей тревоге. Уже позже мне удалось выяснить, что полиция все же считала его главным подозреваемым и уже даже был выписан ордер на его арест. Они сочли вырезанное стекло специальной уловкой, не более того. Вот ведь идиоты, а? Но теперь этот ордер уже никому не пригодится, и я не буду об этом сильно горевать.

С тех пор прошли годы, и, надо признаться, я об этом тоже ни чуточки не горевал.