Шел третий год тихой жизни Поля в Сконе…
Стаббс допил какао, выбил трубку и встал.
— Пойду в свое логово, — сказал он. — Тебе повезло, что ты живешь при колледже. В такой вечер невесело тащиться на Уол-тон-стрит.
— Ты возьмешь фон Хюгеля?[39] — спросил Поль.
— Нет, лучше завтра.
Стаббс взял плащ и набросил его на плечи.
— Любопытный был доклад о плебисците в Польше…
Да, очень, — согласился Поль.
С улицы донесся гогот и звон стекла.
— Боллинджеровцы развлекаются, — сказал Поль. — У кого они сегодня буянят?
— По-моему, у Пастмастера. Этот юноша рановато начинает.
— Ну, значит, ему так нравится, — возразил Поль. — Спокойной ночи.
Спокойной ночи, Поль, — отвечал Стаббс.
Поль убрал шоколадное печенье, набил трубку и устроился в кресле.
Раздались шаги, в дверь постучали.
— Войдите, — сказал Поль и обернулся.
В комнату вошел Питер Пастмастер. На нем был костюм боллинджеровского клуба, бутылочно-зеленый с белым. Питер раскраснелся, волосы слегка растрепались.
— К тебе можно?
— Пожалуйста.
— У тебя есть выпить?
— Ты и так достаточно выпил.
— У меня боллинджеровцы. Орут ужасно… Черт! Дай же выпить.
Виски в шкафу. Ты стал много пить, Питер.
Питер промолчал и выпил виски с содовой.
— Меня тошнит, — сказал он и опять помолчал. — Поль, почему ты со мной никогда не здороваешься?
— Не знаю. По-моему, это ни к чему.
— Ты злишься?
— Нет, отчего же.
— Ну, почем мне знать! — Питер повертел бокал, посмотрел в сторону. — А я на тебя злился.
— Из-за чего?
— Ну, как тебе сказать… Из-за Марго, из-за старого Контроверса, из-за всего на свете…
— По-моему, меня не в чем винить.
— Конечно, не в чем! Но ведь ты тоже был во все это замешан…
— Как Марго?
— Отлично. Марго Метроланд… Можно, я еще выпью?
— Пей.
— Виконтесса Метроланд, — повторил Питер. — Ну и имечко! Ну и муженек! Все равно при ней все время Аластер. Метроланду наплевать. Он получил то, чего хотел. Я с ними редко вижусь. Чем занимаешься, Поль?
— Готовлюсь принять сан.
— С чего это меня так тошнит?! О чем бишь мы говорили? Да, о Метроландах! Знаешь, Поль, зря ты с нами связался. Честное слово, зря! Мы из другого теста. Точнее я все равно объяснить не смогу. Ты не обиделся, Поль?
— Нет. Я тебя отлично понял. Вы динамичны, я — статичен.
— Разве? Наверно, ты прав. Ты когда-то был моим учителем. Как глупо. Помнишь? Лланаба, латынь, орган… Помнишь?
— Да, помню, — ответил Поль.
— Как глупо все получается. Помнишь — ты учил меня на органе?
— Да, помню, — ответил Поль.
— А потом Марго Метроланд хотела выйти за тебя замуж. Помнишь?
— Да, — ответил Поль
— А потом ты оказался в тюрьме, и Аластер — это кавалер Марго Метроланд — и Метроланд — это ее муж — тебя оттуда вытащили. Помнишь?
— Да, — ответил Поль. — Помню.
И вот все прошло, а мы с тобой сидим здесь и разговариваем. Правда глупо?
— Да, немножко.
— Поль, а помнишь, ты сказал как-то… это было в «Ритце», там еще был Аластер, кавалер Марго Метроланд… Помнишь? Ты сказал: «Судьба — это коварная дама»… Помнишь? Я еще тогда напился…
— Да, — ответил Поль, — помню.
— Эх, Поль, дружище! Я так и знал, что ты все помнишь. Давай за это выпьем! Как ты тогда говорил? Забыл, черт! Извини, меня жутко тошнит.
— Ты слишком много пьешь, Питер.
— Дьявол! А что еще остается делать? Ты будешь священником, Поль?
— Да.
— Ужасно глупо. Зря ты связался со мной и с Метроландами. Я, пожалуй, еще выпью…
— Тебе пора спать, Питер.
— Да, вроде пора. Ты не сердишься, что я к тебе без спросу? Ведь ты учил меня играть на органе… Спасибо за виски.
Питер ушел, а Поль опять устроился в кресле. Итак, эбиониты, эти аскеты, вставая на молитву, обращались лицом к Иерусалиму. Поль это записал. Их отлучили — так им и надо! Он выключил свет и отправился спать.