Уроки гольфа и любви

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Один взгляд на ее перекошенное от горя лицо, и Куэйд задал только два вопроса: куда и когда началось?

В больнице Клифтона они узнали, что Джулию повезли готовить на кесарево сечение, и, несмотря на все убеждения (это просто на всякий случай, как обычно при кровотечениях, тридцать семь недель — это слишком рано, за ребенком наблюдают, и с ним все в порядке), лицо у Шанталь стало белее мела.

Трясущимися руками она зажала чашку с кофе, которую принес ей Куэйд.

— Тебе не обязательно оставаться, — сказала она, — Кри приедет через несколько минут. И мои родители. Они прилетают рейсом в пять сорок.

— Я никуда не пойду.

Она не стала спорить. Он не хотел думать, почему так поступает, просто знал, что не оставит ее. И не только потому, что руки у нее так сильно дрожат и она не может поставить чашку, не расплескав кофе. И не потому, что глаза у нее наполнены слезами. Когда она стала тщетно вытирать слезы платком, Куэйд дотронулся до ее руки.

— Оставь это, — сказал он более грубо, чем хотел.

Она замерла, напряглась от его прикосновений, и он обхватил ее руку. Пальцы переплелись, ладонь коснулась ладони. Он долго молчал, просто сидел и ждал. Постепенно ее напряжение ослабло, она приняла его заботу, и, когда она мягко сжала пальцы, его охватила буря эмоций.

Он еще долго молчал, просто не мог говорить.

— Спасибо, — тихо сказала она.

Он не ответил «пожалуйста», а она не добавила «это много для меня значит», все было понятно и так.

Через минуту она опять заговорила:

— У тебя, наверное, плохие ассоциации с больницей.

— А у кого хорошие?

— Ну, не у всех такое прошлое, как у тебя.

Ее проницательность снова поразила его. Ему захотелось рассказать ей о своем прошлом, о том, чего он не рассказывал даже Кристине. Но, может быть, его прошлое ее вовсе не интересует.

— Мы навестили маму, должно быть, раз пятьдесят, пока были в Сиднее. «Она проходит лечение» — так они это называли, и помню, что я удивлялся, как слово «лечение» связано с тем, через что она проходила.

Мягко, едва заметно, она сжала ему ладонь — ободряя, успокаивая.

— Больше всего меня угнетали мелочи: запах, грохот тележек, которые они там возили, скрип обуви сестер. Они провоцируют рефлекторную реакцию… похожую на страх.

— Я понимаю тебя.

Она думала не только о смерти его матери, а еще и о своей сестре и ее нерожденном ребенке. Он снова сжал ей ладонь, придвинул ее руку ближе к своей, пока их локти не коснулись на ручках кресел!

— Благодарю тебя. — Просто хриплый выдох, но он знал: она благодарит его за то, что он разделяет с ней все это.

Сколько раз за последние недели он вспоминал ее слова, сказанные в гараже в тот день, когда она пришла к нему: «Ты готов делить со мной только тело». До сегодняшнего дня он упрямо хватался за ложно понятое чувство справедливости: ведь он действительно никогда не обещал ничего другого. Потому что никогда не думал, что ему нужно что-то еще.

И только когда он увидел ее снова, ему неожиданно открылась вся правда: он хотел больше. Это началось с той игры в гольф, когда он сказал, что его уволили. Тогда же, после звонка Зейна, ему захотелось заботиться о ней, быть с ней рядом.

Теперь он понял все, но еще многое оставалось недосказанным. Однако это его уже не волновало — сидя с ней рука об руку, утешая ее, он ощутил такую гармонию, как если бы неожиданно все в его жизни нормализовалось.

Куэйд понимал, что больница не самое подходящее место, но ему надо хотя бы начать этот разговор.

— Они уволили меня потому, что другая фирма получила конфиденциальную информацию. — Он затряс головой: — Они были правы, она шла от меня.

— Не понимаю, каким образом?

— Начальник Кристины поручил ей добыть некую информацию. В постели. — Он тяжело вздохнул. — Я даже не понимал, что происходит.

— Но это предательство, она же была твоей невестой. — От возмущения щеки у Шанталь покраснели, в темных глазах заиграл огонь.

— Прежде всего она была адвокатом.

— И поэтому вы расстались. — Просто констатация фактов, не вопрос, и Куэйд понял, что ему нужно объяснить все прочие обстоятельства.

— Да. Поэтому я тогда и вспылил, обвинив тебя так незаслуженно.

— Я не Кристина.

— Знаю. — Но он долго не мог понять этого.

— Мне жаль. — Она криво улыбнулась. — Не потому, что ты расстался с этой злой женщиной, а потому, что ты потерял работу. И ту жизнь, которой ты жил.

И впервые он не почувствовал горечи.

— Они сделали для меня доброе дело.

— Правда?

— Я решил заняться адвокатурой не совсем по собственному выбору. После смерти мамы, когда папе стало трудно даже следить за собой, Годфри решил отправить меня учиться в Мельбурн и в течение десяти лет оплачивал счета, которых не мог оплатить отец, — за школу и университет. Мне пришлось доказывать, что я стою этих денег. Юриспруденция казалась великолепным выбором — и престижно, и денежно. К тому же лучший способ доказать, что я способен превзойти своего покровителя.

— Ты больше никогда не вернешься в юриспруденцию?

— Нет. — Он был абсолютно уверен в этом решении.

— И чем будешь заниматься?

— Я собираюсь разбить виноградники. Я уже подыскиваю какие-нибудь курсы, возможно, закончу их экстерном.

Она немного развернулась в своем кресле, и он увидел смешинки в ее глазах.

— Фермер Куэйд?

— Посмотрим, каков я буду в этом качестве.

Но он уже знал, что ему понравится это занятие. Как нравилось, что она сидит сейчас рядом, что на него действует тепло ее улыбки. Он задержал взгляд на ее губах, немного наклонился…

Неожиданно перед ними появилась Кри, обняла их и сразу же разразилась требовательной тирадой:

— Скажите мне, что не о чем волноваться. Зейн передал мне сообщение с Тиной, и оно не было обнадеживающим. Скажите мне, что она не так поняла. Скажите, что все в порядке.

Куэйд предоставил объясняться Шанталь. Полчаса спустя в приемную вбежали остальные Гудвины: оба родителя, Митч и его сын, и еще до того, как стихли их крики, примчался ошеломленный Зейн, в больничной обуви и халате. Крики сразу же прекратились, и в наступившей бесконечно долгой тишине Куэйд заметил слезы в глазах Зейна, а потом и намек на улыбку.

— Девочка. — Его низкий голос дрожал от переподнявших его эмоций. На него посыпались вопрос за вопросом, даже не давая ему время ответить. Он кашлянул и поднял руки. — Мне нужно идти обратно. Я просто хотел дать вам знать, что обе прекрасно себя чувствуют, все в порядке.

— Когда мы сможем ее увидеть? Вернее, их.

— Она такая же темненькая, как Джулия?

— Малышка в полном порядке, да?

Пока Зейна засыпали вопросами, Куэйд почувствовал первый укол беспокойства. Он только сейчас понял, что на свет появился ребенок, настоящий младенец, впервые увидевший свет после месяцев, проведенных в утробе матери. У-ух. Он сделал несколько шагов назад — трудно подготовиться заранее к этому. Да еще столько родственников вокруг. Шанталь больше не нуждается в поддержке, он здесь лишний и должен уйти, чтобы она смогла насладиться своим счастьем, радостью, эйфорией момента. Рождение ребенка. Это так отличалось от того, с чем у него ассоциировалась больница, и было таким острым напоминанием об уже забытых сожалениях о Кристине.

По дороге к гаражу он почувствовал, как слезы застряли у него в горле.

На какую-то долю секунды Шанталь поймала взгляд Куэйда. Страх? Нет, больше, чем страх. Боль. Он вспоминает свою мать? То, что потеряла его семья?

В это время Митч схватил ее в свои могучие объятия и закружил по приемному отделению.

Она кружилась и кружилась, пока не вмешался Джошуа и мама не зашикала на него. Оказавшись опять на ногах, она почувствовала головокружение и, когда наконец пришла в себя, оглянулась раз, другой, оглядела каждый закоулок приемного отделения. Внутри у нее что-то оборвалось — он ушел.

Она почувствовала разочарование, но оно прошло так же быстро, как и появилось. Ничто не могло испортить ей настроения, а также нарушить уверенности в том, что это утро изменило их отношения.

Отношения.

Ее сердце бешено билось в такт этому слову. Он остался и поделился с ней больше чем просто телом, он поделился с ней своим сердцем, и она поклялась, что еще до наступления ночи поделится с ним своим.

Назовите это телепатией или просто уверенностью ослепленного любовью человека, но Куэйд знал, что она придет. Он не готовил ужин, не включил телевизор, и хотя открыл бутылку красного вина, оно стояло нетронутым на кофейном столике, пока он нетерпеливо мерил шагами комнату.

Он мог поклясться, что услышал шум ее приближающейся машины еще до того, как она свернула с основной дороги. Это невозможно, но сегодня все его чувства были так обострены, что он верил в это. Он открыл дверь прежде, чем Шанталь постучала, но она не удивилась.

— Нам нужно поговорить, — твердо сказала она, — на самом деле поговорить.

Куэйд знал это. Но разговор может затянуться надолго, а когда его взгляд перешел с ее напряженных темных глаз на нежные розовые губы, он решил, что разговор может подождать.

А он ждать не мог.

— Мы поговорим, — пообещал он, вовлекая ее в дом и захлопывая за ней дверь. В следующее мгновение он уже прижимал ее к полу. Она выглядела удивленной, и он почувствовал удовлетворение. — Но мы сделаем это позже.

Она заулыбалась, и он поцеловал ее. Его руки скользили по ее рукам, потом плавно, но с тем же нетерпением и жаром переместились на грудь.

Она отвечала ему тем же. Запустила руки в его волосы, притягивая ближе, выгнулась и прижала его руки к своей груди, сводя его с ума, заставляя неистово желать ее.

Здесь. Сейчас. Никаких компромиссов.

Единственной преградой была одежда.

Оторвавшись от ее губ — с трудом, она держала его голову двумя руками, — он решил исправить это: выдернул рубашку из пояса и начал расстегивать пуговицы; но она оказалась проворней, ее руки уже расстегивали его ремень, молнию на джинсах.

Куэйд застонал, глаза у него загорелись от переполнявшего его желания.

— Презерватив, — прошептал он, когда она провела рукой по его особенно чувствительным местам, — в кармане джинсов.

Его руки были заняты другим — они были под ее юбкой, срывая с нее трусики. Дыхание у нее стало горячим, она умоляла его поторопиться, но он остановился, напомнил:

— Презерватив. Быстрее.

— Я не могу, — выдохнула она так же отчаянно, — достань ты.

Сжав зубы, он наслаждался блаженной болью ее прикосновений.

Боже, он просто не мог потерять все это. Ее горячее нежное тело, вновь и вновь заставлявшее его в него погружаться, шелк ее кожи, вкус губ, ее шея, ее грудь. Ее дыхание, хриплое и прерывистое, слова, которые они шептали друг другу, необходимость обладать и необходимость, чтобы тобой обладали.

В последние секунды, когда он достиг апогея и уже не мог больше сдерживаться, он взглянул ей в глаза и понял, что любит ее так же страстно, как и хочет.

Ему потребовалось немало времени для того, чтобы прийти в себя, чтобы постепенно снова вернуться с небес в свое вымотанное, но удовлетворенное тело. И чтобы понять, где она находится. Он стоял, прислонившись к входной двери, почти раздетый, едва держась на ногах. В этот миг он понял, почему она до сих пор не проронила ни слова, понял слегка озадаченное выражение ее лица.

Презерватив порвался.