Уроки гольфа и любви

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Через десять минут Шанталь стала угнетать тишина в машине. Можно было бы поставить какую-нибудь музыку — у нее большой выбор, — но она заметила, как ехидно ухмыльнулся Куэйд, глядя на ее коллекцию бойз-бэндов.

А вдруг он думает, что она все еще переживает, отдав ему ключи? Шанталь никак не могла отбросить терзавшие ее сомнения и наконец решила поговорить.

Кроме того, оставался еще один вопрос…

Он все еще хочет, чтобы она оказалась без одежды?

О господи, пора прекратить думать об этом…

— Надеюсь, ты не хочешь спросить меня…

— Эта фраза только подтолкнет меня к тому, что я действительно хочу спросить, — перебил он, но она услышала в его голосе смешок.

«Хорошо, — подумала она, — весело — это хорошо».

Он махнул рукой, сильной, мужественной рукой с длинными изящными пальцами. Вспоминая его руку на своем плече, она почувствовала, как ее охватывает знакомый жар, острая волна желания, и ощутила на себе его взгляд. Он следил за тем, куда она смотрела.

Поймали. Лицо у нее вспыхнуло, она отвернулась, кашлянула и стала вспоминать, о чем хотела спросить.

— Я тут думала насчет твоего «эмджи». Ты собираешься на нем ездить?

— Может быть. — Он улыбнулся своей неуловимой сексуальной улыбкой, от которой на щеках у него появлялись ямочки.

— На самом деле это машина моего отца. Он долго возился с ней, потратил несколько лет, разыскивая разные части. Ты когда-нибудь слышала о четвертом правиле ремонта машины?

Шанталь покачала головой.

— Оно гласит: парень, у которого есть деталь, которая тебе нужна, продал ее вчера.

— Звучит очень похоже на Законы Мерфи.

Еще хуже. — Их глаза встретились и задержались на мгновенье, пока ему не пришлось опять посмотреть на дорогу. — У отца пропал весь энтузиазм после смерти мамы. А я решил заняться ею, пока жду, что там надумает Джулия насчет моего сада. Решил закончить работу над машиной отца. Своего рода дань…

Его голос сорвался, и Шанталь мысленно закончила за него: дань памяти. Да. Потрясенная этими словами, она помолчала.

— Поэтому ты и восстанавливаешь сад? Ради твоей матери?

Он перестал барабанить пальцами и взглянул на Шанталь, на лице было написано удивление, но глаза потеплели. Потеплело и на сердце у Шанталь.

— Просто я хочу, чтобы все было как раньше. Не знаю, но… что-то у меня не очень получается ничегонеделание.

— Или ты просто любишь своих родителей и скучаешь по ним.

Он пожал плечами и заерзал на сиденье. Смутился?

— Может, есть еще какие-нибудь причины? — спросила она.

— Это ведь земля. Она была заброшена, опустошена. Я подумал, надо что-то с ней сделать.

— Ты можешь заняться фермерством, развести курочек, которые будут яйца нести.

Куэйд засмеялся.

— Ты любишь виноград? — спросила она.

— Он у меня в списке на одном из первых мест. А почему ты спрашиваешь?

— Было бы здорово посадить его здесь. Климат и почва идеальны, и вокруг полно винных заводов.

— К северу отсюда?

— Да. Нужно знать, зачем работаешь.

— Похоже, ты знаешь.

— Да, знаю.

Она не знала многого другого, например, как снять одежду, чтобы ему понравилось…

— Я делала кое-какую работу для местного винного завода.

— И что, виноград — выгодное дело?

— Не сказала бы. Джеймс должен знать. — И пояснила в ответ на его удивленный взгляд: — Джеймс Хариер, консультант по виноградникам и фруктовым садам.

Она предложила познакомить их на свадьбе, и это перевело разговор в другое русло: на список гостей и где кому сидеть. Пока они болтали, машина въехала во двор Куэйда, и он заглушил мотор.

Шанталь понимала, что когда-нибудь этот момент наступит, она продолжала болтать, стараясь оттянуть мгновение, когда ей все равно придется столкнуться с вопросом: что же дальше?

Она наконец замолчала.

В воздухе повисло напряжение, вокруг — темнота, тишина. Шанталь закрыла глаза и вдохнула запах человека и машины, мужчины и «мерседеса». Прокричала ночная птица, и она услышала еле уловимый скрип кожи, когда Куэйд немного изменил позу на сиденье, не поворачивая головы. Не открывая глаз, даже не посмотрев на него украдкой, она точно знала, как он выглядит: руки на руле, черные брови нахмурены.

— Я уже очень давно не делал этого, — мягко проговорил он.

— Не сидел в машине и не болтал? — Она открыла глаза и повернулась к нему. Точно, как она и представляла! — Раньше, наверно, часто приходилось?

— Ну, болтовни-то уж точно было немного. — Он медленно повернул к ней голову, и этот жест взволновал ее. Она представила, как это в постели: черные волосы на белой подушке, соблазнительная улыбка… — А как насчет тебя?

Она сглотнула.

— Это не по мне.

— С тобой никогда такого не случалось?

— Нет.

Движением таким же соблазнительным, как и его улыбка, он расслабил плечи и откинулся на спинку сиденья. Когда кончики его пальцев погрузились в ее волосы, ей захотелось прижаться к его груди.

— Никогда не обнималась?

— Нет. — Она облизнула губы.

Мне никогда еще не было так хорошо, — прошептал он, наклоняясь к ней и медленно — слишком медленно — дотрагиваясь губами до ее лба, целуя так нежно, что она едва могла уловить этот поцелуй. Но когда он дотронулся своими божественными губами до ее виска, она почувствовала нежную волну желания.

— Уже началось? — спросила она.

Улыбаясь, он дотронулся большим пальцем до ее нижней губы.

— Почти.

Его палец продолжал ласкать ее губы, нижнюю, затем верхнюю, и ей страстно захотелось, чтобы он поцеловал ее, чтобы обнял. Разгоряченная, задержав дыхание, она ждала, пока он медленно проводил рукой по ее шее, по груди.

Со стоном нетерпения она рванулась к нему, притянув к себе, и их губы нашли друг друга. Вздох удовлетворения вырвался у нее из груди, когда сдержанный поцелуй перерос во всепоглощающую страсть…

Возбужденная, она прильнула к Куэйду, наслаждение растеклось по ее венам, и она почувствовала себя настоящей женщиной, чего с ней никогда раньше не случалось.

Когда она перевела дыхание, руки Куэйда спустились ей на плечи, а губы — на шею. Щекочущее тепло его губ, нежные прикосновения к мочке уха… она не могла сдержать глухой стон.

— Если это и называется обжиманием, — выдохнула она, — тогда сожалею, но у меня совсем нет в этом опыта.

Он засмеялся.

— Если ты всегда носила такие же плотно застегнутые рубашки, то я не удивлен.

— Не думаю, что дело в одежде. — Ее голос звучал хрипло и низко. Его руки переместились на ее рубашку, быстро и ловко расстегивая пуговицы.

— Нет?

Кончиками пальцев он дотронулся до ее обнаженного тела, и она судорожно вздохнула.

— Ты помнишь меня подростком. Я была для мужчин просто страшным сном.

Его руки замерли. Она молилась, чтобы он продолжил — ведь он закончил с пуговицами…

— Да, ты была как заноза в одном месте.

Шанталь с облегчением вздохнула, потом громко засмеялась.

— Я все перепробовала, чтобы ты обратил на меня внимание. Совершенно нелепая девственница, по уши влюбленная, это была я.

Наступившая тишина пронзила Шанталь. Чувство облегчения сменилось холодным ужасом. Глупый ход, Шанталь, очень глупый. Она боялась посмотреть на него, только тряхнула головой и сжалась в ожидании ответа.

Но ответа не последовало ни шутливого возражения, ни недоверчивого выражения лица. Шанталь охватила дрожь, она боялась сорваться. Она запахнула рубашку.

— Кажется, я сказала больше, чем следовало.

До нее долетел его вздох, и этот звук показался ей неестественно громким.

— Ты все еще?..

— Девственница? Физиологически — нет.

— Хочешь поговорить об этом?

Нет, она не хотела говорить об этом, но она сама загнала себя в ловушку.

— Да говорить-то особо не о чем. Один печальный самый обыкновенный опыт, давным-давно. Вот и все. Быстро и противно. Сильно удивлен?

Он глубоко вздохнул.

— Ты могла бы сказать… хотя само по себе это не так уж удивительно. Ты смущала меня с того самого момента, когда я приехал домой.

Его ответ успокоил Шанталь. Он звучал почти как… Она попыталась разглядеть Куэйда в темноте, но ничего не смогла прочесть на его лице.

— Это хорошо? — спросила она.

— Да нет. — Он коротко засмеялся. — Я приехал домой, чтобы наладить свою жизнь, и не хотел никаких неожиданностей, никаких сложностей.

— Тебе следовало подумать об этом до того, как ты начал расстегивать пуговицы. — Она вызывающе посмотрела ему в глаза.

— Секс не должен быть сложностью, — отозвался он, когда их глаза встретились, — особенно когда оба знают, как это делается.

Он знал, а… ее голова была полна сомнений, сердце — глупых надежд. Но у нее еще оставалась гордость. Сглотнув, она вздернула подбородок.

— Ты думаешь, я неопытна и не знаю, что это такое?

— Так расскажи мне, Шанталь. Посмотри мне в глаза и расскажи, как это — раздеваться. Ты же не собираешься вернуть подростковую влюбленность с цветами и прогулками под луной.

— Ты знаешь мое отношение к свадьбе, — упрямо сказала она. — Я думала, у тебя такое же.

— Я не об этом спросил. Почему ты до сих пор не замужем? Чего ты ждешь?

Она могла сказать ему правду. Потому что никто не заставил меня почувствовать, что я готова к этому. Никто не сделал того, что сделал ты. Или могла солгать.

Вздернув подбородок, она заставила себя посмотреть ему в глаза, в эти яркие, темные глаза.

— Твой эгоизм не лезет ни в какие рамки. Ты думаешь, я чего-то жду от тебя? Тем более, что мы можем никогда больше не увидеться.

— Это опять не ответ на мой вопрос.

Да пошел он…

— Ты хочешь услышать «да» или «нет»? Хорошо, да. Я действительно хочу раздеться с тобой. Ты это хотел услышать?

— Все, что я хочу услышать, Шанталь, так это правду.

— И как же ты узнаешь, что я говорю правду? Ты ведь даже не можешь решить, нравлюсь я тебе или нет.

О, конечно, ты мне нравишься. — Его голос звучал резко и низко, взгляд был суровым, опасным. Шанталь задрожала. — Сегодня днем у меня в гараже мне, черт возьми, очень понравилось, как ты на меня смотрела. Вечером за обедом, когда твое бедро касалось моего, ты нравилась мне еще больше. И сейчас, когда мы поцеловались, я готов был просто взорваться — так ты мне нравишься.

Ее нервы успокоились, она все поняла: она не нравится ему, он просто хочет ее, обнаженную, чтобы заняться с ней сексом. На одну ночь, может, даже не на целую ночь. Вот так-то. Понятно.

Может ли она пойти на это? Она закусила губу. При том, что по уши влюблена? Он лишил ее возможности дать ответ.

— Все в твоих руках, солнышко. Когда перестанешь кусать губы, ты знаешь, где меня найти.

Вернувшись домой, Куэйд ощутил укол совести и несколько дней непрестанно думал о случившемся.

Однако, как бы то ни было, но в воскресенье днем он надел костюм и отправился через увитую цветами арку в сад Джулии и Зейна.

Зейн попросил его прийти пораньше — возможно, ему придется заменить шафера, если Митч не появится. Митч появился. Выражение лица у него было отстраненным, глаза ничего не выражали, он выглядел так, будто только что плавал с акулами.

Куэйд хорошо его понимал.

Раздражен, опустошенный, растерянный. Все, что он чувствовал сейчас, было в десять раз хуже того, что он чувствовал на репетиции, прибавились осложнения с сестрой невесты. Девственница. И семь лет в него влюбленная. Он тяжело вздохнул. Открытие тревожило его, он хотел просто сбежать отсюда. Сейчас как раз самый подходящий момент, пока гости еще не заметили его.

И еще он боялся того, что она может ему сказать. Хотя что может быть более ошеломляющим, чем сказанное ею в среду?

Три минуты спустя Шанталь распахнула дверь черного хода и ответила на его вопрос. Боже милостивый. Он не мог проронить ни слова — мог только стоять и смотреть. И это платье подружки невесты? Разве можно отвлекать внимание гостей от невесты? Он не мог даже представить, что хоть кто-то — во всяком случае, хоть один мужчина — будет смотреть куда-то еще, кроме этих изгибов тела и губ.

Шанталь не сразу заметила Куэйда. Благодарю тебя, Господи! Ему нужно было время, чтобы прийти в себя.

Он точно понял, когда она увидела его. Менее чем в пяти ярдах от него она споткнулась, и ее улыбка увяла. Она моргнула и через секунду стояла прямо перед ним с поднятым подбородком и расправленными плечами и болтала о том, как она чувствует себя в этом узком платье, которое наверняка убьет ее.

Когда она дотронулась до выреза, он понял, что неприлично долго смотрит на него. Это нехорошо. Он поднял взгляд и увидел ее разгневанные глаза. Это был самый подходящий момент, чтобы превратить все в шутку.

— И это называется платье подружки невесты?

— Да, но оно не должно быть таким тесным, — мрачно ответила она, и он понял, что ее раздражение вызвано не им, а платьем.

Он ухмыльнулся.

— Как я понимаю, не ты его выбирала?

— Кри и Джулия убедили меня.

Он мысленно отметил, что за это надо угостить обеих десятком коктейлей.

Потом кто-то позвал ее из глубины дома, и она сморщила носик.

— Дела зовут.

— Шанталь.

Она остановилась и оглянулась на него через плечо.

— Лучше, чем сейчас, ты можешь выглядеть только обнаженной.

На ее лице появилось удивление.

— О!

Он почувствовал возбуждение. Сколько раз за последние две ночи он вспоминал эти нежные губы, представлял, как она покрывает влажными поцелуями его тело. Он провел рукой по щеке, наблюдая за поспешно удаляющейся фигурой, обтянутой узким кружевом.

Ему предстоял долгий мучительный вечер.