Уроки нежности

Глава 11

АВТОБУС В ГШТАД отправляется в восемь утра. Из того, что я поняла, ехать до альпийской деревни нам два с половиной часа. В письме, которое выслал мне профессор Рош, сказано, что необходимо собрать сумку на два дня и взять с собой теплые вещи – все же Гштад находится высоко в горах. Я беру жакет, теплые колготки и огромный вязаный шарф. Дресс-код свободный, но у меня нет других вещей, кроме двух юбок. Надеваю ту, что чуть выше колен, а поверх – черную обтягивающую водолазку. Заглядываю в зеркало и хмуро смотрю в отражение. Губа все же опухла, мне до сих пор больно есть, пить, разговаривать. Но с тех пор ничего подобного не повторялось. Были лишь выкрики из толпы. Но пусть кричат сколько хотят. Все их возгласы проходят мимо моих ушей. Юбка и водолазка… Боже, я словно собралась на уроки.

Я тянусь за телефоном, чтобы в последний раз перепроверить информацию в электронном письме от Роша. К сожалению, в нем нет списка тех, кого пригласили, и если я скажу, что меня не пугает эта неосведомленность, то нагло совру. Я выхожу из общежития в семь тридцать. Понимаю, что буду одной из первых, кто придет к автобусу, но ничего не могу с этим поделать. Тревожность. Я никогда не сплю перед важными экзаменами и событиями, и этой ночью не сомкнула глаз, размышляя, кто же эти тридцать студентов.

На улице зябко. В воздухе пахнет сырой травой и ранним утром. Прекрасный запах. Но холодно. Я кутаюсь в шарф и, утыкаясь в него носом, полностью прячу лицо. Шагаю по пустой тропинке. Вокруг стоит такая волшебная тишина, что я задаюсь вопросом, не сделать ли утренние прогулки по субботам традицией. Сегодня нет лекций, часть студентов еще вчера вечером уехала развлекаться на выходные. Возможно, уехали даже все сто семьдесят учеников. Вокруг так пусто, будто Делла Росса и вовсе закрыта.

Огромный автобус стоит у парковки при въезде в академию, там же автомобили некоторых учеников, однако практически все парковочные места пусты. Может, и правда здесь не принято проводить выходные в кампусе? Я этого не замечала, так как провела прошлые в своей комнате и не высовывала из нее носа, питаясь печеньем.

Двигатель автобуса выключен, но профессор Рош стоит перед дверьми и курит на пару с водителем.

– Селин, доброе утро! – Он улыбается. – Как настроение? Готова к приключениям?

Я смущенно качаю головой:

– Если честно, не очень.

Рош усмехается и открывает механическую дверь:

– Я уверен, что жажда проснется! А пока проходи в тепло. – Он указывает рукой на ступеньки. – Энрике, включай двигатель, пусть автобус прогреется.

Энрике – водитель – тушит сигарету и аккуратно прячет бычок в нагрудный карман.

– Доброе утро, – здоровается он и нехотя садится на водительское место, явно проклиная меня за столь ранний приход.

Я сажусь на кресло в первом ряду, и Рош, увидев это, кивает:

– Остаешься верной себе?

Не знаю, что ответить.

– На задних рядах меня все равно не ждут.

Рош машет рукой:

– Твое место в первом! А они пусть сидят где-то там позади. – Профессор подмигивает мне и затягивается сигаретой.

Салон быстро заполняется теплым воздухом. Я распутываю шарф, снимаю жакет и решаю заплести косу, чтобы волосы не лезли в лицо.

Первыми приходят Тиффани, Стефани, Софи. Черт! Чувствую, уик-энд будет долгим. У них в ушах нечто похожее на наушники, а на ногах угги одинакового коричневого цвета; все кутаются в блестящие пуховики. Как на подбор.

– Доброе утро, – произносит Рош, – вы на удивление вовремя.

– А мы пунктуальные особы. – Тиффани – королева Би этой компашки – соблазнительно улыбается.

Профессор Рош заходится в кашле.

– Прошу, дамы, – хрипит он. – Займите места.

Девочки переглядываются, будто рады подобной реакции, и проскальзывают внутрь. Но при виде меня замирают в проходе.

– А ты тут что забыла? – Красивое лицо Тиффани кривится в отвращении. – У нас что, разыгрывалось одно место на благотворительном вечере для убогих?

Две ее копии начинают громко смеяться.

– Ладно, нас это не касается, – гнусаво произносит королева этой своры и, поджав губы, проходит дальше, в самый конец автобуса.

Осталось узнать имена двадцати шести студентов. В душе все еще живет надежда, что я смогу с кем-нибудь подружиться. Глупая и беспочвенная, но все же теплится.

Постепенно весь автобус заполняется. Я многих вижу впервые, но они все косятся на меня с удивлением, а кое-кто даже с отвращением. Лишь одна девочка забежала в автобус и не обратила на меня никакого внимания, но она сразу плюхнулась на сиденье и отрубилась.

На часах семь пятьдесят шесть. Рош поднимается по ступенькам и оглядывает учеников, а после бегло пробегает взглядом по списку в руках.

– Ждем еще четверых, – констатирует он.

Мак-Тоули поднимается вслед за ним и садится в соседнем ряду, напротив меня.

– Ждем две минуты. Не появятся – ставим «неуд» и не допускаем к экзамену, – чеканит старушка и, увидев меня, улыбается. – Доброе утро, Селин, рада тебя здесь видеть. Как успехи?

Эта метаморфоза не прекращает меня удивлять. Из строгого профессора за секунду она превращается в добродушную бабушку.

– Все хорошо, – тихо отзываюсь я.

Живые глаза Джоан сканируют меня.

– А что с губой?

– Да так, неудачно… – пытаюсь выдумать причину на ходу.

– Неудачно упала на лицо, – залетает в салон Шнайдер и довольно скалится. – Бывает, когда две ноги левые.

– Займи место где-нибудь в конце салона, чтобы мои глаза видели тебя как можно меньше. – Джоан трет виски. – С твоим приходом у меня сразу же начала болеть голова.

– Все проблемы от Бена Шнайдера! Ну разумеется! – продолжает кривляться рыжий.

За ним в автобус заходит Луна, она неуверенно заправляет прядь волос. Моя соседка не ночует в нашей спальне, я ее практически не вижу. Лишь замечаю, как исчезают и появляются вещи. Она садится на пустое кресло позади меня.

Этьен молча заходит за ней и, сев рядом, подает ей бутылку с водой. Она не благодарит, но жадно приникает к горлышку.

– Допивай, и тебе станет лучше, – доносится до меня его шепот. – И больше никогда столько не пей.

– Хоть в это утро без нравоучений, – шипит Луна.

На этом их диалог заканчивается.

– Остался один.

– Он придет? – Мак-Тоули смотрит на Этьена, задавая этот вопрос.

– Не имею ни малейшего представления, – как-то грубо отзывается парень.

– Шнайдер! – чуть громче восклицает Джоан.

– Я думал, вы не хотите…

– Не умничай! – рявкает профессор и задает тот же вопрос, что и Этьену: – Он придет?

– Я не его нянечка, – раздраженно выпаливает Бен.

– Что случилось с вами тремя? – возмущается она. – Раньше вы даже знали, что кому снится, а сейчас…

Парни молчат. Мне кажется, все в автобусе чувствуют их напряжение и нежелание говорить на эту тему.

– А сейчас Люси мертва, – наигранно-ехидно подмечает Шнайдер. – Думаю, для вас это не новость.

Такое чувство, что на землю спустился дементор и высосал из этого автобуса и из людей все светлые чувства. Повисает тягучее холодное молчание.

В моей голове один за другим возникают вопросы. Хочется спросить: а при чем тут ее смерть? Как она связана с их дружбой? Но мне нет никакого дела до этого, твердо напоминаю я себе, пресекая любопытство на корню.

– Уезжаем, – отрезает Джоан в тот момент, когда кто-то запрыгивает на ступеньку.

– Доброе утро, Уильям, – дипломатично здоровается Рош.

Уильям молча кивает. Он в худи с капюшоном и в черных джинсах. Светлые волосы торчат во все стороны.

– Такое опоздание неприемлемо! Почему мы обязаны вас ждать, месье Маунтбеттен? – кипит Мак-Тоули.

Уильям молча демонстрирует ей экран телефона, где часы показывают ровно восемь ноль-ноль.

– Я вовремя, – лениво сообщает он.

Джоан поджимает губы:

– Займи место, негодник. – В этом предложении все же чувствуется ее симпатия к нему.

Я отворачиваюсь к окну, биение моего сердца с его приходом учащается.

– Уилл, иди к нам, – зовет его женский голос из самого конца автобуса.

Он молча закидывает рюкзак на верхнюю полку.

– У-у-у, кто-то не в духе, – подкалывает его Шнайдер.

Уильям даже не здоровается со мной и не реагирует на Бена. Он просто садится рядом. Рядом со мной… Ощущение, словно меня оглушили. Пульс в ушах – единственное, что я отчетливо слышу.

Я врастаю в кресло, словно заледеневшая глыба. Мысли крутятся вокруг его бутылки, что осталась у меня в комнате. Стоило ее вернуть, вот только мне было страшно к нему приближаться… а сейчас он сидит рядом со мной. Автобус трогается с места, а я продолжаю смотреть в окно. Мы выезжаем на трассу, зеленый пейзаж Швейцарии превращается в размытое полотно, а я все так же боюсь пошевелиться. Почему он сел рядом? Знал, что я не буду докучать?

В салоне начинает играть музыка, гул голосов и смех заполняют пространство. Меня слегка укачивает, веки становятся слишком тяжелыми. Сама не замечаю, как засыпаю. Крепко, без сновидений. Чувствую подбородком что-то твердое и отчего-то решаю, что это оконное стекло.

– Ламботт, – тихий шепот касается щеки.

Я резко распахиваю глаза и первое, что вижу, – задумчивый взгляд серебристых глаз.

– Мы приехали, – говорит он.

Не знаю почему, но я покрываюсь мурашками. И лишь спустя мгновение понимаю, что лежу на его плече. Спешно отстраняюсь и оглядываюсь по сторонам. Автобус пуст.

– Нас ждут. – Уильям как ни в чем не бывало встает с кресла и тянется за рюкзаком.

Его футболка задирается, оголяя нижнюю часть плоского живота. Я вижу темную дорожку волос и, покраснев, отвожу взгляд.

– Почему… почему… – тяну я.

– Почему? – переспрашивает он.

– Почему ты не оттолкнул меня? Не разбудил? – Я несколько раз моргаю, всеми силами пытаясь сбросить с себя сон.

– Нас ждут, – вместо ответа отрезает Маунтбеттен и, не дожидаясь меня, покидает автобус.

Шале, в котором мы остановились, до того огромное, что я боюсь в нем заблудится.

– Спальни рассчитаны на двоих человек, – учительским тоном провозглашает Рош.

Все, словно муравьи, разбегаются.

– Идем. – Луна ловит меня за локоть и ведет по деревянной лестнице на третий этаж.

Я не сопротивляюсь. Моя соседка выбирает самую последнюю комнату вниз по коридору. Тут мансарда, вместо прямого потолка треугольная крыша, обитая балками. Французские двери в пол ведут на просторный балкон, откуда открывается великолепный вид на заснеженные горы и сосновый лес. Воздух свеж и сладок. Я впервые в Альпах, видела их только на картинках, но они не передают масштаба.

– Холодно! – возмущается Луна. – Ты заболеть хочешь?

Я выдыхаю облако пара и ныряю внутрь. Действительно, снега еще нет, до зимы далеко, но воздух гораздо прохладнее, чем в Розенберге.

– Я думала, ты со мной не разговариваешь, – говорю я, глядя на то, как она запирает дверь и со стоном падает на большую двуспальную кровать.

– Из всех особей женского пола, присутствующих здесь сегодня, ты мне менее противна, – бормочет она и завывает: – Боже, как мне плохо!

Я оставляю свой рюкзак на стуле и неловко переминаюсь с ноги на ногу. Наша спальня просторна и светла. Под ногами пушистый ковролин, в углу красное пышное кресло, как из сказок про милых бабушек. В целом весь интерьер таков. Занавески с рюшами, цветастое покрывало на постели. Это место будто декорировала старушка с безлимитной способностью тратить деньги. Подсвечники, фарфоровые фигурки, подушки с бахромой.

– Могу тебе как-нибудь помочь? – все же спрашиваю я.

Луна приоткрывает один глаз и с любопытством меня оглядывает.

– Это проявление вежливости или доброты? – глухо интересуется она.

– А тебе есть разница? – не сдерживаю раздражения.

– Ты права, без разницы. И если предложение все еще в силе, то оставь меня в комнате одну.

– Как скажешь. – Я покидаю спальню, плотно прикрыв за собой дверь.

Я была права. Это будет долгий уик-энд.

– Селин, я как раз тебя искала. – Мак-Тоули вырастает в коридоре будто из ниоткуда. – Могу попросить тебя сделать всем чай? Нам нужно их выгнать из комнат, иначе все выходные пройдут вот так! – сокрушается она.

– Конечно, – спешно отвечаю я. – Чай на тридцать человек?

– Да, придется заварить больше одного чайника, – со смешком произносит она. – Кухня на первом этаже.

Я киваю и спускаюсь. Действительно, огромное шале выглядит пустым. Все попрятались по спальням. Однако в зале я обнаруживаю профессора по латыни и Бенджамина. Рош расхаживает по комнате, в то время как Шнайдер пыхтит над камином.

– У вас же немецкие корни?

– Да, только не напоминайте об этом моему папочке. Он не очень любит, когда всплывает сей факт. – Бен слегка дует на огонь.

– А позвольте узнать причину. – Профессор с любопытством поглядывает на своего студента.

Тот вытирает пот тыльной стороной ладони:

– Вам знаком термин «американская мечта»?

– Конечно, – озадаченно отвечает Рош.

– И что вы о нем думаете?

Учитель непонимающе хмурится:

– С психологической точки зрения довольно красиво, что у американцев есть такое понятие, как мечта. А также тот факт, что в их конституции есть пункт о праве на счастье.

Шнайдер довольно кивает:

– Стало быть, американская мечта всем нравится?

– Людей покоряет энтузиазм.

Губы Бена расползаются в хитрой улыбке.

– Не всех, – расплывчато начинает он. – Видите ли, мой прадедушка в свое время поверил в немецкую мечту.

Рош замирает на месте как статуя.

– А она, как известно, многим не понравилась…

Профессор краснеет, зеленеет и откашливается. Только Бенджамин Шнайдер может так шутить. Я прячу улыбку. Кошмарная шутка, но, зараза, весьма тонкая.

Рош пытается сменить тему и спрашивает:

– Ну, вы наверняка чувствуете себя англичанином?

– Вы плохо разузнали о моей семье, иначе бы были в курсе, что со стороны моей любимой мамулечки корни ведут прямиком в Российскую империю.

– О! – Рош удивленно приподнимает брови. – Как интересно.

– Да, капелька Германии, капелька России – и вот он я, истинный англичанин. – Шнайдер тычет в себя указательным пальцем и нахально подмигивает.

С моих губ слетает смешок. Шнайдер резко оборачивается и впивается в меня взглядом.

– Неужели ты умеешь смеяться? – наигранно удивляется он.

Моя улыбка мгновенно исчезает.

– Ну вот, опять хмурая, как понедельник, – продолжает издеваться надо мной Бен.

– Будьте джентльменом, – деликатно вступается за меня Рош. – Селин, я могу вам помочь?

– Джоан попросила приготовить чай…

– Мадам Мак-Тоули, как всегда, забыла, что тут есть кухарка. – Рош качает головой. – Я уже все организовал. Чаепитие будет ровно через тридцать минут! В столовой!

– А, ну тогда… – Я растерянно опускаю глаза в пол. – Моей соседке нехорошо, она уснула…

– На третьем этаже четвертая дверь слева по коридору, – звучит голос Джоан, она спускается по ступенькам. – И да, в мое время студенты не были столь избалованны и готовили все сами!

– А что на третьем этаже?

– Твоя обитель, – ехидничает Шнайдер и все же справляется со своей задачей: в камине разгорается огонь.

– Библиотека, – поясняет Мак-Тоули.

– Да, пойду почитаю, – отвечаю я и натыкаюсь на ехидную улыбку Бенджамина.

– Приятного времяпрепровождения, – пропевает он. – Это достаточно по-джентльменски?

Рош качает головой, а Джоан садится на аляпистый диван и бормочет:

– Столько умных людей скрестилось, чтобы на свет появились вы… удивительно! Даже из царской России что-то досталось. – Она откашливается. – Но давайте честно: все лучшее, похоже, генетически вас обошло, мой дорогой Бенджамин.

Я громко фыркаю, и, к своему удивлению, слышу задорный смех Бена:

– Мисс Мак-Тоули, вот поэтому вы мой любимый преподаватель.

– Лесть тебя не спасет на экзамене, – с хитрой улыбкой обрывает его порыв Джоан. – Селин, если Стейнбек вдруг прошел мимо вас, я советую оценить его. Говорят, это мужская литература, но мы-то с вами знаем, что так рассуждают только недалекие люди. – Она скалится на профессора Роша, который бледнеет на глазах. Похоже, это камень в его огород.

– Хорошо. – Силясь сдержать улыбку, я направляюсь к лестнице.

Можно мне повесить в своей комнате постер «Джоан Мак-Тоули – мой кумир» или это будет слишком банально? Настроение немного поднимается. Может, эти два дня все же пройдут неплохо.

На втором этаже натыкаюсь на осиротевшую свиту Шнайдера. Хочу пройти мимо, но один из парней намеренно преграждает мне путь. Тот самый Николас, который задавал глупые вопросы на латинском.

– Ты знаешь, что теперь каждая моя пятница заканчивается новым эссе в десять вечера? – цедит он сквозь зубы. Его карие глаза сверкают гневом, а черные волосы слегка растрепаны, будто он только что встал с постели. – Ты в курсе, что лишила меня пятничного веселья?

– Ник, оставь ее, – махнув рукой, просит его приятель.

Этот парень – Майкл, высокий блондин с ярко-голубыми глазами и постоянной ухмылкой на лице. Кроме латыни, у меня с ним не было общих лекций, но его выкрики в коридорах слышны всегда громче других.

Николас качает головой, и его губы расползаются в гадкой улыбке, которая адресована мне.

– Что будем делать с нехваткой развлечений в моей жизни, стипендиатка? – Его голос проникает в каждую клеточку моего тела, вызывая дрожь.

Ник начинает идти на меня. Я смотрю по сторонам, но в этом коридоре нет никого, кроме нас троих.

– Есть идеи? – Правая бровь наглеца приподнимается. – Я неприхотлив.

Я ударяюсь о помпезный комод в самом конце коридора. Ваза на нем от столкновения подрагивает. Но меня не пугает, что она может разбиться, скорее я с ужасом осознаю, что мне некуда бежать. Ник наклоняется ближе, я чувствую исходящий от него запах сигаретного дыма и легкие нотки одеколона. Его неприятный липкий взгляд исследует мое тело.

– Тут есть с чем поработать, – отвратительно мурлычет он.

– Я буду кричать, – предупреждаю я испуганным голосом.

Ощущаю приближение панической атаки. Перед глазами все начинает сливаться, а в горле вот-вот образуется пробка, перекрывающая приток кислорода. Кажется, что стены коридора сужаются, а воздух становится густым и липким, как патока.

– Ник-Ник, – неожиданно зовет его друг, обхватив за плечо, тянет назад. – Пошли отсюда.

Я не знаю, что происходит. Но по какой-то причине они уходят. Вижу, как два силуэта исчезают, и слышу звук спешно удаляющихся шагов. Я закрываю глаза и делаю несколько коротких вдохов через нос. Стараюсь унять волнение. За долгое время мне впервые стало так страшно. Уж лучше камень, прилетевший в голову… В сознании всплывают моменты, когда я запиралась в маленьком чулане, где не было света. Я пряталась от мужчин, которые приходили к моей матери. Закрывала ладонями уши, чтобы не слышать то, чем они занимаются. Но однажды один из них вытащил меня оттуда за щиколотку, сломав при этом замок. Мне повезло, что он отрубился до того, как успел сделать то, что хотел. С тех пор я пряталась под кроватью. У самого края стены. Главное было добежать и нырнуть под нее. Там меня никто не мог достать. Кровать была наглухо прибита к полу, и ни у кого не было таких длинных рук, чтобы до меня дотянуться. Я нашла безопасное место в крошечной квартире – и попалась в огромном особняке.

Я чувствую, как моя грудь ходит ходуном, а сердце готово выпрыгнуть из нее. Еще чуть-чуть, и меня стошнит, вот только я не завтракала. Ненавижу себя за слабость. Я могу отключиться в самый неподходящий момент, отчего становится еще страшнее. Но до панической атаки в этот раз дело не дошло.

Он аккуратно берет меня под локоть. Я услышала его запах до того, как он дотронулся до меня. Уильям. Какое гребаное сумасшествие, что я знаю, как он пахнет.

– Ламботт, – тихо произносит он.

Неужели он и есть та причина, по которой парни ушли? Я нехотя открываю глаза.

– Они ушли? – Голос меня не слушается.

– Да, – хмуро отвечает Уильям. – Кто это был?

– Не знаю… – тяну я.

– Не знаешь?

Я опускаю взгляд и слабо качаю головой.

– Кто это был? – зло чеканит он. – Ответь. – И вновь похоже больше на приказ, чем на просьбу.

Сглатываю нервный ком в горле, но молчу.

– Ты получаешь удовольствие? Садомазохизм и все дела?

Я чувствую его горячий взгляд на своем лице.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – чуть не рычит Маунтбеттен.

– Мне нужно идти, – пытаюсь пройти мимо него.

Но он не дает, преграждая мне путь:

– Я задал вопрос.

Я начинаю злиться.

– Ну а я не отвечаю на глупые вопросы! – грубо выпаливаю я.

– Кто. Это. Был?

– НЕ ЗНА-Ю! – эхом произношу я.

– Ты просто молча терпишь все издевательства. – Серебристые глаза находят мои, и я вижу в них молнии. – Какого черта, Ламботт? Почему не постоишь за себя?

Истерический смех срывается с губ. Я не в состоянии его контролировать.

– Постоять за себя? – И вновь хохот сотрясает грудь и плечи, а на глазах выступают слезы. – То есть мне стоит послать гонцов с объявлением войны каждому, кто меня обижает?

– Да хотя бы послать их к черту, а не дрожать от страха. – Его брови сходятся на переносице.

– Ты не знаешь, что такое быть женщиной! – взрываюсь я. – Тем более женщиной из моего, – тычу я себя в грудь, – мира. Ты идешь по жизни с ростом в метр восемьдесят и мужской уверенностью, будто весь мир тебе чем-то обязан! Заходя в помещение, ты полностью заполняешь его собой и твердым голосом произносишь то, что хочешь, чтобы люди услышали. И думаешь, что мир так работает для всех? – с досадой спрашиваю я и качаю головой. – Нет, Уильям. У тебя есть чертовы привилегии! Тебе никто не шепчет на ухо: «Не будь слишком эмоциональным, не провоцируй, выбирай с умом свои битвы, промолчи, сделай вид, что не заметил, не лезь на рожон». В мужчинах воспитывают сознание, что вас должны услышать! А в нас – мысль, что молчание – признак ума и воспитанности. Хочешь, чтобы тебя уважали и воспринимали всерьез? Молчи, молчи и еще раз молчи, моя драгоценная девочка! – Я гневно бросаю все это ему в лицо.

Маунтбеттен поджимает губы:

– Полегчало?

– Немного.

Он закатывает глаза – как меня бесит эта его привычка! – и, не сказав больше ни слова, отворачивается.

– Ты так просто уйдешь? – растерянно бросаю ему в спину.

Он резко оборачивается и в одно мгновение нависает надо мной:

– А что мне делать, Ламботт? – Его дыхание опаляет кожу. – Стоять и слушать, как ты отчитываешь меня?

Облизываю пересохшие губы, и его горящий взгляд опускается на них.

– И почему мне не плевать?.. – забывшись, бормочет он.

Наши взгляды пересекаются. Он знает, что я услышала его, но не выглядит смущенным.

– Кто это был? – вновь спрашивает он.

– Мне не нужны проблемы, – растерянно отвечаю я.

На его красивом лице появляется холодная усмешка.

– Ты и есть проблема, Ламботт.

Деревянные стены шале украшены резными узорами. Теплый свет изящных настенных бра создает атмосферу уюта и роскоши, которая мне не близка. Я не вписываюсь. Студенты кучкуются группами, и ни одна из них мне не подходит.

– Луна не идет? – Мак-Тоули строго поглядывает на Этьена. – Мне это начинает надоедать.

Я хочу спросить, что именно ей надоедает, но, разумеется, держу язык за зубами. Гойар задирает подбородок. Жду, что он начнет извиняться за Луну и попытается ее прикрыть. Но он стреляет взглядом в учительницу:

– Ей нехорошо.

Ощущение, будто он предупреждает Джоан, чтобы она засунула свои эмоции касательно происходящего куда-нибудь подальше.

– Очень жаль! – Профессор неожиданно улыбается. – Рош зарезервировал ресторан «Риальто», а ей, кажется, нравятся их блюда.

– Я возьму ей что-нибудь навынос, – сообщает Этьен и завязывает на шее шарф фирмы «Барбари» в темно-синюю клетку.

Мак-Тоули выжимает из себя очередную вежливую улыбку. Как только Этьен выходит из комнаты, она обращается ко мне:

– Подвесила его эта девочка за яйца, ничего не скажешь…

Я молчу, осознавая, что вообще не знаю свою соседку.

– Хотя я думала, что она встречается со Шнайдером. – Джоан качает головой. – У Луны сбылась мечта. Она таки заняла ее место.

Я непонимающе хмурюсь, а Мак-Тоули заговорщически шепчет:

– Луна очень хотела занять ее место.

– Чье? – хлопаю ресницами.

Джоан смотрит на меня с легким осуждением, словно и так все понятно, а я не замечаю очевидного.

– Люси, – отвечает она, поправляя очки на переносице. – Уверена, наша тихоня Луна и Маунтбеттена тоже подвесила за причиндалы! Как, собственно, в свое время это сделала и Ван дер Гардтс.

Я замираю, сбитая с толку очередными подробностями. Не совсем понимаю, зачем профессор говорит мне все это и какой реакции ждет.

– Это их личное дело, – наконец отзываюсь я под пытливым взглядом.

– А ты лучше, чем я думала, – хмыкает Мак-Тоули. – Ладно, ты права, давай закроем эту тему, а то еще решишь, что я сплетница! – Она машет ладонью и хихикает. – Хотя давай признаем, что в моем возрасте остается лишь следить за вашими любовными интригами. – Мак-Тоули подмигивает. – Но мы тут собрались не для этого! Который час?

Профессор устремляет взгляд на большие деревянные часы, которые висят над камином, украшенным резными фигурами альпийских животных. Пламя в камине тихо потрескивает, бросая теплые отблески на мягкие кресла с меховыми накидками.

– Скоро приедет Клодит, если не заблудится и не потеряется. – Мак-Тоули закатывает глаза. – Ох уж эта Клодит – две левые руки, и ни одно полушарие не работает…

Сквозь большие окна шале виднеются заснеженные вершины гор. Мак-Тоули продолжает что-то причитать, однако я ее не слушаю. Уютный треск дров в камине создает контраст с напряженной атмосферой в комнате. В моей голове лишь…

Луна хотела занять место Люси… Люси лишила ее возможности стажироваться… Они, похоже, ненавидели друг друга.

Наконец все студенты спускаются и толпятся в коридоре. Уильям стоит рядом с Этьеном. Вокруг них толпа девчонок. Кто-то громко что-то рассказывает, другие звонко смеются. Но Уильям и Этьен словно ничего не замечают. Каждый погряз в собственных мыслях…

Альпийский городок Гштад уютно расположился между гор, его улицы вымощены брусчаткой, а дома – с деревянными фасадами и резными балконами. Первый снег мягко падает на крыши и старинные фонари. Я утыкаюсь носом в вязаный шарф в надежде сохранить тепло.

Ресторан «Риальто» располагается в старинном здании на перекрестке. Я чувствую себя как в сказке, ведь такие заведения я видела только на постерах или в книгах. Вхожу внутрь и окунаюсь в атмосферу старого мира с его роскошью и изысканностью. Потолок украшен фресками, изображающими венецианские каналы и гондолы, мягкий свет льется из хрустальных люстр, создавая игру теней. Деревянные столы и кожаные кресла придают интерьеру альпийскую простоту, а воздух пропитан ароматом сыра, а еще базилика и прочих итальянских трав.

Все занимают места быстрее, чем я успеваю оглядеться. Мак-Тоули поджимает губы.

– Софи, у меня были к тебе вопросы, – говорит она девушке, которая щебечет что-то на ухо Уильяму. – Присядь. – Профессор хлопает ладонью по стулу рядом с собой. – А вы, мадемуазель Ламботт, не стойте истуканом, займите свободное место.

Я киваю и, запахнув жакет, направляюсь к пустому стулу. Интересно, что ждет меня по возвращении в академию? Судя по полному ненависти взгляду Софи – ничего хорошего, и травля продолжится. Жаль, Джоан Мак-Тоули не захотела поговорить с кем-то другим…

Я присаживаюсь рядом с Маунтбеттеном. Его черная водолазка оттеняет мраморность кожи, подчеркивая острые черты строгого лица. Все мои сенсоры на пределе, вдоль позвоночника бежит нервная дрожь. Уильям делает вид, что не замечает моего присутствия. Этьен Гойар по правую мою руку, напротив, одаривает меня теплой улыбкой. Хоть кто-то в этом месте не презирает меня. Маунтбеттен открывает меню и изучает его слишком сосредоточенно. Я следую его примеру и готова провалиться сквозь землю, увидев цены. Возможно, мне нужно было притвориться больной, как это сделала Луна…

К нам подходит молодая официантка и любезно спрашивает:

– Готовы сделать заказ?

– Я сегодня возьму только основное блюдо, – подает голос Этьен. – Хочется стейка…

– Читаешь мои мысли, – вторит ему Уильям.

– А ты уже выбрала, Селин? – Этьен вежливо откладывает меню и смотрит мне прямо в глаза.

Наверное, мне бы хотелось, чтобы он, как все, сделал вид, что меня не существует.

– Если честно, я теряюсь. Тут такой выбор…

А еще такие неподъемные для меня цены, думаю я.

– Давай помогу, – предлагает Гойар. – Мы в горах, поэтому из классики у нас фондю и мясо.

Я молчу, не зная, что ответить.

– Мы также в итальянском месте, здесь годная пицца и паста, – продолжает помогать мне Этьен.

Паста… должно быть, это будет дешевле, чем какой-то там стейк.

– Паста звучит неплохо…

– Отлично, тогда давай остановимся на пасте с белым трюфелем.

Краем глаза я замечаю в меню цену этого блюда, но, прежде чем успеваю возразить, Этьен заказывает три порции. Себе, Уильяму и мне… пасту за сто двадцать франков.

– Вино? – Ручка летает над блокнотом, пока официантка быстро записывает наш заказ.

Я качаю головой, но, конечно, этого никто не замечает.

– О да, нам красное Château Margaux, а мадемуазель будет белое Chasselas. – Этьен мне подмигивает. – Оно идеально подходит к пасте с трюфелем, тебе точно понравится.

– Я думаю, она в состоянии сама сделать выбор, – подает голос Уильям.

Он не посмотрел на меня ни разу с того момента, как я села рядом с ним.

– Маунтбеттен, дедушка учил тебя быть джентльменом! – со смешком сообщает Гойар.

– Не думаешь, что джентльмен должен уточнять желания дамы? – Уильям закатывает глаза, поворачивая наконец голову в мою сторону. – Ты точно хочешь белого вина и пасты?

– Не уверена, что все это мне по карману, – честно признаюсь я.

Этьен неловко тупит взгляд:

– Селин…

Он не успевает договорить. Уильям, прищурив глаза, наклоняется ближе и произносит:

– Дедушка также учил меня оплачивать счета дамы.

– Ты не обязан.

– Noblesse oblige – положение обязывает. Слышала?

Он смотрит на меня изучающе, отчего мне становится не по себе.

– Я думаю, мне стоит уйти.

– А я думаю, если ты уйдешь, Мак-Тоули вычеркнет тебя из списка своих любимчиков, – как ни в чем не бывало сообщает Маунтбеттен. – Так что проглоти свою гордость и пообедай с нами.

Это прозвучало грубо, надменно. И теперь у меня только одно желание – уйти отсюда как можно скорее.

– Ты знаешь, что я прав, – шепчет он мне на ухо. – Но мне нравится смотреть, как ты бесишься.

– Тебе это доставляет удовольствие?

– Что именно? – Серые глаза сверкают любопытством.

– Унижать меня?

Уильям откидывается на спинку стула и молча сверлит меня взглядом. Неужели я заставила его замолчать?

В помещении играет приятная инструментальная музыка. Все вокруг расслаблены, но не мы. Маунтбеттен и я играем в гляделки, и никто не готов отвести глаза первым. Он угрюмо поджимает губы и хмурится. Не знаю, сколько времени мы проводим в таком состоянии. Но вот передо мной ставят пасту с грибами в сливочном соусе, и я моргаю, будто отхожу от заклинания.

– Просто поешь, – бормочет он.

– Больше нечего мне ответить?

– Ешь, Ламботт, – сквозь зубы цедит он, и взгляд серых глаз прожигает.

– Кажется, я тоже задела твою гордость? – тихо говорю я, беру в руки вилку и накручиваю паппарделле.

Вкус победы над Маунтбеттеном кажется пленительным и нежным, как сливочный соус.

Внезапно до нашего длинного стола доносятся крики.

– Он дикий! – верещит женский голос.

– Кто впустил его?!

– Уберите это немедленно!

А затем я вижу пса. Овчарка с больной лапой бросается на посетителей. У нее неопрятный вид, она вся в грязи. Тем временем крики продолжаются.

– Ужас!

– Откуда?

– Как он тут оказался?!

Вопросы отскакивают от стен. Посетители один за другим прыгают на стулья и пытаются отогнать пса. Голодная овчарка принюхивается к тарелкам, но ничего без спроса не берет. Она лает на людей. Какой-то мужчина замахивается стулом, чтобы огреть одичавшее животное. Пес пятится в ожидании удара.

– Стойте! – Я подскакиваю с места.

Мужчина замирает со стулом в руках, и все гости ресторана смотрят на меня с немым осуждением. Я делаю шаг навстречу псу. Он рычит на меня и скалится.

– Тише, все хорошо… – пытаюсь успокоить животное.

Из его кровоточащей лапы торчит маленькая ветка. Это, должно быть, невыносимо больно…

– Тебе больно, да?

Слюни капают на дорогой паркет, пес рычит сильнее.

– Ты еще и голоден…

Овчарка громко предупреждающе лает и принимает стойку нападения.

– Нет-нет, я не обижу, – шепчу я испуганной собаке.

– Ламботт, – звучит предостережение за моей спиной. – Не шевелись.

Я замираю, а пес готовится к прыжку. Еще секунда, и он кинется на меня. Но тут в воздух взлетает кусок мяса и приземляется прямо перед носом овчарки. Та принюхивается, но есть не начинает.

– МОЖНО, – громко и отчетливо произносит команду Маунтбеттен, и пес вгрызается в еду.

Мне так его жалко, что я приближаюсь и осматриваю рану.

– Фу! Что она делает? – доносится до меня чей-то голос.

– Общается с себе подобной, – отвечает другой, и от нашего стола доносится смех.

Но меня не интересует, что обо мне думает эта кучка снобов. Кусок мяса исчезает в пасти за считаные секунды. Когда последний раз пса кормили? На нем нет ошейника, но на шее примята шерсть. Возможно, он потерял своего хозяина.

– Все хорошо, – шепчу я и даю псу понюхать ладонь.

Овчарка заглядывает мне в лицо. Усталые собачьи глаза полны тоски и печали. Пес принюхивается к моей ладони. Испуганно начинает скулить и облизывать мою руку. Я потихоньку глажу его.

– Все будет хорошо, – обещаю я, а у самой в глазах собираются слезы. – Ты потерялся…

Собачье тельце начинает дрожать. Он весь мокрый и продрогший. Я аккуратно снимаю жакет и медленно оборачиваю его вокруг пса.

– Согревайся, – шепчу я, стоя перед ним на коленях.

Он уже не столь злобен, скорее вымотан и льнет к моей ладони в надежде на помощь. Сердце разрывается.

– Мы должны отвести его к ветеринару, – говорю я и пытаюсь поднять на руки пса. Только он очень тяжелый, и мне не под силу оторвать его от пола.

– Подожди. – Маунтбеттен плавно отодвигает меня чуть в сторону и аккуратно поднимает на руки уже не свирепое животное.

Пес скулит от боли.

– Осторожнее! – огрызаюсь я. – Ему больно!

– Гугли, где тут ветеринар, – не глядя на меня, произносит Маунтбеттен и выходит с собакой на улицу.

Мы в маленьком альпийском городке. Дом ветеринара находится в восьми метрах от нас, но дверь закрыта. Я стучу что есть силы. Люди, проходящие мимо, косятся на нас. Я обхватываю себя руками, слегка растирая кожу. Вся дрожу от холода. Овчарка утыкается носом в вязаную ткань моего жакета. В руках Уильяма она успокоилась и даже прикрыла глаза.

– Надеюсь, пес не умрет, – со страхом в голосе произношу я. – Что будем делать?

– Достань телефон из моего кармана, – командует Маунтбеттен.

Я тянусь к переднему карману его джинсов. Мы слишком близко, а между нами мокрый пес. Айфон последней модели оказывается у меня в руках, и я стремительно отступаю назад. Уильям делает вид, что не замечает моей неловкости.

– Звони, – указывает он подбородком на номер под табличкой «Ветеринар», – и приложи трубку к моему уху.

Я послушно выполняю все его команды. Как только начинает идти гудок, я прикладываю трубку к уху Уильяма и удерживаю ее. Его горячая щека упирается в мою ледяную ладонь.

– Уильям Маунтбеттен, – вместо приветствия говорит он. – Требуется ваша помощь. Срочно.

Тон, не терпящий ни извинений, ни возражений. Через две минуты дверь отворяется, и на пороге стоит месье средних лет в белом халате наизнанку. Он приглаживает волосы, тронутые сединой, и надевает очки.

– Прошу, – пропускает нас внутрь ветеринар.

Уильям заходит уверенно, я же следую за ним словно тень. Мы оказываемся в небольшой, но уютной ветеринарной клинике. Светлые стены украшены фотографиями животных и благодарственными письмами. В углу стоит аквариум с яркими рыбками. На полках аккуратно разложены медицинские инструменты и препараты. В центре комнаты – большой металлический стол для осмотра животных, покрытый мягким зеленым покрывалом. Стены пропитаны запахом медикаментов. Маунтбеттен кладет испуганного пса на стол.

– Мы не знаем, чей он. Но пес обучен и воспитан.

Ветеринар кивает:

– Сейчас проверим, есть ли у него чип, и вытащим эту занозу.

Я глажу овчарку по голове. У нее такой жалкий вид, что сердце сжимается. Бедное животное!

– Мадемуазель, мне нужно… – Позади меня стоит ветеринар и неловко откашливается.

– Присядь, Ламботт, – требует Уильям и указывает подбородком на офисный стул.

Я сажусь, и спустя минуту он подает мне покрывало. Я встречаюсь с ним взглядом.

– Перестань дрожать, – требует он и опускает плед мне на плечи.

Спустя два часа мы выясняем, что овчарка потерялась во время охоты и хозяин уже в пути. Он искал собаку три долгих дня, и за это время она успела преодолеть больше ста километров. Пса зовут Бо, ему вытащили занозу и обработали множественные царапины.

– И вовсе ты не дикий, – бормочу я, почесывая его за ухом.

Глядя на Бо, я испываю странную смесь облегчения и печали. Надеюсь, хозяин больше никогда не возьмет его с собой на охоту.

Уильям возвышается надо мной. Взгляд серых глаз не выражает ничего, кроме любопытства.

– И часто ты выступаешь в роли супергероя?

– Могу задать тебе тот же вопрос.

– Мы с тобой в разных категориях, – задумчиво произносит он.

– Что это значит?

Бо облизывает мою ладонь и слегка щекочет кожу.

– Меня, в отличие от тебя, спасать не надо.

Я понимаю, к чему он клонит. И это его высокомерие бесит до скрежета в зубах.

– Ты уверен? – спрашиваю я и смотрю ему прямо в глаза. – У тебя гораздо больше общего с этим псом, чем у меня.

Темная бровь Маунтбеттена взлетает.

– И что же это?

Я набираю побольше воздуха. От волнения в ушах эхом слышно биение сердца, но я не разрешаю себе испугаться.

– Вас обоих считают дикими, – задрав подбородок, отвечаю я.

Взгляд серых глаз меняется. Мне не под силу прочитать его. Но я знаю, что Уильям Маунтбеттен понял меня.

Стоя рядом с ним, чувствую, как внутри меня борются страх и решимость. От волнения подрагивают ладони, но я сжимаю кулаки. Уильям всегда выглядит уверенным и решительным, а я чувствую себя маленькой и беспомощной рядом с ним. К черту!

– Важно не только принимать помощь, но и уметь ее оказывать, – четко произношу я каждое слово. – И если ты удивлен тем фактом, что я готова бороться за тех, кто в этом нуждается, то, возможно, тебе стоит пересмотреть свое окружение.

Пару мгновений он просто смотрит на меня. Словно еще одна часть загадки раскрылась перед ним.

– Ты полна сюрпризов, Ламботт, – хмыкнув, отвечает он и выходит из комнаты, оставив меня с Бо, который одновременно пытается залезть носом в мой кулак и облизать мою кисть.

– Ты тоже, Маунтбеттен, – шепчу я и позволяю псу поделиться со мной любовью, – полон противоречий…

В шале нас встречают вопросами и взглядами, полными недоумения.

– Слышала, что случилось! – Клодит почти заикается. – Слава богу, с вами все в порядке! О чем вы только думали? Собака могла быть действительно бешеной.

Она все-таки приехала и не потерялась. На ней черный вязаный свитер, а волосы, как всегда, собраны на затылке.

– Будем считать, что нам повезло, – отзывается Уильям.

– Приведите себя в порядок, у нас через два часа ужин, – строго предупреждает Мак-Тоули. – И вы оба обязаны присутствовать.

– Может, дадим им время? – неуверенно спрашивает Клодит.

– Я что, пригласила вас, чтобы вы со мной спорили? – гремит Джоан.

– Мы спустимся, – хмуро сообщает Маунтбеттен и жестом указывает на лестницу. – После вас, Ламботт.

Я быстро взлетаю вверх по ступенькам. Мне нужно принять душ и постараться очистить от собачьей шерсти жакет…

Официальный ужин проходит в шале по всем правилам академии Делла Росса, несмотря на то что мы не в учебном заведении и уик-энд должен способствовать созданию уютно-дружеской атмосферы в коллективе. Все же серебристые колпаки поверх еды и официанты в белых перчатках настраивают на другой лад. Парни спускаются в рубашках, галстуках и пиджаках. Не в академической форме, но все же соблюдая деловой стиль. Девушки в блузках и элегантных платьях. Я вписываюсь в своей черной водолазке и юбке, и я единственная, кто не переоделся. Думаю, это бросается в глаза не только мне. Жакет необходимо постирать раз десять, чтобы избавиться от запаха мокрой собачьей шерсти… поэтому я благоразумно не надела его.

На столе белоснежная скатерть, а рядом с каждой тарелкой табличка с именем. Нас рассадили. Возможно, это к лучшему: не придется искать место, что в моем случае могло выйти довольно унизительно. Я оглядываю всех присутствующих. Луна осталась в нашей комнате, сославшись на плохое самочувствие. Ника – парня, который издевался сегодня надо мной в коридоре, – все еще не было. Остальные двадцать восемь студентов толпятся в зале с напитками в руках.

– Селин, не хочешь шампанского? – Мак-Тоули останавливает официанта и берет два длинных бокала с шипящей жидкостью. – Сегодня можно! – Она одаривает меня смешливой улыбкой.

– Спасибо, – благодарю я и забираю бокал у нее из рук.

Делаю маленький глоток – кислое, но приятное. Я впервые пью шампанское.

– Кого выискиваешь? – заговорщически шепчет Джоан. – Сама налюбоваться ими не могу: пиджаки, широкие плечи – глаз радуется.

Я едва не прыскаю шампанским.

– Смотрите-ка! – Джоан усмехается. – А вы, оказывается, стесняшка.

Она залпом допивает бокал, и что-то мне подсказывает, что он далеко не первый.

– Я посадила вас вместе. – Она легонько стучит по моему плечу и, весело хмыкнув, добавляет: – Двух собачьих супергероев.

Чувствую, как щеки покрываются алыми пятнами. Я искала в толпе Маунтбеттена, но как она догадалась? Или это столь очевидно? Уильям стоит напротив каменного камина с профессором Рошем. В его руках тоже бокал шампанского, вот только он наверняка не сделал ни единого глоточка. Бокал полон. Профессор что-то ему рассказывает, а Маунтбеттен лишь кивает. В приглушенном свете его волосы кажутся совсем белыми. Черная рубашка и вельветовый пиджак ей в тон подчеркивают мраморную кожу. Его шея напряжена. Волевой острый подбородок, точеные скулы, нос с маленькой горбинкой, густые брови, ресницы и самый невероятный в мире свинцовый цвет волос – строгая, завораживающая красота.

– Он правда красавчик. – Старушка Джоан одобрительно кивает. – И очень умный! – Она приподнимает указательный палец вверх. – Это самое главное.

– Кто? – лепечу я, надеясь все же ее одурачить.

– Сама знаешь кто, Селин. – Она посмеивается и хватает еще один бокал с серебристого подноса. – Сегодня гуляем! – весело провозглашает она и выпивает залпом половину. – Пойду пообщаюсь и с другими, а то начнут ревновать!

Она уходит, и я остаюсь стоять одна. Решаю до конца вечера не смотреть на Уильяма. Если Джоан что-то заметила, то Маунтбеттен и подавно. Он внимательный, анализирует каждую деталь. И все же мой взгляд скользит по нему мельком, и мы встречаемся глазами в разных углах комнаты. От волнения у меня сводит желудок. Классическая музыка доносится из колонок на потолке, слегка трещит огонь в камине, не смолкают гул голосов и смех, но все это остается на заднем плане. Его пристальный взгляд, читающий самые потаенные желания моей души, будоражит. Уильям слегка наклоняет голову набок, будто и сам пытается понять, что именно происходит между нами. Я же не знаю, не имею ни малейшего понятия. У меня нет слов, чтобы описать эту бурю и наваждение.

Неожиданно на все шале разносится ужасающий, пробирающий до костей крик. Я моргаю, будто выныривая из вязкого тумана, и резко поворачиваю голову в сторону лестницы.

– Там, там! – Луна, бледная как привидение, сползает по ступенькам. Ее лицо искажено страхом, глаза распахнуты, а руки дрожат. – Кровь! – У нее начинается истерика. Она обхватывает голову ладонями и, потеряв контроль над собой, начинает кричать. – Нет! Нет! – визжит она, бьет себя что есть силы. – Это была не я! Не я!

Этьен подбегает к ней первым, за ним следует Шнайдер, оба выглядят встревоженными. Этьен пытается схватить Луну за плечи, стараясь ее успокоить. Шнайдер растерянно оглядывается вокруг, не понимая, что происходит. Гойар берет девушку за руки, чтобы она не причиняла себе вреда, и мягко, но настойчиво приговаривает:

– Тише, тише.

Бен, стоящий рядом, выглядит потерянным. Его взгляд блуждает по лицам окружающих. Он не знает, как помочь, и лишь беспомощно смотрит на происходящее.

Я делаю шаг вперед, но чья-то рука останавливает меня. Я поднимаю голову и вижу рядом с собой Маунтбеттена. Как он тут оказался? Он качает головой, но не произносит ни слова.

Луна поднимает стеклянные, полные ужаса глаза на Этьена, ее лицо белое как полотно.

– Там, – дрожащей рукой указывает она вверх по лестнице, голос ее не слушается. – В мо-ей… – Она заикается и не договаривает.

В тишине, повисшей после ее слов, слышатся лишь приглушенные перешептывания. Студенты, как тени, толпятся на месте. Профессор Рош с потемневшим от волнения лицом поднимается к Луне и кладет ей руку на лоб:

– У нее жар.

Мак-Тоули, пытаясь поддерживать порядок, раздает четкие указания:

– Успокойтесь все! Нужно понять, что случилось.

Клодит, присев рядом с Луной, стараясь не показать волнения, спрашивает:

– Что произошло? Ты можешь нам рассказать?

Студенты продолжают шептаться, как испуганные воробьи, их лица полны страха и любопытства. В воздухе повисает напряжение, каждый готовится к худшему…

Луна испуганно оглядывает толпу, и ее взгляд останавливается на Маунтбеттене. Подбородок девушки дрожит с новой силой.

– В ван-ной, – шепчет Луна и зло растирает по лицу слезы. – Уилл… это не я. Там… в ванной…

Уильям расталкивает толпу и бежит наверх. Я следую за ним, ноги сами несут меня. И лишь на третьем этаже я замедляю шаг. Дверь нашей с Луной спальни открыта нараспашку. Делаю глубокий вдох и переступаю порог. В спальне темно, из ванной падает свет. Я вижу тень Уильяма, что тянется силуэтом по полу. Подхожу ближе, но он закрывает мне обзор своей широкой спиной. Я вытягиваю голову и заглядываю поверх его плеча. В ванной лежит Ник. Его запястья перерезаны. Вода окрасилась в нежно-розовый цвет.

Уильям снимает с себя пиджак и резким движением разрывает рубашку.

– Звони в скорую, – бросает он.

Но от увиденного я цепенею так, что не могу сдвинуться с места. Маунтбеттен лезет в обуви и в штанах в ванну, встает в воде на колени и пытается перевязать раны Ника.

– Ламботт! – кричит он, и его голос эхом отскакивает от стен. – Позови на помощь, позвони в скорую! – Он со всей силы стягивает тканью рубашки запястья Ника. Его мышцы напрягаются от усилий.

Я вся дрожу; бледное, почти голубое лицо Николаса вызывает ужас. Ощущение, что время остановилось.

В ванную комнату забегает Рош, за ним другие студенты.

– Скорая! Звоните в скорую! – орет профессор и сипло спрашивает: – Уильям, он живой?

Маунтбеттен кладет два пальца ему на шею и, поджав губы, кивает. Жив… Он все еще жив. А я будто в этой комнате, но в то же время далеко. В ушах звенит. На стене над ванной потекшими алыми буквами написано кровью: YOU ARE NEXT.